Высокопреосвященный митрополит Серафим⁴

Высокопреосвященный митрополит Серафим родился в 1763 году, в Калуге, входившей тогда в состав московской епархии и, при крещении, назван Стефаном. Отец его, Василий Тимофеев, был дьячком калужской Козьмодамиановской церкви. В 1776 году, он, с фамилией Глаголева, поступил в информаторский (приготовительный) класс Перервинской семинарии, в Москве; отсюда, в январе 1779 года, с фамилией Глаголевский, перешел в Троицкую семинарию, а потом, в 1783 году, в Московскую славяно-греко-латинскую академию, где слушал философию и богословие. В списках студентов академии, за 1783 год, сохранилась о нем след. аттестация: «успехов весьма изрядных». Учась в академии, Стефан Глаголевский, с другим студентом Матфеем Десницким (впоследствии митрополит Михаил) слушал лекции в Московском университете и обучался языкам немецкому и французскому. За слушание лекций в университете Стефаном Глаголевским и Матфеем Десницким платило «Дружеское ученое общество», основанное Новиковым. В марте 1785 года Стефан Глаголевский был определен в Троицкую семинарию учителем сперва грамматического класса, потом риторики. В мае 1787 года было ему предложено принять посвящение в стихарь и дать отзыв, в какое звание он желает поступить. Глаголевский написал: «я, нижеподписавшийся, объявляю сим, что я в стихарь посвящен быть желаю, а в какое состояние, духовное или светское, вступить намерен, теперь еще решиться не могу, в чем своеручно и подписуюсь». 3-го сентября того же года Глаголевский переведен в Московскую академию на должность учителя риторики. 2-го декабря в Заиконоспасском монастыре он был уже пострижен в монашество с именем Серафима.

1790 года, 21 авг., сделан префектом Московской академии и преподавателем философии. В феврале 1795 г. возведен в сан архимандрита, с предоставлением ему в управление Лужецкого монастыря и члена Московской духовной консистории, в 1798 году поручено ему преподавание богословия в Московской академии, и тогда же он перемещен был в архимандриты Заиконоспасского монастыря, а в следующем 1799 году возведен был в должность ректора академии. Но служение его в этой должности продолжалось очень недолго. В том же 1799 году, 25 декабря, он уже посвящен был в сан епископа. Митрополит Платон сделал его своим викарием, с титулом епископа Дмитровского. После того Серафим был епископом Вятским, а с 1805 по 1812 год Смоленским. В Смоленской епархии преосвященный Серафим старался всеми мерами поощрять более способных между духовенством к проповеданию слова Божия, предписал духовным правлениям высылать лучшие проповеди в консисторию, чтобы, по рассмотрении, можно было приготовить их к напечатанию. Он следил за всем порядком управления с таким постоянством, что, когда, в 1809 году, на летнее время, выехал в загородный дом на Дресне, то составил подробную инструкцию, как блюсти, во время его отсутствия, архиерейский дом, собор, и как вести дела консистории. Заметив небрежность к богослужению по монастырям, он обложил виновных штрафом за опущение каждого богослужения: за литургию 25 коп., за утреню – 15 коп., за вечерню – 10 коп., за отсутствие из монастыря без ведома настоятеля – 1 руб.; для предупреждения беспорядков со стороны священников, запрещенных в священнослужении, но иногда дозволявших себе совершать требы, Серафим приказал разослать их всех по монастырям. В тоже время он обращал строгое внимание на преподавание в духовных училищах, и на образ жизни как наставников, так и учащихся, следил за расходованием сумм, отпускаемых на училища, и не дозволял, чтобы передержки одного года покрывались из сумм следующего года. Сохранившиеся резолюции этого архипастыря показывают в нем глубокое знание жизни и людей. В одном селе, крестьянка, наложив на себя руку, при наступлении смертного часа, пришла в раскаяние и послала просить священника, чтобы исповедаться и принять напутствие св. таин. Священник из опасения не пришел, и крестьянка умерла без покаяния. По этому поводу преосвященный написал: «поп виноват, ибо он должен был идти немедленно к зарезавшейся женщине, и буде можно было, пока она еще говорила, исповедать ее и приобщить св. тайн. А как он не сделал сего по невежеству более, нежели по нерадению, то наставить его, что, в таких случаях, никакого нет сомнения исповедовать и приобщать св. таин». В другой раз консистория приговорила священника к штрафу за то, что тот, по нерадению, довел свою дочь до худой жизни. Преосвященный написал: «что отец небрежением довел свою дочь до развратной жизни, в том судити имать его Бог». Вообще в резолюциях его заметна отеческая снисходительность к человеческим слабостям, и в них чаще других встречается выражение: «единственно из снисхождения нашего и в надежде на исправление, послать в монастырь, на черные работы, но не запрещая священнослужения, в той надежде, что, может быть, некоторые из вдовых священников и диаконов, усмотрев хороший порядок, тишину и беззаботную при неоскудном удовольствии, жизнь, возымеют святое желание удалиться от мира и сует оного, дабы остаток дней посвятить единственно Богу и благочестью». Скромный, терпеливый и снисходительный сам, он не любил тщеславного превозношения священников и называл его глупою школьною гордостию. В кратковременное управление смоленскою паствою он успел выстроить новый каменный храм над Днепровскими воротами. В сем храме находится чудотворная икона Божией Матери Одигитрии; устроил новую дорогую ризу на эту икону и оставил ящик с жемчугом, за собственною печатью, для будущих украшений этой иконы.

В 1812 году, февраля 7-го, преосв. Серафим перемещен в Минск, с титулом архиепископа, но, по случаю смутных обстоятельств тамошнего края от неприятельского нашествия, он, с разрешения Св. Синода, прибыл в Петербург и присутствовал в Синоде и в комиссии дух. училищ. В 1814 г., 30 августа, он переведен был архиепископом в Тверь и пожалован в члены Св. Синода, а в 1819 г» 19 марта, после кончины московского архиепископа Августина Виноградского, переведен в Москву, с возведением в сан митрополита. Здесь в звании викария при нем состоял Лаврентий, епископ Дмитровский, а когда Лаврентий был переведен в Чернигов, на его место посвящен был Афанасий (Телятев). Секретарем домовой его канцелярии был коллежский секретарь Алексей Ив. Суслов.⁵

Из распоряжений м. Серафима по московской митрополии известны следующие: при подаче прошений на места, Серафим подвергал испытанию в чтении и пении не только окончивших курс семинарии, но и академии, и не изменял этого требования даже в отношении к наставникам семинарии и академии; от состоявших на учебной службе требовал свидетельства училищного начальства. После экзамена давалась ставленнику резолюция – вступить в брак с честною девицею духовного звания. В 1821 г., 17 марта, дан был митрополитом указ, чтобы духовные соблюдали в одежде приличие, свойственное их сану носили одежду черную, или темную, а не другого цвета; того же требовал святитель и от жен лиц духовного звания, напоминая им наставления, которые, в свое время, давал женам св. Апостол Петр.⁶ В том же 1821 г. митрополит сделал распоряжение, чтобы духовные лица, судимые в светских присутственных местах, содержались в монастырях, а не в светских местах заключения. При нем также заведена была в Москве типография для печатания богослуж. книг в единоверческие церкви; позволено священникам, на время отлучек, приглашать, для служения в их церкви, соседних священников; монахам и безместным священникам запрещено служить по домовым церквам, причетникам-двоеженцам дозволено надевать при священнослужении стихарь и пр.

24 марта 1821 года скончался с-петербургский митрополит Михаил и на его место, Высочайшим указом от 19 июня 1821 года, переведен в Петербург митрополит Серафим. 15 июля он простился с московской паствой в Чудове монастыре и, из Троицкой лавры, отправился в Новгород.

Сделавшись преемником Михаила на петербургской кафедре, Серафим как бы унаследовал и должен был продолжать ту борьбу, которую вел его предшественник и которая, расстроив здоровье Михаила, рано положила конец его служению, – разумеем борьбу с чуждыми православной церкви стремлениями, в виде мистицизма и библейских обществ.

Когда, в потрясенном наполеоновскими войнами, европейском обществе, было в высшей степени возбуждено религиозное чувство то, не находя себе исхода и удовлетворения в существующих там религиозных учреждениях, оно направилось, с одной стороны, в таинственный мир души человека, отыскивая в стремлениях ее к истине, святости и счастью путей к непосредственному сближению и соприкосновению с божеством, с другой – в обширный океан божественной мудрости, заключающейся в Слове Божием, истолкование которого оно приспособляло, хотя благонамеренно, но совершенно произвольно, к своему состоянию, к своим желаниям и надеждам. Эти порывы чувства, не сдерживаемого установлениями св. церкви, естественно привели к крайностям мистицизма, в самых разнообразных его формах и выражениях. Но, вместе с тем, и под влиянием того же внутреннего настроения европейского общества, возникло в протестантских странах усиленное стремление к распространению слова Божия на всех языках, среди всех народов, во всех классах общества. Отечество наше, вынесшее на своих раменах тягость войны с Наполеоном и возвратившее Европе мир, которого она не имела уже много лет пред тем, также не осталось в стороне от тех стремлений, которые волновали, можно сказать, всю Европу.

Приверженцы мистицизма и ревнители распространения библии явились и у нас, и имели тем более успеха, что встретили сочувствие к этому делу со стороны Императора Александра 1-го и одного из самых приближенных к нему лиц, Князя А. Н. Голицына, министра духовных и народного просвещения; с другой же стороны успех этот облегчался тем, что в то время не было прочно установлено дело просвещения народа в духе прав. церкви. При поддержке и содействии властей, как светских, так и духовных, книги мистического содержания и библия, в переводах на разные языки, распространялись в русском народе десятками тысяч. Лучшие и просвещеннейшие из пастырей русской церкви, не разделяя увлечений общества мистицизмом, относились весьма сочувственно к распространению в народе слова Божия и приняли самое деятельное участие в трудах библейского общества, и в частности – в переводе свящ. книг на понятное народу русское наречие. В этих трудах приняли живое участие митрополит Михаил, архиепископ, впоследствии митрополит Московский Филарет и преосвященный Григорий (Постников), впоследствии митрополит С.-Петербургский. Но в ту пору, как всегда, крайнее стремление в одну сторону возбудило реакцию, т. е. стремление в сторону противоположную: так возникла борьба с мистицизмом, распространившаяся и на Библейское общество. Передовыми деятелями в этой борьбе были, из светских лиц, адмирал Шишков, из духовных – митрополит Серафим. Сам митрополит Серафим не имел ни энергии, необходимой для открытой борьбы с усилившимся мистицизмом, на стороне которого был знаменитый и почти всесильный в то время князь А. Н. Голицын, – ни особенных побуждений для действия против Библейского общества, к трудам которого относился прежде сочувственно. Но, в силу своего положения, как первенствующий иерарх русской церкви, он должен был открыто выступить против учений, возмущавших покой церкви и смущавших совесть многих из духовенства и светского общества.

Митрополит Серафим начал эту борьбу тотчас же после своего вступления на кафедру С.-Петербургской митрополии. Уже при первом своем заседании в комитете библейского общества, своим молчанием и угрюмым видом он показал несочувствие делу библейского общества. Говорят даже, будто, по выслушании отчета о действиях общества, он, сказав во всеуслышание: «так могут рассуждать только люди, не понимающие православия», вышел из залы собрания. С этого времени действия общества стали подвергаться строгой критике. В 1821 году не было торжественного, как в прежние годы, заседания общества, и отчет о действиях его, ежегодно издаваемый, вышел без обычной речи, которую всегда читал президент общества, Кн. Голицын. В речи следующего 1822 года уже намекалось на недоброжелателей общества, говорилось, что «враг человеков ищет тонкими спорами и хитросплетенными толкованиями затмить истину».

Но поддерживаемое кн. Голицыным и пользовавшееся сочувствием Государя, библейское общество могло потерять силу и значение только в том случае, если бы от него отвращен был благоволительный взор Государя, а благоволение к нему Государя поддерживалось кн. Голицыным. Враги библейского общества понимали это и, для достижения своей цели, соединились с врагами кн. Голицына. Могущественный вельможа-аристократ, князь Голицын стоял на дороге временщику, выслуге, честолюбивому, малообразованному, но хитрому Аракчееву. Для низвержения своего соперника, Голицына, Аракчеев избрал орудиями интриги адмирала Шишкова, Юрьевского архимандрита Фотия и члена главного правления училищ Магницкого. Фотий постоянно и открыто осуждал действия Голицына и без всякого, конечно, иерархического права, но для возбуждения впечатления в пользу своей ревности, предал его анафеме; потом представил государю письмо, в котором, изображая вред библейского общества, просил Государя, для блага церкви, уничтожить министерство дух. дел, а другие два, т. е. народного просвещения и почтового ведомства «отнять от известной особы (Голицына)». Когда поколебалось сердце Государя, стали действовать открыто.

Воспользовавшись появившеюся вскоре затем, в русском переводе, книгой католического пастора Госснера под заглавием «Дух жизни и учения Иисуса Христа», переведенной секретарем библейского общества и директором департамента народного просвещения Поповым, Шишков, Магницкий и Фотий убедили Митрополита Серафима ехать во дворец и лично представить Государю опасность от распространения подобных книг. Явившись к Государю, митрополит представил Государю об угрожающей церкви опасности и настаивал на удалении князя Голицына, которого управление «колеблет православную церковь», и Государь сказал, что обратит внимание на жалобу Серафима и, если найдет действия министра ошибочными, устранит его от управления вверенными ему частями. В мае 1824 г. Голицын, с соизволения Государя, сложил с себя звание председателя российского библейского общества и должность министра народного просвещения. Министром просвещения назначен Шишков, а председателем библейского общества – митрополит Серафим. Когда в следующем, по счету 79-м и последнем заседании общества, был прочитан рескрипт о замещении Голицына митрополитом Серафимом, и Серафима приветствовали, как председателя, он, в ответе на приветствие, выразил желание «дабы Господь ниспослал божественное благословение свое на общие труды их, к общей благой цели клонящиеся и подкрепил бы труды сии всемогущим Своим содействием». Но, вслед за тем, в декабре 1824 г. митрополит Серафим представил Государю о вреде всеобщего распространения библии, о связи библейского общества с мистическими лжеучениями и о необходимости закрыть это общество. При этом, указывая на слабость здоровья, просил Государя дать ему сотрудника и совещателя, чтобы поставить духовные училища на незыблемом основании православия, и чтобы принять меры против распространения в народе новых ересей. Лучшим сотрудником в этом деле митрополит Серафим считал митрополита Евгения Болховитинова, как человека «известного по правоверию, учености и благонамеренности». В другом письме к Государю Серафим просил его повелеть «прекратить действия библейских комитетов» и воспретить собрания по домам так называемых «духовных обществ», дабы «Свящ. обряды богослужения не совершались святотатственно мирянами вне церкви». Таким образом хотя в деле закрытия библейских обществ принимали участие многие лица, и при том с различными побуждениями, но главным руководителем дела и притом без всяких личных целей, а единственно в интересах прав. церкви, был, без сомнения, м. Серафим. Равным образом, что касается до книг мистического содержания, написанных иноверцами и распространявшихся у нас в переводах на русский язык, архипастырская ревность, распорядительность и благоразумие митрополита Серафима дали охранительным мерам против этих изданий направление, вполне соответствовавшее интересам церкви. Дело это начал Шишков, возведенный в должность министра народного просвещения вместо Голицына.

Препроводив к митрополиту вышедшую еще при Голицыне книгу: «Воззвание к человекам о последовании внутреннему влечению духа Христова», Шишков просил его сделать распоряжение, чтобы не распространялись в народе духовные книги, написанные и изданные в частных типографиях без духовной цензуры. Митрополит Серафим образовал комитет из ученых Петербургских священников, под председательством епископа Ревельского Григория и дал комитету подробную инструкцию. В состав комитета назначены были два архимандрита: ректор академии Иоанн, впоследствии архиепископ Донской, и инспектор Гавриил; протоиереи: Иоанн Данков, Тимофей Вещезеров, Иоанн Грацианский и священники: Герасим Павский, Симеон Платонов, Иоаким Кочетов, Тимофей Никольский, Иоанн Добронравин и Михаил Малеин. Членам этим были даны на рассмотрение следующие мистические книги: 1) Бема – Путь ко Христу; 2) Дютуа – Божественная философия; 3) Письма к другу об ордене свободных каменщиков; 4) Юнга Штиллинга – Воззвание к человекам о последовании внутреннему влечению духа Христова, и его же – Победная повесть; 5) Сионский Вестник; 6) г-жа Гион Толкования на Евангелие, Деяния и Послания Апостольские и на Апокалипсис, на Екклезиаста и Песнь песней; ее же – Краткий способ молиться, и 7) Краткие рассуждения о важнейших предметах жизни христианской. Данная митр. Серафимом инструкция показывает и его пастырскую ревность по православию и правительственную мудрость, обнимавшую все стороны этого дела. Членам комитета внушалось хранить всякую скромность относительно порученного им дела, принимаясь за оное – призвать на помощь «подателя смысла», указывать, к какому разряду христ. сект принадлежит то или другое ложное мнение, находящееся в рассматриваемой книге; если это мнение сходно с какою-либо из древних ересей, то указывать, на каком соборе эта ересь опровергнута; если мнение противоречит свящ. писанию или учению св. отцов, то выписывать самые места из писания, или из св. отца; ложно толкуемое автором место свящ. книги объяснить на основании учения св. отцов, перевод книги сличать с подлинником, дабы видно было, не сделал ли переводчик злонамеренного уклонения от подлинника и проч. Члены комитета должны были представлять свои отзывы о книгах председателю комитета, а затем эти отзывы, по прочтении в частных и общем собраниях комитета, и по надлежащем исправлении, должны были представляться в Свят. Синод, с присовокуплением того, как постепенно раскрывались заключающиеся в книгах ложные мнения, и какие вредные плоды они могли принести православной церкви. Но работы комитета не соответствовали той ревности, какую явил архипастырь по отношению к этому делу. По прошествии уже 8 лет после учреждения комитета, именно в 1833 г., в комитете находилось только четыре разбора книг, сделанные протоиереями Платоновым, Кочетовым, Добронравиным и Никольским. Тогдашний председатель комитета, преосвященный Венедикт, представляя разборы в Синод, высказал, что отзывы о книгах «хотя не во всех отношениях соответствуют данной инструкции, однакож для той цели, чтобы изъять оные книги из употребления, весьма достаточны». Полный отчет о деятельности комитета, представленный обер-прокурору Святейшего Синода, уже в 1843 г. был им передан митрополиту Антонию, который предложил предать все рассмотренные книги сожжению. Мнение это не было утверждено Синодом, и только в 1845 г. последовало окончательное решение по этому делу: все мистические сочинения были разделены на 2 разряда: на книги вредные и – книги, непротивные духу православной церкви; первые предположено было сжечь; последние – хранить при Синоде.

Из истории борьбы митрополита Серафима с мистическими обществами мы видим, что он строго держался охранительного направления и опасливо смотрел даже на такие нововведения, которые не заключали в себе ничего противного церковным правилам, как напр. предпринятый библ. обществом перевод Библии на русский язык. Поэтому нет ничего удивительного, что митрополит Серафим и в последствии времени, уже после закрытия библ. общества, не только не благоволил, но даже враждебно относился ко всякой попытке перевода библейских книг на русский язык. В этом отношении он встречал полное сочувствие и поддержку своим усилиям и действиям со стороны обер-прокурора Святейшего Синода графа Протасова. Это обнаружилось особенно в истории перевода библии, сделанного протоиереем Герасимом Петровичем Павским, в бытность его профессором Спб. дух. академии. Трудно сказать, конечно, чтобы в этом деле граф Протасов был орудием митр. Серафима; скорее можно полагать что граф встретил у митрополита Серафима именно такой образ мыслей, который он считал наиболее правильным и которым воспользовался для того, чтобы положить преграду воззрениям и действиям противоположным. Сущность дела заключается в том, что, когда присутствовавшими в Синоде тремя митрополитами получен был безымянный донос о том, что между студентами академии распространяется, в литографированных списках, перевод свящ. книг Ветхого Завета, сделанный протоиереем Павским, и Московский митрополит Филарет выразил мнение о необходимости издания Библии с объяснениями и словарем, то митрополит Серафим, не посещавший Синода по болезни, высказал свои мысли в письме к графу Протасову. В этом письме митрополит выразив свою скорбь по поводу перевода Павского, говорит, что он «видит в этом горестное последствие тех ложных, на счет употребления слова Божия, понятий, которые, быв некогда занесены к нам иноверцами, и увлекши умы некоторых у нас, угрожали иерархии – подрывом во власти, народу – воспитанием в нем обольстительного, но вместе и гибельного, чувства независимости от церкви, православию – ниспровержением коренных начал его». Митрополит Серафим предлагал: дознать, кто возбудил студентов приступить к такому делу, виновным пресечь всякую возможность посягать на подобные действия и усилить меры к отысканию и уничтожению списков перевода, а равно и лиц, у которых эти списки были на руках. Относительно издания Библии с толкованиями, как предлагал Московский митрополит Филарет, Серафим высказывал также свое несогласие, ибо, по словам его, «сохранение и распространение истин веры обеспечивается сословием пастырей, которым, с сею именно целью, и преподается дар учительства и которые нарочно к тому приготовляются в духовных заведениях». Так как мнение митрополита Серафима, представленное графом Протасовым Государю, удостоено было Высочайшего утверждения, так как вскоре за тем митрополит Филарет оставил Петербург и водворился в Москве, то охранительная система, имея таких могущественных и влиятельных представителей, как митрополит Серафим и граф Протасов, дала на долгое время направление более или менее важным распоряжениям церковной власти. Литографированные списки русского перевода Библии были отбираемы, а Славянский перевод едва не был возведен на степень богодухновенного. Это направление продолжалось при графе Протасове и после кончины митрополита Серафима. Продолжатель или подражатель трудам Павского, архимандрит Макарий Глухарев, за свои попытки распространить сделанный им перевод Библии, также подвергся строгому выговору, и только уже в царствование Александра 2-го наступило время издания Библии на русском языке.

Еще с 1842 года митрополиты Московский и Киевский не были вызываемы на присутствование в Святейший Синод. Нужно ли прибавлять, что, во все время присутствования в Свят. Синоде Московского Митрополита Филарета, имя его соединено было со всеми важнейшими действиями и мероприятиями духовного правительства и как бы заслоняло собою имя первенствовавшего в Синоде митрополита Серафима, к которому, однако, Московский святитель всегда относился с полным уважением, пользуясь и с его стороны полным доверием.

Мы видели доселе митрополита Серафима в той сфере деятельности, которая принадлежала ему, как одному из высших иерархов российской церкви. Хотя он не был чужд некоторых крайностей, но в действиях его всегда видны были распорядительность и ревность истинно архипастырские. Но, кроме того, он проявил подвиг гражданского мужества во время смуты 14 декабря 1825 года и показал себя стоящим на высоте своего служения. Вот как рассказывает об этом подвиге Барон (впоследствии граф) М. А. Корф в своей книге Восшествие на престол Императора Николая. «Прежде чем употребить против бунтовщиков военную силу, сердце молодого Монарха все еще желало новыми мерами кротости и увещания образумить заблуждающихся. Решено было испытать над ними убеждения религии.

«В зимнем Дворце, для предназначавшегося торжественного молебствия, с утра ожидали два митрополита С.-Петербургский Серафим и Киевский Евгений. Государь послал генерала Стрекалова за первым, но ему добровольно сопутствовал и второй. Оба, в том облачении, в каком они были для молебствия, с двумя своими иподиаконами, поехали на площадь в извозчичьей карете, на запятки которой стал Стрекалов, в мундире и ленте. Серафим и его иподиакон⁷ вышли у ближайшего к площади угла Адмиралтейского бульвара: их обступил народ и, припадая к земле, умолял не идти на явную смерть, уже постигшую графа Милорадовича. Но подъехавший генерал-адъютант Васильчиков повторил, объявленное уже прежде через Стрекалова, желание Государя, чтобы митрополит испытал подействовать на умы заблужденных силою веры. В это время пал, в глазах его, от руки Каховского, полковник Стюрлер. Несмотря на то, ревностный к своему долгу пастырь, приложась ко кресту и возложив это знамение мира на голову, пошел к бунтующей толпе: за ним следовали митрополит Евгений с иподиаконами. При виде святителя, идущего под защитою только своего сана и седин, солдаты взяли с плеча и стали креститься, а некоторые и прикладываться к простертому им кресту. Но пока митрополит старался, призывая Бога в свидетели истины своих слов, вразумить их изъяснением событий в настоящем виде и изобразить преступность измены законному Царю и ожидающую виновных кару небесную, предводители возмущения, издеваясь над священным его саном, кричали, что законный их царь Константин, что он в оковах, близь столицы, что это дело не духовное и если архиерей может присягать по два раза в неделе, то такое клятвопреступление им не пример, что им надо не попа, а Михаила Павловича; наконец велели бить в барабаны, чтобы заглушить его речь, и грозились по нем стрелять; над головою митрополита уже скрестились шпаги и штыки. Мужественная его готовность осталась бесплодною, и он, с сподвижниками своими, был принужден поспешно удалиться к забору Исаакиевской церкви, откуда все они возвратились во дворец в простых извозчичьих санях».

Мужественная готовность владыки пожертвовать собою для спокойствия столицы была награждена тою высокою честью, что он удостоился возложить венец на голову Императора Николая Павловича и совершить священнейший обряд коронования и миропомазания Государя.

Как духовному писателю, митрополиту Серафиму принадлежат: исследование доказательств бытия Божия; цвет чистого латинского языка – на русском и латинском языке. М. 1789; Слово при вступлении в управление петербургскою паствою. Спб. 1821; Речь его Императору Александру Павловичу – сказанная в прибытие его в Москву. М. 1820 г.; В собрании библейского общества. Μ. 1821; Императору Николаю Павловичу по совершении коронования. Μ. 1826. Преосв. Филарет в «Обзоре Русской Духовной Литературы» говорит о митрополите Серафиме: «В 1798 г. он приготовился говорить проповедь в присутствии Императора Павла, вошел на кафедру, и в смущении, не сказал ни слова. Этот случай показывает, почему он и в последующее время очень редко проповедовал». Но самый важный труд митрополита Серафима есть участие его в переводе Евангелия и Псалтири на русский язык.

Участие митрополита Серафима в управлении петербургской епархией не ознаменовалось какими-либо выдающимися явлениями. Старость ли его, или упадок энергии в борьбе за охранительные начала церковной жизни ослабили его силы, особенно в последнее время он совершенно уклонился от деятельного участия в управлении епархией. Старожилы помнят, как редко, в последние годы, являлся митрополит Серафим в общественных собраниях, как труден был доступ к нему разных просителей, и вообще лиц, имевших надобность обращаться к нему по своим делам. В последние годы жизни епархией управлял, с его личного разрешения, викарий его, преосв. Венедикт, обладавший твердым знанием церковных законов и отличавшийся строгим соблюдением установившихся форм делопроизводства и администрации.

Митрополит Серафим скончался в преклонной старости, 80 лет от роду, в январе 1843 г. и погребен в Александро-Невской Лавре, в церкви Св. Духа.