ГЛАВА II. Русская Церковь при Святейшем Патриархе Тихоне (1917–1925)

Извещая Церковь о восшествии на престол, Патриарх Тихон обратился к пастве с посланием: «В дни многоскорбные и многотрудные, вступили мы на древлее место патриаршее. Испытания изнурительной войны и гибельная смута терзают Родину нашу, скорби и от нашествия иноплеменных и междоусобные брани. Но всего губительнее снедающая сердца смута духовная. Затемнились в совести народной христианские начала строительства государственного и общественного, ослабела и самая вера, неистовствует безбожный дух мира сего»⁷⁷. В слове, произнесенном перед новогодним молебном 1 января 1918 г. в храме Христа Спасителя, Патриарх Тихон сравнил февральские и октябрьские государственные перевороты с печальным опытом Вавилонского строительства. Слова и проповеди первосвятителя, его послания воспринимались верующими как голос церковного разума среди охватившей страну гражданской войны и возобновившихся военных действий на фронтах первой мировой. Революционные преобразования коснулись всех сторон жизни России, а для националистов явились толчком к сепаратистским выступлениям. В Киеве Центральная рада, добивавшаяся при Временном правительстве автономии, теперь торопилась утвердить «самостийную Украинскую народную республику», отделились Северный Кавказ и Закавказье, Средняя Азия, Финляндия, оккупированная Германией Польша, Прибалтика.

Это повлекло за собой раскольнические действия и в церковных кругах. Еще в марте 1917 г. без согласия кириархальной Церкви, против воли экзарха Грузии архиепископа Платона группа епископов провозгласила автокефалию Грузинской Церкви. Местоблюстителем Католикосом поставлен был Леонид (Окропиридзе), епископ Гурийско-Мингрельский. Не возражая в принципе против независимости Грузинской Церкви, Святейший Патриарх Тихон выразил сожаление о неканоничности отделения, о непослушании грузинских архиереев Поместному Собору и своему кириарху владыке Платону, которого они самочинно объявили лишенным звания экзарха.

Патриарх Тихон обратился к грузинским архипастырям Кириону, Леониду, Георгию и Пирру с предложением подчиниться требованию церковных правил и явиться на Всероссийский Собор. «Только Собор кириархальной Церкви может даровать независимость той или иной поместной Церкви. Если это требование не соблюдается, Церкви угрожает схизма»⁷⁸. Но призыв Патриарха не был услышан, и отношения между Русской и Грузинской Церквами оставались неулаженными до 1943 г.

Между тем в самой России власти приступили к закрытию храмов. По распоряжению комиссариата просвещения была конфискована синодальная типография.

31 декабря 1917 г. в газете «Дело народа» был опубликован проект декрета об отделении Церкви от государства. В связи с этим митрополит Петроградский Вениамин обратился с посланием в Совнарком, в котором предупреждал, что «осуществление этого проекта угрожает большим горем и страданиями православному русскому народу... Считаю своим нравственным долгом сказать людям, стоящим в настоящее время у власти, чтобы они не приводили в исполнение предполагаемого проекта об отобрании церковного достояния».

13 января 1918 г. от братии Александро-Невской лавры потребовали оставить монастырь и освободить его помещения под лазарет. Лаврские власти согласились разместить раненых, но отказались покинуть обитель. Тогда 19 января в лавру прибыл отряд матросов и красногвардейцев с распоряжением о конфискации имущества, подписаным комиссаром Коллонтай. Отказавшись отдать лаврское достояние, митрополит Вениамин и наместник лавры епископ Елисаветградский Прокопий были арестованы вместе со всем духовным Собором лавры. Но набат и призывы спасать церкви привлекли множество народа, и красногвардейцы вынуждены были бежать из лавры. Однако вскоре вернулись и, грозя начать стрельбу, пытались выгнать монахов из обители. Народ не расходился, а престарелый протоиерей Петр Скипетров, настоятель церкви святых страстотерпцев Бориса и Глеба, обратился к насильникам с мольбой остановиться и не осквернять святыни. В ответ раздались выстрелы, и священник был смертельно ранен. 21 января состоялся всенародный крестный ход из всех питерских церквей в Александро-Невскую лавру и затем по Невскому к Казанскому собору. Здесь митрополит Вениамин обратился к народу со словом об умиротворении страстей и отслужил молебен и панихиду по отцу Петру. На следующий день при большом стечении народа сонм иереев во главе со святителем Вениамином, епископами Прокопием и Артемием отпевал протоиерея Петра Скипетрова в храме, где он настоятельствовал.

19 января (1 февраля) 1918 г. Патриарх издает послание, в котором анафематствует участников кровавых расправ над невинными людьми – богоборцев, поднявших руки на церковные святыни и на служителей Божиих. На следующий день в газетах был опубликован «Декрет об отделении Церкви от государства и школы от Церкви», который не только ознаменовал разрыв многовекового союза Церкви и государства, но и явился юридическим прикрытием для гонения на Церковь. «Никакие церковные религиозные общества,– говорится в документе,– не имеют права владеть собственностью. Прав юридического лица они не имеют»⁷⁹, только, «по особым постановлениям местной или центральной государственной власти» Церковь могла оставить за собой храмы и богослужебную утварь. Декрет также запрещал религиозное воспитание и образование детей в школе.

* * *

События на Украине осенью 1917 г. грозили расколоть целостность Русской Православной Церкви. Министром исповеданий рада назначила Миколу Бессонова, бывшего епископа Никона, известного скандальной историей с ученицей духовного училища, которую он держал при себе в епархиальном доме. Сразу после февральской революции Никон снял с себя сан и обвенчался с ней. Приехав в Киев, он стал театральным рецензентом, писал об опереттах. Жена его вскоре была убита в собственном доме, и бывший иерарх похоронил ее в Покровском монастыре, положив ей на грудь панагию, а в ноги клобук. На просьбу архиепископа Евлогия сместить такого министра, глава рады Голубович ответил отказом, сославшись на хорошую осведомленность Бессонова в делах церковного управления. Поощряемые гражданским правительством, церковные сепаратисты организуют Всеукраинскую церковную раду, куда им удается вовлечь архиепископа Алексия (Дородницына). До февраля архиепископ Алексий в своих проповедях горячо защищал единство и целостность Российской империи, а теперь стал националистом-украинцем, приверженцем автокефалии. Назначенные радой епархиальные комиссары требовали, чтобы в храмах вместо Патриарха Тихона поминалась церковная рада во главе с архиепископом Алексием.

Встревоженный опасным развитием событий, Патриарх Тихон благословил митрополита Киевского Владимира, принимавшего участие в Соборе, срочно выехать в Киев для усмирения церковной смуты, но сепаратисты пытались не допустить святителя в его кафедральный город. И все-таки митрополит Владимир приехал в Киев и остановился в своих покоях в Киево-Печерской лавре. Преосвященный Алексий самовольно водворился в лавре по соседству с митрополитом и подстрекал монахов против своего архипастыря и священноархимандрита. Но митрополит Владимир непоколебимо отстаивал единство Русской Церкви.

В Киеве проходили многолюдные приходские собрания в поддержку истинного архипастыря. По благословению Патриарха Тихона началась подготовка к созыву Всеукраинского церковного Собора. Для проведения Собора он командировал в Киев митрополитов Платона и Антония, архиепископа Евлогия. Когда они прибыли в Киев, святитель Владимир просил их вразумить архиепископа Алексия, но взбунтовавшийся иерарх продолжал свою раскольническую деятельность. На предсоборных совещаниях священники-сепаратисты, бритые и стриженые, в шинелях, а то и с винтовками за плечами, митинговали и агитировали за отделение Украинской Церкви.

Открылся Киевский Собор 7 января 1918 г., и среди его членов сразу выявились три группы: поборники единства Русской Церкви – в основном из приходских советов Киева, автокефалисты из церковной рады во главе с архиепископом Алексием и священником Марычевым и сторонники компромисса, среди которых были и профессора Киевской Духовной Академии П. П. Кудрявцев и Ф. И. Мищенко. Выступая за широкую автономию Украинской Церкви, они считали, что единство с Русской Церковью должно быть сохранено через участие представителей Украины во Всероссийских Соборах. Обстановка на заседаниях была далеко не мирной, политические пристрастия определяли позиции его участников. В это время на Киев стремительно наступали красные. Когда начался обстрел города, настроения на Соборе сразу переменились, сепаратисты-украинцы присмирели.

18 января Собор решено было временно закрыть. Предводитель раскольников священник Марычев предложил проголосовать за автокефалию, но 150 голосами против 60 это предложение было отвергнуто. Никаких постановлений Собор так и не принял.

Когда красные войска взяли Киев, в лавре расположился военный отряд. Во время богослужения вооруженные люди в шапках, с папиросами в зубах врывались в храмы, устраивали обыски, издевались над монахами. Растерявшиеся монахи, соблазненные интригами архиепископа Алексия, стали жаловаться красногвардейцам на то, что митрополит не разрешает им устраивать комитеты и советы, а они хотят, чтобы в монастыре все было, как у красных. 25 января красноармейцы учинили обыск в покоях митрополита, а вечером вломились пятеро пьяных бандитов. Они втолкнули владыку в спальню и начали пытать, душили цепочкой от креста, сорвали с груди крест и ладанку, нательную иконку. Из спальни святителя вывели в рясе, в белом клобуке, с панагией. Бандиты втолкнули святителя в автомобиль и отвезли на полверсты от лаврских ворот и расстреляли. Прах убитого священномученика обнаружили наутро, владыка лежал на спине в луже крови, пбез панагии и в клобуке без клобучного креста. Святые мощи мученика перенесли в лавру. На похороны убиенного владыки собралось много народу. Служили пять архиереев во главе с митрополитом Платоном, сонм киевского духовенства. Надгробное слово митрополит Платон закончил земным поклоном священномученику от Патриарха Тихона и от всего епископата Российской Церкви. Погребли священномученика Владимира в Дальних пещерах, рядом со святыми мощами киево-печерских угодников.

Когда весть о трагической кончине митрополита Владимира дошла до Собора, заседавшего в Москве, была образована комиссия для расследования преступления под председательством архиепископа Тамбовского Кирилла. Но Киев был уже отрезан от России линией фронта, и комиссия не смогла попасть туда.

15 февраля, открывая торжественное заседание Собора, посвященное памяти священномученика Владимира, Патриарх Тихон сказал, что «мученическая кончина Владыки Владимира была... жертвой благовонною во очищение грехов великой матушки России»⁸⁰. «Такие жертвы, какова настоящая,– продолжил его мысль митрополит Арсений,– никого не устрашат, а, напротив, ободрят верующих идти до конца, путем служения долгу даже до смерти!»⁸¹

В оккупированном немцами Киеве власть перешла от Центральной рады к гетману Скоропадскому. В канун Пасхи архиепископ Евлогий получил от Патриарха Тихона указ о проведении выборов митрополита на вдовствующую Киевскую кафедру. Приехав в Киев, он устроил несколько предвыборных собраний, на которых среди кандидатов назывались имена архипастырей: митрополитов Антония, Платона, Арсения, епископа Уманского Димитрия (Вербицкого), викария Киевской епархии, и мирян – профессоров Киевской Академии. Выборы взволновали население города. Вокруг Софийского собора, где проходило окончательное голосование, толпился народ. Большинство киевских приходов стояло за митрополита Антония. Сторонники автокефалии и самостийники поддерживали епископа Димитрия. В конце концов, большинством голосов митрополитом Киевским и Галицким был избран преосвященный Антоний (Храповицкий).

Открылась вторая сессия Всеукраинского церковного Собора. Вначале председательствовал, как и до перерыва, епископ Балтский Пимен, потом прибывший из Харькова только что избранный митрополит Киевский Антоний. Новый архипастырь после торжественной встречи в Софийском соборе нанес визит гетману Скоропадскому. Профессор В. В. Зеньковский, назначенный гетманом министром исповеданий, придерживался умеренной линии, в то время как большинство членов правительства стояло за автокефалию Украинской Церкви. Церковные и политические сепаратисты оказывали давление на Зеньковского и, в конце концов, заменили его крайним сепаратистом Д. А. Лотоцким.

Борьбу за сохранение единства Русской Церкви возглавил митрополит Антоний. Его энергично поддерживал архиепископ Евлогий, и вместе они сумели добиться поворота в настроениях соборян. Удалось им настоять и на отставке Лотоцкого. Архиепископ Евлогий объявил на Соборе: «Пал министр, пала и автокефалия! Будем теперь спокойно заниматься делами...»⁸² Автокефалия, действительно, была отвергнута большинством соборян. 9 июля 1918 г. Всеукраинский Собор объявил об автономии Украинской Церкви. Был образован Священный Собор, или Синод епископов. Для Украинской Церкви признавались обязательными постановления Всероссийского Православного Собора, указы Святейшего Патриарха и высших органов Российской Церковной власти.

* * *

Смерть митрополита Владимира открыла трагический список мученически погибших архиереев. В Севастополе на паперти храма по совершении Божественной литургии был застрелен священник Михаил Чефранов, в Переславле-Залесском убили священника Константина Снятиновского. В Елабуге ночью арестовали трех сыновей протоиерея Павла Дернова, учинили обыск, ограбили дом и наконец увели самого отца Павла. На рассвете останки священника были найдены за городом, около мельницы; убийцы хотели бросить его в прорубь, но оказавшиеся рядом крестьяне не дали надругаться над прахом. Арестованные дети просили отпустить их проститься с отцом – им отказали и вскоре расстреляли. В городе Белом Смоленской епархии расстреляли псаломщика Колосова, на пути к месту казни мученик пел себе отходную. В погосте Гнездове Вышневолоцкого уезда грабили церковь. Возмущенные прихожане пытались остановить красногвардейцев; особенно ревностно радели о храме крестьяне Петр Жуков и Прохор Михайлов. Арестовали тридцать человек, вначале их избили, потом погнали в Вышний Волочок. Дорогой десять крестьян были замучены.

28 января в Москве состоялся крестный ход. Святейший Патриарх Тихон в сопровождении архипастырей и пастырей вышел на Лобное место и оттуда благословил свою паству. Во время службы на площади была прочитана принятая на Соборе молитва о спасении Церкви Христовой. В Казани на крестный ход 2 февраля, собралась большая часть православных жителей города. Грандиозен был крестный ход в Орехово-Зуеве, небольшом фабричном городке, который революционеры считали своим оплотом, но не везде крестные ходы проходили мирно. Столкновения произошли в Нижнем Новгороде, Саратове, Вятке, Владимире. Красногвардейцы стреляли в процессии, были раненые и убитые в Харькове, Воронеже, Шацке. 2 февраля состоялся не разрешенный властями крестный ход в Туле. Шествие двинулось из кремля, впереди несли икону Казанской Божией Матери, а перед иконой шел старик-рабочий с крестом в руках. Красногвардейцы стреляли из пулеметов, на мостовой остались десятки раненых и 13 человек убитых. Среди раненых был и епископ Каширский Корнилий (Соболев). 31 марта за Божественной литургией в храме Московской Духовной семинарии Патриарх Тихон молился об упокоении рабов Божиих, за веру и Церковь Православную убиенных. Святейший помянул митрополита Владимира, протоиереев Иоанна Кочурова, Петра Скипетрова, Иосифа Смирнова, Павла Дернова, игумена Гервасия; иереев Павла Кушнякова, Петра Покрывало, Феодора Афанасьева, Михаила Чефранова, Владимира Ильинского, Василия Углянского, Константина Снятиновского, иеромонаха Герасима, диакона Иоанна Касторского, послушника Антония, раба Божия Иоанна Перебаскина и оставшихся неизвестными трех священников и двух мирян. В феврале при изъятии имущества Белогорского подворья в Пермской епархии красногвардейцы расстреляли народ, собравшийся, чтобы защитить церковное достояние. 3 февраля в Петрограде в часовню подворья монастыря преподобного Александра Свирского ворвались хулиганы с требованием прекратить службу. Иеромонах не подчинился, тогда его вытащили из часовни, на ходу срывая облачение. Бандиты осквернили храмы Одигитриевского монастыря около Уфы, в Боровическом уезде священника села Орехова Иоанна Петрова избили кнутом, превратив лицо в сплошную кровоточащую рану. В Омске после крестного хода в ночь на 6 февраля арестовали архиепископа Сильвестра (Ольшанского), убили эконома Николая Цикуру; 13 февраля после занятия красными Новочеркасска, арестовали архиепископа Донского Митрофана (Симашковича) и его викария епископа Аксайского Гермогена (Максимова). 22 февраля архиепископа Митрофана освободили. На благодарственный акафист в собор собралось много народу.

14 марта власти разогнали епархиальный съезд в Орле, арестовали организаторов, священников и мирян. У епископа Орловского Серафима (Остроумова) учинили обыск. В Твери захватили епархиальный дом, а архиепископа Серафима изгнали из города, запретив возвращаться в свою епархию.

Несколько недель под стражей в Москве держали епископа Камчатского Нестора, освободили его 5 марта с запретом выезда из столицы.

В ответ на аресты и расстрелы в городских и сельских храмах совершались ночные моления, и православные люди не расходились из храмов до рассвета, исповедовались и причащались, готовые в любую минуту принять смерть от ненавистников Имени Божия. В Самаре 30 января объявили трехдневный покаянный пост в ответ на издание декрета об отделении Церкви от государства. Религиозный подъем охватил и часть интеллигенции, страшные события заставляли и их каяться и возвращаться к вере отцов. В Москве, Самаре, Чите создавались союзы ревнителей православия, оживилась деятельность старых братств и создавались новые. В Харькове, при Покровском архиерейском монастыре, открывается братство святителя Мелетия; в Киеве еще в декабре 1917 г. было основано братство Воскресения Христова. Во главе братства стоял псаломщик Василий Николаевич Попов. В Петрограде члены братства защиты Александро-Невской лавры во главе с председателем епископом Прокопием перед ракой с мощами благоверного князя Александра дали обет защищать обитель до последнего вздоха. До 57 тысяч питерских прихожан вступили в союзы защиты православных храмов.

В Москве под председательством бывшего обер-прокурора Синода А. Д. Самарина организовали «Союз объединенных приходов православной Церкви». 25 февраля на собрании представителей московских приходов было решено требовать сохранения преподавания Закона Божия в школах, а законоучителям преподавать его до тех пор, пока не выгонят оттуда штыками, затем продолжить обучение в храмах и по домам. Рассматривался также вопрос об охране Патриарха. Постановили, что по 18–20 человек из духовенства и мирян будут неотлучно дежурить на Троицком подворье, где пребывал Святейший.

15 марта депутация Собора во главе с А. Д. Самариным вручила в Кремле наркому юстиции Курскому декларацию Собора по поводу декрета об отделении Церкви от государства, в которой говорилось, что «религиозное успокоение ста миллионов православного русского населения, без сомнения, необходимое для государственного блага, может быть достигнуто не иначе, как отменой всех распоряжений, посягающих на жизнь и свободу народной веры»⁸³. Представитель Совнаркома Елизаров признал, что в декрете есть неточные и ошибочные формулировки, которые можно исправить или устранить. Бонч-Бруевич обещал, что зарегистрированные церковные общины получат право владеть имуществом. Но уверение в том, что гражданская власть относится к православной Церкви благожетально, обнадежило лишь профессоров Кузнецова и Малыгина, участвовавших в переговорах с церковной стороны.

В феврале под председательством Патриарха Тихона состоялось соединенное Присутствие Синода и Высшего церковного совета, в котором участвовали все находившиеся тогда в Москве члены высших органов церковной власти: митрополиты Агафангел, Арсений, Сергий, архиепископ Гродненский Михаил, протопресвитер Н. Любимов, протоиерей А. Станиславский, профессора С. Н. Булгаков и И. М. Громогласов, князь Е. Н. Трубецкой, А. Г. Кулешов, управляющий канцелярией Священного Синода П. В. Гурьев и его помощник С. Г. Рункевич. Соединенное Присутствие вынесло специальное постановление о действиях пастырей и мирян в защиту Православной Церкви⁸⁴.

Святейший Патриарх Тихон издал два новых послания, в которых, как и в прежних своих первосвятительских обращениях к всероссийской пастве, выразил скорбь о бедствиях родной страны, предостерег о грозящей ей смертельной опасности. В первом послании Патриарх Тихон призвал православный народ к прекращению междоусобной брани, и осудил замыслы новых правителей капитулировать перед Германией⁸⁵. 3 марта в Брест-Литовске советская делегация подписала мирный договор с Германией, согласившись принять все условия ультиматума: от России отторгались Польша, Финляндия, Балтийский край, Литва, часть Белоруссии, Украина, Крым, Грузия; города Батум, Карс, Ардаган передавались Турции, Россия теряла свои промышленные и культурные центры, лишалась обороноспособных рубежей. В скрытом виде на страну накладывалась контрибуция в шесть миллиардов марок. В оккупированных областях русские должны были работать на немцев в специальных рабочих дружинах. На следующий день Святейший Патриарх Тихон обратился к народу с посланием по поводу Брестского мира: «Тот ли это мир, о котором молится Церковь, которого жаждет народ?.. У нас продолжается все та же распря, губящая наше Отечество. Внутренняя междоусобная война не только не прекратилась, а ожесточается с каждым днем. Голод усиливается... Святая Православная Церковь, искони помогавшая русскому народу собирать и возвеличивать государство Русское, не может оставаться равнодушной при виде гибели и разложения... Этот мир, принужденно подписанный от имени русского народа, не приведет к братскому сожительству народов. В нем нет залогов успокоения и примирения, в нем посеяны семена злобы и человеконенавистничества... Не радоваться и торжествовать по поводу мира призываем мы вас, православные люди, а горько каяться и молиться перед Господом»⁸⁶.

Брест-Литовский мир, оскорбивший национальные чувства русских, ускорил превращение Российской земли в поприще жестокой братоубийственной брани. Положение осложнилось вмешательством в гражданскую войну Германии и ее союзников и стран Антанты. На Волге и в Сибири в 1918 г. вспыхнул мятеж чехословацкого корпуса. Член Собора князь Григорий Трубецкой вспоминал в 1923 г., как весной 1918 г., перед отъездом на юг, он посетил Патриарха Тихона и просил разрешения «передать от его имени благословение лично одному из видных участников белого движения при условии соблюдения полной тайны. Патриарх, однако, не счел и это для себя возможным»⁸⁷, настолько он держался в стороне от всякой политики.

3 мая ночью в Костроме бандиты убили протоиерея Алексия Андроникова, 88-летнего старца, прослужившего больше шестидесяти лет в одном и том же храме святых страстотерпцев Бориса и Глеба. В начале мая в Москве арестовали отца Авенира Полозова, священника Казанской церкви на Калужской. Он заведовал церковно-приходской школой и возражал против ее захвата. Вскоре после этих событий в городе было расклеено воззвание «Советы русским православным людям столицы», в котором говорилось: «Советская власть никогда не препятствовала вам исполнять ваши религиозные обряды... Для нее нет ни эллина, ни иудея, но зато она не потерпит и тех представителей Церкви, которые, кощунственно играя на религиозном чувстве верующих, пытаются использовать его для возбуждения погромного антиеврейского контрреволюционного движения»⁸⁸.

К началу июня в городе уже закрыли все домовые церкви и духовные учебные заведения, наложили запрет и на преподавание Закона Божия даже в частных школах. Имущество храмов объявляли государственной собственностью. Синодик священномучеников и мучеников Христовых, убиенных в российскую смуту, становился все длиннее, подобно мартирологу первых мучеников, кровь которых стала семенем Вселенской Церкви.

В ночь с 2 на 3 июня в Сибири в реке Туре утопили епископа Тобольского Гермогена, которого после февраля назначили на кафедру. Народ встречал его с большой радостью. В марте в городе был устроен крестный ход без разрешения властей. На том месте, откуда был виден дом, где содержались арестованные царь со своей семьей, владыка Гермоген остановил шествие, подошел к краю стены, высоко поднял крест и благословил царственных узников. В своем послании, ставшем последним, епископ Гермоген напоминал верующим, что «никакая власть не может требовать от вас того, что противно вашей вере. Богу мы должны повиноваться более, чем людям... Апостолы с радостью страдали за веру. Будьте готовы и вы на жертвы, на подвиг и помните, что физическое оружие бессильно против тех, кто вооружает себя силой веры Христа»⁸⁹. В ночь на Великий четверг, 16 апреля, владыку арестовали и немедленно переправили в Екатеринбург. В мае об освобождении епископа ходатайствовала делегация епархиального съезда: священник Михаил Макаров, брат владыки протоиерей Ефрем Долганов, присяжный поверенный К. А. Минятов, но они тоже были арестованы и отправлены для следствия в Тобольск. Их спасло то, что город заняли белые. Епископа Гермогена вместе с другими арестованными отправили в Тюмень и поместили сначала на пароход «Оку». Опасаясь прихода белых, комиссар, прежде чем бежать, приказал утопить арестованных. Епископ Гермоген молился вслух, ему скрутили руки, привязали на шею камень и сбросили в Туру, та же участь постигла и священника Петра Карелина. Честные останки епископа Гермогена были вынесены на берег реки и 3 июля обнаружены крестьянами. При огромном стечении народа священномученика погребли в склепе Софийского собора, где ранее почивали святые мощи Иоанна Тобольского.

Еще одной жертвой стал архиепископ Пермский Андроник. В ночь с 4 на 5 июня в покои владыки ворвался отряд красноармейцев. Архиерей бодрствовал, около него было два священника. Предводитель отряда объявил, что явился его арестовать. В это время монах отец Михаил поднялся на колокольню и ударил в набат. По колокольне открыли огонь. Арестованных немедленно отвезли в чрезвычайку. Священномученик Андроник перед казнью сам себе выкопал могилу. Среди бумаг, оставшихся от покойного архипастыря, найден конспект речи на возможном суде: 1) «Моя речь кратка: радуюсь быть судимым за Христа и Церковь... 2) Контрреволюция! Политика – не мое дело. Ибо погибшая Россия не спасется в вашей взаимной грызне от отчаянности. 3) Но церковное дело – святыня моя. Всех всюду зовя, отлучаю, анафематствую восстающих на Христа и посягающих на Церковь. 4) Кто слов не принимает, тот, может быть, убоится суда Божия за захват священного. 5) Посему только через мой труп захватите святыню. Это мой долг, почему и христиан зову к стоянию до смерти. 6) Судите меня, а прочих освободите – они должны исполнять волю мою, пока христиане. Иначе – анархия, развал, презрение от всех»⁹⁰.

4 июля в Екатеринбурге, в подвале Ипатьевского дома, большевики убили императора Николая II вместе с семьей: императрицей Александрой, наследником престола Алексием и дочерьми – Ольгой, Татьяной, Марией и Анастасией. Одновременно расстреляли лейб-медика Е. С. Боткина, горничную царицы А. С. Демидову, повара И. М. Харитонова, камердинера А. Е. Труппа. В Екатеринбургской тюрьме расстреляли царских слуг: гофмаршала князя В. А. Долгорукова, генерал-адъютанта И. Л. Татищева. Вместе с ними казнили уведенных в день цареубийства в тюрьму дядьку царя матроса К. Г. Нагорного, камердинеров И. Д. Седнева и В. Ф. Челышева. Фрейлину царицы графиню А. В. Гендрикову и гоф-лектрису Е. А. Шнейдер вывезли в Пермь и там расстреляли.

В Перми 25 июля были убиты брат царя великий князь Михаил Александрович и его секретарь Н. Н. Джонсон, а также камердинер П. Ф. Ремиз. 5 июля в 12 верстах от Алапаевска казнили великую княгиню Елизавету Феодоровну вместе с монахиней сестрой Варварой, великим князем Сергеем Михайловичем, князьями Игорем Константиновичем, Константином Константиновичем младшим, Иоанном Константиновичем, графом Владимиром Павловичем Палеем. Великого князя Сергея Михайловича застрелили, а остальных заживо сбросили в шахту и забросали хламом и камнями. Расследование, произведенное при адмирале Колчаке, показало, что мученица Елизавета Феодоровна долго оставалась живой в могиле. Раненая, она сделала перевязку князю Иоанну. Из глубины шахты доносилось церковное пение. Узнав о казни царя, Патриарх Тихон произнес после Божественной литургии в московском Казанском соборе краткое слово: «На днях совершилось ужасное дело – расстрелян бывший государь Николай Александрович, и высшее наше правительство, исполнительный комитет, одобрил это и признал законным... Но наша христианская совесть, руководясь словом Божиим, не может согласиться с этим. Мы должны, повинуясь учению слова Божия, осудить это дело. Иначе кровь расстрелянного падет и на нас, а не только на тех, кто совершил его. Пусть за это называют нас контрреволюционерами, пусть заточат в тюрьму, пусть нас расстреливают. Мы готовы все это претерпеть в уповании, что и к нам будут отнесены слова Спасителя нашего: Блаженни слышащие слово Божие и хранящие е! (Лк. 11. 28)"⁹¹. В канун Успенского поста Святейший Патриарх Тихон обратился к пастве с призывом к всенародному покаянию.

В августе на станции Тюрлем был замучен епископ Амвросий (Гудко), живший на покое в Свияжском монастыре. На собрании братства православных приходов, епископ Амвросий говорил: «Мы должны радоваться, что Господь привел нас жить в такое время, когда можем за него пострадать. Каждый из нас грешит всю жизнь, а краткое страдание и венец мученичества искупают грехи всякие, и дадут вечное блаженство, которого никакие чекисты не смогут отнять»⁹². Расправились с владыкой по приказу Троцкого, который нагрянул со своим штабом в Свияжск и расположился на станции Тюрлем. Посреди нескошенного поля его келейник нашел тело архипастыря со штыковыми ранами и предал честные останки святителя земле и многие годы, пока не вынужден был уехать из этого места, платил крестьянину, чтобы тот не вспахивал поле, где покоился прах священномученика.

Летом в Смоленске убили епископа Вяземского Макария (Гневушева). Вместе с ним расстреляли еще 13 человек. Их пригнали на пустырь и построили спиной к свежевырытой яме. Убивали по очереди, подходя вплотную и приставляя винтовку ко лбу. Владыка был последним, он молился с четками в руках и благословил каждого: «С миром отыди». Когда очередь дошла до епископа Макария, у красноармейца дрогнула рука. Увидев страх в глазах палача, святитель сказал: «Сын мой, да не смущается сердце твое. Твори волю пославшего тебя!» Несколько лет спустя этот красноармеец, простой крестьянин, оказался в больнице для душевнобольных. Каждую ночь он видел во сне убитого святителя, благословляющего его. «Я так понимаю, что убили мы святого человека. Иначе как мог он узнать, что у меня захолонуло сердце? А ведь он узнал и благословил из жалости, и теперь из жалости является ко мне, благословляет, как бы говоря, что не сердится. Но я-то знаю, что моему греху нет прощения. Божий свет мне стал не мил, жить я недостоин и не хочу»⁹³.

Тогда же был арестован епископ Балахнинский Лаврентий (Князев). Перед казнью он обратился к солдатам, и они отказались стрелять в него. Тогда по приказу чекиста Булганина пригнали китайцев, которые и убили архипастыря. Та же участь постигла епископов Вольского Германа (Косолапова) и Кирилловского Варсонофия (Лебедева).

23 августа в Москве расстреляли Селенгинского епископа Ефрема (Кузнецова), а вместе с ним всероссийски известного церковного и общественного деятеля миссионера протоиерея Иоанна Восторгова и бывших сановников: министров внутренних дел Н. А. Маклакова и А. Н. Хвостова, председателя Государственного совета И. Г. Щегловитова, сенатора С. П. Белецкого, а также ксендза Лютостанского с братом. Перед расстрелом приговоренным разрешили молиться и проститься друг с другом. После молитвы епископ Ефрем и отец Иоанн Восторгов благословляли мирян. В этот же день в Петербурге расстреляли настоятеля Казанского собора протоиерея Философа Орнатского и двух его сыновей, служивших в гвардии. Это был талантливый проповедник и благотворитель, основатель детских приютов в столице. Вместе с отцом Философом были убиты еще 31 человек. Расстрелянных бросили в море. Тело пастыря было выброшено на берег у Ораниенбаума, его подобрали, опознали и тайком погребли.

Вскоре после панихиды по отцу Философу православные питерцы оплакивали другого маститого столичного пастыря протоиерея Алексия Ставровского, почти 90-летнего старца. После убийства Урицкого он был арестован, как заложник. Из Петербурга его вместе с другими перевели в Кронштадт, а там арестованных вывели на плац, выстроили и объявили: «Каждый десятый будет расстрелян в возмездие за Урицкого, а остальных отпустят!» Рядом со старцем стоял совсем юный священник, на которого выпал страшный жребий. Тогда отец Алексий сказал ему: «Я уже стар, мне недолго осталось жить, в жизни я получил все, что было можно. Жена моя старуха, дети мои все на ногах. Иди себе с Богом, а я стану на твое место!» Он был расстрелян, а останки его брошены в воды Финского залива. Спасенного священника скоро снова задержали и убили⁹⁴.

В селе Плотавы Воронежской губернии чекисты убили отца Иакова Владимирова вместе с матушкой и сыном. Арестованных подвели к яме, главарь снял с руки батюшки золотые часы и выстрелом в затылок убил его. Другой палач выстрелил в матушку, которая стояла рядом с 15-летним сыном Алешей, затем подошел к Алеше и сказал: «Я думаю, что тебе незачем жить после всего этого. Так зачем сапогам пропадать? Садись и снимай сапоги!» Когда мальчик разулся, его сбросили в яму⁹⁵.

В городе Черный Яр за чтение на церковной паперти послания Патриарха, в котором предавались анафеме гонители православной веры, был расстрелян саратовский епархиальный миссионер член Всероссийского Поместного Собора Лев Захарович Кунцевич. За час до казни ему разрешили увидеться с женой, которую уверяли в скором освобождении мужа. Но когда она вышла из тюрьмы, его вывели следом за ней, привязали к столбу и расстреляли у нее на глазах. После этого вдова лишилась рассудка. В Уфе убили другого члена Собора Леонида Ницу. В Кронштадте за отпевание убитых матросов расстреляли протоиерея Григория Поспелова прямо с крестом в руках, который так и не смогли отнять у него. В Пермской епархии священника Петра Дьяконова закопали в землю по голову, а потом расстреляли. Чердынского протоиерея Николая Конюхова обливали холодной водой на морозе, пока он не обледенел. Отца Филиппа Шацкого из Семиречья заперли в школе и сожгли. Протоиерея Евграфа Плетнева, вместе с сыном Михаилом, сварили в пароходной топке. Иеромонаха Нектария (Иванова), преподавателя Воронежской Духовной семинарии, «причащали» оловом, а в голову ему забивали деревянные гвозди. Архимандрита Аристарха и иеромонаха Родиона из храма Нерукотворного Спаса в Борках скальпировали. В Оренбургской губернии под пытками скончался священник Феодор. Пермского священника Игнатия схватили во время богослужения, вывели на улицу, привязали к хвосту лошади и погнали лошадь по полю. В Тобольской епархии священника Феодора Богоявленского водили по селу, заставляя играть на гармошке, плясать и петь, а потом убили и скинули в яму. В сентябре после захвата Казани Красной Армией, в Зилантов монастырь ворвался отряд. Всю братию красноармейцы выстроили у монастырской стены и расстреляли из винтовок. Один только престарелый иеромонах Иосиф чудом остался жив и еле добрался до города. Он нашел приют в Иоанно-Предтеченском монастыре, где и скончался через год. Служа литургию, он неизменно поминал убиенных архимандрита Сергия с братией из Зилантова монастыря. В Шацком уезде крестьяне собрались к зданию ЧК выручать конфискованную Вышенскую икону Божией Матери. Красноармейцы открыли огонь по толпе. Очевидец рассказывал: «Я солдат, был во многих боях с германцами, но такого я не видел. Пулемет косит по рядам, а они идут, ничего не видят, по трупам, по раненым лезут напролом, глаза страшные, матери – детей вперед, кричат: «Матушка Заступница, спаси и помилуй, все за Тебя ляжем!» Страха уже в них не было никакого»⁹⁶.

Патриарх Тихон, верховный пастырь Русской Церкви избегал прямой вовлеченности в происходящие события, но не мог оставаться и равнодушным зрителем совершающейся трагедии. Не раз он обращался к советским властям со словами обличения и увещевания. 26 октября 1918 г. Патриарх направил послание Совету народных комиссаров, в котором с болью писал о бедствиях, переживаемых русским народом от братоубийственной смуты, о страданиях, выпавших на долю мучеников и исповедников: «Вы разделили весь народ на враждующие между собой станы и ввергли его в небывалое по жестокости братоубийство. Любовь Христову вы открыто заменили ненавистью и вместо мира искусственно разожгли классовую вражду. И не предвидится конца порожденной вами войне, так как вы стремитесь руками русских рабочих и крестьян доставить торжество призраку мировой революции. Не России нужен был заключенный вами позорный мир с внешним врагом, а вам, задумавшим окончательно разрушить внутренний мир. Никто не чувствует себя в безопасности; все живут под постоянным страхом обыска, грабежа, выселения, ареста, расстрела... Казнят епископов, священников, монахов и монахинь, ни в чем не повинных, а просто по огульному обвинению в какой-то расплывчатой и неопределенной контрреволюционности. Бесчеловечная казнь отягчается для православных лишением последнего предсмертного утешения – напутствия Святыми тайнами, а тела убитых не выдаются родственникам для христианского погребения... Не проходит дня, чтобы в органах вашей печати не помещались самые чудовищные клеветы на Церковь Христову и ее служителей, злобные богохульства и кощунства. Вы глумитесь над служителями алтаря, заставляете епископов рыть окопы (епископ Тобольский Гермоген Долганов) и посылаете священников на грязные работы. Вы наложили свою руку на церковное достояние, собранное поколениями верующих людей, и не задумались нарушить их посмертную волю. Вы закрыли ряд монастырей и домовых церквей без всякого к тому повода и причины. Вы заградили доступ в Московский Кремль – это священное достояние всего верующего народа... Ныне же к вам... простираем мы наше слово увещания: отпразднуйте годовщину вашего пребывания у власти освобождением заключенных, прекращением кровопролития, насилия, разорения, стеснения веры; обратитесь не к разрушению, а к устроению порядка и законности, дайте народу желанный и заслуженный им отдых от междоусобной брани. А иначе взыщется от вас всякая кровь праведная, вами проливаемая (Лк. 11. 51), и от меча погибнете сами вы, взявшие меч (Мф. 26. 52)»⁹⁷.

В ночь с 24 на 25 ноября Святейший Патриарх Тихон по распоряжению ВЧК был подвергнут домашнему аресту без предъявления обвинения. В его покоях учинили обыск и поставили стражу.

В декабре 1919 г. Патриарх был вызван в ЧК на Лубянку. Вместе с ним отправился протопресвитер Николай Любимов. У подъезда Святейшего приветливо встретил чекист Сорокин, который принял у него благословение. Патриарха провели в небольшую комнату, где за письменным столом сидел М. И. Лацис, сбоку секретарь Москанин, а немного сзади Патриарха «какой-то коммунист, приехавший с Казанского фронта. Первый вопрос: передавал ли он через Камчатского епископа Нестора благословение адмиралу Колчаку. «Нестора знаю, благословения же не посылал и посылать не мог»,– ответил Патриарх. «Сколько вы выпустили посланий?» – спросил Лацис. Патриарх ответил, что четыре, и перечислил какие. «А послание к первой годовщине Октябрьской революции забыли?» «Это было письмо, обращенное мною прямо в СНК, совсем не предназначавшееся для обнародования»,– ответил Патриарх. Следующий вопрос: об отношении к Советской власти. Патриарх ответил, что и теперь придерживается взгляда, изложенного им в послании к народным комиссарам по случаю первой годовщины Октябрьской революции и сможет изменить отношение к власти, если она изменит свое отношение к Церкви. «А какие ваши политические убеждения? Вы, конечно, монархист?» «Прошу таких вопросов мне не предлагать, и от ответа на них я уклоняюсь. Я, конечно, прежде был монархистом, как и все мы, жившие в монархической стране. И каких я лично теперь держусь политических убеждений, это для вас совершенно безразлично, это я проявлю тогда, когда буду подавать голос за тот или другой образ правления при всеобщем народном голосовании. Я вам заявляю, что Патриарх никогда не будет вести никакой агитации в пользу той или иной формы правления на Руси и ни в каком случае не будет насиловать и стеснять ничьей совести в деле всеобщего народного голосования»⁹⁸. На этом допрос закончился. Лацис объявил, что Патриарх подвергается домашнему аресту, каждый посетитель будет теперь записан и эти списки представляются в ЧК. Гулять по саду и служить в домовой церкви он может, а проводить заседания без предварительного разрешения ЧК – нет.

* * *

Гражданская война затрудняла связь Патриархии с епархиальными архиереями в городах, занятых белыми армиями, поэтому епархии Сибири и юга России создавали местные временные Высшие церковные управления. В ноябре 1918 г. в Томске состоялось Сибирское церковное совещание при участии 13 архиереев, возглавлявших епархии Поволжья, Урала, Сибири и Дальнего Востока, а также 26 членов Всероссийского Собора из духовенства и мирян, оказавшихся на территории, занятой войсками адмирала Колчака. Почетным председателем избрали митрополита Казанского Иакова (Пятницкого), а председателем – архиепископа Симбирского Вениамина (Муратовского). На совещании было образовано временное церковное управление во главе с архиепископом Омским Сильвестром (Ольшанским). После разгрома войск Колчака одни священнослужители эмигрировали, другие, и среди них архиепископ Симбирский Вениамин (Муратовский), епископы Уфимский Андрей (князь Ухтомский), Златоустовский Николай (Ипатов), Тобольский Иринарх (Синеоков-Андреевский), остались на родине.

Вопрос о созыве Юго-Восточного Русского Церковного Собора обсуждался по инициативе протопресвитера Георгия Шавельского в религиозно-просветительском отделе Совета государственного объединения, созданного в Киеве в 1918 г. из бывших членов Государственной думы, Временного правительства, крупных политических и церковных деятелей. 27 апреля 1919 г. в покоях епископа Кубанского и Екатеринодарского Иоанна (Левицкого) состоялось совещание с участием митрополита Херсонского Платона (Рожденственского), архиепископа Таврического Димитрия (князя Абашидзе), архиепископа Екатеринославского Агапита (Вишневского), протопресвитера Георгия Шавельского, князя Е. Н. Трубецкого, графа В. В. Мусина-Пушкина и других известных священнослужителей, государственных и общественных деятелей, оказавшихся на территории, занятой войсками генерала Деникина, постановило учредить орган высшего церковного управления на территории действий Добровольческой Армии. С 3 мая в Екатеринодаре начались заседания Предсоборной комиссии.

В Соборе, заседания которого продолжались с 19 до 24 мая, участвовали епархиальные и викарные епископы, клирики и миряне, выбранные от Ставропольской, Донской, Кубанской, Владикавказской и Сухумско-Черноморской епархий, а также члены Всероссийского Поместного Собора, оказавшиеся на юге страны. Председателем избрали архиепископа Донского Митрофана.

С приветственным словом к членам Собора обратился генерал А. И. Деникин. В адрес Собора поступило воззвание, составленное накануне в Екатеринодаре членами братства Святого креста. Оно призывало «русский народ к покаянию в пролитии крови царской, святительской и миллионов жертв из разных слоев населения, к возвращению к православным устоям жизни и подготовке к избранию Земского Собора», к борьбе «за гонимую святую Церковь и за спасение распятой революцией России от жестокого ига еврейско-масонских организаций»⁹⁹.

Это воззвание, подписанное протоиереем В. Востоковым, генералом от инфантерии Шатиловым, князьями П. Голицыным и П. Гедройцем и др., не вызвало поддержки большинства членов Собора. Его главный автор, протоиерей В. Востоков, в свою очередь резко возражал против проекта Соборного обращения к всероссийской пастве. Он считал, что необходимо осудить принципы безбожной преступной революции, раскрыть истинную природу антихристианского социализма и интернационализма и честно сказать народу, что Россия и «150 миллионов православных отданы во власть кучки комиссаров, в большинстве из евреев, которые подняли гонение против всего, что свято и драгоценно русскому человеку»¹⁰⁰. Отец В. Востоков сказал, что никто еще до сих пор не обличил врагов народа и даже сама Церковь не имела мужества обличить их. Против последнего обвинения энергично возражал князь Е. Н. Трубецкой, напомнив протоиерею В. Востокову о послании святителя Тихона, за каждое слово которого ему угрожала смерть. Но Патриарх безбоязненно изрек анафему большевикам и в своем обращении в годовщину их владычества сказал всю правду, а затем в переполненном Казанском соборе в Москве заявил, что убийство Императора Николая II – злодеяние. На это протоиерей В. Востоков ответил, что в послании много высоких мыслей, но мало реальной жизненной правды. После этого заявления председатель Собора лишил его слова. На Соборе было образовано Высшее временное церковное управление, во главе с архиепископом Митрофаном (Симашкевичем). Впоследствии его почетным председателем был избран митрополит Киевский Антоний (Храповицкий).

После поражения Деникина Россию покинули митрополит Киевский Антоний, архиепископы Волынский Евлогий, Кишиневский Анастасий (Грибановский), Минский Георгий (Ярошевич), Курский Феофан (Гаврилов), епископ Лубенский Серафим (Соболев) и другие архиереи, застигнутые гражданской войной на юге страны. Архиепископы Таврический Димитрий и Полтавский Феофан (Быстров), епископ Севастопольский Вениамин (Федченков) находились тогда в Крыму, до 1920 г. остававшемся под властью белых; на родине остались епископ Арсений (Смоленец) и престарелый Ставропольский архиепископ Агафодор (Преображенский; † 1919). Председатель Высшего временного церковного управления митрополит Новочеркасский и Донской Митрофан затворился в монастыре в Старочеркасске. 15 ноября Севастополь был взят красными. После поражения генерала Врангеля архиепископ Таврический Димитрий остался в России, а архиепископ Феофан (Быстров) и епископ Вениамин (Федченков), эмигрировали.

Главнокомандующие белых армий в своих приказах провозглашали, что возглавляемые ими войска сражаются за поруганную веру и за отмщение оскорблений церковных святынь. Но и среди белых офицеров большинство составляли люди, равнодушные к Церкви. Горькие строки о религиозно-нравственном состоянии Белой армии написаны митрополитом Вениамином (Федченковым), который на исходе гражданской войны возглавлял военное духовенство армии Врангеля: «Один полковник, командир танка, совершенно спокойно рассказывал, что он был ранен уже 14 раз, а завтра выйдет на сражение первым... Он был почти уверен, что погибнет. Действительно, после я узнал, что в его танк попал снаряд и он с другом сгорел в нем. И такие герои были почти везде! Но он в этот же вечер накануне смерти, совершенно открыто, почти цинично насмешливо заявил мне, что ничуть не верит в Бога. Бывшие тут с ним другие офицеры нимало не смутились его заявлением, будто и они так же думали. Я по новости пришел в ужас. Тогда чем же они отличаются от безбожников-большевиков? Выхожу на улицу. Встречается в военной форме солдат-мальчик лет 13–14. Были и такие. С кем-то отчаянно грубо разговаривает. И я слышу, как он самой площадной матерной бранью ругает и Бога, и Божию Матерь и всех святых! Я ушам своим не верю. Добровольцы, белые – и такое богохульство! Боже, неужели прав Рябушинский? Мы – белые большевики, мы погибаем!»¹⁰¹

Особенно тяжело приходилось тем архипастырям и пастырям, которые оставались на территории, переходившей в результате поражения белых войск под контроль Советов. Одна только лояльность духовенства белым властям рассматривалась красными как контрреволюционное преступление; пение молебнов о победе белого оружия служило основанием для вынесения смертных приговоров или зверских расправ. В октябре 1918 г. 72-летний заштатный священник Павел Калиновский, проживавший в Ставрополе, был запорот плетьми за то, что внуки его были белыми офицерами. Священника Никодима Редикульцева из села Камень Томской епархии зарезали кухонным ножом. Священника отца Александра Подольского из станицы Владимировской Кубанской епархии арестовали за то, что он отслужил молебен для казаков перед боем, сначала его водили по станице и глумились над ним, а потом зарубили. Прихожанин, пришедший за телом своего пастыря, был убит пьяными красноармейцами. Священнику села Соломенского Ставропольской епархии Григорию Дмитриевскому шашками отрубили нос и уши, а затем расстреляли. 11 декабря в Каме утопили викарного архиерея Пермской епархии епископа Соликамского Феофана (Ильинского). Бывшего викарного епископа Новгородской епархии Исидора (Колоколова) умертвили в Самаре, посадив на кол. 14 января 1919 г. в подвале Кредитного банка в г. Юрьеве был зверски убит епископ Ревельский Платон (Кульбуш) вместе с двумя протоиереями Н. Бежаницким и М. Блейве. После ухода большевиков из подвала извлечено было около 20 трупов: вместе с православными священнослужителями убиты были лютеранский пастор и несколько купцов. Останки священномученика Платона носили на себе 7 штыковых и 4 огнестрельные раны, правый глаз поражен разрывной пулей. 25 мая 1919 в Астрахани по указанию Кирова были арестованы правящий архиепископ Митрофан (Краснопольский) и епископ Енотаевский Леонтий (барон Вимпфен). Попытки православных жителей города выручить своих архипастырей успехом не увенчались. Перед расстрелом архиепископ Митрофан благословил солдат, которым приказали его казнить. Тогда командовавший расстрелом чекист ударил архипастыря револьвером по благословляющей деснице и выстрелил ему в висок. Это было 23 июня, здесь же был расстрелян и его викарий. В декабре 1919 г. в монастыре святого Митрофана повесили на царских вратах архиепископа Воронежского Тихона (Никанорова). В марте 1921 г. убили епископа Петропавловского Мефодия (Красноперова). Ему нанесли несколько штыковых ран, и в одну из них вонзили крест. На исходе гражданской войны в Севастополе расстреляли бывшего архиепископа Нижегородского Иоакима (Левицкого).

В лихолетье смуты в одной только Харьковской епархии за 6 месяцев, с декабря 1918 г. по июнь 1919 г., погибло 70 священников; в Воронежской епархии после захвата ее территории красными войсками в декабре 1919 г. расстреляли 160 священников. За короткое время в Кубанской епархии убили 43 священника, а в небольшой части Ставропольской погибло 52 священника, 4 диакона, 3 псаломщика и один иподиакон.

Стремясь уберечь пастырей Русской Церкви от трагических последствий их вовлеченности в политическую борьбу, Святейший Патриарх в 1919 г. издал два послания (8/21 июля и 25 сентября / 8 октября), целью которых было внести умиротворение в жизнь страны в первом послании он обращался к чадам Православной Церкви: «Не мстите за себя... Но дайте место гневу Божию... Мы содрогаемся, что возможны такие явления, когда при военных действиях о дин лагерь защищает пердние свои ряды заложниками из жен и детей противного лагеря. Мы содрогаемся варварварству нашего времени, когда заложники берутся в обеспечение чужой жизни и неприкосновенности. Мы содрогаемся от ужаса и боли, когда после покушений нашего современного правительства в Петрограде и Москве, как бы в дар любви им, и в свидетельство преданности, и в искупление вины злоумышленников, воздвигались целые курганы из тел лиц, совершенно непричастных к этим покушениям... Но ведь эти действия шли там, где не знают или не признают Христа, где считают религию опиумом для народа, где открыто и цинично возводится в насущную задачу истребление одного класса другим и междоусобная брань. Нам ли, христианам, идти по этому пути. О, да не будет! Следуйте за Христом!.. Побеждайте зло добром»¹⁰². В день памяти преподобного Сергия Радонежского Святейший Патриарх предостерегал архипастырей от политических выступлений: «...Много уже и архипастырей и пастырей, и просто клириков сделались жертвами кровавой политической борьбы. И все это, за весьма, быть может, немногими исключениями, только потому, что мы, служители и глашатаи Христовой истины, подпали под подозрение у носителей современной власти в скрытой контрреволюции, направленной якобы к ниспровержению советского строя. Но мы с решительностью заявляем, что такие подозрения несправедливы: установление той или иной формы правления не дело Церкви. Церковь не связывает себя ни с каким определенным образом правления, ибо таковое имеет лишь относительное историческое значение... Указывают на то, что при перемене власти служители Церкви иногда приветствуют эту смену колокольным звоном, устроением торжественных богослужений и разных церковных празднеств. Но если это и бывает где-либо, то совершается или по требованию самой новой власти или по желанию народных масс, а вовсе не по почину служителей Церкви, которые по своему сану должны стоять выше и вне всяких политических интересов... Памятуйте же, отцы и братия, и канонические правила, и завет святого апостола: Блюдите себя от творящих распри и раздоры, уклоняйтесь от участия в политических партиях и выступлениях, повинуйтесь всякому человеческому начальству в делах мирских (1Пет. 2. 13), не подавайте никаких поводов, оправдывающих подозрительность советской власти, подчиняйтесь и ее велениям, поскольку они не противоречат вере и благочестию, ибо Богу, по апостольскому наставлению, должно повиноваться более, чем людям (Деян. 4. 19; Галат. 1. 10). Посвящайте все свои силы на проповедь слова Божия, истины Христовой, особенно в наши дни, когда неверие и безбожие дерзновенно ополчились на Церковь Христову»¹⁰³.

Князь Григорий Трубецкой вспоминал впоследствии о впечатлении, которое произвело в Белой армии это послание: «Я помню, как нас... огорчило это послание Патриарха, но впоследствии я не мог не преклониться перед его мудрой сдержанностью: всюду, где епископы и священники служили молебны по поводу победоносного продвижения Добровольческой армии, духовенство принуждено было вслед за тем разделить участь этой армии и спешно покидать свою паству к великому ущербу для церковного дела»¹⁰⁴.

За годы гражданской войны одни архиереи умерли, другие погибли, третьи оказались за пределами России. Выполняя определение Поместного Собора об увеличении числа архиерейских кафедр и открытии в каждой епархии викариатств, в 1919 г. было совершено 14 архиерейские хиротонии, в 1921 г.– 39. Но созвать Собор, как было намечено, не удалось. В начале 1921 г. в заседаниях Священного Синода могли участвовать, помимо Патриарха Тихона, только митрополит Владимирский Сергий, митрополит Крутицкий Евсевий (Никольский) и архиепископ Гродненский Михаил, патриарший экзарх Украины. Большая же часть членов Синода оказалась в эмиграции, распался за убылью своих членов ВЦС, в сущности высшая церковная власть осуществлялась единолично Патриархом, с помощью немногочисленных ближайших советников. Затруднена была и связь с епархиальными кафедрами, поэтому еще 20 ноября 1920 г. Патриарх, Священный Синод и ВЦС, состоявший тогда из председателя и трех членов, протопресвитера Н. Любимова, протоиерея А. Станиславского и Александра Кулешова, принимают постановление о самоуправлении епархий при невозможности поддерживать связь с каноническим центром или в случае прекращения деятельности высшего церковного управления. В этом постановлении, в частности говорится: «В случае если епархия вследствие передвижения фронта, изменения государственной границы и т. п. окажется вне всякого общения с высшим церковным управлением или само Высшее церковное управление почему-либо прекратит свою деятельность, епархиальный архиерей немедленно входит в сношение с архиереями соседних епархий на предмет организации высшей церковной власти для нескольких епархий, находящихся в одинаковых условиях»¹⁰⁵. Таким образом, был найден правомерный путь к сохранению канонического строя церковного управления, как бы трагически для Церкви ни развернулись события в стране.

* * *

Серьезным потрясением церковной жизни явилось повсеместное вскрытие мощей святых угодников Божиих. 1 февраля 1919 г. Наркомат юстиции издал постановление об организованном вскрытии мощей специальными комиссиями в присутствии священнослужителей, подтвержденном протоколом. Если обнаруживалось, что мощи не сохранились в целости, то это обстоятельство в целях атеистической пропаганды выдавалось за сознательный обман народных масс.

17 февраля Патриарх Тихон разослал епархиальным архиереям указ об «устранении поводов к глумлению и соблазну в отношении святых мощей... во всех тех случаях, когда и где это признано будет вами необходимым и возможным...»¹⁰⁶ Но исполнение этого указа для многих архиереев оказалось затруднительным и рискованным делом. Так, 1 ноября 1920 г. в Новгороде перед ревтрибуналом предстали епископ Хутынский Алексий (Симанский), архимандриты Никодим и Анастасий, игумены Гавриил и Митрофан, протоиерей Стоянов, иеродиакон Иоанникий. Подсудимые обвинялись в тайном освидетельствовании мощей, почивавших в Софийском соборе, перед официальным вскрытием. Епископ Алексий виновным себя не признал и заявил, что считает это «делом исключительно церковным» и отчет в этом может дать только своим собратьям-епископам. Трибунал приговорил его к пяти годам тюремного заключения, других обвиняемых – к двум и к трем годам. Но «ввиду,– как говорилось в приговоре,– близкой победы в гражданской войне», все осужденные были амнистированы¹⁰⁷.

В том же году московский трибунал судил видных пастырей и церковно-общественных деятелей: игумена Иону, протоиерея Николая Цветкова, председателя Совета союза объединенных приходов А. Д. Самарина, бывшего обер-прокурора Синода, членов Совета – Г. А. Рачинского, Н. Д. Кузнецова. Они обвинялись в распространении клеветнических слухов об оскорбительном для верующих поведении лиц, участвовавших во вскрытии мощей преподобного Саввы Сторожевского. Н. Д. Кузнецов, возмущенный грубостью и издевательством членов комиссии (один из них несколько раз плюнул на череп преподобного Саввы) подал жалобу в Совнарком. Самарин и Кузнецов были приговорены к расстрелу, «но,– как говорилось в приговоре,– ввиду победоносного завершения борьбы с интервентами» суд заменил смертную казнь заключением в концентрационный лагерь «впредь до победы мирового пролетариата над мировым империализмом». Другие обвиняемые получили разные сроки тюремного заключения¹⁰⁸.

В 1919–1920 гг. вскрыты были мощи святителей Митрофана Воронежского, Питирима Тамбовского, Иоанна Новгородского, преподобных Макария Калязинского, Евфимия Суздальского, Нила Столобенского. К осени 1920 г. было совершено 63 публичных осквернения мощей святых угодников Божиих.

Пытаясь предотвратить осквернение мощей преподобного Сергия Радонежского, Святейший Патриарх писал 2 апреля 1919 г. председателю Совнаркома: «По долгу пастырского служения заявляю вам, что всякое оскорбление религиозного чувства народа вызовет в нем естественную скорбь, справедливое негодование и может взволновать его даже в несравненно большей степени, чем все другие невзгоды жизни... Вскрытие мощей нас обязывает стать на защиту поругаемой святыни и вещать народу: Должно повиноваться больше Богу, нежели человекам (Деян. 5. 30)"¹⁰⁹.

Мощи преподобного Сергия Радонежского вскрыли 11 апреля 1919 г. Накануне перед воротами лавры собралась толпа богомольцев и молебны преподобному пелись всю ночь, пока проходило вскрытие. Утром народ впустили в лавру. Перед ракой с мощами святого горели свечи. В течение трех дней тысячи богомольцев подходили к раке и прикладывались к мощам преподобного.

Оберегая святыни Церкви, Патриарх Тихон обратился 10 марта 1920 г. в Совнарком с письмом, в котором говорилось, что «закрытие лаврских храмов и намерение вывезти оттуда мощи является вторжением гражданской власти во внутреннюю жизнь и верования Церкви», и противоречит декрету об отделении Церкви от государства, и «неоднократным заявлениям высшей центральной власти о свободе вероисповеданий»¹¹⁰.

Но благоприятной реакции на это письмо не последовало. Более того, 25 августа Наркомат юстиции издал очередной циркуляр местным исполкомам о передаче мощей в музеи: «Во всех случаях обнаружения шарлатанства, фокусничества, фальсификации и иных уголовных деяний, направленных к эксплуатации темноты как со стороны отдельных служителей культа, так равно и организаций бывших официальных вероисповедных ведомств, прокуратура возбуждает судебное преследование против всех виновных лиц, причем ведение следствий поручается следователям по важнейшим делам, а самое дело разбирается при условиях широкой гласности»¹¹¹. Мощи многих святых были впоследствии со всей России перевезены в Ленинградский музей атеизма и религии, расположившийся в помещениях Казанского собора. Именно здесь чудесным образом были вновь обретены в 1991 г. святые мощи преподобного Серафима Саровского и святителя Иоасафа Белгородского.

* * *

После захвата Киева петлюровцами в декабре 1918 г. были арестованы находившиеся там митрополит Киевский Антоний и архиепископ Волынский Евлогий. Петлюровцы передали узников в руки польских властей, и только через посредство стран Антанты эти архиереи были освобождены и переправлены на юг России, занятый белыми армиями.

Петлюровская директория, объявив об отмене постановления Всероссийского церковного Собора об автономии, провозгласила Украинскую Церковь автокефальной. Был составлен самочинный синод во главе с архиепископом Екатеринославским Агапитом (Вишневским), который первым делом запретил поминовение за богослужением Патриарха Тихона и митрополита Киевского Антония. После прихода в Киев Красной Армии украинский синод распался. Архиепископ Агапит, оказавшийся вскоре на территории, занятой Добровольческой армией, и лишенный сана за учинение раскола, принес покаяние. Автокефалисты на Украине остались без архиерея. Но воспользовавшись оккупацией Киева теперь уже польской армией, в апреле 1920 г., клирики и миряне нескольких приходов объявили о создании новой Всеукраинской церковной рады, которая отвергла всех епископов как ставленников Москвы и вновь провозгласила автокефалию. Большую активность в церковных делах проявил тогда бывший петлюровский премьер-министр, профессор В. М. Чеховской, ставший ведущим деятелем церковной рады. Выйдя из социал-демократической партии Украины, которую он возглавлял, и приняв звание «благовестника», Чеховской стал настойчиво внушать церковной общественности мысль о возможности рукоположения во епископа «громадой» – собором священников, диаконов и мирян. Пропаганду своих еретических воззрений Чеховской прикрывал недобросовестными или невежественными ссылками на примеры епископских хиротоний в древней Александрийской Церкви.

Митрополит Гродненский Михаил (Ермаков), назначенный патриаршим экзархом в 1921 г., с 28 августа проводит в Киеве непрерывные заседания Собора епископов Украины, в которых участвовали епископы Уманский Димитрий (Вербицкий), Черкасский Николай (Браиловский), Лубенский Григорий (Лисовский). Церковная рада по настоянию более умеренных деятелей обратилась к Собору с требованием экстерриториальности для своих епископов. Получив отказ, предводители рады направили двух священников Павла Погорилко и Степана Орлика в Грузию для переговоров о даровании раде епископов. По пути посланники сделали остановки в Полтаве и Симферополе, у епископов Парфения (Левицкого) и Агапита. Но до Грузии они так и не добрались.

14 октября в Киеве вожди рады созывают Всеукраинский церковный Собор, на котором преобладают убежденные автокефалисты во главе с Чеховским и изверженным из сана бывшим протоиереем Василием Липковским. Владыка Михаил отказался от участия в деяниях лжесобора, однако явился на заседание с архипастырским словом увещевания. Но призывы митрополита остались втуне.

Не сумев заставить владыку даровать им епископов, раскольники совершают 10 октября 1921 г. в Софийском соборе Киева действо, небывалое в истории православной Церкви. Изверженный из пресвитерского сана Нестор Шараевский посвящает в «митрополита всея Украины» такого же, как и он, церковного преступника, лишенного сана Василия Липковского. На голову «ставленника» вместе с Нестором Шараевским возлагали руки все присутствовавшие священники и диаконы, вкупе с мирянами. Через день Василий Липковский, облачившись по-архиерейски, в митре и с двумя панагиями на груди, сам «поставил во епископа» рукоположившего его накануне Нестора Шараевского, изверженного из сана и женатого. Потом Нестор и Василий вдвоем стали «рукополагать» остальных. Вскоре на Украине появилось 30 самосвятских епископов, среди которых были женатые и разведенные. Патриарший экзарх митрополит Михаил обратился к православной пастве с призывом не поддаваться обману, не следовать за смутьянами, разорителями святой Церкви. И все-таки около полутора тысяч приходов и до 3 млн. прихожан самосвятам удалось вовлечь в раскол.

В годы гражданской войны в среде духовенства в епархиях центральной России появились группировки, призывавшие к «революции в Церкви» и к «всестороннему обновлению». Еще при Временном правительстве в Петрограде под покровительством обер-прокурора Синода В. Н. Львова был образован «Всероссийский союз демократического православного духовенства и мирян», издававший на синодальные средства газету «Голос Христа» и журнал «Соборный разум». В своих публикациях обновленцы ополчались на традиционные формы обрядового благочестия, на канонический строй церковного управления. Обосновались они в храме святых Захария и Елисаветы, где настоятелем служил священник Александр Введенский. Он писал в газете «Знамя Христа», что после избрания Патриарха в Церкви можно оставаться лишь для того, чтобы уничтожить патриаршество изнутри. Патриарх Алексий I назвал демагогию обновленцев, объединившихся вокруг А. Введенского, «керенщиной в церковной ограде»¹¹².

В 1919 г. священник Иоанн Егоров создает в Петербурге новую группировку под названием «Религия в сочетании с жизнью». В своей приходской церкви он самочинно вынес престол из алтаря на середину храма, изменял чинопоследования, пытался перевести богослужение на русский язык, учил о рукоположении «собственным вдохновением». Священник А. Боярский в Колпине под Петроградом организовал обновленческую группировку «Друзья церковной реформации». В 1921 г. священник Александр Введенский возглавил «Петербургскую группу прогрессивного духовенства». В среде епископата обновленцы нашли себе опору в лице заштатного епископа Антонина (Грановского), который совершал богослужения в московских храмах с соблазнительными новшествами, переделывая тексты молитв, за что вскоре и был запрещен Святейшим Патриархом в служении.

В Пензе изверженный из сана и отлученный от Церкви «за неподчинение и презрение канонических правил» бывший епископ Владимир Путята объединил откровенных раскольников в союз под названием «Народная церковь». Впоследствии он рассорился и с обновленцами; поддерживаемый узким кругом своих сторонников, Путята самочинно объявил себя архиепископом Уральским, но в 1928 г. келейно принес покаяние Заместителю Местоблюстителя митрополиту Сергию и безуспешно просил о восстановлении в епископском сане. Затем он уехал в Омск, где жил на средства своих поклонниц, которые вскоре покинули его. По воскресным и праздничным дням Путята стоял на церковной паперти и, протягивая руку, просил: «Ради Христа, подайте на пропитание потерпевшему за правду».

В Царицыне бывший иеромонах Илиодор (Труфанов), вернувшийся в Россию, объявил себя основателем «Новой живой церкви» и «всероссийским патриархом» и начал свое «патриаршее служение» с провозглашения многолетия советским вождям. Еще в начале века он прославился на всю Россию своей политической деятельностью крайне правого направления. Сначала друг Распутина, а потом его враг, иеромонах Илиодор сложил с себя монашество и духовный сан, бежал за границу и там напечатал антираспутинскую брошюру под названием «Святой черт».

Деятельность подобных авантюристов провоцировалась и направлялась ВЧК. «Церковь разваливается,– писал Ф. Дзержинский М. Лацису в декабре 1920 г.,– этому нам надо помочь, но никоим образом не возрождать ее в обновленной форме. Церковную политику развала должна вести ВЧК, а не кто-либо другой. Лавировать может только ВЧК для единственной цели разложения попов»¹¹³. Заведующий отделом ВЧК Самсонов отчитывался в письме Дзержинскому в декабре того же года о проделанной работе, а также предлагал свой план тайной борьбы с Церковью: «Исполкомдух принял ложное направление и стал приспособлять православную Церковь к новым условиям и времени, за что был нами разгромлен, а отцы духовные, вроде архиепископа Владимира (Путяты) Пензенского, оказались несостоятельными по той простой причине, что у него как у заклятого врага советской власти не оказалось достаточной смелости духа и воли для того, чтобы развернуть свою работу во всю ширь и глубь и нанести Церкви сокрушительный удар; вместо этого Путята склочничает и нашептывает в ВЧК на Тихона, в то же время сам практически ничего не делая для разрушения Церкви. Даже такой решительный и смелый вояка в рясе, как Илиодор Труфанов, даже он в паутине Церкви не нашел присутствия духа для того, чтобы открыто ударить церковной иерархии прямо в лоб. Исходя из этих соображений, а также приняв во внимание и то, что низшее молодое белое духовенство, правда, в незначительной своей части, безусловно, прогрессивно, реформистски и даже революционно настроено по отношению к перестройке Церкви, секретный отдел ВЧК сосредотачивает все свое внимание именно на поповскую массу, и только через нее мы сможем путем долгой напряженной и кропотливой работы разрушить и разложить Церковь до конца»¹¹⁴.

Вероятно, самыми большими успехами в своей «кропотливой работе» чекисты считали случаи публичного ренегатства. Так, в журнале «Революция и Церковь» было напечатано странное заявление диакона Носова о том, что он снимает с себя дарованный Николаем Романовым сан диакона и желает быть честным гражданином РСФСР. «Церковные законы и молитвы составлены под диктовку царей и капитала! Долой милитаризм, царей, капитал и попов! Да здравствует диктатура пролетариата!»¹¹⁵

Давая отпор посягательствам раскольников всех мастей, Патриарх Тихон 17 ноября 1921 г. обратился к пастве с особым посланием «о недопустимости богослужебных нововведений в церковно-богослужебной практике». «Божественная красота нашего истинно назидательного в своем содержании и благодатно действенного церковного богослужения, как оно создано веками апостольской верности, молитвенного горения, подвижнического труда и святоотеческой мудрости и запечатлено Церковью в чинопоследованиях, правилах и уставе, должна сохраниться в святой Православной Русской Церкви неприкосновенно, как величайшее и священнейшее ее достояние»¹¹⁶.

* * *

Летом 1921 г. в Поволжье, Приуралье, на Кавказе, в Крыму, на юге Украины разразилась жестокая засуха. В 34 губерниях России царил голод. К маю 1922 г. голодало уже около 20 млн. человек, около миллиона скончалось, 2 млн. детей остались сиротами. Жители вымирающих деревень кто на телегах, кто пешком покидали голодающие районы, и, обессиленные, падали, устилая дороги трупами. В газетах появились сообщения о случаях людоедства. Пройдет несколько месяцев, и советская власть сумеет использовать народное бедствие для борьбы с Церковью, но в начале положение оказалось настолько серьезным, что большевики обратились к Патриарху Тихону, чтобы привлечь Церковь к кампании помощи голодающим. Для переговоров направили А. М. Горького. Он вошел в кабинет Патриарха и, по свидетельству присутствовавшего при встрече архиепископа Илариона, смутился, не зная, как вести себя: принять благословение у Святейшего или протянуть руку. Патриарх Тихон приветливо улыбнулся, и, сказав: «Давайте поздороваемся!», первым подал гостю руку.

Сострадая великому народному горю, святитель Тихон обратился к своей пастве, к Восточным Патриархам, к папе Римскому, к архиепископу Кентерберийскому и епископу Йоркскому с посланием, в котором во имя христианской любви призывал провести сбор продовольствия и денег для вымирающего Поволжья: «Помогите! Помогите стране, помогавшей всегда другим! Помогите стране, кормившей многих и ныне умирающей от голода. Не до слуха вашего только, но до глубины сердца вашего пусть донесет голос мой болезненный стон обреченных на голодную смерть миллионов людей и возложит его и на вашу совесть, на совесть всего человечества. На помощь немедля! На щедрую, широкую, нераздельную помощь!»¹¹⁷

В ответ на обращение Патриарха в храмах начались сборы денег для голодающих.

В результате переговоров с А. М. Горьким под председательством Патриарха Тихона был организован «Всероссийский комитет помощи голодающим» (Помгол), в обязанности которого входило распределение помощи голодающим, в том числе и той, что поступала из-за рубежа. Но вскоре активная деятельность Помгола вызвала решительное недовольство властей, и 27 августа 1921 г. этот комитет распустили декретом ВЦИК, а собранные им денежные средства конфисковали. Вместо него стала действовать государственная «Центральная комиссия помощи голодающим» при ВЦИКе. В декабре эта комиссия обратилась к Патриарху с призывом к пожертвованию ценностей, принадлежащих Церкви, на нужды голодающих. 19 февраля 1922 г. Патриарх Тихон издает новое воззвание к православной пастве, в котором призывает церковно-приходские советы и общины жертвовать для голодающих любые драгоценные церковные украшения, если они не имеют богослужебного употребления.

В газетах, однако, появлялись статьи, обвинявшие церковных иерархов в безразличии к бедствиям народа, хотя российское духовенство, православные миряне ни на один день не прекращали сбор денег, ценностей и продуктов питания. Как оказалось, обвинения и нападки готовили почву появлению 23 февраля декрета ВЦИК о порядке изъятия церковных ценностей, находящихся в пользовании групп верующих. На этот декрет Патриарх Тихон ответил посланием, в котором говорится, что «с точки зрения Церкви подобный акт является актом святотатства... Мы не можем одобрить изъятия из храмов, хотя бы и через добровольное пожертвование, священных предметов, употребление коих не для богослужебных целей воспрещается канонами Вселенской Церкви и карается ею как святотатство: миряне – отлучением от нее, священнослужители – извержением из сана (73-е апостольское правило, 10-е правило Двукратного Вселенского Собора)»¹¹⁸. Послание Патриарха было разослано епархиальным архиереям с предложением довести его до сведения каждого прихода, власти же сочли это нелегальной акцией и ужесточили давление на Церковь.

6 марта митрополит Петроградский Вениамин (Казанский) вместе с юрисконсультом Александро-Невской лавры И. М. Ковшаровым явился в Помгол в Смольный и оставил там заявление, в котором было сказано, что Церковь готова пожертвовать все, но что верующие должны жертвовать добровольно. Митрополит требовал, чтобы во избежание кровавых столкновений в комиссию по изъятию введены были верующие люди, представители духовенства и мирян. Если же власти все-таки решат провести насильственное изъятие, то он, митрополит, благословить насилия не может. Сперва в Помголе благожелательно отнеслись к инициативе митрополита. В газетах появились сообщения о соглашении с Церковью, но через несколько дней все переменилось. Холодный, враждебный прием ожидал представителей владыки в Смольном. Тогда митрополит Вениамин сделал новое заявление в Помгол, настаивая на соблюдении достигнутых прежде договоренностей, однако ответа не последовало. На Пасху митрополит Вениамин обратился к пастве с воззванием сохранять спокойствие, не волноваться. Владыка разрешал жертвовать на голодающих больше, чем Патриарх: ризы со святых икон и сами иконы, за исключением особо чтимых и кроме того, что лежит на святом престоле.

Комиссии приступили к описи имущества храмов, предстояло изъятие святынь из главных храмов Петрограда. Опасаясь кровопролития, митрополит Вениамин предпринял еще одну попытку уладить отношения с властями и назначил для переговоров с Помголом священников обновленцев Введенского и Боярского. Им удалось добиться некоторых уступок, в частности, возможности заменять равноценным имуществом подлежащие изъятию святыни. Это соглашение напечатали в газете, но комиссия Помгола не соблюдала его, а, наоборот, усилила грабеж особо чтимых святынь Петрограда. Как и везде, возле храмов собирались толпы прихожан, роптали, негодовали, пытались не впускать святотатцев, но власти вызывали милицию и войска, разгоняли беззащитных людей. Эти столкновения послужили поводом для судов над священнослужителями и мирянами, для жестоких приговоров к тюремным срокам и расстрелам.

Деятельным помощником Патриарха Тихона в эти грозные дни был архиепископ Крутицкий Никандр (Феноменов). 7 марта он созвал совещание московских благочинных, на котором заслушано было обращение Святейшего. Столичные и приходские советы выносили решения о недопустимости изъятия богослужебных предметов. Снова, как и в первые месяцы после издания декрета об отделении Церкви от государства, миряне организуются в дружины для охраны храмов. Воззвание Патриарха Тихона встречено было с сыновним послушанием большинством российских архипастырей. Но нашлись и такие, кому совесть позволила повиноваться правительственному декрету, а не посланию Патриарха. Это были преосвященные: Нижегородский Евдоким (Мещеряков), Тульский Виталий (Введенский), Саратовский Иов (Рогожин), Иркутский Анатолий (Каменский), Вологодский Александр (Надеждин). Епископ Кубанский Иоанн (Левицкий) в своем воззвании благословил декрет, восторженные отзывы о декрете опубликовали в газетах протоиереи Николай Русанов и Сергий Ледовский вместе с группой саратовских мирян. В Петрограде эти мероприятия поддерживались священниками-обновленцами Введенским, Красницким, Боярским, Платоновым. Заштатному епископу Антонину (Грановскому) за его особое рвение в нападках на воззвание Патриарха председатель ВЦИК предложил участвовать в работе Центральной комиссии Помгола, и он согласился.

Между тем кампания по ограблению храмов началась по всей стране. В Смоленске красноармейцы взломали двери собора, арестовали находившихся там священнослужителей и мирян, защищавших его от поругания, и приступили к ограблению храма.

15 марта 1922 г. в «Известиях» появилась беседа с Патриархом под заголовком «Церковные ценности для помощи голодающим», в которой Патриарх объяснял позицию Церкви в этом вопросе. «В церквах нет такого количества драгоценных камней и золота, чтобы при ликвидации их можно было бы получить какие-то чудовищные суммы денег. Боюсь, что около вопроса о церковных ценностях поднято слишком много шума, а на практике намеченная мера не даст ожидаемого результата, при всем благожелательном отношении к делу помощи голодающим со стороны церковных общин... Если наши храмы имеют в своих ризницах не так много драгоценных предметов, то во всяком случае в них хранится немало предметов, имеющих художественное и историческое значение. Заграничный рынок охотно будет скупать нашу церковную старину. Я по своей жизни в Америке знаю, каким спросом пользуются там предметы старины, особенно русской. Даже простой тульский самовар помещается там в богатых семьях, как антикварная редкость, на особом столе, а церковные сосуды, лампады прошлых веков, конечно, найдут немало охотников... Я полагаю, что комиссии надлежит очень внимательно отнестись к ликвидации поступающих в ее распоряжение вещей и приложить все старание, чтобы то, что ценно для нас по своим художественным и историческим данным, осталось в наших общественных собраниях».

В Шуе, когда началось изъятие святынь из собора, к паперти сбежались люди, милиция пыталась разогнать их, тогда в толпе появились колья, которыми люди собирались защитить себя. Но тут на помощь милиционерам подоспели красноармейцы с пулеметами, и раздался залп. Толпа в ужасе разбежалась, на площади остались десятки раненых и пять человек убитых. Комиссия, как ни в чем ни бывало, приступила к разорению храма.

19 марта 1922 г. председатель Совнаркома В. И. Ленин составил секретное письмо по поводу событий в Шуе, которые он назвал лишь одним из проявлений общего плана сопротивления декрету Советской власти со стороны «влиятельнейшей группы черносотенного духовенства».

«Я думаю,– писал он,– что здесь наш противник делает громадную ошибку, пытаясь втянуть нас в решительную борьбу тогда, когда она для него особенно безнадежна и особенно невыгодна. Наоборот, для нас именно данный момент представляет из себя исключительно благоприятный и вообще единственный момент, когда мы можем с 99 из 100 шансов на полный успех разбить неприятеля наголову и обеспечить за собой необходимые для нас позиции на много десятилетий. Именно теперь и только теперь, когда в голодных местах едят людей и на дорогах валяются сотни, если не тысячи трупов, мы можем (и поэтому должны) провести изъятие церковных ценностей с самой бешеной и беспощадной энергией, не останавливаясь перед подавлением какого угодно сопротивления. Нам во что бы то ни стало необходимо провести изъятие церковных ценностей самым решительным и самым быстрым образом, чем мы можем обеспечить себе фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (надо вспомнить гигантские богатства некоторых монастырей и лавр). Без этого никакая государственная работа вообще, никакое хозяйственное строительство в частности и никакое отстаивание своей позиции в Генуе в особенности совершенно немыслимы. Взять в свои руки этот фонд в несколько сотен миллионов золотых рублей (а может быть, и несколько миллиардов) мы должны во что бы то ни стало. Один умный писатель по государственным вопросам справедливо сказал, что если необходимо для осуществления известной политической цели пойти на ряд жестокостей, то надо осуществлять их самым энергичным образом и в самый короткий срок, ибо длительного применения жестокостей народные массы не вынесут. Это соображение в особенности еще подкрепляется тем, что по международному положению России для нас, по всей вероятности, после Генуи окажется или может оказаться, что жестокие меры против реакционного духовенства будут политически нерациональны, может быть, даже чересчур опасны. Поэтому я прихожу к безусловному выводу, что мы должны именно теперь дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий. Самую кампанию проведения этого плана я представляю следующим образом... Официально выступать с какими бы то ни было мероприятиями должен только тов. Калинин, никогда и ни в каком случае не должен выступать ни в печати, ни иным образом перед публикой тов. Троцкий.

Посланная же от имени политбюро телеграмма о временной приостановке изъятия не должна быть отменяема. Она нам выгодна, ибо посеет у противника представление, будто мы колеблемся, будто ему удалось нас запугать (об этой секретной телеграмме именно потому, что она секретна, противник, конечно, скоро узнает). В Шую послать одного из самых энергичных, толковых и распорядительных членов ВЦИК или других представителей центральной власти (лучше одного, чем нескольких), причем дать ему словесную инструкцию через одного из членов политбюро. Эта инструкция должна сводиться к тому, чтобы он в Шуе арестовал как можно больше, не меньше, чем несколько десятков представителей местного духовенства, местного мещанства и местной буржуазии по подозрению в прямом или косвенном участии в деле насильственного сопротивления декрету ВЦИК об изъятии церковных ценностей. Самого Патриарха Тихона, я думаю, целесообразно нам не трогать, хотя он, несомненно, стоит во главе всего этого мятежа рабовладельцев. Относительно него надо дать секретную директиву Госполитупру, чтобы все связи этого деятеля были как можно точнее и подробнее наблюдаемы и вскрываемы, именно в данный момент. Обязать Дзержинского, Уншлихта лично делать об этом доклад в политбюро еженедельно. На съезде партии устроить секретное совещание всех или почти всех делегатов по этому вопросу совместно с главными работниками ГПУ, НКЮ и ревтрибунала. На этом совещании провести секретное решение съезда о том, что изъятие ценностей, в особенности самых богатых лавр, монастырей и церквей, должно быть произведено с беспощадной решительностью, безусловно ни перед чем не останавливаясь и в самый кратчайший срок. Чем больше число представителей реакционной буржуазии и реакционного духовенства удастся нам по этому поводу расстрелять, тем лучше. Надо именно теперь проучить эту публику так, чтобы на несколько десятков лет ни о каком сопротивлении они не смели и думать»¹¹⁹.

30 марта заседало политбюро, на котором по рекомендациям Ленина был принят план разгрома церковной организации, начиная с «ареста Синода и Патриарха. Печать должна взять бешеный тон... Приступить к изъятию по всей стране, совершенно не занимаясь церквами, не имеющими сколько-нибудь значительных ценностей»¹²⁰.

При изъятии церковного достояния в 1414 случаях власть прибегала к оружию, в итоге награбленное составило: 33 пуда золота, 24 тысячи пудов серебра и несколько тысяч драгоценных камней.

Уже в марте начались допросы Патриарха Тихона, его вызвали в ГПУ на Лубянку и дали под расписку прочесть официальное уведомление о том, что правительство «требует от гражданина Белавина как от ответственного руководителя всей иерархии определенного и публичного определения своего отношения к контрреволюционному заговору, во главе коего стоит подчиненная ему иерархия»¹²¹.

В следующий раз Патриарха допрашивали начальник 6-го отделения секретного отдела Тучков, начальник секретного отдела Самсонов, Красиков, Агранов и сам Менжинский. На требование Красикова отдать все церковные ценности, за исключением самого необходимого, Патриарх ответил: «Все? Никогда!» Самсонов потребовал принять меры по отношению к священникам, которые выступили против изъятия церковных ценностей, но Патриарх ответил, что ему неизвестны их фамилии, и конкретных сведений об этих случаях он не имеет. В особенно трудное положение ставили Патриарха вопросы, касавшиеся действий Карловацкого церковного центра. Менжинский предложил Святейшему пригласить митрополитов Антония (Храповицкого) и Евлогия (Георгиевского) в Москву и потребовать объяснений по поводу появления опубликованного ими обращения монархического содержания. «Разве они поедут сюда?» – не без иронии ответил на это предложение святитель.

По всей стране начались процессы, на которых священнослужители и миряне обвинялись в сопротивлении проведению в жизнь декрета об изъятии церковных ценностей. По указанию Ленина к смертной казни приговорены были верующие, арестованные в Шуе. В Смоленске трибунал приговорил к расстрелу Залесского, Мясоедова, Пивоварова и Демидова. 6 апреля в «Правде» появилось письмо двенадцати петроградских священников, среди них – В. Красницкого, А. Введенского, Е. Белкова, А. Боярского, с обвинениями своих собратьев и архипастырей в равнодушии к голодающим и в контрреволюционных замыслах, от которых они публично отмежевывались.

26 апреля в Москве, в здании Политехнического музея, открылся процесс, на котором судили 20 московских священников и 34 мирянина по обвинению в подстрекательстве к беспорядкам при изъятии церковных ценностей. Послушные воле Святейшего Патриарха, московские благочинные, настоятели храмов, председатели приходских советов отказывались участвовать в расхищении храмов, всячески удерживая прихожан от сопротивления насилию. Сомнительную роль сыграл на процессе видный церковно-общественный деятель профессор Н. Д. Кузнецов, вызванный в качестве эксперта. Он доказывал, что каноны, запрещающие употребление богослужебных сосудов не для богослужения, осуждают только тех священнослужителей и мирян, которые присваивают их в корыстных целях. Пожертвование святынь на благотворительные цели не осуждается этими канонами, и потому, мол, Святейший Патриарх и духовенство поступили бы в рамках канонов, если бы благословили изъятие из храмов даже богослужебных сосудов.

Подсудимые держались на процессе с достоинством и совершенным бесстрашием. В качестве свидетелей к процессу привлекали Патриарха Тихона и архиепископа Никандра. Патриарха допрашивали на суде 5 мая. Председатель трибунала Бек задал вопрос: «Вы считаете, что советская власть поступила неправильно, и вы были вынуждены выпустить воззвание?» «Да»,– ответил Патриарх. «Вы признаете,– спросил обвинитель Крыленко,– что церковное имущество не принадлежит по советским законам Церкви?» «По советским законам,– сказал Патриарх,– а не по церковным». «Ваше послание касается церковного имущества. Значит, с точки зрения закона, оно незаконно».– «Вам лучше знать. Вы советская власть». «А слово «тать»,– спросил Крыленко,– что значит по-русски?» «Тать – это вор»,– объяснил Патриарх. «Значит «святотать» – это вор по святым местам?» – «Да».– «Такими вы нас и считаете?» – спросил Крыленко. «Нет, простите»,– ответил Святейший¹²². Трибунал приговорил 11 обвиняемых к расстрелу. После вынесения приговора Патриарх Тихон обратился с письмом к председателю ВЦИК Калинину «о помиловании осужденных, тем более, что инкриминируемого послания они не составляли, сопротивления при изъятии не проявляли и вообще контрреволюцией не занимались»¹²³. ВЦИК помиловал шестерых лиц, а пятеро, протоиереи Александр Заозерский, Василий Соколов, Христофор Надеждин, иеромонах Макарий (Телегин) и мирянин Сергей Тихомиров, были казнены в камерах Лубянки, где прежде стояли сейфы страховой компании.

Трибунал вынес постановление о привлечении Патриарха Тихона и архиепископа Никандра к суду в качестве обвиняемых. К расправе над первосвятителем русского народа власти готовились давно. Еще 25 марта «Известия» опубликовали список «врагов народа», где на первом месте стояло имя Патриарха. На процессах, затеянных по всей стране, обвиняемые священнослужители, естественно, ссылались на воззвание Патриарха, которому они и следовали, когда отказывались благословить беззаконное изъятие святынь из храмов, поэтому повсюду трибуналы выносили постановления с требованиями привлечь к суду Святейшего Патриарха. Масло в огонь подливали и неуместные эмигрантские публикации, предсказывавшие скорое падение советской власти в связи с охватившим страну голодом; тогда Святейший Патриарх «возьмет власть» и «передаст ее законному носителю», которого сам и укажет¹²⁴.

Один из вождей Коминтерна Н. Бухарин в кругу своих единомышленников заявил, что церковный фронт является самым опасным для советской власти, и она бросила на этот фронт 14 тыс. испытанных борцов. Бухарин призывал снести церкви с лица земли, как рассадник контрреволюции. Борьбу против Церкви надо было поручить товарищу Дзержинскому, а гражданин Белавин должен быть казнен.

Последний раз перед арестом Патриарх служил в приходском храме Москвы. Вернувшись с допроса из ЧК, он сказал своим келейникам: «Уж очень строго допрашивали». «Что же Вам будет?» – спросили его с тревогой. «Обещали голову срубить»,– ответил Святейший Патриарх¹²⁵.

* * *

Вождь революции, Троцкий, предложил такой план действий: спровоцировать церковный раскол, устранить Патриарха Тихона и содействовать приходу в высшее церковное управление обновленческих деятелей, тогда можно будет не принимать православную Церковь в расчет как фактор политической жизни России. Но ставка на обновленцев была лишь временной мерой. На заседании политбюро 30 марта 1922 г. Л. Д. Троцкий сказал, что уже сегодня «нам надо подготовить теоретическую, пропагандистскую кампанию против обновленной Церкви. Надо превратить ее в выкидыш», а «с черносотенными попами – расправиться»¹²⁶.

В начале мая 1922 г. московский священник С. Калиновский подал во ВЦИК детально разработанный план по претворению в жизнь идей Троцкого, предусматривавший учреждение при ВЦИК особого Всероссийского комитета по делам православной Церкви, духовенства и мирян во главе с уполномоченным в сане православного епископа. Комитет должен был защищать от церковных прещений и судебных кар со стороны патриаршего управления тех лиц из духовенства и мирян, которые «лояльны по отношению к советской власти»; наблюдать за деятельностью патриаршего управления и способствовать проведению государственных мероприятий, «не затрагивающих религиозного чувства православного человека»¹²⁷.

Сразу после вынесения приговора по делу московских священников из Петрограда в Москву приехала группа обновленцев – Введенский, Боярский, Белков и псаломщик Стадник. Родственники осужденных просили петроградских визитеров, пользовавшихся расположение властей, похлопотать о помиловании. 12 мая, вечером, петроградские отцы-посредники прямо из тех инстанций, где, по словам самого Введенского, «быть нельзя», появились в покоях Патриарха в сопровождении двух чекистов и вместо известия о помиловании сообщили, что добились разрешения на созыв Поместного Собора при условии, что Патриарх оставит престол. Патриарх в ответ заявил, что патриаршество его тяготит как крест. «Я с радостью приму, если грядущий Собор снимет с меня вообще патриаршество, а сейчас я передаю власть одному из старейших иерархов и отойду от управления Церковью»¹²⁸. Священники из Петрограда предложили святителю Тихону передать епископу Антонину (Грановскому), который пребывал тогда на покое в Заиконоспасском монастыре, или епископу Леониду (Скобееву) канцелярию. Но Патриарх Тихон категорически отказался от предложенных ему кандитатур, согласившись назначить своим заместителем митрополита Вениамина или митрополита Агафангела. Срочно позвонили в Петроград и узнали, что митрополит Вениамин не может взять на себя заместительство. Прервав беседу, Патриарх Тихон вышел в соседнюю комнату и через несколько минут вынес оттуда письмо на имя председателя ВЦИК о передаче власти митрополиту Ярославскому Агафангелу из-за привлечения его, Патриарха Тихона, к гражданскому суду. А через день успешно выполнившие поручение ГПУ обновленцы напечатали в «Известиях» воззвание, осуждавшее «тех иерархов и тех пастырей, которые виновны в организации противодействия государственной власти по оказанию ею помощи голодающим и в ее других начинаниях на благо трудящихся. Мы считаем необходимым,– заявили провокаторы,– немедленный созыв Поместного Собора для суда над виновниками церковной разрухи, для решения вопроса об управлении Церковью и об установлении нормальных отношений между нею и советской властью»¹²⁹. Под документом подписались епископ Антонин (Грановский), московские священники С. Калиновский, И. Борисов, В. Быков, священники из Петрограда В. Красницкий, А. Введенский, Ев. Белков, псаломщик С. Стадник и саратовские священники Русанов и Ледовский.

13 мая Патриарх Тихон направил митрополиту Агафангелу письмо, извещавшее о передаче ему «церковного правления впредь до созыва Собора. На это имеется согласие гражданской власти,– писал он,– а потому и благоволите прибыть в Москву без промедления»¹³⁰. Письмо повез в Ярославль протоиерей Владимир Красницкий. Митрополит Агафангел готов был исполнить волю святителя Тихона, но по распоряжению ВЦИК его задержали в Ярославле. Патриарх между тем оставался под домашним арестом и без разрешения ГПУ к нему никого не пускали. Его отношения с другими архипастырями и оставшимися членами Синода и ВЦС были прерваны. Обновленцы, почувствовав себя хозяевами положения, извещают председателя ВЦИК о создании нового Высшего церковного управления (ВЦУ), «ввиду устранения Патриархом Тихоном себя от власти». 18 мая Введенский, Белков и Калиновский опять явились в покои святителя Тихона, требуя подписать составленное ими прошение о передаче им канцелярии Святейшего Патриарха, «дабы не продолжалась пагубная остановка в делах управления Церковью. По приезде Вашего заместителя он тотчас же вступит в отправление своих обязанностей. К работе канцелярии мы временно привлекаем, до окончательного сформирования управления под главенством Вашего заместителя, находящихся на свободе в Москве святителей»¹³¹. На самом деле обновленцы планировали, что ВЦУ возьмет на себя всю полноту власти в Церкви, потому что еще 15 мая от председателя ВЦИК М. И. Калинина они знали, что митрополита Агафангела в Москву не пустят.

Святейший Патриарх уже хорошо представлял, с кем имеет дело, но после долгих уговоров посланники ГПУ все же увезли с собой документ с резолюцией Патриарха: «Поручается поименованным ниже лицам, то есть подписавшим заявление священникам, принять и передать высокопреосвященнейшему Агафангелу по приезде его в Москву синодские дела при участии секретаря Нумерова, а по Московской епархии – преосвященному Иннокентию, епископу Клинскому, а до его прибытия – преосвященному Леониду, епископу Верненскому, при участии столоначальника Невского»¹³². О том, как поступать «подписавшим заявление священникам» в случае, если митрополит Агафангел в Москву не приедет, Патриарх никаких распоряжений не сделал. И тогда находчивые авантюристы объявили резолюцию Патриарха об учреждении временной канцелярии актом передачи им церковной власти и, сговорившись с епископами Леонидом (Скобеевым) и Антонином (Грановским), объявили об образовании ВЦУ во главе с преосвященным Антонином. На другой день НКВД выдворило Патриарха Тихона из Троицкого подворья, определив в Донской монастырь под домашний арест, со строжайшей охраной и в полной изоляции от внешнего мира. Официальное постановление об этом было подписано Тучковым только 31 мая 1922 г. На Троицком подворье, в покоях первосвятителя-исповедника, в тот же день водворилось самочинное ВЦУ во главе с расколоучителем преосвященным Антонином (Грановским).

Кто были они, верховоды раскола, учиненного в самую лютую для Русской Церкви годину? Епископ Антонин – уроженец Полтавской губернии, выпускник Киевской Духовной Академии. Он выделялся среди студентов блестящими успехами в учебе и честолюбием, из-за которого, как считали знавшие его люди, и надел на себя монашеский клобук. После окончания академии в 1891 г. он много лет преподавал в разных духовных школах, удивляя учеников и сослуживцев своими чудачествами. Одно время он служил смотрителем духовного училища в Москве и жил в Донском монастыре. В келье он завел медведя и не разлучался с ним, куда бы ни шел. Из Москвы его перевели в Тулу инспектором семинарии, где он сразу восстановил против себя студентов тем, что ночью врывался в спальни, делал обыски, рылся в бумагах и книгах. После Тулы Антонин преподавал в Холме и там отталкивал всех своей угрюмой жестокостью, душевным холодом. Митрополит Евлогий вспоминал, что вечерами Антонин уходил к себе и, не зажигая лампы, часами лежал в темноте и громко, так что слышно было за стенкой, стонал и охал, терзаемый неведомой душевной мукой.

В начале века Антонин перебрался в Петербург, служил в Цензурном комитете и написал исследование о «Книге Варуха», посещал религиозно-философские собрания, где сблизился с В. В. Розановым, который прозвал его Левиафаном. Любопытную характеристику дал ему Александр Бенуа. «На меня,– пишет он,– особенно сильное впечатление произвел архимандрит Антонин из Александро-Невской лавры... Поражал громадный рост... прямо-таки демоническое лицо, пронизывающие глаза и черная, как смоль, не очень густая борода. Но не менее меня поразило и то, что стал изрекать этот иерей с непонятной откровенностью и прямо-таки цинизмом... Главной темой его беседы было общение полов и греховность этого общения, и вот Антонин не только не вдался в какое-либо превозношение аскетизма, а напротив, вовсе не отрицал неизбежность такого общения и всяких форм его ...Строгий тон и оттенок чего-то даже научного не покидали этого нашего неожиданного осведомителя»¹³³.

Хорошая богословский эрудиция и умение говорить ярко привлекли к нему внимание Петербургского митрополита Антония (Вадковского), и в 1903 г. Антонин был рукоположен во епископа Нарвского, став викарием Петербургской епархии. В революцию 1905 г. он отказался поминать за богослужением имя государя, а в «Новом времени» рассуждал о сочетании законодательной, исполнительной и судебной власти, как о земном подобии Божественной Троицы, за что и был уволен на покой, оказавшись в маленькой пустыни Петербургской епархии. Но в 1913 г. его назначили на Владикавказскую кафедру. Во Владикавказе у епископа Антонина вскоре обнаружилось белокровие, по болезни его опять уволили на покой, и он поселился в Богоявленском монастыре в Москве. Во время Поместного Собора заштатный архиерей ходил по Москве в рваном подряснике, при встрече со знакомыми жаловался на то, что его забыли, иногда даже ночевал на улице на скамейке. Епископ Антонин производил впечатление скорее человека не вполне здорового душевно, чем карьериста и приспособленца.

Другой впавший в раскол архиерей, епископ Верненский Леонид (Скобеев), с грехом пополам закончив академическое образование (правда, до этого он получил медицинское, военное и юридическое), поражал сочетанием полной бездарности и честолюбивых притязаний. Рассказывали, что в бытность архимандритом он, служа в приходских церквах, вопреки уставу, украшал свою особу посохом. Ему было указано на то, что подобные вольности недопустимы, а он, рассердившись, возразил: «Еще чего! Мои сокурсники давно уже стали епископами, а мне не велят служить с посохом!» Без устали добивался он епископского рукоположения, и в 1920 г. был действительно рукоположен, а через год назначен епископом Верненским, но в свой епархиальный город не поехал, надеясь, что в Москве с карьерой повезет больше. Вскоре он примкнул к обновленцам, и в благодарность они сделали его «архиепископом Крутицким», но за полной неспособностью уже в июле 1922 г. Леонида перевели в Пензу, оттуда – в Орел, а в марте 1923 г. и вовсе отправили на покой. «Епископом Содомским и Гоморрским» называл его Патриарх Тихон, имея в виду его неблаговидное поведение.

Среди обновленческих пресвитеров одним из самых пронырливых и крикливых был настоятель петербургской церкви во имя святых Захарии и Елисаветы протоиерей Александр Введенский, несомненно, человек образованный, но весьма поверхностный и чуждый духовной среде, что-то среднее между модным судейским оратором и опереточным актером. Он умел пустить пыль в глаза, быть обаятельным и расположить к себе доверчивых и добрых людей. Выпускник университета, он священствовал с 1914 г. Рассказывают, что когда новопоставленный иерей «начал читать текст Херувимской песни, молящиеся остолбенели от изумления не только потому, что отец Александр читал эту молитву... не тайно, а вслух, но и потому, что читал он ее с болезненной экзальтацией и с тем характерным «подвыванием», с которым часто читались декадентские стихи»¹³⁴. В предреволюционные годы Александр Введенский был близок к протопресвитеру Георгию Шавельскому, и его проповеди тогда были умеренно либеральны, но после 1917 г. лейтмотивом своих витийств с амвона он избрал христианский социализм. Вернувшись в Петроград после захвата церковной власти, Введенский выступал в доме имени Урицкого, объясняя свою позицию: «Расшифруйте современный экономический термин «капиталист», передайте его евангельским речением. Это будет тот богач, который, по Христу, не наследует вечной жизни. Переведите слово «пролетариат» на евангельский язык, и это будут те меньшие, обойденные Лазари, спасти которых и пришел Господь. И Церковь теперь определенно должна стать на путь спасения этих обойденных меньших братий. Она должна осудить неправду капитализма с религиозной (не политической) точки зрения, вот почему наше обновленческое движение принимает религиозно-нравственную правду октябрьского социального переворота... Мы всем открыто говорим: нельзя идти против власти трудового народа»¹³⁵. Неприязнь, которую испытывали к Введенскому многие из православных, доходила до того, что в номере его автомобиля 999 видели замаскированное апокалиптическое число «666».

Известным деятелем обновленчества стал и протоиерей Владимир Красницкий, который еще десять лет назад был неприметным петербургским священником и членом «Союза русского народа». Еще студентом духовной академии он написал доклад на тему «Социализм от дьявола», а в 1917–1918 гг. печатал в «Петроградских епархиальных ведомостях» статьи, призывая истреблять большевиков. Похоже, что в обновленчество он пошел, «спасая живот», и скоро превзошел всех своим цинизмом.

В Москве на первый план вышел обновленец С. Калиновский. Выпускник гимназии, в 1905 г. он пытался поступить в Московскую Духовную Академию, но на экзаменах выяснилось, что он не годится даже в первый класс семинарии и потому вынужден был отказаться от мечты о духовной карьере. Но когда началась война и нехватало полковых священников, Калиновский сумел добиться рукоположения. Он замещал приходского священника в московском храме, да так и остался на этом приходе, ни разу не выехав на фронт. Служил он, своевольничая, грубо нарушая устав, выдумывая всякие новшества в угоду экзальтированным, истеричным прихожанкам. В конце концов, митрополит Евсевий (Никольский), помогавший Патриарху в управлении Московской епархией, запретил Калиновскому священнослужение, но тот продолжал свои бесчинства в храме. Тогда митрополит Евсевий решил провести расследование, чтобы подвергнуть бунтовщика прещению. Но неожиданно в канцелярии Патриарха произвели обыск и агенты ГПУ забрали документы, подготовленные для церковного суда над Калиновским. Затем последовал арест Святейшего Патриарха и захват патриаршей канцелярии обновленцами, среди которых важную роль стал играть и сам Калиновский. Прошло еще несколько месяцев, и Калиновский, объявив себя безбожником, занялся антирелигиозной пропагандой, постоянно сетуя на низкую оплату его атеистических выступлений.

Видным деятелем обновленчества стал и бывший обер-прокурор Синода В. Н. Львов, вольнослушатель Московской Духовной Академии. Депутат Государственной думы от партии октябристов он считался знатоком церковных вопросов,– доносчик и клеветник он требовал крови Патриарха и «чистки епископата». Примкнул к обновленчеству и профессор Б. Титлинов, один из самых яростных противников восстановления патриаршества. Были, конечно, среди обновленцев и более порядочные люди, например, петроградский священник А. И. Боярский на процессе по делу митрополита Вениамина давал показания в пользу обвиняемых, за что сам рисковал оказаться на скамье подсудимых. Истинным дирижером этой группировки был не епископ Антонин, даже не Александр Введенский, а чекист из ОГПУ Евгений Александрович Тучков. Обновленческие главари в своем кругу так и называли его – «игуменом», сам же он предпочитал именовать себя «советским обер-прокурором».

Захватив патриаршее подворье, документацию и печати высших органов церковной власти, обновленческое ВЦУ лихорадочно пыталось заручиться поддержкой духовенства и мирян. 23 мая ВЦУ устроило первую встречу со священнослужителями и клириками Хамовнического района, но московское духовенство категорически отказалось признать самозванцев и поддержать их, тем не менее, раскольники не собирались идти на попятную. Сколотив немногочисленную группу единомышленников, они организовали издание журнала «Живая церковь», а вскоре так назвали и свою группу. Православный народ стал именовать обновленцев «живцами». В мае вышли два номера «Живой церкви» под редакцией Калиновского со статьями епископа Антонина, священников Введенского, Красницкого и В. Н. Львова. Бывший обер-прокурор советовал священникам прежде всего скинуть рясу, обстричь волосы и превратиться, таким образом, в «простых смертных»¹³⁶. Смысл обновленческого движения журнал видел в освобождении духовенства «от мертвящего гнета монашества, оно должно получить в свои руки органы церковного управления и непременно получить свободный доступ к епископскому сану»,– пишет Красницкий в № 2 «Живой церкви». Статья о монастырях под названием «Гнезда бездельников» появилась в следующем номере.

29 мая в Москве учредительное собрание «Живой церкви» открыто провозгласило пересмотр и изменение всех сторон церковной жизни. Подражая своим идейным вдохновителям, обновленцы избрали ЦК «Живой церкви» из 10 членов и президиум ЦК в составе Красницкого, Белкова и Соловьева. Но серьезное беспокойство у обновленческого ВЦУ вызывало поначалу отсутствие епископов среди его приверженцев. Чтобы исправить положение в этот же день преосвященные Антонин и Леонид рукоположили «во епископа Подольского протоиерея Иоанна Альбинского» без принятия им монашества.

* * *

Чрезвычайно энергичную деятельность развернули зачинщики раскола в Петрограде. У Введенского, некогда близкого к Петроградскому митрополиту, появляется надежда вовлечь в раскол самого митрополита Вениамина. Еще 25 мая он посетил священномученика Вениамина и предъявил ему удостоверение за подписью епископа Леонида, что он, «согласно резолюции Патриарха Тихона, является членом ВЦУ и командируется в Петроград и другие города по церковным делам». Ознакомившись с бумагой, митрополит Вениамин отказался признать удостоверение обновленческого ВЦУ, не увидев подписи Патриарха. Через день, за воскресной литургией, с амвонов петроградских церквей было зачитано послание митрополита Вениамина, в котором он анафематствовал взбунтовавшихся священников Александра Введенского и Евгения Белкова и всех присоединившихся к ним. «По учению Церкви,– говорится в этом послании,– епархия, почему-либо лишенная возможности получать распоряжения от своего Патриарха, управляется своим епископом, пребывающим в духовном единении с Патриархом... Епископом Петроградским является митрополит Петроградский, послушаясь ему, в единении с ним и вы будете в Церкви»¹³⁷. На другой день после того, как в городских храмах было зачитано послание митрополита, в покои Петроградского владыки явились чекисты для ареста святителя, а Введенский – для принятия канцелярии. Не смутившись, он подошел к святителю под благословение. «Отец Александр,– спокойно сказал митрополит Вениамин,– мы же с вами не в Гефсиманском саду», и, не благословив раскольника, спокойно и ровно выслушал объявление о своем аресте.

В обязанности управляющего Петроградской епархией вступил первый викарий правящего архиерея епископ Ямбургский Алексий (Симанский). Не нарушая канонов Церкви, не погрешив против ее догматического учения и предания, епископ Алексий пытался, однако, не обострять отношений с властями и обновленческим ВЦУ. 4 июня он обратился к петроградской пастве с посланием, пытаясь предотвратить «открытые выступления», которые «могут принести губительные последствия для всей Церкви... Мир имейте и любовь христианскую между собой и ко всем и успокойтесь в сознании, что я как архипастырь ваш стою на страже блага Церкви и уповаю с Божией помощью это благо охранить и дать мир, к которому так стремится душа христианская»¹³⁸. Петроградские викарные архиереи по-разному отнеслись к проискам «живоцерковников». Епископ Лужский Артемий (Ильинский) безоговорочно признал обновленческое ВЦУ и подчинился ему. Епископ Кронштадтский Венедикт (Плотников) как верный помощник правящего архиерея самоотверженно защищал петроградскую паству от расхитителей стада Христова, но вскоре и его арестовали и заточили в «Кресты». В эту же тюрьму за твердость и стойкость в защите Церкви от обновленцев был брошен и епископ Иннокентий.

В короткое время управления паствой епископ Алексий снискал широкую популярность у верующих. Его глубокие проповеди, благоговейные богослужения привлекали в храмы толпы людей. 6 июля в Петроград по поручению ВЦУ приезжает протоиерей В. Д. Красницкий и требует от владыки безоговорочного признания обновленческого ВЦУ. Епископ Алексий отвечает твердым «нет», и в тот же день подает в ВЦУ заявление об отказе от управления Петроградской епархией. В августе епископ Алексий был арестован и сослан на три года в Каракалинск. Через полгода, в январе 1923 г., вслед за ним в ссылку в Коми-Зырянский край был отправлен и пятый, младший викарий Петроградской епархии епископ Николай (Ярушевич), который занимал ту же позицию, что и епископ Алексий. Православный Петроград остался без канонических епископов.

Арестованный митрополит Петроградский Вениамин (в миру Василий Павлович Казанский) родился в 1874 г., в Олонецкой губернии. В 1895 г., студентом 2 курса Петербургской Духовной Академии, был пострижен в монашество, через год его рукоположили в иеромонаха. По окончании академии в 1897 г. он начал преподавать в Рижской семинарии, потом был переведен инспектором в Холм. Митрополит Евлогий, тогдашний ректор семинарии в Холме, вспоминал впоследствии: «Это был молоденький, скромный, кроткий улыбающийся монах, а дело повел крепкой рукой и достигал добрых результатов, между нами установились дружественные отношения; с ним мы шли рука об руку, хороший он был человек¹³⁹. В 1905 г. архимандрит Вениамин был назначен ректором Петербургской семинарии, а 24 января 1910 г. совершилась его хиротония во епископа Гдовского, четвертого викария Петербургской епархии. Потом он был третьим, вторым и первым викарием епархии. Митрополит Вениамин часто совершал богослужения в окраинных храмах столицы, проповедовал слово Божие нищему люду, простым рабочим, устраивал и читал воскресные лекции для рабочих. На Боровой улице, где было скопление притонов и злачных мест, располагалось общество в честь Пресвятой Богородицы, где митрополит Вениамин часто служил. На Рождество и Пасху епископ Вениамин совершал архиерейские богослужения на Путиловском и Обуховском заводах. Простой народ Петербурга предан был ему безмерно, любили его и гимназисты, которые знали владыку по службам в питерских гимназиях и училищах. Летом епископ Вениамин всегда совершал крестные ходы, особенно многолюдным был ежегодный крестный ход из Петербурга до Шлиссельбурга к древней Казанской иконе Божией Матери. После февральской революции владыка Вениамин голосами простых верующих был избран архиепископом Петроградским, а в канун Поместного Собора его возвели в сан митрополита. Пребывая на столь высоком престоле, митрополит Вениамин оставался человеком добрым и доступным каждому. Он был, вероятно, самым аполитичным во всем российском епископате, и поначалу встречал меньше препятствий в совершении своего архипастырского служения, чем другие архиереи. Выбор его в качестве очередной жертвы красного террора должен был запугать иерархов: если уж такой архиерей, как митрополит Вениамин, расстрелян как контрреволюционер, то какая же участь ожидает епископов, не скрывавших своей неприязни к новому режиму. Но выбор этот совершен был и не без Божия Промысла.

Процесс открылся 29 мая в здании бывшего Дворянского собрания. На скамье подсудимых оказалось 86 человек. Среди обвиняемых, помимо митрополита Вениамина, были его викарий епископ Венедикт (Плотников), председатель правления петроградских приходов профессор Юрий Новицкий, заместитель председателя архимандрит Сергий (Шеин), в прошлом секретарь Поместного Собора; настоятели Казанского собора – протоиерей Николай Чуков и Исаакиевского собора – протоиерей Л. К. Богоявленский и Троицкого собора – протоиерей Михаил Чельцов, священники А. Н. Толстопятов, М. В. Тихомиров, П. П. Левитский; члены правления петроградских приходов Иван Ковшаров, известный канонист профессор В. Н. Бенешевич, преподаватели Духовной Академии и Богословского института, университетские профессора и студенты, церковные старосты. Судили женщин, и среди них фельдшерицу, которую обвиняли в «контрреволюционной истерике», судили крестьян, стариков, перса-магометанина, нечаянно оказавшегося возле храма, где проводилась конфискация. Вызванные вначале на суд как свидетели Н. А. Елачич, профессор Н. Ф. Огнев, протоиерей П. А. Кедринский были арестованы и посажены на скамью подсудимых.

Митрополит Вениамин и его помощники обвинялись в том, что вели переговоры с советской властью в целях отмены или смягчения декрета об изъятии церковных ценностей и что состояли, как сказано было в обвинительном заключении, «в сговоре со всемирной буржуазией и русской эмиграцией», подстрекали верующих на сопротивление властям, распространяя копии заявления митрополита в Помгол, опубликованного в газетах. Вход в зал суда был, в основном, свободный, и когда привезли митрополита Вениамина, многотысячная толпа, запрудившая улицу, опустилась на колени с пением «Спаси, Господи, люди твоя!», а владыка благословил верную ему паству. Весь Петроград наблюдал за ходом процесса, и сведения из зала суда мгновенно разносились по городу, умножая всеобщую тревогу. Первым из обвиняемых допрашивали митрополита Вениамина. Он спокойно и твердо отказался признать себя виновным и повторил свои прежние заявления: что он считает необходимым добровольно отдать голодным все ценности, но не может благословить насильственное изъятие богослужебной утвари, постановления Карловацкого Собора ему неизвестны, а что касается обновленцев, то как митрополит он вправе отлучить Введенского и Белова, церковных бунтовщиков и самочинцев. Судьи настойчиво добивались от митрополита имена вдохновителей и редакторов заявления в Помгол. Ему внушали: отрекись от прежних заявлений, признай себя виновным, сделай шаг навстречу обвинителям и судьям – сохранишь жизнь, но митрополит Вениамин оставался тверд в своих показаниях. Духовная сила священномученика вызывала невольное уважение у судей, и они не задавали ему издевательских вопросов, как другим обвиняемым.

Вслед за митрополитом Вениамином допрашивали председателя правления петроградских приходов Юрия Петровича Новицкого. Как профессиональный юрист, он отвечал на вопросы обстоятельно и точно, подробно рассказав о деятельности совета, в которой не было ничего противоправительственного. Зная, что ему грозит, он держался спокойно и ровно, виновным себя не признал. Иван Михайлович Ковшаров отвечал судьям резко и жестко. По поведению его на суде было видно, что он не надеялся избежать смертного приговора и заранее смирился со своей участью. С удивительным мужеством держался архимандрит Сергий. Драницын, один из обвинителей, вспоминал об удивительном бесстрашии архимандрита Сергия: «С каким нескрываемым отвращением и в то же время снисходительной жалостью он смотрел и говорил с нами, находящимися в составе суда. Страха смерти, тюрьмы для него, как, впрочем, и для многих из них, не существовало; серьезный был противник»¹⁴⁰. Епископ Венедикт, как и все обвиняемые, виновным себя не признал, и обстоятельными и точными ответами на вопросы судей доказал необоснованность выдвинутых против него обвинений. При допросе настоятелей петроградских церквей священников Николая Чукова, Михаила Чельцова, Леонида Богоявленского, Зенкевича обвинители безуспешно пытались доказать, что священнослужители намеренно возбуждали верующих против мероприятий властей по изъятию ценностей.

Главный свидетель обвинения Александр Введенский был в первый день суда ранен одной истеричной женщиной, бросившей в него булыжник при выходе из здания суда, выбивший ему зубы, поэтому допрос происходил у него на квартире. «Когда я кончил и поднялся, чтобы уходить,– вспоминал Драницын,– с удивлением увидел на стене, в головах, большой портрет митрополита Вениамина, на нем прочел: «Моему большому другу». Ничего не сказав, посмотрел на Введенского – он был смущен»¹⁴¹. Другой обновленческий священник А. Боярский давал ответы в пользу митрополита Вениамина и других обвиняемых, и поэтому скоро был устранен от участия в процессе. Зато Владимир Красницкий вполне угодил устроителям судилища. А. Валентинов, присутствовавший на процессе, вспоминал о его поведении при допросе: «Это был очевидный «судебный убийца», имевший своей задачей заполнить злостными инсинуациями и заведомо ложными обобщениями ту пустоту, которая зияла в деле на месте доказательств. Слова, исходившие из его змеевидных уст, были настоящей петлей, которую этот человек в рясе и с наперсным крестом, поочередно набрасывал на шею каждого из подсудимых. Ложь, сплетня, безответственные, но ядовитые характеристики, обвинения в контрреволюционных замыслах – все это было пущено в ход столпом «Живой церкви»¹⁴².

По окончании допроса свидетелей начались прения сторон. Обвинитель Красиков, сам, как известно, павший впоследствии жертвой несправедливого приговора, пытался доказать, что обвиняемые – участники контрреволюционного общества, которым является «сама православная Церковь, с ее строго установленной иерархией, принципом подчинения низших духовных лиц высшим и с ее нескрываемыми контрреволюционными поползновениями»¹⁴³. Из защитников первым взял слово профессор Жижиленко. Умный, квалифицированный адвокат, он с предельной ясностью доказал, что даже по советским законам в настоящем деле нет признака преступного контрреволюционного сообщества. Большое впечатление на публику произвела речь защитника митрополита Вениамина Гуровича. «Русское духовенство,– сказал он,– плоть от плоти и кость от кости русского народа... Вы можете уничтожить митрополита, но не в ваших силах отказать ему в мужестве и высоком благородстве мыслей и поступков... Непреложный закон исторический предостерегает вас, что на крови мучеников растет, крепнет и возвеличивается вера... Остановитесь над этим, подумайте, не творите мучеников...»¹⁴⁴.

Наконец, 4 июля трибунал предоставил последнее слово обвиняемым. Зал замер, и в тревожной тишине зазвучала мерная, ровная, достойная речь митрополита Вениамина: «Я старался по мере сил быть только пастырем душ человеческих. И теперь, стоя перед судом, я спокойно дожидаюсь его приговора, каков бы он ни был, хорошо помня слова апостола: Берегитесь, чтобы вам не пострадать как злодеям, а если кто из вас пострадает как христианин, то благодарите за это Бога (1Пет. 4. 15–16)»¹⁴⁵. Потом владыка заговорил об обстоятельствах дела, об отдельных пунктах обвинения, посвятив большую часть слова оправданию и защите некоторых обвиняемых. «Вы все говорили о других, трибуналу желательно узнать, что же вы скажете о самом себе?» – обратился к нему председатель суда. Святитель тихо произнес: «О себе? Что же я могу вам о себе еще сказать? Разве лишь одно: я не знаю, что вы мне объявите в вашем приговоре: жизнь или смерть, но что бы вы в нем ни провозгласили, я с одинаковым благоговением обращу свои очи горе, возложу на себя крестное знамение (при этом владыка широко перекрестился) и скажу: «Слава Тебе, Господи Боже, за все!»¹⁴⁶.

Благоговейная тишина в зале свидетельствовала о том потрясении, которое произвело на собравшихся спокойствие митрополита Вениамина перед грозившим ему смертным приговором. В среду, 5 июля, оглашен был приговор трибунала, но народ в зал не пустили, потому что боялись не получить одобрения присутствующих. Митрополит Вениамин, епископ Венедикт, архимандрит Сергий, протоиереи Н. Чуков, Л. Богоявленский, М. Чельцов, а также Ю. П. Новицкий, И. М. Ковшаров, Д. Ф. Огнев и Н. А. Елачич были приговорены к расстрелу, а большинство обвиняемых: Л. Н. Парийский, С. И. Бычков, А. В. Петровский, священник А. М. Толстопятов, С. Е. Соколов и другие – к разным срокам лишения свободы со строгой изоляцией. 22 человека, среди них профессор В. Н. Бенешевич, ученый с мировым именем, Павел Чельцов, Карабинов и еще некоторые были оправданы. В приговоре содержалось также требование о привлечении Патриарха Тихона к уголовной ответственности. В это же время обновленческое ВЦУ вынесло свой приговор по тому же делу – документ беспримерной в истории Церкви низости: «1) Бывшего Петроградского митрополита Вениамина, изобличенного в измене своему архипастырскому долгу... лишить священного сана и монашества; 2) председателей и членов правления приходов Петроградской епархии: Новицкого, Ковшарова, Елачича и Огнева, организовавших борьбу против государственной власти... отлучить от Церкви; 3) членов того же правления, священнослужителей: епископа Венедикта, протоиереев Богоявленского, Чукова, Чельцова, архимандрита Сергия, обличенных в соучастии в преступлениях вышеуказанных лиц, уволить от должности и лишить священного сана; 6) мирянина Парийского отлучить от святого причастия на пять лет; 7) мирян Королева, Соколова... отлучить от святого причастия на два года»¹⁴⁷.

10 августа «Известия» сообщили о помиловании шести приговоренных к смертной казни: протоиереев Николая Чукова, Владимир Богоявленского, Михаила Чельцова, епископа Венедикта, профессора Огнева и Елачича – и о замене им расстрела долгосрочным тюремным заключением. В ночь с 12-го на 13-е августа митрополит Вениамин, архимандрит Сергий, Юрий Новицкий и Иван Ковшаров, обритые и одетые в лохмотья, были расстреляны.

Сохранился текст предсмертного письма митрополита Вениамина одному из петроградских священников, который во многом дает представление о его духовном облике: «В детстве и отрочестве я зачитывался житиями святых и восхищался их героизмом, их святым воодушевлением, жалел всей душой, что времена не те и не придется переживать, что они переживали. Времена переменились, открывается возможность терпеть ради Христа от своих и от чужих. Трудно, тяжело страдать, но по мере наших страданий избыточествует и утешение от Бога... Теперь, кажется, пришлось пережить почти все: тюрьму, суд... людскую неблагодарность, продажность... беспокойство и ответственность за судьбу других людей и даже за самую Церковь.... Я радостен и покоен, как всегда. Христос наша жизнь, свет и покой. С Ним всегда и везде хорошо. За судьбу Церкви Божией я не боюсь. Веры надо больше, больше ее иметь надо нам, пастырям. Забыть свои самонадеянность, ум, ученость и силы, и дать место благодати Божией... Надо себя не жалеть для Церкви, а не Церковью жертвовать ради себя. Теперь время суда... Нужно заключиться в пределы своей малой приходской церкви и быть в духовном единении с благодатным епископом. Нового поставления епископов таковыми признать не могу. Вам ваша пастырская совесть подскажет, что нужно делать. Конечно, вам оставаться в настоящее время должностным официальным лицом, благочинным, едва ли возможно. Вы должны быть таковым руководителем без официального положения»¹⁴⁸.

* * *

В год расправы над митрополитом Вениамином ГПУ арестовало, заточило в тюрьмы и отправило в ссылку около половины епископов – почти всех, кто отказывался признать обновленческое ВЦУ, среди них были митрополиты Казанский Кирилл, Ярославский Агафангел, архиепископы Харьковский Нафанаил, Крутицкий Никандр, епископы Тамбовский Зиновий, Владивостокский Марк, многие викарные архиереи. В отдельных случаях против духовенства применялась трехлетняя административная высылка без суда, которая введена была декретом ВЦИК от 10 августа 1922 г. Уже к середине 1922 г. состоялся 231 судебный процесс по делам, сфабрикованным в связи с изъятием церковных ценностей. На скамье подсудимых оказались 732 человека, и многим из них вынесены были смертные приговоры.

В конце 1922 г. оставшиеся в Москве члены Синода вынесли специальное постановление об обновленческом расколе, где говорилось, что викарии должны немедленно порвать всякое общение с правящим архиереем, если он признает ВЦУ и в этом случае, а также в случае, если правящий архиерей будет подвергнут тюремному заключению или ссылке, вступить в управление епархией со всеми правами правящего архиерея. Если в епархии вовсе не будет православного архиерея, то приходу разрешается окормляться у любого православного архиерея других епархий. Ни в коем случае не принимать участия в Соборе, так как он созывается незаконною церковною властью – ВЦУ. Со священниками, отпавшими от православия и признавшими ВЦУпрекратить всякое церковное общение и согласно апостольскому преданию и церковным правилам лучше вовсе не принимать таинств, чем принимать их от неправославных. «Живая церковь» – это церковь воров и разбойников. «Таковы Введенский, Красницкий, Белков и прочие, стоящие с ними у власти церковной. Они – церковь инквизиторов, ибо властелины ее укрепляются не словами любви и убеждения, а террором и насилием»¹⁴⁹.

Между тем предстоятель Русской Церкви Патриарх Тихон с мая 1922 г. находился под домашним арестом сперва в Троицком подворье, а после захвата его обновленцами – в бывших казначейских покоях Донского монастыря. Около него оставался его келейник – Яков Полозов. День и ночь в покоях дежурили охранники из ГПУ, никого не пропуская к узнику. Выходить разрешалось лишь на крохотный, примыкавший к покоям отрезок монастырской стены, откуда Патриарх мог благословить православных, приносивших ему передачи, проверенные охраной. Святитель Тихон лишен был возможности совершать богослужения и приобщаться Святых Таин даже в домовой церкви. 3 апреля 1923 г. он подал прошение в Верховный суд РСФСР разрешить ему совершать богослужения в Донском монастыре хотя бы в последние дни Страстной и в первые святой Пасхи. Прошение было отклонено. С тревогой и болью о своей пастве следил святой Патриарх за церковной жизнью России.

Антихристианская пропаганда становилась все более агрессивной. Борьбу с Церковью с 1922 г. возглавляла Антирелигиозная комиссия при ЦК РКП(б) под председательством Е. Ярославского, секретарем ее был чекист Е. Тучков. Помимо организации репрессий против духовенства, комиссия руководила пропагандистскими кампаниями, устраивала в городах процессии, направляла беснующихся комсомольцев на разграбление и осквернение храмов, вдохновляла их на инсценировку шутовских богослужений и «судов над Богом». Как из рога изобилия на малограмотных, сбитых с толку людей обрушивались многочисленные тиражи антирелигиозных брошюр, например, только за январь-март 1923 г. появилось 27 новых названий. Средством усиления давления на Церковь служила новая инструкция о регистрации религиозных обществ, опубликованная в № 1–3 журнала «Революция и Церковь» за 1923 г. Согласно постановлению ВЦИК от 3 августа 1922 г. ни одно религиозное общество какого бы то ни было культа не могло действовать без регистрации в отделе управления губ- или облисполкома. Если устав общества, задачи его и методы деятельности противоречат Конституции РСФСР и ее законам, отдел управления отказывает в регистрации. Религиозные общества, не зарегистрировавшиеся в указанном порядке, считаются закрытыми.

Гонимая Русская Церковь не отступила под натиском безбожия, великий сонм мучеников и исповедников Христовой веры свидетельствовал о ее силе и святости. Несмотря на захват многих тысяч храмов обновленцами, народ к ним не шел, а в православных службы совершались при стечении множества молящихся. Возникали тайные обители, например, такой женский монастырь создан был в Петрограде еще при священномученике Вениамине, где неукоснительно совершались все положенные уставом богослужения. В Москве возникло тайное братство ревнителей православия, которое распространяло листовки против «живоцерковников». Когда все православные издания были запрещены, в кругах верующих начинают ходить по рукам рукописные религиозные книги и статьи. В тюрьмах, где десятками и сотнями томились исповедники, скапливаются целые потаенные библиотеки религиозной литературы.

Часть духовенства, не разделявшая реформаторских устремлений «живоцерковников», но напуганная кровавым террором, одни по малодушию и в страхе за собственную жизнь, другие в тревоге за Церковь, признала раскольническое ВЦУ. 16 июня 1922 г., когда в Петрограде шел судебный процесс, правящие архиереи Владимирский Сергий, Нижегородский Евдоким и Костромской Серафим напечатали в «Живой церкви» воззвание, в котором признали каноничность обновленческого ВЦУ и призвали свою паству и всю Русскую Церковь подчиниться ему. Этот документ, получивший название «меморандума трех», послужил соблазном для многих церковных людей и мирян. Митрополит Сергий был одним из самых авторитетных архипастырей Русской Церкви. Его временное отпадение вызвано было, вероятно, надеждой, что ему удастся перехитрить и обновленцев, и стоящее за их спиной ГПУ. Зная о своей популярности в церковных кругах, он мог рассчитывать на то, что вскоре окажется во главе ВЦУ и постепенно сумеет выправить обновленческий курс этого учреждения. Признав ВЦУ, митрополит Сергий с самого начала проявлял чрезвычайную осторожность и занял выжидательную позицию. В своем епархиальном городе Владимире он старался оставаться в тени, в Москву и Питер не выезжал. Но в августе 1922 г. митрополит Сергий выступил с решительным протестом против решений съезда «живоцерковников» об отмене постановления Святейшего Синода об отлучении от Церкви Льва Толстого, о допустимости второбрачия для священников и брака для епископов. По распоряжению митрополита Сергия в его епархии второбрачные священники извергались из сана, как это было искони, а вступавшие в брак архиереями не признавались, но тем не менее он не порывал с ВЦУ, по-прежнему признавая его за высшую власть в Русской Православной Церкви. Викарный епископ Афанасий (Сахаров), возглавивший борьбу с раскольниками во Владимирской епархии, на первых порах тщетно старался переубедить митрополита. Но в конце концов митрополит Сергий все-таки убедился в пагубных последствиях издания меморандума и чрезмерных расчетах на свое уменье справиться с ситуацией, покаялся в содеянном и вернулся в лоно канонической православной Церкви. Из обновленческого раскола через покаяние вернулся в Церковь и архиепископ Серафим (Мещеряков). Для архиепископа Евдокима (Мещерского) отпадение в раскол оказалось безвозвратным. В августовском номере «Живой церкви» преосвященный Евдоким изливал верноподданнические чувства по отношению к советской власти и каялся за всю Церковь в «безмерной вине» перед большевиками.

8 июня, вскоре после появления «меморандума трех», на собрании московских благочинных обновленцы 28 голосами при двух воздержавшихся приняли резолюцию в поддержку ВЦУ и расширили его состав, введя туда женатого лжеепископа Альбинского, а также Введенского, Красницкого, Белкова, Калиновского, Поликарпова в сане протоиереев. К июлю 1922 г. из 73 епархиальных архиереев обновленческому ВЦУ подчинилось уже большинство. Его признали епископы Рязанский Вениамин (Муратовский), Смоленский Филипп (Ставицкий), Вологодский Александр (Надеждин), Могилевский Константин (Булычев) и другие архипастыри. Только 36 правящих архиереев остались верными Патриарху. Почувствовав свою силу, ВЦУ издавало указы об увольнении с кафедр законных архиереев, в первую очередь, арестованных, заточенных и сосланных исповедников, а потом и тех немногих оставшихся на свободе, кто не признавал раскольническое ВЦУ: митрополитов Казанского Кирилла, Ярославского Агафангела, Новгородского Арсения, Донского Митрофана, архиепископа Астраханского Фаддея (Успенского), епископов Симбирского Александра, Олонецкого Евфимия (Лапина), Томского Виктора. На место уволенных назначали либо переметнувшихся в раскол викарных архиереев старого поставления, либо новопоставленных лжеархипастырей. С нескрываемой радостью Владимир Красницкий писал в июньском номере своего журнала: «Протоиерей отец Николай Соболев имеет быть первым архиереем России, вступающим на свою кафедру без монашеского пострижения. Революционная стихия победила в Петрограде и на церковном фронте!» Эта победа заключалась в том, что появились разведенные, второбрачные, а несколько лет спустя даже и третьебрачные священники, стриженые и бритые, с проповедями, мало отличающимися от выступлений на митингах, требовавшие немедленно переключиться на новый, революционный порядок службы, с угрозами репрессий за неподчинение им. Они изгоняли из храмов православных священников, настаивали на их заточении, ссылке, а то и на расстрелах. В Петроградской епархии доносили и витийствовали Красницкий, Введенский, Белков, там же подвизался еще один краснобай, обновленческий протоиерей Платонов, служивший в Свято-Андреевском соборе. В 30-х гг. он публично отрекся от веры и стал работником музея атеизма. В своих проповедях, докладах и выступлениях на диспутах он любил обстоятельно полемизировать со священнослужителями-тихоновцами, что не раз служило потом для ГПУ хорошим обвинительным материалом на оппонентов доносчика. Власть решительно поддерживала борьбу обновленцев с православной Церковью. Нежелание священнослужителей идти под начало женатых епископов неоднократно становилось поводом для ареста, ссылки, тюрьмы. При этом большевики не скрывали, что «обновление Церкви, которое производится сейчас прогрессивной, демократически настроенной частью духовенства и прихожан,– лишь один из первых этапов на пути освобождения трудящихся масс России из-под власти церковного и религиозного дурмана»¹⁵⁰. В ответ обновленцы рапортовали, что прекращают глупую и преступную борьбу с советской властью, которую затеяли церковные люди: «Мы всем открыто говорим: нельзя идти против власти трудового народа!»¹⁵¹ «Да будут же благословенны дни октябрьские, разбившие рабские узы!»¹⁵²

6 июля ВЦУ принимает постановление, в котором просит наркомат юстиции произвести следствие по делу о контрреволюционной деятельности организаций мирян при храме Христа Спасителя. Просьбу уважили, и после ряда арестов в храме водворяются «живоцерковники», а настоятелем поруганного храма становится Владимир Красницкий.

Торопясь как можно скорее узаконить свои права, обновленцы берут курс на созыв нового Собора. В июле при ВЦУ образуется предсоборная комиссия во главе с В. Н. Львовым.

6 августа 1922 г. «живоцерковники» созвали в Москве Всероссийский съезд белого духовенства, где присутствовало 190 раскольников. Главным решением его было ходатайство о созыве Собора, который, как предполагалось, лишит первосвятителя-исповедника патриаршего сана. Съезд потребовал от духовенства неукоснительно подчиняться ВЦУ, немедленно прекратить поминовение Патриарха Тихона за богослужением, просить Собор закрыть монастыри, повсеместно ввести женатый епископат и разрешить духовенству вступать во вторые браки. Последнее постановление вызвало, правда, раскол в расколе: обновленческий «первоиерарх» преосвященный Антонин (Грановский) и поддержавшие его единомышленники протестовали против столь радикального, даже по их мнению, нововведения. За это Антонина с площадной бранью выгнали со съезда. Тогда в 20-х числах августа он объявил об образовании новой группировки «Церковное возрождение», в которую перешли столпы петроградских деятелей «Живой церкви» – Введенский, Боярский, Белков.

10 сентября в Страстном монастыре совершалось лжерукоположение во епископа некоего Константина. Антонин (Грановский) во время проповеди клеймил «живоцерковников» как отступников от веры, давал им грубые, но не лишенные остроумия, меткие характеристики. В ответ выступил лжеепископ Николай (Федотов), но слушателям больше понравилась речь Антонина, раздались угрозы и крики прихожан. Новопоставленный лжеепископ Константин упал в обморок, а незадачливый оратор Николай (Федотов) и «живоцерковный» вождь Красницкий спрятались в алтаре и просидели там больше часа, пока народ не разошелся по домам.

Обиженные изменой Антонина, «живоцерковники» назойливо агитировали против него, а в 10-м, октябрьском, номере «Живой церкви» появилась статья под названием «Антониновщина», в которой разоблачался «трогательный союз церковной реакции и общественного лицемерия, в объятия которого пал Московский митрополит Антонин, враг белого духовенства». Тут же опубликована и весьма крепкая характеристика, данная Антонину митрополитом Антонием (Храповицким), который называет его развратником, пьяницей и нигилистом, побывавшим «клиентом дома умалишенных еще 20 лет назад», и все это с комментариями: мол, митрополит Антоний, разумеется, реакционер и мракобес, а Антонин поначалу показал себя вполне прогрессивным деятелем, но доля истины может быть и в словах митрополита Антония. Епископ Антонин в долгу не остался и назвал «Живую церковь» поповским профсоюзом с отрицанием канонов, «отвержением аскетического идеала Церкви, с требованием только жен, наград и денег»¹⁵³.

Осенью 1922 г. появилась еще одна обновленческая секта: Содац – «Союз общин древлеапостольской Церкви» во главе с Введенским и Боярским. В их программе много говорится о христианском социализме, о грехе капитализма, о возврате к первохристианскому, апостольскому «первокоммунизму» – это все в пику поповскому материализму «живоцерковников», но в отличие от Антонина и его «возрожденцев», Содац, как и «живоцерковники», не видел греха во второбрачии священников, в пополнении епископата женатыми священнослужителями. Антониновцы добавляли к этому еще устранение иконостаса и перенос алтаря на середину храма. «Живоцерковники» отвергали крайности богослужебных новшеств только потому, что их мало интересовала эта сторона дела.

Именно тогда вошло в моду устраивать диспуты между православными и обновленческими священниками, и нередко раскольник оказывался красноречивее, но правда, которую отстаивал православный пастырь, побеждала, хотя часто за нее победителю приходилось расплачиваться тюрьмой или ссылкой. Однажды бывшему ректору Петербургской семинарии протоиерею Кондратьеву удалось одержать верх над самим Введенским, обнародовав секретный циркуляр Введенского епархиальным архиереям об обращении в НКВД для принятия административных мер против тихоновцев.

В провинции появлялись еще более диковинные новообразования. Так, в ноябре 1922 г. в Пензе создается «Свободная трудовая церковь», которую возглавил обновленческий архиерей Иоанникий. Сектанты провозгласили своей целью слияние всех религий в одну и союз религии и науки, заодно уничтожение зла и достижение бессмертия на «научной почве», для чего необходимо «бороться против касты духовенства и против предрассудков», и непременно устранять из храмов иконостасы. Уполномоченный обновленческого ВЦУ Коблов учредил в Саратове «Пуританскую партию революционного духовенства и мирян» как левую фракцию «Живой церкви», открытую даже для тех, кто не признает Господа Иисуса Христа Богом.

В конце осени сформировано было новое ВЦУ, в которое Антонин, Красницкий и Введенский вошли уже как предводители отдельных фракций. Заодно в ВЦУ ввели и «беспартийного» обновленца Евдокима (Мещерского). Успехи обновленцев оказались более весомыми на окраинах страны – в Сибири и на юге, где духовенство за пособничество Белой Армии пропустили через кровавое сито большевистского террора: одних замучали и расстреляли, других, оставшихся на своих приходах, запугали. Священники боялись идти против обновленческого ВЦУ, зная, что это непослушание им зачтут как восстание против советов, припомнив недавнее прошлое – лояльность Колчаку или правительству Деникина. Украинские обновленцы были умереннее в своих посягательствах на церковное предание и канонический строй церковной жизни, но вместе с самосвятами выступили как сторонники украинской автокефалии.

Особую духовную мудрость и стойкость проявили простые прихожане об их верность Церкви, любовь к Патриарху-исповеднику и надежду на Господа в самых лютых испытаниях разбился обновленческий натиск. 37 епархиальных архиереев и едва ли не добрая половина всего московского и питерского духовенства впали в раскол, но у них окормлялась лишь малая горстка соблазненных прихожан! Обновленческие храмы даже в воскресные и праздничные дни стояли пустые. Духовенство было на виду, и власть строже, чем с мирян, взыскивала с них за непослушание обновленческому ВЦУ. За отказ служить в оскверненном обновленцами храме легче было отправить в ссылку или в тюрьму, чем за отказ идти в такой храм молиться. Тем бесстрашнее защищали Церковь от нападок обновленцев оставшиеся верными православию архипастыри: митрополит Казанский Кирилл, митрополит Курский Назарий (Кириллов), епископ Томский Виктор, митрополит Новгородский Арсений, архиепископ Астраханский Фаддей (Успенский). В ответ на переход многих архипастырей к обновленцам, на аресты и изгнания архиереев тайно совершались многочисленные архиерейские и пресвитерские хиротонии. В 1922 г. совершено было 24 рукоположения во епископа, среди хиротонисанных – Амфилохий (Скворцов), Григорий (Лисовский), Николай (Ярушевич), Сергий (Зверев). Там, где епархиальные архиереи уходили к обновленцам, борьбу за православную Церковь возглавляли викарные владыки. Другой формой борьбы стала временная, до выяснения судьбы Святейшего Патриарха и его возвращения к кормилу церковного управления автокефализация.

К ней, например, прибегнул митрополит Минский и Белорусский Мелхиседек (Паевский), на короткое время примыкавший к обновленчеству, но порвавший с ним, но это вынужденное отделение не имело ничего общего с домогательствами церковных сепаратистов Белоруссии, стремившихся выйти из-под юрисдикции Русской Церкви.

Особая миссия по защите православной Церкви от обновленческого натиска выпала на долю митрополита Ярославского Агафангела, который по воле арестованного первосвятителя стал его Заместителем. Уполномоченный ГПУ Тучков в конце мая тщетно пытался уговорить митрополита Агафангела взять на себя управление Русской Церковью при условии отречения Патриарха Тихона. 18 июня митрополит Агафангел обратился с посланием к архипастырям, пастырям и всем чадам Православной Русской Церкви, сообщая, что своей грамотой от 16 мая 1922 г. Патриарх Тихон поставил его во главе церковного правления до созыва Собора по согласованию с гражданскими властями, для чего следовало ему отбыть в Москву без промедления. «Но вопреки моей воле, по обстоятельствам, от меня не зависящим,– продолжал митрополит Агафангел,– я лишен и доныне возможности отправиться в Москву, на место служения. Между тем меня официально известили, что явились в Москве иные люди и стали у кормила правления Русской Церкви. От кого и какие на то полномочия получили они, мне совершенно неизвестно. А потому я считаю принятую ими на себя власть и деяния их незакономерными. Они объявили о своем намерении пересмотреть догматы и нравоучение нашей православной веры, священные каноны Св. Вселенских Соборов, православные богослужебные уставы, данные великими молитвенниками христианского благочестия, и организовать таким образом новую, именуемую ими «живую» Церковь. Мы не отрицаем необходимости некоторых видоизменений, преобразований в богослужебной практике и обрядах... Но во всяком случае, всевозможные изменения и церковные реформы могут быть проведены только соборною властью, а посему я почитаю своим долгом по вступлении в управление делами Церкви созвать Всероссийский Поместный Собор, который правомерно рассмотрит все то, что необходимо и полезно для нашей церковной жизни. Иначе всякие нововведения могут вызвать смятение совести у верующих, пагубный раскол между ними, умножение нечестия и безысходного горя. Начало всего этого мы уже с великою скорбью видим»¹⁵⁴. После издания этого послания митрополит Агафангел был арестован.

* * *

1 февраля 1923 г. обновленческое ВЦУ выносит постановление о созыве Собора, который оно именовало Вторым всероссийским поместным собором православной Церкви. Открылся он в захваченном у православной Церкви храме Христа Спасителя 2 мая и закончился через шесть дней. Заседания проходили в Третьем Доме советов (здание Московской Духовной семинарии, где проходил Собор 1917–1918 гг.), предоставленном властями обновленцам. В лжесоборе участвовало 476 делегатов: 287 выборных от епархий и 139 назначенных ВЦУ. Среди них – 62 архиерея, 56 епархиальных уполномоченных и 70 представителей от центральных комитетов раскольнических группировок, которые разбились на партии: 200 «живоцерковников», 116 депутатов от Содац, 10 «возрожденцев», 3 беспартийных обновленца и 66 человек, которых называли «умеренными тихоновцами», подчинившиеся ВЦУ по малодушию, были также и женщины. Всем делегатам перед открытием раздали анкету с вопросами об отношении к советской власти, к Патриарху Тихону. Разумеется, если бы кто осмелился ответить на эти вопросы не в обновленческом духе, то был бы исключен из числа делегатов как заклятый враг советской власти и, вероятно, подвергся бы аресту. Ни одна православная Церковь не прислала на лжесобор своих представителей, но организаторам удалось заполучить одного иностранного гостя в лице методиста Блейка. Почетным председателем избрали лжемитрополита Московского Антонина, председателем – лжемитрополита Сибирского Петра (Блинова). Характеризуя состав обновленческого ареопага и атмосферу, царившую в этих кругах, епископ Антонин позже писал о том, что «ко времени собора 1923 г. не осталось ни одного пьяницы, ни одного пошляка, который не пролез бы в церковное управление и не покрыл бы себя титулом или митрой. Вся Сибирь покрылась сетью архиепископов, наскочивших на архиерейские кафедры прямо из пьяных дьячков»¹⁵⁵.

Лжесобор от «живоцерковников» приветствовали Красницкий, от Содац – Введенский, и оба говорили во здравие советской власти. В повестке дня заседаний стояли «насущные» проблемы обновленческих программ каждой из группировок, после долгих и бурных дискуссий был принят ряд постановлений о возможном второбрачии священников, об осуждении «фальсификаторов нетленности мощей», о переходе с 12 июня 1923 г. на григорианский календарь, об отлучении эмигрировавших священнослужителей и т. д.

Главной задачей лжесобора, поставленной Тучковым, была полная дискредитация Святейшего Патриарха-исповедника, власть предержащим было необходимо, чтобы на скамью подсудимых сел не предстоятель Русской Церкви, а мирянин. Еще в начале деловых заседаний Введенский сделал доклад «Об отношении Церкви к социальной революции», в котором нападки на Русскую Церковь перемежались обличениями Патриарха Тихона как вдохновителя «антиправительственных выступлений, ответственного за жертвы кровавых эксцессов». «С Тихоном надо покончить!» – к такому выводу пришел Введенский. Содокладчиком выступил Красницкий, чьи аргументы были приблизительно те же. Но исполнителей воли Тучкова не покидало опасение, что, возможно, немного делегатов проголосует за низложение Патриарха Тихона и извержение его из сана и предложение не пройдет. Надо было подстраховаться. Накануне пленарного голосования Красницкий и Введенский устроили «совещание епископов», на котором строго потребовали от «архиереев» лишить первосвятителя патриаршего сана. Лжеепископы пытались все-таки возражать, тогда Красницкий пригрозил: «Кто сейчас же не подпишет этой резолюции, не выйдет из этой комнаты никуда, кроме как прямо в тюрьму!» И тогда запуганные «владыки» подписали бумагу следующего содержания: «По бывшем суждении по делу патр. Тихона собор епископов пришел к единогласному решению, что патр. Тихон перед совестью верующих подлежит самой строгой ответственности: лишению сана и звания патриарха за то, что он направлял всю силу своего морального и церковного авторитета на ниспровержение существующего гражданского и общественного строя нашей жизни, чем подвел под угрозу само бытие Церкви»¹⁵⁶. 54 подписи удостоверили этот документ, и возглавили список имена лжемитрополитов Московского Антонина, Киевского Тихона, Харьковского Николая, Петра «всея Сибири», лжеархиепископа Рязанского Вениамина. 15 архиереев старого поставления поставили свои подписи под этим неслыханно позорным документом: Александр (Надеждин), Александр (Соколов), Алексий (Баженов), Алексий (Замарев), Антонин (Грановский), Артемий (Ильинский), Вениамин (Муратовский), Виталий (Введенский), Иерофей (Померанцев), Иоанникий (Нефедов), Корнилий (Попов), Леонид (Скобеев), Мелхиседек (Николаев), Пимен (Пегов) и Сергий (Корнеев). Под бумагой нет подписей авторов «Меморандума трех», поскольку митрополит Сергий (Страгородский) находился в заключении, архиепископ Серафим (Мещеряков) на заседание не явился, а Евдоким (Мещерский) опоздал.

Постановление было оглашено на общем пленарном заседании, где и приняли соответствующую резолюцию: «Так как Патриарх Тихон вместо подлинного служения Христу служил контрреволюции, то собор считает Тихона отступником от подлинных заветов Христа и предателем Церкви, на основании церковных канонов сим объявляет его лишенным сана и монашества и возвращенным в первобытное, мирское положение. Отныне Патриарх Тихон – мирянин Василий Белавин. Собор признает, что и самое восстановление патриаршества было актом определенно политическим, контрреволюционным... поэтому собор отменяет восстановление патриаршества»¹⁵⁷.

4 мая особая комиссия во главе с Петром Блиновым, лжемитрополитом «всея Сибири» была допущена к узнику. Она вручила ему грамоту о лишении его сана, на которой Патриарх Тихон написал: «Прочел. Собор меня не вызывал, его компетенции не знаю и потому законным его решение признать не могу. Патриарх Тихон, Василий Белавин. 25 апреля / 8 мая 1923 года»¹⁵⁸. Это не остановило вождей обновленцев, и они спешат известить посланием Восточных Патриархов, что Патриарх Тихон низложен, и просят «восстановить братское общение с Русской Церковью». За особые заслуги в деле церковного преобразования собор объявил Введенского архиепископом Крутицким, а Красницкому предложил звание архиепископа Петроградского, но тот решил стать протопресвитером Русской Церкви. В заключение прошли выборы ВЦС по принципу пропорционального представительства от фракций: 10 от «Живой церкви», 6 от Содац и двух от «Союза возрождения». Вскоре после лжесобора Красницкий и Антонин вышли из обновленческого ВЦС. Антонин в знак протеста сложил с себя и дарованный ему раскольниками титул «митрополита Московского и всея России», заявив, что идеологически собор на три четверти был неприемлем для возрожденцев: «одни голые сословные домогательства, откровенно поповский материализм всегда был и будет мерзок»¹⁵⁹. Вслед за Антонином из подчинения ВЦС вышли и верные ему «возрожденцы». Ознакомившись с решениями лжесобора, митрополит Антоний (Храповицкий) прислал свой отзыв, в котором подчеркнул неправомочность собора и его решений. Лжеархиереи «одобряют безбожников и иудеев, называющих себя русским правительством,– писал далее митрополит.– Да падут на них все проклятия Божии, изложенные устами Моисея в 22-й главе Второзакония... Что касается до «лишения сана» Патриарха Тихона московским сборищем, то таковое лишение имеет не более силы, чем если бы оно исходило от трех-четырех баб, собравшихся на базаре»¹⁶⁰.

* * *

С первых дней ареста Святейшего Патриарха не прекращались злобные и провокационные выпады в печати против него. Газета «Рабочий край», обличала Патриарха как сторонника «царского самодержавия, блюстителя интересов помещиков и капиталистов», «Архангельская волна» злобно уверяла, что гражданин Белавин – первый враг, «поволжских крестьян, кто растравлял их раны во время тяжелой болезни»¹⁶¹. В «Правде» журналист Ольдор оттачивал остроумие: «Молитвы Патриарха Тихона не дошли до Господа Бога. Они были перехвачены ГПУ»¹⁶², да и другие газеты пестрят заголовками: «Тихоновщину надо обезвредить», «Тихон Кровавый». В кампанию травли Патриарха включились и обновленцы: Антонин с большой статьей в «Известиях», лжемитрополит Петр (Блинов), Введенский, Красницкий, Львов. Все в один голос уличали духовного отца русского народа в контрреволюционных действиях и требовали безжалостной кары.

6 апреля «Известия» сообщили о том, что 11 апреля 1923 г., в Пасхальную среду, в Москве начнется суд над Патриархом Тихоном. На следующий день объявили о переносе процесса на 24 апреля, пытаясь таким образом психологически давить не только на Патриарха, но и нагнетать обстановку в среде верующих и духовенства.

Судьба заключенного Патриарха встревожила православных за границей. Еще в мае 1922 г. при первом известии об аресте Патриарха Тихона, Вселенская Патриархия издала меморандум в защиту гонимых христиан в Азии и России, в котором в частности говорилось: «Немедленно убиваются служители Церкви за то, что отказываются собственноручно отдавать святые иконы и святые чаши осквернителям религии, привлекается к суду и сам наивысший вождь Русской Церкви Блаженнейший Патриарх Тихон»¹⁶³. Через год Синод Константинопольской Церкви под председательством Вселенского Патриарха Мелетия IV вынес специальное постановление об уведомлении представителя Вселенского Патриарха в Москве, что «великая Церковь не только не пошлет на суд своего представителя, но рекомендует и русским иерархам воздержаться от всякого участия в нем, потому что все православие смотрит на Патриарха Московского и всея России как на исповедника»¹⁶⁴. Свой протест неоднократно выражали архиепископ Кентерберийский Фома, глава епископальной Церкви США епископ Чарльз Бренд, кардиналы Энрико Гаспари и Деспре Мерсье, который направил на имя Патриарха Тихона телеграмму: «Примите чувства уважения, восхищения и горячей симпатии. Вместе с вами молим Бога о спасении России»¹⁶⁵. В меморандуме британского правительства от 8 мая, получившем название «ультиматум Керзона», 21-й пункт касался преследования религии в СССР, убийства православных священнослужителей, в том числе митрополита Вениамина, и предстоящего суда над Патриархом Тихоном¹⁶⁶.

Еще в начале 1923 г. узника перевели из Донского монастыря в тюрьму ГПУ на Лубянке, где его регулярно допрашивали Тучков и Я. Агранов. Обращение с ним, по его собственным словам, «не было особенно крутым»: ему предоставили комнату-камеру, и даже готовили постную пищу, потому что другой он не вкушал, но мучительными были полная изоляция от паствы и тревога за Церковь. Патриарх Тихон признал на допросах ошибкой данное им благословение на созыв Собора в Сремских Карловцах, признал «свою вину перед советской властью в том, что в 18-м по осень 19-го года издал ряд постановлений контрреволюционного характера», согласился с тем, что его послание от 19 января 1918 г.– ответ на издание декрета об отделении Церкви от государства «заключало в себе анафематствование советской власти и призывало верующих сплотиться... для отпора всяким покушениям на Церковь и политике советской власти в отношении Церкви»¹⁶⁷. Агранов настойчиво вел переговоры и уверял Святейшего Патриарха, что можно улучшить отношение властей к Церкви, если Патриарх пойдет на определенные уступки. После тридцати восьми дней тюремного заключения Патриарх снова был переведен в Донской монастырь под домашний арест. 16 марта 1923 г. Агранов предъявил Патриарху Тихону постановление, в котором глава Российской Церкви обвинялся по четырем статьям Уголовного кодекса: призывы к свержению советской власти и возбуждение масс к сопротивлению законным постановлениям правительства. Патриарх признал себя виновным в предъявленных ему обвинениях. 16 июня он обратился в Верховный суд с заявлением: «Будучи воспитан в монархическом обществе и находясь до самого ареста под влиянием антисоветских лиц, я действительно был настроен к советской власти враждебно, причем враждебность из пассивного состояния временами переходила к активным действиям, как-то: обращение по поводу Брестского мира в 1918 г., анафематствование в том же году власти и, наконец, воззвание против декрета об изъятии церковных ценностей в 1922 г. Все мои антисоветские действия за немногими неточностями изложены в обвинительном заключении Верховного суда. Признавая правильность решения суда о привлечении меня к ответственности по указанным в обвинительном заключении статьям Уголовного кодекса за антисоветскую деятельность, я раскаиваюсь в этих поступках против государственного строя и прошу Верховный суд изменить мне меру пресечения, то есть освободить меня из-под стражи. При этом я заявляю Верховному суду, что я отныне советской власти не враг. Я окончательно и решительно отмежевываюсь как от зарубежной, так и от внутренней монархически-белогвардейской контрреволюции»¹⁶⁸. 25 июня Патриарх Тихон был освобожден из заключения.

Заявление Патриарха Тихона в Верховный суд и его освобождение из-под стражи вызвало не столько в России, сколько среди эмигрантов, недоумение, смутило и озадачило одних, обескуражило и даже раздосадовало других. Много было толков о том, отчего власти пошли на компромисс и не осуществили свой замысел казнить Патриарха. Говорили о положительном влиянии общественного мнения Запада, о ноте Керзона, о, разумеется, совершенно несбыточной войне европейских держав с Советами в отместку за Патриарха. В действительности ответ однозначен и прост: боязнь непредсказуемых последствий внутри страны: как бы боль и гнев православных людей, а они и в 1923 г. составляли решительное большинство населения России, не вылились во что-нибудь более грозное и опасное, чем протесты мировой общественности и зарубежных правительств.

Не меньше волновал людей и вопрос о том, почему на компромисс пошел сам Патриарх. В. Н. Львов решил, что Патриарх Тихон собирается, наконец, поддержать обновленцев, объясняя это тем, что «Тихон – сын псаломщика, а известно, что дети псаломщиков всегда были в рядах радикальной общественности»¹⁶⁹. Сам Святейший Патриарх в беседе с англиканским епископом Бюри, объясняя свои действия, напомнил слова апостола Павла: Имею желание разрешиться и быть со Христом, потому что это несравненно лучше; а оставаться во плоти нужнее для вас (Флп. 1. 23–24). И добавил, что с радостью принял бы мученическую смерть, но судьба Православной Церкви лежит на его ответственности¹⁷⁰.

* * *

Когда Тучков снял стражу в покоях Патриарха в Донском монастыре и объявил узнику, что отныне ему дозволяется выходить и выезжать куда угодно и принимать кого угодно, Святейший Патриарх в тот же день на извозчике отправился на Лазаревское кладбище, где при стечении несметной толпы православных погребали дорогого сердцам верующих москвичей отца Алексия Мечева. При появлении Патриарха, в белом клобуке и в своем обычном одеянии, толпу охватило ликование. Плача от радости, православные христиане подходили под благословение к Святейшему, а потом выпрягли лошадь из экипажа и повезли его. На всем протяжении этой процессии экипаж забрасывали цветами, и Патриарх воочию смог убедиться в том, что паства не покинула его, не ушла от него к обновленцам. Во время его первой службы после заточения не только собор Донского монастыря, но и вся паперть и площадь перед собором были запружены народом. По окончании литургии Патриарх Тихон вышел для служения молебна в монастырский двор и молился вместе с паствой, а затем многие часы благословлял молящихся. Вот как описывает Патриарха современник этих событий: «Спокойный, умный, ласковый, широко сострадательный, очень просто одетый, без всякой роскоши, без различия принимающий всех посетителей. Патриарх лишен, может быть, пышности, но он действительно дорог тысячам малых людей, рабочих и крестьян, которые приходят его видеть. В нем под образом слабости угадывается крепкая воля, энергия для всех испытаний, вера непоколебимая... Постоянные изъявления сочувствия и преданности, которые он получает со всех концов России, делают его сильным и терпеливым...»¹⁷¹

В Донской монастырь, в эту обитель, освященную терпением и страданиями великого исповедника, направился поток людей. По воспоминаниям одного из свидетелей, «густая молчаливая толпа ожидала приема. Странники, заметные по загорелым лицам, большой обуви и благочестивому виду, ожидали, сидя в тени башенного зубца. Они сделали несколько тысяч верст пешком, чтобы получить благословение Патриарха... Женщина припала к скамье и закрыла лицо руками. Тяжелые рыдания судорожно вздергивали ее плечи. Несомненно, она пришла сюда искать облегчения в каком-то большом несчастье. И невольно пришли в голову тысячи и тысячи расстрелянных... Горожане и крестьяне, люди, главным образом из народа, долгие часы, порою дни, ждут, чтобы открылась маленькая дверь, и мальчик-певчий ввел их к Патриарху Тихону»¹⁷².

15/28 июня Патриарх обратился к Церкви с посланием, в котором объяснял свою новую позицию по отношению к советской власти: «Я, конечно, не выдавал себя за такого поклонника советской власти, как объявляют себя церковные обновленцы... но зато я и далеко не такой враг ее, каким они меня выставляют... Со временем многое у нас стало изменяться и выявляться, и теперь, например, приходится просить советскую власть выступить на защиту обижаемых русских православных в Холмщине и Гродненщине, где поляки закрывают православные церкви... Я решительно осуждаю всякое посягательство на советскую власть, откуда бы оно ни исходило. Пусть все заграничные и внутренние монархисты и белогвардейцы поймут, что я советской власти не враг»¹⁷³. Через три дня Патриарх издал еще одно послание, в котором говорится, что тяжелое время переживает Церковь, «появилось много разных групп с идеями «обновления церковного»... Обновленцы эти, бессознательно или сознательно, толкают православную Церковь к сектантству, вводят совершенно ненужные реформы, отступая от канонов православной Церкви. Никакие реформы из принятых бывшим собором мы одобрить не можем, за исключением нового календарного стиля... и новой орфографии в церковных книгах, что и мы благословляем... Осознав свою провинность перед народом и советской властью, Я желал бы, чтобы так поступили и те, которые, забыв свой долг пастыря, вступили в совместные действия с врагами трудового народа – монархистами и белогвардейцами, и, желая свергнуть советскую власть, не чуждались даже входить в ряды белых армий... Мы осуждаем теперь такие действия и заявляем, что «Российская Православная Церковь аполитична и не желает отныне быть ни «белой», ни «красной» Церковью. Она должна быть и будет единою соборною апостольскою Церковью, и всякие попытки, с чьей бы стороны они ни исходили, ввергнуть Церковь в политическую борьбу, должны быть отвергнуты и осуждены»¹⁷⁴.

Через полмесяца Патриарх Тихон, с амвона в Донском монастыре прочел еще одно послание, которое во многом давало ответ, почему он пошел на компромисс с властью, прежде всего, ради того, чтобы преодолеть раскол в Церкви. Он осудил раскольников, которые «отделили себя от единства тела Вселенской Церкви и лишились благодати Божией, пребывающей только в Церкви Христовой. А в силу этого все распоряжения не имеющей канонического преемства незаконной власти, правящей Церковью в наше отсутствие, недействительны и ничтожны. А все действия и таинства, совершенные отпавшими от Церкви епископами и священниками, безблагодатны, а верующие, участвующие с ними в молитве и таинствах, не только не получают освящения, но подвергаются осуждению за участие в их грехе... Выйдя из сети заключения и ознакомившись подробно с положением церковных дел, мы снова восприемлем наши святительские полномочия, временно переданные заместителю нашему митрополиту Агафангелу, но им по независящим обстоятельствам не использованные, и приступаем к исполнению своих пастырских обязанностей»¹⁷⁵. Эти послания твердо очерчивали тот курс, которым отныне будет следовать Церковь, управляемая Святейшим Патриархом: верность учению и заветам Христа, борьба с обновленческим расколом, признание советской власти и отказ от всякой политической деятельности. Послания Патриарха послужили толчком к массовому возвращению в Церковь священнослужителей из обновленческого раскола. Храмы, захваченные раскольниками, после покаяния настоятелей, окроплялись святой водой и заново освящались.

27 августа митрополит Сергий (Страгородский), выдающийся иерарх и глубокий богослов, один из столпов Русской Церкви, должен был ради церковного блага принести свое покаяние перед Патриархом всенародно. Без мантии и клобука, без архиерейской панагии и наперсного креста, стоял он на амвоне перед восседавшим на кафедре Патриархом и глухим, дрожащим голосом произносил покаянные слова. Совершив земной поклон, он сошел с солеи, приблизился к кафедре, сделал еще один поклон, и тогда Святейший Патриарх вручил ему мантию и святую панагию с крестом, белый клобук и посох. Взаимным лобзанием со слезами на глазах Патриарх приветствовал вновь обретенного собрата, а затем они отслужили Божественную литургию. После воссоединения с Церковью митрополит Сергий был назначен на Нижегородскую кафедру, которую прежде занимал нераскаявшийся отступник Евдоким (Мещерский). Других каявшихся в отпадении архипастырей Святейший Патриарх принимал и прощал келейно.

В начале августа в Москве состоялось совещание лжеепископов и уполномоченных ВЦС, встревоженных уходом былых приверженцев в православную Церковь или в новые секты, на котором они упразднили ВЦС и образовали новое учреждение – «синод». В этот «синод», чтобы он выглядел более каноничным в глазах колеблющихся, ввели двенадцать архиереев старого поставления. Председателем избрали Евдокима, именуемого митрополитом, но подлинным предводителем раскольников стал Введенский, успевший уже обзавестись архиерейским саном. Лжесинод объявляет о роспуске «Живой церкви», «Церковного возрождения» и Содаца. В обновленческом синоде не сложилось единого мнения о политике по отношению к православной Церкви, Красницкий, Львов и сам Евдоким выступали за примирение с «тихоновцами». В конце августа евдокимовский синод обнародовал свою точку зрения в послании, где говорится, что на Патриарха Тихона общественное мнение и религиозная совесть верующих возложили две вины: одну – в непризнании им нового государственного строя и советской власти, в чем он открыто покаялся; вторую – в приведении в полное расстройство всех церковных дел. «Вторая вина еще по-прежнему лежит на бывшем Патриархе»¹⁷⁶. Несмотря на оскорбительный тон этого послания, ради спасения заблудших и водворения согласия, Святейший Патриарх был готов к переговорам с обновленцами об условиях их возвращения в Церковь.

В это время в Москву из ссылки возвратился епископ Иларион (Троицкий), в прошлом один из кандидатов на патриарший престол, пламенный борец с обновленчеством, вдохновитель временной автокефализации епархий. Ревностный и блестящий проповедник, человек удивительного обаяния, общительный и остроумный, епископ Иларион снискал глубокое уважение у московского духовенства и паствы. Он становится ближайшим помощником Патриарха и встречается с московскими священниками, с архиереями, монахами и рядовыми мирянами, разрабатывает чин покаяния для впавших в обновленческий раскол и сам принимает покаяние у возвращавшихся в Церковь священнослужителей, заново освящая оскверненные храмы. По поручению Патриарха епископ Иларион взял на себя самое трудное – переговоры с Тучковым и добился отмены регистрации приходов и снижения налогов с храмов и духовенства. Для управления Русской Церковью Патриарх Тихон создает временный Священный Синод, который, в отличие от прежнего, прекратившего свое существование после ареста Святейшего Патриарха, получил полномочия уже не от Собора, а лично от Патриарха. В него вошли: архиепископы Тверской Серафим (Александров), Уральский Тихон (Оболенский) и епископ Верейский Иларион (Троицкий). Именно члены Синода и начали переговоры с евдокимовцами об условиях восстановления церковного единства. Евдоким предлагал для воссоединения Церкви открыть общий Собор под председательством Патриарха Тихона, где Патриарх вначале сам откажется от главенства в Русской Церкви, а затем Собор отменит постановления обновленцев о лишении его сана и уволит на покой в сущем сане.

Решительным противником таких переговоров был пребывавший на покое в Даниловом монастыре епископ Феодор (Поздеевский), до 1917 г. ректор Московской Академии. Строгий монах, знаток канонов, он с неприязнью относился к «духу века сего». С самого начала смуты епископ Феодор отстранился от административных попечений, затворился в монастыре, но сохранил весьма сильное влияние на духовенство. Епископ Феодор был вдохновителем бескомпромиссной линии церковной политики, опорой для непримиримых архиереев и священников. В Даниловской обители жил и епископ Пахомий (Кедров), частыми гостями бывали близкие преосвященному Феодору по настроению митрополит Серафим (Чичагов), архиепископы Гурий (Степанов) и Серафим (Самойлович), да и многие другие архиереи, приезжавшие в Москву. Патриарх Тихон в шутку называл Данилов монастырь «конспиративным Синодом». Вскоре после освобождения Патриарха владыка Феодор прибыл к нему в Донской монастырь с советом прекратить переговоры с обновленцами и не идти на большие уступки властям. В беседе Патриарх Тихон произвел на него впечатление человека мягкого и сговорчивого, ему, строгому, замкнутому монаху, не понравилась сама манера поведения Патриарха – его добродушие, открытость, склонность к шуткам и веселости. «Все хи-хи, ха-ха и гладит кота,– так характеризовал владыка Феодор Патриарха, а в своем кругу, «в конспиративном синоде», угрюмо пророчил, что «Иларион погубит Патриарха и Церковь; если Патриарх уйдет, то власть уже не даст выбрать нового патриарха. Русская Церковь тогда развалится».

В конце сентября в Донском монастыре на совещании 27 православных архиереев архиепископ Серафим доложил собратьям о ходе переговоров, направленных на урегулирование отношений с обновленцами в рамках церковных канонов. К этому времени среди православных иерархов четко определилсь сторонники и противники проходивших переговоров, и поэтому обсуждение было бурным. С самого начала заспорили, можно ли называть Евдокима «высокопреосвященным митрополитом», как назвал его в своем выступлении архиепископ Серафим. Епископ Иларион дипломатично пытался примирить несогласных, объясняя, что будущий Собор вынесет определение и по этому вопросу. «Все наше разделение,– закончил он,– основано на недовольстве некоторых иерархов и православных мирян личностью Патриарха Тихона»¹⁷⁷. Против компромиссных предложений решительно высказался епископ Амвросий, потребовавший прекратить всякие переговоры с раскольниками. Его поддержали митрополит Казанский Кирилл, архиепископ Крутицкий Петр (Полянский), архиепископ Екатеринбургский Григорий. Закрытым голосованием проект соглашения с евдокимовским синодом был отвергнут.

Неоднократно напоминая Патриарху о том, что он в одном из своих посланий одобрил введение григорианского календаря, Тучков в сентябре 1923 г. требовал ввести и в Церкви новый календарь. В России григорианский календарь был введен декретом советской власти, и потому воспринимался в народе как «советский» календарь. Великие праздники оставались еще выходными днями, но обновленцы справляли их по григорианскому, а православные по юлианскому календарю. «Получалась путаница, и лишние невыходы на рабочее место, простои»,– сетовал Тучков, выставляя на первый план хозяйственные и административные соображения. А тут еще его требования получили подкрепление в решениях Константинопольского вссеправославного совещания, состоявшегося в мае-июле 1923 г. Патриарший Синод решил последовать примеру Константинопольской Церкви, причем сделать это предполагалось как можно скорее, со 2 октября, чтобы не сокращать Рождественский пост. По поручению Патриарха епископ Иларион составил текст патриаршего послания, разъясняющего действие Синода, которое должно было успокоить верующих. Но Тучков не разрешил печатать это послание для рассылки по епархиям, в газетах же только сообщили о том, что «тихоновская Церковь вводит новый календарь». В московских церквах уже в октябре богослужение совершалось по григорианскому календарю, в провинции же все оставалось по-старому, поскольку там еще не получили послания Патриарха.

Но время шло, и подходящий момент был упущен. Теперь если ввести новый календарь, то из богослужебного года исчезнут 13 дней и Рождественский пост будет нарушен. Тогда Патриарх Тихон, к великой радости большинства православных, вынужден был отказаться от введения нового, григорианского календаря в текущем году. 8 ноября Московский епархиальный совет распорядился о возвращении московских церквей к календарю юлианскому. Раздосадованный неудачей, Тучков велел срочно напечатать патриаршее послание о введении нового календаря и вывесить его в разных местах Москвы, но было поздно. Таким образом, вопрос о перемене календаря для Русской Православной Церкви окончательно отпал.

В ноябре 1923 г. Тучков впервые после освобождения из-под ареста вызвал к себе Патриарха Тихона и настойчиво требовал примириться с евдокимовским синодом, в противном случае грозил Патриарху новым арестом. Патриарх отвечал решительным отказом, а близким своим объяснял, что теперь, когда он спокоен за судьбу Церкви, он с радостью пойдет и в тюрьму. Сразу после посещения Тучкова Патриарх сделал письменное распоряжение о Местоблюстителе патриаршего престола, назначив им митрополита Ярославского Агафангела, а в случае, если он не сможет взять на себя это поручение,– митрополита Казанского Кирилла. Через несколько дней ГПУ арестовало ближайшего и бесценного помощника Патриарха епископа Илариона. За неделю до Рождества Христова святителя привезли в Кемский лагерь, и он, человек удивительной жизненной энергии, полный духовных и физических сил, сказал своим соузникам: «Отсюда живыми мы не выйдем».

К лету 1923 г. в Петрограде торжествовали обновленцы: после ареста в феврале епископа Николая (Ярушевича) и ссылки его в Коми-Зырянский край в городе не осталось ни одного православного архиерея. 113 храмов из 123-х были захвачены обновленцами. Самым большим из православных храмов оставался Спасо-Преображенский собор на Литейном, где настоятелем служил отец Сергий Тихомиров. Каким-то чудом ему удалось отбить бешенные атаки раскольников. Оскверненные храмы стояли пустыми, а православным негде было причащаться и крестить младенцев.

Еще в феврале православные питерцы выбирают для хиротонии во епископа иеромонаха Мануила (Лемешевского), в июле депутация из Питера просит Патриарха о его рукоположении и назначении в Петроград. В первые дни сентября Патриарх вызывает отца Мануила к себе, беседует с ним, и 21 сентября в Даниловом монастыре архиепископ Феодор возводит иеромонаха Мануила в сан архимандрита. 23 сентября состоялась его хиротония во епископа Лужского. В начале октября Патриарх Тихон издал указ о назначении епископа Волоколамского Феодора (Поздеевского) управляющим Петроградской епархией с возведением его в сан архиепископа. Но владыка Феодор отказался от назначения, и епископу Мануилу одному предстояло окормлять расстроенную петроградскую Церковь. В Петроград он приезжает 29 сентября. В маленькой церквушке святых бессребреников Косьмы и Дамиана, клир которой остался верен православию, владыка Мануил зачитал обращение Патриарха к петроградской пастве, исполненное отеческой любви и тревоги за своих чад. В сердцах смятенных людей воспрянула надежда, а священники-обновленцы каялись в отступничестве и один за другим возвращались под власть православного архипастыря. Первыми в октябре покаялись монахи Александро-Невской лавры. Принимал покаяние братии епископ Мануил при огромном стечении народа. Вскоре в лавру вернулись и те монахи, которые после отпадения обители в раскол ушли из нее, сохраняя верность Церкви. Каждое служение владыки Мануила собирало множество прихожан, люди стояли на папертях, на улице, за оградой, и несмотря на то, что вечерние службы продолжались по 3–4 часа, народ не расходился.

В декабре 1923 г. из 113 обновленческих храмов 85 перешли к Патриарху. Епископ Мануил становится управляющим Петроградской епархией, а в декабре у него появился помощник, досрочно освобожденный из тюрьмы епископ Венедикт (Плотников), приговоренный к расстрелу вместе со святителем Вениамином, но помилованный. 4 декабря 1923 г. приносит покаяние епископ Артемий (Ильинский), именовавшийся в расколе «митрополитом Петроградским», но его вскоре арестовали.

Деятельность епископа Мануила встревожила власти, в газетах появляются статьи с бранью и клеветой в его адрес. В конце января 1924 г. владыку Мануила вызывает в Москву Тучков. Их беседа закончилась угрозами: «С такими архиереями, как вы, не разговаривают: таких архиереев к стенке ставят!» В тот же день епископ Мануил вернулся в Петроград. Вслед за ним выезжает из Москвы Тучков, и по его указанию 3 февраля, в праздник иконы Божией Матери «Отрада и утешение», епископ Мануил был арестован.

Советская власть продолжала поощрять раскольников: у православных отнимают Спасо-Преображенский собор и церковь святых Косьмы и Дамиана, но священники покидали храмы вместе с верующими и переходили в другие приходы, а обновленцам достаются только церковные стены и храмовая утварь.

Несмотря на заявления и послания Патриарха с выражением лояльности советскому правительству сохранялся запрет на поминовение имени Патриарха за богослужением. Оно приравнивалось к публичному изъявлению хвалы заведомым врагам советской власти. Прокурорское разъяснение предупреждало, что «служители культа, которые будут продолжать такое поминовение... как лица социально опасные на основании декрета ВЦИК от 10 августа 1922 г. будут представляться в особую комиссию при НКВД для высылки в административном порядке с заключением на три года в лагерь принудительных работ»¹⁷⁸. Из-за сложившихся обстоятельств поминовение совершалось по-разному: одни священники решались называть Патриарха Тихона полным именем и титулом, навлекая на себя опасность ареста и ссылки, другие поминали Святейшего Патриарха Московского и всея России без имени, а третьи и вовсе только местного архиерея.

По всей стране православные храмы закрывались и перестраивались в кинематографы, клубы и увеселительные заведения. Глумление над православием принимало все более причудливые формы. Например, вошли в моду и распространились так называемые комсомольские «пасхи» и «рождества». Это были массовые шествия молодых людей в одеяниях священнослужителей с богохульными лозунгами и плакатами, с кощунственными изображениями и огромными гротескными куклами.

Для борьбы с христианской верой и «научного» перевоспитания людей в 1923 г. началось издание нового журнала «Безбожник», который напутствовал Бухарин: «В бой против богов! Единым пролетарским фронтом против этих шкурников!»¹⁷⁹. Каждая статья в «Безбожнике» соответствовала установке, данной коминтерновским вождем, авторы журнала, будь то теоретики или практики, с пафосом доказывали животность, или, как предпочитали говорить тогда, «звериность» человека. Ни один номер не обходился без стихов-агиток, весьма лихих и косноязычных, но главным подспорьем партии большевиков в борьбе с Церковью на долгие годы стала, к сожалению, не печатная пропаганда, а аресты, ссылки, обыски, тюрьмы и расстрелы.

В 1923 г. были арестованы архиепископы Верейский Иларион (Троицкий) и Тамбовский Зиновий (Дроздов), епископы Амвросий (Полянский), Амфилохий (Скворцов), Анатолий (Грисюк), Вассиан (Пятницкий), Гавриил (Абалымов), Евсевий (Рождественский), Филипп (Гумилевский), Лука (Войно-Ясенецкий) и вернувшиеся из обновленчества Артемий (Ильинский), Киприан (Комаровский), Софроний (Старков), а вместе с ними тысячи священников, диаконов, церковнослужителей и благочестивых мирян. Главным местом ссылки и заключения становится концлагерь на Соловецких островах. В декабре 1923 г. там содержалось более двух тысяч заключенных, и среди них епископы, священники и верующие миряне. Самым страшным местом на Соловках стала штрафная командировка в Голгофско-Распятском ските на Анзере. Там поголовно умирали от голода, холода, избиений и каторжного труда.

За 200 лет до создания концлагеря, 18 июня 1718 г., соловецкому иеромонаху Иову на Голгофско-Распятской горе явилась Божия Матерь и сказала: «Сия гора отныне будет называться Голгофою, и на ней устроится церковь и Распятский скит, и убелится она страданиями неисчислимыми».

После ареста епископа Илариона ближайшим помощником Патриарха становится архиепископ Крутицкий Петр (Полянский). 15 января 1924 г. Патриарх Тихон и Патриарший Синод в составе архиепископов Крутицкого Петра, Уральского Тихона (Оболенского) и Тверского Серафима (Александрова) издают постановление о непризнании каноничности обновленческой иерархии. Тогда же появился указ Патриарха о поминовении советских властей за богослужением, в ответ было обещано терпимо относится к «нелегальным», как их называл Тучков, тихоновским высшему и епархиальным церковным управлениям. Этот указ, принятый под давлением все той же власти, должен был продемонстрировать лояльность Церкви по отношению к большевикам. Тучков рассчитывал, что это вызовет новый раскол среди верующих. К тому же отказ священнослужителей исполнять этот указ будет хорошим основанием для принятия репрессивных мер против них. Тучков настойчиво требовал, чтобы в молитвенном поминовении обязательно присутствовали слова «советское правительство», но в этом ему было отказано и разъяснено, что такое словосочетание невозможно на церковнославянском языке. «О стране Российской и властех ея» стали молиться в храмах; такое поминовение, несмотря на безбожие высшей власти, не противоречило заповедям Христовым и заветам древней Церкви, гонимой императорами-язычниками и молившейся за них. И все же многим священникам указ Патриарха пришелся не по душе. Иные диаконы и иереи слово «властех» старались произнести невнятно, так что получалось скорее «о стране Российской и областех ея», верующие же в первую очередь, принимали это, как моление о смягчении сердец властителей, об их вразумлении и прекращении преследований Церкви Христовой.

21 марта 1924 г. Президиум ВЦИК принимает постановление о прекращении дела Патриарха Тихона и его сподвижников. 12 апреля 1924 г. Святейший Патриарх обратился к Калинину (после предварительной встречи и беседы) с официальным письмом, в котором ходатайствовал о легализации Священного Синода и епархиальных управлений на местах. Патриарх напоминал и о том, что архиереи, дела которых были прекращены по тому же постановлению, что и его, «не только не освобождены, но, как передают, высылаются в административном порядке в Бухару. Ходатайствую и об этих лицах,– заканчивал свое письмо Патриарх,– ибо, отбывая предварительное заключение, и не малое время, они не могли совершить каких-либо новых заслуживающих кар преступлений»¹⁸⁰. Положительного ответа на ходатайство Патриарха не последовало.

Продолжение церковного раскола и не прекращавшиеся нападки на православную Церковь со стороны обновленцев побуждали Патриарха противодействовать церковным преступникам. 15 апреля 1924 г. он запретил обновленческих архиереев Евдокима и Антонина в священнослужении. Испугавшись, что положение их пошатнулось, некоторые обновленческие деятели пытались найти примирение с Патриархом в расчете на то, что им удастся склонить его на компромисс и принять их без покаяния, что даст им возможность влиять на принятие решений в Патриархии. Эти расчеты естественно, нашли поддержку и со стороны Тучкова. С теми же намерениями еще в марте 1924 г. из Петрограда в Москву приезжал живоцерковник Красницкий, оказавшийся не у дел в обновленческом синоде. В течение шести недель он вел переговоры с Патриархом Тихоном и его ближайшими помощниками, которые закончились заявлением, поданным им на имя Патриарха 19 мая: «Прошу Ваше Святейшество принять меня и моих собратьев, которые пожелают последовать моему примеру, в молитвенно-каноническое общение и благословить потрудиться на восстановление церковного мира и по подготовке очередного Поместного Собора в организующемся при Вашем Святейшестве церковном управлении, покрыв своей архипастырской любовью все, чем я прегрешил в период церковно-обновленческого движения»¹⁸¹. В тот же день заявление было подписано.

21 мая Святейший Патриарх Тихон и Синод выносят постановление об образовании нового, расширенного Синода и ВЦС, в который, наряду со священнослужителями и мирянами, оставшимися верными Патриарху, вводятся и готовые принести покаяние деятели «Живой церкви» во главе с Красницким. Достигнута была и договоренность о созыве общего Собора. 29 мая появляется специальное воззвание о подготовке второго Поместного Собора и об организации епархиальных советов с участием раскаявшихся «живцов"-обновленцев.

Во время переговоров Красницкий вел себя напористо и нагло: самовольно, без разрешения Святейшего остановился в покоях патриаршей резиденции в Донском монастыре, требовал сохранить звание «протопресвитера» и предоставить должность заместителя председателя ВЦС – такого же высокого положения в преданной им православной Церкви, какое он потерял в обновленческой группировке. Поведение Красницкого вызывало возмущение у сотрудников Патриарха. Весть о примирении Святейшего с предводителем «живцов» и одним из убийц священномученика Вениамина смутила православный народ, вызвала ропот и недовольство. Епископ Венедикт, управляющий Петроградской епархией, заявил, что он категорически отказывается принять в общение Красницкого. Митрополит Казанский Кирилл, вернувшийся в Москву из ссылки в Зырянский край, не имея на то разрешения от Тучкова, отправился к Патриарху и выразил свое недоумение и горечь по поводу происходящего. «Я болею сердцем, что столько архипастырей в тюрьмах, и мне обещают освободить их, если я приму Красницкого»,– объяснял ему свои действия Патриарх. «О нас, архиереях, не думайте, мы теперь только и годны на тюрьмы»,– ответил митрополит и стал еще настойчивее просить не вводить в церковное управление враждебного патриаршей Церкви деятеля. От Тучкова митрополит Кирилл получил выговор за самовольное свидание с Патриархом и за отказ принять в общение Красницкого. Митрополит шутливо отметил: «Год тому назад на этом самом месте вы меня обвиняли в чрезмерном повиновении Патриарху, а теперь требуете обратного». Непреклонный, бесстрашный святитель вскоре снова был отправлен в ссылку¹⁸².

После встречи с митрополитом Кириллом позиция патриаршего Синода на переговорах с Красницким стала более жесткой: ему отказали в должности заместителя председателя ВЦС и поставили главным условием воссоединения и созыва Собора публичное покаяние и переосвящение обновленческих храмов. Для Красницкого это требование оказалось неприемлемым и переговоры тут же прекратились. В интервью корреспонденту «Известий» Патриарх объяснил прекращение переговоров об образовании ВЦС отсутствием помещения для работы, а несколько ранее (18 июня) он распорядился прекратить деятельность Синода расширенного состава ввиду отсутствия гражданской регистрации этого органа. Управление Церковью таким образом по-прежнему осталось в руках Святейшего Патриарха и его ближайших помощников, возведенных незадолго до этого в сан митрополитов Петра, Тихона и Серафима, а несостоявшийся председатель ВЦС Красницкий вернулся в Петроград и вместе с лжеепископом Иоанном (Альбинским) водворился в Князь-Владимирском соборе.

Между тем в 1924 г. с Православной Церковью воссоединились епископы: Филипп (Ставицкий), Севастиан (Вести), Алексий (Орлов), Димитрий (Галицкий), Софроний (Арефьев), Серафим (Силичев), Никон (Пурлевский) и так называемые «архиереи обновленческого поставления» Антоний (Панкеев), Иоанникий (Кунгурский), Петр (Савельев), принятые в том сане, какой имели до отпадения в раскол. 11 сентября в храме Иоанна Предтечи в Москве при патриаршем служении приносил всенародное покаяние один из столпов обновленчества «митрополит всея Белоруссии», а в православной Церкви – бывший Костромской архиепископ Серафим (Мещеряков). Вскоре в сане архиепископа он ушел на покой, был арестован и отправлен на Соловки.

Проиграв переговоры, обновленцы, дотоле никем не признанные, готовились нанести Церкви неожиданный удар с другой стороны. Евдокимовский синод разослал послания Восточным Патриархам и предстоятелям всех автокефальных Церквей с просьбой о восстановлении якобы прерванного общения с Церковью Российской.

6 июня 1924 г. Святейший Патриарх Тихон получил письмо от представителя Вселенского Патриарха в Москве архимандрита Василия (Димопуло) с выписками из протоколов заседаний Священного Синода Константинопольской Церкви. Из документов видно, что Патриарх Григорий VII, «изучив точно течение русской церковности и происходящие разногласия и разделения, для умиротворения дела и прекращения настоящей аномалии» решил послать в Москву «особую миссию, уполномоченную... действовать на месте на основании и в пределах, определенных инструкцией, согласных с духом и преданием Церкви». В инструкции для членов комиссии Константинопольский Патриарх выразил пожелание, чтобы Патриарх Тихон «ради единения расколовшихся и ради паствы пожертвовал собою, немедленно удалившись от управления Церковью, как подобает истинному и любвеобильному пастырю, пекущемуся о спасении многих, и чтобы одновременно упразднилось, хотя бы временно, патриаршество, как родившееся во всецело ненормальных обстоятельствах, в начале гражданской войны, и как считающееся значительным препятствием к восстановлению мира и единения».

Послание Патриарха Григория VII смутило и опечалило святителя Тихона. В ответном послании он отклонил неуместные советы своего собрата: «Всякая попытка какой-либо комиссии,– пишет он,– без сношения со мной, как единственно законным и православным Первоиерархом Русской Православной Церкви, без моего ведома незаконна, не будет принята русским православным народом и внесет не успокоение, а еще большую смуту и раскол в жизнь и без того многострадальной Русской Православной Церкви. Последнее будет только в угоду нашим схизматикам-обновленцам, вожди которых... запрещены мною в священнослужении... и объявлены находящимися вне общения с Православной Церковью... Народ не со схизматиками, а со своим законным православным Патриархом. Ваш предшественник, блаженной памяти Патриарх Герман V, как и другие Восточные Патриархи, особыми грамотами приветствовали как восстановление у нас на Руси Патриаршества, так и лично меня...»¹⁸³

После обмена посланиями Патриарх Григорий VII прервал общение с Патриархом Тихоном и впредь сносился с евдокимовским синодом как с якобы законным органом управления Российской Церковью. Его примеру последовали, не без колебаний и давления со стороны, и другие Восточные Патриархи. Поддержка обновленческого раскола Восточными Патриархатами была серьезной бедой для Русской Церкви и таила в себе опасность и для вселенского Православия. На 1925 г. был назначен созыв Вселенского Собора в Иерусалиме, который, если бы Господь попустил, мог бы превратиться в лжесобор, подчинившись воле русских обновленцев и обновленчески настроенных епископов Востока.

В июне на «великое предсоборное совещание», проводимое обновленцами, съехалось 400 делегатов, среди них 83 лжеепископа, из которых 40 некогда были православными архиереями, а также представители Константинопольского и Александрийского Патриархов. 23 июля на открытии совещания в храме Христа Спасителя почетным председателем избрали Патриарха Константинопольского Григория VII, а председателем – лжемитрополита Евдокима, зачитывались приветствия от древних Восточных Церквей, от Грузинской и Сербской. Как и на прежних раскольнических сборищах, Святейший Патриарх Тихон обвинялся в церковных нестроениях: «Отныне бывший Патриарх Тихон – глава секты»,– такое заключение сделано было на основании признания обновленческого синода Восточными Патриархами. «Мы боимся, что под новыми, покрасневшими одеждами Тихона осталась все та же контрреволюционная сущность»,– сказано в резолюции совещания. Евдокимовский синод «в силу его связи с Всероссийским ВЦУ, избранным на Соборе 1923 г., и ввиду признания его Вселенскими Патриархами» считается «единственным канонически законным высшим органом управления Российской Православной Церковью» – еще один тезис из принятой на совещании резолюции¹⁸⁴.

24 августа председатель лжесинода Евдоким, именовавший себя «митрополитом Одесским и Херсонским», уезжает на Кавказ лечиться. Его замещает так называемый «митрополит Ленинградский» Вениамин, который впоследствии и станет его официальным преемником. Вениамин (Муратовский) был человеком преклонных лет, архиереем старого поставления. Он во всем слушался Введенского, поэтому реально вся власть в секте раскольников перешла к Введенскому, которого возвели в сан «митрополита». Специально для него изобретается (точнее, он делает это сам) новое звание «благовестника-апологета». По его наставлению обновленческая печать уличает Патриарха Тихона в скрытых контрреволюционных взглядах, в неискренности и лицемерии его покаяния перед советской властью. Делалось это с таким размахом, что нетрудно обнаружить за всем этим страх, как бы Тучков не прекратил поддержку обновленчества, не оправдавшего его надежд. В нападках на Патриарха все границы переступил лжеепископ Уманский Иосиф, утверждавший в открытом письме Патриарху, что каждая буква его посланий сочится кровью. «Какое великое горе для Церкви, имеющей такого кровавого пастыря!»¹⁸⁵. Православные умели противостоять обновленцам, изгоняя лжесвященников из захваченных ими с помощью ГПУ храмов. Те же храмы, которые из-за поддержки властей сохранялись в руках раскольников, не посещались народом, и обновленческие «священники» сами оставляли маломощные приходы, которые не могли прокормить их. В разрешенных властями обновленческих журналах и газетах нежелание народа содержать лжепастырей называли несправедливыми «гонениями», а незадачливых сотоварищей именовали «мучениками». И уже совсем «великим страдальцем» оказался сам Введенский: 20 июля его уже во второй раз побили камнями.

* * *

Обновленческий раскол увлек на Украине больше православных, чем в центре страны, в основном из-за того, что его приверженцы не были такими ниспровергателями церковных канонов, как их «собратья» в Москве и особенно в Петрограде. Усилившиеся после революции и смуты сепаратистские настроения служили здесь питательной почвой для раскола. Многим казалось, что все беды идут от «москалей», и поэтому чем дальше от Москвы, тем лучше. В специальном послании от 6 апреля 1924 г. Патриарх Тихон осудил учредителей самочинной, беззаконной автокефалии и объявил, что он принимает на себя управление Украинской Церковью.

С 11 по 15 ноября 1924 г. в Харькове заседало Всеукраинское предсоборное совещание. На нем собрались все епархиальные и викарные епископы-обновленцы и от каждой епархии по одному клирику и мирянину. Всего набралось 78 делегатов. Из Москвы евдокимовский синод прислал своего представителя лжемитрополита Серафима. Председательствовал лжемитрополит Пимен и главными вопросами совещания были автокефалия и украинизация богослужения. Об автокефалии доклад сделал лжеархиепископ Полтавский Иосиф (Кречетович). По его словам, первый Всеукраинский Собор, не допустивший отделения Украинской Церкви, принес не мир, а раздор. Митрополиты Антоний (Храповицкий), Михаил (Ермаков), Патриарх Тихон – противники автокефалии и потому злейшие враги Украинской Церкви. Чаяния украинского народа нашли выражение, когда была провозглашена автокефалия, которую, в принципе, готов был признать Второй обновленческий всероссийский собор и признало предсоборное совещание в Москве. Другой доклад лжеархиепископа Иосифа был посвящен борьбе с православной Церковью, или, как она именовалась у него, «тихоновщиной»¹⁸⁶.

На этом совещании вполне резонно самосвяты-липковцы были объявлены еретиками и раскольниками, а также решено было обратиться через евдокимовский синод и архимандрита Василия (Димопуло) к Вселенскому Патриарху с прошением сообщить свой отзыв о самосвятско-липковской лжеиерархии. После доклада о монашестве обновленческого Киевского лжемитрополита Иннокентия (Пустынского) решено было отнять у тихоновцев и взять под свой контроль древнюю всероссийскую святыню – Киево-Печерскую лавру. По предложению докладчика было решено ходатайствовать перед правительством Советской Украины о разрешении на то, чтобы в каждой епархии было по одному мужскому и одному женскому монастырю. Верные в своем большинстве церковному преданию и Святейшему Патриарху Тихону иноки были представлены Иннокентием, как зачинщики политических провокаций, сеящие вражду и смуту. Совещание постановило перевести богослужебные книги на украинский язык и даже послать священников и епископов к православным украинцам Кубани, Дона, Туркестана и Восточной Сибири с этими книгами. Вооружившись этой программой, автокефалисты вступили в ожесточенную борьбу с Православной Церковью на Украине.

Обновленческий журнал'Голос православной Украины» сообщал, что 15 декабря 1924 г. перешла в ведение Всеукраинского священного синода Киево-Печерская лавра с тремя архимандритами и 60 иноками, при этом «обнаружена контрреволюционная литература и громадное количество скрытых в разных местах ценностей... Наконец-то сдвинулся с мертвой точки этот оплот тихоновщины на Правобережной Украине!» 10 января 1925 г. газета «Известия» вслед за обвинениями Патриарха Тихона в поддержке контрреволюционного украинского монашества поместила заявление Святейшего Патриарха: «Киево-Печерская лавра искони была оплотом православия и одной из главных святынь Православной Русской Церкви. Она всегда находилась в непосредственном ведении Киевских митрополитов. В последние годы до своей ссылки управлял ею наш экзарх Украины митрополит Михаил [Ермаков]. После него управляли лаврой замещавшие его архипастыри, и лишь после того, как все они были лишены фактической возможности управления, мы в целях сохранения лавры, как очага православия, от покушений на нее со стороны «обновленцев» приняли в свое непосредственное ведение. Но это имело место лишь в начале 1924 г., и потому, естественно, нам не может приписываться распоряжение о сокрытии ценностей в лавре. С другой стороны, ни в каких сношениях ни с заграничной контрреволюцией, ни с контрреволюционными группами внутри СССР мы не состояли и не состоим, и нам ничего неизвестно о «контрреволюционной» политической работе монахов лавры»¹⁸⁷.

К концу 1924 г. обновленческий епископат на Украине включал 9 епархиальных архиереев и больше 20 викарных. Обновленцы располагали примерно 3000 приходов с храмами, которые, впрочем, не были столь безлюдны, как у обновленцев в России. Но, несмотря на нескончаемые аресты православных священников и епископов, все же большая часть приходов и на Украине оставалась под окормлением епископов, верных Патриарху Тихону: митрополита Харьковского Нафанаила (Троицкого), архиепископов Полтавского Григория (Лисовского) и Черниговского Пахомия (Кедрова), епископа Дамаскина (Цедрика), занимавшего Глуховскую кафедру. Благодаря самоотверженному служению верных Православию святителей и пастырей, натиск поощряемых властями обновленцев-синодалов и самосвято-липковцев оказался бессильным оторвать Украинскую Церковь от законного главы Церкви Российской Патриарха Тихона, через которого поддерживалось подлинное каноническое общение с Вселенской Церковью.

* * *

В 1924 г. гонения на Церковь продолжались почти с той же яростью, как и в предыдущие годы. Митрополит Харьковский Нафанаил пробыл в заключении до 1925 г., митрополита Сергия выслали в Нижний Новгород. ГПУ арестовало и выслало на Соловки архиепископов Благовещенского Евгения (Зернова) и Феодора (Поздеевского), епископов Никодима (Кроткова), Глеба (Покровского), Григория (Козырева), Даниила (Троицкого). Всего к концу 1924 г. в тюрьмах и ссылках пребывало более 66 архиереев – почти половина российского епископата. Среди них были и выдающиеся иерархи, такие столпы Церкви, как митрополиты Новгородский Арсений, сосланный в Бухару, Киевский Михаил, экзарх Украины, находившийся в ссылке в Ташкенте, Ярославский Агафангел в Нарымском крае, Казанский Кирилл, сосланный в Усть-Кулом, в Зырянский край, Серафим (Чичагов), заключенный в Бутырскую тюрьму, архиепископ Крутицкий Никандр, сосланный в Бухару. В одной только Бутырской тюрьме томились епископы Иркутский Гурий (Степанов), Звенигородский Николай (Добронравов), Винницкий Амвросий (Полянский), Смоленский Валериан (Рудич), Богородский Платон (Руднев), Коломенский Феодосий (Ганецкий), Петропавловский Григорий (Козырев), почти все викарии Московской епархии. Одновременно с арестом епископа Мануила в Петрограде оказалась в заточении или в ссылке добрая половина питерских священнослужителей, сохранивших верность Патриарху Тихону. В январе 1924 г. в Амурской области были замучены священники Андроник Любович из станицы Николаевской, Михаил Новгородцев и Емельян Щелчков из хутора Муравьевки, в прошлом иподиакон митрополита Антония (Храповицкого).

Отказавшись от всякого влияния на политическую жизнь страны, признав советскую власть, Патриарх возвышал свой голос в защиту Церкви-Матери, когда давление на нее становилось особенно нестерпимым. Так, 30 сентября 1924 г. Патриарх Тихон направил во ВЦИК заявление: «Церковь в настоящее время переживает беспримерное внешнее потрясение. Она лишена материальных средств существования, окружена атмосферой подозрительности и вражды, десятки епископов и сотни священников и мирян без суда, часто даже без объяснения причин, брошены в тюрьму, сосланы в отдаленнейшие области республики, влачимы с места на место; православные епископы, назначенные нами, или не допускаются в свои епархии, или изгоняются из них при первом появлении туда, или подвергаются арестам; центральное управление православной Церкви дезорганизовано, так как учреждения, состоящие при Патриархе Всероссийском, не зарегистрированы, и даже канцелярия и архив их опечатаны и недоступны; церкви закрываются, обращаются в клубы и кинематографы или отбираются у многочисленных православных приходов для незначительных численно обновленческих групп; духовенство обложено непосильными налогами, терпит всевозможные стеснения в жилищах, и дети его изгоняются со службы и из учебных заведений потому только, что их отцы служат Церкви»¹⁸⁸. Архиепископ Серафим (Мещеряков) писал митрополиту Антонию, что Святейший Патриарх Тихон «сильно ослабел и страшно переутомился. Он часто служит и ежедневно делает приемы. К нему едут со всех концов России. У него заведен такой порядок: он принимает каждый день не более пятидесяти человек, с архиереями говорит не более десяти, а с прочими не более пяти минут. Иногда вследствие изнеможения принимает лежа на диване. Он сильно постарел и выглядит глубоким старцем. Около него нет ни Синода, ни канцелярии. Письменных распоряжений он избегает делать во избежание осложнений с властями...»¹⁸⁹

9 декабря 1924 г. на Святейшего обрушилось тяжелое несчастье: был убит самый близкий ему человек – его келейник Яков Сергеевич Полозов. В покои Патриарха ворвались бандиты, один из них остановился на пороге, а другой бросился к Патриарху. Верный келейник стал между бандитами и Святейшим. Раздался выстрел, и Полозов рухнул на пол. Бандиты выскочили в переднюю и, прихватив с вешалки шубу, помчались вниз по лестнице. Несмотря на возражения Тучкова, Патриарх Тихон настоял на том, чтобы останки его почившего друга были погребены у наружной стены малого Донского собора. Отпевали почившего 8 епископов и сонм священников, при большом стечении православных, провожавших в последний путь мученика. В «Известиях» же появился фельетон «О краже патриаршей шубы», где не было ни слова о совершенном при этом убийстве.

Убийство Полозова вызвало самые горестные опасения и предчувствия, и Патриарх счел необходимым составить завещание, в котором на случай своей кончины патриаршие права и обязанности до законного выбора нового предоставлял высокопреосвященному митрополиту Кириллу, «если же он не сможет вступить в отправление их, то таковые переходят к высокопреосвященному митрополиту Агафангелу; если же и ему не представится возможности осуществить это, то к высокопреосвященному Петру (Полянскому), митрополиту Крутицкому».

* * *

После убийства Якова Полозова здоровье Патриарха заметно ухудшилось: к хроническим болезням добавились мучительные приступы грудной жабы. «Лучше сидеть в тюрьме,– сетовал Патриарх,– я ведь только считаюсь на свободе, а ничего делать не могу. Я посылаю архиерея на юг, а он попадает на север, посылаю на запад, а его привозят на восток»¹⁹⁰. Врачи, наблюдавшие Патриарха, настойчиво советовали ему лечь в больницу. Но когда 13 января Святейший уже готов был переехать в частную клинику Бакуниной на Остоженке, профессор-кардиолог Плетнев в последний момент стал умолять его не делать этого, ведь неизвестно, в чьи руки он попадет.

В клинику Бакуниной Патриарх Тихон приехал на извозчике. Больного положили в просторной светлой комнате, с видом на сад Зачатьевского монастыря. Патриарх Тихон привез с собой иконы, поставил их на столик, затеплил пред ними лампаду. В больничную книгу его записали как гражданина Белавина и лечили его сама Бакунина, два врача больницы, профессор Плетнев и его ассистент. В клинике Святейшему Патриарху стало спокойнее, чем в монастыре, у него даже находилось время на чтение не только духовных книг, но и Тургенева, Гончарова, писем Победоносцева, однако посетители не оставляли Святейшего и здесь. Не говоря уже о митрополите Петре и других ближайших помощниках по управлению Церковью, приходили за благословением, особенно перед операцией, простые верующие, больные, лежавшие в той же клинике. Группа рабочих подарила ему сафьяновые сапоги на заячьем меху, которые очень понравились Патриарху.

Захаживал к нему и Тучков; после его визитов Патриарх чувствовал себя особенно усталым. Тучков настойчиво советовал Патриарху оставить все дела и отправиться на лечение на юг, но Патриарх отказывался и, пребывая в клинике, по-прежнему руководил Церковью, выезжал на службы в московские храмы и находил силы участвовать в епископских хиротониях. Самым тяжким бременем для Святейшего оставались попытки уладить отношения между гонимой Церковью и советской властью. 28 февраля Патриарх Тихон обратился в НКВД с новым ходатайством о регистрации Священного Синода, определив и временный состав его до избрания постоянного Синода на Всероссийском Соборе: Патриарх Тихон – председатель, Нижегородский митрополит Сергий (Страгородский), Уральский митрополит Тихон (Оболенский), Тверской митрополит Серафим (Александров), Крутицкий митрополит Петр (Полянский), Херсонский епископ Прокопий (Титов), временно управлявший Самарской епархией епископ Мелитопольский Сергий (Зверев). Но ходатайство это не было удовлетворено. Зато в ОГПУ заведено было тогда новое дело против Патриарха Тихона, в котором он обвинялся в «составлении сведений о репрессиях, применяемых советской властью по отношению к церковникам, используя сведения из недостаточно верных источников, чтобы дискредитировать советскую власть. Преступление Белавина В. И. следствием установлено». Это «Дело № 32 530 по обвинению гражданина Белавина Василия Ивановича по 59, 73 статьям УК» будет прекращено только 19 июля 1925 г. «ввиду смерти подследственного».

20 марта в клинике Бакуниной Патриарху была произведена стоматологическая операция, которая привела к воспалению десны, глотки и миндалевидной железы. Общее состояние его заметно ухудшилось, но еще 23 марта / 5 апреля, за три дня до своей кончины, он участвовал в хиротонии во епископа Сергия (Никольского) в храме Большого Вознесения на Никитской и произнес напутственное слово. Тем временем Тучков в переговорах с Синодом требовал, чтобы Патриарх издал послание, в котором должен был безоговорочно признать советскую власть и отмежеваться от эмигрантского духовенства, призвав к этому и верующих. В свою очередь, митрополит Петр, возглавлявший церковную сторону в этих переговорах, настаивал на том, чтобы власти юридически оформили положение духовенства, разрешили преподавание Закона Божия и дали согласие на открытие духовной академии. Переговоры были невероятно трудными, был выработан проект воззвания, но уговорить Святейшего Патриарха подписать этот документ оказалось нелегким делом, хотя Тучков с угрозами требовал, чтобы документ был подписан как можно скорее.

В праздник Благовещения тяжело больной Патриарх вынужден был ехать на экстренное заседание Синода по выработке окончательного текста документа. Отредактированный документ митрополит Петр повез Тучкову, а оттуда опять в клинику на Остоженке. Рукой Тучкова в воззвание были внесены поправки и дополнения, неприемлемые для Патриарха. Разговор с митрополитом Петром был мучителен для святителя, и, когда митрополит вышел от больного, ему стало плохо. Около 10 часов вечера Патриарх Тихон попросил келейника Константина Пашкевича помочь ему умыться. Вдруг он пошатнулся, сделав рукой движение как при острой сердечной боли. Келейник предложил поскорее лечь и заснуть. Тогда Патриарх Тихон «очень строгим, серьезным тоном, к которому я не привык,– вспоминал келейник,– сказал: «Теперь я усну... крепко и надолго. Ночь будет длинная, темная-темная». Больной то бредил, то лежал в забытьи. Без четверти двенадцать он открыл глаза и начал креститься: «Слава Тебе, Господи!» – повторил он дважды и поднял руку, чтобы в третий раз осенить себя крестным знамением. Рука бессильно упала»¹⁹¹. Святой Патриарх Тихон отошел ко Господу в Благовещение 1925 г., в 23 часа 45 минут, в Москве, в клинике Бакуниной на Остоженке, на 61 году своей многострадальной и праведной жизни.

* * *

На следующий день тело почившего Патриарха в карете «скорой помощи» в сопровождении митрополита Петра и епископа Можайского Бориса (Рукина) было доставлено в Донской монастырь. Над осиротевшей столицей раздался скорбный колокольный звон, оповещавший православную паству о кончине Святейшего Патриарха.

Посреди собора стоял дубовый гроб, лик усопшего был закрыт воздухом, сверху лежала мантия Патриарха, и всюду великое множество венков. Нужно было по 8–10 часов выстаивать в очереди, которая тянулась на 3 версты, чтобы войти в собор проститься с почившим. За сутки к гробу приходило до ста тысяч человек, и так продолжалось со среды до воскресенья. Торжественные панихиды состоялись во всех православных храмах России и за границей. Заупокойные службы совершили православные Патриархи и предстоятели всех других автокефальных Церквей.

Чин погребения Святейшего Патриарха Тихона совершен был 30 марта (12 апреля), в праздник Входа Господня в Иерусалим. В Донском монастыре собралось не менее трехсот тысяч человек. Отпевание совершали 56 архиереев и до 500 священников, пели хоры Чеснокова и Астафьева. Прощаясь с усопшим Патриархом митрополит Петр сказал: «Трудна была его жизнь. Тяжелый жребий выпал на долю его править Русскою Церковью в такое бурное время. Но он уже отошел ко Господу. Труды и подвиги его закончились... Осиротели мы. Не стало у нас печальника и молитвенника, который для молодых был отцом, для взрослых мудрым наставником и руководителем, а для всех вообще другом... Помолись же, отец наш, за нас, осиротелых... и за Церковь Российскую, столь тобою любимую. Вечная память тебе, закатившееся солнышко Церкви Русской!»¹⁹² В своем прощальном слове митрополит Сергий отметил, что «святительская деятельность» почившего «и до избрания в Патриархи никогда не сопровождалась внешним блеском. Его личность не была заметна. Казалось, что он не имел никаких особенных дарований, которыми мог бы блистать. Как будто даже ничего не делал. Не делал, но его деятельность всегда была плодотворнее по своим результатам; не делал... но при нем какой-то маленький приход превратился в Американскую Православную Церковь. То же было и в Литве, и в Ярославле, где последовательно служил Святейший в сане архиепископа. То же повторилось и в Москве. Казалось, что он ничего не делал, но тот факт, что вы собрались здесь, православные, есть дело рук Святейшего. Он на себе одном нес всю тяжесть Церкви в последние годы. По своему характеру почивший святитель отличался величайшей благожелательностью, незлобивостью и добротой. Он всегда одинаково был верен себе: и на школьной скамье, и на пастырской, архипастырской ниве, вплоть до занятия патриаршего престола. Он имел особенную широту взгляда, способен был понимать каждого и всех простить»¹⁹³.

* * *

Патриарх Тихон (в миру Василий Иванович Белавин) родился 19 января 1865 г. в деревне Клин Торопецкого уезда Псковской епархии в семье священника, который вскоре после рождения сына был переведен в уездный город. С ранних лет отец брал мальчика с собой на службу, и любовь к храму стала неотъемлемой частью его жизни. Образование он получил в духовном училище родного города, затем – Псковская семинария и Петербургская Академия. Скромный, доброжелательный юноша, он снискал привязанность друзей и товарищей по учению. Семинаристы называли его в шутку архиереем, а в академии, словно провидя будущее, студенты прозвали его Патриархом за серьезность и степенность нрава.

В 1888 г. Василий Белавин закончил Академию и был направлен в Псковскую семинарию преподавать догматику, нравственное богословие и французский язык. В 1891 г. молодой учитель принял постриг с именем святителя Тихона Задонского.

Рукоположенный в сан иеромонаха, он через год был назначен инспектором Холмской семинарии и в том же, 1892 г., утвержден ректором семинарии с возведением в сан архимандрита. В Холме, наполовину польском и католическом городе, обстановка для ректора православной семинарии была непростой: часть русского населения оставалась в унии, большим влиянием пользовалась и еврейская община. Архимандрит Тихон был главным помощником местного архиерея; обладая большим тактом, чувством меры и мудростью, он умел, не задевая самолюбия щепетильного польского населения, оставаться непреклонным ревнителем православной веры. Холмские священники полюбили его и часто приглашали служить в свои храмы. По воспоминаниям митрополита Евлогия, «милый и обаятельный, он всюду был желанным гостем, всех располагал к себе, оживлял любое собрание, в его обществе всем было весело, приятно, легко... Он сумел завязать живые и прочные отношения с народом»¹⁹⁴. Из Холма святого Тихона перевели ректором семинарии в Казань, а 4 октября 1897 г. в Александро-Невской лавре состоялась его хиротония во епископа Люблинского, викария Холмской епархии.

В декабре 1898 г. епископ Тихон был назначен на зарубежную Алеутско-Американскую кафедру, которая находилась в Сан-Франциско. На новом поприще он неустанно трудился над укоренением и распространением православия в Америке. При нем сооружено было много новых храмов и на Аляске, и в Канаде, и в Соединенных Штатах. В 1901 г. епископ Тихон совершил закладку кафедрального храма в Нью-Йорке во имя святителя Николая. Через полтора года владыка освятил этот храм. На торжестве освящения он обратился к пастве со словами: «Не забывайте, что вы – род избранный, люди, взятые в удел, дабы возвещать окружающим вас инославным чудный свет православия»¹⁹⁵. При его архипастырском служении в Америке участились присоединения новообращенных из других исповеданий к православной Церкви. Епископ Тихон принял деятельное участие в переводе и издании богослужебных книг на английском языке. В Канаде по его ходатайству открылась викарная кафедра.

В 1905 г. святитель Тихон был возведен в сан архиепископа, а через два года после этого переведен на одну из самых почетных в России кафедр – Ярославскую, преемницу древней Ростовской. И в Ярославле он оставался все тем же мудрым, распорядительным, благожелательным архиереем; часто объезжая епархию, совершал службы в приходских и монастырских храмах. Замечания всегда делал мягко и добродушно, часто в шутливой форме, никогда не кричал на подчиненных. Необычной была и простота его домашнего обихода.

В 1913 г. архиепископа Тихона перевели в Литовскую епархию – в Вильно. Обстановка в Литве была подобна той, которую он хорошо знал по Холмщине: влиятельная католическая Церковь и смешанное русско-литовско-польско-еврейское население. В Вильне владыку застала война. По распоряжению Святейшего Синода архиепископ Тихон переехал в Москву, привезя с собой мощи святых Виленских чудотворцев, но вскоре из Москвы перебрался ближе к своей пастве, почти на линию фронта. Он посещал госпитали, служил молебны, исповедовал и причащал раненых, напутствовал умирающих. Его не раз вызывали в Петербург для участия в работе Синода.

После Февральской революции вместе с другими архипастырями архиепископ Тихон был уволен обер-прокурором В. Н. Львовым из Синода. 23 июня 1917 г. святой Тихон был избран волеизъявлением церковного народа на Московскую епархиальную кафедру, после чего Синод удостоил его сана митрополита. Поместный Собор избрал митрополита Тихона своим председателем. Вскоре после этого Божественным Промыслом он был возведен на восстановленный патриарший престол. Первое появление Патриарха Тихона после его интронизации на Соборе, по воспоминаниям свидетелей этого события, явилось высшей точкой в соборных деяниях. Не только поборники патриаршества, но и прежние противники его восстановления приветствовали предстоятеля русской Церкви как своего великого господина и отца.

Большим праздником для православного народа явилась его поездка в Петроград в мае 1918 г. На Московском вокзале народ встречал Патриарха на коленях, и затем народные толпы во главе с духовенством крестным ходом под звон всех петроградских колоколов двинулись к лавре. Патриарх Тихон совершил Божественные литургии в Троицком соборе лавры, в Исаакиевском и Казанском соборах при стечении несметных народных толп. Безмерная любовь православного народа к Патриарху проявилась и в скорбные дни прощания с ним.

* * *

Через неделю после преставления святого Тихона, 15 апреля 1925 г., газета «Известия» напечатала послание, подписанное Патриархом в день его кончины, озаглавив его «предсмертным завещанием Тихона» и сопроводив краткой запиской митрополитов Крутицкого Петра и Уральского Тихона.

Документ этот посвящен теме церковно-государственных отношений:

«В годы великой гражданской разрухи,– говорится в нем,– по воле Божией, без которой в мире ничто не совершается, во главе Русского государства встала советская власть, принявшая на себя тяжелую обязанность – устранение жутких последствий кровопролитной войны и страшного голода. Вступая в управление Русским государствам, представители советской власти еще в январе 1918 г. издали декрет о полной свободе граждан веровать во что угодно и по этой вере жить. Таким образом, принцип свободы совести, провозглашенный Конституцией СССР, обеспечивает всякому религиозному обществу и в том числе и нашей православной Церкви права и возможность жить и вести свои религиозные дела согласно требованиям своей веры, поскольку это не нарушает общественного порядка и прав других граждан. А поэтому мы в свое время в посланиях к архипастырям, к пастырям и пасомым всенародно признали новый порядок вещей и рабоче-крестьянскую власть народов, правительство коей искренне приветствовали.

Пора понять верующим христианскую точку зрения, что судьбы народов от Господа устрояются, и принять все происшедшее как выражение воли Божией... Призываем и церковноприходские общины, и особенно их исполнительные органы не допускать никаких поползновений неблагонамеренных людей в сторону антиправительственной деятельности, не питать надежд на возвращение монархического строя и убедиться в том, что советская власть – действительно народная рабоче-крестьянская власть, а потому прочная и непоколебимая... Деятельность православных общин должна быть направлена не в сторону политиканства, совершенно чуждого Церкви Божией, а на укрепление веры православной, ибо враги святого православия – сектанты, католики, протестанты, обновленцы, безбожники и им подобные – стремятся использовать всякий момент в жизни Православной Церкви во вред ей... Не благо принес Церкви и народу так называемый Карловацкий Собор, осуждение коего мы снова подтверждаем и считаем нужным твердо и определенно заявить, что всякие в этом роде попытки впредь вызовут с нашей стороны крайние меры, вплоть до запрещения священнослужения и предания суду Собора. Во избежание тяжких кар мы призываем находящихся за границей архипастырей и пастырей прекратить свою политическую с врагами нашего народа деятельность и иметь мужество вернуться на родину и сказать правду о себе и Церкви Божией... Мы объявляем за ложь и соблазн все измышления о несвободе нашей, поскольку нет на земле власти, которая могла бы связать нашу святительскую совесть и наше патриаршее слово... Призывая на архипастырей, пастырей и верных нам чад благословение Божие, молим вас со спокойной совестью, без боязни погрешить против святой веры, подчиниться советской власти не за страх, а за совесть, памятуя слова апостола: Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога,– существующие же власти от Бога установлены (Рим. 13. 1). Вместе с этим, мы выражаем твердую уверенность, что установка чистых, искренних отношений побудит нашу власть относиться к нам с полным доверием, даст нам возможность преподать детям наших пасомых Закон Божий, иметь богословские школы для подготовки пастырей, издавать в защиту православной веры книги и журналы»¹⁹⁶.

В церковном народе этот документ, названный «Завещанием» Патриарха, вызвал много недоумений и толков. Высказывались даже сомнения в его подлинности, авторами называли Тучкова с помощниками. До сих пор некоторые церковные публицисты и историки отвергают принадлежность его Патриарху Тихону. Их версия происхождения документа такова: проект послания с внесенными в него поправками Тучкова митрополит Петр передал Патриарху Тихону в день его кончины с тем, чтобы тот подписал его. Но, несмотря ни на какие уговоры, Святейший своей подписи на этой бумаге не поставил. Тучков же взял и напечатал документ в уверенности, что митрополит Петр не станет протестовать против фальшивки, зная, что в этом случае его ждет суровая расправа. Митрополит Петр не отважился публично разоблачить мошенника не из страха за себя, а по соображениям заботы о благе Церкви.

Но эта гипотеза неубедительна, главный ее аргумент представляется весьма наивным. Заключается он в том, что Патриарх при жизни никогда не проявлял ни малейшего сочувствия советской власти, что из бесед с ним было ясно, что он считает эту власть чуждой народу. С завещанием сопоставлять надо, разумеется, не то, что Патриарх говорил собеседникам с глазу на глаз, а его публичные послания и воззвания. Ничего решительно нового в этом завещании, в сравнении с другими документами, изданными Патриархом после 1923 г. об отношениях Церкви и государства, нет. Утверждения же, что прежде Патриарх ни единым словом не высказывал осуждения заграничным иерархам (такое утверждение делает протопресвитер Василий Виноградов¹⁹⁷) вовсе неосновательно. Карловацкий Собор и карловацких архиереев Патриарх Тихон осуждал и до 1923 г., даже до своего заключения под стражу.

Весомее другой, часто высказываемый довод против подлинности «Завещания» – отсутствие каких бы то ни было ссылок на него в «Декларации» митрополита Сергия, изданной в 1927 г., где, казалось бы, весьма уместно было на него сослаться, хотя бы по явному сходству мыслей, выраженных в «Завещании» и «Декларации». Но, возможно, непопулярность этого документа среди церковного народа побудила митрополита Сергия отказаться от столь на первый взгляд легкого и надежного обоснования своей позиции положениями, выраженными в «Завещании» глубоко чтимого народом усопшего Патриарха.

Наконец, один из самых острых доводов авторов, считающих «Завещание» подделкой Тучкова, заключается в указании на небывалый титул, выставленный в его заголовке: «Божиею милостию, Тихон, Патриарх Московский и всея Российския Церкви» вместо «всея России». Несомненно, это было ошибкой не работников известинской типографии, а скорее, редакции «Известий» или даже самого Тучкова.

Очень может быть, что «Завещание» украшают не только вставки, которые с болью в сердце приняты были Патриархом, но и те, что Тучков самочинно внес, когда документ был уже подписан. Но уверения митрополитов Петра, Тихона и Серафима в подлинности документа, отсутствие каких бы то ни было протестов со стороны митрополита Петра как преемника почившего Патриарха против публикации его в том виде, в каком документ помещен в газете, заставляют думать, что эти возможные вставки не меняют существенно содержания документа.

Авторы, опровергающие подлинность документа, ссылаются еще и на то обстоятельство, что «Завещание» не было оглашено на совещании российского епископата в день погребения Патриарха, когда вскрыто и зачитано было его распоряжение о преемнике Местоблюстителе. Существует версия, объясняющая это упущение митрополита Петра, которая еще больше запутывает дело и дает дополнительный аргумент тем, кто ошибочно оспаривает подлинность «Завещания». Посетив Москву, митрополит Елевферий (Богоявленский) беседовал с митрополитом Тверским Серафимом (Александровым) о происхождении «Завещания» Патриарха Тихона и изложил факты, ставшие ему известными, в книге «Неделя в Патриархии»¹⁹⁸ так: митрополит Петр при последнем посещении Святейшего Патриарха получил от него два пакета. Один он вскрыл, а другой по случайности забыл посмотреть. Но спустя некоторое время после погребения Патриарха пакет был нечаянно обнаружен митрополитом Петром, вскрыт и найденный документ немедленно предъявлен Тучкову, а тот предложил напечатать его в «Известиях». Это объяснение, основанное на странной забывчивости митрополита Петра, как справедливо полагает протопресвитер Василий Виноградов, «натянуто, маловразумительно и похоже на сказку». Митрополит Серафим запутывал дело для того, чтобы скрыть непосредственное участие в создании и публикации этого документа вездесущего Тучкова, который, кстати, узнав о кончине Патриарха, в восторге потирал руки и приговаривал: «Хороший был старик! Надо похоронить его поторжественнее». Отвлекаясь от вопроса о подлинности «Завещания», необходимо подчеркнуть, что издание его было чуть ли не единственной возможностью улучшить условия существования Церкви в Советском государстве. Святейший Патриарх Тихон не захотел и не смог устраниться от неблагодарных трудов по выработке такой линии Церкви в отношениях с враждебной ей государственной властью, которая помогла ей выжить.