Письмо № 71. Н.С. Фуделю

18 XI [1951, Усмань] ³⁹⁵

Дорогой мой Николаша.

Спасибо за письмо от 15 XI. Ты, видно, писал его, или начинал писать, будучи очень усталым от всех своих дел. Дело в том, что ты меня не понял. Когда я говорил о себе как о «стороннем старичке», я этим хотел только как бы отмежеваться от обычая родителей бесправно вмешиваться в дела детей. Для того чтобы вмешиваться, надо иметь дружеское право, и я потому фактически и вмешиваюсь, хоть в костюме старичка, что чувствую, что это право мне тобой дано и я с радостью и «со страхом Божиим» его принимаю.

Я очень радуюсь нашей дружбе, благодарю всегда Бога за нее, и она-то именно подкрепляет меня в эти дни, могу точнее сказать: она-то дает мне силы на настоящее и надежду на будущее. Она для меня в полном смысле этого слова «нечаянная радость». так как величайшей скорбью моей было прежде именно то, что я не чаял, что я могу быть чем-нибудь для семьи. Вот это прежде всего я хотел сказать тебе сегодня. Ты очень правильно и точно говоришь, что единственное спасение и выход из тяжестей, и внутренних и внешних, это не «бегство на Кавказ», а продолжать делать то хорошее, что делаешь, продолжать идти вперед.

От этой воли к движению вперед, от этой внутренней силы, толкающей к благому действованию, к светлому творчеству жизни, точно от заклинания, разлетаются мнимые и реальные тяжести. Реальная скорбь переживается как мучительная, но временная задержка поезда в пустом поле при подходе к хорошей, ярко освещенной станции. И, конечно, светлое творчество жизни прежде всего в выходе из себя к другим, в помощь другим, в думу, в мысли о других, в скорбь и в радость о других. И «выходя из себя» в других, человек нежданно обретает себя самого в этом выходе.

Бог скрывает (прячет) себя от человека в другом человеке. Тот, кто ищет Его, должен искать Его в другом человеке, в делании для другого. Тут тайна непостижимая, тут приоткрытие тайны Любви.

Нам мало что открыто, мы вечно в ушибах от мнимых или реальных скорбей. Но в нас одно ясное: инстинкт, что, несмотря ни на какие ушибы, мы должны идти вперед в делании жизни, в благой «работе Господней».

Эта работа иногда кажется ужасно томительной. Она требует трезвую голову, она требует отречения от всякой фальши, и особенно от всякого самолюбования, примитивного (на свой «пиджачок») или утонченно-блоковского. Милый мой дружок! Я знаю, что в тебе, несмотря на многие твои пробелы, есть что-то драгоценное именно в этом, главном, разрезе, какая-то «первоначальная» незамутненность и доверие к Любви, какая-то «простота во Христе». Молюсь, чтобы она пребыла с тобой всегда и руководила тебя в пути.

Я, конечно, виноват, что был «суров» с Лялей. Я очень теперь не хочу чисто внешних, светских касаний с людьми. Я как-то утомился от ненужности в общем этих обыденных соприкосновений. А на глубокую и нужную встречу не было ни времени, ни сил. Ведь сказано апостолом: «До чего мы достигли (силы разумения, возможности помощи душевной), так и должны мыслить и по тому правилу жить» ³⁹⁶. Т<о> е<сть> нельзя прыгать выше своей меры. Вот я и чувствовал это при мыслях о Ляле. Я здесь бессилен, я это знаю. Эта сила может и должна быть в тебе. И она есть. Николаша! Я ровно ничего не знаю про Вареньку ³⁹⁷. Напиши, где она, как она живет, видишь ли ты ее когда-н<ибудь>.

Я пишу тебе часто, в неделю несколько раз. Твои письма очень меня утешают, и я тебе очень благодарен, особенно зная, как ты занят. С работы твоей, конечно, не надо пока бежать. Даже при твоих очень плохих условиях она кое-что тебе дает (я говорю не о материальном).

Но тебе надо было бы посоветоваться об этом с С<ергеем> Н<иколаевичем>. Может быть, это знакомство именно практически тебе что-н<ибудь> даст. Может быть, тебе можно было бы (как все же ведь научному работнику, а не завхозу) сказать, что у такого-то профессора, кажется, есть интересный материал для музея, с тем, чтобы тебя отпустили в воскресенье. Только как бы из этого не вышло то, что к нему полетит сам директор! Спасибо большое за 100 р. Я получил их вчера и купил сегодня слив<очно-го> масла, спасибо за отправляемую посылку. Мне бы очень были нужны валенки, здесь лютая зима, а приходится много ходить. От мамы письмо было от 8-го, и где она, даже, кажется, вы не знаете. Сердце так болит за них. О Вареньке я не могу думать спокойно.

Целую тебя, дорогой, поцелуй Лялю, пусть она меня простит.

Твой п.

Я перечел сейчас твое письмо и вижу, что в своем ответе я чуть ли не дословно тебя повторял. Это так хорошо.