Беседа 27: Страдания, через которые познается единство человечества, как путь спасения в наше время¹⁷⁴

Постижение человечества через со-страдание. Наше время – сугубо тяжелое. О молитвеннике за весь мир. Об аде нелюбви. О нашей неспособности к исихазму. О нашем спасении через скорби, характерные для нашего века. Об отсутствии культуры сердца при обилии культуры интеллекта.

Благословенно имя Бога нашего, Бога в Троице: Отца и Сына и Святаго Духа.

В последнее время, как вы знаете, я часто пребываю совершенно без сил и лишен общения с вами. Теперь, кончая жизнь и ожидая исхода моего каждый день и каждый час, я, странным образом (а может быть, и естественным образом), вспоминаю первые дни моего монашества. В двадцать пятом году я прибыл на Афон, чтобы там остаться монахом. Это было шестьдесят семь лет тому назад.

Пережив страдания Первой мировой войны и последовавших затем катастроф – частичных и общих, людских и космических, – я теперь могу сказать, что война эта естественным образом породила во мне мысль о всем человечестве, ибо все человечество принимает участие в мировой войне. В предсказаниях Самого Христа в Евангелиях (Мф.24:6; Лк.21:9) много говорится о конце дней и о скорбях, тяжелых для всего мира, на долгие годы. Я, как живописец, тянулся во Францию, которая в тот исторический момент была первенствующею страною в сфере моего искусства. И хотя война кончилась победоносно для Франции, царило ощущение ничтожности результатов войны в моральном плане – она разрушила многие ценности и многие люди погибли. Господь говорит странным образом: «Когда вы услышите обо всем этом... подымите головы ваши... не ужасайтесь, ибо надлежит всему тому быть» (Мф.24:6; Лк.21:28). Однако горе не принимало таких глубоких форм, как теперь. Страдание и отчаяние в то время были значительно меньшими и легче выносимыми, чем теперешние.

Почему я говорю сейчас об этом? – Потому что перед нами, монахами наших дней, стоит вопрос: как построить нашу монашескую жизнь, чтобы мы не потеряли спасения в Боге. Ибо в творении спасенных в Боге Духом Святым людей – смысл всей истории.

Во времена первого издания «Добротолюбия», собрания отеческих творений, люди обладали несравненно большим терпением, несравненно большей надеждой на спасение, чем теперь. Условия мировой жизни переменились, и люди вступают в брак и рождают детей в иных условиях, нежели прежде. Во многих отношениях есть облегчения, но рождение в сей мир теперь есть гораздо более трудная проблема, чем раньше. Интеллектуальное состояние мира в тот момент, когда я пришел к монашеству, и то, которое я теперь наблюдаю, колоссально различны. Но сказано апостолом Павлом слово, что прежние отцы Ветхого Завета – великаны духа, исполины веры – не достигли тех откровений, которых достигали Апостолы: «да не без нас совершенство примут» (Евр.11:39–40). ¹⁷⁵. Как имевший благоволение Божие пройти все формы монашества, скажу вам, что в организации нашей жизни монашеской мы не можем удержать образ жизни наших отцов. Непременно надо рассчитать жизнь так, чтобы все было по силам.

После Первой мировой войны естественно появилась мысль о мировой жизни: дух человека мыслит все человечество более тесным образом, чем раньше. Я еще застал на Афоне времена «Добротолюбия». Они не прекратились и до сих пор. Из многих случаев молитвы за весь мир, поражавших меня, я выносил великую радость и благодарность Богу за то, что люди стали мыслить все человечество.

Помню один замечательный момент, который навсегда отпечатался в моем сознании. Это было в самом начале моего монашества, в 1925 или 1926 году. Я пришел на берег моря и увидел там старца с длинной четкой на триста узлов. Я подошел к нему близко со страхом, свойственным новоначальным, и молча стоял, наблюдая, как он молится. А он сидел на большом камне и тянул четку. Наконец я возымел дерзость все-таки попросить его: «Отче, молись обо мне». Я просил об этом, потому что когда я покинул Францию в двадцать пятом году, то дух «отчаяния» уже владел мною, хотя в менее тяжкой форме, чем теперь. И вот, раздавленный этим отчаянием, я просил его: «Отче, молись обо мне». Он посмотрел на меня и говорит: «Ты видишь эту четку? Я тяну ее за весь мир. Я молюсь за весь мир. И ты там, в моей молитве». Трудно объяснить, почему и сколько времени нам нужно на ту или иную реакцию, но, в общем, я не ушел с первым словом. И через некоторое время опять, живя в себе отчаяние тех дней, я сказал: «Отче, молись обо мне». Он говорит: «Я же тебе сказал, что я за весь мир молюсь. И ты здесь, в этой молитве». Через несколько мгновений опять я повторил мою просьбу, потому что глубока была моя скорбь, и снова в третий раз сказал робко: «Отче, молись обо мне». Он добро посмотрел на меня и говорит: «Я же тебе сказал, что ты здесь, – показывает на четку, – что тебе больше надо? Ты здесь, в этой молитве моей за весь мир». Отошел я, пораженный состоянием духа этого старца. «Я молюсь за весь мир; ты там, чтобы не «расколоться» нам на мелочи, на детали».

Только приехав тогда на Афон и встретившись с такой формой молитвы, я, конечно, был поражен. Я все думал: «Как мыслит этот старец, молящийся за весь мир, – во времени, в пространстве, все ли человечество от Адама до наших дней? Или его мысль была еще более глубокой и объемлющей?»

За эти почти семьдесят лет монашества мне пришлось пережить очень многие тяжкие моменты, потому что, когда мы молимся за кого-либо, молитва вводит нас в ту духовную сферу, в которой живет предмет нашей молитвы.

Дорогие мои братья и сестры, я все время стараюсь удержать в вашем сознании мысль о том, что мы не какие-то отдельные entités¹⁷⁶, отрезанные от других. Нет! – Мы живем в этом мире, где все соединено, где одно связано с другим. Итак, я предложил вам условия жизни, которые соответствовали бы структуре интеллектуальной и телесной современных людей, приходящих к монашеству.

И как я был обрадован, говоря недавно с одним человеком об обстоятельствах, слагающихся тяжелым бременем на наших спинах! Я посоветовал ему молиться Богу так: «Ты, Господи, защити нас. Ты видишь наше бессилие противостать против этих волн космических страданий». Я сказал ему: «И когда вы молитесь за себя, за монастырь, за братьев-сестер, то молитесь до того предела, чтобы говорить уже: Господи, защити НАС!». Потому что во многих отношениях мы вполне имеем право сказать, что ад – это есть нечто производимое отсутствием любви в людях. Люди живут не любовью, а ненавистью. И тогда я сказал этому человеку: «Молитесь за монастырь, за всех нас: защити нас, Господи, дай нам маленький угол на Земле, где мы могли бы совершать Тебе Литургию, приносить Тебе молитву Гефсиманскую. И только до этих пор молитесь: Защити нас, потому что мы не можем пожелать ничего дурного кому бы то ни было».

И радовался я ответу: «Но естественно, если мы здесь стараемся молиться за всего Адама, за все человечество, то как в то же самое время мы будем желать что-либо недоброе творящим нам смертельную скорбь?» Смотрите, как соотносятся тот афонский старец, который мне говорил: «Ты здесь, в этой четке», и современный человек, который говорит: «Если мы молимся за всего Адама, то как и кому мы можем пожелать недоброе?»

Я молчу, ищу слова – объяснить величие этого момента. Мы неспособны к тем подвигам, о которых написано в «Добротолюбии». Но мы должны построить наше спасение также во всей полноте, – спасение, принесенное нам Христом и Духом Святым.

В самом начале моего монашества я был раздавлен страданием мира как последствием мировой войны. Теперь эти страдания увеличились. И уже к той форме исихазма – безмолвия, в которой пребывали наши отцы и деды, мы менее способны. И это показал современный опыт. Когда мы останавливаем наш интеллект на одном и том же призывании имени, то он утомляется стоянием в этой форме молитвы.

Итак, если мы неспособны теперь к такому безмолвию, к такому монашеству, то значит ли, что мы потеряли спасение? – Нет. В начальные годы своего монашества я читал о пророчествах отцов древнейших времен III–V веков. В одном из пророчеств говорилось, что люди в последнее время станут неспособными к аскетической жизни, подобно людям древних веков. «Но, – добавляет один из отцов, – монахам будут посланы великие скорби. И кто претерпит эти скорби, будут в Царстве большими тех, которые в древности воскрешали мертвых»¹⁷⁷.

Сила зла современного организованного мира так велика, что при всей молитве, при всем напряжении нашего духа мы не достигаем победы над этим духом мира. Мы раздавлены страданиями, находящими на нас извне. Но такую форму страданий, может быть, дал Господь только теперь, а не раньше.

Молитва за всего Адама – по завету старца нашего, прославленного святого, – возносит нас в различные сферы. В те дни, когда я приехал на Афон, образованных людей там было очень мало. С трудом некоторые могли читать и писать, когда приезжали на Афон, и потом развивались, читая святых отцов. Но, будучи так мало осведомлены о делах всего мира, они молились за весь мир. И тот старец не хотел прекратить молитву ради просьбы одного послушника. В какой сфере пребывал этот старец и в какой сфере пребывает современный интеллектуально развитый человек? Если мы сравним уровень духовного состояния, то в чью пользу будет сравнение? Они жили меньше событиями этого мира, не зная современных достижений науки, техники и так далее, но дух их пребывал в вечности, и молитва их была о вечном спасении. И если ум современных интеллигентов даже на несколько мгновений или минут не может устоять в вечном, то кто живет в более высоком мире?

Что есть состояние духа человеческого, который живет всего Адама естественным образом, призывая постоянно Имя: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя грешнаго»? – Такая личная молитва выливается в молитву космической силы, как мы видим на примере прп. Серафима Саровского. И теперь мы живем в мире несравненно более богатом технически и образованном, но выше ли эта форма жизни? Так что если сравнить, то в конечном итоге мы должны признать, что древние отцы наши стояли выше нас не только в области умной молитвы, но и в общем состоянии духа. Через призывание имени Христа мы вводимся в этот мир страдающий, и это есть великое дело.

Итак, помните: мы должны построить свое спасение в иных условиях, и мы строим его, как нам кажется, разумно, а не легкомысленно.

На смерть одного поэта другой поэт русский писал в XIX веке: «...но не найдет отзыва тот глагол, что страстное земное перешел»¹⁷⁸. Мы живем в мире удивительно образованном, но в сфере духа люди слишком далеки от того состояния, в котором они должны были бы быть. Чтобы понять состояние безмолвного старика, который молится за весь мир, надо жить это состояние. Для интеллектуального человека представляется богатством большая осведомленность о событиях, о достижениях научных и т. д. при страшно низкой культуре сердца. Господь говорит, что оскудеет «любовь» в последнее время (см. Мф.24:12). И мы не видим, чтобы мир богател бы любовью. «Наоборот, – говорит Он, – умножится скорбь и страдание» (ср. Мф.24:21). Итак, когда вы вступаете в эту монашескую жизнь с большим терпением и смирением, помните, что вы входите в страдания Самого Христа Бога нашего в Гефсиманском саду. И те, которые не живут эту молитву, которые не рыдают глубоким плачем в молитве за весь мир, нас считают сумасшедшими: для них это безумие.

Итак, окружающий нас мир сделал колоссальный прогресс в смысле техническом, но не в культуре сердца в христианском смысле – сердца, открытого для страданий всего человечества, и во времени и в пространстве.

Те догматические и теоретические формулы, которые мы употребляем в нашем разговоре, нужны для осознания разумного конца нашего подвига. Кто-нибудь, действительно мудрый, может сказать мне: «Отче, вы безумный человек! Новоначальным вы говорите о таких вещах. Этот «Огонь» принес Господь с небес (см. Лк.12:49), и когда Он пришел на Землю, то единственно Он был носителем этого Духа. Как вы новоначальным монахам говорите об этом?!» Да, я знаю, что это немножко безумно – говорить об этих состояниях новоначальным. В первые дни христианства, когда были так свежи слова Христа, апостол Павел сказал, что «Он, Христос, вошел за завесу» Восьмого дня и там, где Он, должен быть наш ум (см. Евр.6:19). Так что вы видите, и апостол Павел делает ту же «ошибку», что я: он говорит новоначальным людям и называет «молоком» то, что, по существу говоря, мы переживаем, как огонь небесный.

Но все равно будем молиться за весь страждущий мир, готовые и сами переживать эти страдания. Молитесь за меня тоже... Думайте и о том, в каких духовных сферах должен вращаться наш ум.

Так вы, дорогие мои братья и сестры, держите крепко эту линию молитвы. Помните всегда Христа, Который в свое время один восходил на Голгофу, неся всю скорбь всего мира.