IV. Путь к вере

Мы раскрыли теперь процесс богопознания, отметили, какое участие принимают в нем духовные силы человека, уяснили и природу веры, указав условия, при которых она становится ясновидящей, превращается в опытное знание. Остается все наши выводы о законах духовной жизни перенести в условия обычной жизни человека и показать, каким образом, чрез совершение каких подвигов может здесь маловерующий и неверующий прийти к вере – и не к вере только рассудочной, гадательной, а к вере убежденной, сердечной, видящей горний мир и опытно знающей его, – к вере, которая соединяет человека с Богом и делает его блаженным.

Подвиги, которые потребуются здесь, находятся, конечно, в тесной связи с духовным состоянием грешника; поэтому прежде, чем указывать лекарство, опишем болезнь, изобразим внутреннюю настроенность грешника и те ее характерные черты, которые способствуют развитию неверия. После сказанного в предыдущих главах сделать это уже нетрудно. Главное несчастье, отражающееся на всей духовной жизни грешника, в том, что он отпал от Бога, Источника этой жизни; отпав от Бога и в то же время не имея источника жизни в себе, всякий грешник обрекается на духовное умирание, и вся его жизнь получает превратное направление. Грешник живет своим особым внутренним миром, особыми настроениями, которые исключают всякое памятование о Боге, тем более – живое и деятельное стремление к Нему и познание Его. Тут – другие цели, другое направление ума, сердца и воли.

Разлученный с Источником жизни, Который один только может напитать душу, грешник ощущает внутри себя великую пустоту, которая мучит его и разжигает в нем неопределенную, но и непрестанную жажду. Человек устремляется тогда ко всевозможным предметам мира и старается ими заполнить себя, но, становясь как бы бездонной пропастью, желанного наполнения не чувствует. Оттого грешник весь свой век в поте, в трудах и хлопотах, никогда не бывает в себе – наоборот, бежит от себя, боясь своей внутренней пустоты. Поэтому первая характерная черта грешника – отпадение от Бога и богозабвение, отсутствие самособранности, внешняя многопопечительная жизнь в мирской суете.

Многопопечительность эта бывает разная, в зависимости от той внутренней пустоты, которая снедает человека. Так «пустота ума, забывшего о Едином, Который есть все, рождает заботу о многознании, разведывание, пытливость. Пустота воли, лишившейся обладания Единым, Который есть все, производит многожелание, стремление к многообладанию, чтобы все было в руках человека и его воли. Пустота сердца, лишившегося наслаждения Единым, Который есть все, образует к жажду удовольствий многих и разнообразных. Так грешник непрестанно в заботах о многознании, многообладании, многонаслаждении.

Но это круговращение в тысячу раз увеличивается и усложняется тем, что грешник не один. Есть целый мир лиц, кои то и делают, что пытают, услаждаются, стяжавают, кои, приходя в соприкосновение друг с другом, только возвышают в десятые, сотые и тысячные степени пытливость, любоимание и самоуслаждение, в их распалении поставляя все счастье, блаженство и жизнь. Это – мир суетный, коего занятия, обычаи, правила, связи, язык, увеселения, развлечения, понятия – все, от малого до великого, пропитано духом тех трех исчадий многопопечительности, держащих в плену человека»²⁷.

Таков мир грешника и его настроение. Как видим, разъединение с Богом – полное. Грешник сердцем служит греху и миру, интересам греховной жизни посвящены все его думы. Бог, горний мир и дело спасения души – для него предметы нежелательные и неприятные, только мешающие его грешной жизни, поэтому он и относится к ним почти враждебно, ибо, как мы знаем, сердце отталкивает нелюбимый предмет, избегает его и видеть, и слышать. Отсюда неверие у грешника бывает столько же плодом его отпадения от Бога и лишения благодати (не ощущая ее действий в себе, человек начинает постепенно сомневаться и в бытии Божием), сколько и тайного желания самого человека, чтобы не было тех предметов, которые могут препятствовать ему жить во грехе, могут нарушать его греховный сон.

Поэтому всякий нераскаянный грешник относится критически к религии и Божественному Откровению, сомневается в бытии Божием и загробной жизни. «От сердца исходят помышления злая» – что у человека в сердце, то у него и в мыслях: нет в сердце Бога – нет Его и в мыслях. Далее, развитие рассудка путем научного образования, привычка общаться только в сфере земных законов и земной действительности – довершают дело: возвышенное христианское учение о Триипостасном Боге, о воплощении Сына Божия и устроении Им спасения на земле кажется человеку юродством, странностью, чем-то непонятным, невозможным и недопустимым; если грешник и допускает еще бытие Божие, то в каком-нибудь неопределенном, философском смысле, как первопричину, как душу вселенной, но избегает признавать Бога Высочайшим Личным Существом, Творцом мира и человека, Всеправедным Судией.

Так как полнота жизни и отрада только в Боге, а грех есть отступление от Бога и от истинной жизни, то всякий грешник страдает; страдает и неверующий, и вдвойне страдает, потому что при душевной пустоте и неудовлетворенности у него нет ничего светлого впереди: опротивеет и угар страстей, и суета мирская – и вся жизнь будет казаться ему бессодержательной и бессмысленной. Чем больше человек уходит от Бога, тем глубже бывает его страдание. Часто оно доводит его до отчаяния, грешник не выдерживает и насильственным путем прерывает нить своей жизни, неся с собой страдание и в загробный мир. С другой стороны, если бы не было этого внутреннего страдания от неверия и развращения, человек никогда бы и не обратился к Богу; страдание же побуждает грешника оставить греховную жизнь, восстать и идти в дом Отчий. В состоянии разочарования и страдания редкий неверующий не обращается мысленно к Богу, не разбирает самих основ своего неверия и не питает хоть слабой надежды найти истину в религии. Он понимает тогда, что религия то именно и обещает дать человеку, в чем он так нуждается, – дать нравственное возрождение, успокоение, мир и отраду душе – дать, наконец, познание о Боге. Если это будет, то вся его земная жизнь приобретет другой, высший смысл.

С той же целью – отведения грешника с его погибельного пути – посылает Господь человеку всякие беды и несчастья, иногда и весьма тяжелые, именуемые ударами судьбы. В действительности это не удары судьбы, а действия Промысла Божия, заставляющего человека образумиться, прийти в себя, начать новую жизнь – в покаянии и примирении с Богом.

Действуя на грешника, благодать Божия старается ослабить те главные греховные узы, какие его связывают. Так, «кто связан плотоугодием, того ввергает в болезни и, ослабляя плоть, дает духу свободу и силу прийти в себя и отрезвиться. Кто прельщен своею красотою и силою, того лишает красоты и держит в постоянном изнеможении. Кто успокоевается на своей власти и силе, того подвергает рабству и унижению. Кто много полагается на богатство, у того отнимается оно. Кто высокоумничает, тот посрамляется как малосведущий. Кто опирается на прочность связей, у того они разрываются. Кто положился на вечность установившегося вокруг него порядка, у того он разоряется смертью лиц или потерею вещей нужных»²⁸.

Вразумление Божие с одной стороны, внутреннее страдание – с другой, а с этим вместе и укоры пробуждающейся совести, говорящей грешнику, что есть другой мир, есть и воздаяние, вызывают в человеке чувство опасения за свое будущее и трепетное искание Бога.

В том, что Бог есть, всякий грешник убеждается скоро, стоит только ему задуматься над религиозной жизнью верующих людей, над их высоким духовным настроением – наконец, над теми знамениями и чудесами, которыми всегда сопровождается дело Божие. О Боге же будет неустанно говорить ему и совесть; поэтому неопределенное опасение за свое будущее сменится у него определенным чувством страха пред Богом, боязнью пред Его правосудием.

В означенном настроении страха ничего нет малодушного или недостойного человека; наоборот, оно свидетельствует о начинающемся пробуждении души, о ее способности познавать истинное положение вещей и верно оценивать его. Естественно ли и разумно ли человеку-грешнику питать к Богу какие-либо другие чувства, кроме чувства благоговейного страха? Что может быть общего между Всесвятым Богом и Его падшим, часто в корне развращенным созданием? Даже у людей в отношениях низших к высшим: слуг к господам, детей к родителям – считаются естественными и разумными только чувства почтения, уважения и тоже как бы страха, стеснения; причем в случае какой-либо провинности чувства эти усиливаются, панибратство и здесь – явление ненормальное и вредное.

Тем более, естествен благоговейный страх в отношениях грешного человека к Богу: человек и Бог – величины слишком несоизмеримые; кроме того, своим развращением грешник заслужил себе только один праведный гнев Божий и наказание. К тому же у каждого человека есть сколько-нибудь и совести, и она не позволит ему питать какое-либо другое чувство к Богу, кроме чувства смущения, страха, вины. Недаром же совесть считается голосом Божиим в человеке. Проснувшаяся совесть всегда мучит и устрашает человека праведным судом Божиим: это и естественно, так есть, так и будет всегда, ибо вытекает из существа дела, иначе совесть и не может действовать в грешном человеке. И св.Исаак замечает, что «только тремя способами можно приблизиться к Богу: горячностью веры, страхом или вразумлением»²⁹. И Премудрый говорит: «Начало премудрости – страх Господень» (Притч.9:10). Страх – самое естественное и разумное, а потому и плодотворное настроение человека, хотящего работать Господу. Приводим по этому поводу замечательные слова св.Иоанна Златоустого:

«Если бы страх, – говорит он, – не был благом, то ни отцы не приставляли бы надзирателей к детям, ни законодатели начальников к городам. Что ужаснее геенны? Но нет ничего полезнее страха ее, потому что страх геенны приносит нам венец царствия. Где страх, там нет зависти; где страх, там не мучит сребролюбие; где страх, там погасает гнев, усмирена злая похоть, искоренена всякая безумная страсть. И как в доме воина, постоянно вооруженного, не посмеет появиться ни разбойник, ни вор, ни другой подобный злодей, так, когда и страх объемлет души наши, ни одна из низких страстей не может легко войти в нас, но все удаляются и бегут, гонимые отовсюду силою страха. И не эту одну пользу получаем мы от страха, но и другую, гораздо большую этой: он не только отгоняет от нас злые страсти, но и с великим удобством вводит всякую добродетель. Где страх, там заботливость о молитве, и слезы теплые и непрерывные, и стенания, выражающие великое сокрушение. Ничто так не истребляет греха, а добродетели не способствует расти и процветать, как непрестанный страх. Поэтому кто не живет в страхе, тому невозможно быть добродетельным, равно как и живущему в страхе невозможно грешить»³⁰.

Итак, опасение за будущее и страх пред геенной – вот что первоначально побуждает человека взыскать путь спасения. Отсюда и человеку, желающему прийти к вере, прежде всего следует развивать в себе это настроение. Оно будет тем легче развиваться, чем больше у человека будет «ударов судьбы» и внутреннего страдания, чем больше он будет видеть Божиих вразумлений на других людях, чем больше у него самого будет покорности Промыслу Божию. В примерах суда Божьего над грешниками никогда недостатка не будет – лишь бы человек обратил на них внимание. Бог поругаем не бывает и еще здесь на земле жестоко наказывает неисправимых грешников.

Пусть человек и допрашивает себя: вечно ли он будет жить на земле? на что он надеется, живя беспечно? Ведь не сегодня-завтра – смерть, что же будет ему за гробом? Сомневаться в загробной жизни, как и в бытии Божием – нельзя: слишком уж очевидны эти истины; кроме того, связь с тем миром ясно обнаруживается и в христианстве, и в жизни других людей, в разных таинственных явлениях. А тогда готов ли он дать ответ Бессмертному Судии? Вынесет ли он вечные муки, положенные грешникам, – такие муки, которым никогда конца не будет, хотя пройдут миллионы лет? И здесь что он получает от греха? Только одно прельщение, обман, душевное расстройство и страдание вместо истинной жизни и отрады.

Такими и подобными размышлениями, если на них останавливаться вниманием ежедневно, хотя бы на самое короткое время (удобнее всего – утром или вечером, отходя ко сну), можно расшевелить и каменное сердце, можно поколебать и упорное неверие: неверие – от недомыслия, а недомыслие – от недостатка внимания к душе, к ее настроениям и потребностям.

Трогательно убеждает работать Господу и вместе укоряет человека св.Иоанн Лествичник. «Благоугодим Господу, – убеждает он, – как воины угождают царю. Убоимся Его хотя так, как боимся зверей; ибо я видел людей, шедших красть, которые Бога не убоялись, а, услышав там лай собак, тотчас возвратились назад; и чего не сделал страх Божий, то успел сделать страх зверей. Возлюбим Господа хотя так, как любим и почитаем друзей; ибо я много раз видел людей, прогневавших Бога и нисколько о том не заботившихся, но те самые, какой-нибудь малостью огорчив своих друзей, употребляли все искусство, выдумывали всякие способы, всячески изъявляли им свою скорбь и свое раскаяние и лично, и через иных, друзей и родственников, приносили извинения и посылали оскорбленным подарки, чтобы только возвратить прежнюю их любовь»³¹.

Какой великий урок человеку, забывшему Бога, не боящемуся Того, Кто может душу и тело ввергнуть в геенну огненную!

Страх, развиваясь в душе человека, разрушает его окаменение сердечное, возбуждает энергию и, что особенно важно, открывает человеку все его греховные раны. В этом отношении св.Лествичник сравнивает страх с лучом света: «Солнечный луч, проникнувший чрез скважину в дом, просвещает в нем все, так что видна бывает тончайшая пыль, носящаяся в воздухе: подобно сему когда страх Господень приходит в сердце, то показует ему все грехи его»³².

Поэтому страх, укрепляясь в сердце человека, невольно зовет его к покаянию; последнее является плодом первого. В самом деле, если страшиться судов Божиих и начало их уже видеть в своей жизни, в ниспосланных испытаниях и скорбях, то как же после этого и не каяться, как не сознавать своих грехов и не желать исправиться, отвратить праведный гнев Божий? Так каялись ниневитяне, убоявшись проповеди пророка Ионы, так каялся весь народ иудейский, устрашившись проповеди Иоанна Крестителя.

Зачинаясь в душе человека еще в период Божиих вразумлений и страданий от греха, семя веры теперь под влиянием настроения страха и покаяния начинает постепенно развиваться и расти, питаемое влагой сокрушения и печали о грехах. Кающийся всегда расположен к вере, ибо в вере он чает найти примирение с Богом и врачевание всех своих зол. Чем больше чувство покаяния у человека, тем больше жажда веры и восприимчивости к ней. Что покаяние предшествует вере и приводит к ней, говорит и Св.Писание: «покайтесь (сначала), – взывал Христос, – и веруйте в Евангелие» (Мк.1:15). »Покайтесь, – поучал апостол Петр иудеев, – и (тогда уже) да крестится каждый из вас во имя Иисуса Христа для прощения грехов» (Деян.2:38).

«Покаяние и вера, – пишет еп.Феофан, – друг ко другу препровождают взыскавшего спасения. Покаяние тяготит его бременем грехов и страшит неумытным судом правды Божией. Но приходит вера и указует ему Избавителя, взявшего грехи мира. Кающийся прилепляется к Избавителю и, сложив бремя грехов исповеданием, радостно течет вслед Его, путем заповедей Его. Вера, таким образом, зараждается из покаяния и на нем стоит. Без покаяния она, будто без живительного тока деревцо, вяла и неживодейственна»³³.

Но в то время как маловерующий и неверующий грешник под влиянием описанных настроений начнет вожделевать веры и приходить к ней, на человека устремится сильный невидимый враг – не без содействия злой, демонской силы, который и будет стараться запнуть человека на его пути к Богу, не допустить до веры во Христа Спасителя. Враг этот – рационализм, или критическое отношение ума к догматам веры, неверие в них и отрицание их.

Разум кающегося грешника скоро признает и бытие Божие, и бессмертие души, но принять все великое дело спасения людей в том виде, как об этом повествует христианство, принять все таинства веры он будет не в силах: все это он начнет подвергать сомнению, критике, не будучи в состоянии понять величие христианской веры со своей земной точки зрения, по законам земли. (См. о рационализме выше, во 2-й главе).

Таким образом, кающемуся грешнику в той или другой степени предстоит подвиг борьбы со своим рационализмом, подвиг склонить к вере и свой ум. В минуты неверия редкий догмат не подвергается сомнению; за всеми помыслами неверия и не угнаться. Нужно, избавляясь от них, действовать на их причину; с удалением причины прекратится и самое исчадие зла. Кроме развращения сердца, с чем кающийся уже раньше начал бороться, существует две главных причины рационализма: 1)всецелое доверие человека к своему уму, вера в его всеведение и 2)отрицание сверхъестественного.

Что касается до всецелого доверия к своему уму, то, борясь с этим предрассудком, полезно допрашивать себя, много ли человек знает не только о небе, а даже о земле и о себе самом. Ведь он сведущ только в том, что касается устроения его внешней жизни. Во всем остальном не окружен ли он отовсюду тайнами? И жизнь природы для него – тайна, великая загадка и он сам для себя. Кто он и что он? откуда пришел и куда пойдет? какова цель его жизни? На все эти вопросы естественный разум человека не дает ясного ответа. Поэтому величайшие из философов приходили к искреннему убеждению, что они, собственно, ничего не знают как следует знать. Да если бы разум доводил до познания высшей истины, разве бы не спал человек в ту бездну всякой лжи и развращения, в какой мы его находим во все времена? Разве бы нуждались тогда люди в Божественном Откровении? Но эта нужда была, и люди доходили до отчаяния, мучимые неведением истины и развращением жизни, и молили небо прийти на помощь к гибнущему человеку.

Господь и пришел, дал людям свет и разум и основал на земле истинную Церковь, которой вверил всю истину и всю полноту благодатных сил. Долг человека найти только эту истинную Церковь и принять то учение, которое она в полноте получила от Невидимого Главы – Христа – и Его апостолов. А найти нетрудно: благодать Божия должна в ней проявляться различными знамениями и чудесами, в духовном возрождении людей, коренном изменении их жизни. Такова Церковь Православная, Греко-Российская, свято держащаяся апостольского учения, не отступившая ни на йоту от первоначального исповедания, имеющая великий сонм угодников Божиих, не оскудевающая и доселе подвижниками и праведниками, полная чудес от мощей св.угодников, от чудотворных икон, наконец, от Таинств церковных.

Теперь что касается отрицания самой возможности чудесного, то это отрицание может происходить от двух причин: 1)от действительного отсутствия чудес и 2)от нежелания признавать их, когда они и бывают. Первая причина отпадает, потому что несомненные исторические данные свидетельствуют о многих чудесах, бывших в жизни разных народов, даже и до пришествия Христа. Христианская же религия есть вся – чудное дело Божие: чудеса здесь никогда не прекращались и не прекращаются; нужно быть слепым или глухим, чтобы не видеть и не слышать их. Следовательно, остается одна причина неверия в чудесное – это просто нежелание признавать чудо, хотя бы оно и было. Проистекает это нежелание из противления человека Богу, нежелания исполнять Его волю, идти к Нему в послушании и смирении. Так и фарисеи, видя величайшее чудо воскресения Лазаря, не отрицали его, но и не уверовали во Христа, а решили убить Его, чтобы и народ не уверовал. Такова психология человеческого ожесточения.

Итак, неверие в чудесное – не от недостатка чудес и не от их мнимого отсутствия, а от ожесточения сердечного, от злой воли человека: сердце отталкивает нелюбимый предмет.

При настроении покаяния такого ожесточения сердца не будет, почему и ум человека тогда проясняется, он начинает здраво смотреть на вещи: не противоречит непреложным фактам и не закрывает пред ним глаз. При вере в Бога вера в чудесное является сама собой. Ведь человек – любимое создание Божие, соединенное с Богом глубокой внутренней связью: в Боге – источник его жизни. Как же после этого не верить, что Бог может прийти к нему на помощь, когда он будет в ней нуждаться, когда ему будет угрожать опасность или даже гибель от зла и греха? Быть этому необходимо. Кроме того, впадая в грехи, человек своим нечестием нарушает и жизнь других тварей, производит как бы расстройство в существующем миропорядке. Нужно и это опять исправить, и кто исправит, как не всемогущий Бог? И христианство учит, что Бог помышляет о мире и человеке и исправляет то зло, какое делают люди.

Чудо и есть один из видов такого Божьего промышления о мире, только промышления чрезвычайного; но есть много и таких действий Божиих, которые менее бросаются в глаза, а в сущности являются тем же чудом Божиим. Сколько каждый из нас видел их в своей жизни, неоднократно и сверх ожидания спасаясь от разных опасностей, несчастий, болезни, смерти и т.п.! Если внимательно присмотреться к жизни человека, то, может быть, добрая половина ее выступит из рамок простого, механического сплетения причин и следствий и обнаружит на себе проявление Высшей воли.

Итак, промышление Божие и как бы вмешательство Божие в жизнь мира и понятно, и необходимо при живых отношениях человека к Богу и нисколько не влечет за собою расстройство законов природы, как любят по этому поводу говорить отвергающие чудо. Ведь и человек вмешивается своей волей в жизнь природы и, зная физические законы, влияет на многие жизненные явления и изменяет обычный их ход, имея в виду свое благо, и, однако, это не считается нарушением законов природы. Например, врач, оперируя больного и спасая его от смерти, безусловно, своей волей вторгается в жизнь природы и творит как бы чудо, но законы природы не приходят от этого в расстройство; и ученый-физик при помощи одной силы всегда побеждает другую и видоизменяет ее действие, однако законы природы не приходят от этого в расстройство. Если таким образом могут творить чудеса люди, тем более может их творить и Премудрый и Всемогущий Бог.

Можно сказать, вера в чудо даже и присуща, сродна человеку – настолько, что он не может отказаться от нее даже и в состоянии неверия. Тогда только вместо веры в возвышенные чудеса Божий появляется вера в научные гадания, в разные низкие предметы и даже пошлые вещи. Верят, например, в гадание на картах, в спиритические постукивания, в предсказания ворожей и т. п. Что же касается до науки, то здесь верят в чудеса, которые совершались миллионы лет тому назад и не были никем наблюдаемы, ни одним живым свидетелем. Так многие не верят в сотворение мира и человека, но верят в произвольное зарождение или падение на землю живых зародышей из неизвестных миров. Не верят, что Христос воскрешал мертвых, но верят, что некогда из мертвой материи сами собой возникли живые организмы. Не верят, что Бог, создавший огонь и людей, мог на некоторое время сохранить трех отроков в пещи вавилонской, но верят, что зародыши организмов выдержали в течение миллионов лет пребывание среди раскаленного мирового тумана и расплавленного гранита и не умерли³⁴.

Все эти примеры тоже представляют веру в чудесное, но такое, которое произошло миллионы лет назад, без всякой живой причины, как бы само собой и не имело за себя ни одного живого свидетеля; иначе говоря, это вера во что-то неразумное и странное. Не такова вера в христианские чудеса. Главные истины христианской веры, а именно: учение о Боге, в Троице покланяемом, о явлении Спасителя в мир, о возрождении людей благодатью Духа Святого в Церкви Христовой – все это непреложные исторические факты, имеющие в свое удостоверение тысячи всевозможных свидетельств, настолько неопровержимых, что усомниться в них нет никакой возможности – тогда нужно будет усомниться во всякой вообще истории и всяком знании.

Конечно, Бог во внутренней Своей Сущности непостижим для ограниченного, тварного ума. Человек и не дерзает своим умом постигнуть эту жизнь. При всем том, во всех христианских догматах есть сторона и доступная для человеческого понимания, заключающая в себе какой-либо глубокий нравственный смысл. Например, мы вполне не постигаем, как Три Лица в Боге составляют единое Божество, составляют единство, но понимаем, что это говорит о необычайной полноте личной жизни в Боге. У человека, созданного по образу Божию, есть три силы в душе: ум, чувство и воля. Они сейчас соединены в одном лице человека; но если бы каждая из них сделалась сознательной и личной, сделалась лицом, то до какой бы степени изменилась душевная жизнь человека, стала содержательной и полной сама в себе? Это, может быть, и было бы слабым намеком на жизнь Божества³⁵.

Далее, догмат воплощения Сына Божия тоже есть «велия... благочестия тайна» (1Тим.3:16), но он, как и догмат искупления, опять понятен уму и сердцу верующих и говорит лишь о величайшей любви Божией к падшему созданию, не терпевшей видеть гибнущего человека, когда сам человек не мог себя пересоздать и прекратить зло в своей жизни. Почти все язычники ожидали явление Спасителя мира, под Которым разумели одного из своих богов.

Понятно до некоторой степени и сверхъестественное, чистое рождение Сына Божия от Пресвятой Девы: ведь рождался Бог-Слово, а не человек. Святые отцы говорят (например свт. Иоанн Златоуст, свт. Григорий Нисский), что если бы и люди не согрешили, рождение у них потомства происходило бы некоторым другим, высшим образом, чисто и бесстрастно.

Но если бы даже и были в Откровении какие-либо непостижимые тайны, они опять вполне естественны и неизбежны, ибо речь идет не о человеке и не о природе, где много тайн, а о Творце человека и природы – о Боге. Да и ум человеку дан не для того, чтобы пытать то, что превышает его разумение и сокрыто от него, а постигать и проводить в жизнь то, что имеет отношение к его жизни и спасению, добиваться того, чтобы познание шло рука об руку с нравственной жизнью. Задавать же такие вопросы: «почему Бог в трех Лицах?», «почему воплотился Сын Божий?», «почему нужна благодать Св.Духа?» и проч. – безрассудно, потому что все это – высшие, непререкаемые, богооткровенные факты, а против фактов не спорят.

Ведь никто не допрашивает и не исследует, кроме разве людей ненормальных, почему мы видим глазами, а слышим ушами, почему у человека два глаза, а не три и не один и т.д.? Мы ничего не можем тут сказать, а только заявить, что такова природа человека, таково положение вещей. Так же следует поступать и в отношении фактов Божественной жизни и домостроительства нашего спасения.

Но спросят: почему истины веры кажутся нам иногда невероятными – откуда самое это чувство? Чувство это – от слабости ума и привычки вращаться в одних только земных предметах. Тогда все, выходящее из рамок обыденной жизни, вызывает у человека удивление, сомнение, недоверие и даже неверие. Многое и на земле кажется нам маловероятным или вследствие высоты предмета, или по незнакомству с ним человека, по отсутствию живого общения с ним. Как мы знаем из предыдущей главы, подобным образом может развиться неверие и в видимый мир. Поэтому не только открытия науки и вещи мудреные, а часто и самые простые вещи некоторым кажутся невероятными; от неверия этих некоторых вещи, конечно, нисколько не теряют и существуют безбедно.

Наконец, истины религии – не только исторические факты, открывшиеся во времени и истории, они – и повседневные факты, воочию и теперь видимые и осязаемые духовным чувством верующих. Живой опыт верующих служит высшим научным доказательством существования духовного предмета. Прииди всякий сомневающийся, очисти душевное око и виждь, а отрицать высокие истины веры христианской только ради того, что они высоки и кажутся непонятными, похоже на то, как если бы кто отрицал и науку, и все ее открытия только из-за того, что он – человек неученый и ничего понять здесь не может. Высшая математика, физика, химия и др.науки кажутся иному простолюдину чуть ли не обманом.

Итак, рационализм неправ, отрицая чудесное в одной области – религиозной, где оно исторически и фактически подтверждается, где оно вполне возможно (чудеса творит всемогущий Бог), разумно и даже необходимо, – и признавая чудесное в другой области – научной, где оно не имеет никаких фактических подтверждений, совершенно гадательно, фантастично и невероятно (научные чудеса совершаются сами собой, без Бога). Неправ рационализм и в том, что не верит духовному опыту миллионов людей, что берется судить о том, чего не испытал, чего не видел и не знает. Между тем духовный опыт, т.е. живое общение с тем миром и вкушение его духовных благ, есть самый высший путь религиозного познания, вне которого и невозможно дойти до несомненной истины.

«Предположим, – говорит св. Симеон Новый Богослов, – что найдется какой-либо человек, который никогда не видел воды и не пил ее, почему и не знает, что такое есть вода, а ты рассказываешь ему о воде, живописуя ему источники, реки и моря. Слушая это, он, конечно, попросит тебя сказать ему, какова природа воды, каков вид ее, каково качество и количество ее и как, непрестанно текучи, никогда не истощается. Я думаю, что, хотя бы ты был очень высокого ума и очень многосведущ, никак не сможешь растолковать и дать понять тому, кто никогда не видел и не пил воды, – что такое вода»³⁶. Так необходим опыт при познании не только небесных, а и земных предметов.

Но довольно о рационализме. Тем или иным путем человеку надлежит смирить свой ум, понять его заносчивость и бессилие в решении религиозных вопросов без духовного опыта и тем расположить себя к вере. При возрастании чувства покаяния рационализм будет падать сам собой: он будет побеждаться нарождающимся у человека чувством смирения; смирение – тоже плод покаяния. Смиренный рассуждает так: «Что мудрить о спасении, когда все нужное открыто людям? Не я – первый, не я – и последний. Дела Божий говорят сами за себя: чудеса, знамения, мощи святых, сонм мучеников, подвижников, святителей, просиявших подобно звездам на тверди небесной, – все это убеждает в истине той веры, которую они исповедовали, ибо Бог прославляет только истинных Своих служителей».

Наконец, и Сам Бог приходит к ищущим Его на помощь: Он сообщает уму некоторое ведение истины, утишает его болезненное совопросничество – и так ведет человека к принятию веры как высшей истины. Людям, привыкшим к философскому и научному мышлению, необходимо для борьбы с неверием читать и разные апологетические сочинения, с научной точки зрения защищающие христианство и разбирающие все возражения на него со стороны неверующего разума. Но не надо забывать, что это одно к вере не приведет, если не будут отняты от души страсти и сердце не сделается жилищем чистоты, ибо здесь, в сердце, – престол Божий, здесь воспринимаются впечатления, идущие из духовного мира, здесь – сила, вдохновляющая и направляющая ум, здесь, следовательно, – корень веры или неверия³⁷.

Итак, страх рождает покаяние, а покаяние рождает веру и смирение; совокупность же этих чувств и расположений порождает в человеке молитву. Она становится тогда насущной потребностью человека, ибо утешает скорбящую душу, укрепляет ее надеждой получения милости Божией. Чем больше при молитве будет сознания своего духовного убожества, своего бессилия в борьбе с грехом, тем молитва будет выше и плодотворнее: «сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит» (Пс.50:19).

Когда душа грешника умягчится, наконец, в подвигах покаяния и молитвы и придет к глубокому сознанию своих грехов, к вере в Того, Кто может уврачевать душу, тогда человек приступает к Таинствам Покаяния и Св.Причащения и здесь, в бездне милосердия Божия, получает отпущение содеянных грехов и начало обновления жизни. Трудно изобразить действие этих великих таинств Божиих на измученную грехом душу грешника. Что луч солнца в беспросветной тьме, то – благодать для кающегося грешника. Те муки, какие причинял грех, уже прекращаются, ибо исповеданные прегрешения снимаются с души человека, изглаживаются силой Божией: в душе поселяется мир, легкость, духовная радость.

Чем больше человек подготовит себя, приступая к этим таинствам, тем большего сподобляется он благодатного осияния и просвещения.

Наоборот, при недостойном приступании он будет принимать Св.Таинства только «в суд и осуждение», не получая благодатного просвещения (1Кор.11:29). Недостойно человек приступает: 1) когда имеет настроение маловерия (не говорим уже о неверии) и рационализма, еще не побежденного и не поколебленного, 2) когда чистосердечно не сознает своих грехов, не тяготится ими и не чувствует потребности раскрыть свою душу духовному отцу и просить у него совета. Отсутствие потребности исповеди, тем более утаивание грехов всегда свидетельствует о невысоком покаянном настроении и формальном, холодном приступании к величайшему таинству. Но Бог не дает Своих даров тем, кто не может оценить их и приходит к ним без смирения и сокрушения, с презорством. Только слезы и чистосердечную исповедь следует считать мерой истинного покаяния.

Момент первого благодатного утешения всегда бывает памятен всем искренним искателям веры. И после, вспоминая его, они утешают себя в скорбях и испытаниях, возгревают свою ревность. Рассмотрим теперь, какую же перемену производит благодать в душе покаявшегося грешника.

Перемена эта – великая. Прежде всего, человек примиряется и воссоединяется с Богом, а это – самое главное, ибо в Боге – Источник жизни; все зло и произошло оттого, что человек удалился от Бога, лишился Его благодати. Воссоединившись с Богом и получив Его благодать, человек не ощущает уже в себе той пустоты, которая была в нем ранее, ибо теперь он полон жизни от Того, Который дает жизнь всякой твари: благодать, полученная в Таинствах, и есть приток божественной жизни в душу человека. Она преображает человека, в корне изменяет всю его жизнь, изменяет его мысли, чувства, желания, почему Таинство Покаяния и именуется еще духовным возрождением.

Преисполняя человека и сообщая ему силу, благодать разрешает все узы, которые лежали на человеке от греха. Во-первых, она прекращает самое владычество греха над человеком. Грех, живший раньше в сердце человека, средоточии его духовной жизни, и отсюда отравлявший все его существо, теперь изгоняет вон, вместо него в сердце поселяется благодать. Грех если и будет теперь восставать на человека, то лишь как внешний враг, борющийся совне, а не изнутри.

Во-вторых, благодать прекращает порабощение человека миру. Если прежде грешник своей душой как бы растворялся с жизнью мира и служил миру, соблюдал его тлетворные обычаи, подчинялся предрассудкам, – теперь, наоборот, он освобождается из-под власти мира и как бы возвышается над ним. Прежде он не смел и думать противоречить мирскому укладу жизни – тому, что принято, что делают все миролюбцы, – теперь он открыто восстает и возвышает свой голос; на возражение мира, что «так принято», безбоязненно заявляет, что это безрассудно и грешно, ибо ведет к лишению истинной жизни, к удалению от Бога. Под влиянием благодати изменяются сами взгляды на жизнь. Мирское времяпровождение, мирские пустые удовольствия, даже успехи культуры и просвещения человеку, вкусившему благодать, представляются в другом свете: к мирским утехам у него начинает пропадать вкус, человеку хочется высшего, лучшего, серьезного, пребывающего вечно. Охладевает он как-то и к приманкам культуры, ибо начинает видеть, что она нисколько не содействует обновлению духа: параллельно с ней развиваются такие печальные явления, которые только увеличивают в массе горе людей; имеем в виду развитие неверия, эгоизма, жестокости, роскоши, притеснения слабых и т.п. Недаром высшие культурные центры наряду с достижением больших жизненных удобств становятся рассадниками и высшего духовного развращения.

Такое изменение под влиянием благодати взглядов и симпатий человека, более вдумчивая и строгая оценка всего очень важны для целей богопознания и приближения человека к Богу, ибо мы знаем, сердце наше может служить только одному какому-нибудь миру – горнему или дольнему, всецело проникаться может каким-либо одним настроением.

Конечно, можно и этот мир любить, но в Боге, т.е. любить в нем только чистое и святое, любить мир как творение Божие и, изучая жизнь природы, познавать премудрость Творца. Но проводить жизнь в греховных утехах и мирской суете и в то же время возноситься духом к небу, постигать тайны того мира нельзя, для этого нужно и весь дух свой обратить туда и на земле увидеть его отображение. Только тогда возможно будет опытное познание высшего мира, видение его духом.

Воссоединяя человека с Богом, заполняя его душевную пустоту, утоляя его духовную жажду, разрешая те путы, которые лежали на человеке от греха и мира, изменяя взгляды и настроение человека, благодать, в-третьих, врачует и сами душевные силы. Как мы раньше говорили (см. главу 2), грех произвел великое расстройство в душе: он ослабил душевные силы, лишил их гармонии и согласия, так что они стали действовать врознь, иногда противодействуя друг другу; так ум стал противоречить сердцу, сердце уму; вопреки уму стала действовать и воля, избирая дурное и греховное, что гибельно отражалось на всей жизни, отражалось и на процессе богопознания.

Теперь и это расстройство исправляется: благодать снова (хотя и не вполне, не сразу, ибо человеку надлежит и самому потрудиться над этим) устанавливает гармонию в действиях сил, отчего в душе человека устанавливается новое настроение, ощущается какая-то полнота и ясность; ум и сердце действуют согласно, служа друг другу; делается и воля послушной, подвижной на добро.

Но все указанные нами благодатные изменения в душе христианина проявляются не сразу, а постепенно, и первый момент благодатного озарения обыкновенно долго у человека не продолжается: ведь человек его ничем еще не заслужил, получил даром, только ради того, что захотел работать Богу. Господь и дал ему изведать величие Своих даров, но он не должен забывать, что обитель для Бога у него еще не уготована в сердце; он лишь раскаялся в прежде содеянных грехах, они ему и прощены; но этого мало: нужно изгладить грех и следы греха из всей своей природы, ибо благодать только изгнала грех из сердца, но не исправила того поражения, какое произвел он в душе и во всех ее силах; расстройство это в виде греховных привычек и стремлений все еще остается в организме души, его и нужно человеку исправить. Так у физически больного человека, когда минует кризис болезни, совершается благодетельный перелом, но полное выздоровление наступает не сразу: обычно остаются разные последствия и осложнения болезни, с которыми и приходится бороться, чтобы достичь полного выздоровления больного. Так и в видимой природе после прекращения бури остается разрушение, которое она причинила, которое и следует человеку исправить.

Итак, с приятием благодати человек зовется не на греховный сон и не на бездействие, а на подвиг; на это и дается ему всесильный помощник – благодать Божия. Чем больше он будет трудиться, тем большего будет достигать очищения от страстей, тем больше будет приближаться к Богу и опытно познавать Его.

В чем же состоит этот подвиг? В искоренении страстей и замене их добродетелями, в утверждении и дальнейшем развитии тех высоких настроений, какие в зачаточном состоянии даны были человеку в Таинствах Покаяния и Причащения. Но чтобы начать это великое дело, нужно, прежде всего, создать подходящую обстановку: без нее не будет надлежащего успеха в деле. Да это и понятно: раз человек начинает новую жизнь, святую и духовную, он должен избрать и новую обстановку, соответствующую избранной цели, иначе говоря – изменить свою внешнюю жизнь, отделиться от грешного мира, переменить многие свои привычки и интересы, иначе опять может произойти пленение души мирской суетой, заражение мирским духом, охлаждение к Богу и делу спасения.

Таким образом, человеку необходимо некоторое уединение и безмолвие, под последним разумеем не удаление в пустыню, а отсутствие суетливой озабоченности о мирских предметах. Разумное уединение, с одной стороны, избавит человека от массы искушений и прилогов греха, ибо грех, главным образом, и живет в мирской жизни; с другой – даст возможность человеку работать над собой, над искоренением своих злых навыков. Даже и земное серьезное дело требует от человека сосредоточенности и отсутствия развлечений. Можно ли, ведя беспорядочную, рассеянную жизнь, преуспевать в науках и искусствах или должным образом исполнять какую-либо общественную или государственную службу? Тем более необходима и естественна серьезная, уединенная обстановка при исполнении службы Божией, при стремлении человека к Богу.

«Когда видит кто, – говорит св.Исаак, – различные лица и слышит разнообразные голоса, не согласные с его духовным занятием, и вступает в собеседование и общение с таковыми, тогда не может он найти свободного времени для ума, чтобы видеть себя втайне, привести себе на память грехи свои, очистить свои помыслы, быть внимательным к тому, что в нем происходит»³⁸. «Ничто так не охлаждает огня, вдыхаемого в сердце Святым Духом к освящению души, как (частое) обращение с людьми, многоглаголание и всякая беседа, кроме беседы с чадами Божиими, ибо таковая беседа сильнее всех добродетелей пробуждает душу к оной жизни, искореняет страсти и усыпляет скверные помыслы»³⁹.

Итак, уединение и безмолвие заграждают доступ вредным впечатлениям мира и создают благоприятную обстановку для борьбы с живущим в душе грехом. Только при этой обстановке возможно человеку познать себя и свои грехи – в круговороте мирской жизни видеть их невозможно.

Борясь с грехом, человек прежде всего должен обратить внимание на дела: он не должен грешить делом, ибо всякие такие грехи являются великим падением, лишают человека благодати Божией и возвращают его в прежнее рабское состояние. Но и не свершаемый делом грех может оставаться в душе в виде греховных мыслей, чувствований и желаний. Нужно бороться с ним и здесь, ибо он будет омрачать и умерщвлять душу; при всей своей внешней добропорядочности, что достигается сравнительно легко, человек в душе будет полон греха и, следовательно, по-прежнему далек от Бога; престол Божий – только в праведной душе, когда святы бывают мысли, желания и чувствования; только чистые сердцем узрят Бога. Внутреннее развращение, как бы оно скрываемо ни было, всегда остается развращением, навлекающим на человека гнев Божий; кроме того, при осквернении грехом души, осквернение это скоро в той или другой степени переходит и на тело, обнаруживается и в делах.

Но каким образом побороть просыпающуюся в душе страсть или приражающийся к ней грех? Нужно заметить, всякий грех и всякая страсть появляются в душе сначала в виде лишь греховной мысли, «помысла». Если человек остановится на ней своим вниманием и начнет ее развивать, греховная мысль усиливается и склоняет в свою пользу сердце. Если и сердце пленится, тогда редко устоит и воля, редко не последует греховное желание; а от него недалеко и до совершения греха делом. Так от незатушенной искры случается целый пожар. Поэтому бороться с грехом нужно в первый момент его появления в душе, когда он бывает еще в виде греховного помысла. Пока не перешло к нему сочувствие сердца, победить его легко, стоит только перевести свое внимание на другие предметы или на противоположную данному греху добродетель. Так особенно полезно поступать в отношении плотских помыслов: беседовать с ними неполезно: враг уловит, обманет и пленит душу. Отсюда можно видеть всю пагубу греховных мечтаний человека, внутренних греховных услаждений: они оскверняют всю душу и ведут к разным падениям.

При борьбе с другими страстями, например гневом, тщеславием, сластолюбием, можно переводить мысль на те последствия, к каким они приводят, и тем побороть их. Так при борьбе с плотоугодием полезно припоминать те болезни, которые при этом неизбежны и от которых будет страдать сам же человек. При борьбе с гневом полезно приводить на память те нервные расстройства, к каким он приводит, также – огорчения и страдания тех наших ближних, на кого мы гневаемся, и т.п.

Только трудно и почти невозможно бороться со страстью прямо, силясь прогнать искушающую мысль: греховная мысль будет лишь усиливаться. Надо непременно вызвать в душе другие мысли, ей противоположные, следовательно добрые, или, еще лучше, заняться каким-нибудь другим делом, а искушающую мысль оставить без внимания: тогда она замрет сама собой, ибо внимание развивает мысль и дает ей жизнь.

И св.Исаак поучает: «Страсти отвращать лучше памятованием добродетелей, нежели сопротивлением, потому что страсти, когда выступают из области своей и воздвигаются на брань, отпечатлевают в уме свои образы и подобия. Брань сия приобретает великую власть над умом, сильно возмущая и приводя в смятение помышления. А если поступить по первому сказанному нами правилу, то не оказывается в уме и следа страстей, по отгнании их»⁴⁰.

Если человек начнет беседовать с ней и действовать на нее прямо, тогда, действительно, отпечатлеваются в душе разные обольстительные образы.

Но полное искоренение страстей последует лишь тогда, когда они не только будут исторгнуты из сердца, а и заменены противоположными им добродетелями. Добродетель и порок существовать вместе не могут, как не могут вместе быть свет и тьма, вода и огонь, тепло и холод. Раз есть одно, уже не будет другого; раз есть доброе расположение, следовательно, нет противоположного ему греховного. Например, если есть смирение, уже нет гордости; есть целомудрие, уже нет разврата и т.п. Отсюда искоренение страстей и насаждение в душе добродетелей одно с другим связано и одно с другим нераздельно. Это – два момента одного и того же процесса возрождения человеческой души, могущие постепенно привести человека к духовному обновлению.

Главными средствами для этой внутренней работы человека над собой, кроме всесильной благодати, являются подвиги поста, молитвы и милосердия, на которые указал Сам Господь в Нагорной беседе (Мф. 6). Обратимся к рассмотрению этих средств, выясним их влияние на духовную жизнь человека.

1) Подвиг поста. Под этим подвигом нужно разуметь не только пост телесный, а и пост душевный, или постоянное трезвение человека, воздержание от мирских утех, от страстей, от дурных мыслей и желаний, пренебрежение своим покоем, постоянный труд и т.д. Поблажки себе, разленение и праздность губят все добродетели. «Прежде всех страстей – самолюбие, – поучает св.Исаак Сирин, – прежде всех добродетелей – пренебрежение покоем. Кто тело свое предает покою, тот в стране мира причиняет ему скорбь»⁴¹.

«Не Дух Божий живет в тех, которые пребывают в покое, но дух диаволов. Тем и отличаются сыны Божии от прочих, что живут они в скорбях, а мир веселится в наслаждении и покое. Ибо не благоволит Бог, чтобы возлюбленные Его покоились, пока они в теле, но паче восхотел, чтобы они пребывали в скорби, в тяготе, в трудах, в нужде, в болезни, в оскорблениях, в сердечном сокрушении. Они воздыхают, а мир веселится. Они постятся, а мир роскошествует»⁴².

Так важно духовное трезвение человека. Ведет к нему то самоотвержение, о каком говорил Спаситель: «иже хощет по Мне ити, да отвержется себе, возмет крест свой и по Мне грядет» (Мк.8:34). Не менее важен и телесный пост, потому что тело наше может быть источником многих грехов и падений: чувственность, роскошь, рассеянная жизнь выходят из неумеренного удовлетворения потребностей тела. Чтобы тело не служило христианину помехой в его стремлении к Богу, и назначается подвиг поста. О силе поста Сам Господь сказал: "сей род (бесов и страстей) ничимже может изыти, токмо молитвою и постом» (Мк.9:29). Невоздержание всегда ослабляет дух и усиливает плоть, усиливает страсти. Послушаем опять великого подвижника св.Исаака.

От неумеренного удовлетворения чрева и вообще телесных потребностей рождается великое множество зол, запинающих человека в духовных подвигах. «Отсюда, – говорит он, – тягость в голове, великое отягощение в теле и расслабление в мышцах, необходимость оставлять службу Божию, омрачение и холодность мысли, ум огрубелый и неспособный к рассудительности, сильное уныние при всяком Божьем деле, большое накопление соков во всех членах, по ночам – нечистые мечтания скверных призраков и неуместных образов, исполненных похотения... тело всегда источает нечистоты и оскверняет мысль»⁴³.

Наоборот, «пост и бдение – святой путь Божий, основание всех добродетелей. Пост – ограждение добродетели, начало подвига, венец воздержных, красота девства и святыни, светлость целомудрия, начало христианского пути, матерь молитвы, источник целомудрия и разума, предшественник всех добрых дел»⁴⁴. Столько благ проистекает для души от поста и трезвения. Можно сказать, и первый грех Адама явился следствием нарушения заповеди о посте (о невкушении плодов с древа познания добра и зла).

2) Подвиг молитвы. Настроение воздержания и трезвения, приводя человека к чистой жизни, дает возможность развиваться в нем молитвенному духу – с невоздержанием и рассеянной жизнью молитва несовместима. Трудно в немногих словах выразить все величие этого подвига: ее именует царицей добродетелей. К делу богопознания она имеет самое прямое отношение, потому что вводит человека в непосредственное общение с Богом: при молитве грешный человек беседует с Богом, и Творец миров внимает Своему падшему созданию. Молитва доставляет человеку помощь в борьбе с искушениями, она обвеселяет его дух во всякой скорби. Жить без молитвы – значит жить без духовного мира и радости, как бы в смрадном, затхлом воздухе: молитва – дыхание души.

В душе развивается она постепенно и не без молитвенного труда со стороны самого человека, как то: совершения молитвословий, коленопреклонений, посещения храма Божия. Способствуют укреплению молитвенного духа терпение разных скорбей, сознание своей немощи в борьбе с искушениями.

«Блажен человек, – говорит авва Исаак, – который познает немощь свою; тогда он взыскует помощь Божию, а для этого совершает много молитв. И в какой мере умножает их, в такой смиряется сердце его, ибо всякий молящийся и просящий не может не смириться. «Сердце же сокрушенно и смиренно Бог не уничижит» (Пс.50:19). И как скоро человек смирится, немедленно окружает его милость. И тогда сердце ощущает Божественную помощь, и человек сейчас же исполняется веры. Из сего уразумевает он, что молитва есть прибежище помощи, источник спасения, сокровище упования, пристань, спасающая от треволнения, свет пребывающим во тьме, опора немощных, покров во время искушений, щит избавления во время брани, и просто сказать: открывается, что все множество сих благ имеет доступ посредством молитвы»⁴⁵.

Таково значение молитвы в деле обновления души и в строе христианской жизни. Нет такого блага, которого нельзя было бы испросить молитвой: «просите и дастся вам, – говорил Господь, – вся возможна верующему» (Мф.7:7; Мк.9:23).

3) Подвиг милосердия. Этот подвиг завершает собой круг духовной жизни христианина. Первые два подвига – пост и молитва, ограждая человека от греха, оставляют его, так сказать, с самим собой и, насаждая в его душе добрые расположения, не дают еще человеку возможности проявить добро вовне, в окружающей жизни, в отношении наших ближних, а это необходимо и существенно важно в деле нравственного совершенства. Доброе расположение в одном скрытом состоянии, без проявления вовне, есть лишь слабый росток, неразвившийся и неукоренившийся. Укоренится он только тогда, когда доброе чувство или настроение проявится в соответствующих добрых делах; ибо недаром сказано «вера без дел мертва есть» (Иак.2:26).

Живое, сильное чувство и само потребует дела – это естественно и неизбежно. Подвиг милосердия и есть то поприще, где живой обновляющийся дух человека проявляет себя вовне, в соответствующих делах, и тем завершает процесс внутреннего возрождения.

Но этого сказать мало. Подвиг милосердия не только закрепляет добро в душе, а и сам очищает душу от греховных навыков, подобно посту и молитве, потому что милосердие и сострадание, поселяясь в душе, истребляют страсть себялюбия, а это – главная страсть, корень всех прочих страстей: и гордость, и корыстолюбие, и чувственность имеют своим началом страсть себялюбия. Ввиду такого значения этой страсти великое значение приобретает и подвиг милосердия как поборающий эту страсть. Недаром милосердие и любовь к ближним Господь наименовал главнейшей заповедью, поставив ее с заповедью о любви к Богу, и исполнение ее вменил в непременный долг Своим ученикам: «по тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою» (Ин.13:35).

Любовь к ближним, развиваясь, приводит человека к стяжанию и другого высшего дара – любви к Богу, ибо сначала – низшее (любовь к людям), а потом и высшее (любовь к Богу): сначала любовь к тому, что видим и осязаем телесно, потом любовь к тому, что видим и осязаем лишь в духе. Поэтому если нет любви к ближним, нет и подавно любви к Богу. «Если кто говорит: «я люблю Бога», а брата своего ненавидит, тот лжец: ибо не любящий брата своего, которого видит, как может любить Бога, Которого не видит?» – поучает св.Иоанн Богослов (1Ин.4:20).

Так как общение с Богом возможно только при любви к Нему, а эта любовь, в свою очередь, стяжается подвигом любви и милосердия к людям, то любовь к ближним, можно сказать, становится и путем к Богу, средством общения с Ним и познания Его, ибо то и другое – нераздельно: истинное, высшее познание только и возможно при общении. Такая зависимость любви и познания Бога от любви и милосердия к брату объясняется тем, что и Сам-то «Бог есть любовь, и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нем» (1Ин.4:16). Действительно, если Бог есть живая Любовь, то, естественно, настроение чистой, самоотверженной любви больше всего уподобляет человека Богу и делает его восприимчивым к божественным влияниям: подобное может проникаться подобным, имеет общение с подобным и познается только подобным.

«Как елей служит для светения светильника, так милостыня питает в душе ведение, – поучает авва Исаак. – Ключ к божественным дарованиям дается сердцу любовью к ближнему, и по мере отрешения сердца от уз телесных в такой же мере отверзается пред ним дверь ведения»⁴⁶. Поэтому и апостол Павел, стремясь к высшему познанию и общению с Богом, не искал пророческого дара или дара таинственного созерцания Бога прежде любви, а искал любви. "Если, – пишет он, – я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий. Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру... а не имею любви, – то я ничто» (1Кор.13:1–2). Потому он так говорил, что законная дверь, ведущая к познанию Бога и того мира, есть любовь. Если приобретем любовь, она введет нас в это; любовь есть дверь и страж всяких высоких дарований⁴⁷.

Но да не подумает кто, что подвиг любви заслоняет и как бы исключает указанные выше подвиги поста и молитвы. Нет, эта троица добродетелей нераздельна. Истинное воздержание невозможно без молитвы и любви, и истинная молитва невозможна без поста и подвига милосердия, и истинная любовь к ближнему, не нервная и мимолетная и не показная или только внешняя, а такая, которая возрождает душу и приводит человека к общению с Богом, невозможна без несения подвигов воздержания и молитвы. "Любовь, – по выражению апостола Павла, – есть совокупность совершенства» (Кол.3:14).

При таком ее высоком значении совершенная любовь и стяжавается человеком нескоро, после многих других подвигов и трудов.

В начале своих подвигов христианин, как мы видели, живет под спасительным настроением страха и покаяния; с этим настроением он несет первоначально подвиги поста, молитвы и милосердия, не находя к ним большого сочувствия со стороны сердца. Лишь после продолжительных самоотверженных трудов смягчается и перерождается самое его сердце и вступает, наконец, в область любви. «Умножение страха есть начало любви», – говорит св. Иоанн Лествичник⁴⁸. «Как невозможно переплыть большое море без корабля и ладии, – поучает св. Исаак, – так никто не может без страха достигнуть любви. Смрадное море между нами и духовным раем можем переплыть только на ладье покаяния, на которой есть гребцы страха. Но если сии гребцы страха не правят кораблем покаяния, то утопаем в этом смрадном море. Покаяние есть корабль, а страх – его кормчий, любовь же – божественная пристань. Поэтому страх вводит нас на корабль покаяния, переправляет по смрадному морю жизни и путеводит к божественной пристани, которая есть любовь. В сию пристань приходят все труждающиеся и обремененные покаянием. И когда достигнем любви, тогда достигли мы Бога, и путь наш свершен, и пришли мы к острову тамошнего мира, где Отец, Сын и Дух Святый»⁴⁹.

Итак, подвиг милосердия имеет великое значение в деле обновления души; в конце покаянных подвигов он приводит человека к стяжанию настроения любви, при котором Бог открывается человеку и человек познает Бога и тайны того мира. Оттого всякое вообще добро, делаемое нашим ближним, имеет великую созидательную силу, оно может даже приводить маловерного человека к вере. Добрые дела даже маловерным и разочарованным в жизни дают известное нравственное удовлетворение и отраду. Помимо этого они вообще оказывают сильное влияние на настроение человека.

Известно, что и физические упражнения незаметно, но верно укрепляют даже слабое тело, изменяют его строение; так и подвиги добра, совершаемые искренне, изменяют душу: под влиянием их смягчается человеческое сердце, даже и неверное, уменьшается его ожесточение и гордыня, и тогда находит к нему доступ благодать Божия, которая и обращает потом человека к вере.

Виды служения ближним – многоразличны; сюда может входить помощь материальная и духовная: словом утешения, наставления и научения, уход за больными, поддержка несчастных и т.п. Жестокое же и немилосердное сердце, по учению святых отцов, никогда не очистится от страстей и, следовательно, никогда не узрит Бога.

Итак, подвигами воздержания, милосердия и молитвы человек постепенно очищает душу от страстей и приближает ее к Богу. На страсти подвиги эти действуют так: пост погашает все страсти похотения, милосердие – страсти себялюбия (эгоизма), гнева и раздражения, а молитва, как и благодать, содействует человеку во всех его подвигах и трудах. Впрочем, и указанные подвиги не всегда приводят к желанной цели. Фарисеи постились, молились и творили милостыню и, однако, были осуждены Господом, потому что делали все это с нечистыми побуждениями. Всякий подвиг только тогда будет угоден Богу, когда совершается для Бога и ради Бога, одушевляется искренним и смиренным настроением человека. Бог гордым противится и лишь смиренным дает благодать.

Не нужно забывать и того, что истинное подвижничество образуется постепенно и начинается с малого, т.е. с самых обычных и простых дел или телесных подвигов, а именно: с телесного поста, поклонов и чтения молитв, посещения храма Божия, помощи бедным и т.п. Развиваясь, эти телесные подвиги переходят в более высшие: пост телесный переходит в душевный (воздержание от страстей и развлечений), молитва внешняя переходит во внутреннюю, сердечную; внешняя милостыня переходит в настроение сострадания и т.д. «Как душа по природе лучше тела, так и дело душевное лучше телесного. И как первоначально создание тела предшествовало вдуновению в него жизни, так и дела телесные предшествуют делу душевному. Малое житие, постоянно продолжающееся⁵⁰, – великая сила: и мягкая капля, постоянно падающая, пробивает жесткий камень»⁵¹.

Итак, путь к истинному Богообщению и истинному Богопознанию – это путь очищения души чрез делание заповедей, чрез подвиги поста, молитвы, милосердия⁵². Иного пути к Богу – нет, поэтому никакими усилиями ума, вне показанного пути, человек не может приблизиться к Богу и познать Его. Все эти попытки будут бесплодны и вызывать только гнев Божий.

«Если желательно тебе, – пишет св. Исаак, – чтобы сердце твое сделалось вместилищем тайн нового мира, то обогатись сперва делами телесными: постом, бдением, службою, подвижничеством, терпением и прочим. Привяжи ум свой к чтению Писаний и углублению в них... и оставь просить себе ведения⁵³ и созерцания, которые откроются в своем месте и в свое время. Но если и вожделеваешь созерцания тайн, самим делом возделывай в себе заповеди, а не одним стремлением к их ведению»⁵⁴. «Обучение и ведение при страстях не приносят пользы и недостаточны для того, чтобы отверзть дверь, заключенную пред лицом чистоты. Если же отъяты будут от души страсти, то ум просвещается и устрояется на чистом месте естества и не имеет нужды в вопросах, потому что ясно видит блага, обретающиеся на своем месте»⁵⁵.

«Если же зрение ума не будет очищено деланием заповедей, то человек и не возможет соделаться истинным зрителем божественного созерцания. Все же те подобия духовного, какие думает составить себе ум, называются призраком, а не действительностью. И это происходит оттого, что он не очистился. Так было и с философами внешними»⁵⁶.

Очевидно, первоначально человек должен всю силу ума своего направлять на уразумение тайн домостроительства нашего спасения из самого Божественного Откровения, далее учиться познавать самого себя и свою духовную немощь, наконец, стремиться приобрести чистоту души и тела, которая сама приведет к общению с Богом и уразумению духовных тайн чрез живое соприкосновение с тем миром. До стяжания чистоты святые отцы запрещают всякое богословствование. У человека, не победившего страстей и, следовательно, находящегося вдали от Бога, в результате его богословствования всегда будут неосновательные мысли и предположения, часто искажающие истинную природу духовных вещей. Если же ко всему этому присоединится гордыня ума, или рационализм, то последует полное искажение божественной истины с наклоном в сторону какой-либо ереси и прямо неверия. И ереси, и неверие – от гордыни человеческого ума, болеющего страстями. Таковы опасности от гордого ума.

Но нельзя сказать, чтобы и жизнь верующих проходила без искушений со стороны неверия; по действу вражию или в наказание за какой-нибудь грех нередко беспокоят и их помыслы сомнения. Особенно легко они посещают тех, кто привык жить умом и критикой, у кого парение мыслей не сдерживается ни волей, ни чувством, у кого ум (а не вера богопреданная) – царь в голове. Таким образом, и христианину часто предлежит борьба. Конечно, бороться нужно не столько с самими помыслами, сколько с причинами, породившими их, – в данном случае с парением мыслей и неизбежным при этом охлаждением человека к Богу. По действу врага критика часто подавляет человека помимо как бы его воли, силится оспаривать самые очевидные истины и так подрывает веру.

Для борьбы с этим искушением и злом рекомендуется сильнее напечатлевать истины веры в сердце, в чувстве души: сердце, полное живого настроения, привлечет внимание ума, или, по выражению отцов, «свяжет ум» и оградит его от расхищения чуждыми помыслами, так будет достигаться и внутренний мир души.

Напечатлеваются истины веры в сердце путем богомыслия или размышления. Епископ Феофан так изображает этот прием: утром или вечером после молитвы сосредоточь, говорит он, свое внимание на избранном тобою предмете, например присутствии Божием, смерти, крещении или каком-нибудь догмате веры, – и рассматривай его с разных сторон. При этом каждую родившуюся у тебя мысль старайся проводить до чувства, или внедрять в сердце, – например, из мысли о близости смерти роди страх или раскаяние. При этом всякое размышление заканчивай выводом правил для себя и своей жизни, например: Бог везде есть, все видит, следовательно, видит и меня: не буду же грешить худыми мыслями или делами⁵⁷.

Так можно размышлять и доводить до сознания и чувства все истины веры, конечно, постепенно, начав с первой и главной – с бытия и вездеприсутствия Божия. Можно проходить их в том порядке, как они изложены в Символе веры. Божественная истина сама будет питать ум и действовать на сердце, лишь бы человек не закрывал пред ней своих духовных очей.

«Но есть способ, – пишет тот же святитель, – как дойти до того, чтобы сомнения совсем не рождались. Мне рассказывал один, как его кто-то научил. Вообрази, говорит, истину и молись о ней и молитвы составляй из ней же. Придет момент, когда истина сия войдет в сердце и обымет все существо души, питая ее и обвеселяя. Это есть сроднение души с истиною; и после сего сомнения уже не могут колебать ее. Они могут в памяти проходить, но бывают далеко от души, как говор или шепот за стеною»⁵⁸.

Сердце, полное святых чувствований, будет связывать ум, предотвращать парение мыслей и саму веру делать живой и действенной. Иногда парение мыслей и сухость сердца вызываются чрезмерной суетой и сложностью лежащих на человеке обязанностей служебных, гражданских и семейных. Полезно и тут не забивать голову чрезмерными заботами, особенно не мучить себя всякими беспокойствами и страхами, а предоставлять успех всякого дела воле Божией. И во время самого дела полезно для сердца и животворно возноситься умом к Богу, молясь Ему в душе какой-либо краткой молитвой, например Иисусовой или другой подобной.

Во время сильного борения помыслами сомнения полезно читать по пререкаемому вопросу и какую-либо богословскую книгу, особенно если сомнение является плодом незнания и неведения истины. Если же, наоборот, есть основание предполагать, что помыслы – всецело от врага, именно: если они касаются самых непререкаемых истин веры, которые раньше человек понимал и исповедовал, тогда не следует беседовать с помыслами и ухищряться победить их диалектикой, ибо трудно переспорить того, кому, по выражению св.Исаака, уже шесть тысяч лет (св. Исаак, слово 30, с.137 – т.е. переспорить врага): неизмеримо превосходя человека умом, враг сумеет опутать человека и еще более увеличить сомнения. В таких случаях полезнее обращаться с молитвой к Богу. Полезно читать и св.Евангелие или Псалтирь.

Полезно также заняться каким-нибудь делом, требующим от человека внимания и усилия. Оставляемые как бы в небрежении, помыслы замрут. Успокоившись, человек и сам увидит их лживость. Они и тем уже изобличают свою неправоту, что мучают и терзают человека; истина же всегда живит и радует, дает мир и покой сердцу: «по плодам их узнаете их» (Мф.7:16).

Теперь мы указали те главные подвиги, какие предлежат человеку на пути к Богу и познанию того мира. Остается добавить, что весь успех в делании христианина зависит не от его усилий, а от благодати Божией: благодать сообщает действительную силу всем его трудам, делает их угодными Богу. «Как светильник, хотя и елеем полон, и фитиль имеет, но, если не зажжен огнем, остается весь темным, – так и душа, по видимому украшенная всеми добродетелями, если не сделается причастного света и благодати Святoго Духа, есть еще погашенная и омраченная, и дела ее – нетверды, ибо надобно, чтобы они были обличены и явлены светом (Еф.5:13). И как нет никакой пользы тому, кто идет во тьме, держать в руках много незажженных, хотя и исправных, светильников, потому что и с ними он все же не может видеть ни себя самого, ни другого кого, – так и тот, кто думает, что имеет в себе все добродетели (если это возможно), но не имеет света Всесвятoго Духа, не может ни видеть как подобает дела свои, ни вполне удостовериться, что они угодны Богу», – говорит прп. Симеон⁵⁹.

Благодать и должен постоянно взыскивать христианин в Таинствах Покаяния и Св.Причащения: в этих Таинствах для него – сокровищница благодати. Иногда после достойного причащения Св.Тайн христианин исполняется такого высокого настроения, такого мира и радости, что готов бывает забыть и саму землю, лишь бы не лишиться блаженства пребывать душой вместе с Господом. Иногда исполняется такой любви, что готов бывает во всяком человеке видеть друга и брата; иногда чувствует такую духовную силу, что готов бывает ради спасения ближних на всякие труды и подвиги. Впрочем, нельзя перечислить и даже изобразить приблизительно всех действий благодати.

Все более и более раскрываясь в человеке, она чудесным образом возрождает и обновляет человека, изощряет его духовное зрение и приближает к Богу. Как бы пелена какая спадает тогда с глаз человека, и он духом своим начинает ясно видеть и чувствовать тот мир, постигать тайны Божии. И догматы веры становятся для него тогда живыми и как бы продолжающимися фактами, которые он ясно видит и переживает: воскресение Христово видевше... видехом Свет истинный, – воспевает их устами Св.Церковь. Видение воочию тайн Божиих преисполняет человека и трепета, и ужаса, и радости в одно и то же время. Христианин начинает, далее, постигать постоянное действие Божие и в этом видимом мире. Он видит любовь Божию и промышление о человеке во всех явлениях жизни. Сами формы видимого мира одухотворяются, утончаются и становятся для него как бы прозрачными: он видит за ними мир высший, духовный. Оттого святые и знали духовный мир лучше, чем знали мир видимый, и деятельность Божию постигали лучше, чем деяния современных им великих людей.

По мере очищения души и тела и само общение с Богом становится более глубоким, внутренним и полным: Дух Божий не временно только посещает человека, а и совершенно поселяется в нем, и становится тогда христианин воистину храмом Божиим. По выражению святых отцов, любовь Божия как бы уязвляет тогда сердце человека, и, уязвляемый ею, он исполняется такого блаженства, что даже бывает как бы не в силах и вынести его в себе, в своем слабом духовном сосуде.

«Имеющий в себе свет Всесвятаго Духа, – говорит прп.Симеон, – не в силах бывает стерпеть зрения Его и падает на землю ниц, взывает и вопиет в ужасе великом как увидевший и испытавший нечто такое, что выше естества, выше слова и разума. И бывает он подобен человеку, у которого внутренности возгорелись огнем. Жегомый божественным огнем, он и сам воспламеняется божественным желанием, проливает обильные слезы и, будучи ими омываем, еще блистательнее сияет и еще преискреннее соединяется с Богом, будучи от Него обожаем»⁶⁰.

Охваченный огнем божественной любви, христианин становится выше земли и земных отношений, выше греха и страстей, выше даже тела. И живет тогда среди людей богоносец, по молитвам которого Бог творит чудеса, призывает к покаянию и спасению грешников, проливает милости на целую страну. Таков достославный конец христианского пути ко спасению! Блаженствует праведник здесь, неизъяснимо будет блаженствовать он за гробом, в царстве славы.

Заключим теперь свое слово словами св.евангелиста Иоанна Богослова, сказанными об Иисусе Христе: «в Нем была жизнь, и жизнь была свет человеков. И свет во тьме светит, и тьма не объяла его» (Ин.1:4–5). О, если бы этот свет осиял и наши хладные души, осиял души маловерных, неверных, сомневающихся! О, если бы прозрели и их духовные очи, и увидели они, наконец, Того, о Ком во время сомнений и отрицаний исстрадалось их сердце! О, тогда был бы конец всем их терзаниям. Подобно апостолу Фоме, осязали бы и они Христа духовным осязанием и, не помня скорби за радость, в сердечном трепете воскликнули бы: «Господь мой и Бог мой!» (Ин.20:28).