Сретение Господне

Хороший это праздник! И мне бы хотелось дать ему такое именование, которое выразило бы основное чувство от него. Иногда бывает радость сильная; иногда – как бы восторг; иногда созерцание славы Божией. А теперь – как бы мирное чувство охватывает душу. И вспоминается седален 1-го гласа (по 2-й кафизме, в понедельник), который поется при введении постригаемого в монашество в храм. Приведу его целиком. «Объятия Отча отверсти ми потщися, блудне иждих мое житие, на богатство неиждиваемое взираяй щедрот Твоих, Спасе, ныне обнищавшее мое сердце не презри. Тебе бо, Господи, во умилении зову: согреших Ти, спаси мя».

Этот седален, особенно первые слова его об «объятиях Отеческих», припоминается мне, во-первых, потому, что праведный старец Симеон сподобился взять на свои руки, в свои объятия Самого Богомладенца Иисуса. В припевах к 9-й песни Церковь поет о Симеоне: «Объемлет руками старец Симеон Содетеля закона, и Владыку всяческих» [2 февраля, канон на утрене]. В 5-й же песни канона читается: «…огнь… носиши, Чистая: Младенца боюся объяти Бога…» [там же, 2-й тропарь]. И в тропаре поем: «…веселися и ты, старче праведный, приемый во объятия…» Младенца.

Во-вторых, потому, что по существу Сам Бог благодатно «обнимает» в лице Симеона все человечество, как и говорится от лица Господа: «Не старец Мене держит, но Аз держу его: той бо от Мене отпущения просит» [там же, припевы к 9-й песни канона].

В-третьих, потому, что этим словом «объятия» Сам Господь, в притче о блудном сыне, благоволил назвать чувства отца к грешному, но раскаявшемуся сыну: ...когда он был еще далеко, увидел его отец… и сжалился (по-славянски: мил ему бысть); и, побежав, пал ему на шею (то есть обнял его) и целовал его (Лк. 15:20). Этот образ Отца Небесного – нежнее выражает чувство любящего сердца.

Вот почему мне и хотелось бы этим словом начать объяснение праздника Сретения: мы – находимся «в объятиях Отчих»… Как дитяти отрадно находиться в объятиях матери или отца, и оно протягивает к ним свои слабые ручки, так и человеку немощному хочется быть в объятиях Божиих… Когда вчувствуешься в это любезное и нежное слово, тогда поймешь силу любви Божией; и сердцу нашему сладостно будет, как дитяти на груди матери: мир, успокоение войдет в душу нашу; найдено теплое место утешения.

Далее это будет выясняться подробнее.

Встреча… Это слово – хорошо; но для нас, грешных, оно несколько вольно: встречаются равные. А здесь – более подходящее славянское слово «сретение»; ибо оно говорит о выхождении меньших навстречу большему, – людей, встречающих Бога.

Об этом слове мне и хочется теперь говорить.

Не замечали ли мы, что при всякой встрече – особенно если близкие люди долго не виделись, – чувствуется повышенная радость? Почти всегда улыбаются, точно нашли что потерянное дорогое. Восклицания… Приветствия, целования, обнимания.

А если в доме встретились, то начинается суетливая забота: чем бы угостить гостя дорогого?.. И все это с охотою, с радостью. Потом разговоры внимательные… Но вот проходит первый порыв встречи, и чувства начинают входить в русло спокойствия… Улыбка заменяется серьезностью; восторги – деловыми отношениями; радость – будничными делами. «Праздник» встречи ушел. И жизнь вошла в русло подвига.

Я много раз наблюдал это; и всегда интересовал меня вопрос: почему люди радуются при встрече? И следовательно, не найду ли я материала и для «Сретения»?

Когда человек живет постоянно в близком общении, то не замечает: как дорог и даже как хорош другой человек, с коим он живет. А стоит разойтись, хоть на время, – как серая будничная маска забудется, и мы начинаем видеть другую, хорошую сторону в нашем сожителе: тут показывается идеальный человек, в его лучшем состоянии, и даже – в подлинном, богоподобном, хорошем его виде. Но после, благодаря нашей слабости в идеальном, мы не выдерживаем; спускаемся опять в нашу низшую, немощную жизнь, – и очарование пропадает.

Таково первое объяснение: встречаются идеальные души, и добро добру радуется.

Подчас люди, по причине своей жесткости, холодности, даже и не искренно рады встрече; но все же делают «хорошее лицо»: будто рады. То есть подделываются под настоящую встречу; следовательно, считают радость впечатлений за должное состояние, или идеальное.

Есть и другое объяснение: первая встреча есть первое общение душ. Значит, общение дает радость. О чем же все это говорит? Человек создан для радостного общения, а не для жизни в одиночку. Это – радость любви к другим. Но так как сил надолго для такой сильной радости еще не хватает, то скоро она слабеет и почти тухнет…

Помню следующий случай. Был болен один иеродиакон… Его пришли навестить знакомые, притом занимавшие высокое положение… Целой семьей. «Я, – рассказывал он мне после, – сначала очень обрадовался им. Начали разговор: все было так приятно. Но прошло полчаса; и я стал чувствовать, что у меня уже больше не хватает душевных сил не только радоваться, но – даже любезно улыбаться. Стало трудно поддерживать разговор, и стал я думать: когда же они уйдут, наконец?»

Этот случай показывает и радость общения, и скудость еще наших сил для длительной радости. Но все же идеал – это радость общения. А холодность – упадок наш.

Наконец, и еще объяснение. Вот мы живем с человеком, иногда и очень близким и хорошим, но недостаточно ценим его. А стоит лишь «потерять» его или разлучиться на время, – мы уже ощущаем эту потерю, как лишение, как отрыв дорогого, как убыток, как изъятие части нашего «я». Но когда встретим, точно неожиданно потерянное «найдем», – тогда восполняется наше лишение.

Вот какие чувства бывают при встрече.

Если мы вдумаемся в славянское слово «сретение», тогда присоединится еще и новое впечатление, и радость соответственно увеличивается; и в нее привносятся новые элементы: почитания, благоговения, восторга.

А сверх всего еще и чувство благодарности за милость встречи: «сподобился», «слава Богу!»

Наконец, если мы встречаем наших спасителей, освободителей, то уже будут и новые восприятия; но об этом будем говорить особо. А теперь перенесем все эти наши размышления к празднику Сретения Господня: нет ли чего сродного им здесь?

Да, и теперь ощущается радость у Симеона и Анны: «Наконец-то дождались…» «Сподобились». Радуется старец. Берет на руки… Обнимает Младенца… А Анна, как более горячая женщина, несмотря на свои 84 года, не сдерживается и начинает направо и налево, «всем чающим» пришествия Мессии-Утешителя проповедовать о Нем: вероятно, возбужденно, восторженно говорить, убеждать; не может удержать своей радости в себе.

Вот как можно бы, как думается, изложить первые чувства встречавших. А следовательно, и у нас должны быть подобные же настроения на празднике.

Человечество, удаленное от Бога за непослушание, теперь снова видится с Ним; и радуется! Особенно – потому, что оно принято так ласково, милостиво: это изображается принятием Богомладенца на руки Симеоном, в его объятия. Для таких случаев есть и особое слово: «подался», то есть «пошел» на приглашающие, зовущие руки, «по-дал» Себя старцу. Лучшие люди тосковали о Боге, желали быть опять вместе с Ним в общении. И сподобились! Как же не радоваться?!

Эта встреча произошла в храме, в церкви. Именно здесь наиболее всего встречается Бог с человеком. Так было прежде; так продолжается и теперь. Конечно, можно молиться и помнить о Боге везде, ибо Он вездесущ; но в храмах Он является особенно явно. И люди нигде не молятся так усердно, как в храмах. Да это так и должно быть: ведь храм, или церковь (от греческого слова: «Кириу икос», Господень дом, Божий дом), есть «дом Бога», в нем обитает Бог. И Сам Христос, вошедши в храм, начал выгонять оттуда продающих, …говоря им: написано: дом Мой есть дом молитвы… (Лк. 19:45–46; Ис. 56:7; Иер. 7:11).

И потому именно в храм, к Богу, ходят искони молящиеся. Так было и в Ветхом Завете. У евреев был всего лишь один храм – в Иерусалиме, где приносились жертвы, где совершались обрезания, очищения, моления. А синагоги (собрания) были домами для проповеди, а не храмами в собственной смысле.

Поэтому и Господь встретился с людьми в Своем доме. Они пришли в «дом Божий», как и должно: меньшие – к Высшему. Потому важно и теперь ходить в церковь не только для молитвы, но и для пребывания в истине: …Бог есть – истина… (Иер. 10:10); Христос Господь сказал о Себе: Я есмь путь и истина и жизнь… (Ин. 14:6)… Дух есть истина (1Ин. 5:6). Дом Божий (церковь по-славянски) есть… столп и утверждение истины (1Тим. 3:15). Поэтому и нам всемерно нужно держаться Церкви Христовой, а никак не отрываться, не отделяться от нее; как, например, раскольники, протестанты, сектанты и проч. Поэтому и при всяком сомнении или при возражении противников нужно отвечать: «Держусь Церкви!»; «Верую, как учила две тысячи лет Церковь Христова!» Здесь – истина! Здесь – дом Божий, Бог!

Здесь произошла первая встреча, общение человека с Богом и Бога с человеками. Объятия – сладки обеим сторонам, которые обнимаются. Это мы знаем по объятиям с детьми. Так и религиозные объятия приятны, отрадны не только людям, но и – Самому Богу. Ведь человек создан по образу Божию (Быт. 1:26–27). А теперь верующие все соединены с Отцом чрез Единородного Сына Божия, Которого, по любви Своей, отдал Он за наше спасение на воплощение и смерть (Ин. 3:16–17; Рим. 8:32). И все сие совершается чрез Господа, «во Христе». И прежде всего в храме. Верующие, входя в храм, знаменуют себя крестом во имя Христа.

Целуют святые иконы: ведь это же живое общение! – так и следует нам думать и чувствовать… И мы чувствуем: Христа целую, Божию Матерь… Какая милость и радость! Мы уподобляемся Симеону Богоприимцу!

А причащение! Вот что пишет проповедник на Сретение Господне: «Мы имеем счастие и блаженство – не меньше Симеона, даже более: ибо устами и сердцем мы приемлем Господа Иисуса Христа, когда причащаемся Его Тайн».

«Не ревнуем (не завидуем) тебе, старче праведный!.. Как и ты носил Его всегда в сердце, еще не видя, но чая Его», а потом и приял Его на руки свои, так и мы принимаем Его «не один раз в жизни, не десять, а сколько хотим… И праведный старец, можно сказать, заключал в объятиях своих Жизнодавца Иисуса в предзнаменование того, как верующие во Христа в последующее время, во все дни до скончания века (Мф. 28:20), будут поднимать и носить Его не на руках только, а – в сердце своем… О, Иисусе Сыне Божий, бездна благости и щедрот! Как Ты не опаляешь нас, нечистых сердцем и устами, всегда недостойных Твоих пречистых и животворящих Тайн?! Что за невнимание к величайшей святыне? Ты ежедневно выходишь в сретение нам во вратах храма Своего; а мы отвечаем Тебе равнодушием… Так большая часть христиан холодно встречают Господа во храме – в Его Святых Тайнах».

«А Ты – в них не всем ли, принимающим их с верою, даруешь жизнь? Не часто ли Ты чудесно исцеляешь болезни? Не всегда ли разрешаешь и очищаешь нас от грехов? Доколе же мы будем неразумны, маловерны и слепы?»

«А с какою радостию сказал бы каждый из нас пред смертию, после достойного причастия Святых Таин Твоих: «Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, по глаголу Твоему, с миром из кратковременного суетного века сего; яко видеста очи мои спасение Твое: здесь – в начатках; да надеюсь, – говорит проповедник про себя самого, – что увижу Его в совершенстве и там – в вечности!.. Приими дух мой с миром!»

«Братия! чтобы встретить нам радостно Господа во второе и славное Его пришествие, научимся встречать Его здесь – ежедневно в праздник Сретения и во все праздничные и воскресные дни» своим посещением богослужений, «и особенно во Святых Таинах; то есть будем с великою верою и с сердцем сокрушенным и смиренным приступать к святой чаше. Для тех, которые обыкли достойно встречать Его здесь, в нынешнем веке, не страшно будет и сретение Его во второе и славное Его пришествие».

И доселе, после благодарственных молитв по причащении, читается песнь праведного Симеона Богоприимца: ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко… Ясно, что этим Сретение сближается с причащением Святых Таин. И это – несомненно и очевидно.

Далее – вспомним и таинство покаяния, или исповедь, совершаемую в храме. Ведь здесь то же самое происходит, как и при изгнании из рая: мы, грешные, за грехи удаляемся от Церкви. А в древнее время грешников даже и внешне удаляли из литургии верных; а после ектении об оглашенных они вместе с последними должны были уходить из храма. За большие грехи они иногда были удаляемы на несколько лет; потом, хоть и стояли с верными всю литургию, но не допускались к причастию; а иные наказывались даже до смерти или до опасной, смертной болезни; тогда епитимия снималась. Теперь это делается в редких случаях.

Но всякий грех собственно удаляет нас от Тела Христова (1Кор. 12:12–13:27; Еф. 4:11, 5:30), от Церкви. Поэтому, пред разрешением, духовником читается молитва, в которой говорится: Господи, «примири и соедини его (кающегося) со Святою Твоею Церковию». Это – еще остаток от древней церковной практики; но оно действенно и теперь.

А после, и вследствие этого покаяния и разрешения грехов, в душе наступает мир, и даже радость; и это – не от нашего бывшего сокрушения, а именно – от милости Божией, от примирения нашего с Богом: Господь снова «обнимает и целует» нашу душу, как отец раскаявшегося блудного сына. Это множество раз доказано опытом: это – не самовнушение, а – дар благодати покаяния.

Но не должно думать, что такое общение бывает лишь в храме. Самарянке, когда она спрашивала: где лучше кланяться? в Иерусалиме ли, как иудеи думают, или на горе Гаризим в Самарии? – Господь сказал: поверь Мне, что наступает время, когда и не на горе сей, и не в Иерусалиме будете поклоняться Отцу, но – везде в Духе и истине, ибо таких поклонников Отец ищет Себе (Ин. 4:21–24). Поэтому и нам должно иметь общение с Богом – везде. Апостол Павел говорит про себя: …уже не я живу, но живет во мне – Христос. А что ныне живу во плоти, то живу верою в Сына Божия, возлюбившего меня и предавшего Себя за меня (Гал. 2:20). Всегда радуйтесь. Непрестанно молитесь (1Сол. 5:16–17). И еще в Ветхом Завете Псалмопевец Давид говорил: всегда видел я пред собою Господа… (Пс. 15:8); очи мои всегда к Господу… (Пс. 24:15); …я всегда с Тобою… (Пс. 72:23). А раньше него еще про Еноха сказано в Библии: и ходил Енох пред Богом; и не стало его, потому что Бог взял его на небо (Быт. 5:24).

И это бывает непрестанно и с нами. Как именно?

Наша вера – радостное общение с Богом; а точнее сказать, Бога с нами. И всякий из нас знает: какой она мир дает нам, верующим, непрестанно.

Наша молитва – это духовное объятие или беседа с Богом; или, опять точнее, Бога с нами. «Молитва, – говорит преподобный Григорий Синаит, – есть Бог, действующий в нас». Павел говорит: …мы не знаем, о чем молиться, как должно; но Сам Дух ходатайствует за нас воздыханиями неизреченными (Рим. 8:26). Некоторые и из современных подвижников подвизались в непрестанной молитве. Особенные же молитвенники достигали и высоких ступеней созерцания: но это были лишь исключительные подъемы непрестанной их молитвы. А иные, переступавшие свои силы, едва выносили богообщение. Еще Моисею Господь сказал: …человек не может увидеть Меня и остаться в живых (Исх. 33:20). Бывали и из современников наших такие молитвенники, что от высокой степени молитвенности их они чувствовали такое напряжение (это – не совсем правильно бывало у них, душевно, а не духовно, не от Духа Святого), что более сил не хватало, сердце могло «разорваться».

А в будущем мире такое богообщение будет, что не видел того глаз, не слышало того ухо, и не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его (1Кор. 2:9; Ис. 64:4). Этого и апостол Павел, достигший третьего неба, бывший в раю, не мог пересказать на языке человеческом (2Кор. 12:1–4). То же самое говорил о себе преподобный Серафим Саровский: «Если сам батюшка Павел, – так любовно назвал его он, – не мог передать этого; где же мне, убогому, рассказать о том?» Это все разные виды богообщения.

И все это дается в истинной Церкви Христовой.

Различна бывает благодать праздника – особая у каждого. Это говорит нам и наш духовный опыт. Иной праздник приносит радость, притом сильную; другой торжество; третий – славу. Этот праздник Сретения отмечен тоже радостью, но сдержанной; скорее даже миром, или – тихой радостью. Праздник Рождества Божией Матери более радостен, но все же – там больше торжества: там, как говорилось в богослужении, была «утренняя заря» начинавшегося будущего христианства.

Здесь же, в Сретении, стоит смиреннейшая «Благодатная Мария», принесшая Своего Богомладенца. И, по обычаю Своей смиренной сокровенности, что отличает вообще глубоких духовных людей, молчит. Правда, Церковь призывает Ее радоваться, когда поет Ей: «Радуйся, Благодатная Богородице Дево!» – но Она Сама ведет Себя смиренно, молча. Да и как Ей радоваться, когда Ее Сыну, еще Младенцу, уже предсказано Духом, через пророчество Симеоново, что Он будет предметом борьбы, пререканий людей: одни будут за него, а другие – против. И эти последние доведут Его до крестного распятия! Какая мать могла бы спокойно перенести это пророчество, хотя бы оно было изречено от Духа Святого, почивавшего на долголетнем старце, – следовательно, несомненно?! Какой матери было бы радостно и легко выслушать пророчество о том, что и Ей самой острое оружие пройдет душу (Лк. 2:34–35), особенно когда Она увидит Сына на кресте?! А таких слов Матерь Божия не могла пропустить без самого глубокого внимания. И Матерь Христа, как и при чуде рассказа пастухов об явлении им ангелов, так и теперь, при пророчествах мудрого Симеона, скрывала и сохраняла все слова сии в сердце Своем (Лк. 2:19, 51).

Всякая радость, при таких предсказаниях, должна была бы свернуться, спрятаться внутрь.

К этому нужно прибавить еще общий смысл обряда выкупа первого младенца мужеского пола, коего мать обязана была посвятить «в жертву Господу» за помилованных первенцев: когда Господь прошел мимо домов сынов Израилевых в Египте, в то время, как Он поражая египтян, и домы наши избавил (Исх. 12:27, 13:1–2)… Все первенцы – Мои; в тот день, когда поразил Я всех первенцев в земле Египетской, освятил Я Себе всех первенцев Израилевых от человека до скота; они должны быть Мои. Я – Господь (Чис. 3:13).

В память этой милости Господа и установлен был праздник выкупа этих первенцев в сороковой день: за них богатые должны были приносить агнца и горлицу; а бедные – двух голубей или горлиц. И Пресвятая Богородица уже знала, что таким Агнцем искупления предназначен в «жертву Господу» Младенец Ее.

При всем этом Сретение Богомладенца не могло быть для Нее только радостным. Скорби – неизбежны и Ей. И это не могло не отражаться на сердце Ее.

Гораздо легче было Симеону спокойно умирать, после долголетней и многотрудной жизни, когда он своими руками принял и обнял обещанного Мессию-Утешителя; хотя и ему прискорбно было пророчествовать о кресте Христовом и оружии для Матери Его.

Единственным человеком, ликовавшим при Сретении Господа, была старая пророчица Анна, бегавшая по храму с известием всем, ожидавшим избавления в Иерусалиме (Лк. 2:38), что Утешитель пришел уже.

И по всему этому нынешняя благодать радости зрится через крест. Скорее можно бы назвать ее благодатью «умирения»: скорби не покрывают радости, но все же умиряют ее; или: они перемежаются – то одно, то другое.

К этому нужно присоединить еще и наше собственное духовное состояние. В церковных песнопениях праздника, правда, почти не встречаем мыслей о наших грехах. Лишь в последних припевах 9-й песни поется: «О Христе всех Царю! Подаждь ми слезы теплы, да плачу мою душу, юже зле погубех»; и: «О Девице Марие! просвети мою душу, помраченную люте житейскими сластьми» или, иначе: страстьми; да в самом конце всенощного бдения на хвалитех говорится: «…Христе Боже! и нас поющих Тя, страстей мучительства, призываемый избави и спаси…» [4-я стихира]; да и то: «…Богородицы ради помилуй нас» ([7-я стихира на] литии). Вот и только; а прочее все посвящено радости, славе, хвале праздника.

Но то поет Церковь Божия, невеста Христова. А мы не поднимаемся на высоту ее. То – удел святых чад ее. Вот ссылаются на преподобного Серафима Саровского, что он был всегда радостный. Да, – но не знают, что он нес многолетние подвиги. И однажды тысячу дней и ночей молился на камне, повторяя слова мытаря: «Боже! милостив буди мне, грешнику». А его посты… А непрестанные молитвы… А физические труды… А искушения от врагов… А избиения от разбойников… А поношения от братии… А мы?.. Лучше уж умолчим о себе…

И когда, хоть немного, поймешь свою греховность, – тогда трудно будет «всегда радоваться»… Не нашей это силы и меры! В противном случае наша радость будет фальшивой, обманчивой, легкомысленной… И позавидуешь тогда преподобному «Ефрему Сирину грешному», как он подписывался: как он постоянно плакал, так что даже просил Господа: «Ослаби ми волны благодати Твоея!» Как он постоянно думал о Страшном суде; как он умилительно умолял нас, грешников, каяться и просить, с несомненной надеждой, помилования; как он дал нам молитву, постоянно повторяемую Церковью в Великом посту: «Господи и Владыко живота моего… даруй ми зрети моя прегрешения и не осуждати брата моего!» А мы и этого не можем… И себя самих не видим… Даже вспомнишь язычника-философа Сократа, как он говорил: «Познай самого себя».

При таком сознании радость даже на праздники может тухнуть или, в лучшем случае, быть недолговременной, перемежающейся.

Впрочем, таковые рассуждения могли бы относиться и ко всем праздникам, подумает иной. И верно! Нечестивый бежит, когда никто не гонится за ним; а праведник смел, как лев (Притч. 28:1).

Но на Сретение Господне есть особое основание к этому: Христос приносится Материю в храм, как ЖЕРТВА ОТЦУ за наши грехи… О чем будет и особая речь после…

А это не может не отразиться и на нас, как на виновниках этой жертвы. И потому радость будет и на празднике метаться со скорбью. И в лучшем случае может быть мир, а – не чистая радость. И на это можно видеть основание и в богослужении. Старец Симеон в своей песни «Ныне отпущаеши» говорит: отпускаешь меня, Господи, с миром. И этот припев на стиховнах повторяется постоянно – до отдания. Человечество, устами его, как бы говорит с ним: я устал жить! Трудно жить на этой грешной земле! Возьми меня, Владыко, отсюда в другую, блаженную страну, где нет «ни печали, ни воздыхания». Так и всякий может про себя сказать: Господи, даруй мне «христианскую кончину живота моего – безболезненную, непостыдную, мирную», и «доброго ответа на Страшной судище». И как от кончины праведного Симеона веет миром (вероятно, он после Сретения умер очень скоро), так и для всех истинных христиан обычно бывает мирная смерть, в надежде на блаженную жизнь за гробом милостию Христа, принесшего Себя в жертву за верующих.

Наша греховность умиряется и верою, и надеждою за Христовы заслуги за нас, и благоволением Отчим, и исповедию, и причастием Святых Тайн, – к чему мы, верующие, стремимся, хотя бы пред концом жизни.

Иначе бывает с неверующими: подобно левому разбойнику, они мучительно умирают и бессмысленно, безнадежно чувствуют себя… Бог им Судья.

Все это, вместе взятое, и в праздник Сретения создает верующему человеку мирное, благонадежное настроение. А кто более достоин, как Симеон и Анна, те больше сподобляются радости… Так, насколько мы знаем, радостно умирал и преподобный Серафим. Он пел пасхальные песни… Заранее сделал себе гроб: он был очень хороший столяр… И вошедшие в келию его монахи застали его на коленях пред иконой; а на табуретке у него лежала Псалтирь. Тихо отошел он из этой временной в вечную блаженную жизнь к Господу, Которого он всегда носил в сердце.

И я, грешный, на своем опыте замечал, что в праздник Сретения не бывает сильной радости; но тем более не бывает печали… Душа ищет и воспринимает покой, благонадежное умирение. Такова благодать этого праздника. Так мы его и назовем.

В прошлом я испытал еще особое состояние. Это случилось со мной, вероятно, в 1929 году в Париже, где я был инспектором Богословского института.

Вот каково оно было. Накануне отслужили праздничную всенощную. В день Сретения Господня я пошел в храм к литургии. Как епископа меня по обычаю встречали при входе. Певчие, студенты, запели задостойник: «В законе сени и писаний образ видим, вернии, всяк мужеский пол, ложесна разверзая, свят Богу, тем перворожденное Слово, Отца безначальна, Сына первородящася Материю неискусомужно, величаем». Только начали петь этот ирмос, вдруг в моем сердце, неожиданно для меня, я ощутил приятно-отрадное чувство. Пред этим я решительно ничего не думал, ни к чему особому не приготовлялся. Что же именно я испытал?

Опыт наш говорит нам, как трудно передать наши душевные переживания. И поневоле приходится обращаться к посредству каких-либо сравнений, более известных нам. Как же сказать? Точно я стал «освобождаться» от чего-то. Но и это непонятно? Возьму иное сравнение. Представим себе, что ребенка распеленают. И становится ему легче; и он свободно двигает членами тела своего. Так и мне казалось тогда: в душе что-то распутывалось…

И я сам не понимал: что это значит? А не замечать этого я не мог! Слишком ясно было это чувство освобождения! Но явно было, что оно как-то связано с праздником. А как и чем связано, я совершенно не понимал: уже одно это непонимание мое говорило мне, что оно – не от ума было, вообще – не от меня, а – таинственный, благодатный дар праздника.

И я после записал это для памяти. Позднее, в 1933 году, то есть уже через четыре года, я захотел понять, что это за странное было чувство? Для этого я стал вслушиваться в богослужение, надеясь услышать там объяснение… Не сразу это пришло… Запели тропарь, то есть самое основное песнопение праздника, где высказываются главные мысли и переживания. И тогда, к концу его, мне бросились на ум слова: «…Свободителя душ наших…» – точно я прежде не слыхивал их. «Свободитель», «свобода» какая-то. Вспомнился и праведный Симеон: ведь и он тяготился жизнью, и он просил Господа «отпустить» его… И кажется, где-то еще в службе промелькнула эта мысль о «свободе»; когда я дойду до богослужения, мы там увидим.

Если это – так, то значит, моя душа как-то удостоилась воспринять дух праздника, если не сполна, то все же – правильно. Но отчего же именно почувствовалось мною «освобождение», это неясно мне было, пока я не вдумался в богослужение… Поэтому я и сейчас оставлю этот вопрос до этого отдела. Теперь же нашел нужным просто отметить подобное мое переживание, записанное мною много лет тому назад… И эти записки сохранились у меня доселе; и я и теперь это выписываю оттуда почти буквально.

На юге и юго-западе России есть хороший обычай: в этот праздник верующие покупают большие и украшенные свечи и, при особом молитвенном чине, освящают их. И это делается почти так же обязательно, как на Крещение – брать святую воду, на Пасху – святить куличи, на Пятидесятницу – стоять с цветами, на Преображение – приносить и освящать фрукты. Этот обычай, по-видимому, заимствован с Запада, от католиков. И ничего худого в том нет… Не нужно нам думать, что там все – плохо. И они – христиане. В Америке, в нашем православной храме, этот обычай всегда соблюдался. И он имеет свой глубокий смысл. Именно.

В молитве святого праведного Симеона говорится о «свете во откровение языков»; есть, как увидим, и другие тексты в богослужении, где говорится о свете. Есть и другой смысл: Иосиф и Пресвятая Дева Мария принесли в выкуп за Богомладенца двух горлиц; люди же теперь покупают свечи. Но есть и третий: эти свечи верующие блюдут на случай смерти; и когда приходит такой час к кому-либо, то они их зажигают и даже дают в руки умирающим, если те могут еще держать их. Это последнее значение является в народном мнении главным. Следовательно, освящение свечей связывается главным образом не с праздником «света», а с воспоминанием смерти Господа, с крестною жертвою, которую принесла Божия Матерь Богу Отцу за людей. А с другой стороны, в память святого праведного Симеона, просившего себе смерти у Богомладенца, чтобы с миром отойти в иную жизнь.

Так или иначе, обычай этот – хороший и назидательный. Но нам особенно важно то, что он связан именно с праздником Сретения, где говорится и об искупительной жертве Христовой, и о пререкаемом [предсказанном] знамении, даже до распятия и смерти (Флп. 2:8) Сына Божия, и об оружии, которое пройдет душу Самой Матери. И потому, наше мнение, что в этот праздник радость смешивается и со скорбными мыслями, получает новое подтверждение.

Такого обычая в великой России нет: там – более суровый, серьезный народ; и, как таковой, не очень склонен к нежным обычаям вообще. Но и там хранится свечечка, например, от «двенадцати Евангелий», кануна Страстной пятницы, то есть дня смерти Господа: ее зажигают и дают в руки умирающему. Следовательно, и это связано со смертью; но только – не с Сретением, не с будущей жертвой, а уже – с самой истинной, совершившейся; почему Христос и сказал со креста, пред концом смертных страданий: совершилось, то есть совершилось искупительное Его служение за род человеческий (Ин. 19:30). Так говорят апостолы: …вы куплены дорогою ценою (1Кор. 6:20); …драгоценною кровию Христа, как непорочного и чистого Агнца, предназначеннаго еще прежде создания мира (1Пет. 1:19–20); вот Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира (Ин. 1:29); …Он есть умилостивление за грехи наши, и не только за наши, но и за грехи всего мира (1Ин. 2;2).

Обращалось мое внимание и на то, что главными действующими лицами на празднике Сретения являются не столько Богоматерь и Христос Богомладенец, сколько Симеон и Анна, люди старые. Это может иметь различное значение.

Но главное – в том, что они оба изображают собою ветшающее значение закона Ветхого Завета и начало «новой благодати». Здесь мы должны задать себе вопрос: какое, собственно, значение имел закон?

Это – вопрос не малый. Но скажем хоть немного. Вообще на закон смотрят, как на сборник благих заповедей, которые ведут ко спасению. И отчасти это верно; и Господь говорит: не думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков: не нарушить пришел Я, но исполнить, дополнить (Мф. 5:17). Вы слышали, что сказано древним: не убивай… А Я говорю вам: и не гневайся (Мф. 5:21–22 и так далее).

Но закон ничего не довел до совершенства (Евр. 7:19): потому что был для этого бессилен (Рим. 8:3), он поэтому должен был ограничиваться хоть меньшим: не глубоким сердечным внутренним исправлением, а хотя бы – внешними делами. Христианство же не удовлетворяется этим: оно требует от нас полного искоренения греха и достижения совершенства. А это несравненно труднее, чем «делать дела».

Это мы знаем даже по христианскому опыту: исполнять внешние предписания нам легче, чем изменить сердце свое. Например: не убивать легче, чем не гневаться, и так далее.

В таком случае спрашивается: для чего же тогда дан закон? (Гал. 3:19). Назначение его было иное: закон был… детоводителем (Гал. 3:24), или воспитателем детей, слугою в дому отца – господина. Как? Он указывал, что нужно делать или не делать; но силы дать не мог… Не понимаю, говорит апостол Павел, что делаю: потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю. Закон-то хорош; но грех, лежащий во мне, в членах моих, делает меня пленником. Бедный я человек! кто избавит меня от сего тела смерти? – и тотчас же сам отвечает: благодарю Бога моего (чрез) Иисусом Христом, Господом нашим (Рим. 7:15–25).

Закон, следовательно, вел ветхозаветных людей невольно – к вере во Христа Спасителя. Мессия и был этой «утехой Израиля»; не политической, следовательно, а духовной.

Так должны были понимать значение закона лучшие люди Ветхого Завета. И особенно – старые. Они уже по многолетнему своему опыту знали, что закон только обличает их, но не спасает. Вся надежда – на Мессию. Они не знали еще: как? Лишь пророки, особенно Исаия, говорили о жертвенном подвиге Его. Но бессилие закона лучшие люди уже сознавали. И от этой немощности они измучились, «устали». И ждали «Избавителя»… Закон обветшал, устарел. Нужен был теперь иной Утешитель…

И вот Он пришел в храм… Дух Святой сказал старому Симеону идти быстро навстречу Ему… «Пристала» к нему и 84-летняя старица Анна пророчица… И они оба «исповедали» Христа; а Симеон даже взял Его от Матери в свои объятия и сказал чудные слова песни «Ныне отпущаеши», сущность которой и заключалась в освобождении от ветхого износившегося закона и начало новой благодати, – о чем часто будет говориться в богослужении… Но она будет дана чрез жертву Христову. Закон был лишь тенью будущих благ (Евр. 10:1). Поэтому и поется в задостойнике: «В законе сени (тени) и писаний (а не благодати) образ видим вернии»: только «образ», прообраз, – а не самый предмет, то есть Христа Господа.

Это предсказание Симеона праведного всегда звучало в душах наших; и болезненно отражалось на нас: Христос смиренный; Христос милосердный; Христос Целитель; Христос, Который трости надломленной не переломил, и льна курящегося не угасил, Который видел многое, но не замечал (Ис. 42:3, 20); Христос, учивший кротости; Христос Чудотворец; Христос – изгонитель бесов из мучимых ими; Христос, учивший бедности и не имевший, где главы приклонить, Христос, прогнавший грехи; Христос, не оттолкнувший блудницы, целовавшей Его ноги; Христос, ободривший правого разбойника и введший его в рай; Христос, наконец, отдавший Себя на распятие за нас; и этот Христос – пререкаемое знамение?!

Что за странность?! Казалось бы, нужно бежать за Ним всему миру?! И вдруг мы слышим: Он – пререкаемое знамение?!. Свои иудеи кричали Пилату: распни, распни Его! (Лк. 23:21). А он всячески старается защищать Его; а потом, видя озлобленную толпу жестоких евреев, немощно уступает им, против своей совести и вопреки мольбам жены своей…

Какая мировая трагедия!.. В истории еще не было другого такого примера!

Наконец, Он воскрес и вознесся… Ученики Его из простых рыбаков, люди некнижные и простые (Деян. 4:13), но ходившие вслед Его и видевшие Его по воскресении в течение сорока дней, со многими верными доказательствами (Деян. 1:3), стали, после Пятидесятницы, тотчас проповедовать Его без страха; но начальники народа, первосвященники, книжники и старейшины наложили на них руки и отдали их под стражу до утра; ибо был уже вечер (Деян. 4:3). На другой день привели их в синедрион и стали допрашивать их: какою силою или каким именем вы сделали это? (Деян. 4:7), то есть исцеление хромого от чрева матери (Деян. 3:2).

…Видя же исцеленного человека, стоящего с ними, ничего не могли сказать вопреки. Потом начальники приказали апостолам выйти вон из синедриона и рассуждали между собою… что нам делать с этими людьми? Ибо всем, живущим в Иерусалиме, известно, что ими сделано явное чудо, и мы не можем отвергнуть сего; но чтобы более не разгласилось это в народе, с угрозою запретим им, чтобы не говорили об имени сем, то есть об имени Христа, никому из людей. Так они и поступили. Но Петр и Иоанн сказали им в ответ: судите, справедливо ли пред Богом слушать вас более, нежели Бога? Мы не можем не говорить того, что видели и слышали. И начальники отпустили их, не находя возможности наказать их, по причине народа; потому что все прославляли Бога за происшедшее. Ибо лет более сорока было тому человеку, над которым сделалось сие чудо исцеления (Деян. 4:14 – 22). А охотно принявших слово апостола Петра было душ около трех тысяч (Деян. 2:41); и после около пяти тысяч (Деян. 4:4). А другие все прославляли Бога за происшедшее чудо (Деян. 4:21).

Этот необыкновенный факт мы привели потому, что он весьма характерен для того, чтобы показать, как не желающие поступать по правде идут против самих фактов, против действительности. Горе им!

И так называемые «неверующие» – суть упорствующие, не желающие веровать; за что они и осуждаются Богом.

Отсюда и нам, верующим, нужно сделать некоторые выводы для себя. И прежде всего. Когда мы видим кого-либо, кто идет против Христа, то должны вспомнить: это давно предсказано Духом Святым чрез праведного Симеона; и, следовательно, нечего дивиться этому, как чему-то неожиданному. Апостол Петр говорит первым мученикам: возлюбленные! огненного искушения, для испытания вам посылаемого, не чуждайтесь, как приключения, для вас странного, но как (поскольку) вы участвуете в Христовых страданиях, радуйтесь, да и в явление славы Его возрадуетесь и восторжествуете... Только бы не пострадал кто из вас, как убийца, или вор, или злодей, как посягающий на чужое (то есть прелюбодей), а если как христианин, то не стыдись, но прославляй Бога за такую участь (1Пет. 4:12–16).

Не дивись же, христианин, на падающих! Предсказано! Далее. Дивись лишь тому: как Бог нас еще терпит (2Пет. 3:15)! Потом. Желай за Христа скорбей от неверующих; а на приманки их не соблазняйся. Предсказано! Затем. Проси, молись Богу, чтобы нам-то самим не отпасть от Христа Господа, Спасителя нашего. Предсказано! Помни суд Божий, когда придет Христос судить нас.

Между этими страждущими за Христа поставлена и Сама Матерь Божия: …и Тебе Самой, предсказал Ей праведный Симеон, оружие пройдет душу… (Лк. 2:35). Слово «и» говорит о том, что пророк поставил и Ее в ряд соблазняющихся… Как это ни странно и ни страшно для вас, но эта вставка должна быть понимаема в ряду предыдущих мыслей: на падение одних и восстание других и в предмет пререканий, – и Тебе Самой это оружие пройдет душу, – как бы острый нож проткнет сердце.

Что это значит?

Преподобный Исихий, пресвитер Иерусалимский, толкует это в смысле «великой скорби», когда двенадцатилетний Отрок Иисус пропал в Иерусалиме. И Мария с Иосифом три дня искали Его. И найдя среди учителей, Матерь Его сказала Ему: Чадо! что Ты сделал с нами? Вот мы с великою скорбью искали Тебя. И когда Господь сказал им: зачем было вам искать Меня? или вы не знали, что Мне должно быть в том, что принадлежит Отцу Моему? Но они не поняли сказанных Им слов (Лк. 2:48–50).

Это – единственное толкование. Но оно может быть принято. Святитель Димитрий Ростовский, объясняя «Страстную» икону Божией Матери с семью стрелами, вонзившимися в сердце Ее, говорит, что первой стрелой, или «оружием», была эта потеря Отрока в Иерусалиме. Такое его толкование после поддерживал и известный угодник Киевский, иеросхимонах Парфений. Но остальные толковники, включая и святителя Иоанна Златоуста, видят в этом «оружии» крест Христов, когда Он был распят. Это вполне понятно! Но они идут дальше. Здесь, в пророчестве праведного Симеона, как мы уже сказали, речь о Божией Матери поставлена в ясную связь с пререкаемым знамением – и Тебе… оружие пройдет. Можно подумать, что Богородица это пререкание болезненно воспринимала, но в словах праведного старца говорится о каком-то особом моменте, когда оружие пройдет душу Богоматери, а пререкание было всю жизнь Господа, с крещения до смерти: одни делались Его преданными учениками; другие думали, что Он чудеса творит не иначе, как силою веельзевула, князя бесовского (Мф. 12:24); одни веровали, другие хотели убить Его, о чем особенно много говорит евангелист Иоанн (Ин. 5:16, 7:25, 11:53). И потом действительно распяли…

Следовательно, нужно думать, что здесь разумеется какая-то иная острая скорбь. Об этом святитель Амфилохий Иконийский, двоюродный брат, по матери, святителю Григорию Богослову, говорит так: «Оружием, или мечом, проходящим душу, названы здесь бесчисленные и безотрадные помышления», рассекающие и поражающие душу и сердце. «Сим помышлениям предавалась Дева Мария, когда еще не знала о силе воскресения, хотя востание Христа из мертвых и было уже близко. После же воскресения уже не стало обоюдоострого меча, но радость и веселие. Итак, знамением пререкания Симеон назвал знамение креста, во время проявления коего оружие помышлений поразило Деву Марию. Вот знамение Ветхого и Нового Завета! Это – крест, спасающий мир чрез распятого на нем Иисуса Христа, Господа нашего…»

Но и у святителя Амфилохия подразумеваются многие, «бесчисленные… помышления». Не отрицает он и креста, когда «меч прошел Ее душу». Но в словах Симеона говорится о некоем единичном случае: «пройдет», сказано, а не «пройдут», один, а не многие мечи.

Поэтому другие толковники разумели здесь специальный момент креста Господа. И это понятно – для Матери Его. Однако здесь нет неожиданностей, которые наносили острые удары в сердце Божией Матери; эти пререкания были уже много раз: Матерь Его это видела и прежде. Поэтому другие толковники, и прежде всех святитель Иоанн Златоуст, говорят следующее: «…окажешься ли Ты неподверженною искушению, после того как (хотя) исповедала, что Ты – Мать… После того как соделалась Богородицею… Материю Своего Творца?» – Нет! «…И Тебе Самой душу пройдет оружие… Почему, Господи? …Когда увидишь, что Он висит на кресте, когда увидишь, что Он страдает за мир, когда увидишь, что руки Его распростерты на кресте и пригвождены на древе, тогда Ты начнешь сомневаться и говорить: ужели это – Тот, о Котором беседовал со Мною ангел? Ужели это – Тот, по отношению к Которому случилось Мое чудесное зачатие? Я была Девою и родила, и осталась Девою. Почему Он распинается? Итак, никто не пребыл неподверженным искушению, согласно с пророчеством праведного Симеона. Петр, верховный из апостолов, трижды отрекся; прочие ученики, оставив Христа, убежали… Все отступили; Христос же был один только, как бы висящий овен (Быт. 22:13). Итак, прошло оружие и Ее душу: именно – искушение и сомнение. …Истина Божия встречает пререкание с соизволения Бога… соизволение же это необходимо, чтобы стали очевидны достойные».

Ту же мысль высказывают и другие святые отцы; например: Софроний, патриарх Иерусалимский, святитель Григорий Нисский, как можно далее видеть это в его слове на Сретение Господне.

Нам, привыкшим к богопочтению Пресвятой Богородицы, не легко принять такое толкование; нам оно кажется «слишком человеческим». Но так говорят столпы Церкви, святые отцы. И мы обязаны с этим согласиться: Божия Матерь была же человеком. «Хотя Она была Дева, но жена; хотя и Богородица, но – из нашего состава», – говорит тот же святой Исихий. «В страдании Христа все рассеялись и поколебались, даже избранные ученики и Матерь…»

После этих моих переживаний и мыслей перейдем теперь к богослужению. Уже почти все выяснилось прежде; но есть и новые мысли или особенно – поддерживаемые Церковию в богослужении, что невольно обращают на себя и особенное наше внимание.

Буду сосредоточиваться на главных мыслях. И прежде всего – на тропаре праздника.

Как известно, в тропаре обычно выражаются главные идеи: это – суть празднования, центральные чувства Церкви.

«Радуйся, Благодатная Богородице Дево!»

Остановимся на самом первом слове. Церковь им зовет нас прежде всего «радоваться». И конечно, всякий праздник есть радость или торжество. Так в день праздника Рождения Богоматери мы поем: «Рождество Твое… радость возвести всей вселенней…» Во Введении Ее во храм, в конце тропаря, взываем: «…радуйся, смотрения Зиждителева исполнение». На Рождество Христово об этом же говорят нам слова: «…возсия мирови свет разума… Солнце правды… Господи, слава Тебе», – как при восходе солнца радуется вся тварь, красуется безоблачное небо, веселит наши очи земля, поют птички, в самом воздухе разливается теплота, ласкает нас тишина безветрия; так и в Рождество Господа все радуется: на небе поют ангелы, на земле веселятся люди; небеса дают звезду; поклоняются волхвы. На Благовещение Церковь с Гавриилом архангелом взывает: «…радуйся, Благодатная, Господь с Тобою». На Вознесение Господне поем: «…Христе Боже наш, радость сотворивый учеником…». И так далее.

Так и в Сретение Господне из уст Церкви изливается первое слово: «Радуйся…» И как не радоваться?! Мать Дева принесла на руках Своих в церковь, в дом Божий, Самого Господа этого дома, Бога.

О! мы так привыкли к этим словам: «Бог родился», «Богородица», «Матерь Божия», – что теперь они нам кажутся привычными; даже не трогают нас, как что-то известное, само собою понятное: так никто не удивляется и обыкновенному восходу солнца. Но когда – или вдумаешься в них, или, лучше сказать, благодать Божия осветит их нам, то сердце может так взыграть, что человек даже не в силах будет сказать слов: «Бог», «Христос», «Богородица». Или, как мы говорили раньше, сердце готово разорваться; или польются неудержимо слезы восторга, славы; или обнимет нас такое сознание своего ничтожества, греховности… Да это еще у нас, грешных людей… А что же могут испытывать святые угодники? что испытывают ангелы?

И виною этого явления Бога на земле – единственная в мире Жена, Дева Богородица! Ей и приглашает нас Церковь воздавать хвалу: «Радуйся!..», «Радуйся… Богородице!..»

«…Благодатная!..» Хотя благодать Святого Духа началась, точнее, восстановилась в людях со Христа и Пятидесятницы; но она таковою была уже со времени Благовещения, ибо Гавриил изрек Ей: Дух Святый найдет на Тебя, и сила Всевышнего осенит Тебя… (Лк. 1:35). И, следовательно, если прочим людям и даже апостолам Христовым нужно было ждать еще и по Вознесении Господа обетования Отца послать силу свыше (Лк. 24:49), то это обетование Духа исполнилось на Ней, как только – после слов Ее: «Я – раба Господня», – зачала Духом Сына Божия. Потому, если Симеон лишь будет ждать этого обетования, если Анна исповедала Господа только еще ожидавшим Его; то Богородица была уже во благодати, «Благодатною»… И кто может познать Ее чувства?! Никто! Она и Сама не понимала этого, как говорится в акафисте Ей: «Радуйся, Свет неизреченно родившая…» – а как? – «ни единаго же (никого не) научившая!» (2-й икос). Да и как можно высказать это несказуемое таинство: Бог во плоти?! Человек не может понять зачатия и рождения человека! Поэтому песнотворцы только восхваляют Божию Матерь, но не дерзают понимать; и в акафисте мы слышим: «Радуйся!», «Радуйся!» И в проповедях своих святые отцы, чтобы восхвалить Ее, обращаются ко множеству сравнений: заря, скрижали, свеча, звезда, лестница к небу, облако, цвет, гора, древо многосеннолиственное и так далее.

И мы в праздник Сретения именуем Ее «Благодатною»; на том и останавливаемся.

Если же и прибавляем «Дево», то в знак того, что на Ней совершилось великое и единственное чудо: если другие матери зачинали чад от мужа и нуждались в очищении и посвящении первенцев мужеского пола Богу, то Она была «неискусомужная» Дева: для этого отличия и поставлено это слово в тропарном приветствии Ей.

Если же Она – Благодатная, единая Благодатная в неповторимом смысле слова, то и Ее чувства при Сретении могут и должны быть – единственными, особыми, отличными от прочих людей: даже от Симеона, Анны, Иосифа… Какие же? Но это не только трудно, но и невозможно сказать… Видим лишь, что Она молчит…

Симеон просит о смерти; проповедует о знамении пререкаемом и проч.; Анна бегает по храму и тоже говорит об избавлении. Богородица же молчит! Только скрывает все, что слышит, в сердце Своем. Замолчим об этом и мы… Но заметим еще раз: при этих словах мы вспомнили о Благовещении.

Пойдем далее, хотя бы и кратко, по дальнейшим мыслям тропаря. Мы уже говорили выше, почему нужно радостно приветствовать Деву Марию: Она сподобилась быть Матерью Самого Сына Божия. И об этом именно и говорится в последующих словах: «…из Тебе бо возсия солнце правды, Христос Бог наш…» Это уже разъяснялось. А здесь мы сейчас остановимся мыслью на том, что после Благовещения Церковь вспоминает о Рождестве Христовом.

На следующем месте стоят слова: «…просвещаяй сущыя во тьме». Здесь мы припоминаем Крещение Господне, после которого Христос выступил на открытое служение миру, на просвещение людей, сидевших во тьме. Так и говорится в Евангелии: …оставив Назарет, Христос пришел и поселился в Капернауме приморском, в пределах Завулоновых и Неффалимовых, да сбудется реченное чрез пророка Исайю, который говорит: земля Завулонова и земля Неффалимова, на пути приморском, за Иорданом, Галилея языческая, народ, сидящий во тьме, увидел свет великий, и сидящим в стране и тени смертной воссиял свет (Мф. 4:13–16; Ис. 9:1–2). И эти слова ко всему периоду проповеди Христовой: от крещения – до смерти, до страданий, в течение трех с половиной лет, когда Христос учил Царствию Божию. Это было ближайшей целью воплощения, Рождения Христова; поэтому слова о «просвещении сущих во тьме» поставлены в непосредственную связь с Рождеством Христовым.

«Веселися и ты, старче праведный, приемый во объятия…», то есть в любовь, и именно нежную (как мы выше говорили), Богомладенца Иисуса. Об этом уже много говорилось в данный праздник Сретения. Симеон – символ всего человечества, ради коего Сын Божий и пришел на землю, что предзрел праведный старец и о чем он сказал в своей песне «Ныне отпущаеши»: свет во откровение язычникам и в славу Израиля.

Но что означает «Свободителя душ наших»? Не политического освободителя; потому что политики не суть освободители «душ»; а тем более – «наших», когда власть была у прежних язычников, а теперь ставших уже христианами, и когда составлялось это богослужение Сретению. Какое же разумеется здесь «освобождение»? и почему оно связано с именем Симеона?

Сначала ответим на второй вопрос, – и тогда станет яснее первый.

Старец устал от долголетней жизни и уже хотел освободиться от «уз плотских»: таково первое понимание.

Но он хотел не просто умереть, закончить эту жизнь; а он желал – другой, мирной, блаженной, духовной – в Боге. Но он знал, что это возможно только в том случае, когда будет освобождение духовное; а его еще не было. Иначе зачем же стал бы говорить, что идет во ад, где будет извещать прародителей Адама и Еву о пришествии Избавителя, Освободителя, Спасителя? А это «освобождение» дано будет распятием и смертью Христа, жертвою Его – для снятия духовных уз, клятвы Божией. Если же так, то здесь можно подразумевать искупительное освобождение жертвою Своею Отцу; «…распятаго же за ны…» – поет Церковь в Символе веры.

Так Церковь привела нас ко кресту Христову. Так научают нас и святые отцы. Тот же святой Исихий говорит в своем слове на Сретение: «…пришло время оставления, приблизилось пленных освобождение, долгое разрешение: родился Царь, освобождающий находящихся в темнице, избавляющий заключенных, призывающий к жизни находящихся в смерти. Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко. Но как Ты отпускаешь его? …С миром каким? – крестным. Оный меч отсек главу тирана (диавола) и дал мир ополчившимся со Христом!» Наконец, ты, Симеон, принял в объятия свои – «дарующего нам Воскресение». Вот каким отдаленным концом завершается тропарь. И замечательно: здесь говорится не о воскресении Христовом, а о нашем – «нам». Да! Хоть и дивно всякое воскресение; но воплотившемуся Богу это еще легче, чем воплотиться; легче взойти на небеса Тому, Кто сшел с небес (Ин. 3:13).

Но здесь говорится о нашем воскресении… Это несравненно необыкновеннее, невероятнее; а главное – для нас важнее. И цель Христова дела в конце концов состоит в том, чтобы восстановить разрушенное нашим врагом создание Господне: человека, а вместе с ним – и всю тварь. А последний враг, говорит апостол Павел, истребится – смерть… (1Кор. 15:26). И воскресение Христово есть еще не самое последнее Его достижение, а посредствующий путь – к общему воскресению: …Христос воскрес из мертвых, первенец из умерших. Как в Адаме все умирают, так во Христе все оживут… А затем – конец… (1Кор. 15:20, 22, 24).

Вон что чрез Симеона предвидела Церковь при Сретении Богомладенца!

Повторим: в тропаре на Сретение поется: о Благовещении, Рождестве Христовом, Крещении, Распятии и Воскресении, – то есть о всем домостроительстве Христовом…

А на руках Марии Девы, а потом – и старца Симеона, был только сорокадневный Младенец! И нечего этому удивляться: ведь праведный «Богоприимец» (хорошее имя дала ему Церковь!) говорил не от себя, а Духом Святым, все ведущим. А …Дух – все проницает, и глубины Божии, говорит духоносный Павел (1Кор. 2:10).

В своих воспоминаниях я, как мы видели, умерил радость праздника, согласно своему личному восприятию его. Но когда я стал просматривать службу еще и еще, то увидел значительную разницу: главное, что звучало в ней, это была именно радость, хотя иногда и со страхом. И отсюда мы научаемся – не верить собственным нашим переживаниям прежде всего, а – сначала усвоить дух Церкви; иначе мы можем понять односторонне.

И теперь, после богослужебных указаний, мы ясно увидим, что в Церкви прежде всего господствует дух радости праздника. Почему, об этом она сама объяснит. Но сначала Церковь скажет нам о тайне.

Церковь не боится смиренно сознаться, что нынешнее событие Сретения Бога, в образе сорокадневного Младенца, есть «велие и страшное таинство, и странное…»: как это Бог, «вся объемля, и младенцы созидаяй», Сам «яко младенец на руках носится» (1 февраля, [на вечерне 3-я стихира на стиховне]). Она не скрывает и того, как видим, что это «страшная» тайна: Бог «всем страшный» ([там же,] богородичен на «Господи, воззвах»); как было «страшно Рождество», так ныне в Сретение страшно и «старца честнаго объятие» ([там же,] икос [по 6-й песни канона]); «…на руках Симеона благоволением Твоим…», Христе, изволил «…носитися плотию, Иже всем страшный, и всю тварь содержай…» (3 февраля, седален по 2-й кафизме).

Сам Симеон, принявший Его в объятия, страшился: «Младенца видев Тя… Превечнаго Слова от Отца рожденна, страшуся и боюся, руками… объята…» (2 февраля на малой вечерне, [2-я стихира] на «Господи, воззвах»). «Поклонься старец, и стопам божественне прикоснувся неискусобрачныя и Богоматере», он говорит: «Младенца боюся объяти Бога»: «Огнь… носиши, Чистая» ([там же, 2-й тропарь] 5-й песни канона утрени). И «видя… Слово безначальное, с плотию… виновнаго (Творца) еже быти всяческих, яко Младенцу» Ему «дивится» ([там же, 3-й тропарь] 4-й песни [канона утрени]). А как не дивиться? Даже Сама Богородица хотя говорит старцу: «Радуйся», – но называет его «неизреченных» вещей «таинником»: «…от Святаго древле известися (открыто) тебе Духа» ([там же, 1-й тропарь] 4-й песни [канона утрени]). Все это, «Мати Дево Чистая», «непостижимо есть содеянное о Тебе ангелом и человеком»: «…чудная зрим ныне и преславная, непостижимая, несказанная!..» ([там же,] икос по кондаке [по 6-й песни канона]).

И потому сам старец держит «яко Младенца, Господа славы» [там же, на малой вечерне 4-я стихира на стиховне] «со страхом и радостию» [там же, 3-я стихира].

И ангелы, с одной стороны, радуются празднику: «Небесный лик небесных ангел… зрит, яко Младенца носима ко храму, – говорится в тропаре предпразднства, – перворожденна всея твари…», и «…с нами поют песнь радующеся» (1 февраля). Но, с другой стороны, и они дивятся и трепещут: «Лик ангельский да удивится чудеси… зряще неизреченное Божие снисхождение…» (2 февраля, седален по 1-й кафизме), – как это «носимаго на колеснице херувимстей, и Певаемаго» от серафим, держит ныне руками «Богородица Мария неискусобрачно из Нея воплощшагося» и приносит Его «в Божественное святилище»; и как Она потом Его подает «рукам старца иерея» ([там же, 3-я и 4-я стихиры на] стиховне). Там, на небесах, «вышнии служителие с трепетом молятся» Ему; а «долу», на земле, «ныне Симеон вещными руками» обнимает Его ([там же, 3-я стихира на] литии).

Нам, обычным людям, понять эти чувства ангелов, Церкви и святых не только трудно, но просто невозможно. И причиной этого является наше неведение неизреченных тайн, незнание Бога, слабая вера, отсутствие откровения Его нам, немощным: оттого – нет в нас и страха Божия! А у Церкви, ангелов и святых людей – совсем другое. Еще ветхозаветные люди хорошо знали (и не лучше ли нас?) это чувство страха Божия. Иов праведный говорит: вот, страх Господень есть истинная премудрость… (Иов. 28:28). И он является лишь началом мудрости, говорит царь Давид (Пс. 110:10) и его мудрый сын Соломон (Притч. 15:33). Первые христиане ходили в страхе Господнем; и, при утешении от Святого Духа, умножались (Деян. 9:31). Святитель Иоанн Златоуст учит нас: кто имеет в себе страх Божий, тот «мудрее всех»; а «лишенный истинной мудрости» этой – «бессмысленнее всех». И сам молится: «Господи, всели в мя корень благих – страх Твой в сердце мое» (вечерние молитвы).

Но и этот страх наш не может сравниться с тем трепетом пред «Страшным» Богом, который знают ангелы по опыту и который отчасти ведом святым людям!

О! если бы мы имели этот страх!

Или хотя бы ощущали отсутствие его в себе!

И просили бы его у Господа, подобно Златоусту!

И Господь, хоть иногда, посещал бы им нас! И не будем говорить: «это невозможно»… Нет, возможно! И бывает!

И тогда наше сердце восплачется с радостью!

Потому примем всею душою эту благодать Божию, действительно «спасительную благодать» (3 февраля, [1-я] стиховна вечерни). И таковая далась певцам Церкви вследствие «Богоявления неизреченнаго ныне», когда Младенец «Христос Бог» был принесен «Девою Отроковицею» «в церковь Богу и Отцу» и когда Его «прием Симеон руками объят» [там же].

Но этот страх в сретенской службе пересиливается, и несравненно больше, другим чувством, которое Церковь всюду влагает в богослужение – радостью! Почти на каждой странице Минеи, а иногда даже по нескольку раз в ней, говорится о радости. И по одному этому мы должны заключать, что это чувство является основным, господствующим, главным в церковном понимании праздника. Выпишем небольшую часть таких текстов.

«Церковь предукрашшися зарею мысленною», то есть «любовию Владыки всех и Творца, восприяти Его готовится, и радостная Сему плетет восхождения», предварительные к большему приготовления (1 февраля, [1-й тропарь] 7-й песни канона утрени). И Симеон «вопиет с веселием Ему» ([там же, 1-й тропарь] 8-й песни). И мы, «песни, якоже цветы, исплетше днесь, предуготовим верою благодарения венец (венок) Божествен Владыце…», «якоже Симеон старец… Того с веселием восприимем» [там же, 1-й и 2-й тропари 6-й песни] и «предпразднственную хвалу Христу ныне принесем» (1 февраля, [3-я стихира на] «Господи, воззвах»). «Разумом (Божиим) простертая небеса, веселитеся, и радуйся, земле!..» (2 февраля, [3-й тропарь] 1-й песни канона на утрене). Все – радуйся!

И это чувство радости Церковь влагает больше всего и чаще всего в уста праведного старца. И его радостью наполнены и день предпразднства, и праздник, и дни попразднства Сретения Господа. Мы взяли только несколько «каплей» ее. Особенное выражение радости можно видеть в словах Церкви: «…Симеон… позна Тя

Бога явльшагося плотию и яко жизнь, лобзаше…», целовал ([там же,] седален по полиелее). Но это лишь сильное выражение радости, восторга. А есть и другие многочисленные слова о том же. «…Простер же руце Симеон прият Сего радуяся, и возопи: ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, по глаголу Твоему, с миром…» (1 февраля, [4-я] стиховна на вечерне). «…Радуяся же старец на руки Тя восприят» ([там же,] седален по 2-й кафизме). «Мы же… вопием Ти: слава тако благоволившему» ([там же,] седален по 1-й кафизме). «Сего с радостию усрящем» [там же, 2-й тропарь 3-й песни канона]. «Тя Господи радостною душею приемлющия… сподоби с Симеоном благодарити Тя» ([там же, 3-й тропарь] 5-й песни канона) – и так далее и так далее.

Почему же Церковь так радуется?

Вот что говорит неизвестный автор канона: «Душевными Тя руками сподоби мя, Благодетелю, восприяти, якоже древле Симеон, и насладится Твоея благодати: Ты бо еси един желание и сладость Превозжеленный» ([там же, 1-й тропарь] 9-й песни канона).

«О, старче! Подъими Христа», Которого Дева родила «на радость роду нашему» (3 февраля, [1-я] стиховна на утрене). «Воздал еси мне, вопияше Симеон, спасения Твоего, Христе, радование…» (2 февраля, [2-й тропарь] 9-й песни канона). «Видев же» «Бога всяческих, плотию обнищавши… взыграл еси…» (3 февраля, [5-я стихира] на «Господи, воззвах»). Все умирающие обыкновенно мучаются, а Симеон, «…отлучался сущих на земли радостно взываше… Господи! слава Тебе» (2 февраля, [3-я стихира] на литии).

И таких радостных мыслей за все службы Сретению, как я уже говорил, множество: слова – «радуйся», «радостно», «радование» – постоянно слышишь или читаешь в богослужении все девять дней празднования; и эти слова, как прекрасный постоянный звон на пасхальной неделе, звучат в наших ушах непрестанно. И весь канон на праздник, написанный славным Космою Маюмским, в «краегранесии» (первых буквах – по-гречески) так выражен: «Христа радостне старец объемлет».

Следовательно, это и есть основное чувство Церкви в этот праздник. И никакие другие мысли не должны и не могут вытеснить его; хотя они, как знаем и еще увидим, и есть. Пусть и у нас ничто не вытеснит и не уменьшит этой радости: ныне день «Богоявления» миру в храме (3 февраля, [1-я] стиховна [на вечерне]); ныне «…спасение всем сущим от Адама…» (там же, [2-я стиховна]).

В связи с этой мыслью о радости приходит мысль о том, что Церковь именует Младенца Женихом: «Предпразднственную хвалу Владыце Церковь днесь привношает (присоединяет), и Сего яко Жениха прияти светло готовится, и с Симеоном радуется…» (1 февраля, [2-й тропарь] 4-й песни канона).

Почему Богомладенец именуется «Женихом» Церкви?

Ответ на это мы видим в самом начале предпразднства: Господь в этот праздник «предобручает Себя честней Церкви Его» ([там же, 2-я стихира] на «Господи, воззвах»). Замечательно-образное выражение: «предобручение». Это еще не венчание, не брак Господа с Церковью: это будет в день Пятидесятницы. И еще не обручение: это будет на Голгофе, крестом. Это лишь «Пред-обручение»: будущий «Жених» Церкви – еще Младенец сорокадневный; Он еще носится на руках Матери. Но Он уже приходит к Своей невесте, к Церкви; Он входит в дом Свой, в дом Божий; и Его принимают представители Церкви – Симеон и Анна. И богослужение многократно говорит о Церкви. Старец «Бога человеком соединитися проповеда» (2 февраля, [3-я стихира] на литии). И с первых стихир предпразднства Церковь поет об этом единении своем с Небесным Женихом: «Честная готовится Церковь восприяти к себе Господа…», пока еще «…яко Младенца приходяща, и благодатию мысленно (верою, мыслию) уясняюща (просвещающего) вернейший Свой и боголюбезный собор… (собрание: греческое слово «екклесиа» означает и общественное собрание, и Церковь)» [1 февраля, 1-я стихира на «Господи, воззвах"].

«Тя, Господи, плотию (во плоти: духом Он всегда был) Церковь хотяща прияти, Божественною Твоею и неизреченною Божества зарею славно просвещашеся (1 февраля, [1-й тропарь] 5-й песни канона). «Днесь Спаситель, яко Младенец, принесен бысть в Церковь Господню…» (2 февраля, [1-я] стиховна на малой вечерне). «…Материю вольне (то есть добровольно, по Своему желанию) приносится в Церковь…», пока еще «законную», то есть ветхозаветную, безблагодатную ([там же, 4-я стихира] на «Господи, воззвах»). Но Ему уже «от Девы рожденному и Сыну Единородному Отчу», как Жениху «в Церковь приносиму, служат величающе» «божественный старец, и целомудренная Анна пророчица», заменяющие («в нихже место») «новорожденных горличищ супруг» (2 февраля, [1-й тропарь] 9-й песни канона). «Ныне» «руками Богородицы, Младенец, Христе, со всесожжении (жертвою горличищ), на руках Симеона во храм внестися восхотел еси плотию» (3 февраля, [3-я] стиховна на [вечерне]). «В Церковь принеслся еси, Жизнь всяческих, мене ради младенствовав, под законом был еси…» ([там же,] седален по 1-й кафизме). «Во храм принеслся еси, обычная (для матерей) исполняя…» ([там же,] седален по 2-й кафизме). «Носящи Чистая и Пречистая Дева Содетеля и Владыку, яко Младенца на руках, в Церковь входит» [1 февраля, 2-я стихира на стиховне на вечерне]. Ибо, как и теперь, матери до сорока дней после рождения своего не впускаются в храм; а теперь Дева «входит».

И как входящему Жениху, а тем наипаче – Царю и Богу, двери храма должны открываться. Поэтому Церковь и поет: «Да отверзется дверь небесная днесь: безначальное бо Слово Отчее… приносится в Церковь законную…» (2 февраля, стихира по 50-м псалме; [см. также 3-ю стихиру] на «Господи, воззвах» [на малой вечерне]).

Так состоялось «предобручение». А обручение с Церковью совершилось на кресте кровию Господа: «…Утверди (оснуй, созиждь), Господи, Церковь, юже стяжал (приобрел) еси честною Твоею кровию» (2 февраля, ирмос 3-й песни канона). Итак, Церковь приобретена кровию Христовой. А жертвы Ветхого Завета были лишь прообразом Ее: как в Ветхом Завете ангел смерти ради крови агнца щадил еврейских первенцев (Исх. 12:12–13, 13:9), так и род человеческий помилован кровию крестною: «кровные жертвы» «кровь спасительную предзнаменовав ясно» (3 февраля, [1-й тропарь] 5-й песни 2-го канона).

Но об этом мы сейчас будем говорить в особом отделе.

Если мы в богослужении видели больше всего радостных переживаний и значительно меньше – о Церкви, то о жертве Сына Божия мы увидим, хотя и не столь много по количеству, но глубоко по своему значению. И это объясняется так. Сын Божий сошел на землю, чтобы спасти и падший род человеческий, и всю тварь вообще, то можно спросить: как же именно? Ответ на это у Церкви один: по любви Божией.

«Токмо за благость» (1 февраля, [1-й тропарь] 8-й песни [1-го канона]), «за милосердие» Воплотившегося (2 февраля, [2-й тропарь] 6-й песни канона); «благоволением» (3 февраля, седален по 2-й кафизме) «на руки подался еси Богоприимца Симеона» (2 февраля, [3-я] хвалитна). «Подался» – какое хорошее слово! Так дети сами «подаются» любимым родителям или и чужим, но милым для них лицам! Сколько здесь любви сказано! «…Посетил еси, по глаголу Твоему, благоизволивый спасти… род человеческий» (4 февраля, седален по 3-й песни канона). И «почил еси на объятиях праведнаго Симеона…» (4 февраля, [4-я] стиховна на утрене, «И ныне»). Бог «почил» на руках человека! Какой чудный образ любви Божией к людям!

Таково исходное милосердие Бога в Троице.

Но это благоволение совершилось за жертву Сына Божия, а не без правды Божией. Об этой жертве и говорится – после радости – больше всего, чем о прочем. И эта мысль явным, но как бы красным, кровавый путем проходит чрез все богослужение. «…Христос… приятная днесь Отцу приношает очищения…» (1 февраля, [4-й тропарь] 8-й песни 1-го канона). «…Слово Вышняго, чист Сый, приношает Безначальному Отцу очищение, и очищает любовию…» величающих «Божию Матерь» ([там же, 4-й тропарь] 9-й песни 1-го канона). «Двери небесныя, отверзитеся, Христос бо в Церковь, яко Младенец, Материю Девою Богу и Отцу приносится» (1 февраля, [2-я] стиховна на утрене). «…Из Пребожественных бо недр Хитрец прошед Христос, Материю Девою Богу Отцу приносится…» (2 февраля, [3-й тропарь] 1-й песни канона). «Богоявления неизреченнаго ныне празднуем спасительную благодать… Христос Бог, в церковь Богу и Отцу Материю ныне приносится…» (3 февраля, [1-я] стиховна [на вечерне]). «Непременнаго по ипостаси», то есть одного и того же Сына Божия, лишь в двух теперь естествах, Дева, «на руках носящи… ныне Богу Отцу принесла еси…» (3 февраля, светилен; [см. также:] 4 февраля, стиховны на утрене; 5 февраля, [стихиры] на «Господи, воззвах», [3-й тропарь] 1-й песни [1-го канона]).

Принесла – как жертву.

Но так как Сын Божий по Божеству Своему всегда пребывал в Троице, то Церковь ныне употребляет дивное и непостижимое нашему уму изречение: Младенец приносит Себя Себе Самому! Вот послушаем об этом.

«Ныне Чистый Бог, яко Отроча Свято, ложесна разверз Чистыя, Себе Самому яко Бог приносится…» (2 февраля, [2-я стихира] на литии). То же самое – и в других местах повторяется (3 февраля, стиховны на утрене; 1-я песнь канона).

Да иначе и быть не может! Этого требует истина единства и неизменности Пресвятой Троицы. А жертва требуется установлением праздника в Ветхом Завете: заменою еврейских первенцев агнцем; агнец же был прообразом Агнца Христа, как говорил и святой Креститель о Христе: вот Агнец Божий… (Ин. 1:29, 36).

«Законныя жертвы приносил еси, Агнца (Христа) за милосердие несказанное, кровь спасительную провозвещая издалеча, блаженне священниче: егоже воплощенна прием, Симеоне…» (3 февраля, [2-й тропарь] 8-й песни 2-го канона). Здесь, как и раньше, мы уже видим ясное указание и на кровь, и на крест. Отсюда, собственно, произошло просвещение, свет, о котором пел Симеон: …свет во откровение языков и слава… Израиля, то есть благодать Духа Святого, но именно – через крест: «…языком откры свет, крест и воскресение…» (2 февраля, [7-я стихира] на литии).

Так открывается путь ко спасению нашему чрез жертву Христову, чрез искупительную кровь. И эта жертва приносится Пресвятой Троице. А вместо этого всесвятого имени Церковь употребляет нередко иное слово: «Бог», а иногда: «Отец». Но ныне мы видели, что жертва приносится и Самому Христу. Все это важно и потому, что в наше время распространялось ложное учение, будто не должно признавать никакой «жертвы» – именно «Богу и Отцу», – каковое учение будто бы пришло в православие с Запада…

Но приводимые выписки решительно и явно свидетельствуют обратное: начиная с Григория Нисского и по Дамаскина и Косму Маюмского (IV-VIII вв.), когда ни о каком западной влиянии не могло быть и речи, Церковь непрерывно учила и учит о жертве Христовой, принесенной в «умилостивление» Богу Сыном Божиим на кресте.

И самое слово «избавление» говорит о том же; ибо избавлять или искуплять (выкупать) может себя не сам виноватый, а его избавитель. В этом смысле можно и должно понимать эти слова – об избавлении – и в богослужении нынешнего праздника. Приведем их здесь.

Симеон, приняв Господа на руки, «…возрадовася, вопия: Бог есть Сей, Отцу соприсносущный, и Избавитель душ наших» (2 февраля, [2-я] стиховна [на вечерне]). Как мы видим, Христос потому и «Избавитель» наш, что Он, «Отцу соприсносущный». На Сретение Господь явился в Церкви, но не спас еще нас: и «…Анна… пророчества благодатию облистаемая прослави…» «…пришедшаго невестоукрасити (Церковь) Пребожественнаго…» Господа; «…и будущее (а не настоящее, то есть в Сретение бывшее) всем предстоящим показание Божественное (а не человеческое) избавление» (3 февраля, [1-й тропарь] 8-й песни 1-го канона). Его, как «Бога Единаго совершенна, во еже (чтобы) оправдати мир пришедшаго, подъял» Симеон ([там же, 4-я стихира] на «Господи, воззвах»). И Он, «рода земна избавляяй (спасая) Бог, даже до ада приидет; пленным же (там) подаст всем оставление…» (2 февраля, [2-й тропарь] 7-й песни канона): это возможно лишь единственному Спасителю, именно как Богу, а не как человеку. Для этого было и воплощение, чтобы пострадать и принести жертву за нас. На этом и стоит вера христианская!

Таков способ (смотрение, план) спасения изобрел, выражаясь приспособительно, только прошедший «из Пребожественных недр Хитрец», Христос Сын Божий, – такое странное имя Ему дает Церковь ([там же, 3-й тропарь] 1-й песни канона) потому, что Он Своим домостроительством как бы «перехитрил» лукавого диавола.

К этому нам остается добавить подобные же мысли из других богослужебных праздников. Вот как поет Церковь на Пасху: «Спасе мой, живое же и нежертвенное заколение (жертва), яко Бог Сам Себе волею привед Отцу, совоскресил еси всероднаго Адама, воскрес от гроба» ([2-й тропарь] 6-й песни канона). В припевах к 9-й песни поем: «…жертва живая, Агнец Божий, вземляй грехи мира» [3-й припев]. В правиле ко причащению читаем: «Восхотел еси… Многомилостиве, заклан быти яко овча, грех ради человеческих» ([1-й тропарь] 4-й песни канона). И наконец: «…Господь нас ради, по нам (подобным нам в воплощении)… бывый, единою Себе принес (Евр. 7:27), яко приношение (жертва) Отцу Своему, присно (всегда) закалается, освящаяй причащающияся» ([там же, 1-й тропарь] 9-й песни канона). На Него, «Распятаго же за ны» мы и надеемся, и спасаемся! А в Сретение Его жертва искупительная только еще «предобручается Церкви».

Целью пришествия Господа и всего Его домостроительства спасения было исправление падшего рода человеческого. Поэтому и поется: «Перворожден из Отца прежде век», и «Перворожден Младенец из Девы нетленныя, Адаму руку простирая явися» (2 февраля, [1-й тропарь] 3-й песни канона). Адам оказался не мудрым – и пал: «Младоумна бывша прелестию первозданнаго, паки исправляй Бог Слово», Сам «младенствовав (плотию) явися» (там же, [2-й тропарь]). И образ Божий в человеке извратился, обратившись снова в землю; а теперь Творец восстановляет богоподобное естество в нем: «Земли исчадие» – презрительное имя природы человека, созданного из глины, и опять, «паки потекшее в ню», как грязь, «Божества сообразное (Богоподобное) естество Зиждитель (Творец), яко непреложне (неизменно), младенствовав (воспитавшись) яви» (там же, [3-й тропарь]), сделал; пришел «оправдати (сделать праведным) мир» (3 февраля, [4-я стихира] на «Господи, воззвах»).

И теперь прежде «отриновенныя», отвергнутое Богом человечество, из-за «тления», опять «вся совокупи» ([там же, 4-й тропарь,] богородичен, 5-й песни [2-го] канона), то есть соединил духовный мир – с земным, Божественный – с человеческим, или «Бога человеком соединитися» (2 февраля, [3-я стихира] на литии). Или иначе: «обожити существо», то есть коренным образом претворить (1 февраля, [3-я стихира] на «Господи, воззвах»).

Для этого нужно было возвратить человечеству Божие благоволение, или снять с него клятву Божию; для того Христос и принес Себя Себе Самому в жертву, как Ходатаю в Троице, чтобы от «законныя клятвы» освободить человечество и потом просветить «души наши» (2 февраля, [2-я стихира] на литии). Образом этого лишения благодати, или «овдовевший мир» от «Божественныя славы», – являлась вдова Анна (3 февраля, [1-й тропарь] 8-й песни [2-го] канона). Тогда будет возвращена благодать Божия.

Теперь «преиде сень» Ветхого Завета, и «предиде (но пока еще не пришла) истина, благодати пришедши» (1 февраля, [3-й тропарь] 3-й песни [1-го] канона) со Христом и с «Благодатной» Матерью Его (тропарь). «Свет благодати Христовы просия нам, хотя (намереваясь, но еще не даруя) ввести» ее «в храм Свой», и таким образом «всесеновная (Ветхого Завета) начертания (прообразы) претворяя (изменяя, переводя в истину) яко Обновитель (Восстановитель, Воссоздатель)» (1 февраля, [2-й тропарь] 8-й песни [1-го] канона).

И теперь «закона сеновное (тень)» кончается, «и начало… новыя благодати» восходит (2 февраля, [2-я] хвалитна); «закон нов» вводится (3 февраля, [3-й тропарь] 4-й песни [2-го] канона); и Симеон является «новыя благодати священно-проповедником тайным» (2 февраля, [2-й тропарь] 9-й песни канона), – таковым будет Сам Богомладенец, сделавшись уже Женихом. И сам старец «получает» уже этих дивных «чудес непрестанную благодать».

А так как ветхозаветный закон, наложенный на падшее человечество Богом, был законом «древния работы», или рабства (3 февраля, седален по 1-й кафизме), то теперь человечество от него освобождается, в свободу славы чад Божиих (Рим. 8:21). Это и есть истинное освобождение: где Дух Господень, там – свобода, говорил по опыту своему святой апостол Павел (2Кор. 3:17), хорошо знавший духовное рабство греховной немощности (Рим. 7:14–25).

Дальнейшее освобождение – есть освобождение от «ветхого борца» диавола, который своими искушениями («прилогами») довел весь мир до «обетшавшего» состояния (3 февраля, [1-й тропарь] 4-й песни [2-го] канона), а нас сделал «окаянными»; а теперь Христос хочет сделать нас блаженными. Но о нем Церковь говорит очень мало: еще не время; еще человечество было во власти его. И не нужно было все раскрывать ему про Младенца.

Обыкновенно по этому вопросу мы думаем, что старец молит о смерти своей: ему было больше трехсот лет. Не будем дивиться такому долголетию; это было исключение: по особому повелению Божию старец должен был дожить до Рождения Спасителя. Но даже и сейчас некоторые доживают почти до такого же возраста: один англичанин – это записано в анналах – прожил более двухсот лет. Однако не в этом дело. Ныне тяготятся жизнью уже и в семьдесят лет: мне лично от старушки пришлось слышать – на мой вопрос: сколько ей лет? – такой ответ: «Да уж семьдесят четыре. И прошу у Господа смерти, да не дает». Известен мне человек, которому теперь уж сто тридцать лет; и так далее. И Симеон тяготился своим долголетием. В богослужении он почти всегда называется «старцем», «престарелым», «ветхим» «сению (то есть Ветхим Заветом) претружденным»; «сляченным (согнутым) старостью»; ноги и руки его уже ослабели: поэтому в службе пишется: «Крепитеся, руце Симеони старостию ослабленнии, лыста же (ноги) претружденна старча правобыстро (выпрямьтесь и быстро) движитися (двигайтесь) Христу на сретение…» (2 февраля, [1-й тропарь] 1-й песни канона). Но «престарев телом», он «юношествовал духом», «обещание» получив «не видети смерти, дóндеже (пока) увидиши Младенца юна» от Девы (3 февраля, [5-я стихира] на «Господи, воззвах»).

Но в богослужениях указываются и другие, духовные причины просьбы – «отпустить» его от этой жизни. Симеон был прообразом уставшего жить человечества. Земная жизнь была ведь ненормальная для человека: эта жизнь была не только скорбная, но и «тленная», смертная; и потому Симеон радуется: «…ныне отпущаеши мя, вопия, ко оному блаженству…» (2 февраля, [1-я] хвалитна); просит Господа: «…из истления мя разреши… (освободи)» (там же, [2-я хвалитна]).

Самый ветхозаветный закон был тяжел человеку: он ведь и дан был для того, чтобы грешный, падший род человеческий понял: чего он лишился, соблазненный диаволом и впавший в грех непослушания Богу! Поэтому Симеон просит: «…отпусти мя к жизни будущей…» (3 февраля, [2-й тропарь] 7-й песни [2-го] канона); «За милосердие щедрот Твоих, претруждена (чрезвычайно отягощенного) мя закона писменем (а не духовного), сличена мя старостью, отпусти, Спасе, раба Твоего…» (там же, [3-й тропарь]). «…Отпусти раба Твоего от соуз сея плоти к нестареемому… некончаемому животу» (2 февраля, [1-я стихира] на литии), «к жизни нетленней» (3 февраля, [3-й тропарь] 4-й песни [2-го] канона), «к жизни отпусти истинней» (5 февраля, [2-я] стиховна на утрене), «к Божественным селением» (3 февраля, [2-й тропарь] 5-й песни [2-го] канона). И с этим радостный настроением Симеон «видев Желаемаго, разрешение» получает «телесное… и якоже зрелая (и духовно, и телесно) пшеница» отходит «ко отцем» ([там же, 3-й тропарь] 8-й песни [2-го] канона).

Он радуется, ожидая славной блаженной жизни.

Тут же должны обратить внимание на странную надежду, что это несомненно будет: «…яко видех Тя… на земли носяща плоть» ([там же, 3-й тропарь] 7-й песни [2-го] канона), собственными очами «видех Тя». «…Той бо (то есть Симеон) Духом Святым глаголание: ныне свободихся, видех бо Спаса моего» (1 февраля, [4-я] стиховна на утрене). Часто в службах поминается о «Младенце» Боге: ныне «…от Девы яко Младенец четыредесятодневен, Материю… приносится…» (2 февраля, [4-я стихира] на «Господи, воззвах»). «…Иже бо Адама создавый носится, яко Младенец… Иже в недрех неописанных Сый Отца Своего, волею описуется плотию, а не Божеством…» (2 февраля, икос).

Почему же так? почему явление Бога во «плоти, а не Божеством» убеждает Симеона в истинности («яко» значит: потому что) Бога, «Божественных селений» и проч.? Смысл здесь такой: Бог – невидим и непостижим; а теперь Он, во плоти, сделался видим; а с другой стороны, Он этим «снисхождением», «нищетою» проявил именно «яко Бог» Божественное великое Свое человеколюбие к падшему человеку. Так только может миловать Бог!

Отсюда и нам – вывод: и мы не только не должны смущаться непостижимым воплощением Сына Божия, но должны постоянно радоваться этому с Симеоном: «яко видеста очи мои спасение Твое», «Спаса моего!» Поэтому во все дни празднества ежедневно повторяется песнь праведного Симеона: «Ныне отпущаеши» – «…с миром: яко видеста очи мои спасение Твое…»

Но дело Симеона еще этим не кончалось. По скончании своем – как и все ветхозаветные, кроме Еноха и Илии, – он должен был сходить во ад: таков был закон Бога о грешниках; и они, волею послушавши диавола, должны были из Царства Божия идти в «державу» своего соблазнителя – диавола; ибо своим повиновением дали ему обещание, или «рукописание», то есть долговую расписку, на подчинение ему.

Теперь «настало» время спасения, «избавления» от врага: пришел уже Избавитель. Зачем же идет Симеон во ад?

«Адаму известити хотяй иду во аде живущу, и Еве принести благовестие, Симеон вопияше…» (2 февраля, [1-й тропарь] 7-й песни канона). «…Владыко! ныне отпусти мя возвестити Адаму, яко видех непреложна (нераздельна) Отроча, Бога превечнаго и Спаса мира» (2 февраля, [3-я] стиховна).

Такова его миссия после смерти.

В заключение речи о праведном Симеоне должно сказать, что ему усвоено имя Богоприимца: какое чудное имя! Он почитается великим угодником. В богослужении о нем говорится, что он – выше пророка Моисея. «На горе Синаистей древле виде Моисей задняя (то есть отблеск некий, след) Божия, и тонкий Божественный глас сподобися во мраце же и вихре слышати: ныне же Симеон, воплощеннаго Бога непреложне (неизменно) нас ради на руки прият…» (2 февраля, седален по 3-й песни [канона]). И этим он «украсился… и Моисея светлейший был… на руки добротою (красотою) краснаго (прекрасного) приим (Бога)… нас ради по нам (подобно нам) Младенца бывшая (3 февраля, [2-й тропарь] 6-й песни [2-го] канона); Которого «…Воплощенна прием… прославился… паче Моисеа и всех пророк» (3 февраля, [2-й тропарь] 8-й песни [2-го] канона).

И понятно, почему Церковь считает его особенно сильным заступником пред Богом.

Он был воеводой греческого воинства. В сражении с сирийцами греки были поражены, а он взят в плен и посажен в темницу, обложенный узами. Там он вспомнил, что много раз желал отречься от мира, и стал молиться Богу освободить его из тюрьмы, подобно апостолу Петру (Деян. 12:4–11). При этом он усердно просил ходатайства святителя Николая. Чудотворец Николай явился преподобному Петру во сне и с некоторым сокрушением тихим и кротким голосом сказал ему: «Я, брате, поверь мне, не переставал умолять о тебе благость Божию; но не знаю, по коим причинам и с какою целью Он отлагает твое избавление. Однако не отчаивайся в Его милосердии, ибо милостивый Господь имеет обычай откладывать исполнение наших прошений: сие же Он делает потому, чтобы кто-нибудь, скоро получив просимое, легко не пренебрег бы Его благодатью; а вместе с тем Он желает, чтобы и другие молитвенники участвовали в ходатайстве пред Ним».

И святой Николай сказал заключенному: «Знаешь ли ты, Петре, Симеона праведного, который принял на свои руки четыредесятодневного Христа Господа, почему и прозван Богоприимцем?» – «Знаю, святче Божий, этого праведного мужа: о нем и в Святом Евангелии написано». Святитель Николай сказал: «Вот его мы оба – и ты и я – подвигнем на мольбу: многомощен бо есть пред Богом и близ Его престола предстоит, вместе с Владычицею Девой Богородицей и со святым Иоанном Предтечею; и он имеет великое дерзновение у Бога».

С этими словами святитель Николай вышел.

Преподобный Петр, очнувшись, стал усердно молиться и святому Симеону Богоприимцу, и святителю чудотворцу Николаю.

И после этого святитель Николай снова явился узнику, – но уже не во сне, а наяву с Симеоном Богоприимцем и сказал: «Дерзай, брате Петре, и, отложив скорбь, изложи свои обеты общему ходатаю, моему же сомолитвеннику, и воздаждь ему благодарение Богу».

Петр, подняв очи свои, увидел великого Симеона, дивного лицом, почтенного по виду, светлосияющего, облаченного в ефод⁵³ (теперь – саккос) ветхозаветного священства, со златым жезлом в руке. Увидев его, Петр пришел в страх. Святой же Симеон сказал ему: «Ты ли настаивал брату Николаю освободить тебя от уз и темницы?» А Петр от страха едва мог раскрыть уста и сказал: «Я, угодник Божий! И твою святыню я стяжал ходатаем к Богу». Праведный Симеон спросил Петра: «Исполнишь ли обет твой – быть иноком и жить добродетельно?» – «Ей, владыко! С Божией помощью, исполню!»

Тогда святой Симеон произнес: «Если обещаешься это исполнить, то изыди отсюда невозбранно, и иди, куда хочешь». Но Петр указал на свои ноги, закованные в железные узы. Святой коснулся их златым жезлом, и они растаяли, как воск от огня. Петр встал и увидел, что темница отворена. Святой Симеон шел впереди, а Петр со святым Николаем следовал за ним. И все они оказались за городом: имя тому – Самара. Петр подумал про себя: не во сне ли все это происходит? Но святой Симеон тотчас же обратился к нему и сказал: «Зачем ты считаешь это сном?» Потом он поручил его святителю Николаю и исчез. Петр же шел за одним Николаем чудотворцем. Святитель спросил его: «Взял ли ты чем питаться на пути?» – «Нет, господине!» Тогда святитель Николай велел ему подойти к случившемуся у дороги винограднику и сказал: «Ты встретишь человека, который будет предлагать тебе овощи: возьми их в путь и опять иди за мной». Так и случилось… И они чрезвычайно скоро достигли до греческой земли… Тогда исчез и святитель Николай. Петр же дошел до Рима и был пострижен там в монашество. Оттуда пришел на Афон и проводил строгую жизнь: не имел даже одежды. С него после там возросло иночество.

Был ли святой Симеон священником или же нет, об этом в житии не сказано; но упоминание о том, что он приносил «кровные жертвы», – как мы видели (3 февраля, [1-й тропарь] 5-й песни [2-го] канона), – и самые слова «святитель», «священник» (1 февраля, [4-я] стиховна на вечерне) и рассказ жития, что в видении он носил ефод, – говорят о том, что он был священнослужителем. Преподобный Исихий в слове на Сретение по этому поводу говорит так: «…каким образом Симеон вознес жертву, не принадлежащую ему? Он не был священником, ибо (в Евангелии, – М. В.) не сказано об этом… но он был праведный, а праведник имеет в себе священство; он был благочестивый, а благочестивый имеет помазание в себе».

И у Церкви действительно есть обычай именовать святителями и не состоящих в сане иерарха. Но, как мнится мне, на основании указанных соображений, истиннее почитать праведного Симеона священником: здесь «святитель» и «праведник» разделяются, и он называется «иереем» (2 февраля, [2-я и 3-я] стиховна на [великой] вечерне).

Ко времени составления богослужения была еще и рака, вероятно с останками мощей святого Симеона: «Рака твоя, – говорится в службе, – источает верным исцеления… священно-таинниче всечестне» (3 февраля, [2-й тропарь] 9-й песни [2-го] канона).

Под «оружием» для Матери Божией, о коем предсказал Ей Симеон, Церковь разумеет именно крест: «…оружие пройдет… на кресте зрящи Твоего Сына…» (2 февраля, [3-й тропарь] 7-й песни канона).

Свечи освящают в Сретение как в означение слов праведного Симеона: «…свет во откровение языков…»; так еще больше потому, что Церковь встречает Жениха Христа, подобно мудрым девам, с лампадами: а это очень связано с «предобручением» Богомладенца: «Мысленно вжегше вси (люди) добродетелей свещи, любовию с Симеоном и Анною, свещеносцы предусрящем, Христу хотящу приити освятити поющия Его» [1 февраля, 2-й тропарь 9-й песни канона]. Мы – не свои, не себе принадлежим, а Божии (1Кор. 6:19–20; Деян. 20:28; Гал. 3:13; 1Пет. 1:19).

«…Сый прежде денницы…» (1 февраля, [1-я] стиховна на утрене). Что подразумевается под денницей? Нужно думать, утренняя звезда; то есть Сын Божий был ранее сотворения мира. И преподобный Исидор Пилусиот сравнивается в кондаке с денницей, то есть со звездой⁵⁴.

«Не мнением, ни привидением» Христос явился миру, а действительным человеком, «истиною» (2 февраля, [8-я стихира] на литии). Многие еретики проповедовали, будто Христос принял мнимую плоть, как бы призрак. Церковь отвергает это. «…Симеон… позна Тя Бога явлышагося плотию…» (2 февраля, седален по полиелее).

Симеон умирает после сретения Богомладенца и Его «разрешения» от этой жизни «с миром». И теперь простые верующие люди оканчивают свою жизнь – мирно, спокойно. Свидетель тому весь православный народ. А люди неверующие умирают мучительно и с тоскою. Такова дивная перемена! И Церковь ежедневно по нескольку раз молится: «Христианския кончины… мирны» подай нам, Господи… И мученики страдали иногда, «яко в чуждих телесех»… Непостижимо, но действительно!

«…Просвещаяй сущия во тьме…» Христианская благодать дает свет, или правильное воззрение на все: и на небесное житие, и на земные вещи. Но этого некоторые люди знать не хотят! Величайшая ошибка их! Но Бог никого не насилует.

Путь в Христово Царство – не богатство, а бедность, – как в бедности пришли со Христом Иосиф и Мария… А мы живем иначе… Старые Симеон и Анна знали всю суету земного и тяжесть этой жизни.

Этот праздник идет еще из еврейской древности. Происхождение его, как известно, таково.

Фараон не хотел отпускать бесплатный рабочий еврейский народ. Тогда Господь послал на египтян десять казней. Последняя состояла в том, что первенец во всякой семье у них и у животных умирал ночью. А еврейский – был помилован: для этого евреи мазали кровью агнца перекладину, косяки дверей своих. И тогда фараон вынужден был отпустить их из Египта. В память этой милости Божией каждый первенец семьи считался уже принадлежащим Богу: «Я беру их Себе». А вместо первенцев приносилась выкупная жертва: зажиточные должны были приносить агнца [и] голубиного птенца; а бедные – два птенца голубиных или два птенца горличищных. Это совершалось в сороковой день по рождении младенца. И с того дня мать получала право входить в храм. А до этого она считалась еще нечистой.

Такой обычай перешел и в Христианскую Церковь; с тою лишь разницей, что в восьмой день совершалось не обрезание и наречение младенцу имени, а крещение с наречением имени; ибо обрезание, по толкованию апостола Павла, заменено было крещением (Кол. 2:11–12). И в прежнее время, даже и у нас в России, соблюдался этот обычай.

И доселе, в сороковой день, совершается очищение матери и принесение ею младенца в храм – представить Господу. Но таинственный смысл его заключался в том, что все это было прообразом жертвы Христа Богу Отцу за род человеческий.

Но к этому празднику присоединился другой: это встреча прообразуемого Агнца Божия, Иисуса Христа, праведным Симеоном. Об этом и предание рассказывает так.

Египетский царь Птоломей Филадельф, правивший с 287 [по] 247 [год] до Рождества Христова, составлял в Александрии библиотеку и захотел иметь в ней еврейскую Библию. Поэтому он обратился к иерусалимскому первосвященнику с просьбой выслать экземпляр еврейских священных книг и вместе с тем опытных переводчиков, знавших еврейский и греческий языки.

И тогда первосвященник отправил к нему семьдесят два сведущих человека, круглым числом – «семьдесят», – по-латински – Septuaginta («септуагинта»). Среди них был послан и Симеон. Ему досталось переводить пророка Исайю. Когда он дошел до слов: се, Дева [во чреве] приимет (зачнет) и родит Сына, и нарекут имя Ему Эммануил (Ис.7:14), то, естественно, усумнился, рассуждая: как же дева может родить? И он хотел уже изгладить из рукописи это слово – «Дева» – и заменить его – «жена», «женщина». Но вдруг явился ему ангел Господень, удержал его за руку и обещал ему, что он не увидит смерти до тех пор, пока своими очами не увидит обещанное Отроча.

С той поры прошло 260 – 280 лет, когда Симеону было, может быть, около 320 лет или и более, когда Духом Господним повелено было ему поспешить в храм, куда приходит Дева с Младенцем, на Коей исполнилось пророчество Исаии. И Симеон узрел необыкновенную, светоносную Матерь Деву и Богомладенца. С восторгом он принял на руки свои сорокадневного Младенца и Духом Святым сказал известную его песнь: «Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, по глаголу Твоему с миром; яко видеста очи мои спасение Твое…», или Спаса моего; и прочее: пророчество о Христе и о Самой Деве. И скоро после этого отошел к праотцам с миром.

И Церковь начала праздновать и очищение Матери, и представление, или посвящение, Богу Младенца Христа.

Когда именно составлена была служба, неизвестно. Но уже ученый писатель III века святитель Мефодий, епископ Патарский, потом Тирский, в Палестине оставил нам свою большую проповедь на день Сретения Господня. Умер он в старости (312 г., год рождения неизвестен, около 230–240 г.).

И потом уже следуют проповедники с IV по IX век; святитель Григорий Палама (XVI век) и так далее.

Еще существует следующее объяснение. При греческом императоре Юстиниане (527–565) был целый ряд бедствий в Антиохии и Константинополе: землетрясения, моровая язва, так что от нее ежедневно умирали от пяти до десяти тысяч человек. Люди стали усерднее молиться. И в день Сретения Господа вдруг все это прекратилось, по милости Божией. В память этого, в 544 году, установлен был крестный ход в этот праздник. Остатком от этого и доселе является кондак, где упоминается и об императоре, и о прекращении «браней». Но нужно сказать, что это не мирится с праздником Сретения, а выступает некиим несоответствием с ним. Теперь никто даже и не знает о подобном событии.

На другой день праздника совершается память святых, послуживших событию, – Симеона и Анны. Как известно, это делается по общему обычаю: на другой день Рождества Христова совершается «собор» (то есть соборное служение) в честь Божией Матери; потом в первое воскресение после Рождества – в честь [праотца] Давида, Иосифа [Обручника] и Иакова, брата Господня, который, по преданию, сопровождал в Египет отца, Пречистую Деву Марию и Младенца Христа; после Крещения – Иоанна Крестителя; после Пасхи и явления апостолу Фоме вспоминаем усердных жен-мироносиц и Никодима с Иосифом – и так далее. Теперь – Симеона и Анну, ихже молитвами спаси и нас, Господи!

На этом и можно окончить описание праздника Сретения.

Собственно, этот вопрос относится не к одному Сретению, а и ко всякому другому празднику, то есть вопрос о гласах, поемых на том или ином богослужении их. Но для этого нужно быть не только специалистом в музыке вообще, но и в древнееврейской и греческой в частности; нужно знать древние «лады» (дорийский, фригийский, лидийский, миксолидийский и параллельные им – на кварту каждому ниже). Мы таких знаний не имеем. И потому исходим из современного состояния церковного пения; притом – русского. А греческое пение и зависимые от него напевы славянских церквей – весьма сильно разнятся и от нашего и от западного пения, где существуют только два лада, или тона: мажорный и минорный – радостный и печальный. Но дело даже не в тонах, а в особых напевах.

Оставив эти специальности в стороне, мы, однако, не можем не замечать, что эти напевы – различны, иные – с подъемом кверху (тропарь 1-го гласа «Спаси, Господи…»); другие – подобны однообразный волнам («Взбранной…»); третьи – сначала идут вверх, а потом спускаются вниз и кончаются – печально («Ангельский собор…»); иные – поются в печальном тоне вообще (глас 6-й; «Со святыми…»; «Да веселятся небесная…»; и так далее).

И внимательное отношение к таким напевам утверждает нас в несомненной мысли, что пение гласов было никак не случайным, а так или иначе отвечало содержанию поемого. И знающему специалисту хорошо было бы заняться вопросом: почему, например, тропари на Рождество Христово и Богородицы поются одним гласом, именно 4-м; вероятно, составитель, видя связь между Рождением Богородицы и Рождеством Христовым, поставил напев одного и того же гласа; а почему напев 3-го гласа («С высоты…», «Взбранной…», «Достойно…») поется однообразно, волнами; почему на Крещение тропарь «Во Иордане…» поется на 1-й глас, а стихиры на освящение воды на 8-й глас («Глас Господень…») и так далее.

Это было бы не только интересно, но и поучительно.

Однако обратимся специально к празднику Сретения. Стихиры на «Господи, воззвах» поются на 1-й глас подъемно-радостным, а кончаются неожиданно – печальным напевом. Тропарь поется тем же подъемно-радостным 1-м гласом: «Радуйся, Благодатная Богородице Дево»… Но вдруг на каноне вы слышите уже другой напев, подобный «Дева днесь Пресущественнаго раждает…», или, иначе, на тропарь гласа 3-го: «Да веселятся небесная…» Напев полурадостный в первой половине, а во второй с печальным понижением; в середине же ирмос поднимается с повышением: «В законе сени и писаний…» – полурадостный; а второй – вниз, с понижением; третий – полурадостный; четвертый – «Свят Богу…» – особенное повышение, и так далее.

Но в общем, канон спокойный, и даже немного печальный; лишь по временам – повышенный. Всякий, более или менее знакомый с пением гласов, видит огромную разницу между тропарем и стихирами с одной стороны и каноном с другой: те радостные, а этот – полупечальный. Там о радости Рождения Богомладенца; а в каноне – память о «пререкаемом знамении» и страдании Христа за нас, и «оружии» Самой Пречистой Деве – снижаем первую радость; и в результате – полурадостный, полупечальный напев… Места высокой постоянной радости нет… Ведь так и было при Сретении Господа: и радостно Матери; и жертва Отцу за падший род человеческий, до креста включительно… И освобождение от земной жизни престарелого Симеона. И всего ветхозаветного человечества… Устали все… И мне лично этот напев снова напоминал о распутывании и «освобождении» дитяти, – освобождении спокойном, не возбужденном, не быстром, не тревожном, как обычно и поступают с детьми… «Со святыми упокой…» – вспоминается мне. А пение хвалитных стихир в конце этой гимнологической части утрени заканчивается торжествующим 4-м гласом; но конец их, как переход к просительному славословию, поется печально, на минорный 5-й глас…

Это было совершенно неожиданно…

Я после спросил поющих: почему это? зачем? Один ответил: «Вдали виднеется крест Голгофский!» Верно! Но не только для Христа, а и для каждого из нас… Се, лежит Сей на падение и на восстание… (Лк. 2:34). Борьба за Христа не только будет около имени Его, но и за общение с Ним – для всякого из нас. Церковь уже поет: «Агнче Божий! Вземляй грехи мира, приими молитву нашу!», «Научи нас оправданиям Твоим… Аз рех: Господи, помилуй мя и исцели душу мою: яко согреших Тебе… Во свете Твоем узрим свет! Пробави милость Твою ведущим Тя!»

Утреня кончается – сугубой и просительной ектениями.

Конечно, кто искренно и горячо молится, тому не важны напевы: у него «душа поет», как образно говорят люди… Благодать праздника – слаще всякого пения… Дай Бог нам ее… И она дается в праздники всем даже и без наших заслуг.

И пение нужно, хотя и в меру. После Тайной вечери ученики воспевши пошли на гору Елеонскую со Христом (Мф. 26:30). Начались Его страдания…

Но это я писал о гласовом пенни. Между тем в наших соборах и городских церквах, а отчасти и в провинциальных, давно уже укрепилась нездоровая привычка – вводить так называемое «партесное» (от слова «партия» дискантов, басов и проч.) пение. Об этом можно бы многое сказать. Но отметим главное.

Авторами этих произведений были большею частью светские регенты, а не церковные священнослужители. И понятно, что они внесли свой светский дух в наше пение, так как они были нередко музыкально образованными людьми, но – недостаточно религиозными; и потому не чувствовали нужной религиозности в богослужебных стихирах, тропарях, канонах. И даже иногда не знали, как должно, церковно-славянского языка. А уже о понимании смысла праздников нельзя было и требовать не только от регентов, но и от духовенства.

Поэтому ими руководил светский музыкальный дух. И нередко они впадали в такой напев, который был совершенно не подобающь для церкви. Они исходили из человеческого вкуса музыки, думая уподоблять религиозные чувства – мирским, следовательно полустрастным, переживаниям. Иногда это уподобление доходило до невозможного падения… Примеров можно было бы привести много!

Но еще более печально было то, что они вдавались в такой сентиментализм, который никак не совмещался с праздниками. А они этот сентиментализм видели преимущественно в печальном, минорном тоне; тогда как наши праздники, почти все (и вообще гласы), – радостны, полурадостны, мажорны; и редко – печальны (например, 6-й глас и проч.; да и то еще вопрос: не испорчена ли здесь древняя музыка?).

Например, в самый главный праздник праздников – на Пасху – поется в минорном тоне тропарь: «Христос воскресе…» (ре-минор); между тем в старом напеве Галичины, Карпатской Руси доселе сохраняется мажорный тон, мне известный.

А самое печальное то, что этим партесным сочинительством совсем вытеснено было так называемое «простое», гласовное пение: стихиры, подобны… И на это ни архиереи, ни духовенство не обращают никакого внимания! И смысл почти всего богослужебного материала теперь для нас пропадает… Горе, горе наше! И храм превращается в музыкальные концерты…

Пытались некоторые творцы пения возвращать его к так называемым «обиходным» напевам; но «партесное» – возобладало… И кажется, нет никаких средств поправить это ужасное дело!

Конечно, есть некоторое оправдание, будто искусное партесное пение привлекает богомольцев в храмы, а чрез это – и к вере. Но не должно преувеличивать этой пользы: таких любителей бывает в храмах небольшая горсточка; а главная масса богомольцев, к счастью, не интересуется «партесным» пением; и молится независимо от пения, и даже не вникая в него.

Господи! спаси наше православие!

Были монастыри; хранилось там и обиходное пение, и подобны; а теперь и их нет… Да и в монастырских напевах (например, киевском) внесено с Запада много светского элемента… Будет ли когда-нибудь исправление?

…Нам необходимо встречать спасительные и духовные праздники, преображаясь обновлением ума нашего и отлагая ветхого человека и нося в себе, насколько это возможно людям, подобие Божественного образа. ...Изречение закона: всяк мужеский пол, ложесна разверзаяй, свят Богу, – не могло исполниться ни на ком, как только на воплотившемся Боге. Он один, неизреченно зачатый, – единственный в духовном смысле мужеский пол (представитель мужеского пола) и достойно именуется святым… Господь всяческих… повелел Моисею: освяти Ми всякаго первенца перворожденнаго, разверзающаго всякая ложесна в сынех израилевых от человека до скота… (Исх. 13:2). Но токмо искуплением искупятся первенцы человечестии, и первенцы скотов нечистых да искупятся. И искуп его от единаго месяца, сценение пять сикль, по сиклю святому… (Чис. 18:15–16). В выкуп за них обыкновенно приносились кровавые жертвы, установленные законом, причем, конечно, намерение законодателя направлялось к духовному совершенству. Приводимые же в жертву животные, кровь которых указано было проливать пред жертвенником, ясно назывались святыми, и, конечно, в этом образно предначертывалась истина: ибо предавший Себе за ны приношение и жертву Богу в воню благоухания (Еф. 5:2) воплотившийся Бог вместе с Рождением Своим умертвил порождение диавола – грех, сотворив Собою осуждение злобы и соделав Собою всесовершенное уничтожение ее, – освящает же Богу и Отцу не только первенцев человеческих, но и весь род человеческий. Как в древности законоположительное слово прообразовательно приводило к Богу, вместо первенцев, колено, получившее в удел, священнослужение, так теперь – в светлом образе истины мы должны знать, что архиерей и Посланник исповедания нашего, преподобный, бесскверный, отлученный от грешник и вышше небес бывый, приводится телесно Богу и Отцу взамен искупаемого Им человечества. Христос же… привел Себя Отцу в замену не за одного только Израиля, а за все народы, и стал архиереем исповедания всех людей. Воспоминание сей священной тайны мы и празднуем ныне. Итак, Спаситель был принесен, согласно требованию закона, во храм видимо, духовно же принес к Отцу начаток нашего смешения и показал всего его святым и достойным стать приношением Богу.

И егда исполнишася дние очищения ею, по закону Моисееву, вознесоста Его во Иерусалим, поставити Его пред Господем, якоже есть писано в законе Господни: яко всяк младенец мужеска полу, разверзая ложесна, свято Господеви наречется: и еже дати жертву, по реченному в законе Господни, два горличища, или два птенца голубина. И се, бе человек во Иерусалиме, емуже имя Симеон. И человек сей праведен и благочестив, чая утехи Израилевы: и Дух бе Свят в нем. И бе ему обещано Духом Святым, не видети смерти, прежде даже не видит Христа Господня (Лк. 2:22–26). Что это значит: чая утехи Израилевы? – Ожидая явления истины и переселения к ней израильского народа от законной сени, дабы научиться первым началам истины и возвыситься к совершенству в ней. И нельзя сказать, что, так как иудеи были в злострадании и рабстве, – что Симеон ожидал возвращения их к свободе и древнему состоянию. У них находилась в цветущем состоянии вся древняя обрядность (и храм существовал, и приносились жертвы в нем) и сохранялось все свойственное их племени общественное устройство; подзаконный строй жизни от господства над Израилем иноплеменников (римлян) не потерпел никакого вреда, который побудил бы праведного старца ожидать утешения. Ибо случалось, что подобно тому как отец предает непокорного сына для вразумления какому-либо суровому воспитателю, подобно тому и Израиль часто находился под властию иноплеменников. …Мудрый Симеон ожидал духовного утешения Израилю, состоящего не в мирской славе и величии, а действительного перехода к истинной красоте: ибо ему (Симеону) было открыто, что прежде переселения своего он увидит явление Христа Господня. И прииде Симеон духом в церковь. И егда введоста родителя Отроча Иисуса, сотворити има по обычаю законному о Нем, и той прием Его на руку своею, и благослови Бога, и рече: ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, по глаголу Твоему, с миром: яко видесте очи мои спасение Твое, еже eси уготовал пред лицем всех людей: свет во откровение языком, и славу людей Твоих Исраиля (Лк. 2:27–32). С тех пор как Христос, вочеловечившись, истребил враждотворный грех и воссоединил нас с Отцем, преставление святых совершается в мире. Блаженный же старец Симеон, видя уже наступившее время, изрек: ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, по глаголу Твоему с миром, показывая исполнение Божественного обетования. Яко видесте, говорит он, очи мои спасение Твое, еже ecи уготовал пред лицем всех людей, то есть спасение, явившееся чрез Христа всему миру, а не одному Израилю. Почему же выше говорится, что Симеон чаял утехи Израилевы, а теперь он возвещает спасение Божие пред лицем всех людей? – Это потому, что Симеон тогда узнал от Духа Святого о том, что будет утешение Израилю, когда и всем людям было уготовано спасение. …Поставив впереди призвание языков, отнес на конец, согласно пророчеству, обращение всего Израиля, хотя останок уже спасся, благодаря прибегшим к благодати из иудейства.

Слова же богомудрого Симеона, что Господь лежит… на падение и на востание многим во Израили (Лк. 2:34), сходством мыслей с предсказаниями пророческими, показывают, что в пророках и в Новом Завете говорит один и тот же Бог и Законоположник. Пророческое слово изрекло ранее, что камень претыкания и камень соблазна (1Пет. 2:7; Ис. 8:14) будет причиною того, что верующий в Него не постыдится. Итак, Он (Спаситель) – падение для падающих чрез неверие по причине уничижения плоти Его, восстание же для познающих силу домостроительства. А говоря, что Самой Богородице душу пройдет оружие, Симеон ясно пророчествует о страсти на кресте: ибо, чрез возвещенное и содеянное от преславного зачатия до крестной смерти Спасителя, Богородица имела о Нем высочайшее и благоприличнейшее понятие… в позорище же крестном Она потерпела как бы некоторую рану, хотя чудо воскресения и совершило полное уврачение раны. Впрочем, Симеон указывает, что не Она одна подвергнется такому страданию, а предсказывает, что открыются колеблющиеся и двоящиеся помышления от многих сердец, – предсказывает затем, чтобы, вследствие различия мнений о Спасителе, Богоматерь Дева нисколько не смущалась…

Теперь узнаем от евангелиста, кто и где была пророчица Анна, почему и когда присутствовала она во храме, а потом – и что она говорила. Итак, блаженный Лука повествует: И бе Анна пророчица, дщи Фануилева, от колена Асирова, сия заматоревши во днех мнозех, живши с мужем седмь лет от девства своего. И та вдова яко лет осмьдесят и четыре, яже не отхождаше от церкве, постоя и молитвами служащи день и нощь. И та в той час приставши исповедашеся Господеви и глаголаше о Нем всем чающим избавления во Иерусалиме (Лк. 2:36–38). Почему евангелист с такою точностию говорит о сей пророчице, вспоминает даже отца и колено ее, чего обычно мы не находим в повествованиях о ком-либо другом. Причину этой точности ведает, конечно, один Бог и святые, наученные Его вдохновением, по божественному апостолу [Духом глаголати тайное (1Кор. 14:2)]. В то время были и другие соименницы сей блаженной пророчице (Анне) и имели одни с нею священные занятия, пребывая в посте и молитвах; потому-то, чтобы точнее определить ее лицо, евангелист присоединяет к упоминанию об ее отце и название его колена… Впрочем, хотя старица и пророчица, представлявшая собою закон, состаревшийся, обветшавший и близкий к уничтожению, не ясно говорила о Христе, тем не менее ее речь была не бесполезна для разумных слушателей, как и предвозвещение великого таинства законом в тенях и гаданиях.

…Приидите и вы, духовные отцы и братие, наученные праздновать во обновлении Духа, а не в ветхости писмене (Рим. 7:6). Приидите возрадуемся Господеви, воскликнем Богу Спасителю нашему: предварим лице Его во исповедании, и во псалмех воскликнем Ему (Пс. 94:1–2). Будем выну приносити Богу жертву хваления, сиречь плод устен исповедающихся имени Его. Не забудем благотворения и общения: таковыми бо жертвами благоугождается Бог (Евр. 13:15–16). Очистим себя от всякой скверны греха, и да обновится яко орля духовная юность наша, как блаженного старца Симеона, дабы и мы мирно и радостно в доброй вере и спасительной надежде текли к исходу из жизни, а не со страхом и стыдом окончили сию жизнь… Будем подражать усердному и непрерывному пребыванию Анны в пощениях и молитвах, дабы нам не оказаться хуже жены, и притом подвизавшейся так под сению закона, где такие примеры – редки… Не будем удаляться от святых учений, из коих обыкновенно рождается спасительная для душ сила, как о той Анне свидетельствуется, что она не отхождаше от церкве (Лк. 2:37), – не станем уклоняться помыслами нашими от страха Божия, но пригвоздим ему плоти и умы наши… Не будем отвергать себя от завета со Христом чрез смешение с растлителем (диаволом. – М. В.) жизни нашей исполнением его пожеланий… Принесем и мы к вышнему жертвеннику, как пару горлиц, чистоту души и тела или, как пару молодых голубей, попечение о добром не только пред Богом, но и пред человеками, дабы и мы… ставши совершенными но внутреннему человеку и соделавшись жилищем Духа Святого, – возвратились в истинное отечество наше – горний Иерусалим… во Христе Иисусе. Ему же слава и владычество со Отцем и Святым Духом ныне и присно и во веки веков. Аминь.

«В нынешний день по всей вселенной мы совершаем торжественное празднество. Ибо праздники… принадлежат Богу и, совершаемые прилично и применительно к человеческим условиям, таинственно возводят к совершенству празднующих. Какое же ныне таинство, и какое прославление Христа», «…приличное Богу? Весьма удивительное явление Христа, Его пришествие, исполненное совершенного успеха, жертва Христа, весьма трудная для изъяснения, Того Христа, Который явился из Божественного Вифлеема и прибыл в сей Иерусалим, Его переход с одного места на другое. И кто может изъяснить это переселение Бога с одного места на другое? Таинства Иисуса Христа неизреченны до такой степени, что их не может изъяснить и река красноречия. Но поспешим все во сретение Его, – все, кто благочестиво чтит Его таинство и благоговеет пред Ним, пойдем все с совершенною готовностью. Кто же первый сретит Его? Кто первый узрит Бога очами? Кто первый примет Бога? Кто первый понесет Его на руках?»

«…Симеон взял на руки свои Бога, принявшего плоть. Взявши Его по Божественному вдохновению, он поставил Его пред Отцем и, таким образом, исполнил закон. Благодарными устами он сказал: ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко, по глаголу Твоему с миром (Лк. 2:29), потому что было предсказано Духом Святым, что он не увидит смерти, доколе не узрит Христа Господня (Лк. 2:26) и не освободится от уз закона. И оный старец держал Исполнителя закона: яко, говорит, видесте очи мои спасение Твое (Лк. 2:30). Ибо закон Моисеев не был спасением, но этот ветхий, старый и слабый закон возводился от несовершенства во спасение Христом – Спасением Божиим – и освобождался Им от присущей ему ветхости посредством обновления… Он узрел во Христе новый свет, возникший из древнего».

«Ныне преимущественно вспоминается Голгофа, где Господь претерпел крестное страдание», – где «воспевается воскресение Господа из гроба».

"И Тебе же Самой душу пройдет оружие, говорит далее Симеон Матери Деве… (Лк. 2:35); то есть: душу Твою, пораженную изумлением и страхом, как бы пронзит меч, когда Ты увидишь Его добровольно пригвожденным ко кресту и висящим среди разбойников; дабы умертвить смерть, коею умерщвлены были мы; даровать нам жизнь и освободить человека от уз греха, коими издревле связал его диавол. Ты, Дева, будешь поражена, видя это, и Твою душу пройдет оружие; но Ты не останешься в таком состоянии, и меч весьма скоро будет исторгнут из души Твоей.

Что же… обозначают горлицы… которых Христос принес в жертву, придя в Иерусалим поставити Себя пред Богом Отцом? …Этим Христу угодно было весьма ясно показать, чтобы приходящие к Нему имели умеренность, чистоту, незлобие, благолепие… Ибо поклонение Богу ничем иным не воздается так, как постепенным совершенствованием в воздержании, чистоте и всецелом незлобии. И прилепляться (насколько возможно) к Богу есть дело почтенное, приятное, спокойное, свободное от деловых волнений и мирских занятий. Упразднитеся, говорит Псалмопевец, и разумейте, яко Аз есмь Бог…» (Пс. 45:11).

«До Христа на всех нас тяготела прародительская клятва и всеобщее осуждение, распространившиеся от одного прародителя. Но пришел Христос и преложил всеобщую клятву во всеобщее же благословение: воспринял греховное наше естество от Непорочной Девы и соделал оное невинным, дабы и всех, рождающихся от Него Духом, избавить от прародительской клятвы и осуждения. Он доставил совершенное искупление не только воспринятому Им от нас (по неразрывному соединению) естеству, но и каждому из верующих. Примирив нас чрез Себя со Отцем, Он возвратил каждого из нас… от всякого преслушания. Поэтому Он и заповедал Божественное крещение, положил спасительные заповеди, проповедал всем покаяние, установил причащение Тела и Крови Его. Сими средствами Христос оправдал нас и привел к послушанию Высочайшему Отцу; и самое естество, воспринятое от нас, обновил, освятил и соделал во всем покорным Отцу чрез то, что Он Сам соединился и пострадал с ним (естеством). Это подтверждает празднуемое нами ныне возношение (Младенца Иисуса) в древний храм, сретение Богоприимцем Симеоном и прославление от Анны, проведшей всю жизнь во храме».

Конец выдержки.

М. Вениамин 1956. 2/III

Праведный Симеон, от лица всего человечества, встретил и принял в объятия Небесного Учредителя Божественного общества на земле – христианства.

Чтобы правильно понять и определить, что такое христианство в своем существе, надобно знать, Кто и Что был его Основатель. В том и заключается между прочим коренное различие христианства от всех других религий, какие только когда-либо были на земле, что оно представляет собою точный отпечаток личности Иисуса Христа. Изучать и представлять христианство само по себе, отдельно от его Основателя, значило бы вовсе его не изучать или изучить в извращенном виде. В этом смысле и погрешают все современные ученые, желающие видеть в христианстве только учение, систему религиозных и моральных понятий. Хотя и с этой точки зрения рассматриваемое христианство может быть понято, как нечто, выше всех других учений человеческих стоящее, но это будет все-таки не оно в его истинной сущности. Это будет его состав, скелет, может быть покрытый красивой оболочкой, но без души, без внутренней живой силы.

Душа христианской религии, ее живая и притом вечная сила – это Иисус Христос. Вечная сила, не меньшая и теперь, и всегда, как и в первые дни христианства на земле, животворная, укрепляющая и возрождающая, источник живой воды, как об этом сказано в беседе с самарянкой (Ин. 4:10–14), никогда не оскудевающий, непрерывно дающий поток духовной жизни, навеки утоляющий жажду ищущих, труждающихся и обремененных. Хлеб жизни, как говорится в том же Евангелии (Ин. 6:35), удовлетворяющий все высшие, благороднейшие, изысканные, в духовном отношении, вкусы, насыщающий всех истинно алчущих, не желающих жить единым хлебом тленным. «Как пирамиды возвышаются над равнинами Египта, так Христос высоко стоит над всеми человеческими учителями, основателями религий и сект» – так говорят о Христе многие богословствующие писатели. Такое сравнение нам кажется малоподходящим и ничего в сущности не объясняющим. Внешняя высота, количественная степень тут не имеют значения. Если надобно придумывать вообще какое-либо сравнение для данного случая, то ближе всего будет сравнить Иисуса Христа с солнцем, которое дает всему не только земному миру, но и миру небесных светил обильный свет и теплоту жизни. Перед Ним все величайшие люди человеческой истории, не исключая богодухновенных пророков Ветхого Завета, – только планеты, светящиеся Его светом (а не своим собственным). Но если мир всех небесных светил не вечен, а подлежит разрушению в определенное время, то Он, Христос, есть вечное солнце, которое никогда не померкнет, но будет светить без конца и без предела.

Никакие сравнения, никакие измерения, допускаемые обычно во всех научных исследованиях, не имеют приложения в отношении к личности Основателя христианства. Больше того, всякая попытка сделать описание духовного образа Христа, раз она предпринята, теряет под собою реальную почву. Церковное предание символически подтверждает это сказанием о том, как один из живописцев времени Иисуса Христа напрасно пытался красками изобразить лик Христов: как ни старался, ничто не выходило. У нас нет ни красок, ни слов, достаточных для того, чтобы воспроизвести более или менее точно образ Того, Кто есть в особенном смысле «Сын Человеческий». «Уже девятнадцать веков, – пишет один ученый, – протекло с тех пор, как Господь жил на земле; но можно сказать, что Он еще не сходил с нее. С тех пор миллионы людей положили жизнь свою за Него, а другие враждуют против Него; но везде еще идет о Нем дело: то нападают на Него, то защищают Его, то молятся Ему. Потомство еще не настало для Него: и в настоящее время нельзя найти еще руку, которая бы хладнокровно могла нарисовать Его даже видимый образ».

Не только маловерующие, но даже и совсем неверующие по-христиански писатели останавливаются перед образом Иисуса Христа, как перед беспримерным в истории человеческой, как перед чудом, необъяснимым с обычных точек зрения. Всякий человек, как бы он ни был велик и гениален, всегда представляет собой человека известной эпохи, известной национальности, местности. Явление великих людей в мире так или иначе поддается историческому объяснению, на основании тех или иных данных, по закону естественной эволюции. Круг деятельности их и границы влияния их определяются более или менее точно, со стороны пространства и времени. Те или иные типические черты их мировоззрения, личной жизни и характера отпечатываются на страницах истории с достаточной определенностью и рельефностью. В отношении к некоторым из государственных и общественных деятелей исторические данные настолько полны и обстоятельны, что математически точно выводятся и причины их появления в данное именно время, и степени воздействия их как на современников, так и на известное число лет в будущем. Но во всяком случае все они, одни раньше, другие позже, отходят в историю, сменяются новыми гениями и пророками и все больше и больше забываются. Об этом искренно поведал Наполеон I генералу Бертрану на острове Святой Елены: «Исчезла слава Цезаря и Александра, их забыли, забудут и нас. Имя того или другого завоевателя и императора останется только темой для школьных задач; их дела попадут под удар педанта, который волен или похвалить или отругать их.

Какая пропасть между моим глубоким несчастьем и вечной славой Христа, между мной и Христом, Который после смерти был проповедан всем концам земли, прославлен, сделался предметом безграничной любви и всемирного поклонения! Значит ли это – умереть? Напротив, это значит жить. И человека ли это смерть? Нет, это смерть Богочеловека».

Разве можно было бы указать в личности Христа что-нибудь национальное, иудейское? Он родился и жил в Иудее, родственники Его по плоти были иудеи, Матерь Его была из рода Давидова, говорил Он языком иудеев того времени; ученики Его были иудеи, никуда из иудейской земли Он идти не думал (Я послан… к погибшим овцам дома Израилева, говорил Он [Мф. 15:24]). И, однако же, ни в Его жизни, ни в учении нет никаких следов иудаизма, как нет и признаков беспочвенного космополитизма: Он стоял выше всяких чисто земных и преходящих настроений. Он стал известен и понят затем лучшими людьми из греков и римлян. Но это не значит, что в Его учении можно было найти что-либо специально греческое и римское. Он не обнаружил склонности и пристрастия ни к философии, ни к праву, ни вообще к каким-либо сторонам античной культуры. Он одинаков был и для Запада, как и для Востока. Он оказался величиною непреходящею, общечеловеческою, всеобъемлющею. Он стоял, несомненно, выше времени, места, выше всяких политических, народных и общественных условий, вне и выше всяких сект и школ, толков и направлений.

Поэтому Он не принадлежит одной какой-либо эпохе, а на все времена Он один и Тот же. Он живет в истории, на всем ее пространстве, так полно и существенно, что для Него нет прошедшего, нет и будущего, а только одно продолжающееся настоящее. Около Его имени велись и ведутся ожесточенные споры всевозможных религиозных, моральных, философских мировоззрений, друг друга опровергающих и низлагающих; одни падают, другие восстановляются и вновь рождаются. А Он единый и все Тот же, неизменно, из рода в род, из века в век. Изучается, ставится на суд науки и культуры, как предмет пререканий – как сказал праведный Симеон Богоприимец (Лк. 2:34), и все же пребывает неисчерпаемый, как истина абсолютная и бесконечная.

И враждуют против Него, поднимают бунт, вызывают на последний крайний бой, в понятиях, суждениях, воззрениях, уставах и обычаях; иногда отходят от Него далеко, совсем в другие лагери, но и снова потом возвращаются к Нему, как единственному маяку, дающему всегда обильный свет, среди непроницаемой тьмы, среди рассвирепевших волн житейского бурного океана.

И только Его свет всегда светится и во тьме, и только Его свет никакая тьма не обнимает (Ин. 1:5).