Письмо № 70. Н.С. Фуделю

16 XI [1951, Усмань] ³⁸⁶

Милый Николаша.

Я только сегодня отправил тебе письмо, но так как после этого пришло твое от 12–13 XI, то я пользуюсь этим поводом, чтобы еще поговорить.

Я отдыхаю в новой комнате. После холода и грязи я в чистоте и тепле. Теперь займусь своей едой и даже докторами, как просит мама. Завтра утром пойду запишусь сразу к невропатологу и терапевту.

100 р. еще не получал, но, наверное, получу завтра. Куплю сливочного масла, которое мне всего нужнее, и картошки, чтобы варить дома. Когда у меня есть масло, то сладкого почти не требуется. Может быть, если добуду посуду, вообще налажу домашнюю готовку, как в Улуе, это дешевле и сытней столовой.

Я признаю и каюсь, что у меня правда ослабело это время какое-то «бытоустройство». Я имею в виду, что и в другую комнату я должен был переехать раньше и кухонную посуду должен был уже найти (в магазинах нет). Это, наверное, от «толчков» на дороге ³⁸⁷ я слегка оглупел и даже собрался умирать, а не доставать посуду.

Но вот, раз не умираю, значит надо доставать и не спорить со сроками.

«Рассчитаны наши сроки,

Измерены нам пути» ³⁸⁸.

Теплых вещей я не получал. Мама хотела приехать сама.

Мне были бы очень нужны валенки и мехов<ые> рукавицы (у мамы).

Если правда хотят послать мне посылочку, то лучше всего сухарей и сахару. Крупа здесь есть на рынке.

Во вторник 20-го, наверное, что-н<ибудь> выяснится с работой ³⁸⁹. Хорошо бы в те же дни получить окончательное известие, приедет мама или нет, чтобы мне, если работа будет предложена, отложить вступление в должность на несколько дней – неделю. Я писал маме о фарф<оровом> чайнике. Скажи ей, что хозяйка мне заваривает в своем, так что не надо тратиться (он стоит здесь 8 р). Ты написал о себе, наверное, правильно, что твое главное желание не «размышлять», а «видеть, слышать и рисовать». Это не только правильно, но и хорошо. Это особый путь или угол зрения, если только слово размышлять писать в кавычках. Ведь если твой путь не анализ и хирургия фактов духовной жизни, а некое их «созерцание», то ведь в основе созерцания лежит изумление («изумление есть начало философии»), т<о> е<сть> именно познание, тоже познание, но не рационалистическое, а какое-то (скажем условно) поэтическое. Поэтому от «познания» никуда не уйдешь. И дитя «познает», но по-детски, хоть может быть мудрее и глубже нас. Я хочу сказать, что при наличии у каждого своего «угла зрения» всякий идущий к Истине идет к ней для того, чтобы познать ее – вкусить ее сладости своим духом. Поэтому если снять кавычки, то путь для всех будет один. но, конечно, каждый идет по нему «по-своему». Вот и тебе надо идти по нему по-своему, искать своего способа идти. Важно не то, как идти, а то, чтобы дойти, чтобы идти, а не пятиться, не топтаться на месте. Вот и Пушкин шел своим путем – «поэтическим», но ведь это как раз он сказал:

«Но не хочу, о други! умирать.

Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать» ³⁹⁰.

Тут мыслить без кавычек, т<о> е<сть> в подлинном, не испорченном, полноценном смысле этого слова, когда мысль-познание соединены страданием, как рождение человека с родовыми муками.

Поэтому и бери с полки «Слово о полку» чаще, чем Погодина. Это твой путь познания, и, следовательно, ты перед собою прав.

Ты не прав тогда, когда ссылаешься на века, что 19-й, мол, век мне был чужд. «Слово о полку» еще, кажется, на 9 веков старее 19-го ³⁹¹. Значит, дело не в хронологической старости, а в душевной близости.

Я согласен с тобой, что в 19-м веке много слишком всякой рационалистической путаницы, но для того, чтобы при чтении «Слова» не впасть в романтику, надо хорошо знать этот дом наших отцов и дедов – XIX век. Если мы живем в современности и наша мысль реалистична, то нам нужно знать его. Я вот вчера прочел здесь «Кто виноват» Герцена. Я никогда раньше не читал этого. Очень слабая вещь, но как много она дает для понимания некоторых духовных закономерностей. (Помнишь, кстати, мелкие статьи Пушкина – о чем он там только не писал). Но и не это я хотел бы тебе советовать. Собственно, мое желание сводится только к тому, чтобы ты нисколько не изменяя себе и своему углу зрения, расширил бы и углубил как-то, укрепил материал своего познания, в частности, на всем том хорошем и ценном, что есть в 19-м веке. Ведь ты сам пишешь, что «я прочел те книги, которые ты отложил, разбирая на диване». А их тоже можно отнести к 19-му веку. И ты добавляешь: «они все пошли для «первого"».

Вот все, что я хотел бы.

Чтобы твоя мысль знала тропинки в лесу, умела бы находить дорогу и по солнцу, и по звездам, и по древесной коре, чтобы ты был путник во всеоружии.

Если внутри нас самих хорошо, то мы, читая и ошибочные или прямо плохие вещи, сумеем их внутренне отбросить и идти дальше, по дороге принимая все полезное.

Перемена темы в аспирантуре ³⁹² мне тоже очень не понравилась. Впрочем, эта сторона твоей деятельности мне вообще непонятна.

Представляю, как ты провел ночь один в пустом загорском доме ³⁹³. Его фотография стоит передо мной на столе. Что-то глубоко наболевшее есть во мне: мечта о каком-то доме, где можно было бы слушать, как «коротается звездная ночь» ³⁹⁴.

Ты пишешь, что «надо просить радости для себя». Да, надо просить, чтобы всегда душа была живая, чтобы она всегда пила «воду живую», чтобы внутри человека всегда был теплый дом, куда бы могли прийти и согреться.

Целую тебя. Прости за многословие.

Твой п.

Я очень тебе благодарен за твои письма.