1-е путешествие в Афонские монастыри и скиты в 1845 году. Часть 1. Отделение 2

Местность Его. Тут древле почитаем был Аполлон, покровитель юности. – Основатель монастыря Павел Ксиропотамский. Судьба сей обители. – Редкости в библиотеке её, именно: Апостол, перевода ресавского, и слова Киевского Митрополита Григория Цамблака. – Архив. Святыни: Животворящее древо, Крест (будто бы) Константина Великого, Образ Богоматери 829–842 гг., Икона её под названием Нисиотисса. Складни с многими живописными образками. Число монахов. Имения монастыря и доходы его. – Характеристика игумена Софрония.

Готов. Еду. Поехал, – но не по опасному морю, а по безопасному, хотя и трудному, сухопутью, дабы разглядеть местности Афона и наметить их на карте.

Меня, как Митрофанушка в известной комедии, повели извозчики, и свели по крутоярью к морю в Дафну. Тут пристань весьма глубока, но для судов не надёжна. На Приморском краю её стоят карантин и таможня. Мы проехали мимо их и остановились у первого потока, который в дождливое время клубится тут, как жемчужный водопад, остановились, чтобы осмотреть развалины монастыря св. Николая, иже в Дафне, который существовал ранее 730 года по Р.X.¹ Развалины эти едва видны среди выросшего на них кустарника и разного былия. По ним я не составил никакого определённого понятия об этой малой обители, древнейшей на Афоне, и продолжал свой путь, прилагая к нему свой ум по наставлению пророка.

Мул подо мною идёт самою твёрдою поступью по безлесной горе, подвигаясь выше и выше к хребту Афона: а я сижу на нём, замечаю лучшие места и черчу карту. Вот направо от дороги, гораздо ниже её и ближе к морю, между первым и вторым сухопотоком видна масличная рощица, а близь неё между вторым и третьим сухопотоком зеленеют виноградники на местности, называемой Карвáсара. Вот тропа моя взвилась до гребня горы, от которого сбегают к морю ещё два сухопотока, и тут же понизилась, и потом разлеглась почти ровно. В начале ровного поворота её к Симонопетрскому монастырю виден святой верх Афона. Здесь я вдоволь налюбовался неописанным величием его, и, вообразив на нём статую Зевеса, произнёс стихи Пиндара из четвёртой оды его:

Ἐλατὴρ ὑπέρτατε βροντὰς Ἀκαμανδόποδος

Ζεῦ.

О ты, превышний тучегонитель, громовержец,

Неутомимоножный

Зевес.

Но за то в обители, куда еду, отмолю этот поэтический грех свой, увеличенный моим самолюбием, которое подсказало мне, что и я ἀκαμανδόποδος ἐλατήρ – неутомимоножный мулогонитель, попросту сказать, путешественник. А что далее видно на дороге и на топографической карте моей? Видны ещё два сухопотока, каменистые утёсы направо и налево от торной тропы, шумящий ручей близь Симопетры и этот монастырь, диковинно построенный в несколько ярусов вокруг утёса, торчащего отдельно от соседних высот, как будто он упал тут с неба и торчком стал, где стоит теперь. За этим монастырём, в который я и не заглянул в этот раз, тропа преизвивисто спускается ниже и ниже по направлению к морю, и, миновав Симонопетрскую мельницу и келью какого-то отшельника, стоящую на завидно-хорошем месте, немного опять повышается и сперва полу-дугою стелется у вершин трёх приморских утёсов, а потом чрез сухопоток понижается, и доводит утомлённого путника до обители Григориатской, в которую я не входил. Далее представляется изумлённому взору нечаянное зрелище:

Алмазна сыплется гора

С высот между двумя скалами;

Жемчугу бездна и сребра

Кипит внизу, бьёт вверх буграми.

Шумит, и средь густого бора

Теряется в глуши потом;

Луч чрез поток сверкает скоро;

Под твёрдым сводом скал как сном

Покрыты волны, тихо льются,

Рекою млечною несутся.

Седая пена по брегам

Лежит буграми в дебри тёмной.

О водопад! в твоём жерле

Всё утопает в бездне, в мгле!

Это водопад Друванисти низвергающийся с высочайшего, отвесного, утёса Афонского. Смотришь на него, и видишь: сверху спускается широкая кисея белейшая снега, волнуется, вытягивается, исчезает меж камней и опять появляется, но уже не как кисея, а как льющееся молоко. Вид очаровательный!

А дальше что?

Дикие утёсы, сухопотоки, обитель св. Дионисия на скале, и опять такие же утёсы, наконец, монастырь св. Павла Ксиропотамского. У ворот его я едва-едва слез с мула своего, будучи утомлён и разломан горною дорогою, которой нет труднее на всём Афоне.

Шестнадцать дней и ночей я провёл в Павловском монастыре, приобретая основательные сведения о быте его прошедшем и настоящем с помощью тамошних надписей и приписок на книгах, архивных дееписаний и устных преданий.

Излагаю часть этих сведений, наперёд описав место, на котором высится принявшая меня под кров свой обитель святая.

Описываю это место, но пером Барского, пером верным. «Монастырь святого Павла отстоит от моря, яко на полчаса хождения; создася же на месте мало высоком, на воскрылии (отроге) высокой и каменистой горы, на месте крутом и не равном. В стене полуденной имать камень превелик зело, издревле, мню, с высоты гор самоотвален, яко на осьмь саженей в высоту, и на шесть или седмь в широту, толикожде и в толстоту. На нём вместо основания возлежит вся тяжесть монастыря сего удивительно и художественно. Монастырь сей видом есть тесен и высок наподобие столпа, но много зданий в себе заключает; расположением есть многоугоден ради тесноты и неравности места; стену бо северную имать мало равную, восточную же, полуденную и западную неравны, но закривляемы. В стене полуденной суть врата монастырская, и страна правая церкви великой и несколько келлий; в стене же западной келлий иноческих много, в три, в четыре и в пять рядов, и трапеза, поварня, пекарня и гостиница, и вся нуждная; верху же сих, созади церкви, суть и иныя келлии довольны.

В стене западной от наивысшаго места, идеже есть трапеза, привязанна есть уза (цепь) железная, долга на четыредесять саженей, ея же вторый конец досягает до источника, здравую и хладную воду точащаго, до котораго ходити из монастыря далече есть ради неравнаго и труднаго пути; и донеле же принесет кто ее в сосуде, степлеет. Того ради хитростно примысливши иноцы, повесиша сосуд медян на узе в дуге, приправиша же колесцо древянно и при нем вервь тонкий коноплян, и сице низпущают, егда хощут, наипаче же во время трапезы: сосуд же сам подбежавши под нос источника (фонтана), зело скоро наполняется, и абие нервом тонким и колесцем возтязается горе от трапезар; и поставляется изрядная и достохвальная вода.

Стоит же обитель сия между двумя потоками, от них же един меньший абие есть созади монастыря, другий же страшный и превеликий мало подалее на полудень пред монастырем. Он начинается из-под верха великаго Афона и досязает даже до моря; во время зимы с страшным и великим шумом и громом превеликое катит камение. Тамо при потоке и вертоград монастырский со изобилием воды и зелий питомых, и с горницею и келиею, в ней же сидит вертоградарь. Тут недалече на холме и гробница с церковию, идеже погребаются иноцы. Имать же изобилие и иных вод внутрь монастыря и вне, понеже стоит под самою высотою Афона. Недалече бо пред вратами монастырскими и мельница, идеже монахи перут (моют) своя одежды, и инный садок у основания монастыря в потоце, идеже суть померанцевыя и разныя древеса. Имать же обитель сия низу на брезе морском и пристанище, или арсенал изрядный, в нем же иноцы хранят свои ладьи и сети, и прочая нуждная и потребная к морскому художеству, и горницы ко упокоению, и источник воды пред вратами сладкой и холодной к утолению жажды.

В сем монастыре теснота и темнота, и несть двора; но весь он аки под единым покровом зрится быти каменным... церковь в нем великая изрядна есть, четырмя столпами зданными поддержима, четверостенна, выкатов в крылосах неимущая, долгая в двадесять четыре обычных ступеней (шагов), широка же в шестьнадесять, с двумя папертьми, вся зело иконописанна с подписями Болгарскими... Кроме ея обретается тамо древняя церковь малая в честь Стретения Господня, созданна от св. Павла, егда еще его тамо точию скит бяше, ныне же присовокупленна, к великому алтарю от страны левой».

В этом описании я узнал нынешнюю обитель преподобного Павла афонского. Косогорное место её нимало не изменилось. Налево от него, если стать тылом к морю, течёт поток, направо к самому верху Афона взбегает сухопоток ΚΣΗΡΟΠΟΤΑΜΟΣ, наполненный мраморными камнями, большими и малыми. По имени этого сухопотока, по которому, однако при мне быстро и шумно текла вода из-под оного верха, вся местность под Павловским монастырём издревле называлась Ксиропотамом: что доказывают и дееписания её². От неё и преподобный Павел прозывался Ксиропотамским. Но ежели не изменилась природная местность, о которой шла речь, то несколько изменилась внутренность монастыря. Соборная церковь св. Георгия, описанная Барским, уже не существует: от неё остались только паперть и притвор. В монастыре ещё тесно и темно; но он уже не зрится быти аки под единым покровом каменным, потому что в нём открыт двор, на котором достраивается большой мраморный Собор в память Стретения Господня.

Барский, описывая местность под Павловским монастырём, мимоходом, но метко, сказал, что сей монастырь имать знамение неотъемлемое – камень превелик зело, осьмь саженей в высоту, и шесть или седьмь в широту, толикожде и в толстоту, на котором возлежит вся тяжесть монастыря. Он думал, что этот знаменный камень самоотвалился с высоты гор. Но я признаю его камнем коренным, πέτρα ῥιζιμαία, поднятым силою газа из недр земли вместе с материком Афонским, когда вся земля из состояния жидкости своей переходила в состояние отвердения. В это творческое и образовательное время появились и окрестные, столпообразные камни, на которых построены монастыри Дионисиатский, Григориатский и Симопетрский, и которых никак нельзя признать скатившимися с высот Афона. Все эти дивные камни действительно суть знамения всемогущества Творца и изумительной силы, поднявшей их из глубины земли так высоко, и в такой толще, и давшей им вечную твёрдость и незыблемость. Я поражён был постановкой их, отдельною от окрестных высот. Между ними стоят они, точнее, высятся, как исполины между расступившимися толпами нерослых людей. Смею думать, что и первые жители Афона были поражены этими необыкновенными явлениями так же, как и я. Смею прибавить и то, что эти жители собирались у сих каменных столпов для богопочтения в то первобытное время, когда у людей, по заверению Климента Александрийского и Евсевия Памфила, ещё не было храмов, и когда они молились у столпа, означавшего им единого верховного Бога³. Павзаний в своих Arcadicis оповестил, что в глубочайшей древности у всех Греков голые камни заменяли идолов и капища. Τὰ δὲ ἔτι παλαιότερα καὶ τοῖς Ἕλλησιν τιμὰς ϑεῶν ἀντὶ ἀγαλμάτων εἶχον ἀρχοὶ λίϑοι. Так и в Подафонье страшные приморские утёсы древле слыли и ныне слывут под названием священных камней – Ἱεραὶ πέτραι. Священны и те каменные столпы, о которых идёт речь. Впоследствии на них стояли капища, посвящённые богам и богиням.

Какое же капище находилось на знаменном камне Ксиропотамском? И какое божество тут было почитаемо? Тут в капище Диоскуров, спасителей (σωτῆρες) юношества, почитаем был Аполлон юный – παῖς, покровитель юности⁴. Когда же на Афоне утвердилось христианство, тогда жители Ксиропотамского села, (город тут без пристани быть не мог), и их священники обратили это капище в церковь, и благоразумно стали праздновать в ней Сретение Господа, яко Младенца руконосима Симеоном Богоприимцем, уготовавшего спасение всем людям. Такая замена спасающего детей юного Аполлона Спасом и Господом Младенцем сильно поддерживает моё мнение о почитании в Ксиропотаме именно сего Аполлона, а не другого.

Ксиропотамское селище, по мнению моему, было предместье соседнего города Акроафоса. Найденная в нём мраморная дощечка с надписью ΔΗΜΟΣ ΑΘΗΝΟΔΩΡΟΥ доказывает, что тут проживало племя какого-то Афинодора. Это селище во время известного Арабского погрома опустело. Но в нём остались стены Сретенского храма. Подле него в первой четверти десятого века спасался отшельник Козма. К нему пришёл из Константинополя некий муж учёный и известный тогдашнему царю Роману старшему, и принял от него монашеский постриг с именем Павла. Это – пресловутый на Афоне Павел Ксиропотамский. Так как святогорцы недавно превратили его чуть не в Миф, то я считаю нужным сообщить здесь основательные сведения о нём, какие только выжаты мною из местных, книжных преданий и архивных дееписаний.

В самом начале десятого века в Константинополе жила богатая и благочестивая семья, по прозванию Рангавè, родственная бывшему, назад тому 90 лет, греческому царю Михаилу Рангаве. Ей там в части города, называемой Константинианы, принадлежала церковь св. сорока мучеников Севастийских со смежными с нею домами. В этой семье произошёл на свет младенец Прокопий в 915 году. Его мать (владетельница названной церкви) пред родами своими видела сон: «будто разрешилась от бремени на ниве, где стояли снопы, и родила агнца. Но вдруг явились два льва, готовые растерзать его. Тогда она побежала защищать от них своё рождие, но как только подошла к нему, увидела уже не агнца, а мальчика, державшего в руках своих крест, которого силою были умерщвлены львы». После этого сна тотчас родился младенец, наречённый в св. крещении Прокопием. Впоследствии, когда этот Прокопий сделался иноком Павлом, мать его истолковала сон свой так: агнец означал незлобие и кротость Павла; умерщвление львов знаменовало умерщвление в нём страстей; а снопы хлеба прообразовали то, что он своим учением и примером ангелоподобной жизни напитает многие души.

Прокопий получил отличное воспитание, и обучен был всем наукам, какие процветали в его время, так что Константинопольская академия наук признала его Ипатом философов, т. е. превыспренним другом мудрости. Как философ, он знакомил с высшими науками сверстников своих, детей царя Романа старшего, и потому был любим и уважаем этим государем и всеми царедворцами. Но Бог позвал его на Афон; и он, внимательный к зову его, ушёл туда и омонашился там в Ксиропотамской келье отшельника Козмы, той, что близь высочайшего верха Афона. Тогда ему было 30 лет от роду.

В то время (945 г.) в Греции царствовал Роман Лакапин, а в Болгарии Пётр, женатый на дочери кесаря Христофора и внучке оного Романа, Марии. Сей Пётр, по совещании с Романом, вызвал к себе с Афона монаха Павла Ксиропотамского, как известного ему учёного и святого мужа, для того чтобы он охристианил его самого и жителей Болгарии и в зависевшей тогда от него Сербии (значит: Пётр крестился уже по восшествии на престол Болгарский.) Павел успешно сделал своё дело. За то Пётр, любя его, построил ему на Ксиропотамской местности Афона небольшой монастырь, и в числе многих даров пожаловал ему части животворящего древа, кои греческие цари надарили как ему, так и предшественникам его⁵.

С помощью сего Болгарского царя Павел возобновил в своём монастырьке древнюю церковь Сретенскую (после 945 года) и положил в ней драгоценные сокровища; я разумею части животворящего креста Господня и наипаче ту, что с гвоздинною пробоиною, и Апостол на пергамине в четвёртку, письма мелкого, но чёткого и красивого с толкованиями вокруг текста, и с крестообразною подписью в самом конце: σταυρὲ φύλαττε βασίλισσαν Μαρίαν – кресте, храни царицу Марию. Эта Мария должна быть супруга выше помянутого царя Петра. Она подарила сей апостол Павлу, о котором идёт речь. (Я видел эту рукопись, но, к сожалению, не имел времени рассмотреть её подробно). Ксиропотамо-сретенский монастырь возник ранее Афонской Лавры 17-ю или 15-ю годами. Первым настоятелем его был строитель его Павел. Ему афонский Протат отмежевал два смежных участка земли, тот, на котором ныне расположены скиты Новый и Аннинский, и тот, что на северной стороне Павлова монастыря. На участке Под-скитском Павел с братией своею построил малую обитель, так называемую Вулевтирийскую, но подарил её монаху Евстратию. Там же на месте, называемом Митрофановым, он развёл виноградник, и монаху Пимену и ученику его Пандолеону дал в пользование местечко, приносившее две мерки плодов, δέδωκε αὐτοῖς τοπίου ὡσεὶ μοδίων δυό εἰς χρήσιν μόνον. (Извлечено из архива Павловского).

Обитель, построенная Павлом на знаменном камне, или утёсе, которого ширина и длина измерялась седьмью саженями, была очень мала. Её скорее можно назвать монастырьком, укромником, безмолвищем – μονήδριων, σεμνεῖον, ἡσυχαστήριον. В окрестностях её были такие же малые обители, как и она; например: обитель Вулевтирийская, Пименова, Митрофанова. В каждой из них жили монаха два, четыре, шесть, и жили как Исихасты – безмолвники. Таков был и Павел Ксиропотамский. А все эти обители зависели от афонского Протата.

Преподобный Павел имел дар прозорливости, и пользовался большим почётом на Афоне. В 960 году в праздник рождества Христова ему прилучилось быть в Протатском храме. Тут же был, и Афанасий афонский (будущий соперник его) и весьма вразумительно читал то, что положено было по уставу. Павел, прозревши будущность его, предсказал, что он будет велик и как преобразователь Афона, подчинит себе всех⁶.

Прозорливость Ксиропотамца оправдалась. Афанасий выстроил большую Лавру, и житию монастырному дал перевес пред житием исихастическим. По образцу Лавры его устроились монастыри, Иверский, Ватопедский, Амальфинский, Каракальский, и приобрели имения вне святой Горы афонской. Такое преобразование возмутило Исихастов; и они решились выжить Афанасия с Афона, и отправились в Константинополь жаловаться на него царю Иоанну Цимисхию. В числе их был и Павел Ксиропотамский. Цимисхи внял их жалобам, и успокоил их, дав им Устав. Под этим уставом подписался Павел, о котором идёт речь. Это было в 971 году.

В 1010 году, когда индикт был 8-й, девяностопятилетний Павел ещё здравствовал о Господе. Тогда в Вулевтирийской обители, подаренной им Евстратию, сделался игуменом племянник сего Евстратия Афанасий. Тогда же возник вопрос: может ли быть передана эта обитель Лавре. Лавриоты решили: «не передавать её ни Лавре, ни Иверу, ни Ватопеду, и никакому другому монастырю; а зависеть она должна от Протата. Если же Лавриоты захотели бы подчинить её своей власти, то в таком случае пусть возьмёт её назад обитель Ксиропотамская безденежно, так как она имеет на то право: „ἐι δὲ ποτε τοῦτο ἡμεῖς βουληϑῶμεν ποιῆσαι, ἢ τοῦ ἐκεῖσε καϑιγουμένου παρέχοντος ἀναλαβώμεϑα τότε μετ’ εὐλόγου δικαιοσύνης ἵνα ἀναλαμβάνεται ἡ μονὴ τοῦ Ξηροποτάμου τὴν τοιαύτιν μονὶν ἀναργύρως μὴ ἐχόντων ἡμῶν ἐν ἀυτῇ ὀιονουν δικαίωμα“». (Копия Лаврского Дела, месяца апреля индикта 8-го, подтверждённая Солунским архиепископом Исидором, который святительствовал с 1380 года по 1396-й. Года нет, потому что в подобных делах не всегда ставился он, а намечаем был только индикт его. Восьмой же индикт, указанный в деле, соответствует 1010 году. Тогда, как видно из других Дееписаний святогорских, жив был игумен Лавры Афанасий II, производивший оное дело. Это верно).

Наступил год 1016. Тогда Павел Ксиропотамский был старец уже столетний, но ещё недряхлый. Тогда же он жаловался Проту св. горы на вышеупомянутого Вулевтирийского игумена Афанасия, неправильно включившего в границы своей обители местечко, данное Павлом монаху Пимену, и просил возвратить ему это местечко. Прошение его было исполнено. (Извлечено из архива Павловского).

Вскоре после сего преподобный Павел преставился. В дееписании 1030 года, хранящемся в этом же архиве, он назван уже μακαρίτης, пo-нашему – в блаженной памяти скончавшимся. Останки его были перевезены в Константинополь, и там положены в наследственной церкви его, освящённой во имя св. сорока мучеников Севастийских.

Дальнейшие сведения мои о судьбе обители сего преподобного мужа скудны. Но чем я богат, тем и рад. Примите и малое за великое. Гривенник не рубль, однако, и за него можно купить немного хлеба и утолить голод.

В 1046 году Илия монах и игумен обители Ксиропотамской подписался 9-м под уставом, который дал святогорцам царь Константин Мономах.

В 1071 году Михаил монах из обители Кир Павла подписался последний под решением спора о границах обителей Ксилургу и Скорпиона. Подпись его доказывает, что в это время Ксиропотам называли уже именем строителя его Павла.

О дальнейшей судьбе сего монастыря, к удивлению моему, нет никаких записей в архиве его до 1385 года. Однако он, как увидим ниже, существовал в течение 314 лет с 1071 года по 1385-й. О перенесении прозвания его, Ксиропотам, на Стратоникийскую обитель Никифора я говорил выше. Здесь же считаю надобным присовокупить только вот что. Как из Ксилургийского безмолвища, по распоряжению Прота св. горы, перешли в опустевший монастырь Фессалоникийцов Россы из Далматской Сербии (в 1166 г.), оставив за собою оное безмолвище: так точно из Ксиропотамского монастыря и из подчинённых ему безмолвищ некоторые ревностные монахи, с согласия Протата, заняли опустевшую Стратоникийскую обитель Никифора, оставив в своём ведении прежнее селище своё, и принесли с собою Животворящее Древо с гвоздинною пробоиною, которое поныне в ней находится. От них она и стала называться Ксиропотамскою; а прежнюю Ксиропотамскую, в отличие от неё, Протат повелел именовать Павловскою. Это было немножко ранее 1071 года. В подтверждение сего предположения моего, оправдываемого Ксилургийскою аналогией, представляю предание, высказанное мне свято-павловским игуменом Софронием, предание о том, что от данного Павловскому монастырю животворящего Древа, (я видел эту святыню), отделена была большая часть для нынешнего Ксиропотама. Такое отделение могло быть только по согласию духовных потомков Павла Ксиропотамского и из любви к собратьям, перешедшим от них в обитель Стратоникийскую для населения её и устройства. По силе таких обстоятельств обе эти обители, Новоксиропотамская и Павловская, остались независимы одна от другой, но содружественны. Содружество их продолжалось очень долго: о чём речь впереди.

Павловский монастырь существовал в царствование Андроника старшего в 1288 году. Это видно из росписи Афонских обителей, сделанной в дни сего государя и помещённой в так называемом Трагосе афонском. А пострадал ли он от нашествия Каталонцев, которые с 1303 года по 1309 разоряли все окрестности Афона: это пока неизвестно мне. Но в 1385 году некто Николай Пагáси Балдуин передал сему монастырю во владение свою наследственную обитель пресвятой Богородицы Месонисиóтиссы, построенную (не сказано, где) тестем его Радославом Хлапеном, и передал по любви к родному брату своему Арсению, который тогда был игуменом в сказанном монастыре. Эта передача помножена была пожертвованием ему четырёх селений, нескольких участков земли, и трёх семейств рыбачьих у озера Острова. Всё сие извлечено мною из Павловского дееписания, озаглавленного так: Παραδοτήριον ἔγγραϑον Νικολάου Παγάσης τοῦ Βαλδουβίνου στωϟγ ἔτους – Дарственная запись Николая Пага́си Балдуина 6893 (1385) года. В этой записи верно сказано, что «монастырь св. Павла Ксиропотамита находится при подошве св. Горы Афона, на западной стороне её, недалече от обители Вулевтирийской». А в конце её Николай Балдуин просил всех, кому достанутся его собственные имения, будут ли они греки, или мусульмане, или Сербы, не отторгать его пожертвований и не обижать калуеров. Отсюда я заключаю, что Месонисиотская (Средоостровская) обитель находилась где-то в Македонии⁷, и что она была славяно-сербская. Верность такого заключения подтверждается и самым именем и прозванием строителя её Радослава Хлапена. Стало быть, в 1385 году и в Павловском монастыре жили монахи Сербские. Сам игумен его Арсений, брат Балдуина, был Серб. В тамошней библиотеке я видел принадлежавшую ему сербскую рукопись, именно собрание слов Григория Богослова и Иоанна Златоустого, со следующей (не Арсениевой) пометою на ней: Сия книга старца Кир Арсения, лето 6956 (1448).

Но когда же сербские монахи поселились в Павловском монастыре, как хозяева его, и как это случилось?

Вышеупомянутый Арсений Балдуин был второй Сербский игумен сего монастыря. А первый из Сербов настоятель его был Герасим. Он, по верным соображениям моим, почерпнутым из Павловских дееписаний 1401 и 1404 год., пришёл на Афон с духовным учеником своим Антонием в 1354 году, когда эта гора состояла под властью Сербского царя Стефана Душана сильного, богомольствовавшего там в 1346 году вместе с супругою своею Еленою; пришёл, значит, в самое благоприятное для Сербских монахов время. Тогда греческий Ново-Ксиропотам, заведовавший Павловским монастырьком греческим же, как Руссик заведовал Ксилурийскою обителью, добровольно отдал ему, Сербу, этот монастырёк с условием, прописанным в дарственной записи его, чтобы реченные иноки, Герасим и Антоний, и их преемники владели им друг-другоприимательно, как монастырём свободным, не подъярёмным и не угнетаемым вмешательством или властительством Ксиропотамцов. (...ἐπὶ συμφωνίᾳ ἵνα κατέχωσιν αὐτὸ οἱ τε ρηδέντες γέροντες καὶ οἱ τούτων διάδοχοι κατ’ ἀλληλουχίαν ἀκατάλυτον, καὶ ἵνα ἦ τὸ μονήδριον τοῦ ἁγίου Παύλου ἐλεύϑερον ἀδούλωτον καὶ ἀδέσποτον ἀπὸ τῆς ἐπικρατείας, ἢ καταδυναστεὶας τῶν Ξηροποταμηνῶν.) После этой передачи прошло несколько времени. Ксиропотамцам нужны были деньги; и вот они выпросили у святопавловцов, Герасима и Антония, сто унцов серебра, ἀσήμιν οὐγγίας ἑκατόν. Потом опять те и другие раздружились; но их помирил преподобнейший Прот св. горы господин Неофит иеромонах (1392 г.), утвердив выше помянутое условие⁸. Итак, Павловский греческий монастырь заняли Сербские монахи (1354 г.) по добровольной уступке им его греками – Ксиропотамцами, подтверждённой, однако Протатом и вселенским патриархом Матфеем.

В 1385 году, как мы уже знаем, в этом монастыре настоятельствовал Арсений Балдуин, и приобрёл для него Средоостровскую обитель с имениями, построенную тестем родного брата его Радославом Хлапеном.

В 1401 году игуменом монастыря, о котором идёт речь, был выше помянутый Антоний. Тогда он имел тяжбу с соседнею обителью Дионисиатскою, которая (тяжба) властью Прота Геннадия кончилась размежеванием границ обеих обителей. (Извлечено из Павловского архива).

Довольно! Я вышел из лабиринта с помощью нитей Ариадны, но не устал. Посему спешу изложить прибытки знания, полученные в библиотеке монастыря Павловского.

Тут рукописей не мало. Но между ними достойны внимания только двадцать четыре. Список их помещён в моей Статистике Леона. А здесь я оповещаю две новости, расширяющие богословскую науку, и два сведения, надобные для истории Леона и Павловского монастыря.

Новость первая. Это – открытие древнего Ресавского перевода священного Писания с греческого языка на славянский. В Павловской библиотеке я нашёл Апостол, содержащий церковные Чтения с первого дня Пасхи, перевода Ресавского. Он чётко написан в 1688 году на бумаге в лист хорошим полууставом: на последнем листе его читается презамечательная приписка:

҂зрмѕ. † Написасе сиа бг҃оспаснаа книга рукою грешного Михаила инока в ските святыя Анны, и молю всех вницающих и чтущих пачежь преписующих ничто же пременяти, ни речь, ни слóгиу, ни оксию. Понеже сего ради растлени быше и искажени книгы наше ради невнимания и небрежения, пачежъ истее рещи, продръзаниа и невеждьства. Много бо изыскавше и испытавше едва възмогохом обрести доброизводну кни́гу сию от старых преводник ресавских и речи и слогиие и оксие, не имущих порока. Сего ради якоже рех, да не порицает никто своеумием водим и пременяет что. мы бо в всем (во всём) извѡду последовахом, разве аще негде что̀ утаисе. и приложим его святей обители святого Павла, за прощение своих грехов... В лето от рождества хв҃а ҂ахли круг солнцу ѕ луне же в.

Вот отрывки Ресавского перевода, извлечённые из найденного мною апостола:

Пръвое ᲂу҆́бѡ сло́во сътво́рихь о҆ вᲃⷯѣ, ѡ҆ Ѳео́фїле. о҆ ни́хже наче́тъ І҆ᲃ҃ тво́рити же и҆ ᲂу҆чи́ти до нѥго́ дн҃е заповѣ́дꙋю. а҆пⷭ҇лѡмъ дх҃о́мъ ст҃ыⷨ и҆́хже и҆збра̀, и҆ възне́сесе прⷣѣ ни́миже и҆ поста́ви себѐ жи́ва пострада́ни свое́м, въ мнѡ́зѣхь знаме́нїихъ, дн҃ьми четыридесе́тми ꙗ҆влѧ́ѥсе им и҆ гл҃ѥ ꙗ҆́же о҆ црⷭ҇тви в҃жїи. и҆ съ ни́ми ꙗ҆́ды, повелѣва́аше и҆́м ѿ і҆еросоли́ма нелоꙋ́читисе, н̀ь ча́ѧти о҆бѣтованїе ѿч҃ее є҆́же слышасте ѿ менѐ...

– Въ днѝ ѡ҆ны. поѥ́мше а҆ѳинее па̑вла, на а҆́рїевъ леⷣ ве́доше гл҃юще, мо́жемъ разꙋмѣ́ти что̀ но́вое сїѐ тобо́ю гл҃ѥ́мое ᲂу҆ченїе. стра́нна бо нѣ́каа вълага́еши въ ᲂу҆́ши на́ши. хо́щеⷨ ᲂу҆́бѡ разꙋмѣ́ти, что̀ хо́теть сїа̀ быти. а҆фине́иже въсѝ и҆ прихо́дещеи стра́ннїи, ни въ что́же и҆́но ᲂу҆́пражнѧа́хꙋсе, ра́звѣ гл҃ати что̀ и҆лѝ слы́шати но́вѣѥ. ста́вже па̑влъ посрѣд а҆́рїева ле́да реⷱ҇. мꙋ́жїе а҆фине́исцїи. по всемꙋ̀ ꙗ҆́ко хꙋдо́жнѣише вы зрꙋ. прихо́дѣ бо̀ и҆ съгле́даѥ чъти́лища ва́ша, ѡ҆брѣ́тохъ и҆ кꙋмі́ръ на нѥ́мже бѣ̀ напи́сано невѣ́домъ бг҃ъ. Е҆гѡ̀ же ᲂу҆́бѡ невѣ́деще бл҃гочтете, се́го а҆́зъ проповѣ́даю ва́мъ...

Къ римлѧ́нѡⷨ – Бра́тїе, є҆́лици кръстихѡ́мсе въ ха҃ І҆ᲃ҃а, въ съмрть є҆го̀ кръсти́хѡмсе, съпогре́бохѡмсе є҆мꙋ̀ кр҃ще́нїемъ въ съмръ́ть, да ꙗ҆́ко же въста̀ Хᲃ҃ ѿ мръ́твыⷯ сла́вою ѿч҃ею, та́ко и҆ мы̀ въ о҆бновлѥ́нїе жи́зни хо́дити на́чнеⷨ, а҆́ще бо съра́слъни бы́хѡⷨ поⷣѡ́бію съмръ́ти є҆гѡ̀, нъꙵ и҆ въскр҃се́нїю бꙋ́деⷨ. сїе́ вѣ́деще. ꙗ҆́ко ветхы̑и нашъ чл҃кь съраспе́тсе. да ᲂу҆пра́знитсе тѣ́ло грѣхо́вное, не кто́мꙋ рабо́тати на́мъ гре́хꙋ...

Къ Корⷴи. – Бра́тїе, ꙗ҆́коже тѣ́ло є҆ди́но ѥⷭ҇, и҆ ᲂу҆́ды и҆́мать мнѡ̑гы. въсѝ же ᲂу҆́ды е҆ди́ного те́ла мнѡ́зи сꙋ́ще, є҆ди́но сꙋ́ть тѣ́ло, та́ко и҆ хᲃ҃. и҆бо̀ є҆ди́нѣм дх҃мъ мы̀ въсѝ, въ є҆ди́но тѣ́ло кръстихѡ́мсе, а҆́ще і҆ꙋде̑е, а҆́ще е҆́ллине, а҆́ще ра́би, а҆́ще сво́боⷣни, и҆ въсѝ, є҆ди́ныⷨ дх҃омъ напои́хѡмсе...

Къ Корїнѳїѡⷨ. – Бра́тїе, лю́бы тръпитъ, бла́житъ. лю́бы не зави́дитъ, лю́бы не ѻ҆пла́зꙋетсе. не гръди́тсе. не безьѡ҆бра́зитсе. не и҆́щетъ свои́хси. не раздража́етсе. не въмѣ́нѧетъ зло́е. не ра́дꙋетсе ѻ҆ непра́вдѣ. ра́дꙋетжесе и҆́стине. въса̀ лю́битъ. въса̀ вѣ́рꙋетъ. всѐ ᲂу҆пова́етъ. въса̀ тръ́питъ. лю́бы николи же ѿпа́даетъ. а҆́ще пррⷪ҇чьствїа и҆спра́знетсе... ни҃ꙗже прѣбы́ваетъ. вѣ́ра, наде́жⷣа, лю́бы. трі́ꙗ сїа̀. бо́лши же си́хъ лю́бы. гони́те любо́вь. ревнꙋи́те же дх҃овныимъ...

К Тимо́ѳею. – Чедо тимо́ѳее. мо́лю прѣжⷣе въсѣх. тво́рити молѥнїа. молбы. мл҃твы. бл҃годаре́нїа ѻ҆ всѣх. ѻ҆ цр҃ихъ. и҆ всѣх и҆́же на прѣвлады́чьстви сꙋщїиⷯ. да ти́хо и безмлъ́вно житіѐ поживе́мъ. въ всакомъ блг҃овѣ́ри и҆ чъсти́вствѣ. Сіѐ бо̀ добро̀ и҆ прїе́тно прѣд спаси́телѥм на́шиⷨ бг҃о̀мъ. и҆́же въсѣм чл҃кѡм хо́щетъ спа́стисе. и҆ въ разꙋмѣ́нїе и҆́стины прїи́тїи. є҆ди́нъ бо є҆ди́нъ бо бг҃ъ. є҆ди́нъ ходата́и бг҃ꙋ и҆ чл҃кѡмъ. чл҃къ Хᲃ҃ І҆ᲃ҃. да́вый себѐ избавлѥ́нї по всех. сведѣ́нію. времена̀ своѧ̀. в нѥ́же поло́женъ бы́хъ а҆́зъ проповѣ́дникъ и посла́нникъ. и҆́стинꙋ гл҃ю ѻ҆ Хѣ҆ нелъжꙋ. ᲂу҆чи́тель є҆зы́кѡⷨ въ вѣ̀рѣ и҆ и҆́стинѣ:

Колⷭ҇а. – Бра́тїе. ѻ҆блѣцѣ́тесе ᲂу҆́бѡ ꙗ҆́кѡ и҆збра́нни б҃жїѝ ст҃и и҆ възлюблѥнни. ᲂу҆тро́бꙋ щедрѡ́тъ. бл҃го́сть. смѣреномꙋ́дрїе. крото́сть. длъготръпѣ́нїе. прїе́млюще дрꙋ́гъ дрꙋ́га. и҆ дарꙋ́юще себѣ̀. а҆ще кто̀ (и҆́матъ) къ комꙋ̀ порече́нїе. ꙗ҆́коже и҆ Хᲃ҃ дарова̀ ва́мъ, та́ко и҆ вы̀. наⷣ въсе́ми же си́ми, любо́вь. ꙗ҆́же ѥⷭ҇ съꙋ́зъ съвръшѐнїю. и҆ ми́ръ б҃жїѝ да раздѣ̀лѧетсе въ срⷣци ва́ших..,

В святую и великую субботу после чтения апостола:

Аллилꙋ́їѧ. гла́съ. ꙁ҃. и не гл҃ѥм псалом двⷣвъ по ѡ҆бы́ч. нъ а҆́бїе начина́етъ чте́цъ. ᲃⷯ воскрⷭ҇нѝ бе҃ сᲂудѝ землѝ. Съ гла́сом же и҆ мы̀ тожⷣѐ ᲃⷯ, в҃. бг̀ъ ста̀ въ сънмѣ̀ бг҃ѡвъ. ᲃⷯ, г҃. Доко́ле сꙋди́те непра́вдꙋ. ᲃⷯ д҃. не ᲂу҆вѣдѣ́вше ни разꙋме́вше. и҆ па́ки въскрⷭ҇ни бє҃ сꙋдѝ землѝ ꙗ҆́кѡ ты̀ насле́дишъ въ всѣхъ є҆зы́цехъ. † Приⷱ҇. въста̀ ꙗ҆́кѡ сп҃е гд҃ь и҆ въскръсе сп҃саѥ на́с. А҆ллилꙋ́їа: †

Вот несколько стихов из Псалтири, так называемых Антифонов и прокимнов:

– Ѻ҆бье̑ше ме болѣ́зни съмрътныѥ и҆ бѣ́ды а҆́довы ѻ҆брѣ́тоше ме. Скръбь и҆ болѣ́знь ѻ҆брѣто́хъ и҆ и҆́ме гн҃ѥ̀ призваⷯ.

– Исповѣдаи́тесе гв҃и ꙗ҆́кѡ бл҃гъ ꙗ҆́кѡ въ вѣ́кы млⷭ҇ть є҆го̀. Да реⷱ҇тъ ᲂу҆́бѡ до́мъ І҆и҃лвъ ꙗ҆́кѡ бл҃гъ...

– Въси е҆зы́ци въсплещаи́те рᲂука́ми. ꙗ҆́кѡ гд҃ь вы́шнїи стра́шнъ цр҃ь ве́леи по все́и земли. Поко́ри лю́ди наⷨ и҆ є҆зы́кы поⷣ но́гы на́ше. Взы́де бг҃ъ въ въскликновенїи гд҃ь въ гла́съ. Веле̑и гд҃ь и҆ хва́льнь зѣ́ло. Го́ры сїѡ́нскыѥ ре́бра сѣ́верова граⷣ цр҃а веⷧ҇. – бг҃ъ въ тежестеⷯ его̀ зна́еⷨ҇ ѥⷭ҇.

– Прикло́ню въ при́тчꙋ ᲂу҆́хо мо́е.

Представив эти Ресавские отрывки, признаю за нужное решить следующие вопросы: 1) Что это за Ресава, такая учёная, и где она находится? 2) Когда и почему явились там старые преводники (переводчики)? И 3) с чего они переводили св. писание?

Ресава есть округ, или уезд в Сербии, находящийся в северо-восточной части её между реками, великою Моравою и Млавою. По этому округу протекает река, Ресава. (История Сербии С. Милутиновича стр. 471. Лейпциг. 1837 год.)

Там деспот Сербии Стефан Высокий (1389–1427 г.) построил монастырь, называемый Раваница, и, поместив в нём монахов книжных, поручил им исправление славянского текста св. писания и книг богослужебных, будучи сам знаток греческого языка и переводчик многих греческих книг. (Шафарик. Памяти. Окázку obс. picemn. стр. 62) Сии-то монахи и суть те преводники Ресавские, о которых идёт речь моя. О добрых книжных изводах (изданиях) их упомянул современник их Константин философ Костеньчьский, вызванный помянутым Деспотом из Болгарии, и по желанию его сочинивший книгу о славянском правописании⁹. Эта книга его показывает нам причину появления Ресавских переводов при этом Деспоте. Тогда богослужебные книги в Сербии, евангелие, апостол, паремейник, псалтырь и прочие, переписываемые даже малыми отрочатами, были искажены так, что в них содержались даже хулы: развращения множество много не точию же, но и хулы. Переписчики не знали, где поставить о и где ѡ, где ѕ и где з, где ѳ и где ф; писали под титлами; – «Аполлонъ бг҃ѣ, дх҃ѣ льстивый, лжепрр҃къ» – тогда как под титлами, означающими истинную божественность, царственность, сановность, должны быть писаны только бг҃ѣ отец, бг҃ъ сын, дх҃ѣ святый, пр҃ркъ Исаия. «Титла царственная суть и санъский (сановный) образ имут, яко же, гьⷣ, бг҃ъ, їᲃ҃, хᲃ҃, дх҃ъ ст҃ы́и, и прочаа. Тем же блюди, да не положити сия в безбожных место, идеже глаголется о идолах, но пиши просте, сиречь бога аполона, или бога дагона, дꙋх льстивый, дꙋх лꙋкавый, лжепророцы. Яко не подобает честь безсчестным воздаати. Титла бо сиа честнаа есть. Титла есть сан, или слава и царствие». По словам Костеньчьского философа, во дни его, из ста книг разве одна правильна. «Видехь едино писание лежештее (лежащее) яко же крин посреде тръниа... Тръньное (терновное) больше онаго криньнаго». Всё это знал державный деспот Стефан, и с помощью названного философа, сочинившего книгу о правописании, и переводчиков Ресавских, всё это исправил. Издания этих переводчиков ценились высоко, потому что в них, как поведал Михаил инок Скита св. Анны (1638 г.) речи и слоги и оксие не имели порока.

Мне удалось найти апостол Ресавского извода; и я дорожу этою находкой, так что считаю и называю себя счастливою случайностью в сем мире Божием. Читайте мои выписки из этого апостола, не обращая внимания на ударения, наставленные на словах согласно с выговором Сербов: вы признаете сходство ресавского чтения его с чтением нашим. А я не только признаю это, но и соглашаюсь с костенчьским философом, что в наилучших церковно-славянских переводах св. Писания речь –– не сербская и не болгарская, а словено-русская, и что самый лучший церковный язык есть тот, которым славословим Бога мы. Но эта яйность (субъективность) моя да уступит место своё неяйности, т. е. тому предмету, о котором надобно продолжать рассуждение.

На очереди стоит третий вопрос: с чего Ресавцы переводили апостол? Они переводили его не с латинской Вульгаты, а с текста греческого. Вот тому доказательства. В древних переводах с Вульгаты, например в рукописи 14 века, хранящейся в библиотеке Афоноруссика, в Афонохиландарском евангелии 12 века, принадлежавшем князю Мирославу, в глаголитском евангелии Афонозографа, Иоанн креститель называется Иован Батиста, Baptista, апостольские послания надписываются к Корентиом, каталическое послание Петрово (Corinthii, epistola Catholica), в молитве Господней читается, хлеб наш катадневный, quotidianum, даждь нам днесь, к глаголам, в прошедших временах, прибавляются, есмь, еси, бѣ, быхъ, бысть, любилъ быхъ, далъ ecu с латинского аmаv – (і) eram, dedi (е) sses: а в переводах Ресавских читается: Иоанн предтеча, послание к Корінѳіѡмъ, соборное послание Петрово, Иоанново, хлеб наш насущный, указанных же прибавок к глаголам нет, потому что их нет в греческом языке. Ресавцы переводили апостол с такой греческой рукописи, в которой слова и целые речения, для разумнейшего чтения в церкви, отделены были точками, следовательно, с рукописи древнейшей, если не V–VI века, то VIII–IX-го, и потому сами наставили между словами много точек; например: облецетесе (облекитесь) яко избрании бж҃їи в ᲂу҆тро́бъ щедрѡт. благость. (смереномудріе). кротость. и проч. Так как у Греков в родительных падежах множественного числа прописывается буква ω, то сию букву прописывали в этих падежах и Ресавцы; например: человѣкѡвъ, богѡвъ ϑεῶν. Они хорошо знали греческий язык, но не знали Еллинской археологии, и потому название Арео-паг ошибочно перевели Ариев-лёд, слыхав в разговорах, что греческое слово πάγος; значит лёд (от глагола παγόνω – замерзаю). Им надлежало бы без перевода оставить Ареопаг, или перевесть, Ариево место. Ибо в городе Афинах, где проповедовал св. апостол Павел, Ареопагом называлось судебное место, потому что на нём некогда судим и осуждён был Арис – Марс, обидевший Нептуна. Это место было возвышенное и утёсистое. На то есть свидетельства классических писателей, Павзания, Икумения и других. Pausanias in Atticis: Καϑὸ καὶ ὁ Ἄρειος πάγος; καλούμενος; ὅτι πρῶτος Ἄρης ἐνταῦϑα ἐκρίϑη. Aristides in Ρanathеnаicа: Λαγχάνει Ποσειδὼν Ἄρει τὴν ὑπὲρ τοῦ παιδὸς, καὶ νικᾷ, ἐν ἅπασι τοῖς ϑεοῖς· καὶ τὴν ἐπωνυμίαν ὁ τόπος λαμβάνει, τὴν αὐτὴν τοῦ τε συμβάντος σύμβολον καὶ δικαιοσύνης ὥσπερ ἄλλο τι μαρτύριον, καὶ πίστιν ἐς ἀνϑρώπους· οὐ γάρ ἐστιν ὑπὲρ τὸν Ἀρειον πάγον οὐδὲν εὑρεῖν, ἔι τις ὑπερβολὴν ζητοίη. – Oecumenius, in Act. cap. XVII Ἄρειος δὲ πάγὸς ἐλέγετο ὁ τόπος, ἐπειδὴ ὁ Ἄρης, ὥς φασι, τῆς μοιχείας ἐκεῖσε δίκας ἔδωκε. Πάγος δὲ, ὁ ὑψηλὸς τόπος· ἐν γὰρ ὄχϑῳ τινὶ ᾗν ἐκεῖνο τὸ δικαστήρων. – Beda venerabilis: «Areopagus Athenarum curia, quae interpretatur villa Martis, quod ipse ibi quondam a duodecim diïs judicatus sit».

Ресавцы над словами ставили просодийные знаки οξϊά, βαρϊά, периспомены ̑, и другие, не только для правильного произношения их, но и для напева, так как св. писание читалось нараспев. По учению современника их Костенчьского философа, идеже обретается οξϊα, тамо гласом устным ударяеши, и не весь глагол, но точию идеже она. Ты въздвигни глагол, идеже ти есть периспомена, и идеже есть οξϊα опри усты, и идеже есть ̀βαρϊα гърлом, а не усты. Периспомени есть сръдьчный глас сице от срьдьца глаголь въздвигнути.

Ресавская новость теперь известна нам. Обратим же внимание и на другую новость, замеченную мною в Афоно-павловской библиотеке. Это – проповеди российского митрополита Григория Цамблака, скончавшегося в 1420 году.

Митрополит сей был родом Болгарин из города Трънова. По всей вероятности, он происходил из того знатного семейства Цамблаков, к которому принадлежал великий Приммикирий Цамблак, упоминаемый в Синодике царя Бориса. Можно полагать, что оба эти Цамблака, Приммикирий и Григорий были родственники тем Константинопольским Цамблакам, из которых Арсений, по свидетельству царя Кантакузина в истории его, был великий князь μέγας δούξ, и начальник то сухопутных полков, то трёхпалубных судов, то города Дидимотиха¹⁰. (Cantacusen. Historiarum. T. I, pag. 465. C. 10. T. II, p. 77, 18. T. III, p. 74, 8, pag. 237. 10. Edit. Bonnae. – Никон. летоп. V, 73. Соф. Времен. L, 449).

Григорий Цамблак, бывши игуменом в Сербо-Дечанском монастыре, написал: 1) Житие Стефана Дечанского, и 2) Известие о перенесении св. мощей Терновской Параскевы из Болгарии в Сербию. У нас ведомо его похвальное слово российскому митрополиту Киприану. А в Афоно-павловском монастыре я нашёл его проповеди и переписал для себя. Всех их четырнадцать.

1) Слово на всечестное рождество пресвятой Владычицы нашей Богородицы и приснодевы Марии. – Начало: Да предначинает настоящему торжеству Давид Богоотец, сзывая тварь всю к веселию, и да играет, ударяя в гусли. Се бо кивот происходит упокоения Божия...

2) Слово похвально на воздвижение честного Креста. Начало. Возносится днесь крест, и пленяется ад, и покланяется Христос...

3) Слово декабря 20 дня о Божественных Тайнах, и яко достоит причаститися хотящему испытовати себе, и о еже непамятозлобствовати, и яко довлеют пять дний истинным покаянием предъочистити человека, и яко достоит христианину терпети и напасти. И на Иудеи глаголющие, убо поял ли Бог жену, и родил сына: и о блаженном Филогонии архиепископе антиохийском, – Начало: Обыкоша, иже к царю земному грядущий, егда близь будут уже к входу двора и явления лица царева, себе ограждати страхом; тако и мы, елма поста спасительного яко же некий долгий путь преидохом и близь уже быхом рождественного праздника владычнего и хощем приступити к бессмертной трапезе, всяко опасение, всяк страх, всяко истязание совести достоим имети...

4) Слово о усопших, и о еже яко странни жити на земли, и об антихристе, и о воскресении мертвых, и яко суетно и труда полно житие человеческое, и яко смерть сон и от трудов покой есть, и о милостыни. Начало. Усопшим в вере память, благодарения и молитвы есть вина, а не сетования и плача...

5) Похвальное слово Антонию великому и отцам преподобным. (Длинно). Начало. Хощу к похвале отец язык подвигнути, и ужасаюся. Хощу о҆́нѣхъ помянути, и недоумение объемлет мя. Хощу тех в среду привести, и весь умом наступаю...

6) Слово о иноческом житии, и яко вся спасительная в нем обдержатся. Начало: И паки любомудренное иноков житие к своим похвалам привлекает мя. Инок же егда реку, да не непщуеши, любимиче, яко человеки глаголю, но ангелы...

7) Похвальное слово святым славным великомучеником четыредесятыим. Начало. Елма праведному похваляему, якоже рече Соломон, возвеселятся людие, како не весь мир возвеселится четыредесятым мужем похваляемым, четвероконечного мира светилам и защитникам, иже похвал всяческих вышший суть?..

8) Слово на рождество предтечи и крестителя Иоaннa. Начало: Креститель днесь нам раждается, и кто не возрадуется; Предтеча нам является, и кто не возвеселится;..

9) Похвальное слово святым и верховным апостолам Петру и Павлу. (Длинное) Начало: Возсияша нам днесь, светила великая и незаходимая, церковь веселящая, и вселенную просвещающая, Петр и Павел...

10) Похвальное Слово святому пророку и Боговидцу Илии. Начало: Пророцы убо вси воплощение Единородного послани быша жестокосердечному проповедати Израилю...

11) Слово на божественное преображение Господа и Бога и Спаса нашего Иисуса Христа. Начало: Небеси подобна днесь Фаворска устроися гора...

12) Слово на всечестное успение преславной Владычицы нашей Богородицы и приснодевы Марии. Начало: Гавриила зрю чиноначальствующа на земли...

13) Слово на усекновение главы Иоанна Предтечи. Начало: Паки Иудея жаждет пророческия крови...

14) Похвальное Слово святому и славному великомученику и чудотворцу Георгию. Начало: И вси убо мученического лика иже по Христе подвизи и страдания – чюдны купно и достойнопохвальны...

Приступаю к разбору всех этих Слов, предварив читателей, что правописание Павловского подлинника, затемняющее речи митрополита Григория, заменено здесь правописанием нашим. А дабы вы знали, как трудно читать подлинник этот, для сего представляю образчик речи и орфографии его.

Из 3-го Слова. У҆бы́коше и҆́же къ ц҃роу землъ́номоу гре́дущїи, е҆гда̀ бли́зь боудуть о҆́уже къ въхо́ду дво́ра, и҆ ѧ҆влѥ́ніа ли́ца ц҃рева, тоу̀ множаи̾шиіимь cе́бе о҆гра́ждати стра́хоⷨ: та́ко и҆ мыꙵ е҆лма по́ста сп҃сительнаго ѧ҆ко́же нѣ́кыи долъ́гъ поу́ть проидохомь и҆ близь о҆́уже быхоⷨ рожⷣьстъвнаго праздника влады́чняаго и хо́щемь присто́упати къ безсъмръ́тнѣи тра́пези, въса́ко опасе́нїе, вса́кь стра́хь, въса́ко съпрета́нїе, въса́ко и҆стяза́нїе съвѣсти (совѣсти) досто҆́имъ и҆́мѣти¹¹.

В первом Слове, исключительно догматическом, изложены прообразования и пророчества о пресвятой Деве Марии.

«От начала и свыше божественней пророцы, ови убо образы, ови же глаголы сию (Марию) прорекоша: есть же и от патриарх и праведных, иже гаданми сию преднаписаша. Ноев бо ковчег, сохранивый семя второму миру от всеродного потопа оного, сию образоваше. Спасе бо от потопа душевнаго, не останок рода малый, но всю вселенную. Но и сень Авраамова сию являет, яко в последняя времена от семене его воплотися Бог: И тоже (являет) лествица оная Иакову в Харране явившаяся, на ней же Господь утверждашеся, и ангели божии восхождаху и нисхождаху по ней... Сего ради ныне не к тому небо – особь и земля особы, посреде же средостение, еже созда преступление (Адамово); но обоѧ̀ едино суть, не сущей стене разделяющей, и человеком, яко ангелом божиим, не возбранен небесный всход, ниже ангелом на землю к человеком нисход... Но и купина оная, явившаяся на горе Моисею, что ино прописаше, разве отроковицу сию; неопально бо приѧ̀ божества огнь в естестве тленном... В преславном, же оном превождении чермного моря безсеменное назнаменовася Девы зачатие и паче слова рождение. А еже паки по естеству на первый образ устроение воде явственне показа девства ея сохранение... Но и многочестная оная свидения сень (скиния) и иже в ней сосуды Тоѧ̀ образи беху, кївотъ, скрижали, стамна, кадильница, трапеза, свещник... Таже жезл Ааронов сухий и невлажно процветший что ино проявляше, токмо без сочетания неизреченное рождество; Прейдем отсюда на Гедеоново руно, еже на гумне приимшее росу в невремя росы, и узрим гумно убо вселенную, руно же Марию, росу же Еммануила, прохладившего сгоревшее естество Адамово. Отсюду прейдем на Давида и Соломона, и узрим тамо явственнейшая о ней проречения. Что убо рече Давид: Предста царица одесную тебе в ризах позлащенных одеяна, преиспещренна... Но и другий образ пророчества премудрый являет муж, глаголя: премудрость созда себе храм. От которых камений; от которых древ, ливановых и кедровых; ни от которых, разве от чистыя сея отроковицы... Пóйдем на великогласного оного Исаию, и видим того с трепетом стояща, и ужасное оно видение зряща на престоле высоце и превознесенне Господа седяща. И смотри: что сказоваше клеща, ею же угль нося Серафим пришед коснуся устнам пророчим; что ино, разве клеща Сию являше. угль же иже из нея возсиявый Свет, просвещающий всякого человека, грядущего в мир. Видим и Даниила, мужа желаний... Что наречет он непорочную сию Деву, внегда сказовати вавилонскому царю видение; гору некую высоку, от нея же без прикосновения руки мужеския камень отсечеся: о нем же камени учитель церковный вопиет Павел: Камень же бы Христос... Но и Аввакум Сию зрит гору приосененну и облак легкий, на нем же Бог седе»...

Не перечисляю дальнейших прообразований и пророчеств, высказанных митрополитом Григорием, и, заметив, что он слова пророка Езекииля, – «по пути Еламских врат внидет», – пояснял переводом их с еврейского языка, – по пути неведомых врат внидет, – спешу изложить содержание второго Слова его на воздвижение честного Креста.

И это Слово – исключительно догматическое! В нём, как и в первом, нет никакого нравственного научения. Проповедник перечисляет прообразы креста, и исторически рассказывает: что и что сделано силою его.

Начало этого Слова написано по подражанию слову Иоанна Златоустого, которое читается на утрени Пасхи. «Крест возносится, и царствует Распятый. Крест возносится, и падают бесы. Крест возносится, и торжествует христианский род. Крест возносится, и совозносит землю, ея же посреде водружен бысть. Крест возносится, и бывают вся нова. Крест возносится, и четвероконечный мир собирает. Крест возносится, и небо и земля соединяются... Да приидет Адам с праматерию, и с нами да возносит его и с Давидом да вопиет: Возносите Господа Бога нашего, и поклоняйтеся подножию ногу его, яко свято есть»... «Ибо древа ради из рая изгнан бысть... О чудесе! Тамо древо и зде древо. То посреде рая, и сие посреде земли. И то убо зелено и благорасльно и листвием украшенно и плодом угобзенно, но в преслушание введе, но смерть и клятву нанесе сиѐ же, не влажное, сухое, соделано бысть, но благословение нанесе, но бессмертие дарова, но послушание исправи». Се образы креста. Вселенная четырьмя концы описуется, и четырьмя стихиями человеческое естество составляется. Четырьми времены круг лета венчается, и четырьми ветры вселенная прохлаждается. Но и человеческое видение (вид человека) креста подобие носит. Сего ради и Боговидец оный (Моисей) собою того прообрази на горе, внегда побеждати Амалика, простертием рук на высоту. Но и корабльный катарть (мачта с поперечником), без него же невозможно безбедно плавати пучину, крестообразно стоит... Аще же и кивот завета испытавши, по томужде образу устроен обрящеши. Такожде и храм и жертвенник, и рога яже на алтари, вся четвероугольна, креста сладкое видение являют... Его и в благословении внуков своих патриарх Иаков прояви. Его образ и в Чермнем мори превеликое сотвори чудо, пресекши непресекаемое естество. Яко бо удари пророк жезлом море вопреки, и обращ, тожде сотвори в широту ударение, устыдешася спасительного начертания воды и сташа, на дванадесять пути разделены, свое дно никогда же откровено открывше. И что ми от пророк исчитати креста образы и гадания? Сами Серафимы, царского оного престола служители, сего образу тайно научиша великого Исаию, внегда лица и ноги покрывати прочима крилома, среднима же летати познаваше пророк креста таинство... (Далее говорит о вознесении змия в пустыне, как о прообразе спасительного креста Христова, о разбойнике в раю, ликующем с крестом.)... Крестом небо украсися, егда звездный вид его показася блаженному Константину. Им и Персы, и Парфы, и Миды, и колесничные Скифы победи он, и пределы распространи христианские. Крестом святители, иже апостолом преемницы, бесовские капища ова до самых оснований разориша, ова же затвориша, и слово истиное распространиша... Крестом мученицы вооружившеся, сташа, мужески сопротивляяся прелести, и свидетели истине бывая непобедимии... Сего (крест) иноцы любомудреннии и наставника, и хранителя, и оружие, и пищу и питие, и одежду имут; наставника, ибо с любовию вземше его на рамена своя, Христу последуют: Хранителя понеже гор верхи проходят обнощующе, бездомнии, безхрамнии, безпромысленны, птицам подобии пустыннолюбивым, вертепы избирающе, со зверьми же лютыми живуще и с ядовитыми гады, того силою храними суть, неприкосновенни суще: оружие же им есть, понеже на нь надеющеся исходят на мысленные борения, и все рати, и все прилоги, вся ополчения в мысли состоящаяся побеждают, низлагают, гонят: той бо им и хоругвь, и копие, и щит, и меч, и лук, и тул (колчан), исполненный благополучных стрел, и броня и шлем. Пища же – яже на нем пожревшаяся (жертвопринесенная) плоть агнца Божия, приносимая всегда в очищение грехов и в обручение будущия жизни. Tии бо в недели причащающеся, прочие дни седмицы легко проходят, малым овощием и зелием суровым чувства ласкающе, и надеждами будущих (благ) услаждающеся. Питие же – тогожде плода Крестнаго чаша. Сию пиюще, не к дреманию низводятся (иноки), но к Боговедению возводятся, во упражнениях горних бывают, любомудрствующе небесная, и божественного осияния умом и душею близ бывают. Одежда же, понеже плоть свою распинают со страстьми и похотьми, и того (креста) силою и помощию, бесстрастием одеваются... Сия вся – креста исправления! Вся бо и действует и может он... Его же силою и действом преспеяние в благих делах и нам да дарует иже на нем пригвоздивыйся Христос, и вечных да сподобит благ. Яко тому подобает всякая слава, честь и держава, ныне и присно и во веки веком. Аминь.

В третьем слове, произнесённом в 20 день месяца декабря, митрополит Григорий пастырски, отечески, разглагольствовал о трёх разнородных предметах, и, во-первых, поучал покаянию, потом обличил Иудеев, и наконец, примером Антиохийского патриарха Филогения, святительствовавшего с 318 года по 322-й, побуждал слушателей к добродетельному житию.

Почти в начале этого слова весьма замечательно его обращение к своей пастве. – «Понеже вашу любовь зрю, слово учения сладце приемлющую, якоже некую добрую и тучную землю, семена приемлющую, сего ради начну беседовати, елико подаст дух святый, прежде похваливши ваше усердие теплое. Толико бо к церкви тщание ваше, елико чадам к матери, елико болящему к врачу, елико жаждущему к источнику, елико кораблю к пристанищу. Толико же и преспеяние ваше, яко и вестницы радостны будем добродетели вашем пославшему нас патриарху».

После сего непосредственно читается:

«Пять дний посреде суть, и праздник приходит, праздником начало, и хощет страшна трапеза предлагался, имущи тело владычне и кровь. Блюдите же, с каковою совестию приступити хощете. Слыши, что рече, уста Господня, Павел; да испытуем кийждо себе, и тако от хлеба сего да яст и от чаши да пиет, да не в суд себе яст и пиет. Ядый бо и пияй недостойне суд себе яст и пиет. Не презирай божественная, человече, не безсловесно приходи к святыне, не дерзай, егда совесть обличает тя, приступай со страхом и трепетом. Аще бо ризе земного царя скверныма рукама коснувся кто, тмами подъемлет злая, и ты ли избежати сих, телу божественному и пречистей крови причащаяся оскверненною душею; и которую милость имети хощеши, рцы ми; который ответ; Не веси ли, яко по еже прияти окаянному Иуде хлеб недостойно, вниде в него сатана; зри, да не и ты божиим искусишися гневом. (Следует пример Озии, прикоснувшегося к кивоту завета, и наказанного смертью). Ты священника зриши: не зриши же ангельские Силы. Идеже бо честная священнодействуется плоть и кровь, ту и тии предстоят с благоговением, дивящеся крайней, яже к нам, любви Божией. Толико бо свое создание возлюби Создатель, яко и Сына своего соприсносущного дати на смерть, да тем нас оживит.

Аще убо себе свеси (сознаёшь) обремененна грехми, не отпадай надеждою, но притецы, Хананее оной подражав, припади яко блудница со слезами, вздохни яко мытарь, рцы яко Закхей: Господи, се пол имения моего дам нищим, и аще кого обидех, возвращу четверицею. – И довлеет тебе пятидневное покаяние истинное многих лет согрешения изгладити. Превосходишь ты двумя денми Ниневитяны, аще от всея души покаешися. Им бо три дни довольни быша привлещи милость Божию... Тако предъочистив себе, приступи к духовней трапезе, юже нам уготова рождаемый в Вифлееме от Марии Иисус. Ибо на горе Синайстей хотящу сходити Богу, предъочиститися людям повел Моисей, и измыти ризы и не прикоснутися жене... Сего ради молю вашу любовь, с ужасом и твердым испытанием приходити к вечери Таинства. Слыши, что глаголет диакон велегласно, хотящу Иерею раздробити святый хлеб: Вонмем –– Что есть, еже глаголет: Вонмем; Себе, рече, испытаем и вопросим, да не кто блудник, да не кто прелюбодей, да не кто убийца, да не кто немилосерд, да не кто презорлив и горд, да не кто сребролюбец, да не кто памятозлобив, да не кто пианица и скверножитель. И аще обрящешися таков, отступи, рече, да не опален будеши, приходя недостойне. Такожде по еже рещи диакону, Вонмем, внутрь алтаря Иерей обема рукама воздвизает святый хлеб на высоту, яко показуя того хотящим причащатися¹², глаголет велегласно: святая святым. А еже глаголет, сие есть. Святая не иным даются, токмо святым. И аще свят еси, приступи. Святи будете, рече, яко аз свят есм. Аще Исаии подобен еси, приступи со страхом, и божественный угль приими устнама, да услышиши и ты от иереа, паче же от Серафима: „Се коснуся устнам твоим, и все грехи твои очистит“. Таковым чищением предочистим нас, им же Богоотец оный (Давид) на всяк день обновляйте себе, и нас уча, глаголаше: Сердце сокрушенно и смиренно Бог не уничижит. И паки: оклеветающаго тайно искренняго своего, сего изгонях. И паки: аще воздах воздающим ми злая. Таковыми миры помажем себе и уготовим к приятию иже нас ради младенствовавшего и странствовавшего Владыку. Аще бо пост принесеши, аще девство, аще бдение, аще низу лежание, сердце же сокрушенно не принесеши, ниже оставити брату своему согрешения, ничтоже пользова себе. Но речется и к тебе, еже к Израилю речеся Пророком: не таков пост хощу, глаголет Господь.

Слыши, что отвеща Господь верховному апостолу Петру вопросившу, – аще до седьмижды брат согрешит, отпущу ли ему, – не до седьми крат, но и до седьмидесяти седьми. Сие являет, яко аще и во всей своей жизни согрешают в тя братия, оставляти им. И аще не оставлявши долг брату своему, которым дерзновением речеши в молитве, Отче наш, остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должником нашим... Но многих слышах глаголющих: не могу оставити: зело преобиде мя, вельми обезчести мя, премного опагуби мя, врага и местника судом приложися ко мне. Но не глаголи мне студеные сии и смеха достойные глаголы, а истрезвися, яко от пианства, от безсловесныя ярости, и познай, кто бе первее, и кто еси ныне.

Не тебе ли ради ныне раждается Христос и в худе вертепе и в скотиих яслех полагается; Не тебе ли ради он человек бывает и по естеству, и по действу, яко да ты Бог по благодати будеши; Аще бо Христос не облагодетельствова тебе, суща первее врага, ниже ты остави обидевшему тя. Аще ли же он, поискав тя и обрет, на рамена взем ко отцу приносе, сонаследника сотвори тя Отчия славы, который получити ответ, не пременяяся на опечалившего тя, которую милость, который суд; И владыка убо о распинающих моляшеся: Отче, остави им грех сей: и ты глаголеши, не могу оставити; Можеши и ина величайшая исправити, аще токмо возхощеши, аще Писания послушавши, аще христианским потечеши путем. Таже, по чесому уверимся, яко христианин еси, аще не от еже терпети сладце, обидиму бывающу, и гониму, и унижаему и хулиму. Слыши, что рече блаженный Павел о Святых. „Проидоша в милотех и козиих кожах, лишены, скорбяще, озлоблени, в пустынях скитающеся“... Видел ли, яко вси святии болезненное проидоша житие... Что же первомученик Стефан; не моляшелися о побивающих; Что же апостоли, самовидцы и слуги Слова; Что же мученичестии лики; Не нуждными ли вси смертьми скончаша жизнь. Сего ради аще хощете, и вы тех соприобщатися венцем, радостно приобщайтеся и их страданиям, егда прилучатся.

Но на Иудеи обратим слово, окаянные и непокоривые. Видевше бо нас, готовящихся к светлости праздника и духовне веселящихся, к простейшим приходят, и тех в свою пропасть покушаются привлещи, глаголюще: разве поя Бог жену, и роди Сына; Сего ради мы, поболевше о таковой хуле, речем к ним. Сына убо раждает Отец соприсносущна и безлетна и превечна, неизреченно и несказанно, Им же и творит мысленные Силы (ангелов) служители своея славы... И понеже рожден есть, яко отрасль от корене, и сияние от солнца и слово от ума, Сын наречеся Слово, и Отец наречеся отец, понеже раждает безлетно Единосущное Слово. Слово же не несоставно (не неипостасно) непщуй, яко же наше на воздух разливаемое, но составно (ипостасное), свой имущее состав (ипостась), понеже Сын во всём подобен Отцу, кроме нерождения, равномощен, равносилен; им же вся быша, и без него ничто же бысть, еже бысть, по гласу Богослова: Им же и веки сотвори, по премудрому Павлу. (Далее следует пространное изложение пророчеств о Христе).

Но понеже блаженного Филогония священная память к воспоминанию язык наш влечет, ваша, о Иудеи, ныне оставльше безстудия, о нём вкратце побеседуем.

Время бе всякия зимы и бури злыя лютейшее, в немже законы естества и жительства прелагахуся, отцу чадо на смерть предающу и брату брата: и грады убо пусты от жителей бываху, вместо же сих горы и холмы, и удолия, и пропасти и разседи каменныя населяхуся: презирахуся отечества: расхищахуся имения от угодников нечестия: стесневахуся темницы и узилища благочестивыми. Тогда же тогда сего посреде изнесе Бог, яко же некоторую Звезду, глубокия оныя нощи отгоняющую тьму, божественным от юности добре навыкша и в сих паче возрастила, и благочестия учителя суща. И бе чудная и премногая мужа сего добродетель. Не токмо бо от прелести (идолопоклонства) люди, словом, изъимаше, но и сам на судище приходил, обидимых изхищал, по сих поборая, помогая, мзды дая, быв отгоним многажды, Иисусу подражая, положившему, душу за нас. Устыдешася того ревности гонители. Мученик бе без крови и на кийждо день умираше с Павлом, с ним же и глаголаше: кто изнемогает, и неизнемогаю; кто соблазняется, и аз не разжизаюся.

Таков бе блаженный Филогоний, жену имев законную и единыя дщери отец. (Далее говорится о посвящении его в сан епископский, о борьбе его с еретиками – последователями Манеса и Маркиона, и о посечении их зломудрия). И не толико препита пшеницею Иосиф Египет в глад, елико новый сей наш житодавец препита вся восточная и южная паче мёда и сота услаждающим словом. Которыя добродетели разуму чада своя не научи; которой премудрости; коими чудес дарованиями его не прослави раздаваяй дарования Дух; И ныне есть со апостолы новый сей апостол, мученик с мученики, с чистыми сердцем чистый душою, с пастырми добрый пастырь, иже стаду сладкий, волком же страшный. Таков бе блаженный Филогоний. Сему и мы поревнуем: юные – подвигам его в юности и к добродетели течению, состарившиеся – его в старости премудрости и опасству (осторожности), иже в сопряжении (супруги) того чистоте и странноприимству. Ибо он и в девстве поживе достойно, и чистый брак почте, и архиерейство прослави. Научитеся и вы обидимым помогати и исхищати их от напасти, предстательствовати за сирых, вдовам творити промышление, и души свои полагати за братию свою...» и проч.

Четвёртое слово митрополита Григория очень длинно, потому что многопредметно. Передаю содержание его вкратце.

«Мы поминающе усопших, похваляем их, –– праведным бо память с похвалами бывати учит Соломон, – и самих нас к премирным оным уготовляем...»

«Поминаем усопших, себе возбуждающе к деланию... делания бо настоящее житие, упокоения же будущее. И сему учит нас премудрый Соломон глаголя: даждь седьмым часть, тоже осьмому. А еже глаголет, сицево есть: постражди в настоящем: чужд буди сладких мира сего; возненавиди земную славу, отринь премудрость века сего, сраспнися Христови, гоним буди со апостолы, излей кровь с мученики, аще время призовет, аще ли ни, то и труды принеси: не меньше бо сия от мученических кровей приемлет Владыка; сиру буди помощник, вдову, нища и убога исхити от руки оскорбляющего, простри руку лежащему, даждь и хлеб, даждь и пенязь, преклонися к нему, помянув, яко Владыка преклони небеса тебе ради, одей померзающая плеща (плечи), обуй ноги сапогми... Сия мала убо суть, но небесного царствия ходатаи бывают... Память творим усопшим, яко, аще во многих гресех непокаянно живуще похищена быша (смертию), милостынями и молитвами и Того самою пречистою жертвою их от муки избавляюще. Не бо тогда токмо сия святая на кресте действова жертва Господния плоти и крови, праотеческия клятвы свободившая, но и ныне, таяжде оная сущая, о иже в благочестии скончавшихся приносима, грехом оставление и царства вечного наследие подает...

Память творим усопшим, святых житию ревнующе, и онех мудрованию последующе. Ниже бо они когда к земному прилепишася, но яко суетное пренебрегший сие, свое отечество любяще, сиречь вышний Иерусалим, туда спешаще, тамошняя ищуще, тамо умом обращающеся, и являемы яко пришельцы на земли...

Богоотец Давид, толикий и таковый рече о себе: пришлец есмь аз на земли: – то же к сему рекут нынешние цари и князи, яко вечни мечтающий себе, ако безсмертни льстящии себе, ненасыщаемии имений множеством, гордящиися, возносящиися, обидящии, грабящии, пагубный прибыток присно смотрящии; Се бо пророка глагол обличает прелесть их и к любомудрию воздвигает глаголя: не льститеся, траве и сени и сну подобна суть вся ваша.

Слыши и премудрого Исаию, какова суть вся наша. Всяка плоть, яко трава и всяка слава человека, яко цвет травный. Маловременное бо жизни и еже вмале радостное и слабое человеческого благоденствия совершенно от пророка получи подобие. Днесь благорастителен телом, цветущ имеет вид от возраста юности, тучен и крепок: заутра же сам сей умален, или летом увянув, или недугом разрушен. Он-сица славен имений богатством: и множество ласкателей окрест его: дароношение друзей лицемерных: множество сродства: народа последующего тма, иже снедей ради, иже иных потреб ради ему предстоят: от зрящих завидим есть, приложи к богатству и градское некое насилие, проповедники вельми пред ним вопиют, возглашая или честь ему от царя, или начальство над воинством; жезлоносцы семо и овамо тягчайшее удивление подначальным влагают. И что по сем; едина нощь и огневица едина ребрная, или бодежь похищает его из среды человеков; и вся слава его яко сень обличися. Сие великий оный патриарх (Авраам) в мысли имея присно, не грады созда и не храмины высоки, не рай насади, не воды изведе, не винограды воздела, не кони златоуздны уготова, не колесницы впряже, не оружие искова̀: но яко пришлец бысть безград, бездомок, яко странен сень водружаше, яже вместо полаты ему бе, земля же вместо одра елефантова... Тако и пророцы подобно Аврааму странствия своего проидоша жизнь. Илиа убо Кармилову гору горницу име и град и жилище, и птища (врана) питателя... Сице и Елисей от места на место преходи... Тако и креститель блаженный Иоанн Иорданову пустыню жилище име... Что же апостолы; еда не вменяху себе странны и пришельцы... Что же Павел учитель евангелия; Всех апостол страдания во едино собрав, рече: позор быхом и ангелом и человеком.., но и самый первосозданный человек является любомудр, совершив житие просто и неухищренно... Но ниже Сиф, ниже Енох, ниже Енос что-либо остави, токмо еже призывати Господа человеки научив. О похвального наследия! О неистощимого богатства! Не остави внукам грады и места, и чреды вельбуд и подъяремник, и и́на таковая ничтоже сущая, но – ещё всех честнейшее, уповати на Господа. Положим и мы на Господа упование наше, и станем крепко, ополчаясь на супостата нашего... Посмотрите на воинов, готовящихся к брани: колик подвиг, колико учение, колико предобнажение показуют. И ов убо тул исполняет стрелами, любочестно рукама учреждая, ов же меч острит, ин шлем чистит и броню уготовляет, другий щит привязует, и копье под мышцею держа семо и овамо ратует. И они убо сия управляют, не у брани пришедшей: мы же посреде ея уже есьмы. Сего ради да не унываем, но рцем с Давидом: аще ополчится на мя полк, не убоится сердце мое. Да уповаем на Господа рекшего: дерзайте, азъ победих мир... Аще сему внявши гласу брани, противустанем, он послет нам помощь от Святого, и мы победным одеемся венцем и мзду приимем с делавшими от первого часа. Понеже помянух последнее рода нашего время, достоит и о сем вкратце рещи и труд вашей любви соделати больший, яко да в домы вас отпустим, духовные трапезы Божественного писания в сытость насладившихся. Страшат мя брани язык междоусобныя. Страшит мя братняя ненависть. Страшит мя оскудение любви. И помышляю: уже при дверех конец. Потреба бдети, яко же учит Спас: яко в он же час, не вемы, Сын человеческий приидет. Сего ради достоит нам познати кончины знамения, яко да не прельщена бывше от антихриста умрем». (Далее следует учение об антихристе).

«Кто убо есть антихрист; Самый сатана; Никакоже, но человек некий действуемый от сатаны, его же и человеком греха нарече апостол. За еже быти ему сопротивну Христу, нарече его антихристом, а за еже и самому много согрешити и иных на таковая привлещи, нарече человеком греха. От еврей таковый будет, и всякого волхвования и чародеяния в искусе будет. И сыном погибельным именует его апостол, за еже погубити многих и самому погибнути.

Сего губительному приходу и премудрый Даниил научается от ангела...

Антихрист есть сопротивник и превозносяйся. Сопротивитися бо имать и превозносити себя не токмо над всеми Бога, но и над идолы. Не бо к идолослужению приведет человека, но к еже тому, яко Богу, покланятися. Сего ради рече: превознесется на всякого глаголемого Бога, или идола, яко тому в храме божии сести, яко Богу, показуя себе, яко есть Бог. Не рече: себе глаголя, яко есть бог, но показуя, сиречь, покушаяся уверити прельщенных от дел и знамений и чудес мнети того Бога. Его же Господь низложит духом уст своих и упразднит явлением пришествия своего. Зри паки утешение по скорби оной. Яко же бо огню еще далече сущу малейшии гады от теплоты истаявают, сице и антихрист от явления Христова и духа уст Его истает. Его же пришествие будет по действу Сатанину во всякой силе и знамении и чудеси ложными, и во всякой прелести, неправде, в погибающих. Сего бо ради пред толицеми леты предзаручавает (предвещает), яко да не прельстятся иже тогда (тогдашний), ненадежно явльшуся (антихристу). И абие всяку силу покажет, рече. Но не бойся, сия, слыша о нем: в погибающих бо возможет, иже и прежде того не веровавше христови вопияху: распни, распни Его. Зри: окаянные Иудеи в который ров последния погибели вметнуша себе!..»

«Но и о общем и чаемом всеми воскресении последованно к вашей побеседуем любви. Вем бо несытное ваше еже о таковых желание. Отсюду же и к вашему множае распалихся люблению. Елижды бо аще что от божественного писания в ваш всеяхом слух, вы, яко благая и тучная земля, в мале времени показасте таковых семен прозябение, нас убо о преждниих веселяще, и иных касатися возбуждающе. Тем же и блажу ваше, еже к учению, усердие. Но, по пророку, блажен и глаголяй в уши слышащих.

Многих слышах, мнящихся верных, глаголющих, яко невозможно мертвым телесем востати, сице в перст и прах истаявшим. Да слышат таковыи Павла учаща: аще мертвым воскресения несть, ни Христос воста... (Пространно излагается и изъясняется учение Павла о воскресении мёртвых, и о будущей различной славе их).

Сего ради молюся вашей любви: Елма день он приближается страшный, востанем, попечемся, потщимся судию стяжати, яко друга, страшного, но милостивого естеством, праведного, но человеколюбивого, воздающего каждому по делом его, но щедраго. Все о будущей жизни упражнение имеим. Оставим дольняя и к горним зрим. Небесный бо сад есьмы».

...Наша глава к небеси возведена. Очи горняя зрят. Что пользуют земная; елику пагубу творят.

Что тернию прилежиши, не оставляющему духовная семена возрасти на достойную высоту; Не веси ли, яко терние огню пища бывает... Которое наслаждение, рцы ми, имут настоящая, которую тишину; Сопротивное паче! Се, и море великое и пространное, многажды от зельных ветров возмущаемо, украшается и тихо бывает. Человеческое же житие никогда же тишины имать: присно в молвах. в мятежах всегда. в попечениих всегдашних. в трудех неполезных. в подвизех суетных. в потех тщетных; и аще убог есть, обогатитися спешит, аще богат, имением прочих превзойти любопрится, и заботами снедается: како малою ценою многая приобрящет, како отсюду двоекровные и трикровные храмины воздвигнет. Како чадом вено разделит. Како им стяжания и села уготовит. Како винограды насадит. Како стада умножит. Како корабль устроит. Како ключимую куплю в онь вложит. Како в дальняя плавания пойдет, и тако Индию и Египет и Ефиопию во единой нощи на одре лежа обходит. Таковый не помнит церковника (Екклисиаста) учаща: и сия вся суета суетам и произволение духа: но подобится оному, ему же угобзися нива, в евангелии... Такий храмокопателей (воров) страшится, часто встает. Смотрит место, идеже имения, его томящая, лежат, нащептищ или гад, или ино что в дому щук (стук) устроит, татий вменяет приход. Окаянне и страстне! Владычнею искупленный кровию! почто себе волею устрой раба сребру; не веси ли, колико могут убозии о Христе; помысли, яко Петр имением убог, но Тавифу воскреси, Иоанн убог, но хромому исправи нозе, Павел убог, но рай виде, в теле сый... И яко же древо отвне убо светло и красно видится, внутрь же червми снедено: так и страстный оный отвне златые одежды носит, от всех поклоняем, отвнутрь же снеден и изможден есть мысленными червями. Подобно и царь удержа языки, скифы, варвары, победы великия воздвиже, острова вся повину. Плаваемое объят все море, вселенную покори, тщится и ненаселенную приобрести, и неплаваемое плаваемо сотвори, и аще возможно бы и самые иже в горах и пустынях звери и скоты во едино совокупити, изволи имети. Предстоят ему копьеносцы, защитаницы, воины, чинове, вельможи, князи, Ипаты. Он же яро зрит. Мало ему являются вся. Аще же когда приключится или самому тому, или предреченным о҆́нѣм от томительныя славы отпасти и в нищету приити, ниже тако тишину имать. недоволен есть простыми одеждами, воспоминает многоценные, камени светлые, бисеры, златотканные постели. Такожде и нуждная пища ему жестока мнится, и различных снедей желает. Подобно и уединение не терпит, тужит, воздыхает, слезит, смерть сладце призывает, яко пременение скорьбем,..

О, каковыми обуревается человек! И сладким не насыщается, и от терпких в чувство не приходит. Славу имея, тмами попечений стреляем бывает, и сему отпадшу, ни тако покоя не имать. О горького приобретения! О злаго преспеяния!

Отсюду прейдем на воинский чин, и смотрим: колико попечение творят о себе, об оружии, о конех. жегомии варом солнечным, и дождевными наитии обуреваемии, и сланами и снегы померзающе. Чаяния повседневная смерти. И видиши, на них смотря, страданий знамения, и на лицах язву меча, и око стрелою искочившее, и руку отсечену, и плеще копием прободенно. Таже, где ключима пища у них; где свобода; где праздник; где торжество.

Что же земледельцы; не всегда ли в поте и труде суть; и дивно ничто же, в поте бо лица своего снедати хлеб заповед прияша: оруще. сеюще. жнуще. верхуще (стоги вывершающе.) веюще. Таже, и по еже в житницах затворити пшеницу, паки таяжде начинающе...

Прейдем и на иже по морю корабельное проходящих жительство, и усмотрим и тамо: коликия беды! коликия нужды и боязни! Напрасно бо (т. е. внезапно) нашед супротивный ветр, свирепыя оны волны подвиже, и кораблю преливатися устрой, и отчаяние тамо. воду помышляющи гроб им уже быти, или морских зверей чрево... Колик подвиг. Колико бодрство тамо кормчия, колико рассмотрение, многажды привязану седящу ему и кормило правящу. Новое убо ядрило (парус) преобращают, угождающе ветру, яко, да не нагло в недро ядрилу вшед, катарть преломит, и прочее надежда вся преста. Овии же у́жа (верёвки) опинают (натягивают?). Друзии нарицаемая крила от обою страну кормы ниспущают, яко рукама возражающее стремление волнам, и прежде даже приразитися кораблю, стремление зельное тем утолевати. Инии воды изливают. И просто, купно вси в подвизе и страсе стоят. Безмала душа, мню, украдена. Слезы есть видети, рыдания, раскаяния, самих себе уничижающе, понеже таково изволивше наветовательно жительство. Таже, едва в пристанища бывши и мало, нечто успокоившись, и первыя беды забыв, паки пучине себе вдают... И что виновное сему; мнящийся прибыток! Тако вдается многоценное сие животное, человек! Что же, иже руды серебряные копают... Что же, иже рукоделия и художества проходящий; еда что безтрудно и безмолвно исправляют; никакоже. Что же, иже в сопряжении брака, аще не по апостолу их любовь будет; какое величество злобы таковому томлению рáвно будет, единому человеку разделяему на многия части! Отсюду ненависть, суды, распри, от обою страну рожденным чадом страдание: о́в бо убо ради жены сих отвращается, о́ва же ради мужа сих отревает. Стяжания умаляются. Прибыток не приходит. На двое истощание бывает, оба свое крадут. Несть тамо слышати наше, но сие мое, о́но твое. Сему глаголу последует разорение, якоже и Господь рече: всяк дом разделивыйся, не станет. Таковый в дом, яко в темницу, входит. Мерзостна ему вся, еже тамо. Львицы вертеп помышляет ту клеть, в ней же злая помощница сидит. Самыя стены, яко звери, непщует. Рабом он жесток. Суседом необычен. Помрачен исходит, поникший, без дерзновен. Весть бо, яко отвсюду поношения вопиют. Оставляю глаголати рождения, отдоения, воспитания, учения, наказания, яже в юности, яже в первобрадых, яже в совершенных, яже в преполовении лета, яже в самой старости. К сим, ярости, убийства, зависти, рвения, гневы, лжи. Сия вся многими и неисчетными болезньми растворена суть... и паче морских волн, человеческия жизни суть треволнения. Таже, что по сих всех; смерть, смерть, пременитель печальных, свободитель трудовом, успокоитель естества, сон человеком последний.

Ты же умершего, яко погибши, плачеши и рыдаеши; и который ответ получити, рцы ми; – Господу умершу волею и воскресшу, и всякой плоти воскресение даровавшу; Ты яко не имеяй упования сетуеши; Ублажи его прешедша. От болезней бо и попечений суетных свобождение обрете... Но он, речении ты, бе юноша, и в самом цвете естества, красен посреде сверсников. В езде, в борьбах, в играх, в словесех наказан (обучен), в ответах искусен, учение извыкл бе высокое. всех, иже в Палате, юных превосходил и телесною лепотою, и душевною добродетелию.

Но естеству должное послужи. Но пойде к Адаму, яко того чадо. К верному Аврааму, яко верен. Достоит убо радоватися паче, понеже в таковом восхищен бысть возрасте, да не злоба, по Соломону, изменит разум его, или лесть развратит душу его.

Но не можеши удержати слез; Приемлю сие. Но не рыдай, не оплакивай, яко от больших на меньшая приведенного, яко от сущих на несущая... Сия бо скверных еретик суть мудрования. (Далее говорит о раздаянии милостыни и вообще о милосердии, и сим поучением оканчивает Слово).

* * *

В пятом Слове кратко, но живо и назидательно описаны подвиги Антония великого и прочих, весьма многих, пустынножителей обоего пола. Это Слово есть коротенькая Четь-Минея. Вот заключение его: – «Молю не токмо просто и яко же прилучится, святых мужей читати похвалы, но и подобитися им, днесь мало, утре повыше, потом множае: не возможно бо абие от земли лествицы степени все преступом единым прейти кому, и на версе ея обрестися, аще не помалу восходом восприимется: дóндеже, божией помощи поспешествующей, и на их степени взыдем, и с ними уготованныя получим блага о Христе Иисусе Господе нашем, с ним же Отцу слава со святым Духом и ныне и в будущей жизни. Аминь».

* * *

Шестое Слово об иноческом житии весьма замечательно тем, что в нём это житие описано таким, каким оно было в 14 веке, когда монахи вели жизнь созерцательную и занимались умною молитвою. Посему я помещаю здесь это Слово почти без сокращений, тем поваднее, что оно есть противень четвёртого Слова о суете мирской.

«И паки любомудренное иноков житие к своим похвалам влечет меня. Иноков же егда реку, да не непщуеши, любимиче, яко человеки глаголю, но ангелы, и не иные, но те самые помышляй, иже на Христове рождестве пастырем явишася поюще: Слава в вышних Богу, и на земли мир, в человецех благоволение. Мир бо Христов вземше, его же Он учеником остави, со мнозем опаством в душах своих скрыта, на таковом основании судивше утвердитися. Мирны убо душою сущии, и всяческия неприкосновенни злобы, молвы и мятежа отбегше, любовь же к сродникам и союзы телесные отринувше, и расслабление покоя возненавидевше, и вся красная мира сего с Павлом в уметы вменивше, в горах и вертепах, в пустынях и стремнинах и пропастях земных жити изволиша. Что творяще и что помышляюще; яко да душею чистою и умом неоскверненным Божию лицу являются. И аще хощеши навыкнути, яко все их житие ангельское есть, смотри от согласного воспевания, славят бо непрестанно день и нощь Божественное. Якоже оные горнии, тако и сии земнии славят, благодарения воздающе, и неисчетно – сильной премудрости Божией и судьбам дивящеся, премудрого Павла добре послушающе учаща: „невидимая бо Его от сложения мира тварями разумеваема видятся“. Просят же не от земных что, но онех сподобитися, их же великий оный Апостол, слыша и виде, восхищен быв».

Каков же устав и правило их? Монастырем бо оградивши себе, якоже некоторым небом, и прежде сего страхом божиим огражденнии, никако же без повеления Настоящаго (настоятеля) николи вмале исхождение творят: божий же образ на Настоящем (настоятеле) держаще, яко ангели Бога, того тако послушают. Такова же к нему их вера, яко не токмо припадания (прегрешения) приключающаяся, но и самые помыслы на кийждо день явлены тому творят. Кроткому же оному Давиду ревнующе, полунощи встают исповедатися Господеви и тако в псалмех и песнех и чтении богодухновенных писаний освитают, свет показавшего мирови Бога с воскликновением славяще. Исходяще же от церкви ко сну, не разслаблению некоему вдают себе, но на дело ручное упражняются, еже коемуждо отец по рассуждению делати повеле. И руце убо делают с бережением, умно моляся из глубины сердца. И аще убо три, или десять, и сто будут вкупе: не пререкание, не лихословие, не досаждение, или ино что таковое слышати тамо, но псалмы со многою сладостию, со мнозем умилением, яко и делу преспеватися, сладостию псаломною труду подкрадаему. Таже паки в уставленное время, якоже бо труба воины собирает предстати цареви земному, тако и зде било церковное сих собирает предстати цареви небесному. И есть видети отвсюду стекающихся, и ин иного тщащихся предварити. Молитвы же начало благословившу священнику, встают, поюще с колицем желанием, с коликою любовию, с колицем умилением, с колицем соглашением, с колицем благочинием стояния. Не бо есть тамо един на другого зрети, или беседовати, или покланятися, или прозиаватися (зевать) дремлющу, или чесатися и прегибатися, или часто изходити из церкве и входити, но стоят, яко же извáяни нецыи, или на стене написани, а нечеловеческого мними естества, пред собою зряще, руце к персем имуще, тогда и токмо их от мантии вне являюще, егда креста сладкое знамение творити их призовет песнь: Приидите, поклонимся и припадем самому Христу цареви и Богу нашему. И есть видети и благочиние стояния, и соглашение воспевания ангельское. Не бо един другого гласом превосходит, или предваряет в песненных речах, но равно вси, яко мнети един глас всех и едина уста всех: тако благосложно и благоизносно, яко же бы рекл лебединого гласа подобие, егда на чреды собравшеся высоко воздух прилетают, тихому ветру своя крила ослабивше, или яко же роя пчельного в толице множестве единогласие. Каково же опасство и послушание и внятие и яже от смирения слезы, внегда подвигнути беседу Великому (настоятелю) и богодухновенная сказовати Писания, или деяния и видения мужей благочестивых. Обычно бо тому сие во всяко собрание, яко да частым повествованием добродетельных житий ревность влагает в их души и к подобному воздвижет... Тако убо пред лицем божиим бывше и должное того славе хваление и воспевание воздавше, изходяще от церкве, яко же часу по нужди естества к пищи их зовущу, на трапезу отходят, ключимого времени псалом поюще, и тамо паки довольно помолившеся, и хлеба насущного просивше и долгом оставление, касаются пищи. Сия же (пища) есть хлеб, егоже трудом, а не туне себе же уготоваша и требующим всем. Продающе бо рукоделия, сего купуют, воеже не отяготити кого по апостолу. Снеди же – самородная зелия и сочива и овощи, и сия в меру. Ниже бо лепо быти и ключимо судиша вне мира быти нарекшимся мясорезательными ножевы осквернити руки, их же чисты к Богу воздеяти тщатся, и воздух скварами (вареньем) помрачати, его же чиста и легка отдыхати изволиша... Приемлют же пищу с толицем благоговением, с елицем и пение творят церковное... Ибо и в трапезе усты ядуще, молятся умом, ушима же слышат брата чтуща повести и наказания отеческая. И есть видети всех их любомудрия истинного исполненных. Что же питие их; вода, еже прежде потопа праотеческое питие, трезвенное, чистое, не могущее погубити или возмутити пиющего. Студена бо суща естеством, смешается с теплотою хлеба и с прилучившимися снедями, и взварению бывшу желудному, благорастворение и легкость подает естеству, и надглавному мозгу быстроту, и очима благозрачие. Кто пришед, рцы ми, и сих испытно рассмотрев небесно житие, не умилится, или похвалит, или ублажит, или в чувство не придет, и не преложится от варварского на христианское жительство; Кто не познает известно, яко вси пути спасения их житием определени суть; Егда же обед раздрешат (кончат), паки благодарением и воспеванием восприемлются... Аще же кто приступит к единому от них или вельможа, или князь, или и самый царь, и того беседе причастится, и от вида и устроения и от обычая навыкнет оного убо блажити, себе же окаяти: и аще возможно бы в той час свою славу на нищету оного изменити, не отреклся бы, но и сладце сие приял бы... Аще когда распря, или прекословие будет посреде некиих, не терпят ждати мало прежде солнечна захода пременение сотворити, но абие един другого тщится и многими с слезами полными вещанми и припаданми предварити. Се бо есть истинное покаяние к Богу же и брату, еже повинна себе во всем творити, а не на опечалившего вину возлагати смущений. Аще же некако до вечера пребудут непременени, обои изгоними бывают от обители, яко да не обношуют ни едину нощь иже суровство вражие носящий с иже Христово смирение имущими. Кое бо свету причастие к тьме, или кое согласие Христу с велиаром? Вечеру же постигшу и преподобное воздеяние рук совершившее еже Давид жертву вечернюю нарицает, и повечернее правило скончавше, в нем же молятся нощное поприще без порока преити, и мир и прощение от настоятеля и от друг друга вземше, в келлии отходят, себе внимающе, ни к кому же беседующе, ниже в суседствующего или иного брата келлию входяще, но с тихостию и молчанием касаются книгам, якоже пчелы любоделательные некоторым цветовом, мед добродетельный и отсюду собирающе. По чтении же довольну уже часу прешедшу, согнувши книги, стают на молитве, недостатки естества пред собою полагающе, и коленопреклонения довольны часы творяще. Рекл бы кто, сих видев, яко ногам касаются владычним, внегда припадати и чело к земли прилагали с таковым сокрушением совести, с таковым сердца содроганием, с таковыми слезами. Аще же кто божественная писания не навыкл будет, иным образом чтения уставы исполняет, яко у всех рáвну быти подвигу, а не книжного ради неведения сзади добрыя дружины остати. И тако час, или же много два сну предают тело, меру и зде сну, яко же и снеди, творяще. Тамо бо убо час един, а не множае, дают трапезе, да яко рабу телу сие на пищу довольно будет, и сну же такожде, яко да легце уснет трудник; и по естеству сон тому приидет, отраду дая и упокоение телу, а не мечты некий: и паки легце отъидет, делателя возбуждая: якова прият прежде сна, такова и по сне представляя. Таков сон и Богоотец оный приимаше; аз уснух и спах, востах, яко Господь заступит мя.

Елма же врач душам есть отец настоятельствуяй и невидимым ранам и смотритель и целитель, приходит кийждо в вечер глубок, и болезнь являя просит исцеления: он же вскоре и здравие дает, и теплоты множайшия исполняет, и цела всего и бесом страшна воина Христова отпущает. Нецыи же и до знамения (благовеста) церковного тамо предстоят, или приседят, внегда слово Великому прострети (продолжить) до полунощи, и с ним купно на полунощное славословие отходят, от славы яко во истину в славу преходяще. Кто сим точен (подобен) будет, рцы ми, от иже мира сего, гонящих славу и покой (от гонящихся за славою и покоем мирским); Никто же. Несть бо лицемерия у Бога. Сам бо рече: нуждно есть царство небесное, и нуждницы восхищают è. Восхити сие Павел, иже больше всех потрудися, иже на кийждо день умираше, иже глаголаше: благоволю в напастех моих: и паки: мне мир распятся, и аз мирови.

И сии убо предреченнии таково житие и устроение имут, обща вся имуще, яко же воздух, и солнце, и ветры. Носят же одежду от власов овчиих и козиих, елико убо покрывали тело и греяти в меру, не расслабляти же мягкостию. Мера же одежды, и та любомудренна, не дóлга, ниже влачащася: мирско бо и гордостно сие: нижè паки крáтка: безстудно бо и разбойническо: но елико покрывати нозе, не забавляти же хождению. Но и хождение их внимания достойно. Нижè бо борзо творят движение шествия: наглостию бо сие есть и бесстрашия душевного знамение: ниже паки расслаблено и помалу: лестно бо купно и тщеславно: но посреде борзости и тихости. Аще же прилучится кому, идущу посреде, срести брата, или обрести стояща, поклонься един другому, с молчанием отлучаются. Вопрошающу же брату другого, чтò от богодухновенного писания навыкнути, не просто и яко же прилучится, вопрошает, но сотворив метание (поклон), со мнозем смирением открывает предложение. О таковых глаголаше Господь: «ищите и обрящете, и толкущему отверзется». Оный же паки не гордостно, или завистно, или презренно, или ово убо сказати, ово же таити, или же и все сказати, но слиянне, за еже ненавыкнути брату: несть сего, несть: но тихо, со смирением, по последованию вопрошения, с чистою совестию сказует и пользует ближняго, братнее преспеяние яко свое вменяя. Но и глас у них в обычае ин есть. Нижè бо якоже мы беседуем, тако и они, но умеренно. Нижè бо высоко вземлют глагол и дебелословят, преломления в гортани творяще: жестоко бо и гордостно сие, и повелительно некако: ниже паки низко и тонко и развлачительно: женское бо и лицемерно: но крепосреднюю высоту дают гласу.

Таков чин и устав имуще, ничим же иным разве плотию токмо умален и суть от ангел; союзом же друг к другу любви, мню, не умалени. И сии убо тако житие имут, во множества братства себе примещающе.

Потом же довольно в таковой тризне обнажившеся, и яко железная наковальня от отеческих млатов угладившеся, и стяжавше смирение Христово и страдальческое терпение, волею и прощением Великого на безмолвное житие исходят, многими слезами от братии провожаеми. Сих же таково житие.

Клети далече творят от друг друга. Во все седмицы безмолвствуют, ниже сходятся, ниже в беседу отдалече приходят, но в упражнении умного жития бывают, и еже по образу (Божию) достигнуще, принимаются за деяния, яже по подобию. Елма же не с человеки водворяются, яко уже всячески мирови умроша, не отъинуда ратуеми суть от лукавого, но в мысли всяку брань приемлют. Многажды же и чувственне нахождение творят лукавии, стращаще, изгоняюще, биюще, в воины преобразующеся, и посекати и вязати и отводити их, яко плененных творящеся. В звери же прелагаеми, растерзати ногтьми и поядати зубами покушаются, овогда же в ядовитые гады прелагаются... ядо да или всячески бежати устроят мужа, или да в страх того вложат. Ибо страхом тому обладану бывшу, помале и беглец будет. Стоят убо тако сии, крепко нудяще естество в начале к таковым лютым бранем, и побеждающе паче о Христе, а не побеждаеми. Егда же и сии довольно уже время в таковых борьбах пребудут, яко да не токмо достойны будут делатели мзды своея, но и яко искушеннии напаствуемым могут помогати, и лукавии онии посрамятся бесы, тогда и помощь, яже свыше приходит, прохлаждает страдальцы и утешает, просвещает и Боговидцы сотворяет... Пребывают убо, якоже рехом, седмицу всю в таком упражнении, пищу во вторый день и в третий приемлюще, нецыи же и до седьмого тако провождают, ничтоже вкушающе. В субботу же приходят вси в монастырь, творяще бдение с прочими братиями, и беседы Великого довольно восприемлюще. таже божественную службу послушавше в неделю, и божественным тайнам причастившеся вкупе вси с Великим пищу приемлют, и по обеде благословение вземше, паки в своя отходят... Таково сии житие имуще, задняя забывают, простираются же в предняя, и не к тому живут они, живет же в них Христос, по апостолу. И мню их зде сущих сравнятся ангелом, ума же чистотою и сердца теплотою Серафимы достизати, по изхождении же еже отсюду, в славе оной и жизни быти, яже во Христе ныне сокрывается, а в воскресение откроется, егда лицем к лицу, по блаженному Павлу, желаемого Христа узрим...

Чесому убо кто уподобит премудрые сии и небесные мужи; Вся бо от века святых жития и страдания и терпения и иная, ими же вся спасительная обдержатся, сих житие носит. В них есть видети Адама простоту, Сифово благоразумие и благородие души, Еносово еже на Бога упование всегдашнее, Енохово преставление не с телом, яко же он негде в месте, идеже божие мание веет, но всеми силами душевными преставление в Бозе бывающее, Авраамово странноприимство, Исааково благопокорение, Иаковову бодрость, Иосифово непамятозлобие, Моисеево встанливство и братолюбие, Аароново священнолепие, Самуилово предзрение, Давидову кротость, Соломонову премудрость, Илиину ревность и Боговидение, Елисеево послушание, Крестителево пустынство, Апостольское житие и страдание, Петрову теплоту, Павловы труды и поты, Иоанново богословие, мученические подвиги и борения не в един день, или в недели, или в лете, но во всех летех жизни, и на кийждо день и час. Что же по сих; венцы. (После сего через десять строк конец Слову).

* * *

Пора бы и мне прекратить передачу Слов митрополита Григория. Но они так занимательны, что я не могу оторваться от них, и воображая, что и другим они будут любы, сообщаю ещё несколько отрывков из остальных Слов.

Вот отрывок из (7-го) похвального слова св. сорока мученикам Севастийским.

Сии адаманстии страдальцы, крестное знамение сотворше, вскочиша в хладное озеро. И сгущаваемой воде, болезнь обья их крепка. Мразу бо вскоре проходящу сквозь тела их, стрельною стужею всему естеству творяше стеснение. От ногтей артериям, приемлющим лютость, кровь прятася, персты бледны оставляя. Собирающимся же (корчащимся) от мраза жилам и собирающим составы плоти, остывающу мозгу, иже в костех, и крови к сердцу прибегающей нуждею мраза, мертво прочее показывашеся тело. И мраз, преподаваемый надглавному черепу, трепет соделоваше зубом. Устнам же почерневшим и оскудевшей силе вещателя (языка) за еже челюстем заключатися, стесневаему же жизненному действу и гортань давящу, ноздрем же дыхающим мало, треблаженнии сии, в таковых суще, донележе можаху и двигатися и вещати, обымаху друг друга любве законом, увещавающе к терпению. – (В этой речи слышен знаток анатомии).

С радостью спешу сообщить отрывки из (восьмого) Слова на рождество предтечи и крестителя Иоанна.

«Креститель днесь нам раждается, и кто не возрадуется; Предтеча нам является, и кто не возвеселится; воин царев предгрядет, и кто не притечет; Глас Слова вопиет, и кто не услышит; Весну сретаем: все радуемся. Вси рожденного празднуем, и руце простерше с веселием на пеленах того держати мним. Иоанн рождается, иже в пророцех больший, и до его же – пророчества: вси бо, рече, пророцы до Иоанна прорекоша: Иоанн, ему же точен (подобен) никто же воста в рожденных женами, Иоанн предначинатель крещения и оставитель обрезания, Иоанн иже от пророка пророк, священнических и престарелых чресл священнейшая и младая отрасль, неплодныя старицы сад богоданный и многоплодный, Иоанн другий Илия, пустынства токмо образом, житием же и достоинством и того и всех превозшедый, звезда, предвоссияваяющая правды Солнцу, горлица пустынная, весну предвозвещающая спасительную, друг женихов, иже во чреве играяй и в пустыни вопияй: покайтеся: и во аде благовествуяй. Иоанн иже от обетования рожденный, иже рождением своим отчее разреши безгласие и матернее неплодие...»

Блажу и Захариину старость, и Елизаветино заматорение и неплодие, понеже таковый нам плод израстиша. Блажу и повестописца Луку, о того рождестве первую повесть начинающа в списании евангелия... (Далее говорится об этой Чете).

«Отроча же растяше и крепляшеся духом, и бе в пустынях до явления его к Израилю... Дивлюся помышляя: како отроча, матернего сосца лишенно и пеленного одеяния, жестокость стерпе пустынную. Но Дух ему и сосец беше и одеяние, и прочаго попечения матернего место исполните. И бе в пустынях. И почто рече, в пустынях; яко да непричастен будет в мире злобам, яко да достоин веры будет, от пустыни явлься к Израилю, яко да благоприятно будет его свидетельство о Христе, яко да честен будет всем от крайнего пустынства, от одеяния, от нестяжания, от пищи безпищныя, яко да обличителен будет, яко да не на лица зрит. И достоит со мнозем опаством божественного оного мужа смотрити житие, како в естестве человеческом бе, и выше человека пребыванием зрешеся. Кая бо пища Иоаннова: вершие дубное и мед дивий, самоуготованная трапеза, не трудная, не отяготительная, не тучнящая, не могущая воевати на духовную крепость. Что же питие; вода чистительная, быстрая, трезвящая, не смущающая надглавный мозг. Каково же одеяние? вельбуждии власы, любомудренное украшение, пустынная багряница, древнее прародителей одеяние. Что же пояс? От кожи: мужественное являя отсюду, и еже в подвизе быти всегда и делании, а не в сластолюбии и расслаблении. И понеже кожа мертвого животного есть часть, назнаменова его о чреслех усменный пояс, яко весь Христу живет, мертв же бе от человеческих всех... И по что, рече, не обувен бе; понеже не бояшеся змия назирающаго пяту нашу, иначе, понеже приступати хотеше и касатися Владычнему верху, да не услышит, яко же Моисей: иззуй сапог ногу твоею, место бо на нем же стоити, свято есть. Почто же непокровенною головою; понеже предстояние Богови присно, да и проповеднику с откровенною главою и лицем яже Духа людем благовествовати словеса ключимо есть.

Сего ныне честное рождество подъемлем, душами играюще и всемирный праздник составляюще. Есть бо всем вожделенен, яко и на суши, и в море спасает, и на всяком месте от лютых избавляет, и в нуждах и скорьбях сущим скор утешитель является, но и неплодия разрешает узы, и немым отверзает уста на славословие божие. Сему и апостоли поревноваша, никако же от земных что стяжавше... Сего и царии боятся, яко и по смерти обличает беззаконующих. Слышав бо рече, Ирод царь имя Христово, убояся, и рече, яко Иоанн креститель от мертвых воста, и сего ради силы деются о нем... Кто образ и́ноком еже крытися в пустынях, аще не пустынный сей ангел; Кому уподобися великий наш начальник Антоний, египетскому покою предпочтый жестость Нитрийския горы; Иоанну. Многим Иоанн благим виновник бысть родився человеческому роду, и ныне множайшая нам дарования ниспосылает, с чистою совестию и теплою любовию Его призывающим, во славу от него свидетельствованного и крещенного Христа, истинного Бога нашего, Ему же слава со Отцем и святым Духом, ныне и присно и во веки веком. Аминь».

Из девятого, длинного, прекрасного, похвального слова верховным апостолам Петру и Павлу выписываю только следующие замечательные места:

«В день Пятидесятницы всем слышащим величия Божия глаголаху таинники Слова апостоли: и един язык апостольский во многи разделяемый коемуждо роду свой бысть»...

«Что творити, Ироде; Петра хощеши отъяти, церковное основание: Петра в темнице затворити ключаря небесного; Петра мечем убити, языка огненного; Всуе трудитися. Меч его не одолеет: адаманта бо есть твердейший. И что глаголю меч; врата адова того не превозмогут»...

«Пётр всем глава, великая проповедания труба, искусный кормчий корабля церковного, пастырь неусыпный и овец и агнцов Христовых».

«Что же ли Павел, небесный оный человек, ритор церковный, Христова уста, учитель языком, высоко летательный орел, церковный славий (соловей), иже в законе усердный и во благодати ревнитель; Павел иже больше иных трудивыйся, течение скончавший, веру соблюдый; Павел иже безстудная Иудеом зашиваяй уста; Павел иже еретиком узда, неустрашимый воин посреде рати, обтекый, яко же крылат, от Иерусалима даже до Иллирика;.. иже прежде гоняй, и ныне благовествуяй, иже прежде церковь раззоряяй, и ныне церковь составляяй... И не погрешит кто, цветник духовный нарекши Павлову душу. Вся бо благая в ней процветоша. Кто бо тако всем бысть вся, якоже Павел, да всех приобрящет; Иудеом, Эллином, законным, беззаконным, всякому роду, всякому возрасту, мужам, женам, девам, вдовам, юношам, господам, рабом? Кто тако трудися, якоже он? кто сочтет великие оны паче человека подвиги, яже по суху хождения, яже Иудеом на сонмищах проповедания, биения, влачения, темницы, грады, веси, алкания, жажды, бдения, морская плавания и от топления бедствования... В Афины пришедши ему и учащу в сонмищах и на торжищах Иудеи в кийждо день, емше его на Ариев приведоша лед стоичестии философи и Епикури... Который цветник, рцы ми, тако красен есть различием цветов, якоже церкви Павловыми послании; Который царский венец камением и бисером тако сияет, якоже церковь Павловыми поты и труды; и что ми много глаголати; Который корабль тако плывет, от кормы сущу ветру, якоже Павловеми молитвами церковь... Кто гоним, и Павлова гонения помянув не утешится; кто же ли в узах, и Павловы узы слыша не на радость, проложится; кто же ли немощен; и Павла слышит глаголюща: благоволю в немощех моих: и не на веселие обратит печаль;.. Кто отшельником образ и помазатель, аще не райский сей человек; и кто не весть Павла, рцы ми; аще бо и дальние оны и колесничники Скифы вопросиши, – кто есть христианам учитель, – отвещают с удивлением, яко Павел».

* * *

Десятое, похвальное Слово св. пророку Илии не заключает в себе никаких особенностей; и потому я оставляю его в стороне, и рассматриваю одиннадцатое Слово на Преображение Господне. Авось, найду в нём учение нашего митрополита Григория о Фаворском свете, согласное, или несогласное с учением св. Григория Паламы и прочих Афонских созерцателей о сем же предмете. Пусть же витийствует сам митрополит сей. «Взыде Иисус на гору помолитися, и бысть, внегда молитися Ему, видение лица Его и́но, и одеяние его бело блистаяся». Сему согласно и Матфей рек: «И просветися лице его, яко солнце, ризы же быша белы, яко свет». «Не рече: просветися лице Его солнечным светом и действом: но – яко солнце. Ризы же Его быша белы, яко свет. И зде яко свет, а не рече: свет суще, яко да не примениши созданного света белость к ризам, и просветение Владычнего лица к блеску солнечныя зари, но вспомянеши на лица своя падшие ученики от еже нетерпети несозданного оного и божественного естества лучи, от пречистыя Господни плоти искачущие». (Итак, наш митрополит Григорий Паламист! Ниже он упоминает об окаянных Акидиниатах).

«Поем Иисус, Петра, Иакова и Иоанна, и возведи их на гору высоку, и преобразися пред ними. На гору возводит сих, показуя им и их ради нам, яко не инако мощно божественныя славы сподобитися, аще не на высоту добродетели взыдем... Поемлет же триех сих, Петра убо яко апостолом верховного и камень веры и основание церковное и паче всех теплейша суща, Иакова же, яко обещавшагося пити чашу, юже сам хоте пити, честна суща мужа и ревности полна и первого мертвеца в апостольском лике: того бо уби Ирод мечем: Иоанна же, яко любима и любяща, и яко возгреме евангелием и посланиями своими. И се мужа два с ним глаголюща, иже беста Моисей и Илиа явльшася во славе. Елма убо славу, приемлющую Святых открывати хотеше, елико тогда время подаваше, и к мечу, и к огню, и воде, и зверем, и всякому виду смерти и лютых готовы быти поощряше, в славе являются велиции оные мужие, яко да желанием славы оныя объяты бывше ученицы, лютая оная ни во что же вменяют. И понеже учители всякому роду и пастырие вселенныя по мале их рукополагали хотеше, и нужда бе пред цари и князи приводитися, и тмами лютая отсюду их усретати хотеху, чудные оные пророки им представляет лицем, яко да им подобни будут, яко да их ревности поревнуют, и настоятельству, и пастырству, и страданиям и терпению, и кротости, и вере, и надежде, и любви... И како познаваху (апостолы) Моисея и Илию, пред толикими леты бывших; ниже от видения, ниже от гласа, ниже на дсках их лица видели написания, яко идольству вменяющуся сему в Иудеи тогда; но како познаваху; от словес, их же глаголаху, яко согласно Спасовым словесем вещающе, и крест и смерть часто поминающе в беседе...»

* * *

Весьма понравилось мне двенадцатое Слово на успение Богоматери. Посему я передаю его почти целиком.

«Гавриила зрю чиноначальствующа на земли и небесныя Силы сзывающа песнми и дароношением подъяти приснодеву и матерь цареву. Уже бо долг естества отдает и к Сыну и Богу преставляется и мира не оставляет: восходит и благодать ниспосылает, землю оставляет, но сродного присвоения не забывает. Подобаше бо сосуду Божества, его же ради мир освятися, в Премирная оная преставлену быти. Подобаше матери цареве славе сопричащатися сыновней. Подобаше ковчегу, позлащенному Духом в вышний Иерусалим пренестися, не руками священническими, яко же в ветхом завете, но рукама Сыновниима, рукама создатильныма, рукама нетленныма, честь воздающу Матери подобающую. Елма убо довольно на земли время пребысть, всяк вид добродетели проходя, нищих милуя, немощным служа, сирым и вдовам попечение творя, и на кийждо день у Жизнодательного гроба бывая; и о вселенней моляся, и желая еже к Сыну и Богу отхождения, прежде триех дний предстает ей Гавриил и благовествует преставление. Она же, на молитве ставши, все оны дни в упражнении бывает, прежде исхода радостию изходящи. И яко уже время наста, обычныя ей девы собирает, и вдовы, и ученицы, и вся верныя и облагодетельствованныя от нея, и поучивши их довольно, и пречистыя воздевши руки, помолися и о еже тамо обретшихся, и о вселенней всей: таже понеже рыданием содержи мы зрение всех и от слез престати не хотящих утешаше на мнозе, яко не оставити сих извествоваше пребыти без посещения, и наконец, мир всем давши, и Христа, от нея неизреченно рождшагося быти с ними рекши, одр ее прият. (Далее говорится о перенесении всех апостолов по воздуху на облаках к одру ея, и о явлении Господа со всеми небесными Силами для принятия души Ея)... И ангельская множества воспеваху и величаху Ее. Их же и слышаху апостоли и зряху тонко некако ума чистотою, и своего Владыку некоторым осиянием божественным познаваху ту пришедша и Матери честь воздающа богоподобную. Темже и обступиша одр священный воспеваху священнословствующе, и недомысленная некая и паче человека вещающе. И див (удивление, исступление) обдержаше всех, и благоухание некое странно же и премирно воздух исполняше».

Но изде Петр теплоту своея веры показоваше, и слезами обливаем глаголаше:

«О вместилище Божества, почто ныне тако зрю без дыхания простерту и удивляюся, како вместит тя гроб, вместившую Невместимаго небом, како покрыет тя камень, Покрове человеком. Како твое преставление стерпим, по Господе Надежде наша. Кая пения воспоем ти; Кая надгробная принесем ти; Что наречем тя; Чесому уподобим тя; Которому первее удивимся, девству ли, или безсеменному зачатию; или безболезненному и неизреченному рождению; Ты бо всякия чистоты превзыде предел. Ты Серафимов Владычица и Херувимам царица явися, и Госпожа всякия видимыя и невидимыя твари. Что к тебе речем; Киими мѝры проводим тя, Мѝроприемнице небесная; Кое кадило принесем ти, златая Кадильнице; Недоумею и удивляюся; како Одр великаго Царя на мале одре мертволепно без дыхания лежит».

Преемши же Петрова воспевания Павел сосуд избранный, весь изступлен, весь восхищен, весь обожен, глагола:

«О чудесе! Како затворишася девственные очи, от самых пелен ангелы зрети навыкшие; Како Питательница Жизни смертию объята бысть; Како не сохранися безсмертна, яже нетленна и по рождестве сохранна бысть; Како Лествица небесная, по ней же сниде Бог к человеком, во гробе затворитися грядет; Како гора превысокая Божия и великая на мале одре лежит, в ней же Господь вселися до конца; Како жезл присноцветущ ныне увядший зрится; О преславнаго зрения! О непостижимаго таинства! О глубина богатства, премудрости и разума Божия!.. Почто отлете от нас своих рабов, Голубице неблазная; Почто удалися от нас, Горлице сладкогласная; На кого воззрим прочее; Кто нам провещает; Кто уже от наветов Иудейских печаль нашу утешит; На тебя бо зряще, Онаго мнехом зрети из тебе Возсиявшаго. Вознесеся Спас: и мы надежду нашу всю на тя имехом, и сладце терпехом труды и гонения о проповедании истины. Ныне же последнее сиротство объя нас. Како внезапу угace светильниче незаходимаго Света; Но смотрение есть еже на тебе бываемое, а не одоление смертное: ниже бо могла бы приразитися тебе, Матери живота, смерть, твоим Сыном умертвившая ея. Но яко да не почтется привидением истина вочеловечения, сего ради ты, подобно бессмертному твоему Плоду, естества долг отдавши».

Весьма замечательны эти лирические песнопения Петра и Павла. Но откуда заимствовал их Митрополит Григорий? Пока не знаю сего, и продолжаю передачу Слова его.

(Кроме апостолов и 70 учеников) бяху и ини трии богословнейшии мужи, мрежею евангельскою и Павловым языком уловленнии, Дионисий, Иерофей и Тимофей: первии два Стоичестии прежде и Ариева леда философи суще, тогда же церковнии витии и евангельского жительства учители любомудреннейшии и Афинейские церкви предстоятели, третий же Павлов ученик и сотрудник о словеси истины, Ефесский иерарх, в нем же Павлова упокоися душа: иже и представите, священствоваху и исходныя плетеху песни, часть бывающе апостольского сословия, глаголюще: «Пойди, Владычице, пойди, да якоже землю освятила еси рождеством си (своим) тако и воздух освятиши прешествием си. Поиди Всецарице, пойди, Сына и Бога сопричащатися царствию вечному оному, паче же превечному и конца не имущему. Вознесися со славою, и не на колеснице рабски, яко же Илиа, но матерски на Сыновниих руках. Иже бо в законе рекий: чти отца и матерь, и смертию запретив непослушным, како не почтет Рождшую тебе, и не понесет Понесшую; Да отверзутся тебе врата небесная с мнозем удивлением! Яко Евва убо врата Едему затвори, ты же небесная врата отверзла. Ниже бо достойно есть Двери непроходимей, ею же Господь Един вниде и изыде и затворену остави, на земли стояти много, но взятой быти к уготовленному ей чертогу. Да поднимутъ тя, Дево, хевувимы. Да воспоют тя Серафимы. Да прославят тя Силы. Да предтекут ти Престолы, зряще тя престол Неописаннаго. Поиди Невесто неневестная в невестник небесный».

Сия богословяху и и́на многочуднии оные мужие, яже никто же может по достоинству изрещи, ко гробу провождающе жизни Матерь.

Мы же что к ней речем? Како род наш почтившую почтем? Како воспоим многопетую Деву? Како возвеличим, юже вси роди величают, якоже сама прорече. Но да приидет Давид в среду нашу, играя и ударяя в гусли, и предначиная исходная Божественному Кивоту глаголом: воскресни Господи в покой твой, ты и Кивот святыни твоея: да поет в кимвалех доброгласных, в кимвалех восклицания: помяну имя твое во всяком роде и роде. И не един Давид сию да провожает, но и весь пророческий сонм. Сию бо и словесы и вещами древле прорекоша многообразне: И ов оубо купину, ов же жезл сию да воспевает. Ин стамну и скрижаль, другий кадильницу и трапезу и свещник, ин паки лествицу и престол огнезрачный, другий руно и облак легкий и сень, ин клещу и дверь затворенную. Подобаше бо прорекшим вся, яже о ней, и провождения ея сотворити светло. Но и пророчицы жены тоя успение да сопразднуют, начальницу имуще и песнем и торжеству Мариам Моисееву, и достойныя чествования да воздадут Матери Бога нашего. Да веселится с сими купно и прамати Евва и старчески да играет, и усиливаемая благодатию престарение свое да забывает. Ея бо внука к премирным творит восхождение: и женския ноги небесныя круги наступают: да созывает древния жены, Сарру и Ревекку, Рахиль же и Анну, Руфь, Иудифь и Деворру, Олду и Иаиль и Есфирь, и сим таинство да сказует. Но девственны лики дщерей Сионских со свещами ныне да провожают в небесная и наднебесная, ибо преднаучени суть ее во святая святых провожати. Священницы да благословят ю̀. Матери да ублажат. Лицу ея да поклонятся богатии людстии. Вси роди во всяком возрасте да возвеличат. Ангели да поднимут. Архангели с Гавриилом да поют песнь. Херувими да покланяются. Серафими да припадают. Иже из нея рождейся Христос да почтет от десную. Яко тому подобает слава и честь, и держава со безначальным Его Отцем и пресвятым Его Духом, ныне и присно и во веки веком. Аминь.

* * *

Тринадцатое слово содержит укоризны Ироду, Иродиаде и даже спекулатору, который усек честную главу Предтечи.

«Паки Иудея жаждет пророческия крови. Паки пророкоубийством дышет Иезавель. Илию ищет на смерть. Паки на колеснице гонит. Иоанна убо постиже праведнаго ея прелукавая внука, и беззаконным прошением главу предтечеву на блюде, посреди пира непреподобнаго, носитися устрои, главу ангелом честну, главу Отечь глас слышавшую и Сына крестившую и святый Дух видевшую, главу безстуднаго Ирода мерзкое прелюбодеяне изобличившую, главу Иродиадиным очам страшную. О лукавыя жены̀! Таковую главу игранием меча содела! И что виновное; понеже глаголание Иродови: не достоит ти имети и жены Филиппа брата твоего. Но, о Ироде, паче сего ради и в чести должен бы ты имети онаго человека и паче сего ради любити, понеже тя от беззакония отводит и от греха отсецает: ты же сопротивное твориши, чистоты учителя, покаяния проповедника неправедно убивая...

И вниде дщерь Иродиады еда̀ с подобающим девам стыдением и спрятанием; еда благоуправленнно ступая, и благоговейно зря, благочинно же вещая; Еда умолити царя образы умиленными и словесы премудрыми сущих в темницах свободити; Несть сие, несть. Но плясати вниде, и плясавши угоди Иродови... Что бо не творяще скверная оная игральница тогда от еже плясати, рукама обнаженныма до локтей, или множае, и некие гласы ухищренные, паче неже естественные, испущати, и словеса подобная сим прилагати, и страсти творити повторение, от еже извиватися и вскакивати, и главе семо и овамо обращайся, и власов соединению на многия разделятися части: яже вся беснующих суть, а не целомудрствующих. О, студныя оныя! Девам ли достоит играти и плясати посреде пира, посреде пьяных людей, посреде назирателей блудных; или крытися и бегати со мнозем тщанием и стыдением».

* * *

В четырнадцатом Слове благоглаголиво и красно извитийствованы страдания св. великомученика Георгия.

* * *

По прочтении и оповещении всех этих Слов митрополита Григория Цамблака считаю не излишним высказать своё мнение об этом старинном у нас проповеднике. Он – вития многовещанный и благоглаголивый. Речь у него – церковнославянская, но близкая к выговору и правописанию, не столько Славянорусскому, сколько югославянскому в Болгарии и Сербии. Эта речь свободно лилась из уст его. Он хорошо владел ею, однако употреблял и греческие слова, привыкши к ним в своей Болгарской родине. Впрочем, таких слов у него, помнится, только три: Катарти – мачта, приони – пила и пирони – вилы, вилка. Расстановка речений, например, – усопших в вере память, благодарения и молитвы есть вина, а не сетования и плача,... непорочныя Жертвы (т. е. тайной вечери) величайшее к судии и Богу бывает дерзновение.., такая расстановка напоминает склад речи греческой. Подражая этой речи, митрополит Григорий часто употреблял так называемый в греческой грамматике падеж дательный самостоятельный; например: Елма праведнику похваляему, якоже рече Соломон, возвеселятся людие, како не весь мир возвеселится, четыредесятым мужам похваляемым; стало быть, он с малолетства учился греческому языку и знал его достаточно. В проповедях его заметен текст св. писания югославянский по изводу Терновскому, обнародованному и распространённому Болгаро-Терновским архиепископом Евфимием почти современником митрополита Григория Цамблака. Так в слове на преображение Господне апостол Пётр говорит: сотворим зде три кровы, а не сени. В этом же слове приведён текст не по-нашему: ночь успѣ̀ вместо прейде, и день приближися. В похвальном слове Петру и Павлу афинский Ареопаг назван Ариевым ледом. Кто из всех Цамблаковых проповедей извлёк бы все тексты св. писания, тот познакомил бы нас с переводом его Ресаво-Терновским. Не мне, путешественнику, суждено сделать это. Для такой работы нужен человек досужий, либо учитель церковного красноречия, либо толкователь св. писания. Я же озадачен своим делом, путническим. Это дело – многосложно и утомительно; а времени у меня немного. Посему я спешу досказать то, что узнал о достойном памяти митрополите нашем Григории. Он был вполне православен, так что и Фаворский свет, согласно с соборным учением, почитал несозданным. Под руками у него были и Апокрифы. Доказательством сему служат следующие особенности, замеченные мною в Словах его. Праотец Енох, живой взятый на небо, находится в таком райском месте, где на него веет мание Божие, которое позвольте мне сравнить с веянием архиерея, когда он осеняет вас свечами, или истово благословляет обеими руками. Жезл Ааронов прозяб, т. е. расцвёл, как дерево миндальное. Иоанн Предтеча и Креститель Господень спасает людей на суше и море, Его боятся цари. Он проповедовал покаяние в аде: а пока жил на земле, питался вершием дубным, т. е. мягкими листочками древесными, а не саранчой, которую мы неправильно разумеем под акридами¹³.

Когда Божия Матерь возносилась на небо, тогда женские ноги в первый раз ступили на круг небесный. (Вот почему на иконе, «О тебе радуется», которую я видел в Афоноруссике, на первом плане нарисован полукруг неба, и уже над ним возносится Богоматерь).

В Словах митрополита Григория нравоучений немного: но зато живы, поэтичны, увлекательны его повествования и описания, например суеты мирской и жития иноческого. Неудивительно же, что наши предки слушали его, как сам он говорит, с усердием и любовью, так что ему приятно было известить о сем Константинопольского Патриарха, который послал его в Россию.

Оканчиваю разбор Григориевых Слов: чем бы вы думали? заметкой о том, что в рукописи, в которой они содержатся, везде, где встречается слово, очи, оно написано в виде двух глаз, вот так, ʘʘчи. Значит: и мы, славяне, способны выдумывать свои Иероглифы. Этою способностью обладала мать моя. Она, уча меня азбуке, приговаривала: Буки букашки, Веди таракашки, Глаголь кочерёжка, Добро колченожка, Есть зубы есть, просят есть, Живете жилы старожилы, Ѕѣло Земля змии, иже И. Ї. вереи и т. д.

Пчелиный труд мой в Павловском книгохранилище дал немало мёда и сота. Вылетев из этого улья, я осмотрел и занёс в свой дневник все монастырские надписи на зданиях и иконах. Они помещены в общем собрании их товарок Афонских. А здесь я излагаю одни крупные, содержащиеся в них, памяти об Афоне и Павловском монастыре, которого история будет написана мною после, принизав к ним выдержки из приписок на тамошних книгах и из архивных дел.

– В 1595 году на Афоне поселился Турецкий Ага с 40 вооружёнными людьми, и бил, сёк и вешал святогорцев. (Приписка на четвероевангелии с юсами).

– Из пяти приписок на том славянском четвероевангелии in 8°, на котором в конце его помечено, что российский митрополит Григорий Цамблак преставился в 1420 году, видно, что Сербы жили и умирали в Павловском монастыре в годы, 1420, 1448, 1458, 1465 и 1689-й. А приписки на других рукописях свидетельствуют, что они и Булгары находились там в 1731 году. Итак, наш Барский справедливо сказал: «в первом моём прибытии к святой горе, в лете 1726, чтение и пение, и вся власть (в Павловском монастыре) бяше Болгарская: ныне же (1744 г. декабр.) ничто от сих не обретается, кроме библиотеки Славенской. Недавно бо населишася Грецы».

– В 1405 году некто Радослав Сабия подарил Павловскому монастырю половину всех доходов и произведений земли от двух деревень своих на Каламарии, называемых Аврами́ти и Неохо́ри, подарил с тем, чтобы по смерти, как его, так и двух сынов его Дуки и Ласкаря, названный монастырь владел обеими деревнями этими и получал все доходы от них. (Архив).

– Сей дар подтвердил Деспот Иоанн Палеолог, и сам пожаловал Афонопавловцам деревню Палеохо́ри около Кассандры с пятнадцатью семействами, с землёю в десять плугов и с местною рыболовлею в 1407 году. (Архив).

– В 1414 году Деспот Сербии Грьгур (Георгий) приложил «храму святаго и преподобнаго отца Павла, просиявшаго в посте, иже во святей горе Афона, село Добрашевце на Дрени́це, село Враник – дол на Лабе и село Патенколо у Труповище, и еще к тому двадесятъ литр сребра на всяко годище от его куке (из его дома)». Этот Деспот создал помянутый храм во имя св. великомученика Георгия в 1447 году. (Архив. – Надпись 1447 года. – Барский).

– С 1496 года внука сего Деспота Ангелина с детьми своими Георгием и Иоанном, по просьбе Павловского игумена Никона, человека не простого, но доброродного, прежде служившего в палате Деспота Стефана, ежегодно жаловала 500 златиц монастырю, о котором идёт речь. (Архив).

– С 1500 года наилучшими ктиторами сей обители стали Валахские и Молдавские господари и бояре. В этом году и в следующем Иоанн Стефан Господарь Молдавский сын Богдана воеводы довёл воду до братской трапезы и построил водосвятный фиал. В 1501 году Жупан Барбул Бан, Данчул Кóмис и Жупан Радул соизволили жертвовать ежегодно 2000 аспр. В 1522 году Валахский Иоанн Негой Воевода и сын его Феодосий начали постройку высокой башни в северо-восточном углу ограды монастырской, а кончил её Пётр воевода (1554–1557 г.) Господари же Валахской земли Иоанн Радул XI и Матфей Бессараба (1633–1654) подарили метох св. Димитрия с имениями, прозываемый Житиа̀н, и находящийся в Кралеве. Тогда же Валахские бояре, Дросул, Виша и другие, приписали к этому метоху имение Бролощицу. (Надписи. Помянники).

– В 1687 году в немалой паперти соборной церкви св. Георгия на стенах красками написаны акафист пресвятой Богородицы и Откровение св. Иоанна Богослова, при игумене Луке, иждивением какого-то Бечкерусского владыки Михаила. Эту живопись я видел. Сей владыка тут изображён в фиолетовой мантии с церковью на руке пред стенным образом св. Георгия. Над каждым икосом и кондаком прописаны начальные слова их белою краской; например: Светоприемную свещу сущиимь в тме явль... Поюще твое рождество выхваляем тя вьси... Против сей расписанной паперти помещена больница. В сенях её замечена была мною на стенах живопись славянская. (Надписи).

– В 1708 году Угровлахийский Господарь Иоанн Константин Бассараба Бранкован, – говорю устами Барского, – «воздвиже от основания многим иждивением столп или рог стены западной высокий и лепозрачный, и удобри его различными келлиями и трапезою изрядною; созда же и параклис во имя св. Константина и Елены достохвальный и зело лепотный с иконописанием и главою во всегдашнее свое поминание». Я видел эту живопись. Иконописец на стене изобразил Бранкована и супругу его Марию. Оба они на руках своих держат двухъярусной дом с церковию сверх его. (Надпись. Барский).

– Русские цари Иоанн Грозный, Алексей Михайлович, Пётр Великий и Елисавета Петровна жаловали Павловской обители деньги и грамоты, дозволяющие сбор милостыни в России. Елисавета Петровна в 1754 году мая 13 дня пожаловала ей 4.000 рублей, «приняв от игумена ея Анатолия часть Животворящаго Древа». (Грамоты царские).

– В 1839 году 23 апреля положено было основание нового мраморного храма внутри монастыря. В этот же день введён был там устав общежития. (Надпись).

По окончании книжных, архивных и других занятий своих я рассмотрел святыни Павловского монастыря, какие только были показаны мне, и побеседовал с симпатичным игуменом его Софронием Кефалонийцем.

Кроме св. мощей, не целых, а в частицах, именно св. Григория Богослова, св. Максима исповедника, св. Феодоры и св. сорока мучеников Севастийских, самая досточтимая и достопримечательная святыня есть немалая часть животворящего древа Господня, длиною вершка в четыре, шириною с верхний состав мизинца, измеряемый не справа налево, а от низу к верху, толщиною с перст, положенный плашмя, с двумя поперечниками, в серебрено позлащённой оправе, под стеклом. Когда я прикладывался к этому кресту, тогда заметил на нём крупные буквы, нарезанные в самом Древе, и попросил игумена открыть оправу со стеклом, дабы мне можно было прочесть тут надпись. Он тайно от братии вечером принёс мне этот крест; но как только щипцами развинтил его оправу, и снял стекло, вдруг вся келья наполнилась благоуханием, какого я не ощущал никогда и нигде. Эта нечаянность сначала поразила, а потом утешила меня. И как было не утешиться таким райским благоуханием? Обрадованный им, я ещё раз благоговейно приложился к животворящему древу истинному, (неистинное не благоухало бы), снял величину и ширину его чрез прозрачную бумагу, и прочитав надпись на нём, отподобил её на своём снимке. Смотрите укороченный вид сего креста и начертания на задней стороне его:

Іс. Иисус. Хᲃ҃. Христос. Ніка. побеждает.

цр. царь. слвѣ. славы. ᲃ҃. спас. б̀. Бог.

Нижняя поперечная часть положена была так, что слова: Царь славы, перевернулись вниз. Я поставил её, как до́лжно. На вопрос мой, кто дал этот крест, игумен отвечал: «предание усвояет его св. Павлу Ксиропотамскому. Он распилил его пополам и одну часть оставил в Ксиропотаме, а другую здесь». Нечем мне было опровергнуть это предание. Правда, буквы на Древе казались мне совершенно похожими на буквы Сербские, виденные мною на Сербских печатях и отподобленные; и потому я предполагал, что крест, о котором идёт речь, был подарен или Сербским деспотом Георгием, о котором говорено выше, или дочерью его Марою, женою Султана Амурата. Но такое предположение моё походило на пушок, легко сдуваемый оным преданием и известием, что Павел Ксиропотамский получил животворящее древо не от Сербов, а от Болгарского царя Петра. Пушок слетел, и на месте его явилась доверчивость к этому известию и оному преданию. Что касается до вида и очертания букв на древе, то их можно признать и за Словено-болгарские: если же они Сербские, то их, нарезал уж никак не Павел Ксиропотамский грек, а кто-либо из игуменов Сербских, либо Герасим, либо Антоний, при которых Свято-павловская обитель сделалась независимою от Ксиропотама.

Кроме Животворящего древа обитель св. Павла имеет редкое сокровище, именно дары волхвов Божественному младенцу Вифлеемскому. Вот их описание у Барского. «О сих дарах глаголют, яко древние благочестивые греческие цари, смесивши вкупе ливан и смирну, сотвориша некия зерна диравы, аки на четках зерна, а из злата соделаша дрот (проволоку) и решетки дробно переплетенны, и тем златым дротом часть от зерен пронзающе, а часть решетками престилающе, сотвориша себе драгоценный пояс, и в праздники Христовы в честь его на себе ношаху, иже широк бяше, яко на три перста. Бяху же на нем во время мое (1744 г.) решеток изваянных девять, а между ними перевязанных зерен из смирны и ливана 69, с многими маргаритами (жемчужинами), иже испущаху велие благоухание. Сия дарова тамо владычица – Маро, дщерь Юрия владыки Сербского». Она сама привезла эту святыню и вручила Павловским монахам, Сербам. На месте вручения ея близь моря поныне стоит деревянный крест в память этого события.

В той же обители находится большой деревянный крест, будто бы подаренный, будто бы устроенный Константином великим. Весь он с обеих сторон украшен малыми иконами, писанными на пергамине золотом и сухими красками. Их очень много, и все они вставлены в самое дерево так, что каждая из них имеет в нём своё гнёздышко. На них изображены господские и богородичные праздники, и лики многих Святых, чествуемых на востоке и западе. Краски весьма ярки. Золото блестит. Лица и одежды написаны не очень художественно. К венцам вокруг голов и к краям иконочек приклеены мельчайшие жемчужинки. На всех изображениях читаются латинские – написи, в которых буквы – средневековые, готические. Вот образчики их:

in die iudiсіі

magi

assumsio.

Я из прозрачной бумаги сделал верную выкройку сего креста во всю длину и ширину его, и на ней в кружках и ромбоидах обозначил номера иконочек, а в дневнике своём описал их, некоторые же и срисовал¹⁴. Представляю здесь очерк этой древности в укороченном виде, и излагаю свои заметки об образках, означенных номерами, одинаковыми на обеих сторонах очерка.

КРЕСТ КОНСТАНТИНОВ одинаковый на обеих сторонах

На лицевой стороне:

1. Образок с надписью IN DIE IUDICII в день суда. Иисус Христос стоит на красном подножии, окружённый облачком голубого цвета, заострённым вверху и внизу

. По обе стороны его изображены два ангела. Первый справа держит шестиконечный крест

, а второй слева – копие и губу на трости

. Ниже их, у ног Судии, парят ещё два ангела: один трубит в рог, а другой свивает бледное небо с солнцем голубым и луною красною. Под ногами Христа виден гроб, из которого выглядывают четыре головы воскресающих людей:

2. Образок с надписью

pluravіe vіrginis – плач девы. Иисус Христос лежит повитый плащаницею. Богоматерь плачет на персях его. За нею стоят Мироносицы, Иоанн богослов, Иосиф и Никодим. На верхних одеждах Марии и Мироносиц видны по три звезды.

3. Образок ангела с крестами в обеих руках:

4. Снятие Распятого со креста. Иосиф снимает тело Его. Богоматерь и Иоанн Богослов стоят по обе стороны креста: тут же и два ангела. Крест – осьмиконечен. На дщице его читается:

5. 6. 7. Лица неизвестные мне.

8. Сошествие Христа во ад. Он изводит оттуда Адама и Еву. В шуйце у него крест седьмиконечный, символический в роде ключа, отпершего затворы ада.

По правую руку стоят праотцы, а по левую предтеча в сиянии, и Давид и Соломон в золотых венцах. Надпись:

9. Ангел с огненными волосами и крыльями и с крестным шаром в руке.

10. Ангел сидит на гробе. Пред ним стоят три Мироносицы в белых платках. Видна надпись

noli me tangere не прикасайся мне.

11. 12. 13. Не отмечены мною эти образки.

14. Явление воскресшего Господа своей Матери и Марии Магдалине. Обе они у ног его, справа и слева. Надпись: ІС ХС.

15. Ангел подобный тому, что под № 9.

16. Явление Воскресшего апостолам. Фома осязает ребро его, держа в руке свиток с отвесною надписью:

17. 18. 19. Не отмечены мною эти образки.

20. Вознесение Христово. Господь возносится на небо, окружённый облачком голубого цвета, возседя на двух парящих ангелах.

Внизу видны Богоматерь между двумя ангелами, и апостолы. Надпись:

ascensio domini.

21. Св. Цецилия с ожерельем на шее в три нитки, и с обеими руками у персей, коих ладони обращены к зрителю. Надпись:

. Вот изображение её:

22. Образок кого-то не святого. Вот рисунок его с надписью:

Головная причёска у него и безбрадость суть признаки живописи далеко не древней. Что касается до надписи, то я читаю

, и разумею Иакова Лаллеманда, родившегося в Ульме, живописца 15 века, первый, употребил жёлтую краску для живописи на стекле.

23. Образок какого-то старца с надписью:

Стаонио: И он должен быть живописец.

24. Сошествие св. Духа. Двенадцать апостолов сидят на возвышенном полукружии. Один из них держит книгу. Богоматери между ними нет. Подпись:

Воспламенение от Духа святаго. Так как в этой надписи изгладились буквы

, то я сначала не понял её. Но какое-то вдохновение понудило меня вынуть сей образок из-под стекла, дабы лучше рассмотреть его: и тогда я увидел эту же самую надпись, сполна и чётко начертанную на дереве, и отподобил её.

25. Успение Богоматери. Она лежит на одре. У одра стоит Господь I. Христос и держит на руках своих душу усопшей Матери своей в виде упелёнанного младенца. Одр окружают апостолы; из них Пётр кадит, а Иоанн припал к пречистой Марии. На головах видна стрижка Капуцинская, так называемая Corona Christi. Надпись:

assumsio beate Marie virginis, т. e. Взятие на небо блаженной Марии Девы.

26. Образок св. Власия, или Кесарийского, или Севастийского. На нём –– омофор

крестчатый. Макушка головы его выстрижена так, что седые волосы над челом его и вокруг головы образуют собою венец Христов, corona Christi. Надпись у головы:

Но вот и рисунок сего образка.

27. 28. Не описаны мною.

На задней стороне:

1. – Распятие Христово. По сторонам креста Богоматерь и апостол Иоанн. Сверху солнце и луна – померкшие. Надпись: ІС. ХС.

2. Рождество Христово. В горной пещере сидит Богоматерь. Направо от неё лежит спеленанный Младенец. У яслей видна голова животного. Над пещерою в небе парят ангелы: один из них возвещает пастырям рождение Спасителя. Внизу две женщины обмывают Младенца. Левее их Иосиф сидит задумавшись. Над младенцем надпись:

Nativitas Domini – Рождество Господа.

3. Ангел с крестом на шаре.

4. Благовещение пресв. Богородице. Она прядёт. Пред ней стоит архангел с жезлом. В небе видны три звёздочки. От них летит вниз белый голубь. Надпись;

5. 6. 7. Не отмечены в дневнике моём.

8. Сретение Господне.

9. Ангел с крестом на шаре.

10. Поклонение волхвов. Надпись:

11. 12. 13. Не отмечены.

14. Крещение I. Христа. Он стоит в Иордане по грудь. Иоанн креститель, одетый в зелёный плащ, возложил на него свою руку. Налево видны два ангела с белыми одеждами в руках.

15. Ангел с крестом на шаре.

16. Преображение Господне. I. Христос стоит на вершине горы, весь в белом одеянии, окружённый сиянием в виде эллипсиса, из которого струятся лучи света, три вверх и три вниз. По сторонам его видны Моисей безбородый и пророк Илия.

17. 18. 19. Оставлены мною без внимания.

20. Воскресение Лазаря с надписью:

21. Св. Николай чудотворец. Вот образ его:

22. 23. Два образка, Бог весть, чьи.

24. Вход I. Христа в Иерусалим с надписью:

25. Бичевание I. Христа. Он привязан к колонне, весь обнажённый, кроме перевязи на средине. Сверх колонны читается надпись:

26. – Св. Елена с крестом в руке и с белой звездой на головном покрывале её, над челом. У головы надпись:

27. 28. Оставлены мною без внимания.

Замечательно подножие, в которое вставлен Константинов крест. Оно вылито из жёлтой меди. Отделка его груба. На самой нижней окраине его начертаны длинные письмена (если письмена) похожие на клинья, и как бы куфические – арабские. Смысл их неизвестен мне. Над этими письменами вокруг всего подножия видны разные животные нарезные, кои бегут в одну сторону, подняв свои хвосты. На средине резцом изображены три пары всадников, стоящих друг пред другом. – Лица их сглажены. Они не сражаются. Каждая пара отделена двуглавым орлом, помещённым в кружке. Над этими всадниками на пояске кругом нарезаны те же самые письмена. А на верхней части подножия, в которую вставлен крест, резцом изображены какие-то люди, по четыре в ряд, между солнцами. Все они сидят, поджавши ноги.

Не знаю, что значит всё это. Видится, будто, охота византийских придворных всадников на разных зверей, и будто их отдых после охоты. Но в таком случае, что означают солнцы, разделяющие группы отдыхающих всадников? и почему в каждой группе только четыре лица, а не более, не менее? Не магометанская ли выдумка это? И не выражает ли она разогнание христиан в византийском царстве, означаемом двуглавым орлом, разогнание магометанами, которые торжествуют и покоятся в магометовом раю, поджавши ноги? Или всё это просто-напросто фантазия фабриканта, который отливал подножия с оными изображениями не для крестов, а для медных ночников с рожками для огня, утверждаемых на длинном медном стержне, входящем в подножие: каковые ночники я часто видал на всём Востоке. Последнее предположение мне более любо, чем два первые. Остаюсь при нём и, заметив, что Павловские монахи напрасно вставили Константинов крест в описанное подножие, начинаю говорить о сём кресте.

Все нáписи на нём – латинские: буквы же для них употреблены средневековые, готфские, лонгобардские. Между ними нет ни одной надписи и буквы греческой. Значит: все образки на кресте были изготовлены живописцем вероисповедания Латиноримского. Но он писал их по образцам византийским, которые до 16 века и далее были под руками у иконописцев в Италии, Франции и Германии. На иконочках Павловского креста заметна стрижка волос у святителей в виде венца Христова (corona Christi): а ангелам придан цвет огненный. Вот и то, и другое, и вдобавок, голубь, летящий с неба к Марии, доказывают, что живопись на этом кресте произведена кистью живописца западного. Но он, если я не ошибаюсь, был Немец, живший в начале шестнадцатого столетия. Это доказывается, во-первых тем, что он, по обычаю живописцев 15 века¹⁵, поместил вместе с святыми и не святых, и именно, Иакова Лаллеманда под № 22, родившегося в Ульме, славившегося отличною живописью на стекле, весьма благочестивого, и скончавшегося 10 Октября 1491 года, когда ему было за 80 лет¹⁶, поместил и других, старых и молодых, друг против дружки, которых имена я списал (

молодой,

старый), а прочесть и применить к кому либо не могу, поместил, без сомнения, для помина душ их у изготовленного им напрестольного креста, о котором идёт речь моя... Во-вторых, у него некоторые латинские надписи,

сделаны по какому-то выговору не Латинскому, да и искажены. Стало быть: Латинский язык ему был не свой.

Замечательно, что на Павловском кресте изображены древнейшие святые, Власий и Цецилия, по греческому выговору Кикилия, Николай и царица Елена, а из Римских пап нет ни одного.

Замечательно и то, что на венцах у святых наклеены мельчайшие жемчужинки, и что сей крест звёздчатым видом своим напоминает не тот крест, на котором был распят Спас мира, а тот звёздный, который в небе усмотрел Константин Великий. Всё это приводит меня к заключению, что описанный мною крест изготовлен был для покупателя богатого и для любителя священной живописи восточной, и что он назван Константиновым по воспоминанию о звёздном кресте, явившемся сему царю в небе, а назначаем был для стояния в алтаре, либо на престоле, либо за престолом.

Кто же приобрёл его и пожертвовал в Павловский монастырь на Афоне?

Не получив от Павловцев ответа на сей вопрос, я сначала примыслил, что оный крест пожертвовал Угровлахийский Господарь Константин Бранкован в 1708 году, когда он в Павловском монастыре построил параклис во имя св. царей, Константина и Елены; но эта мысль была отринута мною тотчас после справки с описанием Афона, которое издал Иоанн Комнин в 1701 году. Ибо в этом описании, напечатанном восемью годами ранее постройки оного Параклиса при помянутом Господаре и в его княжестве, святыня, о которой идёт речь, названа крестом не Константина Бранкована, а Константина Великого.

Потом я вспомнил Боснийскую царицу Екатерину, скончавшуюся в Риме в 1478 году, и погребённую в тамошней церкви, Ара-Чели, на левой стороне от главного алтаря, супротив мраморной ротонды, сооружённой над останками матери Константина Великого Елены, и вздумал было ей усвоить Константинов крест, но никак не сумел перенести его из Рима на Афон, да ещё от такой Католички, какова была реченная Екатерина, хотя и царствовала она в Боснии Славяно-сербской. Наконец, пришли мне на память Сербские ктиторы Павловской обители, деспот Георгий, внука его Ангелина с чадами, и современник её Афоно-павловский игумен Никон, о которых я говорил выше. Первому из них, построившему в названной обители соборную церковь св. Георгия в 1447 году, и скончавшемуся около 1457 года я не мог усвоить Константинов крест, потому что в его грамоте, хранящейся в оной обители, нет ни слова об этой святыне, и потому что она иконописана по смерти нарисованного на ней живописца Якова Лаллеманда († 1491 г.) По этим же причинам я не считаю сказанный крест подарком внуки Георгия Ангелины, ежегодно (с 1496 г.) жертвовавшей Афоно-павловцам 500 златиц от убогия пазухи своея¹⁷. Этот крест, по мнению моему, приобрёл современник её Павловский игумен Никон, человек не простой, но доброродный, прежде служивший в палате Деспота Стефана, (архив), и прибрёл тогда, когда Ангелина из Италии переселилась в Венгрию (1496 г.) Здесь, либо в Пеште, либо в Вене, ранее 1526 года или в этом году, ознаменованном воцарением Гагсбургов в Венгрии, удалось ему приобрести крест с живописными образками, изготовленный Немцем. Этот же Никон назвал его крестом Константина Великого, потому что он звёздчатым видом своим напомнил ему звёздный крест, виденный в небе сим царём христианнейшим.

Хорошо. Но как могло исчезнуть предание о таком пожертвовании игумена Никона? Очень просто. В Павловском монастыре Сербские монахи постоянно пребывали только до 1726 года: а в этом году, по свидетельству очевидца Барского, «чтение и пение и вся власть бяше Болгарская». В году же 1744-м, по словам сего же очевидца, Павловский монастырь «не имеяше ни иноков и никакого чина, и под долгом бяше, точию Тит инок тогда тамо жительствова и Скевофилак, иже обладание всем монастырем, простый монах бяше, не знаяй управляти братиею, и един Иеромонах чуждый, иже по малех днях соблазнився отъиде, и остася монастырь без священника. Еще же и те, иже быта разсеянны в градех ради собрания милостыни, толикожде числом бяху (три); от них иные ниже помышляху возвратитися в монастырь: единаго бо видех в Патм остров пришедша, и тамо оставшася безпутно; другаго же видех в иной стране блудяща, и обличих их, яко оставила обитель безлюдну, ради безсовестной своей воли и несогласия междоусобнаго. Во иноческом бо тщании, или нетщании монастырю корысть, или убыток бывает, и не место людей святит, но людие место. Не точию бо даний ради Турецких тяжестных Святогорские обнищавают монастыри, но наипаче разбежения ради иноков; первое, яко самовольно живут, и никто же их может удержати; второе, яко всяк от себя снабдевается: точию едина пища от монастыря дается и сандалия». Все эти монахи, Тит, Скевофилак, наёмный священник и прочие три бродяги, были греки. И какие? Своевольные, нерадивые, едва-едва грамотные. Не удивительно же, что все предания о Свято-павловской обители частию исказились, частию утратились.

Кроме вышеописанных двух крестов в сей обители замечательны ещё четыре древние святыни.

Первая: Образ Богоматери на небольшой, не цельной доске, будто бы принадлежавший Феодоре, супруге иконоборного царя Феофила (829–842 г.), и не сгоревший в огне. Богоматернее лице едва видно, показалось же мне благообразным. Можно думать, что эту икону из Константинополя принёс строитель Ксиропотамской обители Павел.

Вторая святыня: Икона Богоматери Нисиотиссы – Островской. Она замечательна тем, что на ней у Богомладенца персты правой ручки сжаты в кулачок. Не знаю, что этим выразил иконописец, миродержительство ли Сына Божия, или гнев Его на грешников, а появление сей иконы в Павловской обители объясняю вот как. В 1385 году, как я писал выше, некто Николай Пагáси Балдуин передал этой обители во владение свой наследственный монастырь пресвятой Богородицы Месо–нисиотиссы – Средь-Островской, построенный тестем его Радославом хлапеном. Вот из этого монастыря и взята икона Богоматери, о которой идёт речь. Итак, она весьма древна.

Третья святыня: – Складни со многими живописными образками.

В этих складнях на пергамине красками и золотом изображены, в срединах, Распятие и Рождество Христово, а вокруг их помещены маленькие, на пергамине же писаные, иконы ангелов и святых, Георгия, Феодора, Козьмы и Дамиана и других, и подобия животных, знаменующих четырёх евангелистов:

все под стёклами. Замечательно, что лев евангелиста Марка написан с крыльями, коронованный и держащий лапу на евангелии точь-в-точь, как лев Венецианский, которого я видел в 1842 году на площади св. Марка на колонне, и о котором тогда говорили мне, что он под австрийским игом так устарел и так одряхлел, что уже не может переворачивать страницы евангелия, и держит свою лапу только на одной из них. На всех иконах, больших, и малых, имена написаны латинскими буквами, совершенно похожими на те буквы, что на кресте Костантиновом.

Четвёртая Святыня: – Малая икона Господа Вседержителя, написанная на стекле пунцового цвета, и утверждённая в усыпанной жемчугом средине кивота.

Господь Вседержитель сидит на престоле, и поднятою вверх десницею благословляет, а шуйцею, так же поднятою вверх, поддерживает шар, знаменующий Его державу. Величественное лице Его, руки, и хитон изображены под цвет дагерротипа, а волосы и срачица нарисованы золотом. Образ великолепный! Я отчётливо срисовал его на прозрачной бумаге, кроме глаз и носа, кои побоялся чертить, дабы не испортить Божественного лика¹⁸. Подобно ему отделаны и маленькие на сторонах его образа пророков и святых, нарисованные на разноцветных стёклышках. Имена же везде тут написаны лучшими старинными буквами Немецкими.

Как эта икона Господа Вседержителя, так и вышеописанные складни хранятся в одном влагалище, не очень давно сделанном в виде книги. На внутренней стороне открывной доски его изображён римский папа Сильвестр, подающий иконы равноапостольному царю Константину, а на краях её начертана греческая надпись, которая гласит, что Константин сей был крещён Сильвестром и тотчас по крещении принял от него иконы в 815 году.

Посему описанные мною складни и образ Вседержителя выдаются Павловцами за иконы Сильвестровы. Но их предание слишком свежо; и верить ему нельзя по следующим причинам.

Во-первых, Константин великий крещён был не в Риме, а в Никомидии, да и не в 315 году, а незадолго до кончины, постигшей его в 337 лето Господне. Во-вторых, Венецианский лев на образке, что в складнях, не мог быть изображён во дни царя Константина, потому что тогда и Венеции не было. В-третьих, живопись на иконах, особенно на тех, что на стекле, так хороша, так правильна, так естественна, что её можно отнести только к 15 веку, даже к началу 16-го, тем поваднее, что и латинские буквы на них совершенно похожи на буквы креста Константинова.

Но когда, как и откуда эти живописные святыни достались Павловской обители? Отвечаю и на этот вопрос.

Так как о них не упоминали ни Иоанн Комнин в 1701 году, ни наш Барский в 1744-м, то я, принявши в соображение как это, так и рассказ мне Павловского иеромонаха Герасима о том, что он с братией нашему Императору Александру Павловичу в Лубянах (Лейбахе) пел молебен с водосвятием (1819 г.), и что братия его ездили в Венецию для покупки церковных принадлежностей, полагаю, что в этом же городе были приобретены и живописные образа, о которых идёт речь вместе с (новеньким на вид) влагалищем, в коем они хранятся поныне. Там им подарили, или за деньги уступили эти старинные, прекрасные образа под именем Сильвестровых и Константиновых: с этим именем они привезли их и в свою обитель Павловскую.

Примечание. – Отца Герасима я видел только однажды, 10 октября. А Сильвестровы иконы, о которых я не слыхал, были показаны мне 24 дня сего же месяца, пред отъездом моим из Павловского монастыря. Вот почему я не мог узнать в точности: Герасим ли привёз эти иконы из Венеции, или кто-либо из Лубянских спутников его. Игумен же Софроний со мною не разговорился о них, потому что я с большим усердием принялся рисовать лик Господа Вседержителя, и рисовал его долго. Когда человек занят, да и спешит кончить своё занятие любимое, тогда ему не до расспросов.

Расспрашивал я игумена Софрония о том и сем в первые дни моего пребывания в обители его, и узнал от него вот что:

– В алтаре Сретенского Параклиса под четырёхугольным камнем в полу есть потаённый ход в ризницу, устроенную в каменном утёсе.

– Монашествующих в обители 45. Наёмных келий вне монастыря две с храмами Богородицы и Иоанна Предтечи. В каждой келье три монаха.

– Имения, Бурдузен в Молдавии, Житиан в Валахии, и метох св. Димитрия в городе Галаце у Дуная, дают ежегодного дохода от 250.000 до 280.000 пиастров. Но в Павловский монастырь поступает только одна половина этих денег, а другая поглощается монахами – Павловцами, которые держат на откупе все эти имения.

– На Афонском перешейке и на Каламарии и Кассандрском полуострове названный монастырь имеет небольшие, но хлебородные пашни. На Ионическом острове Кефалонии ему принадлежит один метох.

– Святопавловский скит св. Димитрия, находящийся в горном ущелье близь развалин монастыря Амальфийского, имеет лавки в Константинополе, кои отдаются внаём за 50.000 пиастров ежегодно. Но эти деньги он хотя-нехотя отдаёт своему монастырю.

– На Афоне употребляются следующие хлебные меры: Око, равняющееся нашим 3-м фунтам, кутуло – 36 фунтам, мазура – 3½ пудам и 4-м фунтам, кило – 7-ми пудам и 8-ми фунтам.

– В прошлом великом посту (1845 г.) вселенский патриарх строжайше повелел выслать с Афона всех малолетков и юношей для прекращения педерастии. Но повеление его осталось без исполнения. Спасибо отцу Игумену за все эти сведения. А вот и характеристика его. Он – очень смугл, но благообразен. Чёрные глаза его миловидны. Сердце у него доброе, голос мягкий. Он – не учен, но любит учёных. Я благодарен ему за сообщение мне архивных дееписаний общежительной обители, которою он управляет с успешным усилием.

В бытность мою в Павловской обители погода на Афоне начала переменяться с осенней на зимнюю. В 11-й день октября был проливной дождь, а в 12-й и 13-й дни стало холодно, так что показался снег не только в самых верхних лощинах и расселинах Афона, но и на ближних к названной обители высотах. От святого верха этой горы с шумом низвергался поток, и стремился в море. В эти три дня мне нездоровилось: тружусь для науки, а сердце ноет, и голова вздрагивает от каких-то ударов в левой полости живота моего. Лекарством же мне послужило сильное движение в час переезда моего в соседний монастырь св. Дионисия.

Местность сего монастыря. – Как он построен. Описание Соборного храма. – Св. Мощи. Св. Иконы: Богоматери первой половины 7 века. Иоанна предтечи ранее 1664 года, Успение св. Иоанна Златоустого. – Братская трапеза. Библиотека. Архив. Что было на месте Дионисиата до Р.X. – Судьба сего монастыря с 676 года по 1375 год нашей Эры. Основатель его Дионисий. Житие его. Число монахов. Имения и доходы.

В этот монастырь я приехал прежним сухопутьем 24 октября пред вечернею. Игумены его, бывший Стефан, и настоящий Евлогий, приняли меня очень радушно и поместили удобно в лучшем архондарике своём. Тут я провёл вечер и ночь без всяких занятий, а с утра с жаром принялся за своё Афонское дело: разумейте 1) описание местности монастыря, зданий и святынь его, 2) списывание надписей, 3) работы в библиотеке и архиве, 4) исторический очерк обители, и 5) собрание разных сведений в минуты собеседований с властными старцами. Таково было дело моё в этот раз: а вот и изложение его:

«Дионисиат, по сказанию Барского, основан есть на крепком камени, лежащем при брезе равном, и от моря до основания стен монастырских яко двадесять саженей высоты имущем, при горах высоких и диких, имущих больше камней, нежели мягкой земли, и при воде здравой и воздусе теплом; стены имать высоки, к коим извне пристроены навислые деревянные доксаты, си есть крыльцы, в три и в четыре ряда, от них же сладко есть и прохладно на море зрети, но на низ страшно и ужасно, наипаче же от стены западной низу к пристанищу и арсеналу, идеже востягают корабли: и сице нависл есть над ним монастырь, яко с верху в самое пристанище (Арсенал) мощно что либо спустити вервом ради скорости, и кого либо потребнаго скоро и удобно приглашати. Монастырь сей есть четвероуголен, но не равноценен, мало бо что от востока неравно протяжен и от полудня такожде; имать внутрь подворие около соборной церкви, аще и тесное, трапезу же, поварню, келарню и ключню в стене полуденной; гостиница же, больница и пекарня в северной; в западней же и восточной келии очеческия, числом стодвадесять. За алтарем великой церкви врата, едины железны в стене восточной; абие при вратех изходящи звоница не весьма высока, но лепо каменозданна с столпами мраморными, идеже суть звоны, клепалы и била, гласящия на церьковное правило: ошуюю же врат источник воды здравой мраморами лепо обложен, тамо недалече на стране северной и пирг (башня) или столп высок и крепко здан ради хранения во время нашествия варварского. Пред враты же монастырскими, мало далее, вторый источник воды ради пития мимоходящих и ради напоения коней. Тут конюшня, кузница и горница (беседка) от древа, зело лепо устроенная, на море зрящая и вниз в вертоград, в нем же множество древес есть лимонных и померанцевых; и мало к востоку подалее – погребательница отеческая с церковию».

Верно, это описание, но не подробно. Дополняю его своими заметками, сделанными на месте в часы прогулки около Дионисиата и во время поездки на малый Афон.

Местность этого монастыря метко обозначена в Хрисовуле Трапезунтского царя Алексея Комнина, 1375 года: «он находится у подошвы малого Афона при потоке, называемом Аеропотамо». Сей Афон, такой же титькообразный, как и св. верх большого Афона, господствует над всею окрестностью Дионисиата. От него гора волнисто понижается к морю, и тут оканчивается голыми и отвесными утёсами, из которых на одном стоит сей монастырь. Малый Афон и стелющийся от него хребет св. горы, по направлению северо-западному, составляют северную границу Дионисиата; а восточная граница этой обители пролегает от хребта до моря по отрогу названного Афона и тут примыкает к околотку монастыря Павловского, западная же грань её так же от хребта до моря спускается по косогорью недалеко от водопада Друванисти, находящегося в черте Дионисиатской, и там сходится с границею обители, называемой Григориат. Вся южная утёсистая сторона описываемой мною местности омывается морем. Самые казистые особенности Дионисиатского околотка суть острый верх малого Афона, речка Аеропóтамо в каменистом ущелье, один сухопоток на западе от неё и водопад Друванисти.

Аеропотамское ущелье, в устье которого высится Дионисиат, я осмотрел на другой день по приезде в эту обитель (26 окт.). Тогда старцы после наканунного всенощного бдения, продолжавшегося 12 часов, отдыхали. Мне совестно было беспокоить их своим архивным любопытством, и потому я весь этот день посвятил другим занятиям: сперва переписывал для себя начало Летовника Георгия Амартола на славянском языке, взятого из Павловского монастыря, потом оттоптал помянутое ущелье. Каково же оно? Бока его почти отвесны; инде покрыты растениями, а инде обнажены. Посреди его Аеропотамское русло, близь устья широкое, усеяно камнями и камешками, и приосенено молодыми платанами, похожими на наши клёны. Они ещё не лишились своих листьев. Любуясь ими, я шёл потихоньку, всё вверх да вверх, и добрёл до водяной мельницы, построенной у правой окраины ущелья. Около неё много молодых платанов; а за нею, выше, шумит поток, и по камням и камешкам сбегает к морю, чтобы повидаться и слиться с ним, ущелье же становится у̀же и у̀же, и взвивается к самому хребту Афона, который тут покрыт сосновым лесом негустым. Выше этой мельницы была видна мне келья св. Иакова на утёсистом склоне ущелья. Там спасается самый строгий и святой подвижник Иларион, родом грузинец. Он питается только хлебом и водою. Я не ходил к нему, потому что не мог говорить с ним, не зная грузинского языка, (по-гречески он не бает), и потому что боялся простудиться во влажном ущелье, вспотев доро́гою. А притом было очень холодно, как и вчера.

По осмотре аеропотамского ущелья захотелось мне видеть кладбищную церковь, стоящую подле Дионисиата на юго-востоке от него. Видел её, видел и костовницу её, и тут окликнул черепы усопших Дионисиатцов: Христос воскресе! Но они не ответили мне: воистину воскресе. Кладбищная церковь эта освящена во имя всех Святых. Подле неё показывали мне место вечного покоя Константинопольского патриарха Нифона, дважды восходившего на кафедру Златоустого, в 1488 и в 1499 году. В соседстве с этою же церковью расположено кладбище монастырское на двух искусственных террасах у подошвы утёса, который отвесно стоит тут, как литая каменная масса сероватого цвета. Отсюда другие искусственные террасы, одна другой ниже, спускаются к морю. В этих как бы висячих огородах зеленели разные овощи.

Такова ближняя к Дионисиату местность. А дальние, окрестности его? Они каковы? И их я осмотрел, но уже в 31-й день октября, когда мне сильно захотелось посидеть, постоять и отобедать на самом темени малого Афона, и потом видеть верхний край, с которого низвергается водопад Друванисти.

Утром того дня немалочисленный поезд мой отправился из монастыря, и переехав поперёк Аеропотамского ущелья, несколько минут извивался винтообразно ввиду кельи всех святых, и потом поднялся к келье св. Онуфрия, держась северо-северо-западного направления, а отсюда уже напрямик начал взбираться к вершине малого Афона мимо развалин маленькой церкви, называемой Панагиа. У этой церкви я остановился и осмотрел её. Она весьма древня, без кровли, без сводов и потолка. Внутри её пусто. Но в стенах её были замечены мною черепичные трубки, вставленные одна в другую. Смотря на них, я сначала подумал, что они назначены были для протока дождевой воды в местную цистерну; но, не видя этой цистерны, и рассудив, что водопроводным трубам не место в церковных стенах, коим они могли придавать сырость и плесневеть, да и затруднительно и не экономно было-бы починивать их тут, я догадался, что эти горшки суть голосники, вставленные в стены для того, чтобы голос певцов, даже слабый, громче раздавался по всему святилищу. Эта редкость, эта невидаль доказала мне глубокую древность осмотренной мною церквицы, переделанной, быть может из капища Артемиды-Дианы Имнии – Воспеваемой. Это капище сей звероловной богини было очень уместно у малого Афона, где много лесу густого. А если церквица, о которой идёт речь, построена была христианами до появления монашества на Афоне, или монахами первой эпохи (с 680 года по 830-й); то приходится признать тех, или других, и преимущественно первых, большими любителями пения, так как они надумали вставить в стены голосники, нужные для лучшего распространения звуков человеческого голоса¹⁹.

От голосниковой церквицы рукой подать до малого Афона. Скоро я взошёл на самое темя его, которое гораздо уже темени большего Афона, но, к глубокому сожалению моему, ничего не мог видеть с этой высоты, потому что тут накрыл нас туман, такой густой, что хоть на хлеб намазывай его вместо масла. Тут мы пообедали и побыли с час в ожидании: авось туман рассеется. Не тут-то было. Однако мне удалось воспользоваться одним мгновенным раздвоением тумана у подножия моего; и я увидел тут пирамидальную отвесность малого Афона и страшную глубь, – более ничего. А хотелось мне рассмотреть и начертить на карте всю мало-афонскую местность и направление её к большому Афону, да не удалось. Зато посчастливилось вдоволь налюбоваться водопадом Друванисти, к которому я скоро спустился со своей туманной гостиницы. Этот водопад начинается близь вышеупомянутой кельи св. Онуфрия. Здесь – много арий, т. е. местных мелколиственных дубов, и целое озерко воды. Из этого озерка она льётся вниз по отвесному утёсу и образует собою жемчужный водопад. Для того, чтобы видеть падение его, я ничком прилёг к самому краю утёса, а ноги свои велел держать Ивану, боясь, как бы не помутила меня робость при виде тут ужасной стремнины, и как бы не ринула меня туда вместе с водопадом. Жаль, что не было с нами живописца; а то, нарисовал бы он картину увеселительную! От водопада я один с проводником поднимался винтообразно в северо-северо-западном направлении к хребту св. горы, усмотрел тут, немного ниже сего хребта, межевой лаврат на камне с именной

печатью Дионисиато-Предтеченского монастыря, обозначающий границу его околотка, и видел тут две пустые местности, из которых одна называется Палео–амбели – старые виноградники, а другая, ниже её, Филассомено – сторожевое, и убедился, что тут была деревня Друва, имя которой носит и водопад, и, воротившись назад к Онуфриевой келье, спустился по прежней тропе к Дионисисиату, в котором и почил от трудов своих сладко и крепко.

После описания окрестностей Дионисиата начинаю говорить о самом монастыре этом. Он построен так, что северо-восточная половина его с Соборным храмом, колокольнею и башнею стоит на поверхности горного утёса, а юго-западная половина, многоярусная, прислонена к отвесной стороне сего утёса так, что ярусы с кельями поставлены тут, один под другим, ниже и ниже. Такая постановка их напомнила мне прислонённую к горе Харьковскую семинарию, которую я видел в 1831 году, когда ехал в Одессу. Меня подвезли к четвёртому, самому верхнему, этажу её; и уже оттуда я по лестницам спускался в этажи, третий, второй и первый. Так точно и в Дионисиате сперва стоишь у церкви на темени утёса, а потом по лестницам спускаешься всё ниже и ниже, как в лабиринт, которого никак нельзя начертать на бумаге, а можно только отобразить моделью, или описать словами. Описываю его, начиная с первого, самого нижнего, яруса. В этом ярусе стоят только каменные столбы и пушки у окон. Во втором ярусе помещена рукодельня, в третьем – свод и несколько келий, в четвёртом параклис Иоанна Богослова, которого паперть расписана молдавским иеромонахом Антонием в 1615 году, больница и при ней параклис св. Безсребренников, построенный иждивением Руманского (в Молдавии) епископа Макария в 1542 году. В пятом ярусе расположены монашеские кельи с висячею пред ними деревянною, открытою галереей, обращённою к морю. В шестом уже на равном с соборною церковью горизонте по южной линии монастыря построена братская трапеза Белградским митрополитом Иеремией, и смежно с нею игуменская келья: в этом же ярусе, на линиях западной, северной и восточной, находятся колокольня, башня, кельи и разные помещения. А над ними на всех четырёх линиях монастыря, высятся ещё три яруса с монашескими кельями, архондариками и с параклисами Иоанна Златоустого, св. Нифона патриарха Цареградского 1782 года, и св. великомученика Георгия. Долго я ходил по этому лабиринту, и едва-едва мог понять расположение и устройство его. Первые пять ярусов в южной нижней половине Дионисиата сооружены ещё язычниками. Но об этом речь впереди. А теперь по порядку следует описание соборной церкви и святынь её, братской трапезы и стенной Живописи в ней, библиотеки и архива.

Соборная церковь во имя св. Иоанна Предтечи, как видно из стенной надписи в ней, с оснований построена и расписана содействием и иждивением благочестивейшего Господаря Иоанна Петра воеводы всей Молдовлахии в лето 7055–1647-е индикта 5-го. Её видел наш Барский и описал вот как. «Церковь соборная есть расположением великолепна, вся от вне покровенна оловом (свинцовыми листами), и твёрдым вапом (штукатуркой) зело гладко улеплена, яко единокаменна мнится быти: имать же глав пять; едина большая посреде самого храма, и едина меньшая на боку левом над параклисом, и две ещё меньшия над папертию, все с окнами, и едина между ними зело мала и низка, без окон. Крестообразно же простирается (церковь) по крылосам, якоже и в прочих начальнейших монастырях, внутрь же вся помощена великими белыми мраморными скрижальми, гладко и лепо в едину меру сеченными, и вся иконописана преизрядно от низу до верха цветами лепозрачными и многим златом и искусным художеством, и удобрена есть довольно священными сосудами, полиелеем, серебренными и позлащенными кандилами (лампадками), крестами висимыми, аналоями многоценными, иконостасом. Наипаче же имать хорос преизряден, и добротою превосходящ инны многи, висим на десяти поясах желтомедных искусного изваяния и тонкого художества. Столпов же тамо суть четыре искусного художества от белого мрамора, иже крестообразно, два одесную и два ошуюю стоящие, поддержат всю тяготу храма, сице толсты суть, елико мощно объяти единому человеку, высоки же, яко две сажени с половиною. Храм долготы имать обычных ступаний двадесять три, толикожде и широты между крылосами, созади же мало уже, понеже есть кресторасположен; Сей же прекрасный храм имать и две паперти. Внутренняя паперть двумя столпами зданными поддержится, и долготы имать ступаний осмь, шороты же пятнадесять: внешняя же паперть узшая и без столпов, но есть дольшая. Окон в сей церке много есть, врат же всех шесть, три в первой паперти и три во второй. Кроме же соборного храма суть в монастыре Параклисы, шесть, на левой стороне храма совокупно призданные с главою, оловом покрытою. Параклис пресв. Богородицы на хорах. В стене западной собор св. архангел: Таможде и книгохранительница».

Такова была эта церковь назад тому двести лет: такова и ныне (1845) Она темна, потому что со всех сторон тесно обставлена многоярусными кельями, колокольнею, братскою трапезою и башнею, которая построена в 1520 году Неангом воеводою Валахским (надпись). По причине темноты я не рассматривал стенную живопись в ней: помню только, что она не впечатлительна.

В этой церкви мне показывали все св. мощи, хранимые в замечательном по мозаичной отделке, деревянном, пятиглавом, ковчеге, который устроен в 7023–1515 году. Вот рисунок его:

Пятиглавый ковчег

В нескольких выдвижных ящиках его покоятся мощи:

– Десница св. Иоанна Предтечи от локтя до кисти с перстами, усыпанная в 1810 году по сребропозлащенному окладу её жемчугом и бриллиантами там, где видны ногти.

– Часть руки св. апостола Луки.

– Ручные железные вериги св. апостола Петра.

– Челюсть св. архидиакона Стефана.

– Глава св. Григория Акрагантинского в окладе.

– Десная рука св. Иоанна милостивого в серебряном окладе древней работы Трапезунтской.

– Десница Иоанна епископа Колонийского в серебреннопозлащенном окладе без дорогих камней.

– Кисть десной руки св. Власия.

– Десница св. мученицы Параскевы.

– Десница св. Модеста.

– Часть руки св. Антипы.

– Частицы мощей: Харалампия, Косьмы и Дамиана, 40 мучеников, св. Мокия, св. Иоанна Златоустого, Мѵро св. великомученика Димитрия; св. Нифона патриарха Цареградского, и зуб св. Христофора.

О десной руке Предтечи говорил мне бывший игумен Стефан, что она в 1810 году тайно взята была из сокровищницы султана Махмуда драгоманом Порты Янакакием и передана в монастырь св. Дионисия, где он и омонашился и учредил общежитие.

Кроме св. мощей в соборной церкви Дионисиата чествуются три достопримечательные иконы:

– Икона Богоматери, принадлежавшая строителю сего монастыря Трапезунтскому царю Алексею Комнину. Задняя сторона её покрыта серебряною ризою, которая изготовлена иждивением Белградского архиерея Иеремии, а сделана мастером Георгием в 1786 году. На этой ризе вычеканено изображение сего царя, сидящего на троне и подающего икону св. Дионисию, внизу же начертана греческая надпись.

Самая же икона эта – не велика и очень темна. Лик Богоматери почти не виден, потому что вскипел тут лак или состав воскомастихи. Монахи говорили мне, что она написана св. евангелистом Лукою. Это – икона чудотворная. Повествую о чудесах её.

В 626 году Персы и Скифы осадили Константинополь. Тогда патриарх Сергий носил эту икону по стенам сего города, воспевая литийные молитвословия, и испросив у Бога победу над врагами, сочинил известный акафист Богоматери: Взбранной воеводе победительная... Когда же Константинополем овладели Латины в 1204 году, тогда один из царственных Комнинов ушёл в Малоазийский город Трапезунт и там основал особое греческое царство. Он с собою взял туда икону, о которой идёт речь. А преемственный потомок его Алексей III в 1375 году передал её преподобному Дионисию, повелев ему строить на Афоне монастырь. С сей поры эта икона оставалась тут до 1592 года. В этом же году, как повествует Барский, пришедши в монастырь Дионисия бывший того времени первый пират, и восхитивши ю̀ от церкви насильно, не соизволяющим на сие иноком, и затворивши ю̀ в корабле в ковчеге своём отплыл оттуда на море, страшащи с прещением иноков, и отплывши уже далече, зрит во сне видение трижды, Пресвятую Богородицу прещащую и глаголющую ему: почто мя зде осадил ecu в темницу, лукавый затворниче: отвези мя вспять в жилище мое, идеже покойно и мирно пребывах. Он же, или не разумев словес сих, или небрегий о сем, востав от сна, ничтоже печашеся, ниже помышляше. И абие внезапу воста на море буря велика и страшна, яко бедствовати кораблю его к утоплению со всеми его сопутниками, и тогда едва вспомяну о Иконе, бежит к кивоту своему, и обретает его сокрушенна на многия части, честную оную Икону в убрусах омоченну многим миром благоуханным, зело от нея точащимся, и егда, взяв в руце свои икону, нача безмолвствовати; и великий ветр и буря преста тогожде часа. К тому же принужден бысть от другов своих возвратитися в монастырь, и приспевши к пристанищу, посла к отцам, возвещающи им о иконе и просящи их, да снидут на брег к Арсеналу и да воспримут ю̀ честно. Они же слышавши сицевое нечаянное чудо, абие снидоша облеченные во священныя одежды со свещами и кадилами, и взявши оную честную икону Богоматери, и принесши в великую церковь, поставити ю̀ на определенном месте. Показавши и предреченный пират своя убрусы и полотенцы омочинны миром благоуханным, которой от святыя сея иконы истече, яко устрашитися всем от удивления. Многие же от другов его, оставивши разбойническое грабление, покаяшася и отлучишася от него. Елицы же ожесточишася сердцем, вси зле погибоша. Ныне же (1744 г., месяц дек.) икона сия обретается на острове, нарицаемом Скопело, недалече от святыя горы, на стране полуденной отстоящем яко миль осмдесят. На великую бо мольбу тамошних христиан преклоншеся иноцы, дароваша им ю̀: от них же взаимныя и всегдашния на всяк год восприемлют благодеяния.

А в 1758 году эта икона находилась в Дионисиате. Тогда на Афоне в греческом мирском училище, построенном близь Ватопедского монастыря, преподавал науки известный Евгений Вулгарис, и заболел тут жестоко. Ему присоветовали переехать в Дионисиат и тут полечиться у монаха Никифора врача. Он переехал туда, и едва не умер, но вдруг чудесно исцелился после молитвы пред иконою Сергия патриарха, и в память сего чуда написал два стиха в рифму:

Ζωῆς δότην Φέρουσα σῆς ὑπ’ ἀγκάλης

Ζωοῖς φέροντα ϑάνατόν μ’ ὑπαὶ μάλης.

Жизнодавца носящая в объятиях твоих.

Оживи меня, смерть носящаго в мышцах моих

Это я читал в письме его: ἐπιστολὴ τοῦ Εὐγενίου. Πρὸς Πέτρον τὸν Κλαίρκιον. Ἀϑήνησιν. 1844. pag. 53–57.

После сего чудотворная икона сия в 1767 году опять была на острове Скопеле. Но оттуда возвратил её в Дионисиат покоившийся в этой обители Белградский митрополит Иеремия, тот самый, который в 1786 году сделал чеканную ризу на неё. Там он и скончался на 113 году от рождения своего.

Вторая досточтимая икона св. Иоанна Предтечи прикреплена к правой мраморной колонне. Она – не мала. На ней вязью начертана славянская надпись:

Святаго и славнаго пророка Предтечи и крестителя Иоанна. Сия икона украси господин Александр воевода и госпожа его Роксандра за здравие възлюбленного им сына Константина. Имя его служити

В лето ҂зов (7072–1564) август. 30.

Воевода украсил эту икону великолепным окладом серебренопозлащённым, который цел поныне. Но сама она написана ранее означенного на ней 1564 года. Что касается до непонятного в надписи слова егомоісанноу, то оно делается понятным при следующей перестановке букв: соедини букву с с его и читай сего, под буквою м разумей месяц и читай сего месяца, оіанноу переставь так іоаниоу, и всю надпись понимай так: «Имя его служити Иоанну Предтече сего месяца августа 30»: т. е. о здравии Константина служить литургию и молебен Иоанну Предтече на другой день усекновения главы его, 30 августа. Замысловато сие тайное письмо! (Криптография). Третья икона Иоанна же Предтечи в иконостасе замечательна, как старинный образ хорошего письма Византийского.

Но более всех их полюбилась мне икона Успения св. Иоанна Златоустого, стоящая в алтаре соборного храма. Усопший среди горницы возлежит на одре. Его отпевают иереи, диаконы, монахи и монахини. У диаконов на макушках видны гуменцы, волосы же острижены в виде тернового венца Христова. Монахини хором поют по книге, которую держит пред ними начальница их; а в книге этой написано: Δεῦτε, τελευταῖον ἄσπασμοί – Приидите, последнее целование... У ног усопшего святителя архимандрит Сирийских монахов в белом клобуке, покрывающем камилавку, похожую на камилавку Киевских схимонахов, держит разогнутый апостол со словами: Ἀδελφοί, οὐ ϑέλω ὑμᾶς ἀγυοεῖυ – Братие, не хощу вас неведети.

Итак, вот откуда белые клобуки! Из Сирии.

В Дионисиате каменистая площадь зеленоватого цвета пред соборным храмом открыта, но очень мала. На южной линии её построена братская трапеза. Смотри план её.

Вся она, светлая, расписана ликами Святых во весь рост их. В полукруглом углублении её за игуменским столом изображены Василий великий, Григорий Богослов, Афанасий великий, Иоанн Златоустый, Кирилл и другие, но не в святительском облачении, а в монашеской мантии, потому что трапеза – не церковь. От них по стенам идут ряды Преподобных монахов. Их очень много. Над выходом из трапезы на всей стене изображён страшный суд по общепринятому на Востоке образцу. В глуби адской реки виден богач по горло в огне. Подле этой картины олицетворены Евангельские слова: взалкахся и дacтe ми ясти... в темнице бых и посетисте мене... и пр. Например: Иисус Христос в виде странника стоит у двери дома и стучит, ожидая гостеприимства; Он же сидит в темнице, и утешается посетителем. Всё это весьма трогательно и назидательно.

В монастырской библиотеке, опрятной и светлой, я не рассматривал всех рукописей, потому что однажды на всегда решился употреблять бо́льшую часть времени своего на списывание архивных хартий, и потому что библиотекарь монах Анания поведал мне, что многие рукописи погибли тогда, когда Турецкие солдаты сторожили все Афонские монастыри и в числе их Дионисиат, с 1821 года по 1831²⁰. Однако и тут схвачены были мною некоторые прибытки знания.

– Из лексикона Варина стр. 16. Ἄϑως, ὄρος Θράκης ὑψιλώτατον. ὃ καὶ Ἄϑων σὺν τῷ ν λέγουσιν. Ἄϑως σκιάζει νώτα Λημνίας ἁλός· ὠνόμασται δὲ ἀπὸ τινὸς γίγαντος Αϑου, ὃς ἦν Ποσειδώνος καὶ Ροδόπης τῆς Στρύμονος· ἀπὸ τῆς μητρὸς οὗν τῆς Θράκης τὸ ὄρος, ἀπὸ δὲ τοῦ ὑιοῦ τὸ πέλαγος ἐπωνόμασται. – Ἀϑώου διὸς ἱερὸν ἐν ἄκρῳ Ἀϑώ τῷ ὄρει: Афос, гора Фракии высочайшая, которую зовут и Афон. Она своею тенью покрывает Лимнийского вола. А называется именем некоего исполина Афоса, который был сын Посейдона и Родопы Стримонской. По матери это – гора Фракии, а по сыну названо и море её (Стримонским).

– Афонского Зевеса святилище находится на краю Афонской горы.

– Из лексикона Исихия: – Ἄϑως ὄρος ἐν Μακεδονίᾳ. Ὸ ἐπὶ τοῦ Ἄϑω τοῦ ὄρούς ἱδρυμένος ἀνδριὰς ὁ Ζεῦς. – Афон гора в Македонии. – На Афонской горе водружена статуя Зевеса.

Из старого Греческого Лексикона: – Virgil. I. Georg. «Aut Atho, aut Rodopem, aut alta Ceravnia tela déiicit».

Sic et Theocrit. in Edyl. «ἤ Ἅϑω, ἢ Ῥοδόπαν, ἢ Καύκασον ἐσχατόεντα»...

Aeneidos duodecim: «Quantus Athos, aut quantus Erix et caeter»...

Aeschynes contra Ctesiphon: «ὁ τῶν Περσῶν βασιλεὺς ὀ τὸν Ἄϑω διορύξας»...

Marcus Tullius. Lib. de fin. «Athone perfosso»...

– Из рукописи: Χρονικὸν ποιηϑέν παρὰ τοῦ σοφοτάτου Κυροῦ Μιχαήλ τοῦ Γλυκᾶ ἀπὸ Ἀδὰμ ἓως ἀλώσεως τῆς πόλεως.

«Эта хроника ни слова не говорит о Павле, сыне царя Михаила Рангавэ и супруги его Прокопии, а пересчитывает и именует детей их, Никиту, Евстратия и Феофилакта, и присовокупляет, что царь Лев Армянин всех их оскопил, и что Никита, в монашестве Игнатий, впоследствии был вселенским патриархом и построил монастырь Спаса».

Из Сборника, составленного Климентом иеромонахом после 1535 года: «Ἰδοὺ σημειώνω καὶ τὸν ἐμπρισμὸν τοῦ μοναστηρίου διὰ τὸ ἀμφίγνομα· ὅτι οἱ μὲν λέγουσι φιλονεικῶς, ἐν τῷ δὲ τῷ ἔτει, οἱ δὲ τῷ δὲ. Διὰ τοῦτο οὖν γινώσκετε τὴν ἀλήϑειαν, ὅτι ὁ ἐμπρισμὸς ἐγένετο ἐν μηνὶ ὀκτωβρίῳ κε ἡμέρᾶ κυριακῇ ἔτους ζμγ. Ἐγὼ δὲ ἐχειροτονήϑην πρεσβύτερος ἐν τῷ ҂ζμα ἔτει μηνὸς ’Ιουνίου κδ ἤτοι τὸ γεννής... τοῦ Προδρόμου».

Вот и о пожаре в монастыре пишу заметку по причине разногласия о нём, так как одни говорят, что он произошёл в таком-то году, а другие – в таком-то. Знайте же наверное, что пожар был 25 октября 7048 (1535) года в день воскресный. А я рукоположен был в пресвитера в 7041 году 24 июня месяца в день рождества Предтечи.

Кстати, здесь сообщаю дополнение к этой заметке иеромонаха Климента, которое поведал мне один Дионисиатец.

Монастырь загорелся от того, что один монах захотел сжечь большого змия, гнездившегося в одной расселине монастырского сада. Сперва загорелись дерева, а потом и кельи, начиная с деревянных балконов при них.

– Из печатной книжки: ’Επιστολὴ Εὐγενίου τοῦ Βουλγάρεως πρὸς Πέτρου τὸν Κλαίρκιον περὶ τῶν μετὰ τὸ σχίσμα ἁγίων τῆς ὀρϑοδόξης ἀνατολικῆς ἐκκλησίας καὶ τῶν γινομένων ἐν αὐτῇ ϑαυμάτων: Ἀϑήνησιν. 1844. Письмо Евгения Вулгара к Петру Клерку о святых, бывших в православной восточной Церкви после разделения церквей, и о совершившихся в ней чудесах. – Афины. 1844 г.

„’Έλεγεν ὁ Παλαιολόγος Μιχαὴλ ὁ βασιλεὺς (ὡς ίστορεῖ ὁ Παχυμέρης) τοῖς Κωνσταντινουπολίταις ἀπαρεσκομένοις τῇ τοιαύτῃ ἐνώσει· ὦ ἄνϑρωποι· ἀπαράτρωτα τὰ τοῦ ἡμετέρου δόγματος ἔσται· τρία μόνα ἀπονέμομεν τῷ Πάπᾳ, πρωτεῖου, ἔκκλητον καὶ μνημόσυνον. Ταῦτα δὲ λύτρα ἔσονται πολλῶν αἱμάτων Ῥωμαίων ἐκχυϑῆναι κινδυνευόντων. (Όρα Δοσιϑέου βιβλ. ϑ. κεφ. β. συγγρ. δ.)

Τά τοιαῦτα λέγοντος τοῦ Μιχαὴλ ἡ ἐκκλησία καὶ τὸ σῶμα αὐτῆς οὐκ ἐπείϑοντο· Ὅϑεν οἱ πατριάρχαι Αρσένιος καὶ Ἰωσὴφ καὶ Γρηγορίος ἐναντιοῦνται· καὶ ἅλλος ἀφίησι τὸν ϑρόνον καὶ ἀναχωρεῖ, ἄλλος διώκεται, καὶ οἱ ἔκκριτοι ἀρχιερεῖς καὶ κληρικοὶ, καὶ δὴ καὶ ἄρχοντες μαστιγοῦνται, δημεύονται, φυλακίζονται, πάσχουσιν ὑπὸ τοῦ Ῥώμης Γρηγορίου καὶ τοῦ Μιχαὴλ, ὅσα ἔπαϑον οἱ πάλαι Ἅγιοι ὑπὸ τοῦ Νέρωνος, Δεκίου, Διοκλητιανοῦ. (Ἀνεγνώσϑη) ὅτι ὅσα βάσανα καὶ τιμωρίας, καὶ ὅσους πονηροὺς ϑανάτους ἐποίησαν οἱ Λατινόφρονες τοῖς εἰς τὸ ἅγιον ὄρος τοῦ Ἄϑωνος πατράσιν, οὐδεὶς εἰδωλολάτρης διώκτης ταῦτα ἐποίησεν. Ἦν δὲ ὅτε ἐποίησαν τὰ τοιαῦτα οἱ Λατινόφρονες εἰς τὸν Ἄϑωνα ἔτος στψϟγ. – (Ἐκ τῆς ἐπιστολῆς τῆς πρὸς Ανδρόνικον τὸν βασιλέα ἐν τοῖς πρακτικοῑς τῆς ἐπὶ Γρηγόριου συνόδου. παρὰ Δοσιϑέω βφλ. θ. κεφ. γ´).

«Говорил Палеолог Михаил царь (как повествует Пахимер) Константинопольцам, недовольным таким единением (церквей западн., и восточ.), О, люди! Неизменным останется наш догмат. Мы только три права уступаем Папе, первенство, суд и поминание его в молитвословиях. А эти уступки спасут Ромеев от угрожающего великого кровопролития».

«Впрочем, этими словами Михаила не убедились ни церковь, ни тело её (т. е. христиане миряне). Напротив, патриархи Арсений, Иосиф и Григорий воспротивились. Но за то один оставляет кафедру свою и удаляется, другого гонят, а почётные архиереи и клирики и даже бояре бичуются, позорятся пред народом, заключаются в тюрьму, страдают от Римского папы Григория и Михаила, как древле страдали святые от Нерона, Деция, Диоклитиана. (Читано А какие муки и козни, и какие горькие смерти причинили Латиномудрствующие отцам на св. горе Афонской: таких не причинял ни один гонитель идолопоклонник. Когда же Латиномудрствующие делали всё это на Афоне, тогда был год 6793–1285-й.» (из послания к Андронику царю в Деяниях Синода, бывшего при патриархе Григории²¹. – У Досифея кн. 9. гл. 3.)

Эта последняя статейка порадовала меня, потому что надоумила относить страдания Афонцев от Латинников к царствованию не Михаила Палеолога, а сына его Андроника, и отметить их в истории Афона под 1285 годом с указанием вышеупомянутого послания.

В Дионисиатской библиотеке я узнал от отца Анании, что Сборники разных статей у Греков называются Куварасами. А кувар-ас есть то же, что у нас кубарь, или клубок, на который наматываются нитки, ленты, снурки. В самом деле, сборники походят на такие клубки. В них помещены разные разности, богословские, философские, исторические, канонические, географические и пр., и пр. Перелистываешь их, и словно кубарем катишься по тропам человеческого знания.

Из архива мне выдали двадцать хартий. Я переписал их для себя частью сокращённо, частью целиком, а с великолепного хрисовула Трапезунтского царя Алексея III, (1375 года) тщательно срисовал портреты его самого и супруги его Феодоры, одетой в багряное платье с золотыми на нём двуглавыми орлами, и помещённый между ними лик св. Иоанна Предтечи, почерк же хрисовула, презамысловатый, узорчатый, и́здали похожий на шитье чёрным шёлком, отподобил на промасленной бумаге с точностью самою удачною.

Все эти хартии начинаются хрисовулом царя Иоанна Палеолога 1366 года, и оканчиваются грамотою нашей Императрицы Екатерины Алексеевны, данною Дионисиату в Москве 18 Февраля 1763 года.

Что же было на месте этого монастыря не только до 1366 года, но и до рождества Христова? Отвечаю на этот вопрос, любя припоминать древние дни Афона и допуская соображения, коль скоро нет ни прямых исторических свидетельств, ни надписей, ни тому подобного.

За несколько сот лет до Рождества Христова, торговый и богатый город в Пелопоннесе Коринф владел ближайшим к Афону полуостровом Потидейским (Кассандрским), и тут вёл морскую торговлю с жителями всего Афонского полуостровского трезубца²². Тогда Коринфяне в Пелопоннесе набрали охотников перейти на Афон, и Друваитов из Елиды и Аеропотамцов из другого места поселили в Дионисиатском околотке. Первые построили деревню Друву близь нынешнего водопада Друва-нисти, о котором я говорил выше, а вторые основали селище Аеропóтамо в описанном мною ущелье Аеропотамском. Тем и другим богатый Коринф выстроил капище досточтимого бога своего, Посейдона (Нептуна), как раз на месте нынешнего Дионисиата, украсил это капище четырьмя претолстыми мраморными колоннами, поныне уцелевшими, коих не смогли бы купить Дионисиатцы при небогатом, как увидим, пособии Трапезунтского царя, и пристроил к нему пять нижних этажей, о сооружении которых и не подумали бы монахи, как о деле весьма дорогом для них, да и ненужном, пристроил для жрецов Посейдона и для их надобностей. А что тут было капище именно этого бога, а не другого какого-либо, в этом я удостоверяю себя и других вот как. В Коринфе ещё Фезей учредил в честь Посейдона празднество и игрище, так называемое Исфмийское, потому что этому богу отдан был во владение Коринфский Исфмóс – Перешеек. На этом игрище борцы увенчивались ветками дерева ΠΙΤΥΣ, сосны или пихты²³. И подле Афоно-дионисиатского утёса росло это же самое дерево с этим же названием гораздо прежде постройки Дионисиата. В житии строителя его преподобного Дионисия сказано, что оно было величайшее, зеленеющее и высокое, и что под ним ученики сего Дионисия поставили каливу для хранения в ней пшеницы, муки и других припасов, привозимых на лодке. Ἐγγὺς τῆς ϑαλάσσης ὡσεὶ λίϑου βολὴν, ἐπὶ τῆς ἀκτῆς ἄνω μέγιστόν τι δένδρον ἐπεφύκει Πῖτυς λεγόμενος, εὐϑαλής τε καὶ ὑψίκομος. ὑφ’ ἧς ὑποκάτω οἱ ἀδελφοὶ καλύβην πηξάμενοι, ἐν αὐτῇ τὰ χρειώδη τοῦ πλοιαρίου ἐκφέροντες ἐναπετίϑεσαν.

Такое дерево росло тут весьма долго, следовательно, гораздо ранее перестройки Дионисиата в 1375 году. Его щадили, как дерево прекрасное и как леторосль от корня священного дерева Посейдонова, которого ветками увенчивались и Афонские борцы. Мне возразят, что дерево Питис, по свидетельству Плутарха, было посвящено богу Дионису – Бахусу, а не Посейдону; следовательно, на месте Дионисиата во время оно стояло капище Диониса. Но я допускаю только первую половину возражения, зная оное свидетельство, Plutar. Sympos. quaest. 3. τῷ δὲ Διονὺσῳ τὴν πίτην ἀνιέρωσαν, ὡς ἐφυδήνουσαν τὸν οἶνον; а вторую половину отрицаю, потому что только мифом о Посейдоне можно объяснить понятие Греков об Иоанне Предтече, (которому посвящён Дионисиат), являющемся на море с жезлом вместо Нептунова трезубца, и устрашающем морских разбойников. Но об этом речь впереди. А теперь повествую о дальнейшей судьбе Аеропотама. Эта селитва, впоследствии зависевшая, как и соседний Ксиропотам, от города Акроафоса, обезлюдела от землетрясения, разрушившего сей город в самом начале первого христианского века. Однако её возобновили жители соседней Петры (ныне Симопетра), о которой будем говорить после, и назвали её Новая Петра, Νέα Πέτρα. Это название её, всегда повторявшееся в писцовых книгах Афонских, сохранилось до времени царствования Иоанна Палеолога, и высказано в хрисовуле его, данном Дионисиатцам в 1366 году, а с того времени дошло и до наших дней.

Неа Петра (по-нашему новый Каменец) когда озарилась светом Христовым; тогда Афоно-аполлонийский (Ериссовский) епископ из Посейдонова капища её сделал христианскую церковь, освятив её во имя Иоанна Предтечи, дабы, сколько возможно, заменить языческие понятия о Посейдоне приблизительно сходными понятиями об Иоанне, которому нет подобного в числе людей, рождённых жёнами. Посейдон почитаем был язычниками, как предуготовитель царства, брату его Зевесу, победивший врагов его Титанов: вместо его возвещён был им Иоанн, Предтеча царя Христа, громивший врагов Его Фарисеев. Посейдон за стачку с Ирою и Аполлоном против Зевеса послан был носить камни для постройки стен Трои, и продолжал это покаяние, пока не помиловал его Зевес: а Иоанн Предтеча был лучше, святее его, был неизменный друг жениха Христа, и всех призывал к покаянию и исправлению пред входом в приблизившееся царство Божие, которое Бог силен был наполнить новыми созданиями, сотворёнными из камней: Посейдон, как бог влаги, занимал третье место между эфиром и воздухом: и Предтече предоставлено третье же место после Христа и Матери Его. Таким образом Афонохристианский клир метко заменил Посейдона Предтечей в сознании новокрещёных Неопетрийцев и, позвольте добавить, – и соседей их Подъафонцев, живших на Акроафосском мысе, где поныне стоит церковь Иоанна Предтечи. Сему Предтече достались места береговые и мысы, вдающиеся в море, а заменившему громовержца Зевеса пророку Илии – высо́ты горные, на Кармиле, на Фессалийском Олимпе, на острове Паросе, на Афонской Керасе, которая даже издали с моря и с суши видится как высочайший рог горы. После сего понятно: почему о Предтече составилось такое поверье, что он спасает людей на море. Он заменил морского бога Посейдона. Это понятие выражено в житии преподобного Дионисия, строителя Предтеченской обители, о которой идёт речь. Когда сей преподобный на корабле возвращался из Трапезунта на Афон с царскими дарами, тогда напали на него морские разбойники. Но от них спас его Предтеча, явившись на море с жезлом в правой руке. Εὐϑὺς ὁ μέγας ἐμφανίζεται Πρόδρομος, ἐν τῇ δεξιᾷ ῥάβδον ἐπιφερόμενος, καὶ τοὺς μὲν περί τὸν ἅγιον (Διονύσιον) ἐνισχύων καὶ ϑαρσοποιῶν, τοῖς δὲ ἀσεβέσιν φόβον καὶ φρίκην ἐμποιῶν, καὶ ὄλεϑρον τούτοις, ἐξαισίως ἐπαπειλῶν καὶ αὐτίκα αἱ μὲν τῶν ἀϑέων ἐκείνων χεῖρες ναρκώσαι καὶ παρειμέναι γεγόνασιν. Предтеча, как спаситель людей, бедствующих на море, указан и нашим митрополитом Григорием Дамблаком, почти современником преподобного строителя Афонодионисиатской обители.

Новый Каменец на Афоне около 676 года был оставлен жителями страха ради Арабского. Когда же царь Константин Погонат заключил мир с Халифом арабов, и Афон, как выморочное имение, отдал монахам, тогда на месте сего Каменца основалось ли монашеское селение, или не основалось: этого сказать я не могу, не имея никаких доказательств на то, ни письменных, ни устно передаваемых, ни кроющихся в земле, которую везде на Афоне надобно раскапывать, начиная от перешейка его и оканчивая Подафоньем.

Но не существовал ли монастырь Дионисия во вторую эпоху святогорского монашества, после 870 или 970 года? И не два ли были Дионисия (одноименные), один строитель его, а другой возобновитель? Для того, чтобы ответить на оба эти вопроса утвердительно с указанием года появления Дионисиата, надобно иметь под руками множество Дееписаний афонских, начиная с 10 века, в коих упоминалось бы имя сей обители, или читались бы подписи игуменов её. Но теперь, пока я не обозрел всего Афона, мне известны только две письменные Памяти, доказывающие существование оной обители ранее построения её Дионисием в 1375 году с помощью Трапезунтского царя Алексея III: это – роспись афонских монастырей 1283–1285 года, составленная при царе Андронике старшем и помещённая в Афоно-протатском Трагосе, и хрисовул царя Иоанна Палеолога 1366 года. В той росписи стоит монастырь Дионисия наравне с Лаврою, Ватопедом, Ивиром и прочими главными монастырями Афонскими. А в этом хрисовуле, который выдан был мне из Дионисиатского архива, сказано, что Афонская обитель, чествуемая во имя пророка предтечи и крестителя Иоанна и прозываемая ΝΕΑ ПЕТРА – новый камень, имела на острове Лимносе метох с землёю, виноградником и мельницею, кои были пожертвованы ей стратопедархом Астри и господином Михаилом Иераки. Опираясь на эти две памяти, я утверждаю, что Дионисиат существовал ранее 1283 года, и что был иной основатель его Дионисий, живший далеко прежде, Дионисия, современного Трапезунтскому царю (1375 г.).

В течение восьми лет, протекших между 1367-м и 1375 годами, монастырь, о котором идёт речь, запустел так, что и дорога к нему заросла. Знать: опустошили его морские разбойники, а монахов всех до одного увезли с собою и продали в разных местах, как это случилось и при втором Дионисии, когда он из Трапезунта возвращался на Афон. Опасность от этих разбойников была так велика, что даже этот Дионисий, пришлец с чужбины, сперва один-одинёхонек поселился вдали от опустевшего Нового Каменца, под челом малого Афона, в пещере среди чащи лесной, потом около него там же водворились другие.

Замечателен этот святогорец. Рассказываю вкратце о воссоздании им Новокаменецкой обители Предтечи, имея под руками рукописное житие его, на Эллинском языке, сообщённое мне Дионисиатцами. Но предварительно говорю несколько слов о самом Житии этом.

Оно написано Митрофаном монахом и пресвитером для чтения в церкви и в братской трапезе, и написано спустя очень много лет по смерти Дионисия. Это доказывают следующие слова его: «что только мы нашли в древней записи, составленной безыскуственно, всё то изложили тщательно»²⁴. Ежели эта запись составлена была вскоре, по смерти Дионисия, постигшей его, по вычислению моему, в 1887 году, то древнею она стала, по крайней мере, лет через 120. Следовательно, Митрофан обработал её в 1508 году. Сей труд его нельзя отнести к более позднему времени, потому что Дионисиатская обитель, вся сверху донизу, начала обновляться с 1520 года, как это доказывают тамошние надписи. А о таком обновлении её у Митрофана в житии Дионисия нет ни слова.

Этот монах и пресвитер был изрядный Эллинист. Перо у него – художное. Он читывал Омира, и потому в Житии упомянул его имя. Летосчислительных показаний у него мало, а топография – неопределённа. О построении Дионисиатского монастыря он говорил не подробно, мимоходом, потому что главная задача его сочинения была – восхваление духовных подвигов преподобного Дионисия, и передача его душеспасительных поучений. Посему историк Афона должен пользоваться составленным им житием с большою осторожностью и рассудительностью, так как оно есть сочинение более риторическое, нежели историческое.

Излагаю это житие вкратце, установив для него своё летосчисление на основании указанного в нём 1375 года, и снабдив его своими примечаниями.

Год 1316. Преподобный Дионисий, которого мирское имя неизвестно, произошёл на свет в городке Корисосе, что близь Кастории, от незнатных, но благочестивых родителей²⁵. У него был старший брат Феодосий, впоследствии митрополит Трапезунтский (1375–1380 г.).

Годы 1346–1367. – Когда этот Феодосий настоятельствовал в Афоно-филофеевском монастыре, тогда пришёл к нему и Дионисий, и тут подвизался лет двадцать, в сане диакона и пресвитера.

Годы 1368–1370. Потом родилось и созрело в нём желание безмолвствовать наедине, заниматься умною молитвою и беседовать с одним Богом; и он тайно ушёл из Филофеевской обители, и поселился в одной пещере близь верха малого Афона, где и прожил три года один-одинёхонек²⁶. Ἀνελϑὼν πρὸς τινα τοῦ ὄρους ὑψηλοτάτου λόφον, ὃν Ἄϑω μικρὸν, ἢ Αντιάϑω ὀνομάζουσιν ἅπαντες, καὶ πρὸς τὸ νότιον αὑτοῦ μέρος σμικρὸν εὑρηκὼς σπήλαιον, ἐν αὐτῷ εἰσελϑὼν κατοικεῖ... ἐνταῦϑα τριετῆ διαβιοὺς χρόνον, καὶ εἰς ἄκραν ἐλάσας ἀπάϑειαν, οὐκ ἠδυνήϑη εἰς τέλος λαϑεῖν...

Годы 1371–1375. Там нашёл его некий благочестивый безмолвник святогорский и остался при нём; потом вскоре явился другой безмолвник; и оба они построили себе каливы близь пещеры Дионисия; по следам их пришли ещё 16 отшельников, и по благословению его, высоко у малого Афона, построили себе избушки, οἰκίσκους, и молитвенный дом во имя божественного Предтечи и Крестителя²⁷. Таким образом учредился тут маленький скит. Но так как в этом месте было очень холодно, то скитники спустились с горы ниже и западнее, и отыскав равнинное место и родник сладкой воды, поставили тут другие каливы, насадили виноград, и построили другой храм, но опять во имя Предтечи²⁸. Им понадобилось небольшое мореходное судно для подвоза себе съестных припасов. Явилось и оно, и сберегалось подле небольшого дома, который они выстроили себе у моря под огромным сосновым деревом, называемом Πιτυς²⁹. В этом доме Дионисий часто ночевал, и вместе с братией своею в полночь молился под открытым небом по неимению церкви. Однажды он, как бы по некоему повелению, оборотился на ту западную сторону, где имел быть поставлен монастырь; и, о, неизглаголанных и премудрых, Христе, таинств твоих! некая божественная сила, как горящая лампада, была усмотрена им там, где имел быть священный и божественный жертвенник, и усмотрена не мгновенно, а продолжительно во всю ночь. И это было не однажды, а многократно. Дионисий сначала никому не говорил о сем видении, думая, что оно, быть, может, есть наваждение демонское, но потом поведал оное давнему другу своему прозорливому и духоносному Дометию, который настоятельствовал в ближней Вулевтирийской обители пречистой Богородицы³⁰. Дометий пошёл к Дионисию; и оба они в продолжение трёх ночей видели оное диво, τεράστιον, т. е. свет, подобный свету горящей лампады, и уже не сомневаясь в истинности чуда божия, пригласили и братию видеть оное. Братия видела то же, что и они, но пожелала освидетельствовать местность виденного явления, дабы знать: чудесное оно, или тут горели зажжённые кем-нибудь угли. A место это было высокое и весьма утёсистое, но не дальше падения брошенного камня³¹. При освидетельствовании его не нашлось никакое сгораемое вещество. Тогда все убедились в проявлении тут силы божией: a Дометий пророчески сказал Дионисию: почто стоишь, недоумевая? Богу угодно, чтобы на том месте, которое ты зришь, было священное убежище монахов. Ибо многие здесь угодят ему. Ты же не медли, и положи начало дела: а об издержках не заботься. Всё устроит Бог, которому угодно одно доброе намерение. Да и во мне найдёшь ты сотрудника по силам моим. Дионисий выслушал это, как из уст Божиих, и запросил об этом братию. Братия изъявили полное согласие, и после молитвы тотчас начали очищать место и усердно рубить, что тут было³². После сего они посоветовались и решили построить сначала охранную башню, дабы укрываться в ней от морских разбойников, и в короткое время собравши материал³³, соорудили её, вышиной в десять оргий, шириною же в три, а деньги получали от приходящих к Дионисию на дух достаточных монахов и мирян. Между тем брат его Феодосий, попавший в руки пиратов в час ловли рыбы у берега Афоно-филофейской обители, проданный в городе Бруссе, и выкупленный тут христианами, посвящён был в Константинополе в сан митрополита и отправился в свой кафедральный город Трапезунт, где царствовал Алексей Комнин III. Узнал это Дионисий, поехал к нему, и с помощью его выпросил у этого царя деньги³⁴ и ктиторский Хрисовул. Это было в 1375 году. В Хрисовуле же этом, который, верно, перевёл Барский, между прочим, прописано было:

«Святый сей отец (Дионисий) воздвиже хранилище (башню) на горе во истину святой и Богособеседованной, низу малого Афона, в потоце же тамо нарицаемом Аеропотамо, идеже близу и Вулевтирия место именуется. Намерение же бяше сему старцу и обитель на месте сем воздвигнути во имя честного и всехвального предтечи и крестителя Иоанна, и окрест стену утвердити, и келлии в пребывание при нем подвизающимся чинно устроити. Но хранилище убо совершив, обитель, же еще не начав зде по случаю прииде, повествуя о ней, и царство мое поощряя. Царство убо мое видя мужа сего честность, сладость, простоту, нелюбопытство, паче же всего преизлишествующую кротость, восприят его, и возлюби зело, и целова, и яко от Бога посланна угости, и от него реченная аки некую росу душеполезную внутрь себе сохрани; желание бо божественное и любовь и ревность Богоугодную внесе в душу мою, и весьма к делу подвиже. Чесо ради и повелевает тишайшая держава царства моего сим ея Златопечатным Словом, и восприемлет на себя все созидание предреченной предтечевой обители, и обещает и подтверждает, да воздвигнет и совершит храм от своих иждивений, да оградит окрест стеною, елико мощно, и келлии монахам да сочинит подобающия, и преходящую отвне воду да приведет внутрь, и обитель целую да сотворит, да имать свое в ней поминание и Возношение присно пребывающее. Заповедает убо и увещевает царство мое сему начальнику Кир Дионисию, и иже с ним всем иеромонахом же и монахом, да убо праотцы его и по крови сродницы приснопамятных оных царей и ироев, си есть великих Комнинов, простят и ублажают непрестанным гласом, о царстве же моем, и Высочайших Владычицах и о честной его матери, и о супружнице моей, и о чадах наших и о всех, иже от чрева нашего последи имут произыти, и о всей державе нашей да молятся, и на вечерних славословиях и на утренних молитвах, и в повсядневных молениях, и в самых страшных и бескровных литургиях, да прощение и упокоение получим, и спасенными вчинимся, и в книзе живота да написаны будем. Еще же и приходящие тамо и путешествие творящие христиане, и тии да простят нас, и да воздадут нам блаженство, и аки ктитора вси да прославят, и Великого Комнина обитель да именуют. По вышеписанному убо согласию определися сему честнейшему старцу Кир-Дионисию, да даются от царства моего Сомий сто, от них же вскоре дадошася в руце его пятьдесятъ, прочий же да воздадутся ему по трих летех: си есть оными самыми пятьюдесятми он да созидает и совершает обитель всецело, якоже явися, и сице да будет царства моего обитель сия, и память ея в ней всегда неразрушенная и непрестанная; по совершении же обители и по восприятии определенного количества по триех летех, якоже речеся, оттогда повелевает царство мое и за аделфат³⁵ свой давати в ню по всяк год денег Богом хранимой печати своей нарицаемых Комнинатов тысящу, яже долженствует священнейший Кир-Дионисий, и по нем начальницы обители сея, посылать и приимать на всяк год от Богом соблюдаемой Вестиарии³⁶ царства моего целы же и ни мало лишенны. (Далее заповедует и детям своим делать то же самое). Аще же по случаю нецыи Трапезунтские приидут к обители мимоходяще путем, аще убо ради зрения, или истории (описания), или поклонения места и обители и Горы, долженствуют монахи с любовию их приимати и почитати и угощати, елико мощно; еще же ради отвержения мира и ревности подвига и любви отшельничества, аки причтенных братии, объимати и внутрь восприимати, аще восхощут правильно и устав и послушание и общежитие хранити приходящие. На сие бо и сие златопечатное СЛОВО царства моего отпущено есть в вечное явление, в котором и наша благочестивая и Богом произведенная Держава обычная обычно подписа в настоящем Септемврии месяце, индиктиона 13, в лето мира 6883 (1375).

Алексей во Христе Боге верный царь и самодержец всего Востока, Грузинов и Ператии Великий Комнин».

С этим хрисовулом и с деньгами Дионисий отправился из Трапезунта; но на морском пути в Еллиспонте (Дарданельском проливе) на судно его напали разбойники; однако явился тут Иоанн предтеча с жезлом и устрашил их так, что и руки у них оцепенели. Преподобный же возвратился восвояси и начал строить монастырь.

Годы 1375–1380. –– Пять лет продолжалась эта постройка. Поставлены были храм во имя Предтечи, ограда с кельями, братская трапеза и водопровод³⁷; но нечто было и не докончено, и даже не начато, напр.: расписание храма, и кое-что другое, потому что издержаны были все царские деньги. Посему Дионисий опять отплыл в Трапезунт, и там получил от царя всё, чего просил, но возвратившись на Афон, не нашёл в своей обители ни одного монаха: всех их захватили и продали морские разбойники. Однако эти пленники были выкуплены деньгами, пожалованными в Трапезунте во второй раз. За выкупом их монастырь оставался недостроенным. Тогда Дионисий, по совету друга его Дометия, в третий раз отправился в Трапезунт, но там скончался, будучи за семьдесят лет: ἐτῶν ὑπάρχων ὑπὲρ τὰ ἑβδομήκοντα.

Преемником его был оный Дометий. Но о деятельности его касательно дальнейшего устройства Дионисиевой обители ничего не сказано в Житии, которое мы изложили.

Читая это Житие в эллинском подлиннике без критики, сознаёшь и непщуешь (мнишь), что до Дионисия не было никакого монастыря на Новом Камне в устье Аеропотамского потока, и что этот святогорец с оснований построил его вновь. Но, перечитав его критически, т. е. рассудительно, с разбором содержащихся в нём подробностей, со взвешиванием некоторых выражений его, и с поверкой его другими местными же известиями о Дионисиате, переменяешь своё первое непщевание (мнение), или лучше, видоизменяешь его и утверждаешь, что преподобный Дионисий только возобновил, расширил и укрепил готовый монастырь древний, но запустевший и непрочно устроенный. Судите сами. Он поселяется в пещере под челом малого Афона, и с немногими, очень немногими (16-ю) учениками своими дважды строит два храмика во имя Предтечи на двух тамошних местах, даже весьма близких одно к другому, а у приморской избы своей, под сенью громадного дерева, пощажённого давним временем и благоговением людским, в полночь молится, стоя лицом к востоку, но во время молитвы чувствует в себе сильное побуждение оборачиваться на запад и пристально смотреть как раз на Новый Каменец, и видеть там знамение божие в образе горящей лампады. Явно, что он питал в себе особенную любовь к Иоанну Предтече, и что в нём, как лампада, горело пламенное желание воздвигнуть укреплённый монастырь на оном Каменце, подобный соседней обители Павла, поставленной на Каменце же. Не было у него денег для осуществления сего желания. Они нашлись. И что же? На пожалованные ему Сомии он соорудил только каменный храм Предтечи, трапезу, ограду, прислонённые к ней кельи и водопровод, да и те не докончил. А четыре мраморные толстые и высокие колонны в этом храме? А пять этажей прилепленных к каменцу с устоями и сводами? Ведь о них и о колоннах этих ни слова в Житии! Что же бы это значило? Как бы, кажется, не упомянуть о них для вящей славы Дионисия, если бы он ставил их? А не упомянуты! Значит: он нашёл их на месте. Значит: они задолго до него существовали тут. Значит: все постройки были поставлены им только на ровной поверхности Каменца. Это явно для меня. А архивная справка о существовании Дионисиевой обители во дни царя Андроника Старшего (1288–1328 г.) и об имениях её на острове Лимносе, подтверждённых хрисовулом Иоанна Палеолога в 1366 году, эта справка, как яркая лампада, освещает новый камень так, что видишь на нём древнейшую обитель ранее возобновления её вторым Дионисием.

О Критика! Ты верная подруга моему разуму! Не расстанусь я с тобою, пока хожу по Афону, как громовержец, ὡς βροντάς.

Дальнейшая судьба Новокаменецкой обители будет оповещена мною в особой истории всех Афонских монастырей. А здесь я признаю не излишним повторить, что в названной обители башня и храм Предтечи вновь с оснований построены были, первая в 1520 году иждивением Валахского воеводы Неанга, а второй в 1646 году щедротами Молдовлахийского господаря Петра Воеводы. Не прочны же были спешные постройки преподобного Дионисия Второго, тогда как нижнеярусные сооружения при капище Посейдоновом поныне стоят целы и невредимы.

* * *

Понравился мне Дионисиат. Тут старый игумен Стефан и преемник его Евлогий, смуглый, но благообразный, были весьма приветливы, словоохотны и внимательны к моим архивным просьбам. А в церкви я любил слушать мастерское пение отца Максима по нотам греческим. Это –– новый Кукузель афонский. Родом он Болгарин. Голос у него – баритон. Надлежало бы писать, варитон, сообразно с греческим словом ΒΑΡΥΣ, тяготеющий к низу, низкий, басистый.

Во все дни пребывания моего в Дионисиате была такая тишина, такое безмолвие, что я не слыхал ни говора монахов, ни шёпота их, ни шелеста шагов их. Поживёшь среди таких безмолвников: непременно задумаешься. В этот раз я думал о монашестве и думал бесстрастно и беспристрастно.

Живуче монашество. Республика Платона не осуществилась и замерла в его книге. А монашество по правилам св. Василия Великого живёт да живёт, и жить будет, пока светит солнце. Где же причина такой долговременной и неизменяемой живучести его? Она кроется в глуби нашей души, скорбящей о грехах, сознающей временность своего пребывания на земле, чающей жизни будущего века и порывающейся к самоусовершенствованию.

После выражения этих дум не забываю записать здесь, что 25 и 26 октября было очень холодно, а не забываю потому, что я историограф погоды, хотя и не исправный: в чём и каюсь пред лицом природы и человеческого рода.

Но ведь не одна погода занимает меня на Афоне. Здесь беседуют со мною исписанные камни, живописные лики, старые книги, архивные хартии, и живые люди. От сих, именно от отцов игуменов, Стефана и Евлогия, я слышал и узнал вот что:

– В Дионисиате была часть главы Предтечи. Но во время войны Турции с Россией, при императрице Екатерине II, старцы повезли её на остров Евстратия для молебствий, да и встретились с Турецким военным кораблём: а он остановил их, осмотрел и взял Предтечеву главу, дабы она не досталась Русским. Эта святыня передана в Султанскую сокровищницу, и тут хранится поныне. (1845.)

– Всех монахов в общежительном Дионисиате – 248. В этом числе считаются и таксидиары, и управители метохов и местные келиаши. А всех келий вне этой обители 14, именно: 4 в соседстве с нею, а) св. апостолов, б) св. Иакова и Николая, в) св. Онуфрия и г) Панагии: это развалина: – 6 келий на Карее, и 4 с церквицами в них на виноградниках.

– Дионисиатской обители принадлежат следующие имения: На Афоне: окрестный лесистый участок, и местность древнего монастырька Моноксилитского с разведёнными на ней виноградниками, кои дают отличное красное вино. Местность же эта находится на юго-западной стороне Афона, на склоне, так называемого, большого Зигá, недалеко от первой Мегаловиглийской возвышенности сей горы.

На Афонском перешейке пахотная земля.

На Каламарии она же, между пашнями афонских монастырей, Есфигменова и Кастамонитского, и на Планине у речки Хáбриас, что между сёлами Гомáто и Ермилия.

На Кассандрском полуострове так же пашни.

На островах Фасосе, два масличные сада, и Лимносе пахотная земля.

В Валахии, у реки Олты метох Хатарáни с принадлежащими ему имениями. Этот метох, как видно из монастырского помянника, подарен был Дионисиату боярами, Ратом, Сербаном, Андрианом, Константином, Мариею и Негою; а ежегодного дохода, по уверению местного монаха Хаджи Максима (из Молдавских бояр) даёт 25.000 пиастров, на наши деньги 1.250 руб. сер.

– Когда сгорел соседний монастырь Григориатский, (1761 г. 30 ноября), тогда Григориатцы попросили леса у Дионисиатцев. Эти не давали его, а те пожаловались на них в Константинополе знатным покровителям своим, которые и понудили скупных дать лес, сказав: мы даём деньги на возобновление Григориата; не грешно ли же вам отказывать им в лесном материале? Тогда Дионисиатцы позволили им рубить дерева в своём лесу.

– По возобновлении Григориата возникла тяжба с Дионисиатом о границах владений их. Первый оттягал у второго часть горы с лесом. Это было во время святительства вселенского патриарха Григория, которого Турки повесили в 1821 году. Когда сей патриарх проживал на Афоне, тогда игумен Дионисиата Стефан (рассказчик мне сего дела) показал ему решение афонского Протата касательно спорных границ, состоявшееся в 7020 (1512) году. Вселенский владыка вместе с ним и с другими старцами и с Григориатцами лично обозрел эти границы, прописанные в Протатском решении 7020 года и, признав, что его обманули Григориатцы и Константинопольские покровители их, дал игумену Стефану свидетельство о том, что он обманут был, и что правильные границы описаны в деле 7020 года.

– Я видел и читал это свидетельство, данное в 1818 году.

– Вскоре после сего началось восстание Греков против Турков. Посему спорить и тягаться было не время. После 1880 года Григориатцы уступили Дионисиату немного земли налево от горной кельи св. Онуфрия, в которой я отдыхал, там, где находятся старые виноградники, близь места называемого Филассоменон. Итак, сие тяжебное дело поныне порешено. Искры спора таятся под пеплом.

Но не я раздую их, потому что еду в Григориат по другому делу, делу учёному.

Местность сей обители. План её. Св. Мощи. Икона Богоматери 1497 года. Библиотека, и в ней рукописи: об Афонских Коливадах и перипле Афона. – Архив. – Что было на месте Григориата до Р.X. – Первоначальная судьба сей обители с 676 года по 1527-й. Характеристика игумена Неофита. – Число монахов. Имения и доходы.

Ноября 3 дня. Суббота. Было за-полдень. Я сел в лодку. Дионисиатцы ударили вёслами по морю раз, два, десять, сто, тысячу... и подвезли меня к Григориату. Здесь игумен Неофит поджидал меня, и поместил в опрятном архондарике. Ударили к вечерне. Я пошёл, в церковь, и тут помолился, между прочим, и о том, чтобы Григориатцы показали мне всю старину свою.

На другой день началось моё обозрение и описание сего монастыря по принятому мною порядку.

«Монастырь Григориат, по словам Барского, в честь святителя Христова Николая создан есть; проименовася же Григориат от первого своего ктитора святого и преподобного отца Григория, иже тамо сначала скиташеся. Стоит при водах текущих и при воздусе здравом и зело теплом в зиме, идеже никогда же касаются снези, в лете же ветром морским, южным и западным, зело здравым и сладкоприятным прохлаждается. Основан есть на твердом и непоколебимом камени целом, иже протязается от горы, аки рог, или язык, в самую глубину морскую, от ней же исходящи от воды высок есть, яко на пять, или шесть саженей и больше, окрест коего камени во время зимы с великим и страшным шумом разбивающияся волны морския пеною своею и окроплением своим досязают даже до стен монастырских. Монастырь сей обливается морем от востока, полудни и запада; точию от севера имать приход по суху от горы. Довольно есть место с лесом под властию монастырскою, яко на полтора часа прохождением в долготу и толикожде от моря горе в высоту, обаче есть каменистое, безводное же и неудобопроходимое. Сего ради от земли не частыми стужается гостьми ради трудных путей, от моря же частыми ради благоотишнаго пристанища; ибо имать залив, или уступ морский широк, глубок и долг, яко на полстадии, и благоотишен и приятен не токмо малым кораблям, но и великим, идеже от различных непогод и противных ветров убегающи, малые же и великие странные корабли стужают монастырю; или иноцы, по обычному и общему святогорскому страннолюбию, приплывших к ним угощавают хлебом и вином и всем, еже требуют, не токмо два или три дни, но и многи, донележе обрящут время благоприятно к отплытию. Обане и они, аще не суть убози, подают милостыню в монастырь; еще же, аще что потребно и угодно будет обители от купли их, по благом случае безтрудно покупают. Тамо при арсенале, идеже востягают корабли, суть келлии гостинны, и келлии ко упокоению своим иноком труждающимся в делах морских, и кладязь воды сладкой на брезе морском. И пред враты арсенала примет вечный, си есть некий превеликий камень четвероуголен и высок аки столп, на четыре части пределен, и мнится быти аки руками человеческими един верху другого положен, но естественно тамо обретеся, или древними леты от гор отвален, или мягкой земли окрест его омывшейся сице остася, якоже от предания слышится, и вещь самая показует, понеже в разселине его израстре смоква великая сице, яко и человецы на ню возлазят собрания ради плодов, от них же ядох и вещи необычной удивляхся. Аще бы было сие рук человеческих дело, не бы возросла смоква дикая в сице твердом и сухом камени, наипаче же не бы стоял он близь врат арсенальских и утеснял место погребное. Но понеже руки человечестии не могоша двигнути его тяжести ради, ниже разбити его ради его твердости, оставиша в диковину и удивление зрящим. Пред враты же монастырскими источник воды с высоты гор, текущий издалече, таможде и мыльница отеческая, идеже перут своя одежды; тут на другой стране и станя конская; созадиже сих, мало выше на север, вертоград монастырский с различными питомными зелиями, с маслинами же, смоквами, померанцами и прочиими садовыми древесами; тут и погребальница с церковию лепою и преддверием и с двумя кипарисами».

К сему верному описанию местности Григориата прибавляю немногое. Этот монастырь стоит на левом утёсистом краю юдоли, точнее, дебри, круто поднимающейся от моря к вершине хребта Афонской горы. Русло этой дебри всё завалено камнями разной величины, которые когда-то были увлечены текущим тут зимою потоком; а бока её – круты, высоки и безобразны. Вся дебрь весьма дика. В самом устье её у моря находится Арсана (у Барского арсенал); а напротив её построен большой каменный сарай в 1821 году, как это показывает надпись на одном углу его. Подле этого сарая торчит тот диковинный камень, о котором говорил Барский, евший выросшие на нём смоквы.

Кладбищная церковь во имя всех Святых, которую видел Барский, с оснований построена была и расписана двумя родными братьями Митрофаном и Нектарием в сентябре месяце 1739 года. (Надпись тут).

Внутренность Григориата, после бывшего в нём пожара в 1761 году 30 ноября, вся перестроена так, что нимало не походит на ту обитель, которую описал Барский, назад тому сто лет. Посему я не помещаю здесь описания его, и предлагаю своё, начертав здесь план возобновлённой обители.

План возобновлённой обители

Она, как видите, имеет вид неполного четыресторонника. Северная линия её с кельями, архондариком и колокольнею длиннее келейной линии южной, усечённой и после немалого промежутка и уклонения к северу вытянутой параллельно с концом линии северной. Западная линия с архондариком и параклисом почти вдвое короче линии восточной, на которой келий нет, а посажены лимонные дерева. Все кельи инде в три этажа, инде в два, и братская трапеза пристроены к монастырской ограде весьма недавно после пожара. Из них южные поставлены в 1783 году, означенном на них вверху снаружи, а северо-западные – немного ранее 1776 года. В рядах келий устроены четыре параклика: 1) св. Анастасии римской (он один уцелел от пожара) в юго-западном углу обители, 2) св. архангелов в верхнем этаже северного отделения, 3) св. великомученика Димитрия и 4) Живоносного Источника, один над другим в южном отделении, но в углу его восточном. Среди небольшого двора монастырского с оснований воздвигнута новая церковь во имя св. Николая Чудотворца. За алтарём её видна часть каменистого утёса и на нём старая стена монастыря, а за этим утёсом насажены лимонные дерева, и тянется новая восточная ограда. Самая церковь эта – невелика, но и не мала. Покрыта она каменными плитками, кои мы обыкновенно называем лещадником. Внутренность её разделена на три части, кои суть паперть, литийный притвор и литургийная средина с алтарём и двумя полукруглыми хорами (клиросами), придающими церкви вид архитектурного креста. Полы тут мраморные, но не мозаичные, а плитовые; стены покрыты незамечательною живописью в 1776 году, как это видно из надписи в паперти; в литийном притворе высятся четыре беломраморные колонны, и столько же их – в литургийной средине³⁸. Супротив входа в эту церковь устроена беседка из виноградных лоз.

Весь монастырь Григориатский после пожара с оснований построен был скевофилаком (ризничим) его Иоакимом, монахом простым, но благочестивым и добродетельным, (1761–1783 г.) на иждивение любивших его господарей Молдавии и Валахии, Угро-влахийского митрополита Григория и благодетельных Фанариотов Константинопольских. А любили его они за то, что он многих пленных, и особенно Молдаван, выкупил у Турков на свой счёт, и возвратил их на родины. (Извлечено из местного архива).

В Никольской соборной церкви я лобызал св. мощи: 1) обе ноги до колен св. мученицы Анастасии Римской, 2) чело от главы св. великомученика Пантелеймона, 3) ребра с кожею св. священномученика Харалампия, 4) главу св. мученика Кирика в серебряном ковчеге, 5) главу св. Дионисия Ареопагита, 6) главу отца св. Григория Богослова. 7) главу св. мученицы Фотинии Самаряныни, и 8) иных святых частицы.

В этой же церкви чествуется старинная икона пресвятой Богородицы. Длиною она в 10 вершков, а шириною в 7. Написана на доске. Богоматерь красками изображена на ней, как Всецарица – Παντάνασσα, с тремя звёздами на челе и раменах, и с золотисто-узорчатыми поручами. Черты лица её тонки, но само оно не очень благообразно. Она строго смотрит в левую сторону. Нос у неё тонкий, прямой, продолговатый: уста малы; верхняя губа с глубоким раздвоением велика и некрасива; персты длинны, но закрыты серебряными накладками как бы перчатками: что неприятно. Три звезды на Омофорионе её напоминают нам, что она есть звезда незаходимая, вводящая в мир великое солнце³⁹, что этому солнцу кланятися звездою учахуся звездам служащии волхвы, и что сама Она есть Приснодева чистейшая светлостей солнечных. А узорчатые поручи служат знаком царственного рода её. Левою рукою она поддерживает божественного младенца своего. А он уже трёхлетний. Чело его, неестественно великое и высокое, не красит личика его, которое с другим челом было бы миловидно. Сходства у него с материю нет. Рукава у белой срачицы Его широки. Она стянута широким поясом. На ней у шеи Младенца, во всю ширь груди его, наложена широковатая полоса с вышитыми двумя розетками, кои соединены веткой: знак царственности. Божественный Младенец изображён, как Вседержитель, и потому в левой руке держит свёрнутый свиток судеб мира, а правою, протянутою вперёд прямолинейно, не благословляет, а повелевает: что выражено и перстосложением Вседержителевым, царственным, в котором два перста, указательный и средний протянуты прямо, а большой, безъименный и мизинец соединены и поджаты. Под ножками его и под левой рукою Богоматери видится надпись: † ΔΕΗΣΙΣ ΤΗΣ ΕΥΣΕΒΕΣΤΑΤΗΣ ΚΥΡΑ ΜΑΡΙΑΣ ΑΣΑΝΗΝΑΣ ΠΑΛΕΟΛΟΓΙΝΑΣ ΚΥΡΑ ΤΗΣ ΜΟΛΔΟΒΛΑΧΙΑΣ; Моление благочестивейшей госпожи Марии Асанины Палеологовны госпожи Молдовлахии. Первое слово в этой надписи, моление, доказывает, что сия Мария изготовила и пожертвовала Богородичную икону в Григориатский монастырь, яко ктиторша его. Это – мать Молдавского воеводы Богдана, который господарствовал с 1503 года по 1517. Она скончалась в 1511 году и погребена в монастыре, называемом Путна, подле супруга её господаря Стефана Великого⁴⁰. Икона же прислана была ею в Григориат тогда, когда Молдавский господарь Александр в 1497 году возобновил сию обитель⁴¹.

В ризнице Григориатской хранится писанный на пергамине Новый Завет греческий весь сполна, 6620 (1112) года in 8º minori, Я видел эту рукопись. Почерк её очень хорош. Но не было у меня лишнего времени для рассмотрения её. Жаль. А рукопись эта достойна внимания, потому что она церковная, а не книгопродавческая, да и с годом. Церковные же греческие рукописи, содержащие Новый Завет, по мнению блаженного Августина, суть самые лучшие: Libros novi testamenti, si quid in latinis varietatibus titubat, graecis cedere oportere non dubium est et maxime qui apud ecclesias doctiores et diligentiores reperiuntur. Augustin, de doctrina christiana.

Библиотека монастырская, в которой Барский в 1725 году видел книги Болгарские, почти пуста. Однако в ней я нашёл три замечательные рукописи. Передаю содержание их.

1) Книга, данная для сбора Афонския горы монастыря иже во святых отца нашего Николая Мирликийского великого чудотворца всечестному архимандриту Никите, и с ним Иеродиакону Герасиму, в записание всех доброхотных дателей вечного ради поминания; во уверение чего за подписанием начальствующих, шнуром, и монастырской печати приложением, 1805 года сентября 20 числа.

† Ὁ σκευοφύλαξ τῆς ἱερᾶς σεβασμίας βασιλικῆς καὶ πατριαρχικῆς μονῆς τοῦ Γρηγορίου γέρων Ἰωακείμ καὶ οἱ σὺν ἐμοὶ ἐν χριστῶ ἐνασκούμενοι ἁδελφοὶ καὶ πατέρες.

Эту сборную книгу дал архимандриту Никите (малороссу) тот же старец Иоаким, который обновил сгоревший Григориат. А архимандрит сей собирал подаяния в России, и особенно во флоте и в армии. Пожертвовали:

Род графа Моценега 200 рублей, фрегат Крепкий 10 р., фрегат Назарет 18 р., корабль Селафеил 10 р., Адмирал Синявин 7 руб.

Были подаяния от солдатских артелей, капральств и рот пехотных и артиллерийских. Упомянуты полки: Витебский, Сибирский, тринадцатый Егерский, Каливанский, Козловский и Курянский – мушкетёрский.

В конце книги приписано: – 1806 года мая 10 дня. По сей книге прислано чрез отца иеродиакона Герасима денег 1.600 пиастров. Вторительно сам пришёл в 1809 году марта 25 числа, и принёс с собою денег 250 червонцев. Итак, наши корабли и полки содействовали обновлению погоревшей обители Григориатской. Что касается до вечного поминовения наших благочестивых воинов и всех их сродников; то едва ли кто в Григориате, по незнанию русского языка, поминал их в часы божественной службы. Оная книга найдена была мною не в церкви, а в книгохранилище монастырском. Я просил игумена Неофита записать в греческом помяннике наших православных воинов. Он обещался исполнить мою просьбу. Но исполнил ли?.. О Господи! Сам помяни, их же мы не помянухом.

Вторая рукопись на бумаге содержит краткое описание монастырей Афонских и их местностей, составленное игуменом Есфигменовой обители Феодоритом, урожденцом города Иоаннины (1805–1817 г.). Он, при составлении этого описания, пользовался архивными хартиями; и потому оно служит самым драгоценным материалом для истории Афона. Это верный и отчётливый Перипл. Читая его, постепенно подвигаешься вдоль северного берега св. горы, от перешейка её до Лавры, и отсюда вдоль южной стороны от мыса Предтечи до Павловской обители, и узнаёшь: какие тут были монастыри и скиты, большие и малые, и кто их построил и когда. Жаль, что этот перипл не кончен: в нём нет описания южных обителей афонских, начиная от Павловской до Хиландарской. Причина недоконченности его неизвестна мне. Дорожу этою находкою. Цены ей нет! Весь перипл Феодоритов переписан мною точно.

Третья рукопись на бумаге есть схоластическое рассуждение Афонского дидаскала Виссариона о правильности поминовения усопших в воскресные дни. Он написал это рассуждение по случаю жарких споров на Афоне о предпочтении субботнего поминовения усопших воскресному, происходивших там с 1770 года по 1809. Чтению сего рассуждения я посвятил несколько часов, но не переписал его, потому что оно – объёмисто, и даже выписок из него не сделал по недостатку досужего у меня времени: но зато впоследствии постарался собрать точные сведения, рукописные и печатные, об оном споре, о котором едва ли кто у нас слыхал, и который однако волновал весь Афон, всех приходивших туда богомольцев, и даже великую церковь Константинопольскую, сиречь тамошнего патриарха и священный Синод его. Все эти сведения будут помещены мною в особом отделе статистики Афона, имеющем своё заглавие: «Толки святогорцев». А здесь я кратко излагаю сущность их.

Афонские монахи из Греков, учившиеся в школах и начитанные, ни с того, ни с сего, начали спорить между собою о том, что поминающие усопших с коливом в дни субботние поступают правильно, а поминающие их в дни воскресные – не уставно. Головщиком первого толка был известный богословскою учёностью святогорец Никодим († 1809 г.), а соперничал с ним дидаскал Виссарион. Тот и другой имел многочисленных сторонников в монастырях, скитах и в нагорных кельях Афонских. Виссарионовны обзывали Никодимитов Коливадами, и мирских богомольцев предостерегали от них говоря, не ходите к ним: они еретики, фармасоны (sic); они учат, что Господь И. Христос был ремесленник, именно плотник, и так унижают божественность Его; от них вы услышите и такую диковину, что в час рождества Христова все каменные идолы в Персии плясали и предсказывали самим себе падение; они в своих камилавках носят святое Причастие, чтобы принимать его, когда им вздумается, и часто причащаются без приготовления и исповеди, воображая, что не всё тело Христа и не всю кровь Его приемлют в себя в тот, или другой раз, и потому для принятия Его во всей целости надлежит де причащаться весьма часто и проч. Эти толки и обвинения огласились в Константинополе и даже Иерусалиме, и волновали умы, особенно тех христиан, которые никогда не читали евангелия, где И. Христос действительно называется сыном Теткона (плотника), и не знали: кто и когда установил варить коливо, и почему оно варёное, а не в зёрнах, служит символом нашей смерти и нашего воскресения. Для умиротворения препиравшихся святогорцов и для успокоения мирян, не знавших, кто прав и не прав, вселенские патриархи Феодосий, Самуил, Каллиник, и Иерусалимский патриарх Софроний обнародовали свои Синодальные грамоты. Первый в 1772 году внушал, «что совершающие поминовение усопших в субботу хорошо делают, храня древнее предание церкви, но не подлежат осуждению и те, которые поминают умерших в воскресенье»⁴². Второй в 1778 году в своей патриаршей и Синодальной грамоте оповестил, что «все скиты и нагорные кельи на Афоне должны служить панихиды с коливом в те дни, в которые служат тамошние монастыри». А монастыри эти по уставу служат их в дни субботние. Согласно с обоими этими патриархами учил и писал и Софроний Иерусалимский. Каллиник же, напуганный вышеупомянутым Виссарионом, обвинявшем Никодимитов в Фармасонстве, (1807 или 1809 г.) писал письмо к некоему христианину, спрашивавшему его о поминовении усопших в воскресенье, и в этом письме доказывал, что древние цари греческие, например Константий, Феодосий младший, служили панихиды в дни воскресные, и ссылался на рукописи Синайской библиотеки, в которых он читал о воскресных поминовениях умерших. Однако патриаршие грамоты не всех вразумляли и успокаивали. Волнения и обвинения Никодимитов в Коливадовщине и Фармасонстве продолжались. Посему святогорцы в 1774 году 3 апреля сочинили и обнародовали своё исповедание веры для вразумления соблазнявшихся братий⁴³, и в нём дельно доказывали правильность и уставность субботнего, а не воскресного, поминовения усопших с коливом. Исповедание веры и самозащиту писал и Никодим святогорец, паче всех обвиняемый в Коливадовщине⁴⁴. В этой защите, напечатанной по смерти его в Венеции в 1819 году, содержатся семь статей: 1) исповедание веры, 2) о Коливе, 3) о правильности субботнего, а не воскресного, поминовения усопших, 4) о преимуществах воскресного дня радостного пред днём субботним – панихидным, 5) о том, что Господь И. Христос занимался плотничеством, 6) о Волхвах, покланявшихся Новорождённому Христу и о том, что Персидские идолы в час рождества его плясали, движимые силою Божиею, и 7) о таинстве божественной Евхаристии. Эта защита (в 94 печати, страницы) – весьма занимательна. Нет ей места в настоящем описании путешествия моего по Афону. Однако позволяю себе сообщить здесь: как Никодим осмеял письмо вышеупомянутого патриарха Каллиника.

«Бывший патриарх Константинопольский Каллиник, родом из 3агоры, писал, что царь Константий делал поминки отцу своему Константину в воскресенье, а Феодосий младший – Патрикию в этот же день, подобно и некоторые другие. Это письма его показывают, как Ахиллесово копье. Что же нам отвечать на это? Отвечаем, что это не Ахиллесово копье, а тростниковый жезл, не могущий поддержать тех, которые опираются на него. Ибо мы, когда увидели письмо Кир Калинника, взяли в руки 22 тома Греколатинской Византиды (Визант. Историков), и отыскав тут помянутых царей и других, которых указал Кир Каллиник, и с большим любопытством и вниманием прочитав всё, что говорится о них, узнали, что ни один из них не делал поминок в воскресенье, и пришли к заключению, что Кир Каллиник сам от себя прибавил речение „в воскресенье“ в угодность делающим поминки в этот день. А если он говорит, что в бытность свою на Синайской горе читал это в пергаминных книгах, то, ведь, византийския истории напечатаны были с пергаминных же рукописей древних, следовательно, в них читалось бы то, что Кир Каллиник читал на Синае: а этого нет в Византиде. Значит: он во избежание чьей-либо справки с Византидою и с другими подручными всем книгами, указал нам самое далёкое место справочное, именно Синайскую гору. Идите, мол, туда: там вы узнаете, что древние цари делали поминки в дни воскресные».

Не много новых сведений приобрёл я в книгохранилище Григориата: не много деловых хартий выдали мне и из архива этой обители, потому что насельники её не всё спасли от испепелившего её пожара. Самое старое дело – это новогреческий перевод турецкого Вакуфнамѐ (1568 года), в котором описаны недвижимые имения Григориата: а самое новое – это запись доходов и расходов сего монастыря в 1835 году. О начале и древности Григориата я не нашёл никакого сказания. А надобно промолвить что-нибудь о сем предмете, надобно! Округлим же его, и средине и концу придадим начало, поискав его в других архивах, в иных книгах кроме святогорских, и даже в воображении и соображениях.

Не прогневайтесь. Извините. Я воображаю и предполагаю, что на месте Григориата, задолго до рождества Христова, находилось Эллинское селище Эгион с капищем Зевеса, основанное выходцами из соимённого города, стоявшего на южном берегу Коринфского залива в Пелопонесе: а предположение это выставляю на вид по следующим соображениям. Афон, как мы уже знаем, населяли жители Пелопонеса, выходившие то из Лаконии, то из Арголиды, то из Ахаии и из других тамошних областей. Ахайские Коринфяне основали на сей горе местечко Аеропотамо с капищем Посейдона, соседи же их Эгионцы, подражая им, построили там близ Аеропотама свой торговый стан, воспользовавшись удобною пристанью, существующею и ныне у Григориата, и назвали её Эгион, потому что привели туда жителей из своего города. А так как Эгионцы да и Коринфяне и все союзные с ними города Ахайские почитали Зевеса, которого капище стояло в роще подле города Эгиона, и служило сборным местом всех Ахайцов, то и в афонском Эгионе, на месте нынешнего Григориата почитаем был Зевес же, и Зевес гостеприимный ξένιος, благодетельный, который, по словам Омира (в Одиссее VI, 207. XIV, 57) посылает людям гостей и бедных. Афоно – Эгионцы от богатых соотечественников своих получали деньги на угощение останавливавшихся в их пристани моряков, и поили и кормили их так же усердно, как Григориатцы, во дни Барского, угощали приплывших к ним хлебом и вином не токмо два или три дни, но и многи, донележе обрящут время благоприятно к отплытию. Когда христианство утвердилось в Эгионе (5 век), тогда местное капище Зевеса было обращено в церковь, и освящено во имя св. Николая чудотворца, которого помощь людям на море и суше и благодеяния бедным тогда были известны, как известны и ныне. Почитание сего общего всем благодетеля вытеснило почитание Зевеса гостеприимного и нищелюбивого. А так как Зевес наследовал мироправление по смерти отца своего Крона-Сатурна, то и о Николае чудотворце сложилось поверье, что когда умрёт Бог, тогда наследником Его будет он, Николай.

Таковы мои предположения и соображения. Ты же, читатель

Si quid novisti rectius istis,

Candidus imperti; si non, his utere mecum.

Если что знаешь лучше сего,

То поведай, как чистый (от промахов):

А не то, будь доволен тем, что̀ сказал я.

– Из афонского Эгиона жители ушли, куда желали, избегая арабо-магометанского плена. Но когда царь Константин Погонат, после 676 года, весь опустевший Афон отдал монахам, дабы они более не скитались по городам; тогда подле Николького храма в запустевшем Эгионе поселились ли какие-либо отшельники: этого я не знаю. А во вторую эпоху афонского монашества с ранней поры её была тут иноческая обитель, известная по актам под именем обители св. Николая⁴⁵. Игумен её Феодул, монах и пресвитер, в 1024 и 1030 годах заседал в Протате и подписывал разные дела, кои с подписями его я видел в архивах – Лаврском, Иверском и Руссиковском. В 1046 году Варфоломей монах и игумен св. Николая подписался под Святогорским уставом, который тогда сочинён был по приказанию царя Константина Мономаха. В 1071 году спорное дело афонских обителей, Ксилургу и Скорпиона, подписано было Кононом монахом и игуменом обители св. Николая: дело это и подпись его я читал и перебелил для себя в архиве Руссика.

В первой половине тринадцатого века, с 1221 года по 1245 Афон находился под властью Болгарского царя Асеня II. Этот царь Афоно-иериссовского епископа почтил саном митрополита. В сие-то время благоприятное для святогорцов Болгарских, афонский Протат переуступил Никольский Греческий монастырь инокам Болгарским и духовному вождю их некоему Григорию, тогда подвизавшемуся в пещере близь этого монастыря, чуть ли не опустевшего от притеснений того поселившегося на Афоне Франка, которого сам папа назвал врагом Бога и церкви. Этот Григорий со сподвижниками своими обновил сказанный монастырь; и потому все стали прозывать его Григориатом. Под этим прозванием он вошёл и в роспись главных монастырей Афонских, составленную при царе Андронике старшем (1283–1328 г.) и помещённую в знаменитом Трагосе афонском.

Григориат существовал в 1483 году. Тогда под протатским делом, касающимся монастыря Афоно-Зографского, подписался проигумен Григориата Аверкий.

В 1513 году спорное дело Зографа и соседнего Кастамонита подписано было проигуменом Григориата Никифором. Этот же Никифор в 1527 году подписался под Протатским делом об имении Афоно-Есфигменовой обители, находившемся на Лонгосе.

С 1568 года по 1835 архивные дела Григориата переписаны мною. По ним в своё время будет составлено дальнейшее сказание о сей обители. А теперь время торопит меня оповестить настоящее состояние её.

– В Григориате иноческое общежитие учреждено в 1840 году сентября 20 дня старанием тамошнего монаха Григория, занимавшего должность Проестоса, Настоятеля. А его самого склонил к сему друг его митрополит Ефесский. По учреждении общежития первым игуменом Григориатским поставлен был ныне здравствующий о Господе Неофит, ученик Есфигменского игумена Феодорита, написавшего отчётливый Перипл Афонский. До игуменства же он подвизался в соседнем Дионисиате, и жил тут в самое злополучное время, с 1821 года по 1830, когда турецкие солдаты стояли во всех монастырях святогорских, дабы не гнездились в них восставшие против Султана Греки. Тогда, как говорил мне Неофит, от течи в Дионисиатской библиотеке сгнило множество пергаминных рукописей, так что в них завелись черви, и монахи сожгли их.

– Игумен Неофит – немного выше среднего роста, сухощав, не смугл, с бородою малою и редкою, благоразумен, строг к себе и другим, муж воистину преподобный. Я отменно уважал его, любя строгие и святые души. Он сообщил мне следующие сведения о Григориате:

– После пожара, истребившего этот монастырь в 1761 году 30 ноября, Дионисиатцы усиливались сделать его своим скитом, но не успели.

– Причина пожара – неизвестна.

– Мощи пр. Григория находятся в Сербии.

– Монахов в Григориате 35, а с нагорными и Корейскими келлиашами найдётся и 40.

– Этому монастырю принадлежат следующие имения:

В Валахии метох св. Спиридона, и при нём земля в 32 сажени длиною и в 24 шириною с виноградником. Она уделена была из имения митрополии Угро-влахийской митрополитом Гавриилом, и утверждена за Григориатом господарем Іѡ̅ Александром Иоанном Ипсиланти в 1778 году по случаю выкупа многих пленных григориатским монахом Иоакимом.

В Молдавии монастырь Византион с имением, по тому же случаю, приложен был Григориату господарем Григорием Гикою в 1777 году. – С этих имений, по уверению о. Неофита, получаются 50.000 левов (2941 р. сер.). Но в самый монастырь высылаются только 10.000 левов управителем этих имений, которого, однако игумен желает заменить своим общежительным монахом.

На смежных с Афоном полуостровах, Сикийском и Кассандрском – хлебородные пашни.

На Лонгосе – пастбища.

– Что касается ежелетних доходов и расходов Григориата, то мне удалось приобрести подлинный список их за 1835 год. По этому списку дохода тогда было 38.850 пиастров и 38 паричек, а расхода 29.510 пиастров и 14 пар. – Это – доходы от поклонников, от продажи вина, масла, ячменя, пшеницы и шерсти, с имений в Валахии 4.300 пиастров, доходы проскомидийные и сорокоустные, остатки по смерти монаха Агафангела 2.978 пиастров и проч.: а расходы – на монастырское продовольствие, на одежду для монахов, на садоводство, на содержание скота и приставников его, на милостыню бедным и проч. Считайте каждый пиастр, в 5 копеек серебром, и вы узнаете: богат ли Григориатский монастырь, получивший дохода в 1835 году только 1.927 руб. сер. с небольшим. Таким малым доходом могут содержаться только общежительные святогорцы, эти величайшие постники, одетые весьма бедно, и не имеющие у себя в кельях ничего, так-таки ничего, кроме войлочка и кувшина для воды. Заметьте, что они записывают доходы и расходы на листах бумаги, согнутых не в четвертки, а в половинки во всю длину листов, так что счётная тетрадь бывает всегда длинна, но узка, как это можно видеть и в наших книжных или бумажных лавках, где продаются счётные разлинеенные военные книги предлинные, но узкие. Такие книги греки поныне называют дифтерами. Их разумел и св. апостол Павел, когда одному из учеников своих велел принесть ему дифтеры. Напрасно же хотят видеть в них походную библиотеку сего вселенского учителя, глаголавшего всегда по вдохновению от Духа Божия, и потому не нуждавшегося в книжной мудрости человеческой.

– Игумен Неофит поведал мне, что из доходов общего всем Афонским обителям метоха в Молдавии, чествуемого во имя трёх святителей, Григориат ежегодно получает от десяти до пятнадцати тысяч пиастров, постольку же получают и все прочие монастыри. Второй общий метох их в Валахии называется Кутручани.

– Он же говорил мне, что Григориатский монастырь не имел хрисовулов царей греческих, и всегда был незначителен, и что в нынешнем году (1845) Протат заставил его подписать дело, которым земля, оспариваемая Дионисиатцами у Григориатов, полюбовно разделена между теми и другими, и что Симопетриты затевают отнять себе часть земли Григориатской. Обо всех этих ссорах и тяжбах о. Неофит говорил с большим неудовольствием и презрением.

– По уверению его споры святогорцов о частом и нечастом причащении св. Таин, без приготовления и с приготовлением к нему, продолжаются поныне.

– А вот и ещё одно сказание сего преподобного старца: – «Лет тридцать назад (1815 г.) один пятнадцатилетний юноша из греков, во время всенощного бдения в Ватопедском монастыре, вдруг пришёл в исступление, и как бы по откровению свыше начал говорить вслух: „Богоматерь повелевает вам учредить общежитие“: и проповедовал многое необыкновенное. Ватопедские старцы встревожились, и на другой день, по внушению сего юноши, учредили общую трапезу и решились установить общежитие. Во время трапезы вдохновенный юноша обличал их во многом и поучал. Однако три богатые и влиятельные Проэстоса не согласились на установление общежития. Ватопед поныне есть монастырь своежительный».

Вот всё, что я узнал в Григориате, как о нём самом, так и о кое-чем обще-афонском. Спасибо этому дому: пора к иному. Куда же? Еду в соседнюю Симопетру.

Св. Мощи. – Местность сего монастыря. Кем он построен. – Библиотека. Архив. Что было на месте симопетры до Р.X. Судьба этой обители с 5 века по 1581 год. – Число монахов. Имения и доходы. Переезд в Руссик. Мои письма в Петербург.

Ноября 6. Середа. – Сего дня в три часа по полудни я приехал сюда морем, и подле монастырской пристани на высокой башне прочёл греческую надпись, которая гласит, что эта башня построена благочестивейшим архонтом кир Оксиóти агою в 7075 (1567) году. Отсюда по тропе, весьма извилисто проложенной в горе, меня на муле подвезли к воротам св. обители. Тут встретили моё недостоинство боголюбезные старцы и провели прямо в церковь. А здесь я приложился к Животворящему древу креста Господня и к св. мощам, кои суть:

1) Часть левой ручки св. Марии Магдалины.

2) Часть св. Мирона.

3) Длань, кроме великого перста, преподобномученицы Евдокии.

4) Кость локотная с телом от руки св. великомученицы Варвары.

5) Глава св. Павла исповедника.

6) Глава св. мученика Сергия.

7) Глава св. Модеста патриарха Иерусалимского.

8) Стопа св. мученика Кирика.

9) Частицы св. Иоанна Предтечи, св. великомученика Пантелеймона, св. мученика Трифона, священномученика Елевферия, св. Иакова Перса, св. Пророка Наума, св. мученицы Параскевы, нарицаемой Пятницы, св. Харалампия, св. Симеона столпника, св. бессребреников Козмы и Дамиана, и

10) Кровь св. Димитрия Солунского.

Много св. мощей на Афоне, очень много. Но жаль, что здешние монастыри не имеют записей о происхождении их, так что не знаешь: кто и когда принёс эти святыни, за исключением немногих из них, которых датели известны. Впрочем, «любы всему веру емлет». Огонь же пред общим воскресением всех людей испепелит и св. мощи: а из праха Всемогущий воссоздаст новые тела духовные.

С этими мыслями я заснул, и спал сном безмечтанным. А со следующего утра занялся многосторонним описанием принявшего меня под кров свой монастыря и изучением первоначальной судьбы его.

Монастырь Симопетра, по описанию Барского, отстоит от Карей, или Протата пятью часами, от моря же часом единым, отнюду же ради прискорбного и жестокого между каменьями, на подобие змии завращаемого пути, зело неудобопроходен и трудноприступен; есть аки треуголен; стоит основан удивительно на некоем зело остром и твердокаменном холме, аки некая крепость неприступная, и отвсюду имать естественный преглубокий ров, в он же зрети ужасно есть: точию от севера узкий проход, на подобие моста нарочно создан, к вратам монастырским, идеже пред враты и стена обретается превысока каменнозданна с многими сводами и окнами, верьху которой трубами оловянными течет вода внутрь монастыря от вышних гор, иже отвсюду окружают его, кроме страны полуденной; стена же оная (под нею разумей водопровод) высотою своею закрывает и врата монастырския. Тесен убо есть зданием, но зело высокостенен на подобие столпа, и толико места объимает, елико имать площадь холма, яко отнюдь тамо открытаго несть подвориящо совокупно церковь келлиями окружается, их имать сто, едины верху других до пяти и шести рядов зданны с доксатами деревянными, си есть крыльцами вне стены навислыми над окрестною пропастию, от них же в низ зрети не без великаго ужаса есть, к берегу же зрящим на море великая радость является. Ибо стоит на месте веселом, в зиме не весьма хладном, в лете же ветропрохладном, при воздусе здравом, и к безмолвию иноческому зело удобном. Есть же тамо Соборный храм в честь рождества Христова создан от каменей лево и крепко с тремя главами, от них же большая покрывает средину храма, две же меньшия покрывают паперть: весь же покров церковный есть оловянн (из свинцовых листов), якоже и в прочих монастырях: такожде у крылосов круглоразширен, имать долготы ступеней обычных двадесять четыре, широты же между крылосами двадесять. Весь иконописан, и каменными скрижальми великими лево и гладко помощен, без различных цветов: идеже суть пять мраморы изряднейшие посреде храма крестообразно расположены; от них той, иже лежит посреде, имать изрытаго (изваяннаго) орла двоеглавнаго, и верху глав его – венец, два же предние, иже к царским вратам, един имать изрыта василиска, а задний имать изрытый на себе сосуд с цветами, побочные же два имуть на себе изсеченны львы, держащие в передних ногах рипиды, имущие верху глав венцы. – Хорос повешен от главы на осьми поясах, зело изряден... Поддержится же весь храм четырьмя столпами каменносложными, целых бо не мощно бяше востягнути никаковою хитростию на толь безмерную высоту сице неприступным отвсюду и жестоким путем. Суть же тамо папертей две, от них же внутренняя (литийный притвор) столпами двумя такожде зданными поддержится, имущая долготы ступеней осьмь, широты же двадесять; внешняя же паперть меньшая с равною стелою (потолком) и, без столбов. Суть же окон от единыя страны храма дванадесять, и от другой такожде дванадесять, кроме тех, иже в верьхах; врат же всех шесть. – Кроме же Соборнаго изряднаго храма суть параклисы четыре внутрь монастыря: Успение пресв. Богородицы, св. Иоанна Предтечи, св. Георгия, и в паперти святителя Христова Николая.

Барский подробно описал местоположение Симопетрской обители и всё, что только видел в ней, но мало что сказал об удельном околотке её, а границ его и не показал. Этот пропуск его я пополняю, сколько могу. Северную границу Симопетры составляет хребет Афона, а южную – море; западная грань поднимается у Ксиропотамского карантина от морской пристани Дафны до гребня Афона, восточная же, к сожалению, не отмеченная на моей карте, прилегает к Григориатскому участку недалече от Симопетры. Почти весь околоток в этих границах безлесен и каменист. В дождливое время текут тут потоки от афонского хребта и льются в море, но скоро пересыхают. Место под самою обителью, о которой идёт речь, и ближайшую окрестность её смотрите на приложенном чертеже моём, чертеже верном.

Окрестности Симопетрской обители

Видите поток, струящийся в ущелье между двумя горными высотами, и мимо Симопетры сбегающий к морю? Назовём его Петропотамо. На левой стороне сего потока в устье оных высот торчит весьма высокий и со всех сторон отвесный утёс каменный. Он, как есть, выпрыгнул из глубины земли, когда она из жидкого состояния своего переходила в твёрдое и окаменевала. На этом утёсе, особняком стоящем среди пропастей так, что перейти на него можно только по мосту с северной стороны, построена св. обитель, как дом в восемь этажей, с церковью, под одною кровлею. Так как для келий места тут мало, то к ним снаружи сего дома приделаны деревянные галереи одни над другими. Всех их восемь; и все они на куричьих ножках торчат над пропастями. Когда дует крепкий ветер, тогда они скрипят и сотрясаются. Смелое зодчество! Удивительная архитектура! Нет никакой возможности начертить план такого здания. Это лабиринт. Устаёшь спускаться тут и подниматься по галерейным лесенкам, невзрачным и не слишком прочным. А келейки? Птичьи клетки! И чего-чего нет среди них! Тут – и параклисы, и больница, и трапеза, и библиотека, и все рукодельные храмины. Таких вычурных монастырей на юго-западном побережье Афона четыре: Павловский, Дионисиатский, Григориатский и Симопетрский. Почему же только тут появились они, каждый, в виде многоярусного дома под одною кровлею, тогда как северо-восточные монастыри афонские выстроились, как у нас, четверо-сторонниками с открытыми дворами и с соборными церквами среди них? Смело полагаю, что диковинные утёсы под оными четырьмя монастырями в самое отдалённое от нас время были утёсы Священные, ἱεραί πέτραι, ἀργοὶ λίϑοι, и для первобытных жителей Афона служили сборными местами богослужения, когда ещё не было храмов и капищ; о чём я классически говорил прежде. На этих досточтимых по преданию утёсах впоследствии возникли рукотворные капища, Аполлоново, Посейдоново, Зевесово, и Афродитово, с жильём для жрецов, когда Коринфяне и соседи их Эгионцы основали тут свои торговые станы; капища же эти в пятом веке христианском переделаны были в церкви, а около церквей в своё время образовались монастыри. Монахам по бедности их и незатейливости и в голову не пришла бы мысль строиться и тесниться на оных утёсах; но они нашли тут здания готовые, только полуразрушенные временем, возобновили их и водворились в них, по тесно-местной необходимости удержав древнейший вид их, вид однокровельного дома. Что касается до северо-восточных монастырей афонских, не похожих на юго-западные, то они выстроились в виде четверосторонников с открытыми дворами, потому что на местах их не было (и нет) утёсов священных и потому что они возникли подле христианских церквей, переделанных из Пеласго-Еллинских капищ, пред которыми неотменно стояли Нартики, т. е. колонны с пустотами внутри их для хранения в них священного огня: каковые колонны, как огненосные, требовали открытого двора и, следовательно, быть не могли в капищах подобных одно-кровельному дому, в котором нет даже открытых сеней. Эти нартики, по многовековому преданию, остались в монастырях на северной стороне Афона, а в одно-кровельных обителях, что на южной стороне сей горы, их не было; потому что они и быть там не могли, как пожарные опасности.

Но перейдём в Симопетру.

Против северной стороны сей обители, близ входа в неё, поставлен каменный водопровод, широкий и высокий, с тремя пролётными арками, в нижней части его, и с 26 прозорами (амбразурами) на обоих верхних краях его, по 13 на каждом краю. Между сими краями по жёлобу течёт вода в назначенное ей место. Этот дорогостоящий водопровод, по мнению моему, сооружён был ещё язычниками: а монахи только возобновили его.

Вошедши в Симопетрский монастырь поражаешься неожиданным сумраком, потому что вся внутренность его находится под кровлею, сверх которой выставляется только один купол соборной церкви, освящённой в память рождества Христова. Церковь же эта, не тёмная, но и не светлая, вся расписана в 1633 году, в котором и братскую трапезу расписал местный игумен Иоасаф своим иждивением (Надпись). Живопись эта в течение 212 лет потемнела так, что трудно сказать что-нибудь дельное о достоинстве её. Симопетриты желают обновить её. Я просил их показать мне виденное у них Барским евангелие, многой цены достойное, дарованное от блаженной памяти Михаила Воеводы и Господаря Волоского (1599 г.). Но они объявили мне, что его нет у них. Солгали? Правду сказали? Не знаю. Бог весть.

Был я и в библиотеке их и видел небольшое количество старинных рукописей греческих. Все они богослужебные.

Между ними замечательны:

– Четвероевангелие, написанное на пергамине красивым почерком и украшенное миниатюрными изображениями;

– Четвероевангелие на тонком пергамине in 4°, в два столбца, с обозначенными на нём киноварью Зачалами, написанное в августе месяце 6789 (1281) года, когда индикт был 9-й, иждивением монаха Κυρ Каллиста. Ἐτελειώϑη τὸ παρόν δι’ ἐξόδου τοῦ αχ κυρ Καλλίστου ἐν ἔτει στψπϑ μηνὶ αὐγούστῳ ἰνδικτιώνος ϑ. Почерк мелок, чёток, весьма красив и очень ровен. Чернило весьма черно.

– Четвероевангелие на тонком пергамине in 8°, с обозначенными на нём киноварью Зачалами, написанное в 6811 (1303) году, когда индикт был 1-й. Почерк мелок, чёток, красив. Буквы поставлены прямо. Чернило немножко бледнее вышеупомянутого.

– Четыре месячные Минеи весьма старые. Из них Сентябрьская писана на пергамине в лист в два столбца, в XII веке, с уставными чтениями из Ветхого Завета, из Апостола и из Евангелий, и с греческими нотами на некоторых стихирах. Почерк мелок, но весьма чёток и красив. Буквы поставлены прямо: размашистых между ними очень мало. Чернило –– черно. Памяти Святых и разные написи, например, Евангелие от Луки, глас вторый, прокимен и проч., прописаны киноварью, но бледною.

Минея декабрьская написана в XIII веке на хлопчатой бумаге в широкий лист весьма мелким, но красивым почерком, с нотами на некоторых стихирах, но без вышеисчисленных Чтений. Среди мельчайших букв много крупненьких, однако не размашистых. Заглавная буква каждой стихиры, каждого Ирмоса, прописана бледною киноварью, или красноватым Минием. В этой Минее (если не в другой) в 2-й день месяца декабря положено и написано Последование Службы в память царя Никифора Фоки, основателя Лавры афонской (963 год.). Я, по недостатку времени, не успел переписать этой диковины, а последующих за мною путешественников прошу сделать это. Ибо в высшей степени любопытно знать: как написана эта Служба сему царю, как святому молитвеннику о нас пред Богом, или просто как знаменитому усмирителю Критских Агарян, как любителю монахов и строителю лавры на Афоне, без поручения нас молитвам Его.

Минея Мартовская написана в XII веке на пергамине в лист, в два столбца, мелким, но чётким и весьма красивым почерком, с уставными вышепоименованными Чтениями, с нотами на иных Стихирах и с киноварными написями. Чернило – достаточно черно. В этой Минее в 22 день марта приписано: «Успение иже во святых отца нашего Фомы патриарха Константинопольского». Этот Фома святительствовал с 606 года по 610. Он устроил в патриархии великую библиотеку, и был воистину святитель Божий. (Κατάλογος τῶν πατριάρχῶν ὑπὸ τοῦ ΜΑΘΑ 1837).

– Стихирарь XIII века на пергамине в лист писан в два столбца с нотами на стихирах и с уставными Чтениями. Почерк весьма мелок, красив и разборчив. Есть тут буквы – размашистые и немалые среди маленьких. Чернило довольно черно.

Вот основные рукописи! С них надобно печатать греческие Минеи, Апостолы, Евангелия и Чтения из Ветхого Завета! Это – рукописи церковные, безошибочные, а не книгопродавческие, небрежные. Соберите их по векам и годам и сличите: вы не найдёте в них таких разночтений, какие нашли Немцы в рукописных евангелиях, не отделив церковных между ними от еретических, от изданных учёным людом и от книгопродавческих, о коих ещё Страбон заметил, что самые худшие рукописи вывозятся из Александрии, потому что там книгопродавцы, не сверяют их с наилучшими рукописями, не желая платить лишние деньги справщикам. Уж мне эти Немцы! Ищут истины, а найти её не умеют, и потому напоминают собою разбойничьих коней, которые непрестанно норовят сворачивать с большой дороги в сторону. Счастливо им оставаться тут.

А я прямо иду в Симопетрский архив, и оттуда выношу разные дееписания, начинающиеся с 1581 лета и оканчивающиеся 1801 годом. Старина не большая! Но где же хартии подревнее этих дееписаний? Все сгорели в 1581 году в часы стремительного пожара, испепелившего весь монастырь, кроме соборной церкви. Жаль. А надобно помочь историко-археологическому горю своему; надобно узнать первоначальную судьбу Симопетры. Но откуда? У меня есть другие источники, из которых можно почерпать это знание.

В то первобытное время, когда люди ещё не строили храмов и молились Богу у так называемых священных утёсов, или у сложенных из камней столпов, Афонский диковинный утёс, на котором стоит обитель Симопетра, служил сборным местом богослужения. Тут Коринфяне задолго до рождества Христова основали свой торговый стан, приведши сюда жителей из ближайшей к Коринфу селитвы, Петры⁴⁶. А эти пришельцы новому селищу своему дали имя прежней отчизны своей, Петра, по-нашему Каменец, и на диковинном тут богослужебном утёсе выстроили капище в честь Афродиты урании – небесной, которой в небе соответствует ярко блестящая ночью и утром планета Венера, выстроили тем поваднее, что и в Коринфе почитаема была, паче всех богов и богинь, Афродита, так что одних Иеродулок там была тысяча, опасная для мужчин, сложивших и поговорку: οὐ παντὸς ἁνδρὸς ἑς Κόρινϑον ἔσϑ’ ὁ πλοῦς – не всякому мужчине плавать в Коринф. А что именно Афродиту и при ней Марса и Купидона почитали афонские Петриты, это доказывают уцелевшие в Симопетре мраморные изваяния языческие, вставленные в пол тамошней Соборной церкви, кои видел и описал наш Барский, как то, два льва, василиск или дракон, и сосуд с цветами. Оба льва, держащие в передних лапах своих военные значки, (рипиды у Барского) означают двух сынов Марса, рождённых им от Венеры, именно Ужас и Страх, ΔΕΙΜΟΝ καὶ ΦΟΒΟΝ, которые всегда сидели на одной колеснице с отцом своим и приводили всех в трепет; дракон же напоминает сына Марсова Дракона Фивейского, рождённого от Тилфосы Ериннии, и впоследствии убитого Кадмом; а цветы – розы в сосуде суть эмблемы сына Венерина Купидона⁴⁷. Замечательно, что эти изваяния расположены пред алтарём в виде звёздчатом, как бы в соответствие вечерне-утренней звезде, называемой Афродита – Венера. В средине этой звезды вставлен двуглавый орёл Византийский уже монахами. Но я думаю, что ежели вынуть из полу это изваяние и перевернуть, то на другой стороне мрамора окажется лик сына Венеры Купидона, которого истуканчик все любящие увенчивали розами. Служение этим божествам продолжалось в афонской Петре до замены тут язычества христианством в 5 веке. При замене же этой крещённые Петриты вместо Афродиты и маленького Купидона стали почитать Рождество божественного Младенца от пресвятой Девы Марии, этой звезды незаходимой вводящей в мир Великое Солнце, и священную Петру свою назвали Новым Вифлеемом, – думаю – в память своего поклонения Христу Богу в Палестинском Вифлееме, куда, по свидетельству церковного историка Евсевия, жители Македонии, где и Афон, ежелетно ходили по усердию. Петра с этим новым названием значилась в писцовых книгах Афонских и тогда, когда на св. горе водворились монахи. Один из них, именем Симон, обновил тут древнюю рождественскую церковь, сохранив вышеупомянутые языческие изваяния и устроил обитель, полагаю – в первую эпоху афонского монашества (680–870 г.). По имени его она и стала называться Симонопетрою, короче Симопетрою. В дееписаниях афонских я нашёл её под 1057 годом. Тогда Леонтий монах и пресвитер обители Симона, μουῆς τοῦ Σίμουος, подписался под Афонопротатским делом о святогорском монастыре Пантелеймоновом. (Архив Руссика). А в 1169 году игумен сей же обители Феодосий подтвердил своею подписью дело о передаче сего монастыря Россам Сербодалматским. В первые годы занятия Константинополя и Афона латинами Симопетра запустела. Но тогда же Бог послал ей обновителя, второго Симона, которого рукописное Житие, не очень давно составленное каким-то Святогорцем, я перебелил для себя сокращённо.

«Этот Симон был современник греческих царей, проживавших в Никее, Феодора Ласкаря, Иоанна Ватаци и Михаила Палеолога. (1206–1280 г.) Ни родина, ни родители его неизвестны. Пришедши на св. гору ради спасения души своей, он водворился у одного весьма строгого старца, и быв послушен ему во всём, почитал и любил его так, что целовал ноги его, спящего, или кровать его, или место, где он стоял, а другим говаривал: Бога должны мы любить, потому что он воззвал нас из небытия в бытие, а старца своего, потому что он возобновил в нас образ Божий, сокрушённый многими грехами.

Усовершившись в послушании, смирении и терпении, Симон, по благословению старца своего, сделался молчальником и поселился в горной пещере близ запустевшей обители Симопетрской. Сюда стекались к нему многие святогорцы и пользовались наставлениями его. Он изъяснял им евангельное писание, давал душеспасительные советы, и как прозорливец даже предсказывал будущее. Пещера его дважды наполнялась божественным светом. А в одну ночь пред рождеством Христовым он вышел из неё и увидел необыкновенное явление: ему казалось, как будто отделилась от неба одна звезда, и стала над утёсом, на котором построен достоуважаемый монастырь сей⁴⁸. (Симопетра). Это видение повторялось ему в несколько ночей: и трижды некий голос повелевал ему устроить на оном утёсе Киновию. Наконец ему казалось (τοῦ ἐφαίνετο), что сам он находится в Вифлееме и слышит ангельское пение: Слава в вышних Богу и на земли мир, в человецех благоволение.

Прошло несколько дней после рождества Христова; и вот приходят к нему три мирянина, братья родные и богатые, так как молва о нём достигла даже до Македонии и Фессалии, и просят его принять их на послушание. Симон принял их, и после канонического искуса омонашил, открыв им помышление своё о постройке монастыря. Они привели работников и своим иждивением создали обитель, которую Симон назвал Новым Вифлеемом, но обитель маленькую, да и не на всей поверхности утёса, а только на одном краю его⁴⁹, ближе к горе. Наконец сей приснопамятный муж достиг глубочайшей старости, и предвидел час преподобного отшествия своего к Господу: пред кончиною же своею увещевал братию хранить устав общежития и благочиние церковное: избегать тщеславия, не принимать в киновию детей, жить миролюбиво, угощать странников, праздники проводить духовно в молчании, молитве и чтении священных книг, любить игумена и беспрекословно подчиняться ему.

Преподобный Симон, по смерти его, прославлен был Богом, так что нетленные мощи его начали источать цельбоносное миро. Весть об этом дошла до Сербского деспота Иоанна Углеша, у которого дочь была одержима беснованием. Скорбя о таком мучении её, Углеш пламенно молил Бога исцелить её, и однажды услышал изошедший из неё голос: „если не придёт с Афона Симон, я не выйду“. Тогда сей деспот нашёл некоторых Афонских монахов, и расспросил их о св. Симоне, узнавши же от них, что он хоть и давно отошёл к Господу, но и по смерти своей творит чудеса, весьма обрадовался, и в своей домовой церкви молил Бога помиловать дочь его ради св. Симона. Молитва его была услышана: мучения дочери его прекратились, и она стала здорова навсегда предстательством сего угодника Божия. Обрадованный этим отец её тотчас послал к Проту св. горы и к совету его, в котором просил их передать ему монастырёк μουήδριου Симона для расширения и наилучшего устройства его, дабы чудо, совершившееся над дочерью его, известно было не только на Афоне, но и во всей Сербии, которая, почитая св. Павла Афоно-Ксиропотамского, некогда насадившего в ней Православие, будет почитать и Симона чудотворящего. Прошение Углеша было исполнено; и сей деспот иждивением своим устроил Симопетрский монастырь в том виде, какой он имеет поныне».

В Житии преподобного Симона, которое я имею под руками, поставлен 1264 год под письмом Деспота Углеша к Проту св. горы. Но это летосчисление неверно. Иоанн Углеш жил позже целым столетием. Он был родной и младший брат Сербского краля Волкашина, взошедшего на престол Сербии в 1367 году, и владел частью Фессалии, живя тут в стольном городе Фере (ныне Велестино близь морского залива Воло), а был убит в сражении с Турками в 1371 году⁵⁰; о чём упомянуто и в Житии преподобного Симона. Итак, устройство Симонопетрской обители в диковинном виде её надобно относить ко времени, протекшему между годами 1367 и 1371.

В царствование Андроника старшего (1282–1328 г.) эта обитель значилась в росписи главных Афонских монастырей на одной линии с Григориатом (Трагос.) В 1527 году Симопетрский игумен Дометий подписал Протатское дело об имении Есфигменова монастыря на Лонгосе.

В 1580 году Симонопетрский старец Герасим монах вместе с епископами, Кассандрийским Козмою и Иериссовским Акакием, участвовал в решении спора Лавры и Филофея за Милопотамский метох на Афоне. (Архив Филоф.)

В 1581 году обитель Симонопетрская сгорела дотла. Из насельников её некоторые задохнулись в дыму, а некоторые по верёвкам спустились в окружающую её дебрь.

Дальнейшая судьба сей обители будет оповещена мною в особой истории её. А теперь я сообщаю сведения о настоящем состоянии её.

– В Симопетре кроме соборного храма, чествуемого в память рождества Христова, устроены три параклиса: св. Харалампия, св. Марии Магдалины и св. Георгия.

– Монахов с келлиашами – 70. А в попавшемся мне списке прошлого столетия их показано 57: в этом числе 5 келлиашей и 3 старичка, γεροντάκια; один из них 80 лет, а два 60-ти.

Вот образчик этого списка:

Приметы их прописаны словами Турецкими: ορτὰ μπόη – среднего роста, οὐζοὺμ μπόη – малого роста, κησᾶ μπόη – малорослый, καρασακαλὴς – чернобородый, κουμπραλσακαλὴς – большая и густая борода, ταρσαμούκ – человек, у которого борода начинает седеть, μπεγιαζεμλῆ – белобородый.

– Симопетре принадлежат следующие имения:

В Валахии: в стольном городе сего княжества Букаресте принадлежит монастырь св. Николая чудотворца, построенный Ιώ Михаилом воеводою в 1594 году, и приложенный им Симопетре с богатыми имениями в 1599 г. Здесь помещается городская больница. – Но гораздо ранее одному метоху Симонопетрскому в Бурешти отданы были разными лицами лавки, виноградники и луга, а госпожа Каплия завещала свои имения в Сфурчести, Христианешти, Драгомирешти, Изворани и Спанцогу, кои утверждены были хрисовулами Ιώ Петра, Александра и Михны воевод, и наконец, грамотою вселенского патриарха Иеремии в марте месяце 1590 года. Все эти имения слывут под общим испорченным именем Мегаловода, под коим надо разуметь выше помянутого Михаила Воеводу. По сознанию Симонопетритов они приносят доходу 8.000 голландских червонцев, или 24.000 р. серебром. Но монастырь на Афоне из них получает весьма мало: арендатор монах заедает почти всё.

На острове Лимносе метох доставляет Симонопетритам 4.000 пиастров.

На Каламарии пахотная земля продана одному Турку, когда Симонопетрский монастырь был своежительным, и когда в нём не было никакого порядка.

С Кассандры доставляется пшеница.

Метохи в Серассе и Зихне давно отняты Турками.

На самом Афоне рубится и продаётся строевой лес, растущий в околотке Симопетры.

Заключаю. В этом монастыре мне было хорошо. Старцы были внимательны ко мне. Бог да наградит их за искреннее гостеприимство.

Из Симопетры я морем отправился в Руссик. Было тихо, ясно и тепло. В часы плавания мой послушник Михаил потешил меня Турецким анекдотцем.

«Один султан от скуки позвал к себе главного жидовского раввина, чтобы поговорить с ним о рае и, предлагая ему свои вопросы, выслушивал его ответы:

– Кто будет в раю?

– Мы держим старый закон Моисея: так мы и будем в раю.

– А гяуры греки где будут?

– За воротами рая, потому что они придерживаются нашего старого закона.

– Где же место для Турков?

– Вы на чистом поле будете жить в палатках.

– Пеки, пеки, хорошо, хорошо, сказал султан. Принесите же мне 400.000 пунгов (200.000.000) пиастров на покупку палаток.

Раввин, испуганный таким внезапным оборотом разговора, упал к ногам султана и издох».

Сегодня отправлены были мои письма к нашему посланнику Титову и к директору канцелярии обер-прокурора св. Синода К.С. Сербиновичу.

Посланнику. –– «Я прибыл на Афонскую гору в 11 день августа. С той поры по настоящее время обозрены мною подробно и отчётливо только восемь монастырей и два скита. Остаётся осмотреть двенадцать монастырей и восемь скитов. Поныне я рассмотрел и переписал около 200 документов для составления истории Афона: в это число входят только царские хрисовулы, патриаршие грамоты, дела главного управления святогорского, и уставы монастырские, и не включаются Жития святых афонских, надписи на зданиях и исторические приписки на книгах. А в остальных монастырях и скитах предстоит более обильная жатва. На основании сих бытописаний Афон будет представлен вниманию и суждению высокого Начальства в истинном виде его, в естественной светотени его, и с выражением его тысячелетней жизни и действий на поприще воинствующей церкви Христовой, и вместе разных скорбей, бедствий и соблазнов.

Цель, которой я должен достигнуть, ещё не близка. Я подвинулся бы к ней ближе и скорее, если бы разные обстоятельства не замедляли хода моих неусыпных занятий. Переезды из обители в обитель, иногда временное отсутствие настоятелей, а чаще всенощные бдения в полном смысле сего слова, пред которыми и после которых здешние иноки предаются покою и прямо отказываются исполнять мои просьбы, благоразумное избегание неблаговременной настойчивости, всё это отнимает у меня драгоценное время. Кроме сего находящиеся при мне два послушника в тяжкой болезни пролежали полтора месяца в больнице русского монастыря; и я лишился в них переписчиков документов монастырских, и принуждён был работать один за двоих. Во время переездов из монастыря в монастырь сам я простудил спинной хребет, и при этом недуге продолжал свои занятия по возможности. Милостью Божьею я и послушники мои, мы получили облегчение. Но вышеупомянутые замедления неотвратимы.

При таких препятствиях и при обилии важных документов и других предметов, представляющихся наблюдению, я никак не могу обозреть остальные обители и скиты и вникнуть в их положение в назначенное мне время, которого срок оканчивается с последним днём истекающего года. Посему покорнейше прошу Ваше Превосходительство дать мне пересрочку ещё на год, как для занятий моих на Афоне и в Константинополе, так и для возвращения моего в Россию, и приказать, кому следует, выслать мне новый паспорт с прописанием в нём имени послушника моего Ивана Будземского на прежнем основании. (Другой послушник мой не из Русских остаётся на Афоне). Ныне действующий паспорт дан был мне за № 550. Vale per uno anno. Documento № 550. anno 1843».

Ему же. – Без сомнения Вам известно, что Греческое правительство на днях водворило на Афонской горе своего Консульского агента под тем предлогом, что туда заходят греческие суда для торговли. Появление его встревожило все обители. Здесь опасаются, во-первых, зарождения революционной греческой Етерии и мрачного подозрения Порты, во-вторых, внутреннего нестроения в монастырях от неспокойных иноков, которые будут искать заступления, или паспортов у сего агента для избежания, например, наказания за проступки, и наконец, сильно боятся, как бы Англия, Франция и Австрия не прислали сюда своих агентов. Все монастыри единодушно решились устранить Греческого агента, если это возможно, и потому отправили в Константинополь своего поверенного, архимандрита Дионисия из Ксиропотамской обители, ходатайствовать по сему делу. Да даст им Господь по сердцу их!⁵¹

Господину Сербиновичу я писал то же самое и в тех же выражениях, но во втором письме после слов, – да даст им Господь по сердцу их, – прибавил:

«Ещё живы здесь иноки, которые поджигали Греческое восстание и обагрили руки свои кровью Турков; не раскованы их мечи; не разряжены их ружья; не исчез чад в их головах, в которых возникают мечты о восстановлении Греческого царства в новом виде и в старых географических пределах. Мудрено ли же образоваться здесь греческой етерии? Но какой будет конец её?

Греческий агент, пожалуй, и другие агенты будут охранять здесь, Бог знает, от кого и от чего, права и земные выгоды нескольких десятков мореходцев; а их присутствием, соглядатайством и вмешательством будет нарушаться спокойствие нескольких тысяч иноков! Ужели же в целом мире нет для нас уголка, в котором мы могли бы молиться, каяться и достигать вечного спасения без тревог со стороны мира, слишком заботливого о мамоне? Афонские монастыри суть единственные краеугольные камни, на которых ещё держится здание восточной церкви. Не надобно ли сохранить эти основы, и отогнать подкапывающих оные? Но кто станет на страже св. Горы, если не сильный крепостью Архистратиг России?

Почтительно уведомляю Вас о сем и с совершенным почтением» и проч.

1845 года 14 ноября. Руссик.

А сего дня что? Dolce far niente – сладкий отдых. Завтра же еду в монастырь Иверский.

Что было на месте его до Р.X. – Основание обители Грузинами у выси Афон вскоре после 787 года. – Постройка Иверской лавры в 985 году. – Сказания о чудотворной иконе Иверской, и критическая оценка их. – Местность Ивера. Как построен сей монастырь. – Св. Мощи. – Замечательные Иконы, и стенная Живопись. – Водосвятительница. – Братская трапеза. – Вавилонская хлебопекарня. – Кладбищная церковь и в ней замечательные иконы. – Библиотека, и в ней Куварасы, т. е. Сборники, большой и малый. Выписки из них: 1) Хронология от создания мира до 1521 года; 2) Названия мест и городов древние и новые. – 3) О Зарождении Человека, и откуда третины, девятины и сорочины; 4) Феогония; 5) Определение и разделение философии; 6) Уроки из Психологии; 7) Неизвестные стихотворения Феокрита как то: Свирель, Секира, Крыло, Жертвенник Аполлона, и Яйцо, и объяснение их 8) Образцы Греческой словесности плакущей; 9) Стихотворное переложение Евангелия Иоанна, апостольский Символ Веры на Греческом языке, Разговор Греческого магистра Феориана с Армянским Кафоликосом Нерсессом, Изъяснения церковных песнопений Феодором Продромом; 10) Переписка царя Алексея Комнина с патриархом Николаем об Афоне. Послание Святогорцов к царю Михаилу Палеологу. Вопросы нашего епископа Сарайского и ответы ему в Константинополе. – Архив, и в нём приснопамятная Глаголица 982 года

16. Пятница

Поездка эта по прежней дороге через Карею была совершена мною благополучно. В Карее я видел греческого агента консульского и узнал от него, что он не останется на Афоне и отправится восвояси. В Ивере же властные старцы приняли меня весьма ласково и поместили просторно и удобно. За то спасибо им.

На другой день началось моё систематическое занятие, т. е. приобретение надлежащих сведений о прошедшем и настоящем состоянии Иверского монастыря.

На месте его задолго до Рождества Христова находилась заводь моря и пристань соседнего города Клеóнэ с капищем бога Посейдона. Жители сего города, первые на Афоне, уверовали во Христа, быв оглашены и крещены пришедшим из Иерусалима епископом Климентом ещё во дни равноапостольного царя Константина великого. У них была первая епископия Афонская: о чём я говорил выше, когда излагал сведения о монастыре Афоно-филофейском. Клеонцы – христиане пристани своей, прежде почему-то называвшейся Клими, дали имя первого епископа своего Климента, а капище Посейдона переделали в храм св. Иоанна Предтечи, положив в основание его прежних идолов своих: о чём есть заметка в путешествии Барского. Около этого храма впоследствии, когда Константин Погонат отдал Афон монахам, возникла малая обитель иноческая, прозывавшаяся то Клими, то Климентос. В этой обители долго покоились нетленные мощи св. Петра афонского, скончавшегося в 734 году. Потом она, как увидим ниже, вошла в состав монастыря Иверского. Но когда же поселились тут монахи Иверские – Грузинские? Решим этот новый вопрос, предварительно указав место первоначального поселения их.

Над нынешним Иверским монастырём господствует горная высь, которую Афонцы теперь называют Гаврилова гора, а в старину называли Афо, насчитывая в одной горной цепи три выси с одинаковым названием, Афон большой, Афон малый, или Антиафон, и просто Афон. (Ἄϑω). У чела сего, третьего, Афона, где ныне расположен Иверский скит Иоанна Предтечи, с незапамятных времён находился мореходный дозор (маяк), так называемый по-гречески σκοπιὰ. Вот на этой дозорной высоте первоначально поселились Иверийцы, по-нашему Грузины, вскоре после 787 года в царствование Константина и Ирины⁵². Небольшой монастырь их тут был общежительный. Существование же его в такую раннюю пору Афонского монашества доказывается следующими письменными Памятями афонскими.

1) В первый год царствования Феофила иконоборца (829) в околотке малоазийского города Никеи одна благочестивая, добродетельная и богатая вдова, мать единственного сына, боясь преследования и поругания солдат оного Феофила за почитание икон, ночью тайно свезла к морю образ Богоматери, который находился в построенном ею подле дома храме, и пустила его по воде, а сына своего отослала в Македонию. Он же из стольного города сей области Солуня ушёл на Афон, и здесь в священной киновии Иверской омонашился, жил свято и свято почил о Господе. От него Иверцы узнали: как мать его поступила с оною иконою, (ὑπόμνημα περὶ τῆς τιμίας εἰκόνος, τῆς Πορτιατίσσης. Χειρογρ, 1540 ἔτους – Origо coenobii. Iberorum in monte. Venetiis. 1713.

2) Игумен этой Киновии Иоанн в 943 году подписал дело о размежевании земель Афонитов и Ериссовцов на Афонском перешейке⁵³.

Указав время первоначального существования Ивероафоса на св. горе и оповестив два события в этом общежительном монастыре, из которых первое имеет неразрывную связь с судьбой достоуважаемой и у нас в Москве Иверской Божией Матери, излагаю другие крупные сведения о сей киновии, почерпнутые в архиве её и из других источников, потому что желаю осветить неясное для любителей Афона существование её в самые старые годы.

В 965 году поселился на Афоне подле лавры св. Афанасия знаменитый грузинец Иоанн Ивир. К нему вскоре пришли родной сын его Евфимий и известный полководец Торникий, и омонашились. Все они трое и с ними многие другие грузины жили там до 979 года, в который Торникий возвратился на Афон после поражения Варды Склира, врага царя Василия порфирородного, и возвратился с богатою военною добычею⁵⁴. Но так как в лавре Афанасия и подле неё грузинам стало тесно, то духовный вождь их Иоанн Ивир задумал и решился построить для них особую лавру на особых правах, так чтобы она не зависела от Прота св. горы, и состояла под непосредственным покровительством царей греческих. Осуществлению сей думы и решимости его благоприятствовали обстоятельства, как нельзя лучше. Царь Василий был признателен к грузинским Афонитам за услугу, оказанную ему собратом их Торникием, и готов был исполнить благочестивые желания их: а часть военной добычи сего Торникия, доставшаяся ему после поражения Варды Склира, могла быть употреблена на постройку особой Грузинской обители в больших размерах: этими обстоятельствами воспользовался Иоанн Ивир. Сперва он с родичами своими переместился в древний Грузинский монастырь Афо, в котором настоятельствовал Павел, и потом в 980 году выпросил у царя Василия монастыри, Леонтийский в Солуне, Иоанна Колову в Ериссе и Климента на Афоне, взамен двух грузинских обителей, Иверской в Константинополе и св. Фоки в Трапезунте, от которых он отказался, выпросил же со всеми имениями и доходами их для поддержания монастыря Афо и для создания новой Лавры. Но скоро он спустился из сего нагорного монастыря к берегу моря, и тут на месте выпрошенной у царя обители Климента начал строить свою лавру, которая и прозывалась долго Климентовою⁵⁵. (Архив Ивера). Впрочем, строителем её был не один Иоанн Ивир, и не один доблестный Торникий, а ещё какой-то Грузин Варасвадзѐ. (Cedren. histor. compendium. Т. I, р. 488. Ed. Bonnae. 1839).

В 985 году эта лавра, в небольших размерах, была готова. Тогда в декабре месяце сего года друг Иоанна Ивира Афанасий афонский подарил ей хрисовул царя Василия, предоставляющий право иметь мореходное судно. (Арх. Ивер.).

По окончании постройки Иверской лавры и по смерти строителя её Иоанна Ивира (998 г., или 1005 г.) явилась та самая икона, которая пущена была по морю Никейскою вдовицею, и о которой сообщил известие Афонским Грузинам сын её, назад тому сто лет, пересказав им приметы её, по которым можно было бы узнать её. Так как явление этой чудотворной иконы ещё не уяснено надлежащим образом, и разноречивые сказания о ней возбуждают сомнение; то я предлагаю здесь своё критическое исследование сего предмета, предварительно перечислив и обсудив эти сказания, рукописные и печатные, какие только попали мне под руки. Этот книжный труд мой надобен тем более, чем более уважается образ Иверской Богоматери на Афоне и в Москве.

Сказания о нём, известные мне, суть следующие: 1) Ὑπόμνημα περὶ τῆς τιμίας καὶ προσκύνητῆς εἰκόνος τῆς ὑπεράγνου δεσποίνης ἡμῶν ϑεοτόκου, τῆς ἐπικεκλημένης Πορτιατίσσης. Μηνὶ αὐγούσῳ ις. Воспоминание о честной и покланяемой иконе пречистыя Владычицы нашей Богородицы, называемыя Портиатиссы. В месяц август 16 дня. – Оно извлечено мною из сборника, Συναξαριστὴς, βιβλίον ὄγδοον, написанного на бумаге, в большой лист, в два столбца, в 7048 (1540) году для чтения в церкви, и хранящегося в библиотеке Афоно-Иверского монастыря. Трёхсотлетняя с лишком давность его – достопочтенна. Однако я пользуюсь им весьма осмотрительно и скупо, потому что оно не первоисточно, а переведено со сказания Грузинского при посредстве плохого толмача, и впоследствии переправлено каким-то Греком: что видно из следующей приписки в конце рукописи другою рукою. † Λέγεται, ὅτι μετὰ τὸ καταλειφδῆναι τὴν μονὴν ὑπό τῶν Ἰβήρων, ἠϑέλησαν οἱ ταύτην οἰκήσαντες Γραικοὶ μετενεγκεῖν ἐκ τῆς Ἰβηρίδος φωνῆς εἰς τὴν ἰδίαν διάλεκτον Ὑπόμνημα περὶ τῆς ἁγίας εἰκόνος τῆς Πορταιτίσσης, οὐκ ἔτυχον δὲ οὔτε ἐρμηνέως, οὔτε συγγραφέος, ὡς ἔ δει. Ὄϑεν μοι δόκεῖ ἐν πολλοῖς διαφϑαρῆναι τὸ σύγγραμμα, διορϑώϑη δ’ οὖν ὅμως παῤ ἡμῶν ὡς δυνατὸν, καὶ μετεῤῥυϑμήϑη εἰς τὸ ἀπλοϊκότερον, ὡς ὁρᾶται ἐνϑάδε, ἤτοι ἐκεῖσε ἐν τῷ βιβλιάριῳ ἐκείνῳ, ὀποῦ εὑρίσκεται ἑν τῷ ναῷ τῆς Πορταϊτίσσης. † Говорят, что после того, как Грузины оставили обитель свою⁵⁶, поселившиеся в ней Греки пожелали перевести с грузинского языка на своё наречие Воспоминание о святой иконе Портаитиссы, но не нашли ни переводчика (грузина), ни сочинителя (грека), надлежащего. Посему мне кажется, что это сочинение во многом было искажено, однако исправлено нами по возможности, и передано упрощённее, как видится здесь, или там в той книжице, которая находится в храме Портаитиссы.

Итак, оное Воспоминание, ὑπόμνημα, есть переделка плохого греческого перевода с Грузинского языка. Переделывателю греку казалось, что в переводе этом многое искажено: и он, как мог, упростил всё сказание об Иверской иконе. Спасибо за такую откровенность! Выслушав её, поневоле сделаешься вестником осторожным и скупым на красное словцо.

2) Origo coenobii Iberorum in monte sancto erecti, et admiranda apparitio imaginis beatae Virginis, quam Portaitissam vocant. Venetiis. 1713 Typis Antonii Bortoli superiorum permissu: Происхождение киновии Иверцов, построенной на св. горе, и дивное явление образа Благодатной Девы, который называют Портаитисса. – Венеция. 1713 г. В типографии Антония Бортола, с дозволения супериоров.

В этой книжице сказание о явлении Иверской иконы Богоматери и о чудесах её сходно с вышеприведённым Воспоминанием о ней. Но есть разности между ними, кои отмечаются здесь. Греческое воспоминание указывает поклонное место жительства благочестивой вдовицы в околотке города Никеи (ἐν τῷ ϑέματι Νικαίας), а латинская книжица – в самой Никее. Там упомянуто, что она отправила юного сына своего в Македонию, ещё свободную от нашествия варваров: а здесь сказано, что она отослала его в Грецию. Там прибавлено, что принадлежавшая ей икона Богоматери явилась на море в виду Иверского монастыря, когда в нём настоятельствовал Павел, и что принявший её с моря грузинский монах Гавриил в зимнее время проживал на южной стороне Афона в деревне Сисикон, находившейся на границе владений обителей Ксиропотамской и Русской: а здесь нет и помину ни о названном настоятеле, ни о поименованной деревне.

Итак, оное воспоминание по своим подробностям имеет большое преимущество пред латинским близнецом своим.

3) Προσκυνητάριον τοῦ ἁγίου ὅρους τοῦ Ἄδωνος ὕπὸ ἰατροῦ Ίωάννου τοῦ Κομνηνοῦ. 1701. ἔτ. Ἐν τῇ μονῇ τοῦ Σνιαγώβου. In 8°; Πоклонные места на св. горе Афонской, врача Иоанна Комнина. 1701 года. В обители Снягову в Валахии. Сей Комнин, описывая Иверский монастырь, о Богоматерней иконе в нём сказал только вот что: εἶναι ἡ εἰκὼν τῆς ϑεοτόκου ὁποῦ καλεῖται τῆς Πορταιτίσσας. ἤτις ἦλϑε διὰ ϑαλάσσης ἀφ’ ἑαυτοῦ τῆς εἰς τὸν καιρὸν τῆς εἰκονομαχίας; есть там икона Богородицы, которая называется Портаитисса. Она по морю пришла сама собою во время икоборства. Это сказание не стоит внимания, потому что оно весьма кратко и мало содержательно, и потому что, как сейчас увидим, противоречит подлинному Грузинскому сказанию о явлении Иверской иконы у Афона не в годы иконоборства, а спустя много времени после него, в дни Иоанна Ивира и сына его Евфимия, и друга их монаха Гавриила, в конце десятого века.

4) Краткая история Грузинской церкви, составленная Платоном Иосселианом. С. Петербург. Издание 2. 1843 г. – Тут помещено прекоротенькое известие об иконе, о которой идёт речь. Вот оно. «В бедственные времена церкви от иконоборцов в Константинополе, Гавриил монах из Грузин, живший на Афонской горе в уединении от братьев, удостоился принять св. икону Божией Матери с моря, явившуюся пред Афонскою горою. Чествуемая здесь в монастыре Грузинском, скоро Грузинскими же монахами основанном, икона сделалась известною под именем Иверской».

И это известие без указания, откуда оно занято, не может быть принято во внимание по его малосодержательности и разногласию с подлинным преданием Грузинским.

5) А Предание это помещено в Грузинском Житии основателя Иверской лавры Иоанна Ивира и сына его Евфимия. Житие же это содержится во второй части «Полного Жизнеописания Святых Грузинской Церкви» составленного с Грузинских подлинников Иверцом Михаилом Сабининым. СПб. Стран. 127–160. Тут об уясняемом мною предмете говорится вот что:

1) Преподобный Гавриил грузинец, принявший Богоматернюю икону с моря, жил вместе с основателем Иверской лавры Иоанном Ивиром, который, зная военную привычку собрата своего Торникия разговаривать с монахами о том и сем, запретил ему это и велел беседовать только с оным Гавриилом.

2) Сын и преемник Иоанна Ивира Евфимий повелел этому Гавриилу взять с моря икону Владычицы Богородицы, и часто беседовал с ним по вечерам в его пещере, иссечённой им в горе недалеко от Иверской лавры.

Только!

Но и этих новых подробностей достаточно для нас. Они, по крайней мере, определяют время явления на море иконы Иверской Богоматери. Это было уже по смерти Иоанна Ивира, последовавшей или в 998 году, или в 1005-м, и во время настоятельства сына его Евфимия, передавшего игуменский жезл свой Георгию или Григорию ранее 1028 года. Настоятельствовал же этот Евфимий в новосозданной лавре Иверской, а в старогрузинском соседнем монастыре Афо в то же время настоятелем был Павел, упомянутый в вышеприведённом мною Повествовании об Иверской иконе. Так устраняется кажущееся противоречие между этим Повествованием и Житием Евфимия касательно двух Грузинских настоятелей, в одно и то же время сподобившихся явления Богоматерней иконы в виду их обителей.

К сему не излишне присовокупить, что переводчик и издатель «Полного Жизнеописания святых Грузинской церкви» Михаил Сабинин, в подстрочном примечании к Житию Иоанна Ивира (стр. 185) сказал, что икона Пресвятой стояла на воздухе в виду обители Иверской, но не досказал, откуда он заимствовал сведения о таком стоянии её. Посему я затрудняюсь верить этому сказанию его, тогда как другие Повествования упоминают о явлении иконы только на море, и отнюдь не на воздухе. Г. Сабинин не везде верно передавал Грузинские подлинники. Так, например, он из жития Георгия Мтацминдели, не знаю почему, исключил беседу этого Святогорца с царём Константином Дукой о вере в присутствии Латин и Армян, тогда как эта беседа помещена в Житии его.

6) Convent Ibérien du mont Athos. Extrait du livre de la Visite par Timothé Gabachwili. (Dans les Additions à l’histoire de la Géorgie. par Μ. Brosset. S. Petersbourg. 1851, pag. 190–191. – Иверский монастырь на горе Афонской. Извлечение из путешествия Тимофея Габахвили. (В Прибавлениях к истории Грузии, переведённой Броссетом. СПб., стр. 190–191).

В этом извлечении содержится Сказание о явлении иконы Иверской Богоматери на море Афонском. Но оно не заслуживает особенного внимания, потому что не из Грузинских рукописей почерпнуто Грузином отцом Тимофеем, а записано им с голоса в Афонском монастыре, который он посетил зимою в 1755 году. Что и как ему сказали Греки об оной иконе, то так и записал он в своём дорожнике, начав эту запись свою словами: «нам рассказывали, что во время греческого царя Феофила...» Главное содержание этой Записи – такое же, какое читается и в вышеприведённых Памятях. Но есть и разности, кои я и отмечаю здесь в подтверждение той правды, что основа всякого устного предания одинакова и верна, а подробности и прикрасы его – разнообразны и сомнительны. «В царствование Феофила иконоборца один рассыльный (courier), посланный этим государем в Никею по одному делу, остановился отдохнуть у некоей вдовицы, которая скрывала у себя икону пресвятой Девы и, увидев сию икону, разъярился, извлёк меч свой и им поразил её: но из неё, – говорят, – брызнула кровь и обагрила грудь сего человека. Он, будучи устрашён сим, убежал: а вдовица, боясь, как бы не огласилось это происшествие, пустила икону по морю, на котором впоследствии она явилась у св. горы, дав знать о себе огненными лучами, блиставшими тут долго. Святые отцы горы святой, увидев такой свет на волнах морских и не понимая причины его, отправились на лодках по направлению к нему. По той мере, как они приближались к свету, свет удалялся от них к великой скорби их. Тогда послышался голос, говоривший: Гавриил Грузинец достоин принять сей образ Пресвятой Девы. После сего святогорцы пошли в монастырь грузинский и тут спросили: кто сей Гавриил? поискали и нашли монаха Гавриила, жившего отшельником на Горе, и взяли его в лодку. По мере приближения её к свету и свет приближался к ней. Гавриил, приблизившись, пошёл – говорят – по волнам и принял икону Пресвятой Девы. Это было во вторник Пасхи. Тогда монахи совершили крестный ход с молитвами, и поставили икону в церкви монастыря грузинского. Так рассказывали нам эти подробности, которых эхо –– мы: c´est ainsi qu´ on nous a raconté ces details, dont nous sommes l’éсhо.

Однако эта икона исчезла. А так как поиски её были тщетны, то отправились в нагорную келью Гавриила и известили его об этом случае. Он ответил: Воля Пресвятой Девы не та, чтобы образ её оставался в месте затворённом: она явила его для того, чтобы каждый мог молиться пред ним, когда его поместят у ворот. Тогда взяли икону из кельи Гавриила, и поместили её в воротах монастыря: посему она и прозвалась Вратарницею. Впоследствии Каи-Хозро († 1573 г.), атабек и спасалаф Самцхета, Джака и Цихис-Джуара, сын атабека Гуаргуарэ и Дедисы-Имедии, дочери князя Мухранского, сделал драгоценную ризу на неё, а Ашотан, князь Мухранский, у ворот построил малую церковь с куполом, в которой изображены сам он и сын его Иессей».

В этой записи особенно замечательны три предмета:

1) неуверенность отца Тимофея в том, что из иконы брызнула кровь на грудь рассыльного, и в том, что Гавриил пошёл по волнам моря для принятия иконы, неуверенность, дважды выраженная им глаголом, говорят;

2) перенесение иконы в грузинский монастырь во вторник Пасхи, и

3) перемещение её в нагорную келью Гавриила, а оттуда к воротам Иверской обители, перемещение, которое, как повторим после; предполагает спор из-за неё между новосозданной лаврою Иверской, и старым грузинским монастырём Афо.

Вот вам шесть памятей об искомом предмете. Выжимаю из них надлежащее сведение о нём и упрочиваю его критически.

В первый, или во второй год царствования Феофила иконоборца (829 или 830) одна благочестивая и богатая вдова, имевшая единственного сына юного, жившего в околотке Малоазийского города Никеи близь моря, боясь притеснений и поруганий от сыщиков оного царя за почитание св. икон, пустила по морю досточтимый образ Богоматери, который находился в собственной церкви её, выстроенной подле дома её, молитвенно поручив его хранению самой Царице небесной, а сына своего отослала в Македонию, ещё не занятую варварами, сама же осталась в доме своём. Сын её приехал в столичный город сей области Солунь, а отсюда отправился на Афон, и здесь поступил в священную киновию Иверскую (830 г.), где и скончался после долголетних подвигов. По смерти его прошло много лет, в течение которых, где находился вышеупомянутый образ, на суше, или на море: это неизвестно. Наконец он явился на воде у берега Афона, где отстраивалась новая лавра Иверская, явился по смерти строителя её Иоанна Ивира, постигшей его в 998 или 1005 году. В то время в сей лавре настоятельствовал родной сын его Евфимий, а в другом грузинском монастыре (Афо) игуменом был Павел. Оба они имели отменное уважение к одному святому старцу из грузин, именем Гавриилу, который жил то в горной пещере где-то подле новой Иверской лавры, то в нагорной келье, то в деревне Сисикон, находившейся на юго-западной стороне Афона в околотке между монастырями, Русским и Хлоропотамским. Сего-то Гавриила, как святого отшельника, Евфимий и Павел просили принять с моря явившийся на нём образ Богоматери и усмотренный по отражавшемуся от него свету солнца. Гавриил, сам с горной высоты видевший его в воздухе, внял их просьбе и принял его с моря. Это было во вторник Пасхи. Сначала образ этот почему-то поместили в нагорной келье Гавриила, а потом перенесли в новосозданную лавру Иверскую, и тут поместили в параклисе над воротами её по указанию достоуважаемого за святость отшельника, пожелавшего поручить сию лавру охранению самой Богоматери, яко Вратарницы – Πορτιατίσσης.

Такова сущность Повествования о явлении Афоно-иверской иконы Пресвятой Девы. Вложим же это золото в раскалённое горнило исторической критики, дабы узнать качество его.

В Повествовании, о котором начинается рассудительная речь моя, упомянут Греческий царь Феофил, как иконоборец. Действительно, он был лютый гонитель всех тех, которые почитали св. иконы: в этом уверяют нас Византийские историки. Один из них, именно Кедрин, рассказал: как придворный шут сего Феофила донёс его царственности, что супруга его тайно держит у себя святые образа и лобызает их, и как эта царица наказала его розгами за такой донос, а мужа своего уверила, что шут видел у неё куклы, а не образа. Никейская вдовица боялась Феофила, и в страхе наипаче за юного сына своего пустила по морю свою досточтимую икону Богоматери. Это же самое во время иконоборства делали и другие благочестивые христиане. Вот тому примеры. Герман патриарх Константинопольский (714–730 г.), отправляясь в место ссылки своей, взял с собою из патриархии икону Спаса и в Амантийской пристани Константинополя пустил её по морю, возгласив дважды: Предстателю, Предстателю, спаси себя и нас. Икона эта пошла по воде, не опрокинувшись ни тылом, ни ликом своим (καὶ αὐτὴ ἀπήει οὐϑ’ ὑπτία, οὔτ’ ἐπὶ πρόσωπον), и в одни сутки донеслась до устья реки Тибра, где и принял её папа Григорий⁵⁷.

В царствование супруги Феофила иконоборца Феодоры (843 г.) из Рима чудесно возвратилась по морю в Константинополь Лиддская икона Богоматери, пущенная тем же Германом и приплывшая в Рим⁵⁸. Я от своей благочестивой матери слышал, что ветхие образа святые грешно уничтожать, а надобно пускать их по воде.

Никейская вдовица отослала юного сына своего в Македонию, ещё не занятую варварами. Действительно в эту область, во время её, (829 г.) ещё не вторгались аравитяне, уже разорявшие города малой Азии, где и Никея. Македония была свободна от них. Это исторически верно.

Сын этой вдовицы из Солуня отправился на Афон, и здесь омонашился в священной киновии Грузинской. Как? спросите вы; да в 829 году разве были монастыри на Афоне? разве жили там Грузины? Совопросники мои, не сомневайтесь в этом, и знайте твёрдо, что не только в указанном году, но и гораздо ранее на Афоне были монастыри, Стратоникийский во имя сорока мучеников Севастийских, где ныне Ксиропотам, и Вознесенский у Есфигмена, оба построенные царицею Пульхериею в пятом веке, Никольский, существовавший в 730 году у пристани Дафны и прозывавшийся Дохиар, Климентов, принявший в свою церковь мощи св. Петра афонского в 734 году, а в 980-е лето отданный Грузинам, и многие другие⁵⁹. Грузины же, как я уже сказал выше, вскоре после 787 года построили себе обитель под челом надхребтовой высоты, называемой Афо, (в соседстве с нынешним монастырём Иверским.) Это время я назначил потому, что с сей поры цари их, Ашот, Баграт I, Давид I и прочие постоянно дружили с Греческими государями, и от них получали придворное достоинство Куропалатское. После 787 года, а вернее, после седьмого вселенского собора (789 г.), возобновившего почитание св. икон и тем ослабившего иконоборство, Грузины основали в Константинополе монастырь Иоанна Предтечи, который в 980 году известный нам афонит Иоанн Ивир променял на Леонтийский монастырь в Солуне⁶⁰, и тогда же водворились и на Афоне у вышеназванной высоты, которая в межевых книгах афонских писалась σκοπιά – дальнозор, и Афо; от чего и монастырь их в царских грамотах именовался Ἄϑω ἤτοι τῶν Ἰβήρων т. е. Афо, он же и Иверский⁶¹. В сей-то монастырь поступил сын Никейской вдовицы, – понятно почему, – потому что он был грузинец по отцу, или по матери. Поступил же он туда или в 829 году, или в первой половине 830; ибо с октября месяца сего последнего года весь Афон опустел страха ради арабского. Но не долго он пробыл в оном монастыре, которому угрожало разорение от арабов и с братией удалился, по всей, вероятности, в Константинополь, где и прожил в грузинском монастыре Предтечи до вторичного заселения Афона монахами, начавшегося с 870 года. После же этого заселения он опять возвратился в свой Афоно-афосский монастырь уже в преклонных летах, и тут свято почил о Господе (890 г.) От него-то, как от грузинца, осталось тут предание о матерней иконе, пущенной на море, и о признаках, по коим можно узнать её, если бы волны случайно принесли эту святыню к берегам Афона: что и состоялось впоследствии, luvenis abiit Thessalonicam, inde ad montem sanctum, pervenitque ad sacrum Iberorum coenobium, ubi monachus factus sancte vixit, sancteque mortuus requievit in Domino, quem optarat. Fuit fortasse divinae providentiae veluti quoddam lineamentum, ut illuc perveniret juvenis, et de sacra imagine, quod procedebat, eis nuntiaret. Ille enim quae scripsimus enarravit⁶².

По смерти сего угодника Божия, которого имя осталось неизвестным, прошли 108 лет. Наступил 999 год от Рождества Христова. Тогда Богоматерняя икона Никейской вдовицы явилась на Афонском море в виду новосозданной лавры Иверской и старого грузинского монастыря Афо. Её увидели и поместили сперва в церкви, потом в келье святого отшельника Гавриила, и наконец, у ворот названной лавры. Но как она уцелела на море в течение 170 лет? И как Иверцы узнали, что она та самая, о которой в старости припоминал сын Никейской вдовицы назад тому 108 лет. Местное предание не решает этих двух вопросов. Посему остаётся предполагать, что икона, о которой идёт речь, весьма долго держалась у какого-то никем не посещаемого и тихого берега морского на ближнем к Афону острове Лимносе, куда от Никеи быстро занесли её волны, и отсюда морским течением принесена была к Афону, где и увидели её монахи и приняли. Живописный лик на ней во время её покоя и передвижения по морскому течению мог хорошо сохраниться, как хорошо сохранился мозаический лик св. Николая чудотворца на иконе, весьма долго лежавшей даже в море у берега Афоноставроникитской обители, откуда вытащили её рыбаки в присутствии вселенского патриарха Иеремии I, строившего эту обитель в 1546 году. К этой иконе вверху приросла большая перламутровая раковина. Рыбаки осторожно оторвали её. А патриарх из одной половины её сделал блюдце, на котором поныне совершается Чин Панагии, а из другой – архиерейскую панагию, которою вселенский патриарх Иеремия II благословил нашего первосвятителя Иова: она поныне хранится в московской патриаршей ризнице. На Афоне никто не знает: когда и кем эта икона св. Николая была брошена в море. Ежели это случилось во время иконоборства, положим, при царе Феофиле в 829 году, то она пролежала в море 717 лет без повреждения. А ежели туда ринули её пираты, арабские в 1044 году, или турецкие в 1098, или Каталанские в 1306 году, то и с тех пор она долго, долго, 500, 400, 240 лет лежала на дне морском и осталась невредимою. Таковою явилась на море и Иверская икона после стосемидесятилетнего пребывания своего у какого-то берега морского. Грузинское предание гласит, что преподобный Гавриил с горы видел её в воздухе. Вероятно, и это. Как я с заоблачной высоты Ливана, близ Бейрута, видел ясно отразившийся в белом облаке целый корабль, который стоял на море, поодаль от пристани сего города, отразившийся стоймя во всём естественном виде его: так и оный Гавриил с выси Афо узрел в облачном воздухе отразившуюся икону Богоматери.

А узнал он о происхождении её из Никеи, полагаю, по начертанной на ней грузинской, или греческой надписи. Иначе это быть не могло. Такую надпись, ежели она не изгладилась, можно видеть и прочесть только по снятии металлической ризы с Богоматерней иконы; но Иверские монахи, к сожалению, не решаются снимать эту ризу для любопытных. Веруйте, говорят они, и не испытывайте! Веруем и продолжаем своё рассуждение. О святом отшельнике Гаврииле, принявшем с моря Богоматернюю икону, замечено в Воспоминании 1540 года, что он зимою проживал в деревне Сисикон, находившейся на южной стороне Афона. Значит: на этой горе в конце десятого и в начале одиннадцатого века жили не одни монахи, а и миряне? Точно так. Тогда афонские Проты, Никифор, Павел, Леонтий и другие, слабо державшие кормило монашеского управления, дозволяли мирянам пасти на Афоне скот свой и даже селиться с семействами, и продавали им тут участки земли. Тогда появились там деревни Сисикон, Палеохори в виду обители Есфигменовой, Комитисса на афонском перешейке, и обзавелись хозяйством – Иеропатор владевший целою горою подле Ватопеда, Черноглав и Михали в окрестностях этой же обители и Есфигмена, Хромитис в нынешнем имении афоноруссика под челом афонской высоты Мегаливиглы, и какой-то Кацари, подаривший участок земли на Афоне монастырю Ксенофонтовскому⁶³. Но вот и конец моему критическому рассуждению о явленной на море Иверской иконе. Эта икона в Воспоминании о ней 1540 года названа Πορτιάτισσα, а в Проскинитарии Иоанна Комнина 1701 года и в более поздних сказаниях об Афоне – Πορταΐτισσα. Первое название вычеканено и на металлической ризе её. В чём же тут разница? А вот в чём. Ежели слово Πορτιάτισσα мы произведём от греческого речения Πόρτις – юнец, юница, молоденький вол, то нам придётся признать, что оная икона была, так сказать, покровительница стад, и перестать называть её Вратарницею – Πορταΐτισσα. Но можно думать, что оба речения, πορτΐάτισσα и πορταΐτισσα, происходят от одного коренного слова Πόρτα – дверь, врата, но разно произносятся в разных местностях греческих, инде портиатисса, а инде портаитисса. Остаюсь при сем втором мнении и замечаю, что за легендарным рассказом о помещениях Иверской иконы то в монастырской церкви, то в кельи Гавриила, то, наконец у ворот новосозданной лавры Грузинской, скрывается спор между этою лаврою и старым Грузинским монастырём Афо из-за обладания ею. Спор этот решён был достоуважаемым обеими сторонами Гавриилом в пользу названной лавры.

Всё это происходило в первые годы игуменства Евфимия сына Иоанна Ивира. Этот Евфимий оказал незабвенную услугу грузинской церкви своими переводами церковных книг с греческого языка на свой язык родной, а на Афоне в разных местах строил святые храмы, больницы и приюты для ветхих старцев, и кроме сего успешно ходатайствовал по делам святогорским в Солуне и Константинополе, где и умер в 13 день мая месяца 1028 года, упав с лошака, стремительно скакавшего в испуге от одного нищего. (Архив).

Преемником ему был племянник его монах Георгий I, известный слабым управлением Афоноиверской лавры. Во время игуменства его царь Михаил Пафлагон в 1034 году своим хрисовулом возвратил грузинской обители Афо принадлежавшее ей, но по оплошности сего Георгия отчисленные в казну метохи и имения, как-то, предместье, προάστειον, Леондари, предместье Ериссовское, обитель Предтечи, предместье Добровию, предместье Мелинциан, и запущенное место Стиларийское. Этот игумен подписался четвёртым под святогорским уставом царя Константина Мономаха в 1046 году.

После него в Иверской лавре настоятельствовал знаменитый Георгий II Мтацминдéли с 1051 года по 30 июня 1066 лета Господня. Он перевёл с греческого языка на грузинский священное писание ветхого и нового завета и много церковных и святоотеческих книг, и в святогорской лавре своей устроил училище для сорока малолетков из Грузин. Три причины понудили его предпринять это святое дело: милосердие к сиротам, утверждение православия посредством переведённых им книг, которые изучать легче юным, нежели старым, и торжественное служение в Лавре у мощей Иоанна, Евфимия, Арсения и других грузинских Святых. (Архив).

Преемником его был Георгий III Олтисéли. Он скончался в своей лавре в 1072 году. Им переведены были с греческого языка на грузинский 1) Устав обители Савы Освященного, 2) Поучения св. Максима исповедника и 3) Златоструй св. Иоанна Златоустого.

Здесь прекращаю дальнейшее сказание о судьбе Иверской лавры, надеясь написать историю её особо от настоящего сочинения моего, и начинаю разглагольствовать о местоположении и настоящем состоянии сей обители.

За сто лет назад от наших дней Барский писал, что святая обитель Иверская разрушает всякое смущение своим весёлым положением. «Аще бо и в сокровенном месте стоит и имать горы высокия с прегустым лесом окрест себе, от полудни, запада же и севера, но от востока имать поле пространное и сеножатное даже до брега морского, яко на два стреляния из лука: брег же тамо есть зело мелкий (пологий) ради реки, близ монастыря от страны полуденной обретающейся, яже аще в лете пресушаема удобопреходима есть, в зиме же с множеством вод с гор, собирающихся в ню, и с великою быстротою текущих, множество каменей и блата влечет с собою и песку, и сравняет глубину морскую... Лес же тамо густый и красный есть по горам на полудне и на западе: но мало земли обретается под властию обители, единым часом хождения в долготу и единым такожде в широту; ибо оттуду есть полчаса шествования по-над брегом на полудень до Милопотама, им же владеют Лаврцы и тамо кончается пограничие, и полчаса паки на восток летний брегом к пристанищу Калягре, идеже кончается пограничие. Абие вне врат монастырских первее обретается подворье (площадь) изрядное, каменьями гладко помещено, с седалищами одесную и ошуюю каменозданными лепо и крепко ради собеседования Отец и ради препочивания странных. Второе, недалече пред подворием, не весьма прямо, есть на каменном основании сооружении, деревянна горница с восходом ради прохлаждения хотящих, её же одесную два источника водна, жадных напояющие. Тамо яко на вержение камени к западу и мельница водяная и пруд собирают воду каменнозданн окрест внутри земли; мало же далее и вертоград пространен, в нем же различныя всеваются зелия к пропитанию Отец, идеже и келия вертоградаря с церковию св. Василия. Близ вертограда же и сад зело изряден с церковию, в нем же различныя суть древеса, наипаче же множество померанцев: тамо и келии две на единение живущих. Мало же далее своды каменны высоки, ими же к монастырю вода течет: тамо виноград монастырский мал с келиею и кипарисами; тамо при сводах и келии нарочно созданы ради прокаженных братий, аще, когда случатся быти, идеже их милосердно досматривают и снабдевают; во время же тамо моего прибытия не бысть ни един нов, древние же помроша. Оттуда начинаются пути различные в пустыню горнюю к различным келиям (нагорным) и к скиту св. Предтечи, к монастырю подлежащего... От страны же северной близь пред монастырем, стоит гора не весьма высока. Низу убо ея абие за горницею и источниками пути различные к морю, к Кареи и иным монастырям: мало же высочае, яко на вержение камени, церковь каменоздана с долгим деревянным и каменным покровом во имя иже во святых отца нашего Афанасия патриарха Александрийского, в ея же основании есть общая всей братии погребальница, идеже по вся субботы действуется божественная литургия за усопших; мало же вышше виноград монастырский, и выше его на верху келия с церковью св. пророка Илии на веселом прохладном и далече на море зрящем месте; далее же верху горы вышше и нижае попад крутыми брегами моря суть многие сады и винограды с келиями лепотными и церквами, под власть монастырскую надлежащия, в них же обитают безмолвствовати изволившие.

От страны же восточной на ровном прибрежии, на воскрилии горы, при винограднике монастырском, стоит скит с двумя келиями и с церковию пресвятыя Богородицы, и в нем обитает безмолвник; и сие есть место, идеже чудотворная оная икона, морем плывши, устретенна бысть и с благоговением восприята от древних оных святых Отец, идеже недалече на брезе есть и дом рыбарский, в котором сохраняют своя ладии и сети.

Ближае к монастырю на томжде брезе, при воскрилии предреченной горы св. пророка Илии, на месте равном стоить нарушаемый тамо Арсанас, си есть кораблехранителище, идеже востягающе корабли, хранят их иноцы от ветров и от дождевного лияния: пристанища бо тамо благоотишнаго отнюдь несть, якоже в прочих монастырях, но Арсанас далече лучший всех иных монастырей пространством, лепотою и крепостию здания, иже подает велию радость и упокоение братии положением своим, сочинением и потребою, юже им творит, понеже есть столп четвероуголен, от камени и плинф жженных твердоздан, под спудом же его сквозе свод высокий и широкий, на подобие великих башен градских, идеже втягают корабли, от низу убо даже до горницы имать ступеней 60, на горнице же церковь с колиями мерными и закровы каменны к брани угодны, верху же его суть пушки и приеры и иная оружия огненная: и егда убо явится противу монастыря с полными парусами плывущ главный корабль, наполнен пшеницею и иными потребами монастырскими от метохов повращающийся, отверзает с желанием врата, аки мати объятия своя, и восприимует его тихим востягновением, и низлагает бремя его в житницы своя, та же последи предает в обитель. Близь его есть на основании каменном горница от древа сооружена в прохлаждение трудящимся и всякому хотящему. Созади же столпа суть древеса великия, угодныя к осенению, и каплица каменна с главою создана, идеже водружено есть колесо им же востягают корабли, провлекши вервь сквозе окно западной стены столпа и сквозе свод даже до моря. Таможде и вторая подобная каплица, покрывающая студенец с колесом и бадиею, от него же почерпают все хотящие воду здраву и хладну, аки лед».

Всё это описание местности Иверского монастыря верно. Однако я считаю не излишним представить и свой очерк её для большей точности и ясности.

Названный монастырь, как видите его на моей большой карте Афона, находится у подошвы надхребтовой выси Афона, называемой Цука и Гаврилова гора, в приморском устье узкой долины, которая орошается пересыхающим потоком и извивисто поднимается от моря до нагорной равнины Карейской между прихребтовою толщею Афона и перевесищем его, обозначенном на оной карте.

Границами участка Иверской обители служит на севере море, на юге вся толща Афона до хребта его, на востоке сухопоток близь Милопотамской кельи св. Евстафия, а на западе – условная межевая линия, намеченная от моря до хребта горы немного западнее кельи пяти мучеников, и определяющая собою восточную границу участка монастыря Кутлумушского.

Внутри этих границ около самой обители, о которой идёт речь, на востоке расстилается ровное сенокосное поле не большое, но и не малое, на западе разведены овощные огороды и сады, на севере высится перевесище и за ним волнуется море, на юге течёт поток, струящийся с высот Карей, которому я произвольно даю название Клими, вспомнив, что у его устья стояла обитель Клими, вошедшая в состав Иверской лавры в 980 году. Этот поток, несущий с названных высот глину, песок, хворост, наслоил вышеупомянутое поле, на месте которого в древности была морская заводь. Дабы он не подмывал монастырских зданий, для сего Ивериты вдоль юго-западной и восточной стены своей обители построили каменную приземистую и широкую ограду. По ней я прохаживался и видел, как она отбивает от монастыря поточные воды, бегущие к морю.

Взглянем теперь на Иверскую обитель с наружных сторон её, и потом осмотрим внутренние здания её, стоящие отдельно одно от другого.

Эта обитель, как и все прочие монастыри на Афоне, не имеет особой, как у нас, каменной ограды, отдельной от келий. Напротив, ко всем четырём наружным стенам её, перехваченным башнями, внутри пристроены кельи, параклисы, и храмины рабочие, складочные, больничные, а вдоль всех их внутри монастырского двора, под одною кровлею с ними сооружены пролётные, сквозные, ходы (галереи), без окон, с полукруглыми аркадами. Войдёшь в келью и посмотришь в узкое окно её: увидишь то, что находится, или делается вне монастыря. Выйдешь из кельи: пойдёшь по открытой аркадной галерее, куда тебе надобно идти, и отсюда видишь уже одну внутренность обители, образующей собою четыресторонник, более длинный, чем широкий.

В нынешнем четырестороннике Ивера часто производились перестройки. Так, на восточной стороне его, где ныне помещены архондарики, в 1604 году, при игумене Гаврииле, были складены новые кельи, начиная от Георгиевской больницы до Параклисов св. Бессребреников в средине, и всех Святых в юго-восточном углу; тут же над Арсаною в северо-восточном углу в 1610 году построена была больница с церковью во имя св. Модеста, а в 1670 году эта Арсана упразднена, и ход в неё снаружи закладен, что заметно и ныне, закладен по причине удаления моря от обители. На западной стороне устроены внизу точила для выделки виноградного вина и над ними кельи. На северной в 1708 году возникли кельи с параклисом св. Дионисия Ареопагита, с 1818 года по 1821 перестроен весь угол северо-западный, а в 1843 году, по правую сторону входа в обитель близь ворот, изготовлен Струйник. На южной стороне в самом начале 16 века (1500–1516) Самцхетские и Кларджетские властители, сын ата-бека Куаркуария III Кай-Хозро I и Мцедшабук сын сего Хозроя, возобновили обветшавшие башни и кельи, с оснований построили великую крепостную башню, о которой я говорил в первую бытность свою в Ивере, и соорудили куполы соборной церкви и внешний нартик. Καϊχοζροὴς καὶ Μεζτζετζαμποὺκ, оἱ εὐσεβεῖς αὐϑένται καὶ βασιλεῖς μεγάλως συνήργησαν εἰς τὴν τῆς μονῆς ἀνείγερσιν, καὶ εἰς τὴν τῶν ταύτης προαστείων καὶ μετοχίων, καὶ τὰ διεφϑαρμένα τῶν πύργων καὶ τῶν κελλίων ἀνείγηραν καὶ ἐδιορϑωσαν· ἀλλὰ καὶ ὁ μέγας πύργος τότε ἐκ βάϑρων ἀνηγέρϑη καὶ ἐγένετο ἐκ ϑεμελίων. Καὶ αἱ τῆς ἐκκλησίας τοῦρλαι καὶ ὁ ἔξω νάρϑηξ, καὶ τὰ ἄλλα πάντα χρησίμως κατεσκευάσϑησαν εἰς δόξαν ϑεοῦ. (Архив.) В 1687 году на той же южной стороне возобновлены были своды и верхние кельи иждивением ироигумена Дамаскина.

Самое древнее здание в Ивере есть соборная церковь Успения Божией Матери. Она построена ещё Иоанном Ивиром в месяцы, протекшие между 980 и 985 годами. Но тогда на ней не было купола. Его соорудил на четырёх мраморных лёгких колоннах с 12 окнами уже игумен Георгий Мтацминдели в 1053 или 4 году с помощью царя Константина Мономаха, давшего и свинцовые листы для покрытия сего святилища. Прочие же главы на нём без окон, низкие, поставлены вышеупомянутыми грузинскими властителями, Кайхозроем и Мцедшабуком. Длина собора от запада к востоку, по счёту Барского, измеряется 34 ступенями, а ширина 27⁶⁴. Алтаря же долгота – ступеней 10, широта же 18. В нём три отделения, среднее литургийное, налево от него проскомидийное и направо диаконское с церковною утварью. В среднем отделении над св. трапезою, более длинною чем широкою, водружена в 1706 году деревянная позлащённая сень с главою на четырёх колонночках: на ней же дароносица, свещники, кресты и иные удобрения полагаема зело увеселяют зрящих.

Алтарь древле отделялся от средины церкви мраморною сквозною перегородкою с шестью колоннами и с карнизом, без местных икон, а ныне отделяется деревянным сплошным иконостасом, таким как у нас. Позади сего иконостаса целёхонька стоит оная перегородка со своими старинными колоннами, из коих две из зелёного мрамора, а четыре из белого. Не знаю, когда он сооружён, но в 1744 году уже существовал. Тогда видел его Барский и описал так: «иконостас же великий, идеже стоят недвижимые наместные образа, есть лучший паче всех, иже суть в святой горе, сечением, (резьбою) позлащением, расположением и великолепием». В нижнем ярусе его помещены одни тумбы с приличною резьбою и позолотою, в среднем местные иконы, а в верхнем – праздничные образа; над верхом же его в средине высится крест с живописанным на нём распятием, и с образами Богоматери и Иоанна Богослова по обе стороны его. Этот крест не только на Афоне, но и на всём Востоке, обыкновенно обрамливается узорчатою, как бы цветистою, резьбою позлащённою, и устанавливается на фантастическом резном чудище в знамение торжества крестного слова над языческим баснословием и многобожием.

«Купол соборной церкви и вся тяжесть его, как при Барском, так и ныне, четырьмя беломраморными колоннами поддерживается, их же высота пядий девятьнадесять, толстота же пядий девять. Кроме же их суть меньшие столпы мраморные, шесть внутрь крылосов при стенах, малую тяготу придержащие и великое украшение храму показующие, три одесную, а три ошуюю, от них же два по углам, или по предним рогам крылосов стоят, прочий же пределяют стены и зело великолепныя окна, хитрым художеством сочиненныя и светящия внутрь; предний убо и средний столпы суть от каменя драгаго зеленаго сводами на них белыми и черными, задние же, иже по рогам западным, суть от мрамора белаго простаго; еще же предние имут и надглавники (капители) медные, художественно цветами переплетены, наподобие венцев: сии же столпы (колоночки) крылосные имут окрест объятия пядий пять, высоты же яко на две сажени.

Помост же (пол) такожде, яко же и в Лавре, драгими и различными мраморами постлан, точию инаго художества, взорами (узорами) и переплетении зело искусно упещрен. Кроме же сих еще вся церковь от низу, яко на полторы сажени, мраморными белыми досками на стенах прямопомощением⁶⁵ упещренна, и аки одеждою гладко устлана, верху же их некими взорными (узорчатыми) поливяными таблицами, (изразцами), в стену вмурованными лепозрачно, яко же и в Лавре, осажденна.

Порос же тамо аще и меньший мало, ибо на десяти точию поясах повешен, обаче художеством и украшением свещ – лепотнейший. Полиелей же тамо медный посреди Хороса художеством, величеством и украшением Лаврского превосходит; ибо четыредесять свещ на себе имать, и между ими осьмьдесять осьмь болванцев стоящих, различно натуральнаго движения образы показующие; (стоят избоченясь, поднявши руки, или простерши их вдаль, переплетя свои ноги, или расставив их, все в шляпах); низу же его висит яблоко большее главы человеческой, от хрусталя некоего тонко излиянное, имущее зрак сребрян. Еще есть иконостас (налой) мал, на нем же полагается празднуемаго святаго образ в поклонение, и аналой евангельский и столец для благословения хлеба: все три маргаритною кожею (перламутом) и слоновыми костьми зело художественно облицованы. Наипаче же трон Игуменский паче иных монастырей сечением (резьбою) дивным и позлащением искусным украшен».

Из средины церкви выходишь в узкий и темноватый притвор, а из него в другой такой же притвор, отсюда же в колоннадный застеклённый нарфикс, за которым начинается монастырский двор. Над обоими притворами устроены так называемые Катихумены (Оглашенники), т. е. помещения для Оглашенных, по-нашему хоры, с большим окном, обращённым внутрь церкви. В первом притворе весьма замечательна в художественном отношении средняя створчатая мозаическая дверь соборной церкви, сделанная монахом Феофаном в 1597 году, как это видно из надписи на ней. Мозаика в ней мелка. А рисунок её весьма красив. Любуешься ею и не налюбуешься! Никакая кисть не может нарисовать её точно: один дагерротип мог бы верно отподобить эту афонскую диковину. Нарфикс пристроен был к соборной церкви Кайхозроем и братом его Мцедшабуком (1500–1516), а перестроен в 1614 году, снова же покрыт и починен в 1758 году (Архив и надпись). Кстати, здесь объясняю: что такое Нарфикс. Это греческое слово означает 1) растение, имеющее тонкий ствол камышовый, 2) палочку, так называемую ферулу, или палю, которою наказывают детей по ладоням за леность, или шалость, 3) коробочку, в которой врачи хранили ароматы, и 4) внешнюю часть церкви (паперть), назначенную для оглашаемых и кающихся. В древнейшие дохристианские времена, когда ещё не было рукотворных храмов, Нарфиковые камышины втыкались в землю там, где люди молились и приносили жертвы богам, а в дуплах этих камышин хранился жертвенный пепел с искрами для вечернего и утреннего возжигания огня; после же постройки капищ, на месте таких тростей явились каменные колонны у входа в святилища. Этот зодчественный обычай удержали и христиане, придавая Нарфиксу значение молитвенного горения душ, оглашаемых словом евангельским и приносящих Богу тёплое покаяние во грехах, которое низводит на них благодать Божию, врачующую немощные души и умащающую их, как ароматы умащают тело. Христиане, стоящие на паперти, суть как бы камышины с искрами покаяния и молитвы, преобразуемые благодатию Божиею в столпы Церкви святой. Посему церковные Нарфики – паперти непременно должны иметь колонны и лампадки, если не снаружи, то внутри, как знамения молитвенного и покаянного горения душ. Хорошую же и неотъемлемую часть церкви составляет паперть, коль скоро она построена правильно, с колоннами, со св. образами, с лампадками при них, и со святою в чаше водою, как всё это я видел тут на Афоне и Синае.

Достаточно сказано о нарфике: пришла очередь говорить о двух Приделах Иверского собора. Они пристроены к нему не в восточной, как у нас, части его, а в западной, по образцу Афонской лавры и тамошнего Ватопеда; и в них входят из внутреннего притвора со стороны северной. Придел юго-западный освещён во имя св. Николая чудотворца, а северо-западный во имя свв. Архангелов. Оба они очень древни, и были расписаны в 1674 году. (Архив). А в 1737 лето Никольский Придел был возобновлён и опять расписан иждивением проигумена и сосудохранителя Виссариона, родом Влаха⁶⁶. (Надпись). Этот же Виссарион к юго-западному углу Соборной церкви пристроил башню с боевыми часами и с большою куклою арапа в рост, ударяющею в часовый колокол. Тут греческая надпись гласит: «† Сия башня устроена весьма художно, и в ней помещена потребная машина, боем означающая часы дня и ночи. То и другое сделано в 1725 году 6 сентября старанием и иждивением преподобнейшего игумена Виссариона Ивирита, родившегося в славном Бухаресте»⁶⁷. Машина эта отбивает часы по счёту Турецкому: что весьма не нравилось мне, Европейцу. Зато я разумным делом считал помещение Приделов в западной части церкви; ибо тут можно совершать, какие нужно, священнодействия в один час со священнодействием, совершаемым в главной церкви: чего не можем делать мы, ставящие Придельные алтари в части храма восточной. Разумна на Афоне постановка нарфика и двух притворов храма, и входы туда с севера и юга. При существовании этих боковых входов не врывается в средину церкви ветер с запада, как это в частую случается у нас, строящих одну дверь, входную и выходную, в западной стене храма. Многое мы заняли у Афонцев, но не переняли у них искусства строить церкви разумно, знаменательно, и удобно для священнослужения и здоровья.

Но возвратимся в Иверский собор, и опишем тамошние св. мощи, иконы и живопись стенную.

«Части Святых мощей там суть: 1) Св. архидиакона, 2) Св. апостола Луки, 3) Св. апостола Петра, 4) св. апостола Варфоломея, 5) св. Георгия великомученика, 6) св. великомученика Пантелеймона, 7) св. великом. Ермолая, 8) св. муч. Меркурия, 9) св. сорока мучеников, 10) св. пяти мучеников, 11) св. мучеников Феодора стратилата и Тирона. 12) св. Иоанна Златоустого, 13) св. Безсребреников, 14) св. Макрины стопа целая, 15) св. Киприана стопа целая, 16) св. Василия Амасийского, 17) Миро св. Димитрия Солунского, 18) Стопа св. Михаила Синадского, 19) Частицы св. Афанасия великого, 20) св. Иоанна постника патриарха Цареградского, 21) св. Стефана нового, 22) св. Ипатия, 23) св. Агафангела, 24) св. Евстафия, 25) св. праведного Лазаря, 26) св. Нестора, 27) св. Анастасии, 28) св. Иакова Перса, 29) Глава св. мученика Фотия, 30) Св. Безсребреников. – Иверские монахи, по словам Барского, благоговейно хранят все эти мощи. Ибо в алтарь ковчег зело изряден сочинен есть и упещрен лепо маргаритною кожею и костьми слоновыми, в нем же суть дванадесять малых ковчежцев с дванадесятми ключами в число дванадесяти месяцев года, и всяк особенно выдвигаем отворяется и заключается. Вне суть надписаны имена месяцев, внутрь же суть хранимы мощи святых по чину месяцев, в них же празднуются; вне же ковчега пригвождена есть надпись имён тех же святых по чину месяцев. Се же двух ради вин тамошнии благорассудне устроиша начальницы: 1) да Виматарь, (ризничий), егда приспеет от них некоего святого память, удобно от надписи и расположения месяцев обреть мощи, износить я от алтаря в храм на иконостас мал ради поклонения общей братии, яко же творят в лавре и в прочиих монастырях по общему указанию Святогорскому, 2) да егда приидут странные на поклонение, благочинно без смешения, отверзши предлагает к лобзанию, и паки коегождо на месте определенном положив заключает». Достославен обычай Восточных церквей дробить св. мощи и раздавать их многим и многим. В основе сего обычая кроется любвеобильная общительность. У нас св. мощи дробятся только для антиминсов: а церквам городским и сельским мы не раздаём их. Почему же? По бережливости? По привычке чтить мощи цельные? По опасению потери монастырских доходов от раздаяния св. частиц многим церквам? Угадайте. Нет: лучше сосчитайте, сколько десятков тысяч церквей, городских и сельских, находится, уже не говорю – во всей вселенной, а только в России, и подумайте: достаточны ли для всех их мощи, какие поныне известны у нас и не у нас.

Св. мощей в Иверском соборе много. А замечательных икон на дсках мало.

– На деревянных дверцах, створчатого Помянника (Диптиха), стоящего на жертвеннике, изображены в рост афонские Святые, кроме Афанасия, Иоанн, Евфимий и Георгий, все три Грузины, в 1615 году. Живопись тут хороша: цветность лиц и одежд красновата.

– У левого клироса на мраморной колонне висит небольшая икона Богоматери с предвечным Младенцем, написанная в 1683 году иеромонахом Макарием Калерги. Лицо Младенца – миловидно, а лик Богоматери не правилен. Живопись посредственна. Но замечательно сочинение этой иконы. В самом верху её, по обе стороны пресвятой Девы Марии, два ангела показывают Иисусу Христу орудия страданий его, крест, копие и губу; пониже их другие два ангела в руках держат хартии с письменами; ещё ниже иные два ангела держат подобные же хартии; а в самом низу два пророка держат свои хартии с проречениями о страстях Христовых.

– В том же 1683 году написана икона Успения Богоматери, стоящая во втором Притворе на чьей-то гробнице. Живопись посредственна.

– У левого клироса на стене висит небольшая икона всех Святых, хорошей Московской живописи. В средине её изображён Спаситель, а по обе стороны его – ангелы и все Святые, внизу же Авраам, Исаак, Иаков с душами в лоне, и благоразумный разбойник с крестом в Раю.

– В предалтарном иконостасе на левой стороне его весьма замечательна местная икона, представляющая ангельский Собор, хорошей живописи Молдавской. Смотрите рисунок её.

Икона «Ангельский Собор»

Впереди два архангела Михаил и Гавриил держат поясной образ Еммануила; позади их стоят три ангела, но так, что видны их лица; из-за них смотрят четыре ангела; выше этих взирают пять ангелов; в пятом заднем ряду выказываются четыре ангела, а в шестом три, в седьмом же два. Постановка всех их художественна. Ножки первого и второго лика ангельского нарисованы так, что составляют как бы гирлянду. Весь этот образ выражает дивное откровение небошественного апостола Павла: «когда Бог вводит Первородного во вселенную, говорит: да поклонятся Ему все ангелы Божии» (Евр.1:6).

Стенная живопись внутри Иверского собора произведена была грузинским иереем Марком немного ранее 1610 года иждивением Угровлахийского Господаря Михаила, а в 1842 году возобновлена, в Приделах же этого собора, Никольском и Архангельском, кончена в 1674 году: тогда же тут сооружены были и деревянные иконостасы с резьбой и позолотой⁶⁸. В 1614 году у названного собора обновлён был колоннадный нарфикс, а в 1795 году потолок его расписал хвалимый афонский живописец Никифор, как это доказывает собственноручная подпись его у входа в собор. Этот Никифор имел родного брата Иоасафа, живописца же. Оба они родились в Аграфской области Фессалии, а жили в тамошнем городе Трикале. Ученики его на Афоне были Герасим и Митрофан, и по имени оного Иоасафа назывались Иосафеями. У Митрофана же учился живописи ныне здравствующий святогорец Никифор, которого я видел в Еврейской келье его, посвящённой всем Святым. Что сказать о стенном иконописании в Ивере? Оно заслуживает внимания не столько по художественности, сколько по замысловатости своей.

Престолы

Смотрите, вот как там в соборном куполе изображены ангельских Чина, именно Престолы и Серафимы, и Четырезрачник пророка Иезекииля, напоминающий четырёх Евангелистов:

Серафимы, и Четырезрачник пророка Иезекииля

Престолы – в виде сцепленных кружков с одноглазыми крыльями, шестокрылатые Серафимы – в хитонах из перьев, у которого зелёных, у которого красных, Четырезрачник, как человек с четырьмя крилами и с тремя животными. Удивительная фантазия восточная! Затрудняюсь приравнивать к первым двум рисункам объяснения св. Дионисия Ареопагита. По словам его, название, Престолы, означает, что эти ангелы свободны от всего страстного, и соединяются с Всевышним всеми силами своими с удивительною привязанностью, получают от Него святые откровения чистым и бесстрастным умом, с благоговейным трепетом, и как бы носят Его. Кажется: ничем не наполненность кружков выражает бесстрастность, чистоту и упрощение Престолов, а сцепленность – их единство и неразрывность с Богом; очи означают восприемлемость света и откровений Божиих, крылья же – вездесущие Творца всяческих. А рисунок Серафимов едва ли выражает Ареопагитское учение об этом лике ангелов. Они суть свет и пламень, стремительность ко всему божественному, и та могучая сила, которою они преобразуют по подобию своему существа низшее их, сообщал им свой огонь и тот очищающий жар, который уничтожает всякую нечистоту. Разве крылья напоминают их стремительность? Разве перья в хитонах – сообщаемый ими жар? Но к чему в руках у них посошки с крестиками?

В алтаре Иверского собора, на восточной стене, под верхним окном, изображены: низкий и длинный стол и на нём – блюдо с головою и косточками Еврейского пасхального агнца, по обе стороны сего блюда – горькие травы и овощи самые свежие, зелёные, с корешками их. Под столом написано:

Αμνος τον – Агнец Агнца прообразовал.

Αχρονος τον – Единолентий Безлетного прообразовал.

– В первом со входа в собор тёмном притворе на восточной стене, что направо, замечательно большое изображение рождества Христова. Богоматерь сидит на престоле: над нею небо и звёзды, ниже них – ангелы, ещё ниже, справа – пастыри, слева – волхвы: ещё ниже, справа – наша земля в виде жены в шапке подносит Богоматери пещеру, a слева пустыня в виде жены с открытою головою подносит ясли; внизу цари, архиереи и народ величают Богородицу. Над каждою из этих групп надписано:

Во втором Притворе на восточной стене, что налево, казисто изображение преподобного Иоанна Дамаскина. Лицо его благообразно, а на голове видна клетчатая скуфья, сплетённая словно из лент. Тут стенопись произведена в 1718 году иждивением старца Анании. В колоннадном нарфиксе Иверского собора на восточной стене апокалипсические изображения невзрачные, но замысловатые, написаны ранее 1744 года, в который видел их Барский, а все прочие картины на стенах тут и на потолке произведены кистью вышеупомянутого живописца Никифора Аграфиота в 1795 году. На потолке изображена им псаломская Богу хвала природы и людей. Тут земля и море, свет и мрак, ветры и бури, мороз и лёд, животные и гады, юноши и девицы, мужи, жены и старцы, царицы и князи, все и всё величают и славят Бога под звуки арфы царепророка Давида. Я часто и долго любовался этою картиною Богохваления. Более всего мне нравилась отдельная группа юношей и девиц, кои изображены так похоже друг на друга, что с трудом отличаешь девические лица от юношеских. Живописец выразил в них не только благоговение Веры, но и ту непорочность, которая придаёт им некоторую безразличность пола в нежном возрасте их. Не с меньшим любованием я, как житель холодного севера, рассматривал: как славят Бога снег, мороз, иней и лёд. Не умею выразить словами Богохваления их, и только помню, что они нарисованы стопочками в благоговейном предстоянии пред Творцом их. Кроме этой Богохвалебной картины на потолке же хорошо изображены, акафист пресвятой Богородице, прощание св. апостола Павла с Ефесскими пресвитерами, и первый вселенский собор в Никее. В моём живописном обозрении Афона помещены из Акафиста два изображения раскрашенные, Сила Вышняго и Витии многовещанныя, вышеупомянутое прощание, и спор св. Николая Чудотворца с Арием: первый готовится дать пощёчину второму. На стене нарфикса, по правую сторону входа в соборную церковь, весьма хорошо написаны царственные ктиторы Иверского монастыря, все в рост, в одной группе, именно Константин Великий, Роман, супруга его Феофанó с малолетним сыном Василием, их воевода Торникий красавец, и грузинские властители, Ашотан, Кайхозрой, Мцедшабук и какая-то Гаецан, или Таецан красавица. Она и Феофанó держат в своих ручках, каждая, орлиное перо не очиненное, как эмблему их царственности, – На левой стороне нарфикса впечатлителен написанный на стене Триморфон, то есть образ Спасителя, Богоматери и Предтечи во весь рост. Об этом образе монахи говорили мне, что с ростом Спаса не сравнится ни один человек, живущий на земле: он будет или выше, или ниже. То же самое я слышал и о том Триморфоне, который изображён в грузинском монастыре Честного Креста близ Иерусалима.

Между соборною церковью и братскою трапезою на дворе стоит колоннадная сквозная ротонда с островерхою крышею, назначенная для освящения воды. Невзрачная, она древня, 1614 года, но возобновлена сосудохранителем Виссарионом в 1734 лето Господне, как это гласит надпись на ней. Её видел Барский и описал вот как: «Водосвятильница с покровом оловянным острым на десяти мраморных белых столпах устроена, но далече меньшая от лаврской и с низшими столпами; посреде же ея такожде чаша от чистаго белаго мрамора изсеченна на подобие розы, и посреде, во время освящения воды, горе скачущую единоструйную воду испущающая, ея же окружение мало есть, яко на осмь пяди или больше. Но во время четырёх главных праздников, их же совершают тамо в год, имут тамошние иноцы среброкованную голубицу позлащённую, и в членах ея двадесять четыре дырицы имущую, юже тогда тамо в каменную водружают чашу; и зрится не без удивления вода двадесять четырьмя струями в предреченную из мрамора иссечённую чащу точащаяся». Такой голубицы я не видел: а водосвятное здание, описанное Барским в 1744 году, в течение ста лет изменило только цветность свою, т. е. потемнело.

Над входом в братскую трапезу древле построена была колокольня в грузинском стиле с частыми узкими окнами с уживающаяся кверху пирамидально⁶⁹. На ней я видел изображение Богоматери с Младенцем, которому ангел подаёт орудия будущих страданий Его.

Трапеза же эта утверждена была сводами, и вся расписана в 1672 году иждивением грузинского властителя Ашотана при игумене Дамаскине. Она, по описанию Барского, «проста и долга, с покровом древяным, но не крестообразна, якоже в лавре, и с единым входом противу церковных врат зрящим: путь же в неё под колокольнею сквозе свод широкий на подобие башни градской, и тамо в преддверии трапезы есть восход на колокольню, един одесную от мрамора зеленаго, а другий ошуюю от белаго, ради лучшей крепости утвержденны. Тамо же совокупно от единыя страны поварня и кузница, а от другой пекарня и мыльница, но пекарня худшая зданием и теснейшая от лаврской, идеже печь едина точию велика ради печения хлеба, вторая же меньшая ради просфор: но мыльница чистейшая и пространнейшая, двумя круглыми сводами на подобие бань покровенна и с чинным обстоянием корыт. В трапезе же аще и больше столов обретается, нежели в лавре, обаче меньшие суть мерою, и не весьма искусного художества и не все каменны и не от дорогих мраморов, но от простейших; суть же тамо столов двадесять седмь от скрижалей белокаменных, не на каменных основаниях утверждены недвижимо, якоже в лавре, но движимо на деревянных подножиях положены; кроме же их самая главная игуменская трапеза есть древяна».

Что мне прибавить к этому описанию? Прибавляю четыре заметки.

В Иверском монастыре, как и во всех прочих обителях Афонских, кухня есть большой сарай без потолка, среди которого из-под кровли спускается железная цепь до держимого ею котла, а под котлом на земле горят толстые полена и варят снеди. Вот первая заметка с напоминанием о копоти! А вот и вторая: котлы с горячими снедями прямо с огня на жердях вносятся в трапезу, и пар из них, словно облако, закрывает все лица так, что сосед не видит соседа. Благоволите прочесть и третью заметку. Пред игуменским столом, за которым сидят так называемые политические монахи, т. е. управляющие делами монастыря, пред этим столом в ряд ставятся провинившиеся в чём-либо иноки и перебирают шерстяные чётки, длиннее трёх аршин, с шерстяными же зёрнами величиною с грецкий орех, склонив свои головы к груди и потупив мутные очи.

За этою третьею заметкой следует четвёртая о хлебопекарной печи. Эта печь такая же, как и у нас, но накаливается иначе, по-Вавилонски. Длинные полена, точнее, бревешки горят не в ней самой, а на земле сбоку её, в котором проделано другое устье. Чрез это устье огонь с дымом врывается в средину печи и, облизывая свод, пол и стенки её, раскаливает её настолько, насколько нужен жар для печения хлебов, которые сажаются внутрь на предлинной лопате. Видя такую топку, я понял: как три Вавилонские отрока стояли в печи, и как огонь попалил не их, а слуг, которые топили её сбоку; понял и то, как св. Савва Палестинский, будучи ещё отроком, вскочил в хлебопекарную печь, когда она растапливалась сбоку, и как вынул из неё оставленную в ней одежду монашескую. Всё это понятно, хотя и удивительно.

Но гораздо удивительнее афонское правило, по которому повара и трапезарь, после столования братии, становятся у выхода из трапезы и, павши тут на землю, просят у всех прощения в том, что они, быть может, невкусно изготовили снеди. Беспримерное смирение. Неподражаемое послушание! Смотря на этих тружеников, я благоговел пред самоотвержением их, которого не поймут многие из мирян, не зная, что добровольная отдача своей воли в послушание другим есть самое высшее действие нашей разумно духовной свободы.

Но что ещё замечательно внутри Иверской обители? Замечательны тут два отдельно стоящие храма, Предтечи и Богоматери – Вратарницы.

Храм во имя св. Иоанна Предтечи, на месте Посейдонова капища, построенный ещё в дни царя Константина великого первым афонским епископом Климентом, возобновлённый при царе Константине Погонате, который весь Афон отдал монахам, хранивший мощи св. Петра афонского в 734 году, вошедший в состав Иверской лавры в 980 году, ещё раз возобновлён был в 1710 году августа 12 дня вместе с куполом, иконостасом и иконами, иждивением проигумена Агапия Верриота. (Надпись у входа). В нём богомольствовал Барский в 1744 году и описал его так. «Сей храм создаша оные древние Грузинские преподобные отцы, Иоанн, Евфимий и Георгий; на сице же ветхом (древнем) урочище его утвердити, яко в основании его под спудом и доныне опровержены Еллинские лежат кумиры, яко же повествоваша мне о сем тайноиспытатели. Имать такожде главу оловом покровенную, и четверостенен, такожде и низу мраморами лепо помощен; и столпы в нем мраморные четыре от камени зеленаго с белыми на них и черными водами, такожде кандилами и свещниками довольно украшен». В 1815 году Болгары из города Казана расписали его своим иждивением. (Надпись). Похвально их усердие: но не стоит хвалы произведённая ими тут стенопись. Мне очень хотелось видеть положенные в основу сего храма языческие кумиры, однако не удалось, хотя я и зорко всматривался в подпольную часть его сквозь наружные оконца. А сойти туда не довелось по недосугу и по нежеланию докучать Иверским старцам излишним любопытством, когда и без того они не очень охотно исполняли другие просьбы мои.

Зато я отчётливо осмотрел храм Богоматери Вратарницы. Он, как гласят две надписи на нём снаружи, с оснований построен был иждивением благочестивейшего властителя, αὐϑέντου, Ашотана (он же и Никифор) и Стефаний в 1680 году при содействии проигумена Соломона, когда Иверским игуменом был Исаак, а расписан иждивением Угро-Влахийского Господаря Сербана Кантакузина в 1683 году 30 сентября при игумене Евфимии, во дни святительства Константинопольского патриарха Дионисия и грузинского кафоликоса Николая. Этот храм видел Барский и сказал о нём вот что: «Есть в Ивере вторый по первому знаменитый храм Богородичен, совокупно при вратех монастырских создан первее ещё от царей, или от христиан грузинских, последи же обновися и от иных многих зело лепосложенным и крепким каменным зданием, последи же весь иконописася изрядно иждивением довольным светлейшаго государя великаго Господина Иоанна Сербана воеводы Кантакузина. Есть же сверьху весь покровен оловом, имать же сверьху и главу с окнами, яже аще и меньша от самой начальной главы великой церкви, но от всех инных большая и краснейшая есть, елики обретаются в монастыре, яже внутрь возлегает на четырех столпах мраморных белых искуснаго сечения, иже высотою суть яко на полторы сажени, толстотою же, яко объяти мощно человеку, с иконостасом изрядным, с удобрением кандил и свещников. Есть же мерен в высоту, долготу же и широту, и помощен изрядными мраморами; пред ним же преддверие лепотное и умиленное обретается, и тут два столпа мраморные, иже поддержат своды; яже вся иконописана чрез помянутаго Господаря Волоскаго, в котором преддверии многажды иноцы, наипаче же во время летнее собираются и рассуждают о потребах монастырских. В сем убо прекрасном храме (на отдельных пяльцах) стоит святая и чудотворная икона, проименованная от древних иноков Вратарница, зело ужасно зрачна, с великими очесами, держащая в левой руце Христа Спасителя, очернелая же на лице множества ради лет, обаче совершенно всю являющая тварь (т. е. лик), покровенна же вся, кроме лица, среброкованою позлащенною одеждою, и, кроме того, упещренна многоценными каменьми и монетами златыми от различных царей, князей и благородных бояр дарованными за многая ея чудотворения, идеже и Российских царей и цариц, императоров же и императриц, князей и княгинь монеты же златыя и инны дары повешены видех моими очесы. Имать же ещё святая оная икона знамение, или шрам язвы, на ланите, юже восприят древле от единого, иже прежде бысть неверный и именовашеся Варвар, и удари ножем от злобы и ненависти; последи же егда узре, яко абие истече много крови, яже и доныне познавается, покаявся и веровав и бысть монах скитник, и спасеся, и ныне именуется Святый Варвар, и тамо изображен есть в преддверии черн, аки Моисей Мурин, но юнейший, и с прежними своими оружиями, с ножем, стрелами и луком. Сверху же сея святыя иконы есть покров (навес) с главою, осеняющею ради падения праха и ради великолепия, иже есть упещрен мелкими художнотворными и различнозорными кожами маргаритными (т. е. мозаикою из перламута и индийской черепахи), от него же повешены суть пред святою чудотворною иконою кандилы великия, иныя от чистого серебра, иныя же сребропозлащенны, числом четыренадесять. Низу же ея есть едина завеса, вся изрядно удобренная различными многоценными дарами благоговейных христиан, многоценными образами малыми и сребропозлащенными наперстниками. Предстательство же и прилежное смотрение храма сего и благоговейное служение Иконе сей имеет един иеромонах, от всех прочих братий избран, аки благоговейнейший и добродетельнейший, иже послушания ради оного именуется приснопребывающий, понеже инно что не творит, точно тамо внутрь пребывает множайшее время нощеденствия, украшая храм и имея тщание всегдашнее о предреченных четыренадесяти, иже пред Иконою, кандилах, да ни едино же от них когда угаснет, имущи к тому и свещу, на серебреном свещнице неусыпно горящую, и поющи тамо правило и параклисию (молебен Бож. Матери) по вся дни и нощи, и прислужащи общему седмичному, иже тамо приходит дважды в седмицу и литургисает во славу Божия Матери».

К этому подробному и верному описанию, составленному как будто в наши дни, я прибавляю немногое. Иверская икона Богоматери, о ней же выше шла речь, есть та самая, которая по морю приплыла к Афону в самом конце десятого века; следовательно, она существует там 845 лет. Напрасно Барский назвал её страшно зрачной. Мне казалась она величественной с выражением вовсе не грозным. Раны на ланите её не усмотрел я; а кажущаяся язвина на самой окраине подбородка, с правой стороны его, есть нечто иное, как обнажение грунта иконы после обсыпавшейся тут краски. Умилительна грузинская надпись на исподней ризе Иверской иконы, под богатейшим окладом Московским: «О, Владычице, матерь человеколюбивого Бога, всенепорочная невеста Мария! Спаси душу господина моего Куаркуара сына Кай Хозроя. Я же раб твой благодарю тебя, что ты удостоила меня недостойного позолотить и украсить святую икону твою Вратарницу. Се, приношу тебе малый дар: приими оный от меня грешного, и в жизни сей сохрани меня непорочным, и в день исхода души моей заступи, и невидимым сотвори рукописание грехов моих, поставляя и меня грешного одесную Сына твоего и Бога, яко Ему подобает слава со безначальным Его Отцем и всесвятым и благим и животворящим Его Духом, ныне и присно и во веки веков аминь». Кроме этой иконы замечателен написанный на доске большой образ Богоматери с Младенцем в притворе храма Вратарницы, и замечателен по красоте лика Её. Он почитается чудотворным, но не древен, кажется современен постройке сего храма, конченной в 1680 году. Всё святилище Вратарницы, как я сказал выше, расписано в 1683 году. Живописец внутри его изобразил властителя Ашотана и сынка его Иессея, а в притворе – Константинопольского патриарха Дионисия, Грузинского Кафоликоса Николая, и, что всего любопытнее, языческих мудрецов, Фула царя Египетского, Солона, Хилона, Платона, Аристотеля, Софокла, Фукидида и Плутарха, каждого с хартией в руках, на которой написано по-гречески изречение его о Боге, или прорицание. Все эти изображения уцелели. Перевожу по-русски слова всех названных мудрецов.

Все эти мудрецы ничего такого не говорили. Усвоенные им изречения вымышлены каким-то досужим монахом, у которого, однако была верная мысль задняя, что Греческая философия вела умы к принятию христианства, как церковный притвор ведёт внутрь Христова святилища.

А нам куда теперь идти из замысловатого притвора Вратарницы? Пойдём в кладбищную церковь, что за воротами Иверской обители. Тут есть предметы, заслуживающие наше внимание.

Кладбищная церковь во имя св. Афанасия Александрийского, построенная неизвестно когда, существовала в 1672 году. Ибо тогда написана была местная в ней икона названного великого святителя. Зодчество этой церкви нимало не замечательно. Она, без купола, без колокольни, более длинная, чем широкая, покрытая каменным лещадником, невзрачная, с иконостасом 1762 года, походит на двухэтажный дом. Внизу под полом её в грязи лежат кости и черепа людские, и всем жалуются на Иверских монахов, небрежно содержащих усыпальную костовницу свою, хотя и чающих воскресения мёртвых. В верхнем же ярусе, т. е. в самой церкви на стенах утверждены старинные иконы больших размеров, вынесенные сюда, из монастырских церквей. Я рассмотрел их внимательно и описал. Помещаю здесь своё описание их.

1) Не хороша живопись местной иконы св. Афанасия Александрийского, 1672 года. Волосы на голове и борода сего великого иерарха покрашены красноватою краской с отливом цвета макового.

2) Зато хорошо написана в Москве икона Богоматери, называемой Знамение, или Ширшая небес. У персей её держится Божественный Младенец, а у головки изображены огненные Херувимы и Серафимы с русскими надписями: ХЕРУВИМЪ. СЕРАФИМЪ. Внизу подписано по-гречески: Господи, моление, раба твоего Николая и Евстафия и Зонии 1676 года. Явно, что эту икону в Ивер прислало греческое семейство, жившее в Москве.

3) Той же кисти икона Предтечи, держащего жезл, увенчанный монограммою Христа

прислана оттуда же. Ребра Предтечи обнажены. Живопись хороша.

4) Над выходом из церкви к стене прикреплена икона успения Божией Матери, написанная каким-то Иосифом в 7039 (1531) году апреля 6 дня. Этот иконописец киноварью подписал своё имя, год, месяц и день под ножками седалища Пресв. Девы. Живопись его изрядна. Ангелы около Спасителя, принимающего душу Матери своей, едва видны в облаке зелёном. Турецкие солдаты, сторожившие Афон с 1821 года по 1831, выкололи глаза и так попортили все лица.

Кроме этих икон в кладбищной церкви хранятся весьма древние большие образа Грузинского и Критского письма, именно:

5) Образ Господа Иисуса Христа, как праведного Судии: ὁ ΔΙΚΑΙΟΣ ΚΡΙΤΗΣ. Лице его строго. В венце написано: ΟΩΝ. Волосы на голове орехового цвета. Борода круглая. Усы направлены к низу

. Под нижнею губою видна полуягодица без волос. Шея, не жилистая, полная, открыта. Хитон багрян. Десница благословляет неименословно.

Шуйца поддерживает закрытое евангелие, которое обрезом обращено в левую сторону. Вышина сего образа в 2¼ аршина, а ширина в 1¾ аршина. Рисунок его может быть принят за образец живописания И. Христа, как Праведного Судии.

6) Образ Богоматери с Младенцем у груди, весьма потемневший.

7) Образ Богоматери скорбящей, без Младенца. Лице её строго. Она шуйцею придерживает свой омофорион у груди. Этот образ стоял на верху иконостаса по правую сторону креста.

8) Образ св. Иоанна Богослова скорбящего. Моложавое лице его приятно. Шуйцею он поддерживает головку свою. И этот образ когда-то стоял наверху иконостаса по левую сторону распятия.

9 и 10) Два образа архангелов, Гавриила и Михаила. Оба архангела изображены в стихарях, как служебные духи, посылаемые на служение хотящим наследовать спасение. Михаил красивее Гавриила.

11) Образ Иоанна Предтечи, не в верблюжьей одежде, а в срачице и хитоне, немного похожем на фелонь. Грузинское лице его благообразно. Большие голубые глаза – привлекательны. Волосы нарисованы сосками. На ланите полоской рдеет румянец. В деснице он держит свиток. В надписи видна монограмма

(πρόδρομος.)

12) Образ того же Предтечи. Лице его выразительно. Нос закривлён книзу.

13) Образ его же, но с крыльями в напоминание пророчества о нём Малахии: «Се аз посылаю ангела моего пред лицом моим». Он изображён полусогбенный, в пустыне. Живопись греческая.

14) Образ св. апостола Петра с ключами царства небесного. Борода у него коротка, кругла и с проседью.

15) Образ св. апостола Павла. Он плешив. Нос у него орлиный. В руке держит свитки всех посланий своих.

16) Образ Петра и Павла. Оба они поддерживают храм, как знамение основанной ими Церкви на краеугольном камне Христе. Сей образ напоминает такую же икону этих апостолов, стоящую в афонской лавре у алтаря.

17) Образ Господа Иисуса Христа, яко человеколюбца: ὁ φιλάνϑρωπος. Лице его величественно и приятно. Взор милостив. Усы спущены книзу. Под нижнею губою на полу-ягодице волос нет. Борода мала и кругла. Он благословляет неименословно, потому что изображён, не как первосвященник.

Пред ним на коленах стоит грузинский властитель Ашотан с открытою головою, в узорчатой одежде и, взирая на человеколюбца молится. Следовательно, эта икона написана около 1680 года. Длина её в три аршина, ширина в один аршин и два вершка. Она написана на полотне, прикреплённом к деревянной доске.

18) Образ Богоматери, называемой Упование христиан, НΕΛΠΙΣ ΧΡΙΣΤΙΑΝΩΝ, без Младенца. В левой ручке она держит хартию, на которой написан разговор её с человеколюбцем:

Внизу изображён весьма юный сын Ашотана Иессей. Лице его прекрасно и выразительно. Одежда – узорчатая, царственная. Он, как и отец его, с открытою головою стоит на коленах пред Богоматерью и молится.

Колорит этих двух икон красноват. Верхние и нижние края их окованы железом и имеют пяты, на которых они поворачивались. Это значит, что они служили вместо створчатой двери, полагаю, в западной части храма Вратарницы, а не притвора его.

Нельзя не пожалеть о том, что Иверские монахи – Греки вынесли на кладбище все вышеописанные иконы, старинные и хорошие, и заменили их новыми, не отличными. Причина тому – не упадок изящного вкуса, а просто безвкусие, свойственное необразованным людям. Напрасно кто говорил бы им, что седьмой вселенский собор, восстановляя иконопочитание, вместе освятил и изящество художественного вкуса: они не поняли бы такого наставника, или ответили бы ему, что равночестны все образа, какие бы они ни были, и что катехизис учит почитать не их, а тех, кого они представляют. Но оставим их в покое, и займёмся дальнейшим обозрением достопримечательностей Иверской лавры.

На берегу моря близь лодочной пристани высится башня, в которую втягивают мореходные лодки, та самая, которую под названием арсаны кропотливо описал Барский. Она сооружена в 1622 году при игумене Григории; а в 1626 году игумен Иеремия устроил церквицу в верхнем ярусе её. (Архив. Надпись.)

«У самых ворот Ивера по правую сторону мощёной дороги, ведущей в сию обитель, устроен большой водоём, обложенный камнем и облицованный спереди мрамором под стать фонтану. Из него вода получается через кран. Вверху его на мраморном камне начертана надпись на греческом языке: „Сия вода проведена издалека иждивением архонта Сермазана Ивира и Николая постельника из Валахии, и содействием и усердием игумена Гавриила уроженца Афинского. Окончена работа сего водоёма в лето седмь тысяч десятью десять да двадцать, сентября 28-го“. Замысловато сие летосчисление. Считай его так: 7000 + 10 * 10 = 7100 + 20=7120: и разумей, что водоём был устроен в 7120 году от Адама, или в 1619 от Христа, вычитая из 7120–5501 год, протекший от создания первого человека до Рождества Христова. В этот ём вода доведена из двух горных мест в разные времена. Родник её нашёл и открыл Григорий в первое игуменство своё ранее 1613 года, в который Радул воевода Угро-влахийский призвал его в своё княжество и подарил Иверской лавре Троицкий монастырь с имениями. Потом в 1617 и 1618 году складен был на извести каменный водопровод с черепичными трубами, σουλινάρια, внутри его, а в 1619 докончена была постройка его при игумене Гаврииле. Строили же его мастера иеромонах Пахомий, старец Мефодий кузнец, старец Матфей, монах Пахомий и монах Клеоник: а на материалы и на рабочих издержаны были 60.000 аспр, не считая пищи и питья, ἄνευ τὰ ὅσα ἔφαγαν καὶ ἔπιαν. Тогда вселенским патриархом был кир Тимофей, а султаном Осман. В 1626 году, когда игуменствовал Иеромонах Иеремия цареградец, Ивериты, нашли другую воду, что выше кельи Галактионовой, и соединили её с прежнею водою, что от кельи сорока мучеников. После этого соединения в Ивере оказалось большое обилие вод». (Архив).

Занимательны все эти подробности Афоноведения. А гораздо занимательнее и нужнее те прибытки знания, кои получил я в библиотеке и архиве Ивера.

Библиотека помещена над западными притворами соборного храма, а приведена в порядок, назад тому сто лет, Артским митрополитом Неофитом. Но пусть об этом говорит Барский. «Библиотеку во время странствования моего (1744 г.) обнови, умножи и благочинно расположи своим коштом и прилежанием блаженной памяти Кир Неофит Мавромат, бывший митрополит града Арты, иже бяше человек довольно учен в эллинском диалекте, и оставивши свой престол безмолвствоваше тридесять лет в святой горе на различных местех, наибольшее же время в монастыре Иверском, иже всю оную книгохранительницу пересея своим трудолюбивым чтением, и рече мне еще жив сущи, яко тамо обретаются многия изрядныя книги эллинския, латинския, греколатинския, философския, богословския, историческия и отеческия, рукописныя же и печатныя, на кожах же и хартиях (т. е. на пергамине и на бумаге), яже и аз многажды видех, и рече мне, яко между теми бяху некия книги неудобьобретаемыя и в мир неявльшияся, от них же едину паче всех превозвышаше зело толсту рукописану, имянуемую Куварас, си есть сборник, в ней же, рече, собраны быша вещи различныя, богословския, философския, отеческия, нравоучительныя, историческия, и всякое вопрошение и ответ, елико кто может желати, ея же времени и благополучия не имех взыскати, понеже слышах о сем при отъезде. Бяху же тамо книг, мню, яко три тысящи и больше».

Все эти книги я видел, но не имел времени пересеять их чтением, и рассмотрел немногие из них и особенно два претолстые, рукописные Кувараса (они же и Панфектами называются). Сообщаю здесь понятие об этих рукописях и свои выписки из них, конечно, не все и не вполне, решившись поместить их в других сочинениях моих.

Большой Куварас, или Панфект на лощёной турецкой бумаге в 500 листов обыкновенных написан весьма мелким почерком в первые годы семнадцатого века. В начале его помещены рисунки, крест а и одной виньетки с узорами во вкусе турецком. Эту рукопись видел известный у нас Арсений Суханов и на поле её внизу крупно подписал своё имя.

Меньший Куварас, или Панфект, на лощённой турецкой бумаге in 4°, написан весьма мелко, но разборчиво в 1514 году 3 февраля. Ἐτελειώϑη σύνϑεσις τοῦ παρόντος βιβλίου ἐν ἔτει ҂ζκβ ἐν μηνὶ φευρουαρίῳ Γ´, ἡμέρᾳ στ.

Куварас значит кубарь, клубок, на который намотано множество ниток, либо ленточек; а Панфект (πανϑέκτης) можно перевести по-русски так: Всё тут есть. В самом деле, обе эти рукописи суть не что иное, как сборники разных статей, помещённых одна после другой, почти без систематического порядка. Статьи же эти все выписаны из рукописей: самородной, или своесочинёной между ними нет ни одной. В меньшем Панфекте всех статей 232, а в большем они не означены счётом, но тут их весьма много. Познакомимся с некоторыми из них.

* * *

– Γενεαλογία ἁπὸ κτίσεως κόσμου: Родословие от создания мира. Статья из большого Панфекта с примечаниями на полях. Передаю её и их по-русски.

Иоанн сын его, ещё при жизни отца его Мануила, венчан был в 6900 году. Он в 6932 году ездил в Италию на Собор ноября 15, а 20 октября 6933 года возвратился в Константинополь.

В 6938 году сделался тестем; а Деспот Константин женился на племяннице Деспота Карла, Акриве, и взял в приданое город Гларенцу и прочее. В этом же году умер оный Карл, а Турки взяли с бою город Иоаннину. Тогда же взята была ими Фессалоника у владетелей её Венециан.

В том же году Деспот Константин взял город старую Патру и поставил в нём начальником Георгия Франци Фиалита.

В 6939 году Каталанцы взяли Гларенцу. Но Деспот Костантин выкупил у них этот город и разрушил его.

В 6943 году умер владетель (Αὐϑέντης) Афин и Фив Антоний Делациблас.

В 6953 году убит был Венгерский краль у Варны в сражении с Амурадом.

В 6955 году ноября 20-го сей Амурат подступил к Ексамилиону, в котором находились два родные брата и Деспоты Константин и Фома, и прогнал их 10 декабря, а Ексамилион разрушил и пришёл в Патру, сжёг её и умертвил многих людей.

Деспот Феодор умер в Силиврии; и принесли его в Константинополь и похоронили в монастыре Пандократорском в 6956 году.

В 6957 октября 1-го дня скончался царь Иоанн Палеолог и погребён был в том же монастыре. А царствовал он 23 года, 10 месяцев и 15 дней.

– В этом же году Кир Фома Деспот, на пути в Константинополь, в Каллиполе узнал о смерти брата своего царя, Димитрий же Деспот домогался царствовать, но вельможи избрали царём Кир Константина, в бытность его в Мизифре, и послали туда Кир Алексея Филанфропина и Кир Мануила Палеолога Ягари, и венчали его на царство: а оттуда он прибыл в Константинополь в шестой день августа.

В 6959 году сентября 11-го издох (ἐψόφησεν) Амурат в Адрианополе, и на место его стал сын его Магомет Амирас.

В 6961 году в старой Патре родился сын у Деспота Кир Фомы Андрей 13 января. – В этом же году 4 апреля Магомет окружил Константинополь с суши и моря, имея на суше 200.000 воинов, а на море 400 судов больших и малых. В Константинополе же находились только 4.773 ратника и 200 иностранцев. Посему 29 мая во вторник в 1-м часу дня взят был сей город, со стороны башни св. Романа, а св. мученик и царь Константин убит был вместе со многими архонтами. Царствовал же он 4 года, 3 месяца и 20 дней. Годы всей жизни его – 49, месяцев 10 и дней 15.

Род Палеологов царствовал 194 года, 10 месяцев и 15 дней.

В 6963 году Албанцы поставили лжедеспота Мануила, сына Кантакузина, и отложились от Деспотов Морейских, а дружа с Турками призвали Турахам бея; он же разорил Албанцев и лжедеспота их заточил.

В 6966 году 15 мая великий Ефенди (Αὐϑέντης, т. е. Магомет) взял Коринф из рук Кир Матфея Асани и Кир Никифора Лукина в августе месяце, взял и Патру и Калавриту. Два же родные брата Раллэи Кир Георгий и кир Фома, находившиеся в Глараце, во Влахернах сгубили многих Турков. Тогда же предан был и Деспот Димитрий в Мизифре.

В 6971 году Августа 6 дня, умерла царица супруга кир Фомы и погребена в монастыре св. апостолов. В этом же году взят был и Трапезунт, а Амар бей разграбил Навпакт; и была битва с Венецианами.

В 6972 году Венециане взяли Монемвасию у Кир Мануила Палеолога.

Мая 12 скончался Деспот Кир Фома в Риме. Потом (6973) прибыли туда же Кир Андрей и Кир Мануил и сестра их.

В 6978 году взят Еврип, и Востица разрушена Пашею.

В 6979 году скончался Деспот Кир Димитрий в Адрианополе, приняв ангельский образ с именем Давида; тогда же и дочь его.

В 6983 году взята была Кафа.

В 6989 году августа 6 дня умер султан Магомет, а в 9 день султаном провозглашён был сын его Баязет.

В 6999 апреля 6 турки сняли и разбили колокола на св. горе Афонской.

В 7000 году Баязет пленил Албанию;

В 7008 году он взял Навпакт в месяце августе, а в сентябре построены были крепости в Стене (εἰς τὸ στενὸν), флот же перезимовал в месте, называемом Аспра – Оспитиа, в июне же месяце перешёл в Мефону. А 8 августа в день воскресный, в час вечерний, явились четыре кáтерги Венецианские, и между каторгами турецкими прошли в пристань для помощи; в этот самый час Мефона была взята. Потом сдан город Корóни.

В 7020 году апреля 20 дня в четверток стал Султаном Селим, в мае же месяце умер отец его Баязет.

В 7029 году умер Селим и султаном стал нынешний Сулейман.

Итак, составитель или продолжатель сей хронологии жил в 1521 году.

Ὀνομασίαι τόπων τινῶν. Названия некоторых мест древние и новые. – Статья из меньшего Панфéкта.

– Епидавр, Монемвасия.

– Лихнис, Ахридское озеро: Ахрида же называлась и Саритис и Прéвели.

– Ираклия, ныне Пелагония.

– Села́форос, ныне Диаволис.

– Иллирикон, ныне Иоаннина.

– Едесса, ныне Мо́глена.

– Река Аксиὸс, ныне Вардариос.

– Река Пиний, ныне Саламвриа.

– Фессалийский Аргос, Ларисса.

– Эпиа, Корóни.

– Пидасос, Мефóни.

– Херо́нисос, Аваринос.

– Феуполис, Пруса.

– Феодосиуполис, Апрос.

– Орфегориа и Ста́гира, Мáкри.

– Амфиполис, Хрисóполис.

– Топирос, Русион.

– Пиринфос, Ираклиа.

– Тивериуполис, Струмица.

– Велентиуполис, Велевудион.

– Дáрес, Таврес.

– Мартируполис, Мерфеки.

– Веррия, Алепп.

– Иллирик, Сербия.

– Германикия в Сирии, Телéсава.

– Móпcy, Кринэ.

– Спéрхиос, ныне Агриомéлас.

– Сирмион, Венгрия и Стриамос.

– Венгры же в древности назывались Гипэи.

– Дористолон, Дриста.

– Одрисὸс и Орестиáс, Адрианополь.

– Мао̀тис озеро, ныне Галатиа.

– Ептáполис, Ептаномиа.

– Потидэа, Кассандра.

– Колоссо̀с, Ло̀ро.

– Фотистики, Вела̀.

– Вифинская Епархия, Никомидия и Никея, или Фéма Опсики́у и тон-Оптимáтон.

– Асиа, Ефес.

– Фригиа, Иония что около Асии.

– Евия, Еврипп.

– Виотиэ, Фивы.

– Пидна, Китрос.

– Елиссὸн, Елассὸн.

– Ффиа, Ферса́лия.

– Никóполис, Прéвеза.

– Этолиа, Летóниа.

– Керкира и Фэакиа, Корифэ или Корфу.

– Дедóни, Вóдица.

– Епир, Вуфротὸн.

– Дéлфы, нынe Хрисосóлос.

– Диóсполис, Рабелон.

– Сардики, Триадица.

– Лáримна, Ларисса.

– Фéрми и Имафиа, Фессалоники, (Солунь).

– Колоссэ, Хóнэ.

– Родóпи, Филиппополь.

– Спéрхиос и Апиданὸс, реки Фарсальские. Мемфи, Дамиатта в Египте.

– Перги, Пиргион.

– Еллὰс, Зитунион и окрестности его до Фтиады, или Фарсады. Фра́ки, Адрианополь до Византии и Софии и Болгарии и Ахриды.

– Хéронисос, Каллиполь до Эноса.

– Македония, от Серраса и Фессалоники до Веррии и Трикалы и Платамóна.

– Епир, Акарнания даже до Авлона.

– Иллирик, Албания.

– Амбракеа, Канина даже до Иоаннины.

– Талантия, Босния.

– Далмация, Склавуния; т. е. Аспáлафрон до Сéніи.

– Дакиа, залив Мессинский.

– Триваллия, Сербия.

– Верхняя Мисия, Валахия.

– Пропонтис, Чёрное море. Понтос, у Ираклии, Корфа и Киликии.

Азия, или Восток

– Вифиния, взморье до Трапезунта.

– Азия, собственно Никомидия и окрестности её.

– Фригия, Кесария.

– Пафлагония от Карамана до Кадил горы.

– Памфилия, Каппадокия и Киликия от Кесарии до Памфилии.

– Колхида, Галатия. Тут владеют Гутфы и Зунхасáн.

– Сарматиа и Иверия до Наида (Дона) реки (μέχρι τοῦ ναΐδου ποταμοῦ).

– Лакедемония, Кáмпос ту-Мизифрá.

– Спарта, Мизифра.

– Аркадия, Горица.

– Потидея, Кассандрия.

– Пидна, Китрос.

– Аполлония (Афонская) Иериссóс.

– Сирмион, Венгрия.

– Ефира, Коринф.

– Офиуса, Родос.

– Лавкания, Самофраки.

– Прикóнисос, Мармара.

– Исис, Алепп.

Знать все эти названия весьма нужно. Например: выше в хронологии замечено, что Деспот Константин, он же и последний царь греческий († 1453 г.), венчан был на царство в Мизифре, т. е. в Спарте.

Περὶ γενέσεως ἀνϑρώπου. Kaὶ, πόϑεν τρίτα, καὶ ἔννατα καὶ σαρακοστά. – О зарождении человека. И, откуда Третины, девятины и сорочины. Статья из меньшего Панфекта.

† Семя, ринутое в матку, пробыв тут три дни, превращается в кровь: тогда же обрисовывается и сердце: в девятый же день сгущается в тело и мозги, а в сороковой день образуется лице. С третьего месяца младенец движется в своём лоне, а в девятом месяце полнеет и к исходу спешит.

Девочка же и мальчик зарождаются, смотря по степени тепла. Теплее семя? зарождается мальчик. Меньше в нём теплоты? бывает девочка. Зародыш её сгущается медленнее: медленнее она и образуется. Мальчик, как выкидыш сорокадневный, выпадает уже с личиком, а девочка и после сорока дней выкидывается без лица.

† Умерший человек в третий день изменяется и теряет вид лица; в девятый расплывается весь остов его, кроме сердца, а в сороковой гибнет весь он.

Третины совершаются в память воскресения Христова в третий день; Девятины ради поминовения усопших, Сорочины по ветхому закону; ибо евреи 40 дней оплакивали Моисея: Годовщина для раздачи бедным милостыни.

Θεογόνια κατὰ τὴν δυσειδαίμονα πλάνην τῶν Ἐλλήνων.

Рождение Богов по ложному понятию Эллинов.

Статья из большого Панфекта. Она очень пространна, и потому всей ей нет места здесь, а предлагаются только извлечения из неё.

Хаос: Понт, Ерев, Ночь, Небо, Земля, Эфир, Свет, Уранос.

От Неба и Земли: Титаны, Сторукие, Циклопы, Фиа, Евриони, Рея, Фемис, Мнимосини, Фиви, Тифис, Крон.

Титаны: Океан, Ки́ос, Криос, Иперион, Иапет, наидревний муж безумный.

Сторукие, Люди крепкие, страшные, дикие: Котос (обжор), Вриарей, Гигис.

Циклопы:

– Вро́ндис – механик, сделавший громоносец, т. е. медный сосуд, в котором морские камни и камешки, перекатываясь, производили подобие грома.

– Стеропис – Волхв, творящий молнию.

– Аргис.

Из отрезанных детородных частей Урана:

– Одни упали в море и из них явились Афродита и Эрос – Любовь.

– Из каплей крови, упавших на землю, явились Ериннии, Телхины, Гиганты, Нимфы.

Ериннии: Тисифон, Момира, Аликто.

Телхины: Актеос, Мегалисиос, ?, Орменос, Ликос.

Гиганты: Их сто. А выдающиеся из них суть: Вримис. Порфирион. Отос. Мимас. Ефиалтис. Тифон. Палантевс. Ипполитос. Эгевс. Евриватос. Асволос. Ниревс. Тритон. Аргиос. Тмолос. Микистевс. Антеас. Панопис. Атлас. Кэневс. Пилевс. Анхиалос. Мусэос. Эгэон. Главкос. Алкевс. Клетиос. Воотис. Аластор. Иперион. Агамистор. Афон.

Нимфы: Елики. Киносура. Арефуса. Іди. Кроми. Вріфо. Келено. Адрасти. Главки. Филои. Фимити. Дарис.

Ночь: Смерть, Сон,Сновидение, Момос, Парки, Еспериды.

Понт с Землёю: Ниревс, Фавма, Форкина, Кито, и проч., и проч.

Πάντων τόυτων τὰ ὀνόματα τετραχῶς λαμβάνονται. Θεολογικῶς. Στοιχιακῶς. Ψυχικῶς. Πραγματικῶς.

Θεολογικῶς: Κρόνος, ὁ τῆς νοερᾶς ζωῆς δωτήρ καὶ ταμίας ἤ καὶ τῶν νόων κεκρυμμένη οὐσία.

Στοιχιακῶς: Κρόνος, ὁ ζοφώδης ἀὴρ. Τὸ κάτω ἡμισφαίριον. Τὸ πρωτόγονον σκότος, ὅπερ χάος λέγεται, καὶ ὁ χρόνος.

Ψυχικῶς: Κρόνος, ἡ ἀνοησία καὶ τοῦ νοῦ ϑόλωσις.

Πραγματικῶς: Κρόνος, ἀρχαῖός τις βασιλεὺς, μωρανϑείς τῇ πολυετία, ἢ ὁ πρῶτος ἄνϑρωπος, ὃς οἶδε πάντα.

Θεολογικῶς: Ῥέα, ἡ τῶν ϑείων προσώπων διάκρισις. Οἱ γὰρ Αἰολεῖς κατὰ τοὺς παλαιοὺς ῥέϑος καλοῦσι τὸ πρόσωπον, καὶ ῥέϑεα τὰ πρόσωπα.

Στοιχιακῶς: Ῥέα, ἡ πρώτη ὕλη.

Ψυχικῶς: Ῥέα, ἡ λιϑαργία καὶ ἀμνημοσύνη.

Πραγματικῶς: Ῥέα, ἡ Εὖα.

Θεολογικῶς: Ζεῦς, ἡ ψυχὴ τοῦ παντὸς, ἥτις καὶ ϑεία πρόνοια λέγεται, καὶ ὁ ἀείζωος, ζωοποιὸς καὶ ϑεῖος νοῦς.

Στοιχιακῶς: Ζεῦς, ὁ καϑαρὸς καὶ εὐκραὴς ἀὴρ. ὁ πλανήτης· ὁ ἥλιος· σύμπας ὁ οὐρανὸς· ὁ αἰϑὴρ μόνος· τὸ νερώδες κατάστημα· ἡ εἰμαρμένη.

Ψυχικῶς: Ζεῦς, ὁ καϑαρὸς νοῦς.

Πραγματικῶς: Ζεῦς, βασιλεὺς Κρίτης ἀστρονόμος γόης δυνάςστης. καὶ τὰ λοιπά.

Статья из большого Панфекта

Ἡ φιλοσοφία διαιρεῖται:

– Εἰς τὸ ϑεωρητικὸν,

– καὶ εἰς τὸ πρακτικόν.

Θεωρητικὸν:

– Εἰς πραγματικὸν,

– καὶ εἰς λογικὸν.

Πραγματικὸν καὶ λογικὸν:

– Εἰς τὸ πάντη ἄυλον (Θεολογικὸν),

– Εἰς τὸ πῆμεν ἄϋλον (Πῆδε ὑλικόν. Μαθηματικὸν),

– Εἰς τὸ πάντη ὑλικόν (Φυσιολογικὸν).

Πραγματικὸν καὶ λογικὸν:

– Εἰς τὸ συνεχὲς ποσὸν,

– Καὶ εἰς τὶ διωρισμένον.

Συνεχὲς ποσὸν:

– Ἀκίνητον Γεωμετρία,

– Κινητὸν Ἀστροηομία.

Διωρισμένον:

– Πρὸς τὶ. Μουσικὴ,

– Καϑ’ αὑτό Ἀριϑμετικὴ.

Πρακτικόν:

– Εἰς ἠϑικὸν (νομοϑετικὸν, δικαστικὸν),

– Οἰκονομικὸν (νομοϑετικὸν, δικηστικὸν),

– Πολιτκὸν (νομοϑετικὸν, (стёрлось)).

Ἡ φιλοσοφία διαιρεῖται:

– Εἰς τὶ πάντη ἀληϑὲς. Τὸ ἀποϑεικτικὸν,

– Ἐπὶ πλέον ἀληϑὲς. Τὸ διαλεκτικόν,

– Ἐπισης ἀληϑὲς. Τὸ ῥητορικὸν,

– Εἰς τὶ καὶ εἶπον ἀληϑὲς. Τὸ σοφιστικὸν.

Πολλοὶ τῆς φιλοσοφίας ὄροι. ἐξ δὲ τῶν ἄλλων οἱ κρείττονες καὶ ἀσφαλέστεροί ἐισι:

– Πυϑαγόρου,

– Πλάτωνος,

– Ἀριστοτέλους.

Πυϑαγόρου:

А:

– Φιλοσοφία ἐστὶ γνώσις τῶν ὄντων.

– Ἐξ ὑποκειμένου πόῤῥω.

Β:

– Γνώσις ϑείων τε καὶ ἀνϑρωπίνων πραγμάτων.

Σ:

– Ἐξ ἐτυμολογίας.

– Φιλία σοφίας.

Πλάτωνος:

Γ:

– Ἐκ τοῦ τέλους.

– Μελέτη τοῦ ϑανάτου.

– Ἐκ τοῦ πόῤῥω τέλους.

Δ:

– Ὁμείωσις ϑεῷκατὰ τὸ δυνατὸν ἀνϑρώπῷ.

Ἀριστοτέλους:

Ε:

– Ἐξ ὑπεροχῆς.

– Τεχνῶν, καὶ ἐπιστήμη ἐπιστήμῶν.

Передаю по-русски это Афоно-эллинское мудрование.

Философия, по понятию Пифагора, есть любовь к мудрости и знание того, что существует; по учению Платона она есть размышление о смерти и уподобление Богу, сколько оно возможно человеку; Аристотель же почитал её искусством из искусств, знанием из знаний.

Философия разделяется на теоретическую и практическую. В состав первой входят Богословие, рассуждающее о невещественном, духовном, Математика излагающая частью невещественное, частью вещественное, Физиология, обозревающая одно вещественное, Геометрия, вымеряющая количества неподвижные, Астрономия, знакомящая с количествами подвижными, Музыка, назначенная услаждать, воодушевлять, увлекать нас и даже говорить нашему уму звуками, Арифметика, научающая слагать, вычитать, умножать и делить, Дидактика, внушающая совершенно истинное, Диалектика, разглагольствующая о более-менее истинном, Риторика, витийствующая о приблизительно истинном, и Софистика, применяющаяся к людским понятиям об истинном.

Практическая философия разделяется на нравственную, излагающую законодательство судебное, экономическую, знакомящую с законоположением уголовным, и политическую, содержащую законоположение гражданское и полицейское.

В большом Панфекте, с 210 страницы по 225 некоторые уроки из Психологии изображены фигурами Геометрическими с пояснительными текстами; например:

Текст при этой фигуре не списан мною, или по недостатку времени, или по причине утомления от занятий

В том же Панфекте усмотрены мною неизвестные до сей поры стихотворения Феокрита, именно, ἡ ἐννεάφωνος Σύριγγξ – девятизвуковая свирель, Πτερύγιον – крылышко, Πελέκυς – секира, Βωμὸς – жертвенник, и ὤον – яйцо. Каждое из них сочинено так, что расположением стихов изображает свирель с девятью отверстиями, крыло, секиру с двумя лезвиями, жертвенник Эллинский и яйцо. Представляю здесь рисунки этих стихотворений с греческими текстами их, предварительно сказав несколько слов о самом Феокрите и о стихах его.

Феокрит, поэт Сиракузский, жил за 180 лет до рождества Христова. До сей поры известны были только 30 Идиллий его и 22 Эпиграммы. Критики приписывали ему ещё Элегии и Ямбы, Гимны, но не утвердительно. В стихах его слышны наречия, Дорическое и Ионическое, а больше первое особенно в его буколиках.

Феокрит есть отец поэзии пастушеской. Ему подражал Виргилий. Читая стихи его в подлиннике, чувствуешь в себе ту приятность и то успокоение, кои доставляют поле, роща, лес, уединение. Сиракузский певец изображает пастушков своих такими, каковыми они были, придавая поэтическую окраску их характерам, воспитанию и положению, тогда как Виргилий, как угодник царедворцам, даёт своим пастухам вид не совсем деревенский, черты более правильные, краски более блестящие.

Первый богат мыслями, портретами, характерами; и ни один пастушок у него не походит на другого. Второй беднее мыслями, и лица, действующие у него, более однообразны.

Первый при всей естественной грации иногда суров и дик. Это полевой вольник с большими капризами. Второй, более правильный, более точный, любит принарядить искусственно. Он друг природы, но такой, который на полях не забывает ни языка, ни нравов, ни роскоши города. Когда он воспевает леса, тогда старается, чтобы песни его были достойны слуха господина Консула.

Si canimus silvas, silvae sint consule dignae

Virgil. Ecl. 4. vers. 3.

Феокрит стихи свои рождает, а Виргилий их сочиняет.

Но я заговорился. Извините моё увлечение классицизмом.

οὕτε γὰρ ὕπνος

Οὔτ’ ἔαρ ἐξαπίνας γλυκερώτερον, οὔτε μελίσσαις

Ἄνϑεα, ὅσσον ἐμὶν Μῶσαι φίλαι.

Ибо ни сон,

Ни весна внезапная, ни цветы пчелины

Не так сладки, как сладки мне Музы.

Феокр. Идилл. 9-я.

Извините, и полюбуйтесь свирелью, крылышком и секирою Феокрита, а вдобавок надписью на жертвеннике Аполлона и стихами в виде яйца.

Ὁ ποιητής πρὸς τὸν Σύριγγα.

Свирель Феокрита

Θεοκρίτου πελέκυς.

Секира Феокрита

ϑεοκρίτου πτερύγων⁷⁰

τὸν, βινῶν κλειτὸς εἰσε θεοῖς, ὡς εὖρε ρόδου γεγαὼς πολύτροπα μοῦνος μέτρα μολπῆς·

ἀνδροθέα δῶρον ὁ φωκεὺς κρατερᾶς μηδοσύνας ἐρατῆ ἀϑανατάνων

Ὤπασ’ Επειὸς πέλεκυν ᾤπυκα πύργων ϑεοτεύκτων κατέρειπεν αἷπος

τῆμος ἐπει τὰν ἱερὰν κηρὶ πυρίπνω πόλιν ἠϑάλωσε.

δαρδανιδᾶν δ’ ἐστιφέλιξ ἐκ ϑεμέϑλων ἄνακτας χρυσοβαφης.

οὐκ ἐναρίϑμιος γεγαὼς ενὶ προμαχοισιν αχαιῶν.

ἄλλ’ εἴπὸ κρανᾶν καθαρὸν νᾶμα κόμιζε δυσκλεὴς.

νῦν δ’ εσ ομηρειον ἐβάκέλευϑον.

σὰν χάριν ἁγνὰν πολυβουλε Παλλὰς

Τρισμάκαρ ὃν ϑυμὸν

ἴλκος ἀμφιδὲρχθης.

τὸν, ὅλβος.

Крыло Феокрита

ἀεὶ πνέεις

λέυσέ με τὸν γᾶς τε βαϑύτερον ἄνακτ’ ἀκμονίδαν ἄλλατε ἐδράντα.

Τῶν δ’ ἐμὸν ὑκνοσφισάμην ὠγυγίον σκᾶπτρον κραίνω δ’ ἐν θεοῖς θέμιστας.

μηδὲ τρέσης εἰ τόσσος ὢν, δάσαια βεβριϑότα λαγγα γένεια.

Εἴκει τέ μοι γαῖα ϑάλασσά τε μυχος ὀυρανός τε

Τάμος ἐγὼ γὰρ γενόμαν ἀνίκεκριν ἀνάγκα

Οὔτε γὰρ ἔκρινα βίας. πραΰνω δὲ πειϑοῖ

Πάντα δ’ ἐκτάσει καὶ φρυδαῖσι λυγγκῖς

Ὡκυπέτας δ’ ἔρως καλέομαι.

Ἔρπεθ ἅπανθ’ ὃς ἔρπει

Οὔτιγε κύπριδος παῖς,

δἰ αἴϑρας.

Χάους τὲ

Надпись на жертвеннике Аполлона

Εἶμ’ ἄρσενος, μεϛήτας

Πόσις μέροψ δίσσαβος

Τεῦξ’ οὐ σποδεῦνας ἶνις ἐμπούσυς μόρος

Τεύκρου τε βούτα καὶ κυνὸς τεκνωματος

Χρυσοα ἀϊτας. ἇμος εὖσ’ ἄνδρα

Τὸν γηόχαλκον οὖρον

Ἔῤῥαισεν. ὃν ἀπάτωρ

δίσσεβνος μόρησε μητρό-

ῤῥιπτος· ἐμοῦ δὲ τεῦγμ’

ἄθρήσας Θεοκρίτοιο

κτάντας τριεσπέροιο.

κτάντας ἀϊξεν ἄ

ναύξας. χάλεψε γὰρ

νῖν ἰῶ συργαϛρὸς ἐκ-

δυσ γῆρας. Τὸν δ’ ἔλλινέυν-

τα ἀμφικλύϛω. πανός τε μα

τρὸς εὐνέτας φώρ δϊζωος ἶ

νις τ’ ἀνδροβῶτος ἰλλιραῖϛας ἦρἄρ

δίων ἐσ Τευκρίδ’ ἄγαγε τρίπορϑον.

Яйцо

Κωτίλασ

ματέρος. τὶ τό δ’

ὠον νέον, πρόφρων δὲ

ϑυμῷ δέξοδη ἀγνα.

τὸμὲν ϑεῶν ἐρίβόας

Ἑρμης ἤκιζε κάρυξ. ὄνωδ’.

ἐκμέτρου μονοβάμονος μέγαν

πάροίϑ’ ὥνυξε· ϑοῶς ὕπερϑεν ὠκυ-

λέχριον, φέρων νέμα ποδῶν πίασκε

ϑοαῖσιτάε ὄλαις κῶλα, ἀλλὰ σων ὀρσεπέδων

ἐλάφων τεκέσσε πάλαι κραιπνοῖς ὑπὲρ

ἄκρων ἰέμεναι ποδὶ λόφων καταρίϑμια ἴχνη

τιθῆναε καὶ τῆς ὁμοϑυμος ἀμφίπαλτον αἶψ’ οὐδ’ ἄν

ϑης ἐν κόλποες δεξάμενος πȣκότητα. καὶ τα δ’ ὤκτα βοᾶσ

κοανμεϑέπων ἄφαρ. ὅ γελασίων ὁ φοβόλων, άν ὀ

ρέων, ἔσσυτ’ ἀνάγκαις. Ταῖς δὴ δαεμων κλυταῖς ϑε

ποσὶ πονέων. πολύπλοκα μεϑίει μέτρα μολπαῖ ρίμφα

περίκοιτον ἐκλεπὼν ὄρȣς εὐνὰν· ματρὸϛτλακτὸν καιόμενος

φαλίαις ἑλειντέως. λαχαὶ δ’ οιῶν πολυβότων, ἀνορέων

νομὸν ἕβαν. τανυσφύρων τάντρανομφῶν. καὶ δ’ ἄμβοτα

πόϑ ὤ φίλης ματρὸς ρόων ταῖς ψαμεϑ’ ἰμερόεντα

μαζὸν ἰχνηϑένων τον παναεολον πιερίδων μο

νόδουπον αὐδὰν. ἀριϑμὸν δ» εἰς ἄκρον δέκα

διχνίων κόσμον νέμοντα ρυϑμὸν φίλος

λεσβροτῶν ὑπό φίλας ἑλων πέ-

τροισι ματρὸς λίγεάμιν

κᾀμφὶ ματρός ᾠ δις

ἁγνᾶς ἀηδόνος δω

ρίας ἀγρίȣ.

А какими размерами написаны все эти стихи? И что в них содержится? Ответы на сии вопросы изложены около этих стихов. Они пригодны для учёных любителей Эллинской поэзии. Посему я передаю их в подлинниках.

Περὶ τῆς σύριγγος

Τὸ πρῶτον κῶλον τῆς σύριγγος, τὸ δεύτερον καὶ τὸ τρὶτον ἐξάμετρα ἀκατάληκτα:

– – . – о о . – – . – о о . – о о . о –

Τὸ δ καὶ τὸ ε, ἐξάμετρα καταληκτικὰ, ἤγουν δεόμενα καταλήξεως τῆς εἰς μίαν σολλαβήν.

– о о . – – . – о о . – о о . – о о . –

Τὸ ς καὶ τὸ ζ, πεντάμετρα ἀκατάληκτα, ἢγουν μὴ δεόμενα καταλήξεως

– о о . – – . – – . – о о . – о о .

Τὸ η ,τὸ θ, πεντάμετρα καταληκτικὰ, ἤγουν δεόμενα καταλήξεως τῆς εἰς μίαν συλλαβήν·

– – . – о о . – о о . – о о . –

Τὸ ι, τὸ ια, τετράμετρα ἀκατάληκτα, ἤγουν μὴ δεόμενα συλλαβῆς· ἀπηρτισμένα γὰρ εἰηνὶ. – ο ο . – ο ο . – – . – ο ο .

Τὸ ιβ, τὸ ιγ, τετράμετρα καταληκτικὰ ἤγουν δεόμενα συλλαβῆς εἰς τὸ γενέσϑαι τέλεια τετράμετρα.

– ο ο . – ο ο . – ο ο . – .

Τὸ ιδ, τρίμετρον ἀκατάληκτον, ἥγουν μὴ δεόμενον συλλαβῆς ώς τρίμετρον

– – . – о ο . – –

Τὸ ιε καὶ ις, καί ιζ, τρίμετρα καταληκτικὰ, ἥγουν δεόμενα συλλαβῆς εἰς τὸ εἶναι τέλειον τρίμετρον.

. – – . – ο ο . – .

Τὸ ιη, δίμετρον ἀκατάληκτον, ἥγουν μὴ δεόμενον συλλαβῆς εἰς τὸ γενέσϑαι τέλειον.

– ο ο . – – .

Τὸ ιθ καὶ τελευταῖον πεντάμετρον ἀκατάληκτον, ἥγουν μή δεόμενον συλλαβῆς, ὡς πεντάμετρον.

– ο ο . – . – ο ο . – . – –

* * *

Τοῦ σοφωτάτου χαρτοφύλακας τῆς πρώτης Ἰουστινιανῆς ἁπάσης Βουλγαρίας Κυρίου τοῦ Ἰωάννου τοῦ Πεδιασίμου ἐξήγησις εἰς τὴν τοῦ Θεόκριτου σύριγγα.

...Τὸ δὴ τῆς. Θεοκρίτου σύριγγος, αἰνίγματι μεν ὅμοιον· διὰ δὲ τὴν τῶν μεταλήψεων πύκνωσιν, καὶ διὰ τὸ ἀκροϑιγῶς τῶν μνημονευϑησῶν ἱστοριῶν ἔχεσϑαι, καὶ τὸ ἐλλιπὲς τῆς συντάξεως· καὶ ταῦτα μὴ κατὰ τὴν ἀττικὴν συνήϑειαν, ἀλλὰ τινα ἔκφυλον πολλὴν ἐμποιοῦσαν ἀσάφειαν· ἔχοι μέντοι τὸν δὲ τὸν τρόπον ἡ ταύτης ἀνάπτυξις, ὄσα ἐμοὶ δοκεῖ.

– «Σύριγξ οὔνομα ἔχεις, ᾄδει δὲ σὲ μέτρα σοφίης». – Ὁ πρῶτος στίχος ἀποκεκομμένην ἔχει ἔννοιαν· ἔστι γὰρ ἐπιγραφὴ τῆς Σύριγγος. Πρὸς τὴν σύριγγα δὲ αὐτὸς ὁ λόγος, ἀπὸ τοῦ ποιητοῦ λέγοντος· ὡς ἔχεις μὲν ὄνομα αὐτῇς τὸ, σύριγξ· τουτέστι σύριγξ μὲν καλῇ κατὰ τὰς λοιπὰς σύριγγας· ᾅδει δὲ σε ἀντὶ τοῦ ψάλλει· οὐ γὰρ ἀδικὸν, εἴτουν ἀρμονικὸν μέρος τῆς σοφίας, ἤγουν μουσικῆς, ἀλλὰ τὸ μετρικὸν· οὐ γὰρ ἐμπνευστὴ ἀυτὴ ἡ σύριγξ, ἵνα καὶ ὡδὰς ἕχῃ, ἄλλ’ ἀμετρουμένη τῷ ἐγκλίστῳ (?) τῶν μέτρων δακτιλυκῶν· ἢ καὶ ἄλλως·. – Ἄδει δὲ σε, οὐχί αἰσϑητὴ ἔμπνεσις στόματος, ἀλλὰ τὰ μέτρα τῆς σοφίας, ἤγουν αὐτὴ ἡ σοφία περιφραστικῶς.

Εἶτα ἀποτείνει τὸν λόγον πρὸς τὴν Πηνελόπην τὴν τοῦ Ὀδυσσέως ὁμόκοιτον· ἐπεὶ γὰρ τῷ Πανὶ ἀφιέρου τὴν σύριγγα· τοῦ Πανὸς δὲ μήτηρ ἡ Πηνελόπη κατὰ τὸν μῦϑον. Ἐκεῖϑεν ἀξιοῖ τοῦ λόγου ἄρξασϑαι καὶ φησίν· – «Οὐδενός εὐνάτειρα, μακροπτολέμοιοδὲ μᾶτερ». – ὢ εὐνάτειρα καὶ σύζυγε τοῦ οὐδενὸς, ἤγουν τοῦ Ὀδυσσέως· οὕτω γὰρ Ὀδυσσεύς κεκλῆσϑαι παρεσκευάσατο, ἠνίκα τὴν ἐκ Τροΐας ὑπιστροφὴν ἁλώμενος τῷ κύκλωπι Πολυφήμῳ ἐνέκυρσεν, ὃν καὶ τετύφλωκεν· ἢ, οὐδενὸς τῶν μνηστήρων εὐνάτειρα, ἵνα καὶ οἰκείως ἔχῃ ὀ λόγος. Πηνελόπης γὰρ καὶ τῶν μνηστήρων ὁ Πὰν· ἐξ ἤχων ἤτουν ἀνεμιαῖον γόων, κατὰ τὴν μυϑώδει τεραταίαν, σπαρεὶς. Ἑκάστῳ μὲν γὰρ τῶν μνηστήρων ὑπισχνεῖτο τὸν γάμον ἡ Πηνελόπη· ταῖς δὲ ἀληϑείαις οὐδενὸς γυνὴ γέγονε. Μήτηρ δε μακροπτολέμοιο, ἤγουν τοῦ Τηλεμάχου· τῆλε γὰρ τὸ μακρὰν, καὶ μάχη ὁ πόλεμος. ’Εκ μὲν γὰρ Κίρκης Τελέγονος, ἐκ δὲ Πηνελόπης τῷ Ὀδυσσεῖ γεννᾶται Τηλέμαχος.

– «Μαίης ἀντιπάτροιο ϑεὸν τέκες ἰϑυντῆρα» τὸ ἑξῆς. ὦ Πηνελόπη· σὺ τέκες καὶ ἐγέννησας τὸν ϑεὸν ταχὺν ἰϑυντῆρα καὶ ποιμένα τῆς Ἀμαλϑείας τῆς μαίης καὶ τῆς τροφοῦ τοῦ Διὸς τοῦ ἀντιπάτρου, καὶ τοῦ ἐναντιωϑέντος τῷ ἰδίῳ πατρὶ, τῷ Κρόνῳ δηλαδὴ, ἤγουν τὸν Πάνα· οὕτω γὰρ φησὶ ἀνεῖσϑαι Πανὶ, τὴν τῶν ποιμένων ἐφορείαν, ἀπὸ δὲ μόνης τῆς Ἀμαλφείας, συννοεῖν καὶ πᾶν ϑρέμμα. Τινὲς δὲ τὸ, ἀντιπάτρου ἐκ τοῦ ἀντιπέτρου γεγενῆσϑαι φασὶν, ἵν ἧ ἀντίπετρος ὁ Ζεῦς. ἁνϑ’ οὗ δηλονότι πέτρα ἑδόϑη τῷ Κρόνῳ, ζητοῦντι τὸν Δῖα βρέφος ἔτι ὄντα καταπιεῖν. ὡς δὲ παιδοφάγος ὁ Κρόνος, καὶ ὡς λίϑον ἀντὶ τοῦ Διὸς καταπέποκεν ὑπὸ τῆς Ρέας ἀπατηϑεὶς, καὶ ὡς ἐκτεϑείη ὁ Ζεῦς καὶ ὑπ’ Ἀμαλϑέιας μαιευϑῆ· δῆλον ἐκ τῶν ἱστοριῶν. καὶ οὐ δεῖ λεπτομερῶς περὶ αὐτῶν ἀκριβώσασϑαι.

– «Οὐχὶ κεράσταν, ὅν ποτέ ἐϑρέψατο ταυριπάτωρο» – Ἐπεὶ δὲ οὐ κυριονὺμως εἶπε τὸν Πάνα, ἀλλ’ ἰϑυντῆρα τῶν ϑρεμμάτων, ἦν δὲ καὶ Κομάτας ποιμένων ἐπίσημος, ὡς φιλόϑεος ἤ φιλόμουσος, ποιεῖται διαστολὴν καὶ φησίν· οὐχὶ τὸν Κομάταν λέγει τὸν Κεράσταν, τουτέστι τὸν ποιμένα τῶν κερασφόρων ζώων· οὐ γὰρ αὐτὸς ἦν κεράστης, ἤγουν κερασφόρος, ὅν ποτε ἐϑρέψατο μέλισσα, ἥν φησι ταυροπάτορα, τὴν ἔχουσαν δηλαδὴ τὸν ταῦρον πατέρα· γενέσϑαι γὰρ ταῖς μελίσσαις ἀρχὴ σῆψις βοαὶων κρεῶν.

Ἱστορία. – Ἱστόρηται δὲ περὶ τοῦ Κοματᾶ τούτου, ὡς ποιμὴν ὢν καϑ’ ἔκάστην ταῖς Μούσαις ἐκ τῶν ϑρεμμάτων ἔϑυεν· ἐφ’ ᾧ δυσχεράνας ὁ δεσπότης αὐτοῦ, κατέκλυσεν αὐτὸν ἐν ξυλίνῃ λάρνακι, Μούσαις ἐπιτρέψας τὴν αὐτοῦ σωτηρίαν, ἃς ὑπερβαλλόντως ἐσέβετο· χρόνῳ δε ὕστερον ἀνοίξας τὴν λάρνακα καὶ ζῶντᾴ τε τὸν Κομάταν εὑρίσκει καὶ κηρία μέλιτος, οἷς περιεσώσατο τὴν ζωήν.

– «Ἄλλ’ ἀπέλειπες· οὗ αἵϑε πάρος φρένα τέρμα σάκους». – Οὐχὶ τὸν Κομάταν οὖν, φησι, λέγω, ἀλλὰ τὸν Πάνα, ὃν ἀπὸ σοῦ ἡμῖν ἔλιπες· ἀντὶ τοῦ, ὃν γεννηϑέντα σοί, δέδωκας ἡμῖν· Τὸ δὲ λέγειν, ὡς καὶ Κομάτας Πηνελόπης ὑιὸς, μὴ καὶ ταῖς ἀληϑείαις ἀνάρμοστον εἴη, σκοπεῖν ἄξιον. Πηνελόπη μὲν γὰρ εἰς Ἰϑάκην, Κομάτας δὲ Σικελὸς· καὶ ἡ μὲν ἐπί τῶν Ἑλλήνων (?), ὁ δὲ ἐπὶ Ῥωμαϊκῶν· μεταξὺ δὲ τοῖν τόποιν καὶ χρόνοιν τούτοιν χάσμα μέγα ἐστήρικται· οὗ Πανὸς αἴϑε καὶ ἔφλεγε καὶ ἀνῆπται τὴν φρένα καὶ τὴν ψυχὴν τέρμα σάκους· οὐχὶ μεταληπτικῶς· γυνή τις Ἴτυς καλουμενη ὄμονὺμως τῇ ἴτυι τῷ τέρματι τοῦ σάκους, ἄλλ’ αὐτὴ ἡ ἴτυς, τουτέστιν ἡ ἀσπὶς, ἀπὸ μέρους τὸ ὅλον· μᾶλλον δὲ ἀπὸ μόνης τῆς ἀσπίδος, καὶ πᾶν ὅπλον, ἵν’ ἧ ἡ ἔννοια, ὅτι ἔρωτα εἶϑε τῶν ὅπλων ἤγουν τῶν πολεμικῶν ἔργων. Ἱστόρηται γὰρ ὁ Πὰν συστρατεῦσαι τῷ Διονύσῳ παρ’ Ἰνδοὺς, καὶ ἔργα ποιῆσαι πολεμικὰ. Τὸ δὲ πάρος ἤγουν πρότερον οὐκ ἐναντιοῦται τῷ λόγῳ· οὐ γὰρ ἀεὶ ὁ Πὰν περὶ τὰ πολεμικὰ ἠσχολῆσϑαι ἱστόρηται, ἄλλ’ ὅτε ὁ Διόνυσος κατὰ τῆς Ἀσίας ἐστράτευσεν.

– «Οὖνομ’ ὅλον δίζωον». – ἤγουν οὖ ὄνομα ὅλον δίζωον, τουτέστι ἐκ δύω ζώων σύνϑετον. τά μεν γάρ κάτω ὁ Πὰν τράγος, τὰ δ’ ἄνω ἄνϑρωπος. Λαμβάνει δὲ ἐνταῦϑα τὸ ὄνομα ἀντὶ εἴδους τοῦ Πανὸς· οὐ γὰρ τὸ ὄνομα τοῦ Πὰν δίζωον, ἀλλὰ τὸ εἶδος.

– «Ὅς τὰς μέροπος πόϑον χούρας γηρυόνας ἆϑεν τᾶς ἀνεμώδεος»· – ὅς ἦϑε καὶ ἀνῆπτε πόϑον καὶ ἔρωτα ἕνεκεν τῆς κόρης, ἤγουν τῆς Σύριγγος· οὐ γυναικός τινος, ὥς φασί κατὰ μετάληψιν, ἀλλὰ τοῦ ἐμπνεύστου ὀργάνου. Κόρην δὲ φησὶ διά τὸ τερπνὸν καὶ τὸ τῆς ἡδονῆς μαλϑακὸν, καὶ φιλοτήτων ἐπαγωγόν· οὗ χάριν καὶ ἐπιφέρει μέροπος γηρυόνης, τουτέστι μεμερισμένης κατὰ τὴν ὄπα· εἰ (?) γὰρ μονόφϑαλης, ἔιτουν μονόφωνος ἦν ἡ Σύριγξ, ἦν ἂν ἀνάρμοστος, καὶ μηδὲ ψυχὴν ἀνϑρωπίνην καιεῖν ἦάτε· ἡ γὰρ ψυχὴ ἐξ ἀρμονιῶν συνέστηκε, καὶ ἐκ μόνω τῶν... ἀρμονιῶν καλεῖσϑαι... ἔνωσις· Τὸν δὲ γηρυόνης, ἀντὶ τῆς φωνητικῆς’ ἁπὸ τοῦ γῆρα ἡ φωνὴ· ὑστερόφωνα δὲ ἡχοῦς καὶ ϑυγατέρας φωνῆς, ὡς ἀργά μοί παρέδραμε· – Τᾶς ἀνεμώδεος, ἤγουν τᾶς ἐμπνευστικᾶς, ἔμπνευστόν γαρ ἡ σύριγγξ.

– «Ὅς μούσᾳ λιγὺ πᾶξεν ἰο στεφάνω». – Ὅς, ἤγουν ὁ Πὰν τῇ Μούσῃ τῇ Καλλιόπῃ, μάλλον δὲ τῇ Μελπομένῃ, καὶ πᾶσαις· διὰ τοῦ ἑνικοῦ αἰνίττεται ὀνόματος· πῆξε δὲ καὶ κατεσκεύασε λιγὺ καὶ ὀξύφωνον ἕλκος⁷¹. καὶ σύριγγα κατὰ μετάληψιν. Καὶ γὰρ ἡ σύριγγξ οὐ μόνον τὸ ἐμπνευστὸν ὄργανον τὸ ποιμενικὸν ἐστὶ, ἀλλὰ καὶ τὸ διαβεβρωμένον ἕλκος· τ... τοῦ δεόμενον· ἀντὶ γοῦν τοῦ ἑτέρου σημαινομένου τῆς σύριγγος ἤγουν τοῦ ὀργάνου τὸ ἕλκος παρείληφεν, ὅπερ ἐστὶ μετάληψις. Ἰο σεφάνῳ δὲ Μοῦση, ὡς ϑηλεῖα ϑεά. ϑηλείαις γὰρ πρέπον ὁ στέφανος· τὸ δὲ λὲγειν μοῦσαν ἰο στέφανον τὸ ἔαρ, οὐ μοὶ δοκεῖ λίγου ἔχεσϑαι.

– «Ἕλκος ἄγαλμα πόϑοιο πυρισμαράγγ». – Ἔστι δὲ ἡ σύριγγξ ἄγαλμα ἤγουν τέρψις καὶ παροξυσμὸς τοῦ πόϑου τοῦ ἐγκαρδίου, ὃν πυρισμάραγγον λέγει, ὠς ἐν τῷ πυρὶ τῆς καρδιακῆς ϑέρμης σπαραττόμενον καὶ ἀναφλεγόμενον· εἰδέναι δὲ ἄξιον, ὡς ὑποδοχὴν τοῦ τριμέτρους τῆς ψυχῆς, λέγω δὴ λόγου, ϑυμοῦ καὶ ἐπιϑυμίας, τρεῖς σωματικὰς ἀρχὰς κυριωτάτας ἡ φύσις ἐδημιούργησεν· ἐγκέφαλον μὲν εἰς ὑποδοχὴν τοῦ λογιστικοῦ, καρδία δὲ τοῦ ϑυμιειδοῦς, ἧπαρ δὲ τοῦ ἐπιϑυμητικοῦ· ἀρχή δὲ... ἀυτῶν ἡ καρδία. διὸ καὶ ἀπαϑεστάτη... εἰ καὶ ἐγκάρδιον τις τὸν πόϑον ἐρεῖ, οὐχ’ ἁμάρτῃ τοῦ δέοντος· διὰ τὸ καὶ τοῦ ἥπατος εἶναι τὴν καρδίαν ἀρχή·

– «Ὅς σβέσεν ἀνορέαν ἶσαν δεα».

– «Παπποφόνου, Τυρίας τὲ ἁφείλετο».

– Ὃς ἤγουν ὁ Πάν ἔσβεσε τὴν Περσῶν (?) ἀγερουχίαν, ὅτε συνεστρατήγει τῷ Διονύσῳ, ἥν καὶ ἶσανδέα, ἤγουν ὁμώνυμον φησὶ τοῦ παπποφόνου, τοῦ Περσέως δηλαδὴ· ἀπὸ γὰρ Περσέως Πέρσης, ἐξ οὗ τὸ Περσῶν γένος. Παπποφόνος δὲ ὁ Περσεὺς, καϑὼς ἱστορεῖ καὶ Λυκόφρων· τὸν γὰρ πάππον... ἆϑλον ἀπέκτεινε καὶ ἀφείλετο· ἀπὸ... τὴν ἐνορέαν καὶ τὴν Περσικὴν ἀλαζονείον ὑπὸ τῆς τυρίας ἤγουν τῆς Εὐρωπης μετονυμικῶς. Ἐν γὰρ τῇ τύρῳ τῇ Εὐρώπῃ ὁ Ζεῦς ἐμίγη.

– «Ὧ τὸ δὲ τυφλοφόρων ἐρατὸν ψυχὰν».

– «Πᾶμα Πάρις ϑέτο σιμιχιδᾶς». (ὧ Πανὶ, τὸ πᾶμα καὶ κτῆμα τὸ δὲ, τῶν τυφλόρων, ἤγουν τῶν ποιμένων κατὰ μετάληψιν, τουτέστι πηροφόρων καὶ σακοφόρων. Πηροφόρος γὰρ καὶ ὁ τυφλοφόρος· τὸ ἐρατὸν καὶ ἐπιϑυμητόν κατὰ ψυχὴν, ὁ Πάρις, ἤγουν ὁ ϑεόκριτος κατὰ μετάληψιν, διὰ τὸ καὶ τὸν Πριαμίδην Πάριν κρῖναι τὰς τρεῖς ϑεὰς περὶ τοῦ μήλου καὶ τῆς ἔριδος καὶ δύνασϑαι καλεῖσϑαι ϑεόκριτον, ϑέτο καὶ ἀνέϑηκεν ὁ Σιμιχίδης καὶ ὁ ὑιὸς τοῦ Σιμιχίδου. Εἶτα πρὸς ἀὸτὸν Πὰνα...

– «Ὦ βροτοβάμων (ὦ βροτοβαμων στάτης· ὦ Πὰν βροτοβάμων)»,

στήτας οἰστροδέτας (ἤγουν πετροβάμων· ἐκ πετρῶν γὰρ οἱ βροτοὶ κατὰ τὸν παλαιὸν μύϑον). – Οἷστρε καὶ ἔρως τῆς Νυμφαίης τῇς στήτης καὶ γυναικὸς. τῆς δὲ τῆς καὶ Λυδῆς.

– «Κλωποπάτωρα πάτωρ· ὧ Ἐρμοῦ... ὑιὲ κατὰ τινὰς παλαιοὺς Ἐρμοῦ παῖς ὁ Πάν» (... не могу прочесть).

– Λαρνακόγυλε, ἤγουν χηλόπ... κατὰ μετάληψιν· χηλὸς γὰρ τὸ κιβώτειον, καὶ ἡ λάρναξ, καὶ χηλὴ ὁ ὄνυξ.

– «Χαίροις ἀδυμελισδὸς Ἐλλόπι κούρα Καλλιόπᾳ νηλεύστῳ». – Χαίροις ἠδυμελὴς ἐν τῇ σύριγγι τῇ ἐλλοπι καὶ ἀφώνω, τῇ ἐλλιπομένῃ δηλαδὴ ὀπὸς καὶ φωνῆς· αὐτὴ γὰρ καϑ’ ἑαυτήν ἡ σύριγγξ μὴ ἐμπνευμένη πρός τινος ἄφωνη ἐστί... (Остальное немногое прочитать затрудняюсь).

Всё это стихотворение Феокрита, написанное в честь бога Пана экзаметрами, пентаметрами, тетраметрами и триметрами, весьма загадочно, иносказательно. Если бы не объяснил его Хартофилакс, т. е. делохранитель архиепископа первой Иустинианы, что в Болгарии, Иоанн Педиасим, живший в XIV веке, то оно осталось бы непонятным.

Объяснения же его – таковы:

Замысловато сие песнопение Феокрита! С большим трудом я перевёл его по-русски дословно. Не хвалюсь этим переводом своим, и прошу сильнейших меня в Эллинизме изложить его складнее, применительно к толкованию Педиасима. А в заключение сообщаю смысл Мифа о Пане. Имя его Πάν выражало Весь строй мира или природы; красное лицо его означало эфир и огонь; рога на голове его напоминали круглое солнце и рогатую луну; пятна рысьей кожи, которую он носил на себе, возбуждали мысль о звёздах на небе и о разнообразиях земли; голени его, покрытые шерстью, означали леса и все произрастения земли, собираемые в лари (ящики); козлиные ноги отображали крутоярья гор, а свирель и звуки её знаменовали ветры.

* * *

Слышали мы звуки свирели Феокрита: расслушаем теперь стук его секиры и шум крыла, хореямбический⁷²; но наперёд научимся: как надобно расслушивать то и другое.

А меня измучила эта секира Феокрита. С величайшим трудом я, с помощью увеличительного стекла, прочёл мелко-мелко написанные на ней стихи, и около неё толкования, смачивая подлинную рукопись особым порошком вроде серы, и посредством его воскрешая полинявшие слова. Нелегко достаются новые прибытки знания! Хотите ехать за ними на Афон: запаситесь коллурием, т. е. воскрешающим непрочтимые слова старых рукописей порошком. А я помазал им и Крыло Феокрита, и прочёл на нём и около него следующие стихи и толкования.

Замечательно это стихотворение Феокрита и по внешнему виду своему, похожему на крыло, и по глубоко-философскому смыслу его. В нём воспета любовь, как зиждительное Начало всего существующего.

* * *

Под этим стихотворением написаны четыре стиха в похвалу пастушеской поэзии. Прочтём и их.

Вкусно! Но правда ли? Не знаю, что скажут на это другие, а мой ум от этой поэзии, и наипаче от толкования её зацвёл... Этот глагол мой понимайте, как хотите. Я же спешу прочесть и перевести надпись на Феокритовом жертвеннике.

Вот и второе лексиконное, более подробное, толкование Дорических речений на жертвеннике Феокрита. Придерживаясь того и другого толкования, сообщаю перевод сего стихотворения.

«Я – тот жертвенник, который соорудил супруг нарядившейся в мужское платье женщины, Меропс, дважды живший, а не огнепепельный сын Емпусы, умерщвлённый Тевкрским пастухом, родившимся от суки, (соорудил) витязь, искавший золота (Язон), когда Медея истребила храбреца, которого сковал из меди безотцовский двуженец, брошенный по причине матери Вулкан. Мою постановку (говорит о себе жертвенник) увидевши (Филоктет) убийца судьи богинь (Париса) и погребатель трисемянного (Геркулеса), убежал с криком, потому что больно уязвил его ядом чревоползец, сбрасывающий свою старость. А Филоктета сего, промедлившего на окружённом водою острове, в Тевкриду, трижды взятую, привели со стрелами (Геркулеса), сожитель матери Пана, тать, двужизненный Одиссей, и сын мужеядца, разрушитель Илиона. (Диомид)».

Вся заманчивость этой эпиграммы состоит в прикровенных намёках на Мифо-исторические лица, каковы суть:

1) Язон, предводитель аргонавтов и строитель жертвенника Аполлону, и муж чародейки Медеи, у которой был и другой муж, Ахиллес, не сын Фетиды, закалённый ею в пепле и огне и умерщвлённый Троянским князем Александром, сыном Гекубы, прозванной сукою за многочадство, а Ахиллес чтимый на островах Макарских;

2) Талон, выкованный Вулканом из меди и преграждавший путь Аргонавтам, но за то истреблённый Медеею, которая знала, что у него есть смертная жила не медная, а телесная, протянутая от головы до пяты;

3) Филоктет, видевший оный жертвенник, и подле него угрызённый змием, и целый год страдавший от яда на Острове Лимносе, Филоктет убивший Париса, к которому на суд приходили три богини, и похоронивший Геркулеса, трижды засемененного Юпитером: и 4x5, Одиссей, бывший в аду и вышедший оттуда живой, и Диомид сын мужеядца Мелениппа, разоритель Илиона: оба они с Лимноса привели к Трое Филоктета с Геркулесовыми стрелами, потому что без него и без этих стрел, по прорицанию оракула, нельзя было взять сего города.

В рассматриваемой эпиграмме Феокрита заслуживают наше внимание две особенности, как то, воспоминание о Меропах и указание иного Ахиллеса, чтимого на островах Макарских, которого не должно смешивать с Ахиллесом, воевавшим с Троянцами. Излагаю сведения свои об этих особенностях.

Ме́ропы нередко упоминаются в классических творениях древних Еллинов, как особенные, знатные люди. Жена Ескулапа Ипиона была Меропка, и родила ему сынов Махаона, Подалирия, Ианиска и Алексинора, и дочерей, Ясо, Панакию, Игиию и Эглу: из них Махаон и Подалирий, как искусные врачи, служили в Еллинских полках во время Троянской войны. Меропки были: дочь Атласа и супруга Сизифа, которому она родила Главка, отца Веллерофона: сестра Фаефона, оплакавшая несчастие брата своего, слёзы которой превращены были в янтарь: дочь Аркадского царя Кипсела и многочадная жена Ираклида Кресфонта. Кроме их известны мне Меропы: царь острова Ко, от которого все подданные его назывались Меропами, и Перкозий, царь Риндака в малой Азии; о нём в Омировой Илиаде сказано, что он, как Видящий, как прозорливец, не позволил сынам своим Адрасту и Амфию воевать с Троянцами, потому что предвидел несчастную кончину их. В надписи на жертвеннике Феокрита предводитель аргонавтов Язон Фессалиец назван Меропом, а в толковании прибавлено, что Фессалийцы суть переселенцы, отделившиеся от Меропов. Что же значит слово Мéропс? Кто эти Меропы, и где было первоначальное селение их? Слово, Мéропс, по толкованию греческих лексикографов, означает существо, имеющее членораздельный голос. Меропы суть глаголивые люди, глаголами своими отличающиеся от животных⁷⁴. Это – первобытные человеки, обитавшие, сперва, на обширнейшем материке, противоположном нашему материку Европео-азиато-африканскому, там, где ныне ширится южный океан с островами, (ἤπειρον τὴν ἔξω τούτου κοσμου. Aelian. Var. Hist. L. III. C. 18. – γῇ ἀντι πέραν τῇ ὑφ’ ἡμῶν οἰκουμένῃ κειμένη Lucian. II, 47.), а потом, когда этот материк был затоплен, перешедшие на Гималайскую возвышенность земли, называемую Мер-у, где находится и Памир, и Каше-мир, отсюда же расселившиеся по всей земле, с одинаковым языком, по времени разделившимся на разные наречия. От них происходим и мы, глаголивые Словены. В Малой Азии, Фессалии, Греции и на островах архипелага они, как пришельцы, отличали себя от тамошних автохфонов, брачились только между собою, и удерживали своё прозвание, Меропы, в память своего членораздельного глаголания и происхождения из такой страны, из которой раздельно и размеренно текут реки на восток и запад, север и юг как то, Брахмапутра и Инд, Амударья и Ганг и проч., и которая потому называема была ими Мер-у, т. е. Мера четырёх стран света, по коим надлежало им разойтись.

От Меропов перейдём к Ахиллесу второму, витязю не Троянскому. Он, по уверению древнего толкователя Феокритовой эпиграммы на жертвеннике Аполлона, был второй муж Медеи, чтимый на островах Макарских (архипелажских). Эта новость озадачила меня. Жаль, что оный толкователь не сказал, чей был сын этот второй Ахиллес, и почему имя его припутано к помянутым островам. Думаю, что под ним надобно разуметь могучую силу природы, произведшую морские острова и на них разные растения и травы, а в жене его Медее чародейке надлежит видеть целебную и мертвящую силу этих растений и былий. Но, как бы то ни было, а высказанную новость наука должна принять к сведению. Я отмечаю эту новость на скрижалях её, и оповещаю, что на нашем берегу Чёрного моря Кинбурнская длинная коса, в древнее время называвшаяся Ахиллесовым бегом, δρόμος Ἀχιλλέως, и Ахиллесово капище на единственном в сем море островке, Левки, который я видел своими очами, носят имя не славного под Троей бойца Ахиллеса, сына Фетиды, а второго мужа Медеи, знаменовавшего собою силу природы, произведшую острова, и обожаемую Еллинами.

Теперь мне следовало бы сварить, облупить и в рот положить Яйцо Феокрита. Но пусть сделают сие другие. А я утомился, стараясь понять и объяснить премудрёную поэзию Сиракузского поэта. Наскучила она мне. Для занимательного разнообразия спешу передать в русском переводе образчики греческой словесности плакущей.

Τοῦ νομοφύλακος Ἰωάννου διακόνου τοῦ Εὐγενικοῦ Μονωδία ἐπὶ τῇ ἀλώσει τῆς Μεγαλοπόλεος:

Плачь номофилака Иоанна диакона Евгеника о взятии великого града (Константинополя в 1453 году) – Статья из малого Панфекта.

Христе царю!.. Увы мне. О, Христе царю всех! О, граде великого царя Бога, о нем же преславная глаголашася! Пресвятая Богомати! Где град твой великоименитый и возлюбленный? Где око земли, твердыня нашего рода, истукан вселенной?

Увы мне. И после этого я ещё дерзаю говорить и возвещать ужасы? Ах, как я не лишился ума? И как ещё могу отверзать уста мои? И как я жив? И как ещё дышу и чувствую, и вижу свет?

О приставники и стражи нашего спасения, ангелы святые и тмочисленные! Почто вы оставили стражбу сего града?

О, как велико число наших нечестий, и какое множество наших беззаконий! Оно удалило от нас посещение Святых и Божеское провидение. Оно предало нас, как готовую добычу, исконным человекоубийцам демонам, и чрез них губительным врагам нашим.

О, удел Бога! О, достояние Христа! Что и что мы потерпели!

Кто даст голове моей воду, или более, все воды морские, и очам моим источник, или более, неиссякаемые источники слёз, да оплачу дщерь Сиона по достоянию?

О, заклание Христа и страшная смерть за нас, и Владычняя кровь всесвятая, и победное оружие, кресте честный!

О, солнце, всё зрящее! Как устояло ты, видя толикие напасти? Как не познало свой запад на веки, скрывшись в мрачных безднах земли? Не потерпело же ты – затмилось в полдневный час спасительного страдания Господа, воздавая так праведное воздаяние ругателям Христа, показуя вселенной страдание Его, и возвещая всей твари горе, и видом своим выявляя ужасное событие, и помрачением своим знаменуя тьму душ наших. Да и ради древнего Израиля явило ты послушание сыну Навиину такое, что даже остановилось в течении своём, и так пособило истреблению супостатов. А здесь ты воссияло врагам Христовым против нас, и на разорителей града Божия излило лучи свои. Как не ужаснули тебя, увы, страдания наши? Или, зачем ты взошло, имея видеть столько зол? Как не исчезло всё существующее? Как не потряслась вся земля? Как не расселись камни и ныне? Не отверзлись гробы? и не воскресли тела Святых?

А я, который всё видел, и слышал, и потерпел, я, злополучный, дожил до этой годины, чтобы увидеть и оплакать общее бедствие! Как не прокляну тот день, в который я родился, по большему праву, чем Иов?

И ты земля, как ты не расселась для нас, и почто не расседаешься и теперь, да достойно пребудем уж не в пустыне не населённой и не в расселинах утёсов и не в ином горшем месте, а во мраке и в недрах ада, по наречённому нам определению Бога: ходити во дворе моем не приложите к тому.

Небо! Отверзи врата твои и прими наши души в сонм избиенных. Ибо никому уж не мила жизнь и на минуту. На что мы посмотрим? Что послушаем? Каким веянием воздуха подышим? Каким языком и какими устами восхвалим Бога? Какими руками обымем друг друга? Помрачены мы, разгромлены, не похожи на людей, разбиты, подобны расслабленным жилами, отпетым. Горы! Падите на нас. Холмы! Покройте нас.

Блаженны утробы, не рождающие ныне, и сосцы не доящие! Ибо настало веселие нечестивым, а нам поношение.

Дайте мне вы, источники и озёра и реки, дайте столько слёз, сколько я хочу. Но если бы и запёкшимися кусками крови если бы и каплями из ран стал я оплакивать и описывать горе, то и ими не изобразил бы его, как надлежало бы, вполне.

Потоки и ручьи, украшенные лугами и садами, теките вы горше Мерры всякой и моря всякого, знаменуя собою нашу горечь, намекая на нас, недостойных ни малой сладости.

Воздуше, способниче всех чувств наших! Не содействуй ни зрению предметов ни слышанию звуков, ни обонянию благоуханий: но сопомрачися с помраченными, и соумертвися с обмертвевшими, и соистлей с истлевшими.

Небо и ты эфирный тук! Почто кружишь ты хор звёзд? Почто непрестанным вращением и волнением поддерживаешь всё сущее, когда уже нет на земле прекраснейшего города? Или уж близка общая кончина, и ты действуешь для того, чтобы ускорить тление, совоздыхая с нами? Лучше было бы нам погибнуть от потопа, или горения, или расседания земли, вместе с прахом нашего отечества, как древле погибли многие грады, нежели пережить и видеть, и потерпеть такую напасть, и быть игралищами врагов нашей Веры. Почто не пожал нас серп летящий, и не посёк меч отточенный? Для чего не заклал нас тот нож небесный, которому велено закалать, истреблять, безчадить, и не щадить ни тел, ни мозгов, ни костей? Для того ли, чтобы мы потерпели всё это от меча нечестивых?

Увы мне! Граде златый, граде великий! О чем первом у тебя возрыдаю? Какую вторую красоту твою оплачу? И что третие, четвертое и пятое и множайшее омою слезами моими? Величайший ли храм (св. Софии), это небо на земле, этот рай вторый? Или велелепие прочих святилищ? Или повсеместный блеск, или каждую порознь красоту, превосходящую благообразие царевны невесты?

Какой трезлосчастный род мы! Что и что мы потерпели? О, Провидение Божие! О, судеб глубина неизглаголанная! О, Спасе и Слове Бога и Боже! Плакал ты о древнем Иерусалиме, болезнуя о нем и провидя горе, грядущее, к нему.

Всеведче сострадательный! Оплакал ты страшную погибель, приближающуюся к нему. О нас же было ли какое-либо слово на небе? Как вдруг оставил нас ты, присный утешитель наш? Где сокровища милосердия твоего? Где неизследимая пучина долготерпения твоего? Как ты положил нас в притчу языкам, и в покивание головы народам? Как никакой пощады, если не ради нас, то ради имени твоего святого, да не будет оно поругано народами нечестивыми.

О, праведный Господи! Не восхотел ты, как благий, умолять отца своего пред страданием твоим, чтобы послал тебе более двенадцати легионов ангелов, да исполнишь Писания, и содеешь спасение мира. Теперь же для чего неотменимо решение твое? Откуда толикий гнев на нас, и прежде общего воскресения разрушение, и прежде скончания мира погубление, и прежде будущей вечной муки казнь ничем не меньшая её?

О, горькая чаща, преисполненная чрезмерного праведного гнева! О, стрелы бесстрастного, вонзённые в нас горящих! О, таинственность страшная, сокровенность ужасная и непостижимая, и неотвратимая! Христоименитый народ стал, как дерево, лишённое листьев и цвета, или как угасший свет золотого светильника. Язык святой предан языкам нечестивым. Царственное священство уже не царствует христиански. Се оставлен дом наш пуст. Наши святыни преданы псам, и бисер, увы, свиньям, самых свиней худшим. Ради недостойных, ради уподобившихся несмысленным скотам, и за подражание делам языков мы отданы языкам, и за дерзость ничем не меньшую Иудейской обречены на расхищение. Увы мне! Выи и жилы у нас железные. Мы жестоки и не обрезаны сердцем и умом. Сколько раз мы были попираемы, и не вразумились? Сколько раз бичуемы, и не обращались? После наказания отеческого не исправлялись, и после нового поражения оставались те же! Не надлежало ли нам вразумиться тмочисленными поражениями, язвами и гладами, и землетрясениями, и пожарами, и частыми нашествиями варваров, и расхищениями, предвещавшими и грозившими нам тем, что мы потерпели? Не надлежало ли вразумиться примерами Солуня, Пелопонесского перешейка, пагубою Лимносцев, и, смею сказать, тмочисленными порабощениями от Иллиров и Триваллов и Пэонов и Кипрян и Готфов и Лесбосцов, на материке и на островах, и на всей земле нашей?

О, доныне достоуважаемый, священный и ангельский образ! Какому ты предан хулению бешеных убийц! О, сила тайно действующего священства! О, таинства церкви! О святыни досточтимые христианами! Как они помрачены, поруганы и посрамлены за недостоинство наше! Вменихомся, яко овцы заколения. Мы сделались поношением соседей наших, поруганием и посмешищем всех окрест нас живущих.

Что более оплакивать? общественное или семейное? О, горький плач, охвативший весь город! Односемейные обняли друг друга. Друзья прощались, как прощаются пред последним издыханием. О жалкие матери чад жалких! О, младенцы разорванные, на матерях повешенные! О, цвет юношей поблекший, сановитость старцев поруганная, нежные младенцы, оторванные от сосцов! О люд, зле пожатый и горше потоптанный! О, девы, не только не зримые любопытными, но и вовсе недоступные для всякого взора! Каких озорников вы увидели! Увы! Какому позору обречены вы! А о бесчестии уж и не говорю, а об отторжении вас от Бога уж и молчу.

О Всецарица, Богородица, владычица всех тварей, неизреченно освященная, и недомыслимо чистая богородительница, и сверхъестественно Приснодева и матерь! Почто оставила ты несчастных жен, у которых в устах всегда было твое препетое имя, а в сердце, паче дыхания и жизни, память о тебе и великая вера в тебя, и для которых после Спаса, рожденного тобою неизреченно, была ты спасительница и градоохранительница, и после мироочистительной крови животворна была защита и благодать твоя и чрез тебя – от святой иконы твоей? Как не пощадила ты пол твой? Как мы заключили человеколюбивую утробу твою?

Не за то ли, что мы сами, увы! предали пламени благолепный и именитый храм твой Влахернский, не за это ли ты оставила город наш и храмы его, предвидев имеющее быть обезображение, или возгнушавшись нашим неестественным развратом? Сын твой и Бог наш не осудил жену прелюбодейную, приведённую к нему, принял блудницу с миром и помиловал Хананеянку, подивившись вере её, какой не имел и Израиль: а к христианским жёнам нет никакой жалости, никакой милости!

О, мудрость и добродетель, и красота множайших укромников (монастырей), и сокровищницы слова и наук, и вместилища Философии, благоухание книг Еллинских и инородных, и труды богословов и учителей!

О, сосуды тайнослужебные и незримые непосвященными! О, мощи священные! О, иконы святые, долу поверженные и попираемые и со смехом лишаемые украшений! И вы алтари недоступные, таинства божественные, и жертвенники неприкосновенные?

Ужасаюсь, и удивляюсь твоему, Христе, беспредельному долготерпению: – Там заверещали уста нечестивые и скверные, и заплясал варвар неистовый: а в церкви великой (св. Софии) – ужаснися солнце! – раздался крик нестерпимый, отвратительный и гнусный, и на святом месте и ныне явилась мерзость запустения.

До какого дожил я несчастия! Уж не говорю об отчаянии многих. Вера наша покинута. Народность наша покинута. Знать: близко мучительство антихриста и обольщение его, опасное и для избранных. О, как достаёт у меня сил говорить о таком бедствии! Кто когда-либо терпел такое злосчастие? Кто ждал такой напасти? Я, когда услышал в первый раз, долго не верил и, суетный, думал, что говорящие мне безумствуют, насмехаются, богохульствуют и вещают невозможное, как бы кто сказал, что древний сатана со всеми бесами вторгся в небо, чтобы поработить ангельское отечество, и невещественное бесстрастное, духовное селение, Иерусалим небесный, наполнить кровями, мятежом и беспорядком.

О, горький день, в который такое зло явилось твари! Да будет забыт он справедливее, чем тот день, который проклял праведный Иов! Да не числится он в днях века, и да будет проклят Богом и человеками!

Некогда содрогалось сердце моё и потрясалось, и вода капала из очей моих и слёзы падали с ресниц моих при слышании Писания: как были отринуты девы юродивые, уже пришедшие на брак и просившие елея у мудрых. А теперь моё сердце не содрогается, не колеблется, не ужасается, не трепещет, а разрывается, и вся утроба моя расторгается от крайнего страдания. Да совокупится воедино, и вся тварь и да плачет, как о мёртвом, о прекраснейшем из всех зданных городов, и да источает горькую желчь и чёрную влагу, и токи пота, и кровавые капли, или целые струи от крайней туги. Так велико бедствие, и таких и больших достойно оно слез и рыданий!..

О, величайший из боговенчанных царей и христолюбивейший Константин равноапостольный, после основательного познания Христа сопричисленный к наследию Его, и, первый, увеличивший силу Его! На небесах вельми возрыдала и горько восплакала сострадательная и благолюбивая душа твоя о граде твоём, и весь сонм праведников, лик благочестивых царей, лик иереев и учителей, созвала во едино сонмище, и подвигла их к общему сетованию о погибели Его. Но хоть и все вечные сострадают и сетуют с тобою, так как все они добролюбивы и человеколюбивы, однако никакой слезящий пророк уже да не оплакивает несчастия древнего Иерусалима, потому что бедствия Иерусалима Нового превзошли их гораздо более: никакой бытописатель да не изображает ни страданий, бывших при Антиохе, ни последнего разорения Сиона, или другого какого-либо города, ибо выразить злосчастия города нашего едва ли можно. Да умолчатся страдания древние, и да возвещаются нынешние: да отложатся все прочие, и да оплакиваются наши. Что в сравнении с нашим плачем и воплем тот голос, который древле слышан был в Раме, и рыдание при избиении младенцев Иродом, и стоны Рахили плакавшей и не хотевшей утешиться? Что пред настоящими злобами избиение древних отцов святых (на Синае) Влеммидами? Что мучения в Награне при храбром Арене приснопамятном? Ни ужасы Трои, ни бедствия Илиона, ни затруднения Афинян в Сицилии – ничто в сравнении с нашими бедами.

Увы мне! Уже нет Цареграда, нет великого города, который доныне среди городов христианских был тоже, что денница среди звёзд. Уже нет нового Рима. Нет нового Сиона. Нет второго Едема. Нет тмоименного и великоименитого и всевожделенного! Нет ока вселенный, горнила муз, источника мудрости, святилища добродетели, прибежища всякому образованию, истукана поразительного, зрелища достославного. Нет хвалы и утехи общей. Град наш, увы, опустошён, поруган и попран языками, и жалок более, нежели вдовица и сирая отроковица, потому что, как говорит Исаия, оставлен Богом и возненавиден; и нет помогающего Ему.

О стыд поголовный! О смертельное поражение! О неисцелимая рана! Страшно, поистине страшно и ужасно впасть в руки Бога живаго! Хороши же последствия наших нечестий, и приличны нам воздаяния! Удивительный прибыток от них стяжали мы окаянные! О бедствие, превзошедшее все от века до ныне бывшие несчастия! У люте мне! Всё сердце мое горит. И кто потушит его пламень? Найдётся ли такой певец, который звуками заставил бы меня забыться?

О досточтимый град и жребий всечестной Госпожи нашей Богоматери! Увы мне! Как вдруг оставила тебя она недреманная градохранительница? От скольких бед и обстояний спасала она тебя прежде? Как же ныне не явила милости своей! Как прежде заступалась ежедневно, а ныне как бы вознеправдовала, и человеколюбие переменила на гнев, и даже возненавидела тебя, отвратилась от тебя, отринула тебя, оттолкнула и предала озорникам и зверям кровожадным? Увы мне!

Доблестный и пресловутый и многохвальный Константинополь! Да изгладится впредь и самая память его в нас! Да измется из сердец наших сладкое и многовожделенное имя отечества нашего! Да вычеркнется из всех книг этот изящнейший и высокий предмет бытописателей и витий!

Именитый и дивный царь городов ныне уже раб и посмешище потомков рабыни Агари. Каким благом впредь похвалимся? Кому акафист и другие песни воспоем? Куда на земле переселимся мы злополучные? Где град препетый и многочтимый, и всюду еждедневно славословимый? Меня одного за всех, все, носящие имя Христово, принесите в жертву, сошедшись вместе, меня, возвещающего такое ужасное зло! Для чего жить нам, злополучным, когда ждёт нас общее поношение, общий стыд, и когда пасти всех зверей готовы пожрать нас? Стыд нам и укоризна, Греки! говорю с поэтом Аргосцев. Рабочими скотами, увы, стали блистательные и доблестные и честные сыны Сиона и, говорю с пророком, равноценные золоту. Одних убила рука варварская; другие сделались, а иные сделаются пленниками, некоторые скитаются повсюду и просят милостыни на искупление, своих присных и возлюбленных. Народ, обладавший вселенною, разрознен, рассеян и сделался странником и пришельцем.

О, дщери Иерусалимские, позор горький испытавшие, прежде же благоукрашенные наподобие храма, плачьте о себе и чадах ваших, плачьте и во всю жизнь рыдайте. Чем утешить вас: недоумеваю. Чего пожелать вам: не знаю. Лучше вам, подобно баснословным жёнам, обращённым в дерева и камни, молча проливать со мною вечные слёзы.

* * *

Щемят сердце все эти вопли и заунывные причеты диакона Иоанна. Плач его воскрешает в моей памяти другие подобные рыдания, кои, быв совмещены, составляют, особый отдел человеческой словесности, выше названной мною плакущею по примеру ивы плакущей.

В священном писании есть два плача, один Давидов, а другой Иеремиин.

1. Оплакал Давид Саула и сына его Ионафана сею плачевною песнию:

«Краса твоя, Израиль, поражена на высотах твоих!

Как пали сильные!

Не повествуйте в Гефе,

Не вещайте на стогнах Аскалона,

Дабы не радовались дочери Филистимлян,

Дабы не торжествовали дочери необрезанных.

Горы Гелвуйския! Да не снидет на вас ни роса, ни дождь,

И да не будет полей с плодами!

Ибо там повержен щит сильных,

Щит Саула.

Без крови убитых, без тука сильных

Лук Ионафана не возвращался,

И меч Саула не возвращался тощ.

Саул и Ионафан, други любезные в жизни своей.

Не разлучились и в смерти своей.

Быстрее орлов,

Сильнее львов они были.

Дщери Израилевы! Плачьте по Саулу,

Который одевал вас в багряницу велелепно,

Украшал золотом ваши одежды.

Как пали сильные на брани!

Поражён Ионафан на высотах!

Скорблю о тебе, брат мой Ионафан.

Ты был дорог мне.

Любовь твоя ко мне была сильнее любви женской.

Как пали сильные,

И погибли оружия брани!»

Втор. Книга Царств. Гл. I. ст. 17–27.

2. Плач пророка Иеремии, содержащийся в особой книге св. Писания, так велик и так известен читающим это Писание, что я не считаю надобным помещать его в настоящем сочинении моём, и спешу сообщить иной плач евреев по Иерусалиму, редко кому известный.

3. «На заре я хочу посетить моих братьев, чрезмерно скорбящих; и желаю подойти к святыне моей, дабы видеть ужасающую развалину.

Пришёл я, стал, и вижу: башни размётаны и стены разрушены; ничего не видать, кроме чёрной тьмы и пустоты. Слушаю и слышу: кукушка жалобно стонет, а ворон каркает, драконы и змеи свищут ужасно: плотоядные звери рыщут вокруг и воют отвратительно – страшно.

Я спросил своих братьев: где же милоликие, невинные младенцы?

Они, как голуби, под лезвием отточенных ножей.

Где чертоги янтарные среди кипарисов высоких? Где благовонные масти, и вина веселящие сердце, и цветы ненаглядные? Где девы в златошвенных одеждах?

Красота их погребена в затворах темниц.

Где скрижали закона и храм именитый? Где служение Богу, священство, левиты и проповедь? Где наши цари, нелицемерно хранящие правду и нравов чистоту? Где верующие, те, что воспитаны в лоне истины, и светят, как луна, и сияют, как солнце?

Одни заключили союз с гробами, и жилища их – недосязаемыя пропасти. Над ними уже растут былия и мох, чтобы служить пажитию еленям и козочкам.

Другие утром и вечером цепенеют от холода на море, где не видят и конца своему плену и рабству. Сердца их разбиты. Тела их измождены. Корабли – им гробы, пучины – могилы, пути морские – стези к небытию – там страх и ужас и беды. Там никто не вопрошает, и никто не отвечает.

Иные обречены острому мечу и преданы позорной смерти. А младенцы? Кои изрублены, кои растоптаны, кои розданы чужим. Они явились на свет для заклания, для рабства.

Да умилосердится Отец щедрот над сирыми, и расточенных да соберёт на святую землю! Ибо он велик и высок. Он уничижает и возвышает, уязвляет и исцеляет, отъемлет жизнь и возвращает.

О, Боже! Возвратись в твой град. Созижди твой дом молитвы. Благоволи обитать в жилище твоём, и собери твоё расточенное стадо.

Обновляяй месяцы! Соедини святых в обновлённом граде.

О, если бы сей новый месяц настал для благочестивых, и, если бы всесильный Бог восхотел даровать его нам!»

4. Читал я плач монаха Антиоха по случаю взятия и разорения Иерусалима Персами (614 году), но не успел перевести его по-русски.

5. Прочтём же, вместо его, плач святейшего Фотия, патриарха Цареградского, пролившего пламенные слёзы, когда наши предки – Россы осаждали Константинополь в 864 году.

«Горько мне от того, что туча варваров, видя город наш, засохший от грехов, увлажает его кровями. Горько, мне от того, что я дожил до таких несчастий, от того, что мы сделались поношением соседей, наших, подражнением и поруганием окружающих нас (Пс.78:4). Горько мне от того, что я вижу народ жестокий и борзый, смело окружающий наш город и расхищающий предместия его. Он разоряет и губит всё, нивы, жилища, пажити, стада, женщин, детей, старцев, юношей, всех сражая мечом, никого не милуя, ничего не щадя. Погибель всеобща. Он как саранча на ниве, и как ржавчина на винограде, или страшнее, как жгучий зной, тифон, наводнение, явился в стране нашей и сгубил жителей её. Ублажаю погибших от вражьей варварской руки; ибо они, мёртвые, не чувствуют бедствий, постигших нас неожиданно. Но если бы у них было чувство; то и они вместе со мною оплакали бы оставшихся в живых: как они страдают, как жизнь их переполнена скорбями, как избежать их не могут, и, когда ищут смерти, не находят её».

«Где теперь царь Христолюбивый? Где оружия, машины, военные советы и приготовления? Нас губит явное истребление, одних уже постигшее, а других постигающее. Этот Скифский, жестокий и варварский народ, как дикий вепрь, расположился около города. Кто же за нас выйдет на брань? Кто выстроится против врагов, когда никого у нас нет, и мы отовсюду стеснены? Какие плачевные причеты выразят наши несчастия? Где взять нам столько слёз, сколько их требует множество постигших нас бед? Приди ко мне сострадательнейший из пророков и оплачь со мною Иерусалим, не тот древний матероград одного народа, разросшегося от одного корня в двенадцать племён, но град всей вселенной, какую только озаряет христианская вера, град древний, прекрасный, обширный, блестящий, многонаселённый, роскошный; оплачь со мною этот Иерусалим, ещё не взятый и не падший в прах, но уже близкий к погибели и расшатываемый подкапывающими его. Оплачь со мною царицу городов, которая ещё не отведена в плен, но у которой уже пленена надежда спасения. Поищи воды для главы моей и слёзных источников для очей моих, плачь со мною и причитай над нею: „как навзрыд она рыдала ночью, и слёзы текли по ланитам её, и нет утешителя ей; как грехом согрешил Иерусалим, и за то поколебался, и все хвалившие крепость его поглумились над ним; как Господь огонь послал в кости его, и иго своё отягчил на вые нашей, и в руки наши вложил болезни, которых мы не можем стерпеть. Плачь со мною; ибо иссякли слёзы в очах моих, потряслась вся внутренность моя, и поворотилось сердце моё от горькой горести. Извне обесчадил меня меч, и враг разинул на меня пасть свою, заскрежетал зубами и сказал: проглочу его!“

О, царьград! Какие беды столпились вокруг тебя! И твоих утробных чад и твои красивые предместья до самой крепости, и пристани моря, распределённые жребием по обычаю варваров, поядают меч и огонь. О, благая надежда многих! Какая опустошительная гроза, и какое множество ужасов собралось вокруг тебя, и унизило твою громкую славу! О, град, царь едва не всей вселенной! какое воинство ругается над тобою, как над рабою! Необученное и набранное из рабов! О, град, украшенный добычами многих народов! Что за народ вздумал взять тебя в добычу? О град, воздвигший многие победные памятники после поражения ратей Европы, Азии и Ливии! Как это устремила на тебя копье рука варварская и чёрная и поднялась, чтобы поставить памятник победы над тобою? Ибо всё идёт у тебя так худо, что и необоримая сила твоя умалилась, как у больного отчаянно, и слабый и ничтожный неприятель смотрит на тебя сурово, пытает на тебе крепость руки своей, и хочет нажить себе славное имя. О, царица городов царствующих! Многих союзников ты избавляла от опасностей, и многих, преклонявших колена, защищала оружием: а теперь сама ты обречена на истребление и лишена помощников. О, красота и велелепие досточтимых храмов, величие, изящество, и художественное убранство! О, фимиам, бескровная жертва и таинственная трапеза! О, жертвенник и алтарь неприступный и святой! Как это угрожает тебе осквернение вражьими ногами? О, святость и вера совершенная и служение чистое! Как это расширяются на вас уста нечестивых и гордых? О, седина Иереев и помазание и святительство! О, храм мой, святилище Божие, святая София, недреманное око вселенной! Рыдайте девы, дщери Иерусалима. Плачьте юноши города Иерусалима. Горюйте матери. Проливайте слёзы и дети, проливайте. Ибо тяжкие страдания и в вас возбуждают сочувствие. Плачьте о том, что умножились наши бедствия, и нет избавителя, нет помощника».

6. В 1204 году Латины взяли Константинополь, произвели в нём изумительные кощунства и неистовства. Это величайшее бедствие оплакал пострадавший тогда историк Никита Хониат. Вот плач его:

«О, город, город, око всех городов, предмет рассказов во всём мире, зрелище ненаглядное, кормитель церквей, вождь веры, путеводитель православия, попечитель просвещения, вместилище всякого блага! И ты испил чашу гнева от руки Господней, и ты сделался жертвою огня, более лютого, чем тот огонь, который ниспал древле на пять городов! Что скажу о тебе? Чему уподоблю тебя? Преисполнился сосуд погубления твоего, как говорил Иеремия, проливая слёзы и печалясь о древнем Сионе. (Плач.1:13). Какие злотворные силы постигли тебя и сделали тебя своею забавою? Какие безбожные злодеи, завистливые и безжалостные бесы наглумились над тобою своим диким глумлением? Увы. Ты был многочаден, облачался в виссон и в царскую порфиру; а теперь грязен, растрёпан, обречён на все беды и лишён собственных своих детей. Увы! ты прежде был высоко престолов, шагал далеко и высоко, был величествен по виду, достоин удивления по красоте: а теперь низринут; изорваны твои нарядные хитоны и пышные царственные уборы головные; потускнел весёлый взор твой; и ты на старую стряпуху похож лицом своим, покрытым сажей, когда-то светлым и радостным, а теперь изборождённым старческими морщинами. Я уже умалчиваю о том, что некоторые люди, настроив лиру, воспевают твои несчастия, твою трагедию превращают в комедию за винным столом, и как житейским прибытком пользуются комическим рассказом о твоих бедствиях, пощёчинах, пинках, толчках и синяках, кои достаются тебе ежечасно. По соизволению свыше, в неразумных народах возникла зависть к тебе, или, вернее сказать, не в народах, а в незнатных кочующих племенах, из которых бо́льшую часть ты вырастил и наделил животворным просвещением. Кто же спасёт тебя? Кто утешит тебя? Кто сжалится над тобою? Или кто посетует о тебе? Кто вопросит яже о мире твоём, говорю опять словами многослёзного Иеремии, или кто облечёт тебя в прежнюю одежду? Когда услышишь ты свыше? воскресни, восстань пьющий из сосуда гнева моего и из чаши погибели; облекись в силу твою и в славу твою, отряси прах и воспряни; сбрось цепи с выи твоей; распространи место скинии твоей и селений твоих: не бойся, что ты посрамлён, и не стыдись, что ты поруган, что восплескаша руками о тебе вcu минующии путем, позвиздаша и покиваша главами своими и реши: сей ли град –– венец славы и веселие всея земли? (Плач.2:15) И како седе, яко вдовица, град, умноженный людьми, и владяй странами бысть под данию! (Плач.1:2) Рече бо Господь твой; мало время оставих тя и с милостию великою ущедрю тя. Во гневе мале отвратих лице мое от тебе, и в милости вечной помилую тя! И воспоешь ли ты когда-нибудь Богу, как Давид; по множеству болезней моих в сердце моем, утешения твоя возвеселиша душу мою? (Пс.93:19) Кто восстанет для тебя, как Моисей, чтобы воздвигнуть тебя, или кто явится, как Зоровавель, чтобы вывести тебя? Когда ты сможешь собрать чада свои от четырёх ветров, под которыми мы рассеяны, как чадолюбивые птицы собирают под свои крылья птенцов своих? А теперь мы не можем ни взглянуть на тебя вольно, ни ринуться в объятия твои радостно, как в объятия матери, и, как должно, выплакать над тобою слёзы свои; но боязливо летая вокруг тебя, как врабии, у которых изловлена мать и разорено гнездо, мы жалобно и скорбно чирикаем, быв отогнаны далеко от твоих объятий, изнуряясь голодом и жаждою, зноем и холодом, страдая от нечистоты, истаивая душою в бедах, не находя ни дороги, ни прежних жилищ своих в городе, и носимся, блуждая, как птицы перелётные, или кометы бесследные... Почто поразил ты нас Господи; и нет нам избавления? Знаем, Господи, грехи наши и неправду отцов наших. Престань же по милости твоей; не погуби престола славы твоей. Накажи нас, Господи, да не отступит душа наша от Тебя, накажи, по правде, но не во гневе, не уничтожая нас. Излей гнев твой на языки, неведущие Тебя, и на народы, иже не призваша имене твоего, Господи! Господи, ты Отец наш: мы же прах. Ты творец наш и все мы дело рук твоих. Воззри, и виждь поношения наша. Наследие наше перешло к иноплеменникам, дома́ наши к чужеземцам. Обрати нас к себе, и обратимся. Обнови дни наши, как и прежде».

7. В 1431 году пресловутый город Солунь взят был Турками. Это несчастие было оплакано двумя греческими писателями, имреком и диаконом Иоанном Евгеником, тем самым, который оплакал взятие Константинополя Турками в 1453 году. Передаю оба эти Плача в русском переводе, первый сокращённо, а второй целиком.

Сочинитель первого плача, начинающегося словами, Ἄνδpες ὅσοι τὰς τῶν συγγενῶν διαπεφεύγατε χεῖρας, – сперва расхваливает прекрасное и здоровое местоположение Солуня, плодородие полей его, обширность, не уступающую многолюднейшим городам, крепость твердынь его, лихву торговли бóльшую лихвы Египта, рынок, принимающий произведения всей земли, обширную и безопасную пристань для торговых судов; расхваливает и гостеприимство Солунских граждан, их благотворительность, общественные больницы, и особенно благочестие, и множество, красоту и величие их храмов и монастырей. Там нет определённых часов для желающих молиться: напротив, святилища открыты днём и ночью, и в них всякий изливает свои молитвы пред Богом, когда может и хочет. Там о набожной щедрости и ревности Солунян свидетельствуют и изящество привесок и вкладов, и множество доходов, и непрерывность всенощных бдений, и увлекательность пения, и как бы музыкальный строй и порядок во всём...⁷⁵ А всему этому содействует тот, который целому миру известен чудотворением своим (св. великомуч. Димитрий), который среди города почивает и к себе все концы мира привлекает, самый же город спасает, граждан примиряет и предстательствует о них пред Богом, а царей поделывает кроткими, на бранях же сам предводительствует и устрашает врагов. Что касается до риторов, философов и прочих учёных мужей, то, где бы кто увидел сонмы их, или многочисленнейшие, или наилучшие? Пребывая здесь, ты сказал бы, что живёшь в Афинах с Димосфеном и Платоном.

Но всё это уничтожил один день, и с города сорвал венец его. О, откуда вошла в мир ссора? Откуда вторглось разделение? Как жители одного и того же города думают, что не одна у них польза, и поядают друг друга, и отечество своё обагряют кровью родных? Они ярились и ходили на поклон царям, нисколько не лучшим народных тиранов. Земля считалась нашею, а обрабатывалась для богачей. Море было заперто, и отворялось только тем городам, которые совершенно забыли свободу. А кому хотели досадить, над тем насмехались вслух, как будто у самих не было начальства. Врачеванием же зол служили только каждение страстям с возгласом «дело уже кончено».

«Те, которые судя по-настоящему, предсказывали городам окончание напастей, отыскивали правителя самого беспечного и, однако, находили, что он мужественнее Геркулеса, целомудреннее Пилея, умнее Фемистокла, хотя он был бессильный законодатель для людей мятежных; а те, которые сознавали свои проступки, затрудняли власть его. Вот почему Акрополь (верхнюю часть Солуня, самую крепкую) заняли люди умные, силою сдерживающие буйную чернь, и к сыну царя, целомудренному и кроткому, и разумному отправили послов с просьбою прислать им войско и занять их город, взбесившийся на себя самого, и не могущий сберечь и отстоять своё существование. Тогда надлежало бы таким способом обаять судьбу, и не запинать воинов, несущих свободу: и вышло бы то, что город, вместо стенания, ныне веселился бы, граждане ныне ликовали бы (ἐχόρευον), а врагам Туркам досталось бы горе. Но ныне же всё это, хорошо обдуманное, перевернула судьба, и как? Одни бегали без оглядки, другие колебались⁷⁶; а когда знамёна показались уже пред воротами, тогда какой-то страшный демон овладел теми, которые во всём подобны ему; и они-то лукавыми и злыми речами подстрекали издревле кровожадную чернь к насыщению. Иные, говорю с Омиром, волновали море, и без них волнуемое противными ветрами. А те, которые готовились принять неприятелей, хотели защитить только себя самих. К тому же внутри города в южной части его возникла иная беда: разведён был огонь у ворот, и дым далеко отгонял шедших на помощь. А изнутри отворены были ворота для убийц, которые, усилившись, облегчали неприятелям взятие города. Ибо у воина отнимаемо было оружие его; тот, кому привыкли повиноваться многие, был задерживаем первыми встречными; раб не признавал своего господина, и за то, что прежде был наказан справедливо, требовал удовлетворения или оружием, или деньгами; подлые и нищие, сделавшись господами, присудили богатым участь рабов и, связав их, заперли в темницах, не позволяя им и взглянуть на свет Божий, а того, кто оплакивал их, убивали. О, город, разделившийся на многие части, да и те враждебные друг другу! О городское житье вероломнейшее всякого моря! О! граждане... они трепетали, видя оные фурии, как будто все уже обречены были на смерть, и одни из них умирали (ἔπιπτον) от одного невыносимого зрелища, а другие прятались под кровати соседей, некоторые скрывались в колодезях, иные припадали к жертвенникам, не находя другого места, которое избавило бы их от страха. Были и такие, которые жалели, что не умерли ранее, и раскрывали усыпальницы и могилы ещё не истлевших и зловонных покойников, дабы укрыться тут. А какой вой в домах! Какой везде шум и какая пыль! Тот, кто вчера рылся в земле, чтобы найти хоть одну полушку, сегодня перерыл весь город и разбогател: а любитель роскошных вечеринок утолял свою жажду уже из криниц... Злодеи выводили граждан из домов в одних рубашках, и тех, которые многократно отстаивали свободу как их, так города, вели, накинув им верёвки на шеи. Здесь раб погонял господина своего, как вьючное животное, а там мужик гнал военачальника, земледелец воина. О, город, в котором совершались такие ликования в угодность завистливым демонам! О, стены! каких умирающих видели ваши башни! Таких, которые после своих побед над врагами терпели то, чего не терпят и побеждённые! Вот, эти взводили на стены связанных по рукам, как связывают злодеев: а сии падали духом, видя наступающую кончину. Другие же ободряли расслабевших от страха. Иные вспоминали, где их деньги. Некоторые только в настоящем случае были великодушны. Сии припоминали своим мучителям то добро, которое они делали. А эти сердились, вспоминая свои, заслуженные, страдания. Были поиски в домах, подземельях, пещерах, гробах, везде, где только можно было скрыть что-либо. И вот, одни были схвачены и отведены в темницы, а те, которые видели их, сами бросались со стен города, как города враждебного, ободряя себя хоть тем, что погибли не как злодеи. Везде вой и слёзы влекомых, бегущих, попираемых, отыскиваемых, закалаемых. О, какая песнь, и каким бедствиям городов может приравнять всё это? Какие поэты воспоют песни, выражающие такие злосчастия? О, солнце всё зрящее! Никогда ты не видело ничего подобного... Вот у этого разбита голова, а у сего вытек мозг; тому распороли чрево и искали в нём того, на что и смотреть не подобает; сему отрубили ноги; у одного хребет извлекли, а у другого внутренности вынули руками. Кто падал сверху, тот, не достигнув земли, попадал на мечи и на них умирал... Об умершем никто не заботился, а на тех, которые ещё дышали, всякая рука налегала. Все же гибли всеми способами... трупы лежали на трупах. Череп, кровь и пыль, внутренности и камни, мясо, жилы, колья, и члены тел, всё это было перемешано. О, палачи! О, скверные души! О, сквернейшие руки! Как не расслабели вооружившиеся на братьев и друзей, за которых надлежало бы умирать? Как первый, умерший, не остановил их буйства? Как второй не потушил их ярости? Как они, видя смерть третьего, не сокрушились в душе, напротив, соперничали в невозмущаемом равнодушии к страданиям человеческого естества? О, что ещё присовокупить к сему? Кадмиева победа, Лимносские беды, все прочие напасти мифом покажутся в сравнении с нашим злосчастием».

Весьма замечательно это плачевное повествование о том, что происходило в Солуне пред самым взятием сего укреплённого города Турками. Ежели эта кровавая и ужасная драма не преувеличена повествователем, то, прочитав её, задумаешься и не придумаешь, чем бы можно было, если не уничтожать, то ослаблять зверские инстинкты тёмной, подлой и буйной черни, таящиеся в ней под гнётом рабства, нищеты и отупения, и как прочнее надлежит уравновешивать взаимные отношения сограждан. А надобно сказать, что везде в основу гражданственности не положена математика государственная! Везде живётся, как придётся, а не как Бог велит и чистый разум подсказывает! Дай свободу: обратят её в своеволие. Обуздай своеволие: затаятся зверские инстинкты. Начни учить: ум за разум зайдёт. О, Господи! спаси нас, ими же веси судьбами.

После этой молитвы послушаем: как оплакал взятие Солуня уже знакомый нам диакон Иоанн Евгеник.

8. И ты поистине прекраснейший и священнейший город потерпел тяжкое поражение? Увы мне. Что за печальное известие! Что за горестное зрелище, острее всякого меча пронзающее душу и сердце и проникающее, как говорится, до костей и мозгов! Ах, время изваяло тебя, как велелепную статую, и потом? подвергло такому несчастию, для которого нет слов, нет плачевного песнопения. О, злополучный род наш! Что и что мы ныне потерпели? О, поражение, всех постигшее, и на все души и сердца спадшее с неба, как другой потоп, или всеобщее разрушение, или всемирная язва! О, Ромейский народ, некогда издавна именитый! Что за бедствие увидел ты ныне? Оно величием своим превосходит все прежние несчастия, так как сей город, единый и единственный, наилучший и дивный, и все другие города после столицы превосходящий мудростью и благочестием и добродетельностью, наконец подпал под иго нечестивых, и увидел день рабский, и сделался добычей брани и меча.

О, великомученик Христов Димитрий, всегда пребывавший в сем городе и многократно избавлявший его от опасностей, в котором ты родился и воспитан и за Веру пролил блаженную кровь твою, и как река приснотекущая из Едема орошал концы вселенной, всеобщий благодетель и избавитель и помощник, из сего города всем являющийся, как ты потерпел такое злосчастие его? Как не остановил ты общего всем врага и губителя, и супостата и дракона Ассирийского, лютого тирана, который расположился в нём подобно дикому вепрю? Как не пресёк ты ему путь и не защитил Христово и твоё достояние от таких и толиких зол, но попустил сожечь город огнём и раскопать! Но напрасно я говорю это. Ведь: множество тяжких грехов наших – причиною всему этому. Они-то и тебя, человеколюбивейшего Владыку и всех Бога, приудержали от обычной милости. За грехи мы покинуты, и ныне, как и прежде, потерпели тмочисленныя беды. За грехи жалким нам посылаются и брани, и поражения, и глады, и горькие смерти, изгнания и переселения и разграбления, и всё, что древле у Иудеев оплакал сострадательнейший из пророков Иеремия. Жаль мне города наилучшего по местоположению, виду, красоте и величине, в строении которого нет излишества, нет и недостатка, напротив, везде во всём симметрия и стройность. Жаль мне отрокования⁷⁷ и философии и красноречия, и священного и честного монашества, ныне поругаемого и уничтожаемого нечестивыми. Жаль мне священнейшего между городами Солуня, который вполне и благородно сохранил завет апостола Павла и был чужд всякого еретического мрака. Увы мне! Что первое оплачу, что второе и что потом? Наилучший порядок гражданский и тамошних умных людей? Изобилие всего необходимого и роскошного, почти невероятное для других? Наилучшее распределение времени? О велелепие храмов и обширность, и благоустройство укромников (монастырей) и доброе житие и рвение подвизающихся в них к добродетельности! О, священнейшие сосуды священных храмов и иконы досточтимые с образом Владычним и с ликами Святых! О, священные везде гимны и песнопения во славу Божию! Как всё умолкло и исчезло, и заменилось криками безбожных и всем тем, чем услаждается человекоубийца сатана! Да даст мне кто-либо источники приснотекущих слёз, или, и токи кровей, и голос, оглашающий всю вселенную даже до концов её, и наипаче соответственный настоящему несчастью. Ныне, поистине, святыни отданы псам, и скверным – страшные и божественные таинства. О, несчастие, невыразимое никаким сильным языком и словом! Девы, посвящённые Богу, и с детства упражнявшиеся в любомудрии, и не смевшие даже посмотреть на лицо мужчины, отданы неверным. И что бы кто сказал об этом? Мне кажется, что и бездушных естество содрогнулось бы, если б увидело сие и, если бы кто вложил в них сочувствие к нашим страданиям. Что касается до других, то одни из них усечены мечом, другие – закованы, некоторые принуждены к отречению от Веры. Отец разлучён с сыном, сын с отцом, мать с дочерью, брат с братом, муж с женою, и все, разрозненные, нехотя следуют за теми, которые ведут их. Дело и зрелище, поистине, жалкое. Молнии и громы, вихри, градины и угли огненные, рекомые Давидом, как всё это не упало на нечестивых? О, страдание невыносимое? О, печаль безутешная? Ужели смерть Доброго Пастыря была предзнаменованием и, сказал бы кто, предисловием ужасов грядущих? Ты же, всё зрящее солнце, как ты не ужаснулось, видя такое страдание, как некогда сделало это, видя Владыку на кресте? Как ты, оставив подземные пространства и взошедши на горизонте, осветило тот горький день, в который погиб Солунь? Как не потряслась земля? Как не прекратилось неустанное движение Неба? Как не треснули камни? Как не распались города? Как не исчезло всё существующее? О, чёрные облака, и тьма, и омрачение воздуха, и смешение всего, соответствующие нашему несчастию! Это оплакивал древний пророк, говоря: «закатится у них солнце в полдень, и день помрачится». Благовременно теперь сказать: пошлите за плакальщицами, и пусть они придут, и за вещуньями, и пусть они вещают. Да источат наши очи воду, и с ресниц наших да каплют слёзы. Холмы начните сетовать и горы плакать. Да плачет Фракия и Фессалия и вся Европа, лишившись такого прекрасного ока, такого цветка и такой главизны им самим! Ибо ни с настоящими городами, ни с имеющими быть не сравнится Солунь, подпавший под власть неверных и общих врагов. Да плачет всякий остров и всякий материк! Да плачут твердыни, и города, и сёла, и вертограды, и поля, и юдоли, и леса, и горы ближние и дальние. – Веселятся ныне варвары, общие враги и губители рода (нашего); ликуют Агаряне, пляшут, хлопают, поют, и бесятся на нас, как звери лютые. А мы унижены, умалены, жалки, как расслабленные и лишённые всего, денег, имуществ, бодрости, славы, городов, наилучших мужей, наподобие тела, у которого постепенно отсекают руки, ноги и прочие части, и которое со склонённой к груди головой ожидает усекновения. Какими же союзниками и помощниками мы воспользуемся? Какою силою ободримся? Какой город, какое племя поможет нам? Всё у нас потеряно теперь. Некогда Иерусалим пленил и раскопал, сперва, Навуходоносор, потом Тит. Тебя же, наилучший и почётнейший из городов, погубил лютейший их тиран, отняв у тебя всё изящество благочестия и прочих благ, и сняв с тебя венцы, как с наилучшей невесты! Рахиль оплакивала чад своих и не хотела утешиться. Ты же, как бы ты достойно оплакал чад своих? Чем бы мог быть утешен? Содом сожжён был странно, но за грехи неизглаголанные. Никомидия ниспровержена, а вскоре после неё – Антиохия, и другие многие города: но изыскатель нашёл бы причины тому. Ты же, что такое сделал ужасное и достойное таких зол? Преданы забвению все прежде бывшие (в мире) страдания: а о твоих пойдёт молва: ты теперь повод к рассказам, величайший предмет песнопевцев и писателей, а наипаче всеобщих разговоров; да и мы во всю жизнь будем оплакивать тебя, и орошать слезами, хотя бы от чрезмерного страдания и от сознания величайшего несчастия превратились и в другое естество подобно Ниобе и Илиадам у Еридана и другим, которые в мифах превращены были в дерева, камни и птиц.

9 и 10. В 1453 году Константинополь пал под ударами Турков. Это бедствие оплакано было, кроме диакона Иоанна Евгеника, Геннадием Схоларием, патриархом отуреченного Цареграда, и каким-то безвестным поэтом. Оба эти Плача я читал в святогробской рукописи под названием: Χρησμολογίου μητροπολίτου Γάζης Παϊσίου ᾳχνς ἔτους: Сборник прорицаний, собранных и изложенных Газским митрополитом Паисием в 1656 году.

Плач Геннадия

«Вспомните братия и отцы: каков был род наш. Он был род мудрый, славный, доблестный, мужественный, обладавший всею вселенною... а ныне, увы, весь погиб. Ибо пленён Константинополь... осквернены жертвенники, попраны святилища, пролиты потоки крови, осквернены монахини, растлены девицы, обезглавлены младенцы... Увы мне злополучному! Кто сможет воспеть великое сие страдание? Увы! Где царская торжественность? Где придворная стройность? Где училища мудрости? Увы мне жалкому! Где патриаршее управление? Где красота Христовой церкви?.. Всё это совершилось за грехи наши; и когда я вспомню обо всём этом, не узнаю себя самого (ἄλλος ἐξ ἄλλου γίνομαι): ум мой омрачается, и душа моя терзается».

(конец)

† Θρῆνος τῆς Κωνσταντινοπόλεως ἀνωνύμου ποιητοῦ.

Ὁ νοῦς μου καὶ ὁ λογισμὸς συγχίζεται νὰ γράψῃ,

να στίχοπλέξῃ ἀστωχεῖ τὴν ἅλωσιν τῆς πόλης.

Ἐσεῖς βουνᾶ ϑρηνήσετε καὶ πέτραι ῥαγισϑήτε.

Καὶ ποταμοί φυράσετε, ζαί βρύσαις ξερασϑῆτε.

κ.τ.λ.

Ум мой и смысл не знает, как описать,

Недоумевает, как остихотворить пленение города.

Вы горы восплачьте, и камни расседайтесь,

И реки окаменейте и источники иссохните,

и проч.

Кроме всех этих, так сказать, политических плачей известны заунывные плачи духовные, покаянные, монашеские. Познакомимся и с ними хоть немного.

11. Плач грешного монаха Ксена о собственной душе. (В пергаменной рукописи Иверской, 1299 года, содержащей Житие Василия нового, написанное по-гречески учеником его Григорием.)

Стихомерный разговор тела и души

Тело:

– Как это спокойна ты, и не печалишься,

И не радишь душа моя;

И не думаешь о том зле,

Которое сделала ты в мире?

12. Плачи на всяк вечер, блаженной памяти иноком Фикарой святогорцем⁷⁸ собранные от божественного писания, множайше же от святого Ефрема. – (См. Брашно духовное, напечатанное в нашем Иверо-Валдайском монастыре в 1661 году.)

Плач в Неделю, вечером

Яко пред страшным ти судищем, Господи, стоя осужденный аз... ныне зову со трепетом и слезами. Праведен оси судие праведнейший, и праведен суд твой; несмь бо обижен. Блазии святейшии ангели о мне не проливайте слез: аз бо себе сам не помиловах, Божию презрев милость... Увы мне, душе страстная, нага сущи благих дел, како узриши судию неумытнаго;.. суд бо тамо не милостив будет не сотворшим зде милости. Како тогда реку; душе рыдаяй, и несть нигде же избавляяй: виждь своя согрешения, виждь долги. Донели же время имаши, воздохни, прослезися, яко да прегрешений своих приимеши оставление... Душе умилися, страстей разлучися, и уже в покаянии жити потщися... и проч.

Плач в Понедельник, вечером

Приими моление скверных и нечистых уст Владыко всех человеколюбче Иисусе Христе, и не возгнушайся мене, яко недостойна суща и неразумна... Исповедаю ти, Господи Спасе, миру, всякую горесть мою, лукавство, безсловесие... от перваго возраста бых раздражатель, неусерден во благое, всякия злобы изобретник, всякаго греха состроитель... Се рыдание, се плач, поношение и стыд, яко аз оковахся моими хотении: могий бо сокрушити узы во едином мгновении, не хощу сие творити, слабостию одолеваем. Сие паки есть лютейше, яко аз сообщатся волям врага моего: вяжет мя, и умерщвляюся страстьми, о них же той радуется, могий же сокрушити узы, не хощу: могий избежати сетей, не изволяю. Есть ли убо горчайшее что плача сего и рыдания... Рыдаю и воздыхаю о сих на всяк день, и в тех же страстех обретаюся связан окаянный и страстный аз, отвне говею со тщанием, а внутрь мерзость есмь пред Богом. Услаждаю мою речь человеком, горек сый сам и лукав произволением... Но припадаю к тебе Господи, и молюся: призри на мя и помилуй мя: изведи из темницы душу мою...

Плач во вторник вечером

Увы мне. В коем зазоре стою; в коем студе возлежу; о безстрастии беседуяй, скверныя страсти в себе имам. О чистоте испускаяй словеса, о студодеянии помышляю. Увы мне, увы мне! Каково истязание мне соблюдается?.. Плачитеся о мне, преподобнии и праведнии, в страстех и гресех зачатом. Плачитеся, воздержания делателие, о мне чревообъяднике и сластолюбце...

Плач в среду, вечером

Душа моя болит, и очи мои желают слез. Согрешила еси душе, покайся: се бо дние наши преходят, яко сень. Не отлагай день от дне, обратится ко Господу. Умилися душе моя, умилися о всех благих, яже прияла еси от Бога, и не сохранила еси... Увы мне грешному, яко оскверних и присно оскверняю чистоту сердца моего... Умножитися греси мои, Господи, и присно множатся, и несть конца множеству их: и кто о мне восплачется, или помолится. Сам точию Спасе мой, своею благостию умоляйся, призри в милости на мя окаяннаго. Како умолю тя, Владыко, яко уста моя исподних ругания; или како воспою тя, яко совесть моя осквернися: или како возлюблю тя, яко страстем поработихся; или како вселится в мя истина, яко лжив есмь сам... и проч.

Плач в четверток, вечером

Се паки припадаю дверем моего Владыки, моляся, прося, кланяяся и вопия со страхом: услыши, о Владыко, плач мой и приими глаголы моления моего, яже приношу грешный прося. Излей на мя окаяннаго малую каплю обращения милостию, и просвети мою душу благодатию своею, да имам хотя мал успех во еже исправити себе: аще бо благодать твоя не просветит мою душу, не могу разумети сущее во мне нерадение. Увы мне, яко предварив грех и пажить во мне обрет, на всяк час убивает, попирает и погружает мя, и прогневити Бога не престаю окаянный, не бояся огня онаго негасимаго. Обычай бо прием грех, влечет мя в безконечную погибель. Сам ся обличаю и не престаю исповедатися, но паки пребываю в злых; и видя не зрю, понеже каяся согрешаю... Увы мне, мертв есмь, жив сый: слеп, видяй: бых яко пес, человек: и разумный, яко скот приемлюся. Помилуй себе, о душе, потщися прежде осуждения, понудися прежде разлучения, да не будем вне затворена со буими девами... Прииди в себе, о душе: убойся Бога: угоди ему во всех добродетелех: возлюби своего Бога, и иди в путь его благородне...

Плач в пяток, вечером

Душа прискорбная приступает к тебе, святый Владыко, и со слезами приповедает ти о губителе враге, и с смирением припадает молящи тя о стужающем ей супостате: понеже убо несумненно к тебе приходит, услыши ю вскоре: и прибегшую к тебе любезно посети прилежно: аще презриши ю прискорбну, погибе: аще замедлити услышати ея тугу, исчезе: аще же ради щедрот своих посетити ю, обретается: аще призриши на ню, спасается: аще услышиши ю, возмогает: не презри ю, да не мнит враг, яко отпустну книгу дал еси ей: не помяни моих злых раздражений, ими же аз раздражих благодать твою, о Владыко многомилостиво: и не сотвори по всем делом моим, но паче даруй ми грешному годину малу, да обращу время покаяния истиннаго, человеколюбче благий... и проч.

Плач в субботу, вечером

Ныне ещё и днесь срамленным лицем и к земли преклоншимся дерзаю глаголати к Владыце ангелов и зиждителю всех: аз же есмь земля и пепел, поношение человеком и уничижение людем, червь по истине, а не человек, зазорен сый весь и скорбен, и сетования исполнен. Како возрю к твоей благодати, Владыко; коим сердцем; коею совестию; кой язык нечестивый и скверный дерзну двигнути; како же начало сотворю моего исповедания; выше меры окаянный имя твое раздражих, и паче блуднаго блудно жих... Увы мне, Господи, яко долготерпение твое зле изнурих. Увы мне, яко во многих летех оскорбих Дух твой святый: Увы мне, яко время живота моего претече во всяком суетствии. Но ты, Господи, не яростию твоею обличи мене... Помилуй мя создание своё, милостиво, обрати мя туне благодатию твоею. Вем бо, яко вся можеши. Но пожди моего растленнаго произволения, яко не имам усердия во еже исправити себе. Плачися о мне всякое естество видимое и невидимое, в гресех и страстех состаревшемся: плачитеся мене, зрящих ради целомудрствующа, внутри же присно блудяща. О, душе окаянная, приближися твое еже от тела разлучение, вскую в тех вселишися, яже днесь имаши оставити...

* * *

Вот повременные образцы словесности плакущей! Но вот и другие новости, найденные в Панфектах Иверской библиотеки, новости священные:

Нонна Панопольского поэта стихотворное переложение евангелия Иоанна. Символ Веры апостольский на греческом языке. – Разговор Феориана с Армянским Кафоликосом. – Изъяснение Ирмосов Феодора Продрома.

В большом Панфекте, кроме Омирокентров, сочинённых епископом Патрикием и исправленных царицею Евдокиею, читается – Νόννου ποιητοῦ Пανοπολίτου μεταβολὴ τοῦ κατὰ Ἰωάννην ἀγίου Εὐαγγελίου, Нонна Панопольского поэта преложение св. евангелия от Иоанна:

Νόννος ἐγὼ. Πανὸς μὲν ἐμοὶ πόλις· Ἐν Φαρίῃ δέ ἔγχεϊ Φοινήεντι γονὰς ἥμησα γιγάντων: Я, Нонн. Город мой Панос. Но родился Я в прибрежной Фаре Финикийской⁷⁹.

Ἄχρονος ἦν· ἀκίχητος· ἐν ἀῤῥήτῳ Λόγος ἀρχῇ. Ἰσοφυὴς.

Γενετήρος ὁμίληκος Ὑιὸς ἀμήτωρ.

Καὶ Λόγος αὐτόφυτίο ϑεοῦ φῶς· ἐκ φάεως φῶς· Πατρὸς ἔην ἀμέριστος· ἀτέρμονι σύνϑρονος ἕδρῃ

Καὶ ϑεὸς ὑψιγένεϑλος ἔην Λόγος· οὕτος ἀπ’ ἀρχῆς ἀεννάω συνέλαμπε ϑεᾧ, τεχνήμονι κόσμου.

Πρεσβύτερος κόσμοιο... κ.τ.λ.

Безлетно было, непостижимо, Слово, в неизглаголанном начале: Это равноестественный совечный Родителю сын безматерний. И Слово было самородный свет Бога, от Света свет: от Отца нераздельный, на безпредельном седалище сопрестольный. И Бог верховносущий было Слово. Оно искони совозсияло вместе с вечным Творцом мира.

Старше мира... и проч.

Начало сего стихотворного Ноннова преложения евангелия Иоанна до слов – благодать же и истина Иисус Христом бысть, – нараспев читается в Иерусалиме в час вечерни первого дня Пасхи, и называется там евангелием ироическим. Я в 1844 году слышал это чтение в тамошней церкви Константина и Елены, устроенной на крыше святогробского храма, но никак не мог перенять и заучить необыкновенный и извивистый распев его. Всё же Нонново преложение названного евангелия, печатное, прочтено было мною в Одессе в 1843 году пред отъездом в Палестину. Хороший поэт был этот Нонн, и большой знаток языка Омировского. Помню, как он протолковал 3-й и 4-й стихи второй главы евангелия Иоанна: «и как не достало вина, то матерь Иисуса говорит Ему: вина нет у них. Иисус говорит ей: что мне и тебе, Жено? ещё не пришёл час мой». На еврейских свадьбах у званых гостей был обычай поочерёдно ставить вино на стол на свой счёт. Мария матерь Иисуса, не дождавшись череды сына своего, просила его исполнить свадебный обычай. Но он сказал ей, что ещё не пришла череда его. Замечательно сие толкование. Оно заимствовано из житейского быта: и потому веришь ему охотно.

В малом панфекте под № 209 помещён Символ святых и всехвальных апостолов на греческом языке, с показанием: какой член его каким апостолом сказан был.

Этот Символ, не знаю почему, не был списан мною весь сполна. Крепко жалею об этом, и будущих посетителей Афона прошу продолжить и докончить начатую мною работу сию, дабы учёные впредь не молвили, что апостольский Символ уцелел только на латинском языке.

– Из того же многосодержательного панфекта целиком выписаны мною: весьма длинный богословский разговор греческого магистра Феориана с Армянским кафоликосом Нерсессом, и приложенные тут два письма, одно греческого царя Мануила к сему кафоликосу, а другое кафоликоса к царю. Эта переписка и разговор происходили в мае месяце 1170 года в пограничном укреплении (Κουλᾶ). Вся эта статья в высшей степени занимательна и догматически превосходна. Я приобщил её к своей статистике Армянской Церкви, надеясь когда-либо перевести её по-русски. А здесь теперь предлагаю лишь немногие выдержки из Творений св. Отцов Церкви, поясняющие, догмат о двух естествах в едином Богочеловеке, те самые выдержки, кои Феориан предлагал Нерсессу.

«Св. Кирилл александрийский в своём первом послании к Сукенсону писал: Говорить, что тело преложилось в естество божества, безрассудно так же, как безумно говорить, что Слово преложилось в естество плоти: Как сие последнее преложение несбыточно, потому что Бог-Слово неизменяем и непреложен, так и первое. Ибо невозможно привносить в существо Божества что-либо сотворённое. А плоть есть творение».

Сей же отец Церкви во втором послании к Сукенсону выразил: «Представляя в уме способ воплощения, видим, что два естества сочетались и соединились нераздельно, неслиянно, неизменно. Ибо плоть есть плоть, а не божество, хотя и стала плотию Бога: так же и Слово есть Бог, а не плоть, хотя и воплотилось по смотрению своему. И так, когда мы представляем сие в уме, не мыслим неправильно, выражаясь, что от сочетания двух естеств произошло единство. Ибо мы после соединения не отделяем естеств одно от другого и не рассекаем единого нераздельного Сына, как и отцы изрекали едино естество Слова воплощенное. Итак, сколько доступен уму и духовному воззрению способ вочеловечения (Сына) единородного, мы исповедуем два естества, но единого Христа и Господа и Сына, Слово Бога вочеловечившееся и воплотившееся».

В том же послании Он писал: Кто говорит, что Господь пострадал одною лишь плотию, тот страдание его делает бездушным и недобровольным. Кто же сказал бы, что он страдал и разумною душою, дабы страдание было вольное, тому ничто не препятствует говорить, что он пострадал естеством человеческим. А ежели это истинно, то, как не признать нераздельного существования двух естеств по соединении их? Итак, кто говорит, что Христос пострадал за нас плотию, тот нечто иное говорит, как то, что он пострадал за нас нашим естеством.

Св. Григорий Богослов во втором слове о Сыне сказал: «Христос сугуб (т. е. Бог и человек); и, хотя сугубое в нём и едино, но не по естеству, а по сочетанию».

Сей же богослов в своём первом послании в Клидонию ясно сказал: «Два естества, Бог и человек, как душа и тело (суть два естества), но не два Сына, не два Бога, не два человека... И сказать кратко: в Спасителе есть Иное и Иное; ибо не одно и тоже – невидимое и видимое, безвременное и временное: но не Иной и Иной: да не будет! Ибо сугубое соединилось: Бог воплотился, человек же обожился. Во святой же Троице наоборот. Там Иной и Иной, да не сольём Ипостасей, но не Иное и Иное; ибо у трёх одно и то же Божество».

NB. Читатель примечай краткость и точность богословия. В св. Троице есть Иной и Иной, т. е. Отец, Сын и Дух святой, но не Иное и Иное, т. е. не иное естество у Отца и Иное у Сына и Духа святого, а едино во всех их и не раздельно. В Христе же есть Иное и Иное, т. е. иное естество божеское, и иное человеческое: но не Иной и Иной, а один и тот же богочеловек.

Св. Василий Великий во втором слове о Сыне говорил: «Веруем во единаго Бога Отца нерожденнаго, и во единаго рожденнаго сына Иисуса Христа, единосущнаго Отцу по божеству, нам же по плоти, не в двух сынов, но в единаго Сына, в котором, однако целы свойства обеих естеств».

Св. Амвросий Медиоланский в слове к епископу Сабину: – «Сын Бог умалил себя, восприяв вполне совершенное естество человеческое, так что ни в Боге, ни в человеке не произошло ни малейшее оскудение, да совершен явится в том и другом естестве».

Св. Иоанн Златоустый в толковании первого послания к Тимофею сказал: «Ходатай имеет общее и с тем, у кого, и с тем, за кого он ходатайствует... имеет естество человеков, потому что пришёл к человекам, и естество божеское, потому что пришёл от Бога».

Св. Кирилл в послании к Евлогию: «Несторий хотя и признаёт (во Христе) два естества, дабы означить разность плоти и Бога Слова, (ибо иное естество Слова, и иное – плоти), но не исповедует с нами соединения их. Мы же, соединив их, исповедуем единого Христа, единаго Сына, единаго Господа, и одно естество Слова воплощённое. И так ходи ты, по совету премудрого Соломона, не уклоняясь ни направо, ни налево, а по среднему царскому пути. Ибо есть четыре ереси совершенно противоположные одна другой: две о божестве, и две о человечестве. В божестве Савеллий признавал одно естество и одну Ипостась, Арий же – три Ипостаси и три естества раздельные. А мы ни трёх лиц не сливаем в одно, дабы не болеть недугом Савеллия, ни одного естества не рассекаем на три отдельные и чуждые друг друга, дабы не сумасшествовать с Арием, но проповедуем едино естество в трёх Ипостасях. Что касается вочеловечения Бога Слова, то о сем предмете препирались Несторий и Евтихий. Первый признавал два естества раздельные, и два лица, и двух Христов, и двух Сынов, а второй – одно естество и одну Ипостась. Мы же исповедуем одну Ипостась, одного Христа, одного Сына в двух совершенных естествах, в божестве, разумею, и человечестве, кои соединены не слитно и нераздельно. И так иди среднею царскою стезёю, как говорит богослов Григорий. Когда же я указываю средину, указываю истину, на которую одну и взирать до́лжно. Не бойся числа два. Ибо как мы, признавая в божестве три Ипостаси, не рассекаем этим существа его, так и в воплощении, признавая два естества, не рассекаем единой Ипостаси».

Святой вселенский Ефесский Собор исповедал учение о лице Богочеловека так: «Мы говорим, что два естества, сочетанные в истинное соединение, хоть и различны, но един Христос, един Сын из обоих естеств, и не так как будто бы различие естеств исчезло по причине сего соединения; напротив утверждаем что божество и человечество составили единую Ипостась Господа И. Христа посредством неизъяснимого совокупления сих различных естеств в единстве».

* * *

– Высока и глубока эта догматика. Только выспренние умы могут усвоить её себе верою, и отчасти разумом. Подобная высота и глубина заметна и в наших церковных песнопениях. Некоторые из них трудно понимать, особенно в славянском переводе. Но их отлично хорошо изъяснил некто Феодор Продром, живший в 13 веке. Вот образчики изъяснения его, помещённого в малом, но претолстом Панфекте под Заглавием: Τοῦ φιλοσόφου κυρ Θεοδώρου τοῦ Προδρόμου ἐξήγησις εἰς τοὺς ἐν ταῖς δεσποτικαῖς ἑορταῖς ἐκτεϑὲντας κανόνας παρὰ τῶν ἁγίων καὶ σοφῶν ποιητῶν. Κοσμᾶ καὶ Ἰωάννου.

Канон на Ρ.X. Песнь 9.

Любити убо нам, яко безбедное, страхом удобее молчание: любовию же, Дево, песни ткати спротяженно сложенныя неудобно есть. Но и Мати силу, елико есть, произволение даждь.

Два чувствования волнуют душу священного певца, страх и любовь. Как достойно воспеть Деву и вместе Матерь? Не лучше ли молчать? Не безбеднее ли, не безопаснее ли это? Таким образом страх нудит его предпочесть молчание: а любовь побуждает воспевать Богоматерь; да и любви трудно слагать протяжные песни. Впрочем, и сама Богоматерь видит и силу, и произволение, и соразмеряет их.

Итак, Ирмос этот изъясняется вот как: «Дево! от страха лучше нам предпочесть молчание, потому что оно безопасно: но и любви составлять песни, протяжно сложенные трудно. Впрочем, о Мати, дай нам силу (воспевать тебя) соразмерную с произволением нашим».

Канон на Богоявление. Песнь. «Елицы древних изрешихомся сетей, брашен львов сотренных членовными, радуимся и разширим уста, слово плетуще от словес сладкопения, им же к нам, наслаждается дарований.»

Здесь сладкопевец побуждает освобождённых крещением от сетей диавола к благодарению и хвалению Бога, говоря: «Все мы, которые избавлены от древних сетей лукавого и от всеядных львов, которых зубы уже сокрушены, т. е. от бесов, о которых и Псалмопевец говорит, – зубы львов сокрушил Господь, – все мы возрадуемся и расширим уста свои не только на духовных врагов наших, как пророчица Анна предначинательница сей песни глаголющая, – разширишася уста моя на враги моя, – но и для восхваления Благодетеля душ наших, принося в дар Ипостасному Слову и Богу сладкие песнопения от словес наших. Ибо он услаждается только этим даром нашим».

– Канон в великий Четверток. – Песнь 1.

Сеченое сечется море чермное, волнопитаемая же иссушается глубина, таяжде купно безоружным бывши проходима и всеоружным гроб.

То есть, чермное море, рассечённое жезлом Моисея, разделяется, и глубина, питающая волны, иссушается, сделавшись удобопроходимою для безоружных Евреев и гробом для вооружённых Египтян...

Песнь 8.

«За законы отеческия блаженнии в Вавилоне юноши предбедствующе, царюющаго оплеваша повеление безумное и совокуплени им же не сваришася огнем, державствующему достойную воспеваху песнь»...

Ежели у Афинян блаженными почитались те, которые с опасностью жизни защищали законы Солона, а у Локрян те, которые сражались за учреждения Залевка; то несравненно блаженнее Богословствующие юноши, те, что в Вавилоне опасно стояли за законы отеческие, данные Богом чрез Моисея. Они оплевали безумное веление царя Навуходоносора, и объятые огнём, не сгорели, как стирает хворост, дерево, но достойную Вседержителя воспевали песнь: «Господа пойте дела, и превозносите во все веки».

Песнь 9.

«Странствия Владычня и безсмертныя трапезы на горнем месте высокими умы, вернии приидите, насладимся, возшедша слова от Слова научившеся, его же величаем.»

Верные! Мы, которые научились высокому слову От Бога Слова, которого и величаем, приидите: насладимся на горнем месте, т. е. в духе и уме нашем, высоким созерцанием бессмертной трапезы, на которой Владыка сам себя предлагает нам в угощение. (Ξενίας)

– Канон великой субботы, – Волною морскою, – от первой песни до шестой есть творение Марка епископа Идрундского, а остальные Ирмосы написаны великим церковным поэтом Космою.

– Святым Духом всеспасительная вина. Аще сей по достоянию дхнет, скоро вземлет от земли, восперяет, возращает, устрояет горе. – Дух святый всем желает спастись, и своею все действенною благодатию совершает спасение всех людей. Ибо он по естеству своему благ, человеколюбив и всемогущ.

Первый благой, помысел человека о своём спасении, укореняющийся в его уме и сердце, есть благодатный дар и действие всесвятого и человеколюбивого Духа.

Дух, идеже хощет, дышет (Ин.3:8) Дыхание его есть сообщение нам спасительной благодати по достоянию, т. е. сообразно с Его божественным величием, премудростию и могуществом. Но когда Он приобщается нам таким образом? Тогда, когда находит сердце наше очищенным от страстей, когда мы всею душою желаем вселения в нас Духа святого, и когда с любовью принимаем Его.

Нашедши чистое место в христианине, Дух святой, тотчас обнаруживает в нём своё божественное действие, и производит всё дивное и сверхъестественное. Что же такое?

а) Скоро вземлет от земли, т. е. отторгает душу от любви ко всему земному. Как воздухоплавательный шар, наполненный тончайшим и легчайшим газом, быстро уносится вверх: так и душа, исполнившись Духа святого, который есть Дух тонкий, благодвижный, светлый, острый, крепкий, всесильный и проходящий сквозе вся духи разумичныя, чистыя и тончайшия (Прем.7:22–23) пренебрегает и забывает всё земное, и мудрствует горняя.

б) Дух св. восперяет, окриляет, возвышает душу: и она в апостоле Павле восхищается в рай, в Дионисие Ареопагите познает Чин неба, в Антонии Великом видит будущее. Дух св. восперяет и облегчает самое тело, так что Мария Египетская шествует по водам Иордана, Георгий Синаит в мгновение ока переносится с Синая в Иерусалим и тут приобщается св. Таин.

в) Дух св. возращает, т. е. способствует душе восходить от силы в силу богомыслия, молитвы и благоделания.

г) Дух св. устрояет горе, т. е. помещает душу в Сонме горних Сил ангельских.

Кроме этих священных новостей в малом Панфекте были усмотрены мною три статьи, пополняющие историю Афона в царствования Алексея Комнина, Иоанна –– Асеня и Михаила Палеолога. Вот они:

I) Διήγησις μερικὴ τῶν ἐπιστολῶν Ἀλεξίου βασιλέως καὶ Νικολάου πατριάρχου γενομένη κατὰ διαφόρους καιροὺς; Разновременное повествование (об Афоне) на основании переписки царя Алексея и патриарха Николая. Эта статья в русском переводе целиком помещена в моей истории Афона. Посему я исключаю её из настоящего описания путешествия моего по сей горе, заметив только то, что по Иверскому списку этой статьи исправлен и дополнен был мною список её Афоно-руссиковский, и что в Иверской библиотеке ещё есть особая книжица, в которой вышеупомянутая переписка и указы царя Алексея Комнина помещены в следующем порядке:

1) Ἀναφορὰ τῶν ἁγιορειτῶν πρὸς Αλέξιον.

2) Πιττάκιον Ἀλεξίου πρὸς Νικόλαον.

3) Πιττάκιον πατριάρχου πρὸς Ἀλέξιον.

4) Θέσπισμα Ἀλεξίου περὶ ἐλευϑερίας τοῦ Ὄρους.

5) Πιττάκιον αὐτοῦ πρὸς τοὺς Ἀγιορείτας. (ὑμεῖς ἐστὲ τὸ φῶς...)

6) Πιττάκιον αὐτοῦ περὶ τῆς ἐπιϑέσεως τῶν Σαρακηνῶν.

7) Λύσις αὐτοῦ ἐπὶ ὑπομνήσαι τοῦ Πρώτου Κυρ Γαβριήλ.

После этой седьмой статьи приписано: «Εἶχε τὸ πρωτότυπον ἀντίγραμμον καὶ τὰς ὑπογραφὰς ταῦτας οὕτω κατὰ λέξιν ἔχουσας»: – «Τὰ παρόντα Ἶσα τοῖς πρώτοις τύποις ἀντιβαλὼν καὶ ἰσάζοντα εὑρὼν ὑπέγραψα· ὁ ταπεινὸς καὶ ἐλάχιστος ἐπίσκοπος Ἰερισσοῦ Βασίλειος»⁸⁰; – Εἶχε καὶ ἔξωϑεν ἐν τῇ συμπήξει τῶν κολλῶν: «Μηνὶ ὀκτωβρίω ἰνδικτιώνος ιδ·ὁ κριτὴς τοῦ Βήλου καὶ ἐπὶ τοῦ ἱπποδρόμου Λέων ὁ Μοναστηριώτης τὰ παρόντα ἐπτὰ ἶσα τοῖς ἐμφανισϑείσι πεπιστωμένοις ἰσοτόποις ἀντιβαλὼν ὑπέγραψα». – «Ὁ κριτὴς τοῦ Βήλου καὶ ἐπὶ τοῦ ἱπποδρομΐου Βασίλειος ὁ Λιπαρίτης τὰ παρόντα ἑπτὰ Ἶσα τοῖς ἐμφανισϑείσι Πρωτοτύποις ἀντιβαλὼν ὑπέγραψα». – «Ὁ Κριτὴς τοῦ Βήλου καὶ τοῦ ἱπποδρομίου Κωνσταντίνος Καισσαρίτης τὰ παρόντα ἑπτὰ ἶσα τοῖς ἐμφανισϑείσι Πρωτοτόποις ἀντιβαλὼν ὑπέγραψα».

Ταῦτα μετεγράφησαν ἐν τῷ τετραδίῳ τούτῳ ἐκ τοῦ μεμβράνου χαρτίου τῶν Καρυῶν, ὅπερ εἶχε καὶ τὴν παροῦσαν ὑπογραφὺν: – «Τὰ παρόντα Ἶσα ἀπὸ τῶν πρωτοτύπων Ἴσων διὰ δευτέρας φόρᾶς μεταγραφέντα ἀντιβληϑέντα τε καὶ κατὰ πάντα ἶσα τοῖς πρωτοτύποις εὑρεϑέντα ὑπεγράφησαν παρ’ ἐμοῦ· ὁ ταπεινὸς ἐπίσκοπος Ἱερισσοῦ Γρηγόριος».

II) † Ἐπὶ τῆς βασιλείας τοῦ Ἀσάνη κυρ Ἰωάννου τοῦ βασιλεύοντος κατὰ τὴν Ζαγορὰν καὶ κρατήσαντος καὶ πολλὰ τῶν Ῥωμαίων κάστρα γέγονε καὶ ἡ ῥηϑησομένη Πράξις.

(Μετεγράφη ταῦτα ἀπὸ τοῦ παλαιοῦ Τυπικοῦ Βατοπεδινοῦ εὑρεϑέντα πρὸς τὸ τέλος τοῦ βιβλίου. – То есть: в царствование Асеня Кир Иоанна, царствовавшего в Загоре и завладевшего многими крепостями Греков, состоялось следующее Деяние (Оно выписано из древнего Типика Ватопедского, а помещено тут в конце сей книги.). – Сущность этого Деяния дословно передана мною в начале настоящего сочинения моего, там, где я изложил краткую историю епархии Афоно-иериссовской.

III) Ἐποστολὴ σταλεῖσα παρὰ τῶν ἁγιορειτῶν πρὸς τὸν βασιλέα Μιχαὴλ τὸν Παλαιολόγον, ὁμολογιτικὴ· σπεόδοντος τούτου, ὅση δύναμις, ἑνῶσαι τοὺς Ἰταλοὺς παραλόγως μεϑ’ ἡμῶν, μένοντας ἐκείνους παντή τῶν σφῶν αἱρέσεων καὶ ἀμεταβλήτους: Вероисповедно послание Святогорцов, отправленное к царю Михаилу Палеологу, когда он усиленно и неправо спешил соединить с нами Италианцов, не оставляющих своих ересей и навсегда неисправимых.

I. Державнейший, Богом венчанный, Богом возвеличенный, святой наш владыка! Бог наш невидимый, но владеющий сердцами всех, невидимо, как сам Он ведает, вдохнувший в нас духовную и беспредельную любовь к державной и святой царственности твоей, да уверит святую душу твою в том, что мы, все вместе и порознь, всегда носим в самой глубине душ наших начертанную память о тебе, и непрестанно предъявляем её Богу, и весьма часто, как у себя келейно, так и в общих собраниях, воссылаем ему благодарственные гласы за то, что Он тебя почтил самодержавием, и задолго до сего дня⁸¹ венчал блестящим, как день, и богоплетённым венцом православной веры. За это Ему пение и хвала! Ибо ведал Господь сущих своих, и кого предузнал, говорим устами великого апостола, того и оправдал начальствовать и возвысил на великую степень славы и власти, явив его как царя земнородных, царствующего не только с покорностью Всевышнему, или что то же, благочестиво и богоугодно, но и милостиво. Итак, милостив будь и к нам, неустанным богомольцам державной царственности твоей, с возможною сдержанностью просящим тебя о том, что обычно, а паче любезно, да и заимствовано, так сказать, из самых рук благочестивейших предков, скончавшихся в Вере и ублажаемых приснопамятно, которых жительство уже на небесах, но которых нога всегда стояла на прямом пути, и которые с Богом непреткновенно шли по двойной стезе благочестия, то есть по стезе Веры и дел (добрых), ведущей к вечному пребыванию у Бога, к будущей жизни и блаженству.

II. Благодарим святую царственность твою за то, что ты в владычнем приказе (διὰ προστάγματος) своём высказал и выяснил нам всё то, что мы слышали неодинаково, и что казалось нам сомнительным, а теперь узнано верно.

III. Знает державная и святая царственность твоя, что вся паства Христа и Бога нашего есть едино тело, направляемое одною главою, которая есть Христос Иисус: знает и закон любви. А закон любви духовной таков: «ежели страдает один член, то страдают и все члены»: Ещё: «одинаково да заботятся друг о друге члены, движимые одним духом». Ещё: «держитесь друг друга с любовью, носите и тяготы друг друга, и так исполните закон Христов». Поэтому и мы, искренно и заботливо радея о душах верующих, и наипаче о душе святой царственности твоей, имеем сказать слово напоминательное, когда и святая царственность твоя ведает, что мы неспособны примыслить что-либо сами собою, но вся наша способность от Бога, и что мы сами можем только сердцем веровать в правду и устами исповедовать во спасение. Не безопасно, нам кажется, пред Богом молчать о настоящих опасностях⁸²; и мы уверены, что никак не допустит их святая душа твоя, свыше имеющая страх Божий, и боящаяся погрешать в малом. А смущающие тебя, кто бы ни были они, понесут осуждение, по слову великого апостола. Однако, кроткий как Давид и христоподражательный царь, по милости своей склони, на несколько мгновений царственный и божественный слух твой к нам бедным монахам, истинно любящим душу святой царственности твоей.

IV. Великий апостол Павел, наполнивший всю землю благовестием, и имевший в себе Христа глаголющего, вот что сказал Галатам, принявшим одно только ветхозаветное узаконение: если вы обрезываетесь, то не будет вам никакой пользы от Христа: И ещё: вы, оправдывающие себя законом, остались без Христа, отпали от благодати. А выше сего; есть люди, смущающие вас и желающие превратить евангелие Христово. – Итак, превращать евангелие Христово значит прибавлять к новому закону благодати закон ветхозаветный и устаревший. Но для чего греться под тенью, когда воссияло Солнце правды, и к свободе примешивать рабство? Никто не может работать двум господам, – сказал глас Господень. А Павел, говоря, что малая закваска квасит всё тесто, подразумевал превращение евангелия Христова. Посему-то и великий светильник и учитель Церкви и преемник благодати Павла, дышавший Павлом, как Павел Христом, отец наш Иоанн Златоустый в своём толковании послания сего апостола к Галатам говорил между прочим: «Вот что служит началом всех зол: это – поблажка малостям. И большие грехи произошли от того, что меньшие оставлены были без надлежащего прещения. Как пренебрёгшие раны телесные получают воспаления и гниения и смерть, так и презревшие малые грехи душ впадают в грехи великие. Если бы те, которые начинают перепрыгивать чрез божьи заповеди, получили надлежащие епитимии даже за малое прегрешение; то не было бы нынешней язвы, и не обледенил бы Церкви такой холод, какой стоит теперь. Ибо превращающий и малое в здравой Вере портит всё». Так вещал Отец, а прежде его апостол. Что же сказать о тех, которые привносят опресноки и субботствования? Позволяем себе говорить много, начиная с ветхозаветного закона. Что общее у нас христиан с соблюдением ветхозаветной субботы? Разве не уничтожено всё ветхозаветное с разрушением храма древнего Израиля? Разве не воспрещает субботствований 66-е правило святых апостолов, кроме великой субботы, низлагая за это клириков, а мирян подвергая отлучению? Откуда же опресноки у единомышленников с Иудеями? Главный праздник Иудеев был праздник опресноков. Это видно из того, что во время его почитатели опресноков сходились в Иерусалим со всей земли (Израильской). А у нас самое важное таинство есть Тайная Вечеря тела Господня. Если же самое важное у нас сравнивается с тем, что важно у Иудеев, то не иудействуют ли Паписты? И дерзая делать это явно во вселенной, без застенчивости, с обнажённою, как говорится, головою, не подлежат ли они апостольской анафеме наравне с Галатами, принявшими нечто несовместимое с Верою (христианскою)? когда такая дерзость их, касающаяся главного Таинства нашей Веры, предосудительнее дерзновения Галатов? Но скажут, что Паписты употребляют опреснок не по-Иудейски, а как тело Господне. Однако они, имея очи, не видят, и, имея разум, не разумеют истины, находящейся пред очами. Ежели прообразовательный закон, яко тень, повелел, чтобы то, что прообразовало Христа Бога нашего, не имело ничего несовершенного; то, как они дерзают возносить не имеющий соли, пресный, тщедушный и невзрачный хлебец, как животворящее тело всесовершенного Агнца благодати? Притом в самом законе ветхозаветном опресноки отнюдь не прообразовали Христа, а служили только напоминанием об исходе из Египта и о путевых трудностях в пустыне. Посему-то Иудеи в начале ели их с горькими травами, будучи подпоясаны и обуты, и держа посохи. Но мы, по благодати Христовой, есмы чада христиан, и никогда не работали никакому Египетскому тирану. А если они говорят, что Христос вкушал и ветхозаветную пасху пред новозаветною; то мы знаем как сие, так и то, что тут нет им никакого оправдания. Ибо опресноки ветхозаветной Пасхи снедаемы были вместе с мясом агнца так, что по узаконению ничто не оставлялось на другой день ни от агнца, ни от опресноков, ни от горьких трав. Следовательно, и от той ветхозаветной Пасхи, которую вкусил Господь, и которая потреблена была вся, не остался ни один опреснок по закону. А так как Спаситель, по вкушении её, ещё возлежал на вечери; то непраздничность оного дня дозволяла ему есть хлеб квасный. День же этот, по свидетельству великого апостола и евангелиста, наперсника Иоанна, предварял день опресноков, как это ясно видно из следующих слов его: «ведоша Иисуса от Каиафы в претор. Бе же утро: и тии не внидоша в претор, да не осквернятся, но да ядят пасху» (Ин.18:28). Назначил же Господь своё страдание так, что в день его праздновалась и пасха Иудейская, эта тень Истины, и так, что Он накануне его вкусил Пасху ветхозаветную, и преподал ученикам своим Пасху новозаветную, не усомнясь употребить для неё хлеб квасный, (когда уже съедены были все опресноки). Всё это Он премудро устроил, дабы исполнилось вот и это пророчество о Нём: «Ты ecu иерей во век по чину Мельхиседекову». (Пс.109:4). А что принёс Мельхиседек? хлеб и вино. Аарон же что? – агнца, опресноки и горькие травы. Ясно и внушительно это пророчество о величайшем таинстве (совершённом на хлебе, а не на опресноках). Если же Латинам угодно придерживаться закона древнего; то пусть они приносят уж и агнца, как прообраз Христа, спасавшего преобразованиями, и пусть таким образом зоофитствуют, (ζωοϑυτήτωσαν, т. е. приносят в жертву животное) да опять обличит их тот же пророк (Давид), глаголющий: «жертвы и приношения подзаконного не восхотел Ты: тело же уготовал мне» (Пс.39:7–8). Если же ни того, ни другого не восхотел Бог хотя оба прообразовали жертву Христову; то, к чему опресноки ветхозаветные, тщедушные и напоминающие только неотрадное путешествие по пустыне? Да и апостол громко вопиет: «древняя мимоидоша, се быша вся нова». Пусть слышат, что всё ново! А ежели всё обновлено, то главизна нашей Веры – Господне тело, которым мы знаменуемся и отличаемся от Иудеев и от всех народов инославных, есть Таинство новое, превысшее всего. Да и сам Господь назвал оное заветом новым; если же новым, то оно отлично от всех древних празднований и священнодействий. А если нет, то Латины, явно, иудействуют, и падают в иную пропасть на смерть, предпочитая святому евангелию учение Аполлинария.

V. Повелишь ли, царю святый, побольше обнаружить их, совратившихся с истинного пути? – Сын Божий и Господь торжественно говорит миру: «аз есмь дверь, путь, истина, живот. Мною аще кто внидет, спасется. А прелазяяй инуде, той тать есть и разбойник!»

И ещё «Овцы моя глас мой слышат, по чуждем же не идут, но бежат от него, яко не ведят чуждаго гласа.

Небо и земля прейдут: словеса же мои не прейдут».

Пророки же предвещали о Нём: «верен Господь во всех словесех Его: верны все заповеди Его, утверждени во век века, соделаны в истине и правоте». И апостол говорит: «основание положих вам: другое положити паче лежащаго не леть есть. Никто не отвергает и не переиначивает завещания человека». И этим человеческим примером апостол напоминает о непреложности глаголов Господа. После сего выслушай, царю святый, то, что отрадно тебе слышать, и суди судом правоправедным между Латинами и законоположениями Божиими; ибо прилично государю, и наипаче благочестивому, любить такой суд. Христианин ли тот, кто дерзает прибавлять своё измышление к тому, что уже утверждено, и отвергать что-либо из писаний, и привносить что-нибудь из неписанного? Нет. Отпадение его от Веры явно. Как он – христианин, когда не следует за Христом по стопам Его, а хочет идти перед ним и опереживать его? Сам великий Моисей, который во многом прообразовал Христа, желал видеть только задняя Божия, и ничего более не требовал, говоря, да вижу тебя, как разумный, и молился о сем в расселине скалы. А Латины дерзают и опере́живать. За то к ним относится сказанное: «никогда не узрите лица моего вы, опере́живающие меня». Большой задор этот предостанавливал и в потомках своих Моисей, когда говорил: «к тому, что дано от Бога, нечего прибавлять, и от того нечего убавлять». И вот сам он, идя сзади, видел следы Божии, и таким шествием своим и других научил бояться Бога и покоряться Ему. Но с евангельской точки посмотрим на уклонение Латинцов и, как говорится, диаметрально противопоставим им краткое слово наше. «Бога никто же виде нигде же: токмо единородный Сын, сый в лоне отчи, той исповеда», – говорит Иоанн. Сей же богослов, верно вещавший об изумительных тайнах, так говорит и о духе соестественном и сочисленном с Ним: «Егда же придет утешитель, его же аз послю вам от Отца, Дух истины, иже от Отца исходит». Внимай сему глаголу Латинец. Во свете зрится свет, по свидетельству Давида. Посмотрим же в лучезарном Сыне; от кого исходит свет Дух. Сын дважды глаголет о Духе, что он исходит от Отца, и тем утверждает (сын), что Отец есть причинность как Его, так и соестественного Духа. А твоё превратное и незаконное учение об исхождении Духа и от Сына, откуда? Ты отвечаешь, что оно прибавлено для выражения единосущия Сына и Духа. Но богословие Господа разве недостаточно показывает тебе единосущие как Его самого, так и соестественного и сочисленного Духа, и то, что у того и другого одно и тоже источное божество (πηγαῖα ϑεότης) и один и тот же Отец, одного родивший, а другого изводящий из себя? Этим богословием и богоносные отцы пользовались буквально, и в Символе веры выразили его без малейшей перемены. Ты же вздумал видеть и открыть нечто более, чем оные Отцы и Сам единородный. Таким образом, по безумной гордости и неповиновению Христу законодателю ты вверх и вниз мечешь божественные и священные догматы, и сегодня унижаешь Владычнее смотрение о нас, а завтра мутишь высочайшее и богоначальное богословие, портя веру укорочениями и прибавками своими, и наипаче вводишь некую новую веру и другое евангелие: а это значит, что сам диавол чрез тебя мутит веру. В самом деле не сатанинский ли тот догмат, который вводит безбожное двуначалие и унижает Духа? а паче всего не щадит Единородного? и, по-видимому, приличествует Ему, а на самом деле неприложим к нему? Ибо, ежели родительство Отца двойное, так как Он рождает Сына и изводит Духа, а само оно, как ты говоришь, есть свойство не Ипостаси Отца, а естества Его; то каким образом оно у Сына есть пополам с Отцом, а у Духа вовсе нет его? Коль скоро свойства естества – всецело общи трём богоначальным Ипостасям, то, чего общего нет у Духа, того нет и у Сына. И так ничего нельзя нам прибавлять к оному богословскому речению (Дух от Отца исходит). Если бы кто в Троице понизил что-либо, тот унизил бы всю её и, чествуя Отца, отнял бы чествование у того, что рождено и исходит от него, допустив неравные степени божества. И ты, я знаю, не усвоишь оного речения, потому что усиливаешься поставить на ноги паралич свой, а не скажу, правду свою, и не покоряешься правде Божией. За это мы считаем тебя еретиком, так как у тебя и самый Символ православный веры изменён. Этот Символ Духом святым объявлен вековечным для всякого православного христианина, посредством святых вселенских соборов, которые суть седьмеричные столпы церкви Христовой, объявлен тем Духом святым, который в церкви поставил апостолов, пророков и учителей для усовершения Святых: а ты и его не оставил непеределанным, привыкши всё переставлять и поправлять.

VI. Если мы, Владыка наш святый, станем перечислять все их переделки церковных и божественных преданий и законоположений, то слишком продолжим слово, и обременим царский и божественный слух твой. А дабы сего не было, мы оставляем все прочие переделки их, описанные и обличённые многими, блаженной и преподобной памяти святейшими патриархами и архиереями нашими, и кратко высказываем только вот что. Латины, Владыко святый, исказили и перепортили существенные члены Веры: за это они не только отсекаются от церкви вселенской, от сего равномерного, здорового и благообразного тела Христова, но и предаются сатане. Ведь, апостол, запечатлевая всё евангельское и апостольское учение, говорит не столько Галатам, в одном только тогда погрешавшим, сколько Италианцам, ныне без счёту учащим иначе и превращающим едва не всё предание евангельское, апостольское, каноническое и Отеческое: «аще кто благовествует вам паче, еже приясте, аще ли мы, или ангел с небесе, анафема да будет». Да и святой вселенский собор шестой, бывший в Трулле, утверждая Духом святым бывшие до него определения, в первом божественном и священном правиле своём сказал: «аще кто-либо из всех не содержит и не приемлет выше речённых догматов благочестия, и не тако мыслит и проповедует, но покушается идти против них: тот да будет анафема по определению, прежде постановленному предупомянутыми святыми и блаженными Отцами, и из сословия христианского, яко чуждый, да будет исключён и извержен. Ибо мы сообразно с тем, что определено прежде, совершенно решили ниже прибавлять что-либо, ниже убавляти, хотя бы и могли (сделать это) по какой-либо причине». Так гласит правило это. Из него ясно видно, что идти против догматов благочестия, по мнению Отцов, значит прибавлять к ним что-либо, или убавлять от них. Как же после этого сказал бы кто-нибудь, что не подлежат канонической анафеме те, которые отваживаются на это, и в церквах проповедуют и на стогнах городов своих повсюду учат сему громогласно? Если же нужно и из других божественных и священных правил представить это же самое кратко по возможности нашей; то божественный и священный собор единения, последний из всех и божественным Духом утверждающий предшествовавшие соборы, говорит: «Всему, что постановлено, и сделано и имеет быть сделано в противность церковному преданию и учению и уставу святых и приснопамятных Отцов анафема».

Ещё: «Всем, презревшим священные и божественные правила святых Отцов наших, которые и церковь назирают, и украшая всё христианское жительство, руководят к божественному благочестию, анафема».

И можем ли удержать стремление речи, когда захотим изложить все божественные каноны в улику Латинам? Если мы каждому порознь действию их, противному божественным законоположениям, противопоставим божественные и священные каноны, которые низлагают, отлучают и даже анафематствуют их за отвержение божественных преданий; то простое и пустынное слово наше разольётся чрез меру. Однако в пятнадцатом правиле святого и великого собора, называемого Двукратного, выражено, что не только невиновны, но ещё достойны чести те, которые, прежде соборного рассмотрения, отделяются от проповедующих всенародно еретические догматы и от отъявленных еретиков; ибо они отделились не от епископов, а от лжеепископов и лжеучителей. Такой поступок их достоин похвалы и приличен православным христианам. Тут нет раскола церковного, а есть только обмен разделений и поддержание истины. Как же после сего было бы законно и богоугодно наше единение с теми, от которых мы отделились правильно и канонично, когда они нераскаянно придерживаются ересей? Если мы допустим это, как православное, то этим одним извратим всё. А божественные и священные каноны гласят: «Если кто с отлучённым хотя в доме помолится, да будет отлучён». И инде: «К неприобщённым приобщающийся сам будет, как нарушитель правила церкви». И ещё: «Принимающий еретика подлежит осуждению его». Итак, в чём обвиняются Латины, во всём том, если мы примем то, будем осуждены мы сами божественными канонами, начертанными по действию Духа. Но этому не бывать, не бывать!

VII. Даже имени Папы не будем мы поминать. Это поминание – от лукавого, который, будучи тьма, преображается в свет, и ныне предлагает единение (Унию), а потом схитрит погибель всего тела церкви и, не надеясь достигнуть сего открыто, работает скрытно, дабы хоть как-нибудь отворить дверь и исполнить злой умысел. Если Латины соединяются с нами добровольно, то пусть переменятся, и таким образом соединятся. А если хотят сего ухищрено, то не успеют, хотя бы добились до пустых имён. Но что значит поминать имя? Очень много значит! Это объясним мы после. А теперь? О, много прибыли будут иметь Латины, если лукаво достигнут цели!⁸³ После этого они останутся неисправимы, получив то, чего хотят. Ибо не о благочестии, как видно, все их словопрения и розыски. Если бы благочестия искали они, то начто им настоящее домогательство, когда благочестие и безмездно, и недокучливо, и равнопочтительно, и обще рабам, господам, бедным, благородным, неблагородным, неосуждённым и осуждённым, обще как веяние воздуха и излияние света, и смены часов и рассматривание творения божия, этой великой и общей всем нам утехи, и как равноудельность веры (ἱσομοιpία πίστεως), по выражению великого Богослова Григория, хотя они и не равняются с великими отцами нашими, Василием и Иоанном Златоустым, и ни во что их ставят, тогда как слава их слов и сила их духа объяли всю землю.

Но выслушай, святый Владыко, обещанное объяснение наше, объяснение словами всесвятаго Духа, из которых ни одна черта утратиться не может. Великий апостол Господень и евангелист Иоанн богослов говорит: «кто приходит к вам и не приносит сего учения, того не принимайте в дом, и не приветствуйте его. Ибо приветствующий его участвует в злых делах его» (2Ин.1:10–11). Если же не велено нам приветствовать его, если воспрещено вводить его в дом, то как не в доме, а в храме божием, в неприступном алтаре, утаинственной и страшной трапезы Сына Божия, нежертвенно закалаемого, то яко Бога, то яко агнца непорочного, да примирит нас с Отцом и с собою, и кровию своею да очистит грехи наши, яко безгрешный, как тут и какой ад изрыгнет поминание Папы, достойно отсечённого (от церкви) св. Духом за то, что он поднял голову свою против Бога и против всего божественного, и так сделался врагом Божиим? Ибо если простое приветствие еретику приобщает нас к злым делам его, то что сказать о гласном поминании его, и где же? там, где предлежат божественные и страшные Тайны. Если Предлежащий тут есть сама Истина, то как она примет эту великую ложь? Приравнивать папу и причислять его, как православного патриарха к прочим православным патриархам во время совершения страшных тайн, значило бы играть театрально, и представлять несуществующее, как существующее. И как примет это всякая православная душа? Не уклонится ли она от общения с помянувшими его? И не сочтёт ли их торгашами, продающими всё божественное? Издревле православная церковь Божия возглашение имени архиерея, во время богослужения, установила, как знак совершенного общения с ним. Читается и в изъяснении божественной литургии, что священнодействующий возглашает имя архиерея, дабы выразить своё подчинение начальствующему и своё общение с ним и заимствование от него веры и божественных Таинств. И великий отец наш и исповедник Феодор Студит в почтительном письме своём к некоему говорит: «Ты признался мне, что боялся сказать пресвитеру своему, чтобы он не поминал ересеначальника. Что же сказать тебе об этом теперь, недоумеваю, разве то, что общение с еретиком посредством одного поминания имени его есть осквернение, хотя бы поминающий был православен». Так говорил сей отец. А до него и сам Бог глаголал: «священники отринули закон мой и осквернили святыни мои, не отделясь от непреподобных и скверных и имея всё общее с ними». Что яснее и истиннее сего?

VIII. Но и уступки (οἰκονομίαν) не сделаем. Ибо можно ли допустить уступку, оскверняющую всё божественное, по вышереченному слову Божию, и от божественных Таинств удаляющую Духа Божия, и чрез то лишающую верных прощения грехов и усыновления? Что было бы вреднее такой уступки? Ведь, общение с ними гласно; и согласиться с ними в одном значит извратить всё правое. Ибо «принимающий еретика подлежит осуждению его».

Ещё: «приобщающийся к не приобщённым сам не приобщён будет, как нарушитель правила церковного». А Латины, знаменитые непослушанием церковным правилам, сообщаются с Иудеями, и с Армянами и Иаковитами, и Несторианами и Монофелитами, и вообще со всеми еретиками, и даже за это, не говоря о прочем, недостойны прощения и общения с нами, как соучастники во всех богоненавистных ересях оных людей.

IX. Что касается до предоставления первенства еретичествующему в противность всей православной церкви Христовой, то и оно несправедливо. Этим требуется уже не уступка, а полное подчинение (Папе). Но он не достоин и последнего места. Ибо великий Отец наш Григорий Богослов в своём божественном слове о кающихся говорит: «и я не принимаю нераскаявшихся, необращающихся и не заменяющих зло исправлением: а когда приму их, тогда отведу им подобающее место». Но у Папы и у сущих с ним нет исправления, нет заменения зла добром. Посему они недостойны и последнего места. Как же они будут первенствовать, и над кем станут владычествовать? Над Божьими церквами? Увы! Не подступят ли они и к заклёпам ада, будучи ведо́мы слепыми вождями, по изречению уст нелживых? Если свет, который в тебе, тьма, то тьма кольми паче (в другом будет). Ведь всякий подчинённый любит подражать начальствующему; как это сказал великий богослов Григорий. Притом, по каким законам будут судить, как сам Папа, так и архиереи его, когда они совсем отвергли божественные правила святых соборов, и не имеют не только благоухания духовной жизни, но и признака её, и еретичествуют во многом? Поистине, они наполнят церковь смутами и соблазнами. Но не сольются неслитности, не спрядутся непряди. Ибо какое сродство у правды и беззакония, или, по слову божию, какое общение у света и тьмы, у православных и, еретиков, от которых мы должны всецело удаляться? И древне сам Бог заповедал, говоря: «измите лукавого из среды вашей». А вот это изречение, – если соблазнит тебя око твоё, исторгни его, – и дальнейшее изречение о прочих соблазняющих членах, к кому другому лучше подходит, как не к Латинам? И Павел, великий от того, что глаголал чрез него и в нём Господь, то же самое представляет на вид, говоря: «Еретика человека после первого и второго вразумления отвращайся, зная, что таковый развратился, и грешит, будучи самоосужден». (Тит.3:10–11) И ещё: «Уклоняйтесь от всякого, нечисто ходящего и не по преданию, которое принято от нас».

И в других строках Павел запрещает даже есть вместе с ними. Согласно с ним и богоносный и великий отец наш Игнатий предохраняет нас от еретиков, этих человекообразных зверей. Если же мы не должны не только принимать их к себе, но и встречать, если не велено нам и пищу вкушать вместе с ними, даже приветствовать их во избежание общения с ними: то как признать их первыми, и судьями православных церквей, и громогласно возглашать имя их в церкви у таинственной трапезы, дабы и её, освящающую нас, не оставить не осквернённою?..

X. Никак, никак не дозволяй сего ради души твоей святой, царю святый и Богом поставленный самодержец, и вместе Христу возлюбленный и христолюбивейший. Но держись, как держишься по благодати Христовой, того, чему ты научен и что тебе вверено, зная, кем ты научен (2Тим.3:14). Храни добрый залог, избегая, по учению великого апостола, негодных пустословий лжеимённого знания, которым занимаясь некоторые уклонились от Веры, (1Тим.6:20, 21) да посредством тебя, с тобою, и со всем домом твоим, славящим Бога, и мы, составляющие полноту Христиан, будем соблюдены, как православные и Богу угодные, на день явления Господа, и с вами и сами сделаемся неукоризненными наследниками царства его вечно.

Верен Бог, призвавший нас, который и сотворит, если мы соблюдём заповеди Его, благодатию Христа о Духе Святом. Аминь.

Весьма замечательно это послание Святогорцов к Михаилу Палеологу, замечательно и по силе доказательств, и по глубокому уважению к царственности, и по резкости тона, и по отвращению к папству, и даже по сжатости, разрубленности и неясности языка, на котором оно написано. А всего замечательнее то, что в нём нет и намёка на какое-либо гонение, или притеснение святогорцов, не соглашавшихся принять Унию. Отсюда я заключаю, что это послание было представлено Михаилу Палеологу ранее того остервенения его против монахов, о котором упомянул современный Византийский историк Пахимер, и которое проявилось в нём, в патриаршество Иоанна Векка (1274–1283), незадолго до смерти его величества, последовавшей в 1282 году. (Георгия Пахимера история Михаила и Андроника Палеологов в Русском переводе, книга VI, гл. 26. С. П. Б. 1862 г.)

Кроме Панфектов, большого и малого, я внимательно рассмотрел ещё одну рукопись на бумаге в лист, содержащую разные церковные акты древние, и преимущественно те, в которых упомянуты епископы Российские и Крымские. Вот мои выметки из этой рукописи:

– Цареградский патриарх Полиевкт сперва не допускал до церковного общения Иоанна Цимисхи, как убийцу царя Никифора Фоки, а потом допустил (969–970 г.) полагая, что ему, как царю, прощены все грехи по совершении над ним царского миропомазания.

– В 6505 (997) году месяца февраля индикта 10-го было Синодальное собрание при царе градском патриархе Сисиннии. Рассуждали о браке. Тогда в числе присутствовавших архиереев находились Лев Катанский, и Константин Сугдейский из нашего Крыма. (Συνοδιχὸς οὗτος τόμος κωλύει δύο ἀδελφοὺς δύο ἐξαδέλφας λαβεῖν, καὶ τὸ ἀνάπαλιν δύο ἐξαδέλφους, δύο ἀδελφὰς καὶ ϑεῖον (дядя) καὶ ἀνεψιὸν ἀδελφὰς δύο, ᾒ ἀδελφοὶ δύο ϑείαν (тётка) καὶ ἀνεψιὰν. Πλέον οὐδέν.)

– Σημείωμα συνοδικὸν γεγονὸς ἐπὶ τοῦ ἀγιωτάτου πατρίαρχου Κυρ Ἰωάννού τοῦ Ξιφιλίνου περὶ μνηστείας, καὶ ὅτι οὐκ ἔστι γάμου τε καὶ μνηστείας διαφορὰ εἰς σύστασιν τοῦ ϑεμιτοῦ καὶ ἐῤῥμένου.

Это Синодальное решение о браке состоялось в 6574 (1066) году 26 апреля, индикта 4-го, под председательством Цареградского патриарха Кир Иоанна Ксифилина в катихуменах Софийского храма, что на правой стороне, ἐν τοῖς δεξτιοῖς μέρεσιν τῶν κατηχουμένων. Тогда вместе с прочими архиереями присутствовал в Синоде епископ Готфский имярек из крымского города Феодосии.

– В 6575 (1067) году при том же патриархе было Синодальное собрание в малом секретариате ἐν τῷ μικρῷ σεκρέτῳ. Архиереи и в числе их Готфский имярек, рассуждали, о том же предмете.

– Χρυσόβουλλον τοῦ Βασιλέως Κυρ Νικηφόρου τοῦ Βοτανειάτου ἐν τῇ τοῦ ϑεοῦ μεγάλῃ ἐκκλησίᾶ ἀποτεϑὲν περὶ τε τοῦ μὴ ἔσωϑεν τῶν λ ἡμερῶν γίνεσϑαι σωματικὴν ποίνην·καὶ περὶ τοῦ τοὺς ὑπηρετοῦντας τοῖς Βασιλεῦσι ἢ τοῖς συγγενέσιν αὐτῶν μετὰ τοῦ αὐτοὺς τῆς βασιλείας ἐκστῆναι μὴ ἐκπίπτειν τῶν διαφερόντων αὐτοῖς, καὶ δημοσιεύεσϑαι ταῦτα ἄνευ αἰτίας εὐλόγου ἢ ἐννόμου τινὸς. καὶ περὶ τοῦ καϑ’ ἕκαστον τετράμηνον, τὸν κατὰ τὴν ἡμέραν πατριάρχην ὑπὲρ τῶν ἐξορίστων ὑπομιμνήσκειν. Μηνὶ δεκεμβρίῳ ἰνδικτιώνος γ ἐν ἔτει στφπη (1080 г.)... εἰ δὲ τινὲς ἴσως τῶν μεϑ’ ἡμᾶς μὴ βασιλικήν ἔχοντες, ἀλλὰ μαγειρικὴν τὴν ψυχὴν αἱμάτων ἀνϑρωπίνων ἐφήδοντας προχοαῖς· καὶ ϑυμῷ τὰ πρεσβεία, ϑεῷ δὲ τὰ δευτερεῖα βραβεύοντες... κ.τ.λ.

Достойно внимания – это узаконение царя Никифора Вотаниата (1080 г.), предписывающее не наказывать телесно ранее 30 дней, и не останавливать судопроизводства по делам родственников и чиновников царских по смерти царей, и дозволяющее вселенскому патриарху в каждую треть года подавать государю записку о ссылочных.

– «В 6784 (1276) году месяца августа 12 дня, в середу, индикта 4-го, когда председательствовал всесвятейший владыка наш патриарх Константинополя нового Рима Кир Иоанн (Векк) в его кельях у св. Феофилакта, и когда вместе с великою святынею его заседали и первосвященнейшие архиереи, Ираклийский и всечестный Лев, Халкидонский и всечестный Николай, Афинский и всечестный Meлетий, Ахирауский Лаврентий, Визийский Иоанн, Дерконский Кирилл, и Левкадский Софроний, и предстояли и боголюбезнейшие архонты Владыки, тогда Боголюбезнейший епископ Сарайский, в присутствии нашей мерности, председательствовавшей синодально, предложил несколько вопросов, и получил надлежащие ответы на каждый из них. Те и другие суть следующие:

Спрашивал. Сколько раз в году обычно архиерею читать евангелие.

Ответ. Четыре раза, как то, в великий четверток в вечернее бдение (евангелие Завещания, τὸ τῆς διαϑήκης εὐαγγέλιον), в Великое (пасхальное) Воскресение на литургии и вечерне, и в первый день Сентября месяца (в новое лето).

Спрашивал о Последовании Крещения: сколько раз до́лжно читать молитвы, и надобно ли, чтобы многие иереи сходились для крещения.

Ответ. Только однажды иерей должен читать молитвы, и только один иерей должен крестить, и ему одному надлежит читать молитвы. Если же восприемник крещаемого младенца, ὁ ἔχων τὸ βαπτιζόμενον παιδίον, ради своей чести и славы, желает пригласить иереев многих; то пусть они присутствуют при крещении, но только один из них пусть читает молитвы, каждую однажды, и один крестит крещаемого младенца, прочие же иереи пусть предстоят в священных облачениях, или без них. Когда же по необходимости случится, что в один день принесут многих младенцев для крещения, и нет возможности одному крестить порознь каждого младенца; тогда, ежели найдётся много иереев, пусть они разделят между собою младенцев, и пусть крестит каждый иерей каждого младенца поодиночке, прочитав каждую молитву однажды. Если же находится только один иерей, то он должен уставить всех младенцев в ряд, и прочесть молитвы, каждую однажды, и потом крестить каждого младенца порознь в одной и той же купели по окончании молитв.

Спрашивал. Надобно ли служить Литургию в великий Пяток.

Ответ. Не принято у нас совершать тогда литургию.

Спрашивал. Один ли хлеб, или два, или многие, можно класть на разные дискосы.

Ответ. И два, и три хлеба могут лежать на разных дискосах; однако, когда литургисают многие, из них должен быть возносим только один хлеб, прочие же пусть стоят, потому что при Возношении одного хлеба совозносятся и они (ἡνίκα πολλοὶ εἰσιν οἱ λειτουργοῦντες, ὑψωϑήσεται δὲ ἐκ τούτων εἷς μόνος, οἱ δὲ ἄλλοι ἀφεϑήσονται ἐν τῇ ὑψώσει τοῦ ἑνὸς συνυψούμενοι καὶ ἐκεῖνοι).

Спрашивал. Когда рукополагается иерей, тогда какой хлеб надобно преподать ему, не тот ли, который имеет быть возносим и приносим.

Ответ. – Не до́лжно из приносимого хлеба (часть) преподавать рукополагаемому иерею, и раздроблять его прежде Возношения, а надобно, когда имеет быть рукополагаем иерей, иметь и другой хлеб на дискосе, как залог, ὥσπερ παρακαταϑήκην, и из этого хлеба выделять и давать часть рукополагаемому иерею, приносимый же хлеб оставлять весь целый до уставного часа, в который он раздробляется.

Спрашивал. – Многократно случается, что архиерей желает литургисать, а диаконов нет, и находятся одни иереи; итак, может ли он литургисать с одними иереями.

Ответ. – Когда настоит надобность архиерею литургисать, а диаконов нет, находятся же только иереи, тогда ему нет никакого препятствия литургисать с одними иереями: если же находятся диаконы, то пусть он служит с ними.

Спрашивал. – Когда будут вместе два, или три, или многие иереи, а диакона не имеют, литургисать же хотят вместе, тогда могут ли они литургисать без диакона.

Ответ. – Многократно, по настоянию нужды, бывают два и три и многие иереи, а диакона не имеют: тогда ничто не препятствует им литургисать вместе без диакона; однако не должны они высылать кого-либо из иереев из алтаря говорить прошения (Ектении), а все должны стоять в алтаре; прошения же пусть говорит один из иереев, тот, который стоит на средине (у св. трапезы).

Спрашивал. – Многократно случается быть иному в несчастных обстоятельствах и при смерти, а нет монаха, который мог бы постричь его, есть же архиерей, или пресвитер, или диакон, то может ли таковой постричь его.

Ответ. – Когда бывает неотложная нужда, и кто-нибудь находится в несчастных обстоятельствах и при смерти, а нет монаха, который мог бы постричь его, находится же архиерей, или иерей, или диакон, тогда ничто не препятствует таковому постричь находящегося в несчастии и при смерти. В канонах нет запрещения на это.

Спрашивал. – Если какая-нибудь женщина, жившая с мужчиною без благословения брачного, впоследствии начала жить хорошо и целомудренно, то позволительно ли ей печь просфоры, или непозволительно, потому что она некогда блудно жила с мужчиною без благословения брачного.

Ответ. – Если такая женщина живёт хорошо и целомудренно, то ничто не препятствует ей печь просфоры.

Спрашивал. – Позволительно ли выжать сок из виноградных гроздов, вливать в него воду, и принесть его для божественного священнодействия.

Ответ. – Где нет виноградного вина, а надобно служить литургию, пусть делают сие, пусть выжимают сок из гроздов, и приносят для божественного священнодействия. А где находится вино, там не до́лжно делать сего. Если же кто дерзнул бы сделать сие, тот, кто бы он ни был, да знает, что имеет великое осуждение от Бога.

Спрашивал. – Брату крестившего можно ли жениться на тётке, или перводвоюродной сестре крещённого лица.

Ответ. – Нет препятствия⁸⁴.

Спрашивал. – Должен ли иерей, ходивший на войну и убивавший (неприятелей), опять священнодействовать после такой службы.

Ответ. – Это воспрещено канонами; и, если какой-либо иерей ходил на войну и убивал, таковой с той поры должен быть низложен и перестать священнодействовать.

Спрашивал. До́лжно ли носить (с собою) божественный хлеб во время путешествий.

Ответ. – Да будет сие.

Спрашивал. – До́лжно ли поновлять устаревшие священные сосуды.

Ответ. – В случае надобности пусть обновляются. Однако те орудия, коими художники обновят священные сосуды, да вложатся в мешок, и, связанные, да будут брошены в море, или в средину реки, так, чтобы не выплыли они на землю и не попали в чьи-либо руки. А ежели случится: и найдёт их кто-либо и употребит для другой работы; то будет великой грех.

Кроме сего епископ поведал и то, что в область его приходят люди из разных епархий, однако немногие из каждой епархии, из Алании, Зикхии и из других соседних областей, и что архиереи тех областей, из которых приходят к нему люди, сами хотят входить в его епархию ради оных людей. Посему Мерность наша вместе с преосвященнейшими архиереями нашими постановила: – так как не великое множество, а немногие из каждой вышеозначенной области уходят и водворяются в епархии Сарайской, то епископ её да имеет духовную власть над ними и да управляет ими по-архиерейски, архиереи же тех областей, из которых ушли оные люди, пусть откажутся от них, яко от водворившихся в епархии помянутого боголюбезнейщего епископа Сарайского».

«Всё это извлечено из ежедневных синодальных дееписаний, и удостоверенное и утверждённое надписью и печатью честнейшего Хартофилакса дано в вышепрописанном месяце и индикте 6784 года.»

На широком основании водружены все эти постановления патриаршего Синода! Много в них благоразумной свободности, и приспособленности к житейскому быту христиан русских! Для меня особенно замечательны два постановления:

1) о другом особом хлебе (Агнце) для рукополагаемого иерея, и

2) о служении литургии на выжатом из винограда соке.

Ныне у нас не заготовляется особый Агнец для рукоположенного священника, а из Агнца, на котором совершается литургия, архиерей выделяет четвертую горнюю часть его, яже есть Христос, и её на особом дискосе вручает сему священнику, говоря: «прими залог сей, и сохрани его цел и невредим до последнего твоего издыхания, о немже имати истязан быти во второе и страшное пришествие великого Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа». Когда же наступит время Причащения, тогда эта святая часть отбирается от ставленика, присоединяется к Агнцу, и потом вся потребляется. Таким образом наш ставленник принимает залог лишь на несколько минут; и ему нечего хранить в неповреждённой целости до последняго издыхания его. А по вышеизложенному постановлению, из другого освящённого Агнца должна быть выделена ему часть без крови Христовой, разумеется, для хранения её во всю жизнь и для причащения ею пред последним издыханием. Это постановление согласно с архиерейским служебником, и уясняет прописанные в нём слова: прими залог сей и сохрани его и проч. По сему постановлению новый иерей, причащённый частицею общего литургийного Агнца, берёт себе в дом частицу другого освящённого Агнца, и хранит её целу и невредиму, (как храним мы артос), до последнего издыхания.

Обратимся теперь к другому предмету. Во всей вселенской церкви принято за правило совершать евхаристию на виноградном вине. Но не везде находится такое вино. Наш Томский епископ Афанасий, земляк мой, рассказывал мне не без содрогания, что он, посещая свою епархию, вошёл в одну отдалённейшую сельскую церковь, когда в ней совершалась литургия, и что священник, после причащения своего, поднёс ему просфору и пенного вина в ковшике для запивки. На вопросы Владыки – как так подаёшь ты мне пенное вино? разве нет виноградного? – священник отвечал: прости Владыко святый! Здесь такого вина нет, и потому я служу на сивухе, а тебе поднёс пенного. Владыка, услышав это, смутился так, что замолчал.

Вот необыкновенный случай! Вот необыкновенное исключение из правила! Как же восстановить его хоть в половину? Не иначе, как дозволением в таких глухих местах России, как Томская епархия, выжимать сок для евхаристии из изюма, который есть высушенный виноград, и этим соком, смешанным с водою, причащаться и причащать младенцев и взрослых. Он несравненно лучше сивухи и пенного вина! Но обратимся к Иверской, юридической, рукописи и посмотрим: что ещё в ней замечательно.

– В 6997–1489 году марта 20, индикта 12-го, в Синоде святейшего патриарха Антония вместе с прочими архиереями присутствовали, Угровлахийский, Российский, ὁ Ῥωσίας, Готфский и Сугдейский, и разрешили благочестивейшему чтецу и приммикирию Нотариусов Георгию Евгенику вступить во второй брак и принять сан диаконский, по смерти первой невесты его, с которою он только обручился заочно, и не только не жил с нею, но даже не видал её.

– Клятва еврея, которую он должен произносить, когда у него есть дело с христианином.

«Во-первых, он должен опоясаться тернием, оседлать кожаный мех, держать в руках своих большой валёк (μέγα λεῖον), войти в море, трижды плюнуть на обрезание своё, и потом говорить так: – Клянусь Варасси, Вараи, Адонаи, Елои, немокренно проведшим Израильтян чрез море Чермное, и напоившим их водою из камня, и давшим им в снедь манну и крастелей. Клянусь законом, который дал Бог посредством пророка Моисея, молниями и громами, и мраком, и бурею, что были на горе Синайской. Клянусь Вараи, Елои, Адонаи, и оплеванием обрезания тела моего, и тернием, которым я опоясан по чреслам моим. Неложно клянусь именем Господа Савваофа. Если же клянусь ложно, то прокляты потомки чрева моего, и сам я, как слепой, ударюсь о стену, и как не имеющий глаз упаду. И да пошлёт мне Господь Бог проказу Гиезия, и казнь священника Или. Завсем тем да разверзет земля уста свои и да поглотит меня живого, как Дафана и Авирона».

Засиделся я в библиотеке. Пора выйти оттуда и написать несколько строк об Иверском архиве.

Архива этого я не видал. Но монастырский письмоводитель говорил мне, что там хранится превеликое множество разных дееписаний, кои монастырь получал извне, и сам составлял в течение нескольких столетий. Из этого множества властные старцы выбрали и представили мне для прочтения в этот раз, и в другую бытность мою в их обители 12 июня 1846 года, представили лишь небольшую толику разных хартий. Однако и этою малостью я был доволен тем паче, что она достаточно ознакомила меня с первоначальною судьбой Иверской обители. Не перечисляю здесь сообщённых мне Иверцами дееписаний, решившись приложить их к истории обители их, а не к настоящему описанию путешествия моего, но считаю не излишним оповестить нечаянное открытие моё, показывающее очень давнюю давность так называемой глаголитской письменности славянской.

В 1846 году 15 июня, в субботу, из архива принесли мне судебное дело Солунское 982 года, написанное на длинном и широком пергамине. Вверху его начертаны 75 крестов, названных по-гречески сигнами, (σίγνον знак), а над поперечниками их и под ними прописаны имена и прозвания разных лиц, которые присутствовали при совершении дела и при выдаче его Иверскому монастырю на Афоне. В числе этих свидетельских знаков я заметил подобный им крест и около него глаголитские буквы в четыре ряда, и вельми обрадовавшись этой неожиданной находке с 982 годом, тотчас отподобил эти письмена в своей путевой книге, и тут же для себя приписал следующую заметку: «в этом акте между прочими сигнама стоит и этот знак с сими буквами». Эта глаголица в высшей степени замечательна. Она старше всех известных памятников глаголической письменности. А появление её на судебном деле, между прочим, доказывает, что письмо подобного рода известно было даже судьям в Солуне. Представляю здесь эту глаголицу в том виде, в каком я усмотрел её на помянутом деле, и после замечаний о ней излагаю содержание сего дела, доказываю подлинность его, объясняю, как появилась на нём глаголитская надпись, и делаю выводы из него ближайшие.

Вот приснопамятная глаголица, о которой идёт речь моя

После первого взгляда на неё всякий знакомый с письмом подобного рода без запинки прочтёт и напишет русскими буквами так:

Тут слово знак соответствует греческому слову σιγνον, которое написано в верху каждого креста, начертанного греками. Поп гиорги написал знак, а не белег, потому что начертил знак крестный, а не межевой, который в актах Влахоболгарских называется белегом. Имя и нарицание своё он поставил в падеже именительном, а не в родительном, как тут же писали имена свои греки, например:

, но это он сделал по своему разумению, как бы говоря сам себе: крестный знак поставил я гиорги поп. Собственное имя его написано им точно так же, как оно писалось в грамотах царей Болгарских (гиорги). Вся напись его ничем, кроме славянского языка, не отличается от совместных написей греческих, ни очертанием прописанного креста, ни формою, установленною для актов подобного рода.

Самый акт, на котором начертана эта глаголица, называется ἔγγαφος ἀσφάλεια, т. е. письменное удостоверение. Вот содержание его, выписанное мною сокращённо, частью по-гречески, частью в Русском переводе:

В самой верхней части сего «письменного удостоверения» поставили кресты и подписали свои имена и прозвания 75 свидетелей, например: Никифор протопресвитер, Василий пресвитер, Иоанн пресвитер, Анастасий диакон, Гиоргий поп, Николай Деатка, Пётр Калита, Павел Родота, Драгаш Павлов, Иоанн Захаропуло, Василий Строимир, Андрей анагностис (чтец), Иоанн Экзарх, Георгий Оксида, Иоанн диакон, и прочие и прочие.

Это письменное удостоверение есть копия, которая в том же году и месяце выдана была из Солунского судебного места Иоанну Ивиру за скрепою тамошнего чиновника, так называемого Ливеллисия. Подлинность сего акта не подлежит никакому сомнению. Десятый индикт его совпадает с тем самым годом, в который он написан был. Упомянутые в нём цари Василий и Константин жили в это время. Иоанн Ивир назад тому два года (6488–(980) году) присоединил к своей лавре две упомянутые в акте обители, Иоанна Колову в Иериссе и Климента на Афоне, и присоединил их действительно по силе хрисовула царя Василия Порфирородного. Лавра его поныне чествуется во имя Пресвятой Богородицы. А что у него был синкелл Иоанн, это подтверждается хрисовулом того же царя Василия (980 год), в котором прибавлено прозвание этого синкелла, Торникий. (Χρυσόβουλλος γεγονὼς κατὰ στυπη ἔτος τῷ μοναχῷ Ιωάννῃ καὶ συγκέλλῳ τῷ Τορνικίῳ). И так верно всё то, что в акте сказано обо всех лицах и обо всех трёх обителях. Под актом 982 года подписался игумен лавры Афанасий. А известно, что он жив был ещё в 985 году, и тогда подарил оному же Иоанну Ивиру хрисовул царя Василия, предоставляющий право иметь мореходное судно. В числе лиц, подписавших акт, о котором идёт речь, значится Феодот, епископ Иериссовский. А крепость Иериссо названа епископией ещё в списке царя Льва мудрого, который самодержавил задолго до помянутых государей Василия и Константина и умер в 911 году. Всё это удостоверительно доказывает подлинность акта рассматриваемого. Здесь кстати заметить, что Иериссовцы, по судебному порядку, получили другую копию сего акта⁸⁵ с глаголицею же и, быть может, с грузинскою подписью Иоанна Ивира, или синкелла его, и что эта копия могла достаться Иверскому монастырю, когда кончился 29-летний срок обмена участков земли подле Иерисса и на Лонгосе.

Подлинность сего акта – несомненна. Но как появились на нём глаголические письмена? Как попал в Иериссо священник, умевший писать по-глаголически? И этот вопрос положительно решается с помощью хрисовула, данного царём Романом Афонской обители Иоанна Колову в 960 году. В этом хрисовуле сказано, что «обители Иоанна Колову подарены 40 безтяглых поселян взамен тех малых участков земли, которые издавна принадлежали ей в Иериссовском околотке, и взяты поселенными на них склавами Вулгарами»: τῇ μονῇ τοῦ Κολοβοῦ παροικων ἀτελῶν τεσσαράκοντα δωρεὰν παρέχων (Χρυσόβουλλος,) ἀνϑ’ ὦν ἀφηρέϑησαν τοπίων ἀπὸ τῶν πάλαι παραδοϑέντων τῶν τῷ μέρει ταύτης ἐν τῇ τοποϑεσίᾳ τῆς Ἱερισσοῦ, περὰ τῶν ἐνσκηνωϑέντων ἐκεῖσε σκλάβων βουλγάρων. Из этих слов видно, что в 960 году подле Иерисса жили рабы Болгары. Стало быть: у них и находился тот поп Гиорги, который вместе с другими засвидетельствовал обмен известных участков земли своею глаголическою подписью. Посторонним или чужим считать его нельзя; ибо такого человека не принял бы в свидетели обмена поземельной собственности ни Солунский суд, ни Иериссовская волость. Этот поп был туземный, известный Иериссовцам и монастырям Иоанна Колову и Иоанна Ивира.

Итак, описанный и объяснённый мною акт весьма важен. Он, в связи с вышеупомянутым хрисовулом царя Романа, подтверждает следующие факты:

1) Глаголическое письмо известно было в 982 году Болгарам, поселенным около Афонской крепости Иериссо.

2) Их священник по-глаголически написал своё имя и нарицание, поп, и, слово, знак, на судебном акте. Стало быть: оное письмо видели и признавали судьи.

3) Все буквы в прописи этого священника – такие же, какими писались и богослужебные книги. Значит: Богослужение он совершал по книгам глаголическим⁸⁶.

4) Ежели в 982 году ему было только 30 лет от роду, (ранее он не мог быть рукоположен по соборному правилу) то он обучался глаголической грамоте в 962, или 960 году. Стало быть: сия грамота употреблялась у Болгаров ранее сего последнего года.

5) Так как Иериссовские Болгары заняли участки земли, издавна принадлежавшие обители Иоанна Колову, основанной в царствование Василия Македонского около 870 года⁸⁷; значит, они поселились на них недавно, – я полагаю – в 960 году, когда царь Роман, вместо занятой ими земли, подарил помянутой обители 40 поселян. Тогда пришёл с ними священник и принёс глаголические книги.

6) Откуда бы ни пришли в Иериссо эти Болгары; но оказывается, что глаголическая грамота в десятом веке была уже не новость в Болгарии.

Таковы были мои занятия в Иверской обители. По окончании их я, 15 декабря, в субботу, съездил, в ближайший к ней и зависящий от неё скит Предтеченский.

– Возвращение в Ивер. Число монахов тут. Имения и доходы сей обители

А какова дорога туда? Трудная, она пролегает по узкому отрогу Афона близь Иверского монастыря, и прямо ведёт путника вверх к пирамидальной выси на хребте сей горы, которая (высь) древле называлась Афо, а ныне называется Цука, и Гаврилова гора. От этой выси к морю стелются два крутоярых и узких отрога, а между ними по ложбине течёт зимний ручей, пересыхающий летом. Там, где раздваиваются оба эти отрога у чела Цуки, на левой стороне ручья высится церковь во имя Предтечи, а кельи и каливы скитников стоят частью подле неё, а больше на левом отроге, что ближе к Иверу. Всех их с архондариком 15. Что касается до названной церкви, то она перестроена в 1779 году иждивением христиан, а расписана в 1799. Кроме неё в ските есть особая церковь кладбищная. Вся эта местность пустынна и бесплодна.

Предтеченский скит, как, и все прочие скиты на Афоне, управляется Дикеем. Этот настоятель, в минуты моего приезда, находился в своей особой келье. Пока ему дали знать обо мне, и пока он шёл к церкви, я любовался местными красивыми кипарисами, вслушивался в журчание потока, и искал на церкви надписей, но не нашёл их. Наконец, явился жданный Дикей, и принёс с собою ключ от церкви и свою предлинную, окладистую, пушистую и серебристую бороду. Подошедши ко мне, он обнял меня и, целуя мои губы, приговаривал, что ему любы все русские монахи. Голос у него – толстый. С бороды его струились капельки сырого тумана, который тогда покрыл собою святую гору. Стоя подле него, я ощущал в воздухе кисловатый запах водки. Кисловатая любезность и рассыпчатость сего скимника не понравилась мне.

Вошли мы в Предтеченскую церковь. Она нова, чиста, изрядна, но ничем не отличается от соборных храмов, что в скитах Кавсокаливском и Аннинском. Дикей из алтаря её вынес косточки для лобызания и называл их звучными именами, приговаривая: это частица св. Иоанна Златоустого, это косточка св. Димитрия, и. т. п. По окончании обычного лобызания этих мощей я спросил Дикея: есть ли у него какая-либо запись об основании и судьбе скита его. Он обещал показать мне рукописное житие св. Иакова Нового, основателя Предтеченского скита, и потащил меня в свою келью. Мне не хотелось идти туда по грязи, и я сказал ему: сделайте милость, поведите меня в архондарик ваш; там я отдохну и прочту обещанную вами рукопись!

– Нет, нет! – ревел он густым басом: пойдём в мою келью; архондарик – сыр, не устлан рогожками, и не опрятен; а в своей келье я покажу вам три сокровища, три благодати, три райские леторасли.

– Объясни мне, старче, иносказания твои.

– Разве не слыхал ты, святый архимандрит, о трёх новых мучениках, Евфимии, Акакии и Игнатии? Вот мои три сокровища, три благодати, три райские леторасли. Они в моей келье.

– А как зовут тебя по имени, отче?

– Григорий грешный: ответил он, и потащил меня за руку в свою келью.

В эту минуту я почувствовал в себе такое сильно неприятное смущение, какого никогда не испытывал, потому что никогда не случалось мне идти рядом с приготовителем и проводником мучеников. Давненько говорили мне Афонские монахи об этом Григории и об его умении готовить иноков к мученической смерти: но я не знал, что он – дикей Иверо-предтеченского скита; и вот довелось мне встретиться с этим диковинным монахом, который поощряет иноков к мучениям, покупает их тела у Турецких стражей, дробит их на части, и привозит в свой скит.

От Предтеченской церкви оба мы сошли к мостику, перекинутому через шумящий поток, и переправились по нему на другую сторону скитской дебри, а здесь поднялись по косогорью, и скоро пришли в келью. Тут в церквице, освящённой во имя св. Николая Чудотворца, грешный Григорий с набожною поспешностью растворил царские двери, вынес оттуда три главы, обложенные серебром, и три зубные челюсти в ящичке, положенные вверх зубами, и поставил их на столике пред иконостасом, испуская тяжёлые вздохи. Я под сильным влиянием неприятно–смутного чувства, порождённого моим тогдашним неуменьем понять и оценить геройскую готовность греческих христиан умирать за Христа в ответ тиранству Турков, забиравших детей их в полки янычарские, я, находясь под таким влиянием, показал вид, будто облобызал эти главы, а на нечётные зубы только взглянул торопко, и отошёл к правому клиросу. Но тут ещё более усилилось смущение моё, и вот от чего. Взор мой встретил икону, на которой в средине изображены три юных мученика Евфимий, Акакий и Игнатий, а на полях – их мучения и перевезение останков их на Афон. В чёлне сидит угрюмый Григорий. Длинная и широкая борода его осеняет сундук, в котором он везёт свои три благодати. Не знаю: заметил ли моё смущение этот дикей. Думаю, что не заметил, потому что показал мне ещё разные тряпки (sic) и верёвку, которою был удавлен один из его мучеников, и часть руки с кожею на пальцах её, непрестанно вздыхал и говорил мне, что эти тряпки издают неизреченное благоухание. Я торопко посмотрел на все эти доказательства мученической смерти вышеназванных юношей, выпросил у дикея рукописные Жития их, отсчитал ему 300 пиастров, возвратился в Иверскую обитель, и здесь написал краткое сказание о посещённом мною ските. Вот оно.

Местность под Иверопредтеченским скитом, задолго до Рождества Христова, и после сего рождества, до разорения Арабами всех городов на Афоне, принадлежала ближайшему городу Клеоне и, как горная высь, служила для мореходов маяком (σκοπιὰ), который освещал им вход в клеонскую пристань. На этой выси в конце восьмого века Грузины построили себе небольшой монастырь во имя Предтечи, называвшийся Афо. Тут спасался сын той Никейской вдовицы, которая в 829 или 30 году пустила по морю свою икону Богоматери. Тут в конце 10 века, подвизался святой инок Гавриил, принявший эту икону с моря и поместивший её в новосозданной грузинами лавре Климентовой. Этому Иверо-афонскому монастырю возвратил разные имения на полуострове Кассандре царь Михаил Пафлагон († 1041 г.). Обо всём этом я уже говорил в XV отделении настоящего сочинения моего. А здесь оповещаю дальнейшую судьбу монастыря Афо, и преображение его в скит. Этот монастырь, с 980 года зависевший от соседней Иверской лавры, запустел в 1259 году, когда и эту лавру опустошили и разорили Франки, а монахов её частью задушили, частью разогнали. С той поры он долго, долго оставался без насельников, и снова возник уже в самом конце 15-го и в начале 16-го века, когда грузинские цари Куаркуар, Кайхозрой и Мцедшабук возобновляли на Афоне Иверскую лавру (1492–1516 г.)⁸⁸. Тогда восстановил его святой Иаков новый. Житие сего скитника весьма внушительно, и потому я сообщаю его с радостью.

«Иаков, родившийся в одной деревне близь города Пастории от поселян Мартина и Параскевы, по смерти их занимался скотоводством и разбогател от поставки скота к султанскому Двору. Посещая Константинопольского патриарха Пифона, святительствовавшего с 1488 года по 1490-й, исповедуясь у него, и слушая поучения и наставления его, он познал святые таинства Веры. Благодать божия согрела сердце его. Суета житейская опротивела ему; и он, раздав своё имение бедным, ушёл на св. гору Афонскую, и там, в обители Дохиарской, сподобился принять ангельский образ. Здесь три года проведены были им в великом послушании и смирении. Потом зажглась в нём священная любовь к безмолвию в уединении. Дохиариты благословили его на этот подвиг. Тогда он обошёл всю св. гору, ища на ней пустынного места, удобного для безмолвной жизни. Бог руководил сего преподобного и указал ему такое место. Это был запустевший и с самых оснований обветшавший монастырёк честнаго Предтечи на горе, выше священной обители Иверцов⁸⁹. Избрав этот монастырёк для жительства, Иаков, по благословению Прота св. горы и игумена Иверцов, воссоздал его, а живя в нём несколько лет, кормился трудами рук своих; съедал же ежедневно только шесть унцов хлеба. Вблизи от него безмолвствовал ветхий старец Игнатий. Ему-то, по причине глубокой старости его, услуживал Иаков; у него брал благословение на почин всякого дела, и ему исповедовал свои помыслы и грехи, а причащаться ходил в соседний монастырь Иверский. Так прошли шесть лет. Недостаток воды понудил его уйти в пределы монастыря Афоно-ксенофского. Но недолго он оставался там. Сожаление о первом месте безмолвнических подвигов и о потерянных трудах возвратило его на это место. Иверский игумен снова принял его, а Бог разверз ему источник воды. После сего к Иакову переселился из Ватопеда прежде знакомый ему инок Маркиан. Этому иноку Иаков однажды поведал вот какое видение своё.

„Я восхищен был в горнюю высоту и оттуда видел всю чувственную тварь, величие и красоту солнца, нарядные звёзды, и чувственный рай на востоке с пребывающими в нём святыми душами, и озаряющий их свет невечерний. После сего я восхищен был ещё выше, и видел первое место, откуда низвержен был возгордившийся Денница: это место светло и неизреченно прекрасно. Отсюда я посетил все Лики ангельские и сознал, что находившийся во мне свет увеличился и стал чище, так что мне видны были многоочитые херувимы, и даже мой ум сделался многоочитым. Наконец, таинственная сила вознесла меня на высоту неизглаголанную; и тут я видел самого Господа Иисуса Христа во плоти, объятого светом.

Видел я и духовный Иерусалим, мать первородных, в котором будут обитать праведные души после второго пришествия Господня. Иногда невидимая сила перемещала меня в ад, в котором души ожидают решения своей участи, а иногда – в тартар, в червоточник и в геенну огненную, в эти три места будущих мучений“».

Иаков, поведав сие видение Маркиану, велел ему пересказать оное Ватопедскому проигумену Иову, старцу учёному и знающему св. Писание и философию. Маркиан ходил к нему. И что же? Иов похвалил Иакова и возблагодарил Бога, сподобившего такого безмолвника такой благодати. Маркиан рассказал оное видение и иеромонаху Феоне, подвизавшемуся в обители Пандократорской. Когда же узнали это все святогорцы, тогда приходили к Иакову для того, чтобы исповедоваться у него. Но он не хотел исповедовать их без благословения и дозволения епископа. Посему Игумен Иверской обители ездил к Иериссовскому архиерею и испросил у него желанное всеми дозволение. Тогда все, исповедовавшиеся у Иакова, удивлялись богомудрой мудрости (ϑεοσόφῳ σοφίᾳ) его и уменью различать помыслы и врачевать души, удивлялись тем более, что он был даже неграмотный, а сподобился такого духовного дарования.

Но вот и ещё видение этого святого скитника.

– Однажды он вошёл в Афонокарейскую церковь до начала литургии пред восходом солнца. Тут иерей начал облачаться. В эти минуты явился в церкви свет, не солнечный, а ангельский. Когда же иерей стал совершать проскомидию, тогда святые ангелы заняли правое и левое полукружия, что у иконостаса церковного, и стояли на четырёх сторонах храма, каждый лик на своём месте. А как только иерей кончил проскомидию, великий свет приосенил Дары. А во время великого выхода этот же свет шёл пред иереем и озарял народ. Когда же Дары поставлены были на св. трапезу, тогда свет окружил её наподобие круга лунного. По освящении Даров Иаков видел на дискосе сидящего в свете Господа; и свет сей был многоочит. По окончании же божественной литургии он опять видел Господа – Младенца целого, со святыми ангелами возносящегося на небо.

В житии сего преподобного святогорца упоминаются ученики его, Маркиан, Феона и Феогност. Он любил поучать их притчами. Впоследствии все они оставили свой приют и перешли в скит, что под Афоном (Кавсокаливский, или Керасийский). Здесь преподобный Иаков приобрёл ещё шесть учеников и служил для них образцом са́мого строгого подвижничества, ничего не вкушая и ни с кем, не беседуя в течение пяти дней, и только в субботние и воскресные дни видясь с учениками своими и разделяя с ними хлеб и соль. В один из таких дней он задумал уйти с Афона в Этолию. Но ученики удерживали его. Тогда он с двумя из них отправился на всенощное бдение в церквицу пресвятой Богородицы, находящуюся немного ниже св. верха Афона. Тут в видении явился ему некий светлый муж, убелённый сединами, и сказал: «Богу угодно, чтобы ты исполнил то, что задумал». После сего преподобный с теми же учениками взошёл на самое темя Афона и стал молиться, обратившись лицом к востоку. Пред рассветом он был вне себя и видел, что ангел Господень принёс ему три хлеба чёрные видом и сказал: «возьми и ешь: невозможно, чтобы вы не вкусили их». Пришедши в себя и выразумев смысл сего видения, Иаков поведал оное двум ученикам своим и присовокупил: «многие испытания и скорби ожидают меня; и есть воля Божия на то, чтобы я отправился отсюда далече; три же чёрные хлеба означают, что я и вы, мы скончаемся смертью мученическою».

Спустя два дня после сего он отправился с учениками своими в Фессалию и здесь сперва в Метеорских монастырях, потом в селении Превекисте, близ Навпакта, в монастыре Предтечи поучал притчами и исповедовал как монахов, так и мирян, которые во множестве собирались к нему из окрестностей. Учение его сопровождалось чудесами. Им исцелены были одна бесноватая девица и сын одной вдовы, который вместо хлеба всегда ел угли. Из обители Предтечи Иаков с двумя учениками своими отправился в окрестности города Афин. Сюда морем и сушею издалека приходили к нему мужи, жёны и дети, иногда тысяча, иногда и более, чтобы насладиться лицезрением его, исповедать ему грехи свои, и насытиться душеспасительными наставлениями его. Для большего удобства преподобный упросил их дать ему список всех деревень, и обещался обойти их все по ряду. Обещание это было исполнено им; и христиане, исповедуясь у него, радовались и прославляли Бога, пославшего им такого наставника и вождя в последние мрачные и тяжкие времена. Многие матери приносили к нему грудных младенцев своих, чтобы он крестил их и благословил. Он всех поучал соблюдать заповеди Господни и терпеливо переносить скорби и страшные испытания, настоящие и будущие. Христиане спрашивали его: надобно ли отдавать детей на службу Агарянскому царю. Преподобный отвечал им: если вы можете выкупать их деньгами, выкупайте, если нет, то собирайте их всех вместе, и кого из них укажет Бог, того пусть и берут. Из Афинских окрестностей он ходил в епархию Артскую, и здесь продолжал святое дело своё. Но Артский архиерей Акакий наклеветал на него местным властям, что он собирает к себе множество людей и составляет именные списки их, вероятно, с тою целью, чтобы подчинить их иному народу. Эти власти уведомили о сем Бея города Трикалы. Бей же тотчас послал 18 солдат схватить его и привести к нему в оковах. Его схватили, и через село Превектисту привели в Трикалу. Здесь Бей втюрмил его на 40 дней в ожидании ответа от султана Селима. По прошествии сего времени, Иакова и двух учеников его, диакона Иакова и Дионисия, потребовали к Селиму в Андрианополь. Этот султан, сперва, спросил его о сроке своей жизни. Праведник отвечал ему: жизнь твоя продлится не более девяти месяцев. «Не знаешь, что говоришь», – возразил ему султан; «ибо я намерен взять Родос».

– Что тебе в Родосе, – сказал Иаков, – когда ты должен умереть?

(В самом деле, Селим умер спустя девять месяцев. Ибо Паши его записали день проречения Иакова). По приказанию этого султана преподобные иноки посажены были в тюрьму. Селим, стыдясь умертвить их без вины и суда, послал пашу спросить их о Христе и Магомете. Они сказали, что Христос есть Бог и человек, а Магомет – антихрист и друг диавола. Тогда властитель Магометан повелел мучить их и опоить ядом. После ужасных мучений от яда их вывели на место казни. Тут они помолились Богу о себе и обо всём мире, причастились св. Таин и предали Богу души свои. Но Селим приказал повесить их и мёртвых. Так кончили жизнь свою эти святые мученики в первый день ноября месяца 7028 (1520) года. Останки их выкупили у Турков местные христиане и перенесли в ближнее село, называемое Алванитохори, и там похоронили их честно.

Что касается до прочих учеников св. Иакова, которые остались в живых, то архиерей Акакий зимою выгнал их из Предтеченского монастыря, что в Превекисте. Но их принял к себе некто Профим, и дал им свою церковь св. великомученика Георгия. Однако они ушли оттуда на Афон и там поселились в монастыре Симоно-петрском, где терпели большую нужду, потому что этот монастырь тревожили и грабили турецкие корсары. Сюда, по прошествии двух лет после кончины Иакова, перенесены были из Алванитохори нетленные мощи его, но скоро и отсюда взяты были учениками его, и помещены в ближнем к Солуню монастыре св. Анастасии узорешительницы, τῆς φαρμακολυτρίας.

Какая же была судьба предтеченского скита, основанного этим Иаковом на Афоне в виду Иверской обители? Пока не знаю. Во время пребывания нашего Барского в сей обители в 1744 году едва ли существовал этот скит; иначе, он побывал бы тут и упомянул бы о нём. Нынешняя скитская церковь построена в 1779 году иждивением богоизвестных христолюбцев. Тогда, стало быть, около неё жили и скитники. Но кто они? Пока не ведаю. Пусть разузнают это другие.

А у меня есть иное занятие. Я спешу досказать, что узнал о настоящем состоянии Иверского монастыря.

– В нём кроме соборной Успенской церкви с двумя приделами и кроме отдельных храмов Вратарницы и Предтечи, считается 16 Параклисов между кельями: 1) Введение Богоматери, 2) св. Евстафия, 3) св. архидиакона Стефана, 4) св. Константина и Елены, 5) Преображения Господня, 6) Иоанна Богослова, 7) Всех Святых, 8) св. великомученика Георгия, 9) св. бессребреников Космы и Дамиана, 10) Воздвижение честнаго креста, 11) св. Спиридона, 12) св. Дионисия Ареопагита, 13) св. мученика Неофита, 14) св. Модеста, и ещё два Придела.

– Всех монашествующих 140.

– Наёмных келий вне монастыря двадцать: 1) Пяти мучеников, 2) св. Харалампия, 3) св. Георгия, 4) Илии пророка, 5) двенадцати апостолов, 6) келья называемая Магула, и ещё 14 келлий с церквицами в них. А всех иноков в этих кельях 58.

– Афоно-иверскому монастырю принадлежат следующие имения:

а) в Молдавии, в горах, где добывают соль, принадлежит монастырь и имение, называемое Окна. Это богатое имение завещано каким-то Радуканом.

б) в Валахии, в Букаресте Троицкий монастырь, по просторечию называемый Радовода от Радула Воеводы. Он построен был Ιῶ Александром сыном Мирчи воеводы в 1568 году. Церковь в нём взорвана была на воздух Синан пашой; но спустя 27 лет Ιῶ Радул, по вступлении на воеводство в 1614 году, с оснований воздвиг эту церковь и с имениями приложил её Афоно-иверской обители в 1615 году. Ктиторами сего монастыря считаются: Радул, и Аргира, Александр, Стефан Кантакузин и госпожа Роксандра, жупан Барбул и жупаница его Преда. В нём временно помещается духовное училище.

Оба эти монастыря дают Иверской обители ежегодного дохода 15.000 рублей серебром.

в) В России в Москве по указу царя Алексея Михайловича 1654 года «дан в Иверский монастырь в подворье и для отправления службы Божии греческого языка Никольский монастырь, что за иконным рядом».

– В Тифлисе есть метох Иверский. Проживавший в этом метохе архимандрит Серафим говорил мне, что в Тифлисе издревле принадлежала Иверской обители небольшая церковь святых сорока мучеников с торговыми лавками, но во время смут Грузии досталась одному магометанину и им обращена в жилой дом. При последнем грузинском царе Георгии Афоно-иверские монахи затеяли тяжбу с потомками оного магометанина; и этот царь подписал указ о возвращении сей церкви Афоно-иверцам, но исполнение его не последовало по причине вторжения Персов в Тифлис. Когда же Русские заняли Грузию, тогда архимандрит Серафим, во время тридцатипятилетнего пребывания своего в Тифлисе, возобновил это дело; и оно с мнением Синодальной конторы Грузинской, благоприятным для Афоно-иверцов, поступило в наш св. Синод и в правительствующий Сенат. Но до сей поры (1845 г.) ещё не решено.

г) На Афонском перешейке Иверу принадлежит метох с пашнею, на Каламарии такой же метох хозяйственный, на острове Фасосе сад масличный, в городах Ираклии, Димотихе и Адрианополе метохи доходные.

Этими сведениями заканчиваю своё описание Иверского монастыря. Тут нечего мне делать более. Посему еду в Руссик. Там проведу и праздник Рождества Христова.

Жития новых святых афонских Евфимия, Игнатия, Акакия, и Онуфрия – Афонские мученикотворцы. Как они приготовляли потурчившихся христиан к мученичеству. Мнение Московского митрополита Филарета о новых мучениках, и моё мнение о них. – Сон о смерти родной сестры моей.

В Руссике я приятно отдыхал от усиленных занятий своих в Ивере. В часы прогулок вдоль ровного тут берега Сингитского залива меня радовали красивые виды окрестных гор и особенно вид многоверхого и белоснежного Олимпа Фессалийского. Когда на этой горе показывался румянец, наводимый вечернею зарею, тогда моё любованье ею было самое сладкое. Сингитский залив с его высотами и с видимым из-за него Олимпом, этим чертогом богов, есть великолепнейшая картина божия.

Во время прогулок я был поэт, а в келье своей работал, как книжник. Тут сокращённо переписаны были мною жития новых святых афонских, именно, святого Иакова основателя скита Предтеченского, и преподобных мучеников Евфимия, Игнатия, Акакия и Онуфрия. Первый замучен был в Константинополе 22 марта 1814 года, второй 13 октября того же года, третий 1 мая 1816 года, а четвёртый на острове Хиосе 4 января 1818 лета Господня. Все эти Жития кроме Акакиева, которое составил Кесарийский митрополит Мелетий, написаны были Кир Онуфрием Иверитом учителем. Они помещены в моей статистике Афона вместе с прочими Житиями святых афонских. А здесь я, знания ради, излагаю только те отрывки из них, кои знакомят с личностями мучеников и приготовителей их к мучениям, и с приёмами таких приготовлений.

Личности мучеников

Евфимий родился в Пелопонесском селе Димицане от благочестивых родителей Панагиота и Марии, и назывался Елевферием. Полтора года он жил в Бухаресте у русского майора и тут развратился. В Шумле отрёкся от Христа и потурчился, но там же и раскаялся, и оттуда ушёл на афонскую гору. Здесь в лавре св. Афанасия духовник Мелетий, по решению проживавшего на Афоне патриарха Григория, помазал его св. миром после сорокадневного пощения и моления. Из лавры миропомазанный Елевферий ходил по монастырям и скитам афонским, везде там молился и исповедовался, наконец, остановился в ските Иверо-предтеченском, омонашился тут, приняв имя, Евфимий, и отсюда с мученикотворцом Григорием отправлен был в Константинополь, где и замучен.

Игнатий, в мире Иоанн (Славянин) родился в Ески-Загоре Терновской епархии от Георгия и Марии. Возлюбив монашеское житие, он ушёл в Рыльский монастырь, а отсюда в Букарест и в Шумлу. Здесь магометане принудили его потурчиться. Боясь, он дал им слово отречься от Христа, но не исполнил его, и убежал сперва на свою родину, а потом на Афон, где и был омонашен и приготовлен к мучению в ските Иверопредтеченском. А мученически скончался в Константинополе при руководстве вышепомянутого мученикотворца Григория.

Акакий, в мире Афанасий, будучи ещё девяти лет, в Солуне потурчился, потом спустя несколько годов ушёл оттуда на Афон, и в вышеназванном ските принял монашество, и был приготовлен к мученической смерти, а замучен был в Константинополе, куда сопровождал его тот же Григорий.

Онуфрий, в мире Матфей (Славянин) родился в Габрове селе Терновской епархии. Когда ему было 8 или 9 лет от роду, родители стали бить его за что-то: а он случившимся тут туркам закричал, что желает потурчиться. Но отец и мать высвободили его, так что он не принял обрезания и остался христианином. По достижении совершенного возраста Матфей, узнавши суету мирскую, ушёл на Афон и там в Хиландарском монастыре принял монашеский постриг с именем Манассий, и сан иеродиаконский, но припоминая прошлое житье своё, вспомнил и о своём детском желании потурчиться и увлекаемый примерами мучеников Игнатия и Акакия, решился кровью своею омыть этот грех свой, и ушёл в Иверо-предтеченский скит, где и приготовили его к мученичеству. А замучен он был на острове Хиосе под руководством того же Григория.

Мученикотворцы и их приёмы приготовлений к мученичеству

Всех этих мучеников приготовляли к смерти следующие святогорцы:

1. Поп Василий в ските св. Анны. К нему, первому, пришёл вышереченный Евфимий и исповедал ему грехопадение своё. Василий, соболезнуя о нём, удержал его при себе и в течение двадцати дней упражнял его в посте и молитвах, потом дозволил ему идти в Константинополь с таким условием, что если узнают его Агаряне, то пусть он явится в судилище их, а если не узнают, то пусть возвратится на Афон, не отваживаясь один без руководителя подвергать себя такой опасности. Евфимий один отправился в Константинополь, и там в течение восьми дней видался с шестью слугами Реис – Ефендия, но не был узнан ими. Тогда по совету Афоно-лаврского монаха Нанкратия, внушившего ему продолжить самые строгие аскетические подвиги, дабы мученичество его было совершеннее, ушёл в Иверо-предтеченский скит, что на святой горе. А здесь к смерти приготовил его

2. Духовник поп Никифор. Как же? – постепенным увеличением его пощений, нощных бдений, молитв и слёзного плача. Читая новый Мартиролог, повествующий о подвигах и страданиях новых мучеников, Евфимий сильнее и сильнее чувствовал в себе позыв к страстотерпчеству, и воображал только мученические венцы и неизреченные блага и сладости вечного блаженства. Однажды он просил старца Акакия умолить Бога, чтобы Он открыл ему: совершится ли мученичество его и каким образом: то есть, сам ли он вызовется на мучение, или будет узнан магометанами: αὐτόκλητος δηλαδὴ, ἢ ἐὰν γνωρισϑῆ. Акакий, спустя несколько дней, поведал ему: «чадо, хоть я и недостоин, но вознёс молитву мою к Богу, и уверен, что есть воля Божия на то, чтобы ты был мучеником, и что сам ты должен вызваться на мучения». Евфимий узнав это, вельми возрадовался. В неделю православия скитские отцы в трапезе ели снеди, какие случились, а Евфимию дали обычный сухой хлеб и воду. Он залился слезами и застонал, но на вопрос – о чём он плачет, – не отвечал. Духовный отец его Никифор, присматривая за ним, увидел, что он часто становится на колени свои, протягивает вперёд шею свою, а руки держит назади, и однажды спросил его: «что это значит». «Приучаюсь, отче, к усекновению головы» – отвечал он. Однако духовник запретил ему делать это.

Наконец, настал блаженный час отшествия его со святой горы в Константинополь. Его проводили многие старцы. Один из них на обратном пути сказал собратьям: «уверяю вас, что брат наш Евфимий будет мученик».

«Откуда же ты знаешь это?» – спросили его.

Он отвечал: «когда я подошёл к нему, чтобы облобызать его, то ощутил такое благоухание от него, какого ни с чем и сравнить не могу: посему думаю, что брат идёт к Богу».

С Евфимием отправился

3. Послушник Никифора Григорий, тот самый, о котором я говорил выше. Оба они остановились в предместье Константинополя Салате у некоего благословенного христианина Григория, который принял их к себе, как людей божиих. Тут Евфимий, по словам присматривавшего за ним скитника Григория, то обдумывал, как ему предстать пред Визирем, то приходил в исступление и созерцал неизреченные блага небесного блаженства, и мученические награды и венцы, то веселился и ликовал, что уже настал его час исповедовать Христа Бога, то соразмерял грех своего отречения от Христа с мучением вечным; а иногда, философствуя, говорил Григорию: как выходит душа из тела и возносится на небо; как он видит Судию – Бога и пресвятую Богородицу во всей славе их; как надобно приобрести благоволение святого архистратига Михаила, дабы с ним пройти все мытарства, и дабы, он привёл его к Иисусу. Наконец, в избранный для мученичества день Евфимий и Григорий причастились св. Таин в церкви Иоанна Предтечи; потом Евфимий написал шесть писем к разным лицам, исполненных мыслями евангельскими и выражавших твёрдость духа его, как мученика; затем оба перешли на корабль Кефалонийского купца Цоана. Здесь Евфимий переоделся в турецкое платье, приготовленное заранее, а некто Иоанн дал ему рубаху шёлковую. Все стали прощаться. Скитник Григорий залился слезами. Евфимий же помазал все члены тела своего маслом из лампады, взятым у иконы Афоно-Иверской Богоматери Вратарницы, взял в руки крест и пальмовую ветвь, и с этим оружием пошёл к турецкому визирю поступью величавою и с помыслом геройским (μὲ φρόνημα γενναῖον καὶ περιπάτημα ἀλαζωνιχὸν), как невеста в песни песней, дабы найти жениха таинственного, а дорогою молился.

Вот он у Визиря Русут Паши, прозываемого Гюрдзи, сказывает род свой, вспоминает о своём потурчении, исповедует Христа, яко Бога, проклинает Магомета, анафематствует его сто раз, сбрасывает с себя чалму и топчет её. Визирь смотрит на него молча, и говорит слугам своим: зачем впускают ко мне таких людей? Узнайте: не пьян ли он, или не с ума ли сошёл? Евфимий снова исповедует Христа и клянёт Магомета. Визирь приказывает отрубить ему голову. Мученик с крестом и вайями с радостью идёт умирать, и умирает. Константинопольские христиане, видевшие кончину его, и слышавшие о ней, с неизреченною радостью ублажают нового мученика. Ἀλλὰ τίς δύναται νὰ διηγηϑῆ τὴν χαρὰν καὶ τὴν εὐφροσύνην τοῦ φίλοχρίστου λαοῦ τῆς Κωνσταντινουπόλεως, ὅταν εἶδον καὶ ἤκουσαν, πῶς ἐσάλπισεν ὁ ἀϑλητὴς τὰ νικητήρια. А Григорий, сидевший тогда в Кефалонийском корабле, как только услышал от Иоанна, давшего Евфимию шёлковую рубашку, что мученик скончался доблестно, весь изменился от радости, и как на крыльях полетел видеть его, увидел, и у палачей выкупил тело его с большим трудом и с большими издержками. Прошли три дня: Григорий, со слезами лобызая главу Евфимия, говорил ей: дай мне слово, что я не один возвращусь в свой скит, а с тобою. Голова в ответ ему открывала глаза свои дважды. Он привёз её в свой скит, а тело Евфимия похоронил на Принцевом острове Проти в тамошней Преображенской церкви.

Посмотрим теперь: кто и как готовил Игнатия к мученической смерти.

Его готовил к ней тот же Иверо-предтеченский скитник Никифор, заповедав ему молитвенно преклонять колена 2.500 раз в сутки, читать славянское евангелие, и по чёткам совершать ещё и малые метания в определённые часы. Во время этих подвигов искушали Игнатия самолюбие, честолюбие, миролюбие, непослушание и наипаче похоть плотская. Когда же Никифор заметил и уверился, что все эти искушения прекратились, и вместо них воспламенилось в нём неодолимое желание умереть за имя Христово, тогда отпустил его в Константинополь, но с проводником Григорием. Здесь они отыскали того самого Иоанна, который снабдевал мученика Евфимия, и остановились у него: а этот раб Божий приготовил всё нужное Игнатию в час мученичества его. Час этот настал. Игнатий в турецкой одежде с крестом в руках явился к судье, объявил ему, кто он и зачем пришёл, исповедал Христа, яко Бога, проклял Магомета, заушил слугу, которому приказано было отвести его в тюрьму, не поддался ни обаяниям, ни угрозам судьи, объявившего ему, что его повесят, а не мечом усекут, дабы христиане не брали крови его для освящения своего, просидел в тюрьме два дня, и наконец был повешен. Во время тюремного заключения его Григорий со слезами молил Бога, да сподобит Он Игнатия доблестного мученичества, а многие христиане раздавали бедным деньги в чаянии божией помощи втюрмленному мученику.

Когда же этому Григорию поведана была христолюбцами блистательная кончина Игнатия, тогда он от радости растерялся (παρ’ ὀλίγον ἔχασε τοὺς λογισμοὺς τοῦ) и бегая туда и сюда, наконец пришёл на место казни, и как только увидел висящего мученика, поклонился ему издали, и заплакал от радости, а по прошествии трёх дней купил тело его, и взяв мощи Евфимия, отвёз те и другие останки в скит свой.

Умалчиваю о подобном приготовлении и Акакия мученика в этом ските и о том, как оный же Григорий сопровождал его в Константинополь и здесь упрашивал многих христиан присматривать за ним и уведомлять его Григория о поведении Акакия: как ночью посылал ему в тюрьму Причастие, в самшитовом ящичке (πυξίδι ἐντεϑειμένιν), и как выкупил у турков обезглавленное тело его и увёз оное в свой скит. Умалчиваю обо всём этом и сказую о приготовлении Онуфрия к мученической смерти и о приготовителе его.

И этот Славянин приготовлен был к ней в том же Предтеченском ските, тем же Никифором и тем же Григорием, которые приготовили и первых трёх страстотерпцов. Но как?

Когда Онуфрий явился к Никифору и упрашивал сего старца принять его в келью и приготовить к мученичеству, тогда старец этот сказал ему: «я принимаю тебя, но с тем, чтобы никто из внешних не знал сего, и чтобы ты до мученичества подвизался здесь так, как бы терпел мученические страдания. Согласен ли на это?» Онуфрий согласился. Тогда духовник-мученикотворец поместил его одного в отдельной келейке, приставив к нему послушника, обязанного заботиться о нём, и заповедал ему ни с кем не говорить, а беседовать с одним Богом и поститься. Онуфрий строго соблюдал эту заповедь, и ежедневно в течение сорока суток ел только 30 золотников хлеба, клал 3.500 и 4.000 земных поклонов, а поясных по чёткам без счёту: в устах его была непрестанная молитва, а в душе печаль и умиление: очи его, как два приснотекущие источника, струили слёзы. Когда таким образом совершилось умервщление плоти его и оскудела в нём сила, надобная для других телесных трудов, тогда духовный отец его Никифор сократил многодневное пощение его. Такое приготовление ему продолжалось четыре месяца. По прошествии их воспламенилась в нём любовь ко Христу и возгорелось желание мученичества. Тогда Никифор благословил его отправиться на остров Хиос и там принять венец мученический, а спутника, содейственника и помощника ему дал Григория, весьма опытного и практикованного в подобном путешествии (ἄνδρωπον πολλὰ ἔμπειρον καὶ πρακτικὸν εἰς τοιαύτιν ὀδηπορίαν): весьма опытного, потому что этот смышлёный, συνετὸς, и внушающий уважение монах был приготовителем и спутником трёх прежних страстотерпцов, Евфимия Игнатия и Акакия. Сей Григорий и Онуфрий с поручительными письмами Набольших св. горы явились на сказанный остров, и по этим письмам были приняты любезно тамошними мучениколюбцами (sic). Проживая у одного из них семь дней, Онуфрий молчал, обливался слезами, читал и слушал Жития новых мучеников, не пил вина и не принимал никакого утешения, а после видения Царя небесного, указавшего ему светозарнейшее место между мучениками, радовался и благодарил его за призвание в горние селения. Но в осьмую ночь вдруг перестала действовать в сердце его божественная Энергия и духовная теплота. Это устрашило Онуфрия; и он сказал спутнику своему Григорию: Отче, огонь угас в сердце моём; что сделалось со мною?

Григорий, отвечал: что сделалось! ты возгордился, и потому оскудела в тебе благодать Божия, и ты сделался игрушкою бесов, маскарадным зрелищем людей и предметом печали ангелов. Увы мне злополучному! напрасны труды мои! тщетны надежды братии! Вместо того, чтобы услышать о тебе, как о мученике, они услышат об антихристе. Злосчастный! Опомнись.

Онуфрий тотчас пал к ногам сего старца, зарыдал неутешно и молился, доколе снова не почувствовал в себе теплоту благодатную. Молился и Григорий, этот опытнейший, божественный приготовитель четырёх мучеников, ἦτον ἐμπειρότατος οὖτος Γρηγόριος, ὁ ϑεῖος ἀλείπτης τεσσάρων μαρτύρων. В том доме, в котором они жили, была церковь, а в ней на всех стенах висели св. образа и даже иконы новых мучеников. В сей-то церкви Онуфрий заперся на весь день, и пред каждым образом молился по чёткам, и без них клал земные и поясные поклоны более 60; тут же от чрезмерного умиления и сокрушения сердечного вопиял заунывно, εὔγαλε γοερὰς φωνὰς. Слышал это рассудительный Григорий, но в этот час не останавливал воплей его, зная, что он был в исступлении и в разгаре богомолья, ἦτον ὅλος μετάρσιος καὶ ϑεόληπτος, но после с прежнею суровостью сказал ему: «не слушаешь ты заповеди Господа глаголющего, – да не ведает шуйца твоя, что делает десница твоя? Для чего ты, тщеславный, гордый, вопиешь во время молитвы твоей? уж верно для того, чтобы слышавшие вопли твои похвалили умиление твоё? Опять ты, злосчастный, потерял труд свой; опять осмеял тебя дух гордости!» Он же, как истинный подражатель смиренного и кроткого Иисуса Христа, слушая выговор старца своего, стоял неподвижно, потупив взор, плакал и просил прощения.

Наконец, настало время мученичества. Тогда Григорий обрил ему бороду и всю волосы на голове, потом взял масло из всех образных лампад церкви и крестообразно помазал им те части тела, кои умащаются св. миром после крещения. Затем оба они провели всю ночь молитвенно. А по окончании утреннего богослужения Онуфрий облобызал частицы многих святых мощей, между которыми были останки и новых мучеников, потребовал чередного священника, который и осенил его этими мощами, потом поклонился святым образам и лобызал их, причастился преждеосвященных Даров и, одевшись в приготовленные одежды, пошёл на мучение, когда ещё было темно, но дорогою озяб, однако отогрелся у одного содержателя хлебни, которому открыл намерение своё. Этот хлебопекарь указал ему дорогу в Мегкеме – судилище и водил его в разные церкви и в больницу для раздачи милостыни.

В Мегкеме Онуфрий потребовал судью: но его не допустили к нему и прогнали. Тогда он опять пришёл к тому же хлебопекарю, и взяв в правую руку крест, склонил к нему чело своё, и горько плакал несколько минут: плакал и хлебопекарь и присоветовал ему опять идти в Мегкеме, но там ничего никому не говорить, а тотчас отдёрнуть занавес и предстать пред судьёй. Так он и сделал. Последовало исповедание Христа, яко Бога и проклинание Магомета. Судья приказал отрубить ему голову и вместе с туловищем, и с окровавленною землёю бросить в море, дабы христиане не чествовали этих останков мученика. Турки даже вымыли ту лодку, из которой бросили мученика в воду, дабы христиане не целовали её. Куда же девались мощи Онуфрия: об этом мы ничего не можем сказать положительно. Тὸ δὲ ἅγιον λείψανον τί ἔγινε καὶ ποῦ ἐκατήντησε· κανένα βέβαιον δὲν ἠξεύρομεν νὰ εἰπῶμεν.

Что же мне сказать обо всём этом? Скажу откровенно, что акты всех оных мучеников написаны искренно, просто, без натяжек, без всякой задней мысли. Что как было, то так и рассказано. Что как было говорено, то так и вспомянуто и записано. Но признаюсь, что ни скитские мученикотворцы, ни их приготовления потурчившихся христиан к мученичеству, с первого раза не понравились мне, как сдаётся, потому что рассудок мой озадачен был таким явлением в христианском мире, о котором не умел и судить. Думалось: ужели недостаточно одно искреннее и пламенное раскаяние в отречении от Христа, и заглаждение сего тягчайшего греха заслугами Спасителя, который помиловал отрёкшегося от Него, но горько плакавшего, Петра? Ужели недостаточно воцерковление покаявшегося грешника посредством св. Миропомазания? На что ещё самозванное исповедание Христа, яко Бога, пред Турками, проклинание Магомета и пролитие крови, или смерть на виселице? И с какою подготовкой к сему! С подготовкой постом до изнеможения телесных сил, при бесчисленных поклонах земных и поясных! С подготовкой в уединении, в какой-нибудь тесной келье, или в церкви, увешанной образами мучеников! Не искусственно ли всё это? И зачем примешивать искусственность к естественному покаянию? Так думал я: но, признаюсь, и побаивался таких дум своих, вспомнив Христово предсказание мученичества отрёкшемуся апостолу Петру, и опасался легкомыслия, свойственного всем человекам, и потому на обратном пути в Петербург благовествуя о христианском востоке преосвященному Филарету, Митрополиту Московскому, коснулся и настоящего предмета, о котором идёт речь моя, и спросил его: что он думает о новых мучениках, подготовленных таким образом? Разговор мой с ним записан в дневнике моём. Вот он!

1846 года 11 октября.

Я говорил:

– Все Афонские монастыри и скиты верят и учат, что христиане потурчившиеся могут спастись только тогда, когда раскаются, примут св. Миропомазание, и после чрезвычайных пощений и стояний молитвенных пойдут в мусульманское судилище в одежде турецкой, но с крестом и пальмою, или иконою в руках, дерзновенно проклянут там Магомета, исповедают Христа, яко Бога, заушат судью, или слуг его, и будут замучены Турками. Посему святогорцы с любовью принимают и даже сами выискивают таких несчастливцев, и методически приготовив их к мученичеству, отправляют их с опытными у них мученикотворцами в Солунь, или в Анатолию, или на острова архипелага, или в Константинополь, а по смерти выкупают их тела у Турков, увозят на Афон, хоронят в земле на три года, и потом вырывают их кости, украшают серебряными окладами, выдают их за св. мощи, не исключая и нечётных зубов, и собирают дань с тёмного, но набожного мира. Я видел подобные мощи, но не лобызал их, смущаясь мыслью о напрасном жертвоприношении людей; видел и мученикотворцов, Германа в Кавсокаливском ските, – это известный издатель евангельской трубы – Εὐαγγελικὴ σάλπιγξ, – и Григория в ските Иверо-предтеченском. Скажите же мне: до́лжно ли признавать и почитать таких самозваных мучеников. Я соблазняюсь.

После этой речи моей завязался, между нами, спор. Я ссылался на чин принятия иноверцев, где отрёкшимся от Христа и раскаявшимся предписывается одно св. Миропомазание; ставил на вид различие между самозванством на мучения и между призванием от Бога к пролитию крови за веру; в пример такого самозванства представлял иеромонаха нашей Императорской Миссии в Стамбуле Константия, потурчившегося после крупной ссоры с нашим посланником Италинским, и потом раскаявшегося на Афоне и обезглавленного Турками за самозваное отречение от Магомета; ставил в пример Богозванного мученичества рабу Божию Параскеву из города Бруссы, которую Турки истязывали и замучили неповинно, называл самозваных мучеников жертвами ложного толка Афонского, самообольщения и самоуслаждения посмертною славою своею; негодовал на доходную выставку тряпок, верёвок, черепов, зубов и костей таких мучеников, и в порыве младокровного негодования говорил: «мне больно, мне ужасно думать, что на Афоне совершаются жертвоприношения людей».

Маститый митрополит был спокойнее меня младокровного. Он не одобрял помянутой выставки, если она делается только для денежных доходов от поклонников, но защищал Афонцев и их мучеников, ссылаясь на примеры древних страстотерпцев, которые сами вызывались на мучения, и которых церковь вписала в лик святых, как доблестных свидетелей и исповедников Божественной веры христианской, и кроме этой примерной ссылки величая в новых мучениках силу их покаяния, горячность любви ко Христу и решимость умереть за него пред гонителями святой церкви Его.

Предмет нашего спора требовал более времени и многостороннего суждения. Посему оба мы оставили его в стороне. Впрочем, я поведал митрополиту, что отныне подобных мученичеств более не будет, потому что Оттоманская Порта, по настоянию европейских посланников и особенно Лорда Коулея, недавно предписала всем поместным властям не лишать жизни христиан потурчившихся, и опять обращающихся ко Христу.

Мнение митрополита Филарета о новых мучениках значительно умерило младокровное негодование моё. Я задумался и глубже вникнул в пререкаемый предмет. Тогда представились вниманию моему две примиряющие стороны его, одна новая, а другая наилучшая: новая, это энтузиазм всего греческого народа, с которым он присутствовал в минуты смерти мучеников, и намачивал полотенца и платки кровью их, пригоршнями собирал землю, обагрённую ею, целовал лодку, отвозившую останки страстотерпца на средину моря; наилучшая, это – строго-аскетическое приготовление к смерти за Христа, дабы она была чистейшею жертвою любви к Нему, раздача милостыни бедным и нищим пред мученичеством, и горячие мольбы христиан, чтобы кончина страстотерпцев, с помощью благодати Божией, была доблестная, ознаменованная их геройским мужеством, и такою непоколебимою решимостью на самопожертвование ради Христа, какую могут породить только Вера, Любовь и Надежда. Всё это величественно, в высшей степени нравственно и внушительно. Мучениколюбивый энтузиазм всего греческого народа проявился в нём не легкомысленно и не по научению святогорских монахов: нет, это был геройский ответ его тирании Турецких султанов, угнетавших христианство и насильственно забиравших греческих и славянских детей в янычарские полки, и обращавших их в магометанство. Греки на местах кончины мучеников не говоря говорили Туркам: не поколебать вам нашей веры во Христа; не стереть вам всех нас с лица земли; если мы умеем умирать героями, то сумеем и жизнь нашу и детей наших защитить от вас; кровь мучеников наших возопиет к Богу, и будет отмщена Им.

А такой энтузиазм народа угнетённого, страдальческого, может ли быть судим и осуждаем холодным рассудком? Нет. По крайней мере мой рассудок пред таким духовным и величественным явлением смирился и присоветовав мне признать новых мучеников Святыми и ублажать их честные страдания за Христа; и я теперь пою им Величание тем усерднее, чем несомненнее знаю, что они до мученичества своего плакали горько, как плакал отрёкшийся от Христа Пётр, постились, молились, смирялись, преодолевали прежние страстности свои, ощущали в себе пламенное желание жить вечно со Христом, имеющим простить им тяжкий грех их, и раздавали милостыню бедным. Сравниваю их предсмертное Житие с цветником, в котором выросли благоухающие растения, и этим сравнением заканчиваю настоящую книгу бытия моего.

* * *

Quiesce liber

Donee eas in mundum,

Talis, qualis es,

Incultus.

P.S. – Ночью под 14 декабря приснилась мне родная сестра моя Любовь в белой рубахе. Она лежала на деревянной доске, к которой привязана была, и поцеловала меня. Что это значит? Больна она? или умерла?

В 29 день декабря я получил письмо от матери, в котором она известила меня о смерти сестры моей Любви, скончавшейся 10 Сентября 1845 года.

Итак, сон в руку!

Я и сестра моя, мы погодки у матери, и любили друг друга. Покойная была весьма набожна, строгонравна и домостроительна. Дай ей Бог царство небесное.

* * *

Ещё год прошёл. А я на чужбине! Пора в отечество. Жажду покоя. Земля велика: всю её не обойдёшь. Жизнь коротка: всего не опишешь. Надобно, ведь, пожить и для Неба. Кто не вносит вечность в земное бытие своё, тот, – не знаю, – что будет делать в раю вечном.