Протоиерей Виктор Петрович Гурьев о своем происхождении оставил следующую собственноручную запись в перешедшей к нему по наследству родовой Библии Елизаветинского издания. «Я, протоиерей, Московского уезда, Покровской, села Покровского, на Филях, церкви, Виктор Гурьев, от покойной моей бабушки, вдовы протоиерея Хотькова монастыря, Пелагеи Ивановны Гурьевой, умершей в 1862 году 86 лет, о начале рода моего и происхождении фамилии Гурьевых слышал следующее:

Мой прапрадед, родоначальник фамилии Гурьевых, был сельский священник Владимирской епархии (уезда и села не помню) Гурий Дмитрич: от него и пошла, по его имени фамилия Гурьевых.

У Гурия Дмитрича был сын Дмитрий Гурыч, также сельский священник Владимирской епархии.

У Дмитрия Гурыча был сын Лев Дмитрич, тоже сельский священник Владимирской епархии.

У Льва Дмитрича был сын Иоанн Львович Гурьев, мой родной дед, умерший 80 лет от роду, в 1850 году, заштатным протоиереем Хотькова монастыря.

У Иоанна Львовича был сын Петр Иванович Гурьев, родившийся в 1813 году и умерший в 1869 году 18 декабря, священником Московской, Иоанна-Предтеченской, на Земляном Валу, церкви.

От Петра Ивановича родился я, Виктор Гурьев, 1842 года ноября 9 дня.

Отец Виктора Петровича был человеком крупных от природы способностей и с философским направлением мышления. Он прекрасно знал немецкий, латинский, греческий и еврейский языки и был лектором греческого языка в духовной семинарии «с особенным усердием и благопоспешностью», как сказано в его аттестате. Петр Иванович был близок с ученым богословским миром и в его доме постоянно бывали выдающиеся ученые богословы, которые весьма уважали его. Как человек, он был очень простой и добрый, как отец – крайне строгий. После Петра Ивановича осталась солидная библиотека из книг преимущественно на немецком языке.

Родиной протоиерея Виктора Петровича было подмосковное село Останкино, в котором священствовал его отец и где он провел свои детские годы. С переходом отца В. П-ча в Москву, он поступает в духовное училище в Донском монастыре. Здесь ему пришлось познакомиться и вынести суровый режим школы того времени, в которой царила бедность детей духовенства, крайняя строгость, телесные наказания, о которых даже в старости он не мог вспоминать без содрогания. Едва ли не единственным отдыхом для ребенка была рыбная ловля, которой он занимался вместе со своими братьями в свободное от занятий время. Занятий же было очень много, начиная с сентября и кончая июнем следующего года, за исключением Рождественских и Пасхальных вакаций, и каждый день, «приходилось, – как вспоминал покойный, – вставать в 6 часов и возвращаться в 4 часа домой».

По окончании училища, В.П. поступает в Московскую Духовную Семинарию, где жизнь приходилось вести не менее тяжелую, чем в училище. Это объясняется, главным образом, тем, что его отец, обремененный большой семьей, не имел возможности содержать детей своих в достатке.

Обучаясь в семинарии, В.П. живет то у отца, то у родственников, то у студентов, переписывая им лекции и тем получая себе скудный заработок. Юноша впечатлительный, экспансивный, он то увлекается наукой, то поддается увлечениям школьного возраста, то присматривается к жизни общества, которое просыпалось тогда к великой реформе раскрепощения и доживало тяжести дореформенной жизни со всеми ее недостатками. Вот в такой-то обстановке и вырабатывалась личность Виктора Петровича.

Прошли школьные годы. В 1862 году В.П. кончил семинарию. Настало время вступить в жизнь. Осенью в том же году он вместе с отцом своим едет в село Ильинское, Клинского уезда, где знакомится со своей будущей супругой Марией Афанасьевной. Покойный не мог без улыбки рассказывать об этой поездке к своей невесте в занятом у товарища сюртуке и с такими же часами. Недолго продолжались хлопоты об определении В. П-ча на место священника села Ильинского – Толбузина.

9-го ноября, в день его рождения, митрополит Филарет на его прошении наложил резолюцию: «окончить дело производством и дозволить вступить в брак». Итак, ровно девятнадцати лет В. П-ч назначается сельским священником. Прожив свои молодые годы в городе, совершенно незнакомый с жизнью деревенской глуши, он, естественно, первое время испугался этой новой жизни, но, по мере знакомства с жизнью деревни, его робость к ней проходила, и он так привязался к деревне, что не мог оставить ее до конца своей жизни.

В.П., обладая светлым умом, жадно начал изучать деревенскую жизнь. Присматриваясь к темной крестьянской среде, он нашел в ней девственную почву и избрал ее той нивой, на которой он стала сеять разумное, доброе, вечное…

Религиозно настроенный по своему воспитанию, находясь в непосредственной близости к природе, в соседстве с очагом веры – Иосифовым монастырем, он развил это настроение в себе до экстаза.

Он полюбил природу, наблюдал ее жизнь, понимал ее…

«С природой одной он жизнью дышал, ручья разумел лепетанье.

И говор древесных листов понимал и чувствовал трав прозябанье.

Была ему звездная книга ясна…».

Этой природой он вдохновлялся. Из нее он брал лучшее и блестящие уроки для своих прихожан, и даже порою, свои переживания среди этой природы он запечатлевал в поэтической форме.

Священник «милостью Божьей», – он отдает всего себя Богу; пастырь, – он несет свое простое задушевное понятное народу слово своим детям духовным; учитель, - он везде вносит свет; человек, – с чуткой, благородной, отзывчивой душой, – он быстро привязывает к себе своих прихожан.

В храме он не пропускает ни одного богослужения, чтобы не преподать своим прихожанам поучения; ведет внебогослужебные собеседования с прихожанами, среди которых было много старообрядцев. Постом он трижды в день беседовал с прихожанами. Летом он вел беседы вне храма в церковной ограде, зимой – в храме.

Чем более он полагал трудов на дело проповеди и просвещения, тем более просыпалось стремление деревни к свету. Ему приходится читать, толковать, рассказывать прихожанам, собравшимся для этого у него в «горнице»; забрав связку книг, он отправляется по деревням своего прихода и учит. Учил всегда и везде и, наконец, задумал построить школу. Дело это было чрезвычайно трудное, особенно по тому времени, ибо ни у него самого, ни у его прихожан не было на это средств, а последних еще нужно было убедить в пользе существования школы. Однако, несмотря на все препятствия, В.П. принялся за дело. В своем саду он отвел землю под школу, отдал для нее лес, который ему давался из казны, пошел по добрым людям и стал собирать средства на школу. В одной из многочисленных записных книжек, которые он озаглавливал: «беспамятному на память» мы находим, так сказать, отчет по этому делу: «на училище собраны деньги: деревни Лелявина Андрей Сергеев – 25 коп., Ефим Григорьев – 50 коп., сельца Аннино рядовой Т. Стефанов – 20 коп., от крестьян сельца Колпаково 5 р.» и т.д. Нашлись два жертвователя, давшие на школу по 50 р. Набрав этими грошами около 200 р. и добавив к ним из своего ничтожного дохода (300 р. в год) остальное, ему удалось поставит школу. Но и открыв школу, он встретился с целым рядом затруднений, ибо некому и не по чему было учить. В.П. сумел выйти и из этого затруднения: все ведение учебного дела он взял на себя, сам законоучительствовал, учительствовал и написал для этой школы прекрасный учебник по закону Божьему, который там и остался навсегда. На помощь себе он отыскал крестьянина, обученного им же грамоте, и поставил его учителем своей школы. Разумеется, этого учителя также приходилось Виктору Петровичу учить. Этому учителю из своих средств он платил 36 руб. в год жалованья… Так выросла первая школа в округе.

Учитывая труды В.П-ча по проповедничеству и учительству в с. Ильинском, невольно удивляешься могучей энергии, но еще более приходится удивляться, когда мы вспомним о другой стороне его служения. Как священник, он должен был обслуживать духовно-религиозные нужды 14 деревень и 15-го села его прихода. Исправление каждой требы, а их было крайне много, было трудно уже потому, что сообщение с деревнями прихода большую часть года было сопряжено с едва одолимыми препятствиями. В дождливое ли лето, глухой ли осенью, ранней ли весной при бездорожье и распутицах священника приглашают напутствовать умирающего, окрестить ли младенца и т.д., и он ехал исполнять свой долг. По рассказам близко знавших его, на Пасху, на 2-й день ее, отслужив в 4 часа утра литургию, он уезжал верхом на лошади в приход, где приходилось иногда служить по 20 молебнов в одной избе, и возвращался домой лишь в субботу. То же было и на Рождество.

Отдавая все силы служению Церкви и приходу, ему почти не оставалось времени для личной жизни, для забот о нарождающейся семье. Через семь лет священства у В.П-ча умирает отец, и ему приходится принять участие в содержании и устройстве своих братьев и сестер. Получая ничтожное вознаграждение за свои труды, он, однако, находит возможность поддерживать и сирот.

По праздникам в его горнице собираются нищие, и его супруга М.А. кормит их.

Прошло 12 лет такой жизни. В 1875 г. он переходит в другой приход – село Люберцы. Здесь мы видим ту же деятельность о. Виктора в храме и земской школе, которую он открыл. Но в этом приходе он прослужил всего один год и был переведен на новое место служения, в подмосковное село Покровское-Фили, где и священствовал до конца дней своих.

В своем новом приходе В.П. не порвал связи с детьми своими духовными по с. Ильинскому до конца жизни.

Труды В.П-ча в селе Ильинском-Толбузине и с. Люберцах отмечены следующими официальными наградами: в 1871 г. он награжден набедренником, за собеседования с прихожанами и детьми их; в 1873 году ему объявлена благодарность высокопреосвященного Иннокентия, Митрополита Московского, и в 1875 году, за ревностные труды по должности наставника в сельской школе, ему преподано благословение Святейшего Синода.

С переходом на Фили, начинается новый этап его жизни. Сюда он явился уже умудренный четырнадцатилетним опытом, свои недюжинные силы он научился прилагать к деятельности с меньшей затратой энергии, но с достижением более плодотворных результатов. Его деятельность здесь принимает общественный характер, не ограничивающийся узкими рамками прихода; здесь же начинается его богословско-литературная деятельность.

Приход Покровской, на Филях, церкви хотя и деревенский, имел совершенно иные черты, нежели приходы его первоначального служения. По объему он гораздо меньше, – в нем лишь две деревни Фили и Шелепиха. Население прихода, находящегося вблизи Москвы, всего в 2-3 верстах от нее, со значительным фабричным элементом, не носит уже того характера темноты, в которую В.П. попал в с. Ильинском. В летние месяцы это одна из лучших тогда дачных местностей, любимая москвичами, полная исторических воспоминаний. Красив, может быть, единственный в своем роде, в России, храм, в котором В. П-чу предстояло служить 34 года; недаром он в истории русского искусства назван «волшебной грезой».

В этом чудном храме, среди новых людей и начал В.П. свою деятельность на Филях. 25-го марта 1876 года о.Виктор служит здесь первую литургию и произносит свою первую проповедь, и в продолжении 34 лет его проповеднический голос не умолкает. Каждый праздник он проповедует, учит правде Божьей, учит жить. Его проповеднический талант привлекает к себе много слушателей. Его слушают не только прихожане Филей, но приезжают слушать и из соседних приходов. Его с одинаковым интересом слушают и крестьянин, и фабричный рабочий, и дачник-аристократ, взрослые и дети. Проповеди его были всем понятны, всегда самостоятельны и оригинальны.

В конце 70-х годов со своими поучениями В.П. выступил на литературном поприще, начав их печатать в духовном журнале «Душеполезное Чтение», и одновременно с этим он начал собирать свои проповеди для его «Пролога в поучениях» и «Четии Минеи в поучениях». На это дело у него уходило все свободное время от прихода и педагогических трудов. Эта деятельность и создала ему имя, почему мы и остановимся на этом предмете подробно несколько позднее.

Священствуя и проповедуя, В.П. уделял немало труда и на педагогическую деятельность. Так, с 1879 года по 1890 год он законоучительствовал, не получая никакого вознаграждения за свой труд, в Шелепихинской земской школе; с 1891 г. по 1906 г. в Покровском церковно-приходском приюте, также без всякого вознаграждения; с 1887 – 1897 г. учительствовал и законоучительствовал в Покровской церковно-приходской школе. Названные школы были открыты с его поступлением на Фили, при его ближайшем участии и в значительной степени держались его опытом. Педагогическая деятельность В.П-ча не ограничивалась рамками законоучительства в школе: как опытного педагога его приглашают в 1885 г. представительствовать от духовенства в Московский уездный училищный совет, где ему открылось широкое поле педагогической деятельности, о которой ниже мы скажем подробно. К этому мы прибавим лишь, что, кроме работы в области просвещения при помощи школы, В.П. принимает близкое участие в такой деятельности и другим путем, а именно при помощи устройства публичных чтений в г. Москве, будучи в 1881 г. избран членом-сотрудником комиссии по устройству этих чтений. Благодаря такому широкому опыту в народном образовании, его приглашают законоучительствовать в частные дома и не только на Филях, но и в Москву. В продолжении 11 лет В.П. законоучительствует на Филях в 3-х школах и в нескольких частных домах.

Выдающаяся деятельность В. П-ча, как священника, проповедника и педагога, выдвинула его из среди своих собратий по священству. Он приобретает любовь и уважение среди духовенства благочиния, избирается духовником духовенства в 1881 г. и состоит в этой должности до 1906 г.

Дабы понять, сколько В.П. трудился, возьмем обычный его рабочий день: богослужение, требы в приходе, уроки в трех школах, – а сколько сгорит сил на каждом уроке в классе, – возвратясь с уроков из школы, он уезжает на частные уроки, возвратясь с них, он пишет проповеди. Не забудем, что, как член Училищного Совета, он в треть учебного года ревизировал по 10-20 школ в уезде. А праздники? – Работа усугубляется, ибо ему по 3, по 4 дня приходится ходить по приходу со святыней и часто в ужасную погоду. Для выполнения такой сложной работы нужны были крепкие физические и духовные силы; заурядный человек скоро надломился бы от этой работы.

9-го ноября 1887 г. исполняется 25 лет церковно-общественной деятельности В.П-ча. Это – его праздник, это этап в его жизни, на котором мы и остановимся. Друзья покойного и те круги общества, в которых он вращался и трудился, собрались к нему, чтобы, подведя итоги его трудам за четверть века, выразить ему свою признательность и благодарность. Вот что повествуют нам об этом моменте жизни В. П-ча современные ему газеты: «Московские Церковные Ведомости», «Гражданин», «Московский Листок», «Русский Курьер» и др. Почтить юбиляра в этот день к нему собрались: епископ Дмитровский Мисаил, – присутствие которого, отмечает газета, является такой наградой, которой из сельских иереев о. Гурьев удостоился первый; представители благочиния, в котором В.П. служил, представители от Московского уездного училищного совета – граф М.С. Ланской, председатель Московской уездной земской управы М.Д. Пфейфер, И.И. Кристи, г. Бабановский, попечитель школы В.Н.Гирш, инспектора народных училищ А.П.Смирнов и И.Ю.Некрасов; представители общества хоругвеносцев, прихожане, дачники, почитатели и ученики. Большинство из этих представителей почтили юбиляра поднесением икон. На торжестве было произнесено много речей, содержание которых вращалось около очерченной нами деятельности В. П-ча. Особенного внимания заслуживает речь инспектора народных училищ г. Некрасова – «о русском священнике», тронувшая всех, по замечанию газеты, до слез, в которой он охарактеризовал личность В. П-ча, как исключительно талантливого педагога. Обрисовывая деятельность юбиляра, «Гражданин», между прочим, останавливается на том влиянии, которое имел В.П. на людей посторонних его приходу: «дачники все лето также пользуются поучениями о. Гурьева, и до того ценят его высоко-нравственный строй и истинно-христианскую проповедь, что выбирают его себе духовником и законоучителем для своих детей, живя зимой в Москве». «Вы для нас второе солнце нравственное, к которому мы летом приезжаем согреваться», – высказал в своей поздравительной речи один из дачников.

В ответ на все эти приветствия В.П. произнес прекрасную речь, в которой сказались все те черты, которые особенно характерно отражались в его благородной личности. В.П. часто говаривал: «нет большего порока, как неблагодарность». Это был его принцип. Благодарностью он и начал свою речь, положив в её основание заповедь Апостола: «непрестанно молитесь, о всем благодарите» (1 Cол. 5:17, 18). «Эта мысль, изложенная в заповеди апостольской, за последнее время, как-то невольно преследовала меня, сказал между прочим В.П., и невольно заставляла постоянно на себе останавливаться». Да, засвидетельствуем и мы, что эта мысль постоянно преследовала его, ею он жил и не мог жить без неё. Вознеся Богу благодарение за все милости, ниспосланные ему от Него, – он благодарил далее всех тех, кто собрался к нему на его праздник выразить ему свои признательные чувства.

Другой чертой характера В.П-ча было сознание, и притом слишком преувеличенное, своих слабостей, вследствие чего он не придавал значения своим исключительным трудам, на которые он смотрел как на свой долг, и сколько бы он ни трудился, он подозревал в людях неудовлетворенность и недовольство им. Эта черта проходит красной нитью и в его речи. Он спрашивает собравшихся почтить его: «да за что же?» И не найдя «за что» его благодарят, он весь успех своего служения объяснил исключительно добрыми нравственными качествами тех людей, ради которых он трудился. И так поставил дело, что получилось впечатление, что не его собрались чествовать, а он собрал около себя всех, чтобы почтить их.

Труды В.П-ча к этому времени официально были отмечены такими наградами: в 1878 г. он был награжден скуфьею; в 1882 г. преподано благословение Святейшего Синода уже в 3-й раз; в 1883 г. награжден камилавкою, в 1888 г. – золотым наперсным крестом, а в следующем году ему разрешено носить драгоценный, осыпанный алмазами, крест, поднесенный прихожанами.

Миновало четверть века идейного священства В.П-ча. Годы текли, деятельность все возрастала и возрастала. В 1889 г. выходит первое издание его «Пролога в поучениях», которых он пережил четыре, и пятое издание начало печататься пред его кончиной. Он работает над новым сборником поучений: «Четии-Минеи в поучениях на каждый день года». Этот труд Виктора Петровича издан в 4-х солидных томах. Затем он пишет «Поучения по руководству житий подвижниц восточной Церкви»; за ними – «Поучения по руководству Афонского патерика».

В 1895 г. Виктор Петрович избирается, как представитель от духовенства, штатным членом Московского уездного училищного совета, в следующем году назначается Председателем Совета Московского уездного отделения Кирилло-Мефодиевского Братства. Таким образом, он совмещает обязанности по ведению народного образования в Московском уезда в школах всех типов: и в земских, и фабричных, и церковно-приходских. Явление это крайне редкое, особенно за последнее время, когда школы различных типов стали, к сожалению, в ущерб народному образованию, противополагать одну другой…

Не оставляет Виктор Петрович и частных уроков, продолжая учить детей в лучших домах. Нечего и говорить, что ни одно праздничное богослужение он не пропускает, чтобы не сказать поучения народу.

В годы, о которых мы только что говорили, в истории прихода на Филях было несколько событий, о которых считаем долгом, хотя мимоходом, упомянуть. Так, в 1887 г. на Филях была заложена, построена и освящена так называемая «Кутузовская изба», на месте исторической избы, сгоревшей в 1868 г., в которой происходил в 1812 г. военный совет, решивший участь Москвы. На торжествах, по поводу открытия этой избы-богадельни для инвалидов, Виктор Петрович своим художественным словом разъяснил пред «гражданами города Москвы» значение событий, связанных с этим историческим местом. Речи, произнесенные им при этих торжествах, совсем не похожи на те простые поучения, которые он предлагал своей деревенской аудитории. Здесь мы видим изысканный, изящный слог, глубокое знание истории, тонкий анализ, умение понимать своих слушателей.

Как священник он не пропускает представившегося случая извлечь из воспоминаемых событий нравственный урок. «Все великие эпохи, говорил он, пережитые или переживаемые народами, все равно, будь они бедственны или радостны, – всегда оставляют после себя известный след и всегда дают тот или иной нравственный урок, как и самим тем, которые переживают их, так равно и поколениям следующим».

Видя Промысел Божий в судьбах России в период Отечественной войны, он с удивительной силой и красочностью, свойственной его проповедническому таланту, обрисовывая события 1812-го года, дает наставление слушателем о памятовании – о руце Божьей и кончает так свою речь: «Граждане! Когда Наполеон с этого места в первый раз увидел Москву, то, говорят, воскликнул: «ах, вот он, этот знаменитый город!» Что же бы он воскликнул теперь, через 75 лет, если бы увидел ее, как царицу, всю в золоте, всю одеянну и преиспещренну, как невесту, украшенную своему жениху? Конечно, может быть, и он тут понял бы, что бессилен человек что-либо созидать или разрушать, что все во всемогущей руце Божьей и что верующих в Бога никакая сила не победить, ни поработить не может. А в этом последнем, что мы именно верующие, в этом убедили бы его эти сотни глав златых церквей московских и сияющие на них знамения Сына человеческого!»

Но мало сказать, что речи, произнесенные при Кутузовских торжествах красивы, они заключают в себе нечто несравненно большее. Освятив избу-памятник, Виктор Петрович в слове своем высказал, проникая своим острым взором в будущее, следующее: «я верую, твердо надеюсь, что некогда и крест Господень воссияет здесь, и зерно ваше (устроителей памятника) в древо ветвистое возрастет и плод мног принесет». Да, Виктор Петрович не ошибся. Прошло 25 лет, и он сам был свидетелем того, что при избе-богадельне воздвигается храм-часовня, но он не дожил, чтобы увидеть воздвигнутый на этом храме крест… Этот крест воздвигнут лишь теперь после его кончины.

13 июня 1893 года Покровская, что на Филях, церковь праздновала свой двухсотлетний юбилей.

Было большое торжество. В.П. принимал живое участие в этом торжестве. Своим талантливым словом он освятил собравшимся на торжества значение празднуемого события и, представив в речи историю храма, он не забывает извлечь из нее урок для постоянных посетителей этого храма, в котором они возносят свои молитвы Отцу Небесному.

Речь эта, по отзывам печати, была исключительной силы. Но В.П. сделал по поводу этих торжеств на Филях нечто большее. Он написал «Историко-статистическое описание Московского уезда, Покровской, села Покровского, на Филях, церкви», собрав в этой книге самые подробные сведения, относящиеся к истории села Покровского – Филей, что было делом весьма трудным, если мы примем во внимание скудность исторических сведений, относящихся к этому крохотному клочку земли русской.

1-го мая 1898 года праздновала свой двадцатипятилетний юбилей лечебница в селе Покровском. Опять В.П. спешит по этому поводу со словом благодарности к Отцу Небесному, вложившему душу устроителя этого дома милосердия добрую мысль – подать руку помощи страждущему человечеству, спешит со словом ободрения и утешения к трудящимся на этом тягостном поприще, где каждый шаг сопровождается созерцанием страданий и ран человеческих.

Уже из этих немногих примеров видно, как чутко В.П. относился своей благородной душой ко всему, что дорого его сердцу. Все, что напоминало о созидающей руце Божьей в делах человеческих, он спешил отметить и запечатлеть в душах своих детей духовных.

Прослужив 25 лет на Филях, отдавая все силы делу своего призвания, В.П. в 1901 г. доживает до нового праздника, который устроили ему дети его духовные. В Благовещение Пресвятой Богородицы прихожане собрались почтить четвертьвековое служение В. П-ча при Покровской, на Филях, церкви. Они благодарят его за понесенные ради них труды и выражают ему свою признательность поднесением святых икон. В. П-ч сердечно отзывается на это торжество; он отвечает им словом, и в этом слове мы находим новые черты, отразившиеся на духовном облике его. Он уже не тот вечно бодрый, живой и энергичный труженик, каким мы видели его ранее, – он успел утомиться; наступила пора, когда он у детей своих духовных просит снисходительного отношения к его ослабевшим силам… Вот что, между прочим, он сказал в своей произнесенной тогда речи: …«Еще…прошу потерпеть на мне, ибо крепость моя оскудела, сила и здоровье оставляют меня, кости ноют, члены дрожат. Голова убеляется сединами, лицо бледнеет и кроется морщинами, руки слабнут, ноги подгибаются, и весь стан мой клонится к земле, откуда взят я и куда пойду. Что же остается делать? Остается просить у вас терпения. Раз, к одному старцу – архипастырю явились прихожане с просьбой уволить от них также старца – священника. «Владыка святый, говорили они, священник у нас настолько стар, что никуда не годится: дайте нам молодого». Владыка с грустью посмотрел на них и сказал: «ну за что же старца гнать? Долго терпели, а уж немного-то потерпите; за это и Господь вашим грехам потерпит». Прихожане со словами владыки согласились, а вскоре и слова архипастыря сбылись; старец – священник скоро скончался. Прихожане же после смерти старца своего, рады были тому, что они послушались совета Владыки. И вот, как они потерпели на своем священнике, так потерпите и вы на мне многогрешном. И за это Господь воздаст вам вместо временных – вечная, вместо земных – небесная и сделает вас наследниками Царствия Своего.

В заключение, мне остается у всех вас попросить прощения. Но перед этим скажу вот что: сколько я ни вдумывался в самого себя, я всегда приходил к убеждению, что намеренно я не оскорблял никогда и никого, но или по немощи, или по горячности, или, наконец, иногда по болезненному своему состоянию, конечно, когда кого и оскорбил. В этом последнем прошу простить меня. Итак, снизойдите к моим немощам и простите меня грешного в том, если когда я согрешил пред вами словом, делом, помышлением. Благодатью же Своею Бог да простит и помилует всех нас».

К юбилейному торжеству, устроенному В.П-чу прихожанами, присоединяется несколько позднее благодарный детский лепет – особенно тронувший его: дети, – дачники, – приюта при Старо-Екатерининской больнице, уезжая с дачи подносят ему адрес: «Дорогой батюшка, В.П-ч! При расставании нашем с Вами, мы не можем не выразить Вам нашего детского чувства признательности за Ваши добрые поучения, которые мы каждый праздник слышали от Вас во время Божественной литургии в Покровском храме. Поучения Ваши глубоко запали в нашу детскую душу, и на много лет они останутся нам памятны и дороги, и мы при каждом воспоминании о них, будем в наших молитвах поминать Вас и молиться за Вас, как доброго батюшку»… Добрый батюшка благодарит детишек за то наслаждение, которое они доставляли ему своим детским пением в церкви. Проходит еще одно лето, и дети эти опять благодарят батюшку за его поучения и за его ласки.

Такая признательность его детей духовных давала ему новые силы и бодрость для дальнейшей деятельности. К этому времени, как мы только что могли убедиться из слов самого же В. П-ча, его силы надломились. Надвигающаяся старость, и все чаще и чаще появляющиеся болезни начали ослаблять его, но он все же продолжал трудиться.

В 1902 году В.П-ч назначается благочинным. Эта должность, хотя и почетная, но не нравилась ему, как отнимавшая у него силы на мелкую канцелярскую работу и административный надзор за вверенными ему причтами, что было совсем не в его духе и характере. Прослужив в этой должности четыре года, он отказывается от нее. «Благочинными нужно, говаривал В.П-ч, назначать не нас – стариков, а молодых. Какие мы благочинные!».

В письме к сыну по поводу этой должности он писал: «как ты думаешь, чего в последнее время, в маленьком сельском благочинии, стоят отчеты? Всех донесений, с вложенными в них деньгами и ведомостями я отослал 46 штук, да и еще сейчас на столе лежит много всякой тли» (13 янв.1905г.). «После сдачи отчетов, думал поуспокоиться и заняться своими делами; не тут-то было! Из Консистории и их разных учреждений завалили разными указами, предписаниями, актами, бланками и пр.» (Февр.14, 1905 г.).

По оставлении этой должности, он избирается снова духовником духовенства и состоит таковым до выхода за штат. Отказавшись от председательства в Московском уездном Отделении Кирилло-Мефодиевского Братства, он избирается пожизненным почетным членом этого Отделения. От законоучительства в школах он уже отказался ранее - лет десять. Так мы видим, что время, уносившее силы В.П-ча, заставляло его отрываться и от любимых занятий.

Единственно, от чего он не отказался до самой своей смерти, – это от литературных трудов. Он пишет «Поучения по руководству жития преп. Серафима Саровского», дополняет новыми поучениями и исправляет свой «Пролог», пишет «Поучения по руководству Киево-Печерского Патерика», составляет «Поучения по руководству жития преподобного Иоасофа, архиепископа Белгородского, которые только что появились в печати. Собирается и еще писать, но – увы – обрывается на полуслове… Об этом мы скажем ниже.

Перечисленные нами труды Виктора Петровича, относящиеся к последнему времени его служения, официально отмечены следующими наградами: в 1896 г. он награжден орденом святой Анны 3-й степени; в 1900 г. – возведен в сан протоиерея; в следующем году награжден Библиею от Святейшего Синода; в следующем году – денежной наградой от Святейшего Синода; в 1904 г. награжден орденом св.Анны II-й степени, и последней наградой был орден св. Владимира IV степени.

Последовательно, год за годом сколько было возможно, мы проследили деятельность Виктора Петровича в храме, в школе, в приходе, в литературе и в обществе.

Уже из простого представленного нами перечисления трудов покойного можно видеть, сколько сил, энергии, сколько душевных и телесных терзаний нужно было перенести, чтобы осуществить ту массу дел, которую выполнил в своей жизни Виктор Петрович.

А сколько сил он положил для семьи? Об этом мы доселе умалчивали, но впереди мы постараемся не обойти и этого. Все это, взятое вместе, надламывало силы Виктора Петровича, да и годы давали себя чувствовать: глаза слепли, произведенные над ними операции мало помогали, ноги отказывались ходить, а голова страдала от переутомления. Так, в 1906 году он писал:… «относительно все слава Богу. Глаза, ноги, желудок пусть управляются сами собою, как хотят…Пока силы есть, кое-как служу, а там, что Бог даст. Вижу, что из семьи вычеркиваюсь, но убежден, конечно, что так и должно быть. Похорони меня по христианскому обряду и – аминь!»

Сознавая все это, В.П., наконец, решил уйти от служения своего за штат. Это произошло 14 сентября 1910 г. Каждый год, в продолжение 34 лет, в Воздвижение Креста Господня покойный служил последнюю Литургию в «верхней церкви», после чего богослужение совершалось уже всю зиму в «нижней церкви». Но в это Воздвижение Креста Господня он совершил в Покровской церкви последнюю Литургию в своей жизни. Он убрался с поля…

Знавшие об этом прихожане переполнили храм, чтобы вознести со своим любимым пастырем последнюю молитву. Богослужение носило какой-то необычный характер для этого храма. Все было проникнуто какой-то грустной торжественностью, серьезностью, глубокой думой…, здесь самая личность старца-пастыря была проповедью…

Литургия кончилась…

Прихожане плотнее направились к амвону, чтобы выслушать последнее слово их батюшки.

Вот что он им сказал:

«Настало время по старости и болезни, расстаться мне с вами, дети мои и братие. Господь Иисус Христос, отходя из сей жизни, прощался на тайной вечери с учениками Своими и тем самым показал пример, как должно расставаться. Расставаясь с вами, я, как христианин, должен взять Христа в пример, ибо так сказал Он о Себе: «Я дал вам пример, чтобы и вы делали то же, что Я сделал вам».

Расставаясь со святыми Апостолами, Господь Иисус Христос говорил им: «мир Мой оставляю вам, мир Мой даю вам». Взявши Христа в пример, и я говорю вам: дети, уже не долго мне быть с вами! Мир Божий оставляю вам, мир Божий даю вам! Да будут, поэтому, пусть те же отношения, какие вы имели со мной и ко мне, мир, согласие и любовь у вас и с пастырями, которых Господь Бог послал вам вместо меня. Каждого пастыря православного поставляет Сам Бог; посему любите и остающихся теперь после меня пастырей и повинуйтесь им, как отцам духовным не токмо за гнев, но и за совесть. А затем, и меня грешного простите, и я искренне прошу прощения у всех. Простите меня те, кого ввел в соблазн словом праздным или поступком, несвойственным сану иерейскому. Простите, если кого оскорбил делом, словом, помыслом, онеправдовал или изобидел, забудьте о тех огорчениях, какие, может быть, приходилось испытать кому от меня. Простите Господа ради, велевшего прощать до седмижды седмидесяти раз. Да не зайдет солнце во гневе вашем». Простите и за то, что, хотя и по необоснованности, оставляю вас, хотя должен был бы и самую душу положить за вас! Если же меня кто оскорбил, или изобидел, или зла не меня помыслил, все от всего сердца прощаю и благословляю, и от Господа прошу, чтобы Он их простил, дал бы им благоденствие, во всем благопоспешение, спасение их душ и да сохранил бы Он, милосердный Господь, на многие и многие лета.

Затем, дай Бог, чтобы и храм сей процветал в долготу дней, чтобы никогда не оскудевали в нем средства к его благолепию, чтобы он особенно в воскресные и праздничные дни наполнялся вами, чтобы обильная благодать Божья изливалась в сем храме на всех и низводила на служащих дух служения, на чтущих и поющих дух страха Божьего и разумения, на предстоящих и молящихся дух любви к Богу, дух пламенной молитвы и страха Божьего.

Примите, братия, с любовью сии слова от бывшего вашего пастыря. Для меня не будет больших утешения и радости, как видеть и слышать, что чада его пребывают в молитве, истине и любви. Я всегда буду поминать вас в молитвах своих и прошу вас не прерывать со мною молитвенного общения. Заключу мое прощальное слово к вам наставлением апостольским: «Что только истинно, что честно, что справедливо, что чисто, что любезно, что достославно, что – только добродетель и похвала, о том помышляйте» (Фил. VI, 8). «Сие все у вас да будет с любовью» (1 Кор. XVI, 14). Радуйтесь, усовершайтесь, будьте единомысленны, мирны, и Бог любви и мира да будет с вами» (2 Кор. XIII, 11). «Сам Христос да утвердит, да укрепит, да облагодатствует вас. Тому слава и держава во веки веков. Аминь».

После этой речи он благословил детей своих духовных образом Благовещения Пресвятой Богородицы. В ответ на прощальный привет, к Виктору Петровичу обратились с ответным словом причт и прихожане.

Речи, полные чувства глубокой искренности и признательности, обрисовавшие личность покойного, как исключительного, самоотверженного во имя своей духовной семьи труженика, прерывались рыданиями. Крайне тяжело было видеть слезы бывшего ученика Виктора Петровича, а теперь взрослого семьянина, представителя крестьянского общества; также грустны были слезы сослуживцев…

Приняв эти прощальные приветствия, Виктор Петрович, в ответ на них, завещал своей духовной семье, им крещенной, возращенной, воспитанной, благословленной в жизнь: «Живите, дети мои, просто – проживете лет со сто!»

Извинившись, что его утомление не позволяет ему еще и еще побеседовать в последний раз со своими детьми, удалился в алтарь, где, поцеловав святыни его, которым он служил всю жизнь, разоблачился. Но народ не отходил от амвона. Он как-то не верил, не хотел верить происходящему. Вот, наконец, выходит своей старческой походкой Виктор Петрович. Народ не пускает его, целует его, целует руки, рясу… слышны рыдания. Дети, женщины, взрослые и старцы – все рыдали. Момент был необычайного подъема. Момент, который не многим достается в жизни. Чувства, накопившиеся за долгую совместную жизнь, нашли здесь свое разрешение. «Дедушка» – Виктор Петрович долго крепился. Но не выдержал: рыдали дети, зарыдал и старец. В общей массе были слышны отдельные слова: «батюшка! Дорогой наш!» Батюшка в последний раз наглядывался в своем храме на своих детей духовных: называл отдельные имена, вспоминал, как он крестил, учил их, вывел в люди…

Наконец, он вышел из своего любимого храма. Затрезвонили колокола, и батюшка уехал навсегда от своей духовной семьи, предварительно разделив с ней «чем Бог послал» хлеб-соль в своем доме… Напутствуя отца духовного, духовные дети поднесли В-ру П-чу несколько святых икон и ценных подарков.

Несколько позже к о. протоиерею с хлебом-солью собралась проститься другая духовная семья - духовенство благочиния, в котором он много лет состоял духовником. Вот что они сказали ему, когда он уже жил в покое:

«Досточтимый отец наш духовный, протоиерей Виктор Петрович! Мы, дети Ваши духовные, священно-церковно-служители благочиния V-го округа Московского уезда, глубоко сожалея, что Вы, по болезненному своему состоянию, оставили должность нашего духовника, – позволяем себе, в подносимом адресе, – выразить Вам свои чувства глубокой признательности и сердечной благодарности за Ваши долголетние для нас труды по означенной должности.

Прослуживши Церкви Божьей около полувека, Вы как достойнейший ее служитель и ревностный проповедник слова Божьего, снискали достойную оценку трудам своим от высшей власти и уважение и почетное имя среди духовенства Московской епархии.

Можем ли мы, служители и дети Ваши духовные, при прощании с Вами, не преклониться пред Вами еще раз и не сказать свое сердечное, давно и много раз заслуженное спасибо, Вам , пастырю доброму, душу свою полагающему за други своя?

Последние 25 лет служения своего при Покровской, на Филях, церкви, когда Вы, по общему нашему избранию, состояли духовником нашим, Вы особенно близки и дороги стали нам, являя собою всегда и во всем пример к достойному прохождению великого служения Церкви Божьей.

Мы, как любящие дети, шли к Вам, отцу своему духовному, прося молитв, разрешения от грехов своих и наставлений в жизни духовной, и уходили от Вас примиренные с Богом, со своею совестью, унося мир в душе и твердую веру на благодатную помощь Божью в пастырских трудах своих - и в служении Его Святой Церкви.

Руководимые Вами духовно, мы всегда смело шли к Вам просить в недоуменных случаях пастырской практики советов и указаний, нередко отрывая Вас от дела или лишая необходимого покоя, и Вы, духовный Вождь наш, всегда с чисто-родительскою ласкою и истинно-христианскою любовью принимали нас, наставляя на всякое дело благое.

Таковое Ваше примерное, долголетнее и благополезное среди нас служение Церкви Божьей, – неизгладимо запечатлелось в благодарных умах и сердцах наших, и мы все почтительнейше просим Вас, глубокочтимый и горячо любимый духовный наставник, о. Протоиерей Виктор Петрович, принять от нас этот адрес с выражением самой искренней благодарности сердечной признательности за все то доброе, чистое, святое, чем Вы питали нас в продолжении четверти века.

Добрая память и молитвы о Вас да будут в нас до конца дней нашей жизни.

Не оставьте и нас, отец духовный, в своем уединении, своими молитвами святыми пред единым Пастыреначальником, Господом нашим Иисусом Христом, Который да спасет и сохранит Вас на многие лета». 1910 года. Ноября 8 дня.

В ответ на это приветствие Виктор Петрович произнес своим детям духовным последнюю речь.

Эта была его лебединая песнь. Выслушаем ее.

«Когда в глухую осень, после продолжительной дождливой, мрачной погоды, проглянет неожиданно луч солнца, а за ним настанет и прекрасный, ясный день, тогда мы, как дети любимую мать, встречаем его, и тихая, но глубокая радость наполняет наше сердце. Вот такая-то радость наполняет и мое сердце, дорогие мои дети духовные, теперь, когда я вижу вас посетившими меня при старости и болезни и разделившими со мною мое одиночество; вот теперь я особенно утешаюсь, видя вас у себя. Утешаюсь, ибо я всегда любил вас и люблю. Я всегда любил вас, как пастырей кротких, смиренных как пастырей-труженников, как пастырей-молитвенников.

Я всегда любил вас за вашу простоту Евангельскую, за вашу откровенность, за ваше снисхождение к моим немощам и недостаткам; я всегда утешался вами и всегда радовался вам и за вас. Спасибо же вам за все, и особенно, конечно, за то, что вы сейчас не прерываете духовно-родственного и молитвенного общения со мною и собрались сюда проститься со мною.

Простите же и благословите меня вашими святыми молитвами в путь далекий, неведомый и ведомый, в путь радостный и страшный, в путь к милостивому, но праведному Судии. Простите и благословите!

Со своей же стороны и вас всех прощаю и благословляю и на всех вас призываю воздействующее благословение Божие.

В заключение, от всего сердца прошу всемилостивейшего Господа, да пошлет Он всем вам благоденствие, во всем благопоспешение, спасение ваших душ, и да сохранит вас на многие и многие лета. Аминь!»

Так проводили любимого батюшку прихожане и сослуживцы.

Казалось, что В.П. оставил свой приход по слабости здоровья, более уже не работник, но на деле оказалось не так. – Поселившись на покой, постоянно обогреваемый любовью своих детей и друзей, В.П. продолжал трудиться и здесь, сколько позволяли ему силы, его полуслепые глаза и доживающий организм. Здесь он пишет проповеди в дополнение к поучениям по «Прологу», пишет «Поучения по руководству Киево-Печерского Патерика», «Поучения по руководству жития преподобного Иоасафа Белгородского», начинает новый сборник «Поучений по Добротолюбию», но обрывается…

Все это он написал в продолжение одного года с небольшим. Можно судить, сколько старец трудился на покое, если вычесть время, проведенное им в больнице, и время, прерываемое лечениями.

^ 2. Протоиерей В.П. Гурьев, как проповедник

Из восстановленных нами воспоминаний о светлой личности В-ра П-ча нельзя не заметить, что огромную долю своих трудов он посвятил проповедничеству.

На этой деятельности его мы и считаем долгом остановиться несколько подробнее.

В.П. придавал самое важное значение христианской проповеди священника. Без проповеди он признавал невозможной самую деятельность священника. Проповедничество для него было необходимым условием священства. В его многочисленных рукописях осталась одна, весьма интересная, запись, частью заимствованная из жизнеописания св. Иоанна Златоуста, частью представляющая собственные размышления на тему: «Что нужно для христианского проповедника, чтобы проповедь его имела успех действительный». Так как соображениями, изложенными в этой записи, В.П. очевидно, всегда руководился, как бы программою для своей проповеднической деятельности, и так как запись, сделанная после большого опыта, является поучительной уже сама по себе, то мы и приведем из нее некоторые выдержки.

Прежде всего. Пишет В.П., ни одна проповедь христианского проповедника не может обойтись без приготовления. Довериться случайностям импровизации в таком деле, которое носит название проповедования слова Божьего, было бы грехом пред Богом и неуважением к слушателям и опасностью. Про того же Златоуста говорится, что он, «несмотря на свои многочисленные занятия, всегда тщательно приготовлял свои беседы» (Жизн. Злат., стр.255), что «основным началом и главною силою его бесед было глубокое изучение Свящ. Писания» (стр.252) и что он «иногда начинает свои поучения с осторожностью и боязливостью только вступающего на поприще проповеднического служения» (261-262). Этот пример. Нам кажется, должен устранить всякие возражения против нас, а вместе и указывать проповеднику на необходимость заранее овладеть материалом, о котором он желает рассуждать с церковной кафедры. Да, как мысль художника выясняется и облагораживается, когда с кистью или резцом в руке он преследует идеал, образ которого отражается в его душе, точно также и проповедник христианский лишь усиленным размышлением о намеченном им предмете для проповеди освобождается мало-помалу от предметов сторонних, и пред ним являются образы живые, одушевленные, поражающие и представляющие в своем гармоническом порядке выразительную картину волнующих его, полных веры и любви христианской впечатлений проповеди. Тогда-то он концентрирует их в самом себе, чтобы анализировать их, оттенить, развить, окрасить, отбрасывая все то, что нарушало бы истины веры и оскорбляло вкус»… Затем, указав, что для проповедника, кроме вдохновения, необходимо знание Священного Писания, Виктор Петрович продолжает: «если вдохновение плывет на удачу, оно может блестеть, но оно вовсе не увлекает: убеждать – это значит и чувствовать, и это двойное богатство принадлежит только мужеству. Размышлению и труду. Только он один преодолевает все препятствия, а без него и самый лучший дар слова остается бесплодным. И эта истина всего более должна быть применима к проповедникам христианским».

Далее, проповедник должен быть честным. «Всякая проповедь, нарушающая истину, недостойна истинного проповедника, и потому он, презирая тонкую хитрость, все мирские расчеты, должен оставаться всегда верным слову Божьему, Церкви и совести. И христианскому проповеднику более всего необходимы эти прекрасные качества, и он не был бы достоин своего сана, если бы, воспитанный богословской наукой, просвещенный философией, заранее не принял бы твердого решения повиноваться в церковном слове только своей совести. Да и как иначе? Человек. Призванный к великой чести быть путеводителем на небо, доставлять торжество веры и любви, защищать духовные интересы людей, вверенных ему Самим Богом, должен и в слове как можно выше держать знамя своей чести и быть непоколебимым исповедником своих христианских принципов. Проповедники – пастыри, способные на такой подвиг, окружены ореолом: их поступки вызывают уважение, проповеди – благоговение. Они господствуют над своею паствою и после себя оставляют светлый и плодотворный след, в котором и потомство оценит черты истинного благочестия».

Наконец, необходимым условием успеха проповедничества В.П. признавал проникновение проповедника христианскою любовью. «Только с такой любовью, пишет В.П., он (проповедник) будет в состоянии нежной и твердой рукою зондировать тайные раны сердца, успокаивать муки нередко смущенной совести своих слушателей». Успех проповеди Иоана Златоуста В.П. видел именно в том, что его проповедь, его деятельность в высокой степени были проникнуты любовью.

В заключение В.П. приглашает следовать примеру «Божественного Проповедника Христа и Его Апостолов, покоривших горячим словом проповеди целые страны, и тех величавых проповедников христианства, которые будучи проникнуты им до глубины души, несли одинаково его истины и во дворцы кесарей и в хижины бедняков, которые гибли без счета на крестах и кострах, в когтях диких зверей, но, убежденные в истине своей веры, смело и честно проповедовали ее, не входя в сделку ни со своей совестью, ни с соблазнами мира, и гибли, как ратники великого Христова воинства, покоряя своему Пастыреначальнику и царей и воинов, богатых и убогих»…

Если мы теперь обратимся к непосредственному ознакомлению с проповедническою деятельностью В-ра П-ча, то мы увидим, что он всегда руководился именно изложенными принципами и в значительной степени достиг желаемых результатов, сколько позволяли ему его подготовка богословская и его личные талантливые силы.

Каждая проповедь, написанная Виктором Петровичем, особенно в начале его деятельности, тщательно обрабатывалась. Он готовился к проповеди. Готовился прежде всего вообще к этого рода деятельности изучением образцовых проповедей, изучением деятельности великих проповедников, ораторов, словом, где можно и сколько можно, учился писать и говорить. Прежде чем выступить в печать с проповедью, он, как это видно из его рукописей, делал много попыток, опытов к проповеди. «Каждую проповедь, говаривал В.П., нужно выстрадать», – и это было верно по отношению к его проповедям раннего периода. В последнее же время он успел приобрести техническую сноровку, навык, уверенность в себе и уже писал почти без подготовки, прямо в печать. Нередко он записывал мысли, случайно вдохновлявшие его, открывавшие пред ним Бога. И эти-то случайные отрывочные мысли, с отпечатком поэзии и философского размышления, часто стоят много выше его проповедей, появлявшихся в печати, но это были его личные размышления, не предполагавшиеся для широкого круга читателей.

В.П. добросовестно подготовлялся всегда и к произнесению речи. Его речь была художественно красива, ясна, проста и изящна именно своей простотой.

Он умел увлекать слушателей уже одним внешним произношением ее. В годы расцвета сил он положительно гипнотизировал слушателей, очаровывал их своим словом. И его крупный успех проповеди у слушателей в значительной степени должен быть отнесен к уменью говорить, а это умение приобреталось, повторяем, упорной работой над самим собой.

Что касается двух других качеств проповеди, о которых писал В.П., – честности и любви, то мы можем сказать следующее: в своих проповедях он всегда старался раскрыть пред своими слушателями истину нравственную и религиозную. Только то, в чем сам он был непоколебимо убежден, во что веровал своей светлой душой, только это он и предлагал своим слушателям. И обычным его приемом для раскрытия истины была образность и картинность проповеди. Из числа его многочисленных проповедей мы найдем очень незначительное количество проповедей, в которых не было бы примера. А так как в представлении В-ра П-ча Русь была Святой, как на известной Нестеровской картине, то и примеры он брал из жизнеописаний древних святых, каковые примеры в поучениях, предназначенных исключительно для крестьян, по убеждению покойного, являлись самым простым и легким способом для выяснения истины.

Далее, В.П. истину всегда раскрывал пред слушателями и читателями с любовью, ради любви и самая истина была для него – любовь, любовь к Богу, любовь к ближнему, к кровному, ко врагу, к отечеству, к природе, к тому делу, которому он служил. Если он и брал предметом проповеди обличение зла и пороков, то для того лишь, чтобы с большей силой раскрыть все величие и спасительность путей любви. В одном из писем к своей ученице-инокине он писал: «Лучше язвы друга, чем лобзание врага». Лишь этою мыслью св. Иоанна Златоуста руководился покойный, обличая зло и пороки. Он если кого и бичевал, то только ради любви.

Мы останавливались на проповеднической деятельности Виктора Петровича с точки зрения самого автора и могли убедиться, что те качества, которых желал он от христианской проповеди, нашли свое воплощение и, притом, в значительной степени, в его проповеди. Но эти качества должны быть общими для всякой проповеди и, если мы познакомимся ближе с проповедью протоиерея В.П. Гурьева, то увидим некоторые черты, обрисовывающие индивидуальные особенности проповеднического дара именно Виктора Петровича.

Здесь мы, прежде всего, должны остановиться на форме речи и слога. Какую бы проповедь покойного мы не взяли, всякая из них характерна своей простотой. Эту особенность отметили одинаково все рецензенты его печатных проповеднических трудов, и кажется нам, что это самая крупная заслуга протоиерея В.П. Гурьева в его проповедническо-литературных трудах.

Римляне говорили: «simlex very sigillum» – «простота есть печать истины». Виктор Петрович часто любил повторять мысль великого русского писателя: «умеет говорить тот, кто говорит просто». И это он в высокой степени усвоил себе и воплотил в своей проповеди. В этом же выразилось и понимание им своих слушателей, и тем он приобрел ту способность, которая называется «владеть аудиторией». Благодаря этому же свойству, его проповедь была всем понятна. Кому приходилось выступать в литературе или на кафедре, тот знает, как трудно именно выразить свою мысль просто: для этого нужно много работать над собой, нужно иметь этот дар. Часто случается, что люди ученые, люди, обладающие истиной, не умеют ее раскрыть, ибо можно быть очень ученым и не уметь говорить. Вот почему Гёте сказал: «людей сердит, что истина так проста». Да, можно обладать истиной, но не уметь ее раскрыть, дать форму, и истина остается достоянием ее обладателя.

Вот почему мы особенно подчеркиваем именно эту черту проповеди протоиерея В.П. Гурьева.

Мы сказали, что В. П. умел понимать своих слушателей. Обратимся к его проповеди и посмотрим, насколько это справедливо. Большинство своих поучений он произносил пред крестьянами и, естественно, поучения были приспособлены к их пониманию, к их развитию; но мы сделали бы крупную ошибку, если бы упомянули только о проповедях, предназначенных для деревни. Правда, таких поучений большинство, как это видно из перечисленных нами ранее трудов покойного, но он много, очень много говорил и не для крестьян, а для слушателей, стоящих на очень высоком уровне развития, и тогда его речь носила иной характер. Простота сохранялась всегда, но постановка и разработка вопросов была совершенно иная. Даже если бы мы сравнивали одну и ту же проповедь, произнесенную им в своем Филевском храме летом и зимой, то увидели бы большую разницу и вот почему: зимой его слушали исключительно крестьяне и фабричные рабочие, летом к ним присоединялось много дачников, стоящих выше по своему развитию нежели крестьяне. Протоиерей В.П. Гурьев соответственным образом приспособлял и проповедь. Вот секрет, от которого зависел успех его проповеди в разнообразных кругах слушателей.

Чтобы убедиться в этом, мы приведем несколько примеров.

Виктор Петрович говорит детям:

«Ну, вот, дети, слава Богу, и ученья мы дождались. Да оно и хорошо. Намедни еду я по Москве, то и дело попадаются мальчики и девочки с сумочками, да какие все еще маленькие, чудеса просто, значит и нам пора. Да и как не пора? Ведь без малого четыре месяца погуляли, надо и честь знать. Да и что толку в гулянье-то? От гулливого человека пользы мало. Что он? Ни поговорить хорошо не умеет, ни почитать, а уж счесть или записать что, – и не подходи к нему. А мы, по крайней мере, выучимся всему. Вот посмотрите-ка, в самом деле, на окончивших у нас курс. Как они отвечали на экзамене? Чего не знают? Все знают; вот и вы такими же будете. Верно я говорю. Только, знаете ли что? Тут надо секрет знать; без секрета ничего не поделаешь. А секрет этот очень простой; слушайте я вам открою его»…

Можно ли более просто и умело говорить с детьми?

Теперь приведем несколько поучений, предназначенных для крестьян.

«Как восхитительны первые дни лета! Какой дивной красотой дышит природа, земля стала как бы жилищем отдохновения.

Выходим мы из домов с какой-то робкою радостью; все поражает своим величием, своею красотою; все нас окружающее так прелестно, так гармонично, что внушает нам тихий восторг. Луга покрыты цветами; леса и рощи дышат жизнью и наполнены каким-то неизъяснимым благоуханием. Мы останавливаемся исполненные благоговения ко Творцу, любуемся прекрасными цветами, с наслаждением смотрим на восход солнца и восхищаемся вечернюю зарею, которая обливает все своим пурпуром, как бы желает сделать вечной скоропреходящую красоту лета и весны. О, братие, какое тут пространное поле христианину для чистых, благоговейных размышлений. О, красота! красота небесная, исшедшая из недр Самого Бога, ты вытекаешь из Вечного Источника жизни и поражаешь наши сердца!

Не Сам ли это Предвечный Господь?

Не его ли красота восхищает нас? И природа, раскрывающая свои красоты, не Сам ли Он, являющий нашим взорам, нашему сердцу блаженство под бесчисленными образами! О, Боже наш! Ты видишь наши слезы! Оставь нас проливать их! Может быть, когда-нибудь мы возблагодарим Тебя лучше языком архангелов.

Так, братие, вся природа вещает нам ныне о благости Божьей и вся природа хвалебный глас Творцу благовестит! Все указывает на беспредельную любовь Господа к человеку и все побуждает сего последнего на небо вознестись!

Поймите, что и поднялись горы, чтобы славить Его, воздвигнувшего их, что носятся облака во всем величии Его славы и прославляют Его! Бушуют потоки, как ураганы, низвергаясь в пропасти и тоже славят Его! Все это мы видим, слышим и вместе с ними должны прославлять Его величие; прославлять и вместе любить Его, ибо нам одним Он дал могучую способность понимать величие Своих творений и Своей воли, а все творения, так сказать, священные письмена, начертанные Его рукою для того, чтобы мог читать их один только человек!

Да, братие, не забудем, что Господь дал нам могучий разум, способность мыслить и бессмертную душу, Он наградил нас воображением, которое подобно голубю Ноева ковчега, приносит нам все сокровища природы. Он дал нам веру и она на крыльях, которыми закрываются ангелы в присутствии Предвечного, переносит нас к подножью Его Престола.

Итак, Господь не гнушается обитать в сердце Своего создания и говорить этому творению рук Своих, как всей вселенной: «Да будет свет». Он разгоняет тьму и Он же наполняет Свое создание любовью и светом вечности.

Преклонись же, христианин, в сладком умилении пред дарами благости Божьей, изливаемыми на тебя здесь и имеющими излиться еще более в жизни будущей. Растопчи свою жалкую земную корысть и помни, что жизнь не в том, что червь и тля тлит, не призраках, а в познании Бога и своего высокого назначения, в небесных радостях благородной души, незнакомой угрызению совести. Очисти же свою душу любовью к добру, живи мыслью в небе и, падши в прах пред Господом, восклицай: что есть человек, Господи, яко помниши Его! И – о коль возлюблена селения Твоя, Господи сил! Желает и сканчавается душа моя во дворы Господни. Лучше день един во дворех сих паче тысящ в селениях грешников.[1]

Вот другой пример проповеди протоиерея В.П. Гурьева, заимствованной из его «Пролога в Поучениях».

«Причины духовной в нас лености».

«Раз один пустынник беседовал с братом о пользе душевной. Во время беседы слушавший тяжко задремал, так что и очей поднять не мог. Но когда беседовавший переменил предмет речи и стал празднословить, дремавший тотчас же очнулся, обрадовался и стал слушать празднословие со вниманием. Это краткое сказание мы привели вам, братие, потому, что, по нашему мнению, оно ни к кому так близко не подходит, как именно к нынешним христианам и не к некоторым только, но к весьма многим. В самом деле, посмотрим на себя беспристрастно. Вот наступает праздник Господень; звон церковный зовет в церковь; совесть тоже велит идти туда; но как трудно бывает, например, подняться к заутрене! Все немощи тут поднимутся, и уныние и какое-то недовольство так и гнетут тебя. А скажи, что в это время пир будет там-то: все минуты пересчитаем, как бы только поскорее попасть на него. Лежит на столе Библия и рядом с нею пустая, наполненная негодными баснями книжонка; редко не окажется, что для чтения не предпочтут последнюю первой. Говорят о Боге, о душе, о вечном спасении, - дремлют, скучают, терпеливо ждут окончания разговора; явись же тут какой-нибудь балагур и начни рассказывать небылицы, - все встрепенуться, все обрадуются, все окажут ему величайшее внимание и засыплют похвалами. Но это только капля в море; всех случаев, где мы показываем свое небрежение к Божественному и увлечение мирским и греховным, кажется, и не перечтешь. Что же это значит? Отчего же так?

Нерасположение наше к духовным упражнениям зависит от того, что мы не привыкли к ним. Душа наша так создана, братие, что такую же иметь нужду в каждодневном обновлении сил своих Богомыслием, как и тело в подкреплении себя пищею. А между тем много ли из нас Богомудрствующих. День поглощен делами житейскими, и часть отдыха – заботами о житейском. Размышлениям же о Боге, о душе, о будущей жизни, если когда и предаемся, то большею частью как будто бы самому последнему из своих попечений. А при таком положении вещей, при засоренном житейскими попечениями уме и сердце, можно ли когда сделаться отзывчивым к тому, о чем менее всего думаешь? Но в засоренное русло вода не проникает, а обходит его стороною, и семя, упавшее при пути, на камне и в тернии, не совершает плода. И все духовное – Божественное потому, как чуждое нам, мало находит сочувствия в нашем сердце и вследствие сего сухим и скучным кажется, особенно, если с заботами житейскими соединяется еще пристрастие к земным удовольствиям. Днем мирские расчеты, вечером же надобно отдохнуть на пустых зрелищах или на картах. Посмотрите на людей, стоящих в низкой доле; в будни они работают, – им не до Богомыслия и молитвы, а в праздник опять некогда, ибо нужно прогулять то, что с таким трудом добыто в неделю. Могут ли же быть такие люди внимательными к Божественному, когда оземленили свой ум, низвратили волю, оскотоподобили сердце? Увы, ни собирают, говорит Господь, смокв с терновника и винограда с кустарника (Лук. VI, 44).

Итак, чтобы не скучать Божественным, нужно полюбить Божественное, а чтобы возлюбить оное, для сего, как видите, необходимо приучать себя к молитве и Богомыслию, чаще возносить сердце свое туда, куда всем нам указан путь по смерти, где наш Господь, породивший нас Своею честною кровью, и где наше истинное отечество. Вместе же с сим не будем подавлять себя житейскими заботами, не будем предаваться безвременно, хотя бы и невинным, удовольствиям, ибо все это суть только призраки, а не действительное благо. Аминь.[2]

Только что приведенное нами поучение Виктора Петровича, случайно взятое из его «Пролога», является типичным поучением по отношению ко всем его поучениям, заключающимся и в других сборниках его поучений: «Четии Минеи в поучениях», Поучения по руководству «Афонского» и «Печерского Патериков», Житий святых: «Серафима Саровского» и «Иоасафа Белгородского» и др. Во всех этих поучениях простой, ясный язык, одинаковое построение: в начале излагается событие из жизни того или иного святого, а затем из него делается религиозный или нравственный вывод. В некоторых же поучениях, наоборот, сперва ставится какой-либо вопрос из нравственной жизни верующего, или указывается какое-либо затруднение, встречающееся в жизни человека, а, затем, приводится пример, как в подобного рода случаях поступали святые. В конце тех и других поучений выводится наставление для руководства в духовной жизни.

Этого рода проповеди Виктора Петровича были излюбленными у крестьян, которые всегда с большой охотой шли послушать его. Но, как видно из сообщений сельских священников, и не только непосредственные слушатели, крестьяне любили эти поучения, но и вообще все те, которым приходилось слышать эти проповеди от своих пастырей, заимствовавших поучения из названных трудов В-ра П-ча. Эти сборники поучений покойного переведены и на некоторые инородческие языки.

«Главною заботою нашею, пишет о. протоиерей в предисловии к его «Четии – Минеям», при составлении последних поучений, – было то, чтобы они были доступны понятию простого народа и, через приведенные в них примеры из житий святых, послужили народу на пользу в его религиозно-нравственном развитии и преуспеянии». «А эти примеры, как говорит В.П. в предисловии к своему «Прологу», приняты им в проповеди потому, что «нет добродетели, которую бы святые не украсили себя, нет подвига, которого бы не совершили, и что, после слова Божия, мы нигде не найдем лучших уроков ко спасению, кроме жизни их.

И вот, все это и побудило нас воспользоваться таковыми уроками из Пролога, и сии уроки предложить вниманию вашему, читатели благочестивые, с целью утвердить вас в вере, укрепить в надежде и соделать совершенными в любви».

Какое значение простоте поучения предавал В.П., видно из следующего поучения на 13 ноября, заимствованного нами из «Пролога».

«Простота проповеди».

«Тем из вас, которые навыкли чтению Божественных книг, я особенно часто напоминаю, чтобы вы, по возможности, и простецам, ищущим спасения, прочитывали хоть немного от Писания о потребном к животу и благочестию. Но, к сожалению, от читающих нередко слышу о слушателях их отзывы неутешительные. «По твоему совету и читаем приходящим к нам от Божественного, говорят они, да ничего не понимаем. Как тут быть?»

Братие, читающие и учащие! Как мне рассудить вас с вашими слушателями? К ним ли обратиться со внушением, чтобы были внимательны?, Но, ведь, в невнимании, кажется, обличать их нельзя; ибо, если бы не хотели внимать, то сами добровольно они и не пошли бы к вам. Ведь их никто не тянет.

Вас ли упрекнуть? Но боюсь оскорбить вас. Во всяком, однако, случае, зная, что приятнее язвы друга, нежели лобзание врага, надеюсь, что вы без обиды выслушаете от меня следующее.

Неуспех вашего учения зависит от вас самих; ибо справедливо ли требовать от ваших слушателей, чтобы они сразу понимали все читаемое вами так же ясно, как понимаете вы? Можно ли вам судить о них по самим себе? Не забудьте, что вы достигли духовной зрелости, а они младенцы; вы имеете от Бога, может быть, пять талантов, а они – один; вы сильны, а они немощны. Как же вы хотите сравнить их с собою? Подумайте, взрослый человек может переварить и твердую пищу, а младенец не может. Значит, и нужно вам поступать с вашими слушателями, как с младенцами. Говорите им самое простое, что вы знаете от Божественного, читайте им вразумительное, и, поверьте, они поймут вас. После, когда под вашим руководством они будут восходить от силы в силу, тогда, конечно, познакомить их и с более трудным, и тогда увидите, что и трудное им будет доступно»…

Вот чем объясняется простота проповеди протоиерея В.П. Гурьева. Его слушатели – жители деревни, он сельский священник. И он понял свое назначение, научился говорить с крестьянином его языком и всегда достигал цели: его поучениями руководились люди в жизни. В этом свойстве его проповеднического таланта и заключается главный успех его литературно-проповеднической деятельности.

Мы уже не раз упоминали, что В.П. умел говорить не только для крестьян, но и слушателей с высоким развитием. Ему приходилось говорить пред очень разнообразным составом слушателей, и по различным случаям: то он выступает в общине «Утоли моя печали», то на съезде, то говорит чудную речь по поводу смерти генерала М.Д. Скобелева, по поводу освобождения крестьян, при открытии гинекологического института, на земских съездах, при гробе выдающихся лиц и т.д. Все проповеди и речи этого рода блестящи по своему языку.

Приведем один такой пример такой проповеди.

«Многие из людей богатых мне часто жаловались на страшную тоску, постоянно снедающую их сердца. Я сначала недоумевал, какая бы могла быть причина ее? Казалось, у жаловавшихся все было: и золото, и серебро, и богатое платье, и высокое положение в свете, и счастье семейное, и удача во всем. Откуда же быть тоске? Разгадка, однако, скоро нашлась. Все жаловавшиеся были люди скупые и среди удовольствий, в чаду обаянья мирской суеты они не знали людских страданий и трудов, они не знали мук разбитого сердца, не знали слез, которые постоянно и именно из-за них текли у бедных. Они знали одних себя, и вот за это наказание постигло их, и напала на них тоска, которая, мне кажется, есть не более как позднее раскаяние. В самом деле, тоскующий богач, подумай, не был ли ты убийцей многих и не из-за них ли страдаешь?

Вот толпа несчастных, которые трудились ради твоих уборов и причудливых мод.

Посмотри, как ввалилась их иссохшая грудь, какая бледность на их впалых щеках, как болят их затекшие пальцы, как покрыты их веки на опухших глазах! Посмотри, какая нищета и грязь окружают их, какие на них отрепья, как все меркнет перед ними, как сжимает боль подобно тискам их голову.

Осмотрись же, не от тебя ли они страдают?

Не шили ли они в одно и тоже время и одною иглою тебе платье, а себе саван? Вникал ли ты хоть изредка в те беспрестанные лишения и нужды, которые гнели их безотрадную жизнь! Смущали ли тебя их горе, болезни, нужда и печали? Отер ли ты хоть одну из слез, которые надрывали их грудь? Не являл ли ты в отношении к ним жестокость и жестокость беспощадную? Сознайся же, не правда ли все это?

И если правда, оставь жалобы на тоску, а лучше лечи ее обращением к состраданию, переменою холодности на горячую любовь к несчастным, жестокости на милосердии.

Вот много раз тащились пред тобою бедный калека, несчастный слепец, нищий без крова старик. Вот болезненно отдавался в ушах твоих плач овдовевшей жены, крик голодного младенца. После Бога, они на тебя лишь возлагали всю свою надежду. – Оправдалась ли она? Пошел ли от тебя голодный с пищею, нагой с одеждою, бескровный был ли введен под кров твой? Нет? Так подумай же, не печальные ли взоры этих страдальцев пробудили в тебе тоску и укоры. Не орошенный ли слезою лик их грызет твое сердце? Не просительный ли взгляд их копьем тебе пронзает сердце? Вглядись пристальнее, не тут ли кроется причина твоей тоски?

Но, братие, и всех нас иногда постигает эта неприятная гостья. Поэтому и все мы должны оглянуться на себя и подумать: не в том ли причина ее, что мы доселе беспечно шли по земному пути, не видя страданье людей? Да, очень может быть, что и мы многих свели в могилу только своею холодностью. Тут, томимая нищетою, гибла целая семья, а мы равнодушно, беспечно проходили мимо нее. Нам питьем, может быть, служили ценные вина, а многим лишь гнилая вода. Наш стол всегда наполняли и рыба, и мясо, и дичь, и плоды, но мы не хотели видеть страданья народа, который среди бедствий голодных лет сидел, по нескольку дней не имея куска хлеба. Мы, люди знатные, ходили всегда в пышных нарядах, нас покрывали бархат и шелк и шубы дорогих мехов; а там, позади нас на морозе дрожала нагота и одним рубищем прикрывала свои дрожащие члены.

Итак, братие, очень легко нам избежать гнетущей нас тоски и исцелить ее, стоит только наперед исцелить все эти страданья, все эти раны и нужды. Конечно, вы мне, может быть, скажете: мы в душе никогда не питали желания творить зло; но, братие, этого мало: не забывайте, что и тот не меньше злодея преступен, кто любви и добру недоступен. Аминь».

Из только что приведенного примера видно, что о. протоиерей умел говорить не только, как он любил выражаться «мужицкие проповеди», но и проповеди для слушателей с высшим развитием. Правда простота речи сохранена и здесь, но строй проповеди и ее разработка совершенно иные. Проповедей в подобном духе В.П. написал немного. Это были попытки, от которых, к сожалению, он отказался, ибо считал себя сельским священником и проповедником только для крестьян.

Мы отметили одну черту, характеризующую проповедь В-ра П-ча, простоту ее. Другой чертой его проповеди была – краткость. Он очень редко писал и говорил длинные поучения. Большинство поучений покойного сжаты, порою речь его отрывиста. Предмет проповеди всегда ясно определен в заглавии проповеди, например: Грех осуждать ближних», «Позднее раскаяние», «Против страха смерти» т.д. Форма речи всегда живая и, как мы отметили образная.

Мы ознакомились с проповеднической деятельностью В-ра П-ча. Мы видели, что всегда и везде он считал своим проповедническим долгом преподавать своей пастве уроки о том, как и чем нужно жить, ради чего жить. И эта его миссия в деревне увенчалась полным успехом. В одном из своих поучений и сам В.П. с большим удовольствием отметил, что его проповедь не проходит бесплодной, он сам видел плоды своих трудов. Он говорил: «радуюсь, что не напрасно трудился, не напрасно бросал семена свои, а сеял в землю тучную и способную к произрастанию плода». За тем, отдав благодарность за это своим детям духовным, о. протоиерей наставлял их, чтобы они продолжали идти «от силы к силе, от добродетели к добродетели».

В.П. отметил в своем поучении лишь результаты религиозно-нравственного воспитания; мы, со своей стороны, можем отметить и другую сторону его плодотворной работы. Он полвека учил, и что же мы видим? Мы видим, что в приходах, где он служил, почти не случилось ни одного преступления, а если таковые и бывали, то крайне редко, - может быть 5-6 за 48 лет его служения, и притом лишь среди пришлого элемента прихода, а не среди его детей духовных.

С другой стороны, покойный в своем первом приходе, в с. Ильинском, за 12 лет своего священства, успел многих старообрядцев обратить в православие.

В обыденной жизни, как нам приходилось наблюдать, прихожане всегда руководились поучениями В-ра П-ча: «Так батюшка не велел», «Вот что батюшка говорил», – приходилось нам слышать от его детей духовных. Ко всему этому, при учете результатов деятельности покойного, как законоучителя в самом широком смысле слова, мы не можем сказать того, что вообще этого рода труд не поддается учету, и мы вполне согласны с свящ. I.П. Успенским, сказавшим в своем надгробном слове, что «здесь иногда можно любоваться поразительным явлением. Проходят годы, иногда десятки лет после того, как посеяно было доброе семя, и всходов его как-будто не видно совсем, а бурями житейскими рассеяны и самые зародыши его, но вот перед помутившимся сознанием и истерзанным сердцем всплывают ранние образы, будят затерявшуюся было душу и спасают ее. То взошло доброе семя, десятки лет тому назад посеянное». Более плодотворных результатов от деятельности сельского священника не остается желать.

В самом последнем перед кончиною письме к сыну Виктор Петрович писал: «Я совсем кончил Пролог, над которым работал с промежутками 33 года по числу лет земной жизни Спасителя. Это тоже составило для меня большой праздник. Книга выйдет пребольшая. Советуют мне послать ее на Макарьевскую премию, но до этого еще далеко. Приедешь, там переговорим».

К сожалению, приехать пришлось, хотя и вскоре после этого письма, но уже к умирающему, к переходящему в потусторонний мир… Отметим здесь, что это замечание относится к Прологу пятого издания.

^ 3. Педагогическая деятельность Протоиерея В.П.Гурьева

Мы ознакомились с проповедническо-литературными трудами Виктора Петровича и, сколько было возможно, останавливались на подробном ознакомлении с их характером. Теперь мы считаем долгом остановиться на его трудах по народному образованию.

Выше мы отмечали, что В.П. придавал громадное значение просветительской деятельности священника в приходе. Где он не появлялся в приходе - появлялась и школа. Устройство школы, как мы видели, стоило ему очень больших хлопот, но еще более он положил трудов на ведение учебного дела в школе. Это объясняется тем, что дело народного просвещения он любил всей душой и отдавал ему все свои силы, любил он и детей и умел понимать душу ребенка.

Во всех школах - в Ильинском, в Люберцах, в трех школах на Филях он законоучительствовал и учительствовал много лет. Это дало ему большой опыт и сделало его, благодаря его личным способностям, лучшим законоучителем. Впоследствии он много лет стоял во главе школьного дела в уезде, часто указывая путь этому делу.

Что же касается методов и педагогических взглядов, которых держался Виктор Петрович в своей деятельности, то мы видим, что обучение детей он никогда не вел по учебникам и придавал им очень небольшое значение. Он учил со слов, беседовал, рассказывал детям предмет программы. Конечно, такое ведение дела – крайне трудная задача, которая далеко не по плечу рядовому учителю. Однако, такой метод преподавания, при умении В-ра П-ча рассказывать интересно и картинно, приводил к несравненно лучшим результатам, нежели преподавание по учебникам. Дети всегда были внимательны и с интересом относились к преподаваемым предметам. Громадное значение предавал покойный и дисциплине в школе. Он был очень строгим законоучителем, но никогда не наказывал, а если и допускал наказание, то лишь в виде самого редкого исключения. Как и чем он достигал строжайшей дисциплины в классе, сказать очень трудно, это его секрет, и эту дисциплину он умел соблюсти не только в сельской школе, но и на частных уроках. «У меня, бывало, говаривал В.П., муха в классе пролетит – слышно». И это совершенно верно. Благодаря умелому ведению дела, он достигал поразительных успехов и не только от способных детей, но и от малоуспевающих, на которых он обращал особенно серьезное внимание.

Но не легко давались ему эти успехи в школе. Сколько энергии и сил сгорало у В-ра П-ча в классе - ему одному известно… Благодаря своей экспансивной, нервной натуре, он мучился за каждый неуспех, оплошность ребенка. Каждый час, проведенный в классе, отнимает у учителя массу сил, здоровья, – вот почему мы и не встречаем долголетних учителей, – а В.П. десятки лет проводил в школе и, при том, по 5-6 и более часов ежедневно.

Упомянем, что открытие школы и начало учения покойный всегда начинал речью, в коей обращался к устроителям школы – со словом благодарности, так – к родителям и детям – со словом о необходимости и целях обучения. Таких речей мы находим в его «рабочих книгах» очень много. Приведем один пример его речи, сказанной при открытии школы имени покойного Министра Народного Просвещения Н.П. Бололепова в с. Покровском на Филях.

«Хорошо сделала раба Божья Екатерина[3] , построивши школу при храме. Хорошо потому, что всякая школа должна быть не просто школою, а прежде всего школою благочестия. А благочестие прививается детям не только словом и примером учащих их, но и внешними предметами священными, которые они видят. Представьте себе здесь: пойдет ребенок в школу мимо церкви, помолится; взглянет из школы на церковь, – тоже; выйдет из школы, опять перед ним церковь, и он еще помолится. И вот, незаметно для него самого, в сердце его зародится искра любви к Богу, и за его любовь, конечно, и Господь воздаст ему любовью и сделает его со временем чадом святыни, любви и благословения. И это так и должно быть. Где воспитывалась Пресвятая Богородица? При церкви. Где училась большая часть наших истинно-православных русских – тоже при церквах и монастырях, где они и жили и дышали Божественным, и через это воспитали в себе и веру в Бога крепкую, и любовь к нему пламенную, и надежду неизменную.

А поэтому, повторяю, хорошо сделала раба Божья Екатерина, устроивши школу при церкви. Но этого мало: еще более хорошо она сделала и потому, что устроила школу в месте, удаленном от молвы и шума мирского, относительно говоря, как бы в пустыне. Подумайте, что, например, делается в центрах больших и шумных? Что ребенок, идя в школу, слышит и видит там? Не оскверняется ли, почти на каждом шагу, и слух его, и воображение от того, что он слышит и видит? И вот от этого видения и слушания, несомненно, остается в душе его и гибельный для него, дурной, греховный след.

А здесь? Здесь на пути, уединенном в школу и из школы, все будет напоминать ему о любви и благости Божьей и возносить его чистое сердце к Богу. Пойдет он зимой, а белый, чистый снег напомнит ему, что и сам он должен быть чистым душою и непорочным сердцем, пойдет весной, летом и осенью местами, где если не всегда цветы, то всегда зелень; и это невольно наведет его на мысль, что и он сам должен возрастать в добре, цвести праведностью и созревать в святости. Видите ли же, сколько может получиться и в том добра, что раба Божья Екатерина построила школу вдали от молвы и шума мира сего, в пустыне, в уединении? Но простите меня, братие, что я на сем месте прекращаю речь свою к вам и к детям обращаю ее.

Да, с вами теперь, дети, я хочу говорить и вот что скажу вам.

Я весьма рад, что вы будете ходить в школу мимо зелени и цветов и любоваться ими. Ведь глядеть на них никогда не надоест, а всегда будет для вас весело и приятно. Но знаете ли еще что? Этого еще мало. Мало того, что на цветы, например, вам глядеть будет весело и приятно, но вместе с тем будет и поучительно для вас, ибо цветы всегда могут дать вам добрый и спасительный урок. Может быть вас удивляет это? Не удивляйтесь, ибо такой урок от цветов я от одного мудрого человека сейчас дам вам, и вы убедитесь в истине слов его.

Слушайте же и поучайтесь.

«Одни из цветов белы как первый снег, другие отличаются яркостью своих красок; будьте и вы чисты и светлы душею, как они. Многие из них растут открыто и беспритворно; будьте и просты, откровенны и невинны сердцем. Цветы всегда обращены к небу и клонят свою голову только к солнцу: преклоняйте и вы свою голову на молитву, а душою постоянно взирайте туда, где живет Бог святый и возлюбленный. С неба течет к цветам роса: с неба и к вам притечет благодать Господня, если вы будете ждать ее так же, как цветы ждут росы небесной. И утро и вечер цветы делят свой душистый запах, свою нежную влагу со всеми, кто хочет. Разделяйте и вы свои дарованья, свои труды и пожитки со своими братьями - человеками. Души благие будут беседовать с вашей душою утро и вечер, как ветерки говорят с цветами. Когда вы будете добры и благотворительны, и о ваших делах они скажут доброе слово на небесах перед Господом Богом»[4]…

Так всегда начинал дело в школе Виктор Петрович.

Здесь невольно припоминается нам обращение поэта Некрасова к детям:

«Играйте же, дети! Растите на воле!

На то вам и красное детство дано,

Чтоб вечно любить это скудное поле, Чтоб вечно вам милым казалось оно».

Проходили годы. Выдающаяся деятельность покойного по народному образованию выдвинула его в первые ряды. Его избирают членом Московского Уездного Училищного Совета, где ему вверяют наблюдение за земскими начальными школами Московского уезда и руководство ими; его избирают председателем Уездного Отделения Московского Кирилло-Мефодиевского Братства, и он таким образом становится во главе церковно – школьного дела в Московском уезде.

По этим новым должностям ему приходится еще ближе стать к школе, и работа его усугубляется. Так, когда его назначили в 1895 г. председателем Уездного Отделения Московского Кирилло-Мефодиевского Братства, он писал сыну: «Теперь голова пошла кругом. Сразу такую массу дел навалили, что не поберешь с чего начинать; и дел множество срочных путанных и частью, пожалуй, если не бессмысленных , то по меньшей мере невозможных… Помолись, чтобы Бог дал мне силу хоть чуточку разобраться в ужасной путанице». «Был я 27 сентября вызван на благочиннический съезд в семинарию и там собрал свой съезд и перенес собрание торжественное Кирилло-Мефодиевского Братства… 29 сентября без отдыха – попал на земский Училищный Совет и там получил на ревизию 20 школ»… Много, очень много ему пришлось объездить школ земских, церковно-приходских и фабричных в Московском уезде. В учебный год он объезжал их два – три раза и каждый раз брал до 20 школ! В одном из писем он замечает: «у нас невыносимые жары, и я невыносимо измаялся ездя по школам» (1890 г.)». В другом письме: «У Б… и в школах учу и постоянно в суете; писать в журналы совсем некогда… Мне дали на ревизию 12 школ»… (Дек. 2, 1891 г.). «Экзамены у меня на Шелепихе и у Кузмичева (в фабричной школе) прошли по Закону Божьему весьма благополучно и мой ученик Б. сверх чаяния тоже получил по своему предмету пяток. В уезде пять школ отэкзаменовал, остались две. Л. Ужасно на меня сердится, что ничего не пишу в «Кормчий». А писать положительно не могу, ибо (в Мае 1892 г.) каждый день в суете и утомляюсь настолько, что иной раз просто чумею от усталости». Иногда с отчаяния от переутомления он писал: «хоть бы поскорее выгнали из председателей, совсем измучился»…

Труды его по этим должностям сводились к наблюдению за постановкой учебного дела в школах. Опытной рукой он указывал учителям и учительницам путь, по которому они должны идти. Понимая труд учительский, Виктор Петрович всегда очень снисходительно относился к погрешностям учителей и перед Училищным Советом выставлял труды учителей всегда в лучшем виде, чем это случалось в действительности; если он встречал хорошего деятеля, то спешил поощрить его всячески и ходатайствовать перед Советом о награждении. С горечью относился В.П. к нищете нашей русской школы и где мог, отыскивал помощь.

Дабы не быть голословными в том, что мы только что сказали, приведем несколько выдержек из отчетов, которых сохранилось в черновиках очень много. Эти выдержки подтвердят нами сказанное.

«К-ская школа. Школа эта, бывшая под моим наблюдением и в истекшем (1887 г.) учебном году, как новая, составляла для меня особую заботу. Дело в том, что большая часть мальчиков, поступивших в оную, обучались прежде у грамотеев, и потому г-же учительнице очень трудно было исправить и чтение и почерк учеников. Теперь, слава Богу, г-жа Р., как видно, от сорной травы школу очистила и поставила на прямой путь. Ответы учеников во всех отделениях, хотя были и не блестящи, но, во всяком случае, вполне удовлетворительны»… «Х-ская школа. Устные ответы во всех отделениях по всем предметам были очень хорошие, но диктант в 3 отделении можно отнести только к посредственным… Г-же С. В усердии к делу отказать нельзя, а вместе нельзя также и требовать от нея, чтобы до невозможности запущенная при прежних учителях школа стала сразу блестящей. Должно думать, что к концу года у г-жи С. Все будет хорошо и оставшееся неисправленным исправится»… «И-ская школа. Г.П. несомненно заслуживает награды»… о.законоучитель… «также не должен остаться без награждения»… «С-ская школа. Манкировок от 4 до 6 и реже 8 во всех отделениях в день. Причинами манкировок, кроме болезней и домашних обстоятельств, служит также недостаток в обуви и одежде»… Такого рода замечания о нищете встречаются чуть ли не в каждом отчете. Иногда с глубоким сожалением Виктор Петрович докладывал о разваливающейся школе и о ребятишках, сидящих на уроках в школе в полушубках… С грустью в одном письме он повествует: «Г. наотрез отказался от попечительства в школе и отнимает из под училища дом, чем вся эта иеремиада кончится – не знаю, но только хорошего во всяком случае не будет, ибо придется вместо дворца учить в какой-нибудь курной избе».

С грустью относился он и к участи учащей братии: «вчера была у нас, пишет В.П., Е-на А-на (учительница) и плачет на свою судьбу. С Ш. ее уволили и обещали дать место в Ч.; а на самом деле не дали и заставили бедную обливаться горькими слезами. Теперь я хлопочу за нее и прошу определить ее во В.; не знаю что будет» (Хлопоты его увенчались успехом).

Вот в такой обстановке нужно было ставить на ноги дела народной школы.

Из того, что мы сейчас сказали, видно, что В.П. большую часть своих трудов полагал непосредственно в самую школу. Но в его «рабочих книгах» мы находим указания и другого рода: он не только непосредственно вел дело в школах, но и давал общие руководящие указания, решавшие постановку дела в школах Московского уезда. Так, из записки, читанной им в заседании Московского уездного Учил. Совета 1887 г., видно, что он указывал методы и направление по преподаванию в школах Закона Божия. Признавая современную ему постановку преподавания Закона Божьего недостаточной, он находил причину этого в том, что большинство законоучителей не умеет преподавать Закон Божий. Программы, учебники и объяснительные записки к программам не могут научить преподавать этот предмет, а, между тем, у законоучителей только это и было под руками. По мнению о. протоиерея, испытавшего на себе трудности преподавания, единственным способом научить преподавать являются «не теоретические указания и наставления, а практические уроки на законоучительских съездах опытных руководителей по преподаванию Закона Божия». И далее он объясняет детали своего предложения , которым впоследствии и руководился Совет.

Теперь мы считаем своевременным привести здесь речь В-ра П-ча, сказанную им после педагогического съезда. В ней в высокой степени отобразились педагогические взгляды покойного и те начала, которых он и сам держался и которые проводил в жизнь.

«Слава Богу о всем, говорил в своем завещании святитель Тихон Задонский. Повидавши жизнь во всех ее переломах, он все в своем завещании пересчитал и о всем сказал: слава Богу.

Не думайте, друзья мои, чтобы я это последнее слово святителя я привел вам по окончании нашего съезда зря: нет, я привел его потому, что святитель Тихон – наш родной святитель, был учитель простоты, к которой, после ваших ученых или учебных трудов, как хотите назовите, я и намерен обратить ваше внимание.

Да, но сначала опять скажем, друзья мои, слава Богу о всем. Слава Богу, что вы поучились как учит; слава Богу, что вы ради облегчения своего тяжкого труда поделились мыслями между собою; слава Богу, что вы, наконец, показали друг другу себя и это последнее для молодых людей, каковы вы, дело тоже, пожалуй, Бог знает, и хорошее.

Но мне не до последнего; меня преследует теперь одна цель: именно как бы вам открыть секрет, в котором заключается тайна счастливого учения, как бы раскрыть мою задушевную мысль, что мой метод, та моя тайна, заключается в том, что я прежде и паче всего, после долгих и тяжких трудов, пришел наконец к убеждению, что все наше учебное дело должно быть непременно и паче всего основано на простоте.

Раз студенты Киевской Академии, удивляясь гению своего ректора, великого всероссийского витии, Иннокентия, спросили его: да как же достигнуть подобного? – И он им ответил: прежде и паче всего будьте просты.

Раз к святителю Филарету один епископ, клиент Филарета, представил свою проповедь, проповедь длинную, туманную, запутанную; Филарет сделал резюме такое: ступайте учиться простоте у святителя Тихона Задонского.

Про себя скажу: приползает ко мне раз убогий, безногий крестьянин и говорит: Батюшка, научи меня, как мне хлеб добывать; и я сказал ему – учись. И вот выучился он читать и писать, а когда выучился, я взял его учителем в открытую мною школу, и он на первую же треть показал себя лучшим из всех учителей целого уезда.

Раз, в 1868 году, мы, сельские священники, нас было человек восемь, узнавши, что новый митрополит Иннокентий приехал в Иосифов Волоколамский монастырь, пришли туда, чтобы принять от него благословение. Владыка был настолько любезен, что не только благословил нас, но и разговорился с нами. И в разговоре что же он сказал нам: учите прежде всего детей. Как? Спросили мы: да так, ответил он, как вам Господь на сердце положит.

Но вот и еще секрет: при простоте будьте справедливы. Какое вероломство может быть презреннее того, которое показывает человек, уча крестьянских детей, из которых большая часть при поступлении в школу, не умеет отличить правой руки от левой. Презирайте ради Бога тонкую хитрость и всегда предпочитайте оказаться менее искусным, но всегда быть безусловно правдивым. Хитрость в школе ненавистна, как ближайший вид обмана.

Какое же нам в конце концов вывести заключение из всего вышесказанного? А вот какое: слово бо крестное погибающим убо юродство, а спасаемым нам сила Божья есть. В самом деле, чудная вещь: смеялись над простотою евангельскою и гордый Рим и ученая Греция, а чем кончилось? Тем, что все это и гордое и ученое преклонилось пред простотою, над которой смеялось, и через эту простоту ожил весь мир. Итак, если хотите как следует научить детей, будьте сами как дети»!

В 1896 г. В.П. собрался писать учебник по Закону Божьему, но ему, за недостатком времени, написать такового не удалось. Об этой попытке мы упоминаем потому, что интересна самая мысль предполагавшегося учебника: «уроки должны быть напечатаны на больших печатных листах, которые будут прибиты или расклеены на стенах школы. Каждый урок сначала будет изложен просто, как его передавал законоучитель, а затем в вопросах и ответах для того, чтобы ученики могли и без законоучителя воспроизвести и повторить урок». До такого рода учебников для народной школы додумались лишь в самое последнее время.

Но кроме этой чисто педагогической работы, покойный в Училищном Совете играл и другую роль, роль, если так можно выразиться, миротворца. Во всех столкновениях светской и духовной властей он всегда призывался к посредничеству и его голос уважался. Он умел успокоить стороны, пришедшие между собою в столкновение по тем или другим вопросам. Что же касается недоразумений между учителями и учительницами и законоучителями и попечителями школ, то здесь уже всегда Совет обращался, как там говорили, «к стопам отца Гурьева». В таких случаях он замечательно умел улаживать конфликты, избегая каких бы то ни было репрессий по отношению к спорящим сторонам. В виду такой деятельности В-ра П-ча, его не хотели отпускать и просили Владыку, чтобы он повлиял на него остаться в Совете, особенно потому, что в это время в Совете было много дел спорных, которых здесь никто не мог разобрать. Просил его остаться в Совете и Владыка Митрополит.

Что все это так мы можем убедиться в этом из адресов, поднесенных о. Протоиерею Земским Училищным Советом и Московским Уездным Отделением Кирилло-Мефодиевского Братства.

Так, когда на закате дней своих В.П. отказался от всех педагогических должностей, Училищный Совет в полном составе членов своих собрался к нему в дом, чтобы выразить следующее.

«Глубокоуважаемый Виктор Петрович! После многих лет деятельности Вашей в звании члена Московского Уездного Училищного Совета, Вам, по состоянию здоровья Вашего, пришлось в настоящем году (1906) оставить эту деятельность. Расставаясь с Вами с искреннейшим сожалением, мы, сослуживцы Ваши по Уездному Училищному Совету, считаем священным нашим долгом выразить Вам одушевляющия всех нас чувства живейшего и глубокого уважения, как к Вашей почтенной личности, так и к отменно полезной службе Вашей в звании члена Уездного Училищного Совета, отмеченной истинной и высокой любовью к школьному делу, неподдельною гуманностью, удивительным трудолюбием, мужеством в исполнении долга и неизменным беспристрастием. В справедливом и всеобщем признании за Вами высоких качеств истинного христианина, благороднейшего человека и достойнейшего общественного деятеля Вы несомненно обретете чувство полного нравственного удовлетворения за пройденное Вами с честью поприще; нам же, бывшим сотоварищам Вашим по Совету, остается лишь горячо пожелать, чтобы Господь продлил Вам в полном здоровье и безмятежном спокойствии остаток Вашей светлой и полезной жизни на радость Вашего семейства и всех многочисленных друзей Ваших и почитателей».

Виктор Петрович ответил:

«Благодарю вас, господа, за ваше внимание ко мне и за ваше доброе слово. Оно глубоко отозвалось в моем сердце, как слово, свидетельствующее об искренности вашего расположения ко мне. Конечно, вы видите, что крепость моя во мне оскудела, силы мои ослабли и что все это заставило меня расстаться с близким моему сердцу делом. Понятно, грустно для меня это; но что делать, если болезни и преклонные лета лишили меня возможности долее трудиться. Слава Богу и за то, что нам, старикам, оставлено право жить воспоминаниями о пережитом и в них находить отраду и утешение.

Да, это большое благо. И доказательство сему то, что когда эти воспоминания особенно нужны нам, они тут-то и восстают перед нами и невольно заставляют поделиться ими с людьми, близкими нашему сердцу.

Мне прежде всего приятно было трудиться в Совете потому, что сочлены мои, стоявшие по своему общественному положению несравненно выше меня, никогда не давали мне чувствовать свое превосходство предо мною, относились ко мне лишь как старшие братья к младшему, никогда меня ни в чем не упрекали, в недоумениях помогали мне своими советами и разъяснениями, в моих трудах сколько могли, поощряли меня, не заставляли молчать, когда нужно было говорить, при общем обсуждении дел школьных и вообще блюли со мною единение духа в союзе мира. О всем этом, разумеется, я всегда сохраню в душе благодарную к вам память.

Хорошо, конечно, представлять мне и то, что все, понесенные мною и вами здесь, труды рано или поздно должны принести и свой плод. Да, я верю, что те школы, которые мы посещали, о благоустроении которых мы заботились, воспитают среди народа добрых граждан, разумных отцов и матерей, привьют к народу любовь к труду, строгость нравственности и поселят в нем убеждение, что есть в нем нечто высшее, о чем он должен заботиться гораздо более, чем о своих земных нуждах.

Но самое лучшее из моих воспоминаний, скажу не в похвальбу себе, остается то, что я, право, Бог мне свидетель, особенно любил детей. И из-за этой-то любви у меня никогда не было, да и не могло быть резких отзывов об ответах учеников ни после ревизий, ни после экзаменов. Я к детям никогда не был ни строгим судьею, ни суровым обличителем. Я, к счастью, отлично понимал, что в обращении с детьми, прежде всего, нужны: осторожность, терпение, кротость и благоразумие. И поэтому мне легко было зондировать тайные раны детского сердца и успокаивать иногда муки смущенной детской совести. При любви к детям, для меня довольно было одного слова, одного взгляда, чтобы раскрывать то, что иногда стыд или застенчивость ребенка скрывали от меня. С любовью в сердце, мне часто приходилось вызывать и у тупого ученика улыбку среди слез, а за нею и ответы удовлетворительные. Понятно, все это мне доставляло большую отраду, и дни мои, во время посещения школ, текли мирно.

Не смею более задерживать ваше внимание своею речью. От искреннего сердца приношу вам еще раз мою глубокую благодарность за ваше всегдашнее расположение ко мне и за настоящее выражение мне вашего сочувствия по случаю оставления мною совместных с вами занятий в Совете. Ну, а затем, покройте христианскою любовью мои недостатки, которые, конечно, и проявлялись в моей деятельности. Что делать, всегда errare humanum est. Наконец, прошу поверить мне, что я всегда всем здесь желал добра, старался хранить мир со всеми и неуклонно, как умел, проводил в жизнь детскую начала добра и правды».

Московское Уездное Отделение Кирилло-Мефодиевского Братства выразило свое отношение к Виктору Петровичу, когда исполнилось 10 лет служения его в должности Председателя этого Отделения. Оно, между прочим, в адрес, поднесенном ему, сказало следующее:

…«Начало служения Вашего в должности Председателя совпало со временем начала деятельности самого Отделения, было в такое время, когда оно нуждалось в опытном руководителе, и в лице Вашем Отделение имело опытнейшего руководителя и советника во всех делах его. С изумительною энергиею, непоколебимым терпением и беспримерным усердием Вы начали и продолжали свою деятельность по Отделению и, не смотря на то, что Вы несли и другие сложные и ответственные обязанности, Вы всецело отдали себя служению церковно-приходскому школьному делу. Благодаря Вашим неусыпным заботам и трудам, церковно-школьное дело в Московском уезде уже имеет 40 церковно-приходских школ.

Вместе с сим мы приносим Вам искреннюю и сердечную благодарность за Ваши добрые и сердечные отношения к нам, членам Отделения. Для нас дорого и приятно было то, что вы всегда относились к нам так, как относится добрый старший брат к младшим. Были со всеми нами откровенны и просты, всех нас ласкали своим вниманием, никогда ни перед кем из нас не возвышали своего голоса и этим достигали того, что мы спокойно и не волнуясь обсуждали церковно-школьные дела, поступавшие в Отделение. При обсуждении этих дел Вы были для нас мудрым и незаменимым руководителем, умевшим в самых трудных делах, суждение о которых ставило нас в затруднение, разъяснить нам оныя, объединить и привести к согласию различные наши мнения и указать правильное и должное решение их. Вот почему мы считаем Вас своим, незаменимым никем, председателем.

Самую главную заслугу Вашу Отделение видит для себя в том, что Вы были образцом миролюбия, кротости и истинно Евангельской простоты. Благодаря этим высоким Вашим качествам В Отделении за все время Вашего служения не было ни одного дела, возникшего по каким-либо недоразумениям, как между членами Отделения, так и между служащими в церковных школах.

Посему-то Отделение и считает приятнейшим для себя долгом выразить Вам сегодня, достопочтеннейший Виктор Петрович, чувства искреннейшей признательности и благодарности, преданности, почтения и уважения»…

В.П. в ответ на это, выразил благодарность Преосвященному Никону, прибывшему почтить юбиляра, обратился к членам Отделения со следующими словами:

…«Благодарю и Вас, дорогие мои сотрудники, за Ваше внимание ко мне и за Ваше святое приношение ко мне (образ Христа Спасителя). Поднесенная Вами святая икона всегда будет дорога моему сердцу: она всегда будет напоминать мне о наших братских беседах в сей храмине Совета, о нашем взаимном христианском единении при обсуждении дел, вверенных нашему попечению, и о наших вообще церковно-школьных трудах. Она заставит меня перед нею возносить молитвы ко Господу о том, чтобы наши общие труды не остались бесплодными и воспитали бы среди народа добрых христиан, верных Престолу и Отечеству граждан, разумных отцов и матерей, любовь среди народа к труду, строгость нравственности, страх Божий, благопоспешность в молитве и усердие ко всякому делу благому. Она всегда, наконец, будет дорога мне и потому, что и сейчас и впредь, верю, будет воспроизводить в душе моей представление того, что Вы всегда трудились здесь, будучи одухотворены верою и любовью к Богу, исполненные терпения, любви к ближним вообще и к детям в частности, и, наконец, как глубоко сознавшие ту истину, что от Ваших забот о воспитании вверенных Вам детей ждал и ждет от последних плода Государь – Отец, церковь Божья – благолепия, икона Христова - свечи, нищий – подаяния, братья и ближние наши – честного и полезного прибытка, а родители их - в них добрых и послушных детей христиан. Взирая на святую икону, поднесенную Вами, я молитвенно помяну Вас перед Господом и попрошу Его, чтобы добрые отношения, бывшие доселе между нами, Он сохранил и впредь и чтобы соединил сердца наши так, чтобы и всегда, состоя на службе родной нашей церковной школы, мы жили бы в мире и никогда не имели нужды мириться».

Засим В.П. обратился со словом благодарности и признательности к своему сослуживцу и любимому другу отцу протоиерею М.П. Знаменскому, который всей душой и силами отдавал себя вместе с ним делу народно-школьному, и призвал всех присутствующих к братской молитве.

Все труды по народно-школьному делу, за исключением частных уроков и церковно-приходской школы на Филях, о. протоиерей нес совершенно безвозмездно.

По ознакомлении с проповеднической, литературной, приходской и школьно-общественной деятельностью покойного В. П-ча, мы считаем себя вправе сказать, что это был исключительный труженик, благороднейший, Евангельской простоты человек и священник «милостью Божьей».

^ 4. Протоиерей В.П. Гурьев в частной жизни

Теперь позволим себе заглянуть в интимную жизнь В-ра П-ча.

После того, что мы сказали о трудах В-ра П-ча, а мы сказали еще слишком мало, мы многого не договорили, само собою разумеется, что ему для личной жизни не оставалось или почти не оставалось времени. Лишь в последние годы, к старости, когда он оставил все общественные должности, он имел более свободного времени. Но в это время мы видим В-ра П-ча уже надломленным, полуслепым, полубезногим. Но при всем том количестве труда, которое он отдавал делу церковно-общественному, он не забывал и своей семьи, на воспитание которой он отдавал свои последние силы.

Семья В-ра П-ча была большая: пять сыновей – Петр, Николай I, Павел I, Василий и Николай и три дочери – Илизавета, Мария и Варвара. Но из этих детей второй сын Николай умер ребенком, другой же сын Павел умер тотчас по окончании Императорского Варшавского Университета по Физико-Математическому Факультету (1 июля 1894 г.), умер полный сил, полный надежд на предстоящую самостоятельную жизнь и своею смертью нанес такую рану сердцам родителей, которая не зажила до последней минуты. Умирая, полусознательный В.П. произносил имя своего покойного сына Павла… Потеря эта много волос убелила на голове В-ра П-ча, наложила не одну морщину на его лице и темной полосой отразилась на всей последующей жизни его.

Касаясь того, что покойный сделал для семьи, мы не можем при этом обойти молчанием имя его супруги, любимой своими детьми матери, здравствующей и ныне, Марии Афанасьевны, с которой он и разделял все заботы о семье. Необходимо сказать, что В.П., в своих заботах о воспитании, старался из ребенка сделать человека, и посему, в его руках было, так сказать, высшее направление воспитания. Ни в какие мелочи жизни детей он никогда не входил. Личность детей всецело была предоставлена матери, которая собственно и несла все тяготы, всю ответственность нравственного и физического воспитания детей на себе.

Как отец, Виктор Петрович до сих пор, пока дети не становились на самостоятельный путь, был крайне строг к ним, пожалуй, суров. Дети его трепетали. Но эта строгость была не чертой его характера, а системой воспитания и очень тяжелой для него самого и лишь до тех пор, пока дети не вставали на ноги. Когда сыновья поступали в высшие учебные заведения, а дочери выходили замуж, отец совершенно изменялся к ним – это был добрейший и деликатнейший друг и мудрый советник, при затруднениях в жизни. И, не смотря на то, что в период школьного возраста детей, В.П., как мы сказали, был крайне суров к ним, он никогда не отнимал у детей самостоятельности и самодеятельности, но, разумеется, до тех пор, пока они не вели к порочности. Малейшее отступление к пороку отец тотчас, самым решительным образом, пресекал. Все же хорошее, просыпавшееся в детях, он всячески поощрял.

В-р П-ч до болезненности был заботлив о детях. Когда настало время устраивать детей к самостоятельной жизни, он мучился ужасно, боялся за судьбу детей. В этом мы убедимся из писем В-ра П-ча к старшему сыну. Так. Он пишет: …«хлопочи без устали (за дочь), ибо мать буквально ночи не спит и вся осунулась и стала как скелет. Вот и сегодня встала с таким лицом, что я даже испугался. Видимо, страдает невыносимо»…»Похлопочите же поскорей (опять за дочь) ради Бога; просто душа с телом расстается»… «Мы совсем от ожидания от вас добрых вестей изнемогли»… «Сколько я вынес терзаний и мук, один Бог видит. И все в конце концов идет колесом, и никак не поберешь, что остается делать… Мать измучилась страшно. Хоть бы поскорее все кончилось. Мне что-то тоже не здоровиться, и болит печень»… В таких-то хлопотах и заботах покойный проводил десятки лет, пока окончательно не устроил своих детей.

Образование В.П. давал всем детям одинаковое: сыновьям в духовной семинарии, дочерям – в епархиальном училище. По окончании средней школы сыновьям, предоставлялась полная свобода. «Куда хочешь иди, говорил отец своим сыновьям, лишь бы ты в люди вышел». И никогда не осуждал и не настаивал на том, чтобы сыновья непременно продолжали богословское образование. Таким образом, лишь один сын Василий последовал примеру отца и, по окончании семинарии, со званием студента, пошел во священники. Трое остальных сыновей получили высшее образование – старший Петр (ныне Управляющий Канцелярией Святейшего Синода) окончил Московскую Дух. Академию со степенью магистра богословия, второй Павел и последний Николай (ныне состоит на службе в Главном Управлении Землеустройства и Земледелия) окончили Университеты, первый Варшавский по Физико-Математическому Факультету со степенью кандидата физико-математических наук, второй – С.-Петербургский по Юридическому Факультету с дипломом первой степени. На образование сыновей покойный отдавал последние средства, ничего не жалел и всеми способами помогал и поощрял. Другое дело отношение к дочерям. Их свободу он ограничивал, и это объясняется его взглядами на женщин: по его мнению, единственное призвание женщины быть матерью. Соответствующим образом он и устраивал их судьбу. И насколько он предоставлял самостоятельность сыновьям в выборе жизненного пути, настолько боялся предоставить свободу дочерям. И избрал благую часть: все дети, кроме благоговейной признательности, ничего не могут принести своему отцу за их судьбу.

Несколько иначе относился В.П. к своим многочисленным внучатам, которых он называл «продолжением нас самих». В воспитание и образование он не вмешивался, хотя ужасно мучился, когда родители внучат делали ошибки в воспитании. Внучат он бесконечно любил, любили и они своего дедушку: для них был праздник, когда их брали к дедушке с бабушкой в гости. Мы часто могли видеть дедушку, окруженного внучатами, рассказывающего им необыкновенные сказки. Любил дедушка даже шалости внучат, в которых он узнавал черты их характера. А когда, бывало, кто-либо из малюток – внучат прочтет дедушке молитву или новые стишки, то пределов радости и восторгов дедушки не было конца. С внучатами дедушка делался положительно ребенком. Нечего говорить, что никто из внучат не увозился от дедушки с бабушкой без гостинца. Дед с нетерпением ждал, когда старшие внук и внучка кончат курс гимназий: «поглядеть бы на них»!…Но, увы, немного не дожил до этого дня.

Переходя к воспоминаниям о В-ре П-че, как о человеке в житейском смысле слова, прежде всего, приходится отметить его простоту. Вся его жизнь, весь уклад ее носил характер необыкновенной простоты, так что то, что мы ранее говорили о начале простоты, проводившемся им в проповеди и в школе, всецело относится и к его обыденной жизни.

В.П. был человек в высшей степени общительный. Любил беседу и содружество, и не было дня, чтобы в его доме не было гостя. И со всеми, а ведь порой у него - сельского священника – бывали очень высокие по общественному положению гости, он был одинаково приветлив и прост. За это именно его и любили и чувствовали себя у него как у себя дома. И никто не уходил из дома В-ра П-ча, не разделив с ним хлеба-соли. Кстати сказать, покойный терпеть не мог, чтобы двери его дома запирались; с раннего утра он их открывал сам, и лишь запирались на ночь, и за всю жизнь к нему в эти открытые двери заходили только добрые люди, ни один злой человек не переступил его порога. В обращении с людьми он был чрезвычайно деликатен и никогда не прикасался к ранам сердечным, разве только тогда, когда люди просили помочь им добрым советом. Любил В.П. в содружестве пофилосовствовать, что он унаследовал от отца своего. Бывало, как соберутся друзья у него, то начинаются споры о Беконе, Декарте, Локке и т.п., и он всегда принимал очень горячее участие в этих прениях. Очень любил покойный и пение и музыку, но в особенности духовную, и часто в его доме образовывались импровизированные хоры из друзей его сыновей, и можно было слышать его любимые мотивы.

Как проводил день дома, за вычетом рабочего времени, можно судить по его дневнику. Мы приведем здесь несколько записей из этого дневника, но оговоримся, что эти записи позднего времени- 1908 года, – когда он уже отказался от всех должностей и занимался только приходом.

«Февраля 1. Служил утреню и литургию, читал письмо сына Николая, готовил проповедь на 2-е февраля, прочитал 2 главы из Библии, читал молитву седьми отроков над болящим младенцем, прочитал вечернее правило, служил всенощную. Светское чтение не в счет.» «Февраля 3. Служил всенощную и литургию, говорил проповедь, служил общие молебны: один великомученику Пантелеимону, а другой Симеону Богоприимцу и Анне пророчице, повенчал брак, выдал метрическое свидетельство, очень устал… На машинном переезде задавило какого-то несчастного на смерть. Прочитал две главы из Библии. Светское чтение не в счет». «Февраля 6. Прочитал две главы из Библии. Были на именинах у жены все три зятя с женами… Прошло все тихо и благочестно, просидели до 12 часов, но я ушел спать в 10-ть». «Февраля 7. Слава Богу! Стал опять получать безмездно, без всякой с моей стороны просьбы, «Душеполезное Чтение». Получил от детей очень утешительное письмо, где Петр пишет о добром расположении ко мне Владыки-Митрополита, прочитал 2 главы из Библии, прочитал канон Кресту и акафист Сладчайшему Иисусу и послал письмо в Петербург детям. Светское чтение не в счет». «Февраля 14. Будь бел как снег и чист как лед, и все равно людская клевета тебя очернит. Прочитал 2 главы из Библии, пересмотрел некоторые церковные, нужные бумаги, прочитал канон Кресту. Светское чтение не в счет». «Февраля 23. Прочитал 2 главы из Библии, получил письмо от Петра, прочитал каноны Спасителю, Божьей Матери, Ангелу Хранителю и молитвы светильничные – вечерние. Читал настольную книгу для священно-церковно-служителей и готовил на завтра проповедь. Светское чтение не в счет, которое бы нынче не следовало и читать». «Февраля 27. Служил утреню, часы и преждеосвященную литургию, читал канон и великое повечерие, две главы из Библии и канон Апостолам и Свят. Николаю. Погода была крайне неприятная, снег и вьюга; с трудом доходил до церкви и с трудом, при помощи других, доходил до дома. Впрочем к повечерию меня с женой добрые люди довезли. Читал настольную книгу для священно-церковно-служителей». «Марта 8. Болею; утром левая нога болела нестерпимо, думал что отнимается. Был доктор, прописал лекарства и мазь к ноге. Чувствую во всем теле какое-то изнеможение».

Таким образом сам В.П. лучшим образом повествует нам о том, как он проводил свое свободное время. Здесь мы скажем несколько слов о светском чтении, которое он всегда ставил «не в счет». Однако нужно сказать, что покойный очень любил читать и читал чрезвычайно много. Несомненно, это-то и дополнило пробелы в его образовании. Излюбленным его чтением были история и путешествия. Он преимущественно читал из этих областей, хотя немало читал он и по общественным вопросам. Историю, особенно русскую, он знал поразительно, и из этой области трудно отыскать такой вопрос, которого бы он не изучил детально. Может быть, это объясняется свойственной ему, так называемой, «исторической памятью».

В.П., как мы уже не раз говорили, был о себе очень плохого мнения. В этом отношении весьма характерно одно его письмо к сыну, которое в выдержках мы теперь и приведем… «Мы, собственно говоря, ничего. Третьего дня был я на годичном собрании Кирилло-Мефидиевского Братства и просто поражен был. Преосвященый П. не только пригласил меня на обед через Архимандрита, но и во время обеда, очистив около себя место, пригласил ко мне протоиерея звать меня сесть рядом с ним. Я ответил протоиерею: «ну где же нам, Ваше Высокопреподобие, дуракам, чай пить» (поговорка, которую часто повторял В.П.) и остался на своем месте со своим секретарем. Вечером у меня было свое заседание, и поелику были выборы членов отделения, то народу тоже собралось великое множество, и тоже, сверх всякого ожидания все прошло прекрасно… Слышал я, что Митрополит и мною и Уездным Отделением весьма доволен, только прибавил: зачем он, т.е. я, представил К. к протоиерейству, Совет его вычеркнул… На годичном собрании Совета Братства все, бывшие там, архимандриты, протоиереи и иереи представлялись мне, как чему-то особенному, выдающемуся, и даже просто было совестно»…

За всем тем не скроем, что и он, как человек имел слабости. Humanum errare est, часто говаривал покойный В.П. Но вспомним, сколько он потрудился на своем веку, сколько сгорало у него сил, сколько он пережил? Немудрено, если мы иногда и увидим в нем оборвавшиеся силы, которые звучали диссонансом, как порванные струны…

Здесь мы кончаем наши воспоминания о благородной личности почившего о. протоиерея В.П. Гурьева.

Перейдем к эпилогу этой светлой жизни.

Есть одна прекрасная финская пословица – «глубокие колодцы не высыхают». Если мы отнесем ее к В-ру П-чу, то увидим, что он был глубоким, бездонным колодцем. Благородного дела, к которому покойный был призван на земле, он не оставил до последней минуты своей жизни. Оставив свое священническое служение, он продолжал трудиться и на своем покое. На покое он прожил год с небольшим и все это время писал проповеди. Это было для его здоровья очень губительно. Когда за полгода до смерти В.П. возвратился из глазной больницы из-под ножа окулиста, ему настрого было запрещено читать, а тем более писать. Но он не мог побороть своей старой привычки к труду. По-прежнему, с раннего утра, (он вставал в 5-6 часов утра) можно было видеть его с завязанным глазом, сидящим над своими проповедями. В год, проведенный на покое, В.П. написал очень много поучений в дополнение к своему Прологу, написал сборник «поучений по руководству Печерского Патерика», который вышел из печати уже после его смерти, сборник поучений «по руководству жития Иосафа, еп. Белгородского», начал писать и еще сборник…, но наступил 1912 год… В ночь на новый год он увидел сон: «вижу я какую-то женщину во всем светлом, рассказывал он, и спрашиваю ее: который теперь час? – Твои часы остановились! Ответила женщина и скрылась. На другой день, рассказывая этот сон, В.П. предупреждал дочерей своих: «наглядывайтесь на меня! Я скоро умру…! Никто, разумеется, не обратил на это внимание и не поверил… Но, увы! Прошло два дня. В.П., проводив своего сына в С-Петербург, еще совсем бодрый и ни в чем не заявлявший о приближающейся кончине, продолжал свое дело. Это было 4 января. Утром он начал писать какую-то проповедь. Настал обеденный час - 12 часов, – его супруга приглашает к столу.

- Погоди, я что-то плохо себя чувствую. Вот докончу проповедь…

Докончил. С помощью домочадцев он еле-еле добрался до стола. Упал. Начались ужасные судороги, его едва сдерживали сбежавшиеся дети, внуки и друзья. Потерял сознание. Кровоизлияние в мозг.

Какая же была последняя проповедь покойного?

Вот эта проповедь:

«Смертный час».

«О смертном часе мы должны бы, братие, размышлять постоянно. Почему? Во-1-х, потому, что к сему побуждает нас Слово Божие, говоря: поминай последняя твоя и во веки не согрешишь. (Сир. 7:39), а затем, во-2-х, и потому, что и святые всегда имели смертный час в уме своем и этим оставили для нас пример достоподражательный. Об этом последнем побеседуем сегодня в наше назидание.

Святитель Иоасаф Белгородский каждый час своей жизни освящал особой молитвою, которую произносил всегда при бое часов, которую советовал молится и другим. Вот слова этой ежечасной молитвы: «Буди благословен день и час, в онь же Господь мой Иисус Христос мене ради родися, распятие претерпе и смертию пострада. О, Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий! В час смерти моея прими дух раба Своего, в странствии суща, молитвами Пречистыя Твоея Матере и все святых Твоих, яко благословен еси во веки веков»! Так, всякий час будил в душе святителя молитвенную мысль о последнем часе, – часе смерти, о том часе, который должен положить предел его земному странствованию.

Нечто подобное также читаем и про преподобного Серафима Саровского. Схимонах и затворник Марк говорил о нем: «Умертвив ко всем мирским прелестям желание, преподобный имел всегда пред очами память смертную. Он упросил сделать себе дубовый гроб и поставил его в сенях своей кельи, у которого часто молясь, всегда готовился к исходу из здешней жизни к вечной и сидел в кельи своей, как во гробе, подобно живому мертвецу» (Сказ. Марта, стр.32). Так относился преподобный Серафим к смерти! Он не закрывал перед нею своих глаз, но смотрел ей прямо в лице, и зная, что она неизбежна, всегда помышлял о ней и всегда готов был встретить ее.

Подлинно, братие, примеры достойные подражания! Размышляя, подобно святым, постоянно о смерти, вы невольно придете к тому убеждению, что все на земле тленно и ничтожно, и поэтому надобно обогащать себя тем, что пойдет с нами в вечность, т.е. делами добрыми и что тот ужасный враг самому себе, кто живет так, как будто бы ему и умирать никогда не надобно. Наконец, размышляя о смерти, вы исполните и слово Господа, Который говорит: бдите убо, яко не весте, в кий час Господь ваш приидет…Сего ради и вы будите готови, убо, в онь же час не мните, Сын человеческий приидет (Мф.24:42, 44).

Заключим слово наше молитвою псалмопевца: скажи ми, Господи, кончину мою и число дней моих, кои есть, – да разумею, что лишаюся аз (Пс.38:5). Аминь».

По окончании этой то проповеди с ним и произошло то, о чем мы уже сказали – Виктор Петрович потерял сознание. Это было 4 января. Постель умирающего дедушки ни на минуту не оставляли супруга, дети, внучата и многочисленные друзья. Всякий хотел как-нибудь и чем-нибудь помочь умирающему. Но было все поздно – «теперь это бесполезно!» были последние слова В-ра П-ча, когда ему супруга предложила пищу. Да, бесполезно: могучая когда-то сила лежала на смертном одре в агонии. Изредка к умирающему приходило сознание. И в минуты эти, когда к нему приходило сознание, его два раза исповедовали, причащали и соборовали. Читали «отходную» молитву. О, какой ужас был в душе, когда читали эту молитву! Лишь старец был спокоен: серьезное, несколько смуглое лицо. Орлиный нос обострился, тонкие ноздри резко двигались от усиленного дыхания. Между ресниц резко легли две морщины, придавая лицу серьезность. Глаза куда-то смотрели в потусторонний мир, что-то созерцали… Умирающий изредка метался, бредил, что-то искал, куда-то собирался… Так прошло ровно 10 дней. Были минуты, когда беспрерывно дежурившие у постели дети и внуки, трепетавшие благоговением и нежностью к отцу, ожидали исхода с минуты на минуту. Будили отдыхавших, чтобы проститься… Настало 14 января.

Пробило 5 часов утра…

Еще 15 минут и великий в своем смирении работник мирно почил о Господе. Мирно, ибо он всю жизнь коленнопреклонно, с необыкновенным вдохновением молил у Престола Господа, чтобы Он удостоил его «христианской кончины…, безболезненны, непостыдны, мирны»…

Его часы остановились.

* * *

Тише! Вот бесконечные сонмы святых Божьих, духовное могущество которых всю жизнь настойчиво прославлял почивший своим словом, взяли его чистую душу и понесли с собой…, туда, в обители Отца небесного, куда всю жизнь звал всех священник милостью Божьей Виктор Петрович!

* * *

Еще три дня молитвы у гроба, три дня слез, тоски, бесконечной грусти…, и прах покойного - в храме. Громадный храм Богоявления в Дорогомилове переполнен. Последняя литургия. Ее совершает Епископ Анастасий в сослужении Протопресвитера Большого Московского Успенского Собора, 22 протоиереев и священников - все друзья покойного… Вот уже слышан любимый напев В-ра П-ча – поют херувимскую песнь на мотив «Благообразный Иосиф». Литургия кончилась. Длинный ряд речей. Во всех удивление и преклонение перед личностью покойного. Кончилось и отпевание. Звонят заунывные колокола и печальная колесница, сопровождаемая крестным ходом и звоном во всех попутных храмах, приблизилась к Ваганьковскому кладбищу. Дети взяли гроб отца, чтобы принести его к могиле. Краткая лития. Стук мерзлой земли о крышку гроба. Отец теперь навсегда лежит рядом со своим сыном Павлом, нанесшим ему своею смертью неисцелимую рану в сердце. Они навсегда опять стали близкими.

Теперь на свежей могилке выросли цветы, которые так любил Виктор Петрович. И слышны знакомые звуки, - то в Филевском храме звонят ко всенощной.

[1] Подобного рода поучения не вошли ни в один из печатных сборников покойного, но из них многие напечатаны в различных духовных журналах и сборниках «Душеполезное чтение», «Сеятель», «Троицкие Листки», «Кормчий», etc.

[2] Пролог, издание 1894 г., стр. 348-350.

[3] Супруга покойного Министра Екатерина Александровна Боголепова.

[4] Воскр. Чт., 1837 г., №29, стр.245 и сл.