Месяц по Японии: путевые заметки и впечатления

28–29 июля. В 3 ч. 30 м. 28 июля мы выехали из Тоокёо в Мацуяму, на освящение вновь устроенной нашей церкви. На вокзале «Симбаси» собрались к этому времени владыка-архиепископ, я, посольский протоиерей о. Петр Ив. Булгаков, американский епископальный священник Г. С. Джефрис, воспитанник Кагара, иподиакон Исида, наш слуга Иван... Компания не малая! – Смотря по вкусам, а еще более по карманам, наша компания распределилась по всем трем классам. Мы с владыкой уселись в вагон I класса, имея в душе намерение ночью хоть сколько-нибудь и поспать. А сидеть в вагоне предстояло ровно 24 часа! Желание «поспать» поэтому вполне понятное.

Ливень, а не дождь, послал нам последний привет с Тоокёо. Но как всякий ливень, он продолжался недолго. Опять засияло солнышко. И лишь не стало той невыносимой жары, по какой мы добирались до «Симбаси». Полетели пред нашими глазами рисовые поля, хвойные деревья... Пересохшие реки, покрытые зеленью горы, постоянные селенья, богатая растительность... Налево то появляется, то опять скрывается море... Летят одна за другой станции, и лишь на больших получаем возможность постоять у вагона и хотя несколько размять ноги... Непривыкшее ухо с трудом переносит выкрикивание торговцев: «бенто-бенто», «о-ча» и т. п. Но -раздается свисток, и мы мчимся далее!

В вагонах, и даже у нас, теснота страшная. Сидим плечо к плечу. А приближается и ночь. Как же спать-то будем?.. – На наших глазах «счастливцам» уготовляют постели; но стоимость спального места не по миссионерскому карману. Приходится выжидать, что нам останется...

И вот наступила томительная ночь!.. Спать хочется, а спать нельзя... Сидим и дремлем сидя... Владыка, при малейшей попытке устроить его хоть сколько-нибудь удобнее, сердится... Приходится сидеть, как старец старается заснуть, облокотившись на футляр от митры... На мое счастье ушла с 2 ч. ночи толстая-претолстая «тетенька» и с ее уходом я получил себе еще два места (по крайней мере!), и сокративши свою длину наполовину, я заснул часа на два.

Дождались и утра!.. И хотя чувствовали себя какими-то помятыми, но всем стало веселее, все говорили бодрее. Стакан же крепкого чаю с вагона-столовой совсем оживил нас...

Пролетели пред нашими глазами Кёото, Оосака, Кобе... Поезд теперь пошел еще ближе к морю, награждая нас иногда чудными картинами... В 3 часа дня мы приехали на ст. Хиросима, откуда в маленьких вагончиках переехали в Удзино: здесь мы и должны были сесть на пароход, отправляющийся на остров Сикоку, в порт Такахама.

Три часа с половиной, в ожидании парохода, не показались столь длинными: у нас был взят свой чай, и мы большую часть время утешались..., но не около самовара, а всего лишь около «хибаци»!..

В 6 ч. 30 м. сели на довольно тесный пароход и поехали по «средиземному» японскому морю...

Красиво было ехать при дневном свете. Эти постоянные острова и островочки, эти причудливые очертания береговых гор; лазурь неба; блеск воды; лодки; паруса!.. Бинокля я, кажется, из рук не выпускал.

Но вот – стемнелось! Пассажиры куда-то поубрались. На палубе стало просторнее... Как легко дышала грудь, вдыхая свежий морской воздух!.. Скоро взошла луна... Ея отражение в воде; освещенные ею острова; наконец некоторая все же «таинственность» ночи!.. Чем-то волшебным веяло около тебя!.. Мои спутники предпочли дремать; но не мог я оторваться от картины, которую забыть не смогу: так она восхитительна! Но описать эту картину, – нужно быть поэтом, а не миссионером!..

Четыре часа езды на пароходе меня совершенно освежили. Бодрым я спускался на пристань в Такахаме, где нас встречали уже христиане. – Уселись в поезд, и минут через 20 добрались до своей цели: приехали в г. Мацуяму.

Пешком мы шли по улицам города. Весь город уже спал. Тишина кругом. С неба светит высоко поднявшаяся луна... В воздухе – тепло... Дышится как-то особенно легко... Да! Чудная ночь была, когда мы добирались до своей миссии...

Здесь нас ждал чай с бесчисленными комарами; первые новости хозяев; первые расспросы наши... И уже в первом часу ночи мы забрались на свои постели, под пологи, владыка – в доме о. Оомы, я – в доме катихизатора.

Сон не заставил себя долго ждать. И, вероятно, он лишь ждал момента, когда усталая голова коснется подушки... Постоянный же приток свежего воздуха в «воздушном» японском домике еще более помогал сну здоровому и крепкому.

30 июля. В шесть часов утра я уже ходил около церкви. В воздухе полное затишье. Серое небо как будто обещает желанный дождь. Действительно, скоро начал накрапывать сначала мелкий дождик; постепенно усиливаясь, он наконец перешел в сильный, прямой дождь... Я сидел у окна и думал: у нас в России, в родной Новгородии, сказали бы: «Ну, теперь пойдут грибы...» Однако, воображение ненадолго перенесло меня в далекую родину!.. Тучки разошлись, солнышко засияло; и так хорошо, так легко дышалось после дождя под теплыми лучами солнышка!

Напившись чаю, мы с владыкою архиепископом пошли прежде всего осмотреть церковь. Белая, что снег, с двумя главами; с шестью колоколами, – церковка кажется особенно родною, дорогою среди мира языческого. Но и в язычниках она возбуждает большой интерес; и часто можно видеть группы прохожих, внимательно рассматривающих новый наш храм. Хочется верить, что это любопытство постепенно будет сменяться серьезным проникновением в учение Христово. Хочется думать, что Божьей помощью, да трудами местного батюшки увеличится церковь мацуямская и 19 христиан принесут со временем плод сторицею!

Церковь имеет знакомую русским форму корабля. Купол храма возвышается несколько над куполом колокольни. – Собственно церковь имеет форму квадрата, стороны которого имеют по 31 сяку¹. Алтарь – с юга на север 27 сяку, с запада на восток 13 сяку. Одного размера с алтарем и паперть, но она имеет направо небольшую ризницу, налево – кладовую и ход на колокольню. Вышина стен церкви – 24 сяку, высота церкви с куполом 44 сяку.

Войдя в церковь, мы долгое время смотрели молча, переживая первое впечатление, произведенное новым храмом. Невольно и мы прежде всего сказали: «риппа» – «красиво», что так часто говорят язычники, осматривающее наш храм... Шесть небольших окон формы ромба на южной и северной стороне храма, четыре больших – по два на каждой, дают необыкновенно много света и, кажется, белый цвет стен делают еще белее! – Иконостас работы московской. Сделан под дуб. Изящной простоте иконостаса вполне соответствует изящная, но строгая, стильная живопись икон (работы Гурьянова), без малейших выпадок в сторону любимого декадентства. Царские врата с обычными изображениями Благовещения и четырех Евангелистов; Господь Вседержитель, Архистратиг Михаил, Воскресение Христово, Вознесение Господне, – вот правая половина первого яруса; Богоматерь, Архистратиг Гавриил, крещение Господне, Рождество Христово – левая половина того же яруса иконостаса. Над Царскими дверьми изображение Тайной вечери. Во втором ярусе – посредине Св. Троица, направо Сретение Господне, Успение Богоматери и на одной доске лики Св. Иоанна, патр. Цареградского и преп. Ксении: налево – Введение во храм, Рождество пресв. Богородицы и на одной доске – лики Святителя Николая и преп. Сергия Радонежского. Крест увенчивает этот несложный, но полный иконостас. Как отличительную и приятную черту иконостаса, хочется отметить полное отсутствие золота и позолоты и довольно крупные фигуры святых на иконах. – Кроме иконостаса на стенах помещены киоты с изображениями Воскресения Христова и 12 праздников (на южной), Успения Богоматери и чтимых Икон Ея и Святых Угодников (на северной).

В алтаре устроен престол из местного гранита. За престолом Образа Господа Вседержителя, над жертвенником – Моление о чаше. Два окна дают алтарю света достаточно. Не составляет большого недостатка и сравнительно низкий потолок алтаря: большого скопления служащих в этом алтаре в будущем не предвидится.

На колокольне звон около 36 пудов, с большим колоколом в 19 п. 30 ф. Вот-то будет новость, когда загудят среди гор мацуямских наши московские колокола, здесь еще доселе не известные. А наш Иван уже приспособляется и к этой колокольне, практикуясь в трезвоне с обвязанными языками. Вероятно, думает поразить всех своим искусством!

Вся церковь стоит на фундамент из серого гранита, уложенного в три ряда и имеет три входа со ступенями из этих же гранитных плит.

Построена церковь на главной улице Мацуяма (ицибан-чо – первая улица), в виду местной старинной крепости, в соседстве с присутственными местами. Участок земли выбран военнопленными и куплен за 1600 иен, из которых побольше половины пожертвовали они. Средства же на построение Церкви и на обзаведение ее утварью и ризницей даны одною доброй московской благотворительницей, не пожелавшей открыть миру свое имя.

Церковь построена по способу японскому. Все выполнено необыкновенно изящно, прочно, а задумано хозяйственно. Не стыдно было бы такою церковью украсить и русский город! И как отрадно, что есть еще души добрые, смотрящие выше национальности и для славы Христа в далекой стран не жалеющие своих средств!.. Хотелось бы завопить: души добрые! отзовитесь и еще! Тормозится дело Божье силой материальной – отсутствием достаточных средств... Всюду нужда... Но боюсь свои заметки обратить в воззвание...

Ярко светило и очень грело солнце! Но мы не отказались от своего намерения начать осмотр Мацуямы сегодня же. Часов в 9 с минутами мы пошли, а владыка-архиепископ остался хлопотать в церкви. Да и видал он все, что для нас так ново! Пошли, кроме меня, о. Петр Булгаков, о. Сергий Судзуки из Оосака, Г. С. Джефрис, и семинарист Kaгэтa. Пройдя немного по улицам города, мы оказались скоро – среди рисовых полей: нас невольно тянуло русское сердце туда – к своим соотечественникам..., на кладбище!.. Невеселое начало осмотра!.. Но так понятно для русского!

Переходя долину между городом и горами, мы видели ту площадь, где стояли бараки наших военнопленных: более 3.000 солдатиков переживали здесь, в этой долине свое горе-горькое!.. Сколько слез от горя, сколько слез от тоски, сколько вздохов от стыда слышала ты, теперь молчащая долина?!

Вот мы приближаемся к заветной цели, – к белеющему еще издали памятнику на могилах русских воинов. Томно... Льет пот... Хочется хоть немного охладиться... Но в буддийской «тера» нашлась лишь дождевая вода... С большой усталостью взошли мы на площадь кладбища, и невольно осенили себя крестным знамением... Здравствуйте, страдальцы – земляки!.. Привет вам от родной земли!.. Но земляки не отвечали...

Кладбище расположено на склоне горы, от города верстах в трех. Живописный уголок! Гора поросла деревьями, главным образом – сосной. Вдали виднеется море. Белеют паруса лодок; дымит какой-то пароходик... Под тобой – Мацуяма со своей горой-крепостью, со своими многочисленными домиками... Свежая зелень рисовых полей так говорит о жизни деревенской; но, однако, среди зелени – ползет маленький поезд! Далеко за городом зеленеют, синеют, темнеют горы... К жизни зовет здесь вся природа!..

И вот здесь-то, в этом чудном уголке, под желтым песком горы, залегли наши солдатики! С надеждою на победы, с верою в себя, в свои силы, с жаждою славы шли они сюда, на дальний злополучный восток... Но не то судил им Бог!.. Позор плена, страдания в госпиталях, и в конце – смерть на чужбине... Горько на душе за земляков-солдат, за всю армию, за всю Россию!.. – И в каком-то мрачном свете казалось все... Вот эти памятники-плиты на каждой могилке!.. Вот этот памятник, сооруженный военнопленными... Что они?.. Конечно, для сердца братского – это естественное дело любви... Но ведь есть сердце гражданина?.. И весьма чуткое оно! А оно настойчиво говорит, что и этот памятник, и эти плиты есть не что иное, как вечные памятники русского позора... Но сооружены они не бывшими врагами нашими, а нами же самими!.. Пройдут годы... Но плиты будут стоять, и надписями своими говорить многое... Придет сюда для прогулки молодежь... Воскреснут в ней воспоминания прошлой славы, проснется сознание своей былой силы, явится жажда успехов... А потом?.. Впрочем, может быть, я ошибаюсь! Но и помимо этих памятников уж слишком много наших трофеев разнесено по всей Японии: при виде этих трофеев воспитываются в школах будущие граждане... Зачем же прибавлять нам самим то, на чем воспитывается это чувство?.. – Я смотрел на могилки... Они так «устроены», находятся в таком «порядке»: наблюдает за ними усердно здешнее военное начальство... Но мне невольно вспомнились японцы, приезжавшие в Россию за прахом своих 17 умерших пленных... И я невольно спрашиваю себя: кто с гражданской точки зрения поступает разумнее?..

Горькое чувство искало для себя выхода... И этот выход мы нашли в молитве... Я совершил литию, о. Петр пел, молились наши спутники... Горячо мы помянули «православных воинов и всех, за веру, царя и отечество на поле брани и в море живот свой положивших». От души неслась наша молитва «со святыми упокой». И верится, что страдальцы искупили своею кровью за родину грехи свои вольные и невольные... «Вечная память»... – да!.. Вечная память героям-мученикам... Но скорейшего забвения нашего позора дай, Господи!

На обратном пути – то же яркое солнышко, та же жара... Но некоторое уныние, бо`льшая задумчивость, отсюда-усталость... Хотелось как-нибудь забыться, и мы упросили Г. С. Джефриса спеть что-нибудь из своих погребальных гимнов, что он и исполнил с видимыми удовольствием.

Уже в первом часу дня мы снова увидели главки своей церкви и могли отдохнуть от жары и от впечатлений под кровлею своих домов. 31 июля. Сегодня я, о. Петр и Кагэта осматривали город. Ни один из нас Мацуямы не видал. Поэтому решили ходить «на авось» по южной и западной части и удовольствоваться тем, что случайно увидим. Ходить сначала было легко: от солнышка спасались под зонтиками. Весьма прохлаждал нас и ветерок.

Город довольно большой. Жителей около 40 тысяч. Улицы есть всякие: и довольно широкие, и очень узкие. На одной мы встали трое в ряд и заняли собою всю улицу поперек! Однако даже в таких улицах чистота замечательная! Есть и довольно большие дома; даже на европейский лад. Но преобладают, конечно, дома японские и делают Мацуяму весьма типичным японским городом. Торговля большая: магазины чуть ли не в каждом доме. На некоторых вывесках есть надписи, сначала неожиданностью своею нас поразившие: «портной», «бакалейная», «поставщик гг. русских офицеров. Портноя Чибо. Продаются разные, хорошие европо-американские товары, чемоданы и обувь» и т. п. Печальное напоминание о столь недавнем печальном прошлом! Впрочем, – напоминание не единственное: нас везде узнавали и часто можно было слышать «росиязин» (т. е. русский).

Нам хотелось увидеть как можно больше; поэтому ходили мы по разным направлениям; и не всегда удачно. Соблазнил нас напр. сосновый парк. Мы зашли в него... Идем... Но чувствуем, что между нами и Мацуямой все более и более начинают залегать рисовые поля... Как ни приятно было ходить в тени, но зайти очень далеко было не в наших интересах... И нам пришлось спрашивать, как пройти в Мацуяму, не возвращаясь, вспять... По одной улице мы шли до того, что пред нами оказалось поле, и нам волей-неволей пришлось гулять обратно.

А солнышко грело уже немилосердно. Почему-то больно становилось и глазам. Скорее до дому!.. – Но дом оказался очень далеко, и не скоро пришлось протянуть усталые ноги!

В городе, конечно, много буддийских тера и синтонетских мия. Мы в некоторые из них заходили. В одной же тера неожиданно встретили гостеприимство. Бонза, встретив нас поклоном, предложил войти в самый храм. Опускать случая не хотелось; мы сняли свои сапоги: конечно – и шляпы; – и вошли внутрь тера. Бонза сразу же начал показывать свою утварь: только вчера у них был большой праздник, и было дослано все праздничное, торжественное... Пред изображением Будды довольно изящные серебряные подсвечники. За особым столом, пред ним же, два серебряных аиста на двух черепахах, изящной работы (и аист, и черепаха – символы долголетия: аист – 1.000 лет, черепаха – 10.000 лет). Тут же вазы с цветами, горшок с сосной (- опять символ долголетия). – Бонза принес разные столики, уставил их, как они стояли вчера, и пред нами произвел репетицию, как он вчера молился: и руки молитвенно складывал, и кадильницей кадил! – Словом, он с полной охотой знакомил нас со своим богослужением. Показал и молитвенники свои (в свитках).

Поблагодарив бонзу, собрались было мы уходить; но он предложил нам чаю. Что ж делать?.. Отказываться неловко! Уселись мы на корточки... Нам подали японский чай... Начались разговоры... Бонза, сразу же узнал, что мы русские... «Русские мне очень нравились... Они очень религиозны... Солдатики, приходившее к нашему храму, всегда снимали шляпу...» Да! Мы любим сами на себя лить ушаты помоев. А вот хвалит религиозность солдатиков чужой, да еще – бонза! И хвалит не потому кое-что, что говорит с нами! Оказалось, что все почти буддийская тера были заняты нашими солдатиками! В одной из них даже совершалось наше богослужение. И бонзы с особым удовольствием прятали своих идолов и уступали место Христу. Почему? Да потому, что «солдатики религиозны! Они всегда пред храмом шапку снимают. Они и с нами (бонзами) раскланиваются, чего не делают даже многие японцы...» Так рассуждали бонзы во время войны, – передавал нам батюшка из Оосака о. Сергий Судзуки. То же пришлось услышать нам непосредственно от бонзы. Порадовалось сердце мое! Ведь давно ли в грозной проповеди возвещалась грозная правда, что наши дальневосточные грады – это новые Содом и Гоморра. Имя Христово хулилось тогда среди язычников. И досадно было за носителей этой гнилой культуры на Дальнем Востоке. Имена и положения их, Ты, Господи, веси!

Но вот, не наносный слой, не кора дерева, а самая сердцевина его появляется среди язычников. И с чувством удовлетворения приходится слышать, как доброю жизнью наших солдатиков, их религиозностью прельстились даже бонзы... Не видим ли, что Бог все ведет к лучшему. И в самом несчастье Он направляет жизнь наших солдатиков на пользу блуждающих во тьме язычников.

Я пригласил бонзу прийти в воскресенье к нам и посмотреть нашу торжественную службу. Поблагодарив его за его радушие, провожаемые его поклоном до земли (по местному обычаю), мы вышли из храма на улицу; а здесь уже собралось достаточно любопытствующего народа...

Хотелось поскорее домой. Но улица как будто нарочно увеличивалась. Идем мимо крепости, идем мимо казарм, смотрим мимоходом солдатское учение. И так-то было приятно, когда крыша домика укрыла нас от солнца и незаменимый самовар готов был для утомившихся пошехонцев. Не один раз самовар нуждался в повторении. Но и потому отчасти, что он размерами не рассчитан на русских любителей чая! А все-таки – выводы: без плана городов не осматривать!

Вечерком, когда начала уже спадать жара, я и Кагэта сели в миниатюрный вагончик местного поезда и за 5 сен переехали через долину по I классу в Доочо, – так называется местечко верстах в 3-х от Мацуямы, у подножия гор. Славится оно своими минеральными водами. Но не на воды мы приехали в настоящий раз: после полутора месяцев городской жизни в Японии, меня тянуло поближе к природе, в горы, на поля. А время и обстоятельства давали мне пока достаточно досуга.

По лестнице из дикого, нетесаного булыжника, поднялись мы прежде всего к мия, синтоистскому храму. 119 ступеней прошли не без отдыха. Около мия, в виде ограды, установлены тесаные плиты с надписями. «Что за памятники»? – спрашиваю. Оказывается, – это памятники тем, кто жертвовал деньги на храм-мия; и содержание текста всегда одно и то же: «такого-то года, месяца и числа, столько-то иен, внес (или внесли) такой-то (или такие-то), из такого-то города». Взносили увековеченные на плитах по 25, 15, 10 и даже 5 иен; вносили иногда группами... Невольно задаешься вопросом: – а сколько же стоит плита, если она ставится и за пятирублевую жертву?.. Такие же плиты около синтоистского храма в самой Мацуяме образовали уже сплошную ограду.

От мия мы пошли по парку, точнее – по сосновому лесу, расположенному по склонам гор. Шаг за шагом поднимались мы выше и выше. Под ногами – крупный, твердый песок; он весьма облегчал нашу дорогу. Долго мы любовались в бинокль на окрестности! Прикрытое легкой дымкой море, зелень рисовых полей, синева гор, – как все это, вместе взятое, говорило о красоте, Богом по природе разлитой!..

Однако, можно и выше подняться, – почему же не попробовать? А для меня подъем на гору – совершенная новость. Пошли. Для того, чтобы не падать духом, – намечали мы себе какой-нибудь пункт, где будем отдыхать... И так-то долго ползли!.. Устали... Пот каплями падал с лица... Но близко уже и последняя намеченная сосна... Несколько секунд, – и мы у ней... Господи! Что за красота открылась пред нами и под нами! Горы и долины, поросшие соснами, иногда гигантских размеров... В оврагах озерки, речки, ручьи с их непрерывным шумом... Налево от нас к востоку, по темной синеве гор плывут серые и белые облака. Красива гора, облаком как бы разрезанная на две части!.. и невольно даешься обману, темные верхи гор принимая за темные тучи. А высота?!. Чрез городскую крепость (а она ли не на высокой горе?) видим море! Мацуяма пред нами, что на ладони... Мы определяем, где сегодня блуждали... Казалось бы, – не ушел отсюда. Но гром все приближается. Дождем закрываются уже ближайшие горы. И мы спешим вниз. Лишь на полпути мы заметили доску, на которой значилось, что гора эта – священная, почему и вход на нее не совсем свободный (впрочем, положительного запрещения не было). Но дело уже было сделано! Тем не менее, мы предпочли другой дорогой спуститься в Доого. Попали опять к мия, но уже с другой стороны, откуда и спустились по тесаным плитам, по 130 ступеням. Несколько отдохнув в парке, хотели было мы идти на поезд; но до отхода оставался почти час: сама судьба толкнула нас на рисовые поля. По прекрасной дороге среди полей, уже при вечерней прохладе, плелись мы домой, ежеминутно, кажется, получая впечатления новые!..

Все поле до малейшего кусочка засажено рисом. Вырос уже много: вершков по 8–10–12 в вышину. А когда я ехал из России полтора месяца тому назад, – его только еще пересаживали. Мой спутник познакомил меня очень подробно с культурой риса. Каждый хозяин делит свое поле на отдельные полоски; каждая из них ограждается небольшим валиком земли, который и не дает выхода для воды. Ранней весной все эти полоски заливаются обильной водой, которая и поддерживается в таком количестве, чтобы вершка на два покрывала землю. Словом, -искусственно устраивается болото, так как рис – болотное растение. Поля перерезаны канавами, иногда обложенными камнем; – через эти камни вода не спускается с полей, а проводится на поля и распределяется по разным полосам. Ранней же весной каждый хозяин удобряет свои полосы, вливая в воду жидкий раствор того, что мы в России охотно уступаем чухонцам и колонистам. Рис сначала спьют в особые полоски, где он закоренятся и подрастает. Около июня месяца, с наступлением дождей, все в деревне выходят на поля, и хотя выше колен в воде и жидкой земле, – перекапывают полосы, снова несколько их удобряют, а затем уже, прямо в воду, рис пересаживается в расстоянии один от другого около 8 вершков. Красивы так посаженные поля! Рис растет правильными рядами и вдоль, и поперек. Конечно, получаются правильные ряды и в других направлениях. Припоминается мне: – еду я в ночь на 14-е июня в Тоокёо. Кругом вновь посаженный рис. Поля залиты водой. И в этих полях как красиво отражались огни летевшего мимо них нашего поезда. Но и лягушек на полях, вероятно, нужно считать не тысячами, а миллионами. Концерт их настолько звучный, что ход поезда не заглушал его... Но это было тогда, теперь же лягушек уже мало слышно. Красивы поля и теперь! Правильно выстроенные стоят не стебли, а кустики риса... Мы считали, сколько стеблей в кустике; находили разное: 8 – 10 – 15 стеблей!.. Разве это не награда за труды весенние? – Но с пересадкой риса не кончаются заботы о нем. Хозяин продолжает ходить на поля; следит, чтобы держалось известное количество воды: в известное время полется поле. Да! На колосах я не заметил ни одной посторонней травки, – так тщательно пропалываются они! Когда нужно, – прибавляет удобрения, которое здесь же на полях и хранится в особых цементных ямах, почему не во всякое время приятно пройтись во полю. Наступят ветры в сентябре, – хозяева будут болеть душой за свой рис. Но потом – снимут урожай и деревни торжественно спразднуют праздник риса.

Я с большим интересом слушал рассказ о культуре риса. И мои мысли переносились на милую родину. Громадные пространства земли лежат у нас под полями; не меньшие пространства – под пустырями. Видали ли они отношение к себе столь заботливое, как здешние «уголочки» и «квадратики»? Были ли они хотя раз перекопаны рукою, когда можно размять каждый клочок земли? Были ли они когда-нибудь удобрены так, как здешние поля? Невольно мне припоминается один давний фельетон М. О. Меньшикова. Он там проводит по-видимому парадоксальную, но совершенно справедливую мысль, что несчастье России не в малоземелье, а в многоземелье. Это последнее – причина того, что «художественной» обработки земля не видит у нас, встречая к себе отношение «варварское». Понятны и результаты! Здесь обычный урожай дает сам-пятьдесят, а у нас? в России?.. Явился проповедник нового начала в земледелии – Н. А. Демчинский, – встречают его с недоверьем!.. А сколько доброго нового предлагает он в своей грядковой культуре хлебов для России! Я сказал бы, может быть, не очень много, если бы стал утверждать, что рано ли, поздно ли, но в этой системе естественный и желательный выход из аграрных затруднений… Верится, что наступит время, когда и с небольшой полоски будет получать мужичок то же, что он теперь с трудом собирает с десятины. Вычитал я в газетах, что г. Демчинский производит нынче посадки свои в Александрии у дворца Ее Величества, пред зданием Г. Думы... Неужели занимается заря лучшего будущего?..

Проснись же, русский мужичок! Пойми, что земля любит заботливое отношение к себе, и за него она воздаст больше, чем сторицею. Но жестоко она мстит за варварское обращение с собой, отнимая у мужичка и то, что он имеет.

Просвети же Господи, нашу матушку Русь светом ученья, знанья. И тогда мирным путем она сбросит с себя тот кошмар, который так ее сейчас давит, мучит, и который так ужасно выливается в дикие формы пожаров, грабежей, убийств и всякого насилья.

Долой варварство, забвение ему! Вперед, на почетное место – знание; и вечное царство ему!

1-е августа. В 8 часов утра наша церковь наполнилась богомольцами. Впрочем, посторонних не было; пришли свои, npиехавшие на освящение. О. Сергий Судзуки из Оосака совершил малое освящение воды. Пели певчие, приехавшие главным образом из Кёото, частью-из Тоокёо. После водоосвящения Владыка Архиепископ облачился в мантию, епитрахиль, поручи, омофор и митру. По возгласе и обычном начале, частица мощей св. муч. Мардария, вложенная в сребро-позлащенный ковчежец, по помазании ее св. миром, была помещена в уготованное для нее внутри гранитного престола место. Прочитана положенная на этот случай молитва и пропет псалом. По окроплении св. водою, гранитная плита, толщиною вершка в четыре, была рабочими уложена на престол, и таким образом он был подготовлен к имеющему быть послезавтра освящению.

Вечером мы собрались компанией в Доого, покупаться в теплых минеральных водах. Рассказывают, что известны эти воды очень давно, 1 1/2 тысячи лет тому назад. Открытию их помогла цапля. Крестьяне подметили, что одна цапля, сломавшая себе ногу, аккуратно являлась к источнику и становилась в него, после чего скоро поправилась. Тогда-де и люди стали лечиться из этого источника. Приезжал на воды когда-то в древние времена император и этим способствовал еще большей популярности источника. В настоящее время здесь устроены хорошо оборудованные ванны, которые и посещаются охотно японцами. Около ванн масса гостиниц, получился настоящий маленький городок.

Мы взяли особое помещение, за один час заплатили 2 иена и отправились поблагодушествовать вчетвером: владыка, я, о. Петр и Джефрис. Нам дали японское кимоно, и я впервые в жизни превратился в японца!.. Впрочем, для меня в полтора месяца это очень много... Но и «дай-сикёо» тоже участвовал в маскараде!.. И кажется, второй раз за всю свою долгую жизнь в Японии! Наше «переодевание» дало пищу остроумию, и мы много говорили о «маскарадах»...

Вода в ваннах горячая, около 37° R.! После постоянной жары, неизменного пота – этот час был для нас большим облегчением. Затем – японский чай в занятой нами комнате, к нему печенья в виде цапли – памятка о той, которая открыла воды... И мы на маленьком поезде возвратились в Мацуяму, на вокзал «Ицибанчо», называемый по улице, на которой стоит и наш храм. 2-е августа. Завтра – освящение храма. Все усиленно хлопочут. Все проверяют себя и порученное им дело. Но кажется более всего хлопот приходится на долю Владыки. Им собраны все лица, принимающая участие в освящении; и всем-то он все растолковывает, указывает!.. Да и понятно это!.. Ведь не часто и у нас в России бывают освящения церквей. Здесь же это событие – большая редкость. Путаться же во время службы – было бы и неудобно, и несколько зазорно пред присутствующими, среди которых будет много лишь любопытствующих, совершенно не склоных все покрывать любовью своею.

Заведывавший постройкой храма, ипподиакон и ризничий из Тоокёо Комура, постоянно и усиленно хлопочет: и в церкви нужно все в порядок привести, и прочие хлопоты хозяйственные на его ответственности. Озабоченное его лицо часто мелькает мимо моих окон. Но вероятно он все исполнить так же хорошо, как хорошо сумел построить церковь.

Мой слуга Иван (вернее – наш общий, с Владыкой) не сходит с колокольни, упражняясь в трезвоне, конечно с языками, обвязанными сукном... Хорошо трезвонит – сам знает. Но все еще кажется мало. И задумчиво стоя на колокольне, он перебирает колокола, желая, кажется, всю свою душу вложить в трезвон. Отличительная черта японца: до точности, до изящества отделать то дело, которое поручено ему.

Во дворе масса японских ребятишек. Натащил их сюда г. Джефрис. Он и поет с ними школьные песни про японских героев, и показывает им картины, и учит их по-православному креститься; сам поет им свои религиозные гимны. Тип миссионера во всяком случае весьма интересный. Может через час собрать слушателей.

Как и в России к большому торжеству плетутся из разных концов богомольцы, так и здесь. Весь день приходят люди с саквояжами, с узелками в руках. Это христиане, приехавшие на торжество из Кобе, пришедшие из разных концов острова Сикоку. Шли пешком некоторые по 50 верст, лишь бы попасть на молитвенное торжество. Это ли не любовь к церкви своей? Это ли не преданность ей? Много иногда говорят в журнальных статьях неладного о религиозном настроении японских христиан. Но ведь настроения особенно сильно сказываются в исключительных случаях! И эти-то случаи ясно говорят о том огне Христовой веры и Христовой любви, который согревает душу японца-христианина и делает его достойным членом Христовой церкви. По печальным исключениям делать общее заключение – несправедливо; и таково именно мнение некоторых минутных наблюдателей жизни японца-христианина. Мы же верим, что Устроитель церкви Господь «благих» из них «во благости соблюдет», «средних лучшими сотворит», а «лукавых – исправит».

В 6 ч. веч. всенощная. Звону не было. Такой уговор с городскими властями, что звонить будем лишь по воскресеньям... Жаль, но что ж пока делать! Звони же громче о Христовой вере по воскресеньям, родной московский колокол! Возвещай язычникам, что вливается в их тьму свет веры Христовой! И не устоит Будда пред Христом!.. Богомольцев было немного: ведь и христиан-то в Мацуяме пока 19 человек! Но церковь была наполнена значительно: присутствовали в большей части язычники. Стоял всенощную приехавший из Кобе русский консул А. С. Максимов. Певчие пели очень хорошо, и очень торжественно. Служба совершалась на середине храма. Как он уже украшен теперь! Пред иконостасом накладного серебра подсвечники, пред иконами праздников – большие лампады. Стоит пара очень хороших хоругвей. Все аналои, столики – в новых, чистых облачениях. На особом столике – все церковные сосуды и принадлежности Св. Престола и Жертвенника, – все сделано из серебра. Да! Хорошо украсила нашу церковку благочестивая москвичка. Вечная молитва о ее душе – вот та благодарность, которую ей принесет церковь японская. После всенощной Владыка архиепископ беседовал с народом: и несомненно его горячее слово убеждения западет в души не только христиан, но и тех, что присутствовали при богослужении... Дай-то, Боже, слову нашему здесь найти почву добрую!..

Тихий вечер после всенощной. Присутствовавшие при богослужении мало-помалу расходились. Я сидел у окна в доме катихизатора и утолял жажду чаем. Подходит после некоторых колебаний какой-то японец и, видимо стесняясь, спрашивает, можно ли ему завтра быть на освящении, так как он не верующий... Невольно подумалось мне, не из того ли этот муж класса людей, что нощию приходят, сначала все испытывая; но тем преданнее церкви делаясь потом... Конечно, он будет зрителем нашего торжества!..

Супруга катихизатора, моего хозяина, привела ко мне трех японок: одна из них – девочка лет 7 -только что крещена. Другие – около 15–16 лет; уже оглашены и кажется в понедельник будет их крещение. Я приветствовал их. Пожелал им доброго жития по заповедям Христовым, чтобы их родные (а они – язычники), видя их доброе житие, Христа и веру Его прославляли и в конце сами пришли в ограду Христову. Они осенили себя в ответ на мое приветствие крестным знамением: а я благословил их своим благословением.

Представили мне язычника, уже в возрасте, изучающего веру Христову. Еще только шесть раз он слушал катихизатора. Он тоже просил моего благословения... Я сказал ему, чтобы он, начав идти ко Христу, не остановился на этом спасительном пути, а довел его до блаженного конца; говорил ему, что Христос недалек от тех, кто ищет Его; если мы сделаем к Нему шаг, Он – выражаясь образно – сделает к нам тысячи шагов; если мы полюбим Его, – Он бесконечно более возлюбит нас; если мы только вздохнем по Нем, – Он уже готов войти в сердце наше; если же призовем Его – Он, стоящий при дверях сердца нашего, стучащий в него, сразу же входит в сердце христианина и поселяется в нем. Этого последнего счастья я и пожелал будущему новому члену Христовой церкви и благословил его на дальнейший путь ко Христу.

Нужно видеть, с какой радостью слушают твое наставление, с какой готовностью его влагают в сердце! С добрым чувством, с мечтами о славном будущем Церкви в Мацуяме, и во всей Японии, я закончил день свой и встал на молитву, подготовляясь к завтрашней службе.

3-е августа. Сегодня с раннего утра на дворе церковном хлопоты. Ворота украсили флагами. Приготовили места для гэта. Кажется, в сотый раз проверили, все ли готово к освящению. Рядом с моей квартиркой уставлены ящики с коробками гостинцев: это подарки от церкви христианам и добрым соседям.

Ровно в 9 ч. утра звонко раздался первый в Мацуяме удар колокола; за ним второй, третий... И полились звуки колокола православного над городом языческим!.. Трезвон в три приема дополнял впечатление. Смело, мощно гудел колокол... И невольно мысли переносились на далекую родину, где перекрестившись по третьему удару спешат к церкви наши крестьяне, и наполняют их... Однако, сходство пока ограничилось звоном... Сходились любопытствующее язычники. Но они останавливались по большей части на улице (Ицибан-чо). В церковь же проходили лишь нарочито приглашенные, и получившие билеты.

К 9 ч. в церкви уже были губернатор г. Мацуяма г. Андоо, главный судья города г. Гакахаси, начальник местных войск полковник Фудзи, и начальник полиции г. Курота, три редактора местных газет: г. Мацуяма [Кайнан-Симбун], г. Суосаки [Ихими-Симпу и г. Табэ [Иё-Ници-Ници Симбуи]. Русских властей представлял консул из Кобе А. С. Максимов. Пришел в церковь и бонза, у которого я угощался чаем...

Все, прибывшие с нами из Тоокёо и для нас из Кёото; все местные и собравшиеся из окрестностей христиане: несколько наиболее почтенных язычников: вот и все, при которых состоялось освящение престола и храма.

Владыке архиепископу сослужили благочинный – о. Симеон Mий, прот. о. Петр Булгаков, о. Сергий Судзуки, о. Фома Маки и о. Фома Такеока при диаконе Петре Уцида.

Конечно, обычным порядком, лишь на японском языке, совершалось освящение храма. Читанным внятно, громким голосом молитвы не могли, конечно, не войти в уши язычников. И хотя все они стояли «истуканами», тем не менее хорошо уже, что стояли, и помимо воли они могли ознакомиться с тем, чего обычно предпочитают не знать, и что в то же время отрицают! Не в тесноте среди народа, не при красном звоне прошли мы и с крестным ходом, сзади которого, конечно, язычники не ходили.

Литургию сослужил Владыке и я. Вышедшее было «начальство» к херувимской песни возвратилось и терпеливо стояло не только литургию до конца, но и молебен. Вся главная часть литургии с ее поэзией, с ее молитвенными восторгами прошла пред ними. И кто знает, не возрастит ли Господь в сердце кого-нибудь из них любовь к Себе? Не призовет ли кого-нибудь из них в Свою ограду? Вера ведь всегда от слуха! Благодарственным молебствием, а после него – торжественным пением «Ику то семо» (Многая лета) закончилось наше торжество освящения храма...

Я так еще недавно из России... Еще живы в моей памяти эти бесконечные при освящениях звоны, перезвоны, трезвоны... Как живые, стоят радостные лица участников постройки храма... Тысячи богомольцев, рвущих на части кусочки мыла, бросающих на престол платки... Всего этого не было в таком количестве, а кой чего – и совсем, здесь... Но радость христиан, получивших себе храм. Радость Владыки, которому Господь судил соорудить и еще святилище Себе, велика! Со стороны же язычников мы не видели по крайней мере ни смеху, ни тем более злобы!..

Непосредственно после литургии, все участники торжества христиане и приглашенные язычники собрались в помещении местного клуба: – единственное помещение, где можно было заказать «с позволения сказать» европейский обед, и хотя хозяева упирались долго, навязывая обед скоромный, тем не менее и постным обедом накормили мы весьма сытно! Подавались всякие рыбы, во всевозможных приготовлениях, все ели все и не оставляли... Пили только лимонад. День был нарочито жаркий, поэтому много его пили!.. И как мы были рады, когда наконец-то подали сладкое и чай по-английски: признак скорого конца... В добром здоровье, но нуждаясь в отдыхе, возвратились мы домой. В шестом часу губернатор приезжал к Владыке с нарочитою целью – поблагодарить его за праздник... Какая деликатность! Мы в свою очередь благодарили его за посещение. Да и есть, мне кажется, за что благодарить! Ведь каждая подробность освящения, все наши гости, обед, – все это становилось достоянием местных газет. И местные жители не могли не видеть большого к нашей церкви внимания со стороны своих властей... А ведь окружающее настроение далеко не безразлично в деле проповеди в городе языческом!..

Первая служба, совершенная во вновь освященном храме – оглашение одной женщины с двумя малютками (крещение ее отложено по личным ее обстоятельствам на некоторое время). Не Сам ли Господь указывает на назначение новой Церкви быть рассадником Христовой веры на о-ве Сикоку!?

После всенощной состоялась беседа Владыки Архиепископа. Еще несколько дней назад по разным местам города катихизаторам были разрешены объявления на громадной величины листах; в них извещалось население об имеющих быть беседах 3-го вечером – «Дай-сикёо Николая» и 4-го вечером – «сикёо – Сергия». Часам к 7 веч. церковь мало-помалу начала наполняться язычниками, а к 7 1/2 час. их было уже достаточно; конечно – человек 40 детей разных возрастов, совершенно не знакомых с дисциплиной в наших храмах: но они все же не препятствовали проповеди. Владыка Архиепископ вышел после службы и спел посреди церкви на стуле. Японцы по своему обычаю, конечно, все сидели. Уже смеркалось. Лишь свет лампадок у образов Спасителя и Божией Матери разгонял тьму. Да в паперти горела лампа, – оттуда постепенно входили язычники. Среди полумрака, при гробовой тишине раздавалось убежденное слово старца-святителя. Говорил он о Боге едином, в трех лицах познаваемом; о творении всего мира из ничего; о творении человека. Говорил долго, стараясь как можно яснее изложить для язычников то, чего они не знают и что составляет основу нашей веры. А число слушателей все росло и росло. Вместо утомившихся детей приходили юноши, мужи и далее старцы... Какого-то слепца ввели и усадили под руки... Я сидел тоже среди народа. Не чувствуя еще особого удовольствия сидеть по-японски, – я сидел на ступеньке кафедры и поэтому мало выделялся среди прочих. И как умилительно было смотреть на этих язычников, приютившихся у самых ног проповедника! Ни усмешек, ни улыбки! Отношение к проповедуемому слову самое серьезное!.. Пошли же Господи свой свет в сердца сидящего здесь во тьме народа! Не бежит он от Христа, и идет к Нему: эти 200 язычников, – разве не доброе знамение христианского будущего?.. После Владыки Архиепископа говорил проповедь о. Сергий Судзуки, проводивший мысль о том, что настоящий храм, построенный щедрою русскою благотворительницею, есть подарок мацуямскому народу, на который нужно ответить устройством церкви из многих христиан. Уже поздно, около 10 час. веч., расходились язычники из нашего храма. Господь, конечно, ведает судьбы церкви. Он знает, где слово наше находит почву добрую, где оно падает на камни. Но рассуждая по-человечески, – можно ли было храму с большим успехом начать свою деятельность... Завтра буду говорить я. Первый раз в жизни среди язычников. Говорить буду о Христе Спасителе... Много я говаривал проповедей в Питере, но сейчас невольно сердце сжимается... И конечно, – не за блеск проповеди смущается оно: говорить ведь буду еще чрез переводчика... Но сознание, что я, быть может, спасу кого-нибудь, – какое это и трудное, и вместе ответственное сознание! Господи, помоги мне в моем выступлении на делание новое!..

Поздно вечером, сидя с персиками в руках (а они здесь так хороши!) мы с Владыкой делились впечатлением дня и составляли планы на ближайшее будущее. Он решил выехать во вторник, 5-го числа, и проехать на островок Оки, куда выбросило после цусимского сражения 13 наших моряков: нужно посмотреть могилки; да, быть может, удастся как-нибудь узнать от местных жителей, не осталось ли от выброшенных на берег каких-либо документов о их личности. Трудная Владыке предстоит дорога, – почти вся без поездов, на курумах и пешком! Помоги ему, Господи! Я же останусь здесь до Преображения, когда вечером и отправлюсь чрез Кобе в Оосака. 4-е августа. Еще в шестом часу утра начались приготовления к св. крещению; а в 6 ч. я уже стоял в притворе, где присоединялись к Христовой церкви пять человек: два юноши в возрасте 22 и 20 лет (гимназист), мальчик 12 лет, и две девочки лет по 14 – 16. Они уже давно оглашались: уже пели на церковных служениях, совершавшихся катихизатором; теперь и они сделались нашими братьями и сестрами во Христе. Новокрещенные получили имена – Александра, Владимир, Азария, Мария и Марфа. Владыка Архиепископ, поздравив их с принятием св. крещения, делал им свои наставления, еще ранее благословив их крестиками. Благословил новых христиан и я, пожелал им, чтобы они, подобно св. князю Владимиру, были распространителями веры Христовой среди язычников; подобно св. Александру Невскому, были защитниками православия от инославных исповеданий: чтобы они своим чистым житием влекли ко Христу и своих семейных (а присоединенные все – из семей языческих).

Итак, для первого дня новой церкви – пять новых христиан! Начало вполне благоприятное... Катихизатор горит желанием работать. Работает сейчас еще над 8 душами; а мечтает привести ко Христу в течение года до 30 человек. Помоги ему Господь!..

В 8 часов началась заупокойная литургия. Поминались православные воины, за веру, царя и отечество умершие и в разных концах Японии погребенные... Грустный список!.. 373 человека (из них христиан 354 человека)! И где-где ни лежат сейчас русские кости! В синодике, составленном Владыкою, кроме имен, есть еще особо помещенные сведения: кто именно, когда и где умер, и где погребен. Оказывается, 25 мест, где жили военнопленные, сейчас скрывают у себя умерших на далекой чужбине защитников родины!.. Мацуяма (97 чел.), Хамадера близ Оосака (86 ч.), Нарасино близ Тоокёо (34 ч.), Нипосима (34 ч.), Сасебо (20 чел.), Фукуока на Kиy-cиy (17 ч.), Нагоя (15 ч.), Кумамото (13 ч.), Каназава (10 ч.), Фусими (7 ч.), Химедзи (6 ч.), Цусима (5 ч.), Кокура (4 ч.), Сендай (4 ч.), Фукуцияма (3 ч.), Такасаки (3 ч.), Маидзуру (3 ч.), Куруме (3 ч.), Тоёхаси (2 ч.), Даири (2 ч.), Дзенцуудзи (2 ч.), Маругаме (1 ч.), Оцу (1 ч.), Сидзуока (1 ч.), лаз. Котохирамару (3 ч.).

Не кажется мне, снова повторю, чтобы эти вечные памятники русского позора способствовали восстановлению нашего престижа на Дальнем Востоке. И неужели тогда, когда это окажется по законам природы возможным, нельзя будет русских людей возвратить в Россию, устроив для них где-нибудь под Владивостоком и братскую могилу, и братский памятник?.. Японцы сделали это со своими военнопленными, не убоявшись расстояний. А мы чего бы должны были бояться?!. Чем меньше памятников позора, тем лучше для нас!..

После Литургии совершена была в церкви торжественная панихида... Присутствовал на ней наш консул в Кобе А. С. Максимов... Больно, очень больно было слушать этот длинный список!.. И усиленно душа молилась за тех, кои не по вине своей умерли прежде времени, не по вине своей и лежат сейчас, развеянные в разных концах Японии... Господи, упокой страдальцев в обителях, где нет ни печали, ни воздыханий. Вечная радость да будет для тех, кто не видел этой радости, смежая среди чужих свои очи навеки!..

После обеда отправились мы на русское кладбище. День был очень жаркий. Поэтому многие поехали туда на курумах, и лишь некоторые пошли пешком. Я оказался в числе последних, и не потому только, что под зонтиком не так страшен жар; а и потому, главным образом, что никак не могу привыкнуть ездить на человеке... Лишь крайняя нужда заставляет меня прибегать к этому способу передвижения, в котором все же столько унизительного для человеческого достоинства!

Владыка – Архиепископ, я, прот. П. Булгаков, диакон Д. К. Львовский, консул А. С. Максимов, офицер-слушатель восточного института С. Д. Рудницкий – вот русские, пришедшие сегодня к своим собратьям. Были и наши спутники – японцы, человек 10. Литию совершал я, помянув православных сынов и «всех, за веру, царя и отечество на поле брани и в море живот свой положивших». Случайный состав богомольцев дал, однако, прекрасный хор. И сколько души, русской молящейся скорбной души чувствовалось, когда разносились чудные звуки русского пения заупокойного!.. «Со святыми упокой» – не звуки одни произносились... Душа как бы выпрашивала у Творца покоя страдальцам... И дает Он им его!.. «Вечная память» закончила наше моление... Долго побыли на кладбище, мы уходили, благословляя всех защитников родины; магометан же и евреев поручая особому Божиему смотрению, промышлению... Всех их, наших защитников, упокой Боже!..

Вечером, после всенощного бдения, назначена была моя беседа для язычников. Уже к концу службы собралось достаточно язычников. Были сделаны некоторым приготовления, вызванные вчерашним опытом: поставлен стол, и на нем лампа, – чтобы видно было и лицо говорящего. Народ при входе направлялся вперед, чтобы не делать этого во время беседы. Начал проповедовать о. диакон И. Уциза о том, что служит для нас пищей истинной... Пока он говорил, церковь была полна, и я начал говорить, имея уже до 200 слушателей. Меня переводил прот. С. Mий, кандидат киевской академии. Повторив кратко содержите беседы Владыки Apxиепископa, я говорил приблизительно вот что. – Господь все создал добрым, прекрасным. Он и человека создали безгрешным, бессмертным. Но первые люди не послушались заповеди Творца, оказали Ему «ослушание», согрешили, пали. Человек через это перестал быть приятным, безгрешным, царем; – к нему Создатель приспособил и природу, которая отселе начала приносить человеку вред, или в лучшем случае – не стала приносить той пользы, какую могла. Нужно было восстановить человека в его достоинстве, как бы вновь создать его для жизни по правде. И Господь, создавший из ничего первого Адама, Своим всемогуществом дал бытие и второму Адаму, который родился от Девы Марии и поэтому был человек, но родился без мужа, по наитию Божьему, и поэтому был Бог. Этот Богочеловек назывался Иисусом. Мы Его называем Христом. Кратко сказав о годах детства Христа Спасителя, я перешел к Его общественному служению. Коротко поведал слушателям: к кому, для кого пришел Христос Спаситель («приидите ко мне все труждающиеся и обременные и Аз упокою вы»); какое иго благое и легкое возложил Он на нас (кратко заповедь блаженства; заповедь о любви к Богу и ближним; прочитал слова на местной иконе: «о сем разумеют все, что вы мои ученики, если любовь будете иметь между собою»). Затем сказал я, что слова Иисуса были и делом, и кратко поведали о чудесах, как проявлениях Его не столько силы, сколько любви. Вот, кто был наш Иисус Христос в жизни Своей!.. Однако, враги Его предали на суд, добились его смерти: и Он, будучи безгрешным человеком, стал вполне удовлетворяющею Божью правду жертвою за грехи людей!.. Изобразил кратко страдания Христа, я поведал потом о Его воскресении, в котором все человечество получило источник для новой жизни; о Его вознесении, в котором Он все человечество привел к Богу, своему Отцу. Жить, по вере во Христа, с Богом жизнью блаженной, – такова наша надежда.

В заключение своей беседы, я поблагодарил слушателей за внимание, высказал надежду, что они не станут смеяться над тем, чего не знают (- это не разумно); узнать же нашу веру могут легко, ибо мы ни от кого не прячемся; открыто говорим и свое Евангелие всюду распространяем.

Свою беседу я пояснил имеющимися на иконостасе изображениями из жизни Спасителя. Я старался, с одной стороны, быть совершенно понятным, с другой – сознательно обходил те пункты, которые требуют нарочитого и долгого разъяснения. Конечно, представленная мною схема проповеди моей лишь сколок того, что я говорил. Значительно моему воодушевлению способствовало то, что «дай-сикёо», укладывавший вещи в дорогу, не мог присутствовать на беседе: доселе не могу не сознавать себя учеником, сдающим урок, когда проповедь мою слушает начальство мое!²

Слушали меня язычники с большим вниманием. Какой-то юноша лет 18–20 сидел прямо предо мною: не пропускал ни одного слова; а когда я пояснял, что есть на иконостасе, – он так и впивался глазами своими!.. Были и выходившие во время проповеди: но место их почти сразу же восполнялось вновь пришедшими. При полной церкви я закончил свою беседу открытым исповеданием своего убеждения: не устояли языческие боги и греко-римская философия пред христианством; – не устоит пред Христом и Будда: и конечно не сегодня, не завтра, но наступит время, когда Солнце Правды Христовой озарит Своим светом страну восходящего солнца!..

С большим удовлетворением исполненного честно долга я сижу за вечерним стаканом чая... Слово Божие сеется. Христос же возрастит его во время Свое. И лишь сознание, что не могу я говорить пока без переводчика весьма огорчает меня... Скоро ли?.. Впрочем, побольше куропаткинского терпения: в 50 дней заговорить на новом языке трудно. Завтра уезжает «дай-сикёо»: что-то отрывается, к чему я уже успел привыкнуть. Сегодня уехали кой-кто из нашей компании. Скоро ехать из Мацуямы и мне. Поеду на новые места, к новым людям, и теперь – на труды! 5-е августа. Проводили владыку-архиепископа. Встали все в 5 ч. утра, напились чаю и в 6 ч. 20 м. поехали в Такахаму, – небольшой, но очень оживленный торговый порт верстах в 5 от Мацуямы. Простились с владыкой, желая ему самого счастливого пути. В 8 ч. отошел его пароход в Удзино. А мы отправились домой; по пути соединяя приятное с полезным... Путь наш до городка Мицу лежал по живописному берегу моря... То мы шли среди искусственных ущелий, то выходили на откосы береговых гор и шли по широко устроенной дороге. Горы покрыты прекрасной сосной. Всюду – зелень, растительность. На море снуют пароходики, гудят густым басом пароходы, совершающие рейсы в Кобе, Симоносеки. Белеют своими парусами лодочки... Как обильно бьет жизнь здесь! И как хорошо дышалось здесь при солнышке!.. Здесь в первый раз я почувствовал вполне, что такое морской запах!..

Соблазн быль велик... Как пройти мимо прозрачной воды моря? И мы, выбрав берег песчаный, а не каменистый, решили выкупаться. На берегу лишь рыбак чинил свой баркас. Море было, что зеркало. В воздухе жара... Как приятно было идти в воду!.. И долго мы шли, пока оказалась достаточная глубина... Я не купался с прошлого года. Говорить, что за удовольствие получил я!.. Однако, я часто забывался, и усиленно приходилось очищать рот, когда я случайно пил этот сильный соляной раствор. Удовольствие было настолько приятным, что не уезжай я завтра, – непременно опять побывал бы в Мицу, в море!..

Но целью нашей было, конечно, не купанье!.. Мы пробирались в Мицу, в одну христианскую семью. Услугами поезда не воспользовались потому, что изучая Японию, я считаю необходимым изучить и ее природу, и все стороны ее жизни... Мицу – городок небольшой. И даже местный «Невский пр.» такой ширины, что зонтиком с средины улицы можно указывать в магазинах и направо, и налево товары! Христианская семья – Петр и София и брат Петра – Иаков; молодые люди. Нашему приходу (я ходил с катихизатором и Кагэтой) очень обрадовались. Лучший японский чай; лучшая посуда; персики; все это быстро появилось: любовь их двигала, ими и нами очень чувствовалась... Сидя по-японски, мы долгонько, не менее часу, провели среди своих братьев во Христе. Уже несколько лет прошло, как они стали христианами, и я давал им наставление дорожить полученным счастьем и чаще посещать свой храм... – Да, приятно видеть христианина в городе языческом! А эта иконочка Черниговской Божией Матери, этот аналойчик, эти книжки – Св. Евангелие и др., – как все это утешает сердце среди кругом царящей тьмы!.. – Уходя от доброй семьи, я пожелал, чтобы она была местом, откуда начнет собираться церковь в Мицу, и к своему утешению узнал, что уже в этом доме, раз в неделю, собирается по нескольку язычников и слушают приходящего к ним катихизатора... Так-то зачинается церковь Христова и в этом городке, и можно надеяться, что помощью Господа эти три христианина дадут плод достаточный... – Говорить ли о том , что на улицу провожали меня христиане; что они не стеснялись и здесь открыто брать благословение мое!!!...

Завтра – Преображение Господне. Я по этому случаю служил всенощную, выходя на литию и величание. Кроме певчих и нескольких христиан, в церкви присутствовали два протестантских миссионера и несколько язычников. – Невольно я вспомнил 5-е августа минувшего года, когда с сотнями штиглицких трезвенников я ездил крестным ходом в Шлиссельбург. Да! Когда-то наступит время, когда и здесь будут массы христиан, когда и они будут искать себе удовлетворения в молитве церковной и в благочестивых упражнениях?!.

6-е августа. Литургию совершал в сослужении о. Сергия Судзуки и о. Фомы Такеока. Я, конечно, служил еще по-славянски. Немного было и молящихся: везде у язычников работы, – гонит нужда на работу и христиан!.. – После литургии посещал христиан. Еще по пути нас встретили новокрещенные Александр и Владимир. Они поселились пока в японской гостинице. Видно, что они нас ждали с радостью! Кофе, яблоки, виноград, – все ими предлагалось от сердца. А мы принимали их угощение с благодарностью... Хорошие юноши, подающие надежду большую! И дай Бог, чтобы они действительно стали теми столпами, какими их чают видеть: твердые в вере христиане так нужны везде, и так дороги в таком новом для христианства пункте, как Мацуяма. – Мы в доме новокрещенной Марфы... У нее отец – больной ногами, мать, и маленькие братья и сестры... – все язычники. Девочка встретила нас с радостью. Перекрестилась истово (так делают все христиане: вероятно, желая показать свою веру), а я ее благословил... И поразили меня ее родители! После всех церемоний привета, они начали благодарить меня за то, что мы хлопотали около их дочери (я-то меньше всех!). Я поблагодарил родителей за то, что они не препятствовали Марфе удовлетворить желание сердца своего; говорил им, что христианство учит любви ко всем, и только любви и всему доброму научена будет и дочь их; их просил ее любить по-прежнему; а Марфу наставлял любить своих отца и матерь и горячо молиться за них... – Удивительно мирная атмосфера царила около нас. С большим почетом, с благодарностью за посещение, которое надолго останется памятным, провожала меня эта языческая семья с Марфой-христианкой. Марфа – воспитанница гимназии.

В доме новокрещенной Марии (- тоже гимназистка) мы встретили опять необыкновенное радушие! Хлопотала и сама Мария, и ее братишка, л. 12, Азария, тоже крещенный 4-го числа. Но более всех, конечно, их мать – язычница. Она вдова; лишилась своего мужа (военного чина) уже давно, и теперь всю свою душу отдает воспитанию детей... Явился кофе, груши... Но не это было приятно, а та благодарность, которую мы услышали за хлопоты от матери-язычницы... Где тут нетерпимость? Где тут гонение на Христа?.. Но это и не безразличие, не индифферентность в вопросах веры!.. Нет, – это тихое, но глубокое сознание превосходства восходящего солнца правды пред заходящим Буддой. – Мы зашли в семейство оглашаемого. Большая семья! Что-то больше 6 человек! Оглашается собственно хозяин. Но можно ли сомневаться, что за ним последуют и его дети и таким образом получится полная домашняя церковь?.. Мы побеседовали в этой семье достаточно, и я выразил надежду, что в следующий раз найду уже здесь Христа. Предупредил, однако, чтобы оглашаемый не считал того, что получит от катихизатора, полным учением: он должен будет всю жизнь учиться, проникать в глубины христианства и тогда все же не сможет сказать: я знаю все... – Глубоким поклоном провожали нас члены этой семьи, пока только слышавшей о Христе! – Но все, что мы видели, меркнет пред тем, что мы встретили в семье Лукии, недавно крещенной... Лукия – девочка лет 10. Отец ее, язычник, довольно богатый: по-нашему -извозопромышленник: имеет около 60 курума. Едва только мы вошли, – выбежала радостная Лукия, перекрестилась, взяла благословение... Как-то особенно приятно было приветствовать эту героиню. Поступив в нашу воскресную школу, она скоро полюбила Христово учение, и выразила настойчиво желание принять христианство: окружающие ее родители, братья и сестры – все язычники, но она этим не смутилась. Получив от родителей разрешение, она и сделалась христианкой, с именем Лукии. Услышав наши голоса, выскочил из-за перегородки отец, и приветствовал нас радостным «dovso» – «пожалуйста». Мы начали снимать обувь. И здесь произошло препирательство между мною и отцом: тот во что бы то ни стало хотел снять мою обувь. Но мои ботинки меня выручили, и я во время спора успел сдернуть их. – Поразительное уважение ко мне, представителю другой веры! – Мы поднялись во второй этаж. Уселись на полу. Я начал обычно: поблагодарил отца за то, что он позволил Лукии поступить по влечению сердца своего; в ответ я получил тоже благодарность за хлопоты, которые понесли мы около Лукии. – Я сказал отцу: Христос всех Сам любил; Он нас учить всех любить. Поэтому, и Лукию мы будем учить любить всех, и особенно родителей. Наша вера никогда не разрушает семьи, а напротив – укрепляет. – Поклоном благодарности были встречены мои слова. Я затем сказал, что хотя мы прежде всего молим Господа о душах своих, но мы желаем всем и земных благ; мы и в церкви молим, чтобы Господь «сокровища» верующих исполнил всякого блага. И сейчас я с особенным удовольствием желаю хозяину всяких благ в жизни, богатства и благополучия. Конечно, – язычники приняли благожелание с восторгом – однако, я продолжал, и в богатстве не забывайте, что вы человеки и никогда не делайте того, за что было бы пред собой стыдно... Язычник в свою очередь говорил мне, и прежде всего он поблагодарил меня за то, что я не погнушался зайти к нему, столь низкому человеку (на это я возразил, указывая, что считаю его одними из наиболее добрых представителей японского народа и поражен незаслуженными гостеприимством – той порой нам уже были подан чай). «Я никогда не забуду, продолжал хозяин, этого посещения и считаю его делом особой благодати Божией». Господи! Уши отказывались слушать, что они слышали! И это говорит язычник! Да. «И во Израиле такой веры Я не обретал», – говорил когда-то Христос Спаситель. И как эти слова припоминались мне в семье сего язычника. Затем начались обычные разговоры. Узнав, что мне уже 37 лет, хозяин был поражен моложавым моим видом (а ему только 40, но выглядит куда старше!)... Я объяснил ему, что считаю это даром Божиим... И язычник со мной вполне согласился, особенно узнав, что я не женат, и что я уже 15 лет не ем мяса... Мы начали прощаться... С меня хозяин взяли слово, что я буду у него непременно в следующий приезд в Мацуяму: на что я заявил, что сочту это своими долгом... Я благословил Лукию, поцеловал ее в голову. Начали одеваться, – а мой хозяин, как Фома неверующий, освидетельствовали меня осязанием, действительно и тело мое так же хорошо, как свежо лицо мое... Сколько трогательного в этой простоте! Провожая на улицу и напутствуя благожеланиями, отпустили нас отец Лукии... Да! Когда я пообещал побывать у него еще, катихизатор выразил надежду, что к той поре хозяин сделается уже христианином. На что я заметил, что Господь Сам влечет к Себе, и Он знает, кого и когда призвать в Свою церковь. Лукию уже призвали, – будем надеяться, что Своими премудрыми промыслами призовет Он и ее отца! Зайдя на несколько минут в семью, уже оглашенную, но еще не крестившуюся (она в это время обедала), мы отправились домой, делясь впечатлениями всего пережитого. Мы были в нескольких языческих семьях. Мы – носители той веры, которую давно ли гнали, преследовали? И что же мы видим? Отрываются в веру Христову некоторые члены семьи, – отцы же и матери нас встречают благодарностями. И даже в нашем посещении усматривают особую благодать Божию! Это ли не почва, подготовленная для сеяния! Это ли не примеры, вдохновляющее на работу!.. Каким-то окрыленным я шел домой. И думалось мне, как я потом буду подолгу беседовать с язычниками; как Христос через мою немощь будет проявлять силу Свою; как впоследствии умножатся верующие братья в Мацуяме! Беседуя со мной, тот же добрый язычник пожелал, чтобы я скорее изучил их язык и беседовал с ними без переводчиков. Да! Как будет это приятно для себя, полезно для дела. И дай, Боже, поскорее дожить до этих счастливых дней!

После обеда шли усиленные приготовления к отъезду. Около 6 ч. в. я простился с церковью, с батюшкой, с катихизатором, – с их семействами и в 6 ч. 20 м., провожаемый на вокзале христианами, принимавшими от меня благословения, отбыл в Такахаму. «Прощайте», – вот последнее слово в Мацуяме, которое нарочито на сей случай изучил молодой христианин. До Такахамы (5 в.) меня проводили катихизатор, и слуга мой Иван. В 8 ч. в. наш пароход «Минитогава-мору» отвалил от пристани, направляясь в Кобе.

6 августа. Ровно в 8 час. вечера наш пароход отчалил от берега. Слава Богу: кажется, сегодня отдохнуть удастся, – пассажиров на пароходе совсем мало. Но соседство не очень-то приятно: у самого люка в каюту поставили несколько больших корзин с курами, петухами и утками, и они не замедлили скоро создать около себя полную обстановку курятника...

До Кобе нужно ехать часов 18–19. Билет I класса стоить лишь 5 руб. с коп., а II-даже 3 руб.! И за эту цену не только везут, но еще поят и кормят! Удивительно дешевы здесь переезды! Впрочем, нельзя и мечтать о тех удобствах, какими избалованы путники в России...

Было совершенно темно. Лишь слабый бумажный фонарь несколько освещал палубу. Внизу плескали волны. Вдали по берегу непрерывной цепью виднелись огоньки. Моим спутником на три часа оказался г. губернатор Мацуямы. Усевшись на корме, мы, как уже знакомые, очень оживленно с ним беседовали. Слуга нам подал кофе. Г. Андоо вспоминал время, когда в Мацуяме были русские военнопленные... Трудно было, говорил он, ему тогда. Заведовал военнопленными полковник, который часто с ними «не ладил»... Приходили офицеры с жалобами к нему; но что он мог сделать?.. Одно я говорил всегда своим подчиненным, чтобы они неизменно помнили, что «русские, конечно, не гости наши, но они -и не преступники, не враги», и чтобы сообразно с этим устанавливали свои отношения к пленным... Г. Андоо с удовольствием вспоминает время, когда он 35 лет назад приезжал в Россию учиться (в Сев. Ин-те) и ее изучать. Он в совершенстве овладел русским языком»; много путешествовал по России: увидел Россию «и беленькою, и черненькою», и поэтому полюбил ее. Когда мы, говорил г. Андоо, пробыли в России 8 лет, уезжали из России, мы плакали: так мы сумели узнать и полюбить ее. – В настоящее время, занимая ответственный пост, г. Андоо причисляется к той группе японских политических деятелей, которые твердо настаивают, что о России нельзя судить по отзывам газет английских и американских; что ее нужно «понять», а для этого необходимо изучать ее и на месте. При взаимном понимании, которого у нас не было, не было бы и той печальной страницы в истории взаимных отношений России и Японии, которая так неожиданно и мрачно явилась... – Из частностей, заслуживающих внимания, не могу умолчать о прекрасном отзыве о русском солдате, который был сделан г. Андоо. – С большим уважением он относится к Владыке-архиепископу, трудами которого устроилась «святая православная церковь», – знаменательно такое почтительное отношение язычника к православной церкви? Впрочем, русскому-то языку Андоо начал учиться в нашей семинарии – О многом и другом мы беседовали с г. Андоо, и он произвел на меня прекрасное впечатление. Симпатична и самая обстановка его жизни. Дом у него в Мацуяме очень хорош, но вполне японский. Вышел он ко мне в настоящем японском костюме, и даже в туфлях без носков; как здесь мужчины обычно в комнатах ходят. Ездит на велосипеде и по городу, и по своей губернии; и находит это очень удобным, так как может легко и скоро попадать туда, куда на куруме ехать или очень долго, или совсем невозможно. А на о-ве Сикоку железных дорог совсем мало, почти нет. Да и не предвидятся они: слишком много гор, и слишком недостаточно населения, чтобы при самом сильном движении окупались расходы по постройке дороги... – Вообще, г. Андоо типичный представитель той нации, что по его словам – «за очень малые деньги делает очень много дела», не гоняясь за внешним блеском, за представительством. Откланявшись сердечнейшим образом, я не дождался 11 час. вечера, и отправился в каюту, где после нескольких неудачных попыток найти подходящее для головы положение (спальных приборов, конечно, нет), все-таки устроился, положив руку вместо подушки, и заснул... Помогла мне, несколько под утро уже, как после оказалось, японская подушечка: ото – деревянная подставочка, вершка 4 в ширину, вершка 3 в вышину; основание несколько шире верха; к ней прикреплен мягкий валик... Я «почувствовал», что «снаряд» этот – для головы, взял его с полки, и очень хорошо на нем спал. – Дамы употребляют его для того, чтобы не портить своей прически. – Но мне кажется, что такие подушки и гигиеничны весьма, так как воздух постоянно окружает голову, и вставая утром, не чувствуешь, что вся твоя голова мокра, что так обычно здесь в эти жаркие месяцы. 7-е августа. Уже образовавшаяся привычка подняла меня и теперь в шестом часу утра. На пароходе уже начиналась жизнь. Все вставали и умывались. Умывален, подобных нашим, нет. Да и самый способ умываться иной. Наливается небольшой таз воды, и японец, положив в него свое коротенькое полотенце – «тенугуй», долго этим полотенцем моет свои руки... Затем, сменив воду, и выжав тенугуй, он опять же полотенцем моет свое лицо: руками мыть лицо у них не принято! Выжав хорошо тенугуй, японец и им же и вытирает свое лицо, конечно, поэтому несколько после мытья всегда влажное. – Тенугуй остается при японце влажным, весь день, и он им в жаркую погоду постоянно утирается... – Я тоже пошел на палубу, и дождавшись своей очереди, мылся, однако, по-своему, хотя бы потому только, что пока тенугуев не имею. А удобная вещь! И несомненно, – удобнее в жаркую погоду наших носовых платков!

В белом подряснике, в белой шляпе, в носках (сапоги здесь снимаются при входе на пароход, и заменяются или туфлями, или «зоори») уселся я опять на корму парохода и с восхищением снова любовался тем морем, которое таким очаровательным показалось мне вечером, при луне, когда мы ехали из Удзино в Такахаму. Слишком больших водных пространств пока еще не видели мы... Всюду, – и направо, и налево, и впереди, и позади – острова и островочки... Вот уже давно-давно тянется остров направо... Горы его то покрыты лесом и манят к себе своею зеленью; то вдруг зажелтеют своими песками. В разных местах видны береговые поселения... Рыбачат рыбаки на своих душегубках, поражая европейца своим упрощенным до крайних пределов костюмом, близким к костюму нашего праотца до падения его; и во всяком случае, – не сложнее его костюма по падении... Здесь же, в лодке маленькие ребятки-японцы, лет до 3–4 включительно; они-то, конечно, все «нагишом»... Невольно думаю, – так вот когда и как привыкают к морю, начинают любить его, и потом дают отечеству блестящих моряков... – Вот налево должно быть очень высокие горы... Набежало громадное облако... Ползет по ним... Вот-вот проскочит среди облака синева гор, но набежавшее облако вновь скрывает ее... Красиво!.. И не один я, а привыкшие к своим красотам японцы, – и те берут бинокли и засматриваются чудными картинами!.. – Вот, что оторванный, стоит среди других маленький-маленький островок... Но от него идет ряд скал... И этот ряд скал ясно говорить, что да, этот островок действительно оторван!.. – Изредка на берегу виднеется дымок: то или завод, или какая-нибудь фабрика... Среди таких-то прелестей шел наш пароход, двигаясь понемногу вперед. – Но вот и город Такамацу! Мы вошли в его гавань и причалили к пристани. В Такамацу стояли около часа, но на берег не сходили, так как пароход мог всегда отчалить, окончив погрузку товара. С парохода виден был довольно большой город и в нем обширная крепость из тесаного булыжника, – принадлежность всех, кажется, старинных больших городов...

Пассажиров к нам село очень мало. Но погрузили товару, особенно рису, очень много. Судно с рисом причалило к нашему пароходу, и кули с рисом так быстро залетали в умелых руках рабочих! Но песни, заунывные песни, – как своим мотивом они напоминают нашу «Дубинушку»! Погрузив последнее место, pa6oчиe, быстро раздевшись, здесь бросились в море. И конечно, только так они и могли охладиться после своей тяжелой работы в жаркий день.

Вся пристань заставлена фруктами: персики же превосходны. Таких вкусных и крупных я еще не видал! А говорят, что на о-ве Сикоку они не так давно и появились, чуть ли не со времени последней войны. Поразительна и дешевизна их: самые крупные и самые зрелые покупал я по 20–25 коп. за десяток. Пассажиры здесь тоже достаточно нагрузились фруктами...

От Такамацу мы шли без остановки до Кобе. Конечно, берегов ни разу из вида не потеряли; но этот переезд совершался уже по более открытому морю. Встречались пароходы и пассажирские, и грузовые. Неизбежные всюду рыбаки. – Около 2 час. дня мы уже подходили к Кобе, а около 2 1/2 ч. дня, пройдя мимо громадного количества коммерческих судов (Кобе уступает по своей торговле лишь Иокахаме) причалили к пристани.

Встретил нас представитель здешних христиан, которые заранее разузнали о моем проезде и теперь собрались в одном доме, чтобы получить от меня благословение и послушать моего наставления. На курумах мы приехали в дом Даниила Цуда, – он занимается вырезыванием печатей. Поднялись наверх... Там было 14 человек, из 20 христиан, числящихся в Кобе. Я всех благословил, и когда мы уселись на полу, я сказал приблизительно следующее: «я рад приветствовать сейчас христианскую общину г. Кобе. Небольшая она, – но слава Богу и за то, что она существует. Как среди глубокой тьмы ночной приветливо ласкают глаз яркие звездочки, так отдыхает и душа моя, при виде этих христиан, как звездочки, горящих среди мрака язычества. Горите же, братья и сестры! Горите ярким огнем веры и любви. У всех нас есть Солнце Правды – Христос Спаситель. Он оставил нам пример Своей жизни. Читайте св. Евангелие, – и вы увидите, как нужно жить, чтобы ярко гореть своею жизнью среди язычников!.. Христос оставил нам Свое возвышенное учение. Читайте св. Евангелие, принимайте его своим сердцем, – и вы невольно по своей жизни сделаетесь светильником, горящим в темном месте! – Вам, этой малой общине, необходимо гореть огнем веры и любви... На вас ведь все смотрят: по вам судят о Христовой вере. Не будете жить по примеру и учению Христа, – имя Его будет всеми хулиться среди язычников. Будете жить по учению Христа, – своим добрым примером, а может быть и убежденным словом, вы привлечете ко Христу тех, которые сейчас не в ограде церковной. И умножится тогда христианская община наша... – Итак, на светлую жизнь по Христову завету я и благословляю вас». – По окончании моего приветствия начались сердечные разговоры... Один из детей, еще грудной младенец, потянул ко мне ручонки... Я его взял на руки: – он так хорошо улыбался!.. Но, однако добрался до моих волос, и я наглядно убедился, что все дети одинаковы!.. Около 1/2 часа мы провели с христианами.

Затем, я сделал визит нашему консулу А. С. Максимову... Русью запахло у него! И эта вывеска с нашим двуглавым орлом и старинною надписью; и варенье к чаю, и русские конфекты Ландрина... Невольно мысленно перенесся на далекую-далекую родину!..

В 5 ч. 20 м., провожаемый представителем христиан, я сел в поезд и через 50 м. прибыл уже в Оосака. На вокзале встретил меня катихизатор, а в миссионерском здании – о. Сергий Судзуки и человек 20 христиан. После взаимных приветствий я расположился в имеющихся здесь архиепископских комнатах.

8-е августа. Удивительное уменье у Владыки Архиепископа выбирать для миссионерских зданий красивые и удобные места! Прекрасен наш Суругадай в Тоокио, царящий как бы над городом... Красиво наше место в Мацуяме... В лучшей части города – восточной (а Оосака делится на 4 части: восточная, западная, северная и южная) находится наше место и здесь!.. Одной стороной (около 30 с. дл.) оно выходит на улицу, противоположная сторона круто обрывается к р. Ёдокава, имея внизу до реки несколько домов. В ширину место занимает около 17 саж. и граничит с соседями. – Прежде здесь помещался лучший ресторан в городе, с видом на реку и три ее моста (почему ресторан и назывался «Санкёо-роо» = трехмостный). Теперь – эти здания заняты церковью, квартирой диакона, apxиерейскими комнатами, катихизатором и др. служащими при церкви. Места в доме очень много, комнаты все просторны. И жаль лишь, что все это уже обветшало, частью сгнило, частью подгнило; и требует не ремонта, а замены его новым. Господь даст, – скоро и начнется здесь постройка, сначала домов, а потом и церкви! Часть денег на церковь уже есть: это щедрый дар Ее Величества Государыни Императрицы Александры Федоровны (5.000 р.) и все пожертвования, собранные преосв. Андроником и др. на церковь в Мацуяме и переведенные сюда (около 8.000). Надеемся, что Господь пошлет добрых людей, и их помощью воздвигнется храм, приличный для города, в котором уже сейчас около 1.200.000 жителей... Дай-то, Господи!

Настоящая церковь – во имя Покрова Божьей Матери. Она занимает большую комнату старого японского дома. Алтарь довольно тесный, и хотя над престолом потолок несколько возвышен, тем не менее возгласы раздаются как-то глухо, будто из гроба! Иконостас до потолка церкви, т. е. аршина 4 в вышину! Икона Спасителя и Божьей Матери, Св. Пантелеймона и Александра Невского писаны на Афоне, и как значится на обратной стороне их, посланы для о. архимандрита Анатолия, известного деятеля здесь, – «в город Японию»... Память о том счастливом времени, когда Японию могли считать еще городом! Как быстро меняется история! Изображения двух архистратигов дополняют иконостас. На стенах – большие образа Спасителя, Б. Матери, св. Николая и преп. Сергия. В небольших багетных рамках – иконы 12-ти праздников. Низкий, довольно закоптелый потолок. Вместо двух стен – стеклянные ширмы, вместо третьей – обычные ширмы... Духота при некотором скоплении народа... Как все это настойчиво говорит, что пора уже Оосаке дать церковь, которая и для молитвы была бы удобна, и взоры всех к себе привлекала бы: не Христу прятаться от Будды! –

Так называемые «архиерейские комнаты»... В них живали о. архим. Анатолий, о. архим. Владимир, преосв. Андроник. Временно поместился в них и я, не намереваясь, по воле владыки, переезжать сюда до постройки нового приспособленного помещения... Что они из себя представляют?.. В одной комнате кабинетный столик, койка (устроенная, вероятно, человеком оч. низкого роста) и в стене шкафик для одежды. Два окна. Потолок легко достается рукой. – Но в комнате есть чугунка, комната оштукатурена, одна стенка ее снаружи обложена даже кирпичом. Можно думать, что зимой здесь и не столь холодно. Но размеры ее не велики: 6 шагов в длину и 6 шагов в ширину. – Другая комната, которую можно назвать гостиной, или залом, или столовой – на всякую потребу (смотря по времени, или по гостям) несколько больше: 6 шагов в длину, и считая нишу с библиотечными полками уже – 8 шагов в ширину, с низким опять потолком. Но здесь чугунки нет. Вместо окна – стеклянная стенка из раздвижных рам. Едва ли здесь зимой может держаться тепло! К комнате примыкает небольшая галерейка. – Вот и вся архиерейская квартира! – Невелика она! Но утешаться можно тем, что у владыки-архиепископа в Тоокёо квартира едва ли больше!.. А кроме того, – вид на реку, на Оосака, отсутствие днем солнца, – все это – разве не достоинства квартиры! Правда, – густой дым фабричных труб, непрерывный стук на заводах; запах вареного масла с завода, приютившегося почти рядом с нами: но все это так знакомо петербургскому жителю, что я попал здесь как бы в старую, родную атмосферу!.. – По комнатам и меблировка! Но все необходимое есть: можно и писать, и обедать, сидя по-европейски; на галерейке же очень приятно и помечтать после обеда!.. – В такой-то обстановке я сейчас поселился и буду жить до переезда в Кёото.

Намеревался было я сразу же посещать христиан; но о. Сергий Судзуки уверил меня, что это лучше сделать после предположенного по поводу моего приезда «капгейкая», – а он будет лишь 10-го. И я, согласившись с ним, занялся осмотром и изучением города.

Ближе всего к нашему храму оказалась оосакская крепость. Из дикого камня, с белыми башнями, окруженная рвом, эта крепость очень красива и в свое время могла быть очень сильною. Построена крепость Хидеёси в 1583 г.: в настоящее же время в ней стоят войска. – Внутрь крепости я не пытался проникнуть, – да и не интересовала меня она с этой стороны. Ограничился же я беглым наружным ее осмотром.

По намеченному плану осмотра мы с Кагэтой должны были пройти в длину почти всю улицу к морю. И хотя меня предупреждали, что улица – очень длинная, тем не менее я пошел, руководясь соображением, что города на курумах не изучишь... Действительно, – шли-шли, а улица, кажется, лишь прибавлялась!.. Было жарко, а это еще более «удлиняло» нам путь. Наконец-то мы попали в кварталы, сплошь занятые храмами; «из этих храмов подробнее осмотрели более значительные из них» – Коотцу, синтоистский храм, посвященный императору Нинтоку, и немного южнее его – Икутама, тоже синтоистский храм. Идя по улицами, мы поражены были тысячами богомольцев-язычников. Все шли, имея подвязанными у пояса небольшие мешочки, наполненные рисом. Смотря по усердию, а, может быть, и по уважению к известному храму, они кидали в большие ящики у входа в храмы или щепотки, или зерна риса... Некоторые кидали даже и монеты... На улице стояли бонзы, и время от времени позванивали в колокольчики, напоминая о себе богомольцам... Щепотки риса опускались и в их мешки, и из зерен они собирали целые мешки!.. – С храмовых дворов пахло ладаном: запахи его мне почему-то стали противными: слишком нанюхался в Мацуяме! Шумят барабаны... брянчат какие-то инструменты... Я зашел в два храма. И вот что увидел... При входе в храм, под особыми навесом, в огражденном шнурами месте, совершается моление... Молятся за тех, кто изъявит желание... Впрочем – кто даст 1/2 коп., за того сейчас вознесем молитву», – так при нас торжественно заявил жрец. Значит – молятся за избранных. Главный жрец сидит на председательском месте пред жертвенником, его обмахивают большими веерами двое молодых служителей храма (- мера далеко не лишняя, в виду горящего впереди костерка и сильного жара и без него!) По бокам четыре (по два на стороне) жреца с небольшими в руках палочками с позвонками. Направо от жреца – барабан, и около него храмовый служитель... Пред жрецом – на жертвеннике огонь от постепенно подкладываемых тонких палочек. Над костерком вверху болтаются, движимые теплым согретым воздухом бумажки на шнуре, – закоптелые; жрецы уверяют народ, что здесь чудо: бумажки-де не горят... Однако это чудо легко прорепетировать хотя бы над лампой... – Когда набралось достаточно желающих помолиться, – главный жрец торжественными движением правой руки берет записочку на палочке, и держа ее в левой руке, в правую берет лежащий пред ним меч, держа его у плеча; в такой позе он что-то заунывно читает... В известный момент ударяет его сосед в барабан, а ассистенты в такт барабана потряхивают своими палочками, и в такт же твердят что-то, устремив свои глаза в пространство... Молитва кончена... Главный жрец делает мечом какие-то движения в воздухе, а потом как бы намеревается проткнуть им записочку... Но ограничивается только намерением... Записочка передается храмовому служителю, подкладывающему огонь (кстати: в костюме, в каком в трамваи воспрещено пускать...), тот щипцами ее укладывает на костерок, а жрец на место кладет свой меч... – Я долго стоял, наблюдая это богослужение... И злобные глаза идола (бог огня), пред которым молятся, и бессмысленно устремленные в пространство глаза «ассистентов», и театральные приемы главного жреца, и совсем неприличный (от жары!) костюм прислуживающего: шум барабанов, позвонков, бормотанье жрецов; усердное шептание молитв крестьянами; а рядом же японцы с папиросами и в шляпах; наконец – «за 1/2 коп. помолимся»!.. В каком-то тумане вышел я на улицу и долго не мог разобраться во впечатлениях от всего виденного... Да! Шуму много... И какую противоположность этому шумливому служению составляет наше православное богослужение, – это тихое, неземное общение души, молящейся с Богом, внемлющим молитве... – Долго мы шли потом на юг, желая достигнуть храма Теннодзи, этого религиозного центра Оосака. Поражаешься необыкновенными размерами площади, занятой отдельными храмами и строениями, объединенными под общим названием «теннодзи». Здесь самый большой в Японии колокол, висящий в особой постройке, довольно изящной. В прудах – тысячи черепах, которых кормят любопытствующие богомольцы. С пагоды – пятиэтажной башни, куда я поднялся за 3 сена, прекрасный вид на Оосака, на поля, на море... Кстати, – от крыши до перил пятого этажа этой башни сделана проволочная сетка... Это на тот случай, чтобы с башни не кидались вниз «влюбленные, но безнадежные парочки», что здесь очень часто повторялось. Если молодые люди не надеялись соединить свою судьбу здесь – они кончали жизнь одновременной смертью, с твердой верой, что там никто не помешает их любви... Говорят, – это и сейчас оч. часто повторяется... А еще говорят, что японцы не знают любви!

Однако время шло очень быстро, и для того, чтобы попасть вовремя к обеду, – а нас сегодня пригласил обедать староста Мацукава, – мы должны были взять дзинрикися: обеды здесь всегда аккуратно – в 12 час. дня, по выстрелу пушки.

Впервые я ел в частном доме японский обед, и позволю себе его описать. Мы все (а нас оказалось мужчин 10 человек) уселись на пол; уселись правильно по-японски (соединив большие пальцы ног, мы на ноги плотно сели)... И если мои сотрапезники чувствовали себя, что рыба в воде; то я воздержался бы это сказать про себя... Однако терпел! Полтора часа терпел!..-Хозяйка, и вообще женская половина дома за обед вместе не садится: она наблюдает «со стороны», чтобы гости кушали, и постоянно накладывает в небольшие чашечки «гохан» (т. е. вареный рис)... – Пред каждым из нас поставили по большому деревянному подносу, на котором наставлены были все яства обеда. Вот здесь налево – чашечка с рисом, прикрытая крышкой... Рис по мере надобности прибавляется: он заменяет хлеб, – Рядом чашечка с супом, опять прикрытая крышкой... И суп обычно дополняют, ибо чашечка-не больше полутарелки... На деревянном блюдечке – рыба жареная с соусом: в небольшой чашечке нарезанная тонкими пласточками сырая рыба с хреном. На маленьких блюдечках, отдельно – такван (соленая редька), парацуке (особо приготовленные дыни, пласточками), сладкие бобы, картофель разных сортов, разная зелень... Небольшая чашечка с соей (без ней обед не состоится), в виде миниатюрной чашечки сосуд для «саке». И конечно -"ха’си» – две палочки, вершков по 6 длины, с несколько утонченными концами: это – вместо наших ножа и вилки... – Едят как-то вместе все! То поедят супу, то рыбы, то зелени! Словом, – дело вкуса, но не этикета или обычая. Рис едят палочками, держа чашечку с ним в левой руке (большой палец – на верхнем краю: два следующих – протянуты вдоль бока чашки; два последних держат чашку снизу)... Суп едят палочками! Точнее – ими таскают из супа рыбу, зелень; жидкое же прихлебывают, как-то втягивая в себя, отчего получаются обычные здесь, но не совсем красивые у нас звуки... Рыбу, особенно сырую, прежде чем опустить палочкой в рот, обмакивают в сою... Жареную рыбу разрывают на кусочки все теми же «ха’си», и очень искусно. «Такван» и «нарапуке» едят уже в конце обеда: это наш сыр!..

Обед был поставлен, конечно, не прямо на пол, но на прекрасно связанную шерстяную скатерть. Однако-ставят и на пол!

Нельзя сказать, чтобы сиденье по-японски развивало мой аппетит... Тем не менее, я ел обед с большим удовольствием. Все для нашего вкуса ново, – это правда; но все – вполне хорошо; и многое, напр., сырая рыба, очень вкусно! Палочками владел в совершенстве (правда, практиковался в Тоокёо, когда к обеду просил себе рису, который очень люблю), так что своим уменьем удивил г. Мацукава! Но вполне выдержал пред ним экзамен, когда палочками совершенно твердо брал мелкий круглый картофель. – Кончая есть рис, обедающие всегда в чашку наливают японского чаю (почему чайник с ним неизменно около риса): находят это вкусным – рис с чаем; с другой стороны – так очищают чашку, ибо – риса оставлять не полагается... «Саке» попробовал лишь хозяин. Начав обед поклоном взаимным, гость-японец кончает его поклоном благодарности, говоря «тайхе`нни годсоо – сама диасто», – фразу не особенно и для них вразумительную (что-то в роде: «очень почтенное угощение было»). Конечно, христиане и пред обедом, и после обеда молятся.

Так-то я впервые принял угощение японское, и выдержал вполне экзамен!.. Припоминаю невольно, как я, вступив на японскую почву, попросил себе в Цуруге обед... Подали японский... Рис, палочки, масса блюд. Последнее не столь страшно. Но от палочек у меня тогда холодный пот на лбу выступил! Вспомнив все, что знал из Токухона по-японски, я сказал «сази», и мне принесли ложку (сази), нож и вилку... Но как быть с рисом? Есть его не умел, а хлеба по токухону еще не учил (а оказалось-слово простое, хотя и не свое: пан!)... Пришлось есть и без хлеба, и без риса! А какая же еда без хлеба!.. Пропали и мои блюда! – Теперь – думаю – я удивил бы в Цуруге своею «образованностью». – Однако обед мне ноги очень утомил. И после сегодняшних хождений, я боюсь-не повредил бы он мне ноги и серьезно!

После обеда съездили мы на трамвае в оосакский порт. Сев в вагон в городе, мы довольно далеко ехали за город среди рисовых полей, пока наконец доехали до цели. Мои спутники, сами предложившие эту, в мои планы не входившую, поездку, все время дремали, до клевания носом включительно. Впрочем, часы были послеобеденные; а этим занятием упражнялись и другие многие. – В порту вид очень красивый. Не без причины сюда ездят oocaкскиe жители ловить рыбу (конечно, в чистой воде моря) и провести часок-другой на громадной пристани. Мы шли по этой пристани около 700 шагов! Доски, покрытые когда-то какой-то смолой, страшно накалились и от них, что от печки, подогревало... Всюду сидят люди с удочками; а некоторые ухитряются ловить даже в щели пристани! – Мы пробыли здесь около полчаса, осматривая в бинокль порт и море. И совершенно усталые двинулись в обратный путь.

Однако вечером я с Кагэтой пошел опять в город: очень хотелось посмотреть подробнее город, в котором мне, может быть, придется жить. Мы шли долго-долго по длинной, узенькой улице на юг. Дойдя до намеченного ранее на плане моста, мы пришли несколько на запад, и главной улицей столь же долго возвращались обратно. Главная улица!.. невольно захотелось смерить ее ширину... Переходя от магазина одной стороны к магазину другой – мы ширину смерили: 7 шагов, иногда 8, и только раз – 9, да и то благодаря магазину, несколько ушедшему вглубь... И на такой-то узенькой улице сосредоточилась вся торговля! Народ суетится, шныряя взад и вперед; в магазинах и около них – заколачивают ящики; среди прохожих лавируют велосипедисты... Суета и теснота!.. Днем значительная часть улицы покрывается от солнца холстами, натянутыми вверху на проволоки... Впрочем, – это заметил я и на более широких улицах.

Для оосакских уличных мальчиков я представлял большой интерес. При виде меня они обычно перешептывались и так-то внимательно оглядывали с головы до ног... Иногда проходили мимо, не обращая внимания. Разве про себя продекламируешь: «по улицам слона водили»... Но достаточно кого-либо из них, не улыбаясь, тоже смерить взглядом с головы до ног, – и все убегут врассыпную!.. Но малейшая улыбка, – и наоборот – все с улыбками придвинутся! Однако – сзади не бегут!.. Вообще же, не только в подряснике и с длинными волосами; но и в рясе, и в панагии ходить по улицам здесь не стеснительно: очень много воспитанности у публики. И напрасно «вольтерьянцы» будут доказывать противное!

Ноги, казалось, отказывались служить, когда я возвращался домой. Когда же, сев при входе в дом снимать сапоги, я сказал: «да, я устал порядком», – такой веселый смех поднял среди всех мой спутник, тоже едва приплетшийся! Ведь мы друг друга все время уверяли, что «еще ничего, не устали». 9-е августа. Необыкновенная усталость с самого утра. Ноги – как будто верст сорок только что сделали. Пришлось отсиживаться, а вернее – отлеживаться на кушетке дома. Однако, с обеда несколько «воскресли», и хотя немного могли посмотреть город. Под окнами моей квартиры направо и налево два моста. Среди них за рекой – крыши двух храмов. Мы и решили идти на правый мост, и посмотрев храмы и местность около них – возвратиться домой левым. Так и сделали.

С мостов открывается хороший вид на нашу миссию. Правда, она несколько закрыта находящимися внизу и рядом с нею домами. Но когда воздвигнется настоящий Божий храм, да с хорошей колокольней, – несомненно он будет царить над всею местностью.

Проходя к другому мосту, мы зашли в Теммо-но-Тендзин, очень чтимый народом храм (синтоистский). Громадное количество жертвованных фонарей, жертвованных мешков с рисом, бочек с вином говорят о том почтении, какое народ питает к герою, имени которого посвящен этот храм.

Большой ширины улица – оказалась зеленным и фруктовым рынком. Дешевизна фруктов меня совершенно поразила! Даже бананы приходятся не дороже 3 коп. за штуку: а про фрукты местные и не говорю. Чрез мост, по имени храма называемый «Тендзин», возвратились мы домой, где ждал нас обед.

Перед всенощной прибыли воспитанники семинарии Найто и Каминага, лето проводившие поблизости на берегу моря (Сума), где они состояли учителями японского языка у русских офицеров-восточников. Прибыл катихизатор из Вакаяма. Все они собираются на завтрашний «кангейкай».

Всенощная совершена была очень торжественно. Собралось христиан достаточно. А певчих – даже очень много: что-то около 25 человек: усилили хор трое из проезжающих в Тоокёо мацуямских спутников, и – семинаристы. – Церковь несомненно низка; в ней несколько душно. Но это не мешало при мерцании свечек и лампадок всем горячо молиться... Проповедь говорил приехавший из Вакаямы катихизатор. Я же буду говорить завтра после обедни, и на кангейкай. – Вечером получил письмо от катихизатора из Оказаки с просьбою, – сообщить день и час, когда я буду проезжать через их станцию в Тоокёо, так как христиане желают получить у меня благословение. Я ответил на письмо, что услышал голос оказакских христиан, желающих видеть меня, в свой маршрут включу и Оказаки, и некоторое время среди них пробуду. Это будет лучше минутной встречи на вокзале...

Молитвенным приготовлением к завтрашней службе закончил я субботу, не столь богатую внешними впечатлениями, но тихую, молитвенную, радостную!

10-е августа. Воскресенье. Я совершал литургию, впервые решившись произносить не один, а большую часть возгласов по-японски. Доселе остерегался, опасаясь неправильным произношением нарушить благоговение молящихся, – Но первый мой опыт был настолько удачен, что вселил в меня бодрость, и в Кеото буду совершать литургии таким же порядком.

По окончании службы я обратился к народу с проповедью. Евангельское чтение об исцеленном у подножия Фавора бесноватом (Mф. 17: 14 –23) дало мне предмет проповеди. И я говорил о твердой, несомненной вере, как необходимом условии получения просимого (- «по неверию вашему»), о молитвенном единении с Богом и о чистоте сердечной («молитвою и постом»), при которых твердая вера может и горы переставлять. Указав на то, что вся наша жизнь – постоянная нужда в Божьей помощи, я к молитве с твердою верою призывал свою паству; а напомнив, что вся наша жизнь – есть чудо милости Божией, я предостерегал паству от сомнении в получении просимого. – И я доволен, что слушателями был вполне понят!.. А в числе их были и язычники.

Один из них, солдат, по окончании службы, подал мне записку следующего содержания: «Милостивый Государь! Позвольте мне спросить. Я хочу посещать Вас. В котором часу сегодня можно посещать Вас? Пока – прощайте. Кадет 8-го пех. пол. М.». Я его тут же пригласил к чаю. Он оказался кадетом, в Тоокёо посещавшим наш храм: ему очень нравилось наше четырехголосное пение. Теперь же он служить в полку (так здесь все кадеты до военного училища, кажется служат 1/2 года) и посещает оосакскую церковь... Мы о многом говорили; и договорились до вопроса: о чем же собственно, или о ком молится православная церковь... Отвечать фразами на этот вопрос было бы и не так убедительно, и довольно неопределенно. И я предпочел прочитать ему молитву, читаемую иереем на литургии св. Василия Великого во время «О тебе радуется». – Кадет-солдат слушал, ее с большим вниманием и без преувеличения был поражен ее всеобьемлемостью!.. – После долгой еще беседы, часа через полтора, он ушел от меня, попросив разрешения бывать у меня в Тоокёо, куда он скоро возвратится. Так-то, – не знаешь сам, где, как и когда сеется Слово Божие!

Весь день до вечера приходили ко мне за благословением христиане: это – прибывавшие на кангейкай мои знакомые уже христиане из Кобе, и еще незнакомые – христиане из Вакаяма. Расстояние верст в 50–60 не удержало их, желавших видеть и слышать своего «сикёо»... – При начале служения видеть такую поразительную любовь к церкви далеко не безразлично. И я сердцем, полным любви к верующим и благодарности к Богу, приветствовал их всех. А самовар, кажется, и со стола не сходил!

Большая комната между входом в миссийский дом и церковью прекрасно украшена. Под потолком висят перевитые несколько ленты разных цветов, перекрещиваясь между собой и давая пеструю, но красивую картину: всюду под потолком фонарики и разнообразные изделия из цветного стекла. Красные фонари с белыми крестами на них во множестве пред входом в дом, и вдоль дома. Впереди – ниша задрапирована материей, украшена зеленью и цветами: это – место для ораторов. В виду многолюдности собрания, отгорожена ширмами часть церковного помещения: здесь поставлен стол для меня и для других почетных гостей. Комната к 7 ч. в. была наполнена народом; впереди сидели небольшие дети – мальчики и девочки, ученики и ученицы воскресной школы.

Началось собрание, конечно, пением, «Царю Небесный» (по-яп.) и моим благословением. А затем, по моему желанию, был пропет малышами воскресной школы японский гимн: и как стройно и твердо пропет!.. Отрадно было видеть этих малышей, от детства воспитывающих в себе чувство гражданственности: и скорбно было переноситься мыслью туда, где в этот возраст, наверное, звучно споют разные «отречемся», но не сумеют спеть своего национального гимна!.. Так-то подготовляются победы! Так-то люди стремятся сознательно к поражениям и позору! – Гимн прослушали стоя, покрыли его аплодисментами; а далее – «кангейкай» шел по определенной программе.

Открыл его сам о. Сергий Судзуки, как распорядитель, речью, в которой рекомендовал меня собравшимся и высказал причины, почему они радуются и должны радоваться при встрече меня. Его сменил один из старост оосакских г. Полик Курота, приветствовавший меня от лица всей оосакской церкви. Другой староста – фотограф г. Як. Хирота – обратился ко мне лично от себя с пространнейшею речью, которая, как от него и нужно было ожидать, вся проникнута словом Божьим. – Затем начались речи девочек и мальчиков, обучающихся в воскресной школе. Все «ораторы» в возрасте от 9 до 12 лет; входили на кафедру свободно, говорили без малейшего смущения, вполне по-детски, и, конечно, вполне заслуженно встречались и провожались аплодисментами... Что они говорили? Да, конечно, одно: «приехал епископ и мы радуемся», но ту мысль воплощали в разные формы, начиная от суворовски-кратких до более растянутых... Некоторые (из 9) для образца детского красноречия я позволяю привести здесь: «Сегодня Сергий «сикёо-сама» приехал, сделанный японским епископом. Истинно сегодня мы имеем радостный день. Поэтому вместе с вами поздравляю его. Аминь». Это говорила девочка Александра Мори. Другая девочка, Любовь Окамура, ораторствует уже подробнее: «Господа! Какой веселый день мы имеем! И не без причины такой веселый день. Мы ежедневно с радостью ожидали «сикёо-сама», который приехал теперь в Оосака. И сегодня вместе с вами, господа, я могу видеть его почтенное и нежное лицо. Какая же это для нас радость! Я всегда желаю надолго этому епископу остаться в оосакской церкви и любить нас. Аминь». Речь детская, женская, но в заключительной фразе; не без тенденции, навеянной, вероятно, со вне! Уже серьезнее о том же почти говорит Надежда Ооцука: «я ежедневно ожидала, чтобы «сикео-сама» приехал: сегодня он приехал в эту церковь. Для нас это истинная радость. И я прошу, чтобы «сикео-сама» в оосакской церкви оставался и за нас, оосакских христиан, молился Богу. А мы молим Бога, чтобы нам исполнить архиепископские наставления и увеличить оосакскую православную церковь. Аминь. Меиджи 41, восьмого месяца 23 дня. Оосака». От девочек не отставали мальчики. Малютка Павел Мацукова, мой посошник и постоянный алтарный прислужник, говорил: «Во имя Отца, и Сына, и Св. Духа. Аминь. Я ежедневно-ежедневно ждал, чтобы «сикео-сама» приехал сюда. Сегодня он пришел в нашу церковь. Истинно я полагаю, что для меня нет радости, больше этой! Поэтому будем исполнять наставления «сикео», которые он преподал, и этим мы обрадуем Бога. Сегодня, случившись на «кангейкай», я радостно и предлагаю вам такое слово». – Но лучше всех сказал мальчик, еще не принявший христианство, Кикутароо Акифуса: «я еще не стал сыном Божиим, но всегда ходил в воскресную школу и слушал рассказы о Боге. В сегодняшний день, когда я встретил давно ожидаемого епископа Сергия, я получил радость, больше которой для меня нет. Когда меня сделают чадом Божиим, «сикео-сама» приедет в Оасаку епископом, – об этом я теперь молюсь Господу Богу. И я вместе с вами, господа, радуюсь и радостно с вами встречаю нового епископа. Меиджи 41, восьмого месяца 23 дня».

Меня все эти детские лепеты очень тронули; и невольно думал я: что это, как не ангельское благовестие мира и любви при начале моего служения церкви японской!.. И я вслед за детскими речами нарушил программу и в кратких словах поблагодарил их за то, что пережил в эти минуты...

Далее говорили Юлия Сиракова, как представительница женского православного общества и Марфа Судзуки. От певчих с коротким приветом выступил Мори (он же и староста), пожелавший мне «поскорее сделаться японцем». – Речи сменились пением. По-славянски (да!) спели певчие «Благослови, душе моя Господа», и спели очень хорошо. За речами катихизаторов Игн. Ивама и Як. Ивата следовала моя ответная речь, или как значилось в программе – мои «наставления». Я поблагодарил Бога, давшего мне видеть паству, любящую пастырей, и увещевал слушающих сплотиться в тесное братство для взаимной поддержки среди житейских бурь. Пением по-славянски «Хвалите имя Господне», а затем молитвою и моими благословением и закончился официальный «кангейкай». Помещение несколько сократили, закрыв церковь, и начали часть неофициальную, которая была не длинной, но интересной и даже веселой. Развлекались не одни только дети!

Прежде всего началось угощение. Из-за занавеси начали обносить нас, сидевших за столом, китайскими чаем, разными печеньями, фруктами, гостинцами. Последними я делился с детьми воскресной школы, особенно с ораторами... Всем же христианам были разнесены хибаци с чайниками: появились чашечки и – японский чай: в особых бумажках всем были разнесены сласти. Все это устраивается на средства, собранные всеми христианами: и мысль невольно переносится к временам, когда были еще живы «вечери любви». Пока мы угощались, в соседней комнате группа детей готовилась к представлению: по программе громко значилась «Идеальная красавица»... Однако, представление оказалось не столь сложным, и не столь страшным, но очень веселым: дети, человек 10, стали по росту, начиная с высокого; им на лицо шнуром подвязали нечто вроде маски: картонные овалы, размера головы более широкими концом – вверх; но – совершенно чистые, не зарисованные: старшая девочка имела на лице такой же картон, но очень красиво нарисованные на нем глаза, брови, нос, рот... – Все, держась друг за друга, стали лицом (т. е. картоном) к публике. Сначала – недоумение: что же дальше? Почему столь громкое название? – Но когда старшая роздана детям кисточки с тушью, и когда дети «наизусть» начали разрисовывать свои овалы-картоны, уставляя «приблизительно» на место глаза, носы, рты, – смех увеличивался, кажется, с каждым мазком, доведя некоторых чуть не до истерики: уж очень интересные лица получались под кистью этих, невольно слепых, живописцев-малышей. Кому отдать пальму первенства «по красоте», – сказать было невозможно: «все были одинаково хороши»! Невинная вещь, но столько здорового смеха и веселья внесла она в собрание!..

Когда развеселившееся собрание несколько успокоилось, выступил со своим номером 9-тний Миша Сэнума, сын ректора семинарии. Маленький, в европейском костюмчике цвета хаки, загоревший на берегу моря, что араб, он довольно смело запел одну из детских песен про японских героев. Задача нелегкая: и петь нужно правильно, и слова помнить твердо! Миша, однако блестяще справился и с тем, и с другим. В одном месте, правда, призадумался было, и ему уже «для конца» бурно аплодировали; но Миша не удовлетворился аплодисментами, а продолжал петь и довел свой номер до благополучного конца... Конечно, – не говорю уже о восторге публики и аплодисментах в награду за благородную настойчивость!..

Пением мне «Многая лета» (по слав.) закончился «кангейкай». Я уходил в свою комнату под впечатлением полной любви и благожелательства, что слышалось во всех речах. А эти речи детей! А эти невинные игры! Это детское пение! Да, умеют здесь и веселиться! Умеют с детства воспитывать чувство самостоятельности, инициативы, сознание гражданственности...

Удивительно ли, если с детства выступающий с речью, в возрасте зрелом своим словом будет зажигать толпу; а другой, распевая теперь песенки про своих героев, со временем со всей душой сам ринется в бой.

Уроки хорошие для тех, кто не стыдится брать уроки... А их нужно брать нам, если мы желаем блага своей великой родине! 11-е августа. Сегодня я посещал христиан в их домах. Староста восточной части города Хирота ездил несколько впереди, предупреждая христиан о моем приезде: предосторожность далеко не лишняя, в виду полной свободы в костюме, какую позволяют себе японцы в домах в жаркую летнюю пору. Меня сопровождал о. Сергий Судзуки. С 8 ч. до 11 ч. у. мы успели посетить десять семейств. Мужья по большей части на работе, или на службе. Исключение – старички, сидящие дома. Встречали нас хозяйки, дочери и маленькие дети. Сняв при входе в квартиру сапоги, мы входили в комнату. На приличном месте – иконки и икона Спасителя и Божией Матери. Помолившись – приветствовали хозяев, уже сидя по-японски... Впрочем, в двух домах были настолько предупредительны, что приготовили даже стул для меня... Сидя минут 15, говорили мы о семейном положении и пр., я попутно делал наставления и благожелания... Той порой, несмотря на мое предупреждение вчера, появлялся японский чай (а дедушка Тит даже китайским раздобылся и нас угощал!), кофе, фрукты, печенья... Видимо готовились, от сердца предлагают, и не хватало сил отказать хозяевам и хотя что-нибудь мы пробовали... Да, любви к себе я видел очень много. И чувствуется, что посещенные христиане – преданные св. церкви Божией ее чада!..

В обстановке домов и квартир нет-нет и проглянет прежнее прошлое... То на видном месте изображение «Хотэй», одного из «сици-фукудзин», – семи богов счастья; то в другом месте на длинном полотне – изображение «инори» – лисицы (которую считают японцы покровительницей риса, и боготворят) и над ней – изображение Богоматери. Но это – в семье, где муж (зюнса – городовой) еще язычник. Вообще же такое приятное впечатление производят на тебя эти иконки Спасителя и Божией Матери! Что-то родное – родное на чужой земле! А в некоторых домах даже курили наш ладан (две сестры – вдовушки, обе Анны), и зажигали восковые свечи (дедушка Тит). – Проезжая по одной улице, мы обогнали похоронную языческую процессию. Хотя очень многие здесь трупы сжигают, тем не менее большинство их еще погребает. Умершего усаживают в небольшую бочку, причем не очень-то церемонятся, если труп не входит в нее, позволяя переламывать ноги, хребет, шею... – Впереди процессии на дзинрикися ехал бонза, сзади него – мужчина с громадным зонтиком, сегодня не раскрытым по случаю серого дня. Двое мужчин с большими вазами, в коих помещены ветви какого-то дерева, и сзади них молоденький прислужник храма. Затем – умерший, скрытый в особый ящик – носилки, формы усеченной пирамиды: около него курится ладан. Несут носилки четверо. Сзади гроба на дзинрикися и пешком – родные и знакомые. Сколько опять того, что напоминает и наши погребальные отряды! – К сожалению, я не мог быть свидетелем самого погребения: нужно было посещать христиан.

После обеда, с 2 часов, я опять отправился к христианам: нужно было докончить восточную часть, и по возможности посетить христиан южной части. Ездили теперь до 7 1/2 часов, посетили 15 семейств. В двух домах не застали никого дома. В одном доме нас встречали малютки 5–7 лет, – родители на работе. Опять везде – большое радушие, большая радость при нашем появлении... Желание хотя чем-нибудь оказать нам свое особое внимание... Не выделились из общего настроения и те три семьи, которые навеяли было на меня большую грусть... Так – одна старушка с детьми уже давно-давно не бывала в церкви... Встретила с радостью. Но я ей много говорил о том, что называться только христианкой – мало; нужно жить жизнью церкви Христовой, а для этого не забывать того места, где эта жизнь бьет особыми ключом: не забывать церковных собраний; да и в детях воспитать эту святую привычку. В другой семье муж, дотоле деятельный член церкви, стал общаться с англиканами... Жена, больная женщина, очень об этом скорбит... Но больным оказался и этот доктор... Мы поднялись к нему, приветствовали его; и я пожелал ему скорейшего выздоровления, выразил свою скорбь, что он предпочел англиканство в то время, когда оно само, в лице своих многих представителей, ищет единения с церковью православною. – Вот мы в семье, члены которой уже давно забыли нас, не забывая англикан... Но в воскресенье, вчера, были за нашей службой, молились, к св. кресту прикладывались, антидор брали. – Я здесь высказал твердую надежду, что семья эта приходила не ради только торжества, но из любви к родившей их церкви и пожелал ей постоянного живого общения с нами. – Такие факты из жизни церкви скорбью отзываются на душе... Но к своему утешению я и в этих домах встретил наши иконы; и конечно – то же радушие, ту же любовь! Будем Бога молить, да не раз единятся с нами окончательно поколебавшиеся наши чада. А где не бывает колеблющихся!?.

По возвращении домой узнали к великому прискорбию, что Владыка архиепископ, благополучно съездивший на о-в Оки, и возвращающийся в Тоокёо, три часа были в миссии, но нас не мог дождаться и уехали. Как жаль! А так мне хотелось бы поделиться с ним радостями, много без него пережитыми; поделиться с ними своими думами; расспросить его о его путешествии; да и посмотреть его: ведь ездили они не с экспрессом, а всякими способами, через горы... Придется ждать Тоокёо, и там, за обычной часовой прогулкой, «докладывать ему главу», но теперь уже не только из питерской жизни, но и из своего путешествия.

Вечером у меня собрались о. Сергий, о. диакон, три катихизатора, и мы долго беседовали: очень их интересует церковная жизнь и разные церковные обычаи в России!.. Однако, – почти дневное сидение по-японски сильно сказалось на моих ногах: как будто я совершил долгий-долгий путь! И в 11 ч. в. я простился со своими собеседниками.

12-е августа. Ранним утром мы с о. Сергием снова отправились посещать христиан. На сегодня нам остались северная и западная части. С нами ездил по северной части староста Мацукова, а по западной – он же и староста Курота. Мы посетили 20 семейств, и этими окончили посещение оосакских христиан, отложив до следующего раза тех, которые находились в пригородах.

Почти все семьи полностью христианские. Здесь с полною любовью все встречали нас и мне оставалось лишь просить и вперед не ослабевать в той ревности, в том усердии к церкви Божией, о которой удостоверяет батюшка. Лишь одному, уже почти глухому мужу я внушал, что грешно из-за ложного стыда не бывать в церкви... Согрешил, но одумался, покаялся... Бог простит! – А теперь – к Нему, и опять в братское общение со всеми (бросил жену – христианку, он жил некоторое время с язычницей; но теперь покаялся и семейный союз восстановлен). И трогательно было видеть, как искренно каялся в своем поступке этот заблудший сын, и как радовался, слыша мое понуждение ходить в нашу церковь.

Лишь в двух семьях мы встретили и язычников, – в одной невестка, в другой – отец семейства. Но и они уже слушают слово Христово, с любовью встречали нас. И верится, что недалеко то время, когда и эти семьи едиными устами и единым сердцем прославят Отца и Сына и Святого Духа.

Усердию христиан не было и пределов! Кто угощали чаем всяких родов, кто – кофе, кто предлагали печенье, конфекты, груши, виноград. Волей-неволей хотя немного приходилось чего-нибудь попробовать! Даже в карманы нам навязывали гостинцы. И мы, взяв в одном доме, в ближайшем отдавали их каким-нибудь детям. Один христианин, по окончании нами северной части, предложили даже нам обед: было 12 часов, время японского обеда. Дом г. N очень большой, прекрасно отделанный. Хозяин несомненно богатый, и богатство нажил своим трудом. Характерно для него изречение, висящее на одной из стен его дома: «один час стоит тысячи рублей»... Моим спутникам был предложен обед японский, но мне почему-то европейский: в трех приготовлениях рыба. Подали нож и вилку. Подали даже стул!.. Но стол японский, рассчитанный на сидящих, на полу, и моя пища оказывалась где-то низко, ниже моих колен... Хотя и не очень-то приятно было расставаться со своим стулом: но делать было нечего: пришлось опять сесть по-японски... А за эти два дня я сидел уже так много, что у меня, к сожалению, заболела одна нога. Таким-то образом я обедал наполовину по-европейски, наполовину по-японски, получился «русско-японский обед». – Хозяева на этот раз лишь угощали нас: обедали одни гости. – Очень было приятно узнать, что г. N не останавливается и перед денежными жертвами на храм Божий, и даже – значительными: так, на новый храм он дал 100 иен...

Но детки христиане! это часто – что ангелочки! Простота, доброта, безыскусственность! Вот в одной семье мы говорим, а ко мне подбегает малютка, показывает свой волчок, спускает его сам; и меня учит спускать его... И как он был рад, когда и я сумел спустить волчок!.. В другом доме во время самых оживленных разговоров мальчик и девочка (л. 8–5) принесли ко мне цельный ящик игрушек. Тут и малютка-японец, тут и разодетая госпожа, и прислуга, и молодой самурай, скачущий на коне. И я должен был делиться: разговаривая с родителями, – пересмотреть и эти детские забавы (действительно хорошие). Один мальчик лет 5-ти быстро садится по-японски при моем входе в дом и кланяясь до полу, отчетливо здоровается со мной: «конниц-ва...» Невольно захотелось приласкать этого милого мальчугана. А когда я уходил, я уже сам «подвел» его: отвесив ему поклон, говорю «сайео-нара...» Но он, быстро пришел в себя, и с прежней церемонией ответил прощальным: «сайео-нара». Но особенно мне запомнилась девочка 4-х лет. Я сижу и обедаю. По здешнему обычаю гостя почетного обмахивают веером, пока он сидит. Это делает или прислуга, или небольшие дочери... И вот этого-то малютку, которого от земли едва видно, усадили около меня! Усерднейшим образом он махал веером во все время обеда. Лицо такое, как будто он совершает какое-то священнодействие! Иногда я в шутку брал от девочки веер и ее обмахивал: на лице ее – полнейшее недоумение: она с удивлением осматривала всех: и едва получала веер в свои руки, – немедленно же принималась опять за свое занятие. Пришлось этому милому ребенку, а вместе и несколько большей ее сестре, покупать по игрушке, кажется, по волчку. Вообще, дети здесь очень привыкли к внешнему виду священника; не пугают их ни волоса, ни одежда: исключение очень редкое!.. Дай-то, Господи, чтобы выросли они и дали св. церкви преданных ее членов!..

Встретили мы и больных старушек, в трех семьях. Все они лежали на постелях. Одну застали за чтением св. Евангелия. Более отрадного явления вообще, а в стране языческой – в особенности, и представить себе трудно! Одна старушка выразила желание приобщиться Св. Христовых Тайн; ей назначили день, когда придут... Вообще, по словам батюшки, долг исповеди и Св. Причастия христиане исполняют и охотно, и аккуратно. Некоторые же приобщаются даже по нескольку раз в год. Но несомненно, и эта сторона церковной жизни много зависит от усердия и преданности своему делу священника. И там, где иерей тепло-хладен, там не столь исправны верующие! Но чья здесь вина горше? Верующих ли?

С отрадным чувством снова отмечаю: не встретил я ни одного дома, где не было бы св. икон! Даже более: пред многими иконами устроены небольшие аналои, и на них лежат книжки, ладан, иногда-свечи... Это ли не показатель открытого исповедания веры?

Итак, вчера и сегодня я имел возможность видеть христиан японских лицом к лицу; не тех христиан, которые идут постоянно в церковь, берут у тебя благословение, заходят к тебе с визитами; а почти всех христиан Оосака с их разнообразным общественным и имущественным положением, со всеми видоизменениями их сердечных настроений. И какое общее мое мнение о них?

Нет никакого сомнения, что они искренно уверовали во Христа и твердо преданы Ему. Горячность их веры сказывается не только в их речах, беседах; но и в ревностном исполнении всего, что требуется от человека верующего: в церковь они ходят с охотою, и на клиросе поют усердно, и на исповедь приходят аккуратно; церкви своей помогают и своими жертвами, и своим трудом. Не отметают они и обрядов церковных, истово совершая крестное знамение, усердно молясь на коленях, возжигая свечи и даже ладан... А братского общения, а взаимной любви между ними сколько! И как поэтому редко бывает, что христианин или охладевает к Церкви Божией, или даже временно порывает общение с ней... И эти печальные случаи нисколько не говорят против «общего» настроения христиан, часто лишь как бы призывая их к особой бдительности к себе, как бы предостерегая их. Расти же, благодатью Божией одушевляемая, оосакская церковь и возрасти в «мужа совершенна, в меру возрасти исполнения Христова!..»

От того, что есть, мысль невольно несет меня к тому, что могло бы быть!.. Что такое Оосака? – Фабричный и торговый город прежде всего... А, несомненно, простой, трудящийся народ дает прежде всего лучших по искренности христиан. Далее, – Оосака город с 1.200.000 жителей! Ведь это – 2/з Тоокёо! Ведь это – почти Петербург! Вот, что за ниву представляет Оосака! А деятели на этой ниве? Священник, диакон, катихизатор и... больше никого! Но катихизатор еще состоит и учителем пения, и регентом; да он же с вечера воскресенья до утра среды переезжает в соседний порт Кобе, где в 1907 г. было 285.000 жителей... Итак, полтора миллиона народу и три деятеля!.. Жатва поистине многа, но деятелей так мало! Помоги, Господи, и этим трем (слава Богу! все из семинарии!) ревностно продолжать свой нелегкий труд. Но ясно, что силы наши здесь нужно по крайней мере утроить, а если принимать во внимание лишь катихизаторов, то и удесятерить!.. И сделано было бы это сейчас, но людей нет; а людей нет, ибо – нет средств на их подготовку, на их образование. А если же и есть еще кой-где люди, – нечем хотя бы скромно вознаградить их!.. А ведь и вознаграждение-то невелико! 14– 12–10 иен в месяц жалованья... Господи! неужели же дело Твое будет стоять, тормозиться под гнетом грубой, но большой силы денег?! Добрые люди! Помогите внести свет в темную полуторамиллионную массу!.. Вот – в Тоокёо: там есть работники, – не мала и церковь: до 3.000 христиан... А здесь?.. Всего лишь около 300 человек! Скоро начнет строить церковь для Оосака… В ней будут молиться oocaкскиe христиане. В ней будут поминаться погребенные в Японии русские воины... Хотелось бы видеть церковь, вполне приличную по городу. Хотелось бы иметь при церкви все, что может влечь к ней народ; и прежде всего- школу. Сама молодая Царица прислала нам жертву нескудную. Есть жертвы из России, собранные через преосвящ. Андроника... Но как нужны для дела средства еще, еще и еще!.. Если кто-либо прочтет эти строчки, и сердце его «расширится», – пусть не колеблется таковой! Святое дело будет делаться в Оосака: рано ли, или поздно – но это дело широко разовьется! И пусть таковой хотя бы крохами от жизненной трапезы своей помог Христу, воцаряющемуся в Японии, пока рядом, но в будущем – взамен Будды...

Опять как будто не дневник, а воззвание! Но люди добрые!! Поймите меня, когда предо мною в окно видны дымящиеся трубы миллионного города: когда предо мною – муравейники трудящего люда... А в душе – сознание немощи, бессилия... Не просить, а кричать хочется: помогите Христовой церкви в Оосака достигнуть больших пределов!..

Окончив посещение христиан, я зашел в католический собор. Снаружи красное кирпичное здание в форме креста. Но внутри собор этот меня поразил своими великолепием. Три престола, богато украшенные алтари, ковры; все колонны, арки и потолки красиво обделаны деревом под дуб. Даже размер собора: при его высоте легко может поместиться в нем до 1.000 христиан. Вот, думалось мне, нам соорудить бы хотя подобное что-нибудь! Но это – конечно – мечты: слишком чувствуется разница в материальных средствах. Так, при этом соборе, в большом доме, живут епископ, три священника и проповедники. Кроме того, у католиков в Оосака есть священники при госпитале, где тоже есть церковь. Да и третья церковь есть, только помещается в японском доме. Вот как щедро предлагают и свои средства, и себя – католики, лишь бы приобрести Христу язычников!.. Но нет таких средств в распоряжении нашем. И здесь – скорбь наша!..

При осмотре католического собора меня поразила икона Божией Матери, самого строгого византийского письма. Даже надписи греческие. Висит на видном месте между главным и правым алтарем. К сожалению, проводник не мог сказать, каким образом она сюда попала...

Вечером собрались у меня о. диакон, катихизаторы. Расспрашивают все о России, о русской церкви. И насколько приятно беседовать с ними о предметах серьезных, напр. о мощах; настолько тяжело отвечать на басни, вычитанные ими откуда-то; напр. они спросили, верно ли, что в России вор, прежде чем обокрасть дом, завешивает чем-нибудь иконы; верно ли, что разбойники, ограбив на дороге, дают на проезд до дому, и т. п. Чего только, видимо, не плетется на Россию! Бедная Россия!

13-го августа. Сегодня усталые ноги усадили меня до обеда дома. И я припоминал все, что мне пришлось видеть во время посещения христиан. Я посетил 45 квартир. Были здесь и комнаты вдовушек, были и богатые дома старост. Но всюду меня поражала простота обстановки, однообразие в устройстве комнат, и слишком уже легкая постройка домов – Вот дом состоятельного человека: войдя с улицы чрез узенькую, низенькую, решетчатую дверь, отодвигаемую в сторону по решетчатым же ширмам, мы стоим на маленьком пространстве земли, хорошо утрамбованной, или залитой цементом, или выложенной кирпичом: аршин-полтора в ширину, аршина два-три в длину. Здесь японцы оставляюсь свои гэта, здесь мы снимали свои сапоги. Отсюда шагнув четверти 2 вверх, мы уже стояли в комнате, сплошь устланной «татами», из соломы искусно сплетенными матами, вершка 1 1/2 в толщину. Все ширмы днем сняты, и лишь стенки, в которые они вставляются, показывают нам следующую комнату, где обычно в углу, под потолком, устраивается божничка: нечто, вроде висящего вниз отверстием вверх дном, оштукатуренного ящика. Здесь христиане ставят иконы, а язычники своих идолов, или – весят свои изречения и изображения... Далее, обычно, маленький дворик, иногда размером в квадратную сажень. Но в нем всегда растет дерево или два и стоять горшки с соснами, с цветами; иногда банки с рыбой: это домашний садик. Если дом богатый, а его я и разумею, то за садиком опять есть комната-две: а около садика везде, и в доме бедном, вы найдете то, что обычно прячется куда-нибудь подальше; но что здесь в одной своей половине устраивается даже без дверей. Впрочем, в этом отношении в Японии царят еще привычки и взгляды райского человека... Не скажу, чтобы это соседство, особенно с наиболее почетной комнатой, служило к услаждению обоняния почтенных гостей... Из такого дворика, или из комнаты, лестница ведет во второй этаж, если он есть. Лестница – всегда хорошо лакированная, эфирно построенная... Там, во втором этаже, всегда больше света, много воздуха; всегда больше чистоты, хотя чистота и в нижних комнатах большая! – Отсюда особая лесенка идет на черепичную крышу, и по черепичной крыше на самый ее конек, где устраивается, на подставных тумбочках дощатая площадка с квадратную сажень величины (иногда больше, но часто меньше), с перилами и с угольными столбиками, саженей 1 1/2 в вышину: связанные между собою, эти столбики и служат основанием для тех бамбуковых шестов, на которых здесь сушат белье... Отсюда можно хоть что-нибудь увидеть дальше стен своего «садика». Отсюда же горожане смотрят на пожары: по первому удару сигнального колокола, кажется, все крыши усеиваются народом! – Таков состоятельный дом. Чем беднее хозяин, тем меньше комнат. Но прихожая, 2 хотя бы маленьких комнатки, и «дворик» – «садик» всегда есть.

Обстановка в домах самая простая. Столов и стульев нет: пьют и едят, сидя на полу. Иногда бывает для работ или столик, или конторка, но на ножках вершка в 4: приспособлены они для сиденья перед ними на полу. Всегда – комод с 10–12 большими ящиками, и несколькими маленькими. Всегда «хибаци», – или в деревянном ящике, или в глиняном сосуде – это жаровня, с таганом, с постоянными горячими углями: отсюда закуривают свои трубки и хозяин, и хозяйка; здесь всегда стоит чайник с горячей водой (но не кипятком), почему в каждую минуту может быть приготовлен японский чай. – На стенах нет никаких украшений и картин; исключение – изречения, написанные иероглифами на продолговатых листах, и в тоненьких рамках висящие где-нибудь под потолком. – Изреченья пишутся (или принадлежат по меньшей мере) уважаемым человеком. Спальные принадлежности днем прячутся куда-нибудь в особый уголок за ширмой, и поражают своей несложностью. Вот, в общих чертах, японский домик и дом! Мое впечатление от него, конечно, не в его пользу: и не очень светло, и зимою вероятно не очень тепло; и не очень просторно; и вообще... как-то очень скучно. – Но в этих домах живут и нашей европейской обстановкой, хотя бы, напр., стульями, даже тяготятся. Но, впрочем, смотря на внешнюю обстановку квартир наших, они ею восхищаются, повторяя постоянно «кирси», «кирси» (красиво)... Но вернусь, однако, к сегодняшнему дню. Сегодня мы известили нашего консула в Кобе А.С. Максимова о своем намерении съездить на кладбище русских военнопленных, живших в Хамадере, в 9 милях от Оосака. К 2 час. А. С – ч прибыл, и мы, показав ему миссию, поехали на вокзал «Нанба», откуда трамваем и направились в Хамадеру: до этой станции ходят трамваи через каждые 3 минуты. Поездом же нужно ехать до ст. Отсу, еще 3 мили дальше; но поезда ходят реже. – Проехали Оосака, летели пред нами пригороды, проехали фабричный город Сакаи. Наконец, минут через 20, мы и в Хамадере. Называется это местечко «кооэн» – парк, и недаром: оно все окружено сосновым бором! Лежит оно на берегу моря, и сюда ездят оосакские жители на морские купанья. А для русского сердца это место должно быть памятно тем, что здесь жили наши Артурцы... до 22.000 героев-солдат. В Хамадере мы взяли дзинрикися и долго, минут 40, ехали почти до Отсу: здесь среди полей рисовых и устроено русское кладбище. Оно обнесено деревянным забором, с железными воротами... Налево от входа ряды песчаных холмиков, с широкими плитами в возглавиях; на каждой плите надпись по-русски (несколько – по-польски, две по-еврейски, одна по-татарски) и по-японски. Несколько могил и направо от входа. Все это – артурские герои, сданные вместе с крепостью и здесь свои кости сложившие! Вот кому достойно иметь вечную память на родине, и там же – место вечного упокоения!.. – Сразу же при входе, направо, стоит громадный камень – памятник, сооруженный жителями окрестных селений. Памятник – воинам, погребенным здесь. И каким симпатичным он казался бы, если бы надпись на нем не упоминала, что эти 89, здесь погребенные, из числа тех 22 тысяч, что жили здесь. Памятник служить сразу двум целям, и есть дело столько же – уважения к павшим, сколько и гордости своим подвигом! Уже издали видна довольно высокая гранитная, круглая колонна с двуглавым орлом наверху: это памятник павшим товарищам от товарищей артурцев. На пяти гранях основания этого памятника – надписи по-русски («мир праху вашему») и соответственные – по-польски, по-немецки, по-еврейски и по-татарски. Над надписями – как бы эмблемы вероисповеданий: кресты четырехконечный, восьмиконечный, четырехконечный, что-то в роде звезды и месяц серпом... Все это объединено верхом: двуглавым орлом. И так понятно, и так симпатично! – Но признаюсь, я никак не могу уразуметь тех четырех литых одноглавых орлов, коими увенчаны четыре (из 8) колонны оградки... Что это? Символ ли орлиной мощи защитников Орлиного гнезда? Или это изобретение тех, кои на плитах, и на памятнике подчеркнули свою Польшу?.. Если последнее, – было бы очень-очень грустно!.. Обойдя все кладбище, мы остановились около этого памятника, и я совершил литию по всем, за веру, Царя и Отечество жизнь свою положившим... – С неба ярко светило солнышко. Синело вблизи море, сегодня не столь спокойное. На нем белели паруса... Около ограды толпились собравшиеся с полей японцы. Из -за кустов смотрели три солдата с винтовками, возвращающееся с ученья... А мы – русские – бродили среди этих безмолвных могил... И хотелось услышать голос от них, от этих неподражаемых храбрецов!.. И сердце мое чувствует этот голос ... Это вечный укор тем, что героев увенчали позором сдачи!.. Это – сильное желание лежать на той земле, за которую бедные солдатики родных побросали, не доедали, не допивали, ночи не спали, жизни своей не жалели... Упокой, Господи, души всех, здесь погребенных, там, где нет ни печали, ни воздыханий! Но дай и костям этим лечь на родной земле! В переполненных вагонах мы возвратились в Оосака, и пароходиком, если только так его можно назвать, приехали по грязным оосакским каналам и речкам к мосту чрез Едокова («тендзин») вблизи миссии. Здесь меня ждал с ответным визитом один, из старост оосакской церкви; напившись чаю с ним, я и поспешил дать отдых уставшим ногам. Однако, – почему же я так скоро стал уставать? Неужели же еще сказывается почти двухдневное сидение по-японски? 14-е августа. Сегодня я оставляю Оосака и переезжаю в Кеото. Все утро прошло в сборах к отъезду. Кажется, и собирать-то нечего. А пожил неделю, – и тут, лежит, и там стоит твоя вещь: и здесь твое письмо, и там твоя записка! – сходил попрощаться к батюшке о. Сергию Судзуки, к диакону о. Петру Уцида. У катихизатора был ранее. Все работники на оосакской Христовой земле – умные, скромные, добрые люди... Помоги им, Господи, в их трудах! А трудов им так много! – В 12 часов собрались у меня пообедать причт, старосты общин церковных и наиболее прилежащие церкви христиане: всех было 12 человек. Я приготовил обед европейский, с ножами и вилками, и ложками... Прошел он очень семейно... Много вносил оживления один старец, восхищавшийся «ложкой»: как все это, говорит, – мудро придумано!.. И, однако он предпочел есть зелень из супа, вилкой! – О. диакон в конце обеда сказал мне сердечный привет; а я еще раз засвидетельствовал свое полное удовлетворение всем, что встретил среди оосакских христиан, и около 2 час. дня отбыл на вокзал. Ровно в 2 1/2 часа подошел поезд, а в 2 ч. 35 м. мы уже поехали, оставляя позади далекую, в копоти, Оосаку; но сердечную, бодрую, с надеждами на христианство в ней; и направились в Кёото.

Уже первая станция – по пути в Кеото – Суита приятно поражает нас полным отсутствием копоти и дыму. Чем дальше едем среди полей, среди гор, тем воздух становится прозрачнее. Переезд из Оосака в Кёото занял всего 1 ч. 19 м. Время пролетело незаметно в беседе с оосакским катихизатором, поехавшим для служения со мной в Кёото; около 4 часов дня я уже здоровался с кёотским npoтoиepeeм о. Семеном Mий. Встречали на вокзале и представители местных христиан. Во дворе церковною толпой встретили меня воспитанницы женского училища, местные христиане, семьи батюшки, о. диакона и катихизатора. Мне отвели помещение на верху священнического дома, где в ожидании всенощного бдения я и подкреплялся чаем, делясь своими оосакскими впечатлениями.

Часов в 5 пришли христиане и попросили у меня «наставлений». Здесь вообще любят слушать наставления, и к таким просьбам всегда нужно быть готовым. Уселись они на полу, человек 10; а я, сидя на стуле, начал свою беседу с ними... Конечно, беседа могла быть только самою простою! Я выразил радость, что приехал в Кёото, именем которого я титулуюсь, я сказал, что смотрю на Кёото как на свой в некотором роде город, процветание церкви в котором для меня далеко не безразлично; почему со своей стороны я постараюсь, когда получу возможность, внести долю труда в тот труд, который здесь несут уже местные деятели. – Отметив далее те препятствия, которые распространению веры Христовой в Кёото ставятся уже тем одним, что Кёото – центр религиозной жизни буддистской и синтоистской (как в России – Москва), я горячо призывал всех христиан сплотиться в тесную семью работников и всем нести долю своего труда по распространению веры Христовой. Сравнив церковь Христову с телом, с организмом, я частью указывал на то, чем могут помочь нам в деле проповеди Христа и миряне: одни – благотворением, другие – проповедью частною среди знакомых язычников, а все непременно – доброю жизнью по заветам Христа. – Закончилась же наша беседа совершенно по-домашнему; и какой-то – глубокой стариной, чем-то из первых времен христианства повеяло, – когда я должен был им поведать, распространяется ли вера Христова в Мацуяме, в Кобе, в Оосака, и твердо ли в вере стоят тамошние братья! – Взаимно довольные, мы расстались без 10 м. в 6 ч. в.; а ровно в 6 час. раздался удар колокола; зазвонили на колокольне собора.

По случаю двунадесятого праздника и по случаю моего первого приезда встречу мне устроили в церкви с мантией. Служил о. Семен Mий с диаконом о. Т. Кано. Пели певчие женского училища. Христиан немного было, – но достаточно, если принять во внимание, что и всех-то христиан в Кёото еще не так много (ок. 100 чел.)! Я выходил на литию и величание; я же и окончил службу. В числе молящихся приятно было видеть русского офицера-казака, И. Л. Захаревского с женой и малютками-детьми: с отрадным чувством отмечал, что и здесь, и в Тоокёо проживавшие на практике русские студенты-восточники не забывают в праздники храма Божьего!.. Как с русскими не познакомиться?! А на чужбине забываются все требования «приличия»... Лишь бы увидеть родное лицо!.. Так и с ними я здоровался, как с давно уже знакомыми! Они у меня после всенощного пили чай. А я завтра у них буду обедать.

Поздно вечером, вдыхая полною грудью чистый воздух, я сидел у открытого окна и мечтал... В самом деле, почему бы не жить епископу кёотосскому в Кёото? Почему бы благоразумно не избежать оосакской копоти? Правда, видел я дыму и копоти в Петербурге; но там все же не летела сажа на кабинетный стол, кусками! А ведь живя в Кёото, с полным удобством я мог бы работать и для него, города громадного (ок. 380.500 жит.), и для Оосака, и для Кобе! Переезды между этими городами так скоры и так дешевы! Вопрос этот теперь особенно меня интересует в виду предстоящей постройки домов, и церкви в Оосака. Но об этом нужно говорить с Дай-Сикео³... 15-е августа. Путешествуя, чуть не забыл я свои юбилейные дни! А ведь вчера исполнилось уже два месяца моего пребывания в Японии. Слава Богу за эти два месяца! Конечно, я еще не заговорил по-японски, но все же и не стоял в этом отношении на мертвой точке. Но я успел уже несколько ознакомиться с людьми и с их правами; с жизнью японцев и ее особенностями; с христианами и с их настроением: с деятелями японской церкви; наконец – с природой и ее красотами. И скажу по совести: я не мог не полюбить той нивы, на которую Господь призвал меня! Не отозвался на моем здоровье и несколько другой, сравнительно с петербургским, климат... Как же не сказать от полноты благодарного сердца: Богу, все к лучшему устрояющему, за все и всегда слава и благодарение!

Сегодня я отслужил в кёотосской церкви литургию. Церковь новая, освящена в 1903 г., деревянная, в честь и память Благовещения Пресвятой Богородицы. Довольно просторный алтарь, трёхъярусный белый иконостас хорошего письма, очень просторная церковь, масса света, прекрасный малиновый ковер; – все это так приятно для глаз, так отрадно для души!.. Хорошо, уютно чувствуется в этой «миленькой» (скажу по-институтски) церкви! Снаружи белая, с особо выдающимся алтарем, с высокой колокольней, – церковь ласкает взор русского человека среди бесконечного количества здесь буддийских «тера» и синтоистских «мия»! На колокольне 7 колоколов, весом около 98 пудов. Громко звон их раздается далеко кругом! В день освящения здешней нашей церкви Микадо был в Кёото; и когда он, окруженный свитой, садился в экипаж, у нас зазвонили... Микадо прислушался... И этим молчаливо как бы узаконил наш звон. (Императорский дворец находится от церкви очень близко). В церковном дворе помещаются дом священника, дом диакона, дом церковного сторожа, женское училище и дом сторожа этого училища. Словом: население наше здесь немалое! Весь дворик засажен всевозможными местными деревьями, – соснами, криптомериями, фисташками и др., – и так-то красиво выглядит! Под окнами у меня растут смоковницы и большие кусты олеандров!.. К сожалению, олеандры уже отцвели!.. И соседей хороших дал Бог нам здесь: два громадных дома начальных народных училищ, пустые летом, с тысячным населением в учебное время. При них – прекрасный двор для игр. Живет миссия с соседями в полном мире. Вообще же, наша Церковь и здесь занимает одно из наиболее спокойных мест в городе, имея в ближайшем соседстве прекраснейший дворцовый парк. На восток и запад красиво высятся горы, у подножия которых и расположился г. Кёото. На литургии было молящихся человек до 40: – здесь двунадесятых праздников язычники, конечно, не знают и в такие дни работают, – приходится работать и трудящимся христианам. Я по-японски произнес уже восемь возгласов; остальное же произносил по-славянски. Но, но словам о. Мия, это не должно смущать меня: славянский язык окружен в представлении верующего японца ореолом какой-то священности и его слушать они любят. – Конечно, может быть это и так; но все же нужно поскорее изучить богослужение по-японски... По окончании богослужения все подошли чинно к св. кресту, все получили антидор, здесь неизменно везде раздающийся: и при торжественном трезвоне я возвратился домой. Обед у русского офицера Ив. Ал. Захаревского. Совершенно неожиданно я был порадован и вознагражден за два месяца некоторых лишений!.. Я ел русские щи!.. Самые настоящие русские щи! Даже более: ел русский кисель! Даже еще более: пил чай с вареньем!.. Да! как все родное делается особенно родным на чужбине, и как такая даже мелочь может трогать тебя, живущего не обычаями, не жизнью родины!.. Получил несколько писем из России от своих родных, друзей и знакомых, – все это скопилось за время моего путешествия и прислано мне владыкою архиепископом, восполнившим сегодня мои оскудевающие динарии. В своем препроводительном письме он пишет: «не торопитесь в Тоокео, а исполните все преднамеренное, посетите и порадуйте все места, означенные в Вашем письме». Итак, я еще буду и в Нагойя, и в Оказаки, и в Тоёхаси, и в Сидзуока!.. Еще и еще я буду знакомиться с христианами!.. Сопровождать меня и переводить мои речи будет, по предложению владыки, о. Семен Mий, наш благочинный. «Будьте всегда благодушны, радостны, совершенно здоровы, – на 50 лет жизни в Японии для служения Божьему делу», пишет владыка. Да, дело здесь истинно великое, святое и я молю Господа, да удостоит Он и меня послужить этому делу! Только 50-ти-то лет, конечно, не прослужить мне: не достанет годов моей жизни!.. «Ангел Божий да сопутствует вам...» – Спасибо владыке!.. Да, с этим спутником бодро иду и пойду вперед на служении, которое мне всегда так нравилось, и которое так меня теперь увлекает!.. Вперед!.. На труды!.. В 4 ч. пошли мы знакомиться с городом. И прежде всего направились в дворцовый сад – парк. По пути зашли в синтоистский храм Горё, – хранитель верхней, северной части города... Запомнилось, что здесь бонза играл с японцами в шахматы, или в шашки. Парк очень большой и красивый; а воздух в нем такой хороший! Как приятно было бы здесь ранним утром сидеть с «Токухоном», а вечерком почитать газетки из России!.. Зданий дворца близко не видели: они за стеной и видны лишь крыши с громоотводами. Но видно, что и они – старинной японской постройки, и – говорят – отличаются своей простотой! Здесь жили японские императоры до настоящего включительно, который вот уже 41-ий год живет в Тоокёо – (восточная столица). Изредка, при проездах, он останавливается и в Кёото, которому дано даже официальное название «Санкёо» – (западная столица), – название, правда, не привившееся. – К северу от дворцового парка, и даже к западу, громадное пространство занимает конгрегационная академия: здесь готовятся образованные и искусные пасторы для проповеди христианства среди японцев. В свое время эта академия была основана, и содержалась на американские деньги, но теперь японцы стряхнули с себя заморскую зависимость, и имеют свои средства и своего ректора (профессора же и прежние продолжают служить в академии). Прекрасные каменные дома академии, женского училища, гимназии, молитвенного дома: деревянные дома для студентов, профессоров; всюду сады и садики: чувствуется в каждом деревце, в каждом камне та большая материальная сила, которая все это в свое время воздвигала, а теперь поддерживает. – Кстати, земля под все эти здания была куплена, говорят, чуть ли не по 5 сен за «татами»⁴; а теперь ее не уступят и за 10 – 15 иен!.. Так в свое время сумели сделать выгодную покупку!.. Идя вдоль северной стороны дворцового сада, мы направились к епископальной церкви. Высокая башня, увенчанная крестом и обвитая вьющимися растениями, придает небольшой церкви много красоты. Внутри ее все изящно и очень просто. На престоле стоит четырехконечный вызолоченный крест, две вазы с цветами; – но больше ничего: нет никаких священных изображений... – При церкви состоит живущий поблизости старец-епископ и священник. – Мы посидели на скамьях в церкви; и мысли мои неслись к тому золотому времени, когда молитвы о соединении церквей принесут плоды свои... Кто знает, быть может именно эта церковь. епископальная, и подаст нам ранее других руку общения!.. Буди, буди!.. – А теперь!.. Какая горечь, какой стыд чувствуется, когда в стране язычников видишь эти храмы разных христианских исповеданий. И один Христос, и несколько!.. «Еда разделися Христос»? – так и хочется закричать! А вреда сколько, непоправимого вреда, дает наше деление на исповедания делу проповеди! Господи! Ты дай силу разрозненными сестрам-церквам собраться воедино; пусть будут подавлены самолюбия; да прозрим все очами веры в тех пунктах, где нужно всем прозреть!.. Да будет едино стадо! Ведь один у всех нас Пастырь-Христос! Заглянули в синтоистский храм Гоо. Небольшой храм. Но около него опять пушка с разбитым стволом: добыча 37 года Меиджи (т. е. добыча в последнюю войну). Да!.. Везде-то «добычи»!.. Беглым осмотром замка Ниджо, в котором останавливался сёгун, приезжая представляться императору, мы закончили обзор города сегодня, отложив продолжение на дальнейшие дни. Наши спутники направились домой, а мы с о. Семеном пошли в христианские семьи, а потом, – к катихизатору и о. диакону. Везде нас уже с нетерпением ждали... Зажжены лампадки... Пред иконами мы прежде всего совершали краткую молитву. О. Семен говорил краткую сугубую ектенью по-японски, а я заканчивал молитву отпустом и благословлял членов семьи. Икона, лампадка, тихо произносимая ектенья, тихое пение «Сю аваремоё» – Господи помилуй... Какою тихою радостью веет в твое сердце от этой обстановки!.. И с какою любовью потом выливаются твои слова к добрым христианам!.. В одном доме – жена, муж и усыновленный мальчик; в другом – муж и жена, – девочку похоронили в прошлом году; в третьем – муж, жена и четверо детей: благословенная семья! Везде нам предлагали угощение, и с какою любовною настойчивостью!.. Опять – чай и фрукты!.. К моему удовольствию почти везде приготовлены сегодня для меня стулья, – обязан этим, я – вероятно – о. Семену! Стульям я был от души рад: двухдневное оосакское сиденье «по-японски» продолжает еще сказываться, и левая моя нога решительно протестует против новшества: она в ступне так распухла, что впервые в Японии мне пришлось прибегнуть к помощи медицины!.. Пошел дождь. Намеченная прогулка на главную улицу для ознакомления с нею, к моему удовольствию, не состоялась... И я с большим удовольствием «тростью и чернилами» завершаю день свой... Около меня сидит сынок о. Семена и следит за процессом письма... Но к сожалению наша беседа с ним не шла еще дальше «улыбок»... 16-е августа. Серое утро... В воздухе – полная тишина... Часов в 8 утра пошел очень сильный дождь. Надежды на то, что небо прояснится, не сбылись. Дорогу сильно нагрязнило. Наша поездка для осмотра города не могла состояться. Однако после обеда мы все же на «дзинрикися» съездили в два дома к христианам. В одном вся семья сидела за работой: заготовляют мелкие бумажные игрушки для детей... В другом – христианин лишь один хозяин -аптекарь, которого рекомендуют знатоком языков; несколько слов он знает и по-русски... В обоих домах мы помолились и побеседовали. Люди – хорошие. Однако жаль, что некоторые русские, попадая в Японию, занимаются не тем, чем следовало бы; и в числе «достопримечательностей» русских у аптекаря не нашлось ничего, кроме многих портретов Л. Н. Толстого и Гапона, – дар русского революционера Б-а!.. В 6 ч. вечера пошли мы ко всенощному бдению. Звонаря хорошего здесь временно нет. И вот, вспомнив золотые годы своей юности, поднялся я на высокую колокольню. Подо мной – город, из которого, что из сердца, в свое время била ключом жизнь и государственная, и религиозная. Затих город, как покинутая столица. Но центром религиозным остался. И по-прежнему тысячи богомольцев идут к его старинным храмам !.. Шесть часов ... Раздался удар колокола, за ним второй, третий... И полились затем родные звуки!.. И думал я, смотря на эти крыши тера и мия, – чувствуете ли, кто здесь благовестит? Чувствуете ли, что здесь благовествуется? Сознаете ли, что каждый новый удар колокола – это как бы новая весть о победе благовествующего Христа, каждый новый удар его – как «похоронная» вашему господству!.. Но молчат крыши кумирен ... Взял я веревки всех 7 колоколов; привычные с детства руки не изменили мне и на этот раз ... И с каким чувством я по-русски перебирали колокола... И заговорили родные колокола! Без слов, но звуками они широко и громко вещали Христа! Трижды отзвонил я... С большими думами я спускался вниз ... Господи! Помоги мне так же громко, дерзновенно вещать Тебя, как дерзновенно звучали эти колокола! И если медь звенящая зовет к Te6е, – помоги и мне, словом живым, звать к Тебе этих, во тьме сидящих и тьме служащих !.. Хорошо молилось за всенощной. Собралось достаточно народа, сзади которого я стоял. И как хорошо молится этот народ! Вдохновенным словом на завтрашнее евангельское чтение «о должнике тьмою талантов» закончил о. протоиерей Семен Mий богослужение. 17-е августа. Сегодня я совершил вторую Литургию в кёотосской церкви. Верующих было более, чем третьего дня. Все слушали спокойнее, увереннее; и с чувством полного удовлетворения я отдыхал дома по окончании Литургии. Быль дан отдых и верующим. Женщины разошлись по церковным домам, и пили чай; а мужчины благодушествовали около своих «хибаци». По звонку собрались снова в церковь, и я предложил народу свою немудреную беседу. Сказав при вступлении, что у нас в Церкви Своим светом светит только Христос, Единый Учитель; все же, начиная с апостолов, заимствуют свет от Него. Я предупредил слушателей, что и я приношу в Японию не свое слово, но слово Единого Учителя Христа, и разумение этого слова св. Апостолами. При своем первом общении с кёотосскому христианами, я решил представить им в возможно полной картине жизнь человека-христианина вообще и в разных его положениях общественных и семейных в частности. Указав на нашу обязанность «мудрствовать горняя, а не земная», ибо мы умерли со Христом для земного (Кол. III, 1–3), я нарисовал пред слушателями, что такое ветхая одежда, которую они должны сбросить (Кол. III, 5–9), и что такое, в противоположность ей, новая одежда, в какую они должны облечься (Кол. III. 10–15). Одетый в новую одежду, человек должен неустанно молиться (Кол. IV. 2), поучаться в слове Божием, назидаться богослужением (Кол. III, 16), всю свою жизнь устраивать во славу Божию (Кол. III. 17). Частнее изложил я кратко обязанности жен, мужей, детей, родителей, слуг и господ (Кол. III. 18 – IV. 1); особо сказал об обязанности к пастырям (Евр. XIII. 17). Прося молитв и за себя при начале моего благовестнического труда в Японии (Кол. IV. 3), я поручил слушателей Богу мира, который и произведет в них все благоугодное чрез Иисуса Христа (Евр. ХIII. 21–22). Мою беседу переводил о. протоиерей С. Mий. Во время беседы оба мы сидели. Сидели и слушатели. Беседа длилась более часа, но менее полутора часов. Не было в моей беседе глубокой философии, высокого богословствования; но ведь все это может оказаться тем брашном, какое еще непригодно для требующих млека (I Кор. III. 2), и может поэтому лишь вред принести, испразднить крест Христов!.. Вся моя забота была обращена на то, чтобы в доступной, но и для сердца понятной словесной форме изложить, как нужно «благоразумно жить среди внешних». И сердце мое чувствовало, что усилия мои не пропали, и я вполне был понят своею кёотосской паствою. – По окончании беседы, так же, как и при начале, была пропета молитва. Я благословил каждого в отдельности и с миром отпустил уже в начале 2-го часа дня в дома свои! Пообедали у Ив. Л. Захаревского: все равно, что в родной России побывали! И затем отправились осматривать город. На сегодня решили ограничиться кое-чем в западной его части. Вот мы у величественного синтоистского храма Тендзин. Этот министр в свое время отличался мудростью, любовью к литературе и стихам. – Изображения стихотворцев украшают его храм. Он любил волов и ездил на них: волы и металлические, и каменные всюду во дворе храма! Он любил сливы, – сливами засажен и двор, и сад при храме. Но не мало пожертвовано этому богу и вина... Любил ли он его или – «так», мне не сказали... – Посмотрели синтоистский храм Хирано, интересный, как образец старинной, простой и изящной постройки храмов. Долго пробыли в Кинкахудзи, – в золотом павильоне. Его в 1397 г. устроил сёгун Иосимицу. Здесь показываются различные изображения, вещи, комнаты, связанные с его именем. Но ошибся бы тот, кто предположил бы, что этот павильон действительно золотой! Однако следы позолоты на потолке и стенах еще ясно видны, и даже как будто ремонтируют его, может быть, и золотом!.. Около павильона – пруд с необыкновенным множеством рыб и, красных, и обыкновенных: очень интересное зрелище не только для детей, но и для взрослых, когда на брошенные тобою зерна накидывается сразу, может быть, не одна сотня и крупной и мелкой рыбы, и когда туда же «поспешает» со своей «быстротой» черепаха! Походив около закрытого за поздним часом храма Меосиндзи ⁵ – (секты Зен), мы поездом отправились в Аравгяма (=бурная гора), полюбоваться видом, который считается лучшим в Кёото. За 5 к. быстро мы доехали до ст. Сага, а оттуда через 15 м. дошли до горной речке «Ооигава», пробивающейся среди сжимающих ее гор. Заплатили по 10 сен с человека и на большой лодке направились вверх по ее течению. Направо от нас – дачки, приютившиеся в этом прелестном уголке. В одной, очень хорошей, – живут бонзы. А налево – высокая гора, вся по склону заросшая лесом – сосной, криптомериями и пр. Красива гора и теперь! Но весной, когда обильно цветущая (но бесплодная) сакура (- вишни) своим розоватым покровом покрывает всю гору: когда цвет сакуры мешается с зеленью сосен и криптомерий, – эта гора притягивает к себе все население Кёото! Мы поднялись вверх, сколько могли. Прозрачная вода... Скалы направо и налево, и под нами на дне реки... – Как хорошо дышалось в этой чудной обстановке... Быстро спустились вниз и поездом добрались до Кёото... «О-цуки-сама» – луна ярко светила нам. В 8 ч. все мы уже отдыхали дома и от впечатлений, и от усталости. 18-е число августа. Погода необыкновенно благоприятствовала, и я весь день осматривал город и посещал христиан. Уже в 8 ч. у. мы с о. Семеном пробирались по узким улицам населенной беднотой западной части города. Не без труда в комнатах находили того, к кому направлялись. Но нужно же видеть и радость бедняков при виде у себя «сикёо»! Вот бедняк сидит и работает «каракаса» – японский зонтик: это его ремесло. Одет недостаточно. Жена еще язычница, ненадолго вышла куда-то. При виде нас – радость бедняка так ясно сказалась даже на лице! Беседы же его я никогда не забуду. Бедняк считает себя счастливым, что ему здесь, в городе, удалось даже «сикёо» видеть у себя, в деревни священника-то не дождаться! Считает себя недостойным того, чтобы такой высокой гость входил в его столь грязную хижину; и утешается тем, что и Спаситель, не чуждавшейся грешников, и родился не во дворце, а в яслях ... – Это ли не голос глубокой веры!.. И я говорил бедняку, чтоб он честным трудом продолжал зарабатывать себе пропитание: указывал ему на пример св. апостола Павла, делателя палаток; сказал ему, что комнатка, так богато украшенная св. иконами, для меня дороже многих палат!.. Благословляя бедняка на труд, благословляемый им за посещение, я начал было прощаться с ним; но он пожелал проводить нас до следующего христианина, и оставил нас лишь тогда, когда мы, направляясь домой, сели на трамвай. – С добрым сердцем и другой христианин, не имея своих детей, он употребляет и свои средства, и свое время на воспитание чужих сироток. – С такими-то впечатлениями в начале дня садился я на дзинрикися, направляясь в восточную часть города. Проехали мимо местных учебных заведений: первая гимназия, высшая гимназия, женская гимназия, многочисленных зданий университета, его клиники. В последнем, получив разрешение от секретаря провожатого, мы побыли долго, и хотя поверхностно, но все же осмотрели университет. В нем сейчас уже четыре, почти оборудованных, факультета: юридический, медицинский, физико-математический и историко-филологический. Учащихся около – 800 человек, кои с 11 сент. (29 авг.) и начнут свои занятия. Университет весьма недавний (существует немного более 10 л.): здания довольно приличны: но большая часть все же деревянных. Проехали мимо императорской могилы: находится среди поля (как и много других), но тщательно сохраняется. Близко к ней дом бабушки – ревностной христианки, – к ней мы и заехали. (Ее сын – юрист, получивший образование в Германии; состоит профессором ун-та и советником на о-ве Формозе). Мы с бабушкой помолились: а к чаю вышел и профессор с женой. Необыкновенно почтительны и ласковы. Профессору «некогда» заняться вопросами веры; тем не менее он вполне одобряет бабушку и даже поощряет ее ревность к церкви Божией. Когда-то знал несколько слов и по-русски; но теперь на нашем языке нем. Поднимаясь постепенно в гору, мы добрались до Гинкакудзи, серебряного павильона, в котором серебра однако еще менее, чем золота – в Кинкакудзи – золотом павильоне!.. Почему-то и сюда попали лопаты, кирки, топоры, ружья, сабли, взятые в последнюю войну!.. Бедное русское сердце! Ни одного-то храма не посетишь, чтобы не быть уколотым глубоко-глубоко, в самое сердце!.. И так-то по всей Японии!.. Заинтересовала меня здесь одна старинная картина... Пред взором посетителя постепенно проходит жизнь человека в нескольких моментах ... Разодетая японка важно сидит. Она же – спит. Растолстевшая – она вся кем -то изранена. Умершая уже – она облеплена мухами. Труп ее едят собаки и клюют вороны. Под кустом – валяется обглоданный полутруп. Костяк. Развалившиеся кости. Могильный памятник... Весьма назидательное изображение, не менее одинаково годное и для христианской России!.. Осмотрел синтоистский храм «Тайнёкуден», выстроенный недавно в память 1.000-летия г. Кёото, необыкновенно большой, необыкновенно пестрый от сочетания красных и белых красок , но все же – красивый, – мы уже в первом часу дня, чтобы сохранить больше времени, заехали в гостиницу, где и обедали вполне по-японски; суп с рыбой, рыба сырая с уксусом и имбирем, яичница; конечно, всякая зелень: бобы, такван (сол. редька), парацука (особо приготовленный дыня) и пр. Рис вместо хлеба: «хаси» – палочки вместо ножа, вилки и ложки: сидение на полу; – словом, вот уже опять обед вполне «по-японски», и с успехом. Отдыхать было некогда. Проехав мимо строящихся зданий промышленной выставки и городской библиотеки, вполне европейских и очень красивых, мы направились в зоологический сад. Как?.. Епископ, – и в зоологический сад?.. Да! Епископ был в зоологическом саду! Но это не тот сад, что невежеством обращен в увеселительное заведение!.. Здесь – зоологический сад – исключительно «вспомогательное» для науки, и для школы учрежденье! Как, оказывается, многому-многому мы можем и должны поучиться у японцев. Я по саду ходил; конечно, не веселился, как дети: но сел на «дзинрикися» не без приобретения для себя! – Посетили затем мы христианское семейство аристократов: мать и две дочери; муж служил помощником управляющего Госуд. Банком в Тоокёо, а сейчас стал во главе какого-то промышленного предприятия в Кёото. Конечно, обстановка в дом очень хорошая; но душа-то и у них та же христианская! С такою же охотою они прослушали нашу молитву, и так же истово они крестились, взяв чашки чаю; и с такою же любовью брали мое благословение!.. Вспоминаю старушку, жену профессора... И с благодарностью Богу говорю: да, вера Христова истинно пленяет и эллина, и варвара!.. – С удовольствием напившись здесь чаю, правда, по-английски, мы направили дальше своп стопы. И соображая время, поспешили к могил Хидеёси: подъем на гору, где она находится, до 4 часов вечера. Гора Амивасаминэ находится на юго-восточном углу Кёото. Влекло нас на нее, конечно, не столько почтение к памяти излюбленного народного героя, для нас памятного тем, что он первый издал указ против христиан; сколько те прекрасные виды, что с горы открываются на город и окрестности. Подъем идет постепенно: в разных местах мы поднялись на 32 ступени, постепенно поднимаясь помимо этого без ступеней и между этими небольшими лестницами. Но вот мы у самого подножия горы. Взяли себе пропуск за 5 сен и пошли на верх довольно твердо. О. Семен отстал! Пройдя 63 ступени, мы могли немного отдохнуть на площадке. И таким -то порядком мы поднялись по четырем лестницам в 63 ступени и по одной в 61 ступень. Затем могли вздохнуть: несколько саженей, около 50, шли без подъема: 4 ступени на средине площадки, конечно не подъем! Но это было как бы нарочитым отдыхом пред последним, самым большим подвигом: нужно было пройти 172 ступени, и по довольно крутой лестнице, без площадки!.. Ноги тряслись, спирало дыханье, когда наконец-то в последний раз мы подняли ноги и оказались у гробницы Хидеёси. Что за чудный вид открылся пред нами! Кругом Кёото – горы: а он, эта древняя столица, что в котловине приютился среди них! Красота горы, да и расстояние, однако, делало здания городские, и вообще-то не крупные, еще более мелкими! Лишь европейски построенные Kyoto -Hotel, Myako – Hotel, Городская Дума, Почта, государственный, несколько частных банков, что большие ящики высились над городом!.. Краснеет вдали башня епископальной церкви. Зеленеют Императорские сады. Резко выделяются своими широкими крышами храм Хангандзи. Около одного из них высоко бьет фонтан. Кой-где дымят немногочисленные фабрики. И на этом-то, в общем сером фоне красиво 6елеет наша церковка! Что белая лодочка с белым парусом плывет она среди окружающего ее моря язычества! Не хотелось отрывать глаз от очаровательной картины!.. Величественная картина!.. Мысли невольно понеслись далеко вперед ... О чем я думал определенно – сказать трудно! Но невольно я запел, плохо умел петь, сначала «Отче наш», потом «Царю Небесный», потом «Святый Боже»... И много еще пел бы я, представляя себе христианское будущее этой страны и этого города. Но поднявшиеся японцы, против их воли, может быть, сомкнули мне уста, и я смолк... вероятно, к удовольствие Хидеёси, кости которого едва ли были покойны при пении молитвы Господней! – Гранитный памятник – могила, обнесенный гранитной же оградой из плит, не особенно интересовал меня, и как -то не отпечатался в моей памяти... Но эта панорама Кёото!.. Грешно быть в этом городе и сюда не взобраться!.. Не вдруг-то мы спустились и вниз по этим 555 ступеням! И спуск при усталых ногах не показался мне легче подъема. Под горой продается лимонад. Как это кстати!.. – Было уже около 5 часов, когда мы садились снова на «дзинрикися». Нужно было поспешать: закрытые с 5 ч. храмы много ускоряли дальнейший наш осмотр. Заехали мы в храм – музей тысячерукой Кваннон (богиня милосердия), где находится 33.333 изображения её. Собственно статуй – 1 в средине со множеством рук, и по 500 по сторонам; стоят они правильными рядами на ступенях, постепенно повышаясь. Но на голове каждой статуи находятся маленькая статуйка; – все они и дают будто бы число 33.333. Многие из статуй здесь же в коридоре ремонтируются, что нисколько не способствует понижению религиозного их почитания. Зашли на несколько минут к Дай-буцу – к великому будде. Изображена грудь, шея и голова, – все из досок, довольно плохой работы; громадные размеры головы (вышина – 42 фута, длина головы 30 ф., ширина 24 ф.; окружность шеи 36 ф.) делают фигуру довольно безобразной; когда же, обходя этого Дай-буду по плохоньким лесам, видишь сзади его пустую голову обращенную чуть ли не в чердак, – невольно является смех... Но говорят, даже и здесь) простой народ способен молиться... Проехали мимо поминальных храмов Хогандзи; здесь погребен прах основателя этой секты. Последователи секты свои трупы сжигают и считают за счастье, чтобы их прах быль похоронен именно здесь, где бы они ни жили!.. После долгих скитаний по японским храмам наконец-то мы опять добрались до светлого уголка: мы у христиан! Помолились, посидели, пили пшеничный чай, ели персики; душевно побеседовали. Посетили буддийский храм – Кёомидзу-дера, – старинный храм с высокой пагодой; проехав чудным парком Маруяма в храм Цион-инь, к сожалению, оказавшийся в лесах по случаю ремонта, – мы направились в дом христиан, где я получил столь же великое утешение, как и в начале дня! Порадовал меня прежде всего глава семьи...Сколько в нем веры в Бога, любви к церкви!.. Три года он лежал, разбитый параличом; недавно почувствовал облегчение; и первый свой выход сделал не куда-нибудь в другое место, а к моей службе в церковь! Это ли не любовь к церкви! А сестра хозяйки!.. Она меня встретила еще на вокзале, когда я пpиехал в Кёото, между тем, пока еще лишь «слушающая», а не христианка... Вчера она была в церкви; молилась; прикладывалась к Св. Кресту... Сегодня же она заявила, что теперь она уже многое в учении Христа поняла и желает – креститься... Меня же просила дать ей имя, «только полегче для произношения» ... И вспомнил я ту святую, которая не в Грузии только почитается равноапостольной, и назначил этой будущей христианке святое имя «Нина». С какою радостью она приняла его! Хорошо чувствовалось у христиан!.. – Забывалось, что нужно от них уходить. Однако «дзинрикися» взяты только до 7 ч. в., и мы поехали домой... Нас ждал все тот же добрейший земляк с семьей и у Ивана Александровича мы закончили свой, полный впечатлений, день. Можно сказать, что я уже познакомился с своим Кёото.

19-е августа. Погода опять очень хорошая. Солнышко светит сквозь дымку, позволяя ходить и без зонтика. Ночью уже веяло прохладой, почему и утро было свежим. Мы сегодня оканчивали и посещение христиан, и осмотр города. – Первым по намеченному плану был католический храм. Каменный, снаружи белый, – по внутренней своей отделке этот храм св. Франциска мало чем отличается от оосакскаго: те же три престола с цветами на них; такие же колонны из дерева, деревянная обшивка потолка... Сначала даже думаешь, – не повторение ли это оосакскаго храма... И здесь так же величественно, как и там... Но слава Богу, в Кёото и наша церковь может не уступить католической.

В семье резчика по металлу шесть человек – христиан: дедушка и бабушка, муж и жена, двое детей, – налицо три христианских поколения. В другой христианской семье, столь же любвеобильной, как и первая, на почетном месте присланные из России крестным отцом лейт. Б. икона Смоленской Божией Матери. Крестница Мария – очень радушно нас угощала сластями и персиками.

Этим домом мы и закончили посещение христиан в Кёото... Внутренние впечатления часто трудно выливаются на бумагу; и здесь – всего, мною у христиан пережитого, мне не передать! Но с верою в будущую христианскую Церковь в Кёото, которая из настоящего вполне здорового корня вырастет в большое дерево, я покину свой город!

Поблизости у нас были храмы, осмотреть которые было совершенно необходимо: иначе – в Риме были бы, а папы не видали! Это – храмы Хангандзи. Но еще ранее мы зашли в храм Хангандзи, секты Ницирен. Храм был закрыт, но сторож с удовольствием не только впустил нас в храм, но и руководил нами при осмотре его. Убранство храма было очень хорошее; даже богатое! Желая показать нам статую Ницирена, основателя секты, стоящую в нише за жертвенником, сторож поставил нас между стеной и этим жертвенником: удивительное отношение к своей святыне!.. – В соседнем храме в это время совершалось моление; там звонили позвонки, и мы пошли туда. Жрец в облачении, налево от него другой с молоточком, направо молодевший послушник... Под мерное постукиванье второго все трое на разные голоса читали что-то; конец молитвы возвещал жрец, ударяя в металлическую дощечку... Оказалось, они совершали поминовение умерших. Если бы не постукивание молоточка, – обстановка много напомнила бы деревню, большой праздник в ней и чтение поминаний на проскомидии... Мы постояли минут 20, и пошли к небольшому храму, вернее, часовне, где чтится память Хидеёси. Здесь последователи этой секты исполняют свои благочестивые опыты. При нашем посещении вокруг «часовни», ходили, почти бегали, двое, – один старик, другой молодой... Старик, кажется, куда-то поспешал, и шлепая своими гэта постоянно обгонял молодого. А нужно было обойти часовню сто раз! В руках четка; на устах «Наму мёохоо ренге кёо» (в отличие от секты Хангандзи, где молятся, повторяя слова «Нами Амида Буцу») ... Но должно быть слова были только на устах, так как ни спешка, ни благочестивое упражнение не мешали старику с удивлением осматривать пришедшее чудо – миссионера с длинными волосами!.. Я стоял и думал: как – право – легко, по-видимому, спастись! Повторяй только с почтением название молитвенника (Наму мёохоо ренге кёо) – и спасение обеспечено. Ведь это все равно, если кто-нибудь из православных стал бы повторять, скажем, слово «Часослов, часослов, часослов»,... или «поклоняюсь молитвеннику, поклоняюсь молитвеннику» и т. п. – Секта не столь распространенная; но необыкновенно фанатичная, и нужно было не без риска за дальнейшее свое пребывание в храме произнести противоположную этой формулу молитвы в Хангандзи...

Мы в храмах Хангандзи. Сначала «Ниси-Хангандзи» (западный Хангандзи), потом «Хигаси-Хангандзи» (восточный Хангандзи). Оба храма необыкновенно велики, очень красивы и по архитектуре, и по отделке; всегда в них есть богомольцы. Когда мы ходили по одному из них, конечно без шляп, в это тремя старушки и старички, молодые женщины с детьми сидели пред главным жертвенником и повторяли без конца свою спасительную формулу «Наму амида Буц» ... И как неприятно было видеть, когда какой-то японец, в европейском костюме, окруженный двумя-тремя японками, в шляпе разгуливал по храму, громко смеясь; – ему вторили его спутницы... Зачем такое неуважение к тому чувству народа, которое – пусть оно и ложно -составляет его «святое святых» ?.. – У меня при входе в храмы, чьи бы то ни было, невольно поднимается рука и снимается шляпа. А в дополнение – объявление на очень видном месте: «курить воспрещается». Неужели и оно нужно? – Около «Хигаси – Хангандзи» лежит толстый канат, 228 фут. длины; сплетен он из женских волос: жертва благочестивых последовательниц секты в г. Ниигата, ко времени постройки храма. Жертва тем более ценна, что японки так дорожат своими волосами! – Вот с каким фанатизмом придется иногда иметь дело! А еще пишут и говорят о безрелигиозности японцев!

Этим мы и закончили осмотр города. Конечно, – все бегло; все поверхностно: даже далеко не все, что можно бы осмотреть. Но такова судьба всех «путников», а стилем высоким «туристов» ... Но и того, что я видел, совершенно достаточно для общего мнения о Кёото: тихий, спокойный город: прекрасные виды: чистый воздух: величественные храмы: ревностные поклонники их... – Дал бы Бог и мне поработать здесь! Тогда, при благоприятных внешних условиях, и мы с помощью Божией противопоставили бы силе человеческой силу Божию... И видится мне в дали веков, как и здесь Христос сметет Будду: Буди-буди!

В 3 часа дня собрались в моей комнате все члены причта с женами, все служащие в женском училище: они пришли получить себе «наставленья». По обычном молитвенном начале мы уселись; и я говорил служащим Церкви Божией о том, чтобы они бдительно пасли вверенное им стадо Божие: чтобы они ревностно его приумножали с твердою верою в то, что языческие верования, как измышления человеческие, не смогут остановить распространения веры Христовой, как дара Божьего. Подобно тому, как никакие искусственные преграды, создаваемые человеком, не сильны остановить раз вырвавшийся из недр горы стремительный поток. – Жен их я просил помогать своим мужьям в деле распространения Христовой веры. Как вообще женщина скорее может понять женщину, так и здесь: быть может безыскусственное, но убежденное и теплое слово жены батюшки, о. диакона или катихизатора может сделать свое великое дело. Пусть же собирают они около себя кружки верующих, и еще только расположенных к вере женщин и детей: пусть они беседуют с ними; и этим они увеличат число тех деятелей, которых так мало на ниве кёотосской. – Служащих в женском училище, я просил помнить, что они и обучают, и воспитывают будущих жен и матерей, этих носительниц семейного воспитания. Важность дела и материал, над которым они работают, требуют и соответственного настроения работников. Вот, если его гнуть грубыми руками, будет только ломаться. Но если его сначала согреть, умягчить,-тогда из него можно лепить что угодно. Старательная рука может приноровить фигурку изящную, тогда как небрежная рука даст и фигуру нехорошую. Обогрейте, приласкайте вырванную из тьмы язычества девочку, внимательно работайте над ее обучением и воспитанием. И каких прекрасных жен и матерей можете тогда воспитать вы! – Закончил свою беседу я обращением ко всем без различия их положений: как в теле человека все члены друг другу нужны, друг другу помогают и только разнообразие их дает тело; – так и здесь; Богом дается разнообразие положений в церкви; но все – одинаково члены церкви, обязанные к взаимной любовной работе. К этой-то любви, как основе общей, братской работы, я и призывал в заключение своей беседы свою небольшую аудиторию. – Подали чай, мне китайский, прочим японский; к чаю – разные сласти. Началась непринужденная беседа от сердца к сердцу... Я здесь узнал, что собрания служащих, подобные настоящему, в квартире батюшки бывают ежемесячно: это как бы самопроверка служащих церкви через известный промежуток времени. И как нужно воинству, в постоянной борьбе с язычниками находящемуся, так проверять время от времени свои силы! – Здесь же я узнал и другие, не менее утешительные вести! Так, – все христиане не реже одного раза в месяц собираются, в домах по очереди, для взаимного утешения и назидания. Все женщины составили женский кружок и собираются ежемесячно в квартире о. диакона. – Как отрадно было узнать об этом единении верующих, как приятно было видеть это царство любви, созидающей в том городе, который своим упорным сопротивлением христианству особо требует напряженной христианской жизни. – Я делился воспоминаниями из своей прошлой петербургской проповеднической деятельности. Говорил о незабвенных лаврских вечернях, об общем пении на них; и указывал на положительную необходимость ввести пение, как оживляющий, воодушевляющий элемент и на наши собрания в Японии... – Уже в 6 ч. веч. разошлись мы. Я – под обаянием той любви, которую вот уже не первый день наблюдаю среди тех, у которых Господь мне привел жить. Сохрани, Господи, всех нас и впереди в этой любви созидающей!

Вечером я позвал к себе Ив. Ал-ча с семьей; хотелось по-семейному посидеть; решено было устроить шоколад, но... в нужную минуту оказалось все: и шоколад, и кастрюльки, и огонь, и чашки; только не могли нигде найти молока: его здесь не так-то много: но, конечно, и без шоколада мы сумели в дружеской беседе провести мой последний вечер в моем Кёото.

20-е августа. Последнее часы в Кёото. Почему-то первый раз за время своего путешествия я чувствую грусть пред отъездом... Впрочем, и природа здесь чудная, и люди здесь хорошие... Привязаться можно было к Кёото не без оснований. – Утром сходили в фотографию, где снялись на общую группу «с «русской колонией», как мы прозвали дом Ив. Ал-ча. Позавтракали у него и этим лишили себя возможности обедать: очень уж по-русски был устроен завтрак! В 12 часов, простившись со всеми, провожаемый детьми за ворота (а детей так много на церковном дворе!), я поехал на дзинрикися на вокзал. В Нагойя, Оказаки и Тоёхаси меня сопровождает о. благочинный прот. Семен Mий. На вокзал явились проводить меня о. диакон, катихизатор, некоторые из христиан, и из христианок; даже оглашаемые. В полном составе – были воспитанницы женского училища. Всех я на вокзале благословил. И трогательно было видеть этих исповедников и исповедниц, открыто являющих пред всеми свою принадлежность к сынам и дщерям света. При пожеланиях скорее приехать на постоянное житье в Кёото, при криках «сайео-нара» – «прощайте», тронулся мой поезд и гостеприимный Кёото остался у меня позади! Благослови, Господи, мой дальнейший путь!

Еще пред отъездом из Кёото накрапывал мелкий дождик. Мало-помалу он разошелся и когда мы подъезжали к ст. Баба, дождь лил уже вполне. К сожалению, поэтому мы не видели во всей красоте громаднейшего озера Бива, на которое туристы из Кёото устраивают нарочитые экскурсии. Дали и горы были скрыты от глаза или дождем, или туманными облаками. – Послеобеденное время располагало всех ко сну. В вагоне было тесно; дремали сидя, вернее – клевали носом. Я предпочел усиленно бодрствовать. Перед мною неслись чайные и шелковичные плантации, бамбуковые рощи; всюду – рисовые поля, всюду жилье. Вот мы проехали мимо большого города Хиконэ: здесь жил министр Ии Камон-но-Нами, первый решившийся открыть порт в Японии для иностранцев; но за это впоследствии убитый японцами в Тоокёо... Плохо даже верится, что все это разыгралось лишь 50 лет тому назад!.. Проехали ст. Секинахара, где произошла страшная битва между Иэясу и Хидеёри: это японское Бородино. Через пять часов пути нас встретил густой черный дым заводских труб: мы подъехали к Нагойя. На вокзале меня встретил местный батюшка о. Петр Сибаяма, в рясе и с кабинетским крестом и человек 8–10 христиан. Опять, – с какой отрадой я благословлял их, когда они подходили ко мне на платформе под благословение!.. А еще говорят иногда, и, к сожалению, пишут, что японцы, принимая христианство, делают лишь на время выгодное для себя дело!.. Нет, такие христиане устрашились бы открытого проявления себя на вокзале! В церковном доме меня опять ожидали мужчины, женщины и дети. Вместе с приехавшими со мною, они составили очень большую группу, и я приветствовал их краткою речью. Сравнив себя с военачальником, который знакомится со вверенными ему воинами, я поведал нагойцам, сколько утешения душа моя уже восприняла в Мацуяме, в Кобе, в Оосака, в Кёото... Окрыленный, воодушевленный, я сейчас совершаю путь свой к Тоокёо. Уверенностью, что и церковь нагойская не покажется мне иною и вместе с прочими, куда я еще поеду, порадует меня, я закончил свое приветствие, заявив, что завтра же я ближе познакомлюсь с христианами в их домах, а вечером – и побеседую со всеми ими. Благословив всех, я затем провел вечер в беседе с семьей батюшки, – единственного пока работника в Нагойя... Поужинали... Японские «хаси» – палочки, японские кушанья – все это меня уже нисколько не смущает; а зелень их – даже очень нравится. – Под пологом-сеткой я укрылся от знакомых по матушке России супостатов-комаров, но еще более лютых (москиты, а в Кёото их нет!). «Отцы» очень долго и оживленно беседовали... Но или они все же кончили беседу, или меня одолел сон, но я скоро забылся... 21-с августа. Церковь в Нагойя не столь многочисленна: нет и ста человек: семейств христианских около 15. Однако, в числе христиан есть лица интеллигентные, лица со средствами; и они не остановились пред расходами, купили землю и построили на ней просторный церковный дом, с помещением для священника и с временною церковью. Катихизатора при церкви временно нет: все обязанности несет на себе пока один священник. Обязанности псаломщика и певцов исполняют христиане.

Утром мы поехали по домам христиан, неся в их жилища мир Христов. Успели сегодня посетить все 15 домов, из них 13 до обеда и два после обеда. Везде встречали, по обычаю, необыкновенно ласковый прием; и это тем дороже, что состав нашей церкви здесь особенный: есть городской судья, есть фармацевт, служащий в городском госпитале, старичок – первый в Нагойя христианин, в свое время бывший фотографом; пять (!) фотографов, в том числе – лучший в городе Мидзутани; редактор местной газеты; бывший председатель страхового общества... Словом, – церковь «интеллигентная» вообще, и церковь – «фотографов» в частности! Меня заинтересовало количество фотографов – христиан; дело же объяснилось очень просто: дедушка Илья, занимаясь фотографией, не забывал своих сотоварищей по ремеслу знакомить и со Христом; и вот – мы имеем теперь столько добрых христиан из фотографов. Все они церкви преданы; а один из них -Мидзутани – состоит даже ктитором церковным!.. У него мы сегодня и обедали; у него же и снимались во многих видах. – Примеру фотографов следует и городской судья. Будучи сам ревностным христианином, он исполняет в церкви обязанности псаломщика, жена его поет в хоре; а дома он проповедует Христа!.. И вот уже два судьи слушают сейчас учение Христово! – Так-то Богом установленными путями растет и множится церковь нагойская! – Имеет церковь в Нагойе и добрых сердцем, щедрых жертвователей, которые отыскивают бедных и помогают им: таков предобрый человек, занимающийся изготовлением шелковых бумажников. Занятие его оказалось очень выгодным. Господь благословляет христианина достатком. А он делится им с бедняками. Воздай, Господи, вечным блаженством сему скромному труженику за те минуты блаженства, какие щедрая рука его доставляла беднякам-христианам. – К прискорбию, один из встречавших вчера на вокзале сегодня уже тяжко страдал; мы помолились у его постели о его здравии, ободряли и утешали его, как могли... Во то время, когда мы были у дедушки Ильи, в соседнем буддийском храме ударили в колокол – призывали к богослужению. Я не хотел упустить случая посмотреть их моление, и мы пошли. Храм оказался принадлежащим секте «Зен». Совершали заупокойное моление по скончавшемся докторе-женщине, – монахине этой секты... То, что я увидел, поразило не только меня, но было новым даже и для о. Семена Мия! На жертвеннике горят свечи и лампады. В храме сидят молящиеся. А в середине пред жертвенником их главный бонза, жрецы и монахини секты Зен, всех 16 человек; трое старших в цветных, богатых облачениях. Твердя под такт, отбиваемый барабаном, какой-то индийский стих (нараспев), – они медленно ходят в четыре ряда, делая зигзаг: в то время, как первый ряд идет к югу, второй к северу, третий к югу, четвертый опять к северу... Они, конечно, совершают этот зигзаг, переходя постепенно из ряда в ряд и после четвертого ряда опять направляясь к первому. Медленное покачивание жрецов, медленное нараспев повторение одного и того же стиха, глаза, устремленные в пространство, барабанный бой, удары колокола, после которых главный жрец один произносит несколько «в нос» какой-то стих, – все это так было интересно. Но и грустно! Невольно хотелось спросить: о чем молитесь вы, неверующие почти ни во что?.. Не ответили бы на этот вопрос ни жрецы, ни молящиеся, ибо они не понимают тех стихов, кои они повторяют на неведомом им языке. – Нас в храме приняли с большим почетом: провели мимо жертвенника и усадили так, чтобы все было видно... А мы, посещали христиан в Нагойя (только!) в полной форме: я был в панагии, а о.о. Mий и Сибаяма – в кабинетских крестах... Конечно, – первый вопрос был – кто мы... – Усиленно оставляли нас пить чай, и видимо опечалились, когда мы поспешили и не остались: а в храме той порой уже накрывалась поминальная трапеза. – В четвертом часу мы возвратились домой. Здесь я получил привезенные мне из Тоокёо письма; все с родины и из России!.. Мое доброе настроение стало совсем хорошим: и я в таком-то святом настроении шел на беседу с христианами, устроенную по случаю моего приезда в 7 час. вечера.

На собрание вечером явились почти все христиане. Спели молитву «Царю небесный», после которой я обратился к собравшимся со своим словом, в основу которого я положил слова св. ап. Павла из послания к солунянам, из V гл. (ст. 11:15–25). Да! Сколько жизни, современной жизни в апостольских наставлениях! Читаешь послание, а сам видишь пред собою своих японских христиан с их нуждами... Беседу мою слушали со вниманием большим. По окончании ее певчие спели приветственную мне песнь, а редактор газеты от лица церкви приветствовал меня особым адресом, в котором выразил радость, что я приезжаю в Японию при улучшившихся взаимных отношениях народов, и пожелал мне успеха в работе, которой предстоит много, для умножения церкви в Нагойе и вообще в Японии. – Кратко ответил на речь и я, призвав всех к усиленной проповеди Христа в домах своих: успех такой проповеди несомненен, – пример фотографов тому доказательство... – Мне спели русское «многая лета», пропели «достойно есть» и часть официальную закончили, приступив к другой части, неофициальной. Подали японский чай, разные сласти, и начались разговоры с разными лицами, на разные темы... Оживились особенно дети... Долго мы мирно беседовали... Но время шло, и собрание таяло, постепенно уводили и уносили детей!.. И когда я благословил последних трех, долго сидевших около «хибаци» с трубками, было уже около 10 1/2 ч. веч. – Так-то Господь привел мне познакомиться и с церковью нагойской. Христиане добрые! Ни ослабевших, ни уклоняющихся от церковного общения – нет. Да множится же среди них «дело веры, труд любви, и терпение упования»! 22-е августа. Утром съездили мы на русское кладбище военнопленных... И здесь – кладбище! Вот уже третье за время моего недолгого пути! Конечно – кладбище за городом, на красивом месте; но оно – помещается вместе с японским военным кладбищем. Направо от входа в него и лежат 15 наших солдатиков, из них 12 православных, 1 католик и 2 мусульманина. На могилах стоят небольшие каменные плиты с русскою надписью имени, фамилии погребенного, части, в которой он служил и с датой его смерти. Кроме этого – есть общий памятник в виде колонны, увенчанной двуглавым орлом и крестом, – надпись на нем, к сожалению, так уже выветрилась, что ее и прочитать почти невозможно! Я совершил литию на могилках. Пели со мной о.о. Mий и Сибаяма. Грустно видеть эти могилки, заброшенные на далекую чужбину... Кто-то посетит их?.. Кто-то вздохнет на могилках этих героев?.. Случайные русские так редки, да и все ли они вспомнят о земляках?.. Но особенно грустно заговорили эти могилки здесь, на этом кладбище: вот рядом с ними огражденное место павших в японско-китайскую войну воинов; вот свежие памятники указывают место погребения воинов, павших в Маньчжурии... Японскому солдату, оказывается, лежать на чужбине не полагается и прах его привозится и погребается в родной земле. Дождутся ли и наши солдатики того дня, когда соберут их кости в общие гробы и перевезут их в Россию... Братская могила на родной земле, – была бы лучшею наградою и вечным памятником нашим героям – воинам.

Ровно в 12 часов пообедали мы по-японски, напились чаю, и в 1 час дня поехали на вокзал, покидая Нагойю и направляясь в Оказаки. Явились провожать христиане в очень большом числе... Среди них резко выделялась фигура дедушки Ильи, пришедшего под большим зонтиком и с большой палкой!.. Большая борода придает ему такой патриарший вид!.. Всех христиан я благословил, поблагодарил за ласковый прием, пожелал не ослабевать в вере и умножать церковь... Все пред вагоном стояли без шапок и шляп... Тронулся поезд и я, благословляя всех, двинулся в путь. Но еще долго с платформы посылали мне свои прощальные приветы добрые христиане.

Итак, мы едем в Оказаки, – нечто вроде небольшого уездного города. Однако, церковь здесь исстари славна и сейчас немала! Еще в Мацуяму писали мне из Оказаки, прося уведомить о дне и часе моего проезда: христиане хотя на минуту хотели видеть меня и получить мое благословение... Теперь Господь приводит меня повидаться с христианами долее и побеседовать с ними. Слава Богу! – День стоял очень хороший. Мои спутники прилегли «на минутку» отдохнуть: а и переезд-то всего 1 ч. 20 м. А я впервые за время отлучки из Тоокёо взялся за русская газеты, так любовно присланные мне Владыкою Архиепископом. Материала много: не читал ничего с 15 июля, а присланы газеты до 1 апреля, и я с жадностью набросился на них. Но пробежать успел лишь три номера и уже нужно было выходить: приехали на ст. Оказаки, от города отстоящую верстах в 4–5. Конечно, опять встреча! О. диакон Исида, катихизатор, несколько христиан, не менее 10, среди них – доктор... После взаимных приветствований мы заняли нанятый вагончик конной тяги и «поплелись» в Оказаки... И так-то мне вспомнились вагончики, и теперь еще ходящие, должно быть, по Гороховой к Волкову!.. – У остановки вагона – масса христиан, горячо меня приветствовавших. Благословив их общим благословением, я со спутниками уселся в дзинрикися и через несколько минут подъехал к церковным зданиям.

И земля церковная, и дома на ней устроенные, – все это приобретено местными христианами на свои средства. На очень большом участке земли в настоящее время находится устроенный совсем как церковь, молитвенный дом. Здесь и алтарное помещение, довольно просторное, с престолом; здесь и очень хороший иконостас; достаточной вышины потолки. Жаль лишь, что здание уже ветшает, и требует замены его новым. А как бы хорошо было увенчать его куполом и колокольней, и освятить! Находится оно рядом с синтоистским храмом, и богомольцы этого последнего всегда идут мимо креста, увенчивающего наше здание. В просторном доме катихизатора приготовили помещение для нас с о. Семеном. – Недолго нам пришлось переправляться с дороги. Наскоро напились чаю, умылись, одели свои рясы, и – на делание. Христиане, побросавшие свои занятия, наполняли церковный двор, постоянно заходя ко мне за благословением. Детки следили с удивлением за нашим чаепитием, умываньем, переодеваньем. Около половины пятого христиан пригласили в церковь; я положил обычное начало: и по молитве начал свою беседу. Говорил я о тех основных настроениях, которые неизменно в жизни должны отличать каждого христианина; призывал к вере в Бога живого, в трех лицах познаваемого; но к вере, не как бессодержательному слову, не как безотчетному признанию чего-то высшего над собой; а к вере живой, как сознательному, таинственному об единению с Богом; я призывал к любви, при которой для христианина существует прежде всего все, что вне его: Бог, ближние; а потом уже он; к любви, при которой он всех обнимает своим сердцем, живя не для себя, а для других; я говорил о надежде, которая так же одушевляет христианина на его пути к царству небесному, как ослабевающего пловца в житейском море подбодряет вдали виднеющийся огонек маяка. Свою речь я старался основать строго на словах самого Спасителя, св. ап. Павла, св. ап. Петра... Я не стеснялся временем: для общения с христианами и прибыл ведь я! И употреблял все усилия несколько отвлеченный предмет беседы сделать совершенно ясным для всех. Уже в седьмом часу вечера, выслушанный при гробовом молчании, с необыкновенным вниманием, добрался я до конца. – Всех потом благословив, я объявил, что по примеру св. апостолов, и мы приехали не только благовестить, но и мир Христов в дома верующих принести, что и исполним завтра. В заключение еще раз я призывал верующих проснуться, если кто из них спит; встряхнуть дремоту, если у кого она есть; и с твердою верою в помощь Божию и в славное будущее Христовой церкви в Японии, идти к язычникам с благовестием Слова Божия, не ожидая, когда они к нам пойдут. Надеждою, что еще не успею я состариться, а уже увижу церковь оказакскую приумноженною и, может быть, буду молиться в храме, созданном усердием христиан, я закончил свою речь.

Было очень жарко. Хотелось после беседы хотя немного освежиться на воздухе... И мы мимо синтоистского храма пошли на соседнюю гору (Кабуто-яма), откуда открылся нам чудный вид на лежащий под нами город. Вдали – рельефы гор; ближе – поля, река, город... И если бы не сырость, начавшая нападать к вечеру, – кажется, не ушел бы с горы!..

23-е августа. День, необыкновенно обильный впечатлениями. Рано я сегодня поднялся – уже в 5 ч. утра; но здесь и все так рано встают! Вот и пригодилось мне, что я по совету Дай-Сикёо приучил себя вставать в 6 ч. у.! С 6 ч. ведь вся Япония уже на ногах! Все утро писал, а с 8 ч. утра поехал по домам христиан. В первом же доме оказался глазной доктор... Благочестивый человек, имеющий семью из 7 человек. Изучает русский язык и просил выписать для него курс анатомии. Ожидавшие его пациенты не препятствовали ему молиться вместе с нами! – Вот мы у старичка со старушкой... Богатые люди, а еще более благочестивые! Все свои дела побросают, если только есть какое-нибудь дело церковное! Эта пара – общепризнанное украшение церкви! – Старушка же все время плакала от радости при нашем посещении! – Мы у доктора Тонака... Роскошный дом... На молебне имен не перечтешь! Когда же я стал делать отпуск, – предо мной стояла целая церковь! Пятнадцать человек христиан! Из них 10 – семейных и 5 служащих у доктора! – Доктор необыкновенно предан церкви и отличается большою щедростью. Его тесть, тоже доктор – старик, основа и украшение церкви в Хамамацу... Конечно, вырваться без угощения мы не могли... Дыни, арбуз, шоколад, бисквиты... Но сердца, широкого любящего сердца сколько! Оказалось, что и ковры, и одеяла, и подушки, и ножи, ложки и вилки, – все это прислано в мою квартирку любовью доктора! Да и вид-то у него какой-то патриарший: широкое лицо, окладистая борода, костюм наподобие нашей рясы!.. Говорят, что когда в Тоёхаси поселили наших пленных, к нему один солдатик подошел под благословение... И не удивительно!.. Такая у него... даже «протоиерейская» осанка! – Мы у дедушки с бабушкой... На стенах длинное копье и штык на шесте: дедушка – самурай, участвовавший в войнах еще до реформ 1868 г.!.. – Пред нами старушка, сын которой состоит доктором в другом городе... – К сожалению, не удалось мне побывать еще у одного доктора, живущего в стороне за городом... Да! Нагойя – церковь фотографов, а Оказаки – церковь докторов! А причина опять одна: были здесь два преданнейших церкви доктора, – они-то и распространяли Христа среди соработников. Не урок ли, каким путем и теперь нам направить усилия! Путем домашней проповеди, путем семейного ознакомления со св. Евангелием. – Посетил я сегодня 16 домов: везде встречал любовь великую; много встретил и радостей: божнички у некоторых христиан, – что угольники на Св. Руси!.. Тут и иконки Спасителя, и икона Божьей Матери, и св. Александра Невского... На стенах – виды Суругадая и портреты Дай-Сикёо... – Да, не без основания церковь оказакская считается одною из лучших!..

Пообедали. Время близилось к отъезду. Один за другим подходят христиане, берут у меня благословение и остаются в комнатах церковного дома. Прибегают дети. Быстро делают земным поклоном привет и бегают по двору... Собралось народу около 30 человек. Пришла плакавшая на молебне старушка и принесла три коробки с печеньем: одну мне, одну о. Mию и одну просила передать Владыке Архиепископу. Когда же я ее поблагодарил, как только мог, и благословил, – она голосом заплакала... Господи! За грехи ли мои такая любовь верующих...! Вот благочестивый старец со старушкой несут мне коробку японских «о-каси», конфект. Было уже 1 ч. 30 м. дня. В 2 часа нужно выезжать конкой до станции... Сердце требует сказать что-либо муравейнику, около меня кипевшему, и я, созвав всех к своей комнате (3/4 стояли на улице), сказал приблизительно следующее: «Вы, братие, живете среди язычников. На вас, как на людей новой веры, обращены взоры всех. По вашей жизни язычники оценивают не вас, но веру нашу, нашего Христа... Св. Ап. Павел когда-то писал неким христианам: «имя Божие вами хулится среди язычников». Братие! Что может быть для нас дороже Христа, дороже славы Его святого имени? Будем же жить так, чтобы смотря на нас язычники не смеялись над нами, над верой нашей, над Христом, а напротив говорили: да, – вот это истинная вера! да, – добру и жизни доброй учит людей проповедуемый Христос? – Братья! Христос учил не только словом, но и жизнью своей. Живите и вы, как научил словом и примером Христос, – и вы станете проповедниками Христа среди сидящих во тьме собратий ваших. И не так трудно вам жить жизнью доброй. Вчера я вам говорил много о любви, как основном настроении христианства. И сейчас опять повторю: любите и любите! Как среди темной ночи трудно идти без света, и всегда можно споткнуться, упасть, ушибиться и убиться; так невозможно идти без светоча и в жизни... А где этот светоч? Да именно любовь. Она осветит вам ваш жизненный путь! Она покажет вам все подводные скалы житейского моря, все ямки, все камни жизненной дороги! Она проведет вас по всем извилинам жизненной тропинки! При любви для вас ясными станут все ваши отношения и к Богу, и к ближним, и к себе. Научитесь же любить, -и вы будете светить своею жизнью среди окружающей вас тьмы. Но и в жизни так бывает, что когда среди ночи зажигается свет. Все недоброе, нечистое, злобное прячется от света.... Зажгите же, братья, свет любви и веры в мире языческом, и верится мне, что при этом свете, и сами язычники станут постепенно лучше... Впрочем, – время ехать. Прощайте, благослови вас Господь. Молюсь, да стоит твердо вера, да множится любовь ваша, да поддерживает вас бодрость духа, надежда. Прошу и ваших молитв, – да поможет мне Господь скорее слиться с вами и устами, и душою: и тогда мы единым сердцем и едиными устами будем славить Отца, и Сына, и Св. Духа». За буквальную точность беседы, конечно, – не ручаюсь: но мысли верны... Опять пошли под благословение... Багаж оправили прямо на станцию, а мы до «бася» – «конки» – пошли пешком... Ясный, очень жаркий день. Узкие улицы г. Оказаки. Идут по ним «сикёо» Сергий, в подрясничке, под зонтиком, о. Mий, и большая толпа христиан: старцы, мужи, жены, дети... Из лавок, из домов – выглядывают любопытные язычники. Из лежащих по пути домов выходят остальные христиане... Картина умилительная! Она сама уже отвечает на вопрос: что за христиане в Японии... Мы с представителями церкви уселись в вагончик... Ко мне протягиваются для благословения руки, протягивают ко мне деток, стоят старики со слезами на глазах!.. Можно ли выдержать себя спокойным при такой обстановке?.. Показался вагон, я преподал общее благословение... Оказаки остались скоро вдали. На вокзале пришлось несколько подождать. Но время шло незаметно в беседе с провожавшими. Подкатил поезд, которым мы и вчера приехали; мы еще раз горячо простились с христианами и уселись в вагон... Станция не из больших, остановка минутная... Уже поезд идет далеко за станцией, а фигура доктора с большой бородой все еще на платформе и шлет нам привет любви! Прощай, церковь оказакская! Прощай! Не уехал бы от тебя сегодня, но ждет нас и церковь в Тоёхаси, самый почетный и ревностный христианин которой приехал за нами в Оказаки и теперь едет вместе с нами.

От Оказаки до Тоёхаси езды один час. Поезд идет быстро. Вместо рисовых полей везде по сторонам шелковичные плантации... Направо опять показалось море с его островками, лодочками... В четыре часа с минутами мы уже выходили на ст. Тоёхаси, где нас встречал местный батюшка о. Акила Хирота и человек 10 почтенных христиан. А когда мы вышли на площадь, со мною начали раскланиваться и направо, и налево: это христиане и христианки, вышедшие встречать меня (на платформу идут не все: здесь всюду за выход на платформу – 2 к.). Уселись на дзинрикися... Образовался поезд тележек в 20!.. И с такой-то торжественностью мы ехали по улицам очень большого города Тоёхаси. Нам отвели помещение, в церковном доме, который построен общиной христиан на свои средства... Сюда собрались все встречавшее меня на вокзале, все встретившее меня здесь, и я поздоровался с ними кратким приветствием, пожелав им, как людям вообще, здоровья телесного, этого величайшего дара Божьего; как христианам здоровья душевного, без которого немыслим истинный христианин. – Благословив каждого в отдельности, я отпустил всех по домам до всенощного бдения, которое начиналось в 7 ч. вечера.

Церковный дом очень большой, двухэтажный. Во втором этаже устроена временная церковь... Алтарь достаточный, иконостас – резной работы русских военнопленных; иконы очень хорошие, особенно Спасителя и Божьей Матери. В настоящее время у христиан уже собрана часть денег на постройку новой церкви, план которой висит в комнате собраний; и, быть может, не за горами то время, когда Тоёхаси украсится православным храмом, но, вероятно, на другом месте, уже общиною приобретенном.

Местные певчие спели всенощное бдение очень хорошо: церковь молящимися была наполнена. По окончании службы я обратился к собравшимся с простым своим словом: я выразил радость при виде их любви к храмам Божиим и к богослужению. Храмы, говорил я, – это особые места, в коих неограниченный пространством Бог как бы ограничивает себя местом, нарочито являя себя здесь для ограниченного человека... И хотя престол этого храма еще не освящен, но и на нем совершается бескровная жертва... И в нем поэтому Бог скорее услышит молитву верных... Однако, – построение настоящего «селения» Божия все-таки должно быть постоянным желанием всех вас... Начинайте же скорее. Средства отчасти есть. А далее Бог поможет. – Ходите в церковь, говорил я далее, молитесь общественною молитвою. С нею никогда не может равняться молитва частная. Одна свечка ярко горит, а несколько свечей горят гораздо ярче: один из вас тепло молится, а несколько несравненно теплее, и поэтому скорее будут услышаны! – Одна свечка дает малое пламя, а пучок свечей большое, ибо в нем несколько светилен дают как бы одну светильню, разделенный на несколько свечей воск – дает как бы одну свечу. Так и в церкви: несколько молящихся дополняют душевную теплоту друг друга, и образуют ту молящуюся единицу, которая сильна раздвинуть небеса и низвести на верующих милость Божию. В костре сырое полено не сразу горит, но согретое и высушенное теплом других, и оно загорается: и в церкви человек с холодом в сердце не вдруг-то загорится ярким огнем веры! Но его обогреют своею молитвою братья, и он, смотря на пример братьев, тоже ярко начнет верою гореть и тепло молиться... Призывом к усердному посещению общественных молитв в храме я и закончил свою немудреную беседу.

Постепенно расходились верующие. Многие заходили ко мне за благословением. Но дети! И здесь, как и в Оказаки, они меня поражают! Так они смелы! Приходят в комнату, быстро занимают сидячее положение («по-японски»), поклон до полу и «конницива» или «сайео-нара». А не везде они одинаково спокойно смотрят на длинные волоса и бороду!

Опять пришлось ночью прятаться от комаров под пологом. Но и общая усталость, и принятая ванна скоро смежили мои глаза... В 12 часу ночи я уже мирно спал. 24-е августа. Воскресенье. Литургию служил о. Акила. У местных певчих оказались голоса; есть и уменье петь. В самых простых мотивах послышалось мне что-то совсем уже русское! И мое сердце не обмануло меня: все эти мотивы – наследие военнопленных солдатиков, живших и в Тоёхаси. Во время «запричастного» я беседовал с верующими, опять наполнившими церковь. Взяв в основу своей беседы из посланья к Галатам, из гл. V-й ст. 16 – 17, я прежде всего постарался как можно яснее нарисовать, как в человеке сначала царствовал дух, как человек, послушавшись плоти, воцарил в себе плоть, причем дух не умер, но как бы отошел на второй план; как Христос Спаситель, победив плоть, оживил дух и его восстановил в царственных правах... Затем я убеждал не слушаться велений плоти, в нас еще говорящей, ибо плоды ее очень уж грязны (ст. 19–20). Последствия очень печальны – потеря того, куда стремимся (ст. 21). Победить плоть с ее страстями – вот цель христианина, хотя бы достижение ее стоило страданий распятия (ст. 24) – Победив плоть, христианин этим самым развяжет крылья духу бессмертному и незаметно для себя украсит себя чудными плодами духа, каковы: любовь, радость, мир (ст. 22–23) и проч. Увещанием не тщеславиться своею праведностью, не раздражать упреками слабых, не завидовать духовно сильным (ст. 26), а напротив – носить тяготы друг друга, для исполнения закона Христова (VI. 2) и призвавшем на дело христианина благодати Господа Иисуса Христа, любви Бога и Отца, и общения Св. Духа, – закончил свою беседу. – После литургии местный фотограф-христианин увлек меня к себе в фотографию, а затем и сам приехал к церковному дому и здесь фотографировал всю церковную общину. – Пообедали. Простились с о. Mием, возвращающимся в Кёото, и в 2 часа поехали посещать христиан.

Посетили около 20 домов – всех христиан Тоёхаси. В каждом доме нас ждали: пред иконами или горела лампадка, или зажигали свечи. Ладан курили при начале молебна почти везде. Иногда семья стояла молебен со свечами. Заранее у всех приготовлена записочка с именами о здравии – А после молебна – сколько и желания, и усилий угостить, или, по крайней мере, усадить!.. У старост (общиной, обычно, управляют выборные старосты со священником во главе) мы останавливались долее и рассуждали о положении церкви в Тоёхаси. – Состав церкви – почти исключительно люди состоятельные, или интеллигентные. Есть владетель завода, изготовляющего сою (- староста): заводчик по обработке риса (- староста), офицер – поручик, два фотографа, парикмахер, торговцы разным товаром... Все – люди христиански твердо устроены и производят впечатление искренности и убежденности. Особенно же работает для церкви заводчик сои, первый в Тоёхаси богач, г. Танака. – Около 6 час. вечера окончили мы посещение христиан. Оставался еще час, пока светло на улице. Мы пошли посмотреть место, купленное уже лет 7 назад под будущую церковь. Место очень большое (560 цубо, – около 560 кв. саж.), но и цена большая: 2,600 иен! Однако, христиане усматривают в нем и неудобства: место находится рядом с дивизией. Опасаются, поэтому, не встретит ли себе препятствий наш звон. Пошли затем посмотреть город: прошли по главной улице, вышли куда-то к памятнику первого императора. Но начать накрапывать дождик, и к 7 час. мы поспешили возвратиться домой.

Начали подходить христиане. По местному обычаю благодарят за посещение, и потом усаживаются в большой комнате собраний. Здесь стоить большое «хибаци» – как не усесться около него! Человек десять кругом, некоторые покуривают трубки; то помолчат, то поговорят... Подсел и я... и разговорам не было конца!.. Говорил я о светлых надеждах на будущее христианство в Японии, утешая христиан; отвечал на вопросы о почитании в России воскресных дней: о летнем рабочем дне русского крестьянина... Допрашивали они меня и о том, – верно ли, что в России крестьяне не все грамотны (стыдно пред грамотными японцами было!) ... Очень их интересовали и наши белые ночи, и зимние короткие дни... Словом, – видимо, много слыхали про Россию, но очень мало ее знают!.. Уже с начала одиннадцатого я всех их благословил и отпустил. – Мы собрались ко сну, намереваясь завтра пораньше съездить на православное кладбище за город, где похоронено два русских солдатика...

25-е августа. Утром шел дождь, и настолько большой, что ехать на кладбище за город было немыслимо. Со скорбью в сердце ходил я по своей комнате, да посматривал, не пошлет ли Господь «ведрышка»; но дождь перестал лишь в 9-м, а в 10 ч. отходил наш поезд. Пришлось мысленно послать приветь двум земляками – солдатикам!..

На вокзал явилась, кажется, вся христианская община! Как дети около отца, они собрались около меня; я благословил каждого в отдельности, простился со всеми и уселся в подошедший поезд... Язычники массой смотрели на новое для них зрелище. При сердечных пожеланиях тронулся наш поезд. Я направлялся в Хамамацу. О. Акила Хирота несколько заболел, и я поехал уже лишь с Кагэтой, как своим переводчиком. Дорога недолгая – всего час! Проехали мимо Вентендзима, -морских купаний и чудного озера!.. Поезд долгое время шел по дамбе, потом по мосту, имея и направо, и налево воду. Всюду – рыбаки, а далеко направо – пенящийся морской прибой!.. Хорошо было на душе, после всего хорошего, что я видел везде, и – только что в Тоёхаси; и такою прекрасною казалась мне прекрасная и в действительности природа...

В начале двенадцатого часа утра поезд остановился в Хамамацу. К нашему вагону подъезжали юноша Иоанн, сын здешнего доктора Моисея Оота, и радостно приветствовал нас. Тут же оказались его папа, и катихизатор, и даже христиане!.. А и домов-то христианских в городе всего 8!..

Мы поехали по улицам города. Улицы довольно чистые, но труб фабричных очень много. Говорят, – они изукрасили Хамамацу в последнее время. Много труб еще только поднимаемых! Производят на фабриках материи; есть заводы музыкальных инструментов. Близость к городу моря: срединное положение между Нагойя и Сидзуока; фабрики и заводы; – все это быстро увеличивает население Хамамацу (уже теперь 25 тыс.). Но к сожалению, скорбят христиане, с увеличением фабрик портятся и нравы жителей...

Недолго нам пришлось ехать, вот мы уже у зеленого дома, со стены которого так приветливо зовет к себе восьмиконечный вызолоченный крест!.. Это – молитвенный дом христиан г.Хамамацу и его окрестностей (всех до 80 чел.). Внизу устроена временная церковь; иконостас в ней очень хороший; и – мне кажется – много лучше иконостасов Нагойя, Оказаки и даже Тоёхаси: вверху – комнатка на случай приезда священника (своего здесь нет; ездит из Тоёхаси от. Акила Хирота). Здесь же квартира катихизатора.

В верхней комнатке я и поместился было... Юноша Иван (японское имя – Какуси) не забывал нас; и наша комната постепенно наполнялась всякой всячиной! Китайский чай, американское печенье к нему, прекрасный виноград, груши, яблоки... Все это доставлялось из дома его папаши. В 12 часов нам принесли оттуда же прекрасный японский обед... Господи, – думалось мне! Люди только-только меня увидели, а с какой любовью не только делают для тебя все, но стараются даже угадать твои желания!.. За что? За что? Но вот чрез некоторое время пришла прихворнувшая было супруга доктора Оота и для меня сразу все стало понятным: столько даже на лице ее доброго сердца, нежной теплоты, материнской ласки!..

В ожидании беседы постепенно подходили христиане. Привели старца-слепца и усадили его в моей комнатке. Пришел доктор из -за города... «Как? Второй доктор?.. Да нет ли у вас тут и еще докторов?». И что же? Оказалось сейчас в Хамамацу пять докторов! Это – старец Оота и его четыре ученика, по вере... Ждут еще шестого! И тогда действительно можно будет говорить, что церковь здешняя-церковь докторов!..

Меня этот факт навел на много светлых дум!.. Вот, мечталось мне, сейчас здесь, один доктор привел ко Христу четырех докторов... Его зять в Оказаки, д-р Танака, тоже имеет своих учеников по вере среди собратьев по профессии... В Нагойя около старца-фотографа Миясита сколько появилось фотографов-христиан!.. Наступит время, когда вот таким-то путем, путем семейных, родственных влияний через знакомства, ученье Христово не слабой струей, но стремительным потоком начнет вливаться в страну японскую и напоит всех, кто увидит в этом потоке воду чистую, воду живую!..

Невольно обращаешь внимание и на то, что не люди необразованные; а люди просвещенные; да еще кто? – доктора, во всем обычно видящие кровь, да мясо, – принимают веру Христову! И не только сами ее свято содержат: но и собратьев влекут ко Христу!.. Пред Христом склоняет свою главу здесь не только буддист или синтоист, но – и образованный человек!.. Это ли не сила Христова! Это ли не победа Его над сильными века сего?..

Ровно в 2 часа, как было объявлено христианам, спустился я вниз, в церковь. Там зажжены лампадки; христиане уже сидят в ожидании проповеди. Помолились мы Царю Небесному, и я начал свою «беседу» ... «Беседа» ... Сколько в этом слове простого, сердечного, желанного!.. Это не торжественно раздающееся слово, в котором именно по причине его торжественности трудно очень развернуться душе! Это не поучение, которое постоянно тебе напоминает о кратком времени и вынуждает поскорее на поучения... «Беседа» – это общение одной души с другими душами; это постоянное чтение чужих душ по выражению лиц, по глазам, по общей настроенности! «Беседа» ... – сколько здесь твоя душа, твой ум изгибается, чтобы идти рядом с душами братьев и быть им понятным!.. Люблю я «беседовать» вообще... А сегодня беседовал как-то особенно сердечно. И казалось мне, что мои слушатели говорят со мною: так живо отвечали на мои слова лица этой семьи христиан!.. О чем я беседовал?.. Да, конечно опять обратился за помощью к неподражаемому Св. Ап. Павлу; он давал мне содержание; а я его переживал, отливал в доступные для слушателей, а главное – отвечающие потребностям минуты и времени, формы. И сердце мое чувствовало, что я не на камни сеял и был не только понят, но и принят своими слушателями! Может ли быть для проповедника награда лучше этого сознания.

Кончилась беседа. Полтора часа продолжалась она. Но не чувство усталости у тебя на душе, а какое-то отрадное сознание сделанного доброго дела!.. Право, и сам как-то мягче, как-то лучше, сердечнее сделаешься, когда вот так-то побеседуешь с христианами!.. Впрочем, мы ведь всегда «уча, учимся» ... Taк даже говорит какая-то латинская пословица.

Пришел в свою комнатку; но милый «Какуси» уже пленил мой дорожный саквояж; а доктор и супруга не позволяли и думать о ночлеге где-нибудь в другом месте; и нас повели к себе. Дом их – в нескольких шагах, и чрез пять минут был уже на новом месте, но в атмосфере любви, еще более напряженной.

Доктору сейчас 65 лет. Несколько отпущенные (а не бритые) волоса с легкой проседью; такая же бородка, густые усы. Японский костюм. Тихие, скромные манеры. Природное благодушие, написанное на лице и особенно в добрых глазах. – Супруга появляется всегда с доброй улыбкой и неизменно с каким-нибудь угощением: но занятая домом, постоянно убегает, сказав: «гомэн насай» – извините. Какуси-Иван, красивый юноша, с открытыми, добрыми глазами, высокого роста, необыкновенно подвижный, очень развитый. Таковы Моисей, Лидия и Иван, среди которых я оказался.

Свой вход в семью я начал молитвой. У доктора устроена особая комнатка – часовня... В ней есть все: и иконы строгого письма, и копии с Дольчи и др... Аналойчик, свечи, ладан... Как уютно чувствовалось в этой «храмине», в этой «келейке» добрых христиан! Молилось сердце мое!.. Тихо на мои слова отвечал пением катихизатор... Сосредоточенно молились хозяева дома... По отпусте я благословил эту семью, этот столп хамамацкой церкви; и, благословляя, пожелал и счастливой жизни семейной, и полезной деятельности на облегчение страждущих братий, и научного роста, и плодотворной помощи нам по насаждении веры Христовой среди язычников... Искренне, горячо меня благодарила вся семья...

На коридоре около этой «часовни» стоит кресло: – единственный представитель нашей мебели... Но кресло это «памятное»: на нем сидел японский принц, бывший у хозяина; а теперь ожидало это кресло нашего владыку-архиепископа... Но не дождалось пока... А пришлось посидеть хоть минутку на нем мне... И будет оно опять стоять под прикрытием: и опять будет ожидать «дай-сикёо», или «сикёо». Не могу умолчать об этом!.. Какая любовь, какое уважение к «дай-сикёо» чувствуешь и здесь, как и везде! Отрадно, что люди «знают своего спасителя» от тьмы язычества!.. И не забывают его.

Город занимает площадь не очень большую: да и домов христианских не так много. Мы решили посещать христиан пешком: много приятнее, чем на курумах! Не могу забыть семьи слепца! Сам – слепой, жена – тоже слепая! Оба успели уже состариться!.. Но за свою долгую тяжелую жизнь они не прибегали к чужой помощи, сами исполняя все домашние работы. Нужда так изощрила их органы, что даже нитку в иголку старушка продевает сама. Не помещало им несчастье воспитать и детей, из которых две дочери уже почти невесты, и 4 сына. Я помолился за них, и благословил старцев на дальнейшее терпение среди испытания, которое, как огонь – золото, очищает нашу душу от всего нечистого... Призывал я их к бодрости, ибо поднятые на ноги дети должны и сумеют успокоить старость своих страдальцев-родителей. Рады были нашему посещению старички очень: но радость их трудно и описать, когда мы еще и присели у них хотя ненадолго!..

С особым отрадным чувством вспоминаю я семью Кавааи. Здесь мне пришлось увидеть сразу четыре поколения христиан! Дедушка Гедеон, его сын – хозяин, его внуки и внучки, из коих один учится в университете, и даже правнуки!.. Четырнадцать имен поминал я о здравии на ектеньи!.. Ведь это – настоящая община по здешним местам!.. Радушно приняли нас здесь!.. Очень уже радушно и тепло!.. Дедушка был рад необыкновенно!.. «Вот, дедушка, Господь привел вам видеть какую домашнюю церковь! 14 человек ведь», – сказал я: а дедушка перекрестился и заплакал слезами радости! И эти слезы старика много говорили молодежи!.. Пожелав старцу дожить до ста лет, я пошел далее, провожаемый на улицу всей семьей, на удивление язычников: дом-то очень богатый и среди соседей выдающийся.

Не торопясь, шли мы по улицам города, попутно и осматривая его. Юноша Иван охотно нас со всем знакомил... Однако, пришло время и домой возвращаться: и через несколько минут мы уже опять видели пред собою лица наших добрых хозяев. Осталось нам съездить к другому доктору, – но он за городом: отложили на завтра. Остался ещё поохладевший христианин; но начав сладким, мне не хотелось заканчивать день горьким: поэтому и этот дом остался до завтра.

Вечер прошел совершенно по-семейному... Посреди комнаты стоял низенький столик: отсюда все время не снимались гостинцы, фрукты, печенья... Под ноги при сиденье обычно подкладываются особые подушки: мне таких наложили штук шесть, и усадили меня на них... Юноша Иван принес массу фотографий, картин, альбомы... Все время их рассматривали, разговаривали, шутили... Хозяйка принесла «бан-лиси» (ужин) и так настойчиво им угощала, что я изменил себе и ужинал с хозяином по-японски... Постепенно приходили христиане. Начали подходить христиане даже из деревень, узнав о моем приезде! Разговорам не было конца. И хотя разговоры не переходили в тон и форму проповеди, тем не менее – полагаю я – не без пользы для сердца, для души, уходили из докторского дома братья по вере, когда пришло время спать, и когда я дал им благословение прощальное.

Хозяева много хлопотали о более покойном сне; и спать было очень хорошо! Изводившие было меня с вечера два комара сами лезли на явную опасность; и поэтому, можно сказать, – покончили жизнь самоубийством. Через полчаса же, не более, закончили свой концерт и обитательницы чердаков. И я заснул крепким сном! 26-е августа. Давно уже, тринадцать лет назад, с этого числа я стал монахом. Цель моя тогда была вполне определенная! Но мой сотоварищ по иночеству уже успел послужить в Америке, и теперь возвратился в Россию. А я не управился туда, куда влекло тогда меня сердце мое... И лишь теперь Господь привел меня миссионерствовать... Но не Америка, а Япония – стала жребием моим. Господь строит жизнь человека. Ему нужно было вести меня по распутиям жизни на милой родине. Он привел меня теперь и сюда... И как легко у меня сейчас на душе!.. Благослови же, Господи, мое дальнейшее иночество, но – уже иночество миссионерское...

Рано я проснулся сегодня. Будить никого не хотелось, и я осмотрелся в той обстановке, в какой нахожусь. Моя комната – верх изящества! Конечно, на полу соломенный «татами»: конечно, потолок из досок некрашеных. Но все доски, все бруски, все столбики так выскоблены, так отполированы, так отлакированы, – что все блестит, глаза ласкает и внушает осторожность, бережливость, чистоту... Плюнуть на пол, облокотиться на столбик, сесть на перила, пройти по лакированным доскам каблуками: – да не хватит совести!.. И действительно, – чистота удивительная! – В нише стоят разные статуэтки; на искусственном суку – чучело орла. Две высоких лампы на полу... На стенах, в нишах, на длинных листах, писанные тушью цветы: работа изящная. Выше раздвижных ширм, под самым потолком, широкое-широкое полотно со столь знакомым мне теперь береговым видом Японии: тут и горы, с выдающимися вершинами: тут и сосенки, покрывающие эти горы: и эти извилистые заливы; и эта даль моря с белеющими парусами!.. Как все это красиво на самом деле, и как превосходно схвачено на картине!.. – А вот «Фудзи-сан», священная, самая высокая гора Японии!.. Столь знакомое – (видишь чуть не в каждом доме!) -изображение горы, на половине прикрытой дымкой облаков, на верху белеющей снегом... – Да! Простота и изящество здесь сочетались очень умело и говорят много о вкусе хозяев...

Но... появился тихо милый Какуси; увидел меня уже бодрствующим; и столь же быстро исчез, как и появился. Но вместо него пришли слуги приводить комнату в ее дневной вид... А далее – сердечный утренний привет; утренний чай; и составление более удобного распределения дня... Я уже согласился ехать не в 9 ч., и не в 11 ч., как значилось в предварительном моем расписании; и даже не в 1 ч. дня, как хотелось непременно, а лишь в 3 часа, как признал за лучшее доктор! Но его соображения вполне серьезны: хочется сняться на группу всею церковью; между тем до 2 часов все дети в школах!.. Впрочем..., я и не рвался очень-то от тепла!

Около 9 часов сели мы на дзинрикися и поехали сначала к доктору... Две версты-недалеко!.. Выехали за город; едем по прекрасной дороге... По сторонам – рис, где уже желтоватый, где совсем зеленый... Картофель разных сортов, горох, бобы... Высоко поднимает свою голову гаолян. – Едва пробивается из земли новой посадки редиска... Везде крестьянские поселения, или отдельными домами, или деревнями... На дороге то и дело переезжаем селения... Но нашего доктора все нет! Было почти уже 10 часов, когда наконец-то с главной дороги мы свернули на узенькую дорожку и направились к чему-то вроде мызы: здесь и жил доктор!.. Оказалось, что действительно до него 2 версты, только японских! А русских целых 8! Не ожидал нас в такую даль к себе доктор: но тем приятнее для него было наше посещение... Времени терять нам было нельзя. Мы совершили пред иконками – а их опять много – краткий молебен, выпили по чашке японского чая: и оставляя хозяину мир Христов, провожаемые благодарностями всей его семьи, простились с ним... Тележки наши долго плелись до большой дороги. Но семья доктора все еще стояла у ворот своего дома, посылая нам временами свои приветы. И лишь деревня, в которую мы въехали, не дала возможности и мне еще и еще отвечать на прощальные приветы доктора своею шляпою... Так-то сердечно принимают здесь христиане своего «сикёо» ... И тепло поэтому на сердце!..

При самом въезде в город находится тот дом, в котором живет поохладевший христианин... Не без сердечного волнения я к нему подъезжал. Должно быть, в сотый раз проверял себя, как бы не сказать «сгоряча» чего-нибудь лишнего, но в то же время и не забыть существенного! Но Господь не судил мне в Хамамацу заговорить иным языком: христианина сего и его семьи мы дома не застали... Пришлось поручить катихизатору сказать христианину, что я у него был, и что если еще буду в Хамамацу, опять приеду к нему... – этим мы и закончили свое прямое дело в Хамамацу. Отпустили «дзинрикися» и пешком направились к дому. По пути зашли в старую крепость... Уже в ветхость приходит она!.. Но наверху устроен домик, и за 3 сена нас пропустили на крышу этого дома (на терраску, которую можно видеть почти на каждом доме) ... Прекрасный по обыкновению вид открылся перед нами. Вот город, с торчащими кверху трубами, – этими грозными надгробными памятниками здоровью рабочего люда: вот за городом – гимназия, где учится Какуси – Иван: еще далее – видны казармы. – Конечно – неизменное здесь, на Тоокайдо, море... Горы кругом... Вероятно, и сегодня опять не один раз полезем в туннель!.. Да! Как красива здесь природа!.. Вот где поистине раскрыта великая книга с ясно написанными в ней глаголами о присносущной силе и Божестве творца всех этих красот природы...

Проходили мимо здания, специально построенного для упражнений гимнастических, и прежде всего – для «дзюу-дзицу» !.. Как было ни зайти сюда после всего, что с такими воодушевлением и так картинно описывал нам Какуси!.. При нашем появлении учитель немедленно мне прислал стул; а подростки, поклонившись друг другу, по-японски, парами начали бороться. Большею частью поединки кончались быстро: но в двух парах сошлись ловкость с ловкостью: и мы долго сидели, восхищаясь сими юношами!.. Да! С сих лег начинают, – что же будет дальше?.. К сожалению, больших гимнастов сегодня не было, и «что бывает дальше», этих «чудес» мне не пришлось видеть! Учитель с большим почтением нас провожал. Когда я уже вышел и прошел много вперед, он от спутников узнал, что я – помощник Владыки-Архиепископа Николая; и нужно было видеть его смущение, что не оказал он «должного» пpиемa!.. И издали мне посылал он свой последний поклон... Имя Владыки и мне часто помогает! За чужой крепкой спиной и мне чувствуется недурно!..

Уже в обеденный час возвратились домой. Сытно по-японски пообедали... Доктор мне дал свою карточку, Какуси подарил открытки «Хамамацу»: трогательные мелочи! Пока я приготовлял к отъезду свой багаж, подошло время сниматься на группу. Отыскивая наиболее удобное, просторное и красивое место, остановились на синтоистской мия, к которой и собрались христиане... Дедушка Гедеон, к сожалению, не приехал: сил мало... Дам усадили направо и налево от меня (а говорят о приниженном положении женщин здесь!), а мужчины, с доктором во главе, стояли... Впрочем, старичок какой-то тоже сидел... И опять фотографический снимок! Пойдет время; а я буду пересматривать все эти снимки, и с любовью вспоминать тех, среди которых я встретил столько любви!

Нужно было поспешать... Я горячо простился с хозяевами... Владыке Архиепископу они послали корзину фруктов... А мне от всех христиан подарили «тушечницу», – коробку с принадлежностями для японского письма тушью и кистями... Опять «тушечница»! – Принимаю, как настойчивое напоминание любви: нужно упорно изучать японский язык...

Прощальное благословение всех собравшихся на проводы христиан... Торопливые приветы направо и налево, в виду приближающегося поезда... Слово глубокой благодарности из окна вагона... Общее всем благословение... Все это – на удивление глазеющей публики!..

Звонков не бывает... Свисток. Плавно тронулся вагон... И я направился далее, оставив в сердце своем навсегда Хамамацу и его добрых христиан. А Оота-сан! А Какуси! А его мама! Скучно было уезжать из Хамамацу!

Дальнейшей, и последней, нашей остановкой был г. Сидзуока. Город – большой, губернский; но церковь в нем сравнительно молодая, успешно управляемая старцем о. Матф. Кагэта и распространяемая опытным катихизатором.

Расстояние от Хамамацу до Сидзуока – 3 ч. езды: но я поехал экспрессом и к 5 час. веч. был уже у последней цели своего путешествия. О. Матфей и христиане встретили меня на вокзале, откуда, благословив всех, я и направился в церковный дом. Находится он в центре города, около старинной крепости: поражает своей необыкновенной теснотой: могут с трудом поместиться человек 50, а для сотни – не достало бы ни места, ни воздуха! О. Матфей совершил краткий молебен по случаю моего приезда, а я к собравшимся уже всем христианам обратился с речью, содержание которой и план намечала мне XII гл. послания к Римлянам. Церковь молодая, – мудрствовать не было удобным! Хотелось быть для всех понятным и это определило большую простоту и в содержании, и в построении моей речи.

По окончании беседы определили общим советом с христианами, когда мне удобнее ехать к ним по домам и, конечно, мои планы выезда в Тоокёо в 11 ч. у. рушились: отъезд отложили до 4 ч. дня. Обедом, или ужином – не знаю – в гостинице закончили мой день г. Кондо, местный староста, и о. Матфей; и пожелав мне покойной ночи, здесь же устроили для меня и прекрасный ночлег.

27-е августа. С 8 ч. утра поехал я по домам христиан г. Сидзуока, – их здесь 21. Как и всюду, – я был везде желанным посетителем. И так-то хорошо чувствовалось на сердце, когда глядя на лик Спасителя или Божией Матери поминал я имена живущих «в доме сем» ... Душа отрывалась от земли и молила Господа утвердить всех их в вере, совершить в любви... Посетил между прочими одного небогатого сапожника. Он так был обрадован посещением, что не находил и формы, как бы поблагодарить... На вокзал же явился с корзиною фруктов, чем совершенно растрогал меня!.. Посетил дом только что скончавшегося христианина Петра. Его сегодня погребают. Крещение он принял лишь четыре дня назад, хорошо оглашенный: принял христианство по глубокому убеждению. Семья еще языческая. Но одна дочь-христианка, замужем в Нагойя за фотографом-христианином. Я помолился о здравии нагойских христиан, а потом совершил краткую литию по рабе Божием Петре. Петь было некому: пел сам. И с таким-то чувством я пел «со святыми упокой»! Ведь предо мною – истинно-святая душа только что в воде св. крещения омывшегося Петра... «Вечная память» – да будет и Петру, и всем, кои своим примером жизни сеет Христово учение в мире языческом! Дом был наполнен и язычниками, и христианами. Я не удержался и сказал приблизительно следующее: «Братие! Христианство не знает «умерших», – оно знает лишь «уснувших»; и раб Божий Петр не умер, но спит продолжительным сном. Наступит время, – и он проснется, но уже для жизни вечной, блаженной. Но он сотлеет, скажете вы?.. Да, тело его сотлеет. Но Господь, давший нам тело из ничего и вдохнувший в него душу бессмертную, разве не силен и вновь душе живой дать тело, но уже нетленное, безболезненное?.. Как ни хорошо бывает жить в гостинице, но человеку всегда хочется возвратиться в свой дом... Настоящий мир – это гостиница, в которой мы временно живем: и только потому, что мы «обживаемся» в этой гостинице и не знаем радостей вечных селений, – только поэтому мы скорбим при виде смерти!.. Не скорбеть, братья, нужно нам, а радоваться; и верьте, что и раб Божий Петр лишь переселился в обитель Отца Небесного, для жизни вечной, в нетленном теле… Не будем же скорбеть, имея такое упование, а утвердимся в крепкой вере, что жива душа Петра, оживет и его тело, и будет воскресший Петр вечно жить, но уже не в гостинице, а в дому Отца Небесного. И будем Господа молить, да сподобит и нас Он увидеть сии небесные наши обители. – Братья! В воде Св. Крещения христианин омывается от всех грехов, paнее им содеянных: такова вера наша. Петра Господь сподобил скончать свое земное странствование в день св. крещения... Счастливый Петр. И прислушайтесь к голосу души его, исходящему из гроба; прислушайтесь все, а особенно вы, семейные его! И вы услышите, как он говорит: «довольно вам ходить во мраке! Будет вам валяться в грязи! Светит яркое Солнце-Христос: к Нему скорей спешите! Одна истина, одна вечная правда, одна чистая жизнь – у Него, – к Нему всей душей прилепитесь!» Возлюбленные! Иного не сказал бы сейчас новокрещенный преставившийся Петр, ибо он видит теперь истину лицом к лицу... Да подвигнет же нас гроб ко кресту, ко Христу»! – Говорил я совершенно неожиданно для себя и сам чувствовал тогда силу своих слов... Но постарался сейчас записать... – Нет! Все не то!.. Впрочем, мысли все же сохранились...

При дальнейших посещениях я получал одни утешения, а в доме местного «столпа» – Кондо (магазин обуви и чемоданов) меня даже попросили сказать нарочитое «наставление». В семье – 14 человек, – аудитория вполне достаточная; и я говорил о том, чтобы слушающие меня своею жизнью славили Христа среди язычников и тем без слов помогали бы делу проповеди, которую несем мы. Говорил я и о вере в славное будущее церкви в Японии... Как луна, звезды, электричество, лампы, свечи не нужны с восходом солнца; – так теряют силу и все тера и мия с их учением и служениями; и не за горами то время, когда предвестница великого Света – заря сменится ясным днем, и Солнце Правды осенит, просветит страну восходящего Солнца!.. – Кондо много делает по объединению христиан: много помогает им, помогает церкви Божией; он – душа местной общины. И поддержать его в вере, ободрить его надеждою на светлое будущее, – было так справедливо, и понятно!

Побывал я и на кладбище, – оно не так далеко от дома одного из христиан... Кладбище за городом, на поле, общее с язычниками: впрочем, – христиане все же как будто придерживаются одного места. Когда мы пришли на кладбище, – в это время готовили могилу для умершего Петра. Напротив свежей могилы – лежит подпоручик 12 вост.-сиб. полка Алексей Григ. Лазарев, – один из пленных офицеров... Памятник его в полном порядке, но из 4-х цепей около памятника осталась лишь одна, и та, вероятно, на время!.. Я совершил литию, – пришлось опять самому и петь! Поминал его, и всех убиенных и утопших воинов: и в этой молитве хотя немного нашел успокоение себе: не могу доселе простить себе, что испугался дождя и не побывал у двух солдатиков на кладбище в Тоёхаси!

Около часу дня возвратился я в гостиницу. Обедать было некогда, так как через полчаса назначено было отпевание Петра, и я к получасу 2-го пошел в молитвенный дом. Около него стояли уже толпы народа. Пред самым домом громадные букеты, аршинной вышины, живых цветов. В молитвенном доме полно: собрались проводить своего собрата почти все христиане: были и язычники: женщины-родственницы в белых костюмах, – здешний траур... – Истово совершал старец о. Матфей чин отпевания. Не очень стройно, но весьма терпимо пели певчие... Все стояли с возожженными свечами... И так веяло у этого гроба смерти жизнью! Так чувствовалось здесь дыхание Христовой любви, все оживляющей, все созидающей!.. Ведь что иное, если не любовь братская, привела сюда всю церковную общину?.. – Нет ни слез, ни стонов... Говорят, – не полагается. Спокойно, не торопясь все простились с умершим, целуя иконку и венчик... Заколотили крышку гроба гвоздями, – и по завершению отпевания вынесли гроб на улицу... Здесь его уставили на очень изящные носилки. Впереди цветы и столб с надписью и крестом на нем, затем – о. Матфей в облачении, с крестом в руке: катихизатор в стихаре: далее гроб, родные и знакомые позади... Процессия очень торжественная, и на язычников всегда производит сильное впечатление... Я не имел времени идти на кладбище и возвратился в гостиницу. Наскоро обедал: за полчаса до отхода поезда возвратился ко мне радостный о. Матфей: семья Петра очень тронута всем, что она встретила у гроба и при погребении и выразила желание поскорее присоединиться ко Христу... Так-то у нас и гроба источают жизнь, как некогда из гроба воссияла Жизнь для всего мира!.. В братском общении с верующими, заходившими проститься, проводил я последние минуты в Сидзуока, а в 4 ч. 45, провожаемый всею христианскою общиной до вагона, я уже отправлялся «домой», в Тоокёо... И опять – как отрадно видеть, когда наперерыв у тебя берут благословение христиане! Неужели и такое открытое «исповедание» своей веры не убедит в обратном тех, кои непременно везде, и у японцев-христиан в частности, хотят видеть неискренность?..

Быстро полетел наш экспресс... В вагоне тесно... Сидим плечо к плечу... Постоянно раздаются пронзительные свистки паровоза, а за ними – зажигается электричество: мы через несколько секунд въезжаем в туннель... Какой-то особо резкий шум колес, неожиданная обстановка ночи, едкий дым, проникающий сквозь незримые щели... Все это несколько треплет твои нервы... Но вот мы опять вылетаем на свет Божий... Направо неизменное море: налево, позади и впереди – горы!.. И опять-туннель, и опять горы!..

Хотелось мне очень посмотреть Фудзи-сан. Из-за этого я намеревался было выехать из Сидзуока пораньше. Однако темнота наступила быстро и в 7 час. все было покрыто мраком. Луна же, так красиво потом освещавшая море, еще не выходила. А в эту пору мы и проезжали ст. Готемба, с которой путешествуют на Фудзи-сан!

Ровно в 9 ч. в., по расписанию, поезд наш подошел к Симбаси, вокзалу в Тоокёо. С каким-то нетерпением я ждал этой минуты, и с каким-то радостным волнением ехал по улицам уже «своего» города, направляясь в «наш» Суругадай в «свою» квартирку!.. Около 10 ч. в. я был уже у себя дома. Слава Богу!..

* * *

Итак, я совершил месячную поездку по церквам Японии. Это моя первая поездка. Довольно неожиданно она совершена мною... Теперь, когда этот месяц уже позади, когда я опять сижу за своими обычными занятиями, переживая все, чем Бог только что наградил меня, что скажу я, заканчивая свои заметки?..

Твердо идет на брань военачальник, знающий верность долгу и любовь к себе своих воинов. Окрыленный, воодушевленный на дальнейшую работу, приехал и я из своего путешествия, так много испытал и твердой веры христиан, и их Христовой любви.

Богу, Строителю судеб и народов и каждого из людей, за все слава и поклонение!.. Благодарение Ему и за те дни сердечного утешения, которыми Он благословил меня в истекший месяц.

Чувствую, что этот месяц меня как бы «присосал» к Японии, к ее добрым христианам... Лучшего средства «утешить» меня, «упрочить» меня в Японии не мог и придумать мой Владыка-Архиепископ. За это ему земное поклонение.

С верою в помощь Божию, с удвоенной энергией берусь сейчас опять за изучение языка... А читателям вынуждаюсь сказать: до свиданья! До следующего моего путешествия по церквам Японии!

Епископ Сергий. 10 (23) сент. 1908. Тоокёо.