V. Взгляд Огюста Конта и позитивистов на сущность религии.

В кратких, но существенных чертах взгляд Огюста Конта на сущность религии мы уже имели случай привести когда излагали так называемую натуралистическую гипотезу о происхождении религии в роде человеческом. Взгляд этот весьма незамысловат. Вот как излагает его сам Конт в своем «Курсе позитивной философии»⁴⁶: «Изучая развитие разума человеческого, как он обнаруживался с первого, простейшего начала до настоящего времени в разных сферах своей деятельности, я открыл, как мне кажется, великий основной закон, которому с безусловною необходимостью он подчиняется и который, по моему мнению может быть основательно доказан частью на рациональных выводах, частью на исторических свидетельствах, заимствуемых из серьезного изучения прошлого времени. Этот закон состоит в том, что каждое из главных наших понятий, каждая отрасль наших познаний последовательно проходит через три различных теоретических состояния: состояние теологическое или фиктивное, состояние метафизическое или отвлеченное и состояние научное или позитивное (положительное). Иначе сказать: человеческий дух, согласно своей природе, в каждом из своих исследований последовательно употребляет три метода философствования, характер которых не только существенно различен, но даже противоположен: вначале (дух человеческий употребляет) метод теологический, затем – метод метафизический и наконец метод позитивный (т. е., эмпирический, научный или положительный). Отсюда происходит три вида философствования или общих систем понятий о совокупности явлений, – систем, взаимно себя исключающих: первая (теологическая) есть необходимый исходный пункт разума; третья (позитивная есть твердое и определенное его состояние; вторая (метафизическая) служит лишь переходным пунктом (от первой к третьей). В теологическом состоянии дух человеческий, существенно направляя сбои исследования к собственной природе существ, к первым и конечным причинам всех действий, которые его поражают, одним словом – к познаниям абсолютным, представляет себе явления производимыми прямым и непрерывным действием сверхестественных агентов более или менее многочисленных, произвольное вмешательство которых объясняет все кажущиеся аномалии вселенной. В метафизическом состоянии, которое по своей сущности есть лишь простое, общее видоизменение первого (т. е. теологического) агенты сверхестественные заменяются отвлеченными силами, истинными сущностями, имманентными различным существам этого мира, которым приписывается способность из себя самих производить наблюдаемые явления, объяснение которых в этом случае состоит в том, что каждому предмету указывается соответствующая ему сущность. Наконец, в позитивном состоянии ум человека, признавая невозможным достижение абсолютных понятий, отказывается находить начала и цели универса и указывать внутренние причины явлений, а обращается лишь к открытию законов явлений, т. е., неизменных отношений их следования и сходства, руководствуясь хорошо установленным умозаключением и наблюдением»⁴⁷.

Из приведенного отрывка ясно видно, что взгляд О. Конта на сущность религии не отличается, собственно говоря, от такого же взгляда Гегеля и всех защитников так называемой натуралистической гипотезы о религии, ее сущности и происхождении в роде человеческом. Как мы видели, Гегель признавал религию только низшею ступенью человеческого знания; по Конту, сущность религии также состоит лишь в том, что человек при ее помощи ищет разяснения мировых явлений, когда он еще не имеет возможности понять их чисто научно, как действия вечных и неизменных законов природы. В сверхестественном фазисе или – что то же – в своем теологическом состоянии -ум человека доискивается причин, как и в фазис позитивном, он хочет открыть и познать самую сущность явлений и обяснить, ка и почему они происходят. Но не имее положительной научной подготовки, человек смотрит на все явления окружающей его сверхестественных агентов: необыкновенные явления, происходящие во внешнем мире и так или иначе поражающие человека, представляются ему символами расположения или гнева какого-либо бога. Последователь О. Конта Г. Льюис так истолковывает это положение своего учителя. «Философия, говорит он, прирождена человеческой природе. Это – не прихоть, это – не забава, – это – необходимость; ибо жизнь наша есть тайна, окруженная тайнами: мы живем посреди чудес. Бесчисленные явления внешней природы, странные волнения внутреннего чувства, – все требует нашего объяснения. Стоя здесь, на этом земном шар, который так бесконечен для нас; так ничтожен в бесконечности вселенной, мы взираем на природу с благодарным благоговением с невольным любопытством. Мы не можем обойтись без объяснения. И действительно стоит лишь проследит историю народов, чтобы в каждом из них найти признаки ее (?), существования:-она существовала и в грубейшем фазисе полуразвития, и в высшем фазисе образованности: ее можно найти и среди вест-индских плантаций, и среди девственных лесов Америки. Возьмите человека при какой угодно обстановке:- того ли, которого дни протекают в охоте на буйвола, того ли, который стоит в безмолвном размышлении на знойных берегах Ганга, -жреца или простолюдина, воина или учащегося, все они, с одинаковым любопытством и тревогою, ищут объяснения окружающей их тайны. Дикарь, устрашенный раскатами отдаленного грома, спрашивает: «что это?» и неспокоен до тех пор, пока не получит ответа, или пока не вообразит, что получил удовлетворительный ответ. Достаточно, если ему скажут, что это голос злобного демона: явление объяснено. Если ему скажут затем, что для укрощения демона необходимо пожертвовать каким-нибудь человеком, – его раб, его враг, его друг, иногда даже его ребенок делаются жертвами суеверного страха. Младенчество народа можно сравнить с детством человека. Всякий, живущий с детьми, бывает поражен их постоянными допросами и неутолимым желанием получить на всякую вещь объяснение, так как и готовностью принимать каждый ответ взрослого за объяснение. История философии есть изложение постоянных попыток человека обяснить окружающие его и в нем самом происходящие явления. Первоначально люди, естественно, основывали объяснения свои па аналогиях, почерпнутых из сознания. Они видели вокруг себя деятельность, перемены, силы; в самих себе они чувствовали присутствие чего-то такого, что делало их деятельными, изменчивыми, способными: то, что видели они объясняли тем, что чувствовали. Отсюда фетишизм варваров, мифология более цивилизованных рас. Верховными деятелями природы были ореады и нимфы, демоны и добрые существа. Человек знает, что когда он разгневан, он свирепствует, стреляет, разрушает; что же такое после этого гром, как не гнев какого-нибудь всесильного невидимого существа? Креме того, человек знает, что если враг его приносит ему дары, то они укрощают его гнев, и поэтому весьма естественно ему предположить, что те или другие жертвы успокоят оскорбленного громовержца».

Из сказанного ясно, что по учению Огюста Конта и его последователей, религия не есть даже и низшая ступень человеческого знания, ибо она предлагает лишь фиктивное, не соответствующее действительности, следовательно, неистинное, даже ложное объяснение явлений природы, поражающих человека, она будто бы только вытекает из присущего человеку стремления к знанию или философствованию и потому принимает форму знания. Но предлагая человеку лить ложное, выдуманное объяснение различных явлений природы, религия, по Конту, не имеет никакого права на продолжительное существование: постепенно, но не прерывно она должна уступать свое место истинному знанию и научному объяснению явлений природы. «Лишь только изменилось воззрение на гром, вследствие наблюдения и изучения его явлений, – говорят позитивисты, – мнимое божество исчезло, а вместе с ним и все порожденные им ложные воззрения, пока, наконец, не овладела жезлом наука и не свела с небес ужасной молнии, сделав ее совершенно безопасною. Но целые века неусыпных наблюдений и кропотливых исследований под Контролем логики (?) должны были протечь, прежде чем мог совершиться такой переворот. Развитие философии, подобно развитию органической жизни, шло медленно, шаг за шогом, в продолжение ряда тысячелетий, ибо человечество, как и земной шар, подлежит росту, и открытие законов его роста принадлежит еще будущему».

Ложь и фиктивность объяснения различных явлений природы, предлагаемого религией, – говорят позитивисты, – особенно обнаруживаются тогда, когда человек достигает позитивного состояния и усваивает истины, сообщаемые точными и эмпирическими науками. Так, – положительная наука от крыла законы солнечного затмения и безошибочно предсказывает его; но в теологическом периоде его объясняли тем, что будто бы какой-то дракон проглатывает солнце. «Так как миросозерцание есть не что иное, как сумма объяснений, относящихся ко всем различным явлениям природы, – говорят позитивисты⁴⁸, – и так как эти объяснения проходят через три фазы, то не трудно сообразить, что те же самые три фазы могут быть отмечены и во всей исторической жизни человечества. Вся история распадается на три великие периода: теологический, метафизический и положительный. Каждый из этих периодов характеризуется господством соответствующего миросозерцания; при переходе из одного периода в другой изменяются понемногу, вместе с миросозерцанием, все идеи, учреждения, обычаи, нравы и вкусы». Свое время Конт считает концом метафизического и началом позитивного периода в жизни европейских народов. Но так как по трем указанным периодам развивается не только все человечество, но и сознание каждого отдельного лица, то естественно, что во многих верованиях еще и в настоящее время, по мнению позитивистов, люди следуют теологическому мировоззрению, т. е., явления они признают результатами не неизменных законов, а какой-то изменчивой воли. Когда люди верят, – говорит Льюис, – что если вы «желаете чего-нибудь» глядя на пегую лошадь, то желание сбудется; когда они верят, что если тринадцать лиц сядут за обед, то одно из них умрет до истечения года; когда они верят, что кого укусит собака, – тот будет страдать водобоязнью, если впоследствии собака впадет в эту болезнь; когда они верят, что известное созвездие управляет их судьбами: они – в теологическом периоде, – они считают природу бесконечно изменчивою. Много примеров этого мировоззрения Конт и позитивисты приводят из истории. Так, – когда во время осады Трои в лагере Агамемнона началась моровая язва и люди стали умирать сотнями, то устрашенные греки, не видя гибельных стрел смерти, объясняли себе это явление тем, что бог Аполлон прогневался на них за неуважение к его жрецу Хризесу и начал пускать в них смертоносные стрелы из своего серебряного лука. «Это объяснение, кажущееся нам таким нелепым , – говорит Льюис, повторяя слова Конта, – было возможно при легковерии древних; и очистительные жертвы приносились разгневанному божеству в тех случаях, в которых, современная наука своим здравым взглядом видела бы просто влияние сырости или плохой вентиляции!» Когда гремел гром, – говорит Конт, – тогда греки думали, что Зевес, великий отец богов и людей, бросает с неба особенные громовые снаряды, выкованные для него богом огня Вулканом; когда на небе появлялась заря, тогда греки думали, что богиня Эос своими розовыми пальцами отворяет те ворота, из которых должна выехать колесница Солнца или Феба. В старину, когда злополучная жать рождала одно из тех «органических неправильностей», которые мы называем уродами, напр., дитя о двух головах, или дитя без головы, то такого урода считали «исчадием божьего гнева»; иногда утверждали, что дьявол обольстил или изнасиловал мать и плодом такого поведения его был этот урод и т. д. Доказательством того, что древние теологические воззрения еще не совершенно и не повсеместно исчезли, – говорят позитивисты, – служит, например, то, что в наше время люди образованные, учители нашего народа, приписывали холеру Божьему гневу на англичан за то, что они основали католические училища в Ирландии. В Сиене одну церковь неоднократно опаляла молния. «В поругание святыни» был поставлен громоотвод или, как его называли, «еретический шест». Поднялась гроза, молния ударила в колокольню; народ толпами сбежался смотреть, не зогорелась ли церковь, и, к изумлению своему, увидел, что она осталась совершенно целою и невредимою. Здесь мы видим, что наука исправляет ошибочные предрассудки теологии (?). Для нас – учат позитивисты⁴⁹, – мифология- поэзия; для древних она была религией (?) и наукой (?!). Все древние объяснения проистекали из основного миросозерцания, по которому все явления были произведением сверхестественных деятелей. Наигрубейший из теологических периодов есть период фетишизма; за ним следует политеизм; наивысший есть монотеизм, где на место многих самостоятельных божеств является деятельность единого существа, которое, сотворивши вселенную в начале, непрерывным действием своим направляет и поддерживает ее явления или же только, как думают другие, видоизменяет их специальными для каждого случая актами вмешательства.

Каким образом человек в своем религиозном сознании перешел от фетишизма к монотеизму, – на этот вопрос в полном согласии с Контом отвечает его выдающийся последователь Джон Стюарт Милль⁵⁰. Так как в этом ответе заключается и собственный взгляд Милля на сущность и происхождение религии, то мы приведем его здесь с возможною полнотой и собственными словами этого английского мыслителя. Первоначальная склонность и инстинктивное побуждение людей состоит в том, говорит Милль, чтобы уподоблять всех деятелей, замечаемых в природе, единственному деятелю, о котором они имеют непосредственное сознание, т. е., своей собственной свободной воле. Всякий предмет, производящий, невидимому, силу, т. е., действующий без явного стороннего влияния на него, всякий предмет, сообщающий движение, не получив его извне, – предполагался обладающим жизнью, сознанием, волею. Впрочем, это первобытное грубое понятие о природе едва ли могло когда-либо простираться на все явления. Самое простое наблюдение, без которого не возможно было бы сохранение жизни, должно было указать на множество сходств в природе, на множество предметов, которые, при данных обстоятельствах, действуют совершенно одинаково. Всякий раз, как это было наблюдаемо, природный, неразвитый еще ум человека старался поместить все сходные предметы в один класс и делал их нераздельными в своей мысли. Следствием этого было то, что одинаковые действия нескольких предметов приписывались какой-то одной воле, а ничуть не многим- вполне совпадающим волям. Понятно, что эта единая воля не могла быть волею самих предметов, при их множестве. Это должна быть воля невидимого существа, отдельного от предметов и управляющего ими на известном расстоянии. Так, по мнению Конта и Милля, произошел политеизм. Впрочем, Милль не допускает, чтобы в каком-либо племени дикарей или негров фетишизм был совершенно свободен от примеси политеизма. Ему кажется весьма вероятным, что обе формы существовали друг подле друга с самого раннего периода- с того времени, как род человеческий стал способен распределять предметы по классам. При этом чистый фетишизм постепенно все более и более сводился на предметы, обладающие выдающимися особенностями. Так, – еще долго спустя после того, как уже образовалось представление о невидимых богах, управляющих обширными классами явлений- даже интеллектуальных и моральных, как-то: войны, любви, мудрости, красоты и т. п.– еще долго спустя после этого люди часто поклонялись какой-либо замечательной горе или реке, как божеству в ней самой, а не просто как пребыванию божества.

Впрочем, как бы далеко ни заходил фетишизм в своем развитии, как бы ни было продолжительно его существование, говорит Милль, – в нем не было абстракции, не было классификации предметов и, следовательно, не оказывалось места метафизическому виду мышления. Но с того времени, как свободный деятель, воля которого управляла явлением, перестал обожествляться с самим физическим предметом, как скоро он был отодвинут в невидимое пространство, с которого наблюдает за целым классом естественных явлений, – с того времени начинает уже представляться невозможным, чтобы это существо издали могло обнаруживать свое могущественное влияние на предметы иначе, как через посредство чего либо находящегося в предмете. Казалось необходимым принять, что на расстоянии от предмета бог мог действовать на него только через нечто, существующее в самом предмете. Это «нечто» является, таким образом, непосредственным деятелем, так как бог сообщает ему силу, которою он влияет на предметы и управляет ими. Когда же почувствовалась необходимость обозначить это нечто определенным словом, род человеческий стал называть его природою предметов, их сущностью, способностями, обитающими в них и многими другими именами. Эти метафизические концепции признавались за высоко-реальные и в первое время на них смотрели как на простые орудия в руках соответствующего данному случаю божества. Однако вследствие привычки (?) приписывать абстрактным сущностям не только субстанциальное существование, но и реальную активную деятельность, – сущности остались одни на своем месте, когда вера в божество начала падать и исчезать. Теперь эти сущности сами по себе, без всяких ссылок на какую либо волю, стали представлять объяснение явлений совершенно равносильное тому какое было прежде. На этом пункте, говорит Милль, метафизический вид мышления окончательно заменяет собою теологический. Таким образом уже на ранней ступени умственного прогресса различные последовательные положения ума человеческого входят друг в друга: фетишизм, политеизм и метафизический строй мысли уживались вместе в одном и том же уме. Между тем верование в неизменные законы, составляющие основу положительного вида мышления, медленно пробивало себе путь но мере того, как наблюдение и опыт шаг за шогом открывали в классах явлений те законы, которым они действительно подчинены. Это-то развитие положительного знания, – категорически утверждает Милль, – и обусловливало главным образом дальнейший переход теологического понимания вселенной от политеизма к монотеизму.

Замечательно, что Милль усиливается даже исторически доказать свою мысль, будто бы переход от политеизма к монотеизму был обусловлен так называемым положительным знанием. Само собою понятно, что в этом случае он является самым решительным противником того предположения, что монотеизм есть первоначальная и коренная форма религиозного сознания. Но выслушаем сначала, как рассуждает об этом предмете сам Милль. Переход теологического понимания вселенной от политеизма к монотеизму, говорит он, совершался весьма медленно. Идее о единстве в природе, необходимо предполагаемая признанием для всей вселенной одной воли, далеко не естественна (?) в человеке. Она приобретается только после долгого труда и подготовки, так как все очевидности наводят гораздо скорее на ту мысль, что природа управляется многими противодействующими началами. Поверхностным наблюдениям, которыми христианские путешественники хотят убедить самих себя в том, что у некоторых диких племен они нашли свой собственный монотеизм, противоречат, говорит Милль, более точные (?) сведения об этом предмете. Впрочем мы не намерены вступать в спор с людьми, которые считают монотеизм первичною формою религии, перешедшею к нашей расе от прародителей, путем непрерывного предания. Но, по их же собственному признанию, это предание было утрачено всеми людьми, кроме одного небольшого изолированного народа, среди которого оно поддерживалось чудесным образом. Однако и этот народ беспрерывно уклонялся от предания и в ранние периоды своей истории принимал его далеко не в полном значении. Милль того мнения, что монотеизм евреев есть результат совершенно естественного развития их религиозного сознания. Впрочем, на этой мысли он не настаивает с решительностью и потому говорит далее следующее: Как бы мы ни объясняли себе возникновение монотеизма у евреев- естественным ли путем или сверхестественным, во всяком случае не подлежит сомнению, что принятие его язычниками сделалось возможным единственно только в силу той медленной подготовки, которую философы сообщили уму человеческому. В век Цезарей почти весь ученый и образованный класс перерос политеистические верования, и, возвращаясь порой к суевериям детства своего, люди эти были все таки предрасположены к признанию одного верховного Провидения. Несправедливо было бы возражать, говорит Милль, что большинство первых прозелитов христианства принадлежало не к образованному классу: везде, исключая Палестины, его ученики и распространители вышли главным образом из этого класса. Многие из них, подобно апостолу Павлу, отличались высоким образованием по тогдашнему времени; они, очевидно, не находили в своем умственном складе препятствия к принятию нового учения. Нас в этом случае не должно обманывать раздражение, какое обнаружили впоследствии против христианства метафизическое язычество Александрии и другие философские школы: причина этого раздражения- не привязанность к политеизму, а досада на усиление политического и социального влияния христианских проповедников. На деле же – монотеизм сделался сродным образованному уму. Верование, расположившее в свою пользу людей образованных, если только не будет подавлено силой, рано иди поздно непременно проникнет в массу. Итак, – спрашивает Милль, – какими средствами передовые умы Рима были подготовлены к монотеизму? и отвечает: развитием практического чувства неизменности законов природы. К этому верованию как нельзя естественнее шел монотеизм, тогда как политеизм по необходимости стоял с ним в разладе. Когда мысль, что устройство каждой части в природе было так или иначе определено еще в начале и что все продолжает совершаться, как было определено, сделалась господствующею, возникла поразительная картина единства, разлитого по всей природе и ведущего к заключению, что все это- дело одной руки, а не многих. Гораздо вероятнее должно было казаться, что существует один беспредельно предвидящий Разум и одна непреложная Воля, а не сотни и тысячи их. Таким образом, но мнению Конта, Милля и позитивистов вообще, в переходе от политеизма к монотеизму метафизический вид мышления также имел свою долю участия, оказав большую помощь в трудной борьбе, которую положительное направление должно было вести против господствующей формы теологического воззрения. Всякое дальнейшее поступательное движение в наблюдении природы, постепенно обнаруживавшем ее неизменные законы, определяло дальнейшее развитие метафизического направления в ущерб теологическому: так как метафизическое воззрение было единственным посредником, временно примирявшим между собою заключения положительного склада мышления с первыми посылками теологического. В позднейший же период, говорит Конт и его последователи, когда действительный характер положительных законов природы стал в известной степени понятен и когда теологический взгляд в научных умах достиг апогее своего развития, т. е., когда он признал единого Бога, управляющего общими законами, положительное направление, не нуждаясь более в фиктивном посредстве вымышленных сущностей, взяло на себя легкую задачу- разрушить орудие, помощью которого само оно развилось⁵¹.

Так как О. Конт признал религию фиктивным, т. е., вымышленным, ложным и не действительным объяснением явлений, и нравственною обязанностью каждого научно образованного человека (мыслителя позитивного направления) объявил ведение борьбы с теологическим мировоззрением, как ложным объяснением явлений внутреннего и внешнего мира, то многие писатели, даже и сочувствующие позитивной философии, справедливо называли Огюста Канта атеистом. Но сам Конт энергично протестовал против такого обвинения, как совершенно неосновательного. «Хота я, – говорит он, – уже давно отверг всякую солидарность- как догматическую, так и историческую- между позитивизмом и так- называемым атеизмом, однако я выскажу здесь вкратце о нем свое мнение. Рассматриваемый даже с чисто интеллектуальной стороны, атеизм представляется весьма плохого эманципацией, так как он имеет стремление до бесконечности продлить метафизический период своим постоянным изысканием новых решений теологических проблемно, вместо того, чтобы отказаться от всех таких проблем, как совершенно недоступных. Позитивизм занимается исследованием законов, а не причин, он ставит вопрос: как, а не почему. Следовательно, он чужд произвольных предположений мистического атеизма относительно образования вселенной, происхождения животных и проч. Позитивизм, при оценке различных стадий нашего умозрения, прямо объявляет, что эти докторальные химеры- даже по рациональности- ниже самопроизвольных верований человечества. Ибо, так как по принципу всякой теологии явления объясняются вмешательством начала воли, то человек может только тогда отступить от него, когда удостоверится, что причин познать не возможно, и когда станет изучать законы. Пока мы упорствуем в разрешении проблем нашего детства, глупо отвергать наивный метод, который прилагало к ним наше юное воображение и который один только для них приличен... атеистов можно, следовательно, считать самыми пелагическими теологами, потому что они посягают на теологические проблемы и в то же время отвергают единственный приличный метод».

На основании этого отрывка известный почитатель О. Конта Льюис старается доказать, что многие писатели несправедливо обвиняют Конта в атеизме. «Конечно, говорит он, некоторые места сочинений Конта дают непроницательному читателю повод предполагать, что Конт атеист; но все, читавшие его сочинения с должным серьезному труду вниманием, приходили в изумление от сильных и беспощадных нападок на атеизм, о котором так нередко в них упоминается». Не думаем, чтобы приведенный отрывок разубедил кого-либо из обвинителей Конта, объявляющих его атеистом. Дело в том, что не «некоторые места сочинений Конта», а вся система позитивизма проникнута атеистическим направлением. Раз Конт объявил, что религия есть только фиктивное объяснение явлений и что Бог есть только вымышленная сущность теологического мировоззрения, трудно доказывать, что он не был атеистом или- что то же – что он признавал бытие Божие. Правда, что в своих сочинениях он неоднократно осуждает грубый атеизм и обличает атеистов в легкомыслии и наивности. Но за что? не за то, что они – атеисты, т. е., люди, не признающие бытия Божия, а за то, что они напрасно усиливаются научно доказать небытие Божие! Конт почитает себя стоящим выше атеистов, потому что он будто бы ничего не хочет знать о Боге, не хочет говорить о Нем (хотя на самом деле говорит о Нем почти на каждой странице своих сочинений под видом осуждения теологического мировоззрения!). Осуждая на словах атеизм, будучи на самом деле атеистом; Конт положил начало тому направлению мысли, которое в наше время господствует среди дарвинистов и эволюционистов и известно под именем агностицизма и нонтеизма. Но здесь пошли уже в ход, по выражению Гамлета, «слова, слова и слова»...

Почитатели Конта идут однако же далее. Они не только стараются оправдать своего учителя от обвинения в атеизме, но и думают доказать, что он был человеком весьма религиозным. Но прежде чем говорить о религиозности Конта, мы считаем необходимым остановить внимание читателя на двух выдающихся событиях в его жизни, имевших, без сомнения, весьма сильное влияние на характер его мировоззрения, душевного настроения и философствования.

В 1826 году О. Конт заболел расстройством мозга, которое перешло, даже по свидетельству дружественных ему биографов, в полное сумасшествие. Доктора объявили, что болезнь его неизлечима и перестали его пользовать. Впрочем, последователи его уверяют, что его болезнь, не поддававшаяся лечению опытных психиатров, прошла сама собою после того, как «его стали пользовать домашним попечением и нежностью», и даже не оставила никаких следов на его умственной деятельности. «Нет надобности говорить читателям его сочинений, – утверждает Льюис, – что это умопомешательство было только временным мозговым расстройством, ибо какое бы противодействие ни вызывали его мнения, какими бы ложными и нелепыми они ни казались, в них, конечно, нет ни малейшей доли той чудовищности и бессвязности, которые бы давали право относить их к безумию». Мы не будем здесь возражать против этого мнения Льюиса; но просим читателей в свое время вспомнить о приведенном выше прискорбном событии в жизни Конта и о заключении психиатров.

О другом событии в жизни Конта, послужившем даже поводом к обнаружению его оригинальной религиозности, сам Льюис рассказывает следующее. «Сорока пяти лет Конт влюбился в несчастную и замечательную женщину, лишившуюся своего мужа. Один год нежной и чистой привязанности произвел переворот в его жизни. Он довершал сбой великий трактат о Положительной философии. Его научная обработка была кончена. Ему надлежало перейти к великим вопросам социальной жизни; и в это-то самое время, по счастливому совпадению обстоятельств, он влюбился. Вот когда пришлось атому философу прочувствовать ту истину, которую прежде он прозревал, именно: что в массе, как и в индивидууме, преобладают ощущения, потому что рассудок есть в действительности не более как раб аффектов. Новое влияние, проникая подобно солнечному лучу в самые сокровенные изгибы его существа, пробудило там чувства, дремавшие с детства и, при их свиньи, он увидел мир в новых красках. Он стал религиозен. Он стал сознавать постоянное и универсальное влияние аффектов. Новым светом озарилось в его глазах назначение человека. Он возмечтал сделаться основателем новой религии человечества».

Что же это за «новая религия человечества», которую решился основать на земле О. Конт, влюбившись в свою Клотильду? В чем состоит эта новая религия и кто ее исповедники? На этот вопрос О. Конт отвечает в своем сочинении – «Systeme de Politique Positiviste, Paris, 1851– 1852 (в четырех томах)⁵². В этом сочинении Конт приписывает религии весьма важное значение и признает ее учреждением безусловно необходимым для жизни- частной, семейной и общественной. Но это религия не христианская, не богооткровенная, не еврейская, не могометанская, не иная какая либо из исторических религий; это даже, собственно говоря, и не религия в обыкновенном смысле этого слова; ибо в религии, устанавливаемой О. Контом, нет Бога. «Не иметь религии, как бы то ни казалось позорным, говорит даже почитатель Конта – Джон Стюарт Милль, все таки составляет мысль, с которою мы свыклись; но не иметь Бога и толковать о религии – это представляется в одно и тоже время и нелепостью, и нечестием». Религия Конта разделяется на два вида: религию общественную и религию частную. В общественной религии на место Бога предметом почитания и преданности Конт поставляет человеческий род, понимаемый как непрерывное целое, включающее в себя прошедшее, настоящее и будущее, – это идеально-реальное, коллективное существо или «Grand Etre», как называет его Огюст Конт. Впрочем, впоследствии Конт значительно расширил свое понятие об объекте общественного религиозного почитания, включив в него не только всех людей, которых мы уважаем, – как живых, так и умерших, но и всякое вообще чувствующее существо, которому мы обязаны услугами и которое имеет право на нашу привязанность; таким образом в понятие Конта об идеальном объекте богопочитания вошли все те породы животных, которые являются в настоящем обществе рядом с человеком, привязываются к нему и охотно разделяют его труды, как, напр., благородная собака, отдающая жизнь свою за ее друга и благодетеля- человека. Почитать своего бога Конт научает служением благу человечества, его единству не только в смысле единодушия, но и в гораздо более обширном значении этого слова- объединения и систематизирования всех живых существ. Жить для других- «vivre pour autrui"- это, по словам позитивистов, золотое нравственное правило в Контом религии; это – сущность его нравственного учения, которое он назвал альтруизмом, – слово, в первый раз изобретенное Контом (от латинского слова- alter, другой). По Конту, религия должна представлять собою нечто такое, посредством чего можно было бы «систематизировать» жизнь человеческую; вследствие этого он определяет свою религию таким образом: «религия есть состояние полного единства, которое замечается в нашем существовании, личном и социальном, когда все его стороны, как нравственные, так и физические, сходятся в общем назначении... При невозможности полного осуществления подобной гармонии, индивидуальной и коллективной, в существовании столь сложном, как наше, говорит Конт, это определение религии характеризует только тот неизменный и подвижный тип, к которому все больше и больше стремится совокупность человеческих усилий. Наше благоденствие и наши заслуги должны состоять в возможно большем приближении к этому единству, постепенное усиление которого представляет самое лучшее мерило действительного совершенствования- личного или социального». В другом месте Конт определяет религию таким образом: Религия есть consensus, т. е., связь, свойственная человеческому бытию, личному и коллективному, и столь же нормальная, как здоровье для тела. Она сосредоточивает в себе все стремления нашей природы: деятельность, любовь и мысль. Она руководит политикой, искусством и философией. Отсюда понятно, что от каждого исповедника этой новой религии человечества безусловно требуется подчинение всех личных наклонностей социальным чувствам. И действительно, Конт прямо является проповедником абсолютного деспотизма, оставляя только за собою право издавать законы и повеления. Так как, по учению Конта, никакая религия немыслима без культа, то он устанавливает особый культ и для своей религии человечества, причем он старается организовать даже все внешние формы своего богопочитания до мельчайших подробностей. Общественный культ Контовой религии состоит из различных общественных церемоний, торжеств и праздников. Всех таких праздников в течение года должно быть восемьдесят четыре– ни больше, ни меньше; при этом они должны быть распределены равномерно по месяцам и неделям, с тем однако, чтобы на каждую неделю непременно приходился хотя один праздник. Праздники эти должны быть посвящены прославлению человечества в нем самом, прославлению, напр., различных политических союзов, воспоминанию о славных событиях в истории жизни человечества. Установив для своей новой религии определенный культ, О. Конт признал необходимым и существование особого класса его служителей, т. е., духовенства или клира. Самого себя он объявил папою или первосвященником новой религии- Grand- pretre de I’humanite! Обязанности духовенства не должны были ограничиваться только исполнением торжественных обрядов и совершением богослужений религии человечества. Духовенство Конт признает самою могущественною силою в своем будущем государстве, которое должно заменить собою все европейские государства именно через тридцать три года (т. е. в 1884 году!) не раньте, не позже! Духовенство новой религии не должно пользоваться политическою властью; но в его руках должна быть безграничная власть моральная: оно не должно повелевать, но обязано советовать и увещевать. Прежде всего на него возлагается обязанность уравновешивать неограниченное господство гражданских правителей; ему поручается воспитание и образование юношества, медицина (обыкновенных врачей Конт называет только коновалами) и посредничество во всех социальных раздорах, напр., между правительством и подданными, хозяевами и рабочими, богатыми и неимущими, патрициями и плебееми. Если частное увещание окажется недостаточным, духовенство может делать виновным даже публичный выговор, а в крайнем случае может и отлучать их. Духовенству поручается надзор за народной нравственностью и направлением литературы; все книги, враждебные позитивизму, духовенство должно уничтожать посредством сожжения. По требованию Конта, духовенство новой религии человечества должно пользоваться таким же авторитетом в глазах народа, каким пользовались ветхозаветные пророки. Оно должно состоять из теоретиков иди философов. Правительство обязано положить ему содержание, но не в большом размере, чтобы оно жило в такой же бедности, в какой живет и простой народ. Быть богатыми жрецы религии позитивизма не имеют права; они не могут ни наследовать, ни получать доходов от какой либо из своих должностей, даже от продажи своих сочинений и от уроков. Вообще бедность и необеспеченность своего духовенства Конт считает необходимым условием полной бескорыстности его служения.

Предметом частной религии или частного поклонения у Конта служит уже не человечество, как коллективное существо, не «Grand Etre», а его конкретные и достойные индивидуальные представительницы – женщины: мат, жена и дочь, как прошедшее, настоящее и будущее, которым соответствуют и три социальных чувства- почтение, привязанность и доброта. Живы ли или уже умерли, – эти женщины и в том, и в другом случае могут быть предметом религиозного почитания; у холостяка – жену и дочь могут заменять другие женщины- родственницы или знакомые или даже исторические лица. Культ частной религии Конта составляют молитвы в смысле, впрочем, простого излияния чувств, а не в виде просьбы. Конт составил свои собственные образцы молитв в роде католических «Pater noster» и «Ave Maria»; но каждому предоставляется право сочинять свои особые молитвы с примесью даже отрывков из лучших поэтических произведений лирического характера. На молитву каждый ежедневно должен посвятит два часа, разделив их на три части. Утром нужно непременно молиться на коленях с наибольшею продолжительностью; среди рабочих часов молитва должна быть краткою, а вечером следует молиться до тех пор, пока станут от желания заснуть смыкаться глаза, чтобы эта молитва отразилась и на сновидении. В своей религии Конт устанавливает девять таинств, которыми должны быть освящены выдающиеся события в жизни человека: рождение, воспитание, женитьба, поступление на службу и т. д. Последнее таинство совершается уже семь лет спустя после смерти человека, когда жрецы произносят свой суд о памяти умершего и торжественно причисляют его к «Grand Etre», а его останки с гражданского места погребения переносятся на религиозное. Конт установил для своей религии даже нечто соответствующее крестному знамению, употребляемому христианами. Загробного существования и личного бессмертия души человеческой, в смысле христианского богооткровенного учения об этом предмете, О. Конт не признает, но он охотно поддерживает мысль о субъективном бессмертии человека, т. е., о существовании человека после смерти в воспоминании я почитании со стороны человечества вообще или, как он сам выражается, в коллективном почитании, которое живые воздают человечеству в его совокупности, как единому «Grand Etre».

Сказанного почитаем достаточным для того, чтобы по нему можно было составить себе более или менее ясное представление о том, как основатель позитивизма смотрел на религию и в чем он полагал ее сущность. Теперь остается поставить вопрос: насколько удовлетворителен его взгляд?

Мы не будем останавливать внимания читателя на рассуждениях О. Конта о его собственной религии человечества. Это- бред больного человека, доказывающий только, что психиатры, пользовавшие первосвященника этой религии, не ошиблись, предполагая неизлечимою его болезнь. Даже последователь Конта в основных его философских положениях Дж. Ст. Милль называет рассуждение своего учителя о будущей религии «смешным», а «некоторые вещи даже крайне смешными», «бросающими тень на все его мировоззрение»; другой ученик его- Льюис предпочел за лучшее совершенно умолчать об этих «бреднях» «великого мыслителя нашего времени», а есть позитивисты, которые решительно осуждают поведение Конта. Так из русских писателей, увлекшихся учением позитивной философии, известный критик Писарев пишет о Конте: «Он вообразил себе, что может сам предусмотреть, определить и начертить ту политическую и социальную программу, до которой додумается коллективный ум, просвещенный и укрепленный положительным образованием. Получилось, конечно, полное и печальное фиаско. Конт вдался в произвольные умствования, изменил своей собственной строго научной методе, написал Положительную Политику, в которой нет ничего положительного, создал новую религию, которая одним ни на что не нужна, а других не может удовлетворить, провозгласил себя первосвященником человечества (Frand- pretre de I’humanite) и, наконец, умер, оставив после себя горсть верующих адептов, которые своими наивными: поступками и плоскими догматическими трактатами продолжают до сих пор, по мере сил, доставлять обильную пищу насмешкам всех реакционеров и метафизиков, чувствующих глубокую и сознательную ненависть к основным великим и плодотворным идеям Положительной Философии. Наивные обожатели Конта, как основателя религии и как первосвященника человечества, должны, конечно, скоро затеряться в несметной толпе различных, более или менее эксцентрических сект». К такому решительному суждению, высказанному Писаревым, об измышленной Контом религии человечества мы ничего не имеем прибавить. Произведения необузданной фантазии, не желающей подчиняться никаким требованиям здравой человеческой логики, критическому разбору подлежать не могут. Для всякого очевидно, что новая религия человечества, предначертанная Контом и имевшая распространиться еще в 1884 году по всему миру, религия без Бога, не есть религия, содержание которой, во всяком случае должно составлять известное отношение человека к Богу. О. Конт говорит о чем-то другом, но только не о религии. История французской революции также, невидимому, не убедила Конта в том, что женщина не может оставаться продолжительное время предметом религиозного почитания.

Не будем мы останавливать внимания своих читателей и на том общем взгляде, который высказывает Огюст Конт относительно сущности религии. Как мы видели, по учению Конта, сущность религии состоит в объяснении явлений окружающего нас мира; а происхождение ее обусловливалось будто бы тем, что, желая объяснить себе те или другие явления внешнего мира, но не умея найти естественных и действительных причин, человек на первых ступенях своего умственного развития измышляет причины сверхъестественные и фиктивные- Бога или богов. Взгляд этот у Конта не оригинален; его высказывали мыслители, жившие на два с половиною тысячелетия раньше Конта; его придерживались и придерживаются все защитники так называемой натуралистической гипотезы о происхождении религии в роде человеческом. Но натуралистическая гипотеза, как мы видели, имеет дело, собственно говоря, лишь с вопросом о сущности и происхождении язычества в различных формах его обнаружения, а не с вопросом о сущности и происхождении религии вообще. Мало того: повторяя чужое учение, Конт даже ничего не сделал в его пользу и не подвинул его вперед ни на один шаг. Религия по учению Конта, есть дело «суеверного страха»; «дикарь, устрашенный раскатами отдаленного грома, говорит Конт, спрашивает: «что это?» и не спокоен до тех пор, пока не получит ответа или пока не вообразит, что получил удовлетворительный ответ. Достаточно, если ему скажут, что это голос злобного демона: явление объяснено». В этом рассуждении совершенно верно указано на свойственную человеку любознательность; человек не может оставаться равнодушным к поражающим его явлениям, а в том числе и к «раскатам отдаленного грома»; он, действительно, спросит: «что это?» Но дело ведь не в этом, – не в вопросе, а в ответе. И если бы Конт серьезно имел в виду разрешение трудной задачи о происхождении религии в роде человеческом, то он прежде всего объяснил бы нам: кто же это именно сказал дикарю, что раскаты отдаленного грома суть голос злобного демона? Но Конт упорно молчит; вопрос – и вопрос самый существенный – у него остается без ответа. Таинственный некто, в первый раз влагающий в душу человека идею о Божестве, – и для Конта, и для его читателей- есть неразрешенный и не отысканный X. Случайно, впрочем, и несомненно против собственного желания, Конт в другом месте проговаривается в пользу истины, когда утверждает, что боготворить природу или- что то же- искать Бога в природе есть «первоначальная склонность и инстинктивное побуждение людей» (см. выше). Но что это за «первоначальная (вернее: изначальная) склонность и инстинктивное побуждение людей» искать Бога и стремиться к нему? Не то же ли это, что христианские богословы и многие выдающиеся философские мыслители называют прирожденною человеку идею о Боге? Из серьезных мыслителей Даль не один называет религиозную способность человека прямо инстинктивною, невольною, необходимою, имманентною самой духовной природе человека.

Согласны мы с Контом и в том, что по неразвитости своего ума и недостаточности положительных научных знаний, дикарь удовлетворится, когда ему скажут, что раскаты отдаленного грома суть голос злобного демона. Но почему это объяснение удовлетворит умственно неразвитого дикаря? На этот, очевидно, самый важный и существенный вопрос у Конта мы опят не найдем никакого ответа. Если приведенное объяснение удовлетворило дикаря, то, очевидно, он его понял; а если он его понял, то несомненно, слово демон в данном объяснении не было для него пустым звуком; какое то понятие о демоне он имел уже раньше, чем ссылкой на это существо ему кто-то объяснял раскаты отдаленного грома. И вот опять роковой вопрос: откуда у него это понятие о бытии какого бы то ни было сверхъестественного существа? Кто вложил в его душу эту идею? Конт думает, что первобытный человек сам выдумал ее. Не умея найти действительных в естественных причин для объяснения явления природы, говорит он, дикарь измыслил сверхъестественные и фиктивные. Конечно, такое предположение высказать легко, но доказать его достоверность невозможно, не противореча основным положениям опытной или экспериментальной психологии. Мы уже имели случай отметить ту важную заслугу Декарта, которую он оказал серьезной философии, представив неопровержимые доводы, что сам человек не в состоянии путем обычного познания и мышления создать идею Божества. Для этого он не располагает надлежащим материалом; а создать что либо из ничего он так же бессилен, как бессилен он создать единицу из бесчисленного количества нулей. Сам Конт отверг попытки объяснить происхождение религии в человеческом роде вымыслом жрецов и законодателей, как неудовлетворительные и неправдоподобные; но чего нельзя выдумать по корыстолюбию и властолюбию, того нельзя выдумать и по такому благородному побуждению, как свойственная духу человеческому любознательность и стремление к истине.

О. Конт не подвинулся ни на шаг в сравнении с защитниками натуралистической гипотезы и в понимании сущности религии. По его определению, религия есть объяснение явлений; философия также есть объяснение явлений; положительное звание также есть объяснение явлений. Таким образом Конт обожествляет религию с знанием вообще; по его учению, религия есть только низшая ступень знания и вытекает из общего с ним источника. Но эта мысль Конту, собственно говоря, не принадлежит: ее высказывал уже Спиноза; на ней настаивал Гегель; ее же пропагандируют и все вообще материалисты, начиная с Гоббеса. Ясно, что и в этом отношении взгляд Конта на религию не может быть призван новым и оригинальным. Но о том, что Конт понимает ошибочно самую сущность религии, мы будем говорить подробнее ниже.

Впрочем, и сам Конт полагает свою заслугу не в определении религии и не в разрешении вопроса об ее происхождении. Он (будто бы) облагодетельствовал человечество открытием неизвестного, но основного закона, по которому совершается естественное развитие человеческого духа. «Изучая развитие человеческого разума, как он обнаруживался с первого, простейшего начала до настоящего времени в разных сферах своей деятельности, я открыл, как мне кажется, великий основной закон, которому с безусловною необходимостью он подчиняется и который, по моему мнению, может быть основательно доказан частью на рациональных выводах, частью на исторических свидетельствах, заимствуемых из серьезного изучения прошлого времени. Этот закон состоит в том, что каждое из главных наших понятий, каждая отрасль наших познаний последовательно проходит через три различных теоретических состояния: состояние теологическое или фиктивное, состояние метафизическое или отвлеченное и состояние научное или позитивное». И так, вот в чем, по признанию Конта, состоит его заслуга для человечества! Он сделал открытие! Он указал на основной закон, по которому развивается человеческий разум и о котором до Конта человечество ничего не знало, – не предполагало даже и его существования! Таким образом в области развития человеческого самосознания Конт является своего рода Колумбом! Но так ли это? Ставим этот вопрос потому, что есть много серьезных ученых, не признающих за Контом той заслуги, которую он сам себе приписывает. Из русских ученых мы должны здесь назвать, по крайней мере, следующих: В. Д. Кудрявцева, Вл. С. Соловьева, В. Лесевича, И. Полетику и Л. Оболенского. Их сочинения, относящиеся к позитивизму Конта, упомянуты нами выше.

Что же оказывается?– Оказывается прежде всего, что Конт не сделал никакого нового открытия в области развития человеческого самосознания; он лишь несколько видоизменил то, что уже давным-давно было известно истории развития философского мышления. Он смотрит на религию, как мы видели, лишь как на знание (фиктивное объяснение явлений). Но так понимали религию очень и очень многие еще в до христианскую эпоху; имена их мы назвали в своем изложении натуралистической гипотезы о происхождении религии в роде человеческом. В христианскую эпоху на религию смотрели как на знание уже древние гностики, а из западно-европейских мыслителей- Гоббес, английские деисты, французские энциклопедисты, германские рационалисты, затем – Спиноза и в особенности Гегель. По учению последнего, абсолютная идее в своем развитии в духе человеческом так же, как и по Конту, проходит три ступени: искусство, религию и метафизику: в сравнении с метафизикою или знанием в форме понятия религия есть только низшая, подготовительная ступень, как знание в форме представления. По Гегелю, как и по Конту, религия, как низшая ступень или состояние знания должна исчезнуть с появлением высшего знания – философского. Таким образом, как справедливо заметил уже В. Д. Кудрявцев, между Гегелем и Контом разница не существенная: она состоит лишь в том, что формою знания высшею религии Гегель почитает свою абсолютно-идеалистическую философию, а Конт свою – позитивную. Итак, несомненно, что Конт не сделал никакого великого открытия в области развития человеческого самосознания.

Теперь посмотрим, что это за великий основной закон, открытый Контом, которому, по его словам, с безусловною необходимостью подчиняется человеческий разум. Закон этот, говорит Конт, состоит в том, что каждое из главных наших понятий, каждая отрасль наших познаний последовательно проходит через три различных теоретических состояния: состояние теологическое или фиктивное, состояние метафизическое или отвлеченное и состояние научное или положительное. Но – спрашивается – существует ли в действительности этот «великий основной закон»? Конт отвечает, что существование открытого им закона может быть «доказано основательно частью на рациональных выводах, частью на исторических выводах». Но ни тем, ни другим путем доказать нельзя существования этого закона.

Основное положение здравой человеческой логики гласить, что в своем развитии рассудок человека безусловно подчиняется строгой постепенности и последовательности, переходя от простого к сложному, от наглядного к отвлеченному, от легкого к трудному. По Конту, первое состояние человеческого разума или религия есть объяснение явлений, т. е., теория, гипотеза, обобщение, абстракция; последнее состояние – позитивное – есть только наблюдение, опытное знание, изучение явлений, от которого человеческий разум переходит уже к обобщениям. Таким образом, Конт хочет уверить своих читателей, что разум человеческий с своем развитии подчиняется совершенно иному порядку, даже противоположному тому, какого требует основной логический закон и будто бы он шел в своем развитии не от простого к сложному, не от наглядного к отвлеченному, а как – раз наоборот.

Эту основную ошибку (πρῶτον ψεῦδος) в учении Огюста Конта ясно видели все его критики; но особенно метко указал на нее Вл. С. Соловьев. Вот что мы читаем у него по этому поводу. «Развитие религиозного мировоззрения описывается Контом так: сначала явления объясняются уподоблением их человеческим действиям, так как всем предметам внешнего мира приписывается жизнь и самостоятельная деятельность; это есть фетишизм. Затем в образе политеизма является, по выражению Конта, «более прочная гипотеза», которая объясняет каждое явление, как действие особенного существа, и для каждого нового явления придумывается новый сверхъестественный деятель. Наконец, когда начинают замечать в явлениях их закономерность, постоянство их отношений, тогда политеизм затевается монотеизмом, т. е., все явления приписываются действию одного трансцендентного существа Такое объяснение религии, – говорит Соловьев, – отличается несомненно простотой и ясностью и имеет лишь тот недостаток, что весьма мало относится к действительной религии. И во-первых, когда утверждается, что религия произошла, как некоторая теория или гипотеза для объяснения явлений, то в этом заключается то нелепое предположение, что в те первобытные времена, к которым должно быть относимо происхождение религиозных представлений, человек был таким же абстрактным теоретиком, каковы современные ученые. Современный ученый действительно нуждается в разных теориях и гипотезах для объяснения естественных явлений, потому что для него эти явления представляются чем-то внешним и чуждым. Но для древнего человека, как это несомненно доказывается языком и мифологией, естественных явлений в нашем смысле совсем не существовало, следовательно, и объяснять было нечего, для него все существующее непосредственно являлось, как выражение и действие существа или существ одушевленных, он не только говорил, но и мыслил мифологически (по справедливому замечанию Штейнталя). Поэтому то, что Конт называет фетишизмом и политеизмом, т. е., мифология, есть известный непосредственный способ воззрения: считать же его, подобно Конту, за придуманную теорию так же нелепо, как видеть придуманную теорию в том одухотворении вещественных предметов, которое замечается у большей части детей и в наше время. Давно уже наука отвергла те объяснения, по которым общение и существенные явления человеческой жизни считались произведением сознательного соображения или преднамеренного умысла. Давно уже брошена теория о происхождении общества и государства из договора, языка – из произвольного условия. Точно также немыслимо при теперешнем состоянии науки и Контово объяснение религии, как придуманной гипотезы».

Достоинство всякой гипотезы определяется не одними только «рациональными выводами» или теоретическими соображениями. Вопрос о научном значении той или другой гипотезы еще не разрешается окончательно, если она признается верною только самой себе, не представляя каких-либо непримиримых противоречий. В этом случае гипотеза может быть названа только правдоподобною. Но научное достоинство гипотезы и ее истинность устанавливается только ее практическим применением к объяснению тех явлений, которые имеются ею в виду. Гипотеза может быть признана достоверною и вполне научною, когда она, оставаясь верною самой себе и требованиям здравой логики, вполне удовлетворительно объясняет эти явления. Гипотеза Конта о сущности и происхождении религии в роде человеческом, не удовлетворяя, как показано, первому требованию, оказывается совершенно несостоятельною и при применении ее к объяснению действительно существовавших или существующих религий. На этот существенный недостаток в учении О. Конта указывали все его серьезные критики. Отмечает его и Соловьев. «Если воззрение Конта на религию ниже всякой критики уже в применении к элементарным, мифологическим формам религии, то по отношению к религиям более совершенным, говорит он, несостоятельность этого воззрения становится вполне очевидной. Если закон Конта должен иметь такое универсальное значение, какое ему приписывают позитивисты, то он должен относиться в своих терминах теология и метафизика к религии вообще и к умозрительной философии вообще, т. е., ко всем возможным религиям и ко всем возможным умозрениям. Но даже отступаясь от этого требования, как слитком строгого, мы имеем несомненно право требовать, чтобы по крайней мере все действительно существовавшие религиозные и метафизические воззрения соответствовали определенным у Конта фазисам – теологическому и метафизическому; ибо иначе, какое же может иметь значение научный закон, которому не соответствуют действительные явления, входящие в его область? И между тем, оставляя пока в стороне метафизику, оказывается, что не только некоторые религии совсем не подходят под Контово «теологическое состояние», но еще, что эти некоторые суть именно самые важные и совершенные религии. Какое отношение в самом деле к Контову понятию религии может иметь например браманизм, который признает весь мир явлений за обманчивый призрак, за продукт неведения, – браманизм, полагающий высшую цель в избавлении человека от этого призрака явлений в соединении с абсолютным существом Брамы. Или, каким образом может заниматься «объяснением явлений» (ибо в этом Конт полагает сущность религии)- каким образом, говорю я, может относиться к объяснению явлений такая религия, как буддизм, основной догмат которого есть совершенное ничтожество, «пустота» всего существующего и высшая цель- Нирвана, полное погашение всякой жизни. А Христианство? В чем ни полагать его сущность- в догматическом ли учении или же в нравственном – одинаково не подходит оно под Контово понятие о религии. В каком отношении в самом деле могут находиться к «объяснению наблюдаемых явлений- explication des phenomenes observables» главные христианские догматы: Троицы, воплощения Бога, воскресения мертвых с одной стороны, и христианская мораль – с другой? Как ни различаются между собою названные три религии, но все они имеют то общее, что в принципе своем отрицательно относятся к наличной действительности и существенною своею задачей ставят освобождение человека от зла и страдания, необходимых в существующем мире, – все они суть религии спасения. Таким образом, ни теоретический принцип, ни практическая задача этих распространеннейших религий ни в каком отношении не находятся к тому, что позитивизм полагает сущностью религии. Все это нисколько не затрудняет Ог. Конта, потому что он просто игнорирует содержание действительных религий. В своем пространном изложении умственного развития он ни слова не говорит о важнейших учениях Востока, рассуждения же его о христианстве представляют ряд удивительных курьезов, из которых для примера укажу только два: Ог. Конт утверждает, что Христос был только политический авантюрист; далее, на том основании, что протестантство относится отрицательно к внешностям культа, Ог. Конт уверяет, что оно есть только воспроизведение... магометанства».

Неверно определив сущность религии, как «объяснения явлений», Конт естественно не мог правильно представить себе и исторического хода естественного развития религиозного самосознания человечества. Как известный вид знания или объяснения явлений, религия изменялась с развитием положительного знания и принимала высшие формы. К удивлению, эту ошибку Конта постоянно повторяют все его последователи позитивисты. «При положительном взгляде на религию, как на известное объяснение явлений, говорит Соловьев, необходимо утверждать, что язычество потому было вытеснено христианством, что это последнее лучше объясняет естественные явления. И действительно, позитивист Милль очень не далек от такого утверждения. По его мнению, монотеизм более согласен с позитивным видом мышления, и переход от политеизма к монотеизму, то есть, говоря точнее, к христианству, был главным образом обусловлен развитием положительного знания, так как ко времени появления христианства «верование в неизменные законы природы, составляющие основу положительного вида мышления, медленно пробивало себе путь по мере того, как наблюдение и опыт шаг за шагом открывали в классах явлений те законы, которым они действительно подчинены... Какими средствами, спрашивает себя Милль, передовые умы Рима были подготовлены к монотеизму? Развитием практического чувства неизменности законов природы»... Указав на это рассуждение Милля, Соловьев замечает совершенно справедливо: «Чтобы быть последовательным, Милль должен бы был утверждать, что и полудикие племена Аравии и Мавритании, принявшие Могометов монотеизм, были к этому подготовлены развитием у них положительного знания. Останавливаться дольше на подобных нелепостях, кажется, нет надобности. Слишком очевидно, что позитивисты в своем объяснении теологического состояния даже и не касаются содержания настоящей религии».

Внимательный исследователь легко заметит лож в самом принципе позитивной философии и ее основных положениях. Не трудно доказать, что открытие Контом основного закона развития человеческого разума есть только пустая фикция его воображения, что так называемые «состояния» разума- религия, метафизика и эмпирическое знание- не находятся между собою в неизбежном антагонизме и не суть необходимо-последовательные ступени развития человеческого разума.

На самом деле, религия, философия и эмпирическое познание суть совершенно самостоятельные области человеческого знания, отличающиеся одна от другой и предметом, и способом, и даже методами познания. Предмет религиозного познания (насколько религия есть особого рода знание) это- Бог, как Существо Всесовершеннейшее, и Его отношение к миру и человеку: средства религиозного познания- вера и откровение. Предмет философского познания это- область трансцендентального бытия и абстрактных понятий; средство философского познания- рациональное мышление, сила абстрактных обобщений. Предмет положительного или эмпирического познания это- мир явлений, бытие конкретное, относительное и условное. Но если религия, метафизика и положительное знание не суть ступени, моменты, фазисы или состояния одного и того же знания, как утверждает Огюст Конт, а суть совершенно отдельные и самостоятельные области человеческого познания, отличающиеся одна от другой и своим предметом, и своими способами, и своими методами, то совершенно непонятно, почему они необходимо должны исключать одна другую, почему они необходимо должны находиться в непримиримом антагонизме между собою. Правда, бывает и даже очень часто, что одна из указанных областей человеческого знания занимает в душе человека господствующее положение вследствие каких-либо исключительных обстоятельств. Легко можно встретить в жизни какого-либо опытного и знающего специалиста врача, который, прекрасно зная свою науку, может быть человеком нерелигиозным и крайне ограниченным в суждениях о высших вопросах бытия можно указать на того или другого техника или естествоиспытателя, который чужд всякого философского образования и даже относится враждебно к философскому знанию; есть много людей религиозных и благочестивых, которые однако же не имеют никакого представления ни об азоте, ни об углероде, не знают ни бинома Ньютона, ни правил геометрических прогрессии и ничего не слыхали о дарвинизме. Но во всех этих случаях мы имеем дело с односторонним развитием человеческого духа. Идеалом напротив признается гармоническое и совместное развитие указанных областей знания. И история знает немало лиц, которые в большей или меньшей степени приближались к этому идеалу, являясь людьми всесторонне образованными. «В истории науки, говорит В. Д. Кудрявцев, мы найдем множество естествоиспытателей, у которых, подобно Ньютону и Кеплеру, религиозное направление не вступало в антагонизм с познанием природы и не уничтожалось последним. Мы найдем многих философов, начиная от Аристотеля, у которых глубокий метафизический ум мирно уживался с положительным изучением природы. Мы найдем других мыслителей, у которых философское глубокомыслие соединялось с религиозным направлением. Найдем даже ученых, философские воззрения коих согласовались с основным принципом позитивизма о невозможности познания сущности вещей и о недоступности нам ничего, кроме феноменов, и которые в то же время были и философами-метафизиками и людьми с религиозным направлением (напр. Кант, Паскаль). Все эти и подобные явления явно противоречат мнению Конта об антагонизме и взаимно-исключаемости трех методов».

Конт был слишком горд и самомнителен, чтобы отвечать на возражения своих противников; да едва ли он и знал о самом существовании их. «Надо знать, говорит Милль, что в течение позднейшего периода своей жизни и даже еще прежде окончания своего великого (!) трактата Конт принял себе за правило, от которого отступал весьма редко: удерживаться не только от газет и периодических изданий – даже научных, но и вообще от чтения чего бы то ни было, за исключением немногих любимых поэтов на древних и новейших языках. Такую воздержность Конт наблюдал для того, чтобы, как он выражался, посредством «hygiene cerebrale» сохранить ум в здоровом состоянии». Впрочем, поведение Канта Милль охотнее объясняет его черезмерною самоуверенностью, «чтобы не сказать надменностью». «У Конта, говорит Милль, это свойство имеет колоссальные размеры... По мере того, как мысли Конта принимали все более странный характер, его самоуверенность становилась наглее и наглее». Снисходительнее относились к противникам позитивизма ученики и последователи Конта; они обращали внимание и на их возражения. Так Милль хочет опровергнуть и указанное нами возражение. Вот что мы читаем у него: «Иные считают учение о трех последовательных ступенях умозрения и верования несовместным с тем фактом, что все они существовали одновременно: как будто бы бы естественная преемственность охотничьего, но модного и земледельческого состояния может быть отрицаема тем обстоятельством, что еще и теперь есть народы- охотники и номады. Что три состояния были одновременные, что все они старше достоверной истории и существуют друг подле друга еще в наше время- это есть прямое положение Конта, равно как и то, что появление (?) двух последних видов мышления было настоящей причиной расстройства и постепенного падения первого из них. Теологический прием объяснения явлений был иногда (!) всеобщ -исключая, конечно, самых обыкновенных фактов, даже и тогда (?) представлявшихся подлежащими влиянию человеческой воли и потому уже принадлежавших положительному строю мышления. Первоначальные и самые недалекие обобщения обыденного наблюдения, предшествовавшие первым задаткам научного на правления, обусловили происхождение метафизического вида мышления. Всякое дальнейшее поступательное движение в наблюдении природы, постепенно обнаруживавшем ее неизменные законы, определяло дальнейшее развитие метафизического направления в ущерб теологическому: так как метафизическое воззрение было единственным посредником, временно примирявшим между собою заключения положительного склада мышления с первыми посылками теологического. В позднейший период, когда действительный характер положительных законов природы стал в известной степени понятен и когда теологический взгляд в научных умах достиг апогее своего развития-т. е., когда он признал единого Бога, управляющего общими законами.– положительное направление, не нуждаясь более в фиктивном посредстве вымышленных сущностей, взяло на себя легкую задачу- разрушить орудие, помощью которого само оно развилось. Но хотя верование в объективную реальность отвлечений пало, оно оставило после себя те дурные наклонности человеческого ума, которые далеко еще не уничтожились». Вот все, что сказано Миллем в опровержение возражений против основ позитивной философии, указываемых его противниками.

Что сказать об этом «опровержении»? Оно не только ничего не опровергает, но само запуталось в такие самопротиворечия, из которых выпутать его невозможно. Сначала Милль утверждает категорически, что все три состояния были одновременные что они старше достоверной истории и т. д.; в этом случае он идет дальше своих противников; но тут же, сейчас (через одну строку) отказывается от своих слов и говорит противное, утверждая, что два последние вида мышления появились впоследствии (след., не были одновременными с первым) и причинили расстройство и падение первого из них и т. д. На чем же после этого нужно остановиться- на первом или на противоположном ему- последнем утверждении Милля?

При таком покладистом мышлении позитивистов, легко уживающимся с непримиримыми самопротиворечиями, с ними бороться трудно. Миллю казалось, что он вышел победителем, указав на то, что «еще и теперь есть народы- охотники и номады», и что совместное существование трех последовательных ступеней умозрения есть прямое (!) положение Конта. Но здесь есть какое-то недоразумение: или Милль не понимает Конта, или мы не понимаем Милая. Дело в том, что противники позитивизма, возражая Конту, указывают не на то, что в человечестве среди отдельных лиц, племен и народов одновременно и не в ущерб друг другу существуют все три области знания: религиозная, философская и позитивная, но на то, что они существуют одновременно у отдельных лиц. И противники позитивизма имеют полное право делать такое возражение, потому что Конт называет свой мнимый закон развития разума основным и универсальным, имеющим обязательную силу не для человечества только, но и для отдельных лиц. По словам Канта, каждый человек последовательно и необходимо бывает – теологом в своем детстве, метафизиком в своей юности и физиком (т. е. позитивистом) в зрелом возрасте.

Мы удивляемся только тому, что противники Конта далеко ходят за примерами для доказательства основательности своих возражений против учения позитивной философии. Самый лучший и доказательный пример у них перед глазами. Это – виновник позитивизма, Конт. Мы не сомневаемся, что Конт прекрасно знал математические науки и в этом смысле обладал положительными познаниями. Но не трудно доказать, что в одно и то же время он был и редким метафизиком. Это неопровержимо доказывают все его сочинения и в особенности «Курс позитивной философии». Так задачу положительного знания он полагает в эмпирическом изучении бытия относительного, а средством его признает только опыт и наблюдение, – и тут же говорит о законах этого относительного бытия или явлений, как о бытии вечном, неизменном, необходимом и т. д. Эго ли не метафизика? Какой опыт, какое наблюдение дало ему право говорить о вечности неизменяемости и необходимости чего-либо? Кроме того, вся система позитивной философии Конта должна быть признана метафизическою не только потому, что она есть теория, обобщение или абстракция, как и всякая система вообще, но и потому, что, создавая ее, Конт совершенно не обращал, внимания ни на реальную действительность, ни на свидетельство опыта и наблюдения, а как редкий из метафизиков свободно витал в заоблачном мире отвлеченных идей и фантастических предположений, играя одними логическими понятиями и абстракциями. Поэтому и самая слабая сторона позитивной философии состоит именно в том, что ее учение, как созданное не на основании свидетельств опыта и наблюдения, никогда ими и не может быть оправдываемое, напротив оно часто становится с действительностью в непримиримое противоречие. Пример. Говоря о последовательности состояний в развитии разума человеческого -религиозного, метафизического и научно-позитивного, Огюст Конт, как мы видели, категорически заявляет: каждый человек необходимо и последовательно бывает теологом в своем детстве, метафизиком- в своей юности и физиком- в зрелых летах. Но что говорит нам действительная жизнь? В ней мы встречаем только противное утверждению Конта. Наиболее набожными и притом разумно-набожными люди бывают в старости и в возрасте зрелом. Легкомыслие, с которым часто относится молодежь к религии и ее учению, с вехами и опытом проходит и часто атеист в юности становится глубоко-верующим человеком, достигнув лет зрелых. Это- факт общеизвестный, почету мы и снисходительно относимся к юношам, даже бравирующим своим неверием и пренебрежительно относящимся к исполнению своих религиозных обязанностей; опыт научил нас говорить: «поживет – переменится»; «постареет – поумнеет». Пуст каждый, кто был молод, заглянет в свою душу; пусть вспомнит он лета своей юности, и большинство ныне верующих людей скажет, что мы говорим правду. «Верую, Господи; помоги моему неверию»!– так могут взывать только лучшие и благовоспитанные из юношей.

Не зная лишь опыта, можно утверждать, что дети религиознее людей, достигших зрелого возраста. Детей скорее всего следует назвать позитивистами: они не способны еще к отвлечению и обобщениям; они то именно и изучают явления окружающего мира через наблюдение и опыт. По Конту, метафизика предшествует позитивной науке; против этого говорит и теоретическое соображение и опыт. Метафизика есть вывод из эмпирического познания; философия обобщает и систематизирует те отдельные и отрывочные сведения, которые мы получаем из опыта и наблюдения. Спрашивается: как же может явиться метафизика без предшествовавшего положительного изучения феноменального мира? Что же будет составлять ее содержание? Если мы обратимся к действительности, то в ней найдем только подтверждение высказанному теоретически соображению: натур -философию породило естествознание. Дарвин сначала был естествоиспытателем и – естествоиспытателем редким по своим положительным познаниям, прежде чем взялся за перо и стал излагать в своих сочинениях сбои метафизические воззрения, которые он объявил результатом, т. е. выводом, обобщением своих многолетних эмпирических занятий, и прежде чем он создал свою гипотезу для объяснения тех явлении, которые он много лет изучал- через наблюдение, опыт и экспериментанцию. Геккель стал метафизиком- монистом лишь на старости лет после долго временного изучения опытных или, как говорит Конт, положительных наук. То же самое мы должны сказать и обо всех материалистах: Молешоте, Фогте, Бюхнере и им подобных. Ясно, что открытый Кантом «основной закон развития человеческого разума» не находит для себя подтверждения в действительности и- потому именно, что он взят не из опыта; его происхождение- чисто метафизическое. К сожалению, метафизика Конта была не высокой пробы...

По этой же самой причине оказалось несоответствующим действительности и определение религии, предложенное Коном. Оно также взято не из реальной действительности, а из области метафизической. Конт произвольно назвал религией все то, что есть худшего, ложного, фиктивного в области человеческого знания, стремящегося к объяснению природы. Все суеверия, к какой бы области они ни относились, Конт огульно причислил к религии. «Во многих верованиях, говорит Конт, люди следуют теологическому воззрению, – что явления суть результаты не неизменных законов, по какой-то изменчивой воли. Когда люди верят, что если вы желаете чего-нибудь глядя на пегую лошадь, то желание сбудется; когда они верят, что если тринадцать лиц сядут за обед, то одно из них умрет до истечения года; когда они верят, что кого укусит собака – тот будет страдать водобоязнью, если впоследствии собака впадет в эту болезнь; когда они верят, что известное созвездие будет управлять их судьбами: они – в теологическом периоде». К религии же отнес Конт и то, что затмение солнца грубые дикари объясняют предположением, будто бы какой-то дракон проглатывает солнце и т. д. Не будем доказывать, что все эти пустые бредни невежественных дикарей не имеют никакого отношения к действительной религии; не будем настаивать на том, что вместо выражения: «когда люди верят» в приведенной тираде Конт с одинаковым правом мог бы употреблять и другие выражения, как, напр.: «когда люди думают», «когда люди предполагают», «когда люди заключают», «убеждены», "высказывающие мнение» и т. п., т. е., не будем утверждать, что еще с большим правом все вышеприведенные суеверия и бредни Конт мог отнести к несовершенному знанию метафизическому и даже- что еще справедливее – к своему излюбленному естествознанию. Пуст будет так, как ошибочно сказано Контом. Но что же дальше? Дальше, конечно, нам не оставалось бы ничего, как вполне согласиться и с окончательным приговором Конта, что такая религия есть только фиктивное объяснение явлений, – объяснение не истинное, ложное, позорящее человеческий разум, и что люди ученые и образованные, могущие представить действительное и научное объяснение явлений, должны всячески заботиться о ее уничтожении, так как она кроме вреда и позора ничего не приносит человечеству. Такой суровый приговор над религией, вообще- не только языческою, но и христианскою – произнес Конт в своем «Курсе позитивной философии» в 1830 году. В 1851 году он издает в свет другое сочинение- «Систему позитивной политики», а через год – «Позитивный катехизис» – и, к удивлению своих читателей, к скорби своих прямолинейных последователей, говорит о религии уже совсем иное. Теперь он уже не настаивает на ее уничтожении, а требует для нее поддержки, признавая за нею ничем незаменимое и благотворное значение для человечества. Теперь Конт утверждает уже, что «религия есть consensus, т. е., союз, свойственный человеческому бытию, личному и коллективному, и столь же нормальный, как и здоровье для тела», что «она сосредоточивает в себе все стремления нашей природы: деятельность, любовь и мысль» и что «она, наконец, даже руководит политикой, искусством и философией». Откуда такая перемена у Конта в суждении об одном и том же предмете? Как объяснить такое самопротиворечие во взглядах? Объяснение этой перемены в учении Конта о религии дать легко. Первое определение, по которому Конт признавал за религией только теоретическое, значение, ошибочно считая ее лишь объяснением явлений, имело чисто метафизическое происхождение; Конт судил о религии только как теоретик и метафизик; делая свое определение религии, он предварительно не изучил действительно существовавших и существующих религий. Он измыслил свою собственную религию и эту фантастическую религию, существовавшую только в одном его воображении, выдал за действительную, реальную религию. К иному выводу пришел Конт, когда он обратился к действительной жизни и по свидетельствам жизненного опыта стал проверять свою чисто метафизическую теорию, свое мировоззрение. Опыт и наблюдение или- что то же- изучение действительных религий научило его, что религия относится не к познавательной только способности человека, а «сосредоточивает все стремления нашей природы» т. е, все стороны жизни человека- «деятельность, любовь и мысль» и что она, наконец, не есть только теоретическое мировоззрение, а есть сила живая, имеющая неоценимое практическое значение, «руководящая политикой, искусством и философией» и образующая союз, свойственный человеческому бытию, личному и коллективному, и столь же нормальный, как и здоровье для тела», следовательно, она не есть случайное явление, которое может быть и не быть, а необходимое условие правильного развития жизни человека, не заменимое ни эмпирическою наукою, ни метафизикою.

Нельзя не отметить у Конта странного самопротиворечия и относительно его учения о метафизическом состоянии вообще. Как мы видели, Конт утверждает, что это состояние имеет значение лишь переходное, рано ли или поздно оно должно быть заменено положительною наукою, позитивизмом. С другой стороны, по его уверению, философия прирождена человеческой природе; она – не прихоть не забава, но – необходимость, ибо жизнь наша есть тайна, окруженная тайнами. «Я думаю, излишне доказывать, читателям этого сочинения, говорит Конт, что идеи управляют миром, поддерживают в нем порядок и повергают его в анархию; или, другими словами, что весь социальный механизм основан в конце концов на мнениях». Но если философия прирождена человеческой природе и если мир управляется идеями, составляющими содержание философии вместе с мнениями, на которых основывается весь социальный механизм, – то как же можно утверждать, что философия должна уступить свое место положительному знанию? Один опыт и наблюдение способны доставить нам знание только о феноменах, а не об идеях. Ясно, что мы имеем дело с метафизиком. Не говорим о том, что даже в главном сочинении Конта – «Курс позитивной философии» – ясно и нередко высказывается мысль о различии между положительным знанием и позитивною философией, причем на первое указывается как на основание для последней, как на предшествующую ей ступень в развитии человеческого разума.

Наконец, мы имеем некоторое основание утверждать, что, будучи позитивистом- эмпириком и философствующим метафизиком, Конт не чужд был совершенно и веры в бытие живого и личного Бога, как Творца и Верховного Правителя мира, хотя и признавал религию только фиктивным объяснением явлений. Мы видели, что он неоднократно объявлял ложным обвинение его в атеизме. Эго поведение Конта очень не нравится его последователям- позитивистам; но самого факта они отвергать не могут. Вот что мы читаем, напр., у Милля: «Приличнее всего, говорит он, начать (изложение Контовой теории) устранением религиозного предубеждения против нее. Она осуждает все теологические объяснения и заменяет или считает их заменимыми в будущем теорией, которая имеет в виду только разряд вполне достоверных явлений. Отсюда заключают, что когда это будет окончательно достигнуто, род человеческий перестанет видеть в устройстве природы действие разумной воли, перестанет верить в Творца и Верховного Правителя мира. Это предположение естественнее, нежели признавал Конт. В самом деле, он отвергал даже с некоторою едкостью догматический атеизм. Он говорит (в последнем своем сочинении и ничто не противоречит этому в прежних его произведениях), что гипотеза преднамеренности в творении гораздо вероятнее, чем гипотеза слепого механизма. Но догадка, обоснованная на аналогии, не казалась ему достаточною опорою, на которой бы могла покоиться теория в период зрелости человеческого разума. Он считал недоступным для нас всякое реальное знание относительно начал мира, а исследование об этом- превосходящем все пределы наших умственных способностей. Впрочем, тот, кто принимает Контову теорию прогрессивных ступеней мнения, не обязан следовать за ним до этого пункта... Положительная философия утверждает, что внутри существующего строя вселенной или, лучше сказать, той ее части, которая известна нам, непосредственно определяющая причина каждого явления- всегда естественна, а не сверхъестественно. С этим однако – же вполне примиримо верование, что вселенная создана и сознательно управляется Разумом, лишь только мы допустим, что разумный Правитель вселенной придерживается определенных законов, которые только видоизменяются или парализируются другими законами той же самой природы, а не нарушаются ни но капризу, ни по предусмотрена». Из всего сказанного здесь Миллем, одним из выдающихся позитивистов, мы, очевидно, должны сделать два заключения: 1) что Огюст Конт, несмотря на весь свой позитивизм, веровал, действительно, в бытие Бога, как Творца и Верховного Правителя мира и 2) что, веруя в бытие Божие, он ео ipso не принимал своей собственной теории прогрессивных ступеней мнения, т. е., своего пресловутого учения о трех состояниях развития человеческого разума. Так лож обличает самое себя!

Как мы видели выше, позитивист Милль утверждает, что способность к философствованию и религиозная потребность суть дурные привычки, которые должен оставить человек, достигший позитивной зрелости своего разума. Поэтому нужно думать, что виновник позитивной философии до самой смерти своей не достиг полной позитивной зрелости ума, так как именно в последнем сочинении своем он представляется и верующим в бытие Божие и философствующим, или же, что указанные Дж. Ст. Миллем «дурные привычки» слишком глубоко коренятся в духовной природе человека, так что отстать от них оказалось невозможным даже и для Огюста Конта.