О путешествиях древних христиан и наших старинных паломников в Святую Землю, Рим и Царьград

Благоговейное отношение к святыне христианской и к местам, освященным и прославленным жизнию, страданиями и смертию Богочеловека и подвигами святых Его, вызвало в христианском мире глубоко благочестивый и широко распространенный обычай так называемого паломничества или пилигримства. Не чуждое и другим религиям, например: греко-римской, иудейской, магометанской, посещение христианами святых мест для поклонения и молитв во все времена составляло одно из самых осязательных проявлений чувства христианской набожности, и одну из предпочтительнейших форм церковно-религиозной жизни христиан. Как обетный подвиг, обычай паломничества всегда сопровождался молитвами и обрядовыми подробностями богослужебно-аскетического характера. Прежде чем странник отправлялся в путь, он просил молитв в церкви и принимал благословение от одного из самых уважаемых предстоятелей ее, который нередко при этом указывал направление и предельный пункт предпринимаемого путешествия. К сожалению, ни наша древне-богослужебная письменность, ни греческие церковные книги не сохранили, сколько нам известно, сведений о тех древних обрядах и молитвах, которыми напутствуем был отправлявшийся паломник, точно так же как они не сообщили нам известий об особых одеждах последнего. Этот пробел в восточной практике возможно до некоторой степени пополнить из западных источников. В римско-католической церкви отправление пилигримов сложилось в церковное чинопоследование, точно определенное и записанное в разных обрядниках. Церемония отпуска пилигримов совершалась здесь во вторник на святой неделе, подобно тому, как на востоке в это время некоторые из монахов принимали схиму. Предназначенные к участию в обряде должны были в этот день являться в храм в одежде пилигримов: в туниках или рубашках и в верхних плащах с капюшонами или башлыками, с посохами и сумами, в калигах на ногах и с широкополыми шляпами для головы. Посох и сума составляли как бы девиз пилигримства и необходимую принадлежность его, без которой не мог обойтись ни один официальный паломник. При вручении посоха и сумы читались особые молитвы, в незначительном числе дошедшие до сего времени². В одной из них говорится: «Молим Тебя, благоволи, чтобы эти сумки (мешки) висели при бедре их, как некое оружие, приемлемое ими по любви к имени Твоему, и благослови посохи их, как поддержку немощного тела и знамение пути их». Довольно рано вошло в обычай выступать в путь босоногими (discalceate), но и в таких случаях обувь всегда была при странниках, именно калиги, от которых может быть, ведет свое начало и самое название странников каликами. Возвращаясь из своего путешествия, пилигримы украшали свою суму и шляпу цветами, морскими раковинами и, как символ счастливо оконченного пути, приносили с собою пальмовую ветвь, ветку Палестины, от которой происходит и наше славянское название паломник.

Как рано начались путешествия христиан в места, дорогие для них по своим исторически-религиозным воспоминаниям? Некоторые западные писатели, ссылаясь на блаж. Иеронима, утверждают, что начало им положил еще ап. Павел, ходивший в Иерусалим для поклонения (Деян. XXIV, 11), и что последующие христиане-паломники подражали его благочестивому примеру. И нет никаких оснований сомневаться в том, что посещения христианами св. мест есть обычай апостольских времен и идет с самых первых веков церкви Христовой. «Долго было бы исчислять ныне», скажем словами блаж. Иеронима, «сколько во все времена от Вознесения Господня до настоящего дня благовестников (евангелистов), сколько мучеников, сколько искуснейших в церковном учении мужей ходило в Иерусалим. Все они думали, что в них меньше будет религиозности, меньше знаний, и что они не получат, как говорится, высокой руки добродетелей (summam manum virtutum), если не поклонятся Христу в тех местах, где заблистала со креста первоевангелие»³. Из длинного ряда имен благочестивых путешественников, направлявшихся во св. землю в течение трех первых столетий, история, не считавшая своей задачею отмечать простых, безвестных паломников, сохранила нам лишь два славных имени. В Церковной Истории (VI, 11) Евсевия читаем об Александре, Каппадокийском епископе II века, «доблестно ратовавшем в гонении Септимия Севера и прославившем себя исповеданием имени Христова»: «последуя как бы божественному мановению, он (т.е. Александр) из Каппадокии отправился в Иерусалим для молитвы и посещения святых мест, и принят был братиями весьма дружелюбно, так что они не хотели отпустить его домой»⁴). В начале III века знаменитый Ориген, некоторое время живший и учительствовавший в Палестине, ходил в Иерусалим, чтобы зреть и благоговейно почтить стопы ног Спасителя, Его апостолов и пророков как сам о том свидетельствует в толковании на Иоанна⁵.

С водворением мира церковного при Константине Великом и прекращением гонений, не благоприятствовавших посещению христианами св. мест, число знатных и незнатных путешественников в Иерусалим, естественно, должно было значительно возрасти. И действительно, движение поклонников, направлявшихся в Палестину и св. город сделалось в IV веке явлением общераспространенным, увлекало, по словам Григория Нисского, целые толпы мужей и жен, а по письмам бл. Иеронима – великое множество епископов, мучеников и знаменитых людей. «Из какой стороны не приходят люди к святым местам», спрашивает последний в письме к Евстохии и сам же в другом месте отвечает: «сюда (т.е. Иерусалим) стекаются со всего света… Лучшие в этом мире христиане собираются здесь вместе… Каждый из лучших людей Галлии спешит сюда. Удаленный от нашего мира британец, едва только начинает преуспевать в религии, оставив запад, стремится к месту, столько известному по молве и библейским воспоминаниям. А что сказать об Армянах, Персах, народах Индии и Эфиопии, о стране близ Египта, кипящей монахами, о Понте, Каппадокии, Сирии Келенской (Calen) и Месопотамии, и о всех вообще народах Востока? Они по слову Спасителя: идеже бо аще будет труп, тамо соберутся орли (Мф. XXIV, 28), стекаются к этим местам и представляют нам зрелище всевозможных добродетелей»⁶. Св. Иоанн Златоуст в XXVI беседе на второе послание к Коринфянам писал: «Скажи мне, где гроб Александров (Македонск.)? Укажи и скажи, в который день он умер? А гробы рабов Христовых славны и находятся в царственном городе; дни кончины их известны, ибо составляют торжество для целой вселенной. Александрова гроба не знают и свои, а гроб Христов знают и варвары. И гробы рабов Распятого блистательнее царских дворцов не только по величине и красоте строений, – ибо всем они превосходнее, – но, что гораздо важнее, по ревности стекающихся к ним. Ибо и тот, кто носит багряницу, приходит лобызать гробы сии и, отложивши гордость, стоит пред ними и молит святых, чтобы предстательствовали за него пред Богом. В предстательстве уже умершего, и скинотворца и рыбаря, имеет нужду облеченные в диадиму»⁷. Особенно велико, и по словам историка Созомена (II, 26), было стечение поклонников в Иерусалим в день ежегодно совершавшейся в нем памяти освящения храма, построенного при Константине Вел. На Голгофе. «По случаю этого торжества, туда, для посещения св. мест, стекаются многие почти со всей подсолнечной». Между многочисленными путешественниками в Иерусалим и окрестности его, освященные событиями ветхозаветной и новозаветной истории, было немало мужей славных в том или ином отношении. Из числа таких можем указать: Василия Вел., Григория Нисского, Трифиллия, епископа Левкусии Кипрской, Порфирия, еп. Газского, бл. Иеронима, св. Илария, Руфина Аквилейского. «Встреча с добрыми и приятными людьми», писал св. Григорий Нисский Евстафии, Амвросии и Василиссе, «и памятники великого человеколюбия к ним Господа, которые показывали мне на месте, были для меня предметом величайшей радости и веселья; потому что в том и другом открылся для меня праздник Божий: и в том, что я видел спасительные следы пребывания здесь оживотворившего нас Бога, и в том, что встретил души, в которых духовно созерцаются таковые же знамения благодати Господней, так что веруешь, что поистине в сердце того, кто имеет Бога, находится Вифлеем, Голгофа, гора Елеонская, Воскресение… Итак, поскольку я видел и чувственным взором святые места, видел притом и в вас явные знамения таких мест, то исполнился такой радости, которую никакое слово передать не может»⁸). Не менее глубокое, отрадное и назидательное впечатление произвели Иерусалим и бесчисленные поклонники его на бл. Иеронима, долго жившего потом и скончавшегося в Вифлееме (420 г.). «Как ни различны голоса (пилигримов разных стран), но религия одна. Сколько разностей народных, столько же почти и поющих хоров. Но между ними, что составляет исключительно или по преимуществу христианскую добродетель, нет никакого спора из-за своекорыстия ли, или из побуждений гордости; общее соревнование из-за смирения. Пусть будет самый последний, его почитают как первого. Нет никаких отличий, ничего поразительного в одежде. Как бы ни заблагорассудилось ходить, – нет ни порицания, ни похвалы. И посты не возвышают никого: не превозносится неядение, не осуждается и умеренное насыщение. Каждый своему Господу стоит или падает. Никто не судит другого, дабы не быть осужденным от Господа. А грызть друг друга зубами, что так обыкновенно во многих странах, здесь этого вовсе не водится. Нет роскоши, нет и развлечений. Но столько молитвенных мест в городе, что обойти их не достанет и целого дня»⁹).

В V-м веке путешествовал во св. землю подвижник Петр из Галатии. Он ходил в Палестину, по словам блаж. Феодорита за тем, чтобы «обозреть места, где совершались спасительные страдания, и там поклониться Спасителю Богу и насытить очи свои созерцанием вожделенных предметов. Ибо страстно привязанные к кому-нибудь обыкновенно чувствуют радость не только тогда, когда видятся с ним, но получают удовольствие и в том случае, если видят его дом, одежду и обувь. Сей блаженный муж, будучи объят любовию ко Христу, приложил к себе слова из Песни Песней: уязвлен любовию аз есмь (V, 8), и как бы желая увидеть хотя тень Жениха, обратился к местам, которые источали для всех людей токи спасения»¹⁰.

Еще более горячее сочувствие путешествия по святым местам, особенно в Иерусалим, нашли в женщинах, во все времена отличавшихся живостью своего религиозного чувства и простосердечною любознательностью. Имя равноапостольной царицы Елены, матери царя Константина, занимает первое место в ряду набожных поклонниц святой земли. Мы не хотим этим сказать, что она представляла собой первый пример благочестивой паломницы, но что ее пребывание в Палестине было ознаменовано особенно важными для всех христиан открытиями в области святынь христианских и сопровождалось построением более или менее великолепных храмов над пещерой гроба Господня, в Вифлееме на месте Рождества Христова, на горе Елеонской и у дуба Мамврийского. История обретения царицею Еленою животворящего креста Господня хорошо известно теперь едва ли не каждому христианину. Вполне понятно в виду сказанного, почему пилигримство св. матери царя Константина и дела ее религиозного усердия в Палестине заслужили особенное внимание и сочувствие первого христианского историка и описаны им довольно подробно. Св. земля, видевшая величайшее смирение и самоуничижение Спасителя, произвела на царицу Елену столь глубокое впечатление, что она, по словам историков, Евсевия¹¹ и Руфина¹², снявши с себя украшения, приличные ее сану, в самой скромной одежде, чтобы не быть узнанной, вмешивалась в народную толпу для раздачи щедрой милостыни, приглашала к себе девственниц, живших в Иерусалиме, и в качестве простой рабы сама служила им за столом. Понятно, что пример столь знатной и благочестивой странницы должен был сильно подействовать на современников и потомков, возбудить их к подражанию и еще более возвысить в их глазах важность путешествий ко святым местам. И св. Елена не осталась без последовательниц. В том же четвертом веке путешествовала по св. земле другая не менее благочестивая жена, богатая и знатная вдова-римлянка, по имени Павла. Бл. Иероним, подробно рассказывающий нам о странствованиях ее, сам при всей своей любознательности и глубоко религиозной настроенности души не был особенно склонен к подобного рода путешествиям, предпочитал им спокойную и уединенную жизнь отшельника, но в отношении к Павле – своей ученице и ее предприятию, несколько смягчил свой взгляд и представил ее странствования как высоко-добродетельный подвиг, заслуживающий полного уважения. – Забывши дом, своих детей, родство, имение, все, что принадлежит миру, пишет бл. Иероним о св. Павле, она решилась оставить отечество; одинокая и никем не сопутствуемая захотела посетить Палестину. Прибывши в Иерусалим, она обошла здесь все св. места с таким жаром и любовию, «что не в силах была бы оторваться от первых, если бы не поспешала к остальным». Повергшись пред животворящим крестом Христовым, молилась так, как бы видела Господа висящим на нем. Вступив в пещеру воскресения, она лобызала камень, отваленный ангелом от дверей гроба; подобно жаждущему давно желанных вод, она припадала верующими устами к тому месту, где лежало тело Иисусово. Ей показывали столб, обрызганный кровию Господа, к которому Он был привязан во время бичевания, и горницу Сионскую, где сошел Дух Святый на сто двадцать первых верующих. В Вифлееме она посещала гробницу Рахили, вертеп Спасителя. «И после того, как увидела священный приют Девы и стойло, в котором позна вол стяжавшего и осел ясли Господина своего (Исаия, I, 3)…, она клялась в слух мой», замечает бл. Иероним о св. Павле, «что видела очами веры младенца, повитого пеленами, Господа плачущего в яслях, поклоняющихся волхвов, звезду, блистающую с высоты, матерь-Деву, усердного воспитателя, пастырей, пришедших ночью видеть исполнение слова, сказанного им (Лук. II. 17)…, видела младенцев, избиенных, свирепствующего Ирода, Иосифа и Марию, бежащих в Египет! Она ходила в долину, в которой Иаков пас стада свои, а бодрствующие пастыри удостоились слышать: «Слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение»; видела место рождения Исаака, следы дуба Авраамова, гроб Лазаря, дом Марии и Марфы, могилы двенадцати патриархов в Самарии, где, по преданию, с пророками Елисеем и Авдием погребен Иоанн Креститель, смоковницу Закхея; поклонялась гробу Иисуса Навина на горе Ефраим, обозревала Назарет, Кану, Капернаум, озеро Тивериадское, всходила на гору Фавор. Так, движимая чувством веры, не мудрствующей лукаво, прошла св. Павла всю Палестину с непрестанным воспоминанием о священных событиях, там или здесь совершавшихся в ней. Посетивши затем Египет и поклонившись здесь великим Макарию, Арсению, Серапиону и другим инокам, она возвратилась в св. землю и поселилась в Вифлееме, где три года прожила в тесной келлии, пока не основала монастырей и гостиниц для тех странниц, которые пожелали бы идти по тому скорбному пути, по которому прошла сама она, сопутствуемая многими благочестивыми девами и своею дочерью Евстохией¹³. А таких паломниц и потом было немало в святой земле. В письмах того же блаж. Иеронима мы находим имена знатных по происхождению и известных святостью жизни Мелании и Фабиолы, приходивших на поклонение в Иерусалим и некоторое время живших поблизости его¹⁴.

Насколько сильно развит и широко распространен был к началу пятого века обычай путешествий к св. местам, сколько ревнителей благочестия устремлялось тогда в св. град на поклонение тамошней святыне, видно из того, что паломничество стало теперь вопросом времени и побудило представителей богословской мысли того времени высказать свой взгляд на посещение христианами св. мест и на те лишения, опасности и невыгодные стороны, с которыми оно неизбежно было сопряжено. В образец суждений по данному вопросу тогдашних церковных деятелей мы представим главным образом отзывы св. Григория Нисского и блаж. Иеронима. Из них первый изложил свое мнение о важности и значении паломничества преимущественно в небольшом письме или трактате: О тех, которые предпринимают путешествие в Иерусалим, а второй, долго живя в Вифлееме, прекрасно был знаком с пилигримством и не раз касался его в своих творениях. В словах Григория Нисского и бл. Иеронима, которые мы приведем сейчас ниже, разумеется, можно усматривать некоторое нерасположение их к паломничеству, горькие сожаления об усилении обычая приурочивать свое религиозное чувство к отдаленным святыням; но жестоко ошибся бы тот из читателей, который вздумал бы на основании этих слов утверждать, что названные нами св. отцы, как и другие замечательнейшие учителя церкви, были вообще против путешествий ко св. местам, видели в них явление нежелательное. Церковные писатели, сами странствовавшие по св. земле и обретавшие в том, как мы видели, для себя радость и мир, действительно не похваляли этого обычая в одном случае и относились к нему с полным сочувствием и уважением в других.

«Для посвятивших себя однажды высшему роду жизни я признаю весьма полезным», писал св. Григорий Нисский, «чтоб они постоянно обращались к словам Евангелия и по нему жили и направляли себя к Богу. Итак, поскольку есть люди из избравших иноческую и отшельническую жизнь, которые считают делом благочестия посетить места иерусалимские, в которых видны памятники пребывания во плоти Господа, то хорошо бы им сообразовать свои действия с заповедями Господними. Если же нет этого в заповедях Владыки, то не знаю, где бы заповедано было желать делать что-либо, ставя себя самого законом в выборе доброго. Там, где Господь призывает благословенных к наследию царства небесного, путешествия в Иерусалим Он не поставил в числе добрых дел. Там, где Он возвещает блаженства, не внес в число их усердия к нему. Имеющий же ум пусть размыслит, зачем стараться делать то, что не делает ни блаженным, ни к царствию небесному близким?» По тщательном размышлении св. отец находит, что путешествия ко св. местам вместо пользы могут принести даже вред душевный избравшим совершенную жизнь. «Благочестивый образ жизни обязателен для всех и для мужей и для жен; отличие же жизни любомудрой – целомудренность, а она сохраняется при несмешанном и отдельном образе жизни, чтобы природа не оскорблялась смешением и тесным сближением ни женщин с мужчинами, ни мужчин с женщинами, коль скоро они стремятся к соблюдению целомудрия. Но во время путешествия необходимость всегда приводит к нарушению осторожности и к безразличию в соблюдении правил; ибо женщине неудобно было бы совершить такой отдаленный путь, если б она не имела охранителя; по физической слабости она и поднимается кем-либо на вьючное животное, и спускается с него, и в трудных случаях поддерживается. А для того, чтобы поднимать, нужно иметь или знакомого или наемника; в обоих случаях неизбежно здесь нарекание. Ибо вверяет ли себя чужому или своему, – все не сохраняет закона целомудрия. А поскольку в восточных странах, в постоялых дворах, в гостиницах и городах много распущенности и повода ко греху, то как может быть, чтобы у ходящего в дыму не стало резать глаза? Как можно пройти бесстрастно места, где действуют страсти? Да и что большего получит тот, кто побывает в этих местах, как будто Господь доселе телесно обитает в них, а от нас удалился, или как будто Дух Святый обилует между Иерусалимлянами, а к нам не может прейти…? Если-бы большая была благодать в местах иерусалимских, то грех не водворился бы в живущих там»…

Против этих спокойных нравственно-практических доводов св. отца многие из современников говорили: «Зачем же ты себе самому не предписал этого закона? Ибо если нет никакой пользы живущему по Богу быть там, для чего ты напрасно предпринимал такой путь?» В ответе на этот упрек в непоследовательности и высказались со всею силою крепость и высота воззрений св. Григория Нисского и его беспристрастие в рассуждении дела, им самим изведанного. «Мне по той необходимости, в какой поставлен я жить от Правителя нашей жизни, случилось быть в тех местах ради святого собора, созванного для устройства церкви Аравийской. А так как Аравия сопредельна стране Иерусалимской, то я обещался предстоятелям святых Иерусалимских церквей прибыть к ним на совещание, так как дела были в замешательстве и нужен был у них посредник… Итак нами никто да не соблазняется, только более должен быть убедителен совет наш, потому что мы советуем о том, что видели своими очами. Что явившийся Христос есть истинный Бог, это мы исповедывали и прежде, чем были на месте, и после сего вера не уменьшилась и не увеличилась. О вочеловечении чрез Деву мы знали прежде, чем были в Вифлееме; и воскресению из мертвых мы веровали прежде, нежели видели гроб; что истинно было вознесение, исповедали прежде, нежели увидели гору Масличную. Ту только пользу принесло нам путешествие, что по сравнению мы узнали, что у нас более святаго, чем в других странах. Посему боящиеся Господа хвалите Его в тех местах, в которых находитесь; ибо перемена места не приближает к нам Бога. Но где бы ты ни был, Господь придет к тебе, если обитель души твоей окажется такою, чтобы Господь мог вселиться в тебе и ходить (Лев. 26, 12)»¹⁵… Строгие суждения св. Григория Нисского о путешествиях ко св. местам вызывались обстоятельствами, среди которых он писал, хотя не были исключительными и находили себе как бы отклик в мнениях других знаменитых отцов церкви. Так блаж. Иероним, со слов которого мы кратко передали путешествие св. Павлы, был далек от мысли делать из предприятия этой набожной и богатой женщины пример, обязательный для всеобщего подражания. «Достойно похвалы не то, что был в Иерусалиме, а то, что хорошо жил в Иерусалиме», писал блаж. Иероним монаху Павлину, просившему у него совета касательно путешествия во св. землю. «Все верующие получают возмездие не по различию мест, а по мере веры, и истинные поклонники поклоняются Отцу не в Иерусалиме и не на горе Гаризин…Места крестной смерти и воскресения доставляют пользу тем только, кои несут крест свой и ежедневно воскресают со Христом, тем, кои представляют себя достойными такого жилища… Небесная храмина равно видна и из Иерусалима и из Британии, ибо Царствие Божие внутрь вас есть. Антоний и весь сонм монахов Египта, Месопотамии, Понта, Каппадокии и Армении не видали Иерусалима: и без этого города им отверзлись райские врата. Блаж. Иларион был из Палестины и жил в Палестине, но только один день был в Иерусалиме, чтобы и не показать пренебрежения к святым местам, по их близости, но вместе с тем чтобы и не показать, что он ограничивает Господа только этим местом… Если бы места воскресения и крестной смерти находились не в знаменитейшем городе, где есть дворец, казармы, публичные женщины, комедианты, шуты и все, что обыкновенно бывает в других городах, или если бы этот город посещали только толпы монахов, то действительно можно бы желать, чтобы такой град был жилищем всех монахов. А теперь было бы очень глупо оставлять родину, покидать города, считаться монахом и среди большого многолюдства жить совершенно так же, как бы жил на родине… Город наполнен людьми всякого рода, и бывает такое стеснение обоего пола, что чего в другом месте избегал, здесь все вынужден терпеть¹⁶».

Легко видеть, что св. Григорий Нисский и блаж. Иероним, строго высказываясь по вопросу о путешествиях ко св. местам, имели в виду посвятивших себя высшему роду жизни, избравших строго иноческую и отшельническую жизнь, а равно и всех тех людей, которые преувеличивали значение данного подвига, смотрели на паломничество как на особенную гарантию спасения. Первым св. отцы и учители церкви внушают мысль, что не для всех путешествия по святым местам одинаково полезны, что иной вместо пользы может вынести из них вред для своей души; вторых научают ценить свой подвиг не потому, далеко или близко они путешествуют, но потому, с каким душевным расположением совершают свой подвиг. Всем вообще христианам св. отцы в вышеприведенных словах дают прекрасный урок – быть благоразумными и крайне осторожными в своих порывах к путешествиям; не думать, что земля, святая по имени, есть святая и по качеству живущих в ней; помнить, что в Палестине много соблазнов ко греху, и человек, побывав в Иерусалиме, не становится от этого святее или более верующим, чем остальные люди; не превозноситься и не ставить в себе в особенную заслугу, если кому-либо из них приведется побывать в св. земле; ни на одну минуту не забывать, что истинное служение Богу в духе, и что путешествующие во св. землю только в том случае получают пользу, когда, увидев места смерти и воскресения Христова, погребут себя для греха и воскреснут для новой, совершенной жизни, но главное не воображать, будто в будущей жизни, при раздаянии наград, прежде всего примется во внимание данный подвиг, а не дела вообще. Суждение названных церковных авторитетов направлены были таким образом к ограничению чрезмерно усилившегося в их время паломничества, к предотвращению нежелательных последствий его, к устранению своего рода злоупотреблений, начавших прокрадываться в данное явление церковно-религиозной жизни христиан. Сам по себе обычай посещать св. места признавался св. Григорием Нисским, блаж. Иеронимом и другими отцами церкви делом благочестивым, имеющим весьма важное значение для нравственного преспеяния человека, а потому заслуживающим одобрения и поощрения. Св. Григорий Нисский и бл. Иероним почитали себя, как мы видели, весьма счастливыми, что им пришлось посетить св. землю и видеть спасительные следы пребывания в ней Господа, созерцать памятники Его человеколюбия. Вынесши из своих странствований по святой земле в высшей степени отрадное и успокоительное чувство, они далеки были от мысли возбранять христианам поклонение святыням Иерусалимским, заграждать им путь к источнику несказанной радости, неземного мира и духовного веселия. «Если поклоняемся рабам мучеников», писал блаж. Иероним Марцелле, «и даже, поставляя, если можно, останки их на виду, прикладываемся к ним устами, то почему же оставлять без внимания гроб, в котором был похоронен Господь?... Если после страданий Господних, это место (земля обетованная, напоенная кровию Христовою), как мелет нечестивый язык, стало позорным, то что же значило, что Павел спешил в Иерусалим, чтобы там провесть Пятьдесятницу?... К чему говорить далее о других святых и славных мужах, которые уже после прославления Господня приносили свои обеты и пожертвования к братиям, находившимся в Иерусалиме?¹⁷» Св. Павлин Ноланский († 431) в своих письмах говорил: «желание благочестивое видеть те места, по которым шествовал, на которых страдал и вознесся Христос; также дело благословенное иметь у себя что-либо из тех мест, хотя бы ничтожный прах или что-либо от древа креста Христова, хотя бы то было величиной со стебелек¹⁸». Св. Иоанн Златоуст¹⁹, бл. Феодорит, Евсевий Кесарийский точно так же не раз высказывались о путешествиях ко св. местам, как деле религиозного усердия, имеющим весьма важное значение для христиан. В сочувственном отношении отцов и учителей церкви странничеству по св. местам и нужно, нам кажется, искать настоящую причину, почему строгие голоса, по временам раздававшиеся, по-видимому, против путешествий, не произвели перемены в господствовавших воззрениях на последние и не ослабили в христианах стремления к посещению св. мест. Ряд следующих за V веком столетий представляет нам все большее усиление и вместе с тем извращение обычая путешествий. Святой город со своими окрестностями и в средние века продолжает оставаться предметом самых пламенных стремлений христианских паломников. Длинною вереницей тянутся на поклонение восточным святыням миряне, священники, монахи, епископы, вельможи, князья и даже короли. Одни из них совершают свой путь среди богатства и роскоши, употребляя иногда праздное время на худые дела; другие идут ко гробу Господню, питаясь Христовым именем, проводя дорожное время в посте, молитве и пении священных гимнов²⁰, предочищая душу к созерцанию святых мест.

Что же влекло в св. землю с такою необычайною силою христиан? Что притягивало сюда бесчисленное множество поклонников, оставлявших иногда восторженные описания своих путешествий по святой земле в различных мемуарах и хрониках? Что заставляло паломников всех времен возлагать на себя тяжелое бремя – переплывать моря, проходить многие страны, претерпевать всевозможные неудобства, лишения и опасности пути? Исторически-религиозные воспоминания, желание воскресить в душе во всей силе те великие события, какие совершились в св. земле во времена ветхо- и новозаветные; оживить, усугубить и укрепить в себе религиозное чувство, которое среди вседневной обстановки обыкновенно притупляется, ослабевает и даже совсем исчезает, – вот что побуждало прежде всего христиан брать на себя нелегкий подвиг путешествий, а потом великое множество вещественных памятников жизни и деятельности Христовой, сохранявшихся в Палестине и наполнявших души паломников веселием и успокоением по тому естественному закону, на который указывает блаж. Феодорит, что «кто привязан к кому-либо, тот чувствует радость не только, когда видится с ним, но и в том случае, если видит его дом, одежду и обувь». О святом городе и его достопримечательностях весьма рано начали слагаться и быстро повсюду распространяться разного рода сказания, сильно действовавшие на воображение народных масс и целыми десятками, сотнями и даже тысячами увлекавшие набожных людей на восток. Достаточно здесь лишь назвать давно явившуюся и всем известную теперь повесть «О свете святем, како сходит с небесе к гробу Господню²¹» в ночь на св. Пасху и возжигает лампады, висящие над ним. Многие из средневековых пилигримов – любителей чудесного спешили в Иерусалим на этот день именно за тем, чтобы собственными глазами видеть столь необычное явление.

Религиозный энтузиазм христианского мира и прилив поклонников во св. землю особенно усилились после того, как Иерусалим подпал власти магометан. Столкновение путешественников с иноверными и другие трудности путешествий, явившиеся теперь, делали самый подвиг как бы ценнее и выше в глазах христиан. Сходившие на поклонение Иерусалимской святыни теперь смотрели на себя, как на мучеников и героев. Время крестовых походов – этой кровавой драмы средних веков и своего рода путешествий во св. землю – было блестящей с внешней стороны эпохой в истории христианского паломничества. То была пора какого-то страстного, эпидемического влечения к св. земле, когда быть в Иерусалиме и вынесть оттуда часть какой-либо святыни, пальмовую ветвь или даже горсть земли считалось величайшим счастием, а умереть в нем или его окрестностях признавалось одною из гарантий спасения. Недаром про одного средневекового пилигрима, по имени Летбальда, родом из Бургундии, сложился рассказ, что он, поднявшись на гору Елеонскую, упал на эту св. землю с распростертыми крестообразно руками и, обливаясь слезами, испускал радостные клики. Поднявшись затем с земли и воздевши руки к небу, он вспрыгнул, сколько можно было выше, и бросился вниз. Он просил при этом Спасителя послать ему смерть невдалеке от места Своего вознесения, чтобы тем легче было ему достигнуть обителей райских. И его желание исполнилось: он скоро умер, почти не обнаруживши признаков болезни. Необыкновенно сильное впечатление, производимое св. землею на паломников, и ложно направленное религиозное чувство Летбальда делают до некоторой степени возможным это обстоятельство, по поводу которого средневековый анналист, передавший со слов очевидцев всю историю с бургундским пилигримом, замечает, что последний, без сомнения, сподобился блаженной участи. Никто, разумеется, не знает о подлинной судьбе, постигшей Летбальда за гробом; но поступок его на горе Елеонской красноречивее всяких слов говорит, что первоначальное побуждение к путешествиям во св. землю, именно желание видеть и лобызать места, послужившие, по прекрасному выражению бл. Иеронима, родиною всей христианской религии²², в средние века, особенно на западе, совсем утратило свой высоко религиозный характер и тем унизило самое паломничество.

Иерусалим и вообще святая земля, составлявшие во все времена самый дорогой предмет поклонения для христианских паломников, не были, впрочем, единственным местом паломничества в христианском мире. В западной половине последнего весьма рано образовался свой особый и весьма важный пункт пилигримства, сосредоточивший в себе местную святыню и привлекавший в средние века многочисленные толпы странников. То был именно Рим, собственно – окрестности его, где находились катакомбы или христианские усыпальницы, сохранявшие в себе драгоценные останки бесчисленного множества святых мучеников и исповедников. Сюда, по словам знаменитого древнехристианского поэта Пруденция, воспевшего в стихах подвиги мучеников, ежегодно приходили на поклонение не только жители Италии, но и отдаленнейших провинций. «Рано утром собирается почтить мученика», говорит, например, он, описывая страдание блаженнейшего Ипполита; «все юношество приносит поклонение; идут взад и вперед (чествующие мученика) до самого солнечного заката. Благочестие собирает к гробнице мученика и жителей Лациума и чужеземные народы. Целуют блестящий металл (гробницы мученика), возливают бальзам, орошают лица свои слезами. А когда по прошествии известного числа месяцев возвращается год и торжественным богослужением чествуется память мученика, то сколь великие, соревнующие в усердии толпы собираются и какие песни возносят в прославлении Бога? Державный город выводит и избивает своих граждан; к патрициям, исполненным в равной степени религиозной ревности, присоединяется фаланга плебеев, имеющих одинаковое вооружение; ибо вера уничтожает различия по происхождению. Точно также блестящий строй развертывается из ворот Альбанских городов, вытягиваясь длинными рядами. Слышатся радостные клики на различных дорогах там и здесь. Подходят туземцы Циценума и вместе население Этрурии. Идут суровые Самниты, идет Кампанец – обитатель высокой Капуи, идут жители Нолы. Каждый радуясь, вместе с супругою и милыми детьми поспешно совершают путь. Широко расстилающиеся поля едва вмещают радостных путников, и плотно сомкнутые сонмы занимают обширные пространства…»²³. Прилив пилигримов в Рим и его окрестности был так велик, особенно в день памяти св. апостолов Петра и Павла²⁴, что папы приказывали отверзать все римские церкви для богомольцев и совершать миссу два раза в день. Западные епископы подавали пример своей пастве в отношении к посещению святых мест, а тех из них, которые не поступали так, римские первосвященники подвергали выговорам. Св. Григорий Великий писал, например, Руанскому епископу: «Какое занятие, какое непреодолимое затруднение удерживает тебя столь долгое время от посещения св. Петра, когда мы видим, как ежегодно стекаются к нам со всех концов мира даже новообращенные народы – мужчины, женщины и малолетние дети, даже больные и увечнные, движимые любовию ко св. Петру, не отстают от прочих и поспешают сюда на повозках». «О Рим!» с такими словами обращается к нему неизвестный поэт VII-VIII в., «ты – благородный город, владычествующий над миром, высоко вознесшийся над всеми городами, окропленный кровию мучеников и блистающий белизною девственных сонмов; мы шлем тебе привет и молим о твоем благе»²⁵. Впечатление святого города, которое испытывали даже в средние века поклонники Рима, передает Мануил Хризолог, грек по происхождению и ученый классик по образованию, в своем восторженном письме к императору Иоанну Комнену, в котором он сравнивает старый Рим с новым и говорит о преимуществах первого. Вот что между прочим писал он: «Много здесь храмов в честь апостолов, но еще более в честь святых мучеников, блаженных жен и дев. Кто в состоянии перечислить многочисленные их останки, как мощи, сохранившиеся в целом виде, так и разделенные по частям? По истине это великое хранилище святых мощей и сокровищница священных останков! Кто при виде такого сонма святых, здесь почивающих, не скажет о Риме, что он есть часть неба и населен небожителями! Здесь первоглавные светила Петр и Павел, привлекающие к себе взоры целого мира. И поистине чудесное представляется зрелище, когда видишь несметное множество поклонников, стремящихся сюда из Испании, Галлии, Британских островов; из стран, находящихся еще далее на запад и север, из Паннонии, Германии, Сарматии и даже Греции; видишь не только мужей различного возраста и состояния, но и жен, пренебрегающих опасностями и лишениями далекого пути: холод, жар, грязь, пыль и все это затем только, чтобы поклониться гробу и раке апостолов, хотя бы через решетки и занавесы, чтобы приложить лице и голову к полу, праху и решеткам медным и железным, замыкающим их останки»²⁶.

И действительно, священные подземелья Рима, служившие для христиан во времена гонений местами богослужебных собраний, временного убежища и вечного упокоения, заключали в себе великое богатство исторически-религиозных памятников, связанных с воспоминаниями первой христианской эпохи, с веками преследований, мученичества и исповедничества. В римских катакомбах каждый предмет, не говоря уже об историко-археологическом значении его, мог возбуждать в паломниках сколько благочестивую любознательность, столько же глубоко религиозное чувство. Но из многочисленных предметов, заключавшихся в римских усыпальницах, помимо самых останков мучеников и исповедников, особенного внимания посетителя заслуживали орудия пытки последних, находившиеся в священных гробницах, куда схоронила их набожная рука свидетелей их страданий. В Риме доселе сохраняются и знатным поклонникам показываются вериги св. ап. Петра и железные решетки, на которых сожжены были архид. Лаврентий и мученик Севастиан. Несомненно, что в древнее время находилось в катакомбах немало подобных священных реликвий, современных кончине тех или других мучеников и исповедников. Этого не отрицают и новейшие археологические исследования, произведенные в священных подземельях Рима, но еще более подтверждают исторические свидетельства. По словам св. Иоанна Златоуста, сицилийский мученик Вавила, пострадавший в конце III века, пожелал, чтобы его цепи положены были вместе с ним в могилу. Мученик Сабиний просил не разлучать его с тем камнем, с которым он будет утоплен. Св. Амвросий Медиоланский нашел в гробах мучеников Агриппины и Виталия гвозди и куски дерева, на котором был распят последний. Благодаря новейшим изысканиям в катакомбах, в них найдено множество железных прутьев, цепей, колец, клещей, гвоздей и других принадлежностей пыток христиан²⁷. В усыпальнице св. Агнессы обретена была глава с забитым в нее гвоздем. В Ватиканском музее в Риме и в настоящее время можно видеть одно из подобных орудий мучеников, несколько напоминающее наши грабли, с тою впрочем разницей, что оно раздвояется в виде вилки и усажено длинными и острыми когтями, которые вонзаясь в тело, должны были разрывать его на мелкие куски и клочья и тем причинять величайшие страдания.

Другой предмет, вызывавший глубокое благоговение древних христиан и приводивший их в катакомбы, составляли чаши с кровью мучеников (phialae cruentae). Обычай собирать кровь мучеников в сосуды и помещать последние при гробах первых возник из того же благочестивого побуждения, которое заставляло почитателей мучеников сохранять вообще их святые останки. Мученические акты и другие памятники древне-церковной литературы представляют много примеров того, с каким величайшим почтением относились христиане к крови мучеников – тому семени, из которого, по знаменитому выражению Тертуллиана²⁸, выросли древа и плод христианства. «Вот собирается со всего города (Сагунта) толпа верных», читаем у Пруденция в описании страданий мученика Винкентия, «устрояет мягкое ложе, осушает незажившие раны. Тот покрывает поцелуями двойные раны от когтей; тот радостно собирает пурпурную кровь. Многие обагряют в точащейся (из ран) крови куски полотна, дабы сохранить их в домах, как священную защиту для потомков²⁹». На пути перед проходившими мучениками христиане бросали платки и повязки, чтобы с помощью их собрать капли крови, струившейся из их ран. Кровию мучеников окрашивали цемент, употреблявшийся при постройке церквей, и видели в этом одно из преимуществ церковных зданий. Гавденций, епископ Брестии, с глубокою признательностию получил несколько кусков такого цемента от св. Амвросия и в особом письме к нему выразил свою благодарность. Чаще всего кровь мучеников собирали губками³⁰ и отсюда выжимали ее в особого рода сосуды, до сих пор находимые в катакомбах со следами засохшей в них крови. Внимательное исследование содержимого в этих сосудах, встречаемые при них надписи (sa. sang), в которых не без основания читают сокращение слова: sanguis, и непосредственное чувство каждого убеждают, что они действительно заключают в себе остатки крови. Видевшие эти сосуды уверяют, что и обыкновенный, невооруженный глаз может заметить на дне и на стенках их темно-красный осадок, в котором всего легче признать следы высохшей крови³¹.

В виду сказанного вполне естественно было христианским паломникам самых первых времен церкви идти на поклонение в Рим, почва которого орошена была кровию мучеников и преисполнена священными гробницами и дорогими для религиозного чувства святыми останками. И христиане не только запада, но и отдаленнейших стран востока усердно посещали город мучеников и святых. По словам Евсевия, знаменитый Ориген, «тогда как римскою церковию управлял Зефирин (202–218), путешествовал в Рим, с намерением, как сам негде пишет, видеть древнейшую церковь римскую»³². Многие из странников, приходивших на богомолье в катакомбы, оставили даже здесь осязательные следы своих посещений. На стенах подземных ходов и усыпальниц лиц особенно известных, например, св. Каллиста, до настоящего времени сохранились надписи, изображения крестов, сделанные с помощью угля, графита или первого попавшегося острого орудия набожною рукою пилигримов. Одна из самых древних записей этого рода, относимая к 270 году, говорит о посещении Рима целою знатною семьею, приходившею из Персии на поклонение в Рим и здесь претерпевшею мученическую смерть³³. Но большая часть надписей, принадлежащих раннему времени – эпохе III-IV веков, заключает в себе лишь голые имена посетителей катакомб без означения времени путешествий, родины пилигримов и побуждений, приведших их в священные подземелья. В надписях позднейшего времени нередко, наоборот, изъясняются душевные расположения паломников, их мысли и чувства, по прибытии к месту поклонения; в иных читаются целые молитвы, в которых благочестивые пилигримы выражали свою радость и чувства благодарности к Богу за исполнение своего обета. В одной епитафии, находящейся на могильном камне, хранящемся теперь в Лионском музее, читается имя христианина: Agapus, отличавшегося кроме прочих добродетелей, особенною ревностью к посещению святых мест (loca sanctorum adsedue)³⁴). Другая надпись, находящаяся в одной из зал Ватиканского музея, говорит, что христианин, по имени Юстус, счастливо прибыл к месту своего благочестивого путешествия, исполнил свой обет и благодарит за это Провидение³⁵. Особенную важность и несомненно научное достоинство придает приведенной сейчас надписи находящееся при ней изображение калиг – двух ножных подошв. Хотя изображение калиг, встречающиеся изредка в катакомбах, и до сих пор составляют научную проблему, но по связи с настоящею надписью и с другими того же содержания, кажется, всего естественнее будет видеть в них символ путешествий, предпринимавшихся богомольцами ко св. местам. Объясняя в данном разе изображение калиг в смысле знака паломничества, мы не отрицаем того, что в других случаях христиане расширяли смысл рассматриваемого символа, выражали им ту мысль, что усопший, на могиле которого изображались калиги, счастливо окончил свое земное странствие, достиг, наконец, цели своего земного скитальчества. – Блаж. Иероним, учась в Риме, любил посещать катакомбы в часы отдохновения от своих учебных занятий. «Вместе с своими товарищами и сверстниками, пишет он о себе, я имел обычай по воскресным дням посещать гробницы апостолов и мучеников, спускаться часто в пещеры, вырытыя во глубине земли, в стенах которых по обеим сторонам лежат тела усопших, и в которых такая темнота, что здесь почти сбывается это пророческое изречение: да снидут во ад живи (Псал. LIV, 16); изредка свет, впускаемый сверху, умеряет ужас мрака, так что отверстия, через которые он входит, лучше назвать щелью, чем окошком. Там ходят шаг за шагом (ощупью) и среди мрачной ночи вспоминается этот Виргилиев стих: повсюду ужас, и самое безмолвие пугает душу»³⁶.

Но громкая известность катакомб, как одного из излюбленных мест христианского паломничества, была сравнительно непродолжительна. Несмотря на старания пап (Симмаха, Вигилия, Иоанна III, Сергия I, Григория III, Стефана III, Адриана I и Льва III) сохранить в первоначальном виде и в прежней славе священные подземелья Рима, упадок их начался и происходил одновременно с вторжением варваров в пределы Италии. Страшные опустошения, произведенные Готами, Лонгобардами и друг. в окрестностях Рима, с одной стороны послужили благовидным предлогом для римских епископов (Феодора I, Льва II, Павла I, Пасхалия, Сергия II и Льва IV) перенести из христианских усыпальниц в городские базилики все замечательнейшие останки мученичества и вообще памятники древней святыни, с другой – значительно повредили катакомбные входы и коридоры и, таким образом, сделали затруднительным самый доступ в священные подземелья. Вследствие этих невыгодных исторических условий, начиная с половины IX века и до XVII-го, катакомбы оставались в совершенной почти неизвестности и изредка посещались более отважными пилигримами, не обращавшими внимание ни на прямые правительственные запрещения проникать в подземелья, ни на разрушения, причиненные последним рукою варваров и временем. Из этой безвестности, продолжавшейся в течении всей средневековой эпохи, катакомбы были выведены научными экспедициями знаменитых Бозио, Больдетти и других, которые начали собою период археологических исследований катакомбного искусства, освятили своими разысканиями мрачные подземелья Рима и снова открыли их для ученых, туристов и благочестивых паломников.

В то время, как подземный Рим лишался лучших своих богатств – величайших и многочисленнейших памятников перво-христианской эпохи и, казалось, совершенно был потерян из вида, быстро росла слава надземного Рима, всеми силами стремившегося сосредоточить в себе останки древней святыни и стать центром не только церковно-политической, но и религиозной жизни, по крайней мере, западного мира. Пока христианские воспоминания ютились в окрестностях Рима – там, где погребены были мученики и исповедники, Рим оставался полуязыческим городом, в котором упорно держались традиции паганизма, послужившие для Константина Великого одним из поводов к перенесению столицы с запада на восток. Унося святыню, при опустошительных набегах варваров, из катакомб в городские базилики, римские первосвященники заботились как о том, чтобы уберечь ее от святотатственной руки грабителей, так и о том, чтобы с помощью ее возвысить священный авторитет вечного города, сделать его предметом благоговейного чествования христиан. Рим действительно перерождается в город христианский: в него переносятся мощи первоверховных апостолов, а вместе с ними великое множество других останков и священных реликвий. Бедственное положение восточной Римской империи, сначала сделавшейся добычей крестоносцев, а потом подпавшей власти Турок, дало папам полную возможность, с помощью торговых операций и при посредстве Венецианцев, перенести в римские храмы очень многое из святыни, принадлежавшей востоку. И не без основания средневековые предания и легенды, пропагандировавшие мысль о всемирно-религиозном значении Рима, населяют последний святынями всех стран света и делают его участником открытий, совершенных в Палестине царицею Еленою. Метрополия западного христианства, благодаря стараниям пап, сделалась богатейшею сокровищницею христианских святынь. В древней базилике св. Петра, а потом знаменитом соборе того же имени, кроме мощей свв. апостолов Петра и Павла, находились и почетнейшим посетителям города показывались часть Животворящего древа, копие, которыми прободен был на кресте Господь наш; образ Спасителя, воображенный Им Самим на полотне благочестивой Вероники; глава еванг. Луки и часть мощей Григория Богослова, Иоанна Златоустого и святых римских пап: Григория Двоеслова, Льва, Агафона, Мартина и других многих. В Латеранской базилике, основание которой возводится к очень древнему времени, хранились судàрь, бывший на главе Христовой во гробе; лентион, которым Он был препоясан во время омовения ног учеников Своих; часть ризы и плат пресв. Богородицы, главы св. апост. Петра и Павла и прор. Захарии, отца Предтечева, а в особенной капелле – деревянный престол, на котором будто бы Христос совершил с апостолами пасхальную вечерю. По преданию, этот престол в царствование Веспасиана привезен был в Рим и здесь с тех пор остался как священная реликвия. В базилике Марии Великой показывались: ясли, в которых положен был младенец Христос по Своем рождении, и пелены, которыми повит был при этом Своею Материю; образ пресв. Богородицы, писанный св. ев. Лукою; части мощей евангелистов Матфея и Марка и святых Иеронима, Епафродита и др. В храме св. Сильвестра, папы Римского, хранились Нерукотворенный Убрус Христов и глава св. Иоанна Предтечи, а в церкви Всех Святых, которая, как известно, из Пантеона Агриппы, обращена была импер. Фокою и папою Бонифацием IV (в 608–610 гг.) в христианский храм, посвященный памяти всех мучеников, в противоположность прежнему назначению здания в честь всех богов, собрано было такое множество святых мощей и вообще священных предметов, что она по всей справедливости могла быть названа в свое время музеем христианских реликвий³⁷.

Понятно, что заветное желание римских первосвященников сделать свою резиденцию местом паломничества для западных христиан, вполне осуществилось: несметные толпы благочестивых пилигримов непрерывающеюся вереницей с давних времен идут на поклонение в вечный город, как шли они в первые века в священные подземелья его. Система индульгенций, по которой отпущение грехов давалось в средние века каждому, предпринимавшему путешествие в Рим, немало содействовала возбуждению всеобщих симпатий к посещению его и поддерживала значение вечного города между западными христианами. Учреждение святых годов, так называемых юбилеев, необходимую принадлежность которых составляет полная индульгенция (indulgentia plenaria) или отпущение всех церковных эпитимий, привлекало так же ad limina apostolorum со всех концов земли великое множество народа и в том числе многие венчанные главы. Справедливость, впрочем, требует сказать, что сколько ни усиливались римские папы противопоставить вечный город Иерусалиму, как центр христианской святыни, попытки их не могли увенчаться полным успехом, и Рим никогда не мог восхитить религиозного первенства у Иерусалима, на стороне которого были не бесчисленное множество реликвий и пышность столицы запада, а исторически-религиозные воспоминания, дорогие для всего без исключения христианского мира.

Третьим главным местом паломнического движения в христианском мире, особенно оживленным и привлекательным в средние века, была Византия или Константинополь. Конечно, это был город сравнительно молодой, с историей его не связано было столь важных исторически-религиозных воспоминаний, какими окружены были Иерусалим и Рим – свидетели кровавых событий первохристианской эпохи: но основатель Константинополя употребил все усилия и средства сравнять свой царственный город с древним Римом не только в гражданском, но и церковно-религиозном отношении. Константин Великий хотел сделать свою новую резиденцию столицею всего христианского мира, желал поставить ее под покровительство святыни и окружить ореолом священной славы, как мать всех градов христианских. К достижению этой задачи стремился как сам он, так и многие из преемников его. Византийские императоры приложили немало стараний к тому, чтобы сосредоточить в Византии не только местную, но и общехристианскую святыню, перед которою одинаково благоговели бы греки, римляне и все остальные христианские народы. С этою целию еще равноапостольною царицею Еленою привезены были с Востока в Византию часть Животворящего Креста Господня и мощи прор. Даниила. В царствование благоверного сына ее сюда же принесены были жезл Моисеев и мощи мучеников Мины, Емилиана, Флора и Лавра; при импер. Констанции – мощи свв. апостолов Андрея, Луки и Тимофея; при Юлиане или Иовиане – мощи великомуч. Артемия; при Феодосии Великом – глава Иоанна Предтечи и мощи мучеников Теренция и Африкана; при Аркадии – мощи прор. Самуила; при Феодосии Младшем десница св. первомученика Стефана, мощи прор. Захарии и св. архид. Лаврентия, образ Божией Матери, писанный св. евангелистом Лукою, и одна из вериг св. ап. Петра; при Маркиане – св. рака с одеждами и погребальными пеленами Божией Матери и мощи прор. Исайи; при Льве Макеле – мощи св. Анастасии; при Ираклии – часть Животворящего Креста Господня, орудия страстей Христовых и мощи св. великомуч. Евфимии; при Юстиане II-м – мощи и омофор праведной Анны, матери Пресвятой Богородицы; при Константине Копрониме – мощи св. муч. Пелагии; при Льве Мудром – мощи св. Марии Магдалины и праведного Лазаря; при Константине Порфирородном – Нерукотворенный Образ Спасителя; при Исааке II Ангеле была принесена в Константинополь глава св. Маманта³⁸. Кроме названных святынь в византийских церквах, монастырях, часовнях и императорских дворцах хранилось великое множество других св. мощей и священных предметов, достоверно неизвестно когда и кем принесенных в Константинополь, а также обретенных в нем самом. К числу таких можно отнести мощи мучеников: Никиты Готфского, Маркиана и Мартирия, Симеона Богоприимца, Иакова брата Господня, прор. Захарии, апостола Филиппа, Пантелеимона и Марина, Агафии, Акилины, Ии или Евдокии, св. Евсевия епископа Самосатского, свв. столпников Даниила и Акакия, св. Иоанна Кущника, сорока мучеников, Фоки епископа Синопского, Климента Анкирского, Параскевы-Пятницы, св. девы Елены, св. Аверкия, Иоанна Милостивого, Марии Клеоповой, св. Ирины, муч. Феодосии, прор. Елисея, муч. Лазаря, Спиридония Тримифунтского, Григория Богослова, великом. Агафоника и святых младенцев, избиенных Иродом; рог прор. Самуила, из которого он, по преданию, помазал на царство Саула и Давида, сосуды алавастровые свв. жен мироносиц и многие чудотворные Образы Спасителя и Богоматери³⁹. Следует прибавить к этому, что Константинополь считал своим просветителем и покровителем св. ап. Андрея, который по словам одного византийского сказания, был в древней Византии и в предвестие будущей славы ее собственными руками вырезал каменный крест, привлекавший в более поздние времена благочестивое внимание христианских паломников; а по словам другого сказания основал даже церковь в Пере – древн. Аргирополе.

Из представленного голого и, разумеется, далеко не полного перечня византийских святынь, не трудно усмотреть, что большая часть из них была собрана сюда с разных концов тогдашнего христианского мира: Иерусалима, Рима, Александрии, Антиохии, Ефеса, Каппадокии, Халкидона, Кипра, Патр, Тарса, Медиолана, Доростолы, Сирмиума, Библоса и других малоизвестных городов и местечек; не трудно извлечь себе ясное понятие о том, что новый Рим очень рано, не позднее второй половины V столетия, приготовился к церковно-религиозному представительству для всего христианского Востока и выступил в роли серьезного соперника с древним Римом. События последующей истории: двойная осада и взятие последнего варварами, утрата Александриею в царствование импер. Юстиана своей гегемонии и вообще просветительного значения на востоке, упадок во второй половине VI века Сирии, ставшей потом центром мусульманской борьбы, опустошительные набеги на св. землю в VII-VIII столл. Арабов и Персов, как нельзя больше, способствовали сосредоточению общехристианской святыни в Константинополе, занимавшем к тому же весьма выгодное географическое положение. После того, как Омар в 638 году взял Иерусалим и разграбил базилику св. Гроба, а в 644 году была окончательно завоевана Александрия, христианская святыня обильным потоком полилась с Востока в столицу империи, и город Константина Великого священными сокровищами стал богаче не только своей метрополии, но и всего Востока, не исключая даже св. земли. Для характеристики с этой последней стороны Византии, привлекавшей к себе отовсюду бесчисленное множество богомольцев во все продолжение средних веков, не лишним считаем привести отрывок из письма импер. Алексея Комнина к графу Роберту Фландрскому, в котором он, приглашая западные народы к ополчению против мусульман, следующим образом описывает священный инвентарь и богатства столицы восточной империи своего времени. «Прежде, чем Константинополь будет взят Турками и Печенегами, напрягите все силы. Пусть лучше Константинополь достанется вам, чем язычникам. В нем находятся наидрагоценнейшия святыни нашего Господа, именно: столб, к которому Он был привязан; бич, которым Он был бичуем; багряница, в которую Он был облечен; терновый венец, которым была увенчана глава Его; трость, которую Он держал в руках своих вместо скиптра; ризы, совлеченныя с Него пред распятием; большая часть Животворящего Древа, на котором Он был распят; гвозди, которыми Он был пригвожден, а также многочисленныя мощи святых апостолов и мучеников, как-то: глава Иоанна Крестителя, нетленное тело первомученика Стефана… Все это не должно доставаться во власть язычников, ибо в том была бы великая потеря и осуждение для христиан. Если же твои воины не захотят сражаться ради таких святынь и предпочитают золото, то я напоминаю о бесчисленных богатствах и драгоценностях, которые накоплены в столице нашей. Сокровища церквей константинопольских – в серебре, золоте, жемчуге и драгоценных камнях, в шелковых тканях – могут быть достаточны для украшения всех церквей мира. Но богатства Софийского храма могут превзойти все эти сокровища вместе взятые и равняются только богатству храма Соломонова. Нечего говорить о неисчислимой казне вельмож и даже купцов и крестьян, а о казне императорской довольно припомнить только то, что в ней сокрыты не только сокровища недавних властителей константинопольских, но еще древних императоров Римских. Итак, спешите со всем вашим народом, напрягите все ваши силы, чтобы такия сокровища не попали в руки Турок и Печенегов⁴⁰».

Западные ополченцы, хорошо осведомленные на счет несметных богатств Константинополя через своих странников, послов и торговых людей, глубоко вняли призыву византийского императора. Движимые желанием наживы и священной добычи, веками накопленной в столице восточной империи, проникнутые вероисповедною ненавистью к грекам, латиняне легко могли увлечься своим религиозным энтузиазмом до пренебрежения ко всему остальному: почитание мощей и вообще святыни нередко приводило к святотатству, особенно в средние века. Это именно и пришлось испытать столице Константина Великого. Предавши ужасному разорению и опустошению последнюю в апреле 1204 года, завладевши ее громадными богатствами, чуждые сколько-нибудь просвещенного интереса к памятникам искусства и истинно-христианского религиозного чувства, крестоносцы не пощадили художественных произведений классической и византийской древности и наложили свою святотатственную руку на цареградские святыни. Со множеством произведений пластики, мозаики, иконописи, резного дела и т.п. немалое число священных реликвий, преимущественно св. мощей было уничтожено, расхищено и увезено на Запад венецианцами, французами и итальянцами. Святыни, бывшие до взятия крестоносцами Константинополя самым дорогим его достоянием и значившиеся в перечне византийских реликвий, стали потом лучшим украшением базилик Рима, церквей Франции, Венеции и других больших и малых западно-европейских городов. Правда, набожная рука греков и других православных народов всячески старалась сохранить святыни от уничтожения и разграбления во время катастрофы, постигшей Константинополь со стороны католического запада; но сбереженными священными сокровищами православной Византии суждено было владеть недолго. Бедственное положение, наступившее для греков с окончательным завоеванием Царьграда Турками, вынудило их расстаться со многим из своей святыни, отвезти множество св. мощей и других священных предметов на Русь, как бы в отплату за обильную милостыню, посылавшуюся Россией православному востоку⁴¹.

Далеко не одинаковым почитанием пользовались у тех или других народов отмеченные нами главные центры паломничества в христианском мире. Так, например, пути древне-русских паломников, слывших в старое время больше под именем калик перехожих, кроме отечественных святых мест, направлялись почти исключительно на Восток – в Иерусалим и Царьград, реже в монастыри Афонские и уже совсем редко в Рим. Хождения наших благочестивых предков на богомолье во святую землю и Константинополь начались весьма рано, едва ли не с самых первых времен христианства на Руси. Во второй половине XII века путешествовала в Иерусалим известная Евфросиния Полоцкая со своею сестрой и останавливалась там в русском монастыре, а это дает понять, что во святой земле уже была в то время русская колония. В памятниках нашей книжной и народной литературы XII-XIII веков калики являются с такими определенными, типичными чертами, которые сами собою говорят, что паломники в то время уже были очень хорошо известны русскому народу и успели приобрести себе его симпатии. Положение странников, если позволительно судить о нем по былинам, было весьма почетное. Богатыри Владимировы: Илья Муромец, Алеша Попович и Михаил Поток Иванович не стыдились называться каликами; в странническом костюме – в лапотках, с сумами и клюками не стеснялись появляться они на почетные пиры Владимира Красного Солнышка и были принимаемы последним, как и везде, куда ни заходили, с уважением и гостеприимством. Калики наших былин, народных песней и т.п. нисколько не напоминают собою тех, кого принято называть теперь калеками: нет, это были дородные молодцы, с избытком наделенные удалью и физическою силою, которую тут же на пиру самым делом доказывали; а если и были стариками, то уже никак не возбуждали к себе сострадания какими-либо телесными недостатками. По самому свойству затруднений, которые приходилось преодолевать предприимчивым и отважным странникам во время своих путешествий, легко понять, почему из числа их особенно выдвигаются те, которых природа богато одарила здоровьем.

Одновременно и как бы рядом с этим эпическим типом древне-русского калики перехожего стоит многочисленный, в действительности существовавший класс заурядных в строгом смысле слова паломников, которые, не имея притязания возводить свое путешествие на степень громкого подвига, предпринимали далекие странствования по религиозным побуждениям, с целью «поклонитеся святым местом и целовати телеса святых», чтобы замолить грехи и исполнить свой давнишний обет. Были среди этих простецов-паломников и такие, которые ходили в Иерусалим, Царьград и вообще на восток просто из желания постранствовать, подобно птицам перелетным, побывать в тех заповедных странах, о которых ходило тогда столько одушевленных и заманчивых рассказов. Этих любителей путешествий к святым местам у нас на Руси, особенно в Новгородской области, уже было так много, их периодические переселения в далекие восточные страны были так невыгодны в быту хозяйственном и вредны для самих путешественников, что известный Кирик Новгородский обращался с вопросом об этом классе паломников к епископу Нифонту (1130–1156 гг.). Кирик спрашивал своего владыку не грех-ли возбранять некоторым хождение в Иерусалим и вообще к святым местам? Нифонт отвечал: не только не грех, напротив большое добро, если они странствуют для того, чтобы быть праздными и чтобы во время путешествия только есть и пить. Св. Иоанн Новгородский разрешил даже подвергать эпитимии тех, которые связывали себя обетом идти в Иерусалим, «ибо эти обеты губят землю». Они губили ее, потому что расстраивали хозяйство, отвлекая рабочие руки от труда и приучая к бродяжничеству и безделью работающую часть населения⁴².

Второй класс древне-русских паломников, несколько отличный от предшествующего, составляют лица книжно-образованные, более или менее материально обеспеченные и даже высокопоставленные, которые с религиозными целями странничества умели соединить интересы благочестивой любознательности. Ходя по святым местам востока, обозревая цареградские святыни, проживая там и здесь по нескольку месяцев и даже лет, они обращали свое внимание не только на то, что служило предметом благоговейного почитания и всеобщего поклонения, но и на все то, чем затрагивается любопытство просвещенного человека. Останавливаясь преимущественно там, где находили для себя больше интереса, эти паломники одновременно изучали как церкви, монастыри, святыни и вообще священные предметы, так и все прочие достопримечательности, знакомились с природою и бытом Палестины и Царьграда и особенно с их церковными порядками. Были и такие паломники, которые, приютившись в каком-либо из греческих монастырей, немало трудились над списыванием и переводом на родной язык богослужебных книг, пересылавшихся затем на Русь и входивших здесь в литургическую практику в большем или меньшем числе экземпляров. Стефан Новгородец, известный наш паломник XIVвека, рассказывает, что во время своего путешествия по цареградским монастырям, он встретился с знакомыми ему Новгородцами, Иваном и Добрилою, и возрадовался зело, так-как не ожидал с ними свидеться, считая их без вести пропавшими. «И ныне, говорит он, живут туто, списаючи в монастыре Студийском от книг Святаго Писания, зане бо искусни зело книжному писанию⁴³». Эти последние странники, эти просвещенные люди и труженики земли Русской заслужили внимание современной науки и признательность потомков тем особенно, что все виденное и слышанное, не мудрствуя лукаво, более или менее подробно записали в своих Хождениях или Паломниках «на уведение и на память и на молитву благоверным человеком⁴⁴».

Записки или мемуары старинных русских паломников составляют целую и довольно значительную отрасль литературы, главные памятники которой в настоящее время уже приведены в известность, изданы и научно обследованы. Во главе их как о времени, так и по внутреннему достоинству, стоит «Хождение Даниила, Русския земли игумена», первого из наших паломников-писателей, путешествовавшего во святую землю в самом начале XII-го столетия. Он провел в Палестине более двух лет (1106–1107 гг.), исходив ее из конца в конец и описав всю святую землю, начиная ее святынями и кончая топографией. По следам игум. Даниила шли в Иерусалим или Царьград наши позднейшие паломники-писатели, обозревали святыни и памятники земли греческой, рассказывали в своих путевых записках нередко об одних и тех же достопримечательностях и до некоторой степени повторяли друг друга⁴⁵. При всем то содержание их мемуаров настолько разнообразно и богато, что мы не видим возможности и, пожалуй, надобности передавать его здесь в сколько-нибудь цельном очерке, но считаем не лишним сказать в заключение несколько слов об общем характере наших паломников-писателей.

Не следует забывать, что древне-русские паломники-писатели были прежде всего благочестивые люди, набожные поклонники, желавшие видеть, «грешныма очима своима всю ту землю, удуже Христос Бог наш походи Своима ногама и много чюдес показа преславно святым Своим апостолом и учеником⁴⁶»; сгоравшие нетерпением самолично обозреть цареградские святыни и церкви и приложиться к мощам святых, в них почивающих. Не научные, но исключительно религиозные интересы влекли их первоначально на восток; не историческо-археологические, топографические, этнографические и тому подобные изыскания заставляли их пускаться в этот далекий и неведомый путь, нередко соединенный с большими лишениями и даже опасностию жизни, но главным образом сила их религиозного одушевления. Чтобы понять мотивы путешествий этих почтенных странников и хотя отчасти стать на точку зрения их, нужно читать и изучать их записки, в большей или меньшей степени запечатлевшие в себе их думы, чувства и самые деяния. «… Но, братие и отцы, господие мои», писал игумен Даниил в предисловии к своему хождению, «простите мя, и не зазрите моему худоумию и грубости моей, еже списах о Иерусалиме, и о земле блазе, и о пути сем святем: иже бо кто путем сим ходит с страхом и смирением, то не погрешит милости Божия николиже. Аз же не подобно ходих путем сим святым, в всякой слабости и лености, пья и ядя и вся неподобная творях, но обаче надеюся на милость Божию и на вашу молитву, негли Христос Бог простит мя грехов моих бещисленных, да се и списах путь сей и места си святая, не взношаяся, не величаяся путем сим: не буди то, ничтоже бо не створих добра на пути сем, но любве ради святых мест написах все, еже видех очима своима грешныма, дабы не в забытии то было, еже ми показа Бог недостойному, и убояхся осужениа оного раба лениваго, скрывшаго талант господина своего и прикупа не створи им; да и се написах верных ради человек, дабы кто слышав о местех святых и потщался и душею и мыслию к святым сим местом и равну мзду приимут с ходившими до святых сих мест. Мнози же дома суще в своих местех добрии человеци милостынями к убогым и добрыми делы своими достизают сих мест святых, иже болшюю мзду приимут от Бога; мнози же и ходивше святых сих мест и видевше святый град Иерусалим, и всзнесшеся умом, яко нечто добро створше, и пакы погубляют мзду труда своего, от них же первый есмь аз»⁴⁷). Не будучи ни археологами, ни этнографами, ни художниками в смысле теперешних ученых и туристов, путешествующих на восток с подобными научными целями, подчиняя свое странничество интересам набожности, наши паломники-писатели занесли в свои мемуары и многое такое, что знакомило их современников с достопримечательностями Палестины и Царьграда и что продолжает до сих пор в качестве любопытного историко-археологического материала знакомить нас с топографией, природой и бытом этих стран. Исключительно религиозный интерес не отвлек их совершенно от наблюдения явлений природы, не помешал им заняться описанием гражданских памятников и разных редкостей этих благодатных стран. Так, например, игумен Даниил пишет о темьяне-гонфите (ладане), который родится в Палестине, о столпе Давидовом, дубе Мамврийском; дает описание Мертвого моря, Иордана и его окрестностей, сообщает измерения расстояний между главными станциями своего пути⁴⁸. Иеродиакон Зосима, бывший в Константинополе в начале XV в., довольно подробно описывает расположение города и его монументы, рассказывает о своем путешествии по морю, о своих встречах и приключениях на пути. И надо удивляться той массе разнородных сведений, которую сохранили в своих мемуарах эти любознательные паломники. Очутившись в стране желанной для них святыни, окруженные многочисленными и разнообразными памятниками и редкостями, они, как бы из опасения потеряться в виду этого нового и поразительного зрелища, спешили занести часто без определенной системы в путевые записки свои наблюдения, чтобы потом, по возвращении на родину, поделиться ими с своими соотечественниками. Можно пожалеть, пожалуй, о том, что описания тех или других достопримечательностей святой земли и Царьграда были составляемы этими тружениками религиозного усердия часто под влиянием живых, непосредственных впечатлений и не были достаточно проверяемы путем трезвой критики. Движимые набожностью, не тронутою никаким сомнением, они смотрели на памятники и святыни пресловутой земли греческой глазами восторженного, но одностороннего религиозного чувства, а потому в их заметках нередко легендарное берет верх над историческим, воображаемое над действительным, наивность и легковерие над основательным и критическим. Даже и при желании иметь верные сведения наши паломники-писатели бывали по временам жертвами обмана со стороны своих недобросовестных и невежественных путеводителей. По необходимости вполне доверяясь указаниям и руководству последних, они принимали на веру и передавали в своих «Хождениях» как положительный факт все, что те им ни сообщали. «Не возможно бо без вожа ходити и без языка добре испытати и видети всех тех святых мест», замечает игумен Даниил. Понимая, как важно иметь хороших проводников, последний ничего не жалел, чтобы добыть сведущих лиц. «И что у себе имея в руку моею худого моего добытка, и от того всем подавах, ведущим добре вся святая места в гради и вне града (Иерусалима), да быша мне указали все добре, якоже и бысть. И пригоди ми Бог налести в лавре святаго Савы ту мужа свята и стара деньми и книжьна велми, и тому святому мужу вложи в сердце Бог любити мя велми худого, и той ми указа добре вся места святая, иже суть в Иерусалиме, и по всей земли той поводи мя добре… И трудися со мною любве ради»⁴⁹. Видно, что святыни и вообще достопримечательности Иерусалима и Царьграда были открыты и доступны далеко не всем: удовольствие везде быть и все видеть покупалось не дешевою ценою. «Скупой и убогий, по словам Стефана Новгородца, «не могли ни видеть, ни целовать ни единаго святаго, разве на праздник котораго святаго будет». Но зато те из наших паломников, которые, подобно игум. Даниилу, обладали материальным достатком, были более образованы и опытны в деле путешествий, не только сами видели святыни и памятники православного востока, но и сумели описать их на уведение своих современников и на память отдаленным потомкам. Их «хождения или путешествия», не смотря на неизбежные в трудах подобного рода неточности и явные погрешности, сослужили великую службу русским людям и науке, достойным образом в настоящее время оценившей их. В западной литературе не раз высказывалась мысль, что средневековые пилигримы, спускавшиеся в римские катакомбы, долгое время служили единственными указателями пути в эти священные подземелья и были первыми деятелями на поприще изучения памятников древне-христианского искусства в местах их первоначального нахождения. Точно такое же место занимают смиренные и набожные древне-русские паломники-писатели в отношении к достопамятностям Цареграда и св. земли. Не задаваясь научными целями, чуждые антикварных интересов, они, сами того не подозревая, проложили путь последующим ученым исследователям в области Византологии и Палестиноведения.