I. Краткий исторический очерк С.-Петербургской епархии¹ с 1770 г. до позднейшего времени (1770 –1883)

В 1770 году Петербургская епархия состояла из двух провинций: 1) Петербургской, простиравшейся с одной стороны до Финляндии, а с другой – до пределов Новгородской и Псковской области; и 2) Выборгской, обнимавшей восточную часть Финляндии, от реки Сестры до Кюмени. В Петербургской провинции были города: С.-Петербург, Шлиссельбург, Рождествено (ныне село), Ямбург, Копорье и Кронштадт. В Выборгской: Выборг, Кекзгольм, Фридрихсгам, Вильманстранд, Пейшлот и крепости Давидова и Роченсальмская. В Финляндии было около пяти сельских приходов и, кроме их, к Петерб. епархии причислялись приходы Либелицкий и Иломанский, находящиеся в Шведской Карелии. В 1780–81 году, с учреждением Петербургской губернии, изменились границы Епархии, по церковному закону, повелевавшему согласовать церковное деление с гражданским. В это время к Петербургской епархии отнесены от Новгородской области некоторые монастыри и приходы Новоладожского, отчасти Гдовского, Тихфинского, Олонецкого и Новгородского уездов, а от Псковской – часть Гдовского уезда и Лугский. В 1809 году, с присоединением Финляндии до р. Торнео, к Петербургской епархии отошли православные жители, – торговцы и военные чины, поселенные в финляндских городах. В 1864 г. от Петербургской епархии отделена была к Рижской губерния Эстляндская.

Вне пределов здешней губернии, к Петербургской епархии принадлежали православные церкви при заграничных миссиях, как в Западной Европе, так и на востоке – в Греции, Константинополе, Японии, Китае, Америке и пр.

Кроме перемен внешних, округ Петербургской епархии изменялся во внутреннем составе, как от множества смешанных браков, так и от обращения в православие иноверцев, особенно протестантов. С переходом многих в раскол уменьшалось число членов прав. церкви, но с учреждением единоверия, эта убыль восполнялась.

а)      Митрополиты

По переводе высокопр. Гавриила Кременецкого в Киев, Петербургским архиепископом сделан Тверской архиепископ Гавриил Петров, который, с 1775 года, по смерти Новгородского митрополита Димитрия Сеченова, получил титул митрополита. После Гавриила Петрова были следующие митрополиты: Амвросий Подобедов, из архиепископов Казанских (1799–1818), Михаил Десницкий, из архиепископов Черниговских (1818–1821), Серафим Глаголевский, из митрополитов Московских (1821–1843), Антоний Рафальский (1843–1848) и Никанор Клементьевский (1843–1856), оба из архиепископов Варшавских, Григорий Постников, из архиепископов Казанских (1856–1860). С 1-го июля 1860 года Петербургскою епархией управляет высокопреосвященнейший митрополит Исидор Никольский, переведенный сюда из митрополитов Киевских.

Архипастыри С.-Петербургские, носившие сперва титул Новгородского, С.-Петербургского, Эстляндского и Финляндского, с 1864 года носят титул Новгородского, С.-Петербургского и Финляндского. К титулу присоединяются еще слова: «Первоприсутствующий Член Святейшего Синода и священно-архимандрит Свято-Троицкой Александроневской Лавры».

б)      Викарии

Петербургский архипастырь сперва не имел своего викария; викарий был при митрополите Новгородском. Петербургское викариатство учреждено 5 авг. 1817 г.; когда викарием сделан был архимандрит Филарет Дроздов (после митрополит Московский), с титулом епископа Ревельского. До 1865 года было 24 викария с этим титулом. Когда Эстляндия перешла к Рижской епархии, викарий стал называться Ладожским. До ныне Ладожских епископов было 9, включая нынешнего (1884) преосв. Арсения. В 1859 году учреждено викариатство Выборгское. Сперва этот титул носили Ректоры спб. Дух. Академии: Нектарий Надеждин, Иоанникий Руднев и Иоанн Соколов. В 1867 году ректором академии был сделан протоиерей И. Л. Янышев, и тогда Выборгский епископ занял место второго викария при C.-Петербургском митрополите. Всех Выборгских викариев было шесть. Ныне в этом сане состоит преосв. Сергий. В конце 1883 года звание викария Ладожского опять соединено с должностью ректора академии. Так как Петербургские викарии, пребывая в столице, имея близкое отношение к управлению всей росс. церкви, а главное – служа под ближайшим руководством опытнейшего из архипастырей, приобретали богатый запас опытности по управлению епархией, то они были, почти всегда, первыми кандидатами на самостоятельные архиерейские кафедры и потому очень часто менялись. Большинство из них не служило и трех лет. Дольше всех служили: Венедикт Григорович (1833–1842), Нафанаил Савченко (1845–1850) и Гермоген Добронравин (1873–1881). Некоторые из Петерб. викариев были после митрополитами, как напр.: Филарет Дроздов, Евгений Болховитинов, Михаил Десницкий, Никанор Клементьевский и Григорий Постников.

в)      Консистория

Консистория, учрежденная в 1744 году вместо петербургского дух. правления, состояла из членов и канцелярии. Членами были: почетнейшие из столичных протопопов, архимандриты монастырей Петербургской епархии, иногда – наместник лавры и ректор семинарии, также – архимандриты, вызываемые на чреду священнослужения и проповедания Слова Божия. Число членов из белого духовенства сравнено, в 1799 г., с числом членов из монашества. Все члены сперва служили безмездно; жалованье некоторым из них положено только в 1868 г. Так как члены из белого духовенства иногда отвлекались от посещения консистории требами по церкви, то принимались меры против этого. В 1849 году члены были освобождены от богослужения в будничные дни; в 1854 г. их обязали являться в консисторию не меньше трех раз в неделю; в 1876 г. постановлено, чтобы члены консистории не были в тоже время благочинными. В 1842 году прибавлены в консисторию 2 протоиерея и 3 священника. Хотя члены консистории из монашества стояли выше членов из белого духовенства, но последние всегда имели большее значение, как более знакомые с практикою местной церкви. Особенным влиянием на дела консистории пользовались, в свое время, протоиереи: Иаков Воскресенский, Иоаким Кочетов, Иаков Предтеченский и пр.

Канцелярию консистории составляли: секретарь с помощником, столоначальники, прежде называвшиеся повытчиками, и канцелярские служители. В 1842 году консистория была разделена на две экспедиции с двумя секретарями. Дольше других в этой должности состояли: Михаил Соколовский (1810–1829), Яков Фроловский и Михаил Верещагин. По бумагам видно, что Верещагин, отличаясь сам энергией и от чиновников требовал исполнительности.

В делах своих консистория руководилась Кормчей книгой, духовным регламентом и изданными в разные времена инструкциями и указами. С изданием, в сороковых годах, устава дух. консистории, новые распоряжения и указы не прекратились и к ним обращались постоянно. Поэтому лучшими дельцами консистории всегда были люди, привыкшие к делам и обладавшие обширною памятью.

Консистория содержалась жалованьем. При учреждении консистории положено было: секретарю – 400 р., канцеляристам – по 100, копиистам – от 50 до 35, писцам – по 15 и 12 р. Кроме того консистория получала от лавры помещение, дрова и 100 р. деньгами. Скудость консисторского жалованья была причиною того, что служащие или оставляли службу в консистории, или прибегали к разным поборам. Отсюда являлась нужда в увеличении консисторских окладов. Самое значительное увеличение произошло в 1868 году, когда не только чиновники, но и половина членов из белого духовенства получили жалованье.

Консистория сперва помещалась в доме принадлежащем лавре, находившемся направо от дороги в лавру, на берегу Черной речки. В 40-х годах ее поместили, на время, в Федоровском корпусе, за собором, а на ее месте помещен был Цензурный Комитет. В 1846 – 47 годах устроен для консистории нынешний дом.

Деятельность консистории, в старые годы, была чрезвычайно обширна и разнообразна. Сокращению этой деятельности способствовали разные причины: во-первых, с развитием государственной администрации, когда права и обязанности разных лиц и учреждений определились с большею точностью, тогда многие консисторские дела перешли в другие ведомства. Так, в прежние годы консистория цензуровала дух. книги, издавала и рассылала их по церквам, управляла дух. училищами, назначала законоучителей в светские училища, следила за их исправностью², заботилась об обеспечении вдов и сирот дух. звания, управляла церквами военного ведомства, назначала депутатов от духовенства в присутственные места, следила за исправностью тротуаров и мостовых при церковных домах и оградах. Во-вторых, с развитием общества, с усилением гласности и печати, с устройством жел. дорог и телеграфов, получилась для всякого возможность иметь все необходимые сведения под руками, а прежде за многими справками по дух. ведомству обращались к консистории. У нее спрашивали отчетов о движении народонаселения, у нее отбирали сведения в роде того, где находится Коневский монастырь или Сергиева пустынь³. В-третьих, деятельность консистории сократилась от уменьшения правительственной опеки, сильной в старые годы, когда лица духовного звания, по своей неразвитости умственной и нравственной, требовали более тщательного надзора. Консистория входила в малейшие частности общественной и даже домашней жизни духовенства: распоряжалась постройками в церквах и в домах духовенства⁴; до нее доходили дела о починке стихарей, о перенизании митр жемчугом; она следила за дележом церковных доходов и руги, наблюдала, чтобы дьячки не носили сертуков, а казакины, чтобы диаконы и священники не стригли усов, чтобы дьячки не носили волоса с изысканной прической⁵; она разрешала духовным лицам переезд на дачу⁶; самая краткая отлучка от церкви дозволялась с разрешения консистории; до нее доходили малейшие события в жизни духовенства⁷. В-четвертых, деятельность консистории сокращалась от сокращения переписки. При неразвитости писцов, бумаги писались так, что извлечения из других бумаг, выписанные слово в слово, соединялись условленными выражениями, например «слушали, приказали». Этот способ составления бумаг, расширяя переписку, в тоже время затемнял содержание бумаг. Большая развитость писцов и официальное требование (1852 г.) сократить переписку, значительно сократили работу консистории. Но еще и теперь цифры входящих и исходящих консисторских журналов изумляют своею громадностью.

г)      Духовные правления

Духовные правления учреждены с образованием Петербургской губернии (1780–1782 г.). Правления находились в новоучрежденных городах или в мужских монастырях. В формулярах показывалось расстояние погостов от тех городов, где находилось духовное правление. Лугское духовное правление находилось сперва в Черменецком монастыре, а в 1822 году переведено в Лугу.

Всех правлений было семь, по числу уездов; кроме содержания от казны, напр. в размере 840 р. на все правления, (в 1812 году) они содержались, отчасти, на средства церквей: например в 1796 г. на правления взыскивалось, от каждой церкви, по 50 к.

Председатели духовных правлений были уездные протопопы или настоятели монастырей, напр. Черменецкого. Кроме председателя здесь были один или два члена, секретарь и писцы. Характер деятельности духовных правлений был тот же, что и в консистории, но, по отдаленности от властей, тут было больше места произволу. В делах есть жалобы, что председатели правлений удерживают жалованье причтов, не ходят в правление, не передают туда пакетов; есть просьбы благочинных о том, чтобы им было позволено сноситься прямо с консисторией, минуя правление.

Эти жалобы и другие неудобства повели к закрытию духовных правлений. В 1794 году Нарвское духовное правление, по малочисленности дел, соединено с Ямбургским; в 1835 году закрыто Кронштадтское; в 1853 году Гдовское и Ямбургское. Дольше других существовало Новоладожское; Финляндское существует и до ныне.

д)      Благочинные

Духовным правлениям и консистории подчинены были благочинные, руководившиеся особой инструкцией⁸. Округи благочиннические не были определены навсегда неизменно⁹. По просьбам причтов, по вниманию к местным условиям, принты переводились из одного благочиния в другое, как напр. причты подгородные были вводимы в округи городских благочинных. Благочинные служили безмездно, если не считать платы за подводу, во время ревизии и доходов за служения в храмовые праздники и при освящении храмов. Попытка ввести выборы благочинных, предпринятая при открытии епархиальных съездов, не осуществилась. Право выбора распространилось только на избрание помощников благочинных, но эта должность и до ныне не имеет особенного значения.

е)      Приходы

Последнюю административную единицу в епархиальном управлении составляет приход, делами которого заведует местный причт и церковный староста или «ктитор», как представитель прихожан. Значение церковных старост всегда было в обратном отношении к значению настоятеля. Церковные старосты избирались на три года, и награждались похвальными листами, медалями и орденами. При равнодушии прихожан к церковному хозяйству, вся хозяйственная деятельность по церкви сосредоточивалась в руках настоятеля и старосты, а если староста был неопытен, ленив или безграмотен, то он становился простым продавцом свеч. Прочие члены причта мало принимали участия в церковных хозяйствах; они или подписывали бумаги и отчеты, не читая, или выражали протест тем, что не подписывали. В последние годы, когда прихожане, вследствие учреждения приходских попечительств, стали интересоваться церковным хозяйством, отношения причта и церковного старосты несколько осложнились и были неоднократные случаи смут при выборе церковных старост. Эти смуты подали мысль об изменении характера церковного хозяйства.

Так как приходы в старину, соответственно условиям места и способам сообщения, утверждались давностью, то участие церковной власти в распределении приходов было незначительно. В селах крестьяне посещали те церкви, которые были ближе; по городам, особенно в столице, прихожане часто даже не знают, какого они прихода.

В семидесятых годах прошлого столетия в столице было около 25-ти приходов; с того времени открыты: Исаакиевский (1781), Покровско-Коломенский (1803), Екатерининский на Васильевском острову (1824), Казанский (1825), Мало-Коломенский (1832) и Николая Чудотворца па Черной речке (1871).

Приходов внестоличных в 1770 году было около 80, из них до 20 было в Петербургском и Шлиссельбургском уездах, около 20 в Царскосельском (прежде называвшемся Рожественским, а после Софийским) и Петергофском, около 15 в Ямбургском (или Копорском), до 10 в Финляндии и еще несколько – в местностях, пограничных с Новгородской и Псковской епархией. При учреждении Петербургской губернии, к ней перешло много приходов из Новгородской и Псковской области. В 1808 году образовалось несколько приходов в новоприсоединенной части Финляндии. Некоторая перемена в числе и распределении приходов произошла в шестидесятых годах, когда «особое присутствие по делам православного духовенства» в видах улучшения быта сельских причтов, иные приходы закрыло, а церкви сделало приписными. Это распоряжение, мало улучшив быт причтов, не доставило большого удобства и прихожанам, и потому, в последнее время, возвращаются к прежним порядкам.

Придворные и полковые причты сперва были в епархиальном ведомстве, а особое для них управление установилось в начале нынешнего столетия. Первым обер-священником был протоиерей Павел Озерецковский, переведенный в Петербург из Коломенской епархии и, в 1796 году, сделанный настоятелем церкви при Академии Наук. В 1810 году ему были подчинены причты гвардии, армии и флотов, а духовнику царскому подчинено духовенство придворное. Таков был духовник Павла 1-го Исидор Петрович¹⁰. Впоследствии было два обер-священника: Иван Семенович Державин правил духовенством армии и флотов, а Торопогрицкий – духовенством гвардии и гренадер. Державина сменил Мансветов, а Торопогрицкого – Павел Креницкий. Вместо Мансветова поступил Василий Иоаннович Кутневич, управлявший до смерти, а вместо Креницкого – Музовской, уступивший место Василию Борисовичу Бажанову. Бажанов управлял с 1848 по 1882 год. Кутневича заменили Мих. Изм. Богословский и Покровский. Вместо Бажанова поступил, в 1883 г., ректор Академии протоиерей И. Л. Янышев.

Округ власти обер-священников, которых с 1857 г. стали называть «главными священниками», не был определен с точностью и потому переходы церквей из епархиального в придворное или военное ведомство, и наоборот, случаются до позднейших времен. Равным образом и права и обязанности обер-священников не были точно разграничены с правами и обязанностями епархиальной власти. Не говоря уже о том, что получение мира, антиминсов и рукоположение свящ. лиц зависело от архипастырей, в самом управлении, особенно в хозяйственной отчетности, происходило смешение прав и обязанностей. Попытка обособить себя, по крайней мере, в приготовлении кандидатов священства, чрез учреждение Армейской Семинарии, не имела прочности. Семинария эта не просуществовала и 20-ти лет. В последнее время явилась мысль снова подчинить полковые причты епархиальной власти.

Управление придворными и военными церквами всегда отличалось простотой распоряжений и свободою обращения начальника с подчиненными. Простота обращения, отличавшая протопресвитера Бажанова, долго будет памятна в среде придворного и гвардейского духовенства.

В прежние годы построение и возобновление храмов отличалось патриархальной простотой. Получив разрешение на постройку, в виде указа, или «храмозданной» грамоты, прихожане строили по плану, составленному каким-либо доморощенным архитектором, а чаще всего, как бывало в селах, по указаниям помещика. Так как церкви строились преимущественно деревянные, а лесу было много, то строились они и дешево и скоро, но за то и не отличались ни красотою, ни прочностью, ни удобствами. Частые случаи разрушения или порчи церквей были причиною издания разных узаконений по этому предмету: тут определялось – кто имеет право разрешать постройку церквей в столице, городах и селах, на какую сумму может давать разрешение консистория, на какую – архиерей, или Синод; в тоже время требовалось применяться к утвержденным властью планам и фасадам. Средства на постройку и возобновление церквей давались жертвователями, помещиками, торговцами, брались из церковных сумм или собирались по сборным книгам¹¹. Крестьяне или участвовали в подвозе материала или жертвовали определенную сумму с ревизской души, процент с арендных статей. Когда же приведены были в известность и подведены были под строгую отчетность церковные суммы, тогда постройка и возобновление храмов стали производиться под ближайшим надзором власти. В прошениях о постройке церквей, высчитывались средства на постройку, и на дальнейшее обеспечение церковного здания, представлялись планы и проекты, указывалось расстояние постройки от жилых домов, сараев, особенно от питейных заведений и пр. По рассмотрении этих статей, разрешалась постройка. После ревизии постройки, храм освящал благочинный, или игумен монастыря, или епископ. Архиерейское торжество освящения привлекало массы богомольцев. Обитатели многих сельских приходов живо помнят те торжества освящения храмов, которые совершал высокопр. Исидор.

Церкви полковые, казенные и домовые содержались за счет казны или частных лиц и учреждений. Дополнением к содержанию служили сборы с богомольцев. И если церковь была «открытая», то содержание ее было обеспечено: в ней устраивались приличные облачения и церковная утварь; так было в храмах столицы и тех уездных городов, в которых летом жили дачники, как напр. в Царском Селе, Петергофе Ораниенбауме, Гатчине.

Столичные и уездные соборы, кроме пожертвований частных лиц, содержались или единовременными пособиями, или постоянными, в виде ежегодной суммы на церковь. Соборы городов, где не было летнего пребывания дачников, имели средства скромные, поэтому содержание и ремонт их требовал постоянных пособий от казны; в противном случае, постройка затягивалась, пока не являлся благотворитель, особенно из купцов, всегда усердных к созиданию храмов.

Церкви приходские имели разнообразные средства содержания. Главным источником был свечной и кружечный доход; дополнением к нему служили доходы с имений и арендных статей, как то: сенокосов, пашень, рыбных ловель, мельниц, лесов, ярмарочных бараков, лавок, жилых домов. Потом на церкви шли разнообразные пожертвования, чаще всего в виде капиталов, положенных за поминовение умерших. Сумма дохода с имений и от частных жертвователей, изменялась очень мало. С освобождением крестьян, она стала значительно возрастать.

Доход свечной и кружечный имеет свою историю. Хотя еще Петр Великий высказал мысль, что только церквам принадлежит право исключительной продажи церковных свеч, но эта мысль не осуществилась в законах, и вольную продажу свеч не удерживали ни распоряжения властей, ни полицейские меры. Поэтому доход свечной был вообще незначителен. Доход кружечный был также не велик. Пока деньги не отдавались в кредитные учреждения, а хранились в церквах, то они не только не возрастали, а, напротив, пропадали от воров, пожаров и разных случайностей.

Существенная перемена в церковном хозяйстве произошла в начале нынешнего столетия, когда правительство, в видах улучшения быта духовенства и развития духовного просвещения, обратило внимание на свечные и др. доходы церквей. По проекту митрополита Амвросия и графа Сперанского выходило, что свечной доход, а равно и доход от продажи венчиков и разрешит. молитв¹², если вести его правильно и содействовать его возрастанию, будет достаточен и на духовные училища, и на улучшение быта церквей и духовенства. Тогда явился ряд распоряжений, касательно хранения и возрастания церковных доходов. В церковных суммах потребовалась строгая отчетность продажа свечей вне церкви позволена была только гуртом и на вес, священникам запрещалось брать себе свечи, подаваемые при исповеди, архиереям, возвысившим свечной доход, изъявлялась благодарность Синода, причтам, у которых он уменьшался, делались выговоры; предписывалось делать в церквах более крепкие сундуки и замки, отдавать деньги в кред. учреждения и, главным образом, в опекунский совет, а впоследствии – в Государственный банк¹³. Благодаря этим мерам, доходы церковные, конечно, возвысились. Но нельзя сказать, чтобы, в тоже время, возвышалось благосостояние церквей. Церковные суммы теперь стали тратиться на самые церкви под строгой отчетностью, но за то их употребляли на посторонние нужды, на другие православные епархии, па церкви сирийские, месопотамские, кипрские, палестинские. Их стали жертвовать на поклонников Гробу Господню, на школы западного края, на распространение христианства среди язычников, на восстановление православия на Кавказе и пр. В это время в церквах было поставлено множество кружек, и причты давали подробные отчеты о сборе денег. Если в кружки собиралось мало, то недобор пополнялся из свечного дохода или из кошелькового сбора. Таким образом, церковный доход, несомненно, возрастая, мало обеспечивал церкви. Ни распоряжения «особого присутствия по делам прав. духовенства», ни новое распределение приходов, не улучшили состояния церквей петербургской епархии. Улучшение это составляет задачу для позднейших церковных деятелей.

Удовлетворяя прямому назначению – быть местом молитвы, назидания и освящения, церковь, по тесной связи с обществом и по уважению народа к голосу пастырей, была всегда таким учреждением, чрез посредство которого светское правительство передавало православным важнейшие свои дела и распоряжения. Здесь объявлялось не только о тех делах гражданских, которые должны были сопровождаться молитвою или пастырским словом, но и о делах чисто светского характера, например объявлялось о начале и развитии губительных болезней, сообщались меры против них врачебные и полицейские; здесь объявлялось о начале войны и мятежа, о взятии городов и крепостей, о переходе чрез Дунай, чрез Балканы; объявлялись условия мира; здесь был, в свое время, обнародован акт «священного союза» и приказано было выставить его на стене храма и ежегодно читать 14 сентября. В храмах объявлялось о рождении и браках особ Царствующего дома, о болезни и выздоровлении их, о привитии ими оспы, о разных способах встреч Государя во время путешествий. Здесь же совершалась присяга выборных властей, сопровождаемая молебствием и проповедью.

Из объявлений чисто светского характера, в храмах объявлялось о присоединении к России Финляндии и областей Царства Польского, о перемене ассигнаций, об устройстве электрических телеграфов. Наконец и величайший акт в жизни русского народа – об освобождении крестьян был прочитан в храме, во время литургии.

Так было в пределах России. В Финляндии же, по примеру лютеранских церквей, (1813 г.) объявлялись в церкви распоряжения местные – полицейские и хозяйственные.

а) Духовенство служащее

До развития и распространения духовных школ, важнейшим правом на получение места было право наследственное, или родственное. Только «ученые священники» получали места по праву учения при церквах важнейших, например, в миссиях, при дворе и при столичных соборах. В прочих церквах, духовное лицо, или при жизни передавало свое место сыну, зятю или родственнику, или по смерти его место его за кем-либо «закреплялось». Если лицо, за которым закреплялось место, было не совершеннолетнее или не окончило курса, то ожидали наступления совершенных лет или окончания курса, или, по крайней мере, приобретения элементарных знаний. Во все это время доход с «закрепленного» места шел на уплату за ученье лица, имеющего поступить на место или на содержание его матери, сестры, братьев и пр. Закрепление мест было так обычно, что даже высшая власть предписывала – дозволить дочери того или другого священного лица «приискивать» жениха, напр. из ученых или магистров.

Закрепление мест¹⁴, хотя и противоречило правилам древней церкви, но допускалось не только как установившийся обычай, но и как положение, имевшее свои полезные стороны; когда, с одной стороны, духовенство не было ничем обеспечено, а с другой – от пастырей ожидали только исправления треб, тогда закрепление мест было лучшим способом обеспечения духовенства. Каждый поступающий на должность тотчас вступал на полное хозяйство, и давая «обязательство» содержать тестя или тещу, или родственников своей жены, освобождал правительство от заботы о вдовах и сиротах духовного звания. Кроме того, поступая на место, давно ему известное, он сразу становился «сыном земли» – доволен был местом и не порывался, как бывает теперь, переходить на другое. Кроме того, духовное лицо, уверенное, что оно может, впоследствии, закрепить свое место и передать хозяйство преемнику, старалось возвысить свое хозяйство, улучшить дом, удобрить поле, расчистить лес и т. п. Теперь же хозяйства духовных лиц постепенно приходят в полное расстройство.

С развитием духовного просвещения стали вникать уже в личные права просителей. Консистории давались списки как окончивших курс, так и всех безместных. Так как кандидатов было очень много, то выбор делался легко. Дело облегчалось еще более, если были посторонние, не упоминаемые в бумагах, права, как то – родство с сильными из духовного мира, давнее знакомство, ведение «хлеба-соли» и пр. От диаконов иногда требовался голос и рост; дьячков выбирали по уменью читать и петь; при назначении на казенные места уважалось ходатайство начальников; в селах принимались от помещиков и прихожан «заручные». Когда власть, сообразив права просителей, писала на одном из прошений: «вступить в брак и явиться к производству», тогда избранное лицо, или «ставленик», или заказывал духовное платье, у «духовного» портного, или, что бывало чаще, платье шили домашние; потом подписывалась в консистории присяга, сдавался экзамен у экзаменатора, или у самого архиерея, совершалась исповедь у «духовника ставлеников» – Невского иеромонаха. После рукоположения, ставленик, в течении недели, «учился служить» в крестовой церкви владыки, или в церкви приходской и, получив свидетельство о надлежащем приготовлении, отправлялся с «ставленною» грамотою на место.

В 1867 году обычай «закрепления» мест был положительно запрещен и праздные места даются уже лицу, имеющему право по образованию.

Духовенство, служащее при полковых, придворных и казенных церквах, имело определенное жалованье, казенную квартиру или квартирные деньги. А если в церковь допускались посторонние богомольцы, то причт имел значительное дополнение к казенному жалованью в доходах за совершение треб.

Причты приходских церквей столицы и многих уездных городов обеспечивались платою за требы, пожертвованиями прихожан и доходами с арендных статей. В беднейших уездных городах, напр. Гдове, Ямбурге, Нарве, Шлиссельбурге и в городах Финляндии причты получали жалованье, постепенно возвышавшееся.

Правительство и общество, главным образом, озабочивал быт духовенства сельского. Пока на места поступали люди, не учившиеся в духовных училищах, не отвыкшие ни от семьи, ни от сельского быта, пока господствовало закрепление мест, а образ жизни духовенства не отличался от образа жизни крестьян, до тех пор сельское духовенство жило, если не роскошно, то безбедно. Причты жили в домах, или доставшихся по наследству, или построенных из дарового леса, при участии помещика и прихожан, носили одежду домотканную, не знали ни чаю, ни кофе, вели с крестьянами хлеб-соль, получали ругу, петровщину, осеньщину, печеные хлебы, называемые «крестовиками», а главным образом содержались обработкой земли. В сельских работах помогали дети, приезжавшие на каникулы, помогали и крестьяне, собираясь «на помочь». Беднейшие причты получали денежное пособие из капитала, назначенного с 1764 года на «вспоможение духовенству». Пособие это или выдавалось ежегодно, или отпускалось при чрезвычайных издержках, напр. при постройке нового дома, при выходе девиц в замужество, по случаю пожаров и пр.

Значительная перемена в материальном отношении сельского духовенства произошла в начале нынешнего столетия. Тут повторилось почти тоже, что было с церквами. Когда церковные деньги подвергались большему контролю и стали часто тратиться на нужды посторонние, то, с малым улучшением состояния церквей, не улучшилось положение причтов, и духовенство не бедствовало только благодаря простоте образа жизни и закреплению мест. Возобновлявшиеся нередко жалобы духовенства имели то следствие, что в 40 годах все, доселе шедшие на духовенство, капиталы были соединены в одну сумму и, в совокупности с дополнением из казначейства, поступили на жалованье сельским причтам. Причты были разделены на классы, соответственно которым выдавалось жалованье. Но и эта мера не принесла пользы. Во-первых, с назначением жалованья запрещалось не только «вымогательство» за требы, но и получение всякой платы; сила запрещения увеличивалась помещиками и сельскими властями, которые прямо запрещали крестьянам давать деньги, ругу и др. пособия духовенству, как обеспеченному жалованьем. Во-вторых, самое распределение причтов по классам было сделано неправильно. Предполагая, что всякая плата от прихожан прекратится и что следует вознаградить духовенство за труд, который в многолюдных приходах был тяжелее, распорядились так, что причтам многолюдных приходов дали высшие оклады, а причтам малолюдных – низшие. А так как плата за требы не прекратилась вовсе, то причты, получавшие больше доходов, стали получать и высший оклад жалованья, а причты, меньше обеспеченные от прихода, получали и жалованье меньше. Наконец и самый способ получения жалованья был стеснителен. Отдаленность расстояния от казначейства, трата времени, денег на подводу, разные «доверенности», вычеты на пенсион, поборы, а иногда и прямые «взятки» в уездном городе производили то, что причты часто не получали жалованья вполне. Если прибавить к этому возрастание дороговизны, отрешенность духовенства от семьи, от полевых работ, высшую плату за ученье в духовных училищах, часто весьма отдаленных от погоста, то придется сознаться, что в сороковых годах быт духовенства еще не достиг полного обеспечения.

Учрежденное в конце шестидесятых годов «особое присутствие по делам православного духовенства» занялось соображениями относительно обеспечения духовенства. Ряд разнообразных мер, как то: свобода выхода в светские звания¹⁵, возвышение свечного дохода, закрытие многих церквей, назначение пенсий духовенству, преобразование духовных училищ, все это вместе направлялось если не к обеспечению духовенства, то, по крайней мере, к его возвышению в обществе и усилению его влияния на паству. Но и тут цель была достигнута не вполне, а широко открытые двери в светское звание и уменьшение комплекта семинаристов заставили лиц дух. звания искать мест в других ведомствах и, вместо духовных семинарий, идти в медицинскую академию и в университет. Это усилилось особенно в петербургской семинарии, из которой выход в светские училища был несравненно легче, чем в провинции, и вот ныне, по недостатку в кандидатах священства, духовные места даются или воспитанникам других семинарий или людям, не окончившим полного семинарского курса. Надежда привлечь на служение церкви лиц из светского звания осуществляется очень мало¹⁶.

Александро-Невская семинария, устроенная в 1721 г., помещалась сперва в зданиях Лавры, с 1741 г. в деревянном одноэтажном доме, где ныне стеклянный завод, а с 1775 г. – в Федоровском корпусе лавры, за собором. Ученики, числом до 200 человек разных званий, делились на 8 классов, из коих 4 низшие соответствовали позднейшим духовным училищам, а 4 высшие – семинарии. В 1788 г. семинария, под именем «главной», стала приготовлять наставников духовного юношества для петербургской, новгородской и других епархий и, наконец, преобразованная в 1809 г. в Академию, получила тот вид, который, в общих чертах, сохраняет до ныне. В 1819 году академия переведена в нынешнее здание.

С учреждением академии, петербургская семинария получила специальное назначение – готовить священнослужителей для петербургской епархии. С 1811 по 1841 год она помещалась в Федоровском корпусе и, до преобразования при графе Протасове, сохранила тот, известный всему обществу, тип, который передан нам в очерках Помяловского и в рукописной поэме «Семинариада». В памяти старых священно-церковно-служителей сохранилось о тогдашней жизни семинаристов много рассказов, дающих право заключать, что типы Помяловского не совсем преувеличены.

При графе Протасове семинария была преобразована, и даже прямо называлась «Протасовскою». Она была переведена в нынешнее, вновь выстроенное здание; домашний быт семинаристов был подчинен строгой дисциплине, блюстителями которой были сперва инспектор Иоасаф, а потом Александр Иванович Мишин. Последний, бывши инспектором около 15 лет, действительно «подтянул» семинаристов, довольно распущенных в старой семинарии. Он строго наблюдал за семинаристами, входил во все подробности их житья, строго наказывал за проступки, и многих исключал из семинарии за дурное поведение. Преемникам его осталось поддерживать порядки, им введенные. По внешнему виду, по чистоте больших светлых комнат, по однообразной одежде воспитанников, семинария считалась тогда образцовою¹⁷ для других семинарий. Ее посещали начальств. лица, например, сам Протасов и А. И. Карасевский, члены Синода, духовные особы Петербурга и др. мест. За чистотой здания и целостью казенных вещей наблюдал смотритель из светских, даже из военного звания, и эконом. Экономом, почти во все время существования новой семинарии, был, служащий и по ныне, Павел Андреевич Троицкий. По своей аккуратности, честности и исполнительности, Павел Андреевич считается лучшим из всех семинарских экономов. Во главе семинарии стоял ректор, архимандрит. Но так как ректора часто менялись¹⁸, то влияние их на семинарию было незначительно. В учебном отношении семинария подверглась той перемене, что введена была большая правильность в преподавании, поставлены новые преподаватели и введена медицина, сельское хозяйство, немного позднее – иконописание, языки финский и эстонский, также – учение о богослужебных книгах, православное исповедание Петра Могилы и Патристика. Иконописание, которым руководили – известные тогда академик Солнцев и художник Заболотский, довольно прочно утвердилось в семинарии¹⁹. Медицина же и сельское хозяйство, введенные по мысли гр. Протасова, не пользовались любовью семинаристов, может быть потому, что преподаватель медицины Иван Васильевич Бобриков и преподаватель сельского хозяйства Герман Федорович Шмальц, вместо сообщения ученикам элементарных, пригодных в сельском быту, сведений, преподавали ученикам что-то в роде научной системы. Из других преподавателей усерднейшими были: преподаватель математики и физики Андрей Хрисанфович Михайлов, преподаватель словесности Василий Григорьевич Чубинский, Михаил Ферапонтович Архангельский и Владимир Никольский и преподаватель церковной истории Петр Иванович Боголюбов. Лучшим из всех преподавателей был, по мнению всех семинаристов, упомянутый выше Мишин. Суровый и строгий судия в деле нравственности и поведения семинаристов, он на кафедре отличался живостью, остроумием, смелостью взглядов, одушевленною речью и способностью производить на учеников какое-то обаяние. В конце пятидесятых годов он перешел в духовную академию, но скоро скончался.

Преобразованная графом Протасовым петербургская семинария существовала без изменений до конца шестидесятых годов, когда все духовные училища подверглись коренной реформе по мыслям графа Дмитрия Андреевича Толстого. Реформа эта произошла так недавно и все подробности ее так видны всем, что каждый может сам иметь о ней свое суждение. Если в семинарии, преобразованной Протасовым, сохранялась еще закваска старой семинарии, то семинария, преобразованная гр. Толстым, имела в виду создать новый, более соответствующий современному духу общества, тип священнослужителя, разумно относящегося к своей должности и, в тоже время, более близкого к условиям светской жизни. Но и в преобразованной графом Толстым семинарии явились на практике некоторые неудобства, вызвавшие реформу 1884 года.

Низшие духовные училища заведены были в России в конце прошлого столетия; но они более походили на нынешние приходские училища. Хотя они заведены были при церквах и были под надзором духовенства, но в них учили преимущественно светским наукам. В Петербурге они были заведены: 1) при церкви кн. Владимира, под надзором протоиерея Михаила Каменского; 2) при Петропавловском соборе, под надзором прот. Стахия Колосова: 3) при Казанском соборе, под надзором прот. Феодора Семивского; 4) при Кабинетской церкви, под надзором священника Алексея Парвова; 5) при Капитульской церкви, под ведением прот. Ивана Дюкова; 6) при Владимирской церкви, под ведением свящ. Ивана Голубева. Вне столицы училища заведены: в Шлиссельбурге, Старой Ладоге, Кронштадте, Ямбурге и в Черменецком монастыре. Училища содержались частью от казны, частью от взносов духовенства, частью пособиями от монастырей²⁰. Училищами управляли соб. протоиереи, также архимандриты и иеромонахи. Воспитанники жили частью в казенном здании, в «бурсе», частью на квартирах у разночинцев, частью у родственников. Александроневское училище помещалось частью в Федоровском корпусе, частью в нынешних зданиях. Домашний быт учеников и характер учения не были особенно блистательны. Лучший вид имело училище Петропавловское, особенно при протоиерее Кочетове. Плохое состояние училищ и невозможность наблюдать за ними, по отдаленности от столицы, была причиною их закрытия. Сперва были закрыты училища ладожское и лужское; шлиссельбургское преобразовано в приходское, светское; ямбургское закрыто в 40 годах, петропавловское в 1861 году.

В шестидесятых годах александроневское училище, заменившее собою все остальные, было преобразовано. Духовенство получило возможность ближе наблюдать за состоянием училища частью чрез выбираемого им смотрителя, частью чрез членов управления и депутатов, собиравшихся на епархиальные съезды. Но так как, при преобразовании духовного училища, не упускались из виду цели благотворения и в училище принимали всех желающих, а прием в семинарию был крайне ограничен, то многим ученикам приходилось оставлять надежду на дальнейшее образование. Попытки улучшить дело, напр. учреждение общества «попечения об учениках, исключаемых из училища», имеют мало успеха.

Женские духовные училища явились позднее. Первое училище было устроено в 1842 году в Царском Селе и, под покровительством Государыни Императрицы и Великой Княгини Ольги Николаевны, пришло в цветущее состояние и сделалось, в полном смысле, образцовым для всех женских духовных училищ. Щедрые пособия дали возможность воспитываться здесь духовным девицам не только петербургской, но и других епархий. Так как обстановка этого училища, значительно роскошная, мало соответствовала скромному быту сельского духовенства и так как комплект учащихся был довольно ограничен, то явилась нужда в другом училище. Отеческая заботливость владыки высокопр. Исидора изыскала на это средства. В 1869 г. открыто было женское духовное училище при «александроневском доме призрения бедных духовного звания». Состоя под ближайшим надзором архипастыря и петербургского духовенства, управляясь лицами, посвятившими себя пользам духовенства²¹, училище это, в скором времени, не только сравнялось с царскосельским, но превзошло его по несомненной пользе для петербургской епархии, тем более, что сюда принимаются сироты и дочери лиц только здешней епархии.

В прошлом столетии не было у нас проповедничества в собственном смысле. Хотя в духовной семинарии преподавалось церковное красноречие, и студенты произносили, по очереди, в Невской лавре, проповеди, для чего были посвящаемы в стихарь, хотя существовал в семинарии обычай катихизаторства, но все эти меры не имели особенного влияния на церковную жизнь. Кроме нескольких архимандритов и протоиереев, говоривших проповеди при торжественных служениях, мы почти не встречаем проповедников. Паства поучалась чтением бесед св. отцов, прологов, отрывков из сочинений св. Тихона, толкований на Евангелие. Проповедничество очередное, введенное с конца прошлого столетия, в уездных соборах, а в столице – в Петропавловском, Андреевском и Казанском соборах, никогда не было блистательным. Духовенство постоянно от него уклонялось, не боясь ни штрафов, ни замечаний. Его стесняли и требования цензуры, и трудность говорить пред незнакомой паствой и робость, плод непривычки. Духовенство сельское²² затруднялось еще и отдаленностью от уездного города. Хотя духовная власть внушала проповедывать не леностно, рассылала по церквам сборники лучших проповедей²³, предписывала проповедывать чаще²⁴, но дело не улучшалось. Несколько лучше шло катихизаторство, введенное с начала нынешнего столетия, но получившее повсеместное развитие уже в 40 годах²⁵. Так как здесь не требовалось особенного красноречия, речь велась в системе, пред слушателями, почти знакомыми проповеднику, то катихизаторство имело несомненный успех.

С пятидесятых годов стали появляться, в среде петербургского духовенства, лица с заметным проповедническим талантом. Так славились проповедями протоиерей Алексей Махов, прот. Ксенофонт Делекторский, священник комитета нищих Алексеев. Около того же времени началась проповедническая деятельность священника (ныне протоиерея) церкви человеколюбивого общества Ив. Никитича Полисадова. О. Иоанн до ныне привлекает массы слушателей своими сильными речами, в которых обличаются свободомыслие, суетность, роскошь и др. пороки столичного общества. Не проходит ни одного явления в современной жизни, на которое не отозвался бы, в своих речах, этот достойный подражания пастырь церкви.

В последние годы, в противодействие чтениям и молитвенным собраниям Пашкова, открылись беседы пастырей вне богослужения. Первый пример этих бесед подал протоиерей Сергиевского собора Никитин. Потом составилось «Общество просвещения народа в духе православной церкви» и оно открыло свои чтения не только в церквах, но и в других помещениях, как-то в Думе, в Соляном городке, в народных училищах и пр. Чтения эти всегда привлекали массы слушателей: припомним напр. чтения прот. Димитрия Тихомирова, зимой 1882 года, в зале Соляного городка. Едва ли когда-нибудь собиралось у нас на церковные беседы такое множество слушателей, как было на этих чтениях.

Духовенство сельское, в деле проповеди не отставало от духовенства столичного. Там велись катихизические беседы, читались печатные поучения, говорились собственные проповеди²⁶; впоследствии, во многих погостах, заведены были воскресные беседы, объяснения молитв, Евангелия, чтения житий святых. Ныне охота к слушанию проповедей на столько сильна в среде крестьян, что уже осуждается тот пастырь, который редко поучает свою паству.

В конце прошлого и в первой четверти нынешнего столетия Закон Божий в светских училищах преподавали преимущественно иеромонахи и иеродиаконы, возводимые потом в архимандриты и архиереи. Только в женских училищах учили лица из белого духовенства²⁷. В школах низших учили члены петербургских причтов, в училищах частных едва ли было преподавание Закона Божия. Указ – учить во всех училищах Закону Божию издан в 1-й раз едва ли не в 1811 г. Законоучители высших училищ получали жалованье, а с 1834 г. получили право и на пенсию; в низших учили большею частью безмездно или награждались единовременными пособиями²⁸, а чаще всего – словесною благодарностью начальства и архипастырским, или синодальным, благословением. О характере и методе преподавания, а равно и об учебниках, известно очень мало. Вероятно, законоучители – монахи преподавали семинарские богословские лекции. Для прочих училищ руководством были: краткое христианское нравоучение митр. Гавриила (1770), катихизис митр. Платона, а с 1824 года учебники митр. Филарета. Кроме того, употреблялись «Черты деятельного учения веры» Иоак. Кочетова, «Богословие» Антония и свящ. истории Богданова и Рудакова.

За преподаванием Закона Божия²⁹ наблюдали почетнейшие из духовенства³⁰. Сперва приглашали на публичные экзамены по Закону Божию высших лиц из городского духовенства (1841); в 50 годах наблюдение за преподаванием поручено было протоиереям Дебольскому, Раевскому, Красноцветову, Кочетову, Райковскому, Сидонскому. С 1844 года главным наблюдателем сделан был ректор академии или петербургский викарий.

Допущение к должности законоучителя светских лиц произошло только в 70 годах и дозволялось в самом крайнем случае, так как для народа могло бы показаться странным поучаться свящ. истинам от светского лица. Впрочем, трудность найти везде законоучителей, носящих рясу, ныне остается в своей силе и многие сельские школы петербургской епархии иногда надолго остаются без уроков Закона Божия.

Ученая деятельность духовенства сперва сосредоточивалась при семинарии и академии. Там составлялись системы наук, писались и читались на публичных собраниях богословские трактаты, там была цензура духовных книг, там был в 1821 году основан журнал «Христианское Чтение», который долго был единственным учено-богословским органом петербургского духовенства. Отдельно издавались разве только сборники проповедей. За весь период времени от 1770 по 1850 год очень немного издано богословских сочинений и переводов. Перечислим важнейшие³¹.

1)      Труды по изъяснению свящ. Писания.

1)      Изъяснение воскр. и праздн. Евангелий, свящ. И. Сидоровского. 1784.

2)      Сокращенное изъяснение послания к римлянам, свящ. Краснопевкова, Спб., 1808.

3)      Толкование 52 и 53 гл. пр. Исаии, Иоанна Чупровского. 1827.

2)      Богословские системы и трактаты.

1)      Опыт о провидении Божием, И. Сидоровского, Спб. 1781.

2)      Краткое христианское нравоучение, митр. Гавриила, Спб. 1770.

3)      О преподавании пастырского богословия, Ионы Павинского. 1803.

4)      О святых чудотворных иконах, Дим. Соснина. 1833.

5)      О нетлении св. мощей в христ. церкви, его же. 1832.

6)      Огласительное богословие, архим. Фотия. 1817–20.

7)      О молитве за умерших, прот. Тим. Никольского, Спб. 1829.

8)      О богопознании и богопочитании, его же. 1822.

3)      Переводы сочинений св. отцов и учителей церкви.

1)      Беседы Златоуста о священстве, пер. Писарева, Спб. 1775.

2)      Слова Макария египетского, пер. иеродиакона Германа 1772.

3)      Беседы Златоуста на псалмы, пер. Сидоровского. 1787.

4)      Творения св. Киприана карфагенского, Мих. Протопопова, Спб. 1803.

5)      Сочинения Тертуллиана и Лактанция, пер. Карнеева. 1841 – 1848.

4)      Объяснение богослужения.

1)      О служении и чиноположениях православ. церкви, митр. Гавриила. 1792.

2)      Беседы о литургии, митр. Михаила.

3)      Краткое изъяснение на литургию, Григ. Мансветова. 1822.

4)      Краткое толкование на литургию, прот. Иак. Воскресенского. 1815.

5)      О церкви, утварях, службах и облачениях, его же. 1821.

6)      Изъяснительное описание литургии, Амвросия Морева. 1806.

5)      Нравственное учение.

1)      Наставление юношества в христ. жизни, свящ. И. Сидоровского. 1784.

2)      Вопль истины против соблазнов мира, его же. 1801.

3)      Нравственные размышления, митр. Михаила.

4)      Опыт о воспитании, в первых его понятиях и правилах, Ант. Знаменского. 1821.

5)      Училище благочестия, Григ. Мансветова.

6)      Переложение в стихах разн. церковных песнопений, Гавриила Пакатского.

7)      Часы благоговения, Тимофея Крылова. 1836.

8)      Черты деятельного учения веры, прот. Иоак. Кочетова.

9)      Начертание христианских обязанностей, его же.

10)      О вере и нравственности христианской, прот. Ал. Малова, 1826.

6)      Исторические сочинения.

1)      О стригольниках и раскольниках, прот. Андрея Журавлева. 1734.

2)      Исторический Феатрон, его же. 1810.

3)      Свящ. география, свящ. Петра Вигилянского. 1808.

4)      Памятник событий, Иакова Орлова.

5)      Дух российских государей, его же.

6)      Свящ. история В. З. для питомцев коммерч. училища, архим. Мефодия. 1810.

7)      Церк. история, Иоанна Бедринского.

8)      Житие Иннокентия Пензенского, архим. Фотия. 1821.

Сочинения Евгения Болховитинова, графа Мих. Сперанского, прот. И. Григоровича, Надеждина, Муравьева (Андр. Ник.), Иакинфа Бичурина, прот. Вершинского и др. хотя напечатаны в Петербурге, но, по их важности, им место в истории всей росс. церкви, а не в истории петерб. епархии.

Кроме издания отдельных трактатов, многие духовные лица петербургской епархии участвовали в ученых обществах и предприятиях, напр. были членами библ. общества и росс. академии, коммисии духовных училищ и пр.

С шестидесятых годов ученая и литературная деятельность петербургского духовенства пробудилась с особенною силою. Кроме «Христианского Чтения» явились: «Духовная Беседа», «Дух Христианина», «Странник». Духовенство, кроме участия в этих журналах, стало издавать учебники, приняло участие в трудах разных комитетов, напр. для разбора архивов синодального и консисторского, для описания церквей петербургской епархии и пр. В последние 30 лет напечатано столько, сколько не было напечатано во все предыдущее время существования росс. церкви.

Отношения петербургского духовенства к светскому обществу в прежние годы имели характер «замкнутости». Эта замкнутость, довольно естественная в сословии, которое служа целям не от мира сего, должно иметь для общества значение наставника, судьи и обличителя, для петербургской епархии обусловливалась еще характером действий церковной власти, положением самого духовенства и свойствами светского общества.

Церковная власть, или по установившимся обычаям, или по обязанности опекуна над низшим духовенством, или из ревности к нравственной чистоте духовных лиц, своими узаконениями или прямо отчуждала духовных лиц от светского общества, или приводила к этому косвенным путем. Священнослужителям запрещалось вступать в брак с девицами не духовного сословия, предписывалось отдавать детей непременно в духовные училища, осуждались те, которые отдавали дочерей за светских; в духовных училищах запрещались игры и занятия, известные в училищах светских³²; светские повести, романы и периодические издания светские положительно изгонялись. Главным же установлением, отчуждавшим духовенство от светского общества, было запрещение лицам духовного сословия выходить в светское звание, исключая тех случаев, когда сама церковная власть, по требованиям гражданского начальства, определяла духовных воспитанников в светские училища или отсылала излишних церковников в военное звание.

Замкнутости содействовало положение самих духовных лиц. Утвердившийся обычай закрепления мест был причиною того, что духовные лица имели родных исключительно между духовными; скромное материальное положение мешало духовенству водить хлеб соль с высшими и средними классами, а сходиться с низшим классом препятствовала и высота звания и не равенство по нравственному и умственному развитию. Условия воспитания и образования также мешали сближению с светским обществом. Молодость свою дети духовных проводили или дома во время вакаций, или на сельских работах и на требах с родителями, или в духовных, всегда закрытых, училищах. Понятно, что они не знакомы были с условиями светских приличий, стеснялись светским обществом, и нередко были предметом насмешек. Характер образования также удалял их от общества. Хотя в духовных училищах преподавались светские науки, а иногда тайком занимались и музыкою, и певали светские песни, но все это или не пользовалось сочувствием остальных учеников, или прямо осуждалось властями. Поэтому ни светские науки, ни изящные искусства никогда не процветали в духовных училищах; вышедшие отсюда духовные лица не могли вести в обществе разговора о светских предметах. Наконец самая одежда и внешний вид духовных лиц, отличая их от людей светских, также удаляли их от общества. Духовные лица везде обращали на себя общее внимание и, стесняясь этим, сдержанным, а иногда и прямо не благосклонным вниманием, охотнее оставались «в своей кампании», где и привычки, и интересы были для них гораздо ближе.

Все эти причины, действия во всей России, особенно влияли в епархии Петербургской, где было много иноверцев.

Впрочем, действие этих причин с годами ослабевает и замкнутость духовного сословие теперь начинает переходить в область истории. Ослаблению этой замкнутости были следующие причины: 1) Участие духовенства в преподавании закона Божия светским лицам. Когда лица, получившие образование в дух. академии или семинарии, преподавали закон Божий в свет. училищах, и в домах знатных лиц, участвовали в педагогических советах, в разных комитетах и ученых обществах, где сумели показать и высоту образования и житейскую опытность и приличие в обращении свойственные духовному сану, тогда светское общество стало сближаться с духовными лицами. Этому особенно содействовали Петербургские протоиереи, служившие сперва при заграничных церквах; они там сошлись с светским обществом и, занявши места при Петербугских церквах, уже не могли возвратиться к прежней замкнутости. 2) Обеспечение духовенства жалованьем, наравне с светскими лицами. Духовные, обеспеченные жалованьем, или определенною платою за труд, или гонораром за ученые и литературные труды, стали стесняться обычными поборами и производили этим хорошее впечатление на светских лиц. 3) Возвышение материального быта духовенства, давшее служителям церкви возможность обставить домашний быт не хуже светских лиц среднего класса, и устроить у себя собрания на светский лад. Когда же замкнутость духовного сословия стала ослабевать и служители церкви стали являться в светском обществе как равноправные члены, тогда и власть духовная начала оставлять прежние стеснительные для духовного сословия, меры. Духовные стали поступать в светское звание³³, отдавать детей в светские училища, получать светские журналы, жить, в летнее время, на дачах. Наконец, рядом узаконений в конце шестидесятых годов уничтожена была сословность духовенства и лица дух. звание отнесены были к дворянам и потомственным гражданам. Впрочем, полного слитие духовного звания с светским достигнуто не было, как потому, что духовное звание все-таки обязано служить не тем интересам, которым служит мир, так и потому, что духовных лиц всегда будет отличать покрой платья и внешний вид. Требование церковной власти, чтобы духовные лица носили одежду, приличную их званию, есть коренное требование древней церкви и, при всей кажущейся маловажности, имеет за себя серьезные основания. Особенность в покрое платья и во внешнем виде, не только отличает дух. лица от светского, но и дает особенный характер взаимным отношениям членов того и другого сословия. Духовное лицо чрез это располагается к содержанности, а светское применяется к духовному лицу в своем обращении. Поэтому-то попытки некоторых духовных придать себе светский характер внешности, напр. носить шляпу светскую, делать узкие рукава, пришивать к рясе ряд пуговок, выпускать «рукавчики» и воротнички, обрезывать волосы и пр. возбуждают недоумение, а пожалуй, и смех. Поэтому-то, при разнообразных реформах в духовном звании, одежда и внешний вид духовных лиц остаются без перемены.

Труды Петербургского духовенства сперва награждались очень редко. Почетнейших из монашества награждали митрами, золотыми, иногда бриллиантовыми крестами, духовенству придворному давалась дорогая материя на рясу, законоучителей поощряли часами, наградами денежными. Приходскому духовенству стали давать наперсные кресты только со времен Павла. Скуфьи и камилавки были общею принадлежностью духовных лиц, а наградами считались тогда, когда на них выдавался бархат.

Набедренники выдавались очень редко; еще реже давалась палица; а награждение духовного лица из белого духовенства митрою было событием, возбуждавшим удивление современников и потомства³⁴.

Ордена давались сперва также очень немногим, преимущественно за службу в светских ведомствах. Даже крест за 1812 год, который назначали всем священникам, как было с крестом за севастопольскую войну, даже и он давался не всем и не сряду после окончания отечественной войны.

Относительно того, какая награда считалась выше, какая – ниже, не было строгого разграничения. Из нескольких примеров можно видеть, что тут не было точной определенности. Напр.

1)      Протоиерей Иоанн Панфилов в 1745 г. сделан священником, в 1762 г. –протоиереем, в 1774 г. получил бриллиант. крест на голубой ленте, в 1786 г. митру.

2)      Прот. Стахий Колосов в 1798 г. сделан протоиереем, в 1804 г. получил камилавку, в 1809 г. – палицу и Анны 2-й ст., в 1818 г. – митру и алмазные знаки на орден св. Анны.

3)      Прот. Иаков Воскресенский в 1803 г. получил скуфью, в 1806 г. сделан протоиереем, в 1809 г. получил камилавку и наперсный крест, в 1812 г. – бриллиантовый крест, в 1816 г. – Анны 2-й ст., в 1829 г. – палицу.

4)      Прот. И. Кочетов в 1819 г. получил камилавку, в 1821      г. – Владимира 4-й ст., в 1823 г. – докторский крест, в 1826 г. – Анны 3-й ст., в 1839 г. – палицу, в 1835 г. – Анны 2-й ст., в 1836 г. – Владимира 3-й ст., в 1839 г. – алмазные знаки на крест.

5)      Прот. Иоанн Бедринский в 1809 г. сделан протоиереем, в 1804 г. получил камилавку, в 1805 г. – набедренник, в 1807 г. – наперсный крест, в 1815 г. – палицу, в 1817 г. – Анны 2-й ст.; в 1824 г. – Анны с алмазами, в 1825 г. – митру.

6)      Протоиерей Мысловский в 1810 г. сделан священником, в 1813 г. получил скуфью, в 1817 г. – камилавку, в 1822      г. – Анны 2-й ст., в 1819 г. – набедренник, в 1821 г. – наперсный крест, в 1832 г. – наперсный крест с драгоцен. камнями, в 1837 г. – Анны с короной, в 1840 г. – Владимира 3-й ст.

Ученые достоинства духовных лиц определялись степенями кандидата, магистра и доктора богословия. Магистерские и докторские кресты давались магистрам и докторам, при получении свящ. сана. По смерти магистра или доктора, его крест сперва возвращался в Синод, а потом за крест вычитались деньги, и он оставался в семействе того, кто был им украшен³⁵.

Степень доктора сперва давалась за составление хорошего учебника, а по новому уставу ею награждались ученые труды, завершенные капитальным исследованием в области богословских наук.

Кроме внешних отличий, духовные лица награждались благословениями архипастыря или Синода. Эти награды давались тогда, когда, по чему-либо, нельзя было дать внешнего отличия. Так напр., чаще всего, благословениями награждались диаконы, не имевшие на каком-то основании, права на знаки отличия³⁶.

Более распространенною наградою были единовременные награды деньгами. Они давались или за безмездное прохождение какой-либо должности в светском ведомстве, или за какое-либо особое поручение. За ученые степени также давали, так называемые «классные оклады». Выдачи эти, имея важное значение в прежние годы, когда деньги были дороже, а духовные лица обеспечивались мало, впоследствии потеряли свое значение. Сперва перестали их выдавать наставникам духовных училищ, получившим усиленные оклады жалованья. Теперь получают классные оклады только те священные лица с учеными степенями, которые остались от прежних до реформенных академий.

В последние годы некоторым священнослужителям подносились драгоценные кресты от прихожан, особенно при достижении ими 25 или 50 лет священнослужения. Эти кресты, впрочем, носили не все удостоенные, а только те, у которых уже был обыкновенный наперсный крест.

Пока на свящ. должности поступали люди, не имевшие богословского образования и учившиеся дома, тогда от них нельзя было требовать прочной нравственной подготовки. И вот являлась нужда, с одной стороны, в строгом правительственном надзоре, а с другой – в разнообразных взысканиях и штрафах. Этими взысканиями, штрафами, наполнены консисторские шкафы. Не приводя имен лиц, укажем несколько поступков, подвергшихся, в свое время, взысканию: дьячок заложил епитрахиль в питейный дом (1788), ободрал с престола одежду (1796), срезал гас с царского места (в Преобр. соборе) (1800); духовные лица, в драке, вырвали друг у друга бороды (1801); дьячок разбил питейный дом и прибил поднощика (1812); диакон, желая помешать священнику венчать свадьбу, запер церковь другим замком, а священник разрубил этот замок топором (1823); священник и диакон положили, во время литургии, яд на дискос (1827); священник причастил купчиху обеденными дарами, принесенными из церкви и потом «потребил» дары в квартире той же купчихи (1831); пономарь покушался утопить четырех мальчиков (1833).

Пропускаем многочисленные доносы о буйстве, пьянстве и о других непорядочных поступках низших клириков.

Какими же мерами карались и преследовались подобные поступки? Сначала земными поклонами, лишением части дохода, вычетом из жалованья и подписками исправиться; потом виновных отсылали в «черные» труды в монастыри, особенно в Валаамский, как более строгий. Заключение в монастырь не всегда достигало своей цели. Виновный или сдерживал себя, и заслужив отличным поведением одобрение настоятеля, часто по выходе, снова пускался на прежнее. Если он не мог себя сдержать и соблазнял монахов и богомольцев, тогда настоятель, желая скорее от него избавиться, давал ему похвальный отзыв, и он получал право или возвратиться на прежнее место, или искать нового.

Когда и эти меры человека не исправляли, то ему запрещали служение, отрешали на известный срок от церкви или дозволяли снять сан. Но и эти меры, не исправляя виновного, имели, кроме того, два главные неудобства: во-первых, пока виновный оставался в свящ. сане, его поведение производило соблазн в обществе, ибо его ряса всем была видна, а когда его отрешали от места, на это время его семейный и хозяйственный быт приходил в крайнее разорение и таким образом страдали лица невиновные, а сам виновный, находясь в состоянии крайнего падения, большею частью проводящий нетрезвую жизнь, спокойно предавался разгулу.

Иногда духовных лиц заставляли меняться местами, или насильно переводили на худшее место, даже из столицы в село. Но и эта мера, расстроивая семейный и хозяйственный быт виновного, приносила великий вред той пастве, которая получала штрафованного служителя церкви. Штрафованный, будучи унижен в глазах паствы, внутренно озлобленный, большею частью падал еще ниже и тогда пастве приходилось или терпеть худого пастыря или просить владыку о переводе его на другое место.

Таким образом, ни в каком сословии карательные меры не производили такого вреда, как в духовенстве. Оставалось надеяться, что с возвышением материального, умственного и нравственного состояния духовенства, оно улучшится и не потребует исправительных мер. Осуществляется ли эта надежда? Можем с удовольствием сказать, что осуществляется. За последние 20 лет, кажется, уже не было указов на счет большей исправности духовенства, а дел о непорядочных поступках дух. лиц почти не встречается. Если между крамольниками последних лет встречаются лица дух. звания, то они едва ли принадлежат к детям петербургского духовенства. Развившаяся в последние годы усиленная деятельность пастырская еще более возвысит петербургское духовенство³⁷.

б)      Духовенство не служащее

Пока духовенство обеспечивалось только доходами от службы и от церковных имений, и пока господствовала система закрепления мест, до тех пор духовенства не служащего или заштатного было немного. Духовные лица служили до упадка сил и сдавши место, доживали у своего преемника, иногда от него же получая и денежное пособие. Но такой способ обеспечения, не озабочивая правительства, был тяжким бременем для духовенства служащего. Притом священники заштатные, кроме необеспеченности материальной, были еще стеснены по внешнему положению. Так как от священников и диаконов, уволенных за штат, отбиралась ставленная грамота, заменявшая у духовного лица паспорт, то, уволенный священнослужитель тотчас становился «беспаспортным» и ему оставалось или жить безвыходно дома, или странствовать на соблазн миру. Тут неизбежно являлось пьянство и др. пороки. Были даже указы, прямо запрещавшие священникам совершать литургию или дававшие право совершить литургию на несколько раз, только для причащения св. Таин³⁸. Понятно, до чего было бедственно положение заштатных священнослужителей. Понятно, почему они не «сдавали своих мест» до совершенного упадка сил, и, следуя словам псалмопевца: пою Богу моему, дóндеже есмь, служили до смерти.

Состояние духовных лиц, добровольно оставивших сан, было, сравнительно, лучше. Им, по крайней мере, дозволялось избирать род жизни, а в последние годы дано было право поступать на гражданскую службу. С развитием этих гуманных начал, реже стали встречаться люди, которые или тяготились священнослужением, или, что еще хуже, соблазняли мирян беспорядочным образом жизни.

К разряду «бедных духовного звания» относились как заштатные священно и церковнослужители, так и вдовы и сироты лиц духовного звания, окончивших жизнь на службе. Эти бедные духовного звания всегда составляли «больное место» нашей епархиальной жизни. Ни в каком сословии нет такой бедности, как в духовном, и такого количества бедных, как именно здесь. Не смотря на поговорки народные о разных видах вымогательства, о «глазах завидущих, о руках загребущих», духовенство не могло обеспечить себя никакими вымогательствами и поборами. Бедности способствовала и многочисленность духовных семейств, и замкнутость духовного сословия и односторонность учения в духовных школах и малые средства духовенства служащего. Все сословия уже давно создали разные «эмеритуры», устроили великолепные богадельни и приюты для сирот, а у петербургского духовенства все это явилось только в последние годы.

Пока существовало закрепление мест, до тех пор об обеспечении бедных духовного звания не думалось. Хорошо ли, худо ли, но духовенство было обеспечено разными «обязательствами» от духовных лиц, поступавших на места. А те не многие, которым не давалось обязательства, обеспечивались или из капитала «на вспоможение духовенству», или из кружек «на вдов и сирот духовного звания». Чтобы получать отсюда пособие, они подавали в консисторию прошение о включении их в списки, и консистория, соображая права просителей, выдавала пособие.

Средством содержания для некоторых вдов и девиц духовного звания служила должность просвирни. Но иногда в просвирни назначали лиц светского звания, напр. купеческого, или крестьянского; в последнее время многие просвирнические места упразднены.

Состояние бедных духовного звания значительно улучшилось с учреждением в 1823 г. попечительства. Дела по обеспечению их сосредоточивались при кафедральном соборе, сперва Петропавловском, потом Исаакиевском. Кафедральный протоиерей, в звании главного члена попечительства, вел дела в согласии с другими членами и с посторонними попечителями, назначаемыми из петербургских и уездных протоиереев. Из лиц, состоявших в звании главного члена попечительства, особенными заботами о вдовах и сиротах духовного звания известен протоиерей Иоаким Семен. Кочетов, приобревший для попечительства несколько домов в столице. Благодаря усердию Кочетова и др. петербургских протопопов, здешнее попечительство может считаться одним из богатых. Кроме значительных капиталов, оно имеет несколько каменных домов в лучших улицах. Кроме пособия от попечительства, многие вдовы, с их семействами, получают помещение и денежное пособие от приходских и кладбищенских церквей столицы. Но венцом всех благотворительных учреждений, в пользе бедных духовного звания, должно считать устроенный в 1869 году высокопр. Исидором «Александроневский дом для призрения бедных духовного звания», вмещающий в себе большую часть вдов и дающий воспитание сиротам девицам духовного звания.

Лицам духовного звания, почему-либо не получившим ни помещения, ни пособия от попечительства, делаются единовременные пособия из капитала «на воспособление» духовенству, находящегося в непосредственном распоряжении хозяйственного управления при Святейшем Синоде. Когда же с 1865 года духовенство заштатное стало получать пенсии из государственного казначейства, тогда вопрос об обеспечении не служащего духовенства быстро подвинулся к благоприятному решению.

в) Духовенство монашествующее

В петербургской епархии было сперва не мало монастырей, но с учреждением штатов в 1764 г., некоторые из них закрыты и к 1770 году были здесь следующие монастыри: Александроневская лавра, староладожский Успенский женский и Никольский мужской, Введенский и два монастыря в пределах Финляндии: Валаамский и Коневский. В 1771 г. приписан к здешней епархии Зеленецкий монастырь, в 1780–81 г. – Черменецкий, принадлежавший к новгородской епархии. Приписными считались: Андрусовская и Сяндемская пустынь, приписанные к Валаамскому монастырю, староладожский Ивановский монастырь, приписанный в 1811 г. к староладожскому Никольскому монастырю и Сергиевская пустынь, составлявшая удел Троицкой Сергиевой лавры. В 1845 г. возобновлен бывший Смольный, под именем Воскресенского Новодевичьего монастыря. Ныне в петербургской епархии находятся: 1 лавра, 4 мужских и 2 женских монастыря и Сергиева пустынь. Кроме того, староладожский Николаевский, Черменецкий, Валаамский и Коневский монастыри имеют в Петербурге часовни с подворьем для братий.

Монастыри всегда подчинялись епархиальному начальнику, который управлял ими чрез консисторию и благочинных. Консистория представляла митрополиту кандидатов на монастырские должности, определяла монахов и послушников в монастыри, переводила их, по их просьбам, или по своим соображениям, из одной обители в другую, разрешала сбор денег на постройки, предписывала заводить в монастырях школы, больницы, богадельни, общие трапезы, приюты для сирот и пр. Должность благочинного над монастырями, почти всегда, вверялась архимандриту Сергиевой пустыни, как ближайшему к столице.

Внутреннее управление монастырями сосредоточивалось в настоятеле, который назначался епархиальною властью, а в общежительных монастырях, напр. на Валааме, избирался братией, посредством закрытой баллотировки³⁹. Начальниками монастырей ставились, большею частью, архимандриты, прежние законоучители в светских училищах. Считаясь начальниками монастырей, они управляли ими чрез наместников или казначеев, а сами, большею частью, жили в столице, в звании членов консистории, цензурного комитета или чередных архимандритов.

Начальнику монастыря подчинялись: казначей, ризничий, благочинный и эконом: в малолюдных монастырях эти должности соединялись в одном, или в двух лицах. В Невской лавре, кроме этих лиц, была канцелярия из монахов, названная в 1858 г. духовным собором.

Руководством в управлении монастырями служили: духовный регламент, кормчая книга, указы консистории и Синода и некоторые монастырские уставы, как напр. Назария, игумена валаамского.

Монашествующие в петербургской епархии были двух разрядов: ученые и простые, или «рядовые» монахи. Ученых монахов было не мало. Прежде нежели в ряды белого духовенства стали вступать лица с академическим образованием, все почетные духовные должности были в руках монахов. Они были членами академической конференции, цензурного комитета комисии духовных училищ, консистории. Хотя они, принимая монашество, давали монашеские обеты, но высокое их положение, материальное обеспечение, и значение в администрации выдвигало их из ряда обыкновенных монахов, и готовило из них не скромных тружеников на монастырских послушаниях, а духовных администраторов. Состоя в звании архимандритов, они приезжали в монастырь на летний отдых, или на церковные торжества, сходились с братией только в храме Божием, не посещали братской трапезы, а имели свой, особый стол, к которому приглашались почетные лица из духовенства и соседние помещики. Впрочем, Валаамский монастырь имел игуменов, вполне соответствующих идеалу монаха. Таковы были: Ефрем († 1782), Назарий († 1809), Варлаам († 1833) и особенно скончавшийся в 1881 году Дамаскин. Последний имел и способность вести монастырское хозяйство и опытность наставника благочестия.

Среди рядового монашества почетнейшими были соборные иеромонахи и «старцы», проходившие разные монастырские должности. На такие должности выбирались не столько опытные в духовной жизни, сколько люди, привыкшие к хозяйству и к делам житейским. В стороне от них стояли те старцы, которые поселились в монастыре ради спасения души. Эти были духовниками братии и богомольцев. Некоторые из них, к концу жизни, принимали схиму и тогда уважение к ним, со стороны братии и богомольцев, переходило в благоговение. Иеромонахи и иеродиаконы, не бывшие в числе монастырских властей отправляли чередное служение в монастыре и, кроме того, посылались во флот, для священнослужения. Многие из последних прославились участием в отдаленных плаваниях и миссионерскими подвигами в Сибири и Северной Америке. Иногда среди монахов были заштатные священнослужители, но таких вообще было очень не много. Охотнее поступали в монашество люди торгового сословия, издавна приверженного к монашеству.

Кроме настоящих монахов были монахи «рясофорные». Они носили монашескую одежду, но не давали монашеских обетов и могли всегда вступить в мир. Но рясофорам мало сочувствовала власть. Да и для общества казалось странным и соблазнительным видеть среди мирской суеты человека, некогда носившего монашескую рясу и клобук.

Низшую братию составляли послушники, состоявшие на должности певцов, чтецов, звонарей и разного рода служителей. Это были не столько ревнители душевного спасения, сколько лица, не успевшие приютиться в мире и живущие в монастыре только ради насущного хлеба. Тут были крестьянские дети-сироты, выходцы из мелких торговцев, а больше всего – исключенные из духовных училищ. Так как суровость монастырской жизни им не вполне нравилась, а свободного времени было много, то люди этого разряда составляли слабую сторону монастырской жизни. Но для многих из них пребывание в монастыре было лучшею школою для приготовления в причетники.

Наконец в монастырях были временные жильцы, как то: духовные лица, посылаемые сюда на исправление, лица светские, преданные церковному покаянию, богомольцы, водворявшиеся здесь или на время говения, или на несколько лет, иногда на всю жизнь. Все они даром или за плату, пользовались монастырским столом, сходились с братией на общих богослужениях, но в монастырские дела не входили.

Петербургские монастыри, вообще, были достаточно обеспечены, и материальное их положение было поводом к преувеличенным рассказам о богатствах монастырей. Богатейшими были: Невская Лавра, Новодевичий монастырь и Валаамский, беднейшими – Черменецкий и Введенский. Монастыри содержались штатным, довольно ограниченным жалованьем, доходами от богомольцев, пожертвованиями единовременными и капиталами, положенными на вечные времена. На чрезвычайные расходы собирались деньги по сборной книжке. Но главным источником монастырского содержания были, вне столицы, разные угодья, поля, рыбные ловли, мельницы, леса, а в столице – дома и разные, отдаваемые в аренду, заведения. Монастырское хозяйство, всегда процветавшее, было самым прочным источником доходов. В Невской Лавре значительный доход поступает от кладбищ, от хлебных амбаров, по берегу Невы, и от Лаврских домов, расположенных вблизи монастыря. Монастырь женский Воскресенский, кроме дохода от погребений, имеет средства от рукоделий, которыми занимаются монахини. Для монастырей вне столицы значительной доход доставляют часовни, устроенные в столице.

Православные храмы столицы, ближайших к столице мест и некоторых уездных городов строились по предварительно рассмотренным и одобренным планам, строились на богатые средства от казны или от благотворителей и освящались после тщательной ревизии. Построенные при таких условиях, они вполне соответствовали своему назначению. Утварь их, работы лучших фабрикантов русских, или заграничных, была изящна и драгоценна. Исключения представляли церкви по окраинам столицы, как напр. прежняя деревянная Екатерингофская, Колтовская, Труниловская и Сампсониевская. Только уже в половине нынешнего столетия они приведены в благолепный вид, соответствующий столице. Даже беднейшую церковь Труниловскую, ныне заменяют новою, каменною.

Нельзя того же сказать о храмах сельских. Так как они устроялись, большею частью, на частные благотворения или на деньги, сбереженные причтом и церк. старостою или собранные по книжке и, притом, строились, по крайней мере в старину, без одобренных планов, то в них мало было изящества, соответствия древнему характеру зодчества и потребностям прихожан.

Церкви строились деревянные, иногда на фундаменте из плиты, или булыжника; каменные строились там, где было много плиты, напр. в ямбургском уезде; в ладожском уезде, богатом лесом, строилось много деревянных церквей. Но в последние годы стали преимущественно строить каменные церкви.

Стены деревянных храмов обшивались тесом, а внутри холстом, храмы каменные штукатурились. Число глав бывало не одинаково. Прежде строили, большею частью, в две главы, с маленькой главой над алтарем; было несколько церквей в одну главу; в Царскосельском уезде построено несколько церквей с двумя главами над притвором и с низким куполом по средине; бывали церкви и в виде круга. Окна в прежних церквах были небольшие и располагались не в симметрии, что придавало храму некрасивый вид. Церкви были, в большинстве, холодные; иногда отделяли для теплой церкви, один или оба боковые придела; но они стесняли молящихся и отнимали у храма величественный вид. Пол в церквах часто бывал плитный или кирпичный, отчего на нем не простужались только крепкие крестьянские ноги. Строители церквей, помещики, чувствуя все эти неудобства, иногда отделяли⁴⁰ в церквах часто возвышенные места, покрывали их коврами и, изящно отделав их, молились здесь, или уступали место знакомым. При господстве крепостного права и при взгляде на помещиков, как на хозяев храма, эти особые, возвышенные места никого не соблазняли. Алтарь не всегда возвышался; солея не отделялась решетками; даже в столичных церквах решетки были не везде⁴¹. Иконы на иконостасе располагались в определенном порядке, который иногда подробно излагался в храмозданных грамотах. Кроме икон Спасителя, Бож. Матери и храмового праздника, существенную принадлежность иконостаса представлял «Деисус» или «Деисис», о котором еще доселе не составилось определенного понятия: Алтарь отделялся от жертвенника только в немногих церквах прежней Новгородской области. Престол делался из дерева; в старинных церквах есть престолы каменные. Престолы из золота и серебра явились только в позднейшее время в столице, напр. в Андреевском, Преображенском, Измайловском соборе, в церкви св. Великомученицы Екатерины, в Екатерингофе. Под престолом водружался крест с надписью о времени построения и освящения храма, о благотворителях, о лицах, освящавших и пр.

Снабжение храмов утварью производилось большею частью на счет «мира». Синод снабжал новоустроенные церкви богослужебными книгами, богатые столичные или сельские церкви жертвовали целые иконостасы, иконы, облачения и излишнюю церковную утварь; частные лица жертвовали, кто – крест, кадило, евангелие или колокол, кто – воздухи и кропило; благородные женщины, напр. жены помещиков жертвовали свои, вышедшие из моды, шелковые и бархатные платья и пр. От такого способа снабжения церквей утварью происходило разнообразие в церковной утвари. Если жертвователей не находилось, то утварь устроялась самая убогая, колокола – маленькие, ризы – из холста или крашенины, священные сосуды – из дерева или олова.

Устроенная и снабженная утварью, церковь освящалась и на престоле полагали антиминс. Прежде антиминсы были холщовые, дешевые и прочные, за них платилось в невскую ризницу не более 35 коп. За антиминсы шелковые и атласные стали взимать по 4 р. и более.

Когда церковная власть взяла под свою отчетность церковное хозяйство, тогда постройка церквей стала производиться с большею правильностью. Планы рассматривались епархиальным архитектором и постройка разрешалась только тогда, когда создание храма и снабжение его церковною утварью было вполне обеспечено. Впрочем, участие «мира» в постройке и украшении храмов никогда не стеснялось.

В церквах петербургской епархии благочиние и тишина, во время богослужения, соблюдались достаточно. Хотя бывали предписания, чтобы о выходящих из ряда случаях нарушения тишины и порядка немедленно доносилось обер-прокурору Свят. Синода, но таких доносов в бумагах не встречается. Впрочем, нельзя сказать, чтобы не было случаев нарушения благочиния; только характер этих нарушений в церквах сельских был не тот, как в церквах городских, и особенно столичных.

В сельских церквах порядок и тишина нарушались, чаше всего, от людей, явившихся в храм нетрезвыми. Если не чуждо было этого порока само духовенство, то чего можно было ожидать от крестьян? Православные, особенно в Пасху, в храмовые праздники, в дни ярмарок и мирских сходов, особенно же при венчании, нередко являлись в церковь в пьяном виде и нарушали благочиние. Равным образом и помещики, думая, что им «никто не указ», иногда громко разговаривали, смеялись, садились на стул, входили в алтарь, распоряжались чтением и пением. Иногда попадались пьяные среди чтецов и особенно певцов, и тогда происходило неприличное храму «козлогласование». Нарушителей порядка сдерживать было некому, потому что духовенство зависело от прихожан, и особенно от помещиков.

В церквах городских, и особенно столичных, были нестроения другого рода. Тут замечались: поздний приход к церковной службе, сиденье на стульях⁴², громкий разговор, занятие мест на солее, вхождение в алтарь и пр. И здесь опять духовенство было почти бессильно. Хотя церковная власть не раз запрещала подобные беспорядки, но так как единственными наблюдателями за порядком были духовные лица, стесненные своими отношениями к мирянам, то беспорядок не уничтожался. Он держится еще и теперь, особенно тогда, когда собирается много народу: в дни Пасхи, в праздники, во время свадеб, причащения, исповеди и т. д.

Соблюдением церковного устава не могли похвалиться церкви петербургской епархии. Самым строгим соблюдением устава доселе отличаются церкви единоверческие, но за то, вследствие этой строгости, служба здесь бывает, по своей продолжительности, для многих утомительна. Притом соблюдение устава, не всегда соединяемое с разумением духа богослужения, делает службу чем-то механическим, формою без духа. Прочие православные церкви далеко уступали единоверческим в соблюдении устава. Строже всего соблюдался устав в монастырях, особенно на Валааме, и в монастырях столичных – мужском и женском. Потом следовали церкви приходские, столичные, далее церкви приходские сельские; ниже всех, в этом отношении, стояли церкви домовые, особенно у частных лиц. Несоблюдение устава было от разных причин. Для многих служителей церкви был темен самый язык церковного устава и, кроме того, трудно было отыскивать правила, разбросанные по книге без всякого порядка. В монастырях и приходских церквах этот недостаток восполнялся опытностью старых священно и церковнослужителей. Пока дело касалось рядовой службы, путаницы и неправильностей не было. Но когда сходилось несколько праздников, тотчас поднимались толки, духовные лица путались, давали мирянам ответы или неверные, или несогласные; являлась нужда в новых узаконениях или в предписаниях консистории. Такие случаи бывали, напр., с праздником Благовещения, или с праздниками Рождества и Крещения, если они случатся в воскресенье, или в понедельник, также с высокоторжественными днями царскими. Иногда распоряжения самой церковной власти не отличались единством⁴³, и запутанность увеличивалась. Несоблюдение устава происходило также от недостатка усердия причетников, от множества треб и пр. Случалось, что в одной церкви всенощное служили три часа, а в другой менее часу. И миряне так привыкли к этим сокращениям, что, бывая при службах, совершаемых вполне по уставу, напр. на Валааме, видели здесь как бы уклонение от устава. У многих устав не соблюдался от недостатка уважения к уставу, недостатка общего многим, особенно молодым священнослужителям. Пока в священники и диаконы поступали лица, служившие в низших степенях и некоторым образом «поседевшие во бранех с псалтирью», то, зная устав церковный, они уважали и соблюдали его. Священники и диаконы, проведшие молодость не на клиросе, а в рядах, расставленных по семинарской церкви, не зная устава, становятся небрежными к его соблюдению.

Недостаток усердия к уставу в последние годы стал выкупаться другими достоинствами церковной службы. Когда на священные должности стали поступать люди с солидным богословским образованием, и в рядах псаломщиков явились окончившие курс семинарии, тогда стало вводиться внятное, раздельное и толковое чтение. В большинстве, по крайней мере, столичных церквей, чтение это можно назвать безукоризненным, и только обширность храмов препятствует молящимся слышать каждое слово священной книги.

С явственным и толковым чтением стало соединяться и разумное служение диаконское. Когда к духовному званию стали готовиться не на клиросе и не среди полей и лесов дремучих, а за учебными столами, тогда сильные голоса, некогда потрясавшие своды храмов, стали исчезать. Вместо басов стали поступать тенора, и с ними началось осмысленное возглашение ектений, вполне соответствующее разумной молитве.

Историю церковного пения можно рассматривать по отношению к искусственному и простому напеву: Искусственным партесным напевом руководила придворная капелла, которая не только распространяла по церквам нотные книги с переложениями Бортнянского, Турчанинова, Львова и др., но и практически готовила регентов. В придворной капелле учились петь петербургские псаломщики⁴⁴, держали экзамен те, которые хотели быть регентами. Пение обиходное преподавалось в духовных училищах, и обученные ему поддерживали обиходные напевы преимущественно в сельских церквах. Церковное пение развивалось особенно под влиянием архиерейского хора и невского хора монашеского. Певчие архиерейские и невские послушники, изучив на практике, церковные напевы, могли не только сами петь правильно и приятно, но и руководить другими певцами. Известные регенты архиерейского хора, как то Светлов, Кочановский, и особенно Львовский, воспитали целые поколения певцов.

Простой напев изучался практикой. Люди, изучившие этот напев, могли петь твердо, хотя без особенного изящества. Поэтому в последние годы явилась мысль вводить уроки нотного пения в народные школы. Успехи в этом деле дают право надеяться, что в ближайшем будущем во всех сельских церквах введется стройное пение.

Кроме придворного и архиерейского хора, в Петербурге всегда существовало множество и других хоров. Сперва устроились они при церквах, у которых были училища. Так был хор при Кабинетской церкви, при Капитульской, при Петропавловском, Исаакиевском, Смольном, Сергиевском и Морском Соборе, при Адмиралтейской церкви. При Соборах епархиального ведомства певчие были, преимущественно, из учеников духовных училищ, а при церквах казенных и полковых – преимущественно из кантонистов. Из певчих недуховных и невоенных лучшими всегда считались почтамтские, особенно в то время, когда ими правил бывший регент архиерейского хора, Кочановский. Из певчих духовного звания дольше процветали Казанские, и Петропавловские. С сокращением комплекта духовных училищ и с открытием духовенству свободного доступа в светское звание, число духовных певчих стало уменьшаться. Ныне даже в архиерейском Исаакиевском хоре есть много певчих светского звания. Уменьшению певчих из духовного звания способствовало, между прочим, преобразование семинарии. В прежнее время певчие, считаясь учениками и студентами семинарии, наукой не занимались и в семинарию являлись только на экзамены, где удивляли экзаменаторов не только скудостью сведений, но и, подчас изумительною тупостью головы. Когда семинария, в 60-х годах, была преобразована и прекратился ряд семинаристов – чиновников, как то письмоводителей, посошников, чиновщиков, комисара, подлекаря, тогда прекратились льготы, и певчим. Певчим оставалось или выйти из семинарии или соединять обязанности певчих с обязанностями учеников. Большинство оставило хор и вместо них стали поступать люди посторонние, по найму.

Кроме праздников, перешедших из прежнего времени, в рассматриваемый нами период было установлено несколько новых празднеств и введено в святцы несколько новых св. угодников. Праздник установлялся Святейшим Синодом, который, изложив в указе повод к празднованию, назначал день празднования и установлял править службу или по общей минее, или, что бывало чаще, по особо составленной «службе». Потом праздник вносился в Календарь, который составляла Академия Наук; она, пред наступлением Нового года, посылала в Консисторию листы календаря для поправок и дополнений.

В последние 100 лет установлены были следующие церковные праздники. Св. Димитрий митрополит Ростовский был в 70-х годах прошлого столетия еще «Новоявленным» Чудотворцем, так как праздник ему был установлен только в 1757 г. (апр. 22). Св. Димитрию было посвящено несколько престолов, напр. в Морском Никольском Соборе, в Колтовской и в селе Никольском (на «Плитной ломке»). Празднество совершалось по чину, составленному Арсением Мацеевичем, митрополитом Ростовским. Около этого же времени было распоряжение, чтобы к трем первым дням Пасхальной седмицы прибавить еще три последние дня.

В 1793 году была разослана по церквам служба св. Праведным Захарии и Елизавете, так как около этого времени совершился брак Великого Князя Александра Павловича с Елизаветой Алексеевной. В 1798 г. внесен в табель день Казанской Бож. Матери (22 октября).

В 1799 г. была прислана Императору Павлу с острова Мальты десная рука Иоанна Предтечи, с частью Животвор. Древа и Филермскою Иконою Божией Матери. Павел 1-й, приняв звание Великого Магистра ордена св. Иоанна Иерусалимского, приказал устроить в честь этого ордена церковь в Каменно-Островском Дворце. В следующем году были разосланы службы на 12 октября – день принесения свящ. предметов из Мальты в Гатчину.

В 1804 г. Свят. Синод, указом от 1 дек., установил праздновать 26 ноября обретение мощей св. Иннокентия (Кульчицкого), просветителя Сибирских инородцев, скончавшегося в 1731 году.

В 1819 году внесен в святцы праздник 12 июня, в память св. Арсения Коневского, скончавшегося в 1444 году. Тогда же установлен праздник Коневской Бож. Матери, принесенной с Афона преп. Арсением. В следующем году напечатана была в Синодальной типографии и разослана по церквам служба этим праздникам.

В 1832 г. установлено праздновать 23 ноября – день св. Митрофана, епископа Воронежского, скончавшегося в 1703 году. Нетленность мощей была засвидетельствована комиссиею, под председательством Григория, архиепископа Тверского.

В 1862 году стали, особенно торжественно, праздновать св. Просветителям Славян Кириллу и Мефодию. Начинателями этого дела были члены Славянского комитета и из них, особенно, слепец Григорий Ширяев. Праздник празднуется 14 февраля и 11 мая. В эти дни совершается Литургия в Исаакиевском Соборе, а вечером бывает «чрезвычайное» торжественное собрание Слав, комитета в Думе.

В 1863 году установлен праздник 13 августа, в честь св. Тихона, епископа Задонского, скончавшегося в 1783 году. Мощи его были освидетельствованы и признаны нетленными особой коммисией из иерархов и почетных мирян. Председателем коммисии был Высокопреосвященный митрополит Исидор.

В ряду церковно-гражданских праздников более заметными были торжества по поводу событий в Царствующем Доме. В прежнее время Царственное Семейство было немногочисленно, и царские дни соблюдались строже чем теперь. В эти дни в церквах непременно совершалась литургия, а накануне – всенощное; если церковь имела несколько причтов, то служба совершалась соборне, с настоятелем во главе. Опущение службы в этот день наказывалось строго. В кафедральном соборе, а иногда и в других, напр. в Невском, совершались общая литургия и молебен и налагался штраф на тех, которые в собор не являлись. В царские дни запрещалось служить панихиды, выносить и хоронить покойников, венчать, на кануне их, свадьбы⁴⁵ и нарушителям грозили штрафы. Когда число членов Царского Семейства умножилось и умножение царских дней производило большие стеснения в церковных службах, тогда на соблюдение царских дней стали смотреть легче и наконец обыкновенные царские дни перенесены были на ближайший Воскресный день. Вместе с этим уменьшилась строгость относительно посещения кафедрального собора, тем более, что с умножением священников, отсутствие многих стало не заметно. Прежняя строгость осталась только по отношению к дням высокоторжественным. Если царские дни встречались с днями первой, Страстной или Пасхальной седьмицы, то относительно празднования их прежде посылался из консистории особый указ, а потом чин их празднования, в такие дни, внесен был в табель.

Уважение к Царствующему Дому побуждало торжествовать и другие события в Царском семействе. Так совершались молебны в благодарность за избавление членов Царского семейства от болезни, напр. оспы, кори, за избавление Государя от опасности жизни. В последние годы много бывало торжеств по случаю спасения Александра Ⅱ-го от злодейских покушений, но эти торжества, омраченные событием 1 марта, прекратились и радость сменилась горьким чувством раскаяния и самоосуждения.

Кроме царских дней прежде праздновались дни побед и заключения мира, напр. праздновался Абосский и Ништадский мир. Чесменская битва, Полтавский бой, спасение России от нашествия Французов. Из этих торжеств доныне сохранились только празднование победы под Полтавою и память 1812 года. Праздник в память Полтавской победы празднуется особенно в Сампсониевской церкви, построенной в память этого события. Торжество в память спасения России «от нашествия Галлов и с ними двадесяти язык», установленное в 1814 году, еще и ныне празднуется 25 декабря. Вероятно, эта эпоха будет для России вечно памятна.

Из кавалерских праздников⁴⁶ остался заметным только праздник ордена Александра Невского, так как в этот день, по случаю Тезоименитства Государя Императора, совершается торжественный крестный ход из Исаакиевского собора в Невскую Лавру.

В прежние годи были некоторые местные церковногражданские праздники, напр. в память столетия присоединения и России Эстляндии и в память присоединения Выборга.

Кроме крестного хода 30 августа, установленного еще Петром Великим и другого, в Ильин день, из Казанского собора в Спасосенновскую церковь, установленного также в прежнем периоде, в рассматриваемый нами период были установлены следующие крестные ходы.

В разное время, по просьбе причтов и прихожан, были узаконены крестные ходы 1 августа для водоосвящения. Теперь их совершается в Петербурге до 20, а вне столицы – почти в каждом приходе, где есть река, озеро или пруд. Потом установлено несколько крестных ходов в память прекращения холеры. В память холеры 1848 года установлен крестный ход в Петербурге 4 июля. В память пожара на Апраксином долго совершался крестный ход на Семеновский парад.

По окраинам Петербурга установлены были крестные ходы, напр. в Новой деревне, на Стеклянном заводе, на Пороховых заводах и в Царском Селе и пр.

Из случайных крестных ходов особенно замечательны были: в 1829 году, сент. 19, из Казанского собора к Преображению, а оттуда – на Царицын Луг для торжественного молебствия, в память мира с Оттоманскою Портою; в 1834 г. 30 августа – на Дворцовую площадь, для открытия Александровской колонны; в 1858 г., 30 мая, для освящения Исаакиевского собора. В этот день сперва было несколько крестных ходов к Исаакиевскому собору, с Чудотворными иконами, а потом общий крестный ход из Казанского собора с св. мощами. В 1883 году был торжественный крестный ход из Казанского собора для закладки храма на месте мученической кончины Александра Ⅱ-го.

Когда столичные церкви приобрели возможность устроить благолепную и по возможности однообразную ризницу, духовенство обязано было являться на собрания с своею ризницею. В прежние годы ризница получалась или из Зимнего Дворца, или из Казанского собора. По крайней мере известно, что фабриканту Лихачеву было в 1829 г. поручено устроить однообразную ризницу для общих торжественных собраний и с каждой церкви предполагалось вычесть деньги за облачение. Осуществился ли этот проект и сохранились ли облачения, устроенные Лихачевым, неизвестно.

Относительно исправления Христ. треб и таинств в Петербургской Епархии отметим характеристические особенности и случаи.

Крещение совершалось чрез погружение. Крестили чрез обливание редко и если не было на это законной причины, то обливание осуждалось⁴⁷: крещение совершалось преимущественно около 6-ти или 7 часов вечера. В деревнях крестили, большею частью, пред обеднею в воскресные и праздничные дни, с тем, чтобы за обедней причастить младенца Св. Таин. Имя новорожденному давалось по соглашению с родителями и по соображению священника. Оно или напоминало имя ближайшего родственника, или принадлежало святому, ближайшему ко времени рождения. Крещение совершалось в домах и в церквах. Если церковь была холодная, то крестили в квартире кого-либо из причта, или в церковной сторожке⁴⁸. Восприемниками были близкие родные или почетные лица; очень часто восприемниками, конечно, заочными, были лица Царствующего Дома или Сам Государь Император. За погружением младенца следовало миропомазание. Миро стояло обыкновенно на престоле; когда запас мира истощался, причты получали его или от благочинных, или непосредственно от Лаврского ризничего, испросив наперед разрешение Митрополита. Миро для всей Епархии получалось из Москвы, чрез кого-либо из священников, посланных туда с свящ. Сосудом.

Акт крещения, еще до совершения Таинства, записывался в черновую метрическую книгу; запись делалась в ней с надлежащею точностью, и верность записи свидетельствовалась подписью родителей. С черновой метрической книги акт вносился в беловую, которой один экземпляр отсылался в консисторию, а другой оставался при церкви. Графические листы для метрических книг стали выдавать с 1818 года. Метрические свидетельства о рождении прежде выдавались причтами, с подтверждением в Консистории, а впоследствии их стала выдавать Консистория, иногда справляясь с метрическими книгами, находящимися при церкви⁴⁹.

Иноверцы сперва подавали прошение о разрешении принять православие; впоследствии причтам дано было право присоединять без особого разрешения Архиерея и только в беловую метрическую ведомость вкладывалось письменное обязательство лица, принявшего православие, воспитывать детей в православной вере.

Больше всего присоединялось из протестантов и из евреев. Евреям сперва давались разные льготы, но когда было замечено, что многие евреи принимают христианство в чаянии льгот, то стали ограничивать эти льготы и принимать разные меры против частого обращения евреев. В шестидесятых годах устроился в Петербурге приют для обращения евреев и, благодаря энергии и пастырской опытности главного деятеля, протоиерея Аничковского дворца, о. Никандра Ив. Брянцева, дело их обращения установилось на прочных основаниях. В еврейском приюте устроена крещальня и принявшие христианство еврейские дети не только воспитываются по началам православной церкви, но и участвуют в чтении и пении в приютской церкви, посвященной Иоанну Предтече.

За исполнением долга исповеди и причащения, в прежнее время, наблюдалось строго. Церковная власть предписывала пастырям внушать христианам важность этого долга, тщательно записывать в исповедные книги тех, которые не были на исповеди и у Св. причащения. Об этом заботилась и гражданская власть. По крайней мере консистория предписывала своим чиновникам, чтобы они, хотя однажды в год, приступали к Св. Тайнам, и если не успели сделать этого во св. четыредесятницу, то исполнили бы христианский долг в другом посту. Людей, не бывших на исповеди и у Св. причащения по нескольку лет, подвергали публичному покаянию или в приходской церкви, или, что бывало чаще, в монастыре; подвергшиеся епитимии должны были ходить ко всем службам, после службы полагать земные поклоны и, по окончании назначенного срока, причащаться Св. Таин. Иногда не бывших на исповеди подвергали денежному штрафу, но эта мера была отменена, а публичная епитимия сохранилась по крайней мере до сороковых годов.

Эта строгость, естественно вытекавшая из тогдашнего характера опеки и полезная при неразвитости общества, была возможна в прежние времена, когда, по крайней мере, вне Петербурга, границы прихода соблюдались более точно, а сельское население, закрепленное за помещиками, было ограничено в своем праве отлучаться из деревни. Притом отсутствие железных дорог делало такие отлучки слишком трудными. Священники, лично знавшие своих прихожан, могли легко наблюдать за ними и имели основание требовать от них свидетельства, если они исповедались и причащались в чужом приходе. Строгость наблюдения впоследствии ослабела. Священникам не делалось выговоров, если число лиц, исповедавшихся у них, уменьшалось; священники позволяли своим духовным детям причащаться где угодно и сами причащали неизвестных лиц, не спрашивая, были ли они на исповеди?

Вольных причащали на домах или обеденными дарами, или запасными. Обеденные дары сперва носили открыто, в преднесении свечи, а потом стали возить их в карете. Для запасных даров было приказано сделать сумки с крестом на крышке⁵⁰ и повелевалось, идя к больному, не заниматься посторонними делами или разговорами, тем более не заводить на улице ссор.

Исповедовать больных повелевалось наедине, а причащать – в присутствии родных и причетников.

Совершению венчания сперва предшествовало составление «венечной памяти», за что с венчавшихся брали деньги, поступавшие на содержание лазаретов. В 1765 году «венечные памяти» отменены и вместо них введены «обыскные книги». Они сперва выдавались только приходским церквам⁵¹, но с тридцатых годов нынешнего столетия их стали выдавать и домовым церквам, но с оговоркой, чтобы не венчать лиц чужого ведомства. Это ограничение соблюдалось весьма мало, как потому, что состав лиц, принадлежащих тому или другому ведомству, не был определен с точностью, так и потому, что венчание в домовой церкви всегда было удобнее и обходилось дешевле. Причты домовых церквей, с своей стороны, не прочь были венчать посторонних лиц, при чем получался доход и причту, и церкви. Единственным ограничением венчанию было то, что в домовой церкви нельзя было сделать «окличку», т. е. объявление о свадьбе. В таком случае окличка совершалась в приходской церкви и свидетельство о ней выдавалось в ту церковь, где предполагался брак.

Местом венчания была церковь. Но бывали случаи, что венчали в часовнях⁵², вероятно, по отдаленности расстояния от церкви. Не делалось ли это у помещиков, которым иногда не хотелось ехать венчаться в отдаленную церковь. Еще в 1853 г. было подтверждение венчать непременно в церквах; значит еще и в это время венчали не в церкви.

Венчание совершалось, преимущественно в вечернее время⁵³, после 4 часов. Нередко венчались после обедни, но случаи венчания до обедни едва ли встречались. Дней для венчания было не особенно много, так как запрещалось венчать от 14 ноября до 6 января, от недели мясопустной до Фомина Воскресенья, в посты Апостольской и Успенский, накануне среды и пятницы, накануне великих праздников и воскресных дней, дней высокоторжественных, царских. Дней, в которые разрешалось венчать было до пятидесяти. Потому в дни пред постами свадеб было очень много, особенно в церквах полковых, где священники не слишком строго разбирали права жениха и невесты. В столице особенно известны были прежде в этом отношении церкви при доме главного священника Армии и Флотов и Адмиралтейский собор.

За венчанием иногда следовал молебен. Это взято было, вероятно, с обычаев Царствующего Дома, где, после совершения брака протопресвитером, члены Синода совершали молебствие о благополучном совершении Таинства.

Брачный акт, кроме внесения в обыскную книгу, вносился еще в Метрическую; когда обыскная книга истрачивалась, то выдавалась новая; для этого в формулярах отмечалось, сколько осталось в обыскной книге незаписанных листов.

Иноверцы, желавшие вступить в брак с девицами православными, сперва подавали прошение о разрешении вступить в брак. Впоследствии позволено им было вступать в брак без предварительного разрешения⁵⁴, но в том и другом случае иноверное лицо давало письменное обязательство воспитывать имеющих родиться детей в православной вере. Иноверному лицу позволялось, по совершении брака в церкви православной, совершить его в иноверной церкви.

Так как совершение Таинства Елеосвящения предоставлялось доброму желанию православных, то об этом Таинстве не было каких-либо особенных, позднейшего времени, предписаний. Заметим только, что к Елеосвящению вообще прибегали редко, удерживаемые ни на чем не основанным страхом смерти и еще – убеждением, что принявший соборование как бы отрекается от мира. В столице случаи соборования бывали довольно часты, но в сельских приходах, судя по отзывам священников, соборования почти не бывает.

Посещение святых мест – подвиг, в котором молитва соединяется с изучением местных памятников церковной древности – всегда отличало русского человека. И хотя население Петербурга и петербургской епархии чуть ли не на половину перемешано с иноверцами, но любовь к посещению св. мест сохранилась и в населении здешней епархии. В этом отношении сами иноверцы, особенно протестанты, подчинились православному влиянию. Кроме святых мест России, паства Петербургская имела свои местные святыни.

Так благоговейное моление Спасителю, с давних пор возносилось в «домике Петра Великого», на Петербургской стороне. Из Икон Божией Матери особенным уважением всегда пользовались следующие иконы: Богородицы «всех скорбящих Радости» – на Воскресенском проспекте, Казанской Бож. Матери – в Казанском соборе, Тихвинской Бож. Матери, в Исаакиевском соборе, Смоленской Бож. Матери – на Смоленском кладбище, икона Знамения в Царском Селе и икона Казанской Бож. Матери – в Шлиссельбурге; из дней святых особенно уважались праздники: Илии Пророка – на Пороховых заводах, Николая Чудотворца – в Колпине, Сергия – на Троицком Подворье, Мученицы Параскевы – в Ильешах, Александра Невского – в Невской Лавре, Космы и Дамиана – в церкви Саперного баталиона.

Из монастырей, находящихся вне Петербурга, усердно посещались монастыри Валаамский (29 июня и 6 августа) и Коневский (12 июня).

Посещением указанных святых мест православные воспитывали в себе надежду на ходатайство святых. Поэтому, когда случалось кому-либо освятить свой дом молебствием, то чаще обращались к святым вышеуказанным. И до ныне православная Петербургская паства чаще всего служит молебны Нерукотворенному Спасу, Казанской, Тихвинской и Скорбящей Бож. Матери, Николаю Чудотворцу, Александру Невскому, Пророку Илии, Преп. Сергию, Косме и Дамиану, Параскеве.

Православные из крестьянского сословия, кроме молебнов пророку Илии и Николаю Чудотворцу, чаще всего служат молебны Флору и Лавру, Власию, Параскеве-Пятнице, Димитрию Солунскому и празднику Покрова Пресвятой Богородицы. В Новоладожском уезде особенным уважением пользуется св. Модест патриарх Иерусалимский.

Кроме молебнов святым, Петербургская паства имела усердие к служению молебнов на разные случаи. У знатных лиц долго держался обычай служить, в ночь на 1 января, молебен на новый год, часто служились молебны на новое помещение, в путешествие, о здравии, благодарственные. Служение молебнов сопровождалось чином «малого водоосвящения». Иногда к молебну присоединялся Акафист. Благоговение к иконе Скорбящей Божией Матери всегда отличало петербургскую паству, и в настоящее время, чтобы удостоиться принять в своем доме эту Чудотворную икону, необходимо записаться за несколько дней вперед.

Вопрос о кладбищах и о погребении, как имеющий связь и с церковною и с гражданскою жизнью, занимал и церковную и гражданскую власть. Та и другая заботилась о расширении кладбищ, о большей глубине могил, о таксе за погребение и за места для покойников; та и другая старалась оградить живых людей от заражения трупами и пр. Чтобы яснее представить эти заботы правительства, приведем, в порядке времени, ряд узаконений на счет погребения. В 1771 году приказано было, из опасения оспы или чумы, хоронить зараженных особо от прочих покойников; в 1772 г. наложен штраф на священников, если они похоронят кого-либо не на кладбище; в 1779 г. запрещено брать деньги за погребение колодников; 1784 г. приказано выносить умерших в церковь только вечером; 1796 г. запрещено приносить покойников на кладбища без свидетельства приходского священника; 1810 г. приказано отпевать умерших не в праздничные дни, когда бывает в церкви много народа, а, по возможности, в дни будничные; 1813 г. запрещено хоронить светских лиц со звоном и с другими, «непристойными церемониями»; 1814 г. за покойников, привозимых из приказа общественного призрения, положено брать в 4 зимние месяца по 2 р., а в прочие дни по 1 25 к.; 1819 г. самоубийц дозволено хоронить на общем кладбище, но без церковной церемонии; 1830 г. дозволяется их хоронить, если священник дал свидетельство, что умерший исповедался и Св. Хр. Таин приобщался; 1833 г. запрещено носить покойников по тротуару; 1840 г. устроены помещения для сомнительно умерших, подобно тому, как это сделано на иноверческих кладбищах.

Правила относительно погребения, изложенные в указе духовной Консистории 27 ноября 1867 г., за № 7514, остаются в действии и по настоящее время.

Теснота кладбищ и опасение заразы давали повод к расширению кладбищ, уже существующих и к открытию новых.

Из истории Петербургской епархии за прежние годы видно, что сперва были кладбища при всех почти приходских церквах в столице и вне ее. В 1760 г. было постановлено: отвести особые места для кладбищ и на них устроить церкви. С этого времени заведены были в Петербурге кладбища Волковское, Смоленское и Большеохтенское. Кроме их, существовали в Петербурге старые кладбища: при Колтовской церкви, на Аптекарском острове – Карловское и на Выборгской стороне, Иоанно-Богословское. С расширением новых кладбищ старые кладбища то закрывались, то открывались снова. Так кладбище Иоанно-Богословское было, в 1788 году, упразднено, а в 1810 году снова открыто, когда Большеохтенское кладбище стало тесно; в 1830 году, когда, по случаю холеры, стало на кладбищах тесно и была мысль о заразительности холеры, снова стали хоронить на кладбище у Колтовской церкви. Кладбище Малоохтенское открыто было в конце прошлого столетия; Митрофаниевское – во время первой холеры, т. е. в тридцатых годах.

Кроме этих кладбищ многих покойников из столицы хоронили у церквей, ближайших к столице, особенно там, где жили дачники, напр. при церквах Новой Деревни, Парголова, Мурина, Фарфорового завода и Александровской мануфактуры. Но так как многие, имевшие возможность платить большие деньги за места на кладбище, желали иметь прах своих родных вблизи себя, то, вместе с расширением кладбищ общественных, увеличивались кладбища при столичных монастырях, именно при Невской Лавре и при Воскресенском монастыре.

В шестидесятых годах, когда усилилось сознание опасности от скопления трупов, Петербургская дума, при энергическом содействии градоначальника Ф. Ф. Трепова, открыла два загородные кладбища, сперва по Николаевской жел. дороге – Преображенское, потом – по Финляндской – Успенское. При устройстве их была мысль – воспользоваться удобствами железной дороги. Оба кладбища устроены были совершенно на новых началах. Кладбища обведены были валом, покойников стали класть рядами, по номерам, за места назначена умеренная такса, на кладбищах устроены деревянные храмы, а у полотна жел. дороги – станции и площадки для приема тел; чтобы избавить кладбищенский причт от личных сношений с родственниками умерших и, может быть, из опасения «вымогательств», причту было положено значительное жалованье, а кладбищенские дела вверены особому смотрителю. Все было устроено так, что лучшего нельзя было желать. Но потому ли, что тут была несколько полицейская аккуратность, чистота и строгая дисциплина, по отдаленности ли расстояния от Петербурга, по невозможности ли посещать кладбище когда захочется, но благая мысль Думы, еще доселе, не вознаграждена сочувствием столичных жителей. На обоих новых кладбищах больше хоронят покойников из военных госпиталей, да разных несчастно погибших, а обыкновенных покойников охотнее погребают на излюбленных столичных кладбищах. Дума, затратившая, на устройство загородных кладбищ большие деньги, и доселе не возвратила этих денег и уверяют, что, на Преображенском кладбище, каждый покойник стоит думе до 20 рублей, а на Успенском – до 80-ти. Причты столичных кладбищ, как бы соперничая с кладбищами загородными, постарались, в последнее время, завести лучший порядок на своих кладбищах и так как на столичных кладбищах теперь почти не хоронят «бедных» покойников, т. е. не хоронят даром, то оказывается, что, с устройством загородных кладбищ, кладбища столичные ничего не потеряли.

Относительно кладбищ в уездных городах нужно сказать, что они там существуют издавна и, согласно с древними указами, они расположены в значительном расстоянии от жилых мест. А так как население уездных городов увеличивается медленно, то можно надеяться, что существующих там кладбищ достанет на долго. Тоже следует сказать о кладбищах сельских. Кроме старых кладбищ при упраздненных церквах и часовнях, в каждом почти приходе есть новые кладбища и следовательно, нет нужды расширять сельские кладбища.

Погребение в зданиях храмов хотя положительно не запрещалось, но и не было поощряемо, конечно потому, что, с умножением покойников, в подземелье храмов можно было опасаться заразы. Если теперь довольно покойников в подземелье храмов, то подобное явление объясняется тем, что самые храмы устроены там, где прежде было кладбище. Впрочем, некоторые по чему-либо замечательные лица, по особому разрешению, погребены были в храме. Так, в Казанском соборе погребен фельдмаршал Кутузов-Смоленский, в Конногвардейской церкви – князь Орлов.

История Петербургской епархии была бы не полна, если бы, изобразив деятельность церковного правительства и служителей церкви, мы ничего не сказали о нравственно-религиозном состоянии православной паствы. Сознавая важность и высокий интерес этого предмета, мы должны однако же сказать, что в этом отношении приходится ограничиться чуть ли не молчанием. Это поймет каждый, кто сообразит, как трудно судить о нравственном состоянии общества, как редко внешние дела соответствуют расположению духа и как еще мало мы имеем данных для религиозно-нравственной статистики.

Чтобы не остаться голословными, сделаем несколько общих замечаний.

Православная Петербургская паства хотя находилась всегда в близких сношениях с иноверцами, но не особенно увлекалась их верованиями и обычаями. Если в минувшие времена бывало увлечение то идеями французских энциклопедистов, то мистицизмом и масонством, то беседами Лорда Редстока и ученика его Пашкова, то подобное явление, как исключительное, не всеобщее, не дает права обвинять Петербургскую паству в равнодушии к церкви. Увлекались только те чада православной церкви, которые или не были воспитаны в духе православия, или чуждались механического исправления богослужения, не сопровождаемого живою речью пастырей. Когда раздавалась эта живая речь, ряды увлеченных пустели.

В смутившей Россию, в последние годы, крамоле также нельзя обвинить православную Петербургскую паству. Крамольники в большинстве принадлежали к пришельцам из заграницы, или из отдаленных уголков России и в Петербурге они действовали не потому, что было здесь сочувствие им, а исключительно потому, что злодейские замыслы влекли их к средоточию власти.

Что касается до нигилизма, социализма, равнодушия к уставам церкви, разных видов и степеней хищения, одним словом, всех тех зол, которыми ныне болеет Петербургская паства, то эти пороки общи не только русским, но и всем Европейским нациям. Поэтому о них следует говорить не в истории Петербургской епархии, а в истории всей Европы. К Петербургской пастве эти нравственные недуги привились с большею силою вовсе не потому, что она слабее других подданных русских, а только – по близости этой паствы к жизни и движениям европейцев и еще – по свойственной всякому жителю столицы страсти увлекаться новостями.

Но, указывая нравственные недуги Петербургской паствы, мы должны указать на похвальные ее качества, может быть отчасти заимствованные от европейцев. Таково, во-первых, стремление к духовному просвещению. Мы не говорим об официальном преподавании Закона Божия в светских училищах. Тут иногда действует требование начальства и значение прав, которые даются учащимся. Оставляя в стороне официальное преподавание Закона Божия, обратимся туда, где отношение к истинам веры совершенно свободное: разумеем область церковных поучений и духовной литературы. Не имея точных статистических цифр, мы, вероятно, не отдалимся от истины, если скажем, что подписчиков на духовные журналы и покупателей духовных книг в Петербургской пастве больше, чем где-либо в других местах России. А усердие Петербуржцев к слушанию пастырских поучений, бесед, разных публичных лекций, особенно в последние три года, таково, что только слепой и глухой станут отвергать это.

Другая похвальная черта Петербургской паствы есть стремление к подвигам частной и, особенно, общественной благотворительности. В прежние годы круг благотворительных подвигов был довольно ограничен. Частное подавание милостыни было здесь всегда, как общая черта всего православного народа. Но благотворительность общественная, посредством сборов и подписок на устройство благотворительных учреждений, была развита в самой слабой степени. Кроме сбора денег в кружки приказа общественного призрения, да нескольких богаделенных домиков в оградах приходских церквей столицы, была собственно одна богадельня, да Вдовий дом близь Смольного монастыря. Благотворительная деятельность несколько оживилась со времени учреждения Воспитательного дома. В церквах поставлены были кружки для сбора денег на питомцев, пастыри должны были делать увещания – приносить питомцев в Воспитательный дом; сельских священников, убеждавших крестьян брать питомцев на воспитание, награждали благодарностью⁵⁵, требовали от причтов, чтобы они не затрудняли ругою и разными поборами тех крестьян, которые берут питомцев⁵⁶. С переходом Воспит. дома в ведение Императрицы Марии Феодоровны⁵⁷ дело обеспечения питомцев стало на такие прочные основания, что содействие духовенства стало менее необходимым.

Бедствия России от нашествия французов дали повод к развитию новых дел благотворения. Во время войны собирались деньги на ополченцев, на пособия лицам, бежавшим из областей, разоренных неприятелем; по окончании войны образовалось патриотическое общество, открывшее институт и несколько патриотических школ в разных частях столицы. В тридцатых годах учреждены были: Волковская купеческая богадельня, комитет нищих, детская больница, глазная лечебница, больница чернорабочих и пр. На все эти учреждения, кроме сумм Опекунского совета или отдельных сословий, собирались деньги в кружках, поставленных в храмах и на улицах. Императорское человеколюбивое общество, подчиненное ведению Петербургского митрополита, не только заменило собою прежний приказ общественного призрения, но сообщило подвигам благотворительности прочность, единство и широту действия. Больницы, богадельни и приюты ведомства Императрицы Марии, ведомства человеколюбивого и патриотического общества, существуя более 30 лет, пришли в цветущее состояние: они дали приют тысячам бедных, больных, вдов и сирот и не только не разорились от щедрой помощи нуждающимся, но имели возможность давать средства на открытие новых заведений.

Все эти заведения были не столько общественные, сколько государственные, как потому, что большая часть сумм принадлежала правительству, так и потому, что общество, жертвуя деньги, не участвовало в распоряжении ими и даже не знало о количестве сумм прихода и расхода.

Собственно общественная благотворительность получила развитие с шестидесятых годов. В это время, благодаря энергии священника А. Гумилевского, получили начало приходские попечительства. Хотя первое по времени попечительство было устроено при церкви Благовещения Пресв. Богородицы на Вас. острову, но честь расширения и упрочения приходских попечительств, все-таки, принадлежит отцу Александру Васильевичу Гумилевскому. Хотя он, в скором времени, был перемещен к Нарвскому собору, а по возвращении в столицу, скоро скончался, но положенное им основание Рождественского братства или попечительства имело великое значение для подвигов благотворения не только в столице, но и в целой епархии и, отчасти, во всей России. Попечительства, постепенно учредившиеся⁵⁸ при столичных приходских и нескольких домовых церквах, развили свою деятельность в широких размерах: завели множество приютов и богаделен, собрали значительные капиталы и развили в обществе стремление к подвигам благотворения самым разнообразным. Когда узнаны были нужды меньших братий Христовых, когда способы благотворения были испытаны многолетними трудами благотворителей, тогда получили основание общества с самыми разнообразными целями: общества Красного креста, общества дешевых квартир, попечения о бедных и больных детях, заботы о лицах, выздоравливающих, о слепых воинах и пр. Взятые вместе эти общества хотя не могли развиться до той широты, до какой доходит деятельность Опекунского совета, или Императорского человеколюбивого общества, но важно здесь то, что эти общества, только в самой малой степени, пользуются содействием правительства, а вообще принадлежат начинаниям и распоряжениям частных лиц.

Пример столицы не остается без подражания в провинции: в последние годы устроились приходские попечительства при многих уездных и сельских церквах и деятельность их обнимает все нужды прихода, и можно надеяться, что многие вопросы об обеспечении служащих лиц могут быть решены при участии приходских попечительств.

Бросивши беглый взгляд на состояние Петербургской епархии в течении более нежели столетнего периода (1770–1883) мы должны согласиться, что эта епархия не только не отстала от общего движения российской церкви к святым идеалам веры и благочестия, но, в некоторых отношениях, даже опередила другие епархии. Разумеем, главным образом, стремление к духовному просвещению и к подвигам благотворительности. Так ей и подобает. Занимая местность в центре государственного и церковного управления, находясь в ближайших сношениях с образованными народами Европы, Петербургская епархия имеет, кроме того, счастье управляться мудрейшими и опытнейшими из архипастырей, делать удачный выбор разных церковных деятелей, раньше других епархий усвоять себе и благие начинания правительства, и лучшие плоды европейской образованности. Оставляя в стороне мечты, возложим надежду на Бога, без которого всуе труждаются зиждущие град. Будем надеяться, что Господь, свыше устрояющий благо всей православной церкви, не оставит своими милостями ту малую часть, которую составляет Петербургская епархия.