ЕДИНСТВО ЛЮБВИ
В связи с мыслью о Царстве Пресвятой Троицы теперь раскрываются и другие частности Евхаристии – преимущественно уже нравственного, личного, человеческого, или субъективного характера.
...Но нелегко писать об этих предметах душе кающейся, ибо все это – такие высокие материи, коих касаться подобает достойным.
Вот уже сколько написал, и притом касался таких вопросов, как благодарение, Пресвятая Троица, блаженство общения, и только теперь вижу, какою недостойною рукою и я прикасался к священному ковчегу…
И далее, может быть, и не писал бы, но нужно уж закончить. Правы святые отцы (святой Иоанн Лествичник, святой Симеон Новый Богослов), говорящие, что кающийся не должен богословствовать. И не только не должен, но ему просто трудно. Впрочем, дальнейшие размышления касаются более доступной сферы, чем прежние, хотя и их я недостоин касаться.
Но Ты, Господи, приими мои скудные мысли, как те убогие лепты, которые положила в сокровищницу вдовица, а за это воздаждь мне несравненными милостями благодати Твоей, которую Ты всегда раздаешь незаслуженно, по слову «просите» и «даст вам Отец Духа Святаго» (см.: Лк. 11,13).
Посмотрим на эту работу как на послушание труда, и тогда легче будет писать. Да и не искушение ли вражее отводит меня от этого спасительного душе занятия под видом смиренных сокрушенных мыслей?! Господи, благослови и посети Своею благодатию!
Мы видели, что Евхаристия начинается с приглашения к любви и единомыслию. И это я уже объяснял (в главе о «вечери любви»), но здесь можно усматривать еще и другие смыслы, и именно в связи с благодарением Пресвятой Троицы.
К святому Причащению никак нельзя приступать человеку, если только он имеет к кому-либо вражду, нелюбовь, немирность. Так и говорится пред молитвами к Причащению: «Божественную же пия Кровь ко общению, первее примирися тя опечалившими».
И даже не сказано: «которых ты опечалил», а «которые тебя опечалили». Так и Сам Господь Спаситель заповедал о молитве с дарами: «Если ты принесешь дар твой к жертвеннику, и там вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя; оставь там дар твой пред жертвенником, и пойди, прежде примирись с братом твоим, и тогда приди и принеси дар твой» (Мф. 5, 23–24).
Поэтому пред Причащением мы и стараемся примириться, и притом повелевается прощать не просто устами или холодно, а чистосердечно, искренно, от души. «Тако и Отец Мой Небесный, – говорит Спаситель, – сотворит вам (то есть не простит), аще не отпустите кийждо брату своему от сердец ваших прегрешения их» (Мф. 18,35). Так указывается первая причина необходимости мира и прощения: сам хочешь получить милость – сначала ты сотвори ее другому; сам желаешь оставления грехов – сначала прости твоим ближним. Значит, есть даже простой расчет: ради себя же постарайся не разделяться, не враждовать или даже не быть холодным к людям, как бы к «чужим» для тебя; ради себя постарайся полюбить их, дабы и ты был возлюблен Богом, ибо какою мерою меришь, такою и тебе отмерится (см.: Мф. 7, 2).
Или, как сказано еще короче и проще:
«Давайте, и дастся вам!» (Лк. 6, 38).
И притом, как вы даете, так же именно будет дано и вам; если вы даете щедро, то тою же «мерою доброю, утрясенною, нагнетенною и переполненною отсыплют вам в лоно ваше» (Лк. 6, 38).
Но не только ради такого мотива отплаты нужно быть в мире и любви во время литургии, готовясь в Причащении получить «оставление грехов» и иные дары «Божественной благодати», а и потому, что иначе, собственно, и невозможно присутствовать за Евхаристией, или, как говорится, за «литургией верных». Даже так можно сказать: если нет любви (а тем более если есть вражда), то такой человек собственно не должен бы и присутствовать на «литургии верных»; ему бы нужно уйти, когда кончается «литургия оглашенных», или стоять вместе с кающимися, но не удостаиваемыми еще допущения к Причастию.
И наоборот, если мы хотим оставаться и на Евхаристии, то сразу же должны поставить себя в братско-любовное отношение ко всем.
Начинается «вечеря любви» к Богу, брак Жениха – Агнца Божия. Все в радости, веселии. Все готовятся петь хвалу Возлюбившему и Возлюбленному... И вдруг, представим себе, среди гостей Царского пира – холодная, угрюмая душа, косо на других смотрящая, а может быть даже и враждебная, злая?.. Мыслимо ли ей присутствовать на радостном пиру? Примет ли ее Жених – Сама Любовь? Не отравит ли она своею желчью всего мира? Да, ей на вечери любви не место! Недаром поэтому в притче об юродивых девах недостаток елея толкуется в смысле оскудения любви, хотя у них были и непорочное девство («девы»), и вера (пришли на вечерю), и молитва (просят отворить), и светильники (внешние добрые дела), и обряды. А без любви не были приняты на брак Евхаристии. Это одна причина (преподобный Серафим толкует елей в смысле благодати: это глубже, но то – проще и понятнее людям).
Другая причина – Искупительная Жертва. Подумайте: что для нас совершается?! Сын Божий Единородный закалается в выкуп. А мы? Холодны или враждебны друг к другу. Нам прощаются бессчетные грехи, а мы не хотим оставить человеку и простого. Мы от вечного осуждения освобождаемся, а сами и временных долгов отпустить не хотим. И как понятна становится притча о жестоком заимодавце! Должный Господину «только талант» (10000 х 4000 руб 40 000 000), то есть неоплатный долг, он и не смел даже просить о полном прощении, а лишь об отсрочке: «Господи, потерпи на мне, и вся Ти воздам».
Неразумный грешник: где тебе заплатить «все»? Ах, безумный, безумный! Да, но и просить о прощении тоже нет оснований: за что? Но Господь не «за что» прощает, а по благодати: «Милосердовав же Господь раба того, прости его, и долг отпусти ему» совсем. А он, жестокий, не пощадил своего «клеврета» (товарища) даже из-за 100 пенязей (21 рубль)! И это после прощения «тьмы»! (Мф. 18, 26, 27).
И понятно: мог ли он быть в Царстве «Милосерднаго» Господина? И оставалось выбросить его вон, во тьму кромешную! Так и здесь. Искупитель искупает нас, неоплатных должников, а мы не милуем и сорабов, искупаемых. Представим: мы пленники, все закованные цепями: нас освобождают даром, а мы тотчас бы стали ссориться?! «Ну, стоило ли таких освобождать?!» – сказал бы благодетель.
Обычно спасенные от бед бывают дружны и любовны. Таковыми должны быть и верные на Жертве Агнца Божия.
Но и это еще не все, даже не самое главное. Основная причина лежит в Царстве Пресвятой Троицы. И так должно быть, потому что если самая основная суть и идея Евхаристии есть благодарственная хвала Пресвятой Троицы – «Та бо нас спасла есть» – то все должно быть связано с Нею.
Как же и почему именно?
Из объяснения праздника Святой Троицы особенно стало ясной связь Пресвятой Троицы и любви. Повторю это кратко.
Я ясно ощутил в Пятидесятницу веяние духа любви, и сам наполнился его, так что даже недружелюбного отца N совершенно легко мог любить, даже с радостью. И это было не от «мыслей», а непосредственное веяние. И наоборот, когда я почему-то ощутил сухость в душе или даже хуже, я тотчас же ощутил (и опять не через рассуждение, а изнутри сердца) совершенную несовместимость враждебных или даже хладных чувств с празднованием Святой Троицы.
Далее мне открылось тогда, что и взаимно, от отсутствия веры в Пресвятую Троицу, падает в мире и любовь друг к другу, к семье даже, к народу, к народам и т. д.
И обратное: от оскудения духовной любви пропадает и вера в Пресвятую Троицу. И тогда мне стало ясным, почему современные люди сделались неверующими или, в лучшем случае, сухими «единобожниками» и эгоистами: одно связано с другим.
А наконец открылась и связь красоты мира (припомним видение о розе) с Творцом в Единой Троице, и, следовательно, наоборот, уход от Троицы ведет к «безобразию», к бесчинству, анархии, к разрушению, хаосу, тлению, греху.
И повторяем: это не было результатом мудрствований, философствования, а непосредственным восприятием, или лучше – «откровением», зрением связи вещей с Троицею.
И это зрение истинно: Пресвятая Троица, любовь, единство, строй, красота – все это тесно связано. Да это можно почувствовать и всякому: попробуйте молиться Богу о ... (беру крайний и грубый пример) зле для ближнего! И тотчас сердце отскочит у нормального человека, как ужаленное. А отсюда можно дойти до переживания связи любви и Пресвятой Троицы.
Но все это трудно передавать словами, как и вообще всякие переживания, всякие чувства. Во всяком случае, это несомненно и по богословскому рассуждению, и по простому человеческому соображению. Именно.
«Бог есть любовь» (1Ин. 4, 8). Царство Пресвятой Троицы есть Царство взаимной любви в крайней степени. Царство святых есть царство любви и единства – даже непостижимого себялюбивому и раздробленному миру. И мы в Евхаристии приступаем к общению с этим Царством любви Троицы в Единстве. Возможно ли оно, если бы мы были настроены несогласно? Несовместимо: как сухое дерево выталкивается водою, так и себялюбивые и недружелюбные чувства отталкивают нас от Царства Троической Любви и Единства. И, наоборот, общение с Пресвятою Троицею требует от человека единства в любви, и со своей стороны ведет к этому единству, как к цели, и создает его уже как факт и состояние. Поэтому совершенно понятно и необходимо, чтобы, приступая к Троической Евхаристии (выражусь так), люди соединились бы в любви. А это возможно лишь для «верных», освященных благодатию Святого Духа, и Ею объединяемых; поэтому оглашенным, некрещеным и даже грешным (коих прежде удаляли из храма с оглашенными), то есть еще неспособным к любви и единению (ибо грех тоже разрушает единство), нельзя было присутствовать на Евхаристии: здесь Царство «святых», Царство Божие, Царство Пресвятой Троицы, Царство любви! Оно сейчас будет восхваляться; и пред Причащением напоминается: «Святая Святым», для «святых» возможно Причастие. Святыми в древности, как мы знаем, назывались все истинные христиане, или «верные», то есть не только «верующие», как мы думаем теперь, а верные Истине, отвечающие делом своей вере.
Поэтому мы и видим, как к этому единству в любви приглашаются во время Евхаристии «верные» – с самого начала и до конца.
«Возлюбим друг друга, да единомыслием исповемы». И целуются, то есть объединяются даже внешне, обнимаются, входят в общение и телесно. Поэтому и лик отвечает не просто о Троице, но о «Троице Единосущней и Нераздельней».
Поэтому и приглашение «Благодарим Господа» Церковь поет: «Достойно... покланятися» опять «Троице Единосущней и Нераздельней», а это поклонение возможно стало после благодати Всея Троицы: – «Благодать Господа нашего Иисуса Христа, и любы Бога и Отца и Причастие Святаго Духа», – ниспосылаемая благословением священнослужителя.
После же Пресуществления ясно говорится о соединении всех в Царстве Троицы и Церкви Небесной и земной, возглавляемых Сыном Божиим в Царстве Троицы. Это яснее сказано у святого Василия Великого тотчас же после преложения Святых Даров: «Нас же всех, от Единаго Хлеба и Чаши причащающихся, соедини друг ко другу, во (чрез) единаго Духа Святаго Причастие». И никого не изгони, Господи, «ни единаго нас в суд или в осуждение сотвори», «но да обрящем милость и благодать со всеми святыми», возле, около них, особенно же «возле» ( – около, возле) Пресвятой Владычицы.
Усопших соедини, и нас «со всяким духом праведным в вере скончавшимся» сочетай.
И затем идет очень длинная молитва о всей земной Церкви «от конец ... до конец вселенныя», о принесших дары на Евхаристию, «и о нихже... принесоша». Вот здесь в древности поминали принесших и за кого приносили.
Далее: за начальство – и хорошее, и дурное. «Помяни, Господи, всякое начало и власть, и иже в палате (в министерствах) братию нашу, и все воинство: благия во благости соблюди, лукавыя благи сотвори благостию Твоею». Замечательное место! А должно знать, что почти во все время управления Неокессарийской Церковью святым Василием Великим на византийском престоле сидели цари, противные Православию: арианин Валент, три раза хотевший сослать его в заточение; Юлиан Богоотступник, гонитель христианства, ненавидевший святого Василия Великого. И, однако, и о них молится служитель религии Святой Троицы, религии любви и жертвы. И молится с благорасположением, искренно, но, конечно, об исправлении их: «Лукавыя (злые) благи сотвори». Как? Почему? И как этого достигнуть? «Благостию Твоею».
Возможно ли было на Евхаристии к кому бы то ни было питать нелюбовь? Немыслимо! Потому далее молится Церковь и о «всех требующих великого Твоего благоутробия», а кто в нем нуждается больше гонителей? И далее: «И любящих нас, и ненавидящих, и заповедавших нам недостойным молитися о них». И вообще: «Вся люди Твоя помяни, Господи Боже наш, и на вся излий богатую Твою милость»...
Наконец: «Утоли раздоры Церквей.., еретическая востания скоро разори силою Святаго Твоего Духа». «Всех нас приими в Царство Твое». И как только кончится поминание всех тайно, священник «возглашает» вслух: «И даждь нам единеми усты и единем сердцем славити» всегда «Отца и Сына и Святаго Духа», то есть Троицу Единосущную, с чего и началась Евхаристия – приглашением «исповедать» Ее.
В конце же последующей ектении, пред молитвою Господней, обращенной к Отцу, Церковь еще раз напоминает об единстве:
«Соединение веры и Причастие Святаго Духа испросивше», всех «Христу Богу предадим».
Отдать себя и других вручить Христу Богу, Тела и Крови которого сейчас будем причащаться, можно лишь после того, как мы объединились друг с другом в любви и запечатлены благодаря этому и благодатью Святого Духа.
Да и как бы можно далее петь «Отче наш», если бы мы не были «братьями» по духу?! Как можно просить: «Остави нам долги наша», если мы не оставляем «должником нашим»? Потому – и возглас о Троице: «Яко Твое есть Царство... Отца и Сына и Святаго Духа».
Это молитва ко Отцу – от детей Его, «детская». А дети всегда дружны, любовны, единодушны между собою. И только после этого можно Приобщаться Святых Христовых Таин.
Поэтому пред самым Причащением священнослужители обязаны снова целоваться, говоря: «Христос посреде нас»...
И это очень уместно, потому что пред самым Причащением сильнее всего обостряется сознание греховности!
А миряне в это время подходят, целуют святые иконы; и обратившись, бывало, кланяются друг другу (Церкви), прося прощения.
И после Причащения священник благословляет всех и произносит слова: «Спаси, Боже, люди Твоя и благослови достояние Твое».
Что это значит?
Я давно уже испытываю в это время ощущение, что после Причащения, – а в древности все верные причащались непременно – теперь все стали, Боже, «Твоими людьми», «Твоим достоянием», Твоим единым Телом, Твоей семьей. А ныне даже не причащавшиеся – Божье достояние! И так это умилительно радостно!
А лик опять поет о Троице: «Видехом Свет... Нераздельней Троице покланяемся»: это все Она сделала!
Так все должно быть наполнено единством любви в Царстве Святой Троицы.
И здесь мне хочется рассказать случаи о связи любви и святого Причащения и вообще служения литургии.
Однажды я своим знакомым предложил поговеть, но они с решительностью отклонили это, потому что имели лютую вражду к одному человеку, так что даже молиться за него не хотели, а не только что причащаться Святых Таин.
«Нет, уж лучше мы не будем еще более прогневлять Бога недостойным Причащением», – ответили они.
А когда я сказал, что исповедь и святое Причащение помогут им освободиться от этого яда, то они ответили, что даже и не желают освобождаться, ибо не хотят любить этого человека (родственницу).
«А вот мы удивляемся: как она-то причащается?! Придет, скажет нам пред Причащением «простите» и как ни в чем ни бывало, идет к Причастию». «И хорошо делает», – ответил я. Но им ничего хорошего о ней не только не хотелось принять, но даже и слушать.
Так и не причастились: нелюбовь с Причащением несовместимы!
Но и то хорошо, что хоть на службу ходят в храм; значит, не выпадают окончательно из Царства Троицы. Есть надежда, что благодать Божия еще согреет их охладевшие души, если только не закоренеют в упорстве, а тогда уже жди скорбей исправительных, а и это все «по благости Божией» опять.
И со мной был подобный же случай.
Разгневался я на одного сотрудника и, наговорив резких вещей ему при других, ушел с обидою и раздражением. А на другой день мне была очередь служить. – «Как же я буду причащаться и вообще служить литургию с такою злобою? Нужно идти на исповедь? Не хочу! Не хочу оставить себя без вражды – в ней есть влекущий яд!»
Но вдруг, к удовлетворению своему, я узнаю, что в эту среду («масленскую») не полагается литургии, а только «обедница» (часы с «изобразительными», без Евхаристии). И, несчастный, я даже обрадовался, что могу еще враждовать, а не должен ломать себя на исповеди.
К пятнице осталось такое же настроение, и я тоже рад был, что опять «обедница».
Но уже к воскресению, да еще «прощеному» нужно было исповедаться. И я против воли, как быка на заколение невольное, повлек себя к исповеди. Но во время нее я заявил духовнику, что и не могу освободиться от злого чувства, и не хочу, и даже не я виноват в этом. И думал: чем мне поможет исповедь?
Духовник говорил какие-то слова, приличествующие его положению, утешал, но я не очень-то и слушал его сердцем. Исповедь подходила к концу, и я заметил, что вопрос стал терять остроту. Не знаю, как и почему.
Потом и «разрешение». И я увидел, что у меня ничего не осталось в душе. Как есть «ничего»... Как иногда на ясном небе в сухой летний день видим мы: маленькие облачка тают... И у меня все растаяло. И даже после казалось странным: как то могло быть? Да и было ли? Точно наваждение какое пронеслось!
Все это говорит о том, что Евхаристия требует единства в любви. Иначе мы недостойны не только причащаться, но даже и присутствовать за службою Пресвятой Троице, за Искупительной Жертвой любви Сына Божия, предавшего Себя за нас по благоволению Отчему.
Но в таком случае можно спросить: не уходить ли и в самом деле грешникам из храма от Евхаристического канона и Причащения? А если и присутствовать, то не отказаться ли от Причастия по недостоинству своему?
Неужели и в самом деле Евхаристия лишь для подлинно «верных» христиан? Неужели «Святая» только «святым» в собственном смысле?
Тогда что же делать-то нам, грешным? В ответ на это следует новая глава о каноне.