Воспоминания

Из личных воспоминаний¹. Вениамин Сергеевич Преображенский.

Живя в первые годы революции в Москве, мне пришлось встречаться с некоторыми представителями московской интеллигенции, для которых октябрьский переворот послужил толчком для полного внутреннего перерождения. Это были своего рода «кающиеся интеллигенты», осознавшие свою вину в годы, предшествовавшие революции.

Среди них наиболее запомнилась мне личность Вениамина Сергеевича Преображенского. В те годы ему было лет 40–45. Сын священника, он учился в духовной академии, а потом, под влиянием духа времени, поступил в университет. Это совсем не значит, что он потерял веру; нет, он остался верующим, но его более привлекала педагогическая деятельность, чем священническая. Он был талантливым педагогом, причем его интересовали не столько вопросы образования, сколько воспитания и, в частности, религиозного. Поэтому, он часто посещал доклады в Московском Христианском Студенческом Кружке, где я с ним и познакомился. Он оказался интересным собеседником и охотно беседовал со студенческой молодежью на религиозно-нравственные темы.

Между прочим, от Вениамина Сергеевича я впервые более подробно узнал о скаутизме. Он рассказывал нам, что бывал заграницей для ознакомления с европейскими школами. Что, будучи в Англии, его особенно заинтересовала воспитательная система Баден-Пауэлла, т.е. «бой-скаутизм», который в те годы только что появился. Эта система Вениамину Сергеевичу так понравилась, что он, вернувшись в Москву, написал книгу о бой-скаутизме. Я теперь уже не помню названия книги, но, мне кажется, что это была первая книга на русском языке о скаутизме. Вениамин Сергеевич подарил эту книгу в библиотеку Кружка, и я тогда с нею познакомился.

Не могу точно сказать, применял ли сам Bениамин Cергеевич в своей гимназии скаутские методы, но во всяком случае, он был одним из первых, кто познакомил русское общество с основами скаутизма.

А теперь перейду к тому, как реагировал Вениамин Сергеевич на приход к власти большевиков. В конце октября 1917 года в Москве происходило восстание большевиков. Силам красных несколько дней оказывали сопротивление отряды юнкеров, находившихся в Кремле и в некоторых московских зданиях. Многие москвичи были очевидцами этих эпизодов, гражданской войны, когда с обеих сторон проливалась кровь русских людей, главным образом, молодежи. Среди других все это наблюдал и В.С. Преображенский. Картины братоубийственной борьбы на московских улицах до такой степени потрясли его душу, что он уже не мог дальше оставаться в Москве и жить своей обычной жизнью. Его преследовал вопрос: как могли русские люди дойти до такого состояния? В конце концов, он пришел к выводу, что он сам виноват в свершившемся. Для него, как для верующего христианина и педагога стало ясно, что главной причиной революции было неправильное воспитание русских людей, о котором недостаточно заботилось правительство, церковь и общество.

В то же время Вениамин Сергеевич понял свою собственную ошибку и воспринял ее, как свой грех перед народом. Он осознал, что его обязанностью, как окончившего духовную школу, было стать священником и позаботиться о духовном просвещении народа. Но так как он сам, подобно многим другим семинаристам, уклонился от этой обязанности и избрал другой путь, то и на нем лежит часть ответственности. Придя к такому выводу, Вениамин Сергеевич не только покаялся, но и решил сделать все возможное, чтобы исправить свой грех. Он сразу заявил об уходе с должности преподавателя и, почти ни с кем не простившись, уехал к себе на родину в город Кинешму Костромской губернии.

Мы не знаем дальнейших подробностей, но стало известно, что Вениамин Сергеевич вскоре принял монашество (он не был женат) с именем Василий. Через несколько лет, еще при жизни патриарха Тихона, был хиротонисан во епископы и сделался Преосвященным Василием Кинешемским.

На этом посту владыка Василий развил такую проповедническую и организационную деятельность, что вскоре был арестован советской властью и отправлен в ссылку. Из ссылки епископ Василий уже не вернулся, как и многие из священников и архииереев того времени…

Да будут эти краткие строки скромным венком на безвестную могилу убиенного раба Божия епископа Василия (Преображенского), одного из зачинателей Русского Скаутского Движения.

Протоиерей СЕРГИЙ ЩУКИН, духовный руководитель русских скаутов-разведчиков в г. Торонто, Канада, 1971 г.

В первые годы после революции, когда была отделена Церковь от государства, в народе наблюдался большой подъем религиозного чувства. Было ли это следствием того, что священство получило большую свободу: не так грозна стала власть высшего духовенства, не надо было без конца поминать в службах «Благочестивейшего Самодержавного Государя», что надоело многим, стремившимся идти в ногу со временем, или это было следствием переживаемых тягот, – разруха, голод, а в такое время народ ищет защиты у Бога, (что было и в последнюю войну) – не знаю. Но тогда народ усердно посещал храмы, часто устраивались прения между священниками и атеистами, которые собирали массу народа. «Побеждали» то одни, то другие, и пока еще никого не преследовали. В это время в Кинешме начал служить молодой священник Вениамин Преображенский. Он был сын старого протоиерея, всю жизнь служившего в Кинешемской Вознесенской церкви (сейчас в ней краеведческий музей). Отец Вениамин был высокого образования – он окончил два факультета – философский и богословский, бывал в западных странах – в Париже, Лондоне. Очень начитан, талантливый оратор. В юности, говорят, была у него неудачная любовь, которая глубоко ранила его душу. Не помню, или его невеста умерла, или ее выдали за другого. И вот он стал священником. Очень скоро слух о нем, его необыкновенной жизни и о его прекрасных проповедях прошел по всему городу. И я ходила слушать отца Вениамина и была в великом упоении от его таланта. Было мне тогда 14–15 лет, но я уже много читала.

Был в Кинешме один из самых богатых купцов – Елисов. У него был гастрономический магазин, в котором было все только самое лучшее. Мой папа всегда покупал там на Рождество и на Пасху окороки, колбасу ветчинную, языковую, фисташковую, икру кетовую и черную паюсную. Ах, какое все было вкусное! Сейчас и не приснится! Елисов был соборным старостой и был великим любителем церковного благолепия. Он, вместе с другими «ревнителями веры», съездил в Москву и испросил разрешения у церковных властей открыть в нашем соборе епископскую кафедру и поставить епископом отца Вениамина. Он привез из Москвы известного старого регента Белова, собрал прекрасный хор, вызвал прекрасного протодьякона. Одним словом, так организовал службу в соборе, что из Москвы приезжали слушать ее. И вот пошел слух: «отца Вениамина будут постригать». Ведь прежде чем посвятят в архиереи, надо принять монашеский постриг.

Я, конечно, побежала смотреть. Было это в феврале или марте, во время Великого поста, год точно не помню – или 1919 или 1920. Маленькая, низкая зимняя церковь Вознесения. Народа – сплошная стена. Едва пробилась. Невдалеке от входа, слева, небольшой уголок завешен черными занавесами. Народ шепчет: «он там, он там...» Идет служба. Тогда я совсем не знала еще службы, потому ничего не поняла. Наконец в толпе, с трудом проторили дорожку, не больше метра шириной, и от центральных Царских врат подошли к черным занавескам два монаха в черных рясах и черных клобуках на головах. Они откинули занавеси, и постригаемый упал пред ними ниц. Они стали задавать ему положенные вопросы: «Готов ли ты оставить все земное? Готов ли перенести мучения за веру? Отрекаешься ли ты от отца и матери своих и предаешься ли Христу?» Точно вопросов я не помню, их было довольно много. Получив на все вопросы утвердительные ответы, монахи (это были московские архиереи) сказали ему что-то вроде «следуй за нами», и пошли обратно к алтарю. А он на коленях пополз за ними. И так полз через всю церковь, до самого амвона. До сих пор помню вздох толпы при виде этого, вся масса народа тихо охнула, точно одной грудью. Теперь все действие происходило далеко от меня, плохо было видно, только видела, как выстригали прядь волос с его головы. Далее следовало пение. Кончилось это для меня неожиданно. Впереди меня стояла женщина, голова ее была покрыта поверх пальто вязанным платком. И вдруг я вижу: по платку ползет вошь, по плечам другая, третья... Да ведь какие вши – громадные, толстые, белые, чуть не в сантиметр длиной. А был 1920-й год, был тиф. Я пячусь, пячусь назад, назад. Кое-как выбралась на улицу и бегом домой. Обошлось благополучно. Мне ни одной не досталось. В те годы на полу вокзалов вшей было столько, что они хрустели и трескали под сапогами.

Осенью, в Успеньев день, в нашем соборе, отца Вениамина, нареченного в монашестве Василием, посвящали в архиереи. Из Москвы приехало человек 10–12 митрополитов и архиереев, со своими свитами, со знаменитыми протодиаконами... Было великое торжество. Хор, руководимый Беловым, гремел, протодьяконы старались превзойти один другого в силе и красоте голоса. Митры архиереев сверкали золотом и разноцветными камнями. Эта пышность, блеск, великолепие, а главное красивейшая музыка церковных напевов, буквально, ошарашили меня. Народа было тысячи. Были открыты все двери храма: западные, южные и северные, и на улице стояла толпа народа. С этого дня я стала усердно посещать собор, не пропускала почти ни одной службы, хотя родители меня очень бранили за это. Мне страшно хотелось понять, как «делается» это благолепие. Во-первых, хор. Он стоял на двух клиросах – на одном не уберешься. Ведущее сопрано – Поля Соколова, обладала таким мощным голосом, что рядом стоять – оглушит. И красивый голос. Мощное котральто – Маруся Крылова, тоже под стать ей. В ту пору приезжали руководители из хора имени Пятницкого, звали, звали их обоих в хор, обещали блестящее будущее, но они не пошли. Была еще Голубцова Вера – первый альт, легкий, чистый голос. Был тенор Шура Ветров – лучший голос во всей округе. Может, вы слышали по радио Георгия Павловича Виноградова, вот такой же голос был у Ветрова. Особенно похож голос, когда Виноградов поет: «Далеко, далеко, где кочуют туманы...». Виноградов наш земляк, сын священника из-за Волги. Были баритоны и басы. Далеко не в каждой церкви в Москве был такой хор. Это был поразительный взлет духа, это было незабываемо. Я рада, что могла слышать эту красоту, теперь этого уже не услышишь. Кстати, некоторое время в Иванове управлял хором праправнук Михаила Ивановича Глинки, и я ездила на него смотреть. Хор поет сносно, ... некому петь...

Другой знаменитостью нашего собора был протодиакон Леонид Чудецкий. Его взяли из Галича, где он служил в соборе, а старшим там был дядя моего отца, который и приезжал однажды по делам к вл. Василию и останавливался у нас. Так вот Чудецкий, как про него говорили, был действительно Чудецкий. Русский богатырь, высокий, русоволосый, лоб высокий, открытый, брови вразлет, глазища серые, яркие, как стрельнет ими, так на месте убьет. А голос, голос... Начнет читать с низких нот, а залетит на такие верха, что стекла в окнах звенят ему в ответ и кажется, что чистое серебро рассыпается под сводами. И все это без всяких усилий. А походка и все движения его – картина. Артист.

Проезжал Кинешмой Шаляпин, он ехал на свою дачу в Порошино (там теперь дом отдыха и стоит знаменитый шаляпинский самовар). Послушал его Шаляпин и стал звать в Большой театр. Не поехал Чудецкий. Много горя принял он впоследствии. В 30-ых годах его посадили, сидел с уголовниками, его жестоко избили по голове, после чего началась у него эпилепсия. Вернувшись из заключения, он еще немного служил, но это было уже не то. Эпилепсия сказывалась: стоит на амвоне, читает, и вдруг замолчит. В церкви напряженная тишина, ждут. Через несколько секунд продолжает читать – как ни в чем не бывало. Это «малая форма» эпилепсии, когда сам больной не замечает, что на несколько секунд потерял сознание. Но дальше с ним стало хуже, и он окончил жизнь в отделении психиатрии. До сих пор больно. У такого одаренного человека такая участь.

В 1921–1922 годах в доме тети Кати и тети Пани Поповых снимал комнату протоиерей Вознесенского храма о. Владимир Голубев, он был духовно близким им человеком. Я в это время зиму жила у теток, училась во 2-м классе, мне было 9 лет, но я все хорошо помню. Помню, как о. Владимир приходил из храма после всенощной, благословив скудную пищу на столе, садился с нами за стол, и за чаем из самовара много нам рассказывал о приехавшем в Кинешму и служившем псаломщиком в Вознесенском храме Вениамине Сергеевиче Преображенском – сыне протоиерея Сергия. Протоиерей Сергий служил раньше у Вознесения, скончался он в 1919 году. Дом священника поспешили занять и превратили в коммунальные квартиры. Этот дом стоял близко от храма. Его в 60-е годы снесли, построили новый кирпичный дом, там долгое время размещалась городская прокуратура.

Вениамин Сергеевич, будучи псаломщиком, жил в д. Болобанихе в доме Масловых – Макара Васильевича и Николая Васильевича. В 60 —70—е годы вся деревня Болобаниха снесена, жители переселены в район АЗЛК. От внучки Масловых – Шуры Голубевой я узнала, что Вениамин Сергеевич в храм ходил в мирской одежде – белой рубашке и черных брюках. Отец Владимир рассказывал, как Вениамин Сергеевич в 1920 году в Кинешемском Успенском женском монастыре принял монашеский постриг с именем Василий (в честь святителя Василия Великого). Вскоре монаха Василия рукоположили в иеродиакона и в иеромонаха, он продолжал служить в храме Вознесения. В 1921 году его быстро хиротонизировали в Костроме в епископа – викария с епархией в г. Кинешме и Кинешемском районе.

Владыка Василий в своей епархии – в Кинешме и близлежащих деревнях начал создавать христианские православные кружки. Поручал вести кружок верующей женщине, хорошо грамотной. В православных кружках читалось Евангелие, толкование давал сам владыка. В Кинешме кружок был организован в основном из молодежи, занимались в помещении крестильни храма Вознесения. Этот кружок был создан, когда Вениамин Сергеевич был еще псаломщиком. В 1921 г. епископа Василия вызывали на диспуты в городской театр, где оппонентом владыки был атеист Казанцев (сын священника). Диспуты быстро прекратили, т.к. оппонент был слаб в богословской науке.

Я очень хорошо помню Марию Андреевну Дмитриеву, она и ее две сестры: Анна и Екатерина жили в д. Ильино (сейчас ул. Дудникова). Мария Андреевна в 17-летнем возрасте ослепла, но имела большую веру в Бога, по благословению владыки вела кружок в деревне Трезубцево близ Наволок. В кружке также читали Евангелие с толкованием владыки Василия. Мария Андреевна пела на правом кли-росе, читала часы и шестопсалмие наизусть. У себя дома шила верхнюю одежду для деревенских женщин, кроила по специальным выкройкам – лекалам, сделанным из картона, вязала. Вот, действительно, «Господь умудряет слепцы»! Другой руководительницей кружка была Секлетея Тимофеевна Чумакова в деревнях Починок и Велизанец. Ее дядя – Панфилов Василий Андреевич был старостой в храме в Велизанце.

Из бесед отца Владимира я узнала, что с первых дней служения епископа Василия за его миссионерскую деятельность, за его влияние, прекрасные проповеди в соборе, началось преследование. В 1917 г. начал свое патриаршее служение Святейший Патриарх Тихон. В это время начинается гонение на Церковь. 1918 год был обильно полит кровью священников и епископов, расстреливались крестные ходы, при отнятии церковного имущества расстреливали верующих, оскверняли мощи святых угодников Божиих. Патриарх Тихон встал в 20-е годы за веру, за сохранение духовных традиций Церкви, борьбу за чистоту душ христианских.

Епископ Василий был истинным последователем Святей-шего Патриарха Тихона, отстаивал чистоту Единой Святой Апостольской Православной Церкви. Появляется раскол – обновленчество. В 1922 г. арестовывают Патриарха Тихона. Началось устранение неугодных власти архиереев. Об-новленцы повсюду в стране захватывали храмы, изгоняя православных. Епископ Василий благословил пастырей не покидать своей паствы.

Владыка Василий прослужил всего 1 год и 8 месяцев и в 1923 г. был арестован.

В первый раз владыка Василий был сослан в Зырянский край, в Усть-Кулом, где собралось тогда 2 митрополита и 4 епископа. Один из них – Митрополит Кирилл Казанский, который подарил епископу Василию свое архиерейское облачение; он его бережно хранил и перед смертью благословил его разрезать и раздать своим духовным чадам. В Зырянской ссылке 6 архиереев в таежной избушке совершали богослужение. Келейником епископа Василия был Александр Павлович Чумаков 1891 г. рождения, уроженец Костромской губернии. В возрасте 22 лет он был послушником в Оптиной пустыни. Началась Мировая война 1914 года, и его взяли в армию, попал в плен в Румынии, бежал. На родине был псаломщиком. О Кинешемском епископе Василии дошли слухи до Костромы. В 1922 году он приехал в Кинешму, стал келейником владыки. В последствии Александр Павлович следовал за ним и разделял все невзгоды и тяготы ссыльной жизни. Был хорошим плотником и маляром (эти сведения я узнала от самого Александра Павловича). В 1922 году отец Владимир был рукоположен в архимандриты, а в 1925 году посвящен в Нижнем Новгороде в епископа Ветлужского. Келейником у него был брат Александра Павловича – Николай Павлович Чумаков. Епископ Николай в Ветлуге прослужил недолго. По состоянию здоровья был освобожден, уехал, принял старчество. Жил в деревне Ширяево Угольского с/с Костромской области в 22 километрах от Кинешмы за Волгой. Там Николай Павлович поставил избушку-церковушку с келейкой (рядом с кладбищем), вырыл землянку, где останавливались приезжающие к епископу духовные дети. К нему приезжали даже из Москвы и Ленинграда за советом. Отец Владимир, еще живя в Кинешме у моих теток, вложил в мою детскую душу первые зачатки настоящей чистой веры в Бога. Он и в миру вел настоящую монашескую жизнь. Его комната как келья, в ней в углу иконы, аналой, у стены жесткая железная кровать. Помню, как рядом с нашим домом был пожар, пламя ночью освещало ограду Вознесенского храма. В нашем доме все были в панике, суетились, связывали свои пожитки в узлы, плакали. Отец Владимир всех успокаивал, говорил «На все воля Божия». Встал на молитву перед образами и долго усердно молился Богу. А затем велел меня одеть (была зима), взял меня и повел в храм, поставил, а сам ушел в алтарь и начал служить утреню. Наш дом, благодарение Богу, не загорелся, а горевший дом сгорел до основания. Когда закрыли церковь Вознесения, мы духовные чада владыки Василия ходили пешком в деревню Ширяево к владыке Николаю на исповедь, в Великом посте и на Пасху – это было в 1929 году, а в 1930 году зимой он скончался, похоронен рядом на кладбище.

Владыка Василий, будучи в ссылке в Усть-Куломе с митрополитом Кириллом, живя с ним рядом и служа, уверился в его вере и в современном положении Православной Церкви. За митрополитом был авторитет православного богослова, подтвержденный благочестием личной жизни. В мае 1925 года ссылка закончилась, и владыка Василий возвратился в Кинешму. В Воздвиженскую церковь начали стекаться его духовные дети. Исповедовал до поздней ночи. Церковь в Кинешме стала быстро расти. В январе 1926 года власти приказали епископу Василию покинуть город. Вначале уехали с Александром Павловичем на его родину в деревню Анаполь, где вдвоем совершали богослужения в доме (прожили полгода); затем владыка поехал к мощам Серафима Саровского, был в Дивееве, оттуда поехал в Нижний Новгород, где вместе с митрополитом Сергием (Старогородским) участвовал в хиротонии иеромонаха Голубева Николая в епископа Ветлужского. Там же получил епископ Василий назначение – перевод на Вязниковскую кафедру (временно). Этот перевод в Кинешме был встречен великой скорбью. Когда тронулся поезд, люди встали на колени, махали руками, прощаясь, плакали, крестились (подтверждает Ольга Плясова и др). В Вязниках владыка написал рукопись книги, где были собраны его беседы, которые он вел в храме и кружках. В Вязниках его духовная стойкость и его проповеди стали в храм привлекать множество народу, и власть выслала владыку в Кинешму. Вернувшись, он прослужил всего несколько месяцев и власти потребовали, чтобы он уехал в Кострому.

Епископ Василий в Кинешемском Успенском соборе больше не служил. В Кинешму был прислан архиепископ Севастьян Костромской и Галичский. Настоятель собора протоирей Иоанн Альтовский был арестован (умер в лагере). Епископ Василий служил всегда у Вознесения (летняя церковь), зимняя – престол Иоанна Златоуста. В храме прихожане, староста и священник были единомышленны с владыкой. В эти годы там служил отец Николай (Панова), диакон Иоанн Груздев, псаломщик Василий Поспелов. Старостой храма был Григорий Федорович Иванов, а во время его долгой болезни – монахиня Агния (в миру Анастасия Захаровна Орлова), бывшая казначея Кинешемского Успенского женского монастыря (до его закрытия). Алтарницей – ризничной была монахиня Виталия из Успенского женского монастыря. По благословению владыки меня и мою подругу Валю перевели на правый клирос. Регентом была Катя Цыпляева (в монашестве Евпраксия) из закрытого Успенского монастыря. Певчие: Лида Грибунина (сопрано), Маня Волина (альт), Мария Андреевна (2 сопрано), я с Валей – вторые голоса. Все песнопения были хорошо отработаны, пели без нот. В большие праздники «Херувимскую» и «Милость мира» пели по нотам. Часы и шестопсалмие читала Мария Андреевна (слепая) наизусть, кафизмы читала Маня Волина. В Вели-ком посте «Да исправится молитва моя» пели трио: Лида Грибунина, Маня Волина, Мария Андреевна. Стихиры на «Господи воззвах» и «На хвалитех» по голосам пел только левый клирос. Апостол читал Вася Поспелов. Помню иподьяконов владыки: Мишу Разумова – сына настоятеля Успенского монастыря отца Константина, Братолюбова и Васю Смирнова. Будничное богослужение проходило скромно и просто. Сам владыка служил без архиерейского облачения в мантии и клобуке. Но в двунадесятые праз-дники было все очень торжественно. В 1927 году разогнали Дивеевскии монастырь. В Кинешму приехали монахиня Анна, которую поставили регентом на правый клирос, монахиня (как зовут забыла) пела басом, послушницы Марфуша (альт), послушница Нина (1 голос). Хор стал большой. Матушка Анна хотела все мелодии переделать на дивеевский лад. Вспоминаю службу на Христов день, во время пения пасхального канона левый и правый клирос сходились на середину храма и пели по-дивеевски возвышенно и торжественно. Но все это продолжалось недолго. Матушка Анна и старая монахиня, которая пела басом, уехали из Кинешмы. Регентом осталась Катя Цыпляева, и все стало как раньше.