Систематический свод учения св. отцов церкви о душе человеческой. Часть 2. Отдел 4

Будем обозревать, по указанию и руководству св. отцов Церкви, третью способность или силу тречастной души человеческой, – силу желательную или вожделевательную (сн. § 51).

«Существо самостоятельное, стремясь к свойственному ему, естественному и полному проявлению своей сущности, желает и существовать, и жить, и двигаться согласно с умом и чувством» (Св. И. Дам. см. § 49). Такие, согласные с умом, но большей частью без участия ума совершающиеся, чувственные желания принадлежат “животным – душевным силам”^1.. Так

а) В нас возбуждается желание пищи: само по себе оно есть просто желание; но когда определяется разумом, тогда называется волей»². Сюда же относятся:

б) «произвольное движение»... которое состоит в том, чтобы переходить с одного места на другое, двигать все тело»,

в) потребность «издавать голос и

г) дышать»³.

д) «Глаза, не могущие не смотреть, необходимо смотрят»⁴. Такую же естественною потребность к действованию имеют и другие внешние чувства.

«Если все приведено Творцом из небытия в бытие, то естественно стремится все к бытию, а не к небытию; и всем тварям по естеству свойственно влечение к тому, что поддерживает бытие»⁵. Таким образом –

с) «душа, по самой природе своей, имеет любовь к жизни. Однако... Бог... любовь к жизни всеял в нас для того, чтобы отвратить нас от самоубийства, а не для того, что бы воспретить нам презирать настоящую жизнь,... предпочитая будущую жизнь настоящей»⁶. Потому «все те желания, от неудовлетворения которым гибнет животное, естественны и необходимы, как например – желание пищи, питья и –

ж) сна.

з) Вожделение плотское естественно, но не необходимо, так как многие преодолели его, и однако ж, не погибли»⁷. «Вожделение плотское Бог вложил в нас для деторождения, с тем, чтобы сохранить преемство в вашем роде, а не для того, чтобы воспрепятствовать шествованию высшим путем воздержания»⁸.

«От юности моея,

мнози борют мя страсти».

Степен. гл. 4. Антиф. 1.)

«Душе всестрастная моя,

удалилася еси от Бога».

(Триод. сыр. суб. утро),

Как желанием пищи и вожделением плотским, так и другими склонностями, человек может злоупотреблять: отсюда возбуждаются в душе его страсти. Что же такое страсть?

Св. Иоанн Златоуст, в одной из бесед своих о Давиде и Сауле, говорил: «Саул, после того, как слова Давида, проникши в его душу, изгнали оттуда гнев.., отложивши (одну) страсть, принял в себя (другую) страсть: отложивши гнев, принял в себя благодушие и сострадательность» (1Цар.24:12, 17)⁹. Преп. Фалассий между страстями исчисляет скорбь и страх¹⁰; св. Антоний Великий скорбь и удовольствие называет страстями¹¹. И. Дамаскин говорит: «Голод, жажда, сон, утомление, печаль, предсмертные страдания, боязнь смерти... все это естественные и безгрешные страсти нашей природы, неразлучные с моим составом»¹².

Таким образом, все действия раздражительной силы души, то есть, все чувствования ее, на известной степени их, называются страстями. Но в особенности, страстями называются усиленные стремления желательной силы души нашей. Св. И. Дамаскин пишет: «Выражение: страдательное состояние (павос) имеет различные значения. Есть страдательные состояния телесные, например: болезни и раны. Есть страдательный состояния и душевные, как-то: вожделение и раздражительность. А по общему и родовому понятию, страдательное состояние в животном есть то, за которым следует удовольствие или скорбь...

Чтобы страдательное состояние сделалось ощутительным, нужно ему быть значительным или великим. Страдательные состояния душевные, или страсть можно определить так: страсть есть чувствуемое движение пожелательной способности... Иначе: страсть есть неразумное движение души... Не всякое движению страдательной части души называется страстью, но только движения сильные, делающиеся ощутительными: движения слабые и неощутительные не могут назваться страстями. Страсть должна быть значительно великой»¹³. «Страсть собственно то, что чрез долговременный навык и пристрастие укоренилось в нашей душе», – говорить преп. Фалофей Синайский¹⁴. «Страсть, – пишет Максим Исповедник, – есть противоестественное движение души или в неразумной любви, или в безумной ненависти, к кому или к чему-либо чувственному, – к пище... жене, имению, переходящей славе, или чему другому чувственному»¹⁵. Посему, «иное есть предмет, иное – помысл и иное – страсть. Предмет – муж, жена, золото и прочее. Помысл – тонкое памятование о чем-нибудь из вышесказанного. Страсть – это неразумная любовь или безумная ненависть к чему-либо из вышесказанного»¹⁶.

Св. Ефрем Сирин исчисляет душевны страсти и телесные страсти¹⁷. По изъяснению св. Григория Синаита, «страсти имеют различные наименования. Разделяются же они на телесные и душевные¹⁸... Страсти телесные: блуд, прелюбодеяние, нечистота, распутство, обида, пресыщение, беспечность, суетность, щегольство, привязанность и жизни и проч.»¹⁹

«Душевные также разделяются на страсти раздражительной вожделевательной и мыслящий способности»²⁰.

«Страсти раздражительной части суть: гнев, досада, крик, вспыльчивость, дерзость, кичливость, наглость, и проч.»

Вожделевательной: любостяжание, необузданность, неумеренность, жадность, сластолюбие, сребролюбие, и жесточайшее из всех – самолюбие»...²¹

«Страсти мыслящей способности подразделяются на страсти воображения и рассудка»²². «Страсти мыслящей силы: неверие, хула, злость, коварство, любопытство, двоедумие, злословие, клевета, осуждение, презрение, насмешка, лицемерие, ложь, сквернословие, пустословие, лесть, притворство, хвастовство, человекоугодие, превозношение, , клятвопреступление , празднословие и проч.

Страсти ума суть: надмение, высокомерие, тщеславие, вражда, зависть, самоугодие, прекословие, непослушание, мечтание, вымыслы, чванство, славолюбие, гордость – первое и последнее из всех зол.

Страсти рассудка: рассеяние, легкомыслие, раболепство, помрачение, ослепление, увлечение, внушения, уступчивость, преклонность, сговорчивость, опрометчивость, и сим подобные»²³.

«Ино суть страсти плотские, – пишет св. Димитрий Ростовский, – ино душевные: плотские страсти содержатся в чувствах плотских видимо, якоже сластолюбие, похотение, леность, и прочая, чувствам угодная и желательная. Душевные же страсти содержатся в невидимом и недоведомом сердце: якоже гнев, ярость, злоба, памятозлобие, братоненавидение, и прочая тем подобная, в сердце помыслами злыми содержимая, и наявь иногда исходящая»²⁴.

Подвижники христианства замечают, что между всеми страстями «восемь главных страстей; три больших: пресыщение, сребролюбие и тщеславие, и пять за сими следующих: блуд, гнев, скорбь, беспечность и гордость»²⁵. Авва Серапион в собеседовании с преп. Кассианом сказал: «Главных пороков восемь: чревоугодие, блуд, сребролюбие, гнев, печаль, уныние, тщеславие и гордость»²⁶. «Восемь помыслов… – говорит св. Иоанн Дамаскин. – Во-первых помысл пресыщения, во-вторых помысл злого в нечистого пожелания, в-третьих помысл сребролюбия, в-четвертых помысл печали, в-пятых помысл гнева, в-шестых помысл лености, в-седьмых помысл тщеславия, в-восьмых помысл гордости»²⁷. Исихий пресвитер пишет: «Восемь главнейших помыслов порочных, в которых все прочив помыслы содержатся и от которых все рождаются... Все они приходят к двери сердца и, нашедши ум неохраняемым, один за другим входят в свое время. Каждый из восьми помыслов, вошедши в сердце, вводит с собой множество гнусных помыслов»²⁸. «Знай чадо, – говорит св. Ефрем Сирин, – что восемь помыслов которыми производится все худое: чревоугодие, блуд, сребролюбие, гнев, безвременная печаль, уныние, тщеславие, гордость»²⁹.

«Начало всех страстей самолюбие, конец же гордость»³⁰. «Всем страстям предшествует самолюбие, а за всеми последует гордость. Три главнейшие помыслы вожделения рождаются от страсти самолюбия. Разумей помыслы чревоугодия, тщеславия и сребролюбия, за коими следуют все страстные помыслы»³¹. «Ум ослепляется сими тремя страстями, т. е, сребролюбием, тщеславием и сластолюбием»³². «Три суть главнейшие страсти, от которых рождаются все прочие: сластолюбие, сребролюбие и славолюбие»³³. «Самолюбие, как уже много раз было сказано, бывает причиной всех страстных помыслов; а от него рождаются три главнейших помысла вожделения: чревоугодие, сребролюбие и тщеславие³⁴» «Из демонов, противников наших в жизни деятельной, – говорит преп. Нил, – первыми восстают на брань заведующие удовольствиями или пожеланиями чревоугодия, так же внушающие нам сребролюбие и вызывающие нас на искательство славы у людей»³⁵. «Все Отцы говорят, что всякая страсть рождается от сих трех причин: от славолюбия, сребролюбия и сластолюбия, как я многократно вам говорил», – пишет св. авва Дорофей³⁶.

Итак, три главнейших страсти: чревоугодие или сластолюбие, сребролюбие, или общее, корыстолюбие и, наконец, тщеславие или иначе славолюбие.

Исчисливши душевные и телесные страсти, св. Ефрем Сирин, продолжает: «Корнем же всех зол... служат: сластолюбие, славолюбие и сребролюбие... А первоначальная причина, и самая негодная матерь всему этому есть самолюбие, т. е. неразумная привязанность и страстная приверженность к телу»³⁷.

«Три наипаче в мире сем вещи, – говорит св. Димитрий Ростовский, – вяко три места обретаются, в няже человек... обыче умом своим углублятися... Первое место есть чести, другое корысти, третье «услаждения... еже ясно изобрази апостол, глаголя: “Все, еже есть в мире сем, похоть плотская, и похоть очес и гордость живота” (1Ин.2:16). В гордости живота желается честь, в похоти очес ищется корысть, лакомое имений собрание, в похоти плотстей любви плотския наслаждение»³⁸

Из восьми главных страстей, гнев, печаль и уныние относятся к способности раздражительной (см. § 84. 107. 111.). В числе остальных пяти, сладострастие сродно с чревоугодием, а гордость с тщеславием: «От чревоугодия рождается блудный помысл, – говорит св. Максим Исповедник, – от тщеславия гордый, от сребролюбия многостяжательный»³⁹.

Таким образом, главнейшие страсти – сластолюбие, корыстолюбие и тщеславие суть действия способности вожделевательной. Св. Григорий Синаит некоторые более частые страсти относит к способности мыслящей, может быть, потому, что эти страсти оказывают свое действие преимущественно на способность словесно разумную.

«Много страстей кроется в душах наших. Они тогда только обнаруживаются, когда являются причины, возбуждающие их»⁴⁰.

«Некоторые, находясь в сомнении, – замечает преп. Феодор Эдесский, – спрашивали: мысль ли προбуждает страсти, или страсти рождают мысль. И одни утверждали то, другие другое. По моему мнению мысли пробуждаются от страстей: ибо если бы не было в душе страстей, то не возмущали бы ее и страстные мысли»⁴¹.

В самом деле, «иному кажется, что он сам по себе сидит в мире и спокойствии, но когда брат скажет оскорбительное слово., то он возмущается, и потому почитает себя вправе негодовать на него, и говорит: если бы он не пришел и словами своими не огорчил меня, то я не согрешил бы. Вот смешное и безрассудное суждение! Сказавший ему слово не вложил в него страсти, но гнездившуюся уже в нем показал ему самому, чтобы он, если хочет, раскаялся о ней. Таковой подобен чистой пшенице, извне красивой, но внутри сгнившей, которую когда кто разломит, тогда открывается гнилость ее. Точно также и оный сидел, как ему казалось, в мире, но страсть гнездилась внутри него, и он не знал. Брат его сказал ему одно слово, и сия гнилость, таившаяся внутри, открылась»⁴².

«Но человек не грешит ни одним грехом, если наперед, как говорит мудрый из подвижников Марк, не превозмогут над ним и не возобладают им сильные эти исполины, то есть, забвение, леность и неведение. Их же рождает сластолюбивая и покойная жизнь, привязанность к людской славе... А первоначальная причина и самая негодная матерь всему этому есть самолюбие»⁴³.

Таким образом, «причиной страстей есть греховное действование; причиной помыслов страсти; причиной мечтаний помыслы; причиной мыслей память; причиной памяти забвение. Забвение же рождается от неведения; неведение от беспечности; беспечность от похотного вожделения; вожделения происходят от непорядочного движения; движение от действования, а действование есть безрассудное желание зла и известное расположение чувственного и чувств»⁴⁴. «Началом и причиной страстей есть злоупотребление; причиной злоупотребления наклонность; причиной наклонности перевес желательной способности; желательную способность увлекает внушение; внушение производят демоны, которым Промысл попускает обнаруживать чрез сие, в каком состоянии наша свобода»⁴⁵.

По мнению св. Григория Синайского, «возбуждение страстей и восстающая против души брань плоти бывает в нас пятью образами. Иногда плоть во зло употребляет существа; иногда напрягается к действиям неестественным, так как естественным; иногда и демоны, по тесному с ними ее содружеству, вооружают ее против души; иногда сама собой бесчинствует, поскольку окачествована страстями. После всего бывает брань и от зависти демонов»⁴⁶.

«Главных же причин брани», по словам св. Григория Синаита, «три, которые приходят к нам от всего и чрез все: навык, злоупотребление вещей, и попускаемая Богом зависть и брань демонов. Что касается до вожделений и восстания плоти против души, и души против плоти, то, по мере своего навыка и силы, одинаковым образом действуют и телесные страсти против душевных и душевные против телесных»⁴⁷.

Примечание. «Когда нас, во время борения нашего со страстями, демоны сильнее угнетают нечистыми мыслями: тогда мы более укрепляемся в вере в Господа и надежде на обещанные вечные блага, которых нас лишить и отчуждить враг, по зависти, старается. Ибо если бы сии блага не были весьма велики: то демоны не воспламенялись бы такою зависти к нам и не уязвляли бы нас столь часто гнусными помыслами, желая хоть сим удовлетворить своему неистовству, и думая привесть нас в отчаяние несносным и многом досаждением»⁴⁸.

«Никто не должен думать, чтобы падение человека совершалось внезапно. Сперва он или обольщается каким-либо злым внушением, или от продолжительной невнимательности к самому· себе теряет мало-помалу душевную силу, а потом, предаваясь более и более порокам, и испытывает уже бедственное радение... Дом никогда не рушится внезапным падением, но прежде сего или повреждается его основание, или ветшает его кровля, в которую сперва, от продолжительного небрежения живущих, проникают малейшие капали дождя, а потом, когда она в большей мере раскроется и распадется, ручьями уже льется дождь из многоводных туч... Сие самое, в духовном смысле, бывает и с душой, как показывают слова Соломона. “Капли, – говорит он, – изгоняют человека в день зимен из дому его” (Притч.27:15.). Прекрасно сравнивается невнимательность души с поставленной в небрежении кровлей! Ибо чрез сию-то невнимательность сперва проникают в душу малейшие капли страстей, которые, по незначительности своей быв пренебрежены, повреждают здание добродетелей, и тогда льется в нее обильный дождь пороков»⁴⁹.

«Первое память производит в уме тонкий помысл, и когда он будет медлить, то возбуждается страсть»⁵⁰. «Помыслы... предшествуют страстям, так как слова и мысли делам. Ибо нельзя сделать ни добра, ни зла, не представив того прежде своим помыслом; поскольку помысл есть не имеющее образа представление каких-либо предметов»⁵¹. Такое приражение есть движение сердца, бывающее не от представления образов, которое опытными наперед занято, как какое укрепление. Где образы помысла, там и расположение к ним. Движение же, не от представления помыслов происходящее, есть невинное устремление. Иной от них исторгается, как головня от огня, а иной не отвращается, доколе не разгорится пламень»⁵². «Демоны всегда вводят нас в грех ложным мечтанием. Так мечтанием сребролюбия и корысти они побудили окаянного Иуду предать Господа и Бога всяческим, а посредством лживого представления ничтожного успокоения телесного, чести, выгоды и славы довели до удавления и подвергли вечной смерти. Коварные, они воздали ему совершенно противное тому, что представляли ему своими мечтанием, то есть прилогом»⁵³. «Прилог принимает в душе мысленный образ чего-нибудь чувственного; например, когда лицо оскорбившего нас, или образ красоты женской, или золота, или серебра, – когда что-нибудь из сего представляется уму нашему: тогда обнаруживаются те помыслы (здесь, например, помыслы памятозлобия, блуда и сребролюбия), которые произведены в сердце теми образами»⁵⁴.

«Первое приражение искушения, от которого получают начало страсти, бывает соглядатаем нашей силы. Например, очам представилось что-нибудь такое, что может возбудить похоть: враг чрез сие осматривает силу твою, – крепок ли ты и вооружен, или слаб и можешь легко пленен быть. Если же удовольствие разнежит чувство и расположить к зримому, и если образ видимого войдет чрез глаза во внутренность смысла, тогда побеждается вождь внутреннего, – ум»⁵⁵.

В уме во время действия страстей одни помыслы предшествуют, а другие последуют за оным. «Помыслы предшествуют мечтаниям, за мечтаниями следуют страсти.⁵⁶. «За простыми и бесстрастными помыслами следуют страстные, как мы узнали из долговременного опыта и наблюдения, – замечает Исихий Пресвитер; – и первые служат входом для последних, бесстрастные для страстных⁵⁷.

«Великий законодатель Моисей... говорит: “Внемли себе, да не будет в сердцы твоем тайного слова беззакония” (Втор.15:9). Тайным словом называет он одно мысленное представление чего-нибудь злого, ненавидимого Богом; что также Отцы называют прилогом, приражением... за которыми, коль скоро он является уму, тотчас устремляются наши мысли, и страстно с ним сообщаются»⁵⁸.

«Уразумеем это из сего одного примера. Всякий человек доходит иногда рассудком и знает, что ни с чем не сообразно дело, какое желательно ему сделать, однако же, поскольку имеет к тому любовь, и не отрекается от любви, то уступает над собой победу. Сперва внутри сердца его бывают брань, борение, и равновесие, и склонение, и перевес то любви к Богу, то любви к миру. И тогда человек начинает рассуждать, входить ли ему в ссору и спор с братом; он говорит сам в себе: “Скажу ему; нет, не скажу. Заведу с ним речь; нет не заведу». Помнит он о Боге, но и свою бережет славу, и не отрекается от себя. А если любовь и наклонность к миру перетянут несколько на весах сердца; тотчас лукавый помысл готов подвигнуть и уста. Потом ум, как бы натянутой стрелой, изнутри устреливает ближнего языком, и в сбережение славы своей, без всякого уже принуждения воли, мечет стрелы непристойных слов. Потом же продолжает язвить ближнего непристойными словами, пока грех не разольется по членам... Тоже представляй себе о каждом грехе и худом начинании; порок льстит и склоняет волю ума... обольщением и плотским удовольствием, «Так приуготовляется всякое порочное дело, прелюбодейство и татьба, любостяжательность и пьянство, сребролюбие и тщеславие, ревность и любоначалие, и какое бы то ни было порочное предначинание»⁵⁹.

В этом развитии страсти подвижники христианства различают следующие моменты:

«Иное дело – приражение, иное – сдружение, иное страсть, иное – борьба, иное – соизволение, приближающее к делу и уподобляющееся оному, иное – самодеятельность, иное – пленение. Приражение есть простое напоминание, делаемое врагом, например: делай то или то; так, враг сказал Христу Богу нашему: “рцы, да камение сие хлебы будут” (Мф.4:3)... Сдружение же есть принятие помысла, внушаемого врагом, и как бы занятие им и с удовольствием соединенное собеседование с ним... «Страсть есть вследствие сдружения образовавшийся навык κ помыслу... и как бы постоянное о нем помышлениё и мечтание... Борьба есть противление помысла, клонящееся или к истреблению страсти в помысле, или к соизволению на страстный помысл... «Пленение есть принужденное, невольное увлечение сердца, преобладаемого предубеждением и долговременной привычкой. Соизволение есть изъявление в помысле согласия на страсть; а самодеятельность – Самое действие по соизволению страстного помысла»⁶⁰. «Как дети, – говорить Исаак Сирин, – не рождаются без матери; так страсти не рождаются без парения мысли, а совершение греха не бывает без собеседования со страстями»⁶¹.

Впрочем, явления эти сводятся к следующим четырем: прилогу или приражению, соединению, согласию и делу.

Св. Максим Исповедник говорит: «Демоны возбуждают в нас страстные помыслы, потом, посредством их борясь с умом, понуждают его вступить в соединение с грехом; если он будет побежден, то они ведут его в мысленный грех; по окончании его, вводят ум, как пленника, в дело»⁶².

«Первое есть прилог, – объясняет Исихий Пресвитер; второе – соединение, когда, то есть, помыслы наши и лукавых демонов смешиваются; третье – согласие в том, что должно происходить между обоими помыслами, совещавающими на злое; четвертое же есть чувственное действие, то есть, грех. Итак, если ум внимает трезвенно, и противоречием и призыванием Господа Иисуса отражает прилог при самом его появлении, то и все последующее за тем остается без действия»⁶³. «Если «же ум наш мало упражнялся в бдительном трезвении: то тотчас страстно совокупляется со всяким представившимся ему мечтанием; вступает с ним в разговор; получает непристойные вопросы и дает ответы; – и тогда наши мысли перемешиваются с демонским мечтанием, которое еще более возрастает и увеличивается, чтоб показаться любезным, красивым и угодным уму, прельщаемому о и окрадываемому. Тогда с умом бывает подобное тому, как если бы показался пес на какой-нибудь равнине, где были бы и агнцы незлобивые. Они к явившемуся пред ними псу часто подбегают... не получая никакой для себя пользы от приближения к нему, а только разве заимствуя от него нечистоту и зловоние. Таковым же точно образом и наши мысли подбегают безрассудно ко всем демонским в уме мечтаниям, и, смесясь с ними, как я сказал, вместе советуются, подобно тому, как Агамемнон и Менелай – о разрушении Илиополя. Так и они советуются о том, каким бы образом привесть в действие... то красивое и приятное, которое представил им демонский прилог; и таким образом совершается внутренне падение души, а потом уже необходимо изводится и во внешность то, что произошло внутри сердца»⁶⁴.

Или: «как малое и простодушное дитя, видя какого-нибудь искусника, радуётся и ходит за ним, по своему незлобию: так и душа наша... увеселяется мечтательными прилогами диавола и прельщенная прибегает к худшему вместо хорошего, как голубица к расставляющему сети птенцам ее, и таким образом смешивает свои мысли с демонскими воображениями. Если представится ей... что-нибудь... запрещенное заповедями Христовыми, она хочет, как бы найти средство осуществить представившееся ей... и тогда, пришед в согласие с «сим представлением, совершает уже на самом деле... представившееся ей в мысли беззаконие»»⁶⁵.

Таким образом, «во-первых бывает прилог, – говорит преп. Филофей, – потом соединение, за сим согласие, далее пленение, наконец, страсть, которая рождается от долговременного навыка. Вот каким образом совершается та победа, которая следует за бранью, внутри нас происходящей! Так определяют ее святые отцы. Прилог, говорят они, есть простой помысл, или образ вещи, случайно лишь только роднившийся в сердце и в уме представившийся; соединение есть страстное и бесстрастное собеседование с представившимся предметом; согласие есть соединенное с удовольствием расположение души к одному предмету; пленение есть насильственное, принужденное влечение сердца, или есть долговременное и вредное обращение нашего духа со случившимся; страсть собственно то, что чрез долговременный навык и пристрастие укоренилось в нашей душе. Первое из сих действий есть, безгрешно, второе не совсем, третье, судя по состоянию подвизающегося; – брань же заслуживает или награды, или наказания... Такова борьбе злых духов с монахами и немонахами»⁶⁶.

Так «сперва возникают·страстные помыслы, а потом являются страсти»... Но «все сие», замечает преп. Авиа Дорофей, все сие «относится к подвижникам. А мы, самым делом согрешающие, и всегда покорные страстям, даже и не знаем, когда возникают страстные помыслы, когда являются страсти, чтобы вступить в подвиг против них... И кто приведет нас хотя к восчувствованию жалкого рабства нашего?»⁶⁷

§ 129. Действие страстей на силы душевные.

а) «Мудрый человек... сделает ум свой владыкой над страстями и вручит ему, как кормчему, кормило правления. В противном случае, он потерпит жестокое кораблекрушение, ежели попустит своему кормчему утонуть в море, если т. е. страсти возобладают над умом»⁶⁸.

«Потоки страстей наполняют землю сердца и... производят замешательство в уме, помрачение в мыслях»⁶⁹.

«Можно, действительно можно упиваться и гневом, и нечистой похотью, и сребролюбием, и тщеславием, и бесчисленным множеством других страстей. Ибо упоение есть не иное что, как потеря здравых понятий, умоисступление, расстройство душевного здоровья. Итак, не только о том, кто выпил много вина, но и о том, кто питает в душе ту или другую страсть, можно сказать, что он крепко пьян»⁷⁰. «О том, кто одержим какой бы то ни было душевной страстью и приведен как бы в опьянение исступлением своей страсти, говорится, что он пьет вино и растворяет сикер» (Ис.5:22, 51:21)⁷¹. «Всякую страсть, которая выводить ум из себя, справедливо можно назвать упоением»⁷². «Вообще все страсти приводят в замешательство и смятение душевную прозорливость. И как невозможно мутным оком принять верное впечатление от видимого предмета, так невозможно с возмущенным сердцем приступать к познанию истины»⁷³.

Душа… пришедши в страсть, будучи одержима горячкой, и услаждаясь предметом страсти, не может судить здраво, не может судить беспристрастно»⁷⁴.

Оттого, «люди, большей частью, судят и о других по себе. Так постоянно пьянствующий нелегко поверит, что есть человек, живущий трезво; привязанный к распутным женщинам считает распутными и тех, кто живет честно; похититель чужого нелегко поверит, что есть люди, которые раздают и свое»⁷⁵.

«Пред тобою нет палача, – говорит св. И. Златоуст, – нет палача, терзающего ребра твои и принуждающего принести жертву; но стоит пред тобой сильное желание богатства и лихоимание, исторгающее у нас глаза. Никакой воин не возжег для нас костра, и не положил нас на (раскаленную) решетку; но разжение плотское сильнее тех воспаляет душу. Не предстоит царь, обещая бесчисленные блага и угрожая муками; но предстоит неистовая страсть к славе, которая сильнее прельщаешь нас. Подлинно (нам предстоит) великая, и очень великая борьба, если мы захотим бодрствовать! И настоящее время имеет венцы»⁷⁶.

«Когда враг хочет связать человека пожеланиями, связывает его теми, которыми человек услаждается, чтобы, услаждаясь узами, не захотел он когда-нибудь развязать себя; потому что связывающий нас хитр, хорошо знает, чем и как связать нас. Если свяжет кого невольными узами, ум тотчас разорвет узы, и скоро побежит прочь. Поэтому связывает каждого, чем он услаждается и прохлаждается... А... мы, связанные, радуемся тому; и уловленные кичимся тем; потому что связанный завистью, как скоро не связан прелюбодеянием, почитает себя ничем не связанными; и связанный ябединчеством, как скоро не связан воровством, думает о себе, что никогда не был связанным. Каждый не знает своих уз и не ведает сетей разложенных ему. Таковые люди страждут неведением упившихся. Связанный, как упоенный, не знает, что он связан. От вина забывает об узах и в упоении не видит около себя сетей»⁷⁷.

«Для чего демонам, – спрашивает пр. Нил,– хочется возбуждать в нас чревоугодие, блуд, сребролюбие, гнев, памятозлобие и прочие страсти? Для того, чтобы ум, одебелев от в них, не мог молиться, как должно; потому что страсти, получив начало в бессловесной нашей части, не дозволяют уму действовать словесно и вникать в Божие слово»⁷⁸.^.

«Порок, – замечает св. Ефрем Сирин, – непрестанно на страже у разума, чтоб, воззвав к Богу, не воспрепятствовал он плоти быть проданной…; приводит в пример множество перепутанных помыслов, и уверяет в невозможности того, чтоб подвергались они исследованию; ссылается на их тонкость и удостоверяет, что все подобное предано будет забвению. Когда преодолею его, указывая на суд, на себя принимает наказание. Когда скажу, что это – грех, отвечает: “Я буду за тебя отвечать”. Когда скажу, что мне угрожает наказание, говорит: “Почему же? Я подал мысль”. Если скажу, что подвергаюсь суду, как послушавшийся, ответствует: “Не беспокойся; потому что я тебя принуждаю; да и где же, – продолжает он, – твое послушание? Ты делаешь не по произволению”. Вот чем меня удерживает, чем связывает, чем продает и покупает, чем вводит в обман и заблуждение, чем льстит мне и подчиняет себе»⁷⁹.

«”Непщевати вины о гресех” (Пс.140:4). Это по преимуществу путь погибели, когда... согрешающая душа, отринувши страх, изобретает предлоги к беспечности... Зло – грешить, но еще тягчайшее зло – согрешивши, не сознавать греха... Это-то случилось и с первозданными: вместо того, чтобы исповедать свое согрешение, Адам слагаеть вину на жену, а та опять на диавола... А ты, возлюбленный, когда согрешишь, скажи: “я согрешил”,· нет ничего вернее такого оправдания; таким образом... и сам сделаешься осторожнее на повторение этих же греков... Конечно, ни у кого из согрешающих не будет недостатка в бесстыдных извинениях: человекоубийца может винить раздражительность, вор – бедность, прелюбодей – похоть, а иной – власть: но все это предлоги неосновательные... Не от этих предметов происходят грехи, но от воли согрешающих... Смотри, Давид, согрешивши, не выдумывает предлога, но говорит: “согреших ко Господу” (2Цар.12:13). Хотя и мог он сказать: “для чего жена (Урии) обнажилась, для чего мылась пред глазами моими?”, но знал, что это предлог неосновательный»⁸⁰.

Таким образом, «человек – сие разумное животное, способное к деятельности... созерцающее все – и земное и небесное, когда обуревается различными страстями и вожделениями, то... не ведет правильного образа жизни... Тот, кто следит за воздушными переменами, не замечает своего собственного положения; тот, кто исчисляет течение времени, не .обращает внимания на перемены собственной жизни... Это вовсе несвойственно человеку, одаренному умом, а разве тому только, кто променял ум на безумие»⁸¹.

Примечание: «”И виде Бог вся, елика сотвори, и се добра зело” (Быт.1.31). Взирай на все непотемненными от страстей очами,... отыми страсти, и тебе откроется совершенство творения»⁸².

б) «Страсти суть пожигающий пламень огня и разженные стрелы лукавого, так как говорить апостол: “Да возможете стрелы лукаваго разженныя угасити” (Еф.6:16)⁸³.

в) «Что мы сделали со страстью, о том и воспоминания владычествуют в душе со страстью»⁸⁴. «Господство страстей над нами, – говорит св. Антоний Великий... – ослабило нас; сила душ наших почти совершенно уничтожилась... по причине владычества страстей над нами»⁸⁵.

Потому «легче не поддаться пороку вначале и избежать его, когда он только к нам близок, нежели пресечь и стать выше его, когда он уже сделал в нас успехи; как и камень легче подпереть и удержать вначале, нежели поднять вверх во время его падения»⁸⁶.

«Один великий старец проводил свободное время со своими учениками в некотором месте, где росли различные кипарисы малые и большие. И говорит сей старец оному из учеников своих: “Вырви этот кипарис”. Так как кипарис тот был весьма мал, то брат вдруг одною рукой вырвал его. Потом старец указывает ему на другой, больший первого, и говорите ему: “Вырви и этот”; брат, покачав обеими руками, вырвал и сей. Старец указывает ему на иной, еще больший: он и этот вырвал, с большим, однако ж, усилием. Потом указывает ему и еще больший: он вытащил и сей, но еще с большим усилием, долго прежде качал его, много трудился и потел. После сего старец указывает ему еще больший: он хотя много трудился и потел над ним, но уже не мог его вытащить. Когда же старёц увидел, что он не может, приказал другому брату встать помочь ему, и таким образом общими только силами оно могли исторгнуть его. Тогда старец говорит оным братьям: то же самое, братия, бывает и со страстями: доколе они несильны, мы можем, если хотим, без труда искоренить их; но если, почитая их маловажными, мы вознерадим о них, то они укрепляются, и чем более укрепляются, темь более требуют труда. Когда же они в нас очень усилятся, то уже и с трудом мы не можем их исторгнуть из себя, если не получим помощи от святых мужей, по Боге помогающих нам»⁸⁷.

«Застаревшая душевная страсть, или временем утвержденное помышление о грехе, с трудом врачуются или делаются совершенно неисцельными, когда навыки, как всего чаще случается, переходят в природу»⁸⁸.

«Страсти, подобно псам, привыкшим лизать кровь в мясной лавке, когда не дают им обычной им пищи, стоят при дверях и лают, пока не сокрушена будет сила прежнего их навыка»⁸⁹. Так, «страсти подобны небольшим псам, которые привыкли быть на мясных рынках, и убегают от одного голоса; а если не обратят на них внимания, наступают, как самые большие львы»⁹⁰.

«Хотите ли, – говорить св. Авва Дорофей, – я расскажу вам об одном брате, которому страсть обратилась в навык? Послушайте! Это происшествие достойно многих слез. Когда я находился и общежитии, то братия... открывали мне свои помыслы, да и авва, по совету старцев, поручил мне иметь попечение о сем деле. Итак, в один день приходит ко мне один из братии и говорит: “Прости меня и помолись обо мне: я краду и ем”. Я говорю ему: “Для чего? Разве чувствуешь в себе голод?” Он отвечал мне: “Да; я не довольствуюсь братской трапезой, а попросить не смею”. Я говорю ему: “Для чего нейдешь открыть сего авве?” Он отвечает: “Стыжусь”. Говорю ему: “Хочешь ли, я пойду?” Он говорить мне: “Как тебе угодно, отец!” – Итак, я пошел и объявил о сем авве. Авва говорить мне: “Сделай милость, озаботься о нем, как знаешь”. Тогда я беру его и при нем прошу эконома: “Сделай милость, в какое бы время ни пришел к тебе сей брат, давай ему, чего он хочет, и ни в чем не отказывай ему”. Эконом, выслушав сие, говорит мне: “Как ты приказал, сделаю”. Таким образом оный брат проводит несколько дней, и опять приходит ко мне и говорит: “Прости мне, отец, я опять начал красть”. Я говорю ему: “Для чего? Разве эконом не дает тебе, чего ты хочешь?” – “Нет, прости меня; чего я хочу, он все дает мне, но я стыжусь его”. Я говорю ему: “А меня не стыдишься?” Он отвечает мне: “Нет”. Я говорю ему: ”Итак, если чего хочешь, приходи и бери у меня, а не воруй”. Служил я тогда при больнице;. и он приходил ко мне и брал, что только хотел. Но спустя несколько дней, он опять начал красть. Тогда приходит ко мне в слезах и говорит: ”Вот, я опять краду”. Я спрашиваю: “Для чего, брат мой? Разве я не даю тебе всего, чего ты хочешь?” “О, нет”, – отвечал он. “Для чего же, – я говорю ему, – ты крадешь?” Он отвечает мне: “Не знаю, для чего; а так – просто краду”. Тогда я спросил его: “Скажи мне по правде, на что, по крайней мере, ты употребляешь то, что крадешь? Он отвечает мне: “Я отдаю то ослу”. И действительно, оказалось, что брат этот крал кусочки хлеба, финики, смоквы, лук и вообще все, что бы ни нашел, и скрывал иное под своей постелью, иное в другом каком-нибудь месте. А наконец, видя, что то или другое начинало портиться, и не зная, что с сим сделать, выносим иное вон и бросал, или отдавал бессловесным.

Вот, видите ли, что значит обращать какую-нибудь страсть в навык для себя?... Оный несчастный знал, что это зло, знал, что он худо делает, скорбел, плакал; и, однако, родившаяся в нем от прежнего нерадения злая к тому привычка увлекала его. Хорошо сказал авва Нистерон: если кто увлекается какой-нибудь страстью, то делается рабом той страсти... Как к добродетели, так и к пороку получает душа некоторый навык от частого упражнения в оных... Впрочем, вы должны знать и то, что иногда душа имеет такую наклонность к известной страсти, что, если и однажды только увлечется ей, уже подвергается опасности, чтобы сия страсть не обратилась ей в навык... Поверьте, братия, что хотя бы кто имел десять добрых дел, и к одному злому делу навык: то сие одно злое дело, обратившееся в навык, одна сия страсть, превозмогает десять добрых дел. Ибо орел, хотя бы весь исторгся из сетей, а запутался в оных одними когтями, чрез сию малую часть теряет всю свою силу. Ибо не в сетях ли он уже находится, хотя бы и весь находился вне оных, а одними только когтями в них удерживался? Не может ли птицелов, в какое бы время ни захотел, схватить его? Так бываете и с душой»⁹¹.

«Воинство – наши многоразличные... страсти, которыми порабощается человек. Это – кони, это колесницы и всадники на них, стрелки, пращники, тяжеловооруженные, и прочее множество вражеской дружины. Ибо скажете ли кто, что раздражительные помыслы, и стремления к удовольствию, к печали, к любостяжательности, отличаются чем либо от упомянутого воинства? Злословие – вот камень, прямо пущенный из пращи; порыв раздражительности – вот копье, потрясающее острием; а страсть к удовольствиям будем представлять себе копьями, с неудержимым каким-то порывом влекущим за собою колесницу и трех всадников в ней»⁹².

«Ужасен, – говорит св. Ефрем Сирин, – и весьма худ страстный навык: он как бы неразрешимыми узами связывает мысль, и узы сии всегда кажутся мне вожделенными; потому что сам хочу быть так связанным. Мои навыки опутывают меня сетями; и я радуюсь, что связан. Погружаюсь в самую несносную глубину, и это веселит меня. Враг ежедневно обновляет узы мои; потому что видит, сколько рад я разнообразию уз своих. Враг мой очень искусен; не связывает меня теми узами, какие мне неугодны, а напротив того, налагает всегда такие узы и сети, которые принимаю с великим удовольствием; ибо знает, что изволение мое сильнее меня; и во мгновение ока налагает узы, какие хочет. Это достойно рыдания и плача; в этом позор и стыд, что связан я своими хотениями. Могу одним мановением сокрушить узы и освободиться от всех сетей, но не хочу того сделать, будучи одолеваем своими слабостями и произвольно раболепствуя страстям, как обычаям. Еще ужаснее и извлекает у меня слезы стыда, что не выхожу из-под воли моего врага. Связываюсь теми узами, какие он налагает на меня; и умерщвляю себя теми страстями, какие его радуют. Могу сокрушать узы, но не хочу; могу избежать сетей, но не спешу. Что горестнее этого плача и рыдания? Какой другой стыд тягостнее сего? Ибо утвердительно скажу, что это самый горький стыд, когда человек выполняет хотения врага»⁹³.

«Как вода течет в трубе; так и грех – в сердце и помыслах. Отвергающие это обличаются и осмеиваются самим грехом, когда восторжествует над ними; потому что зло старается утаиться и скрыться в мысли человека⁹⁴. Таким образом, в нас действует зло со всей силой и ощутительностью, внушая все: нечистые пожелания; однако же срастворено с нами не так, как иные говорят сие о смешении вина с водой, но как на одном поле растут и пшеница сама по себе, и плевелы сами по себе, или как в одном доме находятся особо разбойники, и особо владетель дома. Источник изливает чистую воду; но на дне его лежит тина. Если возмутит кто тину, – весь источник делается мутным. Так и душа, когда бывает возмущена, срастворяется. с пороком⁹⁵.

Примечание 1. «Многие после падения своего вступали в новую брань со страстьми, и одерживали над ними победу, хотя сами сознавались, что прежде были побеждены ими. Почему и ты, хотя многократно был уже поражаем, ополчись на брань!»⁹⁶

Примечание 2. Тогда истребить в собственной плоти «нечистое вожделение, – это есть большее чудо, нежели изгнать, нечистых духов из чужих тел; силой терпения укротить мятежные действия гнева, – это есть славнейшее знамение, нежели повелевать князьями, владычествующими в воздухе (Еф.11:2, 6.)... Вообще врачевать болезни собственной души есть славнейшая добродетель и высшее совершенство, нежели врачевать болезни чужого тела. Ибо чем душа выше тела, тем важнее ее здравие, и чем существо ее драгоценнее и превосходнее, тем тягче и гибельнее ее падения»⁹⁷.

1) Некоторые страсти усиливаются в тех лицах, а другие в других. «Иной услаждается беспорядочной жизнью, но отвращается блуда. Иной предан кичливости, но бегает воровства. Другой порабощен сребролюбию, но пренебрегает нарядами, угождает же чреву. Иной любит вино, но ненавидит гордыню. Иной воздерживается от прелюбодеяния, но в душе у него затаена насмешка. Другой злоречив; но бегает нарядов, Иной выше одного грехопадения, но всецело потонул в другом. Иной неукоризнен в одном, но совершенно погряз в другом. Иной избавился одной сети, но погребен в другой нечистоте; потому что великость грехов необъятна»⁹⁸.

«Представь, что двенадцать бесчестных страстей: если ты одну из них возлюбишь волей; то она одна займет, место одиннадцати»⁹⁹.

«Хотя восемь (главных) пороков (см. § 126.) заражают весь род человеческий; впрочем, не всех людей они одинаковым образом искушают. В одном сильнее действует блуд, а в другом гнев; иного мучит тщеславие, а другого гордость; так что хотя все пороки на нас нападают, впрочем, каждый из нас различным образом рабствует им.

Посему в борьбе с сими пороками прежде всего надобно всемерно истреблять главный порок, и для искоренения его... молиться, чтобы Господь пособил нам истребить его... Итак, кто хочет очиститься от страстей, тот должен прежде узнать главную в себе страсть, и потом против нее всемерно вооружаться. Ибо когда он победит главную страсть, то прочие скоро и легко может победить, потому что в таком случае и силы его окрепнут, и брань будет непродолжительна. Как сражающееся при глазах царей со зверями, прежде, нежели вступят в борьбу, высматривают сильнейших и свирепейших, и с ними первыми вступают в борьбу; победивши же их, прочих, менее сильных, уже без труда побеждают»¹⁰⁰.

2) Есть различие в самых действиях страстей. «Что неблагообразнее и отвратительнее души преданной страстям? Посмотри на гневного и на примечаемую в нем дикость! Рассмотри скорбящего, унижение и упадок его души! А кто подпал сладострастию и чревоугодию, кто вне себя от страха, на того согласится ли кто и смотреть? В них душевное расположение выступает на самый оконечности тела (равно как и следы душевной красоты бывают видимы во внешности святого мужа»¹⁰¹.

«Гнев... волнует... похоть воспламеняет... ненависть... иссушает... гордость... надмевает... тщеславие... снедаст»¹⁰². «Пусть ни страсть к деньгам не обольщает нас, ни пламя похоти не сожигает, ни зависть и ненависть не сушат, ни гнев не воспламеняет»¹⁰³.

Св. И. Златоуст, указывая на отличительные свойства страстей, говорил своим слушателям: «Когда лягаешься, как осел; скачешь, как вол; ржешь на женщин, как конь; объедаешься, как медведь; утучняешь плоть, как лошак; злопамятен, как верблюд; хищен, как волк; сердит, как змея; язвителен, как скорпион; коварен, как лисица; хранишь в себе яд злобы, как аспид и ехидна; враждуешь на братьев, как лукавый демон: как могу счесть тебя человеком?... Чем назову тебя? Зверем? Но у каждого зверя который-либо один из сих пороков. А ты, совокупив в себе все пороки, далеко превосходишь и их своим неразумием. Назову ли тебя бесом? Но бес не служит мучительству чрева, не любить денег»¹⁰⁴. Святой Димитрий Ростовский в поучении на неделю десятую замечает: «Бесного отрока описуют различие евангелисты; Матфей глаголет: “Множицею падает в огнь и множицею в воду” (Мф.17:15.); Лука: “Дух емлет его, и внезапу вопиет, и пружается с пенами” (Лук.9:39.); Марк: “Пены тещит, и скрежещет зубы своими, и оцепеневает” (Мк.9:18.). Се в единою бесном отроку вси... седьм греси смертельнии изобразишася. Впезапу вопиет, то образ гордости, велеречия, велехваления: гордыня бо и высокоумие не весть молчати...; вовергает во огнь, то образ нечистоты телесной, на скверное похотение распаляющей; вовергает в воду, се образ любоимения, сребролюбного любостяжания тощне пекущагося, дабы ему всякое изобилие и богатство, аки река наводненная… преизбыточествовало; пружается, се образ зависти, яже иных благополучие видящи, сама в себе снедается; пены тещит, се образ объядения и пиянства преизлишняго... Скрежещет зубы, се образ гнева; оцепеневает, се образ лености»¹⁰⁵.

3) Некоторыми страстями истребляются другие страсти. Таким образом «страсти… нередко усыпляют одна другую, когда одна другой уступают место. Ибо страсть тщеславия заставляет уступить ей место блудную страсть, и опять страсть блудная укрощает страсть честолюбия»¹⁰⁶.

«Какое будем иметь оправдание мы, – спрашивает св. И. Златоуст, – которые побеждаем страсть страстью, и страхом Божиим не (хотим побеждать)? Например, многие, будучи сластолюбивы и сребролюбивы, обуздали сластолюбие посредством скупости; другие, напротив, для удовольствий не дорожать деньгами; иные, увлекаясь тщеславием, презрели и то и другое, издерживая деньги беспощадно и соблюдая целомудрие без пользы; а иные, будучи крайне тщеславны, обуздали эту страсть, совершая много постыдного или для плотских удовольствий, или для денег; еще иные, дабы удовлетворить своему гневу, решаются на бесчисленные издержки и не заботятся ни о чем, кроме того, чтобы только сделать по своему желанию»¹⁰⁷.

«Видал я, – говорит преп. Иоанн Лествичник, – что ненависть расторгала давние узы блуда, а потом памятозлобие страшным образом не позволяло уже возобновляться расторгнутой связи. Зрелище подлинно чудное! От одного демона исцеляет другой демон. Но, может быть, это бывает уже делом не демонов, а Божия смотрения»¹⁰⁸.

4) Иные страсти насильно вторгаются на место других, истребленных. «Поражено сребролюбие, – воспламеняется похоть; усмирена похоть, – возникает тщеславие; побеждено тщеславие, – раздражает нас гнев, мучит гордость, обольщает сластолюбие, терзает зависть и расторгает связи дружества безумная ревность... Столько гонений терпит дух наш! Столько бед утесняет сердце»¹⁰⁹!

«Воинская хитрость врага... многоразлична и многообразна. Когда он бывает побежден силой целомудрия, то старается уловить сребролюбием. Если и при сем нападении будет поражен, тогда вооружается наветами зависти. Когда же увидит разрушенными и эти ковы, тогда возжигает брань между друзьями. Быв отражена и друзьями, враг ополчает на человека домочадцев его. Когда же и после сего человек остается непобедим, тогда враг поселяет в него леность. Если же человек побеждает леность, то враг внушает ему памятозлобие. Но для чего исчислять все стрелы лукавого?»¹¹⁰

«При бездействии страстей возникает гордость, когда или причины, возбуждающие страсти, устранены, или демоны коварно отступают»¹¹¹. «Когда победишь какую-либо яз этих гнусных страстей, т. е, чревоугодие, или блуд, или гнев, или лихоимство, то тотчас налетает на тебя помысл тщеславный; если и его победишь, – овладевает гордостный»¹¹².

«Будем напрягать внимание свое на коварство греха, чтобы не посмеялся он над нами, как над неразумными..; потому что... когда почитаем себя отовсюду безопасными, находит себе место, где войти. Если как от льва убежим за крепкие стены, делается он псом, чтобы не остерегались мы его, по его ничтожности. Если отгоним, как пса, влетает в окно птицей. Мы боимся его, когда станет орлом; и он является воробьем. Не пускаем к себе как ворона, и он врывается пчелой. И поскольку узнаем его во всех видах, то, став и комаром, немало сделает нам вреда»¹¹³.

5) За иными страстями следуют другие, как их произведения. «Из числа запрещенных помыслов, навыков и страстей одни предшествуют, а другие последуют. Так, когда воцарится в сердце человекоугодие и тщеславие, то за ними последуют гордость, надмение, и всякая постыдная страсть; вслед за злою похотью и наклонностью к непотребству входят нечистый демон, производящей грех;... за гневом и завистью следует коварство и вред... Злое поедание, быв принято душой, производит много других помыслов, кои друг от друга рождаются и друг в друга преобразуются»¹¹⁴. Таким образом одна страсть, нашедши в тебе место, в ту же ограду вводит и другие страсти»¹¹⁵.

«Хотя восемь» (главных) «пороков различаются между собой происхождением и действиями, впрочем, первые шесть – чревоугодие, блуд, гнев, печаль и уныние соединены между собой тем, что если чрез меру предашься предыдущему, то непременно впадешь в последующий. Так от чрезмерного чревоугодия происходит блуд, от блуда сребролюбие, от сребролюбия гнев, от гнева neчаль, а от сей уныние. Посему при истреблении сих пороков всегда надобно начинать с предыдущего:... чтобы истребить уныние, нужно предварительно искоренить печаль; чтобы уничтожить печаль, предварительно надобно погасить гнев; чтобы искоренить гнев, прежде надобно попрать сребролюбие; чтобы истребить сребролюбие, прежде надобно обуздать блуд; а чтобы обуздать блуд, прежде надобно обуздать чревоугодие. Что касается до тщеславия и гордости, то и сии пороки, подобно показанным, связаны между собой тем, что если усилится из них один, то возникает другой; так напр., от чрезмерного тщеславия раздается гордость. Но от предыдущих пороков они совершенно отличны и не соединяются с ними, потому что не только не происходят от них, но совершенно противным образом происходят, ибо более усиливаются по истреблении их. Почему эти два порока нападают на нас особенным образом. В каждый из первых шести пороков мы впадаем тогда, когда предыдущий усиливается в нас; а в сии пороки впадаем после того, как нам удается восторжествовать над первыми. Но хотя все восемь пороков связаны между собой показанным образом, впрочем, в частности теснее связаны блуд с чревоугодием, гнев с сребролюбием, уныние с печалью, гордость с тщеславием»¹¹⁶.

Подлинно, страсти душевные, «худые дела, зависят одно от другого: ненависть от раздражительности, раздражительность от гордости, гордость от тщеславия, тщеславие от неверия, неверие от жестокосердия, жестокосердие от нерадения, нерадение от разленения, разленение от уныния, уныние от нетерпеливости, нетерпеливость от сластолюбия, прочие части порока также между собою связаны»¹¹⁷.

«Всем страстям предшествует самолюбие, а за всеми последует гордость. Три главнейшие помысла вожделения рожаются от страсти самолюбия, – разумей помыслы чревоугодия, тщеславия и сребролюбия, за коими следуют все страстные помыслы, только не все вместе. За помыслом чревоугодия следует помысл блуда, за помыслом тщеславия помысл гордости, прочие же за всеми тремя вообще»¹¹⁸.

«Иной отсекает страсть для большего сладострастия, и от незнающих его цели получает славу. А может быть, он и сам себя не знает и трудится бесполезно»¹¹⁹.

У отцов говорится, что в тщеславную душу снова возвращаются страсти некогда ей побежденные и изшедшие из нее»¹²⁰.

Однако же «всякая страсть, пока будет страстью, есть падение; в замене же страстей одной другою нет никакой разности падений. Кто поползнулся от скользкости удовольствий, тот пал; и кто запнулся по гордости, тот пал»¹²¹.

«Страсти телесные естественно ли, или случайно, приписываются телу? И страсти душевные, принадлежащие душе, по связи ее с телом, естественно ли, или в несобственном смысле, ей приписываются?»

О страстях телесных никто не осмелится сказать, что принимаются в несобственном смысле. А о душевных страстях. как скоро дознано, и всеми принимается, что душе естественна чистота, должно смело сказать, что страсти нимало не естественны душе; потому что болезнь позднее здравия... естественно же то, чем предварено другое;.. обо всем случайном говорится, что оно не от естества, но привзошло отвне»¹²².

«Если некогда естество души было просветлено и чисто, по причине принятия им в себя блаженного света, а подобно сему таковым же оказывается, когда возвращается в первобытный чин; то несомненно уже, что душа бывает вне своего естества, как – скоро приходит в страстное движение, как утверждают и кормители Церкви. Поэтому, страсти привзошли в душу впоследствии, и несправедливо говорить, будто бы страсти – в естестве души, хотя она и приводятся ими в движение. Итак, явно, что приводится она в движение внешним, не как своим собственным»¹²³. «Следовательно, страсти суть нечто придаточное, и в них виновна сама душа. Ибо по природе душа бесстрастна. Когда же слышишь в Писании о страстях душевных и телесных, да будет тебе известно, что говорится сие относительно к причинам страстей. А душа по природе бесстрастна. Не принимают сего держащиеся внешнего любомудрия, а подобно им и их последователи. Напротив того, мы веруем так, что Бог созданного по образу сотворил бесстрастным. Созданным же по образу разумею относительно не к телу, но к душе... Посему должно увериться, что страсти, как сказали мы выше, не в природе души»¹²⁴. «Противоестественное же состояние есть движение души в мятущихся страстями, как сказал божественный и великий Василий, что душа, когда оказывается сообразной с естеством, пребываешь горе, а когда оказывается вне своего естества, является долу на земле; когда же бывает горе оказывается бесстрастной, а когда естество низойдет от свойственного ему чина, тогда открываются в нем страсти. Итак, явствует, наконец, что страсти душевные не суть душевны по естеству. Если душа в охуждаемых телесных страстях приходит в такое же движение, как и в голоде и в жажде; то, поскольку в рассуждении сих последних не положено ей закона, не столько бывает она достойна порицания, как в прочих страстях, заслуживающих порицание... Впрочем, говорится, что в душе, и без телесного естества, естественно есть похоть и раздражительность, и это суть страсти души... Божественное Писание многое говорит и часто употребляет именования не в точном смысле. Иное свойственно телу, но сказуется о душе. И наоборот, свойственное душе сказуется о теле. И Писание не разделяет сего; но разумные понимают это... В Писании не различается строго свойственное душе и свойственное телу. Почему, если добродетель естественным образом есть здравие души, то недугом души будут уже страсти, нечто случайное, прившедшее в естество души, и выводящее ее из собственного здравия»¹²⁵. Посему страсть не есть естественная потребность, но в некотором роде все извращающая болезнь»¹²⁶. «Итак, знай, что скрывающиеся в нас страсти не свои нам, но чужды.. Посему, кто защищает постыдные страсти как естественные, а не случайно вошедшие в человека, тот пременил истину Божию во лжу свою (Рим.1:25)»¹²⁷.

«Откуда человек получил страсти?» – спрашивают преподобные Варсануфий и ученик его Иоанн. «Бог сотворил, душу, – отвечают они, – и тело бесстрастными, но чрез преслушание человек подвергся рабству страстей»¹²⁸. «Как преступивший заповедь Адам принял в себя закваску зловредных страстей, так и родившиеся от него, и весь род Адамов, по преемству стали причастниками оной закваски; а при постепенном преспеянии и возрастании... умножились в людях греховные страсти»¹²⁹.

«Каким образом Бог, – говорит св. Григорий Синайский, – сотворил душу мыслящей и разумной, не создал в ней скотского вожделения и раздражительности, но силу желания и силу любви: так и создав тело вначале, не вложил в него безумной раздражительности и вожделения; но оно получило сие после, когда чрез преслушание сделалось смертным, тленным и скотским, ибо тело, как говорят богословы, создано нетленным, каковым и восстанет, хотя, впрочем, не неспособным к тлению: так как и душа создана бессмертной. Оба же, т. е. душа и тело, растлились. В душе стали действовать страсти, а тело... уподобилось бессловесным скотам. И обоих силы, действуя заодно, составили одного, бессловесного и безумного, скота, с раздражительностью и вожделением. Такими образом, человек приложился, как говорит Писание, скотом и уподобися им» (Пс.48:13)»¹³⁰.

Подобно сему пишет и Иоанн Лествичник: «Бог не творил и не был виновником зла. Посему обманулись утверждавшие, что некоторые страсти естественны в душе, не зная того, что похвальные свойства природы превратили мы в страсти. Например, от природы в нас семя для чадородия, а мы претворили это в блуд. От природы в нас раздражение на змия; а мы обратили оное на ближнего. Есть в нас ревность для соревнования в добродетели; а мы соревнуем во зле»¹³¹. Словом сказать, страсти телесные ведут начало свое от естественных потребностей плоти, и против них нужно воздержание. А страсти душевные порождаются от потребностей душевных, и против них потребна любовь»¹³².

Таким образом, всякая страсть, служащая к пользе, дарована от Бога. И страсти телесные вложены·в тело на пользу и возрастание ему; а таковы же и страсти душевные. Но когда тело... принуждено стать вне своего благосостояния... тогда оно изнемогает и терпит вред. Когда и душа, оставив принадлежащее ей, последует телу; тогда и она терпит вред... Посему, никто да не хулит Бога, будто бы Он в естество наше вложил страсти. Если бы страсти были в душе естественно; то почему душа терпела бы от них вред?»¹³³. «Бог на пользу душе попустил, чтобы она была доступна страстям, не усмотрел же полезным поставить ее выше страстей прежде второго пакибытия. И душе быть доступной страстям – полезно для уязвления совести; пребывать же в страстях – нагло и бесстыдно»¹³⁴.

Желательная сила души, в низшей своей области, обнаруживается, главнейшими страстями – сластолюбием, корыстолюбием и славолюбием (см. § 126. 130.). «Корнем всех зол... служат: сластолюбие, славолюбие и сребролюбие... Всякое пристрастие к чему бы то ни было вещественному… в пристращающемся производит удовольствие... хотя неразумное... и вожделевательную силу души… порабощает»¹³⁵.

К сластолюбию относятся, во-первых, сладострастие, иначе любострастие, или похоть плоти, во-вторых, чревоугодие, в-третьих, наконец, пьянство.

«Демон блуда искушает всякого своим образом, – пишет преподобный Нил Подвижник, – иного вовлекает в сластолюбие беседой»¹³⁶.

«Владеющий чревом умаляет силу страстей, – говорит тот же подвижник, – а преодолеваемый желанием снедей увеличивает силу сластолюбия... Начало страстей – чревоугодие»¹³⁷.

«Видал иных сластолюбцев·, – пишет святой Василий Великий, – которые по чрезмерному любосластию, под предлогом печали, обращались к вину и пьянству... Подражая тем, которые уравнивают тяжести на весах, они столько же убавляют печали, сколько прибавляют сластолюбия»¹³⁸.

§ 1ЗЗ. Свойства любострастия или похоти.

«Скажи мне, – спрашивает св. Златоуст, – что свирепее скверной похоти, которая, подобно бешеной собаке, непрестанно бросается на нас... и требует души непрестанно бодрствующей?»¹³⁹ «И теперь знаю таких – замечает св. Василий Великий, – которые в юности поползнулись в плотские страсти, и до самой седины, по привычке к злу, пребывают в грехах. Как свиньи, валяясь в тине, непрестанно более и более облипают грязью: так и эти люди, чрез сластолюбие, с каждым днем, покрывают себя новым позором¹⁴⁰.

«Есть любовь, – говорит священномученик Зинон, – которая ведет своих поклонников не к спасению, а к погибели, и которую изображают в образе человека, потому что она временна и тленна. Так ее изображают в виде красивого .мальчика, потому что сладострастная ее резвость никогда не стареет,·– она и в стариках также жива, как в юношах; изображают нагой, потому что ее похотливая воля гнусна, отвратительна; изображают с крыльями, потому что она стремглав бросается на предметы своего вожделения; изображают ее с колчаном, набитым стрелами, и с факелом, потому что огнь преступной страсти... любит обезопашивать себя оружием; наконец, изображают ее слепой или с повязкой на глазах, потому что она, горя необузданным огнем похоти, не разбирает ни возраста, ни внешнего вида... не обращает внимания ни на препятствия, полагаемые званием, ни даже на священнейшее чувство истинного благочестия, стараясь помрачить и это чувство своим заразительным, ядовитым дыханием... Она покушалась сделать Сусанну жертвой неистовой похоти двух стариков, или смерти. Она внушила жене Пентефриевой мысль обвинить в насильствовании целомудренного, против всех ее соблазнов устоявшего, Иосифа. Она везде носится, как мятежница, как сумасбродная. Она обещает и изменяет свои обещания; дает и отнимает; она то печальна, то весела; то унижена, то горда; то предается невоздержанно, то соблюдает строгий пост; является то обвинительницей, то ответчицей. Она шутит, смеется, бледнеет, чахнет, вздыхает, скрытничает, покорствует; или искушает, раскидывает сети обмана, расточает ласки, или неистовствует. Коротко, она употребляет все средства и не упущает случаев к причинению вреда своим жертвам... При всем том, к несчастью, она слишком деятельна и могуча. Она обольстительными своими чарами каждодневно волнует весь мир: все в нем отравлено заразительными ее удовольствиями... “Все, еже в мире, похоть плотская, и похоть очима, и гордость житейская”» (1Ин.2:16)¹⁴¹.

«Любовь и похоть плотская – пишет святой Димитрий Ростовский, – никогда же утолима, ниже упокояема есть. Собери от всех стран красоты, от всего мира похоти будет ли упокоена душа? Никогда же; ибо сия сию имать красоту, иная же ину; сия сию имать лепоту, иная же ину. Аще же со всеми сими в сердце твоем любодействовати восхощеши, како имети будеши в сердце твоем тишину и покой? Никако же; днесь бо сие вожделе, и по сем ино; днесь сие возлюби, и посем омерзи; днесь спать ратуема есть, иным же иногда»¹⁴².

а) «Не только о том, кто выпил много вина, но и о том, кто питает в душе другую страсть, можно сказать, что он крепко пьян. Пьян, например, тот, кто любить чужую жену и живет с блудницами. Как выпивший много вина и обессиленный им произносит неприличные слова и видит одно вместо другого: так и объятый нечистой похотью, как бы вином каким, не произносит ни одного здравого слова, а говорит только... низкие и смеха достойные слова, и видит одно вместо другого; слеп ко всему, что пред глазами, а везде только видит ту, к которой питает страсть, и подобно помешенному и безумному, и в собраниях, и на пиршествах, во всякое время, и на всяком месте, о чем кто ни говори ему, не слышит, кажется, ничего, но о ней только и думает, о грехе только и мечтает; все подозревает, всего боится, и ничем не лучше какого-нибудь животного, пораженного стрелой»¹⁴³. «Покровенные и завязанные очеса имать похоть плотская, еже не видети ей ни себе, ни иного кого: ибо нечистый блудник, ниже своей мерзости видит, ниже страшного отмстителя, Бога, не памятствует грозного Божия суда: и едва что еще, яко же похотных «деяний беззаконие скверное, Бога от ума изгонит и в забытие приводит»¹⁴⁴. «Похоть блудная, любострастная, егда в ком превозможет,... та ослепляет человека, аще и не плотские того очи слепотворящи, обаче умные погубляющи, еже не видети ему ни Бога, ни человеков, ни себе самого. Ниже бо Бога таковый боится, ни человек стыдится, ни себе щадит»¹⁴⁵. «Егда блудник совершает грех свой, Бог нань гневается… мечь казни Божия над грешащим висит... геенна огненная ему воспламеняется... руце бесовстии уготовляются похитити его... ангелы святые... отвращаются... блудник же умом своим ничто же о таковых рассмотряет; слеп убо есть, не видяй Бога и готуемой себе гневом Божиим вечной казни. Не видит слепотствующий умом своим блудник человеков, сиесть, не стыдится их, аки бы не видяй тех, аще и весть, яко ведят вси о его беззаконии... обаче он не брежет о том, стыд свой погубивши... Не всуе древние эллины... изображаху блудную страсть подобием юноши, зовомого от них Купидона, слепа и нага, очи платом покровенные и завязанные имуща, все же тело кроме всякой одежды, изъявляюще во изображении оном юностное в похотех плотских шатание и безочивое в любодеяниях бесстудство, ниже о наготе своей, о явлении, глааголю, инем дел своих, брегущее»¹⁴⁶. Так, «не видит слепотствующий умом споим блудник... коль великих благ лишается; погубляет бо тройственная своя благая, ова внешняя... ова яже естественная телу суть, она же внутренняя.

Погубляет благая внешняя, стяжанная имения, богатства, довольства, изобилия... яко же в Притчах пишется: “иже пасет любодейцы, погубит богатства свое (Притч.29:3.). Образ сего сын “блудный… иже расточи имение свое, живый блудно” (Лк.15:13)...

Погубляет невоздержный блудник и естественная телу его благая, яже суть: здравие тела, благолепие лица, зрак очес, гласа изрядство, бодрость… крепость же и силу; вся та от несдержанной похоти в человеке ослабевают, умаляются, яко цвет увядают и погибают.

Но... и та, яже суть внутренние душевные блага, углебшему в страстях блудных умаляются. Память изнемогает, разум помрачается, свобода вольная воли работает своей страсти, не еже бо хощет, сие творит, но еже и не хощет, то содевает, владеющу в нем греховному обыкновению»¹⁴⁷.

«Скрывай себя от людей суетных, – учит св. Василий Великий; – обнаруживай же себя, всего чаще, пред Богом... Горе тебе, если оставляешь воздержность... встречаешь жену блудницу, которая, очаровав твои слух раздражительными словами, твои взоры – красотой лица, твой вкус – лакомыми яствами, как бы на уде, приведет к себе... ослабит в тебе постоянство любви к воздержанию, и таким образом, постепенно отвлекши от добродетельной жизни, развратит собой¹⁴⁸.

Если кто говорит, что от свидания и долгого сожительства с женщинами не терпит вреда, то он или не имеет в себе мужеской природы и есть что-то весьма странное;.. или, если имеет, то, будучи погружен в страсти, не чувствует сего, по подобию упившихся, или сумасшедших, которые в самых тяжких страданиях почитают себя нестраждущими»¹⁴⁹.

б) «В оке, рассеянно обращенном, есть уже блуд, о которое засвидетельствовал Господь: “Аминь, аминь глаголю вам, яко всяк, иже воззрит на жену, ко еже вожделети ея, уже любодействова с нею в сердце своем” (Мф.5:28)… Страшный у нас предатель – рассеянное око. На прочие страсти действует недавнее искусительное воспламенение; а брань возбужденная взором и в присутствии и в отсутствии видимого мучит душу, разжигая ум похотью. Представлю... нечто в пример. Слышал кто-нибудь сладкогласие музыкальных орудий и отошел прочь; потом слышит плачевный голос, и плачь подавил в нем сладкогласие музыкальных орудий. Подобно сему, вкусил кто меда, а потом вкушает чего-нибудь самого горького, и горечь подавила сладость меда, в гортани. То же и в обонянии: обонял кто что-нибудь самое приятное, а потом обоняет зловоние, и зловоние угашает приятность обоняния. Еще, коснулся кто холодной воды, а потом касается кипящей, и жар горячей воды ослабляет холод. Но брань, возбужденная рассеянным оком, и в присутствии и в отсутствии предмета разжигает ум похотью. Даже и во сне представляет предмет сердцу; потому что беседы живописуют искусительную вещь в мысли, и занимают ум, начертывая образ искусительного предмета в очах человека... “Парение похоти пременяет ум незлобав” (Прем.4:12)... А кто не противится похоти, но дает очам свободно блуждать, тот, конечно, склонился уже умом пред страстями... Если он не будет трезвиться и постоянно иметь страх Божий пред очами своими, το не замедлит растлить и тело... Демон... побежденному оком своим начинает внушать и говорить нечто подобное сему.·“Вот в намерении ты согрешил и прелюбодействовал сердцем, заповедь уже нарушил, и грех преступления заповеди вменен уже тебе. Поэтому удовлетвори теперь похоти. Ибо и сделать и вожделевать одно и то же. Насладись, по крайней мере, своим вожделением”. Но ты не верь его вымыслам. по слову апостольскому: “Не не разумеваем умышлений его” 2Кор.2:11.¹⁵⁰

Посмотри на наго юношу, который с детства воспитан в честной жизни, тщательно ходит в дом молитвенный, не нерадит по силам делать добро, помнит вечный суд, с любовью приемлет слово учения; а потом поползнулся он в блуд: как в нем за утратой целомудрия... следует совершенное низвращение! Лукавая совесть уже не ведет его в место молитвы... С сего времени ленив он к молитве; выдумывает мнимые предлоги в ответ спрашивающим. Он говорит: “Меня понуждает такой-то, не могу ждать Божественной службы”, и опять по такой-то причине (какую случилось ему выдумать) уходит из храма... и он доходит до совершенной погибели»¹⁵¹.

в) «Афродита, – говорит святитель Димитрии Ростовский, – или Венус, по-нашему прелюбодеяние... всюду начальствовати, паче же царствовати обыче; понеже вся, яже в мире, похоть плотская. Не всуе Диоген... эллинский философ блудную страсть нарече царицею царей; та бо не точию общими людьми, но и самими царями обладает; они обладают народами, а та над ними царствует. Видети то бяше и прежде еще в Дарии царе Персидстем, его же главы наложница того Апаминя, дщи Вартакова, одесную его седящи (2Ездр.4:29), диадиму царскую от главы его отъемлет, и на себя возлагает, и по ланитома царя биет; он же отворенными устнами зрит на ню. И аще она посмеется пред ним, смеется и он; аще же она разгневается, и он утешает ю, дóндеже начнет глаголати с ним. Подобне и о Аларике, Готфстем царе славном и сильном, повествует история, яко любодейцы своей Пинфии сандалия очищати не гнушашеся, рабское творя послужение жене блудной, юже безмерно любяше. О порабощения страстнаго! Иже многим народам бе страшен, в бранех непобедимый, в Риме царствуяй, странами обладаяй, раб бяше блудницы! О крайнего безумия, слепоты и бесстыдства! Тая-то царица и Иродом возоблада;.. плени бо того себе греховной сластию, и поработи, и закабалила вовсе; а он той, аки пленный раб, служаше, и вся повелеваемая ею со скоростию и усердием творяше»¹⁵².

«Похоть и безумная плотская любовь... – неудобопобедимое зло;.. потому что плененным» таковою страстию «хоть и не невозможно, однако ж трудно избавиться от этих сетей. Почему же? Потому что сей страсти содействует и помогает удовольствие: оно предавшихся страсти со всех сторон опутывает многими вервями, так что главная трудность к исправлению состоит в том, чтобы убедить душу тщательно захотеть и пожелать освобождения. Это похоже на то, как если бы человек, долженствующий избавиться от чесотки или проказы, услаждался этою болезнью, и сам себя ввергал в недуг»¹⁵³.

«Откуда происходит, что некоторые с трудом борются против страсти блудной, а другие почти самой природой удерживаются от сего порочного удовольствия, хотя часто имеют тело тучное?»

Телесная похоть происходит или от горячного сложения тела, или от излишества в пища, сне и покое, а может быть и от диавольского действия. Это три причины. Четвертая есть осуждение ближнего; пятая – высокоумие. Кто много мечтает о чистоте своей, тому Бог попускает впадать в грех, дабы посредством падения оставил гордость... Хранение чистоты зависит или от особого Божия покровительства, или от холодного телосложения; или оттого, когда непрестанным упражнением в трудах стараемся одолевать себя и когда никого не осуждаем. Если же некоторые хранят чистоту и при гордости, то o них должно знать, что диавол оставляет их в небрежении, зная, что гордость паче всех страстей достаточна к тому, чтобы подвергнуть человека вечному наказанию»¹⁵⁴.

а)«Кто наполняет чрево и обещается быть целомудренным, тот подобен утверждающему, что остановит силу огня, попаляющего солому. Как невозможно удержать стремительность огня, разливающегося по соломе; так невозможно остановить стремление к непотребству, воспламеняемое при пресыщении. Столп поддерживается основанием, и страсть блудная упокоевается пресыщением»¹⁵⁵.

6) «Преоскверненный и многообразный демон блуда, – пишет преподобный Нил Подвижник, – искушает всякого своими образом, и всякому особые причнняет беспокойства, и из юных, одних низлагает скорее, других медленнее, иных обучает растлению около двенадцатого года, иных уловляет страстью, когда достигнуть уже восемнадцати лет, а иных, переживших и тридцатый год, сверх чаяния увлекает в бездну студодеяния. Подивись же, как проклятый демон и не испытавших блудной страсти обучает делу сему. Нередко отрок в полуденный час лежит на постели, и приступит·к нему демон, как хитрый и коварный змий, в великой тишине говорит мысленно душе, как бы от мужеского или женского лица, и настойчиво побуждает к гнусной страсти, иногда же, коснувшись головы отрока, отгоняет сон, чтобы уже в бодрственном состоянии, не имея у себя другого дела, занялся нечистыми помыслами и, предавшись срамным думам, с большей легкостью обучился блуду. А если юный погружен в сон, то действует на него также сновидениями, в точности и живо представляя грех, касаясь плоти и влагая и нее пламень, а другого приводит к сему опять неприметно и неощутительно видением мужеского и женского лица, не показывая, впрочем, ничего блудного, но представляя одну приязнь и неумеренную приверженность, между тем как по намерению демона во всем этом имеется в виду не добрый, но худой конец. Иным же неотступно внушает пожелание сердца явно привести в дело; иного вовлекает в сластолюбие беседой сверстных юношей, а другого какими-нибудь видами беззакония, о которых нет надобности и говорить, исторгает из божественного целомудрия»¹⁵⁶.

в) «Если хочешь быть целомудренным, храни воздержание, и прерви вредные свидания. В какой мере приближается человек к тому, что производит соблазн, в такой мере невозможно сердцу его пребыть без смятения помыслов и без воспламенения лукавых пожелании; потому что видимое лицо и речи возбуждают его к страсти. Как губка, поднесенная к чему-нибудь влажному, раздувается и вбирает себя влагу: так и человек, нетвердый помыслом, если сближается или долго беседует с рассуждающими по-плотскому, вбирает в себя вред; посему, упившись сим, и без вина делается опьяневшим; от того самого, что наполнен вредным, не принимает уже духовного слова: занявшее его и овладевшее им неумеренное пожелание служит препятствием духовному слову, преграждая ему вход. А если кто рассмотрит сие в подробности; то найдет, что не в одной страсти сластолюбия, но и во всяком запрещенном деле бывает то же самое. Как скоро пожелание какой-либо вещи чрез чувства вкрадывается в душу, оно окружает и осаждает ее представлением сей вещи, и преграждает вход Божию слову. Как губка, если кто обмакнешь ее в уксус и, не выжав, захочет облить вином, не принимает в себя вина; потому что прежде вошедшая в нее уксусная жидкость служит препятствием наливаемым каплям вина: так и исполненные пожелания, когда вразумляют их, остаются непослушными, и если беседуют с кем о целомудрии, или занимаются, как и должно, чтением об оном, не отстают от гнусной страсти»¹⁵⁷.

«Похоть, – говорить преп. Нил Подвижник, – не имеет такой силы, когда нет у нее пищи, какую приобретает; когда есть питающее похоть... Слαстолюбие тогда возбуждается, когда правящееся видом своим раздражает желание... Лицо, правящееся своей привлекательностью, удерживает на себе внимание плотолюбивого глаза, никуда не позволяя обращать его, не давая и мысли свободы перенестись на что-либо другое, даже, если бы что готовилось подавить тебя, наслаждением препобеждает усилие принуждающего отвратить око. Но для тревожимого одними воспоминаниями освобождение удобно и устранение крайне легко»¹⁵⁸.

«Никаким словом не объясним в подробности, – говорит св. Григорий Нисский, – как враг каждого города, населенного в душе Богом, или допытывается о наших силах чрез соглядатаев, или даже между нами самими находит сделавшихся предателями наших сил. Но чтобы яснее раскрылось это понятие, скажем: таково первое приражение искушения, с чего берут начало страсти. Вот кто бывает соглядатаем наших сил! Представилось, например, глазам зрелище, которое может возобновить в нас вожделение. Сим-то враг и изведывает в тебе силы, крепки ли они, и готовы ли к отбою, или слабы и готовы сдаться. Ибо, если... силы разумения и растерялись у тебя при том, что увидел, но бесстрастно перенес ты встречу, то немедленно приводит в ужас соглядатая, как бы показав ему какую кольями вооруженную дружину воинов, разумею ополчение помыслов. Если же во время зрения чувство разнежилось от удовольствия и подобие видимого образа посредством очей вторглось внутрь сердца, то внутренний военачальник, ум, как не имеющий никакого мужества, или никакой отваги, но сластолюбивый и изнеженный, подвергается тогда нападению, и вокруг соглядатая собирается множество предателей из толпы помыслов»¹⁵⁹. «Дух блуда, у эллинов обыкновенно называемый любовью (эрос), склонных к сластолюбию и небрегущих о будущих судах и о вселенском оном судилище, явным образом, скоро и без всякого труда, вовлекает в пропасть непотребства, к заботящимся же о спасении и борющимся со зверями сладострастия приступает с какими-нибудь приманками, ухищрениями и обманами. «Сперва налагает не что-либо худое, но одну добрую привязанность и нежную, но еще не страстную, склонность, к какому-нибудь лицу, стороннему или туземному, мужского или женского пола. Потом побуждает входить в собеседования, вместе проводить время, вместе вступать в сношения, путешествовать, вместе предаваться парению мыслей, иметь общими вещи необходимые, вместе праздновать, забавляться, иметь общую трапезу, и все без блудного помысла. «Но сие-то самое и служит основанием, предлогом, началом и корнем греха. Наконец после сего, когда пройдет много времени, и худая привычка друг к другу сделается нерасторгаемой, тогда уже демон, обращая действие свое на телесные члены, внезапно возжигает плотский пламень, и, как медный котел, приводит члены а кипение и, поразив сердце разженными стрелами помыслов о недозволенном удовольствии, понуждает к совершению лукавого дела, сильно разжигает его, как вавилонскую пещь»¹⁶⁰.

г) «Рассмотрим, – говорит св. И. Златоуст, – внимательнее плотскую любовь, и узнаем, что усиливает страсть сию. Тогда увидим, от нас ли она зависит, или не от нас. Если от нас, то мы должны употребить все усилия, чтобы освободиться от нее, если же не от нас, то для чего напрасно и мучить себя? Для чего будем обвинять, а не лучше извинять тех, которые бывают пленены сей страстью? Итак, отчего же рождается любовь сия? От красоты лица, скажешь ты, то есть, когда красива и благовидна будет та, которая уязвляет тебя. Но ты несправедливо и безрассудно говоришь сие. Ибо если бы красота лица привлекала к любви: то такую-то девицу любили бы все. Если же не все любят ее: то и любовь сия зависит не от естества и не от красоты лица, а от бесстыдных глаз. Ибо когда ты, пристально смотри на нее, чрез меру удивляешься ей и разжигаешься в сердце своем: то ты уже уязвлен. “Да кто может, – ты скажешь, – при взгляде на красивую женщину не похвалить ее? Ибо не в нашей воле состоит удивляться чему-либо; а посему и любовь не от нас зависит”. Не спеши, человече. Для чего ты все смешиваешь, и обходя по распутиям, не хочешь узнать настоящего корня зла сего? Я много знаю таких, которые удивляются и хвалят, между тем не любят. „Как же возможно удивляться красоте и не любить?» Не возмущайся, я об этом и хочу теперь говорить; потерпи и послушай, как Моисей удивляется сыну Иаковлеву, говоря: „И бяше Иосиф добр образом и красен взором зело” (Быт.39:6.). Но неужели говоривший так и любил? Совсем нет. Ты скажешь, что Мопсей не видал того, кого хвалил. Но мы впадаем в сию страсть не тогда только, когда смотрим на красоту, но, случается и тогда, когда слышим о ней. Но чтобы ты более не спорил с нами, я спрошу тебя: Давид не был ли благообразен и весьма доброзрачен, особенно по красоте своих глаз. Ужели поэтому кто-нибудь был увлечен страстной любовью к нему? Некто. Следовательно, любовь не связана неразрывно с удивлением. Видно, что страсть сия происходит не просто от красоты только телесной и благовидности, а от расслабления и заблуждения души. Много было и таких, которые, обошед мимо славящихся красотой женщин, предавались безобразным. Отсюда ясно, что любовь зависит не от красоты лица. В противном случае они избрали бы красивых, а не безобразных. Итак, где же причина сей страсти? Если не от красоты лица сия любовь, то откуда же она происходит, и где искать ее источник? От злого духа? Точно, она и от него зависит. Но мы не того доискиваемся. Посмотри лучше, не виновны ли и мы? Действительно, она не есть только навет диавола, но вместе с ним мы и сами еще первые виновника оной. Ибо сия страсть ни от чего так легко не рождается, как от привычки, от услужливых слов, от праздности, лености и оттого, что у нас нет никакого дела. А привычка великую, очень великую, имеет силу, даже обращается в необходимость природы. Но если привычка рождает ее: то очевидно, что она же и погасить ее может. Многие увлеченные сей любовью, освобождались от нее тем, что не видели более любимых ими лиц. Сначала это покажется жестоко и очень неприятно; но со временем сделается приятным, а наконец, если только захочешь, и без труда освободишься от сей болезни. „А это отчего, – ты скажешь, – что я, и без привычки еще, пленяюсь при первом взгляде?” И это также происходит или от праздности телесной, или от пищи, или от беспечности о своих обязанностях, или оттого, что человек вовсе не занимается даже необходимыми для него делами. Такой человек, повсюду блуждая, как бы кто заблудившийся в пути, легко увлекается всяким злом; и его душу, как душу рассеянного юноши, всякий, кто хочет, увлекает в рабство. Поскольку существенное свойство души – непрестанно быть в действии: то если ты прекратишь ее деятельность в добром, – она, как не могущая оставаться в бездействии, по необходимости устремляется к другому роду действий. Как незасеянная и ненасажденная земля и сама собой производит траву: так и душа, не упражняемая в добрых делах, а по природе своей непрестанно стремящаяся к деятельности, по необходимости предается злым делам. И как глаза, не могущие не смотреть, необходимо смотрят на худое, когда не имеют пред собой хорошего: так и помысл не занимаемый предметами полезными и необходимыми, по нужде останавливается на бесполезных и вредных. А что непрестанное упражнение и бодрствование могут отогнать первое нападение страсти, это известно из многих примеров».

Примечание. «Итак, если ты при взгляде на благовидную женщину почувствуешь страсть к ней, то более не смотри на нее, – и освободишься от страсти. “Да я не могу, – ты скажешь, – не смотреть на нее, будучи влеком страстью”. – Займись другими полезными предметами, занимающими душу: читай книги, заботься о своих нуждах... защищай обижаемых, молись, размышляй о будущем веке, – к сим предметам устремляй душу твою. Поступая таким образом, ты освободишься не только от новой еще раны, но легко можешь излечить отвердевшую и застаревшуюся....Но если мы всегда обращаемая и беседуем с теми, которые поражают нас стрелами этой страсти, и даже в отсутствии говорим о них сами, и слушаем рассказы других: то не сами ли мы питаем болезнь свою? Как же ты хочешь погасить огонь, каждый день раздувая пламень? Все, что мы сказали доселе о привычке, сим пусть воспользуются юноши. Что же касается до мужей и тех, которые умеют размышлять, то для них более всего в этом случае нужен страх Божий, память о геенне и желание небесного царствия. Ибо все это имеют особенную силу для них, чтобы погасить пламень преступной любви. Кроме сего представляй себе и то, что видимое тобой есть не более, как влага, кровь и гной согнившей пиши. “А светлый цвет лица?” – скажешь ты? Правда. Но нет ничего светлее цветов земных; а и они увядают и согнивают. Посему и здесь смотри не на цвет, но далее проникай мыслию; и оставив без внимания красоту кожи; размышляй о том, что под кожею кроется... “А нежный и резвый глаз, красиво расположенная бровь, черные ресницы, кроткая зеница ока, веселый взгляд?” Но знай опять, что и сие все не иное что, как нервы, жилы, перепонки и артерии... Вместо сего устремляй лучше мысль твою к истинной красоте... душевной... Красота души такого свойства, что и в старости имеет многих любителей, потому что никогда не увядает и всегда цветет»¹⁶¹.

И в другом месте св. И. Златоуст говорит: «Когда возбуждается похоть, то пещь не разгорится, если ты не подложишь огня, если не дашь ему пищи; а эта пещь не разгорится, если ты не станешь засматриваться на благообразные лица, если не станешь гоняться за другими красотами, если не станешь ходить на зрелища нечестия. Если ты не будешь утучнять плоти пресыщением, если не будешь потоплять ума в вине; то не поднимется этот пламень, не разгорится эта пещь, не рассвирепеет этот зверь, не погибнет от него, как· от буйных ветров, чистота души. Итак, скажешь, этого достаточно для избежания пламени греха? Нет, одного этого не достаточно, а нужно присовокуплять и нечто другое: непрестанные молитвы, общение со святыми, сообразный пост, постоянное воздержание, надлежащие занятия, и прежде всего другого страх Божий, памятование о будущем суде, невыносимых наказаниях и обетованных благах. Соблюдая все это, ты можешь обуздать рассвирепевшую похоть и остановить волнующееся море»¹⁶².

Пища огню – дрова, а пища чреву – снеди. От множества дров возгорается великий пламень, а множество снедей питает похоть. Пламень ослабевает с оскудением горючего вещества, а скудость снедей приводит в бессилие похоть»¹⁶³. Чревоугодию паче всего сродственно сладострастное движение...

«Если ослабеет сия страсть, то ослабевает от оскудевия... чрева; и если усиливается и приходит в движение, то оттуда подается ей сила»¹⁶⁴.

«Чревоугодием (гастримаргия)», по изъяснению св. Исидора Пелусиота, «называется излишество. Но и неистовая заботливость о чреве есть также чревоугодие; потому что маргос значит неистовый»¹⁶⁵.

Относящееся к сластолюбию (§ 132.), чревоугодие разделяется на три вида; одни хотят принимать пищу ранее определенного часа; другие пресыщаются всякой пищей; а третьи хотят лакомой пищи»¹⁶⁶.

Объедение есть притворство чрева, которое, насытившись, называет себя голодным и, быв удовольствовано до невмещения, вопиет: алчу. Объедение есть изобретатель столовых припрв, источник вкусных и сладких брашен. Пресечешь одну его струю, произникает другая; уничтожишь эту, оно найдет третью, чтоб тебя беспокоить. Объедение есть обольстительная жадность очей, которая, вкушая мало, думает все поглотить. Радуется жид о субботе и торжестве своем, и инок чревоугодливый – о субботе и воскресении. Он прежде времени считает, сколько дней до пасхи, и задолго приготовляет себе яства. Раб чрева помышляет, каким столом праздновать праздник... Чревоугодник весьма рад, когда придет к нему гость, чтоб иметь больший случай к объедению»¹⁶⁷ Св. Исаак Сирин говорит, что «тот волк пожирающий мертвечину, кто вступает в дружбу ради собственного своего чрева»¹⁶⁸.

Впрочем, когда душа наша желает различных снедей, то она желает свойственного своей природе; следов., для уничтожения хитрых ее прихотей, мы должны употреблять разумную осторожность... Если можно, давай чреву своему пищу достаточную и для желудка удобоваримую, чтоб чрез насыщение оного отвратить его ненасытимую прихоть»¹⁶⁹.

а) «Для чего, оставив соразмерное и благородное употребление даров Божиих, стараешься с неистовством о лакомых яствах и суетных поварских ухищрениях, которык не к напитанию служат, но приводят в страстное неистовство?¹⁷⁰». «Ты властен есть; сохраняй же свою власть и смотри, чтобы не сделаться рабом этого пожелания. Кто надлежащими образом пользуется им, тот властен над ним; а кто предается ему неумеренно, тот не имеет власти, но становится рабом неумеренности... Если ты невоздержен, то не ты имеешь власть над чревом, а она имеет над торбою власть... Чревоугодие – это жестокая и дикая страсть; она порабощает и унижает человека»¹⁷¹.

Пресыщение не менее, чем голод, а еще гораздо сильнее, разрушает тела и подвергает их болезням. Дай мне, кого хочешь, – говорить св. И. Златоуст, – я скорее расторгну его пресыщением, чем голодом: потому что последний действительно сноснее первого. Голод можно перенести дней двадцать, а пресыщения не перенесть и два дня. Непрестанно борясь с голодом, люди в полях пользуются здоровьем и не нуждаются во врачах; а этого, разумею пресыщения, не могут выдержать и те, которые то и дело призывают врачей, – или, лучше сказать, тиранство его часто препобеждает помощь их»¹⁷².

б) Иногда «страсть чревоугодия... обыкновенно обнаруживает свою силу не в множестве яств, но в пожелании и в малом вкушении... Как вода, разделяемая на многие протоки, делает, что зеленеют все места, лежащие около протоков: так и страсть чревоугодия, если разлилась в твоем сердце, напоив все твои чувства и насадив в тебе лес пороков, обратит душу твою в жилище зверей. Видел я, – говорит так св. Василий Великий, – что многие одержимые страстями исцелялись, но не видал между ними ни одною... чревоугодника... Все такие люди... лжецы, люди много клянущиеся, клятвопреступные, любящие прекословить, мстить, кричать... скупые, роскошные в пище... любопытные»¹⁷³.

в) «Душа, – свидетельствует св. И. Златоуст, – преданная сластолюбию,... становится изнеженной, вялой, робкой, несвободной, боязливой, исполненной лютости, неведения, ласкательства, ярости, лености, – полной всех пороков, и чуждой противоположных им добродетелей»¹⁷⁴.

«Матерь сластолюбия – чревоугодие; ибо оно порождает сластолюбие, а может быть, и многие другие страсти; от него, как от корня отпрыски, изникают прочие страсти... потому что сребролюбие, гнев, печаль суть порождения и отростки чревоугодия. Чревоугоднику прежде всего нужны деньги на удовлетворение пламенеющего всегда вожделения... а на препятствующих приобретению денег необходимо возбуждаться гневу; по необходимости также следует печаль, когда гнев по бессилию не перешел в дело»¹⁷⁵.

г) «Что бывает следствием… если начато нами дело свиней? – спрашивает снятой Исаак Сирин. – Что же это за дело? Не то ли, чтобы дозволять чреву не знать границ, непрестанно наполнять его, и не иметь указанного времени на удовлетворение телесных потребностей, какое свойственно наблюдать существам разумным. И что же наконец выходит из этого? Отсюда тягость в голове, великое отягощение в теле и расслабление в мышцах; а от сего необходимость не совершать Божию службу; потому что приходят леность творить на ней земные поклоны, нерадение о полонах обычных, омрачение и холодность мысли, ум одебелевший и неспособный к рассудительности от смятения и великого омрачения помыслов, густой и непроницаемый туман, распростертый в целой душе, сильное уныние при всяком Божием деле, а также и при чтении, потому что человек не способен вкушать сладость словес Божиих; великая леность к отправлению необходимых дел, ум неудержимый, скитающийся всюду по земле;.. по ночам нечистые мечтания... нелепых изображений, исполненных похотения, которое проникает в душу и в самой душе нечисто исполняет свои хотения... так что человек отрекается по этому от целомудрия... И бывает у него обольстительные помыслы, которые... раздражают а щекотят ум»¹⁷⁶. «Нет ничего хуже, ничего постыднее чревоугодия. Оно ум делает, тупыми; оно душу делает плотской; оно ослепляет и не позволяет видеть. Вот смотри, – это случилось и с иудеями. Так как, бывь преданы чревоугодию, они всецело были заняты предметами житейскими и не думали ни о чем духовном: то хотя Христос возбуждает их множеством слов, исполненных то строгости, то снисходительности, но и при сем этом они не встают, а по-прежнему лежат долу. Посмотри, Он сказал им: “Ищете Мене, не яко видесте знамение, но яко яли есте хлебы и насытистеся.” Ин.6»¹⁷⁷.

«Весьма сладостна воля постника, и встреча с ним веселит сердца рассудительных; а на чревоугодника от обращения с ним нападает страх, и он употребляет все меры не есть с постником»¹⁷⁸.

«Некто, – пишет св. Исаак Сирин, – рассказывал мне из собственного своего опыта: “В которые дни имею я беседу с кем-нибудь, в те дни съедаю по три, или по четыре сухаря на день; и если стану принуждать себя к молитве, то ум мой не имеет дерзновения к Богу, и не могу устремить к Нему мысли. Когда же разлучусь с собеседниками на безмолвие, в первый день принуждаю себя съесть полтора сухаря, во второй – один, а как скоро утвердится ум мой в безмолвии, усиливаюсь съесть один целый сухарь, и не могу; ум же мой непрестанно с дерзновением беседует с Богом, хотя и не понуждаю его к тому, и светозарность Божества, не оскудевая, осиявает меня, и влечет меня видеть красоту божественного света и увеселяться ею. Если же во время безмолвия приключится кому прийти и говорить со мною хотя один час, невозможно мне тогда не прибавить пищи, не оставить чего из правила, не расслабеть умом к созерцанию оного света”».

«Видал я иных сластолюбцев, – говорит св. Василий Великим, которые, по чрезмерному любострастию, под предлогом печали, обращались к вину и пьянству... Но... винолюбцы и пьяницы не печаль утоляют, но обменивают одно зло на другое... одни душевные болезни меняют на другие... Впрочем, думаю, что вино должно подавать помощь природе, но не позволительно до того напиваться вином, чтобы оно производило помрачению рассудка; потому что скорбь не вытекает вместе с вином, а между тем в душе является новое зло – пьянство. Если же рассудок есть врач печали, то крайним злом будет пьянство, препятствующее врачеванию души»¹⁷⁹.

«Неумеренное употребление вина назову пьянством; непристойное состояние упившегося есть опьянение; а похмелье – неприятное следствие вчерашнего упоения»¹⁸⁰.

«Вино, принятое вовремя и в меру, делает нас кроткими, служит людям залогом верности и дружбы, бывает причиной, веселья, противоядием плачу, средством к истребление лености. Для больных оно простое пособие и врачующее от разных немощей, для здоровых – подкрепление и средство к соблюдению здоровья. Если же кто не уважает правил: “Ничего слишком, и всего лучше мера”, продается излишеству в вине; то оно отмстит ему за оскорбление, разломит и голову, и виски, отнимет у человека силу, расслабит все тело, свяжет руки и ноги (о другом чем более неприличном нехорошо и сказать), и врагам в друзьям предаст на посмеяние»¹⁸¹. Так, «вино, если пьешь вовремя и в меру, как почтенное тобой, делается причиной веселья; а если упьешься им, мстит за оскорбление, и подвергает наказанию оскорбивших, готовит им осмеяние, стыд, поругание и раны»¹⁸².

«Кто не знает всего того, что вино, когда оно неумеренностью преступает потребность, бывает пищей к воспалению непотребства и к доставлению удовольствий, растлением юности, безобразием старости, бесчестием для жен, составом приводящим в неистовство, напутием к бесчинству, отравой души, омертвением разума, отчуждением от добродетели. Отсюда без всякого повода смех, без всякой причинны плачь, произвольно льющиеся слезы, ничем не оправдываемое хвастовство, бесстыдство во лжи, пожелание неосуществимого, надежда на несбыточное, надменная угроза, неразумный страх, бесчувственность к действительно страшному, неосновательное подозрение, нерассудительное человеколюбие, обещание невозможного; не будем уже говорить о прочем, о неприличной дремоте, о расслабляющей боли в голове, о неприличиях от неумеренного пресыщенная, о расслаблении членов, о согбении шеи, не держащейся уже на плечах, когда винная влага расслабит связи ее составов»¹⁸³.

«Упившиеся составляют и пьянственные врачества, не для того ухищряясь, чтоб не потерпеть зла от вина, но для того, чтоб непрестанно быть в упоении. Для них короток день; и ночи, даже зимней, им мало на питье. Нет и конца сему злу; вино само себя ведет к большему, но не удовлетворяет потребности, но делает неизбежной потребность другого питья, воспламеняя упившихся и непрестанно возбуждая к большей жажде.

Но когда думают, что у них желание пить неутолимо, когда испытывают противное тому, чего желали. Ибо от непрестанного наслаждения увядают чувства. Как чрезмерный блеск омрачает зрение, и как оглушенные сильным шумом непомерностью поражения бывают доведены до того, что вовсе не слышат: и упивающиеся от чрезмерного сластолюбия, сами того не примечая, теряют ощущение удовольствия. Вино для них невкусно и водяно, хотя и ничем не разведено; вино молодое на вкус представляется тепловатым, хотя оно весьма прохладно; да и самый снег не может утушить пламени, возженного внутри их излишеством вина»¹⁸⁴.

Пьянству особенно… свойственно то, что человек, поступая бесчинно, нисколько не чувствует этого: так как и несчастие сумасшествия заключается особенно в том, что больные не знают даже и того, что они больны»¹⁸⁵.

«Я порицаю... пьянство» – говорит св. Кесарий, – наипаче и праздничные дни;... охуждаю те пиршества, в которых проводят целые дни и целые ночи. Тот не знает меры, кто пьет без жажды, кто пьет без нужды; и что всего хуже, что всего постыднее для тех христиан, которые на это пьянство тратят большие издержки, которые расточают на это свое имение. Но кто может начислить все худые следствия сего порока? Кто равнодушно может взирать на то собрание, где все исполнено бывает пьянства? Ибо где преизбыточествует вино, там каких не совершается непотребств? Посмотрите на преданного пьянству, и вы уверитесь в истине сказанного мной; посмотрите, как он от безмерного опьянения лишается чувств, теряет рассудок, теряет стыд и совесть, как иногда лишается самой жизни»¹⁸⁶. Как у баснословной сциллы и гидры, так и у пьянства, много голов; здесь вырастает у него блуд, там гнев; здесь тупость ума и сердца, а там безумная любовь»¹⁸⁷.

«Пьянство, – этот добровольно накликаемый бес, чрез сластолюбие вторгающийся в душу... делает мужественного робким, целомудренного похотливым, не знает правды, отнимаете благоразумие...

а) Чем отличен от бессловесных ты, человек? Не даром ли разула, который получив от своего Творца, стал ты начальником и господином всей твари? Поэтому, лишивший себя смысла по причине упоения “приложися скотом несмысленным и уподобися им” (Пс.48:13.). А я сказал бы лучше, что упившийся несмысленнее и скотов: потому что все четвероногие и звери в определенные сроки имеют стремление к совокуплению; но у кого душа связна упоением и тело наполнено неестественным жаром, те во всякое время, во всякий час стремятся к нечистыми и срамным объятиям и наслаждениям.

б) И не это одно производит в них неразумие, но и превратность чувств показывает, что опьяневший хуже всякого скота. Ибо какое бессловесное так недостаточно видит и так недостаточно слышит, как упившийся? Самых близких не узнают упившиеся, а к чужим нередко бегут, как к знакомым. Часто прыгают чрез тень, как чрез ручей или ров. А слух у них наполнен звуками и шумом, как среди волнующегося моря. Им представляется, что земля поднимается вверх и горы идут кругом.

в) Они иногда смеются неумолчно, а иногда беспокоятся и плачут безутешно; то дерзки и неустрашимы, то боязливы и робки.

г) У них сон тяжелый, почти непробудный, удушающий, близкий к действительной смерти; а бодрствование бесчувственнее самого сна; потому что жизнь их есть сновидение. У кого нет одежды, кому нечего есть завтрашней день, те в упоении царствуют, предводительствуют войсками, строят города, делят деньги. Такими мечтаниями, таким обольщением наполняет сердца кипящее в них вино.

д) Другие бывают приведены в противоположные сим страсти; впадают в отчаяние, делаются унылы, беспокойны, боятся великого шума, слезливы, от всего приходят в ужас. Одно и то же вино, по различным сложениям тела, производит в душах различные страсти. У кого, приводя в волнение кровь, расцветет на поверхности тела, тех делает светлыми, приятными и радостными; у кого своей тяжестью подавит сложение, сжимая и сгущая их кровь, тех приводить в противоположное расположение...

е) Нужно ли еще говорить о множестве других страстей, – о своенравии, о раздражительности, о склонности на все жаловаться, о переменчивости души, о криках и смятениях, об удобоприемлемости всякого обмана, неспособности удержаться от гнева.

ж) Невоздержность в удовольствиях из вина льется, как из источника, и вместе с упояющим питьем вторгается недуг похотливости, от которого наглость напившихся превосходит всякое неистовое стремление скотов к другому полу...

Нелегко изобразить и словом, сколько зол происходить от пьянства. Вредоносность заразы действует на людей не в мгновение времени, но по мере того, как воздух вносит постепенно в тело происшедшую в нем порчу; но вред от вина вторгается вдруг.

з) Ибо таким образом, погубив душу свою, и как бы испестривши себя всякой нечистотой, упивающиеся расстраивают и самое телесное сложение. Они не только чахнут и тают от излишества удовольствий, которые разжигают к похотливости, но и при самой тучности тело у них наполнено влаг и мокрот и лишено жизненной силы. Глаза у них синие, поверхность тела бледная, дыхание трудное, язык нетвердый, произношение неявственное, ноги слабые, как у детей, отделение излишеств производится само собой, вытекая как из мертвого.

Они жалки среди своих наслаждений, и еще более жалки, нежели обуреваемые среди моря, когда волны, догоняя одна другую и заливая их собой, не дают им выбиться из волнения. Так и у этих людей погрязают души, затопляемые вином. Поэтому, как корабли, застигнутые бурей, когда начинают заливаться водой, по необходимости облегчают, сбрасывая с них груз: так и для упившихся необходимо облегчение от обременяющего их. Но изрыгая и изблевывая, едва освобождаются от бремени, и в той мере более жалки несчастных пловцов, что пловцы слагают вину на ветры и море, на внешние бедствия, а упившиеся произвольно навлекают на себя бурю опьянения»¹⁸⁸.

«Буди пьянство от нас нареченно виноградом, – учит святитель Димитрий Ростовский, – но не благоплодовитым, разве тем, о нем же Моисей пророк... пишет: “от виноградов Содомских виноград их и лоза их от Гоморры: грозд их гроздь желчи, грозд горести их: ярость змиев вино их, и ярость аспидов неисцельна” (Втор.32:32, 33.). Поистине бо пьянство содомо-гоморрский есть виноград, не иные грозди, токмо грозди в желчи, горести, зминна и аспидна яда и ярости исполненный родящий.

Первый убо грозд пиянственного... винограда есть помрачение ума, разума изменение, памяти погубление; от желудка бо вином исполненного пара и сила пянственная восходящи в главу, потемняет мозг и смущает ум. Чесо ради мнози бывают, иже в пьянстве своем не памятствуют о себе, ни ведают, что деют, что глаголют, яко безумнии; и аще что и зло приключится им, аще бесчестие, аще раны, они наутрие не помнят»¹⁸⁹. «Как сплошная густая туча, – изъясняет св. И. Златоуст, – не дает воссиять лучам солнца, так и пары, которые источают вино и пресыщение, подобно некоему утесу, ударяя в мозг и образуя там густой туман, не позволяют рассудку получить больше простора и погружают пьяного в великий мрак¹⁹⁰.

«Другий грозд, – продолжает святитель Димитрий, – есть бесстудство; пьяный бо никого же стыдится, но погубив стыд, произносит словеса скверные, хульные, бесстудные, нелепые, скаредные, слуху целомудренному невместная, и бывают уста его яко некая пустая хлевина, смрадного гноя исполненная, а язык, яко лопата, гной измещущая»...

Третий пьянственного винограда грозд есть не соблюдение тайны; яже бо трезвенный свои, или иного кого вверенные себе кая таинства глубоко в сердце своем, крыет, погребши тая молчанием, то пьяный в явление всем произносит. Еще же и яже древле бяху содеянная, и яже забвением умеренна, и та воспоминает... Таковый подобен делве, нового пития полной, в ней же шумящу питию и преизливающуся, дрождие не удерживается в дне, но наверх восходит, и вон из делвы нуждею, силою внутренней теплоты гонимо, точится: сице пияну сушу человеку, сила в нем пиянственные тайны сердечные возмущает и вон изгонит, да усты, аки дрождие от дна делвина, исходят... И пища и тайны в пьяном на блевание устрояются».

Четвертый грозд пьянственного содомо-гоморского винограда есть раздежение похоти на плотское смешение; чесо ради увещевает апостол: “Не упивайтеся вином, в нем же есть блуд” (Еф.5:18.)...

Пятый грозд, яда змиина и аспидна исполненный, есть ярость, гнев, вражда, свары, брань и кровопролития... Того ради поносит Приточник: “Кому лютее? Кому молва? Кому судове? Кому туга? Кому сокрушение вотще? Кому сини очи? Не пребывающим ли в вине? И не назирающим ли, где когда пирове бывают?“ (Притч.23:29, 30.)».

Впрочем, св. Исидор Пелусиот полагает, что вино не новое что-либо производит в человеке, но что в нем было скрытно, то выводить наружу. В одном письме к некоему Марку он пишет: «Почему вино, говоришь ты, не всякого, кто пьет его, приводить в одинаковое расположена духа, но одних делает благодушными, а других раздражительными, одних дружелюбными, а других задорными, одних кроткими, а других зверскими? Итак, поскольку заставляешь меня коснуться естествословия, думаю, что бывает это, а именно: увеличиваются или уменьшаются от вина причины таковых припадков по свойству или телосложения, или душевных движений, для многих сокрытых. Поскольку вино имеет влияние на одни влаги, то некоторым образом входит в соединение с правами употребляющих оное: какого нрава выпивший, такие свойства и обнаруживает в нем, не вновь их производя, но из сокрытых делая явными; ибо, разоблачая нрав выказываемый притворно, дает видеть сокровенный внутри, почему и вошло в пословицу у многих говорить: “Правда в вине”. И тех, которые думали величаться мнимой степенностью, вино нередко делало откровенными на тайны, и заставляло говорить о том, чему лучше бы оставаться невысказанным, а тех, которые из ненависти к злонравию часто приводили себя в гнев, обличало, что они ласковы и кротки, уничтожив, с одних мысль о степенности, а в других причину к гневу; потому что не новое что-либо производит вино в человеке, но, что в нем было скрытно, то выводит наружу»¹⁹¹.

«Шестой желчный грозд пьянственного винограда, – продолжает святитель Димитрий, – есть повреждение здравия, изнеможение телесных сил, дрожание рук, главы болезнь, очес изменение, желудка бедствование, стонание, недугование, преждевременная старость, умаление лет жизни и безгодная кончина»¹⁹².

Св. Иоанн Златоуст говорит: «Не только в тот день, когда ты пьян, страдаешь от пьянства, но и после оного дня. Подобно как и по прошествии горячки, остаются еще следы пагубного влияния оной; так и у тебя и по прошествии хмеля и в душе, и в теле свирепствует буря. Бедное тело лежит расслаблено, как корабль, разбитый бурей, а того беднее душа; ибо и в расслабленном теле воздымает бурю и возжигает похоть. Когда же по видимому приходит в здравый смысл, тогда-то особенно безумствует, воображая вино, бутылки, стаканы, чаши. Как по укрощении волнения во время бури остаются следы разрушительного действия ее, так в здесь. Как там товары, так здесь почти все доброе выбрасывается. Целомудрие ли стяжал кто-либо, стыдливость ли, кротость ли, смирение ли? Все сие пьянство повергает в море нечестия... И не это только зло рождается от пьянства, но и после пьяницы подвергаются другой жесточайшей казни; безумному унынию, неистовству, расслаблению, насмешкам, поношениям»¹⁹³. Так, «пьянство и само по себе может служить вместо всякого наказания, наполняя душу смятением, погружая ум во мрак, делая его пленником, подвергая людей бесчисленным болезням внутренним и внешним»¹⁹⁴.

«Седьмой грозд» пьянственного винограда, по исчислению св. Димитрия Ростовского, есть «истощание именний, богатств погубление, корыстем тщета... О коль мнозии пьянства ради от великого богатства в последнюю нищету приидоша!..

Восьмый грозд несладкий тщета спасения... Есть повесть во Отечнике о некоем египетском пустынножителе, ему же обеща бес никиим же более искушеньми стужити, токмо да от триех грехов един который грех сотворит единою. Три же грехи предлагаше сия: убийство, блуд и пьянство... Пустынник же той помысляше о себе сице: человека убити страх, есть бо то зло велие... Блуд сотворити стыд и хранимую дотоле чистоту тела осквернити жаль и гнусно есть осквернитися... Упитися же единою не мнится быти велий грех, скоро бо человек сном истрезвится. Иду убо упиюся, да прочее бес мне не стужает... Иде во град... вниде в корчемницу, и пить, и упися и... прилучися ему беседовати с некоею женою безстыдною... и прельщен быв... Прииде муж жены оныя и... нача бити его, той же… начат битися с тем мужем и, одолев его, уби. Итак, пустынник соверши вси три греха... начен от пьянства... Сице пьянство на вся грехи дерзает и тщету спасения творит, погубляя добродетели...

Девятый желчный грозд – гнев Божий: пиянствуяй бо, преступая заповеди Божия, подвяжет на гнев Бога грехами своими»¹⁹⁵...

Св. Василий Великий в толковании на пророка Исаию, пишет: «Молодые гуслисты, на беду встретившиеся опьяневшим глазам, играющие на свирелях и цевницах (Ис.5:12), торгующие своею красотою, лики поющих, и согласное пение людей порочных, погружая тело в негу и расстраивая души, общим благозвучием возбуждают опьяневших ко «всякой срамной и беззаконной забаве. И что же выходнт из этого? То, что “На дела Господня не взирают и дел руку Его не помышляют” (Ис.5:12.)·.. Что значит сказанное? То, что пьянство есть начало безбожия, как омрачение разума, которым... познается Бог»¹⁹⁶.

Наконец, «десятый прегорчайший грозд пьянственного винограда есть известная души пагуба. «Иные бо грешники, аще приближатся к часу смерти своея, каятися могут и жалети о гресех, трезвен имущи разум: пьяный же, умираяй, како покаятися может, не памятствуя о себе, ниже зная нашедшия нань кончины нечаянныя?»¹⁹⁷.

«Не вино зло, как говорят, а пьянство: так точно не богатство зло, а любостяжание и сребролюбие»¹⁹⁸. «Как для упивающихся прибавление вина служит побуждением к тому, чтоб пить: так... разбогатевшие, приобретя много, желают еще большего постоянным приращением богатства питая свою болезнь»¹⁹⁹.

«Не думай – говорит св. Исаак Сирин, – что любостяжание состоит только в приобретении золота и серебра, но во всем, к чему провязывается твоя воля»²⁰⁰.

«Многие, – повествует препод. Иоанн Кассиан, – со всем усердием отрекшись от мира, охотно оставляли множество житейских вещей, большие стяжания и сокровища мирские и вступала в монастыри; но потом здесь так пристращались к немногим и малозначительным вещам, без которых, нельзя уже обойтись, что забота о них гораздо превышала их прежнюю страсть к богатству мира... Не имея возможности питать любостяжание и скупость вещами драгоценными, они удерживают их около вещей маловажных, и таким образом, очевидно, не отсекают страсти, а как бы переносят только в другое место. Связываясь заботой о корзинке, мешечке, книге, рогожке и других подобных вещах, как они ни маловажны, они такой же облагаемы бывают страстью, какой и прежде. Хранять их и защищают с таким рачением, что не стыдятся ради их гневаться на брата и, что еще хуже, заводить·споры. Как будто вся сила о различии металлов, а не в самой страсти... И какое различие в том, обладается ли кто страстью к стяжаниям обширным и величественным, или к чему-нибудь неважному; кроме разве того, что тем большего достоин осуждения, чем кто, презрев большее прилепляется к меньшему»²⁰¹?

а) «Любовь к богатству – страсть неестественная. Естественные пожелания вложены в нас с самого начала; а о золоте и серебре долгое время даже не было известно, существуют ли они... Из пожеланий одни необходимы, другие естественны, а иные ни то, ни другое… Желание богатства ни естественно, ни необходимо, а излишне»²⁰².

«Если хотите, – говорит св. И. Златоуст, – я скажу откуда возникло это зло. Каждый соревнуя жившим прежде него, увеличивал эту болезнь, и предшественник возбуждал страсть к приобретению в своем преемнике... Люди, как скоро видят светлые домы, множество полей, толпы слуг, серебряные сосуды, большое собрание одежд, – всячески стараются иметь еще больше, так что первые бывают причиной этого зла для вторых, а эти для последующих»²⁰³.

«Итак, скажешь, страсть к богатству слабее, нежели страсть к телесному наслаждению? Это всеми известно и открывается из многого: и во первых, страсть к телесному наслаждению... обуздывается с великим трудом, потому что она внедрена в нас от природы; во-вторых, древние о страсти κ богатству немного рассуждали, а о страсти к женщинам много, для сохранения целомудрия. Живущего законным образом с женой даже до старости никто не станет осуждать; а корыстолюбивого осуждают все; и даже из внешних (языческих) философов многие презирали богатство, а женщин – никогда. Так эта страсть сильнее той»²⁰⁴. «Кого из «великих людей одержала похоть сребролюбия? Никого, а только людей низких и отверженных, – Гиезаия, Ахаава, Иуду и священников иудейских. А похоть плотская победила и великого пророка Давида. «Но говорю сие не с тем, – замечает Златоуст, – чтобы извинять плененных плотской похотью; напротив, чтобы еще более побудить их к бдительности... После Давида, и сыном его еще более овладела та же страсть... Отец его восстал, опять одержал победу, и снова получал венец; а в Соломоне не видам сего... Как же, спросишь, сказано о богатых: “яко неудобь в царствие Божие внидут” (Мк.10:23)? Сами словами Иисус Христос... указывает на их беспечность, не на преобладающую силу сребролюбия, но на чрезмерное раболепство богатству...·Похоть плотская для чадорождения...; но страсть сребролюбия... не врождена. И если ею пленен будешь, тем бесславнее сия для тебя»²⁰⁵.

б) «Сребролюбец есть страж своего имения, а не владелец; раб а не господин. Для него легче отдать кому-либо часть своего тела, нежели уделить сколько-нибудь из закопанного золота. Он с такой же заботливостью хранит свое сокровище, как будто ему строго запретил кто даже дотрагиваться до этого клада, и бережет свое, как чужое»²⁰⁶.

в) «Ростовщик проводит время в праздности и ненасытной алчности; ему неизвестны – ни труд земледелия, на заботы о торговле. Он сидит на одном месте, питая домашних зверей; хочет, чтобы и незасеянная, и необработанная земля произращала ему плод. Вместо плуга у него перо, вместо поля – бумага, вместо семян –чернила, вместо дождя – плодотворное время, неприметно возвращающее стяжания его. Серп у него – взыскание долга, а гумно – тот дом, в котором он вымогает последнее имущество у несчастных, как зерна из снопов. Он смотрит на все, как на свою собственность; желает, чтобы люди подвергались нуждам и бедствиям, только бы в крайности прибегали к нему... Сборщиков и поверенных своих следит так же, как коршуны следят воинские ряды и сражения. Он всюду носит свой кошелек, и показывает беднякам, как приманку, дабы они, нудимые бедностью, бросились к нему и, схватив приманку, попали на уду корыстолюбца... Все раздает нуждающимся, но не из человеколюбия, а из сребролюбия»²⁰⁷.

«Всякая почти другая страсть имеет свою степень зрелости, знает и упадок сил, известно ей и пресыщение, сама собой приходит к концу; но страшная любовь к многостяжательности, будучи не врожденной, но привнесенной откуда-то совне, не знает упадка сил, не признает возможности пресыщения... Скорее иной достигнет недостижимого, нежели она ощутит сытость; потому-то приращение, не знаю почему, почитая убавлением и умалением, больший и большии возжигает огонь»²⁰⁸.

«Есть телесная болезнь... весьма мучительная, называемая у врачей ненасытностью (вулимиа) когда человек, принимая множество пиши, не перестает чувствовать голод... Сребролюбие есть ненасытность души, которая поглощает много, но никогда не удовлетворяется и постоянно мучится желанием»²⁰⁹.

В другом месте св. И. Златоуст говорит: «Те, которыми овладела безумная страсть и любовь к собиранию денег, истощают на это все свои силы, а никогда не насыщаются; потому что сребролюбие есть ненасытное пьянство, и как пьяные чем больше вливают в себя вина, тем большей распаляются жаждой, так и эти (сребролюбцы) никогда не могут остановить этой неукротимой страсти, но чем более умножается их имущество, тем сильнее разжигаются они страстью к деньгам»²¹⁰.

«Хорошо некто сравнил корыстолюбцев со страждущими водяной болезнью. Как те, чем более имеют воды в своем теле, тем более чувствуют жажду: так и корыстолюбцы, имея много, желают большего. А причиной то, что как у тех вода находится не в надлежащем месте, так и у них желание не в надлежащих пределах»²¹¹. «Море не наполняется, принимая в себя множество рек, и пожелание сребролюбца не удовлетворяется тем, что у него собрано денег; удвоил он это, а желает сделать еще вдвое большим, и никогда не перестает удвоять, пока смерть не прекратит сего бесполезного рачения»²¹². «Сребролюбием и скупостью ять кто бывый, якоже ад, ненасытим есть. Всегда от всех любит взымиати, даяти же никому ничесоже: аще и всего мира богатство стяжал бы, не насыщается. Очи глубочайшие имать пропастного удолия, никогда же наполняемы и насыщаемы быти могущия... Аще и бесчисленное богатство приимет, обаче еще не наполняется, и никогда же от желания престает, дóндеже землею покровен будет»²¹³.

«Как страждущий острой желчной горячкой не только не утоляет жара питьем, а еще более воспламеняет жар: так и корыстолюбцы, когда в угодность страсти своей, лютейшей всякой горячки, умножают богатство, еще более возжгигают ее...·Кто собирает более и более, тот все более жаждет; получив тысячу талантов, желает другой тысячи; это получив, старается еще удвоить свое богатство; и так идя все далее, он желал бы, чтоб и горы, и земля, а мори и все превратилось в золото; и бешеная страсть его никогда таким образом не может усмириться²¹⁴.

«Надобно, чтоб все у тебя, как рассказывают о Мидасе, обращалось в золото, чтоб и тебе потерпеть одинаковую с Мидасом участь и за худое желание справедливо мучиться голодом. Между породами ехидн, какие водятся в египетский пустыне, есть так называемая дипсада. Каково ее угрызение, показывает самое наименование. Оно дано гаду но той неутолимой жажде, какой страдая умирает угрызенный ею. Кому сообщился этот яд, тот, встретив реку, с отверстым ртом весь погружается в нее и пьет, пока не расторгнется его внутренность от принятого внутрь бремени, -и только вместе с жизнью прекращается жажда»²¹⁵.

«По ненасытности желаний, к десяти талантам стараешься приложить другие десять; а когда стало двадцать, домогаешься еще двадцати; и непрестанно прилагаемое не останавливает стремления, а только разжигает желание... Разбогатевшим... надлежало бы радоваться и благодарить, что они достаточнее очень многих, а они недовольны и мучатся, поэтому что не сравнились с тем или другим, которые их богатее. Когда станут в ряд с этим богачом, тотчас усиливаются сравниться с более богатым; а если и того достигнут, то предметом своего соревнования делают еще иного богача… Что только видит глаз, всего того желает любостяжательный... Ад не скажет: “довлеет” (Притч.30:16): и любостяжательные никогда не говорят: “довольно”... Любостяжательный... подражает стремительности огня; все захватывает все пожирает²¹⁶. Любостяжательное сердце уподобляется огню, который дальше и дальше идет по сгораемому веществу, и одно разрушает, другое охватывает»²¹⁷.

«Детям, когда они жадны, нередко позволяем без меры есть, что они особенно любят, чтоб излишним пресыщением произвести отвращение; но не таков корыстолюбец: чем более он пресыщен, тем большего желает»²¹⁸.

«Любовь плотскую... живописцы изображают... с пламенниками и крыльями, потому что иногда разжигает, воспламеняя страсти, а иногда улетает по причине пресыщения. Любовь же к деньгам никто не осмеливался изобразить и представить на картине, может быть, потому, что это – не любовь, а какое-то неизлечимое бешенство, а может быть, и потому, что невозможно изобразить и напасать ее красками. Ибо не пятьдесят только, как баснословная гидра, имеет у себя голов, которыми передает пищу ненасытному чреву, и не таких она свойств, как это ничем не удовлетворяемое чудовище, не сотней только рук вооружена, как Бриарей, но не имеет и крыльев, не знает сытости, ничем не может удовольствоваться. Посему, кто же будет в состоянии или изваять, или представить на картине такое чудовище, в сравнений с которым и Сцилла, при всей своей невероятности, делается вероятной? Но слово..., сколько будет возможно, попытается изобразить и сию любовь, хотя отказываясь дойти до точности, однако же выставляя на позор зверообразное и неприятное для одержимых ею неистовство ее. Мне кажется, подобна она не отроку (потому что не любовь, а очевидное неистовство), но какой-то женщине (это будет признаком ее неразумия и злонравия) зверообразной, дышащей пламенем; вместо волос на голове ее тысячи змей, непрестанно шипящих и извергающих смертоносный яд, и тысячи у ней рук снабженных когтями, которыми одних терзает, в других бросает стрелы, а у других вырывает деньги, и тысячи также уст, потому что не угрожает и не клевещет только, но и льстит, и раболепно беседует, и ложно клянется, и для глупых прибытков вымышляет тысячи предлогов; и глаза у нее неестественно смотрят, не уважая никого, ни друга ни брата, ни сродника, ни благодетеля, но выказывая в себе что-то суровое, жестокое, свирепое, бесчеловечное, огневидное. Ибо не взирает на свойство вещей, не берет во внимание, что часто, приведя в движение тысячи средств, передавала деньги в руки врагам, почему в уловленном ей впечатлела тысячи грехов. А слух у нее столько загражден, что не внимает ни просьбам, ни воздыханиям, ни сетованиям, ни ругательствам. Но иметь крылья (что означает сытость) – так ей несвойственно, что ни один здравомыслящий человек не припишет ей даже и ног. Ибо не умеет она ступать и от плененного ей передвинуться на другое место, но, налагая руки на всех, будучи тяжелее всякого железа и свинца, сидит неподвижно, все берет, всех грабит, никогда не насыщается, но множество собираемого обращает в пищу шире и шире разводимому огню и окончание того, что взято, делает началом тому, чтобы брать еще»²¹⁹.

§ 143. Действие корыстолюбия на душу.

а) «Сребролюбие – корень всех зол; как худые ветви, питает оно прочие страсти, и не дает засыхать тому, что от него процвело. Кто хочет истребить страсти, тот пусть исторгает корень; а пока остается сребролюбие, не сделаешь себе пользы, отсекая ветви; потому что, если и будут отсечены, скоро опять вырастут»²²⁰.

«Люди, одержимые безумной страстью к деньгам, кого бы ни встречали, врагов ли, или рабов, или самых злых своих противников, самых негодных людей, – коль скоро только надеются получить чрез них деньги, – решаются на все, и льстят и услуживают, и становятся рабами, и считают их самыми почтенными людьми, лишь бы что-нибудь получить от них: надежда получить деньги производит то, что они ни на что не смотрят»²²¹.

«Сребролюбец, видя, что человек, борющийся с нуждой, просит у колен его (и каких не делает унижений, чего не говорит ему!), не хочет сжалиться над поступающим вопреки своему достоинству, не думает о единстве природы, не склоняется на просьбы, но стоит непреклонен и неумолим, не уступает, мольбам, не трогается слезами, продолжает отказывать, божится и заклинает сам себя, что у него вовсе нет денег, что он сам ищет человека, у кого бы занять, и эту ложь утверждает клятвой, своим бесчеловечием приобретая себе недобрую покупку – клятвопреступление. «А скоро просящий взаймы помянет о росте, и поименует залоги, тотчас, понизив брови, улыбнется, иногда припомянет и о дружбе своей с отцом его, назовет его своим знакомым и приятелем, и скажет: «Посмотрим, нет ли где сбереженного серебра. Есть у меня, правда, залог одного приятеля, положенный ко мне для приращения; но приятель назначил·за него обременительный рост; впрочем, я непременно сбавлю что-нибудь и отдам с меньшим ростом”»²²².

«Сребролюбие есть (как и называется) корень всем злым (1Тим.6:10.); потому что оно производит ненависть, татьбы, зависть, разлучения, вражды, смятение, памятозлобие, жестокосердие, убийства»²²³.

«Пристрастившиеся к деньгам, обыкновенно бывают и завистливы, и злонравны, и склонны к клятвам, и вероломны, и дерзки, и злоречивы, и хищны, и бесстыдны, и наглы, и непризнательны, словом: во всех отношениях злы. Достоверный свидетель этого блаженный Павел, который сказал, что срёбролюбие есть корень всякого зла в жизни (1Тим.5:10). А прежде него, то же открыл Христос, возвещая, что порабощенный этой страсти не может служить Богу (Мф.6:24)»²²⁴. «Страшно, истинно страшно – сребролюбие. Оно закрывает и глаза и уши, делает нас свирепее зверей не позволяет думать ни о совести, ни о дружбе, ни об общении, ни о спасении собственной души, но, зараз отвративши от всего, делает пленников своими рабами, как некий жестокий тиран»²²⁵.

«Ни один господин, как бы жесток он ни был, не даст таких строгих и жестоких повелений, (как страсти). Посрами твою душу, говорят они...; оскорбляй Бога; не знай самой природы; будет ли это отец, или мать, – отложи всякий стыд, восстань против них. Ибо такого рода суть повеления сребролюбия. Проноси мне в жертву, говорит оно, не тельцов, а людей... Приноси в жертву людей, не сделавших никакой неправды; убей и того, кто оказал тебе благодеяние. И опять: будь враждебен ко всем, будь общим врагом, всем обманывай... Собирай золото – не для наслаждения, а для того, чтобы беречь его и испытывать чрез него большее мучение... Бодрствуй, говорить оно, всех подозревай, – и рабов, и друзей... Если увидишь, что бедный умирает с голоду, не давай ему ничего, но, была бы только возможность, сними с него даже самую кожу. Нарушай клятвы, лги, клянись, обвиняй, клевещи... Разве не такие законы предписывает сребролюбие? Будь дерзким и бесстыдным, наглым и грубым, преступным и бесчестным, неблагодарным, бесчувственным, недружелюбным, непримиримым, безжалостным,... больше зверем, нежели человеком. Превзойди всякого змия суровостью, всякого волка хищностью..; не знай благодеяния. Разве не сие вещает оно?»²²⁶.

«Нет человека столь неблагодарного, как сребролюбец, и столь бесчувственного, как корыстолюбец; он враг всей вселенной, он досадует, что существуют другие люди... О если бы, говорит он, случилось в городе землетрясение, и все бы были поглощены землей, а я один остался бы и взял бы, если возможно, имущество всех; о если бы наступила зараза, и погубила всех, не коснувшись золота; о если бы случилось наводнение, или разлив моря! И множество подобных мыслей держит он в уме, а доброй – ни одной, и желает только землетрясений, пожаров, войн, моровых язв и тому подобного»²²⁷.

«Да; кто пристрастен к богатству, тот причиняет тысячу зол ближнему, а вместе с ним и себе самому. Он легко раздражается, поносит (ближнего), называет его уродом, клянется, преступает клятву... Кто любит богатство, тот не будет любить даже ближнего... Пристрастный к богатству не только не станет любить врагов, но и на самих друзей будет смотреть, как на врагов. И что я говорю о друзья? Пристрастные к богатству часто не признают самой природы. Такой человек ни родства не знает, ни знакомства не помнит, ни возраста не почитает, никого не имеет другом, но ко всем являет расположение враждебное»²²⁸.

«Итак… вместе с любостяжательностью любви быть невозможно. Да и как сему быть? Кто пристрастен к деньгам, тот ненавидит брата, домогаясь отнять у него что-нибудь, или захватывая себе поле его, или стараясь отнять дом у ближнего... или скот его, или и все, что есть у него, а вместе с тем нередко покушается отнять и самую жизнь... Никто не может спастись, любя золото. От сего лукавого вожделения Иуда предал Господа... От него Гиезий стал прокаженным... вожделев неемановых денег... От него Анания и Сапфира подверглись внезапной смерти, “утаив от цены села” (Деян.5:3). Ради него подтверждается ложь и оговаривается истина. Ради него замышляется коварство; ради него возрастает зависть;.. ради него замышляем друг против друга войны, неправедные убийства и кровопролития. И для чего описывать все худое, возникающее от сего горького корня, когда и сам Владыка и Господь Иисус Христос продан ради него»²²⁹?

б) В море не оскудеют волны, а у сребролюбца – гнев и печаль»²³⁰.

Что тысячи бурь восстают в душе сребролюбца, – всякому это небезызвестно; и что среди стольких бурь не чувствует душа ни успокоения, ни сытости, ни свободы, ни другого чего подобного, как обуреваемая множеством ветров, – известно также и это»²³¹.

«Почему ты завидуешь богачу? Потому ли, что он подвергает себя большим беспокойствам и тягчайшему рабству? Что он своими стяжаниями связан, как бы... бесчисленными цепями? Пришел вечер, настала ночь, но для него и время покоя есть время смятения, неудовольствия, печали и заботы. Сделался шум? Он тотчас вскочил;.. он озабочен непрестанно, даже когда настает ночь, предел наших бед, облегчение наших несчастий, врачевство ран... Настал день? Богач боится злых доносчиков. Настала ночь?. Трепещет разбойников. Угрожает смерть? Он поражается более смерти тем, что его стяжания достаются другим»²³².

«Не так гибельно упиться вином, как пристрастием к деньгам... Одержимый пьянством может хотя ночью протрезвиться; а сребролюбец пьян непрестанно, и днем и ночью... терпит наказание больше всякого узника, или рудокопа, или всякого другого, осужденного на тягостнейшее мучение... Что сего тягостнее – быть для всех ненавистным, всех ненавидеть, ни с кем не жить в ладу, никогда не быть сытым, всегда терпеть жажду... иметь ежедневные скорби… находиться в непрестанном страхе и смущении? Все это и еще большее терпят сребролюбцы. В случае прибытка, хотя всем изобилуют, никакого не чувствуют удовольствия, потому что желают большего. В случае ущерба, если потеряют полушку, представляют, что ни с кем не случалось большего несчастья»²³³.

«Если полюбишь богатство, оно никогда не перестанет тебя мучить; потому что сия любовь не знает пределов; чем ты далее пойдешь, тем отдаленнее будет конец; и чем более станешь желать принадлежащего другим, тем сильнее возрастать будет в тебе алчность. Изнемогая от жажды, мы возобновляем свои силы, когда пьем столько, сколько нам нужно; а если будем пить тем более, чем менее погашается о нас жажда, то хотя бы мы исчерпали все источники, мучение только увеличится»²³⁴.

«Не столько веселит корыстолюбцев, то, что в руках, как оно ни велико, сколько печалит то, что еще не у них, и чего, по их мнению, не достает им; от того душа их всегда снедается заботами, домогаясь большего и большего»²³⁵.

«Ты трудишься, и подолгу, может быть, не спишь; и ночи наравне с днями проходят у тебя в заботах; оттого больше имеешь горестей, нежели наслаждений; берешь грабительский рост, из одного роста вырываешь другой, и сколько с чего взять, высчитано у тебя по пальцам»²³⁶.

«Не будем бодрствовать, как бодрствует иной богач, у которого богатство отнимает сон в заставляет самого с беспокойством стеречь сокровища, когда даже и псы наслаждаются сном. Не будем бодрствовать, как бодрствует скупец, у которого сон поглощается скупостью, и который даже тогда, как настанет последний час его жизни, лежа на смертном одре, не перестанет простирать забот своих на целые годы»²³⁷.

в) «Нет ничего безрассуднее человека, раболепствующего деньгами. Находясь во власти их, он представляет себе, что владеет ими; будучи рабом их, он почитает себя их господином; наложив на себя оковы, восхищается, как властелин всего; раздражая против себя лютого зверя, радуется и прыгает, несмотря на то, что сам в беде; и видя бешеного пса, наскакивающего на его душу, вместо того, чтоб привязать его... дает ему большие корма, чтобы тот сильнее нападал на него и стал злее»²³⁸.

«Как находящиеся во тьме, ничего не видя ясно, когда увидят вервь, думают, что это змей, а когда увидят горы и дебри, умирают от страха: так и корыстолюбцы то, что другим кажется нестрашным, почитают за страшное, по своей подозрительности. Они страшатся бедности, или справедливее, страшатся не только бедности, но и всякого маловажного убытка. Если потерпят какой малый ущерб, то печалятся и сокрушаются гораздо более, нежели те, кои не имеют даже необходимой пищи. Многие из богачей, не снося такового несчастья, удавились. Равным образом обиды и насилия для них кажутся столь несносными, что и от сего многие лишили себя жизни. Богатство, кроме служения себе самому, делает их ко всему прочему неспособными. Когда оно заставляет их служить самому себе; тогда они решаются и на смерть, и на раны, и на бесчестие, и на всякое постыдное дело... Где надобно иметь терпение, там они слабее всех. А где бы надлежало им быть осторожными, там они бывают пребесстыдны и наглы... И как сведущие в хитрых искусствах... ходя по протянутой веревке, показывают на оной большое присутствие духа, но когда какая-либо необходимость потребует от них отважности и мужества, то они и придумать не могут, как на то решиться: так точно и богатые для богатства на все решаются; а для любомудрия ни на что, ни на малое, ни на великое, не могут отважиться... И от развращения ума своего слепотствуют, и от несбыточности своих предприятий помрачаются великой тьмой. Почему и не могут смотреть свободно»²³⁹.

«Как сумасшедшие, в припадке бешенства, не действительные видят вещи, но представляют, что в них производит болезнь: так и у тебя душа, одержимая сребролюбием, во всем видит золото, во всем видит серебро»²⁴⁰.

«Если советник Евы тебе будет представлять “еже красно видети и еже добро в снедь” (Быт.3:6.), и... прихоть твоя простерта будет далее, за пределы необходимого; ты увидишь, что змий незаметно увлечет тебя и в корыстолюбие... и таким образом страсть корыстолюбия овладеет тобою... Когда же змий успеет обуять тебя страстью корыстолюбия, то он заманит тебя и в другую страсть невоздержания и похотения»²⁴¹.

В этом отношении «настоящая жизнь наша походит на жительство одного человека, обитавшего с женой, единственным сыном и рабом в таком доме, в котором гнездился змей, смертельно уязвлявший. Известясь от других, что змей сей с давних времен уязвляет всякого, кто поселяется в оном доме, человек тот должен был или оставить сей дом, или убить змия, т. е. демона сребролюбия и похоти. Но когда он пошел убить змея, то увидел пред собой монету из чистого золота и, поднявши ее, сказал: “Если бы этот змей имел намерение умертвить нас, то не дал бы нам сей монеты”, и в радости присовокупил: “Может быть, он принесет нам и другую монету: не стану убивать его”. Пришедши на следующий день, он нашел другую монету и сказал сам себе: “Змей сей не только не заслуживает смерти, но и достоин большой чести”.

Змей довольно долго доставлял ему по монете каждый день, не причиняя никакого вреда; и оный человек весьма был доволен, что не убил змея. У сего человека был дорогой конь, и вот змей уязвил его.

Дом есть жизнь сия;.. а змей... – враг, блюдущий пяту каждого, дабы умертвить его; монета есть злая похоть, влекущая каждого в погибель; яд змиин – грех, умерщвляющий всякого, кто повинуется ему... Бог за нашу беспечность посылает смерть на скот наш, дабы страхом вразумить нас.

Человек тот, увидя, что конь его умерщвлен змеем, опечалился, начал проклинать и дом и змея и так рассуждал сам с собой: “Поскольку яд этого змея смертоносен, то лучше убить его; иначе он умертвит и нас”. Но пришедши к змею, с намерением умертвить его, он нашел, по-прежнему, монету и подумал: “Коня мы лишились, зачем же лишаться каждый день монеты? Змей уморил только животное несмысленное, а людям вреда не причиняет: зачем же убивать его?” Посему, он не убил змея, а продолжал получать от него каждый день по монете, не испытывая никакого вреда. А змей, заметив, что его не опасаются, подкрался и уязвил раба во время сна... На крик уязвленного раба прибежал господин, проклиная змея и час, в который познакомился с домом... Увидя, что раб его опасно болен, призвал врачей, и просил их позаботиться о нем. Но врачи, употребив множество лекарств, нисколько не помогли, и раб умер. Тогда господин поклялся убить змея; но, пришедши к гнезду его, увидел опять монету, взял ее и сказал, “Раба, как и коня, мы купили; а получаемое нами от змея количество денег гораздо превосходит сумму, заплаченную за них. Нам должно быть только поосторожнее, и змей не сделает никакого вреда”. Ослепленный сребролюбием, он опять оставил змея в покое, и стал жить по-прежнему. Змей, заметав, что человек не думает уже о смерти, опять подполз ночью и ужалил его сына.

На громкий крик сына прибежал отец. Со слезами на глазах и с отчаянным воплем он проклинал тот час, в который узнал дом и змия: ибо сын был у него один... Видя сына своего горько плачущим и просящим помощи, он созвал врачей и обещал им дать все, чего ни потребуют, только бы избавили его сына от смерти. Но врачи, истощив все усилия, не помогли нисколько. Сын умер, и безутешный отец поклялся не щадить более змея. “Долго ль мне, – говорил он, – безумствовать? Что я не убью этого проклятого змея, пока он не убил меня самого?” Он пошел убить змея, нашел монету, взял ее и, смотря на нее, стал рассуждать: “Что ж я хочу сделать? Сын мой уже умер и, может быть, если б поостерегся, змей не сделал бы ему никакого вреда. Мы, я и жена, конечно, успеем взять такие предосторожности, что змей не причинит нам вреда. Я лишился сына: для чего же лишать себя и каждогодно получаемых мной трех сот шестидесяти пяти монет?” Таким образом он опять оставил змея в покое; а змей продолжал доставлять ему каждый день по монете, усыпил его бдительность и заставил ценить суету жизни сей выше всего. Итак, змей опять подкрался неожиданно и ужалил его жену...

Жена вскрикнула. Супруг, со слезами и воплем, поспешает к ней. Услышав о его несчастии, собрались к нему соседи, друзья, и родственники и все плакали. Человек опять собрал врачей и обещал наградить их, если спасут жену от смерти. Но врачи, истощив все средства, не успели помочь. Таким образом умерла и жена, оставив своего супруга одиноким вдовцом. Он рассказал своим друзьям и родственникам обо всем, что змей прежде ему сделал. Все советовали ему убить змея: иначе сам будешь умерщвлен им. Он принял совет их, пришел к тому месту, где жил змей, и готовился убить его при первом появлении, как вдруг, взгляну на место, где находил прежде монету, видит вместо нее жемчужину белую, чистую, дорогую, весом равную монете. С радостно он схватил ее, с восторгом перекатывал на ладони, совершенно забыв о смерти жены и сына и коня своего, и сказал себе: “Если змей золотую монету заменил чистой и белой жемчужиной, то, конечно, он бросил и смертоносный яд свой, и теперь не вредит никому”... Обманутый человек чрезвычайно обрадовался жемчугу; начал с того времени очищать, отирать, опрыскивать и умащать благовонными духами то место. Змей долго носил ему по жемчужине каждый день. Накопивши довольное количество жемчуга, человек взял золото, и сделал из него влагалище, положил в него жемчуг и остальные деньги: потом стал искать безопасное место, где бы скрыть все это, и искавши долго, нашел оное только под изголовьем. Там, взрывши землю, он скрыл свое сокровище; не думая ни о жене, ни о сыне. Но, между тем как он с беспечностью предавался упоению радости, внезапно подполз к нему змей и ужалил его в ногу.

На сильный крик его сбежались все соседи, друзья и сродники и со слезами укорили его: “Не говорили ль мы тебе: убей змия, он и тебя умертвит? Истинно, ты сам себя убил!” Он опять призвал врачей и просил помочь ему, обещаясь с клятвой дать им все, чего ни попросят, только б спасли жизнь его. Но врачи, употребив множество лекарства, не успели помочь ему нисколько. Наконец, отчаясь уже в человеческой помощи... он обратился к Богу и воззвал: “Господи, Господи! Исполни единственное мое прошение: сохрани мою жизнь, чтобы я мог принести тебе покаяние. Удаляться от Тебя уже не буду; не будет соблазнять меня ни суетная жизнь сия ни сребролюбие; все имение свое раздам и, удалясь в пустыню, буду жить в уединении; отрекусь от всех житейских дел и беззаконных похотей, буду пещись единственно о своем спасении и благоугождении Тебе: ибо теперь я узнал всю суету и ничтожность жизни сей”. Он призывал и святых на помощь, раздал множество милостыни бедным и дал обет Богу не оставлять Его. Бог услышал его молитву и даровал ему жизнь. Но оправившись после болезни, и выздоровев, он позабыл обет и клятву, данную Богу и сказал сам себе: “Если и этот раз удалось мне уцелеть, то надеюсь, что змей впредь не причинит мне вреда: ибо если бы яд его, по-прежнему, быль смертоносен, то я не мог бы выздороветь и избавиться от смерти”… Таким образом, человек тот... стал жить по-прежнему, получал каждый день, как и прежде, по жемчужине... Но когда он предавался удовольствиям и беспечности, змей подкрался опять и уязвил его в руку.

На сильный вопль его собрались его соседи, друзья и сродники и, укоряя его, говорили: “Долго ль тебе заблуждаться? Когда ты образумишься? Долго ль Бог будет терпеть тебя? Ты дал ему клятвенный обет и – нарушил”... Больной опять начал взывать: “Господи, Господи! Знаю, что я солгал, пренебрег Тебя, Господа и Бога моего, не сохранил. данного Тебе обета. Дай мне прожить только год сей, и испытай меня. Доселе я не понимал своего заблуждении и не замечал обмана. Но вперед я не вдамся в обман!” Бог услышал молитву его, и он остался жив. Но сей человек мало-помалу опять стал предаваться беспечности и нерадению, так что наконец возвратился на прежний путь. Он рассуждал: “Зачем пропадать сим дорогим жемчужинам, когда столько нищих, не имеющих насущного хлеба? Лучше будет, если я накоплю их побольше и оделю ими бедных; тогда моя милостыня послужит к моему оправданию. Потом сделаюсь отшельником и буду приносить покаяние. Может быть для сего Господь и возвратил мне жизнь”. Вот... как привлекательно и соблазнительно богатство! Притворился несчастный милостивым, чтобы обогащаться больше. Это видно из последствий: ибо после сего он возненавидел нищих; называл их людьми праздными, непредусмотрительным, и вовсе не подавал никакой милостыни, а предался роскоши, распутству, пьянству, не забывал каждый день пересчитывать свое золото и жемчуг. Но тогда как он утопал в удовольствиях и, совершенно забыв о смерти, говорил: “Ешь, пей, и веселись, душа; много у тебя благ”, тогда как размышлял, где скрыть свои деньги... в то время, как он еще размышлял и говорил таким образом, подкрался к нему змей и изъязвил все его сердце.

На крик его опять сбежались соседи и друзья, осыпали его укоризнами и говорили: “Несчастный! Ты худо заботился о душе своей. Бог предостерегал тебя от смертоносного яда змеиного и смертью любимого сына твоего и смертью жены. Сам ты от него два раза был при смерти. Ты давал Богу клятвенное обещание не прельщаться впредь суетой богатства, и Бог, по молитве твоей, два раза восставлял тебя с одра смертного; но ты, заблудший, не образумился... Сколько раз мы советовали тебе убить змея, пока он не умертвил тебя; но ты не послушался нас; итак, во всем обвиняй самого себя”. Больной вынес свой жемчуг и золото и, показывая им, сказал: “Все это я от него получил”. Они, качая головами, отвечали: “Горе тебе, несчастный: ты был в заблуждении. Все это достанется другим, а ты раздражил только Бога, погубил спою душу и предал себя вечному огню”. Тогда он опять начал плакать и молиться: “Господи! услышь мою молитву еще один раз, очисти меня, Боже мой и Господи! Помилуй, не бери меня отсюда неготового и нечистого”. Он собрал отовсюду и врачей, и обещался отдать им все свое имущество, сделаться их рабом на все остальные дни свои, если они избавят его от смерти; и среди лютых мучений говорил им: “Друзья! До сего времени я не знал, что смерть так горька. Увы мне бедному, несчастному! Точно я сам виноват в своем заблуждении, и потому... не заслуживаю сострадания”... Просто сказать: он молился и употреблял все средства, зависящие и от врачей, и от друзей, чтобы избавиться от смерти; но ничто не помогло... Итак, умер этот несчастный мучительной смертью²⁴²».

Примечание. «Впрочем, Господь не запрещает обогащаться; но не велит быть рабом денег и предаваться любостяжанию»²⁴³.

§ 144. Переход к настоящей главе и понятие о гордости.

К славолюбию относятся: гордость, тщеславие, честолюбие или властолюбие и собственно славолюбие.

«”Богатым в нынешнем веце запрещай не высокомудрствовати” (1Тим.6:17)... Апостол... заповедует это, зная, что ”ничто так не возбуждает надменности, гордости и высокомерия, как деньги”»²⁴⁴.

«Приобретение денег – начало любостяжания, а обладание ими… ослепляет... надмевает и производит в душе болезнь, подобную опухоли. Толщина опухших тел... болезненна и вредна... То же самое и гордость в душе»²⁴⁵.

Так, «гордость в душах есть то же самое, что воспаление в телах. Как там место, подверженное воспалению, мы не называем здоровым: так и здесь – гордых»²⁴⁶. «Не тяжелее ли всякой болезни гордость?.. Не подобна ли... та – развившейся опухоли?»²⁴⁷ «Как в теле иное – полнота и дородность, а иное – опухлость; ибо хотя в том и другом случае тело бывает тучным, но одно происходит от болезни, другое от здоровья: так и здесь: иное надменность; это то же, что опухлость; а иное – величие; это полнота... И пузырь надувается, но пуста полнота его; оттого таких людей мы и называем надутыми»²⁴⁸. «Писание... говорит... об Озие...: “вознесеся сердце его” (2Пар.26:16.). Он не вынес величия власти, но как от пресыщения бывает воспаление, а от воспаления происходит горячка, и потом нередко отсюда приключается смерть; так и здесь от великого изобилия счастливых обстоятельств произошла гордость. Ибо что в телах воспаление, то в душах гордость»²⁴⁹.

Поистине, «гордость есть опухоль в душе, наполненная испорченной кровью. Если она назреет, то прорвется и причинит большую неприятность»²⁵⁰.

«Началом» (т. е. непременным условием) «гордыни бывает обыкновенно презорство. Кто презирает и считает за ничто других, и одних признает бедными, других людьми низкого происхождения, иных же невеждами, тот, вследствие такого презорства, доходит до того, что почитает себя одного мудрым, благоразумным, благородным богатым, сильным: презрение служит для него началом гордыни. Ибо гордиться значит прилагать усилие стать выше других; а чтобы достигнуть сего, человек уничижает ближнего, превозносит же себя самого. И презорство есть начало гордыни, и гордыня – злое порождение презорства²⁵¹. «Не могу, говоришь, вынести гордого взгляда, – замечает св. И. Златоуст. – Для чего, оклеветывая другого в гордости, себя стыдишь, обвиняя и том же? Ибо и то гордость, если не терпишь надменности гордого человека»²⁵².

Гордость имеет свои а) виды, б) степени и в) предметы.

а) «Возможно высокому ныне, если захочет, снизойти до смирения смиренных; и есть опасность, что смиренный ныне будет приведен в возвышение гордых. Ибо самая мысль о себе, что дошел до высоты смирения, служит поводом к возвышению; и возноситься над тем, кто, по-видимому, великий грешник, есть ужо страшная гордыня, какую допустил в себе фарисей пред мытарем... Тем же пороком одержимы высокий и величавый, отличаются же от досадителя и горделивого только своим положением. Последний оказывает презорство и гордыню пред другими; а первый, когда и один, превозносит сам я себя, величается и возвышает себя, по суетности ума. И чтобы тебе в точности представить величавого, вспомни, каков ты сам был в суетной свой юности, как иногда сам с собой составлял предначертание о своей жизни и занятиях, с каким удобством в представлениях ума восходил от чина к чину, от одной начальнической должности к другой, осыпал себя богатством, строил дома, откладывал золото и серебро, собирал имение, которое бы в год приносило столько и столько талантов дохода, имел у себя тысячи слуг, всякого рода искусства, прибыль от них, табуны коней, стада овец и волов, выручаемые за них деньги, жену, детей, внуков, благодетольствовал друзьям, мстил врагам, управлял городами, народами.., Видишь, как, по легкомыслию, такой ум высок и величав! Ни на чем не останавливается, но несется выше невозможного, выше природы»²⁵³.

Таким образом, «кто высокомудрен, кто величав, кто горд, кто напыщен, и кто разгоревшийся?

Высокомудрен тот, кто сам себя возвышает, высоко думает о собственных своих заслугах, превозносится подобно тому фарисею» (Лк.18:11)...

Он же может быть назван и разгордившимся...

Величав тот кто не соображается с узаконениями, не выполняет и того, чтобы тем же правилом жительствовать и тожде мудрствовать (Флп.3:16), но придумывает собственный путь правды и благочестия.

Горд, кто хвастается тем, что у него есть, и старается казаться чем-то выше того, что он в действительности.

Напыщенный же или, может быть, одно и то же с гордым или близок к нему, по сказанному у апостола: “разгордеся (тетифоте), ничто же ведый” (1Тим.6:4)»²⁵⁴. «Четыре вида, в которых показывается напыщенность (tumor) высокомерных (arrogantium): они или думают, что добро имеют сами от себя; или, если и верят, что оно дано им свыше, то думают, что они получили его за свои заслуги; или тщеславятся, что имеют то, чего вовсе не имеют; или, презревши других, хотят казаться единственно имеющими то, что они имеют. Тот хвалился, что имеет сам от себя добро, которому, говорит апостол: “Что же имаши, его же неси приял? Аще же и приял еси, что хвалишися, яко не прием?” 1Кор.4:7. И опять, чтобы мы не думали, будто добро дается нам за наши предшествующие заслуги, апостол говорит: “Благодатию есте спасени чрез веру: и сие не от вас, Божий дар: не от дел, да никтоже похвалится”. Еф.2:8, 9… Опять некоторые хвалятся, что они имеют то, чего они не имеют... Так, ангелу Лаодикийской Церкви говорится: “Зане глаголеши, яко богат есмь, и обогатихся, и ничто же требую: и не веси, яко ты еси окаянен, и беден, и нищ, в слеп, и наг”. Откр.3:17. Опять некоторые, презирая прочих, желают казаться единственно имеющими то, что имеют. Потому и фарисей (Лк.18.) вышел из храма без оправдания, что он, заслуги добрых дел приписывая как бы единственно себе превозносился пред молившимся мытарем»²⁵⁵.

«Хвастливостью называю, – говорить св. Григории Богослов, – надмение сердца; кичливостью – воспаление сердца, производимое легкомыслием. Горделивый, по моему мнению, любит выказывать себя пред другими. А спесью называю самоуслаждение»²⁵⁶.

«Гордость... дерзновение... мужество... хотя близки между собой, впрочем, не одно и тоже... «Известно, что противоположные вещи существуют каким-το образом вместе, например плевелы с пшеницей, и терны с розами... Посмотри на мужество Иоанна Крестителя, какое он показал пред Иродом, говоря: “не достоит тебе имети жену Филиппа брата твоего” (Мк.6:18.). Вот дерзновение, вот мужество! А слова Семея: “изыди, мужу кровей” (2Цар.16:7), не то выражают, хотя и он говорит дерзновенно. Это не мужество, а дерзость, наглость и необузданность языка... Укоризненно говорил и Илия, но то было дерзновение и мужество: “не развращаю аз людей, но разве ты и дом отца твоего” (3Цар.18:18.). Еще и пред целым народом Илия говорил дерзновенно: “доколе вы храмлете на обе плесне ваши?” (3Цар.18:21) Порицать таким образом, как делали пророки, есть дерзновение и мужество; а то было дерзость... Просто и кратко сказать, дерзость есть, когда кто-нибудь гневается и ругает другого без всякой причины, или мстя за себя, или чрезмерно раздражаясь; дерзновение же и мужество есть, когда кто отваживается на опасность и смерть, презирает и дружбу и вражду для угождения Богу. Ласкательство и низость есть, когда кто служит другим не ради необходимого чего-либо, но дабы уловить что-нибудь житейское. А смиренномудрие есть, когда кто делает сие для угождения Богу и уничижается, дабы совершить что-либо великое и похвалы достойное»²⁵⁷. «Смиренномудрие – порождение души высокой и парящей к небу, а гордость – души низкой и весьма худой. И в этом ручаются боголюбивые Авраам и фарисей: ибо первый, услаждаясь беседой с Богом, назвал себя землей и пеплом (Быт.18:27); а второй без всякого побуждения превозносился, думал о себе высоко и покусился предпочесть себя целой вселенной» (Лк.18:9–14)²⁵⁸.

Иное – высокомерие, и иное – великодушие: высокомерен тот, кто хвалится маловажными вещами и презирает подобных себе рабов; а великодушный смирен по душе и все великолепие настоящей жизни считает за ничто»²⁵⁹.

Иное есть велемудрие, то есть, высота духа, а иное гордость, то есть, высокомерие. Первое все случающееся почитает низшим собственного своего мужества, а вторая всех людей признает низшими собственной своей низости; первое помышляет о премирном, а вторая мечтает о земном; первое вожделевает славы Божественной и приснопамятной, а вторая любит славу угасающую»²⁶⁰.

«Скромным и высокомудренным называю того, – пишет св. Исидор Пелусиот, – кто преуспев в великом, не домогается славы за великие дела, но в молчании сокрывает преимущества, и не восстает на ближнего. Ибо тем, что делал великое, показал он высокий образ мыслей, а тем, что скрывал, – скромный. И высокомудренного противополагать должно малодушному, а не смиренномудренному. Низко тот мыслит, кто мечтает о земном, – высоко, – кто ищет премирного. Почему от ума великого и высокого раздается иногда смиренномудрие, а от малого и скудного – высокомерие. Признательным же, а не смиренномудренным называть должно того, кто, хотя падает, но сознается и отказывается от прежних мыслей; каков был мытарь; тщеславными же того, кто готов хвалиться и тем, чего не делает; и славолюбивыми того, кто величается тем, что делает; горделивыми того, кто, хотя делает, но хвалится сим, а других поносит; великодушным того, кто переносит благоденствие скромно, а злополучие мужественно; малодушными же того, кто и делает и терпит противное великодушному»²⁶¹.

«Любочестие не то же, что величие души... Одно все трудное переносит мужественно, а все надмевающее других, – скромно; другое же имеет в виду только славу. Одно довольствуется собой, когда и никто не хвалит, а другое, если некому похвалить, не делает ничего хорошего. Одному желательно быть, а другому – казаться превосходным. Одно любить добро ради самого добра, а другое – ради чести. Одно благотворит, почитая благотворительность самым великим достоянием; другое оказывает милосердие ради славы. Посему, сколько человек, делающий добро ради самого добра, лучше, хотя делающего то же, но делающего из награды, столько же величие души отлично от любочестия, хотя, по-видимому, делает одно и то же»²⁶². Не одно и то же мудрование (фронима) и мудрость (фронисис). Ибо одно означает превозношение, а другая – разумение; одно – гордость, а другая – целомудрие; одно – притязательность к ближним, другая – непренебрежение ни в чем приличия; одно и украшенных добродетелью лишает их лепоты, а другая и униженных украшает»²⁶³.

б) «Гордости две, – утверждает св. Авва Дорофей. – Первая гордость бывает, когда кто уничижает брата, когда презирает его, как будто ничего не значащего, а себя считает выше его. Ежели таковой скоро не придет в себя и не позаботится, то мало-помалу впадает и во вторую гордость, так что надмевается и противу Бога и успехи в добродетели приписывает себе самому, а не Богу. В самом деле... я видел, – продолжает преп. авва, – некогда одного, который пришел в сие жалкое состояние. Сначала, ежели кто из братии говорил что-нибудь ему в похвалу другого, он плевал на каждого и говорил: “Что он значит? Нет никого стоящего, кроме Зосимы и учеников его”. Потом и сих начал презирать и говорить: “Никто не значит ничего, кроме Макария”; и спустя немного начал говорить: “Что за человек Макарий? Никто ничего не значит, кроме Василия и Григория”. Потом, спустя еще немного, начал и сих презирать и говорить: “Что Василий и что Григорий? Никто ничего не значит, кроне Павла и Петра”. Я ему говорю: “Точно, брат, ты и сих ни во что поставишь”. Поверьте, спустя немного времени, он начал говорить: “Что Петр и что Павел? Никто ничего не значит, кроме Святой Троицы”. Наконец таким образом возгордился и пред самым Богом: до такого дошел безумия»!..

в) Сверх того, «бывает гордость и мирская и монашеская, – замечает тот же преподобный. «Гордость мирская бывает, когда кто-нибудь гордится пред братом своим тем, что он богатее его, или красивее, или лучше наряжается, или благороднее его. Итак, если приметим, что мы сими преимуществами тщеславимся, или тем, что монастырь наш знаменитее или доходнее, или имеет больше братий, то должны знать, что находимся… в мирской гордости. Случается также, что тщеславятся природными какими-нибудь качествами. Например, иной тщеславится тем, что имеет хороший голос и хорошо поет, или тем, что скромен и услужлив... Гордость монашеская бывает, когда кто тщеславится тем, что он бдит, постится, благоговеет, ведет строгую подвижническую жизнь. Случается также, что иной и смиряется для славы. Все сие принадлежит к гордости монашеской»²⁶⁴. «Как многие, – говорит св. И. Златоуст, – тщеславятся тем, что они не тщеславны; так превозносятся и смирением по высокомерию. Например, пришел, к тебе брат, или слуга; ты принял его, омыл ему ноги, и тотчас же гордишься этим; “Я, – говоришь ты, – сделал то, чего не сделал никто другой, я совершил подвиг смирения”»²⁶⁵.

Таким образом, начало и конец худого – «высокоумие. А этот нечистый дух изворотлив и многообразен; почему употребляет всякие усилия возобладать всеми, и каждому, каким кто ни идет путем, ставит на оном сеть. Мудрого уловляет мудростью, крепкого крепостью, богатого богатством, благообразного красотой, красноречивого краснословием, и имеющего хороший голос приятностью голоса, художника искусством, оборотливого оборотливостью. А подобными сему образом не перестает искушать и ведущих духовную жизнь, и ставит сеть отрекшемуся от мира в отречении, воздержному в воздержании, безмолвнику в безмолвии, нестяжательному в нестяжательности, многоученому в учености, благоговейному в благоговении, сведущему в знании»²⁶⁶. Действительно, «иной о себе высоко думает по причине воздержания, другой – по причине целомудрия, а иной – по причине постоянного пребывания в молитвах... Иной превозносится или ради богатства, или ради знатного рода, или ради телесной крепости²⁶⁷. «И не от одних денег рождается в человеке превозношение: люди превозносятся не одной пышностью снедей и одежд, приобретаемых за деньги, не тем одним, что устрояют сверх нужды дорогие и роскошные столы, облекаются в ненужные одежды, созидают огромные дома, испещренные украшениями, водят за собой множество сопровождающих слуг и бесчисленные толпы ласкателей; но они, забывая свою природу, величаются чинами, в которые возводятся... Если... возведены в чин, если удостоены какого-либо председательства... почтены высоким саном: то вот уже, как бы став выше человеческой природы, думают о себе, что едва не на облаках сидят, а низших себя людей считают подножием... Человека делает также дерзким сила рук, скорость ног, благообразие тела... Таковы были кичение исполинов силой, богопротивное мнение о себе безумного Голиафа; таковы были Адония, высоко, думавший о красоте, и Авессалом, превозносившийся длинными волосами. И что, по-видимому, гораздо важнее и прочнее других, у человека находящихся, благ – мудрость и благоразумие, и это ведет к суетному превозношению»²⁶⁸.

«Господи, не вознесеся сердце мое, ниже вознесостеся очи мои (Пс.130:1). Я не возвышал бровей, говорит, и не поднимал шеи. Из внутреннего источника страсти болезнь выходит и на наружность, приводит и тело в состояние, сообразное с внутренней заразой»²⁶⁹. Горделивым свойственно поднимать брови, надувать щеки и всех презирать»²⁷⁰.

«Скажи мне: Для чего вытягиваешь шею? Для чего ходишь, привстав на пальцы? Для чего поднимаешь брови? Для чего надуваешь грудь? Не можешь ты сделать волоса белого или черного, а ходишь будто по воздуху, представляя себя владыкой всего? Тебе хотелось бы, может быть, чтоб выросли у тебя крылья, дабы не ступать тебе по земле; может быть, тебе желательно стать чудом. И теперь не делаешь ли из себя чуда, когда, будучи человеком, замышляешь летать? Но лучше сказать, ты летаешь уже внутренне, все тебя надмевает»²⁷¹.

«Помизание очес осуждается во многих местах (Притч.6:13, 10:10. Пс.34:19.)… Подобные обвинения простираются иногда и на тех, которые в кичливом самомнении гордятся пред низшими, хвалится наружностью, помаванием бравей выказывают кичливость, при гордой и медленной поступи ходят мерно»²⁷².

а) «Дух гордости... самый лютый... Он вступает в брань с совершенными; старается низринуть взошедших почти на верх добродетелей; и как болезнь заразительная и тлетворная не один только член, но все тело искажает: так и гордость погубляет не часть какую-либо души, но всю душу. Каждая из других страстей, хотя возмущает душу, но нападает только на одну противоположную ей добродетель и, стараясь победить ее, отчасти только помрачает душу и возмущает ее; но страсть гордости всю ее помрачает и низвергает в совершенную погибель. Чтобы яснее уразуметь сие представим это таким образом: чревоугодие старается причинить погибель воздержанию, блуд целомудрию, сребролюбие бескорыстию, гнев кротости и прочие виды пороков противоположных себе добродетелям. Но когда порок гордости владеет несчастной душой, тогда, как самый жестокий тиран, взявши великий и славный город, весь его разоряет и разрушает до основания»²⁷³.

б) «Кто увлекается гордостью, тот всего менее знает себя. Почему и у нас, – замечает св. И. Златоуст, – взошло в привычку говорить о гордых: “не ведает себя, не знает себя”²⁷⁴.

«Ничто не делает столько глупым, как высокоумие... И если буду тебе пересказывать все речи высакоумных, ты не различишь, высокоумным ли то сказано, или глупцом; таким образом, в обоих один и тот же недостаток. Некоторый варвар говорит: “Аз есмь Бог” (Иез.28:2), а не человек; и другой: не может Бог спасти вас, или исхитити, из рук моих (Дан.3:15); также египтянин: “Не вем Господа, и Израиля не отпущу” (Исx.5:2.). Таков и безумец, описанный пророком, и говоривший в сердце споем: “Несть Бог” (Пс.13:1). Таков и Каин, сказавший: “Еда страж брату моему семь аз?” (Быт.4:9.). Теперь различить ли, которые слова сказаны высокоумными и которые глупцами? Высокоумие, которое не наблюдает умеренности и состоит в превозношении ума (почему и называется высокоумием), делает глупцами... Как одержимый помешательством ума, когда не узнает себя, не знает и того, что у него перед ногами...; так бывает и с высокоумием»²⁷⁵.

Глупая гордость человеческая есть плод детского мышления и несовершенного ума. “Почто гордится земля и пепел?” (Сир.10:9). Человек, ты высокоумствуешь?.. Отчего ты высокоумствуешь пред теми, кои одного с тобою рода? Разве ты не того же естества? Разве в тебе не такая же душа?... Но ты мудр? – Следовательно, должен благодарить, а не надмеваться»²⁷⁶.

Гордость надмевает мысли до напыщенности, научает пренебрегать всякого человека... до безумия доводит высокопарный помысл... не признает промысла и попечительности Всесовершеннейшего, рассуждает, что, как должное за дела, получает, все милости, какими пользуется, не хочет видеть Божия содействия в том, что делает и в чем успевает. Она водяной пузырь, надутый суетным о себе мнением»²⁷⁷.

«Откуда рожаются хульные помыслы, – спрашивает святой Димитрий Ростовский. – От гордости, глаголет Лествичник... (от леств. степ. 23). Лют есть корень гордости, от него же рождается неизглаголанный отрод хульных помыслов, иже многим многажды отчаяние и безнадежие родиша»²⁷⁸. «Брат вопроси некоего от старец о помыслех хульных... откуда хульные помыслы бывает?... Отвещав старец, рече: хульный помысл бывает... от еже укоряти и осуждати... от гордыни»²⁷⁹.

в) «Как тело, по нарушении в нем равновесия жизненных соков, сделавшись расстроенным, подвергается всяким болезням: так и душа, когда утратить свою возвышенность и смиренномудрие, приобретши некоторый навык, делается и робкой, и дерзкой, и безумной... Мне хотелось бы представить всю надутость и пустоту высокоумного. Какой же найду образ, ему соответственный? Мне кажется, подобен он зажженному льну. Как вспыхнувший лен, по-видимому, раздувается и приподнимается, но от легкого прикосновения руки опадает и оставляет нечто тонее самого пепла; так и душа высокоумного. Пустую надутость его случайное прикосновение может сократить и уничтожить. Всякий высокоумный по необходимости должен быть слабым; потому что все высокое не бывает крепко. Как водяные пузыри скоро лопаются; так и высокоумные удобно пропадают... Представь мне человека, наглого и высокоумного, и увидишь, чти от неважного обстоятельства приходит он в большую робость, чем иной от падения»²⁸⁰.

«Гордый обыкновенно почитает себя выше всех и не признает никого равным себе. Какой бы ни пользовался честью, всегда желает и домогается большей; думает, что он еще ничего не получал; презирает людей и ищет от них почтения. А сего что может быть безрассуднее? Это что-то загадочное: человек ищет себе почтения от тех, которых почитает за ничто. Видишь ли, как желающий вознестися ниспадаст и пресмыкается долу?...

г) «Гордый одержим страстьми, и как червь в грязи пресмыкается, И зависть, и ненависть, и гнев постоянно волнуют душу его»²⁸¹. «Неблагодарность... происходит от гордости, когда кто-либо почитает себя достойным благодеяния»²⁸². «От гордости происходит презрение к бедным, страсть к деньгам, властолюбие и славолюбие. Гордый расположен мстить за обиды.·Нет зла равного гордости. Она превращает человека в демона, наглого, богохульствующего, клятвопреступника; она возбуждает в нем жажду убийства. Человек надменный постоянно сокрушается скорбью, постоянно досадует, постоянно сетует»²⁸³. «Таково свойство гордости: она расторгает союз любви, отделяет людей друг от друга... Как стена, раздувшись, разрушает здание: так и душа, надмившись гордостью, не может быть в союзе с другими»²⁸⁴. «Гордяйся, – учит св. Димитрий Ростовский, – презирает ближнего своего, уничижает, досаждает, а иногда бьет и убивает. Откуда раздаются брани и многие кровопролития? Не от гордости ли живота ищущих себе славы, и хотящих над иными обладати? Восстает язык на язык, царство на царство чесо ради? Не сего ли ради, да друг друга высший, честнейший, славнейший будет? Не живут ли свары в великородных домах, в князех и болярех, препирающихся о благородстве своем и глаголющих: я честнее того, я благороднее того? А от сваров происходят гневы и враждования»²⁸⁵.

«От чрезмерного умножения соков в теле нашем происходят в нем расстройства: когда принятая пища... надымает весь организм,... тогда последуют болезни... То же бывает с нашей душой. Когда мы от скромной жизни переходим к буйственной, – когда мы надымаемся гордостью и раболепствуем пред другими: то чрез первое делаемся ненавистными, а чрез второе – смешными. Ибо как скоро сии два противоположные порока соединяются в нас: то мы делаемся безумными и пронырливыми, с одной стороны навлекаем на себя ненависть, а с другой подвергаемся осмеянию»…

Примечание. «Правило наше: соединять в душе смирение с величием, Первое требует, чтобы мы ни перед кем не гордились, а последнее, чтобы никому не ласкательствовали»²⁸⁶.

Из соединения гордости с раболепством пред другими образуется особый вид славолюбия – тщеславие.

«Свойство тщеславия есть лицемерие и ложь; а гордости» (отдельно рассматриваемой) – «самомнение и ненависть... Тщеславию, свойственно выказывать себя; а гордости – презирать других и досадовать»²⁸⁷. Впрочем, гордый и тщеславный охотно друг с другом соглашаются. Ибо тот хвалит тщеславного, рабски пред ним унижающегося; а сей величает гордого, непрестанно его выхваляющего»²⁸⁸. «Поступок тогда бывает тщеславным, когда сердце имеет в виду сделать это напоказ. А пока не обращает оно взоров на уловление человеческой славы, хотя добродетель сияет яснее света (ей, как свету, и должно блистать собственными своими лучами); дотоле в произволении остается желание быть неизвестным и незаметным, оно делает угодное только одному Богу, не обращает внимания на смотрящих, видят ли, хвалят ли они, почитает суетным и напрасным все, что не споспешествует к приобретению вечной награды, хотя рукоплескания восхваляющих оглашают воздух, касаясь самых облаков и эфира, откуда ниспадают она опять долу, как промчавшийся звук голоса, оканчивающийся вместе с шумным сотрясением в гортани, и не доставляющий душе никакой вознаграждающей пользы, а еще делающий ей весьма великий вред»²⁸⁹.

Ничто столько не заставляет любить богатство, – говорить св. И. Златоуст, – как тщеславие. Поскольку и толпы служителей… в золотом одетые лошади, и серебреные столы и подобные весьма и смешные вещи придуманы людьми не для того, чтобы удовлетворить нужде, или чтобы получить удовольствие, но для того, чтобы выказать себя пред другими»²⁹⁰. «Рои челяди, – говорит он в другом месте, – одетые в золото варвары, шуты, льстецы, высеребренные колесницы... употребляются не для удовольствия и пользы, но из одного тщеславия»²⁹¹.

«Тщеславие есть страсть лютая и многоглавая! Иные, увлекаясь ей, ищут богатства, другие власти – и это бывает еще на низшей степени ее владычества. Распростирая власть свою далее, она обращает себе в пищу и самые добродетели, как-то: милостыню, пост, молитвы и дар учения. И сколько еще других глав у сего зверя! Впрочем, неудивительно, когда люди гордятся богатством в властью, но то странно в достойно оплакивания, когда они самый пост и молитву обращают в предмет своего тщеславия... Страсть сия... многоразличным образом опутывает нас, и простирается даже за пределы нашей жизни. Потому и говорят: такой-то умер и завещал сделать то и то·, дабы и по смерти удивлялись ему. Для сей же цели один хочет быть бедным, а другой богатым. Ибо тщеславие имеет то странное свойство, что в предметах противоположных находит себе пищу»²⁹². «И посмотри, как превратна эта страсть... Власть ее такова, что она выражает силу свою даже в вещах противоположных: один тщеславится целомудрием, другой, напротив, распутством, один – правдой, другой – неправдой, невоздержанием и постом, кротостью и дерзостью, богатством и бедностью... Один, как и сумасшедший, напрасно и без пользы потопил в море все свое имущество... Синоплянин (Диоген)… без всякой нужды одевался в рубище и жил в бочке, удивлял многих, но пользы не принес никому. А Павел (апостол) не делал ничего подобного, ибо не руководился честолюбием, но и одевался со всей благопристойностью, и жил всегда в доме, и был совершен в других добродетелях, которые упомянутый киник презирал, провождая жизнь распутную, поступая бесстыдно пред всеми и увлекаясь безумной страстью тщеславия. Если бы кто спросил, для чего он жил в бочке, то не нашел бы никакой другой причины, кроме одного тщеславия»²⁹³.

«Посему... уважение народное, чем более знаменитым делает, тем с большими соединено опасностями, заботами и печалями... Ничто столько не унижает, как слава народная, делающая боязливыми, подлыми, льстецами и лицемерами. Почему, например, фарисеи называли Христа беснующимся? Не потому ли, что желали народной славы? Почему народ произносил правильное о Нем мнение? Не потому ли, что он не страдал этою болезнью? Ничто, истинно ничто, так не делает людей законопреступными и несмысленными, как желание славы народной... Любящий славу, во время благоденствия поставляет себя выше всех, во время злополучия желает сам себя зарыть в землю... Ищущий славы то вдруг от радости поднимается вверх, то снова легко погружается, бывает всегда в тревоге и никогда в покое»²⁹⁴.

«Тщеславие не только губит, но делает весьма смешным... Что может быть вреднее, гнуснее и затруднительнее тщеславия?.. Все прочие страсти минуются со смертью; а тщеславие и над покойником продолжает свое действие, и над умершим телом силится показать свое свойство. Когда умирающий заботится, чтоб ему поставлен был великолепный памятник, на который надобно истратить все его имущество; старается и в гробе показать необыкновенную пышность… что найдешь еще мучительнее сей болезни?... И варвары не требуют того от пленников, что предписывает тщеславие своим поклонникам… “Не радей о душе, не заботься о добродетели... Делаешь ли добро? Делай не из угождения Богу, но напоказ людям... Подаешь ли милостыню? Постишься ли? Труд неси, а прибыль старайся погубить”. Что может быть бесчеловечнее таких требований? Отсюда ведут свое начало и зависть, и высокоумие, и сребролюбие»²⁹⁵.

«Честь… часто низвергает того, кто не научился постоянно бодрствовать... Если кто не будет принимать честь с великим равнодушием, тот увлекается двумя противными страстями: рабским угожденим и безумным высокомерием. Ибо он не может избегнуть того, чтобы не унижаться пред почитателями своими; а любуясь воздаваемыми ему от них почестями, надмевается пред меньшими, и таким образом низвергается в пучину безумной гордости»²⁹⁶. Начало почести – человекоугодие, а конец ее – гордость»²⁹⁷.

«Любоначалия... страсть... плененных ею делает «завистливыми, упорными, бесстыдными, обвинителями, клеветниками, ласкателями, злокозненными, уничижающимися сверх должного, раболепными, высокомерными... Такой человек завидует достойным и клевещет на них, а нередко пожелает им и смерти, чтобы, при недостатке способных к делу... дошли и до него. Оно будет ласкательствовать тем, в чьей воле подать... голос, и поэтому сделается раболепным; но будет дерзок против низших, если станут противиться, и потому начнет сплетать козни; у него будут тысячи смущений и подозрений»²⁹⁸.

«Ты не представляешь себе, – замечает Златоуст, – сколько зла наносят чести беспечным: таковых доводят они до тщеславия, гордости, высокоумия, делают нерадивейшими...и, что всего хуже, происходящее от них зло навсегда остается, а удовольствие в туже минуту и отлетает, как появляется… Власть побуждает делать многое, Богу неугодное, и надобно иметь душу самую мужественную, чтобы пользоваться властью, как следует... «Властью... облеченный терпит то же, что и человек, а который, живя с хорошей и красивой девицей, обязался никогда не посмотреть на нее с вожделением. Такова власть! Она даже многих сделала обидчиками против воли их, у многих возбудила гнев, сняла узду с языка и отворила двери уст, как бы ветром раздувая душу, и как ладью погружая се в самую глубину зол»²⁹⁹.

У Давида был сын, Авессалом, юноша непокорный и развратный. Он восстал некогда против отца и, изгнал его из царства, из дома и отечества, сам вместо него овладел всем; не постыдился ни природы, ни воспитания, ни возраста, ни предшествовавших событий, но был так жесток и непокорен, уподобляясь более зверю, нежели человеку, что, расторгнув все эти препятствия, попрал законы природы и наполнил все смятением. Подлинно, тогда все было нарушено: законы природы, стыд пред людьми, благоговение пред Богом, человеколюбие, милосердие, благодарность за воспитание, уважение к старости. Если он не хотел уважать Давида как отца, то должен был бы уважить его как старца; если не уважал седины, то должен был бы постыдиться его, как благодетеля;.. но страсть властолюбия изгнала из него всякий стыди из человека сделала зверем»³⁰⁰.

§ 150. Славолюбие, в тесном смысле сего слова.

«Славолюбивый не то же, что тщеславный; один упражняясь, а другой не упражняясь, в добродетели, уловляет славу; один желает принадлежащего, а другой не принадлежащего ему уважения; один величается собственной красотой, а другой готов украшаться чужой; один высоко думает о собственных своих сокровищах, а другой – о сокровищах, нисколько ему не принадлежащих; одному желательно, чтобы почитали его по праву, а другому – чтобы и без права; посему первый, если и не совершен (ибо надлежит и упражняться в добродетели, и не желать себе славы), но лучше другого и дальше отстоит от него, нежели насколько славолюбивый ниже совершенного; лучше же сказать, если надлежит выразиться точно, несправедливо славолюбивого сравнивать с тем, кто не сделал ничего доброго, но присвояет себе славу сделавшего, справедливее же сравнивать с тем, кто и сделал доброе, и пренебрег славой сделавшего»³⁰¹.

Нам, если только целомудренны, надлежит отвращаться льстецов более, нежели людей наглых. Ибо такая честь невнимательным делает больше вреда, нежели оскорбление, и труднее человеку одержать верх над собою, когда ему льстят, нежели когда его оскорбляют»³⁰². Оттого, помысла славолюбия трудно избежать, кажется; потому что все, что ни делает человек к искоренению его, оказывается началом другого славолюбия»³⁰³.

Подлинно, нет ничего, чему бы не вредили страсти. Как бурные ветры, нападая на тихое море, возмущают его с самого дна, так что песок смешивается с волнами; так и страсти, вторгаясь в душу, возмущают в ней все и ослепляют мыслительную ее способность, – особенно же страсть к славе. Презирать богатство нетрудно для того, кто захочет; но чтобы презирать честь от людей, для этого нужно много усилия, великое любомудрие, нужна душа как бы ангельская...

«Когда ты желаешь славы, то... подумай, какой она причиняет вред, скольких и каких лишает благ; ибо для нее ты подвергаешься трудам и опасностям, а плодов и наград от нее не πолучшь»³⁰⁴. «Вспомни об умерших, которые были в коликой славе, и она оказалась непрочной, исчезла и рассеялась. Скажи мне, что такое слава?... Быть для всех, скажешь, предметом удивления? По праву, или не по праву? Если не по праву, то это будет... порицание, лесть, клевета. Если же я (скажешь) по праву, то это невозможно... Кто ныне, скажи мне, хвалит (человека) честного и справедливого?... И может ли быть истинно справедливым тот, кто, совершая какое-нибудь доброе дело, ожидает славы от народа?... Кто домогается славы от людей, тот скоро оставит дела добродетельные. Ибо кто ожидает похвал, тот делает то, чего желают другие, а не то, чего он сам»³⁰⁵. «Раб славы не может не быть рабом всех, и даже презреннее самых рабов... и чем более видит нас послушными, тем более увеличивает свои требования»³⁰⁶. «Служащий этой самой жестокой госпоже (страсти к славе)... принужден бывает постоянно терпеть много неприятного и вредного... Таким образом, она свирепее и тирана всякого зверя... и если найдет кого послушным себе и готовым на все, то не преминет приказать ему все, что бы то ни было. Есть у нее и... сотрудница, которую безошибочно можно назвать ее дочерью. Ибо, когда сама она… укоренится твердо, тогда рождает высокомерие»³⁰⁷.

«Не ищущий людской славы, что ни делает хорошего, делает все это спокойно, и, будут ли неблагоприятны, или счастливы обстоятельства этой жизни, от этого не терпит никакого вреда: первый не в состоянии лишить его бодрости и повергнуть в уныние, а последняя надмить гордостью и превозношением»³⁰⁸. «Кто желает, чтобы воздавали ему честь, тот завидует превосходящему славой, а к этому соревнованию присовокупляет и ненависть. Кто препобежден сильным желанием почестей, тот не терпит, чтобы кто-либо был ему предпочтен, но себе восхищает первенство, чтобы не показаться низшим; почитает несносным оказать честь заслуживающему похвалу и в его отсутствии, и славу трудов его представляет ничего не значащей»³⁰⁹.

Кроме того, "похвала человеческая многих часто портит, ослабляет усердие и задерживает в течении. Иной, подумав, что достиг уже конца течения (эту мысль внушает похвала), перестает простираться вперед... Сие дает видеть и Бог всяческих, сказав устами пророка: “Людие Мои, блажащии вас льстят вы, и стези ног ваших возмущают” (Ис.3:12); потому что похвалами ослабляют ревность усердия и не дозволяют достигнуть цели. Так совершал течение блаженный Павел, не внимая ни похвалам, ни хулам, но “задняя забывая, в предняя же простираяся и со усердием гоня к почести вышнего звания” (Флп.3:13, 14)»³¹⁰.

§ 150. Понятие о способности разумного желания в душе нашей.

Несмотря на гибельные действия страстей, в душе есть врожденная способность желать того, что согласно с ее природой, и сохранять все, что существенно принадлежит природе. Сия способность называется волей (велисис). Ибо существо самостоятельное (усиа, substantia), стремясь к свойственному ему, естественному и полному проявлению своей сущности, желает и существовать, и жить, и двигаться, согласно с умом и чувством. Посему естественную волю сию определяют так: воля есть разумное и вместе относящееся к жизни желание, стремящееся только к сообразным с природой предметам. Таким образом, воля есть одна простая (не раздвоенная) сила, естественное, относящееся к жизни (зотики), и вместе разумное желание всего, что существенно принадлежит к природе (хотящего). А пожелание неразумных животных как неразумное не называется волей»³¹¹.

В неразумных животных вслед за посланием чего-нибудь тотчас бывает и стремление к действию: потому что пожелание в них неразумно, а они водятся пожеланием естественным... В людях, как существах разумных, естественное желание не столько управляет, сколько само управляется»³¹².

«Хотение (вулисис) есть частное действие воли естественной; или естественное и разумное желание какой-нибудь вещи. В душе человеческой есть врожденная способность – желать сообразно с разумом. Когда такое разумное желание стремится, сообразно с природой, к какому-нибудь предмету, то оно называется хотением. Итак, хотение есть разумное желание какой-нибудь вещи и стремление к ней»³¹³.

§ 152. О любви.

«Кто вожделевательную силу души употребил на услаждение плотскими и нечистым удовольствиями, тот гнусен и невоздержен; но кто обратил ее на любовь к Богу и желание вечных благ тот достоин подражания и блажен»³¹⁴. И душа, по природе своей, имеет наклонность к прекрасному и стремится вожделевать лучшего, хотя неприязненная область греха, с чрезвычайной хитростью, к затмению действительных благ, душам простым представляет мечтательный образ благ»³¹⁵.

«Взор не только невоздержной, как замечает св. И. Златоуст, но и целомудренной жены поражает и смущает душу, и ласки обольщают, и чести порабощают; и пламенная любовь – это начало всех благ – делается источником бесчисленных зол для тех, которые неправильно пользуются ею»³¹⁶. Однако ж, в душе «есть вожделение, – замечает 6л. авва Исаия, – согласное с природой, без которого невозможна и самая любовь к Богу... Это вожделение враг превратил в скверную похоть, чтобы мы желали всяких нечистот»³¹⁷. Но «мы должны давать направление трем силам души правильное, естественное, согласное с намерениями Создавшего... Силу вожделевательную должны направлять к Богу и добродетели... Всякое беззаконие и грех сими тремя силами души соделывается и всякая добродетель и праведное дело ими же совершается»³¹⁸. Согласно с сим, св. Афанасий, в объяснении одного псалма, говорит: «От вожделения пожал я то, что поник к земле, и непрестанно сетовал от мучительных болезней сердца. Посему-то, изменив деятельность пожелания, соделал оное служебным Божией воле»³¹⁹.

«Вы знаете, возлюбленные мои в Господе, – говорит св. Антоний Великий, – что всякий человек, будет ли он мужеского или женского пола, имеет способность любить или Божественное или человеческое»³²⁰. «Получив заповедь любить Бога, – напоминает св. Василий Великий, – приобрели мы также и силу любить, вложенную в нас при самом первоначальном нашем устройстве; и доказательство этому не вне, но каждый человек может узнать сие сам собою и сам в себе»³²¹. «Бог, – учить св. И. Златоуст, – вложил в нашу природу силу, побуждающую любить других. “Всяко животно, сказано, любит подобное себе и всяк человек искреннего своего” (Сир.13:19).

Смотри, для добродетели сама природа дала семена»³²².

Св. Григорий Нисский любовь определяет так: «Любовь есть внутренняя сила с тем, что приятно, производимая удовольствием и пристрастием»³²³. «Что есть любити кого? – спрашивает св. Димитрий Ростовский. – Есть желати ему блага и творити, когда возможно, якоже глаголет Аристотель и подтверждает Павел: “любы не своих си ищет” (1Кор.13:5), но его же любит³²⁴. «Любовь, по моему определению, – утверждает св. Григорий Богослов, •есть единодушие; а любовь к Богу – вместе и путь к обожению»³²⁵.

§ 453. По различию причини любви, различные виды ее.

«По следующим пяти причинам люди любят друг друга... – замечает св. Максим Исповедник. – Или ради Бога, как –добродетельных всех и даже недобродетельного, как бы добродетельного; или по природе, как родители детей... Или по тщеславию, как хвалимый хвалящего. Или по сребролюбию, как богатого, ради того, что принимается. Или по сластолюбию, как угождающий чреву и тому, что ниже чрева»³²⁶.

1) «Когда любовь не от природы, то она – от добродетели; родившиеся от нас бывают любезны нам не по своей добродетели только, но и по требованию природы; а возлюбленные по вере бывают такими не по чему иному, как по добродетели»³²⁷.

2) «В человецех, – говорит св. Димитрий Ростовский, – любовь сердечная разделяется на части: особно любить родителя, особно друга, особно сына»³²⁸. «Мне надлежало бы, – пишет св. Григорий Богослов, – прежде всего укрыть плоть свою в пропастях, горах и утесах; там... живя вдали от людей, носил бы я в сердце всецелого Христа... Но меня удержала любовь к милыми родителям..., даже не столько любовь, сколько жалость – эта приятнейшая из всех страстей, проникающая всю внутренность и все составы костей... жалость к скорби, жалость к бесчадию, жалость к заботливости о мне»³²⁹. «Киприан!.. – восклицает св. Григорий Богослов в похвальном слове священномученику Киприану. – Весь переношусь к тебе, привлекаемый, может быть, сродством по дару слова;.. а между соединенными, чем бы то ни было, любовь... поселяется так же, как и между связанными кровным родством»³³⁰. «И эти точно в природе нашей, – замечает св. Григорий Назианзин, – чтобы любить все собственное, имение ли то, или порождение, или слово и чтобы питать искреннее благорасположение к своим прозведениям»³³¹.

«Один блаженный муж, выражая чрезмерную любовь и оплакивая одного иэ любимых им и сердечно ему преданных, берет для этого в пример любовь не отца или матери, ни дитяти или брата, ни даже друга, но чью? – “Удивися любовь твоя от мене, – говорил он, – яко любовь женская” (2Цар.1:26). Поистине, поистине любовь эта имеет более силы, нежели всякое господство... В самой придире нашей есть какое-то страстное влечение, непонятное для нас, которое соединяет тела мужа и жены... Ничто столько не имеет влияния на нашу жизнь, как супружеская любовь»³³².

«Нет, поистине нет ничего драгоценнее, как быть столь любимым женою и любить... в этом все богатство, все счастье жизни»³³³.

3) Кроме означенных причин любви, «любовь обыкновенно возбуждают в нас следующие три предмета: или телесная красота, или великое благодеяние, или любовь к нам другого. Каждый из этих предметов, сам по себе, может воспламенить в нас любовь; хотя бы мы от какого-нибудь человека не получили никакого благодеяния, но если слышим, что он постоянно любит нас, хвалит нас, и удивляется нам, то и сами тотчас привязываемся к нему душой и любим его, как благодетеля»³³⁴.

«Нежную любовь к свойственному и родственному имеем не учась, и благодетелям добровольно оказываем всякое благорасположение»³³⁵.

«Если сердце... возбуждается, когда чувствует, что оно любимо, и воспламеняется еще более, когда видит новую любовь, то, очевидно, нет большей причины к возбуждению и увеличению любви, как когда тот, кто еще любит, знает, что он уже любим, или когда тот, кто первый начинает любить, видит взаимную к себе любовь. Если так... бывает в нечистой любви, то не более ли это должно быть в дружбе? Ибо чего другого мы опасаемся в дружбе, как не того, чтобы друг наш не подумал, что мы его или не любим, или любим менее, чем он нас? Если он узнает об этом, он сделается холоднее в той любви, какой наслаждаются друзья; и если он не будет столько малодушен, чтобы таковое равнодушие принять за оскорбление дружбы, то он останется только нашим советником, а не пламенным другом»³³⁶. Потому, нежной любовью (сторон) можно назвать высшую степень дружбы, состоящую в пламенном расположении и влечении любящего к любимому»³³⁷.

«Холодность душевная не способствует к соединению, но теплота душевая большею частью каждого привлекает к себе. Отсюда происходит·и теплота любви... Желая привязать самого себя к другому человеку, ты не иначе можешь сделать это, как привязавши его к себе самому, и если желаешь сделать этот союз взаимным, нужна его привязанность к тебе»³³⁸. «Для любящего весьма приятно и утешительно, если любимый знает, что он любим»³³⁹.

4) «Много есть случаев приобретать дружбу, и о постыдных мы... упоминать не будем..; но... выведем наружу случаи естественные и житейские. Житейские бывают, например, те, когда кто-либо получает от другого нечто доброе, приобретает друга от предков, разделяет с кем-нибудь трапезу или путешествие, либо живет в соседстве. Хороши и эти случаи. К ним относится также одинаковость занятий, хотя тут не бывает искренности, тут бывает место ревности и зависти. Естественные же случаи дружбы суть, например, отца к сыну, сына к отцу, брата к брату, деда к внуку, матери к детям, – прибавим, – и жены к мужу... Случаи... последние кажутся сильнее первых; но... часто препобеждаются первыми: иногда друзья (по житейским отношениям) бывают искреннее расположены, чем братья (к братьям) и сыновья к отцам... Но любовь духовная, ради Бога, по вере, выше всякой другой любви, как некая царица, владычествующая над своими..; ибо ее не рождает нечто земное... – ни свычка, ни благодеяние, ни природа, ни время: она нисходит свыше с небес»³⁴⁰.

«Что возбуждаете любовь плотскую? – спрашивает св. Златоуст. – Телесная красота. Соделаем же и души наши прекрасными, и будем питать любовь друг к другу; ибо нужно не любить только, но и быть любимыми... Как же сделать, чтобы нас любили? Будем добрыми и сделаем то, что всегда будут любить любящие нас»³⁴¹. «Красота души такого свойства, что и в старости имеет многих любителей, потому что никогда не увядает и всегда цветет»³⁴².

Потому св. Златоуст о красоте телесной делает жене следующее замечание: «Если муж любит тебя, то, хотя бы ты была и безобразна, ты кажешься ему приятной; а если он ненавидит тебя, то, хотя бы ты была благообразна, он не захочет смотреть на тебя. Ненависть души не позволяет видеть красоты лица»³⁴³.

Итак, «любовь..., как супружеское расположение... совокупляет двух человек и одну плоть... Ее дар, если есть на свете добрые и верные жены, добрые, почтительные дети, и истинные, попечительные отцы. Ее дар, что другие – близки или друзья нам, такие же, или даже гораздо больше, нежели мы себе самим. Ее дар, что мы любим слуг, как детей, а слуги охотно чтут нас, как господ. Ея дар, что мы любим не только известных нам людей, или друзей своих, а даже и тех, кого никогда не видали»³⁴⁴.

«Кто имеет много любящих его... тот сильнее всякого властителя... Чудное бывает здесь явление: единство во множестве и множество в единстве. Как в игре на гуслях, хотя звуки различны, но созвучие одно, один и музыкант, играющий на гуслях; так и здесь: гусли, это – любовь; звуки, это – происходящие от любви дружеские речи, производящие все вместе одно и то же созвучие и согласие; музыкант это – сила любви; она издает сладостное пение»³⁴⁵.

«Но... как будто одни люди одарены живым и сильным чувством любви? Животные, однородные своей общительностью, своих согласием, разве не свидетельствуют о лобви взаимной, и единодушными действиями... разве не дано всякому разуметь, что сама природа научила их дружбе? Самые стихии, столь различные, столь враждебный одна другой, давно бы разрушили друг друга, если бы благотворная любовь не соединила их, при данной им способности взаимно себя ограничивать узами вечного брака в произведениях природы»³⁴⁶.

а) «Сила любви такова, что она обыкновенно совокупляет и соединяет, несмотря ни на какое расстояние. Ибо того, кого любит, мы представляем себе каждый день, хотя бы он жил на чужой стороне, и был отделен от нас великими ширями: так как, напротив, кто нам не нравится, того, хотя бы он близ нас находился, часто как бы совсем не видим. Итак, где есть любовь, там расстояние места не вредит; а где нет любви, там бесполезна самая близость места»³⁴⁷. «Таково уже свойство любви: Кого мы любим и кто находится не вместе с нами, но вдали от нас, того-то именно мы и представляем себе каждый день. Beлика, поистине, сила любви: она устраняет душу от всего и привязывает к любимому предмету»³⁴⁸. «Душа наша... существуете в плоти, – говорит св. Димитрий Ростовский, – а все ее желание, идеже ее любление; идеже сокровище, тамо и сердце, идеже любимая кому вещь, тамо и душа его... Ум, углубляющся во что-либо... не престает мечтая и обходя дольняя и горняя, и идеже ему понравится... тамо и насаждается, углубляяся помышлении своими»³⁴⁹. «Кто что возлюбит, на то вся мысли своя и желания обращает»³⁵⁰. «По общему разумению, душа наша тамо живет, идеже любит, нежели тамо, идеже оживляет»³⁵¹.

б) «Любовь лучше власти в всякого богатства; она дороже здоровья и самого света; она – основание благодушия... Пусть кто-нибудь не имеет ни одного друга (что служит знаком крайнего неразумия, потому что только глупый скажет: нет у меня друга): какова будет жизнь его?... Нет ничего хуже одиночества, необщительности и недоступности. Что же, скажешь, монахи и те, которые заняли вершины гор? И они не без друзей. Они удалились от шума городского, но имеют многих товарищей, единодушных с ними и искренно привязанных «друг к другу»³⁵². «Верный друг поистине – услада жизни. Верный друг поистине – твердый покров... «Скажем... сколько удовольствия заключает дружба в себе самой. Взирающий на друга просветляется от радости, тает от удовольствия и соединяется с ним по душе каким-то особенным союзом, заключающим в себе неизъяснимое наслаждение. Он оживает духом и окрыляется даже при одном только воспоминании о нем. Я говорю о друзьях искренних, единодушных, готовых умереть друг за друга, горячо любящих друг друга. Не думайте опровергнуть мои слова, воображая себе обыкновенных приятелей, сообщников застольных, друзей по одному имени. Кто имеет такого друга, о каком говорю я, тот поймет мои слова. Хотя бы он видел его каждый день, он не пресытится: он желает ему того же, чего и себе самому. Я знал одного человека, который, призывая в молитве за друга святых Божиих, молил их предстательствовать прежде за него, а потом уже за себя. Так друг мил, что даже места и времена становятся любезны от него. Как светлые тела разливают свет на окрестные предметы: так друзья самым местам, в которых случалось им бывать, сообщают свою любезность. И часто бывает, что, посетив эти места без друзей, мы плачем, воспоминая о тех днях, в которые были здесь вместе, и рыдаем. Невозможно, однако, словами выразить, сколько удовольствия доставляет присутствие друзей; это понимают только те, которые испытали. Без зазрении можем просить услуги, или принимать услугу от друга. Когда они приказывают нам, мы им благодарны, – и скорбим, когда они стесняются... Часто, презрев все здесь сущее, мы, однако, не хотим расставаться с жизнью только для них. Они вожделеннее нам самого света... Великое дело дружба... Любящий... желает лучше благодетельствовать, нежели принимать благодеяния; потому что он любит и, следовательно, всегда находится в состоянии человека, как бы не удовлетворившего своему желанию. Он не столько радуется, приемля благодеяние, сколько делая благодеяние. Какое хочешь, представь себе удовольствие... сладость дружбы будет выше всех их. Укажи даже на сладость меда, но и мед делается приторным; а друг никогда, пока остается другом, напротив – любовь к нему более и более возрастает, между тем проистекающее из нее удовольствие никогда не производит пресыщения. Друг милее этой временной жизни. Посему-то многие по кончине друзей не желали более жить. С другом иной с удовольствием может жить и в ссылке; а без друга и дома жить нерадостно³⁵³.

«Представь, как прекрасна любовь сама по себе, сколько она приносит радостей, сколько доставляет душе удовольствия; это по преимуществу ей свойственно... Любовь... доставляет... великое удовольствие, а труда никакого... Раб ли кто, она делает рабство приятнее свободы: ибо кто любит, тот не столько радуется тогда, когда повелевает, сколько тогда, когда повинуется, хотя повелевать и приятно. Любовь... нежнее всякой матери, щедрее всякой царицы; трудное она делает легким и удобным... Если любимый и оскорбит любящего, то гнева не будет, а будут слезы, увещания, просьбы: так далека любовь от раздражения. Когда она видит согрешающего, то плачет и скорбит, – и эта скорбь приносить ей удовольствие. Слезы и скорбь любви приятнее всякого смеха и всякой радости; не столько чувствуют наслаждения смеющиеся, сколько плачущие о любимых... Не говори мне о любви... низкой... но разумей любовь... которая имеет целью пользу любимых»³⁵⁴. «У любви два примечательные свойства: скорбеть и мучиться о том, что любимый терпит вред, а также радоваться и трудиться о пользе любимого»³⁵⁵.

«Таков закон и таково свойство любящих, что одно название предмета, который им мил, драгоценно для них, и одно произношение любимого ими имени восхищает души их»³⁵⁶. «Известно, что мы любим часто повторять имена тех, которых любим»³⁵⁷. «Любимые нами не только когда бывают, но и когда приходят нам на ум, доставляют нам великое удовольствие»³⁵⁸. Посему-то «обычно любовником подобитися любимому; аще кто кого безмерно любит, того и подражает во всем, в словсех и нравах, хотя в себе самом изобразити возлюбленнго друга своего»³⁵⁹. «При виде любимого человека и даже при воспоминании о нем, наша душа ободряется и ум возвышается, и все мы переносим легко, услаждаясь этом воспоминанием»³⁶⁰. «Как, думаешь, тяжело мне было, – пишет св. Василий Великий Евсевию епископу, – перенести, что в прошлое лето не удалось свидеться с тобою. А и в другие годы не было такого свидания, чтобы дойти мне до сытости. Впрочем, любящему и во сне увидеть предмет своего желания – доставляет некоторое утешение»³⁶¹. «Любящий», как замечает св. И. Златоуст, беседуя о любви к Богу, любящий «желает видеть не только самого любимого, и не только дом его, но и самую улицу и переулок; и если увидит хоть одежду или обувь друга, думает, что пред ним сам друг его»³⁶². Так, «кто любит, тот, увидев произведение любимого, или обувь, или одежду, или что-нибудь другое, воспламеняется любовью³⁶³.

«Знаки чрезвычайной любви, – говорит св. Златоуст, – когда кто любит так, что сам восхищается любовью»³⁶⁴.

в) «Не из того, чего вожделевает человек, познается, что он любит; но из того, что любит, делается заключение о том, чего вожделевает: любовь естественно предшествуешь вожделению (чего не возлюбить человек, того не будет и вожделевать)»³⁶⁵.

«Кто что любит, с тем неразрывно соединиться сильно и непрестанно желает, и все то отклоняет, что препятствует общению и соединению с любимым его предметом»³⁶⁶. «Говорить и беседовать.... это есть обычай любящих. И что для «тела объятие рук, то для души дружественная беседа»³⁶⁷. «Действительно, таково свойство пламенной любви, что она желает и видеть, и слушать любимых (ею), и говорить с ними»³⁶⁸. Потому кто умеет любить искренно, но не может быть вместе с любимым, тот, хотя бы жил с ним в одном и том же городе, будет чувствовать себя нисколько не лучше живущих в чужой стране. Это знают те, которые знают любовь»³⁶⁹. В сем случае, для любящих, когда им нельзя быть вместе с любимыми, нет никакой пользы от близости»³⁷⁰.

Впрочем, «сила любви такова, что она обнимает собой, совокупляет и соединяет не только тех, которые находятся при нас или близко к нам, и которых мы видим, но и тех, которые удалены от нас; так что ни продолжительность времени, ни дальность расстояния... не может расстроить и прервать душевную дружбу»³⁷¹.

«К чему приклонились с любовью, с тем осваиваемся душами... Любимое душой некоторым образом срастворяется с ней»³⁷². «Любимый для любящего есть то же, что сам он. Любовь такова, что любящий и любимый составляют уже не два отдельные лица, а одного человека, чего не может сделать ничто, кроме любви»³⁷³.

«У любящих друг друга, когда любовь поет песнь свою, все страсти умиряются и успокаиваются, как звери, обузданные и укрощенные... Скажешь ли что-нибудь опрометчиво, никто не осуждает, но все извиняют; сделаешь ли что-нибудь, никто не имеет подозрения, но оказывают великое снисхождение»³⁷⁴. «Это... можно видеть из примера блаженного Давида. Что может быть тяжелее, как видеть сына возмутившегося, ищущего власти и жаждущего крови своего отца? Но блаженный Давид перенес и это, не хотел даже произнести укоризненного слова..., повелел сохранить его жизнь: так крепко было у него основание любви»³⁷⁵! «Где любовь, там нет ни зависти, ни злословия; ибо мы не только сами не злословим любимых, но заграждаем уста и другим, злословящим их; там все тихо, все спокойно, нет и следа разногласий и ссор... Почему? Потому что... любостяжание, хищение, зависть, злословие, надменность, клятвопреступление, ложь, все это исчезает там, где есть любовь»³⁷⁶.

«Если ты хочешь знать силу ее, то представь человека робкого, боязливого и трепещущего пред тенью, или гневливого, грубого и похожего более на зверя, нежели на человека, или похотливого, сластолюбивого и преданного всем порокам, и отдай его в руки любви, введи его в это училище, и скоро увидишь, как этот боязливмй и робкий сделается мужественными, великодушными и отважным на все; и, что всего удивительнее, это произойдет не потому, чтобы изменилось существо его, но потому, что любовь обнаруживает свою силу в самой робкой душе... Смотри: Иаков был человек скромный, сидел дома, но знал трудов и опасностей, проводил жизнь спокойную и беззаботную… Чти же? Когда огонь любви воспламенил этого скромного и не выходившего из своего дома человека, то, смотри, как он сделался смел и трудолюбив; послушай об этом... от самого патриарха. Укоряя тестя, он говорит: “Се двадесять лет аз с тобою” (Быт.31:38.)... “Бых”, присовокупляет он, “во дни жегом зноем, и студению в нощи: и отхожедние сон от очию моею” (Быт.31:40.)... А что он был робок, видно из того, что он, ожидая свидания с Исавом, смертельно боялся. Потом, смотри, как тот же боязливый сделался от любви отважнее льва: став впереди всех, как бы какой-нибудь оплот, он готов был первый встретить жестокого и дышащего, как он думал, убийством человека... Видишь ли, как робкий вдруг сделался отважным не потому, чтобы переменил нрав свой, но потому, что был укреплен любовью?... С другой стороны, любовь же делает жестокого кротким и невоздержанного целомудренным: на это нет нужды приводить примеров; это всем известно. Хотя бы кто был свирепее всякого зверя от любви он делается смиреннее всякого агнца. Кто, напр., был свирепее и неистовее Саула? Но когда дочь его отпустила врага его, он не сказал ей даже грубого слова; убивший за Давида почти всех священников, узнав, как дочь выпустила его из дома, не оскорбил ее даже словом..; это потому, что он был удержан сильнейшей уздой – любовью (к дочери). Делая кроткими, любовь точно так же делает людей и целомудренными: кто любит свою жену так, как должно любить, тот, хотя бы был крайне сластолюбив, из любви к ней не станет смотреть на другую; “крепка”, говорит Писание, “яко смерть любы” (Песн.8:6.)»³⁷⁷.

«Когда любовь к чему-нибудь, – говорит пр. Нил Подвижник, вспоминая о своей любви к уединению и безмолвию, – овладеет душой, тогда с великой силой отвлекает ее от всего, даже весьма достойного ее внимания, уносит же к тому, что возлюбила, так что не смотрит она на труд и утомление, не принимает во внимание и оскорблений, всем усердно служит, добровольно отдаваясь в полную власть пожеланию, и с приятностью несет на себе иго подчинения, по самопроизвольной и охотно принятой необходимости»³⁷⁸.

«Я хочу сказать пример, – говорить св. И. Златоуст, – и – простите мне, –... заимствую его из плотской жизни. Вы имеете понятие о любовниках? Терпя от любовниц столько обид, столько коварства, столько вреда, учимые и иссушаемые ими, они любят их более своей души, проводя ночи у дверей их. Научимся этим примером, – конечно, не тому, чтобы любить этих негодных·женщин... Скажи мне, не хуже ли всех врагов поступают любовницы с пристрастившимися к ним? Не расточают ли они их имущества, не наносят ли им личных оскорблений и не повелевают ли ими с большей властью, чем своими рабами? Однако любовники не отстают от них. И никто не имеет такого врага, какого имеет любовник в своей любовнице, потому что она и гордится им, и бесчестит его, и часто злоупотребляет его любовью, и поступает с ним тем презрительнее, чем более бывает любима им... Однако любовники любят своих любовниц»³⁷⁹.

«Ничто не делает столь смиренным, как любовь, – учит тот же Святитель, беседуя о любви безукоризненной. – Существам любимым мы служим, как рабы, и не стыдимся, но еще благодарим их за такое рабство; для них мы не щадим своих денег, а иногда и телесных сил; ибо случалось, что за любимого подвергались опасностями.. Это знаете вы, которые имели друзей, друзей не по имени только и по одному названию, но таких, которых любили, как должно, к которым были привязаны. А кто не знает этого, тот пусть спросит у знающих. Я раскажу вам теперь пример дивной дружбы из св. Писания. Ионафан, сын Cayлa, полюбил Давида,”и спряжеся с ним душа его” (1Цар.18:1), так что Давид, оплакивая его, говорит: ”удивися любовь твоя от мене паче любве женския: до смерти язвен еси” (2Цар.1:25, 26.). Что же?... Он неоднократно решался даже умереть за друга; не только не злословил его, но удерживал и отца от злословия; не только не завидовал, но и содействовал Давиду; не только давал ему деньги, но и спас ему жизнь. Что я говорю о деньгах? Он полагал за него душу свою... Такова была дружба его с праведником; таков был Ионафан! Посмотрим теперь и на Давида. Он не имел времени вознаградить Ионафана, который был похищен смертью прежде, нежели Давид подучил власть; благодетель погиб прежде, нежели получивший благодеяния вступил на царство. Что же? Праведник оказывал ему дружбу, как мог и чем было можно, и вот каким образом. ”Красный ми зело, – говорил он, –Ионафане: до смерти язвен еси” (2Цар.1:25, 26.). Но только ли? Немаловажно и это; но кроме того, помня любовь отца, он часто избавлял от опасностей его сына и внука; и постоянно защищал и сохранял потомков его, как бы своего сына»³⁸⁰.

По свойству любви, если кто из любимых нами скажет: я люблю такого-то, и всякое благодеяние, оказанное ему, считаю оказанным мне самому; то мы делаем все и стараемся всячески угодить этому человеку, как будто видим в нем самого любимого»³⁸¹.

«Любящие... желают, чтобы чрез них совершались все дела любимых ими, и чтобы без них те ничего не делали и не говорили»³⁸².

г) «Не так горячка жжет, обыкновенно, тела одержимых ею, как наши души – разлука с любимыми; и как те ищут чаш, и стаканов, и холодной воды, так эти лиц любимых: это хорошо знают привыкшие любить»³⁸³.

Преп. Нил, описывая разлуку свою с сыном, говорит: «Когда душа не имеет близ себя любимого, тогда в отсутствии еще более влечется к нему, и всецело им занимает память, не имея при себе того, что могло бы удовлетворить вожделению. А как велика скорбь и как жестоко мучение разлучаемых таким образом, знают изведавшие это опытом; не испытавшие же пусть научатся сему из примера бессловесных, в которых без науки вложено естественное непреодолимое чувство сострадательности, у детей к родившим и у родивших к детям, и оно в родивших к детям, при разлучении с ними, разными признаками и явными страданиями изобличает нежную привязанность. Так уводимая корова болезненно и не умолкая мычит, часто оборачиваясь к увлекаемому от нее тельцу, и глазами выражает, как велико ее страдание… А увлекаемый телец, не даваясь уводящим его насильно, иногда... прибегает к матерним сосцам... держится за них... ртом, а иногда кружится около матери, и порывистыми скачками сказывает о своей нужде, потому что лишен дара слова, которое могло бы объяснить страдание жалобами»³⁸⁴. «Чем более кто любит земное, тем сильнее страшится лишиться оного. Только лишившись, мы узнаем, с каким расположением мы владеем чем либо в сем мире. Потому без скорби лишаются того, чем без любви владеют; и наоборот, что горячо любим, о том глубоко вздыхаем, когда оно отнято»³⁸⁵.

Св. Димитрий Ростовский говорит: «Велию соделывает печаль и смущение и сокрушение сердца разлучение между любящими. Яко тяжко есть разлучатися душе с телом, тако любимому от любящего... Печальное и слезное разлучение бывает между любящимися, а наипаче в то время, егда сицевое бывает разлучение, яко друг друга ктому видети невозможно»³⁸⁶.

«Как теплота и жар расширяет вещь, в которой заключается, так о любви свойственно расширять сердце; потому что она... горяча и разгорячает»³⁸⁷. «Любовь по свойству своему пламенна; и душа не может терпеть, чтобы хранить ее в молчании»³⁸⁸. «Таков обычай у любящих: они не могут молчать о своей любви, но сообщают свой пламень всем близким к ним, чтобы непрерывным беседованием о необычайной силе любви успокоить свою душу»³⁸⁹.

«На то и лобзание, – говорит св. И. Златоуст, – чтобы возбуждало любовь, чтобы воспламеняло искреннее расположение, чтобы мы так любили друг друга, как братья братьев, как чада отцов, и отцы чад .. Чрез лобзание соединяются между собою души. Посему-то возвращаясь из путешествий целуем друг друга, когда души наши приходят во взаимное общение. Ибо уста особенно выражают расположение души нашей³⁹⁰.

О любви отца к сыну св. Григорий Нисский говорит: «Сами исследуйте в себе, с каким расположением отец смотрит, когда сына забавляется, принимает участие… в детских играх, в науках, в приятнейших сообществах со сверстниками»³⁹¹. «Таков обычай у любящих: они не хотят любить вместе со многими другими, но желают выражать свою любовь особенным, исключительным образом»³⁹².

Не одно плотское вожделение, но и гордость, честолюбие и славолюбие составляют злоупотребление и извращение высших наклонностей в душе человеческой. Рассуждая о различных видах гордости, св. Василий Великий пишет: «Возможно возноситься и похвальными образом, когда ты не мелочен, не заботишься о низком, но возвышен в мыслях, с великой душой и с великим умом украшаешься высокой добродетелью. Та высота воли достойна одобрения, когда не унижаешься в скорбях и презираешь земное. Такой человек имеет жительство на небесах; его сердце горит любовью к тамошним предметами. И такая высота духа, обыкновенно, столько же различна от кичливого надмения, как истинное здоровье от опухлости тела и водяной болезни. Тело надмевается, но не имеет в себе плотности и больно»³⁹³.

Блаж. Исаия говорит: «Есть возношение духа над врагами, не противное естеству, которое ощутил Иов, так поносил врагов своих: бесчестнии... скудни всякаго блага... (Иов.30). У нас нет теперь сего возношения духа над врагами нашими; но мы сами уничижены нашими врагами, а с ближним гордо препираемся... Такой гордостью мы вооружаем против себя Бога. Вот какие расположения души сотворены с человеком: а он превратил их в гнусные пороки, вкусив от запретного древа»³⁹⁴.

«Спасительное слово, премудро и со знанием дела смиряя и направляя к лучшему страсть честолюбия... говорит: “Внемлите, милостыни вашея не творити пред человеки, да видими будете ими; аще ли же ни, мзды не имате от Отца вашего, иже есть на небесех” (Мф.6:1). «Поскольку Господь, как Творец и Создатель, хорошо знал, что изначала вложены в людей Семена честолюбия не без цели и не напрасно, но чтобы люди, будучи пламенными любителями чести, преуспевали в лучшем, но, обладая сим прекрасными охранением от рабства низким страстям, то есть, любовью к чести, люди противное направление дали сему прирожденному дару, и обратили к чести земной, забыв о небесной; то, как наилучший Земледелатель, снова прилагая попечение о душе, отсекает отростки, служащие к худому, и останавливает страшно увеличившееся стремление к славе человеческой. Но что в любви сей есть кроткого и способствует к плодоношению премирных почестей, то не только оставляет, но и возбуждает, и делает плодоноснейшм, с корнем исторгнув желание делать что-либо напоказ, как поступают стремящиеся к человеческой славе, и дозволяя изо всех сил разумно искать почестей, имея в виду единого Бога»³⁹⁵.

«Любовь· и пожелание большей чести... древня и современна человеку, но дана не на оскорбление, а для благоговейного чествования Почтившего»³⁹⁶.

«Если прободаемые острыми жалами мирской сланы любят произвольные труды; то уязвленным острейшими стрелами премирного прославления тем справедливее будет с гораздо большим... жаром выступать на подвиг трудов»³⁹⁷.

«Ты желаешь славы? – спрашивает св. И. Златоуст ,– желай, но – славы бессмертной»³⁹⁸. «Помысли о Боге, помысли о вышней славе... Если ты непременно желаешь славы, то ищи истинной... славы во Бога»³⁹⁹.

Примеч. О корыстолюбцах св. И. Златоуст замечает, что «у них желание не в надлежащих пределах»⁴⁰⁰.

«Благодарю·Тебя, Господа моего благодателя прещедрого,

яко... самовластием

душу мою почтил еси».

Св. Дим. Рост. стихосл. пят.

По изд. 1827. Моск. I. 461.

§ 158. Переход к настоящей главе.

«Страсти действуют в каждом человеке, имеющем тело, хочет ли он того, или не хочет»⁴⁰¹. Однако ж «если хочешь, ты раб страстей; если хочешь, ты свободен и непокорен страстям. Бог сотворил тебя свободным»⁴⁰². «Говори сам в себе: если захочу, то в моей власти состоит одержать победу в брани со страстью; но победы не будет, ежели стану удовлетворять своим пожеланиям»⁴⁰³.

«Возлюбленные! – писал св. Антоний Великий, – душа моя печалится и дух мой чувствует горесть, когда я представляю себе, что нам дана свобода избирать добро и подражать добродетелям святых, а мы упиваемся страстями своими, как упиваются вином»⁴⁰⁴.

С другой стороны, «благородство, дарованное благодатью в крещении, но потерянное произволением... чрез страсти, возвращается опять добрым произволением»⁴⁰⁵.

§ 159 О том, что душа человеческая свободна, и понятие о свобода ее.

«Бог вначале сотворил человека свободным, – пишет священномученик Ириней, – имеющим волю свою, равно как и собственную душу, для того, чтобы он исполнял волю Божию произвольно, а не по принуждению»⁴⁰⁶. «Бог... сотворил людей самовластными (автексусиус), – повторяет св. Иустин Философ⁴⁰⁷; – дал нам не только силу к бытию, к познанию и деланию добра или зла, но и даровал нам самоизбрание (то авферeтон)⁴⁰⁸; дал нам силы к действованию, но подчинял их власти предызбрания»⁴⁰⁹. «Бог сотворил душу свободной и самопроизвольной», – пишет Антоний Великий⁴¹⁰. «Бог одарил нас свободной волей»⁴¹¹. «Человека почтив свободой, – замечает Григорий Богослов, – Бог... дает и закон для упражнения свободы»⁴¹². «Природа подчинена необходимости, – пишет Исидор Пелусиот, – и известным пределам; воле же, напротив, дана свобода и власть»⁴¹³. «Не будучи связана никакой необходимостью... душа одарена свободой... соблюдать жизнь, какая ей естественна; но и имеет также свободу и уклониться иногда от прекрасного»⁴¹⁴. «Признаем данное нам Сотворившим нас самовластие свободы, чтобы от нас зависело и устремляться к лучшему и удерживаться от худшего»⁴¹⁵. «Природа наша восприимчива к доброму и к худому...; имеешь ты свободное произволение, чтобы преклоняться, на что тебе угодно»⁴¹⁶. «Человек – существо разумное и самовластное»⁴¹⁷. «Всякому разумному существу необходимо врождена свободная воля. Для чего ему разум, если не свободно мыслить? Творец и бессловесным животным дал естественное пожелание, влекущее их к сохранению своего естества, но влекущее невольно. Ибо не имея разума, они не могут управлять естественным пожеланием, но им управляются. Посему, как скоро рождается пожелание, тотчас они и стремятся к выполнению оного. Они не рассуждают, не совещаются с собой, не делают и приговоров.... А существо разумное, хотя также имеет пожелание, естественно возбуждаемое; но сие пожелание в сохранении того, что согласно с естеством, управляется и руководится разумом. Ибо преимущества разума и составляет свободная воля, которую мы называем некоторым естественным движением разума»⁴¹⁸. «Создал Бог человека между небом и землей, между ангелами и скотами,... даде вольную (свободную) волю, да еже хощет, творит, и к чесому приближается, тому и общается... и понеже самовластна человека Бог сотворил, того ради по произволению нашему, а не по нужде спасенным нам быти хощет». Так, по свидетельству св. Димитрия Ростовского, учил преп. Константин Философ, нареченный Кирилл (Чет. Мин. мая 11). У самого Святителя читаем, что разумная тварь человек... в произволении спасения своего, якоже прежде бе самовластен, сице и ныне есть самовластен, и впредь будет самовластен»⁴¹⁹.

Итак, что ж такое эта вольная воля, самовластие, произволение, свобода?

Св. И. Дамаскин, исследуя природу свободы, пишет: «Хотение имеет в виду цель, а не средства, служащие к цели. Цель составляет предмет хотения (вулитон)... За хотением следует искание (зитисис) и исследование (скепсис). Потом, если предмет хотения находится в нашей власти, бывают в нас совет (вули) или совещание с самими собой. Совет сей с самими собой есть желание, соединенное с испытанием того, что нам должно делать из находящегося в нашей власти; обыкновенно советуются, должно ли приняться за какое-нибудь дело, или нет. После сего определяем, что лучше, и действие сие называема решением (крисис), Далее чувствуем расположение и любовь к тому, что после совещания решено; и сие называется произвольной склонностью (гноми). Λ если мы решились на что-нибудь, но не чувствуем к тому расположения и любви, то в нас нет еще произвольной склонности. За расположением следует свободное избрание (проэресис), или выбор, когда мы из двух, предлежащих нам, одно избираем и предпочитаем другому. Потом стремимся к действию, и сие называется стремлением (орми). Наконец, достигнув желаемого, мы пользуемся оным, и сие называется употреблением (хрисис)»⁴²⁰.

Таким образом, те существа. которые имеют разум, которые действуют самопроизвольно, те скорее сами управляют природой, имея возможность следовать или сопротивляться пожеланиям: потому что воля есть естественное, разумное самовластное пожелание»⁴²¹.

Другие отцы Церкви составляют такое понятие о свободе души:

«Свобода есть хотение разумной души, с готовностью направляющееся, к чему ни захочет», читаем у Блаж. Диадоха⁴²². «Движение, куда я хочу, – это свобода, – говорит св. Григорий Богослов⁴²³. «Произволение», по словам Златоуста, «есть движение, рождающееся из нас самих, которое мы направляем, куда хотим. Воля сама в себе есть природная способность, данная от Бога; но воля, направленная к известной цели, есть нечто наше собственное, действие нашего расположения»⁴²⁴. «Ты имеешь власть преклоняться на обе стороны; преклонись к лучшему и одолеешь худшее», – утверждает преп. Фалассий⁴²⁵.

«Вот, свободная воля подобна руке, которая может простереться ко всякому плоду, и как по собственному выбору могла прежде сорвать и взять себе плод смерти, так может сорвать и плод жизни»⁴²⁶. «Воля души, как некая трость, служащая к начертанию букв, или как тяжесть, полагаемая на весы, на что обратится, то и принимает в содействие к себе, в том и действует»⁴²⁷. «Телесные тяжести познаем по наклонению стрелки на весах, а что в жизни достойно предпочтения, то различаем свободным произволением души… потому что свобода легко может склоняться на ту и на другую сторону»⁴²⁸. «Самоопределяемость души подобна весам; а весы держит приявший владычество ум. Посему, если ум предается помыслам благочестивым, то весы необходимо склоняются к лучшему»⁴²⁹. «Добровольное бывает не по принуждению и не по неведению. Добровольно то, чему начало, т. е. причина, в самом действующем, подробно знающем, чрез что действие производится, и в чем оно состоит. Подробности сии... называются обстоятельствами»⁴³⁰.

«Противоположное воле и свободе есть необходимое»⁴³¹.

Примечание. Иногда свободу разумеют не как способность души, а как нравственное состояние ее. Так св. Афанасий Великий пишет, что «свобода, даруемая Богом, есть бесстрастие души при истинном видении сущего»⁴³². «Скажи мне, – спрашивает св. И. Златоуст, – какая польза управлять всеми народами, и быть рабом страстей? Какой вред – не управлять ни одним человеком, и быть «выше господства страстей? Вот свобода, вот власть, вот царство и могущество!»⁴³³. «Свобода, – пишет св. Григорий Нисский, – есть уподобление неподвластному и самоправному, первоначально дарованное нам Богом, но закрытое стыдом долгов. Всякая же свобода по природе есть некая единая и сама с собой сродственная. Поэтому вследствие сего все свободное будет сообразно с подобным ему. Но добродетель неподвластна, посему в ней будет все свободное, так как свободное неподвластно. А как естество Божие есть источник всякой добродетели, то следует, что в Нем будут освободившееся от порока, “да будет”, как говорит апостол, “Бог всяческая во всех” 1Кор.15:28»⁴³⁴.

Блаж. Августин пишет: «Чрез грех потеряна свобода, та свобода, которая была в раю... Но свободная воля не потеряна у грешника»⁴³⁵.

§ 160. Предметы, входящие в область нашей свободы.

«Что именно зависит от нас, и в чем мы свободны»⁴³⁶.

«Все, что ни бывает, всегда приключается с нами частью по природе, например: старость и немощи; частью по случаю, например: неожиданные встречи чего-нибудь нередко скорбного или и радостного, происходящие от посторонних причин, как то: роющему колодезь обретение сокровища, или идущему на рыбалку встреча бешеной собаки; частью же от нас зависит, например: взять верх над пожеланиями, или не полагать меры удовольствиям, удержаться от гнева, или наложить руки на раздражившего, сказать правду, или солгать, иметь нрав кроткий и умеренный, или гордый и заносчивый»⁴³⁷.

а) «От нас зависит всякое душевное действие и все, о чем советуемся с самими собой; а совещание имеет место при равной возможности действий; действия же равно возможны, если можем делать как одно, так и другое, противоположное тому. Выбор из равно возможного производит наш ум, и он есть начало деятельности. Посему от нас зависит все, на что имеем равную возможность сделать так, или иначе, например, двигаться и не двигаться, стремиться и не стремиться, желать ненужного и не желать; лгать и не лгать, давать и не давать; радоваться или не радоваться, чему должно, и все сему подобное, в чем и состоят поступки добродетельные, или порочные. Ибо во всем том мы свободны»⁴³⁸.

Таким образом, человек в сей жизни ни над чем более не имеет власти, как только над тем, чтобы делать добро и зло и приготовлять дела свои к окончанию»⁴³⁹. «Как мы по свободе нашей можем грешить, так можем и жить праведно, при помощи Божией»⁴⁴⁰. Никакая внешняя сила не может, без нашего согласия, принудить ни к добру, ни к злу. Напротив, мы сами... охотно отдаем себя на служение или Богу или диаволу; и после того, или Бог, или диавол исключительно, имеет над нами власть... Прежде, нежели воля наша склонится к какому-нибудь предмету, она в рассуждении его ни порочна, ни добродетельна. Уже склонность наша показывает или пороки и добродетели ее... Воля наша склоняется на требования злого духа... воля наша склоняется к Господу»⁴⁴¹. «От нас зависит или пребывать в добродетели и повиноваться Богу, призывающему нас к оной; или удаляться от добродетели, т. е. жить порочно и следовать диаволу, который нас не против нашей воли влечет к пороку»⁴⁴². «Каждый, по собственному произволению, бывает или добрым или злым»⁴⁴³). «Человек!... «Вот пред тобою лежат два пути, жизнь и смерть; иди, куда хочешь. И вот огонь и вода; к чему хочешь, простирай руку. От тебя зависит стяжать жизнь, а также в твоей власти наследовать смерть, ежели захочешь»⁴⁴⁴. «Принуждать произволение души никогда не хочет Бог; и потому однажды навсегда предоставил ее свободе вести всегда жизнь, как она хочет»⁴⁴⁵. «Всякая добродетель... имеет отличительным признаком своим свободное произволение»⁴⁴⁶. «Добродетель (арети) заимствует сие наименование от слова избирать (эрисфе): потому что добродетель произвольна, и добро делаем мы по собственному избранию и произволу, а не против воли и принужденно»⁴⁴⁷.

«Сотворивший человека по образу своему в естество твари вложил начатки всех благ, так что не отвне входит в нас хорошее, но в нашей воле, какое нам угодно, как бы из сокровищницы какой, брать благо из естества. Ибо отчасти научаемся судить и о целом, что невозможно кому-либо получить желаемое иначе, как если сам себе дарует это благо. Посему Господь говорит всегда слушателям: “Царствие Божие внутрь вас есть” (Лк.17:21); и: “всяк просяй приемлет и ищай обретает, и толкущему отоверзется” (Мат.7:8.); так что получить желаемое, и обрести искомое, и стать среди вожделенных нам благ – в нашей воле, как скоро захотим сего, и от нашего зависит это произвола. А вследствие сего приводимся и к противоположной мысли, а именно, что наклонность к худому происходит не отвне, по какой-либо понуждающей необходимости; но вместе с соизволением на зло, составляется самое зло, тогда приходя в бытие, когда избираем его; само же по себе, в собственной своей самостоятельности, вне произвола, зло нигде не находится состоящим. Из сего ясно открывается самоправная и свободная сила, какую Господь естества устроил в естестве человеческом для того, чтобы от нашего произволения зависело все, и доброе и худое»⁴⁴⁸. “Аще убо кто очистит себе от сих (от худого) будет сосуд в честь, освящен” 2Тим.2:21. «Видишь ли, – спрашивает св. И. Златоуст, что быть золотым или глиняным зависит не от природы, или вещественной необходимости, а от нашей воли? В природе глиняный сосуд не может сделаться золотым, и золотой не может сделаться столь низким, как глиняный; а здесь (в душах людей) бывает великая перемена и превращение. Павел был глиняным сосудом, но стал золотым; Иуда был золотым сосудом, но стал·глиняным»⁴⁴⁹.

«Телесную красоту Бог заключил в пределах природы; но красота души, как несравненно лучшая телесного благообразия, свободна от такой необходимости и подчинения, напротив, вполне зависит от нас и от воли Божией. Человеколюбивый Господь наш тем-то особенно и почтил род наш, что менее важное… такое, чего потеря безразлична, подчинил естественной необходимости, а истинно доброго виновниками сделал нас»⁴⁵⁰.

Таким образом, «благочестие наше зависит не от стечения обстоятельств, не от времени, но от собственного нашего произволения, от собственного нашего к оному расположения»⁴⁵¹. «Прекрасно богатство для того, кто делает из него доброе употребление и хорошо им распоряжается. Прекрасна бедность для того, кто умеет переносить ее великодушно. Прекрасна и слава для того, кто пользуется ей для покровительства угнетенных. Прекрасно и бесславие для того, кто решился быть любомудрым. Прекрасно и начальство для того, кто начальствует по справедливости, и прав начальнических не употребляет к обиде низших. Прекрасна и сила для того, кто расточает ее на защиту слабейших. «Посему будем винить не самые вещи, которые могут быть орудиями и добродетели и порока, но свойственное свое произволение, которое, по преизбытку нерадения, предает поруганию и красоту оружий»⁴⁵². «Видишь ли, что добро не в бедности и не в богатстве, но в нашем произволении?... Если ему будет дано хорошее направление, то ни богатство не может нас лишить царствия, ни бедность не причинит нам вреда»⁴⁵³. «Потому-то и пророки увещевали людей поступать справедливо и делать всегда добро… поскольку это зависит от вас»⁴⁵⁴.

б) В частности, «не будь злоречив и не показывай жестокосердия в беседах с братом твоим; но беседа твоя да будет растворена, сколько возможно, смиренномудрием и страхом Божиим. Ибо добрые слова мы не покупаем за деньги; они зависят от воли нашей»⁴⁵⁵. «Оказывать ближнему любовь и сострадательность зависит от произволения человека»⁴⁵⁶.

«Знаешь ли, – спрашивает св. И. Златоуст, – что не терпеть нам зла всегда в нашей воле, а не в воле делающих нам зло? Или правильнее сказать, в нашей власти не только не терпеть зла, по даже из зла извлекать добро. Всего же удивительнее то, что, ежели будем осторожны, не только никто не сделает нам обиды, но даже, как обижающий, так и всякий другой, окажет нам благодеяние. Смотри же! Кто-нибудь обидел тебя? Ты властен обиду сию обратить дли себя в похвалу. Если за обиду заплатить обидой же, навлечешь на себя больший стыд. А если будешь благословлять обидчика, увидишь, что все тебя прославят и увенчают. Примечаешь ли, как обижающие нас, если захотим, сделаются нашими благодетелями?»⁴⁵⁷ «Христос заповедал не то, чтобы не иметь врагов, – это не в нашей власти, – но не ненавидеть их; в этом мы властны»⁴⁵⁸. «Положим, что кто-нибудь оклеветал тебя просто, не за Христа. Если ты мужественно перенесешь это, если будешь благодарить, если станешь молиться за него, то все это сделаешь ты для Христа. Если же будешь проклинать, досадовать, стараться мстить; то, хотя это тебё и не удастся, ты будешь терпеть не для Христа, но еще получишь вред и лишишься плодов по своей воле. Ибо от нас зависит – получать от бедствий пользу, или вред; это зависит не от свойства самых бедствий, а от нашего произволения»⁴⁵⁹.

«Ответ смирен отвращает ярость (Притч.15:1)», – говорит Премудрый. «Отсюда ясно, что ты более, чем сам враг твой, властен и раздражить, и укротить его. В самом деле, от нас, а не от тех, кто гневается (на нас), зависит и погасить пламень их гнева и раздуть его сильнее. И это самое объяснил опять тот же, кто сказал предыдущие слова, простым примером. “Аще”, говорит, “подувши на искру огня, возгорится пламень: и аще плюнеши на ню, погаснет; то и другое в твоей власти; обоя из уст твоих исходят” (Сир.28:14). Так в со враждой ближнего: ежели ты будешь говорить с ним дерзко и надменно, то зажжешь в нем огонь, раздуешь угли; а если кротко а ласково, то потушишь весь гнев прежде, чем поднимется пламя. Не говори же: то и то потерпел я; то и то слышал; все это от тебя зависит и воспламенить или погасить гнев, точно также, как зажечь или потушить искру. Когда увидишь врага, или придет тебе на ум, сколько ты слышал или потерпел неприятностей, старайся забыть все это; если же и вспомнишь, приписывай это диаволу; а сам припоминай то, что (враг) сказал или сделал тебе доброго. Если на этом будешь останавливаться воспоминанием, то скоро прекратишь вражду. А если вознамеришься и обличить врага, и рассчитаться с ним, то наперед выбрось страсть и погаси гнев»⁴⁶⁰.

«Демон блуда», по словам преп: Нила Подвижника, «подобно жадному молодому псу, обыкновенно не отходит от искушаемого им, хотя не делает ему насилия. Поэтому от тебя зависит, в твоей власти и воле, или накормить его непотребным вниманием, или с гневом обратить в бегство молитвами, псалмопением, постом, бдениями, возлежанием на голой земле»⁴⁶¹. «Человек сотворен свободным»⁴⁶².

«От невежества душа делается робкой и боязливой, точно так же, как от знания небесных догматов – великой и возвышенной. Лишенная всякого попечения, она бывает как-то робка, – не по естеству, а по свободному произволению. Ибо, когда я вижу, что человек мужественный, бывший некогда смелым, становится робким, я уже не считаю этого состояния естественным; потому все естественное неизменно. Равным образом, когда вижу, что люди робкие вдруг делаются смелыми, я опять думаю то же самое, – все приписываю естественному произволению. Так и ученики были весьма робки, доколе не узнали того, что следовало знать, и не сподобились дара Святого Духа; а впоследствии сделались неустрашимее львов. Например, Петр, который не вынес угроз служанки, (впоследствии) был повешен вниз головой, был бичуем, находился в тысяче опасностей, и, однако ж, не молчал, а говорил так смело, как будто терпел это во сне»⁴⁶³.

«Как погасим пламень любостяжания? – спрашивает св. И. Златоуст. – Можно (погасить его), хотя бы даже он поднялся до самого неба. Нам стоит только захотеть, – и мы, без сомнения, одолеем сей пламень. Ибо как он усилился вследствие нашего желания, так и от желания уничтожится. Разве не свободная наша воля зажгла его? Следовательно, свободная воля в состоянии будет и погасить. Только пожелаем сего»⁴⁶⁴.

«Какому пленнику делается такая милость, какая сделана мне, то есть, или добровольно оставаться в неволе, или, если угодно, стать свободным? Бог предоставил тебе на выбор то и другое, – или по воле своей налагать на себя раны, или, по своей же свободе, уврачеваться от ран»⁴⁶⁵. «Иной сперва по лености бывает в устах льва, и может как быть поглощенным, так и выйти из уст, но сам делается виной того, или другого, вознерадев или приложив о себе старание, силой воли избирая, что хочет, произвольно делается принадлежащим к части спасаемых или погибающих⁴⁶⁶. Таким образом, в смерти нашей, в воскресении, и в суде, властны не мы, но Господь наш; а чтобы подвергнуться наказанию, или нет, зависит от нас. Ибо сие принадлежит к числу возможного. Но если захотим, сделаем и невозможным, как сделали Павел, Петр и все святые»⁴⁶⁷. «Мы, по человеколюбию Христа, исхищены из ада, и теперь в нашей состоит воле идти в рай»⁴⁶⁸*. «Человек как существо разумное и свободное получил право непрестанно быть в единении с Богом чрез свое произволение, если пребудет в добре, т. е. в послушании Создателю»⁴⁶⁹.

в) «Природа человека такова, что он, находясь в бездне зла и работая греху, может обратиться к добру: равно как и прилепившийся к Духу Святому и преисполненный небесными дарами имеет возможность обратиться к злу»⁴⁷⁰. В воле человека состоит обратиться к добру или злу. Ибо ни совершенный человек к добру, ни погрязший в грехе и делающий себя сосудом диавола... не привязан к злу какой-либо необходимостью; но как сей имеет свободу быть сосудом избрания и жизни, так равно и упоенные Божеством, хотя исполнены и соединены с Духом Святым, но не удерживаются какой-либо необходимостью, а имеют свободу возвратиться и делать то, что хотят в веке сем»⁴⁷¹. Потому злые дала принадлежат произвольно избирающему злое»⁴⁷². «Началом и корнем греха, от нас зависящее, – наша свобода... Зло само в себе зависит от нас, таковы: неправда, распутство, неразумие, робость, зависть, убийства, отравы, лживые дела и все однородные с ними недостатки... В собственном смысле зло, то есть грех, это зло, наиболее достойное сего наименования, зависит от нашего произволения; потому что в нашей воле или удержаться от порока, или быть порочным»⁴⁷³. Так, «свободная наша воля, будучи сама в себе прекрасной, как скоро приводится на зло, делается крайним из зол»⁴⁷⁴..

«Сознавая свободу свою, душа видит в себе способность употреблять телесные члены на то и на другое… Тело имеет у себя глаза, чтобы взирать на тварь, в из примечаемого в ней всестороннего порядка познавать Создателя. У него есть слух для слышания Божиих словес и Божиих законов, У него есть руки для произведения ими необходимого, и для молитвенного воздеяния их к Богу. Но душа, уклонившись от созерцания того, что – добро, и от обращения на то своей деятельности, в заблуждении своем обращает уже оную на противоположное. Потом... усматривая свои способности, и злоупотребляя ими, воображает, что может обратить и телесные члены на противоположное... Руки подвигнув на противное, стала ими убивать, и слух употребила на преслушание... и язык, вместо благохваления, – на хулы, злословие и ложные клятвы, опять и руки – на татьбу... и ноги – на скорость “излияти кровь” (Притч.1:16)»⁴⁷⁵. «Везде виной произволение, везде властна воля», – говорит в заключение св. И. Златоуст, повторяя вышеизложенные мысли»⁴⁷⁶.

«Не то грех, – учит св. Антоний Великий, что бывает по естеству; но то, что по произволу делают худо. Не грех есть для поддержания жизни телесной, без всякого злого помысла; но грех есть без благодарения, бесчинно и неумеренно. Так же не грех смотреть просто, но грех смотреть с завистью, надмением и жадностью. Не грех спокойно слушать, но грех слушать с досадой. Не грех употреблять язык на благодарение и молитву, но грех на злоречие. Не грех руками подавать милостыню, но грех убивать и грабить. Таким образом, каждый член делает грех тогда, когда, в противность воле Божией, по свободному расположению, вместо доброго делает злое»⁴⁷⁷. «Душе дана воля, – говорит св. Макарий Великий, – отвращать телесные члены и не допускать их до худых зрелищ, до слышания чего-либо лукавого и срамного, до непристойных слов, до занятий... лукавых»⁴⁷⁸.

«”От словес твоих оправдишися, и от словес твоих осудишися” (Мф.12:37). Язык в средине между тем и другим его употреблением, и ты господин над ним. Равным образом и меч в средине: употребишь его против врагов? – Он будет для тебя орудием спасительным. Нанесешь им себе рану? – Не свойство железа, а твое беззаконие сделается причиной поражения. Так мы думаем и о языке. Он есть меч на средине. Изощряй же его для обличения своих грехов, а не для нанесения раны ближнему⁴⁷⁹. «Ты самостоятелен, и ежели хочешь погибнуть, имеешь природу изменяемую. Хочешь ли изрыгнуть хулу на Бога, составить яд и умертвить кого-нибудь, никто тебе не препятствует и не воспрещает. Ежели кто хочет, повинуется Богу, идет путем правды и побеждает похоти»⁴⁸⁰.

Св. Исидор Пелусиот писал, об известном лице: «То, что· он... человек малый телом, гнусный видом, грубый языком, по суду истины не служить к порицанию его; потому что иное произошло от природы, а иное от воспитания. Но то, что нрав у него полуварварский, язык невоздержный, раздражительность зверская, что добродетели он враг, пороку способник, потому что людей добрых изгоняет, а негодным рукоплещет, – действительно от него происходит, и превышает всякую меру извинения»⁴⁸¹.

г) «Ежели бы кто захотел, может не следовать Евангелию... Ибо... непослушание Богу и пренебрежение добра состоит во власти человека (однако ж... мы не должны злоупотреблять свой свободой⁴⁸². «Бог... дал человеку власть избрать добро или зло... Но нечестивый властен хотеть и не рассуждать; он властен не верить и быть злополучным и мыслить противно истине. Такую власть имеет человек избрать добро или зло»⁴⁸³·.

«В окончании дела, по закону свободы, вольны и слушатели... В начаток примеров можно представить самого Спасителя. Когда иудеи и соименник их, первые не веровали и намеревались убить, а последний покушался предать; тогда такие слова, которые по всей справедливости сильны были тронуть даже и камни, употребляло Слово... И что же? Убедило ли их? Нимало. А почему? Потому что убедиться и не убедится, – вольны слушатели, по закону, как сказал я, свободы»⁴⁸⁴. «Если Слово, изрекши такие слова, которыми следовало бы склонить и неодушевленное естество, не убедило этого неукротимого зверя, восставшего на Него с неистовством; то сим ясно показало, что убедиться и не убедится принадлежит слушающим, по... закону свободы»⁴⁸⁵. Посему, не иное что требуется от учителя, как, ведя жизнь неукоризненную, наставлять... Исполнять же, или не исполнять это, зависит от произволения поучаемых, везде и по всем сохраняемой, свободы»⁴⁸⁶.

Действительно, «не только в делах, а и в самой вере Господь предоставил человеку полную свободу и самовластие, когда сказал: “по вере твоей буди тебе” (Мa.9:29), называя веру собственностью человека; потому что человек имеет собственное свое произволение верить или не верить. «И в другом месте Он же говорит:... “иди, и, якоже веровал еси, буди тебе” (Мф.8:13). Все сии слова показывают, что человек в рассуждении веры имеет полное самовластие. Посему-то “веруяй в Сына имать живот вечный; а иже не верует в Сына, не узрит живота, но гнев Божий пребывает на нем»(Ин.3:36.). По сей-то причине и Господь, желая... показать, что человек имеет произвол и самовластие, говорит, обращаясь к Иерусалиму: “коль краты восхотел собрати чада твоя, якоже собирает кокош птенцы своя под крыле, и не восхотесте” (Мф.23:37)⁴⁸⁷. «Не разумеют Божественных таин Евангелия, потому что сами наперед очи свои смежиша и ушима тяжко слышат, и отолсте неразумное сердце их (Мф.13:13, 15)... Омрачены те, которые еще прежде и произвольно ослепили свое духовное око»⁴⁸⁸.

Однако ж не все равно стоять в правой вере тогда, когда никто не поставляет преткновений и не соблазняет, или быть твердым и непоколебимым среди нападений бесчисленных волн. Как напоры ветров, колебля дерева со всех сторон, делают их более крепкими, если они хорошо и твердо укоренились; так точно и души, утвердившиеся на основании правой веры, какие бы ни нападали на них ереси, не развращаются, но делаются более сильными. А что, скажешь, бывает со слабыми, легко развращающимися и падающими? И они подвергаются этому не вследствие нападения ересей, а вследствие собственной слабости; разумею слабость не естественную, а происходящую от воли, достойную осуждения, наказания и мучения, которую мы сами властны исправить. Поэтому когда мы исправляем ее, то получаем похвалу, а когда не исправляем, то подвергаемся наказанию. А чтобы ты убедился, что внимательным ничто не может причинить вред, я постараюсь показать это и другим образом. Что может быть злее и преступнее диавола? Но и этот злой, коварный и имеющий великую силу, напав на Иова со всеми своими кознями и истощив весь колчан стрел своих на дом и тело праведника, не только не ниспроверг его, но сделал еще более славным. Так Иов не получил тогда никакого вреда от самого диавола; а Иуда, как нерадивый и беспечный, не получил никакой пользы и от общения со Христом, но остался предателем, после многих увещаний и внушений; причиной то, что нежелающего (делать добро) Бог не принуждает и не заставляет; как Он поступил и с ним. Таким образом, если мы будем бодрствовать, то и диавол не может повредить нам; если же не станем бодрствовать, а будем беспечными, то и от полезного никогда не получим пользы, но даже потерпим величайший вред. Таково зло – беспечность»⁴⁸⁹.

д) «Иное из независящего от нас имеет начало или причину в том, что зависит от нас; напр., воздаяние за дела наши в настоящему и будущем веке⁴⁹⁰.

«Поработил я, – взывает св. Ефрем Сирин, – природу свою греху, и он, купив мое произволение, производит для меня необходимость. Рекою льются на меня страсти... Спешу изменить свое произволение и предшествующее состояние противится мне в этом»⁴⁹¹.

«Страсть, – говорит преп. Марк, – приведенная в действие по воле, получивши от того силу, после и против поли насильно восстает»⁴⁹². В таком случае не говори: “чего не хочу, то приходит”. Верно, если не самое дело, то причины дела ты любишь»⁴⁹³. «Непроизвольные помыслы рождаются от предварительного греха. а произвольные от свободной воли. Посему последние бывают причиной первых»⁴⁹⁴. «Дивлюсь свободной воле нашей. Она сильна, – и, однако же, низложена; она властелин, – и стала рабой; она имеет возможность побеждать – и любит уступать над собой победу; хотя свободна, однако же сама отдается в рабство, как невольница и своей рукой пишет согласие на свое невольничество⁴⁹⁵». «Блаженно и величественно было жилище Адамово, – замечает св. Ефрем Сирин; – нечестиво и горько было место, где обитал Лот. Но в обители жизни умер Адам, потому что захотел умереть; а Лот среди мертвецов сохранил жизнь, потому что восхотел жить. Свобода наша по собственной своей воле делается и победительницей и побежденной»⁴⁹⁶.

е) «Ежели будешь следовать внушению страстей, то скоро потеряешь господство, упадешь духом, сделаешься рабом... Скажешь: но что же делать, когда страсти производят насилие? Не знаю, что ты разумеешь под имением насилия. Если это обольстительность или сладость страсти, то я не вижу ничего общего между сими словами: потому что обольстительность и насилие суть понятия несходные и совершенно различны, и преодолеть такое насилие весьма легко. Если же ты говоришь о настоящем насилии, которое происходит от долговременной привычки, то и я скажу, что, действительно, это насилие есть самое опасное из всех. Привычкой привязываемся мы не только к тому, что льстит нашей чувственности, но и к тому, что не имеет в себе ничего приятного, – привязываемся так крепко, что иногда и хотели бы, но уже не можем переломить себя. В этом положении иные даже рвут на себе волосы, или предаются каким-нибудь другим, столь же неуместным и бесполезным, порывам. Но ты сам же приготовляешь себе и это насилие: ибо, тогда как можно было утвердиться навыком в добре, ты допустил диаволу увлечь тебя в противную сторону. Когда же так уже случилось, нужно сделать насилие над самим собой, чтобы переменить свои наклонности, оставить дурные привычки и приобресть навык к добру. Вот почему добродетель и кажется нам и называется иногда тяжелым трудом, требующим чрезвычайного напряжения сил»⁴⁹⁷. «Посему некто из отцов говорит: “Дай кровь и возьми дух”, – то есть, подвизайся и получишь навык к добродетели!»

«Когда я начинал учиться, – рассказывает о себе преподобный авва Дорофей, – то науки сначала казались мне весьма тягостными. Я брал книгу в руки с таким страхом, с каким прикасаются к зверю: но после того, как я продолжал принуждать себя, Бог помог мне, и я столько привык к ним, что, от жажды познания, забывал и пищу, и питие, и сон. Я не только никогда не хаживал на обед с кем-либо из друзей, но даже не вступал ни с кем в разговор во время занятий, хотя любил и дружество и друзей. Итак, когда отпускал нас учитель, я... возвращался домой, не зная, что буду есть, потому что не находил времени сделать распоряжение о пище. Впрочем, имел я одного верного человека, который приготовлял мне то, что сам хотел. Итак, что я находил у него приготовленным, то и ел, имея и книгу свою подле себя на постели; и когда на несколько времени ложился на оную, во время самого сна также близ себя имел ее на столике; и, вздремавши несколько, тотчас вскакивал и читал. Опять вечером, возвратившись поздно, я зажигал· свечу и продолжал, чтение до полуночи. Таким образом ни от чего не чувствовал такого удовольствия, как от занятий. Итак, когда я пришел в монастырь, то рассуждал сам с собой: если я имел такую страсть, такую пламенную ревность ко внешнему учению, так что от непрерывного занятия чтением обратилось мне оное в навык, то тем более сие же может быть с упражнением в добродетели. И от сего рассуждения получал я большое укрепление»⁴⁹⁸. «В душе нашей, – замечает Блаж. Феодорит, – происходит борьба с самой собою, и она имеет возможность победить себя, ежели захочет склониться на сторону добродетели. Любовь влечет на свою сторону, а гнев на свою: но повиноваться тому или не повиноваться, – это зависит от произвола разума. Ибо разум... поставлен для того, чтобы управлять,... а не для того, чтобы им управляли... Таким образом свободное произволение души производит то, что она склоняется или на ту, или на другую сторону, так что постоянное упражнение в том, или другом, наконец превращается в ничем не преодолимый навык»⁴⁹⁹.

«Возлюбленный! – пишет Исидор Пелусиот, – убегай порочных, от сообщества с коими душа приобретает худые навыки... Привычка усиливается и обращается в природу и, по мнению некоторых, есть другая природа. Иные же утверждают, напротив, что и самая природа побеждается привычкой, говоря, что и капля воды, непрестанно упадая, делает впадину на камне. Что тверже камня? Что мягче воды? И, однако же, она, беспрестанно ударяя, побеждает и каменную твердость»⁵⁰⁰. «Скажи мне, какой труд избегать клятвы? – спрашивал своих слушателей св. И. Златоуст. – Надобно ли тратить деньги? Потребны ли величайшие усилия и изнурения? Стоит только захотеть, и все сделано. Если же кто-нибудь представит мне в оправдание привычку, то я скажу тому, что по этому самому легко тебе исполнить заповедь. Ибо если приобретешь себе другую привычку, этим все и кончишь. Представь, что иные из бывших заиками с великим старанием исправили недостаток в своем языке; а другие отстали от привычки отнимать беспрестанно и двигать беспорядочно плечами, налагая на них меч... Итак, когда начнешь исправлять худую привычку, то хотя бы однажды, хотя бы дважды, хотя бы трижды, хотя бы двадцать раз преступил закон, не отчаивайся; но опять восставай, примись за тот же труд, и непременно останешься победителем»⁵⁰¹. «Должно против воли сердца, – учит преп. Макарий Ввликий, – принуждать себя к кротости... Равным образом, сколько возможно, должно насильно приучать себя к милости, благодетельности; к милосердию и благости, как говорит Господь:... “усиливайтесь, ибо силою восхищают царствие небесное” (Мф.11:12), также: “подвизайтесь пойти узкими вратами”(Лк.13:24.)... Также, сколько возможно, должен принуждать себя к трудам молитвы... Таким образом, если кто с насилием и против воли сердца приучит себя непрестанно делать добро, всегда памятовать о Господе... то Господь, видя такое его расположение и благое усилие, как он принуждает себя ко всегдашнему памятованию о Нем, ко всякому добру, к смирению, кротости и любви, как он покоряет непокорное сердце и, сколько возможно, насильно влечет оное, являет ему свою милость, освобождает его от... живущего в нем греха и исполняет Духом Святым. Впоследствии он без труда и усилия... исполняет... заповеди Господни... «Всяк должен насильно и против воли сердца своего принуждать себя как к молитве, так и к любви, кротости, ко всякому терпению... Должен также принуждать себя к тому, чтобы не гневаться... После сего все сии добродетели обращаются ему как бы в природу... Он должен принуждать себя и ко всем добродетелям и приобретать добрый навык»⁵⁰². «Приучая себя ко всякому делу благому..., он начнет наконец творить охотно, что теперь делает с насилием своему сердцу»⁵⁰³.

Итак, «человек... и приводит себя и движение свободно и при содействии разума, и желает свободно, и ищет свободно; и испытывает и исследует свободно, и советуется сам с собой свободно, и решается свободно, и расположен бывает свободно, и избирает свободно, и стремится к делу свободно»⁵⁰⁴.

§ 161. Предметы, выходящие из области нашей свободы.

Итак, «и мы, люди, которых ничего не может быть немощнее, делаем многое сами собой, зло избираем сами собой, добродетели следуем сами по себе»⁵⁰⁵. Многое таким образом, а не все, что бывает с человеком, не все то зависит от его свободы. Именно –

А) Внешнее состояние человека не в его власти.

«Что, собственно, зависит от управления Промысла Божия, – спрашивает Блаж. Феодорит, – и что от распоряжений ума человеческого?... Богатство, бедность, рабство, владычество, здоровье, болезни и прочие счастливые или несчастные положения человеческой жизни... все сие и тому подобное, – плодородие и бесплодие, благополучное мореплавание и кораблекрушение зависит от Провидения Божия... А... в нашей власти – изгонять порок и вводить добродетель и... украшать душу свою цветами умеренности, справедливости, мужества и благоразумия; ибо приобретение сих добродетелей состоит в нашей власти»⁵⁰⁶. Таким образом, чтобы внешний наш человек был отдан, или не отдан, в рабство, это не в нашей воле; но чтобы внутренний наш человек увлекся нечестием, или был свободен от оного, это состоит в нашей воле»⁵⁰⁷.

«Рабство и свобода не от нас зависит; равно, высокий и низкий рост – не от нас; также старость и все тому подобное»⁵⁰⁸. «Плоть наша, по собственной своей природе, не может быть ни больше, ни меньше; но воля, по своему произволу, может возрастать»⁵⁰⁹. «Никто никогда не был обвиняем в том, что он бел или черен, велик или мал ростом, потому что сие не в нашем произволении»⁵¹⁰.

«В нашей власти жить воздержно, а быть богатыми не в нашей власти⁵¹¹. «Добродетель от нас зависит, и может быть приобретаема трудолюбием; а большое имение телесная красота, и высота сана – не от нас зависят»⁵¹².

«Не думай, что ты приучишься к терпению тогда, когда никто тебя не будет огорчать (что, впрочем, не в твоей власти); но его породит в тебе твое смирение и долготерпение, кои в твоей власти»⁵¹³: потому что перенести обиду великодушно в твоей власти; а обидеть тебя во власти другого»⁵¹⁴.

«Часто и спасительным наши желаниям исполниться препятствует какой-нибудь ничтожный случай... Исполнение наших·желаний не всегда подлежит нашей власти, даже и тогда, как мы не чувствуем бессилия. Ибо весьма часто встречающиеся обстоятельства против воли не допускают нам быть в совершенном уединении, сохранить пост во всей его строгости, занимаясь чтением, не развлекаясь ничем, так что мы должны просить у Бога места и времени для совершения всего этого; и если Бог не пошлет благоприятствующих обстоятельств, то наши желания останутся без исполнения»⁵¹⁵. «Хотя мы и почтены свободой произволения; однако же без содействия свыше не можем на пути настоящей жизни совершить ни одного доблестного дела... От нас зависит избрать только лучшее и стараться о лучшем, от Бога же – наше доброе желание привести в исполнение»⁵¹⁶. «Выбор удобоисполнимого всегда от нас зависит; но приведение в действие нередко встречает препятствие, по особенному Божию промыслу»⁵¹⁷. «Человек, что может, делает по своей воле: Бог же всему дает конец надлежащий»⁵¹⁸.

б) Состояние жизни телесной не в нашей власти. «Для чего мы носим в себе... болезнь душевную, которая гораздо тягостнее телесной? Та... приходит не по воле нашей, а сия приходит от нашего произволения»⁵¹⁹.

«Слава Спасающему нас десными и шуими и во всем этом Доставляющему нам случай к обретению жизни нашей! Ибо и души тех, которые изнемогли в своей воле к тому, чтобы приобрести себе жизнь, невольными скорбями приводит Он«к добродетели. И оный нищий Лазарь не по воле своей лишен был благ мира, и тело его поражено «было язвами»⁵²⁰.

Потребность сна непроизвольна. «Как тело разгоряченное, – пишет св. И. Златоуст, – и изнуренное от борьбы со знойными лучами (находит успокоение) в каком-нибудь месте, орошаемом многими источниками, и прохлаждаемом легким ветерком: так ночь успокаивает во сне нашу душу, а лучше «казать, не ночь, и не сон делает сие, но Бог... все это устроил... Смотри, как велико попечение Божие! Успокоения Он не оставил на волю, и употреблении сна на произвол наш, но сделал оный естественно необходимыми, дабы мы и не хотя пользовалась благодеянием: ибо спать есть дело естественное»⁵²¹. «Когда увидишь, что вся животная привода объята сном, – говорит св. Василий Великий, – поклонись Тому, Кто посредством сна и против нашей воли разрешает нас от непрерывности трудов»⁵²².

Продолжение телесной жизни не в нашей воле. «Время бежит и теперь, – пишет св. Григорий Двоеслов, – как я говорю это, так что Судия приближается и наступает час, когда мы против воли должны будем оставить мир, с которым теперь не хотим расстаться»⁵²³.

«Смотри, – указывает св. И. Златоуст, – избежать нужд, необходимо связанных с жизнью во плоти, никто не может. Какие же сии нужны? – Есть, пить, спать, расти, алкать, жаждать, рождаться, умирать и все другие, подобный сим. Никто их миновать не может, ни грешник, ни праведник, ни царь, ни простолюдин; но все подлежим, сей необходимости природы»⁵²⁴.

в) И в борьбе со страстями не все вполне зависит от нашей власти и свободы.

«Всех порочных помыслов, – говорить св. Ефрем Сирин, – восемь… помысл чревоугодия... блуда... сребролюбия… гнева... печали... уныния... тщеславия,... гордости. Чтобы все сии помыслы тревожили или не тревожили нас, это не в нашей а воле; но чтобы они пребывали или не пребывали в нас, и возбуждали или не возбуждали страсти, это в нашей воле»⁵²⁵. «Правда преклоняет слух свой и к помышлениям, и к расположениям, но различает помышления и желания. Если бы не пожелал я зла, то и не сделал бы. Невозможно не помыслить, но возможно не пожелать; и поскольку пожелал я, то стал преступным»⁵²⁶.

«Не от нас зависит, – повторяет пр. Феодор Эдесский, – что страсти возмущают душу и наносят ей брань: но что страстные помыслы надолго остаются в нас и возбуждают страсти, сему мы причиной. Посему первое есть дело безгрешное, так как оно зависит не от нас; касательно же второго, если мы, мужественно сопротивляяся, победим,; то венцов удостоимся; а если, по слабости и малодушию, побеждены будем, то приимем мучения»⁵²⁷. Св. Иоанн Кассиан описывает собеседование об этом предмете преподобных Германа и Моисея, «Герман попросил.: как же бывает то, что без нашей воли многие вожделения и злые помыслы тревожат нас, и почти без нашего ведения обольщают нас, входя в нас так неприметно и хитро, что мы не только не можем воспрепятствовать их входу, но и с великим трудом можем узнать их? Посему мы желаем знать, может ли мысль быть совершенно свободна от них и нисколько не возмущаться ими.

«Моисей ответствовал: не возмущаться мысли сими вожделениями невозможно; но принять их и удержать в себе, или отвергнуть их, сие возможно всякому, кто употребит для сего свое старание. Ибо как не от нас зависит, чтобы они не приходили нам на мысль, так в нашей власти состоит отразить их. Поскольку и самое исправление нашей мысли зависит от нашего произволения и тщания... Ибо если мы разумно и тщательно поучаемся в Законе Божием, упражняемся в псалмах и пении, пребываем в посте и бдении, непрестанно памятуем о будущем, как то: о небесном царстве, о геенне огненной, и о всех делах Божиих, то злые помыслы уменьшаются и не находят места. Когда же, напротив, занимаемся мирскими заботами и плотскими делами, и вдаемся в суетные и праздные беседы: тогда злые помыслы в нас умножаются. Ибо как мельница, движимая водою, не может престать от движения: так и ум наш, будучи всегда в движении, не может быть празден от помыслов; впрочем, в нашей воле состоит занимать его духовным или плотским делом»⁵²⁸. «Остров, лежащий среди моря, – говорит св. Ефрем Сирин, – может ли остановить волны, чтобы они не ударяли в него? По крайней мере остров противится волнам. Так и мы не можем остановить помыслов, но можем противиться помыслам. – Может быть, спросит иной: отчего же иногда душа побеждается помыслами? – Оттого, что душа не противится помыслам, но дозволяет входить им внутрь. (т. е. глубже и глубже), и они, находя там себе нишу, понемногу расстраивают душу»⁵²⁹.

Часто мы говорим об удалении от мира, – пишет св. Амвросий Медиоланскй, но и часто прокрадывается в нас прелесть земных похотей, от коих человеку трудно и предостеречь себя, а вовсе сохраниться невозможно; ибо не в нашей власти наше сердце и наши помыслы, кои внезапно расстраивают душу, и увлекают туда, куда не предполагаем; припоминают нам мирское, вносят похотное, и в то самое время, как думаем возвыситься мыслью, суетные помыслы низвергают нас к земному. Кто же столько блажен, что всегда восходил бы в сердце своем? Только тот, “емуже есть заступление его у тебе, Господи, восхождения в сердце своем положи” (Пс.83:6). Ибо кто может сохранить стопу свою в безопасности и целости, при таких похотях плоти и среди таких обольщений сего мира? Узрело око и превратилось чувство; услышало ухо и намерение изменилось; повеял запах и остановилась мысль; вкусили уста и отрыгнули преступление; сотряслось осязание и вспыхнул огнь... Итак, премудро Давид называет блаженным.того, “емуже есть имя Господне упование его” (Пс.39:5.). Ибо таким образом тот не смотрит на суеты и ложные мечтании, кто, внутренними очами всегда созерцает Христа и, обратившись к Нему, говорит: “отврати очи мои, еже не видети суеты” (Пс.118:З7.)⁵³⁰. «Невозможно, совершенно смежить глаза для видимого, заткнуть уши для слышимого, отклонить производимый ими вред и даже трезвенному всегда помыслу; ибо много повсюду сетей, от которых и остеречься трудно. И ступившему в грязь невозможно не замарать ступни, и живущему в заразительном месте не пострадать от болезни, к какой располагает окружающий воздух. Так невозможно не примешаться сколько-нибудь к житейскими нечистотам живущему среди них, хотя и не чувствует он вреда, со временем примкнув наконец к вредоносному»⁵³¹. Потому в людях свобода такова, что за расположением не вдруг следует исполнение. Ибо хотя человек и свободен, и свобода принадлежит ему естественно; однако же он терпит и от нападения диавола, и от движений плоти; а по причине нападения диавола и тяжести тела, за расположением не вдруг следует приступление к делу»⁵³².

Таким образом, «не впадать в искушение – невозможно; но, впадая в оное, остаться победителем и получить венец – возможно»⁵³³. Посему надобно не только бдительно надзирать над помыслами, а и удаляться по возможности от собеседования вам с ними, так особенно со всем тем, что, приближаясь к ним, приводит нам на память страсти, тревожит и смущает рассудок и производит в душе брани и борения. Ибо необходимо нам выдерживать ту брань, которая невольно постигает нас; но весьма безрассудно воздвигать против себя брани произвольно»⁵³⁴. Св. Василий Великий говорит: «Невольно вовлекаемый в грех должен знать о себе, что им обладает другой предшествовавший грех, которому он добровольно служит и которым уже вводится и в те грехи, в какие бы и не хотел впасть»⁵³⁵. «Кто не удаляется добровольно от причин страстей, тот невольно увлекается в грех»⁵³⁶.

Как, однако ж, отличить произвольные худые помыслы от непроизвольных? – «За худыми мыслями, – замечает преп. Марк Подвижник, против воли случающимися, следует печаль: потому они скоро и исчезают; а за случающимися по произволению следует радость, посему истребить их трудно»⁵³⁷.

г) Не властна наша свобода – совершенно искоренить в душе грех и живущее в ней зло.

Преподобный Макарий пишет: «Как иной видит летающую птицу, и хочет сам летать; но, не имея крыльев, летать не может: так и человеку предоставляется желать – быть чистыми, неукоризненным неоскверненным, не иметь в себе порока, всегда же пребывать с Богом; но сил на это у него нет. Желает он возлететь в божественный воздух, в свободу Смятого Духа; но не может, пока не получить крыл»⁵³⁸.

«У кого просвещены и устремлены всегда умные очи, те в точности знают, что не собственной своей крепостью, но непобедимой силой избавляются они от соблазнов лукавого... Ибо свобода, какая возможна человеку, состоит только в решимости или нерешимости противостать диаволу; при возможности же противиться, человек не имеет совершенной власти над страстями. И “Аще не Господь созиждет дом и сохранит град, всуе трудишася зиждущии, всуе бде стреий” (Пс.126:1.). Невозможно наступить на аспида и василиска и попрать льва и змия, если человек... не будет укреплен Сказавшим апостолам: “Се даю вам власть наступати на змию и на скорпию, и на всю силу вражию” (Лк.10:19). Если бы человеческая природа и без всеоружия Духа Святого могла противостать козням диавольским; то не было бы сказано у апостола: “Бог же мира да сокрушит сатану под ноги вашя вскоре” (Рим.16:20)⁵³⁹. «Знаем, – говорит св. Григорий Богослов, – что вовсе не грешить – действительно выше человека и принадлежит одному Богу (не стану говорить об ангелах...), но как неисцельность свойственна Злой и враждебной Природе, а равно и тем, которые действуют под ее влиянием; так, согрешив, обратиться свойственно людям, впрочем, благопокорным и принадлежащим к части спасаемых»⁵⁴⁰. «Чтобы искоренить уже грех и живущее в нас зло, – сие может быть совершено только Божией силой. Ибо невозможно и не по силам человеку – искоренить грех соботвенной своей силой. Бороться с ним, противиться, наносить и принимать язвы – в твоих это силах; а искоренить – Божие дело»⁵⁴¹. «Безгрешность свойственна одному только Богу, преспевающего в которой нет между людьми. Но если желаешь найти сообразное с природой, то вот оно: не вдаваться ни в какую произвольную неправду, что возможно человеку святому; не впадать во многие невольные неправды, что свойственно вознамерившимся приблизиться к Богу; а меньшее этого, но весьма удобное для многих – не оставаться надолго во грехах»⁵⁴².

Примечание. «Надобно заметить, что есть нечто среднее между добровольными и невольным: так иногда решаемся на что-либо неприятное и прискорбное во избежание большего зла; напр. во время кораблекрушения выбрасываем все, находящееся на корабле.

Заметить также нужно, что дети и бессловесные животные, хотя добровольно действуют, однако же не по свободному выбору. И что делаем в гневе без предварительного о том размышления, то делаем хотя добровольно, однако же не по свободному выбору. Нечаянно приходит друг; принимаем его добровольно, но не по свободному избранию. Сверх чаяния получивший сокровище добровольно получает оное, но не по свободному избранию. Все сие добровольно, потому что доставляет удовольствие; но не по свободному избранию, поточу что не с намерения»⁵⁴³.

Доказательства свободы св. отцы Церкви заимствуют а) из Священного Писания, б) из самой способности нашей предлагать вопросы, рассуждать и спорить, в) из сердечной скорби после порочного действия, г) из необходимости обвинений и наказаний, равно как похвал и наград и, наконец, д) из противоположных перемен наших в нравственном состоянии.

а) «В Естестве несозданном... высшие дары... воспринимают... одни в большей, другие в меньшей мере... Ибо естество умопредставляется в твари поставленным на взаимном пределе благ и противоположного благам, как способное к свободному приятию того и другого, к чему по избранию воли имеет наклонность, как дознали мы сие из Писания»⁵⁴⁴. «Каждый, по своему произволению, может быть или семенем святым, или противоположным тому. Ибо послушай, что. сказано: “Елицы прияша Его, даде имя область чадом Божиим бытии” (Ин.1:12)⁵⁴⁵». «“И аще хощете и послушаете и мене, благая земли снесте: аще же не хощете, ниже послушаете мене, меч вы пояст” (Ис.1:19, 20). Здесь особенно показывается свобода человеческой природы», – замечает св. Василий Великий»⁵⁴⁶.

«Сам Господь говорит чрез Пророка: “И не послушаша людие Мои гласа Моего, и Израиль не внят Ми. И отпустих я по начинанием сердец их, пойдут в начинаниих своих” (Пс.80:12, 13). – Это свидетельство очевидно подтверждает салу свободной воли следующими словами: “аще быша людие Мои послушали Мене”; и: “не послушаша людие Мои гласа Моего” (Пс.80:14, 12). Ибо когда говорит: аще быша послушали, показывает, что в их власти состояло решение соглашаться или не соглашаться. Как же теперь не в нашей власти состоит наше спасение, когда Бог Сам оставил на наш произвол слушать или не слушать?»⁵⁴⁷

«Сам Господь, не принуждая, но отдавая на произволение, говорил как всем: “аще кто хощет по Мне ити” (Мф.16:24), так и ученикам: “еда и вы хощете ити?” (Ин.6:67)»⁵⁴⁸.

«Закон положен не естеству, но свободному произволению, которое может склоняться на доброе и на худое. Посему-то Господь говорит: “Огня приидох воврещи на землю, и что хощу, аще уже возгореся” (Лк.12:49). Господь хощет, чтобы возгорелся небесный огонь в сердцах человеческих; и одни хотят сего, а другие не хотят. Подобно сему говорит еще: “колькраты восхотех собрати вас, якоже кокош птенцы своя, и не восхотесте” (Мф.23:37.). Видишь ли, Господь хощет, но люди опять не хотят приблизиться ко Господу, и обрести милость?»⁵⁴⁹

По замечанию Златоуста, св. Иоанн Евангелист везде изгоняет принуждение и доказывает самоизбрание и самовластие»⁵⁵⁰.

«Помни Сказавшего: “Аще хощете, и послушаете Мене, благая земли снесте; аще же не хощетие, ниже послушаете Мене, меч вы поясть” (Иса.1:19, 20.). И еще: “Яко бо представисте уды вашя рабы нечистот и беззаконию в беззаконие: тако ныне представите уды вашя рабы правде во святыню” (Рим.6:19). Помни также, что говорит Писание: Яко не искусиша имети Бога в разуме” (Рим.1:28.); и:“разумное Божие яви есть в них” (Рим.1:19); и: “очи свои смежиша” (Мф.13:15.). И еще Сам Бог обвиняет и говорит: ”Аз насадих тя виноград плодоносен, весь истинен: како превратился еси в горесть, виноград чуждий?” (Иер.2:21.)⁵⁵¹.

б) «Если справедливо, что слышим о свободе, – говорит св. Ефрем Сирин, – то можно и нам, и нас спросить: точно ли Творец наш дал нам свободу, или нет? Если не дал свободы; то прилично взойти нам в исследование: почему же не дал ее? И если нет у нас свободной воли, то каким образом попустил Он нам говорить о сем? Вопросы и разыскания раздаются от свободной воли. Вопрос и разыскание это – сестры и вместе дщери свободной воли. Наперед уже можно за верное положить, что вопрос выходит от свободной воли. Нет даже и права спрашивать: точно ли есть свободная воля, или нет ее? Как скоро происходит в тебе вопрос о свободе; то спрашивается: кто предлагает в тебе этот вопрос? Твоя ли воля, или другая сила? От другого ли кого происходит вопрос, или из твоей, выходит, воли, – ты должен знать сие; потому что происходит это внутри тебя. Если же не знаешь ты ни того, ни другого; то не знаешь и того, что существуешь. Лишенный всякого знания, говоришь ты странности, будто бы входит в нас орудие кого-то другого, и этот другой посредством сего орудия предлагает вопрос. Один или многие спрашивают, – это все равно; заключение, какое делаем, одно только; заключение, произнесенное о тебе, простирается и на всех. Когда кто сомневается в свободной воле, и спрашивает, точно ли она есть, – тем самым, что сказано им тебе, оспаривает он сам себя. Из самого вопроса видим, что, по природе своей, он сам себе господин. То и другое, о чем идет спор, заключено внутри него. Там сокрыто решение. Если в твоей возможности – спрашивать; то значит, что спрашиваешь не по необходимости. Если бы лишен ты был способности сделать вопрос; то был бы лишен и свободы. Природа, скованная необходимостью, спрашивать не может. Вопрос – дело существа свободного. Только не связанная необходимостью природа может спрашивать; ибо ее воля свободна. То и другое в ясности покажут тебе два подобия, и посредством легкого уразумеешь трудное. Немой спрашивать не может; потому что язык его скован. Кто имеет дар слова, тот может спрашивать; потому что язык его не связан. В немом, у которого язык скован, познай что такое природа, связанная необходимостью. В имеющем дар слова, которого уста не связаны, познай, что такое свобода»⁵⁵².

«Если, как говоришь ты, премудрый, все делается и говорится по судьбе; то скажи, почему она теперь чрез нас сама себя ниспровергает? Ибо, если она все делает, то она же и чрез нас проповедует, что нет судьбы. Итак, почему же той самой судьбе, о которой говорится, что она есть, не верите, когда она чрез нас говорит, что ее нет?»⁵⁵³.

в) «Сердце грешников лукаво; когда твердо стоит он в том, что нечистота в собственной его воле; тогда льстиво говорит сие пред Творцом. Покаяние, сокрытое в человеке, служит достаточным его обвинением. Если бы природа его была гнусна, то как бы могло скрываться в нем покаяние, которое прекрасно? Чрез покаяние является человек прекрасным и благородным, и избегает скверн, а потому красота сия, сокрытая в его внутренности, уличает его в том, что сам он виновен в своей нечистоте. Если человек, хотя ненадолго, приблизится к огню; то узнает свойство огня, а именно, что сила его в нем: тоже должно сказать и о свободной воле; сила ее в ней самой»⁵⁵⁴.

г) «Свободная воля наша с ухищрением приступает к правде Твоей, Господи, – говорит св. Ефрем Сирин. – Если случается самой погрешит против правды, – указывает на свою немощь; а если погрешает кто против нее, – указывает на его несправедливость... Если знаешь, что враг твой в состоянии не иметь к тебе ненависти; то сим собственной своей свободной воле приписываешь, что и она может не грешить. Если у него есть возможность, то и у тебя есть сила избирать»⁵⁵⁵.

Так, «если ближнего своего, согрешившего против тебя, подвергаешь ответственности за то, что согрешил он против тебя; то сим уличаешь самого себя, что и ты в состоянии был не грешить ни против ближнего своего, ни против Бога»⁵⁵⁶.

А если злые злы не от самих себя: то не наказывай раба своего, не порицай жены, если она согрешит в чем, не бей сына, не обвиняй друга, не питай ненависти к врагу, обижающему тебя; ибо все они достойны сожаления, а не наказания, если их погрешности непроизвольны. Ты скажешь, что я не могу в таком случае рассуждать; однако же, если сознаешь, что они не произвольно, а по необходимости соделались виновными, значит – можешь рассуждать. Так если раб, по причине болезни, не исполнит твоих приказаний, ты не только не обвиняешь его за сие, но охотно прощаешь его. Таким образом, ты сам свидетельствуешь, что иное зависит от него, а иное не от него... Почему ты никогда не обвинял раба своего за то, что он некрасив лицом, невысок ростом, не умеет летать? Потому, что это зависит от природы. Итак, что человека нельзя обвинять в том, что зависит от природы, сему никто не будет противоречить. Следовательно, когда ты обвиняешь кого, то сим показываешь, что его преступление зависит не от природы, а от произвола. Ибо если мы тем, что не обвиняем других в преступлениях, показываем, что их преступления зависят от природы: το очевидно, что если в чем порицаем других, сим даем знать, что их преступление зависит от свободы»⁵⁵⁷.

«Что делами нашими управляют не судьбы, не рождение, не течение звезд, явствует сие из следующего. Если бы все, что ни делается, зависало от сказанного, а не от человеческого произволения: то за что бы тебе наказывать уличенного в воровстве слугу? За что бы влечь в судилище жену прелюбодейцу? Для чего бы стыдиться тебе, сделав худое? Почему бы не потерпеть укоризненных слов? Почему, если кто назовет тебя прелюбодеем, или блудником, или пьяницей, или чем-либо подобным, называешь это обидой? Если не в твоем произволении состоит – грешить; то и в сделанном тобой нет вины, и в сказанном тебе нет обиды. Теперь же, поскольку согрешившего не прощаешь, и сам, сделав худое, стыдишься и стараешься скрыть это, и кто приписывает тебе худой поступок, того почитаешь обидчиком; то этим самым признаешь, что поступки наши не связаны необходимостью, но отличены свободой произволения»⁵⁵⁸ .

Таким образом, «поскольку Бог... сотворил... человеков свободными; то по справедливости они за содеянные ими грехи будут наказаны... Ибо такова природа всех сих тварей, что они способны к злу и добру. Иначе, не было бы ничего достойного похвалы, если бы не было возможности и способности склоняться к тому и другому. Это же подтверждают все здравомыслящие законодатели и философы, предписывавшие иное делать, иного удалиться»⁵⁵⁹.

В самом деле, «если бы по природе были некоторые люда добры, а некоторые злы, то ни первые не заслуживали бы похвалы за свою доброту, а потому что они такими сотворены, ни последние не заслуживали бы укоризны за свою худость, потому что они таковы по самой природе. Ho поскольку все одной и той же природы, и все могут стремиться к добру и исполнять оное на самом деле, равно как и оставлять добро и не делать оного; то весьма справедливо от благомыслящих людей (а тем паче от Бога) одни получают себе похвалу и достойное своего благого произволения и постоянства одобрение, а другие осуждаются, и подвергаются заслуженному ими наказанию за то, что отвергли истинное и доброе»⁵⁶⁰.

«Если начала поступков порочных и добродетельных, – говорить св. Василий Великий, – не от нас, зависят, но необходимы вследствие рождения; то напрасно есть законодатели, определяющие, что нам делать, а чего убегать, напрасно есть и судии, награждающее добродетель и наказывающие порок. Ни вор, но убийца не виновен в преступлении; ему, если бы и хотел, невозможно было удержать руки, потому что к сим поступкам неизбежно побуждала его необходимость... Всякие надежды христиан обратятся у нас в ничто, потому что ни праведность не будет почтена, ни грех осужден, так как люди ничего не делают по собственному произволу. Ибо где господствует необходимость и судьба, там не имеет никакого места воздаяние по достоинству, что и составляет преимущество правосудия»⁵⁶¹. Действительно, «если нет у нас свободной воли; то за что волю нашу подвергать ответственности? Если воля наша не свободна, то несправедливо судит ее Бог; а если она свободна, то по праву с нее взыскиваете. Требование отчета тесно соединено со свободой. Закон состоит в связи с тем и другим; ибо ответственности подвергается свободная воля, если она преступила пределы, указанные Судией. Творцу, который истинен, какая польза обманывать нас? Если он не дал нам свободы; то не дал и никакого закона»⁵⁶².

«Посему не ищи вовне начал·тому, над чем сам ты господин, но знай, что зло, в собственном смысле взятое, получило начало в произвольных падениях. А если бы оно было непроизвольно и не от нас зависело, то как законы не угрожали бы таким страхом обидчикам, так и наказания, налагаемые на преступников в судах, по мере вины, не были бы тогда неизбежны»⁵⁶³. «Бог сотворил человека свободным, почему и предназначены ему почести и наказания»⁵⁶⁴. «Награда дается не за вынужденное, но за свободное дело»⁵⁶⁵. «Как венцы, так и наказания не за то, что в природе, а за то, что в свободе»⁵⁶⁶. Иначе, «если бы человеческий род не имел способности со свободным произволением убегать порочного и избирать доброе, то он не был бы виновен ни в чем, что бы ни делал... Да и не были бы одни хороши, и другие худы. Тогда мы стали бы доказывать, что судьба причиной пороков... Или надлежало бы признать за истину... положение, что нет ни добродетели, ни порока, но все только по мнению почитается добрым или худым: что, по учению истинного разума, есть величайшие нечестие и беззаконие»⁵⁶⁷.

«Те, которые мешают все вместе, из всего делая так называемую ботвинью, по моему мнению, – говорит св Исидор Пелусиот, – не здравы умом. Ибо если Бог, то не судьба; а если судьба, то не скажу противоположного сему, да обратится хула на главы подающих повод говорить об этом! Если же никто не скажет сего; то Церкви принадлежит венец несомненно. Потому, хотя достаточно, как полагаю, и этой победы, если бы и не было другой; однако же теперь подкрепим сие и многими другими доводами. Ежели есть судьба, то нет закона; а ежели есть закон, то нет судьбы. Ежели есть судьба, то нет места увещанию; а ежели есть место увещанию, то·нет судьбы. Ежели есть судьба, то нет суда; а ежели же есть суд, то нет судьбы. Ежели есть судьба, то нет места молитве; а ежели есть молитва, то нет судьбы. Ежели есть судьба, то нет места попечениям; а ежели есть место попечениям, то нет судьбы. Ежели есть судьба, то нет любомудрия; а ежели есть любомудрие, то нет судьбы. Ежели есть судьба, то нет врачебного искусства; а ежели есть врачебное искусство, то нет судьбы. Ежели есть судьба, то нет земледелия; а ежели есть земледелие, то нет судьбы. И хотя могу сказать еще многое, однако же оставлю это теперь»⁵⁶⁸. «Веруй, что есть наказание и царство, – и не будешь верить в судьбу, которая отнимает у нас все, что принадлежит нам (как существам разумно свободным), и подчиняет нас необходимости и насилию»⁵⁶⁹.

«Долей и судьбой, – говорит св. Григорий Нисский, рассуждая и беседуя о судьбе, – делается произволение каждого, самовольно избирающее, что ему угодно»⁵⁷⁰.

Примечание. «Впрочем, та судьба неизбежна, что избирающим доброе предлежит достойная награда, равно как избирающим противное предлежат достойные наказания»⁵⁷¹.

д) Что (род человеческий) со свободным произволением или поступает хорошо, или грешит, мы, – говорит св. Иустин Философ, – таким образом доказываем: мы видим, что один и тот же человек переходит из одного состояния в другое, противное; а если бы судьбой определено было ему или быть порочным, или честным, то он не мог бы переходить в противные состояния и не мог бы многократно переменяться»⁵⁷². В этом отношении, природа бессловесных животных связана; например, змея по природе зла и ядовита, почему все змеи таковы; волк привык похищать, и все волки того же свойства; ягненок по простоте похищается, и все они того же свойства, голубь нехитр и невинен, все голуби того же свойства. Но человек не таков. Один – волк хищный, а другой похищается, как агнец, и оба происходят от одного и туго же человеческого рода. Иной не довольствуется собственной своей женой и живет блудно; а другой не позволит на сердце свое и взойти похоти. Один расхищает достояние ближнего; а другой из богочестия раздает и свое собственное. Видишь, как удобоизменяема одна и та же природа, наклонена то к худому, то, наоборот, к прекрасному, и вследствие того и другого имеет способность соизволять на какие захочет дела. Поэтому природа наша удобоприемлема и для добра, и для зла, и для Божией благодати, и для сопротивной силы. Но она не может быть приневоливаема»⁵⁷³. То же самое утверждает и св. И. Златоуст. «Овца, – говорит он, – никогда не может быть свирепой, потому что она от природы кротка; волк никогда не может сделаться кротким, потому что свирепость у него от природы. Законы природы не нарушаются, но остаются неизменными. Во мне не так; но бываю и свирепым, когда захочу, и кротким, когда пожелаю, потому что я не связан природой, но одарен свободным произволением»⁵⁷⁴.

«Если мы скажем, что одни добры от природы, а другие злы (что несправедливо...); то сии свойства их должны бы быть неизменными; ибо природные свойства не изменяются. Например, посмотри: все мы смертны, подвержены страстям, и никто не может освободиться от них, хотя бы употреблял тысячу усилий; но ныне мы видим, что многие из добрых делаются злыми, и из злых добрыми, одни по нерадению, другие по великому тщанию, из чего особенно и видно, что сие не зависит от природы. Ибо, что дано природой, то ни изменяется, ни приобретается посредством тщания»⁵⁷⁵. «Многие таким образом покаялись и обратились к добру тогда, как прежде была нечестивы, как-το Павел, мытарь и разбойник. Быв прежде плевелами, они потом сделались зрелой пшеницей. Хотя в семенах такой перемены быть не может, но в воле человеческой она легко и удобно произойти может. Ибо сия не связана узами необходимости, но и одарена свободой⁵⁷⁶. «Знаем, – говорит св. Исидор Пелусиот, – что иные из глубины порока вошли на самый верх добродетели. Тела связуются естественной необходимостью, души же почтены слободой произволения»⁵⁷⁷. «Если бы пожелание добродетели не зависело от произвольного избрания, но по природе было бы неизменно, το не было бы достопобедных подвижников благочестия»⁵⁷⁸. «В моей ли власти грешить, или нет? Нет нужды тут много говорить, поищу ответа в самом себе. Не победил ли я когда-нибудь страстных влечений, не восторжествовал над гневом из стыда или из страха пред людьми? Когда найду такие случаи, то заключу отсюда, что грешить в моей власти»⁵⁷⁹. Действительно, если бы Господь создал нашу природу несвободной, то всем людям, как имеющим одинаковую природу и одинаковый немощи, надлежало бы быть или злыми, или добродетельными. А когда мы видим, что имеющие одну с нами природу и такими же возмущаемые страстями поступают, однако же, не так, как мы, но твердым умом направляют свою природу, удерживают беспорядочные движения, обуздывают вожделения, побеждают гнев, убегают зависти, истребляют ненависть, презирают страсть к деньгам, не заботятся о (земной) славе… но стремятся к истинной славе и похвалу от Бога предпочитают всему видимому: то не ясно ли, что они, с помощью, конечно, высшей благодати, могут это совершить по своей ревности, и что мы, напротив, по своей же беспечности губим свое спасение, сами себя лишая небесного благоволения»⁵⁸⁰.

«Свободное произволение... допускает частые перемены и избирает то одно, то другое»⁵⁸¹. «В этом особенно и открывается произволение и свобода нашей природы, – во внезапной перемене. Если бы зло было нам естественно, то не было бы этой перемены; что естественно и необходимо, в том измениться мы не можем»⁵⁸². «Ни добродетель, ни пороки не пребывают непреложными и неподвижными; потому что род человеческий имеет свободу изменяться»⁵⁸³.

«Итак, если стоим, не будем надеяться на себя, но будем говорить себе самим: “Мняйся стояти да блюдется, да не падет” (1Кор.10, 12); а если лежим, то не будем отчаиваться, но будем говорить себе: “Еда падаяй не востает” (Иер.8:4.)? Ибо многие, достигнув до самой высоты неба, показав всякое терпение, живя в пустынях, и не видав женщины даже во сне, но, несколько вознерадев, преткнулись и достигли до самой бездны зла. Другие, напротив, из оной возвысились к небу, и от позорища и от места пляски обратились к жизни ангельской, и столь великую явили добродетель, что изгоняли демонов и совершали много других подобных знамений»⁵⁸⁴. «Это можно видеть не только в Писаниях, где, например, мытари становятся апостолами, ученики предателями, блудницы любомудренными, разбойники добрыми, волхвы поклонниками, нечестивые благочестивыми, как в Новом, так и в Ветхом Завете, но и каждый день можно видеть множество подобных случаев»⁵⁸⁵.

Таким образом, «то свойственно природе, то не выйдет из природы. Никто, умеющий нужду в сне, не перестанет спать...; никто алчущий не достигнет того, чтобы никогда не алкать. Посему это и не ставится в вину, и мы сами за это не укоряем себя... Итак... из того, что видим других добродетельными и восходящими на высоту любомудрия, очевидно, что в нас находится возможность добродетели, Для чего же многие из нас напрасно обольщают себя холодными извинениями и предлогами, не только не заслуживающими прощения, но и навлекающими на нас тяжкое наказание?.. Эти извинения не принесут нам никакой пользы; рабы, нам подобные и успевшие в противном, осудят всех согрешающих, жестокого милостивый, злого добрый, дерзкого кроткий, завистливого дружелюбный, тщеславного любомудрый, нерадивого усердный, развратного целомудренный»⁵⁸⁶. «Если возьмешь одного Ноя, то может он обличить в виновности всех современников, что, если бы только захотели они были бы счастливы. Сила свободной воли была одинакова и у них, и у Ноя»⁵⁸⁷. «Праведник, – говорит о Ное св. И. Златоуст, – как искра посреди моря, не только не угасал, но и с каждым днем издавал яснейший свет, поучая всех своими делами. Видишь, как Господь сотворил свободную природу нашу? Ибо от него, скажи мне, те (современники Ноя) стремились к нечестию и навлекали на себя наказание, а этот (Ной), избрав добродетель и убежав от сообщества с ними, не потерпел наказания? Не очевидно ли, что каждый по своему произволу избирает или нечестие или добродетель?»⁵⁸⁸ «Они обольщены в театрах, – об отсутствующих говорил св. Златоуст своим слушателям, предстоящим в храме, – а вы не обольщены – это самое важное опытное доказательство, ясное свидетельство и неопровержимый довод на то, что во всем властна воля. Этим-то доказательством воспользуйся и ты. Когда увидишь, что человек живет порочно и делает всякий грех, между тем... во всем снимает вину с себя...: загради ему уста, не словом, но делом, указав на другого, такого же, как и он, человека, живущего добродетельно и честно. Не нужно длинных речей, не нужно стройного расположения (доказательств), ни умозаключений; доказательство в делах. Скажи ему: и ты раб, и он раб; и ты человек, и он человек; в том же мире живешь ты, под тем же небом, той же питаешься пищей: как же ты живешь порочно, а он добродетельно?»⁵⁸⁹ Так из сказанного тебе мной познай свое достоинство, ощути слободу в существе своем. Исследуй в себе силу души своей, всмотрись, имеешь ли ее, или нет. По себе и в себе можешь познать ты свободу»⁵⁹⁰.

«Итак... те, которые силятся утвердить учение о судьбе, мыслят противно и языческим законодателям, и Божественным изречениям, и естественным умозаключениям, и общему мнению всех людей»⁵⁹¹. «Это диавол ввел... ложное учение о судьбе и необходимости, и таким образом всячески старался уничтожить свободу, дарованную нам Богом, уверяя, что зло есть следствие физической природы, и чрез сие рассеивая многие другие ложные учения, хотя и скрытно»⁵⁹².

а) «Как должно разуметь сказанное: “Аз ожесточу сердце фараоново“ (Исх.4:21)?... «Фараон... думая, что Бог не силен подвергнуть тягчайшим наказаниям, презрел легкие удары... “Кто есть Господь, Его же послушаю гласа? не вем Господа, и Израиля не отпущу” (Исх.5:2). Потом... говорит Божественное Писание: “И укрепися сердце фараоне, и не послуша их, якоже глагола им Господь” (Исх.7:13); и тотчас присовокупляет: “И рече Господь к Моисею: отягчися сердце фараоне, еже не отпустити людий” ((Исх.7:14·). А то и другое выражение: “укрепися сердце Фараоне” и: “отягчися сердце фараоне”, означает свободу произвола... Упорство и ожесточение сердца происходят от нас самих... Если бы фараон был зол по природе, то не изменял бы своего расположения. А теперь видим, что вразумление смягчает его, а долготерпение ожесточает. Вразумляемый казнью, просит законодателя, говоря: “помолитеся о мне” (Исх.8:8); и еще: “Господь праведен, аз же и людие мои нечестиви” (Исх.9:27). Но как скоро казнь прекращается, фараон делается тяжек, и противоречит Божественным повелениям... Так во всем этом показал он свободу произвола... Потом несколько ниже сказано следующее: “Видев же фараон, яко преста дождь, и град, и громи, и приложи фараон согрешати и отягчи сердце свое, и рабов своих. И ожесточися сердце фараоново и не отпусти сынов израилевых, якоже глагола Господь Моисею” (Исх.9:34, 35). Слова: “якоже глагола”, показывают Божие предведение; или как бы выражается: “все сие не было неизвестно Богу всяческих, но в самом начале предрек Он это”. Все же сие описал Моисей в намерении показать, что фараон не был зол по природе, и что не Владыка Бог соделал волю его жестокой и упорной. Ибо кто склоняется то на одно, то на другое, тот показывает в себе свободу произволения. Но разрешим недоумение и некоторым подобием. Солнце действием теплоты обращает воск в жидкость, а грязь сушит, и первый умягчает, а последнюю делает жесткой. Посему, как солнце одним и тем же действием производит противоположное, как и в долготерпении Бога всяческих одни пожинают пользу, другие вред, одни умягчаются, а другие ожесточаются»⁵⁹³. «Бог, по выражению св. Писания, есть “солнце правды” (Мал.4:2.), лучами благости осиявающее всех без различия. Но душа, по своему расположению, бывает или воском, когда она Боголюбива, или глиной, когда она привязана к веществу. Глина по природе своей от солнца жестеет; а воск по природе мякнет»⁵⁹⁴. Св. Григорий Нисский об ожесточении фараона говорит: «Египетский мучитель ожесточается Богом, – не в том смысле, что Божиим повелением в фараонову душу вложено упорство, но в том, что фараонов произвол, по наклонности к пороку, не принял слова смягчающего упорство»⁵⁹⁵.

В таком же смысле объясняются в слова из Псалма о Боге: “преврати сердце их возненавидети люди Его” (Пс.104:25.). «Не сам пременил воплю египтян, но дал место их свободе, не воспрепятствовал злоумышлениям, а тех, против которых злоумышляли, превознес пред злоумышляющими»⁵⁹⁶.

Или: «соберу вся языки, то есть, попущу собраться, и не воспрепятствую первому их устремлению. Сие выражает словом: соберу; потому что не против воли привел их, но не воспрепятствовал, когда «вознамерились идти»⁵⁹⁷. Вообще заметим: «Совершению чего не возбраняет Бог, то богодухновенному Писанию обычно приписывать Самому Бугу; потому что Бог попускает совершаться чрез кого-нибудь, и сим попущением как бы Сам почти делает это. Он мог бы делающих худое остановить и против их воли, но не останавливает насильно, чтобы не стеснялась человеческая свобода. Посему по собственному хотению и по собственному изволению человек или увенчивается, ила наказывается. И сказанное: “предаде Бог нечестивых и лукавых людей в неискусен ум творити неподобная” (Рим.1:28.), значит: попустил, не остановил Своею силою»⁵⁹⁸. Таким образом, «сие: исторгну у них, добровольно приступающих к Божественному наставлению, сердце каменное, указывает на состояние души грубое и бесчувственное, в котором противодействует она Божественным законам. А сие: и дам им сердце плотяно, значит: сердце покорное, благопослушное, подчиняющееся Божественным уставам, из чего и порождается именитый сонм добродетели. Если же угодно тебе дознать сие из примеров (пишет так некоему пресвитеру св. Исидор Пелусиот), то слушай. Как грамматики и софисты, взяв к себе детей, говорящих нечисто, отпускают от себя говорящими чисто, не языки у них переделывая (что невозможно), но влагая в них искусство, и душ не переменяя, а изгоняя из них леность: так и Божественная мудрость, изгоняя порок и незнание, влагает разумение и знание»⁵⁹⁹.

«”Никтоже может приити ко Мне, аще не Отец, пославый Мя, привлечет его” (Ин.6:44). На это нападают манихеи и говорят, будто ничто не зависит от нас. Между тем эти-то слова особенно и доказывают, что мы властны в своем произволении. Но какая, говорят, надобность привлекать, если кто сам приходит к Нему? Опять и это не уничтожает, нашего произволения, а, напротив, показывает, что мы нуждаемся в помощи. Здесь (Хритос) говорит не о всяком приходящем, но о том, кто пользуется великим содействием (от Бога)... Как же, спросишь, привлекает (Отец)? Это давно показал Пророк, предвозвещая и говоря: “будут вси научени Богом” (Ин.6:4 5.)»⁶⁰⁰.

б) «Вижду ин закон во удех моих противу воюющ закону ума моего, и пленяющ мя законом греховным, сущим во удех моих» (Рим.7:22, 23)... «Говоря это, апостол не допускает, что закон греховный врожден, и не учит, что владычество плотского мудрования полномочно. Ибо в таком случае всем человекам должно быть рабами греха, и не иметь никакой возможности свергнуть с себя иго его; знаем же, что теперь, кто хочет, не только свободен от сего мудрования, но даже порабощает тело, господствует над страстями, и самым делом доказывает самовластие воли в избрании свободы, или рабства»⁶⁰¹.

«Не еже хощу, сие творю, но еже ненавижду, то содеваю» (Рим.7:15.)... «Словами, “не еже хощу”, не уничтожает свободного произволения, и не означает какой-либо неотвратимой необходимости... Итак, что значить: еже не хощу? Не хвалю, не одобряю, не люблю»⁶⁰².

«Еда речет здание создавшему: почто мя сотворил еси тако? Или не имать власть скудельник на брении от тогожде смешения сотворити ов убо сосуд в честь, ов же не в честь?» (Рим.9:20, 21). «Сим апостол не уничтожает свободного произволения, но показывает, как должно повиноваться Богу. Когда ты требуешь отчета у Бога, представь себе, что ты не более, как брение. И должен не только не противоречить, не предлагать вопросов, но даже не творить, не мыслить, а уподобляться бездушной глине, которая покорна рукам горшечника, и употребляется, на что он захочет. Для сего именно взят апостолом такой пример... в урок преданного и безмолвного повиновения»⁶⁰³. «Почему же удивляешься, если Павел взял подобие от брения (Рим.9:21.)? Не с тем, чтобы опровергнуть свободу человеческой воли, которую он повсюду превозносит, но чтобы.... дать понятие о той покорности, которую праведник должен иметь к Богу»⁶⁰⁴.

в) «Какие эти слова Павла... “подобает бо и ерсесм в вас бытии, да искуснии явлени бывают в вас” (1Кор.11:19)?... Это – слова не советующего, но предсказывающего будущее. Как врач, видя больным человека, преданного объедению, пьянству и другим запрещенным делам, говорит, что это расстройство должно произвести горячку, – говорит не в виде закона или совета, но в виде предсказания о будущем, судя по настоящему; и как земледелец или кормчий, видя скопление облаков и удары грома с молнией, говорит, что эти облака должны произвести непогоду и сильный дождь, – говорит не в виде совета, но предсказания о будущем: в таком смысле и Павел употребил слово: подобает. Так часто и мы, ведя людей ссорящихся между собой и осыпающих друг друга тяжкими злословиями, говорим, что должно произойти между ними столкновение и заключение их под стражу, – говорим не в виде увещания или совета им – может ли это быть? – но заключая по настоящему о будущем. Так точно и Павел не в виде совета говорит: “подобает бо и ересям в вас быти”, но предсказывая и пророчествуя об имеющем случиться»⁶⁰⁵. «От того происходили и происходят ереси, что строптивая дума не имеет о в себе мира и гибельное безверие не соблюдает единомыслия и Господь попускает, быть сему, не нарушая нашего свободного произвола»⁶⁰⁶.

Сам Господь наш Иисус Христос сказал: «нужда приити соблазном» (Мф.18:7) и, однако, не нарушил свободы·воли и не поставил нас в какой-нибудь, необходимости и неизбежности, но предсказал будущее, имевшее произойти от злой человеческой воли, не вследствие Его предсказания, но от произвола развратных людей. Не потому происходили соблазны, что Он предсказал о них, но потому Он предсказал что они имели произойти. Ибо, если бы соблазны происходили по необходимости, а не по воле производящих их, то Он напрасно бы сказал: “горе человеку тому, имже соблазн приходит”» (Мф.18:7)»⁶⁰⁷.

«Божественное предведение не отъемлет свободного произволения. Ибо не потому мы делаем или не делаем, что есть предвидение того, что так мы будем делать... В том, что не в нашей власти, определение Божие предшествует относительно и времени, и места, и образа действия; но в том, что состоит в нашей власти, каковы действия свободные, предведение Божие есть, некоторым образом, последующее, в отношении как к добрым, так и^: здым делам»⁶⁰⁸. «Бог... и Иеpeмии·сказал: “прежде неже мне создати тя во чреве, познах тя, и прежде неже изыти тебе из ложесн, освятих тя” (Иер.1:5); и фараону: ”на Сие истово воздвигох тя, яко да покажу тобою силу Мою” (Рим.9:17). Но не предведение Божие как фараона соделало злым, так Иеремию святым; напротив того, Господь как Бог, предузнал только, каковы они будут»⁶⁰⁹. «”Бог предрек и неизбежно было тому случиться”, – обыкновенно говорят об Иуде,·– замечает св. И. Златоуст. – Предсказал, говорят, Сам Бог, что Иуда будет Его предателем, – и оттого он сделался, предателем. О безумие! О бесстыдство! Не предведение было причиной греха его, .друг мой; вовсе нет. Ибо, не налагает Бог необходимости будущим событиям, но только предвидит их. Не потому . Иуда сделался предателем, что Христос предсказал это; но потому Христос предсказал, что .действительно Иуда (сам по себе) сделался бы Его предателем»⁶¹⁰.

г) «Господь во Св. Евангелии говорит: “на суд Аз в мир сей nриидох, да невидящии видят, и видящии слепи будут” (Ин. 9:39). В сих словах показывается не намерение Спасителя… но то, что случилось. Иисус Христос “всем человеком хощет спастися” (1Тим.2:4). Но поскольку природа человеческая одарена свободным произволом, то уверовавшие получили спасение, а неуверовавшие уготовали сами себе геенну»⁶¹¹. «Как ослепление это было произвольное и зависело от свободы, то (Господь в другом месте) не сказал просто – “не видят”, но “видяще не видят” (Мф.13:13); то есть, слепота их происходит от собственного их развращения»⁶¹².

д) «”Вам, – говорит Христос, – дано есть ведати тайны Царствия Небесного, онем же не дано есть”(Мф.13:10.). Он это сказал, не указывая на какую-либо необходимость… но… желая открыть, что разумение таин Царствия есть дари благодать, ниспосылаемые свыше. Впрочем, хотя это и дар, однако же не уничтожается этим свобода... Кто сам желает и старается приобресть дары благодати, тому и Бог дарует все: а в ком нет этого желания и старания, тому не принесет пользы и то, что он имеет, а Бог не сообщит ему даров своих»⁶¹³.

е) «Откуда волхвам пришла мысль идти, и кто их побудил, к тому, – спрашивает св. Златоуст. «Мне кажется, – отвечает он, – что это было делом не одной звезды; но Сам Бот подвиг их сердце, подобно тому, как поступил Он с Киром, расположив его отпустить иудеев. Впрочем, Он сделал сие не нарушая свободного произволения; так как и Павла призвав гласом свыше, вместе явил Свою благодать и открыл его послушание. Но скажешь, почему не всем волхвам открыл это? – Потому, что не все бы поверили, а сии были готовее других. Тысячи народов гибли, а к одним только Ниневитянам послан был пророк Иона; двое было разбойников на кресте_, но один только спасся»⁶¹⁴.

Св. И. Златоуст свидетельствовал, что «некоторые... говорят: “Что же удивительного, что Павел обратился? Бог ведь, как будто веревку, накинул на шею его голос тот, и так привлек его к себе”... Бог, говорят, привлек его к себе насильно. Как насильно?... Он... послушался по доброй воле. И чтобы вы уверились, что призвание Божие... много содействовало спасению Павла… однако ж... не стесняло его свободы, но что он обратился… обратился добровольно… это объясню другим примером. Иудеи слышали раздавшийся с неба на волнах иорданских голос…: “Сей есть и Сын мой возлюбленный» (Mф.3:17); и, однако ж, говорят: сей есть льстец (Мф.27:63)... И там голос,· и здесь голос: но…. Павел повиновался, а… иудеи упорствовали… Иудеи слышали и сына... когда... вышли ночью с фонарями и светильниками дли взятия Его... Когда Он сказал: “Кого ищете?”(Ин.18:4). Они все падоша вспять от этих слов… Как Павла голос низложил и поверг на землю, так и их всех этот голос низринул на землю... Все это сличая одно с другим, познай достоверно, что Павел обратился не по принуждению, но от доброй души и по чистой совести... что Павла привело (к Иисусу Христу) не одно призвание, но и его·собственное расположение... Хочу… чтобы вы твердо·.знали эту истину, что Бог не делает насилия нехотящим, но влечет только желающих. Поэтому (Христос) говорит: “Никтоже, приходит ко Мне, аще не Отец Мой привлечет его”» (Ин.6:44). Влекущий влечет желаемого, лежащего на земле и простирающего руку... Бог не делает никому насилия, но... если Он и хочет, а мы не хотим, дело спасения нашего распадается, не потому, чтобы воля его была немощна, но потому, что Он не хочет никого принудить… Бог готов спасти человека не принужденно, не против воли, но по доброй воле и расположению·самого человека»⁶¹⁵.

Притом блаженный Павел… мог бы снова и возвратиться·к тому же, от чего отстал. Многие, как в Ветхом, так и в Новом Завете, снова возвращались, хотя видели еще·и большие чудеса; например Иуда,·Навуходоносор, Елим волхв, Симон, Анания и Сапфира и весь народ иудейский… Павел не уверовал во·Христа… когда… еще не был призван. Впрочем, ты, слыша сие, не подумай, что призвание его было принужденное. Бог нас не принуждает, но оставляет свободными и после призывания. Когда нужно было, Он открыл себя и иудеям;·но они, по любиви к славе человеческой (Ин.12:43), не хотели Его принять… Верь, что и тебя с неба призывает, если душа твоя благопослушна; равно как, если ты непослушен и упорен, то и с неба нисшедшего гласа не достаточно для твоего спасения. Сколько раз иудеи слышали глас, сходящий с неба, и, однако, не уверовали! Сколько видели знамений и в Новом и в Ветхом завете и не сделались лучше! Но в Ветхом после бесчисленных чудес, слили тельца, между тем как иерехонская блудница, не видевшая ничего такого, удивительную веру показала в приеме соглядатаев. И в земле обетованной, при бывших знамениях они оставались бесчувственнее камней; между тем ниненвитяне, увидев только Иону, уверовали, покаялось... В Новом Завете, во время самого пришествия Христа, разбойник, увидев Его распятым, поклонился Ему; а они, видя Его воскрешающим мертвых, связали Его и распяли. Что же и в наше время?» (замечает св. И. Златоуст) «Тех, которые хотели вновь построить бывший в Иерусалиме храм, не потребил ли огнь, изшедший из оснований оного, и не удержал ли их таким образом от беззаконного предприятия? Однако ж они не переменились и не оставили своего. Но сколько и после было других чудес: и, однако, они не получили от них никакой пользы! Например, упавшая на кровле храма аполлонова молния и ответ самого сего демона, который принудил тогдашнего царя перенести (на другое место) лежавшего вблизи мученика, говоря, что он не может говорить, доколе будет видеть близ себя его гроб: ибо он стоял вблизи»⁶¹⁶.

Примечание. Итак «привлечь и покорить душу павлову – это чудо было больше, чем воскресить мертвых тению. Там повиновалась природа, и не противоречила повелевающему; здесь надлежало покорить свободную волю, которая властна и не покориться; значить велика сила Того, кто покорил. Изменить волю было гораздо важнее, чем исправить природу»⁶¹⁷.

Природные наклонности и воспитание человека не имеют такой силы над свободой его, чтобы сами по себе могли подавить ее: между тем свобода сия в состоянии управлять природными наклонностями и останавливать действия воспитания.

а) «Некоторые держатся превратных мнений и думают, что одни по самой природе назначены к совершенной погибели, a другие – к спасению, иные же в таком состоянии поставлены, что собственный произвол, ведет их к худому или к доброму. И я согласен, – говорит св. Григорий Богослов, – что один, в сравнении с другим, имеет более или менее способности; но одной способности недостаточно к совершенству, и разум должен возбудить способность, чтобы природа пришла в деятельность, подобно тому, как камень пирит, если ударяют в него железом, сам делается из того железом»⁶¹⁸.

«Правда, что порок по природе нам подручен и стремление к худому сильно: это поток, который падает со стремнины; это тростник, который при ветре легко загорается от искры, весь обращается в пламень и истребляется вместе со своим порождением; ибо огонь есть порождение вещества, истребляет его, как порок порочных, но и .сам исчезает вместе с тем, что его питало. Но если бы кто-нибудь снискал навык к чему-либо доброму и усвоил себе это, то для него труднее будет пасть, нежели как вначале было сделаться добрым:·потому что всякое добро, утвержденное временем и рассудком, обращается в природу»⁶¹⁹.

Скажут:· «один гневлив по природе, а другой от долговременной болезни приобретает сию страсть»⁶²⁰. Ho ты слышал: читанное: “Гневайтеся и не согрешайте” (Пс.4:50). Значит, хотя мы и приходим в гнев (так как это движение от природы, а не от свободы), не должны, однако ж, произносить устами своими худых слов, чтобы не впасть в вину. Но да будут для слов твоих весы и безмен,·т. е. скромность и мера, чтобы язык твой был подчинен уму; да удерживается он вожжами и уздой, могущими управлять им; да произносит слова, взвешенные на весах справедливости; да будет важность в мысли, вес в речи и мера в словах. Кто соблюдает сие, тот... приучается к скромности, кротости и терпению, чтобы не говорить в негодовании и гневе»⁶²¹.

Скажут также относительно плотской похоти, что иной «уже от природы имеет такое свойство, что не сильно возмущается сею страстью. Ибо не все равно склонны к ней»⁶²². Так и св. Григорий Богослов, размышляя о словах Писания: «суть скопцы, же из чрева матерня родишася тако» (Мф.19:12), говорит: «Очень желал бы я сказать о скопцах что-нибудь сильное. – Не высоко думайте о себе скопцы по природе! Может быть, что вы и непроизвольно целомудренны, потому что целомудрие ваше не подвергалось искушению и не доказано опытом. Что сделано доброго по естественному влечению, то не заслуживает одобрения... Одни кажутся от природы расположенными к добру. Когда говорю: от природы, не унижаю тем произволения но предполагаю и то и другое, и наклонность к добру, и волю, которая приводит в действие естественную наклонность»⁶²³.

«Укажут также что сама по себе робость – не порок, она происходит от природы». Правда; но «предосудительно делать что-нибудь непристойное по робости. Можно и робкому по природа сделаться мужественным по благочестию»⁶²⁴. «Имея свободную волю, если захотим противостать наклонности к злым делам, можем сие сделать; в нашей власти состоит жить богоугодно»⁶²⁵.

«Если знаешь, – говорит св. Иоанн Златоуст, – что невоздержание есть зло, то почему не убегаешь зла? Не могу, говоришь ты. Но другие люди, совершившие такие великие подвиги, осудят тебя и заградят тебе уста с великой силой. Ты, может быть, и жену имея, не соблюдаешь целомудрия; а другой, и не имея жены, хранит совершенную чистоту. Какое же ты имеешь оправдание?.. Но я, говоришь, не таков по своей телесной природе или по расположению. Нет, потому, что не хочешь, а не потому, что не можешь. Я утверждаю, что все способны к добродетели: ибо кто чего не может сделать, тот не может и в случае необходимости; если же кто в случае необходимости может, а без нее не делает, тот не делает по произволению. Например: летать и подниматься к небу человеческому телу трудно и даже невозможно; посему, если бы какой-нибудь царь повелел делать это, угрожал смертью (неповинующимся) и говорил: “Тех, которые не летают, повелеваю сечь, жечь или подвергать чему-нибудь подобному”, то послушался ли бы кто его? Нет; потому что это невозможно для нашей природы. А если бы то же сделано было касательно целомудрия и приказано было невоздержанных наказывать, жечь, сечь, подвергать бесчисленным мучениям, то не стали ли бы повиноваться приказаниям многие? Нет, скажешь; потому что и теперь существует закон, повелевающий не прелюбодействовать, но не все повинуются. Не потому, что закон бессилен, но потому, что многие надеются укрыться»⁶²⁶.

«То естественное движение, – пишет преп. Исаак Сирин, – какое бывает в нас собственно ради чадородия, без присовокупления чего-либо отвне, не может возмутить чистоты произволения и потревожить целомудрия; потому что Бог не дал природе силы преодолевать доброе произволение устремляться к Нему. Но когда возбужден кто или раздражительностью, или похотью, тогда не сила естественная понуждает его выйти из пределов естества и выступить из своих обязанностей, а то, что присовокупляем мы к естеству по побуждениям воли. Что ни сотворил Бог, все сотворил прекрасно и соразмерно. И пока правильно сохраняется в нас мера соответственности в естественном, движения естественные не могут понудить нас уклониться с пути; напротив того, в теле возбуждаются одни стройные движения, которые давали бы только знать, что есть в нас естественная страсть но·не производили щекотания и смятений, чтобы тем воспрёпятствовать целомудрию, а также не омрачали ума раздражительностью и не приводили из мирного состояния в состояние гневное: Если же увлекаемся иногда чувственным (отчего и раздражительность принимает обыкновенно противоестественное стремление) и предаемся или ядению, или питию, в превосходящем меру количестве, или сближению с женщинами и смотрению на них, ила беседам о них, чем воспламеняется и быстро распространяется в теле огнь похоти; то естественную кротость свою изменяем при этом в свирепость, или по причине множества в теле влаг, или по причине видения разных вещей»⁶²⁷.

«Почему думаешь, – спрашивает св. Исидор Пелусиот, – что должно хвалить занимающихся науками, если в них это от растворения? За что будешь порицать вдающихся в пустые художества,·если они и этому наставлены природой? Почему осудишь обращающих в промысл благообразие тела, если и к сему склонило растворение? Как будет человек оправдываться в ежедневно бывающих переменах? Многие, быв своевольными, возвысились до целомудрия; а многие целомудренные ниспали в похотливость. Конечно, растворение в них не переменилось? Иные, будучи молоды, и своевольны, в самом цвете возраста возвратились к благочинной жизни, не от перемены при этом растворения, но оттого, что исправилось произволение»⁶²⁸. «Знай, – учит св. Кирилл Иерусалимский, – что душа твоя свободна... имеет власть делать, что хочет... Грешишь ты не потому, что так рожден, и не по случаю впадаешь в блуд, и не стечением звезд, как пустословят иные, бываешь вынужден предаваться непотребству»⁶²⁹.

«Авраам имел нечестивого отца. И Тимофей имел нечестивого отца (Деян.16:1. 2Тим.1:5)... Из этого мы узнаем, что пороки и добродетель есть дело не природы, но свободной волн. Если бы они были делом природы, то непременно рождали бы злые злых, а честные честных. А как быть худым и добрыми есть дело свободной воли, поэтому часто бывали и у злых отцов дети добры, и у детей небрежных отцы рачительные (о добродетели) (сн. систем. свод. § 31), чтобы мы во всяком случае то и другое (добродетель и порок) приписывали не природе, а свободной воле»⁶³⁰. «Заметь здесь, возлюбленный, что начало греха лежит не в природе, но в душевном расположении и в свободной воле. Ибо вот все сыновья ноевы одной и той же природы, а братья между собой имели одного отца, родились от одной матери, воспитаны были с одинаковой заботливостью и, несмотря на то, обнаружали неодинаковые расположения, – один уклонился к злу, а другие оказали отцу должное почтение»⁶³¹.

«Исследуем, – говорит св. И. Златоуст, откуда происходят грехи, от принуждения ли какого и насилия, или от великой лености и беспечности нашей. Заповедь говорит; не убий. Какая необходимость убивать? Откуда насилие? Напротив, убийство есть насилие природе. Ибо кто из нас охотно согласится обагрить меч в крови ближнего и окровавить руки свои? Никто. Так видишь, что лучше сказать напротив, т. е. что мы делаем себе принуждение и насилие тогда, когда грешим. Бог вложил в сердце наше любовь, дабы мы любили друг друга... Семема добродетели посеяны в нас... семена порока... если скорее растут, сие доказывает только великую невнимательность и небрежность нашу... Кража», например, «есть ли необходимый грех? Да, скажут, бедность заставляет красть. Нет, бедность заставляет трудиться, а не красть... А что ложь и клятва? Какой они подвержены необходимости? Никакой. Ничто не принуждает нас лгать и клясться; а мы произвольно то делаем. Скажете: нам не верят. Не верят? Мы сами тому причиной... Почему мы некоторым людям не верим, хотя бы они клялись, а других почитаем верными и без клятвы их?.. Также нанесение обиды есть ли дело непроизвольное? – Да, скажешь, гнев – причиной обиды; он воспламеняет душу, не дает ей покоя. Нет, человек! Ты обижаешь не по гневу, а по малодушию. Если бы по гневу, то все; люди приводимые в гнев не переставали бы обижать друг друга»⁶³².

«Виной грехов, – говорит св. Антоний Великий, – которые мы делаем, никогда не должны мы почитать природу, или другого кого-либо, но всегда самих себя. Ибо если сама душа не предается беспечности, то она не может быть побежденной⁶³³. «Бессмысленному только человеку свойственно жаловаться на свою природу.... за грехи свои, когда он сам произвольно говорит худые слова, и делает порочные поступки.⁶³⁴. «Безбожно и нечестиво утверждать, что зло бывает по природе, а не по произволению»⁶³⁵.

«Душа наша по природе ни добра, ни зла; но то и другое в ней зависит от произволения»⁶³⁶. «Нет особенного чина душ, по природе согрешающих, и чина душ, по природе творящих правду: но то и другое зависит от произволения, потому что души всех в существе своем однородны и подобны»⁶³⁷.

«Добрыми и злыми бывают не естественный действия, а только действия воли и свободы»⁶³⁸.

«Нравы образуют обычаи и душевная свобода», – говорит Блаж. Феодорит»⁶³⁹.

б) Получившие одинаковое воспитание могут, по своей свободе, образовать в себе совершенно различные нравы; равно как и получившие различное воспитание могут, по тому же самому, совершать одинаковые действия.

«Иной согрешил, будучи сначала воспитан худо; потому что и на свет произведен родителями неправедными, и рос, слыша и видя речи и поступки беззаконные; а у другого было многое, что призывало к добродетели, – честное воспитапие, советы родителей, взыскательность учителей, слышание словес Божиих, образ жизни упорядоченный и все прочее, чем душа руководится к добродетели, но и он впоследствии поползнулся в подобный грех: таковой не по справедливости ли будет признан достойным тягчайшего наказания? Один будет осужден вследствие спасительных побуждений, всеянных в умы наши, и именно за то, что не воспользовался ими здраво; а другой сверх того и за то, что сделал напрасными все данные ему пособия и по невнимательности увлекся в порочную жизнь»⁶⁴⁰.

Примечание. «Бог не предоставил всего природе. С другой стороны, не допустил Он и свободе взять на себя все бремя и знания и исполнения, чтобы она не ужаснулась труда добродетели... Совесть предписывает ей, что делать, а к исполнению этого она сама привносит от себя труды. Так, что целомудрие есть добро, мы знаем без всякого труда: это знание от природы; но соблюсти целомудрие мы не могли бы, если бы не употребляли усилий... это уже не дано нам от природы... но требует с нашей стороны усердия и старания. Впрочем, не этим только Бог облегчил для нас тяжесть, но еще и другим образом, – допустив, чтобы и из самых совершенств некоторые были у нас естественными. Так всем нам естественно негодовать вместе с обижаемыми… радоваться с получающими защиту и помощь, скорбеть о несчастьях других и услаждаться взаимной любовью»⁶⁴¹.

Таким образом, «произволение, будучи свободно, есть как бы земледелатель какой, прививающий природе нашей и худые и добрые навыки, какие ему угодно. «Худые навыки прививает он следующим образом: голодом чревоугодие, жаждой многопитие, сном изношенность, воззрением худую мысль, истиной ложь. Подобно сему и... добродетели прививает следующим образом: пищей воздержание, жаждой терпение, сном неусыпность, ложью истину, воззрением целомудрие. Произволение наше, по сказанному, как земледелатель... искореняет худые навыки, прививает же добрые, преодолевая природу. Природа – это земля, нами возделываемая; произволение – земледелатель; а Божественные Писания – советники и учители, научающие земледелателя, какие худые навыки ему искоренить и какие блага добродетели насаждать. Так например, по природе человек алчет, но воздерживается; жаждет, но также терпит; имеет пожелания, но сохраняет целомудрие; отягчен сном, или одержим леностью к славословию Владыки, но бодрствуя сам себя принуждает к Божию песнопению»⁶⁴².

а) В деле добра и оправдания пред Богом, для немощной свободы нашей совершенно необходимо действие Божией благодати, хотя нельзя сказать, что поврежденная природа человека нисколько не способна к добру и годна на одно только зло.

Правилами поместного Карфагенского Собора между прочим «определено: аще кто речет, яко благодать оправдания нам дана рада того, дабы возможное к исполнению по свободному произволению удобнее исполняли мы чрез благодать, так как бы и не прияв благодати Божией, мы, хотя с неудобством, однако, могли и без нее исполнити Божественные заповеди: таковый да будет анафема. Ибо о плодах заповедей не рек Господь: без Мене неудобно можете творити, но рек: “без Мене не можете творити ничесоже” Ин.15:5»⁶⁴³.

«”Никтоже может приити ко мне, аще не Отец, пославый Мя, привлечет его” (Ин.6:44)... Здесь не свобода наша уничтожается, напротив, показывается только, что мы имеем нужду в помощи. Ибо здесь доказывается, что приходит к Спасителю не всякий, но только получающий великое содействие»⁶⁴⁴.

Блаж. Августин пишет: «Не правда ли, что выслушав слова: “Если духом умерщвляете дела плотские, то живы будете” (Рим.8:13), ты помыслил в себе: это может сделать моя воля, моя свободная воля! Смотри, если Бог не будет руководить тебя, ты упадешь, и если Он тебя не восставит, ты навсегда останешься в своем падении»⁶⁴⁵.

«Что мы имеем произвол, и что он сам по себе бессилен, это доказывают следующие слова Господа: “Приидите ко Мне все труждающиися и обремененнии” (Мф.11:28.) и: “Никто же может приити ко Мне, аще не Отец, пославый Мя, привлечет его” (Ин.6:44)⁶⁴⁶.

«Мы всегда должны быть твердо уверены, что никак не можем достигнуть совершенства своими трудами и подвигами... если Сам Господь не будет содействовать при этом нам... Потому... мы должны взывать к Богу... дабы сей невидимый Правитель ума человеческого обращал свободу нашу к добродетели, так как сама она более склочна к пороку, то по неведению добра, то по обольщению страстей. Это очень ясно выражено и пророком в одном стихе песни своей: “Отриновен, – поет он, – прекратихся пасти”: сим означается нетвердость нашего свободного произволения; – “и Господь прият мя” (Пс.117:13.): сим означается всегда готовая нам помощь от Господа, который всякой раз, как начинаем колебаться, простирает к нам Свои руки, поддерживает, утверждает, чтоб иначе с одним своим произволом не пали мы совершенным падением. И еще: “Аще глаголах; подвижеся нога моя”, от шаткости т. е нашей свободы, “милость Твоя, Господи, помогаше ми (Пс.93:18)... «Опять: “Аще не Господь помогл бы ми, вмале вселилася бы во ад душа моя” (Пс.93:17.), – свидетельствует, что по развращению свободы он давно бы уже был во аде, если бы не был спасаем помощью и покровом Божиим. Ибо “От Господа”, а не от свободы, “стопы человеку исправляются. Егда падет праведный” с одной своей свободой “не разбиется”. Почему же? “Яко Господь подкрепляет руку его” (Пс.36:23)... Милость Господня подкрепляет его… чтобы иначе, подвергшись падению, по слабости произвола, совершенно не погиб он в своем падении... Другой пророк свидетельствует, что он познал сие не только верно, но и из опыта и некоторым образом из самой природы вещей: “Вем, Господи, яко несть человеку путь его, ниже муж пойдет и исправит шествие свое” (Иер.10:23)... Давид умоляет милосердие Господа,... говоря: “Укрепи, Боже, сие, еже соделал еси в нас” (Пс.67:29), чем показывает, что мало того, чтоб начала только спасения была положены благодатью Божией, если притом они не будут возводимы к совершенству тем же милосердием и непрестанной помощью. Ибо не свободная воля, а Господь “решит окованные“; не наша сила, а “Господь, возводит низверженнныя“...; не наше мужество, но Господь “утверждает вся низпадающия“ (Пс.144:14, 145:7, 8). Впрочем, сие говорим мы не с тем, чтобы упразднить всякое свое попечение или труд и заботу, как будто бы они напрасно были употребляемы, но с тем, чтобы показать, что как самое попечение не может у нас родиться без помощи Божией, так и все труды наши не сильны доставить совершенную чистоту, если она не будет дарована благостью и содействием Господа... Итак, вместе с Давидом должны мы всегда воспевать: “Крепость моя и пение мое”, не свободная воля, но “Господь бысть ми во спасение” (Пс.117:14)...

Апостолы в такой мере чувствовали, что все относящееся ко спасению подается от Бога, что даже самой веры просили себе у Него, говоря: “Господи, приложи нам веру” (Лк.17:5), не присвояя ложно полноты ее свободе воли, но веруй, что она подается милостью Божией... Другой же некто, чувствуя в себе такую слабость и как бы сознавая, как вера его готова потерпеть кораблекрушение, будучи разбиваема волнами неверия, молит того же Господа о помощи вере своей:”Господи, помози моему неверию” (Мк.9:24.). Итак, мужи апостольские и евангельские вполне чувствовали, как всякое добро совершается не иначе, как с помощью Господа, и исповедали, что своими силами и свободой воли своей они не могут сохранить невредимой даже веру свою... Очевидно теперь, как неразумно и даже святотатственно присвоят какие-нибудь добрые дела своим усилиям, а не благодати а содействию Божию... Все сие очевиднейшим образом убеждает нас, что как начало благого расположения полагается в нас особенным внушением Божиим, когда Он или Сам непосредственно, или посредством увещания чрез какого-либо человека, или поставлением нас в крайних обстоятельствах, привлекает нас на путь спасения, так равно и совершенство добродетелей подается Им же: наше же дело с большей или меньшей готовностью покоряться внушению Божию и принимать Его помощь... Что, и после получения какого-нибудь благодеяния, благодать и свобода остаются в своей силе, это показывает пример десяти прокаженных, кои все равно были исцелены (Мф.17.). Когда один из них, по доброму употреблению своей свободы, принес благодарение, то Господь, взыскивая девятерых и похваляя одного, показал тем,^: что Он заботы своего содействия не прекращает и в отношении к тем, кои не помнят Его благодеяний...

Всем, что нами сказано, мы не имеем намерения отнять свободу воли человеческой, но только хотим доказать, что в каждый день и каждое мгновение ей необходимы Божественное содействие и Божественная благодать»⁶⁴⁷.

Однако ж нельзя думать, чтобы Бог не дал человеку желания и возможности делать добро, ибо иначе не дал бы ему произвола, если бы он мог только зла желать и делать... Бог создал человека правым, т. е. он непрестанно обладал знанием добра, но сами люди “взыскаша помыслов многих” (Еккл.7:30), потому что стали разуметь лукавое и доброе; посему Адам получил познание зла после падения, не утратив, впрочем, познания добра... Посему не надобно думать, что природа человека способна к одному злу. Так думать воспрещают нам слова Соломона, сказанные им по создании храма: “и бысть на сердце отцу Давиду, еже создати храм имени Господа Бога Израилева. И рече Господь Давиду отцу моему: понеже изыде на сердце твое еже создати храм имени Моему, добре сотворил, еси, яко бысть на сердце твоем, обаче ты не созиждеши храма, но разве сын твой” (3Цар.8:17–19.). Это благое намерение Давида от кого происходило? От Бога? Или от него самого? Если от Бога, то почему Сам же Бог не попускает исполниться ему? След., оно произошло от самого Давида. Подобным образом и о своих намерениях мы должны судить, потому что не одному Давиду дано иметь от себя благие намерения, а мы будто по природе не можем и помышлять о добре. Итак, должно допустить, что Творец посеял в душах наших семена добродетели; но только для возрастания их нужны возбуждения со стороны Бога, потому что, по словам апостола, “ни насаждаяй есть что, ни напаяяй, но возращаяй Бог” (1Кор.3:7)... Итак, человек постоянно имеет произвол, посредством коего может или принимать, или пренебрегать благодать Божию. Если бы мы сами не могли заниматься спасением, то апостол не сказал бы: “со страхом и трепетом свое спасение содевайте” (Флп.2:12); но чтобы мы не подумали, что в деле спасения не нужна нам помощь Божия, присовокупляет: “Бог бо есть действуяй в вас и еже хотети и еже деяти о благоволении” (Флп.2:13)⁶⁴⁸.

Св. Макарий Великий говорит: «Несправедливо иные, введенные в обман лжеучением, утверждают, что человек решительно умер и вовсе не может делать ничего доброго»⁶⁴⁹.

б) Действуя на свободу нашу, благодать Божия и добро делать не принуждает нас, и зло делать попускает нам.

«Камень, называемый магнитом, такое имеет свойство, что, оставляя в покое всякое другое вещество, одно железо привлекает к себе... Но камень тот собственно силой своей природы железо привлекает к себе: а благодать... не сама собой одних привлекает, а других отталкивает от себя (ибо она для всех отверзает свои источники), но собственное произволение в человеке жаждущих привлекает, а не имеющих расположения отвлекает. Врач же душ не делает насилия воли тех, кои не хотят получить исцеления. Ибо Он, сотворив разумную природу самовластной и самодейственной, хотя... предотвращает его от худого в зовет к лучшему, однако ж не принуждает идти к совершенству против ее воли»⁶⁵⁰. – Конечно, благодать может оправдать человека даже противящегося ей, но не хочет делать всего того, что состоит в ее власти, дабы не стеснить ума, которым она украсила человека. Подобного принуждения не делаем и мы человеку, который при зажженной свече смежает очи, и не заставляем кого-либо насильно смотреть на солнце»⁶⁵¹.

«Жизнь наша не связана необходимостью, и Божественные лучи небесного просвещения не помрачаются свободной волей существ, управляемых провидением»⁶⁵². Потому, «если самовластная свобода разумных существ отдаляется от духовного света... то становится чужда ему, хотя присущий ей свет не отступает, но светит ее смеженным очам, и благоволительно течет к ней, несмотря на то, что она отвращается»⁶⁵³.

Итак, «не свет погасает для тех, которые сами себя ослепляют, но, при действительном продолжении его, ослепленные по своей вине остаются во мраке. Ни свет никого насильно не покоряет себе, ни Бог не принуждает, если не хочет кто содержать Его учения. Потому удалившиеся от света Отча и преступившие закон свободы удалились по собственной вине, будучи самовластны и свободны внутренне»⁶⁵⁴.·«Бог... предоставляет добродетель свободному избранию, – не нудит тебя силой к подвигам, не влечет тебя против воли к добродетели, дабы ты, преклонившись к добродетели произвольно соделал ее твоим подвигом»⁶⁵⁵. Человеку как существу свободному свойственно избирать, а Богу как Господу давать; но Он дает только тем, кто желает, ждет и просит, чтобы таким образом спасение было и собственным нашим делом. «Бог никого не принуждает, – насилие противно Богу: но ищущим Его приходит на помощь, просящим ниспосылает дары, толкущим в двери отверзает»⁶⁵⁶. «Человеколюбивый и всеблагой Бог... сколь ни желает, чтоб мы были добродетельны, однако ж, никого не влечет к Себе силой и принуждением, но всех, кто только хочет, привлекает убеждением и благотворениями... Он не хочет иметь ни одного такого раба, который бы служил против воли и по принуждению, но всех таких только, которые добровольно решаются на служение Ему и понимают благотворность сего служения... Бог... дает нам полную свободу и потому не делает никому насилия и принуждения»⁶⁵⁷. «Если человек обратится к добру... то Божия благодать не себе приписывает доброе, но воздает за оное человеку, и прославляет его; потому что человек сам для себя виновник добра (такова природа его); и приходящая к нему благодать нимало не связывает его воли принуждающей силой и не делает его неизменным в добре, хотя бы он хотел, или не хотел того. Напротив того, и присущая человеку Божия сила дает место свободе»⁶⁵⁸.

«Бог, как виновник одного добра, показывает людям, что надобно делать и чего избегать, но не делает насилия нашей свободе... попускает нам творить и зло»⁶⁵⁹.·«Бог... хочет, чтобы ты получил спасение не по принуждению и насилию, но по свободной воле»⁶⁶⁰.

В назначенный «день страшный Судия, – говорит св. Ефрем Сирин, – скажет нам: для вас Я воплотился; для вас видимо ходил по земли; для вас быль биен;.. для вас был распят... Я даровал вам Мое царство;... послал вам Духа. «Болеe сего, какое еще оставалось для Меня дело, которого Я не сделал для вашего спасения? Одной только воле вашей Я не хочу делать насилие, дабы спасение ваше не зависело от принуждения… Вот, с одной стороны, уготовано царство и жизнь, покой и радость; а с другой – вечное наказание во тьме кромешной. Куда кто хочет, туда и пойдет; каждому дана на это воля»⁶⁶¹

«Попускает Бог, – пишет св. Макарий Великий, – действовать злобе, чтобы испытать твое произволение и твою свободу, куда она наклонена. И ты, приближаясь опять своей волей ко Господу, снова призываешь на себя посещение благодати. Ибо почему написано: “Духа не угашайте” (1Фес.5:19), когда Он не угашаем и светоносен? Потому что ты, не радея о Духе и не согласуясь с Ним своей волей, угасаешь для Духа. Подобным образом, Писание говорит: “не оскорбляйте Духа Святаго, Имже знаменастеся в день избавления” (Еф.4:30.). Видишь, в твоей состоит воле и в твоем самопроизволе почитать Святого Духа, а не оскорблять Его... А я тебе сказываю, что и апостолам, совершенным в благодати, благодать не препятствовала делать, что хотели, даже если бы пожелали сделать что-либо неугодное благодати; потому что природа наша восприимчива и к доброму, и к худому. Утверждаем, что благодать попускает и совершенным духовным мужам иметь свои изволения и власть делать, что хотят, и преклониться, на что им угодно. И сама природа человеческая, хотя и немощна, имеет власть уклоняться от сопребывающего с ней добра»⁶⁶².

«Аше кто что злотворит, – пишет св. Димитрий Ростовский, – не помощью Божией, ни благоволением Его творит, но точию самовластием и попущением: Бог бо злу несть помогатель, но благому. Обаче же, якоже злому в злых иногда содеяти, что зло попущает, иногда же и возбраняет Своим смотрением: сице и благому и препинает иногда, в пособствует, яко да обоих, злых же и благих, искусится самовластное предложение и познается Божественная власть и держава. Не всякое зло злой содеяти может, кроме Божия попущения, ниже благий благое, кроме помогания, аще и самовластием кождо от Бога почтен есть»⁶⁶³. «Якоже хромцу ходящу и храмлющу, – сравнивает св. Димитрий Ростовский, – душа его с ним не храмлет, аще он и небездушен храмлет: сице грешнику грешащу Бог, содержай живот его и содействуяй естественному того движению, несть греху оного причастен, ни повинен, но самовластная воля человеческая, от Бога ему неотъемлемо данная, та противу воле Господни грех деет, Богу на то не соизволяющу»⁶⁶⁴.

Примечание. Итак, «ни демоны, ни губительные звери, ни порочные люди, не могут исполнить воли своей на вред и пагубу,·если не попустит сего изволение Правящего и не даст сему места в определенной мере. Он и свободе не попускает приводить все в действие... А если бы не было того, не осталась бы в живых никакая плоть»⁶⁶⁵.

«Естества нашего не поработит и Бог, который призвал в свободу нас, самовольно поработившихся греху»⁶⁶⁶.

Примечание. Только «Он благодетельствует часто и против воли, и еще чаще без ведома нашего тогда, как мы вовсе не знаем о·сем»⁶⁶⁷.

в) Доброе и спасательное дело человека необходимо должно зависеть и от свободной воли его и от благодати Божией, но без всякого сравнения более от благодати Божией.

Уму человеческому непонятно, как это... спасение принадлежит и нашей власти, ибо говорится: “аще хошете и послушаете Мене, благая земли снесте”» (Ис.1:19), и вместе оно есть дело “ни хотящего, ни текущего, но милующего Бога” (Рим.9:16); как это Бог воздает каждому по делам его, а вместе есть “еже хотети и еже деяти о благоволении” (Флп.2:13)..; почему это говорится: “приближитеся к Богу, и приближится вам” (Иак.4:8) и “никтоже может приити ко Мне, аше не Отец, пославый Мя, привлечет его” (Ин.6:44); почему нам повелевается “сотворить себе сердце ново и дух нов” (Иез.18:31), и вместе говорится: “и дам вам сердце ново и дух нов дам вам” (Иез.36:26)... Нетрудно будет решить сии сомнения, если мы будем помнить, что в деле спасения нашего участвует и благодать Божия и свободный произвол наш»⁶⁶⁸. «Как без высшей помощи мы не в силах сделать ничего, как должно: так, с другой стороны, без приложения от себя собственных усилий, не можем удостоиться и вышней помощи»⁶⁶⁹.

«Добродетель, – говорит св. Григорий Богослов, – не дар только великого Бога, почтившего Свой образ; потому что нужно и твое стремление. Она не произведение твоего только сердца, потому что нужна превосходнейшая сила. Хотя и очень остро мое зрение, однако же видит зримые предметы не само собой и не без великого светила, которое освещает мои глаза и само видимо для глаз. И к преуспеянию моему нужны две доли от великого Бога, именно: первая и последняя, а также одна доля и от меня. Бог сотворил меня восприимчивым к добру, Бог подает мне и силу, а в середине я – текущий на позорище. Я не очень легок на ногу, но не без надежды на награду напрягаю свои мышцы в бегу; потому что Христос – мое дыхание, моя сила, мое чудное богатство. Он соделывает меня и зорким, и доброшественным. А без Него все мы – смертные игралища суеты, живые мертвецы, смердящие грехами. Ты не видывал, чтобы птица летала, где нет воздуха, чтобы дельфин плавал, где нет воды»⁶⁷⁰. Согласно с сим и св. Златоуст говорит: «Не будем считать ничего своим, ибо и самая вера не есть наша собственность. А что она принадлежит не нам, но более Богу, послушай Павла, который говорит: “и сие не от вас, Божий дар” (Еф.2:8)»⁶⁷¹.

«“Благодарю укрепляющаго мя Христа Иисуса, Господа нашего, – пишет о себе апостол Павел, – яко верна мя непщева, положив мя в службу” (1Тим.1:12.). Видишь ли, как всегда он скрывает свои заслуги, и все это приписываешь Богу, – впрочем так, что чрез это не уничтожает свободы воли? Ибо, вероятно, мог бы сказать неверующий: если все принадлежит Богу и мы сами от себя ничего не привносим, но (Бог), подобно деревьям и камням, обращает нас от порока к любомудрию; то почему Он сделал таким Павла, а Иуду нет? Поэтому смотри, с каким благоразумием, предотвращая такое возражение, выражается (апостол): он говорит: “уверено бысть мне” (1Тим.1:11.). Это составляет его призвание и честь, но оно не все принадлежит ему: ибо смотри, что он (дальше) говорит: “благодарю укрепляющаго мя Христа Иисуса”, – это относится к Богу; затем опять указывает на то, что принадлежит ему: “яко верна мя непщева”, конечно, потому, что он желал сам от себя содействовать (сему). “Положив, – говорит, – в службу, бывша мя иногда хульника и гонителя и досадителя: но помилован бых, яко неведый сотворих в неверствии”. Видишь ли, что он говорит и о том, что принадлежит ему о том, что принадлежит Богу; по промыслу Божию приписывает больше, а то, что ему принадлежит, уничижает; впрочем – так, чтобы… чрез это не уничтожить свободы воли? Что же значит (выражение): “укрепляющаго мя”? Послушай. Он возлагал на себя великое бремя, и ему нужно было большое содействие свыше. Ибо посуди, как трудно было устоять против ежедневных поруганий, укоризн, наветов, опасностей, споров, порицаний, смертей, и не прийти в уныние, не пасть духом, не поколебаться и, несмотря на то, что отовсюду каждый день бросали в него целые тысячи стрел, стоять с твердым, бестрепетным видом! Это было выше человеческих сил, впрочем, (зависело) это не от одного содействия Божия, но и от свободой его воли»⁶⁷². «Ежели большая часть принадлежит Богу, то и мы, однако ж, привносим нечто малое от себя…

Также, когда (апостол) говорит: “ни хотящаго, ни текущаго” (Рим.9:16.), не уничтожает тем свободы; но показывает, что не все принадлежит человеку, а напротив, ему нужна благодать свыше. Хотя должно и хотеть и подвизаться, однако ж, полагаться надобно не на собственные подвиги, а на Божие человеколюбие, как и в другом месте сказал апостол: “Не аз же, но благодать Божия, яже со мною” (1Кор.15:10)»⁶⁷³.

«Добродетели апостол называет дарованиями (Флп.1:29.), впрочем, не в таком смысле, как другие (дары). Последние всецело от Бога, а первые и от нас. Но поскольку и здесь более действует Бог, то апостол говорит, что все Его.

Сим он не отвергает свободного произволения, а располагает к смиренномудрию и благодарности»⁶⁷⁴.

«Верховная благость сперва делает нечто в нас .без нас, чтобы, когда последует также наша свободная воля, делать ей с нами то добро, которое мы уже желаем... Поскольку божественная благость предваряет нас, чтобы оправдать, то Павел говорит: “Благодатию Божиею есмь, еже есмь” (1Кор.15:10). И поскольку за той же самой благодатью последствует наша свободная воля, то он присовокупляет: “и благодать Его, яже во мне, не тща бысть, но паче всех их потрудился”. Усматривая, что он сам по себе ничто, говорит: “не аз же”; но, находя, что он есть нечто с благодатью, прибавил: “но благодать Божия, иже со мною”. Не сказал бы: “со мною”, если бы с предваряющей благодатью он не имел последующей свободной воли. Для понимания, что он без благодати ничто, он сказал: “не аз”; а для удостоверения, что он действовал с благодатью свободной волей, присовокупил: “но благодать Божия со мною”»⁶⁷⁵.

«Добро, которое мы делаем, и Божие, и наше: Божие, по предваряющей благодати; наше, по последующей свободной воле. Ибо если оно не Божие, то зачем мы во веков создаем Ему благодарение? И опять, если оно не наше, то зачем мы надеемся воздаяния награды? поскольку же мы не напрасно воздаем благодарение, то знаем, что предваряемся Его даром; и опять, поскольку не напрасно ищем воздаяния, то знаем, что сделанное нами добро мы избрали последующей свободной волей»⁶⁷⁶.

«Как огонь требует дров, так и благодать – нашего усердия, чтобы она воспламенялась»⁶⁷⁷. И хотя призвание и очищение есть дело благодати; но то, чтобы призванный и облеченный в чистую одежду постоянно ее сохранял такой, зависит от старания призванных; призвание бывает не по достоинству, но по благодати. Поэтому должно соответствовать благодати послушанием»⁶⁷⁸.

г) Благодать Божия, средствами бесконечной премудрости своей, возбуждает в нас добро, содействует добру и довершает добро, при нашей готовности, при нашем действовании, при совершении.

«В чесом состоится спасение наше? – спрашивает св. Димитрий Ростовский. – В сердце и Бозе. В сердце произволяющем, начинающем, к Богу обращающемся; в Бозе помоществующем, содействующем и в конец добрый производящем... Спасает человека... благодать Божия, содействующая произволению человеческому, и – произволение человеческое, содействующее благодати Божией»⁶⁷⁹.

«Господь... готов спасти нас; потому что ожидает горячего, по мере сил наших, стремления к Нему воли нашей, и Сам производит, в нас благую от произволения веру, и усердие, и всякое преспеяние»⁶⁸⁰.

«Благодать, – говорит Марк подвижник, – не перестает вспомоществовать нам тайно; но в нашей власти состоит, по силе, делать добро, ила не делать»⁶⁸¹. «Когда слышишь о благодати, – замечаете св. И. Златоуст, – не думай, чтобы сим отрицалась награда за произволение. Упоминая о благодати, апостол не труд произвола унижает, а поражает гордость высокоумия... Павел... и добрые дела называл дарованием благодати; поэтому что и для них нужна нам большая помощь свыше»⁶⁸².

Таким образом, предпочитать доброе изволение – дело желающего; довершать же выбор доброго изволения – дело Божие»⁶⁸³. «Все зависит от Бога, – учит св. Златоуст, – но не так, чтобы нарушалась и наша свобода... Все здесь зависит и от нас, и от Бога; нам следует наперед избирать доброе; а когда мы изберем, тогда и Он оказывает свое содействие; Он не предупреждает нашего хотения, дабы не нарушилась наша свобода; когда же мы изберем, тогда Он подает нам великую помощь... Наше дело предызбрать и восхотеть; а дело Божие – привести в исполнение и довершить»⁶⁸⁴. «Не только в том, что не в нашей силе, но и в том, что в нашей силе, не возможем привести сего к совершенному окончанию, если не снизойдет к нам великая помощь от Божественного промысла. Снизойдет же она непременно к тем, которые без уклончивости привнесут от себя все от них зависящее, и не опустят ничего, служащего к тому. Ибо помощь сия, побуждая нехотящих, тех, которые хотят и все делают и употребляют все средства, непременно возведет на самый верх преспеяния»⁶⁸⁵.

Примечание. «Не усильно желай, – пишет св. Димитрий Ростовский, – да твоя желания всегда исполняются, да вся похотения твоя бывают; сия бо не в твоей власти суть, но в Божией. Паче же ина воля Божия, она же твоя»⁶⁸⁶.

«Многие спрашивают: когда в нас действует благодать Божия? Тогда ли, – когда в нас обнаружится доброе расположение? Или доброе расположение тогда в нас обнаруживается, когда посетит нас благодать Божия?»

«Многие, решая сей вопрос, преступили границы, отчего и впали в погрешности. Ибо если скажем, что доброе расположение предшествует явлению благодати, то нам возразят: что же было хорошего в Савле и Мытаре, из коих первый призван ко спасению в то самое время, как шел на погубление невинных, а второй среди насилий обществу. А если скажем, что благодать Божия производит доброе расположение, то этому будет противоречить то, что вера Закхея и разбойника, покаявшегося на кресте, предварила их частное призвание. Если мы сами можем исполнить заповеди Божии и сделаться добродетельными, то за тем молимся: Укрепи, Боже, сие, еже соделал еси в нас” (Пс.67:29) и: “дела рук наших исправи на нас и дело рук наших исправи” (Пс.89:17)... Братья по зависти продали Иосифа; но это попущено для того, чтобы… проданный пропитал их во время глада, как объяснил это он сам... “Вы совещасте на мя злая: Бог же совеща о мне во благая” (Быт.50:20.)... Итак, хотя благодать Божия и произвол человеческий по видимому друг другу противны, но и та и сей согласно действуют, и в деле спасения нашего равно необходимы, если не хотим отступить от правил истинной веры. Когда мы готовы к добру, то Бог направляет и укрепляет нашу готовность... но если мы не хотим добра, или охладели к нему, то дает нам спасительные советы, чрез кои доброе расположение образуется, или возобновляется»⁶⁸⁷.

«Не думай когда-либо предварить в добродетели Господа... Человек по природе имеет предначинание, и его-то взыскует Бог... А чтобы мысль привести в действие, или перенести труд, или совершить дело, – сие благодать Господня дает возжелавшему и уверовавшему. Посему, воля человеческая есть как бы существенное условие. Если нет воли; сам Бог ничего не делает, хотя и может по свободе Своей. Посему, совершение дела Духом зависит от воли человека. Опять, если даем мы полную свою волю, то нам все дело приписывает чудный во всем и совершенно недомыслимый Бог... Что же будет обнаружением воли, как не труд произвольный?

Как железо, когда режет, рубит, возделывает землю, насаждает, будучи нагнетаемо, само углубляется, впрочем, иной некто движет им и налагает его, и, когда сломано, разжигает в огне и обновляет: так и человек, хотя сокрушается и утруждается, делая доброе, однако же сокровенно действует в нем Господь, и во время утруждения и сокрушения утешет и обновляет сердце»⁶⁸⁸.

«Но скажет кто-либо: следовательно, в нас действуется, а не мы сами действуем? На сие я отвечаю (говорит. блаж. Августин): действуется в тебе, и ты сам действуешь, и тогда только ты делаешь добро, когда доброе тебя руководит. Ибо Дух Божий, который побуждает тебя к действию, содействует тебе в оном. И поскольку Он тебе содействует, то уже самое слово: содействовать, вспомоществовать, показывает, что и ты действуешь. Размысли, о чем ты просишь и что разумеешь, когда говоришь: помоги мне, не оставь меня? Ты призываешь Бога к себе на помощь; но понятие о помощи тотчас уничтожается, если ты сам ничего не делаешь... Если бы ты сам не действовал, то никто бы тебе и не содействовал»⁶⁸⁹. Св. И. Златоуст говорит: «Благодать сообщается не без разбору, но тем только, которые сами изъявляют желание и старание (о получений ее)»⁶⁹⁰.

«Спрашивал ты,– пишет в одном из своих писем Св. Исидор Пелусиот, – по какой причине благодать Божия нисходит не на всех? Знай же, чудный, сие бывает потому, что она испытывает сперва произволение, а потом нисходит. Ибо хотя и благодать, но изливается не просто, но, соразмеряясь с приемлющими, истекает в такой мере, в какой найдет вместительным представленный ей сосуд веры. А если бы не требовала она сперва зависящего от нас, то нисходила бы на всех. Но поскольку испытывает произволение, и потом посещает (как было и с доблестным Павлом; ибо сказано: “сосуд Ми избран есть” (Деян.9:15); то на одних исходит и пребывает на них, от других же отступает, а на иных не нисходить и первоначально»⁶⁹¹.

Таким образом, благодать Божия и предваряет нас, ибо пророк говорит: “Бог мой, милость Его предварит мя” (Пс.58:11), и последствует за нашей волей, почему и говорится: “и утро молитва моя предварить Тя” (Пс.87:14)».

Примеч. «Бог призывает нас, ибо Он говорит о Себе: “Прострох руце Мои весь день к людем непокоряющымся” (Ис.65:2); и мы Его призываем ибо Давид говорит: “весь день прострох руце мои к Тебе” (Пс.142:6); Бог нас ожидает, ибо говорит: “И паки пождет Бог, еже ущедрит вас” (Ис.30:18.); и мы Его ожидаем, ибо говорится: “Терпя потерпех Господа, и внят ми” (Пс.39:2); Бог укрепляет нас, ибо говорит: “Азь же укрепих мышцу их, и на Мя помыслиша злая” (Ос.7:15), и увещавает, чтобы мы сами укреплялись: “Укрепитеся руце ослабленныя и колена расслабленныя” (Ис.35:3.); Иисус взывает: “аще кто жаждет, да приидет ко Мне и да пиет” (Ин.7:37); а пророк взывает к Нему: Уτρудихся зовый, измолче гортань мой: исчезосте очи мои от еже уповати ми на Бога моего” (Пс.68:4); жалуется Бог: “Звах их и не послушаша Мене, глаголах и преслушаша” (Ис.66:4); жалуется и невеста: “На ложи моем в нощех исках, егоже возлюби душа моя: исках Его, и не обретох, воззвах Его и не послуша мене” (Песн.3:1).

«Хотя волю вашу в добрую сторону направляет и ей вспомоществует благодать Божия; впрочем, чтобы не дать даров своих беспечным, она выискивает случай, заставляет нас желать помощи ее и подает дары свои всегда вследствие наших усилий»⁶⁹².

«Хотя младенец, – замечает св. Макарий Великий, – ничего не способен делать, или не может на своих ногах идти к матери, однако же он, ища матери, движется, кричит, плачет. И матерь сжаливается над ним она рада, что дитя с усилием и воплем ищет ее, и поскольку младенец не может идти к ней; то сама матерь, преодолеваемая любовью к младенцу, за долгое искание его, подходит к нему и с великой нежностью берет, ласкает и кормит его. То же делает и человеколюбивый Бог. с душой, которая приходит и взыскует·его⁶⁹³.

Но «сколько бы ни велики были труды человеческие, все они не могут быть равны будущей награде, и не могут содедать благодать не туне-даемой. Апостол языков хотя говорит, что он потрудился паче всех апостолов (1Кор.15:10.), впрочем, присовокупляет, что эти труды не ему принадлежат, но благодати, которая была с ним. Таким образом, словом “потрудихся” он выражает усилия своей воли; словами: “ни аз, но благодать Божия” – Божественное содействие ему тогда, как в он трудился.

«Это же самое мы видим и в известнейшей борьбе Иова с диаволом. Если бы он многообразные козни врага в сей борьбе победил без своей добродетели, а только с пособием Божественной благодати; то диавол не умедлил бы повторить прежнюю свою клевету на него: “Еда туне Иов чтит Господа?... Но посли руку твою и коснися всех, яжо имать” т, е. оставь его самому себе, “аще не в лице Та благословит?” (Иов.1:10.11). Но поскольку после борьбы он не повторил сея клеветы, то значит, что Иов победил его собственными силами. Впрочем, и благодать Божия не оставляла Иова: чтобы искуситель не обременил его искушениями сверх сил, то она попустила ему искушать столько, сколько могла вынести добродетель искушаемого. Из примера сотника мы научаемся, как обыкновенно Господь искушает нашу веру, дабы укрепить ее и более прославить... Господь похвалил его веру... (Мф.8:10). Если бы сотник такую веру имел не от себя, то напрасно бы Христос похвалил то, что Сам дал... Итак, Бог, покровительствуя тем, коих веру хочет искусить, оставляет место и собственным их силам и воле... Благодать, хотя и распоряжает произволом человеческим, впрочем, дает человеку случай сражаться с врагом своими силами... Божественное милосердие к нам я постараюсь объяснить примером из обыкновенной жизни. Кормилица, прежде нежели дитя станет ходить, носит его на руках, а когда приходит время ходить, учит его ходить, сперва поддерживая за руку, потом приучая ходить одного, впрочем, наблюдая, чтобы не упало; когда же вырастет, то, для укрепления сил, позволяет бороться со сверстниками, или переносить соразмерные силам тяжести. Так и Отец небесный иных носит на руках; иных оставляет собственному произволу, впрочем, так, что всегда вспомоществует труждающимся, слышит, когда Его призывают, не оставляет тех, кои ищут Его, в нередко избавляет от напасти тогда, как не знают сего»⁶⁹⁴.

«Сама Божественная сила, – пишет пр. Исаак Сирин, – научает людей, как иной учит плавать какого-либо малого ребенка, и когда начнет он утопать, выносит его из воды, потому что ребенок плавает над руками обучающего, и когда начнет робеть, чтобы не утонуть, сам носящий его на руках своих взывает с ободрением ему: “Не бойся, я ношу тебя”. И как матерь учит малого сына своего ходить, удаляется от него, и зовет его к себе; а когда он, идя к матери своей, начнет дрожать и по слабости и нежности ног и членов падать, матерь его, прибегает и носит его в объятиях своих; так и благодать Божия носит и учит людей, которые чисто и в простоте предали себя в руки Создателя своего»⁶⁹⁵.

«Посему православные Отцы... говорили, что Бог в каждом человеке возбуждает желание добра, – впрочем, так, что человек может стремиться и к противному; во-вторых, дает возможность, впрочем, не исключая произвола, привесть в дело сие желание; и в-третьих, не стесняли свободы, утверждать в добродетели. Итак, Творец всюду производит все, возбуждая, содействуя и утверждая без нарушения данной им же свободы»⁶⁹⁶. «Какой сосуд я дам Богу, – говорит Блаж. Феофилакт, – в тот и Он полагает дары свои: если я представлю ему малый сосуд, то и Он полагает в него малый дар; если же бо́льший, то и Он вливает в него бо́льший»⁶⁹⁷.

«Бог», по учению святителя Димитрия Ростовского, «ко грешнику глаголет:.. хощеши ли спастися? Аще хощеши сам, то премудрость Моя наставить тя, милосердие Мое помилует тя, всемогущество Мое пособит ти и спасет тя. Аще же ты сам спасения не хощеши, аще ты сам жизни вечныя отбегаеши, аще ты сам в смерти греховной пребывати изволяеши, аще ты сам погибель свою паче спасения любиши: то мудрость Моя, ни милосердие Мое, ни всемогущество Мое не помогут ти. Может ли теплый воск ко льду прилепитися? Никакоже может: сице ни милосердие Мое, ни мудрость Моя, ни всемогущество пристанет к тебе, аки лед, студену сущу, ниже мало имущему теплоты желания спасительного: аще же ты сам спастися восхощеши, в το время Аз с радостью помогу ти»⁶⁹⁸.

«Имеющий власть над вселенной, по преизбытку чести уделенной человеку, предоставил иному и в нашей быть власти; и над этим каждый сам единственный господин. А это есть произволение, нечто не рабственное, но самовластное, состоящее в свободе мысли»⁶⁹⁹.

«Существам бессловесным и неодушевленным природа дала только то, что необходимо им для самосохранения; а разумным и словесным, назначенным не для мимолетного бытия, но для бессмертия, даровано еще такое преимущество, посредством которого они могут не только располагать и управлять сами собой, но и уподобляться Всемогущему... Такое преимущество называется свободой. Оно, это достоинство Божественного существа, сделалось достоянием, разумных существ с самого начала творения. Потому-то и веруем мы и исповедуем, что... люди созданы по образу Божию. Сие преимущество так необходимо для существ, сравнительно совершенных, τ. е. для тех, которые одарены умом и словом... это преимущество, говорю, так необходимо для таких существ, как дыхание для совершеннейших животных. Итак, ужели одни только мы из всех существе будем неблагодарными пред Богом и станем порицать свою природу, потому что знаем и некоторым образом сами определяем свои обязанности? Или ужели мы будем поступать против наших обязанностей, потому только, что можем постигать противное? Но какого же наказания и осуждения не заслуживаем мы в таком случае? Это было бы похоже на то, как если бы кто-нибудь, быв поставлен царем над всем миром, снял с себя порфиру и диадему и вздумал вести жизнь низкую и развратную, а потом, когда бы его свернули за то, стал жаловаться не на себя, а на того, кто дал ему власть»⁷⁰⁰.

«Сама себя определяющая (авферетос), или разумная и свободная жизнь, составляющая преимущество нашего рода, есть первое, единственное и истинное действование естества»⁷⁰¹ «Для того Бог и сотворил тебя самовластным, чтобы ты впоследствии не обвинял Бога, как бы связавшего тебя необходимостью. А ты тем и недоволен, что составляет честь твою? Ибо я, – замечает св. И. Златоуст, – слышал многих, говоривших: для чего Бог сотворил меня самовластным в добродетели?»⁷⁰²

«Наилучший Художник создал наше естество... для царственной деятельности, и по душенным преимуществам... устроил его таким, каким нужно быть для царствования. Ибо душа прямо показывает в себе царственность и возвышенность... тем самым, что она, не подчиняясь, свободно, полновластно располагает своими желаниями. А это кому иному свойственно кроме царя?»⁷⁰³

а) «Радуйся, человек, о Господе, – восклицает святитель Ростовский, – и благодарение Ему приноси: яко сотвори тя по образу и по подобно Своему... бессмертием и самовластием душу твою почте»⁷⁰⁴. «Яко же» (Богь) «смерти грешному не хощет, сице не хощет отъяти вольную волю и власть человеку, юже даде ему по образу Своему». ⁷⁰⁵ «Всякую душу Бог, яко благий, творя по образу своему, вводит в бытие свободной», – говорит Максим Исповедник»⁷⁰⁶. «Человек, – пишет священномученик Ириней, – с самого начала получил свободу, равно как свободен и Сам Бог, по образу Коего он сотворен»⁷⁰⁷. «Ты создан по образу и по подобию Божию, – говорит св. Макарий Великий; потому что, как Бог свободен и творит, что хощет… так свободен и ты»⁷⁰⁸.

Св. Иоанн Дамаскин пишет: «Человек… есть образ Божий по свободе (и по праву владычества)»⁷⁰⁹. «Скажи мне, – говорит св. Феодот епископ Анкирский, – скажи: – что превосходнее –небо или человек? Не заглядись на сияние звезд, не предпочти сущности вещей по их блестящей наружности; не изумись, видя сверкающие лучи солнца; не смутись и тем, что я, по словам божественного Иова, облечен кожей и плотью (Иов.10:11). Но воззри на благородство разумной души; смотри на образование человека и подивись сему животному... Одно только оно из всего сотворенного не подвержено закону необходимости. Одного только человека сотворил Бог господином своей воли. Или не видишь, что солнце совершает течение свое по предписанным законам? Или не примечаешь, что обращение его всегда одинаково? Почему? Потому что оно не имеет своей воли, тогда как ты располагаешь собой произвольно, делаешь, что хочешь, не знаешь принуждения, которое бы насильно влекло тебя, будучи свободен в душе. Солнце повинуется необходимости: человек имеет свободную волю. Теперь скажи мне: кто предпочтительнее, – раб, или свободный? Под игом неволи служащий или от всякой неволи избавленный? Итак, нет ничего удивительного, ничего невероятного, если Бог обитает в человеке, которого Он сотворил по образу Своему»⁷¹⁰.

б) «Мы в сотворении получили возможность быть подобными Богу. Но, дав нам сию возможности, Бог нам самим предоставил быть деятелями нашего подобия с Богом, чтобы удостоить нас приятной награды за деятельность; чтобы мы не были подобны изображениям бездушным, делаемым живописцами; чтобы то, что составляет наше подобие, не служило в похвалу другому. Ибо, видя изображение, точно изображающее свой первообраз, ты не изображение хвалишь, но живописцу удивляешься. Так и здесь, для того, чтобы удивление принадлежало мне, а не другому,·мне самому предоставлено то, чтобы я был по подобию Божию»⁷¹¹.

«Бог… смотри, какой честью нас почтил... “Я сотворил, – говорит Он, – землю и небо; даю и тебе творческую власть”… подобно тому, как чадолюбивый отец, занимаясь живописью, не только сам (упражняется в этом); но и сына хочет довести до одинакового с ним совершенства. “Я сотворил, – говорит Он, – прекрасное тело: даю тебе власть создать нечто лучшее; соделай прекрасною душу”... Воcсияваю солнце на злых и благих: подражай и ты; раздавай свои стяжания и добрым, и злым. Будучи оскорбляем, терплю, и благотворю оскорбляющим Меня; подражай и ты, ибо можешь сделать сие. Я благодетельствую не ради воздаяния: подражай и ты... Я возжег светила на небе: возжги и ты... ибо можешь сделать сие: просвети заблудших... Ты не можешь сотворить человека; но можешь его сделать праведным и богоугодным. Я сотворил существо; ты укрась намерение”... Видите, возлюбленные, как мы почтены, в между тем некоторые несмысленные и неблагодарные говорят: для чего мы одарены свободной волей? Если бы у нас не было свободной воли, то все, о чем мы говорили, и в чем можем подражать Богу, не могло бы составлять для нас предмета подражания»⁷¹².

«Потому особенно я удивляюсь человеколюбию Божию, – говорит св. И. Златоуст, что Бог, имея возможность взять у тебя все против твоей воли, не хочет делать этого без твоей воли, дабы ты заслужил награду»⁷¹³.

Таким образом, Бог, сотворив человека свободным, даровал ему, по великой благости Своей, и способность угождать Ему, если хочет»⁷¹⁴. «В том верх благости Божией, что добро соделано и нашей собственностью; не только всеяно в нас с естеством, но возделывается также нашим произволением и движениями свободы преклонной на ту и другую сторону»⁷¹⁵. «Бог человека почтил свободой, чтобы добро принадлежало не меньше избирающему, чем и Вложившему семена оного»⁷¹⁶. «Со стороны Бога величайшее благодеяние, что Он нашу совесть и волю расположил любить добродетель, а против греха враждовать, еще до совершения их на деле... Но самое исполнение предоставлено уже свободе, старательности и трудам нашим... Почему так? Потому что, если бы Бог все сделал даром природы, мы остались бы без венцов и без наград; и как бессловесные за те совершенства, которыми они обладают по природе, не могут получить награды, ни одобрения: так и мы не получили бы ничего этого. Ибо совершенства естественные служат к похвале и чести не обладающих, а Давшего их»⁷¹⁷.

Потому, рассмотрев природу бессловесных, бери себе, что есть в них полезного и, какие у них добрые качества от природы, те усовершай ты в себе свободной волей: этим-то ты и почтен от Бога, что Он дал тебе возможность – естественное у бессловесных добро совершать по свободному изволению, дабы получал ты за это награду. Они делают добро не по свободе и не по рассуждению, а по влечению только природы; например, пчела делает мед, научена была этому не разумом и размышлением, но природой. Ибо если бы это не было делом природы и наследственной способностью всего рода (пчел), то, без сомнения, некоторые из них не знали бы этого искусства; между тем, с самого сотворения мира до настоящего дня, никто не видал таких пчел, которые бы не делали ничего и не составляли меда. Естественное – обще всему роду; а что от свободы, то и не всеобще; потому что для совершения этого нужен труд»⁷¹⁸.

И «если бы стремление к добродетели не зависело от произвола людей, а было врожденно, как нечто неизменное, в таком случае не было бы победоносных подвижников благочестия. Но как избрание добра и зла зависит от произвола, то справедливо добродетельные получают победные венцы, а злые подвергаются наказаниям за произвольные грехи»⁷¹⁹. «Бог... не сотворил тебя неуклонным и неподвижным, чтобы не соделаться тебе подобным естеству неодушевленных тварей, и чтобы доброе в тебе не осталось для тебя безвыгодным и не заслуживающим награды, как естественные скотские преимущества в бессловесных... Посему явно, что в нашей возможности подвизаться в добре и уклоняться от худого, и что нам усвояются проистекающие от того и честь, и бесчестие»⁷²⁰.

Что сделано доброго по естественному влечению, то не заслуживает одобрения; а что сделано по свободному произволению, то похвально. Какая честь огню; что он жжет? Жечь – природное его свойство. Или воде, что течет вниз? Это свойство дано ей от Творца. Какая честь снегу, что он холоден? Солнцу что светит? Оно светит и поневоле»⁷²¹. Итак, свобода (в человеке) важнее сущности; та более человек, нежели эта. Не сущность ввергает в геенну, не она вводит в царствие (Божие), но одна свобода. И мы любим, или ненавидим кого-нибудь не за то, что он человек; но за то, что он такой-то человек»⁷²². «Те, кои стремятся к добру и исполняют оное, удостаиваются славы и чести за то, что делали добро, тогда как могли бы и не делать оного; а те, кои не делают добра, испытывают на себе праведный суд Божий, потому что не делают добра, тогда как могли делать. Но если бы по природе были некоторые люди добры, а некоторые злы: то ни первые не заслуживали бы похвалы за свою доброту, потому что они такими сотворены; ни последние не заслуживали бы укоризны за свою худость, потому что они таковы по самой природе. Но поскольку все одной и той же природы, и все могут, стремиться к добру и исполнить оное на самом деле, равно как оставлять добро и не делать оного: то весьма справедливо… одни получают себе похвалу и достойное своего благого произволения и постоянства одобрение, а другие осуждаются и подвергаются заслуженному ими наказанию за то, что отвергли истинное добро»⁷²³.

Сама Премудрость... изрекла так много… убеждений, чтобы подавить сребролюбие в Иуде, и не успела в этом, потому что слушавший был господином своей воли по закону свободы, делающей достоверным и самое учение о суде. Посему... достоин одобрения исполняющий свою обязанность, порицания же и осуждения достоин не убеждающимся добрыми советами»⁷²⁴.

«Бог, как виновник одного добра, показывает людям, что надобно делать и чего избегать; но не делает насилия нашей свободе, по той причине,·что добрые дела наши только тогда имеют цену, когда совершаются свободно»⁷²⁵. «Не насилием и самоуправством, но убеждением и добродушием уготовляется спасение человеков. Почему всякий полновластен в собственном своем спасении, чтобы и увенчиваемые и наказываемые, справедливо получали то, что сами избрали»⁷²⁶. «Каждая душа по произволу или получает честь, или самовольно делами навлекает на себя бесчестие»⁷²⁷.

в) «Все, что дается недобровольно, кроме того, что оно насильственно и непохвально, еще и непрочно. Вынужденное, подобно растению, насильно согнутому руками, как скоро бывает оставлено на воле, обыкновенно возвращается в прежнее свое положение. Напротив того, что делается по свободному произволению, то, как скрепляемое узами сердечного расположения, и весьма законно,·и вместе надежно»⁷²⁸.

«Бог... желает, чтобы люди не насильно, а добровольно совершали дела добродетели побуждаемые к тому не столько наказаниями, сколько благодеяниями. Но, скажут, не гораздо ли лучше быть добрым по принуждению, нежели злым по свободному расположению? Невозможно быть добрым по принуждению. Кто добр только потому, что связан, тот не останется добрым навсегда, но получив свободу, возвратится к злу, а кто воспитывается так, чтобы сделаться добрым по свободному расположению, и сделается таким; тот останется твердым в доброте»⁷²⁹.

«Люди…· созданы разумными, испытательными и рассудительными, a нe как существа неразумные или бездушные, (кои не могут ничего делать по своей воле, но принужденно и насильно преклоняются к доброму и имеют всегда одно чувство и одни наклонности)... В таком случае ни добро не было бы для них приятно, ни общество С Богом драгоценно, ни то благо вожделенно, которое доставалось бы им без их собственных усилий, попечения и стараний, но даром, без всякого труда; в таком случае и самая добродетель их не имела бы никой цены, потому что они были бы добродетельны более no своей природе, нежели по собственному произволу, более по необходимости, нежели по своему собственному желанию: а потому они и не знали бы, как прекрасно добро само в себе, а следовательно, и не наслаждались бы им... Что достается нам даром и без труда, того мы не можем любить столько, сколько любим приобретенное нами с величайшими заботами... Того блага, для приобретения которого не употребим никаких усилий, мы не будем и чувствовать»⁷³⁰.

«Бог не делает насилия или принуждения... И кто, призывая к почестям, венцам, пиршествам и торжествам, станет влечь кого-нибудь против воли и связанного? Никто; потому что это свойственно принуждающему... Он... в царствие призывает добровольно... Ибо самые блага не были бы вожделенными, если бы они по свойству своему не были таковы, чтобы к ним стремились добровольно и по сознанию великого их достоинства»⁷³¹.

г) «Телесная природа без всякого сопротивления всюду водится мановением Создателя: напротив, душа, как царица над самой собой, и свободная в своих действиях, не всегда покоряется Богу. «Он не хочет насильно и против воли сделать душу добродетельной и святой. Ибо где нет произволения, там нет и добродетели. Надобно убедить душу, дабы по свободной воле та сделалась доброй»⁷³².

«Но говорит: “Почему в самом устройстве не дано нам безгрешности, так что нельзя было бы согрешить, хотя бы и хотели?” Потому же, почему и ты не тогда признаешь служителей исправными, когда держишь их связанными, но когда видишь, что добровольно выполняют пред тобой свои обязанности... Поэтому и Богу угодно, не вынужденное, но совершаемое добродетельно. Добродетель же происходит от произволения, а не от необходимости; а произволение зависит от того, что в нас, и что в нас, то свободно»⁷³³. «Скажешь: “Я желал бы лучше быть добрым по необходимости и не получать никаких наград, нежели быть злым по произволению и терпеть наказания и мучения”. Но невозможно быть добрым по необходимости»⁷³⁴. Можно ли было сделать, чтобы человек был добрым по необходимости? Тогда и бессловесные животные стали бы спороть с нами в добродетели, потому что некоторые из них воздержнее нас»⁷³⁵. «Целомудрие в старости, – говорит св. Василий Великий, – уже не целомудрие, а невозможность предаваться невоздержанно. Мертвого не увенчивают; не тот праведник, кто не в силах делать зло… Вот добродетель – уклоняться от зла и делать добро. А когда порок от усталости приходит в недеятельность, это, само по себе, не заслуживает ни похвал, ни наказаний... А мы хвалим тех, которые добрые по произволению, а не тех, которые вынуждены какой-либо необходимостью»⁷³⁶.

«Бог… дал нам власть выбирать худое или доброе и хочет, чтобы мы были свободно добры. Посему, если мы не хотим, Он не приневоливает и не принуждает ибо быть по принуждению добрым не значит быть добрым… Принужденно никто не может быть добрым»⁷³⁷

Таким образом, «изменямость нашей природы... приносит величайшую пользу: ибо от нее зависит преуспеяние в добродетелях. Беспрерывное изменение в лучшее приближает к Божеству того, в ком совершается сие счастливое изменение. Вот как... изменяемость нашей природы служит нам как бы крыльями в стремлении к высшему, и для нас было бы несчастье, если бы мы не были способны к изменению в лучшее. Итак, человек, видя в природе своей склонность к изменению, не сетуй, но беспрестанно изменяясь в лучшее и преобразуясь от славы в славу, изменяйся, каждую минуту^, становясь лучшим чрез ежедневное возрастание, всегда усовершаясь и никогда не достигая·конца совершенства; Ибо в том и состоит истинное совершенство, чтобы возрастать усовершаясь, никогда не останавливаться в сем возрастании и не находить предела усовершенствованию»⁷³⁸.