Общее учение

Как же учит Откровение о промышлении Божием в мире? По его изображению, Бог, создавши мир, не стал вдали от него, как чего-то чуждого или враждебного Себе, предоставив его себе самому, а напротив, никогда и ни на одно мгновение не прерывал Он и не прерывает Своих самых близких, живых и деятельных отношений к нему, как к Своему родственному созданию, всегда нуждающемуся в Его всесохраняющей и всем правящей промыслительной деятельности. Он небо и землю наполняет (Иер.23:24), небо – престол Его, земля же подножие ног Его (Мф.5:34–35). Пребывая же везде, а также зная все под счетом (Ис.40:26; Мф. 10:30), весом и мерою (Иов.28:25), Он не остается одним безразличным и безучастным зрителем всего того, что есть и происходит в мире, а напротив, здесь всегда Он является тем, чем есть отец в своем доме (Мф.5:45; 6, 26–32) или верховный владыка и царь в своем царстве (1Пар. 29:11–12; Пс. 102:19). Ибо «кто кроме Его промышляет о земле и кто управляет всею вселенною» (Иов.34:13)? От начала мира доныне Он никогда не прекращает в нем Своей деятельности (Ин.5:17). Им все стоит (Кол.1:17), Он все держит словом силы Своей (Евр.1:3), в Его руке душа всего живущего (Иов.12:10), и у Него ничто не выбывает (Ис.40:26). Зная, что если бы сокрыто было Им лицо Его, то все пришло бы в смятение (Пс.103:29), и если бы Им было обращено Его сердце к Себе, то вдруг погибла бы всякая плоть (Иов.34:14–15), Он не закрыл совершенно от тварей лица Своего и не отнимает у них Своего зиждительного Духа, посылая Его для обновления лица земли (Пс.103:30), оживляя Им все (Неем.9:6) и всему дая жизнь, и дыхание, и все (Деян.17:25). От Него зависят законы бытия, движения и жизни: о Нем бо живем и движемся и есмы (Деян.17:28). Им назначаются места и времена для жительства твари (Деян.17:26; Пс. 103:8–9), а также подается все нужное для их существования и жизни. Покрывая небо облаками, Он приготовляет для земли дождь, произращает на горах траву (и злак на пользу человеку), дает скоту его пищу и птенцам ворона, взывающим к Нему (Пс.146:8–9; 64:10–14; 103:13–14; Деян. 14:17). Потому-то очи всех уповают на Него, и Он дает им пищу их в свое время, открывает руку Свою и насыщает все живущее по благоволению (Пс.144:15–16).

Если же Бог так печется о мире, что ничего не оставляет без Своей промыслительной заботы⁵⁷³, даже и полевых лилий, Им Самим одеваемых, и птиц небесных, без Его воли не падающих (Мф.6:29–30; 10:29–30), то тем более Он печется о человеке, составляющем предмет Его особеннейшей отеческой заботливости. Самый его зародыш Своими очами видит Бог, и в Книге Своей определяет все дни существования его на земле (Пс.138:16). Изводя из чрева матери, Он вселяет в него упование у груди материей (Пс.21:10) и во всю его жизнь, как отец, все заботы о нем принимает на Самого Себя (1Пет. 5:7) и до того простирает Свою попечительность о нем, что без Его воли и волос с головы его не падает (Мф.10:30). Будучи близок к каждому (Деян.17:27) и ведая помышления каждого (Пс.138:2), чувствования (Пс.7:10), и даже вздохи (Пс.77:11), Он подает потребное всем, прежде чем у Него попросят о том (Мф.6:32), а также приклоняет ухо Свое к молитве просящего (Пс.85:1; 17:7) и исполняет просимое им (Пс.19:2–5; Мф. 7:11), если только оно проистекает из искренней и живой веры (Мф.17:20) и согласно бывает с волею (Мф.6:10) и славою Божиею (Ин.14:13), а также с собственным благом просящего, заключающимся в достижении царствия Божия, которого поэтому и нужно искать прежде всего другого (Мф.6:33). К этой высокой цели направляет Господь и всю судьбу человека, до бесконечности разнообразя и согласуя ее то с нравственными потребностями человека, то с требованиями Своей милости и правды (Пс.24:10; 88:15; Ис. 28:17). Он направляет шаги человека, не знающего своего пути (Притч.20:24), делает его нищим и обогащает, унижает и возвышает (1Цар. 2:7), причиняет раны и Сам обвязывает их, поражает и Его же руки врачуют (Иов.5:18). Любя праведных (Пс.145:8) и ненавидя всех, делающих беззаконие (Пс.5:6), Он хранит первых, как зеницу ока (Пс.16:8, 36:24, 33:16, 90:4–7), и содействует им во всем к их благу (Рим.8:28), тогда как над последними открывает с неба Свой гнев и попускает им ходить в похотях сердец своих, предавая их превратному уму – делать непотребства (Рим.1:18–24–28). Но без Своего промыслительного попечения не оставляет Он и грешников, так как повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми, посылает дождь на праведных и неправедных (Мф.5:45) и Сына Своего в мир послал не для того, чтобы одних праведных, а и грешников призвать к покаянию (Лк.5:32). Если Он посещает жезлом беззакония грешников и ударами неправды их (Пс.88:33), то, как долготерпеливый и многомилостивый, не до конца гневается и не вовек негодует (Пс.102:8–9), но долготерпит, и долготерпит с той именно целью, чтобы посредством Своей благости привести их к покаянию (Рим.2:4); так как Он не хощет смерти грешника, но еже обратитися и живу быти ему (Иез.33:11). И людей праведных Господь допускает часто и много страдать, подобно Иову, от разных внешних бедствий и людских неправд, и притом даже среди по-видимому незаслуженного благоденствия грешников (2Тим. 3:12); но и в сем случае Он поступает так не по чему-либо иному, как по внушению Своей правды и любви. Поступает так, с одной стороны, для более полного очищения их, подобно серебру (Притч.25:4), от примеси всяких нечистот греховных, неимением которых не может похвалиться ни один смертный даже в один какой-либо день жизни своей на земле (Притч.20:9; Иов. 14:4), а с другой стороны – для их испытания и утверждения в добродетели (1Кор. 10:13; Рим. 5:3–5), за которую, каждый получит полное воздаяние только в жизни будущей (2Тим. 4:7–8). Может ли поэтому кто сказать Господу: Ты поступаешь несправедливо (Иов.36:23)? Тем же, – пишет ап. Павел, – прежде времени ничтоже судите, дóндеже приидет Господь, иже во свете приведет тайная тьмы и объявит советы сердечныя, и тогда похвала будет комуждо от Бога (1Кор. 4:5).

К этим же высшим нравственным, целям направляет Господь и судьбы целых народов и царств. Назначив предопределенные времена и пределы их обитанию (Деян.17:26), Он, как царь по всей земле (Пс.46:3; 8), владеет царствами человеческими, давая их тому, кому хочет (Дан.4:14). Он устанавливает и все власти земные (Рим.13:1), так что Им цари царствуют и повелители узаконяют правду (Притч.8. 15). Поставляя же царей и содержа в руке Своей сердца их (Притч.21:1), Он, когда находит нужным, и низлагает их (Дан.2:21), равно как и благопотребных людей в одно время воздвигая среди того или другого народа (Сир.10:4; Исх. 31, 3–6), в другое время отнимает их у него, истребляя из среды его судью и умерщвляя всех князей его (Амос.2:3). Сообразуясь с нравственным состоянием народов, Он в одни времена обильно подает им все блага земли (Ис.1:19) и дарует тихую и безмятежную жизнь (1Тим. 2, 2), в другие времена наводит на них глады, моры, землетрясения (Мф.24:7), меч (Ис.1:20), порабощение и все другие общественные бедствия (Дан.3:28). По Его же воле, одни царства колеблятся и падают, а другие возвышаются и стоят твердо (Дан.2:37–44), одни народы призываются в Церковь Христову и прививаются к ней, как к благодатной лозе, а другие или остаются до времени вовсе не призванными в нее, или же, быв призваны и даже привившись к ней, опять отламливаются от этой лозы, чтобы когда-либо впоследствии при помощи веры и силы Божией снова привиться к ней (Рим.11:17–23). И кто опять может сказать Господу: Ты поступаешь несправедливо (Иов.36:23), зная, что как небо выше земли, так и пути Его выше путей наших (Ис.55:8)? При созерцании этих-то путей Божиих, являющихся в судьбах человечества, Апостол, отклоняя всякую мысль о неправде Божией (Римл.9:14), восклицает: о глубина богатства и премудрости и разума Божия! Яко неиспытани судоиове Его и неисследовани путие Его (Римл.11:33).

Вот в главных и существенных чертах общее откровенное учение о Промысле Божием в мире!

Это учение во всей его силе было принято древневселенской Церковью и в ее Символе выражено в самой сжатой форме, а именно только в одном приложенном к Богу слове: Вседержителя, чем, конечно, обозначалось не что иное, как то непрерывно продолжающееся и в самых разнообразных видах открывающееся в мире действие Божие, которое необходимо для его сохранения и управления и которое носит название Промысла. Но древние Отцы и Учители, а также писатели церковные, как сейчас увидим, немало занимались его разъяснением и оправданием ввиду разных недоумений и ложных мнений, почему и высказали немало замечательного и стоящего нашего внимания.

Чтобы оправдать необходимость веры в Промысл Божий, Афинагор говорит следующее: «Те, которые признают Бога Творцом всего, если хотят быть верными своим началам, необходимо должны допустить, что все сотворенное находится под сохранением и промышлением премудрости и правды Его»⁵⁷⁴. По заключающейся в сих словах мысли, если и можно кому-либо не верить в Промысл Божий, то разве только тем, которые не верят в бытие Самого Бога. Верующие же в Бога ни в каком случае не могут не признавать Его Промыслителем мира, так как это было бы противоречием их началам или же самим себе. Имея в виду эту самую мысль, Климент Александрийский говорит: «Очевидно, что всяк, не признающий Промысла... есть поистине безбожник»⁵⁷⁵. Лактанций же выражает ее еще полнее и определеннее. Коснувшись учения Епикурова, который, допуская бытие Божие, отвергал Провидение, тогда как все другие древние философы, верившие в Бога, верили и в Его Провидение, он говорит следующее: «Я не знаю, что может быть более этого себе противоречащего. Если существует Бог, то, конечно, существует, как промышляющий Бог... Отвергая поэтому Провидение, Епикур должен бы был отвергнуть бытие Божие, равно как и, наоборот, признавая бытие Божие, он должен бы был допустить и бытие Провидения, потому что одно без другого немыслимо и существовать не может»⁵⁷⁶.

Почему же, спрашивалось, было немыслимым и невозможным, чтобы, веруя в Бога и признавая Его Творцом мира, в то же время не признавать Его и Промыслителем мира? На это сам Лактанций отвечает тем, что «Бог по тому самому, что Он – Бог, не иначе может мыслиться нами, как так, что Он помнит прошедшее, знает настоящее и предусматривает будущее»⁵⁷⁷. Но эту же мысль яснее и прямее выражают св. Амвросий, Феодорит и Дамаскин. «Какой деятель, – спрашивает Амвросий, – вознебрежет о своем произведении? Кто оставит и отринет то, что сам же восхотел создать? Если несообразно с чем-либо промышлять, то не более ли несообразно творить, когда не сотворить чего-либо нет никакой несправедливости, а не заботиться о том, что создал, крайнее немилосердие»?⁵⁷⁸ «Как может, – спрашивает также Феодорит, – не радеть о Своей твари Тот, Кто создал ее по множеству Своей благости»?⁵⁷⁹ «Один Бог, – говорит Дамаскин, – по естеству благ... а, как благий, Он промышляет, потому что не промышляющий не благ (так как и люди, и бессмысленные животные естественно пекутся о своих детях), и кто не печется, тот подвергается порицанию»⁵⁸⁰. Златоуст же к мысли о благости Божией, как таком свойстве, которое не может не вызывать Бога на промышление о созданном Им мире, присовокупляет еще мысль о всемогуществе Божием, которое такое промышление делает для Бога вполне возможным и удобоосуществимым. «Если бы, – говорит он, – потребовались и десятки тысяч таких миров (каков настоящий) и даже бесконечное число их, то Бог равно был бы достаточен для всех, и не только к созданию их, но и к тому, чтобы промышлять о них по создании»⁵⁸¹.

Но при этом естественно возникал такой вопрос: может быть мир не имеет и нужды в промышлении Божием, может быть, он и сам собой может продолжать свое существование, быв создан и устроен совершеннейшим образом Всесовершенным Творцом? На это у древнехристианских Учителей и писателей был тот ответ, что все созданное, как созданное из ничего, само в себе по своей природе есть ничто⁵⁸², что оно изменчиво и удоборазрушимо⁵⁸³, а потому, быв предоставлено самому себе, могло бы тотчас возвратиться в ничтожество⁵⁸⁴. Всякое поэтому сотворенное естество – и видимое, и умопредставляемое, для поддержания своего имеет нужду в Божием попечении⁵⁸⁵. Если бы когда-либо хотя на одно мгновение оставила мир сила Всесильного и Вседержащего Творца, то тогда бы вдруг перестали существовать все твари во всех их видах, тогда погибла бы вся природа⁵⁸⁶.

И порядок мировой сам в себе не составляет чего-либо неизменного, так как он не принадлежит мировому веществу существенно и необходимо, а потому всегда может нарушиться без внешней поддержки со стороны мироправителя. Хотя у нас на земле воздвигнутое здание стоит (при существующих условиях) даже после того, когда строитель, окончив свою работу, оставит его и отойдет, но мир не мог бы стоять и на мгновение ока, если бы Бог отъял от него Свое промышление⁵⁸⁷. Если бы хоть на один день Бог оставил дело Своего управления тварями, они тотчас бы уклонились от своих естественных путей, которыми ведутся и направляются к достижению полноты своего развития и перестали бы быть тем, что есть каждая в своем роде⁵⁸⁸, и мир, носимый случаем, как вихрем корабль, должен бы был, по причине беспорядочных движений вещества, мгновенно разрушиться и возвратиться в первоначальный хаос и неустройство⁵⁸⁹.

Если же, несмотря на свою изменчивость и удоборазрушимость, мир в течение стольких тысячелетий стоит твердо и незыблемо, то о чем свидетельствует это, как не о том, что о нем неусыпно промышляет его Творец, непрерывно сообщая ему ту твердость и прочность, каких в себе он не имеет⁵⁹⁰. Если, далее, и порядок в мире, несмотря на способность последнего к беспорядочности, в течение стольких веков остается совершенно целым и нерушимым, то опять не говорит ли это неумолкаемо о всегдашнем, никогда не прерывающемся блюдении за миром его Верховного Правителя? «Если кто увидит, – говорит св. Феофил Антиохийский, – снаряженный в море и идущий к берегу корабль, тот непременно заключит, что есть на нем кормчий, управляющий его движением. Так точно должно думать, что есть Бог-Правитель вселенной, хотя Он и невидим плотскими глазами по Его бесконечности»⁵⁹¹. «Вижу здание, – повторяет то же св. Ефрем, – и заключаю о здателе; вижу мир – и познаю Промысл; вижу, что корабль без кормчего тонет и дела человеческие ничем не оканчиваются, если Бог не управляет ими... От пастыря зависит стадо, а от Бога – все, что возрастает на земле... В воле царя расположить полки воинов, а в воле Божией – определенный устав для всего... На земле ничего нет не возглавленного, потому что начало всему Бог»⁵⁹². Отвергать поэтому Промысл Божий или утверждать, что мир, состоящий из неба и земли, без кормчего носится в таком согласии и порядке, по Феодориту, «совершенно похоже на то, как если бы кто, сидя на корабле, и переплывая море, и видя, как кормчий распоряжается веслами и по-надлежащему правит кормилом, стал утверждать явную ложь, будто бы не стоит кормчий на корме, корабль не имеет весел, не направляется движением кормила, но несется сам собой, преодолевает стремления волн, побеждает нападения ветров, не нуждается в помощи корабельщиков или кормчего, который бы всем гребцам давал нужные приказания»⁵⁹³.

Итак, «творением управляет Творец, не оставив без управления корабля, Им построенного, быв Сам его строителем и садовником, возрастившим вещество. Он и вещество сотворил, и корабль построил, и постоянно управляет его кормилом»⁵⁹⁴. С первого же мгновения, как только был устроен мир, Бог по великим и непреложным законам движет и водит его, как кубарь, ходящий кругами под ударом, не предоставляя его самому себе, чтобы не расстроился заведенный в нем величественный строй наподобие того, как и лик певцов расстраивается, если только никто им не правит⁵⁹⁵. Вместо же этого «подобно тому, как какой-либо виртуоз, настрояя лиру и искусно совокупляя звуки высокие, средние и низкие, производит одну стройную песнь, и Он, содержа мудростью Своею вселенную, как лиру, и совокупляя воздушное с земным, небесное с воздушным, и всем управляя Своей волей и мановением, чудно и прекрасно соблюдает единый мир и единый порядок»⁵⁹⁶. И все эти промыслительные действия Свои на мир Бог производит не откуда-либо издалека, как бы отошедши от мира и совне только движа эту громаду, а производит Своим непосредственным присутствием⁵⁹⁷, и производит, простирая Свою миропромыслительную и мироправительную деятельность не на одни более общие или главные виды бытия, а безусловно на все существующее, не исключая никаких, даже по-видимому самых незначительных и ничтожных частичек вселенной. «Всемощное и святейшее Слово (Бога) Отца, обтекая все, и повсюду проявляя силы Свои, и освещая все видимое и невидимое, все содержит и объемлет в Себе, так что ничего не оставляет непричастным силы Своей, но все и во всем, каждое существо порознь и все существа вместе оживляет и сохраняет»⁵⁹⁸. «Как на небе, так и на земле ничто не изъято из управления и Провидения Божия, и попечение Творца простирается на все – как на невидимое, так и на видимое, как на великое, так и на малое, потому что и все творения имеют нужду в промышлении Творца, и каждое порознь, по своей природе и по своему назначению»⁵⁹⁹. «Каждая вещь (не сама по себе, а по Провидению Божию, получила и получает и собственный вид, и порядок, и число, и величину, так что ничего не было и не бывает напрасно и случайно»⁶⁰⁰. В том, собственно, и открываются с особенной силой благость и величие Творца, что Он промышляет не только о великом и громадном, но и о малом и по-видимому ничтожном, не только промышляет о небе и земле, ангеле и человеке, но и о малейших животных, птицах, травах, цветах и деревьях⁶⁰¹.

Но в ряду всех других земных тварей предметом особеннейшей промыслительной попечительности Божией является человек, которого Бог больше любит, чем любит друг своего друга, или отец и мать свое родное дитя⁶⁰². Назначая ему пределы жизни, Он от его рождения до смерти неусыпно блюдет за его судьбой, удовлетворяя и без прошений, и по его прошениям всем его существенным нуждам, устрояя все внешние жизненные его условия и положения и все направляя к полезному и лучшему, хотя часто тяжелыми и недоведомыми для людей путями⁶⁰³. Самым же осязательным свидетельством промыслительной любви Божией к человеку служит история судеб падшего человечества⁶⁰⁴ и Божественного домостроительства, направляемая единственно к тому, чтобы спасти падшего человека, и спасти, так как он создан свободно-нравственным существом, не против его воли, а согласно с его желанием, и не путем насилия и принуждения, а только побуждения и убеждения⁶⁰⁵. По этой же причине Бог, тогда как, вследствие Своей святости, любит в людях одно доброе и содействует только доброму, в то же время, по Своему благоснисхождению, попускает и терпит злое⁶⁰⁶, хотя его следствия преграждает и направляете к торжеству добра⁶⁰⁷. По этой же причине, тогда как Он любит праведников, терпит и грешников, в ожидании от них покаяния и обращения, к которому призывает и побуждает Своими бесчисленными и разнообразными средствами⁶⁰⁸.

Не иными побуждениями и целями руководится Бог и в управлении целыми народами и государствами. Потому что «Бог Сам раздает земные царства и добрым, и недобрым, и раздает не без намерения, не по случаю или счастью, но сообразно с ходом дел и времен, для нас сокрытым, для Него же совершенно известным»⁶⁰⁹. Некоторые из царей даются Им для улучшения и пользы подданных и для сохранения правды, некоторые же для устрашения, наказания и укорения, а иные – для унижения или возвышения народов, смотря по тому, чего бывают они достойны⁶¹⁰. «И то находится во власти Вседержителя, чтобы каждый на войне или был побежден, или победил, одни получили царства, а другие соделались подданными царей»⁶¹¹.

Но при этом спрашивалось, как же примирить с Промыслом Божиим существование в мире так называемого зла физического, так часто и тяжело поражающего человека, несмотря на его мольбы к Богу о его милостях и щедротах, а также зла нравственного, не только находящего для себя место в жизни свободно-нравственных существ, но и часто приобретающего по-видимому совершенное торжество или победу над добром в лице благоденствующих грешников и страждущих праведников? На это древние Учители дают нижеследующие ответы. То, что представляется для некоторых несовершенством в видимой природе, например землетрясения, бури, наводнения и разные перевороты земные, само по себе, без отношения к чувствующим существам, не есть зло, а напротив, в общей системе мировой составляет то же, что в живописи, при светлых красках, – тени, что в музыке, при возвышенных и тонких звуках, – звуки грубые и низкие⁶¹², или что в организме тела, при ровной поверхности, вдающиеся и выдающиеся в нем части⁶¹³. Злом же оно является только по отношению к чувствующим тварям и владыке их. покорившему через свой грех всю тварь суете (Рим.8:20) и нашедшему в этом самом и наказание за свой грех⁶¹⁴. Но, наказывая таким образом человека, Бог вместе с сим его и врачует, обращая разные физические бедствия в одно из самых важных и действительных средств к тому, чтобы вразумлять людей, удерживать от порока и приводить к добродетели. «Болезни, – говорит св. Василий Великий, – в городах и народах, засухи, бесплодие земли и бедствия, встречающиеся с каждым в жизни, пресекают возрастание греха. И всякое подобное зло посылается от Бога, чтобы предотвратить порождение истинных зол. Ибо и телесные страдания, и внешние бедствия измышлены к обузданию греха. Итак, не от Бога зло, а Бог истребляет зло, подобно тому как и врач истребляет болезнь, а не влагает ее в тело. Разрушения же городов, землетрясения, наводнения, гибель войн, кораблекрушения, всякое истребление многих людей, происходящее от земли или моря, воздуха или огня, и всякой другой причины, бывают для того, чтобы уцеломудрить оставшихся, потому что Бог всенародные пороки уцеломудривает всенародными казнями»⁶¹⁵.

Что касается, далее, явлений в мире зла нравственного, то хотя оно и допускается Богом ради сохранения неприкосновенности человеческой свободы, условливающей возможность самого добра⁶¹⁶, но Им, как можно видеть из вышесказанного, вовсе не поддерживается, и не только не поддерживается, но и пресекается или уничтожается, чтобы уступить свое место возрастанию и торжеству добра. Если же часто праведники, по-видимому, оставляются Богом, несмотря на свои непрестанные и теплые молитвы к Нему, и подвергаются самым тяжелым бедствиям, тогда как грешники благоденствуют, то при этом не нужно забывать того, что никто из людей самых добродетельных не может похвалиться тем, чтобы не нуждался в испытании своей добродетели⁶¹⁷, а также в живом чувствительном напоминании о том, что настоящая жизнь не есть истинная, блаженная жизнь, а только путь к этой жизни⁶¹⁸. Кроме того, никто не видит того, что происходит внутри людей благочестивых и нечестивых, какую высокую радость первые получают в своей совести и какое тяжкое последние несут наказание от той же самой совести⁶¹⁹. Более же всего нужно при этом помнить то, что настоящая жизнь не есть жизнь полного воздаяния за добродетель и порок и что такового воздаяния нужно ожидать только в жизни будущей. «Если нам открыто царствие небесное, – говорит Златоуст, – и показано воздаяние в будущей жизни, то уже не стоит и исследовать, почему праведные здесь терпят скорби, а порочные живут в удовольствиях. Ибо если там каждого ожидает награда по заслугам, то для чего возмущаться здешними событиями счастливыми и несчастными? Этими бедствиями Бог покорных Ему упражняет, как мужественных борцов, а более слабых, нерадивых и не могущих переносить ничего тяжкого предварительно вразумляет на добрые дела»⁶²⁰. «Не нужно поэтому, – как замечает Григорий Богослов (ввиду подобных явлений), – дивиться, не постигая недомыслимой глубины Божиих распоряжений, по которым все совершается. Не нужно дивиться, зная, что миром управляет Художник, который, конечно, премудрее нас, и творение Свое ведет, к чему Ему угодно и как угодоно, но, без всякого сомнения, к совершенству и уврачеванию, хотя врачуемые и огорчаются»⁶²¹. По этой же причине, по наставлениям св. Василия Великого, не нужно смущаться и тем, что часто молитвы не бывают выслушиваемы и удовлетворяемы Богом, так как это зависит от того, что мы молимся или неискренно и неусердно, или же молимся о том, что нам не существенно полезно и необходимо, между тем как Бог лучше, чем мы сами, знает, что для нас более полезно и необходимо, соответственно с чем выслушивает и не выслушивает наши молитвы, и удовлетворяет их или не удовлетворяет⁶²².

После всего сказанного не трудно видеть, что в древнеотеческом учении хотя вкоротке, но находится все главное и существенное, что могло бы быть сказано в оправдание промышления Божия о мире и в опровержение разных по сему предмету недоумений и ложных мнений. Если поэтому нам остается что сделать, то разве только сказанное ими больше развить или разъяснить, применительно к позднейшим и современным учениям, колеблющим собой или вовсе отвергающим Промысел Божий в мире.

Кто же в позднее и наше время противники христианского учения о Промысле? Можно бы указать на позднейших пантеистов и материалистов, как на противников этого учения. Но нам представляется лишним здесь говорить как об одних, так и о других, потому что первые из них, отвергая разумно-личного и свободного Творца мира и на место Его ставя какое-то бессознательное и инстинктивно-действующее мировое начало, по самому существу дела, ничего другого не могут придумать для объяснения существующего в мире порядка, кроме будто бы царящего здесь закона слепой необходимости, все равно как и последние из них, не признавая другой причины всех вещей, кроме одних слепых механических сил природы и их чисто случайного действования, ничего другого не в состоянии придумать для объяснения настоящего мирового порядка, как только слепо допустивши здесь господство одного слепого случая. С ними поэтому нужно вести речь не о Промысле, а о Виновнике мира. Но мы не можем не обратить внимания на тех из противников наших, которые по-видимому признают личного Бога, и признают Его Творцом мира, но в то же время решительно и настоятельно отвергают Его Промысел в созданном Им мире. Таковы именно так называемые деисты, которые учат, что хотя Бог в начале создал и устроил мир, но, по его создании и устроении, Сам стал совершенно вдали от него, прервав всякие Свои отношения к нему и предоставив ему самому сохраняться и управляться чрез дарованные ему прочные и неизменные физические законы, причем, само собой понятно, промышление Божие оказывается совершенно ненужным и даже лишним делом, так как оно было бы недостойной Бога поправкой своих действий и неуместным вмешательством в заведенный ход мировых событий, скорее могшим ему повредить, чем принести какую-либо пользу.

Что же сказать по поводу этого лжеумствования позднейших противников учения о Промысле? Следует, конечно, повторить здесь то же самое, что говорилось и древними Учителями Церкви, ввиду подобных лжеучений, а именно то, что, признавая Бога Творцом мира, чтобы быть верным самому себе и последовательным, необходимо признавать Его и Промыслителем, потому что Бог-Творец мира и не промышляющий о мире – есть противоречие (Афинагор, Амвросий, Феодорит и Дамаскин). И в самом деле, не противоречие ли это – представлять Бога разумно-свободным Творцом, по Своей премудрости, благости и могуществу создавшим и устроившим мир, и в то же время утверждать, что, по произведении на свет близкого и родственного Себе создания, Он тотчас прервал все Свои к нему отношения, перестав совершенно думать и пещись о его дальнейшей судьбе? Есть ли какая-либо возможность согласить одно с другим? Если Бог от вечности дал в уме Своем место для мысли о мире и от вечности созерцал в Себе мысленные образы всех будущих существ, то мыслимое ли дело, чтобы по самом создании мира и всех его существ Он нашел их почему-то недостойными Своего созерцания, внимания и наблюдения и перестал о них вовсе думать, как будто бы они на деле явились не тем, чем прежде мыслились и представлялись в Его вечном уме? Между тем всякая мысль Божия о мире уже есть животворное для него действие, всякое о нем Божие помышление уже есть самое промышление. Если, далее, Бог от вечности не только созерцал, но и с любовью созерцал идеальный мир всех будущих существ, и не почему-либо иному, как только по Своей любви восхотел привести его в действительное бытие и жизнь, – то опять возможное ли дело, чтобы Он почему-то перестал любить его тотчас после его создания, как будто бы он, по своем создании, явился не тем близким и родственным Богу миром, каким в своем идеальном виде был предметом Его любви, а чем-то совершенно чуждым Ему и даже противоположным? Между тем любовь Божия к миру, уже по тому самому, что есть любовь, не иначе может выражаться, как только в непрерывном поддержании Своих близких и внутренних отношений к нему, не иначе, как в непрерывном живом и деятельном содействии ему к достижению той цели, для которой он создан и которая состоит не в чем ином, как в его единении с любящим его Богом. Если, наконец, всемогущество Божие подвинуто было к тому, чтобы создать и устроить мир, то почему бы оно, тотчас по создании и устроении мира, должно было совершенно заключиться в себя и вовсе перестать обнаруживать свои действия в мире, несмотря на то, что сюда не перестали быть обращенными мысль и любовь Божия? Разве оно после создания мира истощилось в своих силах и Бог перестал быть всемогущим?

Но говорят (деисты), что промышление Божие в мире, если бы оно действительно было, было бы противоречием величию и совершенствам высочайшего Существа, как Существа бесконечного, вечного и неизменного. Почему же? Потому что Оно, быв поставлено в необходимость непрерывно действовать в конечном, пространственном, временном и изменчивом мире, будто бы Само по необходимости должно становиться конечным, пространственным, временным и изменчивым. Но спрашивается: отчего же Оно не стало конечным, пространственным, временным и изменяемым, созидая и устрояя конечный, пространственный, временный и изменчивый мир? Разве есть какая-либо существенная разница – обнаруживает ли Свои действия Бог на более или менее продолжительное время вовне Себя или в мире? Кто не поймет того, что Бог как в деле творения, так и промышления одинаково является Богом, т. е. верховным Владыкой и Господом твари, которую Он безусловно подчиняет Себе, а не Сам подчиняется ей, вследствие чего Ему не предлежит никакой опасности от действий Своих в мире стать тем, чем есть мир, т. е. стать конечным, изменяемым и временным? Между тем совершенно напрасной оказывается и самая с виду благонамеренная (со стороны деистов) попытка спасти бесконечность и другие свойства Высочайшего Существа через допущение полнейшей замкнутости Его в Себе Самом, по создании мира, и полнейшего предоставления судьбы последнего исключительно себе самому. Потому что этим, как сейчас увидим, не только не охраняются, но напротив, совершенно колеблются и ниспровергаются как бесконечность, так и другие свойства бесконечного существа Божия. Какая это, спрашивается, будет бесконечность и безграничность существа Божия, если, как предполагают деисты, подле него будет стоять мир, в пределах своего существования огражденный такой чертой, за которую оно никакими своими действиями не может или не должно перешагнуть и даже дотронуться, быв, подобно миру, безвыходно заключено в своих собственных пределах? Какого также рода будет вечность и неизменность этого Существа, если предположить, что Оно как бы совершенно случайно и мимолетно вышло из Себя, чтобы создать мир, но по его создании тотчас опять вошло в Себя, чтобы навсегда забыть о Своем действии и произведении, как о чем-то будто бы вовсе не случившемся и к Нему не имеющем никакого близкого и внутреннего отношения? С точки же зрения теистической вся эта запутанность и противоречивость в представлениях о Боге отстраняется сама собой и при ней, исключительно при ней одной, все означенные свойства Божии сохраняются во всей их целости и неприкосновенности. Потому что с этой точки зрения созданный Богом мир не представляется в отношении к Богу чем-либо совершенно посторонним против Него лежащим и полагающим собой для Него преграду, а напротив, близким и родственным Ему произведением, всецело обнимаемым или ограждаемым Его существом, и потому он, что само собой очевидно, не только не исключает собой бесконечности или безграничности Божией, но напротив, решительно и неотразимо свидетельствует в пользу ее. Мир также с этой точки зрения не представляется чем-либо чисто случайно и мимолетно возникшим из Бога и потом ставшим существовать сам собой и для одних мимолетных целей, а напротив, представляется делом предвечной мудрости Божией, хотя вследствие Своих решений создавшей его во времени и с формами бытия изменчивыми и временными, но создавшей для того, чтобы он был всегдашним и неумолкаемым органом и отобразом славы своего вечного и неизменного Творца и всегда послушно или в полной зависимости от Него служил Его вечным и неизменным целям, а потому и с этой стороны рассматриваемый мир опять не исключает собой в своем Промыслителе свойств вечности и неизменности, но напротив, их необходимо предполагает и оправдывает.

Но говорят еще, что для Бога промышлять о мире значило бы поправлять Свое собственное дело, или Самого Себя, значило бы вмешиваться в завершенный Им же Самим стройный мировой порядок и через это нарушать его. Почему же? – Потому, отвечают, что если и человеком хорошо и прочно устроенное произведение, как, например, машина, может очень долго существовать само собой, без всякого наблюдения и поправок со стороны своего производителя, то мыслимое ли дело, чтобы мир, будучи совершеннейшим произведением совершеннейшего Творца, был устроен так, чтобы не мог продолжать существовать сам собой и постоянно нуждался в наблюдении и поправках со стороны своего верховного Устроителя? Если вмешательство механика в действия машины на ее ходу могло бы произвести в ней замешательство, то не должно ли бы произойти то же самое и в ходе мировой машины от подобного же вмешательства?

Но, спрашивается, имеет ли здесь какой-либо смысл и значение аналогия устрояемой человеком машины, хотя бы она устроена была даже самым прочным и несокрушимым образом? Если машина, устроенная механиком, может существовать и существует долгое время и после того, как он ее почему-либо оставляет, то это от чего зависит? Зависит от той простой причины, что вместо механика за ней продолжают смотреть другие подобные люди и что вне ее продолжают оставаться нерушимыми все готовые условия, необходимые для ее существования. Но то ли будет положение мира, если представить его стоящим совершенно вне или независимо от Бога? Представляя его таковым, необходимо представить в уме своем, как ни трудно это, те последние границы, до которых он простирается со всеми своими существами; вообразив же это, вместе с сим нужно вообразить и то, что за означенными границами мировыми уже нет ровно ничего мирового или такого, что бы принадлежало миру или производило бы какое-либо действие и влияние на него. Как же, спрашивается, в сем случае мир мог бы существовать сам собой, хотя бы он представлял собой самый прочный и искусно устроенный механизм? Что бы могло поддерживать его бытие и заведенный в нем ход и порядок, когда бы вне его уже ничего не было похожего на те готовые внешние условия, при которых существуют как машины, так и все другие произведения человеческие?

Разве во имя совершенства мира, как творения совершеннейшего Творца, допустить с деистами, что миру дарована самобытность? Но можно ли требовать или ожидать от Бога, чтобы Он, созидая мир, хотя бы даже наилучший из всех возможных миров, создал его не иначе как самобытным? Не то же ли было бы это, если бы стали требовать от Бога, чтобы Он, вознамерившись создать мир, вместо этого создал другого, подобного Себе бога? Да и мыслимое ли дело созидать самобытное, или созданное сделать самобытным? Что самобытно – не нуждается в созидании, а что создано, то по своей природе не самобытно, и никогда ни в каком случае не может сделаться самобытным. Между тем и сам мир ничем не заявляет о том, чтобы он был самобытен, или чтобы он мог существовать сам собой без сторонней поддержки и правящей им высшей силы. На что бы из мирового бытия мы ни обратили свое внимание, на отдельные ли и единичные его виды, или же на целые группы тех или иных его видов, везде мы встретимся с одним и тем же общим явлением, что ни одно существо не заключает в самом себе условий, необходимых для поддержания своего существования, а ищет и находит их только вне себя, и только благодаря им существует, так что если бы прекратились они, перестало бы существовать и оно само. Возьмем для примера хоть человека – владыку всего земного. Для поддержания существования его по телу необходимы – воздух, вода, растения и животные, для существования же воздуха, воды, растений и животных необходима земля, земля же в свою очередь не иначе может существовать, как при действии на нее солнца и т. д. Если бы поэтому возможно было разобщить человека с воздухом, водой, растениями и животными, а последние разобщить с землей, равно как самую землю с солнцем, то, без сомнения, совершенно прекратили бы свое существование все эти виды бытия мирового. Но, может быть, как предполагают противники наши, мировые существа хотя в своей отдельности не могут существовать сами собой, тем не менее могут поддерживать свое существование, благодаря одной только взаимной своей связи и своему взаимодействию, наподобие того, как в телесном организме существуют многие члены, взаимно поддерживая друг друга, через взаимную передачу того, что необходимо для общего их благосостояния? На это мы отвечаем тем, что если каждое существо порознь не имеет в себе самом необходимых для своего существования условий и потому само собой совершенно бессильно поддержать свое бытие, то понятно, что таковы должны быть по своей природе и все вместе взятые существа. Сколько угодно увеличивайте количество нулей и как угодно сочетавайте их между собой, никогда не произведете из них единицы или другой какой-либо положительной цифры, все равно как увеличивая число мертвецов и сообщая им все возможные сочетания, никогда через это не произведете жизни, а тем более источника жизни. Правда, что во всяком животном организме многие члены его, быв поставлены в разнообразные сочетания и соотношения, в этих самых сочетаниях и соотношениях имеют важную гарантию для обеспечения своего существования, так как они, благодаря этому, могут взаимно поддерживать друг друга, получая от других то, что для их существования необходимо, и в свою очередь сами сообщая другим то, что для их благосостояния нужно. Но от чего, спрашивается, все это зависит? От того, конечно, что вне всякого животного организма существуют готовые условия, которые нужны для поддержания внутренней живой связи между его членами и для пользования которыми приспособлен сам организм. Разобщите его, если возможно, с этими условиями, и в нем все связи и соотношения между его членами совершенно потеряют свое обеспечивающее значение и даже самое свое существование. Если поэтому весь мир представить себе в виде громадного организма, снабженного бесчисленным количеством членов, способных к взаимо-причинным и взаимо-действенным отношениям, то спрашивается, каким бы образом могла сохраниться в нем эта обеспечивающая его существование взаимопричинность и взаимодейственность, если бы вне его вовсе ничего не было такого, что бы могло их поддержать и сохранить?

Указывают на законы природы, как на такого рода силу, которая будто бы вполне и навсегда может собой гарантировать взаимо-причинность и взаимо-действенность между всеми мировыми системами и силами. Но что такое законы природы и могут ли они существовать сами собой, без всякой сторонней поддержки? Законы природы – это ничто иное, как те предопределенные Богом положения или нормы, в которые поставлены и поставляются силы природы и следуя которым неизменно, они всегда производят одни и те же следствия. Прямее же сказать, законы природы – это те же самые силы природы, приспособленные и предназначенные к тому, чтобы принимать такие, а не иные положения или нормы, и вследствие этого всегда производить такие, а не иные результаты. Но спрашивается, сами ли собой принимают силы природы этого рода положения? Опыт показывает, что если действует какая-либо из сил природы и производит соответственные своему назначению действия, то действует и производит свое действие не иначе как при наступлении или постоянном присутствии благоприятных для этого условий, так что если эти условия проходят, то самая сила прекращает свое обнаружение и действие. Так, например, сила растительная проявляет свое действие в семени, обращая его постепенно в растение, цвет и плод, только тогда, когда бывает благоприятная для растительности почва, достаточная влага и свет, в противном же случае она или вовсе не обнаруживает себя, или же не производит всех тех действий, какие способна произвесть. То же самое нужно сказать о жизненной силе, то производящей, то поддерживающей телесные организмы, а также об общих силах природы – притягательной и отталкивательной, действующих не иначе как при существовании вовне нужных благоприятных условий. Ясный знак, что все силы природы, хотя и предназначены и приспособлены к правильной и закономерной деятельности, но не самобытны и не сами по себе или из себя действуют, а зависят в своих действиях от других внешних, условливающих их причин. Если же они таковы, что постоянно нуждаются в своей поддержке совне, то каким образом могут быть признаны последним основанием, могущим обеспечивать собой постоянную в мире взаимопричинность и взаимодейственность, условливающую в свою очередь собой существование всего текущего порядка мирового? Если поэтому мир представить совокупностью или системой сил природы, предназначенных к тому, чтобы через свое закономерное действование поддерживать существующий порядок вещей, то спрашивается, что бы могло поддерживать природу и назначение этих сил, а еще более, что бы могло их уравновешивать, объединять и направлять к одной общей и для них вовсе неизвестной цели, если бы за пределами мира не было одной высшей, их поддерживающей и объединяющей и ими непрестанно правящей Силы? Итак, и законы природы не только не исключают собой мысли о необходимости хранящей и правящей промыслительной деятельности Божией в мире, но напротив, скорее и прямее, чем что-либо, приводят к ней. Как происхождение законов природы, составляющих собой наперед целесообразно и математически расчисленные и установленные нормы бытия, вовсе необъяснимо без действия ума Божественного, так и продолжение их существования и направление к одной общей цели, о которой они, по своей слепоте и бессознательности, ничего не знают, вовсе немыслимо без участия наблюдающей за ними и правящей ими Воли Божией.

После всего сказанного кто не увидит, что положение наших противников, будто промышление Божие в мире было бы только лишним и даже вредным для него вмешательством или что промышление Божие было бы со стороны Бога поправкой Своего произведения и Себя Самого, составляют одни легкомысленные и едкие фразы, не заключающие под собой никакого истинного смысла и действительного значения? Можно ли назвать вмешательством то действие любви, мудрости и всемогущества, которое обращается Богом на Его собственный мир, и притом мир, безусловно во всем этом нуждающийся для поддержания своего существования и достижения предназначенной ему цели? Можно ли назвать со стороны Бога поправкой Своего дела или Самого Себя то, если Он, благоволивши создать мир не как нечто совершенно закоснелое или закоченелое, а как живой, постоянно развивающийся и обновляющийся организм, постоянно блюдет за его судьбой и непрерывно направляет и ведет его к тем целям, постепенное, а не внезапное достижение которых предначертано было в уме Божественном еще от вечности?

Между тем, несмотря на всю свою несостоятельность, теория самоуправления мира помощью одних физических законов находила и находит в позднейшее время немало сторонников и приверженцев, благодаря именно тому фальшивому направленно позднейшего естествоведения, по которому, изучая и изъясняя всякого рода явления природы, обыкновенно всегда останавливаются на одних физических законах, нарочито игнорируя все стоящее выше их, как будто бы они составляют собой последнее основание всего существующего⁶²³. Так, например, новейшие естествоведы, при изъяснении происхождения и существования всех тел небесных, считают совершенно достаточным ограничиваться ссылкой на одни физические законы притяжения и отталкивания, или общий закон движения (Бурмейстер, Эли-де-Бомон, Дарвин, Ламарк и др.). Так изъясняют они происхождение и существование всех на земле видов бытия и телесных организмов, обращаясь к одним физическим законам, то разных механических и химических сочетаний, то разнородных внешних географических или климатических влияний и т. п. Так, наконец, пытаются они объяснить происхождение и существование на земли в человечестве духовно-нравственной (Бокль и Дрепер) и религиозной жизни (Огюст Конт), стараясь исторический ход в ее развитии подвести под постоянные и неизменные законы бытия. Но мы уже не говорим о том, что новейшее естествоведение пока еще далеко не может похвалиться полным и всесторонним знанием законов природы, а также искусством посредством их вполне удовлетворительно изъяснять все мировые явления, так как эти изъяснения, особенно если они касаются выходящего за пределы чисто физических законов духовно-нравственного и религиозного порядка вещей, часто оказываются совершенно несостоятельными и расходящимися с действительностью. А напротив, допустим даже, что оно рано или поздно успеет достигнуть полного знания законов не только чисто физического, но и духовно-нравственного и религиозного бытия, а также, что в состоянии будет посредством этих законов изъяснить если не все, то почти все явления как физического, так и духовно-нравственного мира. Но и в сем случае может ли остановиться наша мысль на одних законах природы, как на последнем основании, при объяснении существующего порядка вещей? Разве законы сами в себе необходимы или самобытны? Разве они – разумные и живые существа, которые знают, для чего существуют и сознательно направляют все существующее к одной определенной цели? Кто докажет самобытность их, не могши доказать самобытности элементов и сил природы? Кто поймет существование и целесообразное их действование без необходимого предположения высочайшего Разума, установившего их, и без высочайшей Воли, блюдущей за ними и управляющей ими, сообразно со Своими целями и предначертаниями, касающимися мира? Изучение поэтому законов природы, где бы они ни изучались, в мире ли физическом или духовно-нравственном, в судьбе ли частных людей или в истории человечества, если только оно будет чуждо всяких предубеждений, ни в каком случае не должно приводить к ослаблению или даже совершенному исключению мысли о верховном Промыслителе и Мироправителе, а скорее должно вести к ее просветлению, оживлению и укреплению, что самым делом оправдывалось в лице знаменитейших исследователей законов природы, каковы, например, были Ньютон, Коперник, Кеплер, Эйлер и другие.

Но есть еще другие поводы, вызывающие наших противников на отрицание Промысла Божия в мире и отстаивание своей теории предоставления Богом мира самому себе или одним его физическим законам. Таковыми поводами обыкновенно служат для них непрерывно возникающие и продолжающиеся явления в мире так называемого зла физического и нравственного, которые будто бы никак не могут быть примиримы с промыслительным присутствием Божиим в мире. Но прежде чем мы войдем в рассмотрение этого рода недоумения, заметим нашим противникам следующее. Если явления замечаемого в мире зла, как думают они, действительно таковы, что никак не могут быть примирены с величием Божиим, при нашем воззрении на мир, как на место непрерывного присутствия промыслительной деятельности Божией, то спрашивается, каким же образом они могут быть примирены ими с их деистической точки зрения на мир?

Не труднее ли и не возможнее ли им будет это сделать? Ведь отстраняя Бога от мироправления, они должны сказать, как и делают, что законы природы сами собой или во своей внутренней необходимости производят все виды зла, существующего в мире. Но кто, по их же собственному воззрению, дал миру или установил в нем такого рода законы, чтобы они необходимо производили зло? Конечно, Сам Бог-Творец мира. Но если так, то спрашивается, как же с благостью и святостью Творца мира примирить то, что Он и наперед предположил создать и создал мир таким, чтобы он необходимо производил явления зла, как физического, так и нравственного? Где здесь место для благости и святости Творца, когда все зло в мире должно быть отнесено к Нему Одному, как к своей творческой причине? Не ставятся ли поэтому наши противники в необходимость, подобно древним дуалистам, вместо всеблагого и всесвятого Бога злое начало признать творцом мира или же, подобно древним и новым пантеистам, признать, что Бог не по Своей благости и премудрости создал мир, а произвел его из Себя по одному бессознательному и безотчетному влечению, и произвел в виде не наилучшем, а сравнительно худшем? Вот в какие неразрешимые затруднения и противоречия поставляет наших противников попытка изъяснить явление и существование зла в мире через вытеснение отсюда всеблагого и премудрого Промысла Божия! Между тем, как сейчас увидим, все подобные затруднения и противоречия исчезают сами собой, при нашем взгляде на мир, как на дело не только творческой, но и промыслительной деятельности Божией, и при нашей мысли о Боге, не только как Творце, но и как всеблагом и всесвятом Промыслителе мира, Который, хотя допускает зло в мире, но допускает его ради самого добра, для его сбережения, преспеяния и торжества.

Так, например, указывают нам на часто повторяющиеся в природе грозные физические явления, сопровождающиеся страшными в ней опустошениями, а также на разного рода муки и страдания, господствующие в царстве животных, и ужасы царящей здесь смерти, с неумолимой и непреклонной неизменностью ежедневно, ежечасно и даже ежеминутно поражающей силой своей тысячи и миллионы живых и чувствующих существ, без всякого соболезнования с чьей-либо стороны к их мучительной участи. Но грозные и разрушительные явления природы сами по себе, независимо от своих действий на живые и чувствующие существа, не суть зло, а скорее добро, потому что они в общей совокупности всех физических явлений составляют то же, что в картине темные краски или тени, необходимые для ее целостности и художественности. Иное дело – страдания, гнет и смерть, которым с неотразимостью подвергаются все одушевленные, хотя неразумные, но все же чувствующие твари. Но по поводу этого мы заметим, что – благо, если этого рода явления вызывают в людях сострадательность и наводят их на печальные размышления, потому что эти размышления естественно должны приводить их к сознанию своей греховности и соединенной с ней виновности в бедствиях твари, которая, по слову Апостола, покорилась суете не добровольно, но по воле покорившего ее и потому совокупно (с ним) стенает и мучится доныне (Рим.8:20–22). Кроме того, вправе ли кто от всеблагого Творца и Промыслителя во имя Его благости требовать, чтобы Он все одушевленные твари наделял непременно одинаковой способностью к жизни и одинаковыми жизненными дарами, или чтобы Он не должен был созидать одних тварей только для мимолетной и скоротечной жизни, а других для более продолжительной и нескончаемой жизни, или одних – только для того, чтобы другим служили поддержкой, а других – для того, чтобы ими пользовались, как необходимым средством к своему существованию? Между тем следует к этому присовокупить, что самое вымирание, равно как нарождение животных, происходит не случайно или хаотически, а всегда закономерно и вполне целесообразно, чего опять не могло бы быть без участия Верховного Ума, правящего законами природы.

Но говорят, далее: еще менее завидна на земле участь человека, так как он, будучи отличен от других живых существ своей свободно-разумной и сознательной природой по этому же самому является несравненно более, чем они, восприимчивым и чувствительным ко всем жизненным бедствиям, скорбям и страданиям, которые в таком несчетном количестве и с такой нередко невыносимой тяжестью обрушиваются на него и поражают его с той же неотразимой и неумолимой необходимостью, не обращая никакого внимания на все его обращения и мольбы к Провидению о ниспослании ему благ или избавлении его от зол. Но что удивительного, если жизнь наша бывает полна горечей и страданий, когда мы знаем, что все мы еще в лице падших прародителей наших были осуждены на лишения и изнурительные труды, болезни и смерть и что все рождаемся в этом мире вовсе не для блаженства или наград, а для духовно-нравственного воспитания и преспеяния, для нравственных подвигов и заслуг, в каком отношении, как известно, самыми лучшими учителями и воспитателями являются сами же внешние бедствия?

Между тем нельзя не признать крайне преувеличенным тот мрачный взгляд на нашу жизнь, что будто бы она составляет одну чашу горечей и страданий, без капли довольства и радости. Если бы было так, то отчего происходит то, что почти все люди так неохотно расстаются со своею жизнью? Если же принять во внимание, что настоящая жизнь наша служит только воспитанием и подготовлением к жизни будущей, то тогда она не только не покажется каким-то непроглядным мраком, не пропускающим через себя ни одного луча промыслительной любви Божией, но, напротив, явится полной самых разнообразных и благопопечительных действии этой любви, открывающейся во всех скорбях и радостях, посещающих человека, и все в его жизни направляющей не к чему-либо иному, как только к одному его благу, истинному и существенному.

Этим между прочим объясняется и то, почему так часто и даже очень часто бывают не слышимы и не удовлетворяемы наши прошения и молитвы, обращаемые к Промыслителю. Не говоря уже о том, что весьма многие редко молятся с надлежащей верой, искренностью и усердием, спросим: о чем обыкновенно молятся и чего большей частью просят себе у Бога. Не молятся ли обыкновенно Богу о своем только личном благе, совершенно забывая о благе других? Не просят ли большей частью у Бога одних вещественных благ, вовсе теряя из виду то, что существенно важно и необходимо для духовно-нравственного преспеяния души? Один, например, просит себе у Бога увеличения своего богатства, несмотря на то, что успел собрать его до излишества и не без ущерба благосостоянию других. Другой просит себе высших почестей, вовсе не задумываясь над тем, будет ли, по достижении их, приносить обществу пользу или же один только вред. Иной, быв обижен или оскорблен кем-либо, просит об унижении и даже уничтожении своего противника. Есть и такие, которые не совестятся обращаться с молитвами к Богу о помощи им даже в совершении какого-либо обмана, воровства и других подобных преступлений и т. д. Не представляют ли поэтому часто молитвенные обращения людей к Богу столько несообразного и беспорядочного, что если бы все делалось по ним, то мог бы произойти совершенный хаос в их частной и общественной жизни? Чему же дивиться, если молитвы людей к Богу часто оставляются Им без внимания и удовлетворения? И родители земные часто отказывают своим детям в их просьбах, если просимое ими бывает вредно или для них самих, или же для других. Но совсем иное – молитвы людей, согласные с волею Божиею и проникнутые чувством полнейшей преданности этой воле. Они, без сомнения, выслушиваются и исполняются Богом, подтверждением чему служат – дарование молящимся сладкого чувства близости Божией, чудесные избавления их от разных по-видимому совершенно неизбежных бед и опасностей, таковые же по-видимому совершенно неожиданные обращения их к лучшей нравственной жизни и т. п.

Наконец, наши противники указывают нам на явления в мире зла нравственного, как на такого рода явления, которые будто бы происходят с неотразимой необходимостью, без всякого соотношения к ним правосудного Бога, так как на земле порок существует без наказания, равно как добродетель без вознаграждения, и даже порок торжествует в лице благоденствующих порочных людей, тогда как, наоборот, добродетель принижается в лице людей добрых и честных, угнетаемых несправедливостью и другими тяжелыми бедствиями. Но прежде всего не прямо ли против этого говорит присущая всем людям и неподкупно судящая и оценивающая все их нравственные поступки совесть, не напрасно признаваемая всеми голосом или судом Самого Бога? Лишь только преступник задумывает совершить какое-либо преступление, уже совесть поднимает против него свой неумолимый голос, грозя ему страшным судом всевидящего и всеправедного Бога, и голос ее настолько бывает силен и грозен, что преступник только тогда может чувствовать себя в состоянии совершить преступление, когда успеет его какими-либо искусственными средствами заглушить или совершенно ослабить. Но его не оставляет в покое совесть и по совершении преступления, а напротив, теперь еще больше, чем когда-либо, являет над ним свою грозную силу, карая его своими нещадными упреками и мучительными угрызениями. Правда, закоренелые злодеи приобретают, при посредстве ненормальной жизни, искусство заглушить и этого рода действия совести, но зато они никогда не могут похвалиться внутренним своим довольством и миром. А между тем нередко случается и то, что по-видимому совершенно усыпленная в преступнике совесть вдруг с такой пробуждается в нем неотразимою силой, что он, не находя никакой другой возможности успокоить ее, сам, несмотря на неизвестность другим своих преступлений, объявляет о них правосудию, прося себе соответствующего наказания, а если, по каким-либо обстоятельствам, не удастся и это, добровольно на себя налагает разные тяжелые подвиги, в надежде искупить этим всю свою вину и достигнуть примирения со своею совестью. Лишне говорить, что покой и мир совести, которыми честный и добродетельный человек вознаграждается за свою неукоризненную жизнь, такое составляют для него бесценное благо, что он никогда не променяет его ни на какие земные блага, богатство ли, почести ли и т. п., если бы только последние потребовали от него принести его себе в жертву. Кроме того, можно еще указать, как на проявляющееся в мире возмездие за добродетель и порок, на то, что с добродетелью почти всегда соединяется бодрая, ровная, безмятежная и долголетняя жизнь, тогда как, наоборот, за пороком следует хилость, болезненность и преждевременная смерть. А сколько история даже целых народов представляет поразительных примеров Божественного правосудия, то ущедряющего и милующего их за процветание в них доброй нравственности, то чувствительно вразумляющего и предостерегающего их, по поводу порчи их нравов, то нещадно их карающего и даже изглаживающего с лица земли за их окончательное нравственное растление!

Что касается, наконец, обычного возражения: отчего на земле добродетельные люди большею частью страждут, тогда как порочные благоденствуют, то оно, как мы уже имели случай прежде заметить, само собой отклоняется и ослабляется, при взгляде на настоящую жизнь, как на время только воспитания и подвига, а на будущую – как на время полного воздаяния. Но к этому мы присовокупляем следующее. Можно ли быть уверенным, что страждущие высоконравственные люди были бы тем, чем есть, если бы, вместо поражающих их бедствий, окружены были излишеством и полным внешним довольством? Кроме того, такими ли несчастными, как их другие представляют, сами чувствуют себя эти люди, привыкши довольствоваться самым скудным и малым и наслаждающиеся при этом полным покоем и миром совести, а также живыми и светлыми надеждами на жизнь будущую? Не сами ли они часто, ради веры и блага других, обрекают себя на страдальческую жизнь, и самую смерть, вовсе не сожалея о мирских благах, но только всегда сохраняя при этом надежду на получение благ вечных? А если люди порочные бывают окружены внешним довольством и изобилием, то опять можно спросить: лучше ли бы они стали, если бы все это было отнято у них и вместо этого были поражены крайними лишениями и бедствиями? Не употребляет ли также в сем случае Бог самое их внешнее изобилие и довольство, как средство к их вразумлению и исправлению? Если же они не вразумляются и не исправляются, совершенно забываясь и погрязая в роскоши и греховных удовольствиях, то что завидного в их снаружи блестящем, но кратковременном положении, при недостатке внутреннего истинного довольства и счастья, главное же, при недостатке надежды на получение вечного блаженства в будущем веке.