Письмо № 189. Н.С. Фуделю

22 V 1976 [Покров] ¹²²⁰

Николин день

Дорогой Николаша.

Спасибо за письмо. Я порадовался нашей дружбе, но одно место письма меня огорчило. Ты просишь «не осуждать тебя, даже и за дело». Если это понимать в смысле неговоренья правды о заблуждениях, незнаниях и грехах, то какая же это дружба? Вот ты вспомнил в этом письме, как пример любви, Муню. В начале (или середине) 50-х годов я был накануне (в своем уме) принятия священства ¹²²¹. Но советовался с разными людьми, в том числе с Муней. Мы были одни (в Усмани) ¹²²². Она говорит: «нельзя вам, – у вас страха Божия мало». Она обличила меня в самый корень, осудила мое намерение и сказала мне дружескую правду. Можно это или нельзя? Нужно это или нет?

А в самом конце 30-х годов назревал, под влиянием Тамары, разрыв между т<етей> Марусей и твоей мамой, причем агрессивна была т<етя> Мар<уся>. И вот в этом случае уже мне пришлось говорить ей правду и как-то обличить ее во имя любви. Я это сделал в виде большого, горячего письма. Не касаясь совсем существа дела, я напомнил ей о том, что «кому много дано, с того много и взыщется» ¹²²³. Письмо подействовало. А любовь несет в себе ревность о любимом, любовь кровоточит, если видит, что этот любимый ею терпит в чем-то, особенно душевном, урон.

Да ты и сам, только по любви к Владу ¹²²⁴, пытаешься что-то ему сказать.

Все Евангелие полно обличений, и обличал тот. Кто больше всего любил.

Мы должны искать в себе, воспитывать, стяжать любовь, молиться о ней день и ночь, но начинать все это мы должны со смирения, с чувства или с осознания того, что мы достойны всякого осуждения, даже и неправедного, уж не говоря о праведном.

Св<ятые> Отцы упорно, везде повторяют «предтеча любви – смирение», и «где нет смирения, там нет любви» ¹²²⁵. Без этого, без готовности принять осуждение, и любовь наша подобна любви этого мистера Чедбенда из Холодн<ого> Дома, который, кажется, так говорил: «совершим это во имя любви» ¹²²⁶.

Я всегда говорил тебе и всегда искренне говорю себе: в нас до безобразия мало любви! Я уже все упустил, всякое время, а у тебя есть еще возможность постепенно наверстывать. Вот только это я и писал. И всегда рви паутину лукавства. Для Любви от нас нужны прежде всего и больше всего не романы и не богослов<ские> статьи, даже с самыми хорошими намерениями, а повседневное отношение с живыми людьми. <...>

Но удержать в себе тепло любви именно в этом плане, в повседневности. а не в статьях и размышлениях, невероятно трудно, что и показывает золотую пробу любви. Тут надо держать себя все время в порядке. Вот ты пишешь о метро, о «шествии мимо тебя роботов», и еще даже почище, об ужасе своего одиночества среди них. Нельзя так мыслить, пойми, дорогой мой. Я не буду говорить об образе Божием, луч которого не погасает в человеке до окончат<ельного> суда Божия. (А как же иногда удивительно бывает почувствовать в метро этот ясный и нетленный луч! Какая это бывает радость). Я скажу другое, вспомню слова о<тца> Николая Гол<убцова>. Он мне сказал: «Если хотите начинать как-то упорядочивать свои душевные отношения с людьми, повторяйте иногда эти чьи-то слова: «все святые, кроме меня»».

В этом есть парадокс, но парадокс глубокий и мудрый, имеющий в себе точно какой-то ключ к запертым дверям.

Вот сколько написалось.

О приезде еще ничего не знаю. Большая слабость путает все карты.

Обнимаю тебя, п.

Я не хотел было передавать письмо по пословице «не наводи тень на ясный день», но потом вспомнил не пословицу, а Евангелие: «горе вам, если все люди будут говорить о вас хорошо» ¹²²⁷.

Пусть же правда о плохом в тебе будет исходить не от других, а от меня, от моей любви к тебе.