Письмо № 23. Н.С. Фуделю

[Октябрь, 1949, с. Большой Улуй] ¹⁴⁷

Дорогой Коленька.

Рад, что ты прибыл и начал занятия ¹⁴⁸. Это последний курс, я полагаю. По всему вижу, что нам с тобой еще долго, долго не увидеться. Тем более ценишь письма.

Я знаю, что ты не понимаешь многих моих «странностей» или, как ты пишешь, «многое в тебе странно для меня». В этом виноват я сам, то, что я не воспитал в тебе любви к этим странностям, на себя я и должен пенять, а не на тебя. И, конечно, я пеняю горько, т<ак> к<ак> это устанавливает некую границу дружбе, не скажу любви.

Как тебе сказать? Есть некое реальное бытие, помимо того, которое мы видим. Люди «со странностями» в этом бытии бывают и знают, что быть в нем для них высшее счастье. Когда они встречают таких же, как они, бывавших в нем, они особенно радуются, их глаза через глаза этого встреченного друга уходят туда, в это бытие, вспоминают его, вновь вкушают его полноты.

Так бывало у меня с т<етей> Марусей. Конечно, я хотел бы, чтобы это было бы и в наших отношениях. Здесь ничего не надумаешь, здесь никак не сфальшивишь. Если это есть – есть, если нет – нет, ибо это не от людей, а от царства Божия, расцветающего внутри человека.

Говорят, что есть два как бы вида любви и им придают два древнегреческие термина: первая любовь это любовь жертвенная, любовь за всех и независимо ни от чего, это любовь – агапэ, а вторая любовь – это – филиа, дружба, любовь встречи человека с человеком в конкретном образе выделенного бытия. Кто знает – так ли это, но что-то есть в этом верного.

Так вот, надо не только любить «внутренний мир» друга, но и самому быть в нем, для того чтобы могло произойти то неизреченное чудо, о котором я говорил сейчас, – встречи двух людей, вкусивших одного и того же Бытия. Об этом уже я когда-то писал тебе еще перед смертью т<ети> Маруси, о моем отношении к ней. Трудно мне говорить. Кстати прошу тебя, где мое последнее письмо к ней от 8 V 49 г. ¹⁴⁹, которое я послал с письмом к Тамаре. Из всего этого, конечно, не значит, что мы не должны писать друг другу или что мы не близки друг другу. Что для «филии» нет границ в годах и поколениях, подтверждает мне моя память о моем отце, когда в пасхальную ночь огни в его глазах передавались нам и улыбка его, – такая улыбка! (я чуть было не сказал: «спроси т<етю> Марусю») – обнимала нас, его детей – друзей. Мне было 16, а ему 50 ¹⁵⁰. И я помню, как я держал его голову, когда он умер ¹⁵¹, еще теплую голову любимого человека, сумевшего так согреть всех нас, его детей.

Безличная, безликая истина не греет, она «светит, но не греет», она подобна не солнцу, а только электрическому юпитеру. Ты должен найти имя истине, ты должен назвать ее для себя. И у меня, и у мамы, и у моего отца, и у т<ети> Маруси есть это имя. И огнем этого Имени светились глаза его в пасхальную ночь.

Ты пишешь о «плоти». Это трудно кратко сказать, но, конечно, «плоть» не есть «тело». Тело свято и божественно, тело Храм Божий и сонаследник вечности. «Плоть» это искаженная грехом природа нашей жизни, и «телесной», и «душевной». Дорога одна: духоносного тела, ищущего вечности, дорога истинной жизни человеческой.

Человеку труднее всего, нестерпимее всего, обиднее всего принять идею греха. «Как это так», «такой анахронизм и дикость»!

Грех же познается вполне только тогда, когда истина имеет Имя, когда всякое нарушение нормы есть не просто «нарушение истины», но и личное оскорбление любимому, личное и новое мучение Любимого и распятие Его.

Если же не понимать, что есть «грех», то никогда не поймешь того, что есть святость, что есть чистота, что есть абсолютность какого-то бытия, что есть Истина. Человек, не знающий черного цвета, не узнает белого. Всякое отрицание идеи греха есть отрицание идеи Истины. Можно, конечно, до времени не сознавать этого и говорить об «истинах», но в конечном счете исторический вопрос Пилата «что есть истина?» – равнодушие ко всему и практическое погружение в грех.

Конечно, у каждого человека своя форма, и своя у каждого музыкальная идея. Но грех один: это забвение человеком своей формы и своей идеи, своей души и тела и погружение в «плоть».

К сожалению, от моих слов получается вроде как стук на счетах, а денег от стука не получается. Деньги получаются от другого – от страдания часто, от смерти близких иногда, от любви чьей-нибудь и молитвы. Больше всего на свете бойся равнодушия или презрения к людям. Тогда уже не помогут никакие молитвы.

Крепко тебя целую, мой дорогой, и крепко люблю.

Твой п.

Тамару целую и Муню. Кирилл ¹⁵² должен был нарисовать комнату, где умерла т<етя> Маруся. Я все поджидаю это.

Я рад, что ты был у мамы 30 IX ¹⁵³. Не забывай ее, езди к ней по возможности часто, как бы это ни было иногда и трудно. Может быть, уже будущим летом уедешь надолго от нее, или даже навсегда, куда-нибудь в другой город.

Почему-то совсем не пишет мне т<етя> Нина.