1862 год⁸

Я иду. Но ведет меня Бог.

Январь. День первый. Господи! Пробави милость Твою ведущему Тя мне, рабу Твоему.

В душе моей существует весь Восток Христианский. Теперь пришла пора выставки его по частям. Знаю это дело свое и буду исполнять его. А в настоящей Книге записываю одни случайности свои.

26. Епископ Порфирий извещается, что «канцеляpия второй экспедиции с.-петербургской духовной консистории просит» его «пожаловать в присутствии оной сего двадцать шестого января 1862 года в 1 часу пополудни».⁹

Секретарь консистории давал мне читать указ из св. синода, которым требуется от меня объяснение об остатке сумм нашей духовной миссии в Иерусалиме за 1854 год.

Я попросил секретаря прислать мне копию с этого указа. Он обещался представить ее мне через неделю.¹⁰

В тот же день вечером (в 5 часов) я ходил к митрополиту Исидору и объявил ему, что по некоторым причинам не могу дать выше помянутого объяснения консистории, с которой никогда не было никаких сношений моих по делам вверенной мне миссии, существовавшей секретно.

Февраль. День 5-й. Сегодня неожиданно получен указ из петербургской духовной консистории от 30 января настоящего года за №706-м, которым требовалось от меня объяснение: а. с чьего разрешения произведены были мной (как начальником нашей духовной миссии в Иерусалиме) в расход 2437 рублей в январской трети 1855 года; б. почему я не представил отчетности в оставшихся к 1 мая 1855 года 160 рублях и 33 коп. и на каком основании предоставил себе право дать отчетность в сих деньгах aзиатскомy департаменту министерства иностранных дел.

Я ответил консистории кратко:

«Есть причины, по которым требуемого объяснения не могу я дать консистории, никогда не имевшей никаких сношений со мной по делам высочайше вверенной мне миссии нашей в Иерусалиме, о чем и уведомляю ее.

Бывший начальник....»

Миссия эта существовала секретно. Половина денег на содержание ее отпускаема была из нашего министерства иностранных дел без требования от меня отчетности в ней. А св.синод через оную консисторию потребовал от меня отчета в этой денежной половине, которой не давал мне из своих капиталов, и потому не получил от меня и отчета в ней. Я прав. Азиатский департамент отстоял правоту мою. Этим дело и кончилось.

11, Воскресенье; А вот и другое дело, отличное от первого. Я лично упросил князя Урусова написать письмо, за номером, к вице-президенту нашей академии художеств князю Гагарину о том, чтобы мне дозволено было рассмотреть там все те снимки с афонских икон и стенных изображений, которые сделаны были нашими художниками под руководством г. Севастьянова.

Урусов объявил мне, что великая княгиня Елена Павловна желает видеть меня и на днях позовет к себе во дворец. От него же узнал я, что новый обер-прокурор св. синода Алексей Петрович Ахматов бывший харьковский губернатор, уже в Петербурге, и что мне из азиатского департамента будет передано прошение начальника нашей иерусалимской миссии епископа Кирилла о дозволении ему съездить в Абиссинию, и передано с требованием моего мнения об этой поездке его. На вопрос мой: не проведал ли Кирилл о моих известных св. синоду предположениях касательно Абиссинии¹¹, – Урусов ответил: «были в Иерусалиме два человека, которые передали Кириллу эти предположения мои».

12. Понедельник. Подано мною письмо князю Урусову.

Ваше Сиятельство! Святейший Синод при указе от 15 мая 1858 года, за №4274-м, препроводил ко мне рукопись под названием: Руководство к церковному живописанию, и поручил мне сверить ее с греческим подлинником, с которого она переведена была, и с древнейшими иконами, по случаю отъезда моего на Восток, предписав мне представить ему (Синоду) мое заключение о последующем.

При помощи Божией я исполнил это поручение св. Синода. Помянутое Руководство сличено было мной с греческим подлинником, которого лучший список находится в книгохранилище афонского греко-русского монастыря Св. Пантелеимона. При сличении оправдалось прописанное в оном указе замечаниe, «что перевод рукописи весьма сомнителен, и что переводчик неточно выразумел текст подлинника». Посему я вновь перевел ее от начала до конца в бытность свою на Афоне, где и самый подлинник написан был на новогреческом языке живописцем иеромонахом Дионисием Фурноаграфиотом после 1701 года, в который он построил себе келью в тамошнем местечке, называемом Карея. К этому переводу моему, по требованию св. Синода, прописанному в оном указе, должны быть приложены рисунки священных изображений, находящихся в монастырях афонских. А так как воспроизведением таких рисунков занимался действительный статский советник Севастьянов по приглашение св. Синода и уже представил их в нашу академию художеств, то остается сличить их с теми словесными описаниями святых образов, кои помещены в выше помянутом Руководстве, и приложить их к переводу моему, когда они окажутся сходны с этими описаниями. Посему я, как переводчик сего Руководства, и вместе наблюдатель церковной живописи на Афоне, прошу Вас, Милостивый Государь, объяснить начальству сказанной академии неразрывную связь двух поручений св. Синода, данных мне и г. Севастьянову, и склонить это начальство к тому, чтобы оно дозволило мне заняться рассмотрением всех вообще рисунков, привезенных г. Севастъяновым с Афона, и заняться так, как сего требует художественная правда.

NB. На особом листке ему же было написано:

«Руководство к церковной живописи представлено было в св.Синод августейшей председательницей нашей академии художеств».

Испрошенное дозволение было дано мне, и я видел, что и что надлежало мне видеть, но виденного не прилагал к своему переводу Ерминии Фурноаграфиота, потому что не срисовывал для себя Севастьяновских прорисей по недостатку денег в моем кармане.

15, Четверток. Получено письмо синодального обер-прокурора Толстого за №845-м.

Высокопреподобный отец архимандрит, Милостивый Государь!

Министерство иностранных дел сообщило мне письмо начальника духовной миссии нашей преосвященного Кирилла к князю Горчакову о современных политических и церковных событиях в Абиссинии, благоприятных, по мнению преосвященного, для того, чтобы начать нам действовать на абиссинскую церковь с целью сближения ее с церковью православной.

Препровождая к Вашему Высокопреподобию упомянутое письмо преосвященного вместе с другими бумагами по сему предмету, прежде полученными из министерства и прилагаемыми при сем в копиях при особом реестре, покорнейше прошу Вас, Милостивый Государь, с возвращением этих бумаг сообщить мнение Ваше по содержанию письма преосвященного мелитопольского.

С совершенным. . . .

20, Вторник. Ночью под этот день снилось: Где-то я подошел к императрице Марии Александровне и наклонил перед ней свою голову. Она как будто постригла меня, отрезав пучок волос с самого темени головы моей и отдав волосы мне. Принимая их, я поцеловал руку ее. А она поцеловала меня в висок и спросила: когда вы будете у меня? – Когда прикажете, ответил я и еще раз поцеловал ее руку.

Сон вещий! Сон в руку! Я предвидел поручение ее величества, о котором речь впереди.

26, Понедельник. Князь Урусов письмом своим (№1034) уведомил меня, что вице-президент академии художеств очень рад будет моему посещению иконописного музея при сей академии, в котором помещены афонские прориси г. Севастьянова.

28, Середа. Сомнение есть голод души, алчущей и жаждущей истины.

Истина – огонь, а ложь – дым.

Князь Владимир Одоевский, живущий во дворце в.к.Елены Павловны, записочкой просил меня «откушать у него хлеба и соли в пятницу в 5 часов и захватить с собой что-либо из моих сокровищ и греческих и русских. Владимир Павлович Титов весьма желает свидеться с Вами у меня и полюбоваться вашими дивными находками. Он, ведь, грек, посильнее меня».

Март. 1, Четверток. Я отвечал Одоевскому:

Ваше Сиятельство! Видеть Вас и Владимира Павловича Титова весьма приятно мне. Итак, я буду у Вас завтра в назначенный час и покажу Вам нечто старое, но невиданное и неслыханное у нас; буду, если завтрашний день подарить мне Вечный. А пока прошу Вас почтить меня уверенностью в истинном уважении моем к Вам.

2, Пятница. Обед у Одоевского был постный, даже без рыбы. По окончании его я читал гостям переведенные мной по-русски две беседы святейшего патриарха Фотия, кои он говорил в 864 году по случаю осады Константинополя россами с моря и суши. Слушали их, кроме хозяина и жены его, гг. Титов, Краевский, фрейлины Эйлер, Раден и другие неизвестные мне особы. Когда я кончил чтение, Титов и Одоевский сказали, что во время их учения в московском университете оповещенное и оплаканное Фотием событие считалось мифом, сказкой, не заслуживающей внимания. А княгиня Одоевская, расхвалив мое умение читать внятно и выразительно, промолвила: «нам бы во время Севастопольского погрома, нам бы слышать грозные обличения Фотия зa наши грехи, приведшие в Крым французов, англичан и их союзников».

3, Суббота. С 19 дня февраля месяца я пишу сочинение о Абиссинии, и пишу усердно, дабы нашему правительству осветить и эту неведомую для него страну. Бог помогает мне. Сила Его совершается в немощи моей.

Сегодня я представлял митрополиту Исидору синайского архимандрита Мелетия, приехавшего в Россию за сбором доброхотных подаяний на устройство монастыря его. Митрополит обласкал его, но мало говорил с ним.

По заверению сего владыки, александрийский патриарх Иаков прислал нашей императрице в дар рукописное греческое Четвероевангелие, весьма старинное, в серебрено-позлащенном переплете.

6, Вторник. В час пополудни я представлялся благоверной государыне и великой княгине Марии Николаевне.

Ее высочество, увидев меня, быстро подошла ко мне, говоря: «здравствуйте, здравствуйте; мы давно не видались».

После взаимного целования руки в руку она сказала мне: «я получила ваше письмо, но не успела ответить вам». Потом пригласила меня в другую горницу.

Я ответил ей: теперь я знаю, кому я обязан темь спокойствием, каким наслаждаюсь. Бог да вознаградит Вас за ... Взволнованное чувство прервало мою речь.

Великая княгиня села на диван и велела мне сесть против нее на стуле. Принесли чай.

– Будете вы пить со мною чай? спросила она.

– Не отказываюсь.

– Довольно ли для вас этого куска сахару?

– Достаточно.

Сахар упал в малую чашку. Августейшая хозяйка налила в нее чай и подала его мне. Начался разговор.

–  Ваше высочество! Вот ваша рукопись, которую вы изволили вручить мне перед моим отъездом на восток. Я сличил ее с греческим подлинником и исправил русский перевод.

–  Она взяла ее в руки, развернула, посмотрела и сказала: о, как много поправок! Благодарю вас, благодарю.

– Не знаю, кто переводил ее для вас.

– Я получила ее из Сергиева монастыря.

–  Эта рукопись, как я догадываюсь, переведена с французского издания Ерминии Дидроном, потому что в ней встречаются французские слова. Но Дидрон инде не понимал греческого подлинника; посему и русский перевод с издания его инде темен.

–  Вы писали мне об этом. Видно, Дидрон, которого книга у меня есть, не знал хорошо афонского языка.

– Эту рукопись надо напечатать. Но св. синод желает, чтобы к ней приложены были рисунки икон и тех изображений, о которых идет в ней речь. Посему мне надобно видеть в академии художеств как те прориси, кои с Афона привезены г. Севастьяновым, так и другие рисунки, какие только находятся там.

–  Академия художеств открыта. Там покажут вам все, что нужно, съездите туда.

– Слушаю.

–  Скажите, где вы были в последнее путешествие ваше на Востоке?

–       В прошлом году я был в Египте у коптов.

–       Чем кончилось ваше сношение с ними?

–  Неудачей. Я встретил препятствие с нашей стороны. В позапрошлом году наш иерусалимский епископ Кирилл дал мне слово отправить со мной в Египет своего драгомана, православного христианина, но, когда я потребовал его к себе, затруднился исполнить свое слово. К тому же коптский патриарх Кирилл скончался на моих руках.

– А на Синае вы были?

– В этот раз не был.

–  Граф Толстой говорил мне, что вы сообщили ему свое мнение о синайской рукописи, которую привез сюда Тишендорф.

–  Да, я писал ему, что Новый Завет, содержащийся в этой рукописи, переписан быль с издания еретика Аполлинария, лаодикийского епископа, и что неприлично государю императору, как покровителю, защитнику и стражу православия, неприлично дарить христианским церквам печатные снимки с этого Завета. Всего бы лучше раздать его только ученым и в библиотеки.

Эти слова мои, по-видимому, встревожили ее высочество, и она пожелала иметь точное понятие о синайской рукописи. Я рассказал ей все, что написал о ней Толстому.¹² Посему не повторяю здесь содержания моего письма к нему и отмечаю только значительный вопрос великой княгини.

– Так эта рукопись опасна для нас?

–  Да, есть опасность! Посему я прошу вас поговорить об этом с государем.

Она обещалась поговорить с ним и переменила разговор, спросив меня: где еще я был.

Я сказал ей, что в 1859 году обозрены были мной Метеорские монастыри в Фессалии.

–  Я никогда не слыхала о таких монастырях, проговорила она с живостью.

–  Они совершенно неизвестны у нас. Я первый из русских видел и описал их.

– Что же там замечательно?

– Замечательно их местоположение. – Сказав это, я дал ей понятие о живописной местности Метеор, о постройке монастырей на вершинах тамошних базальтовых столпов и в боках их и о том, как богомольцев поднимают туда и спускают оттуда в сетях. Слушая живой рассказ мой о том ужасе, какой испытывает человек во время такого полета, она закрывала лице свое ручками. Под конец я попросил у ней позволения представить ей несколько видов Метеорских обителей. Она сказала мне: привезите их ко мне в следующую неделю. Но я неосторожно возразил ей: не прикажете ли мне прислать их к Вам? – Пришлите, ответила она сухо и начала расспрашивать меня о метеорских рукописях и о тамошних иконах и стенной живописи. Я удовлетворил ее любопытство.

В минуты этих расспросов ей доложили, что какой-то сановник просит позволения видеть ее высочество. Она велела просить его в залу, а мне, встав с дивана, сказала: я поговорила бы с вами подольше, но гость отнимает у нас время.

Я откланялся ее высочеству, взяв с собой рукопись ее для переписки и поцеловав ее ручку. И она поцеловала мою руку и слегка пожала ее.

Великая княгиня еще свежа, но уже постарела.

Из дворца ее я заехал к госпоже Татьяне Борисовне Потемкиной и просил ее представить августейшей председательнице академии художеств виды Метеорских монастырей в следующую пятницу.

NB. Великая княгиня видела их.

9, Пятница. Сегодня я обедал у госпожи Потемкиной и между прочим слышал от нее, что в одной петербургской гимназии три ученика забрались в алтарь гимназической церкви, сели тут на св. трапезу, закурили папироски и выпили церковное вино, а запасные дары съели, но за то не были наказаны, хотя об этом знал государь.

Такой пакости еще не бывало на Руси.

За обедом подле меня сидел Андрей Николаевич Муравьев и обмолвился, что через полгода едва ли будет цело Русское государство. – Уцелеет! я сказал ему: ведь, простой народ наш еще не заражен тлетворными учениями.

15, Четверток. По повелению государыни императрицы Марии Александровны обер-прокурор св. cинода граф Толстой при своем письме препроводил ко мне рукописное греческое Четвероевангелие на пергаменте 1272 года, подаренное ее величеству александрийским патриархом Иаковом, и просил меня наложить мое мнение о достоинстве этой рукописи для доклада ее величеству.

NB. А 29 дня он отобрал ее от меня, не энаю почему, но 13 апреля возвратил мне по приказанию императрицы для подробного рассмотрения ее.

NB. Описание этого Евангелия кончено было мной 28 июля 1862 года в субботу.

30, Пятница. Подаренное императрице Четвероевангелие при первом, беглом пересмотре его показалось мне заслуживающим особенного внимания, как рукопись церковная, на которой выставлен год появления ее, 1272-й. Мне жаль было расстаться с ней без всестороннего изучения ее. К тому же я подумал, что граф Толстой, возвращая ее государыне, может внушить ей, что у меня не достанет умения оценить эту древнюю редкость. Под влиянием такой думы и такого сожаления я решился письмом просить любимую фрейлину ее величества Тютчеву, чтобы она доложила царице о моем горе. Сохраняю это письмо.

Анна Феодоровна!

По повелению Государыни Императрицы бывший обер-прокурор св. Синода граф Александр Толстой на днях доставил мне рукописное греческое Евангелие для археологической оценки его, а вчера в десять часов утра взял у меня эту рукопись, прислав за нею чиновника обер-прокурорской канцелярии Сергея Керского, которому я и отдал ее под расписку. Причина такой поспешности неизвестна мне. Жалко, что мне не дано время для рассмотрения этой замечательной рукописи, и для оценки ее по всем требованиям палеографии и библейской критики, и усердно прошу Вас доложить Государыне Императрице: не благо угодно ли будет Ее Величеству повелеть, кому она заблагорассудит, доставить мне сказанную рукопись для окончания начатого мной рассмотрения ее.

Благословение Господне на вас.

Душевно преданный Вам

А. Порфирий.

Рукопись доставлена.

Апрель. 4, Великая Середа. Сегодня в четыре часа пополудни великая княгиня Елена Павловна просила меня исповедовать ее завтра, в десятом часу пополуночи.

5, Великий Четверток. Я исповедал ее. Она – богобоязненна и добродетельна. Перед исповедью ее высочество говорила мне о своем горячем участии в деле освобождения наших крестьян по желанию им добра.

6, Великий Пяток. Сегодня исповедовалась у меня вдовствующая княгиня черногорская Дарья (Она очень худощава).

В десять часов пополудни я кончил описание церковного и политического состояния Абиссинии, начатое 19 февраля. Благодарение Богу! Сила Его совершается в немощи моей.

7,     Великая Суббота. Духовная дочь моя Елена Павловна прислала мне фарфоровое с отличной живописью яйцо и сто рублей на покупку книг. Спаси ее Господь.

10, Вторник. Новому обер-прокурору св. синода А.П. Ахматову подана мною записка о Абиссинии при письме моем.

Ваше Превосходительство!

Бывший обер-прокурор св. Синода граф Александр Петрович Толстой при отношении своем от 15 Февраля месяца текущего года, за №845-м, препроводил ко мне сообщенное ему министерством иностранных дел письмо начальника духовной миссии нашей в Иерусалиме преосвященного Кирилла к князю Горчакову о современных политических и церковных событиях в Абиссинии, благоприятных, по мнению преосвященного, для того, чтобы начать нам действовать на Абиссинию с целью сближения ее с церковью православной, и просил меня сообщить мое мнение о содержании этого письма, прислав мне при нем для соображений пять деловых бумаг, прежде полученных им из сказанного министерства, именно: 1. Выписку из письма князя Горчакова к действительному тайному советнику Бутеневу от ^{14/26октября 1858 года, 2. Копию с отношения г. Бутенева к начальнику духовной миссии нашей в Иepycaлимe от 12 ноября 1858 года, 3. Копию с письма г. Бутенева к князю Горчакову от 22 ноября 1858 года, 4. Извлечение из последних сообщений князя Горчакова и 5. Notices sur les informations recuellies ά Constantinople sur l'έglise Abyssinienne.}

Прочитав все эти бумаги и письмо преосвященного Кирилла и заметив в них не только разность, но и неверность понятий Горчакова и Бутенева о вере абиссинов и крайнюю скудость сведений о Абиссинии и вместе желаниe князя Горчакова иметь, сколько можно, более точных и подробных предварительных объяснений по абиссинскому вопросу, я почел долгом моим сперва описать церковное и политическое состояние Абиссинии с древнейших времен до наших дней, потом сообщить мое мнение о содержании письма преосвященного Кирилла и прочих деловых бумаг, в коих поставлен настоящий абиссинский вопрос. Это описание есть такое данное, без которого ни мне нельзя было решить вопрос, ни другим нельзя рассуждать о моем решении его. А описаны мной всесторонние проявления быта абиссинского народа, как-то: его природные качества и наречия, его вера, иepapxия и толки о вере, его искусства и науки, земледелие, промышленность и торговля, политическая история, быт абиссинского двора, правительство, судопроизводство, воинство, дипломатические сношения с Португалией, Францией, Англией и с римским папой и наконец появление среди сего народа миссионеров римско-католических и протестантских и поселенцев греческих. Спорное дело абиссино-иерусалимских монахов с коптами, которое князю Горчакову представлено не в ясном виде, разъяснено мной достаточно.

Такие многосторонние сведения о Абиссинии собраны были мной еще тогда, когда я был начальником духовной миссии нашей в Иерусалиме (1848–1854 гг.), а дополнены в бытность мою в этом городе и в Египте в 1860 и 1861 году. Посему-то не очень трудно было мне изложить их в течении шести недель кончившегося великого поста.

Представляю Вам сборник этих сведений под общим названием: Восток Христианский, – церковное и политическое состояние Абиссинии, и ласкаю себя надеждой, что как высшее духовное начальство, так и министерство иностранных дел обратят внимание на этот труд мой в настоящее время, когда Абиссиния начинает дружиться с Францией, Англией, Австрией и Грецией. А мое мнение о содержании письма преосвященного Кирилла к князю Горчакову и прочих прикосновенных к нему деловых бумаг будет изложено и представлено Вам без замедления.

Бог помощник Вам в общеполезных делах Ваших и Его благословение да почиет на Вас.

Бывший начальник духовной миссии

нашей в Иерусалиме.

11, Середа. Фрейлина Эйлер говорила мне, что Елена Павловна весьма довольна была, что я хорошо исповедовал ее, и назвала меня духовником отличным: il est confesseur parfait.

12, Четверток. От генеральши Крыжановской (рожденной Перовской) я слышал, что мятежники накануне Пасхи раздавали солдатам и народу печатное воззвание о перемене правления и что в пасхальную ночь толпы народа стояли у зимнего дворца и ожидали бунта. Полиция до сей поры не могла узнать, где напечатано это воззвание.

13,Пятница. Граф Толстой возвратил мне рукописное Евангелие императрицы при своем письме:

По титуле

Возвращенное от Вашего Высокопреподобия рукописное Евангелие, присланное александрийским патpиapхом, я имел счастье представлять Государыне Императрице. Ее Императорское Величество, узнав, что Вы расположены рассмотреть это Евангелие с некоторой подробностью, Высочайше повелеть соизволила вновь препроводить его к Вам для этой цели.

Вследствие сего препровождая к Вам означенную книгу, с совершенным почтением и преданностью имею честь быть

Вашего Высокопреподобия покорнейший слуга

гр. Толстой.

Это письмо было последнее от него. Граф многое обещал мне, но ничего не сделал. Не даром императрица назвала его колпаком.

14, Суббота. Вот второе отношение мое к новому обер-прокурору Ахматову.

Ваше Превосходительство!

Во время многолетнего пребывания на Востоке по делам службы я списал очень много хрисовулов царей греческих, сербских, болгарских, молдавовалахских и испанских, много патриарших, митрополичьих и папских грамот и разных актов, судебных, межевых и других, на языках греческом, славянском и латинском, и отподобил почерки их; кроме сего занимался ученым описанием синайских, сионских, афонских, метеорских и каирских рукописей и сделать многочисленные извлечения из них, а некоторый переписать вполне; рассмотрел несколько деловых кодексов патриархов иерусалимских и александрийских и митрополитов ларисских в Фессалии и выписать из них очень много актов, кои послужат материалами для церковной истории; приобрел несколько десятков подлинных образчиков древнего письма греческого и славянского, и древней печати славянской, которых годы известны; собрал несколько древних икон письма абиссинского, индусского, коптского, критского, солунского, грузинского, болгарского и значительное количество образчиков книжной живописи греческой, славянской и арабской, как подлинных, так и срисованных посредством прозрачной бумаги, коих века и годы известны; написал сочинение об афонском зодчестве и иконописании; перевел с греческого языка на русский Руководство к церковной живописи, составленное афонским иконописцем иеромонахом Дионисием Фурноаграфиотом, а перевел его по предписанию св. Синода и по желанию августейшей председательницы нашей академии художеств; переписал греческие сочинения, содержащие теорию церковного пения, и собрал подлинные образчики нот греческих, сербских и болгарских, начиная с девятого века; составил сборник афонских надписей, как греческих с переводом их на русский язык, так и славянских. В добавок ко всему этому приготавливаю к печати a. Четыре беседы знаменитого патриарха Фотия, никогда никем не изданные и весьма важные во многих отношениях¹³, b. Греческий Паремейник по тексту 1054 года¹⁴, с. Описание путешествия моего в Метеорские и Олимпийские монастыри в Фессалии¹⁵ и другие сочинения, именно d. Историю Синая и Афона¹⁶, е. Путешествия по Сирии, Палестине и Египту¹⁷, f. исторические сказания о судьбе и верованиях сиро-месопотамских племен, как то: православных туземцев, мандеев, несториан, иаковитов, маронитов, униатов, языдов, ансариев и друзов.¹⁸

Почти все эти стяжания мои суть новые открытия в области человеческого ведения. Важность их для науки и церкви неоценима. Надобно обнародовать их. Но один я не могу исполнить сего многотрудного дела. Мне нужны помощники и наипаче переписчики и рисовальщики. Посему я покорнейше прошу Вас, Милостивый Государь, обратить внимание на все эти ученые труды мои и на первый раз пригласить для переписывания и рисования всего, что сочинено и собрано мной, пригласить того самого воспитанника здешней семинарии Николая Благовещенского, который уже трудился вместе со мной на Востоке по распоряжению св. Синода. Он изъявил мне свое желание опять состоять при мне, где бы я ни находился в пределах России, с тем однако условием, чтобы его определили на службу в канцелярии синодального обер-прокурора или духовно-учебного управления при св. Синоде, с производством ему ежегодного жалования за двойной труд, то есть за рисование и переписывание, а назначили бы состоять при мне в качестве помощника по ученой части. Я же принимаю его весьма охотно, потому что знаю его отличное поведение, хорошие дарования и способности, да и навык осмысленно делать то, что указывается мной. Он и теперь занимается вместе со мной с января месяца текущего года и получает от меня условленную плату за труды, – 50 рублей сер. в месяц.

Представив настоящую просьбу мою на благоусмотрение Вашего Превосходительства, питаю в себе надежду, что ученые занятия мои будут облегчены начальством, коль скоро оно дает мне потребного помощника.

Апрель, 21, Суббота. Во время всенощного бдения архимандрит Поликарп Тугаринов шепнул мне, что митрополиту Исидору ко дню Пасхи из Берлина прислана кипа печатных воззваний революционных и что он слышал это от преосвященного Леонтия, викария петербургской епархии.

26, Четверток. В половине третьего часа пополудни я был у Ахматова. Он благодарить меня за описание Абиссинии и, объявив мне, что затруднительно дать мне письмоводителя с жалованием от казны, просил меня написать как можно скорее мнение о синайской рукописной Библии, привезенной в Петербург, Тишендорфом, написать для доклада государю императору. Я обещался начать и кончить это дело, но кстати снова попросил себе переписчика.

Таково вот оно, на Руси у нас давно. Трудись в поте лица, а облегчения труда не жди. За троих работай один. А награды? Получишь две, одну по лбу, а другую по затылку.

Май. 7, Понедельник. Мнение о выше помянутой синайской рукописи я начал писать 27 апреля, а сегодня кончил эту работу свою.

14, Понедельник. Пошла моя битка в конь. Мнение представлено Ахматову при письме:

Ваше Превосходительство!

Представляю Вам при сем мое мнение о синайской рукописной Библии, переданной Тишендорфу для печатания в Лейпциге. Благоволите прочесть это мнение и предложить оное, кому следует, на рассмотрение. Не мне решать вопрос: надобно ли издать в свет эту опасную рукопись и ежели надобно, то не лучше ли предварительно рассмотреть ее здесь, уже напечатанную и по рассмотрении обнародовать с ученым предисловием нашим; но я желал бы теперь же напечатать свое мнение о ней отдельной книжкой, без всяких изменений его, с присовокуплением фотографических снимков с тех отрывков ее, какие находятся у меня под руками. Заявляя это желание, я имею в виду лишь одну цель, – предварительное ознакомление учащих и учащихся, мыслящих и читающих, сомневающихся и верующих, ознакомление с такой напечатанной рукописью, которая во всем христианском мире породить сомнения огненные и прения рьяные и разделить его на две стороны, пока они не воссоединятся силой истины. Гром не слишком страшен, когда мы предварены слышными издалека раскатами его; но он многих потрясает, а иных и убивает, когда среди ясного дня разражается внезапно.

Мое семя посеяно. Ожидаю всхода его.

NB. В 31 день мая Ахматову послана была следующая заметка об исправлении в моем мнении хронологической неточности:

NBNB. Это мнение напечатано было в 1862 году¹⁹ и роздано многим.

19, Суббота. Ахматову и Урусову поднесены мои печатный сочинения, как-то: два путешествия на Синай, Письмена Кинея на синайских утесах, Путешествие по Египту, Вероучение коптов и Египет и Синай в картинах.

30, Середа. Подано мое письмо Ахматову.

Ваше Превосходительство!

Представляю Вам при сем церковно-дипломатическую записку свою под названием: Участие России в судьбе Абиссинии. В ней, между прочим, изложено мое мнение о содержании письма начальника нашей миссии иерусалимской, мелитопольского епископа Кирилла (от 30 октября 1861 года, №59-й), и других прикосновенных к нему деловых бумаг нашего министерства иностранных дел, кои при сем возвращаются, и изложено оно по просьбе бывшего обер-прокурора св. Синода графа Александра Петровича Толстого, доставленной мне 15 Февраля сего года под №845-м вместе с помянутыми бумагами названного министерства. Благоволите, Милостивый Государь, обратить Ваше просвещенное внимание на эту записку мою и на выраженные в ней начала православия, дающие правильный ход церковному управлению и церковной дипломатии, и примите уверение в душевной преданности, с какой честь имею быть

Вашего Превосходительства

покорнейшим слугой.

Сегодня я прогуливался в тенистых аллеях лавры с преосвященным Леонтием и слышал от него вот какие недобрые вести:

1.     Бывший министр народного просвещения Норов, недавно богомольствовавший в Иepycалиме, отозвался о тамошнем епископе нашем Кирилле мелитопольском: «он не духовный человек».

Митрополит Исидор знает, что сей Кирилл вместе с молодой попадьей, женой родного брата его, купался в море в виду жителей Яффы, но не смотря на то прочит ему кафедру в Ставрополе.

3. Теперь у нас три политические партии: первая Герценская, умеренная, домогается конституции; вторая великорусская мечтает о славянской федеративной республике, а третья красная жаждет безначалия и крови, уничтожения монастырей, общения женщин и имуществ и разгульного житья.

4. Недавно митрополиту Исидору по городской почте прислано письмецо:

Господин Исидор!

Готовься петь панихиду по Романовым. Не бойся. Не повесим. Впрочем, черт тебя возьми.

5. Пойманы поджигатели Петербурга, – студенты здешнего университета.

6. Открыть заговор. Заговорщиков 800. В числе их есть литераторы.

0,    О, Господи! Спаси царя и услыши ны в онь же день призовем Тя.

А Петербург горит. Знать, ему нужно огненное очищение от множества грехов его.

Этот пожар предвидела во сне великая княгиня Елена Павловна и предуведомила о нем государя, что сама она высказала мне.

Во весь июнь месяц и в следующие дни до конца года я работал пером. А тогдашних случайностей в жизни моей было мало. Перечисляю их.

I.     Обер-секретарь св. синода Николай Иванович Олферьев, письмом своим ко мне от 20 дня июня, за №3108-м, просил меня уведомить его о выданной мне из синода рукописи под названием: Руководство к церковному живописанию, и я 22-го дня отписал ему, что это Руководство, составленное афонским иконописцем иеромонахом Дионисием Фурноаграфиотом, было препровождено ко мне при указе св. синода от 15 мая 1858 года, за №4274-м, «для поверки с подлинным греческим текстом и с древнейшими иконами по случаю тогдашнего отъезда моего на Восток» и что оно при поверке оказалось неисправным и потому вновь переведено мной с греческого подлинника на Св. Горе афонской.

II. В день Петра и Павла я с рижским архиепископом Платоном служил литургию в сельской церкви, находящейся на даче великого князя Николая Николаевича, называемой Знаменка. Его высочество и супруга его Александра Петровна с шестилетним сынком своим Николаем молились вместе с нами. На правом клиросе пели домашние певцы их и пели хуже деревенских мальчиков, стоявших на левом клиросе. Малютка Николай, стоя подле матери, часто клал земные поклоны. Он миловиден. После обедни во дворце был завтрак. За столом я сидел рядом с Александрой Петровной, по левую сторону ее. Тут усадил меня сам великий князь, сказав мне: садитесь подле жены моей. А Платону он говорил: снимите с себя клобук и наденьте скуфейку, как это вы делаете у себя дома. Но преосвященный не решался обнажить голову свою. Тогда его высочество сказал ему: ну, так я приказываю вам снять клобук ваш. Приказание было исполнено. Каково??

Великий князь жаловался нам на не расположенность нашего дворянства к императорской фамилии.

До завтрака он подходил ко мне, и я успел сказать ему только то, что ездил на Восток по поручение св. синода, и что на моих руках скончался египто-коптский патриарх Кирилл, желавший соединиться с православной церковью. «Жаль, очень жаль», сказал великий князь и отошел от меня к другим гостям.

У него завтракали знаменитый генерал Тотлебен, Татьяна Борисовна Потемкина, княгиня Оболенская, дочь ее генеральша Потапова, графиня Кушелева и другие особы.

NB. За священное служение мне даны 63 рубля.

III. 9 июля я известил Ахматова, что для императрицы одно сочинение мое уже написано²⁰, а другое готовится, и просил его ускорить известное ему дело о назначении мне письмоводителя. (Не назначен!).

Июля 13. Митрополит Исидор говорил мне, что теперь в России находятся 50 раскольничьих apxиeреев и что они посвящают множество попов, которые развелись везде, как тараканы.

Июля 28. Кончено мое сочинение: Библейская редкость у императрицы Марии Александровны.²¹

IV. В первый день августа месяца я служил с митрополитом Исидором в Исакиевском соборе.

В одиннадцатый день подано мое письмо фрейлине Тютчевой.

Анна Феодоровна!

С помощью Божьей я подробно рассмотрел греческое рукописное Четвероевангелие 1272 года, поднесенное Ее Величеству александрийским патриapxoм Иаковом, и написал сочинение о нем под названием: Библейская редкость у Благочестивейшей Государыни Императрицы Марии Александровны. Это сочинение мое вместе с рукописью скоро будет представлено Ее Величеству через посредство обер-прокурора св. Синода. В нем критически доказано, что текст оного Четвероевангелия имеет самое высокое достоинство, как текст общецерковный, верный и буквально согласный с Евангелием славяно- российским. Утомителен был этот ученый труд мой; но я занимался им с любовью ради Ее Величества и ради науки. К этому сочинению моему присоединено другое, в котором изложено мной христианское учение о женщине и воскрешена память христианских жен и девиц, читавших Священное Писание со времен апостольских до наших дней.

Надеюсь, что оба эти сочинения мои, сущие новости в богословской литературе, будут представлены Ее Величеству в том виде, в каком я написал и переписал их, и что Вы прочтете их в часы ваших досугов.

Бог вам на помощь, и Его благословение да почиет на вас!

В четырнадцатый день августа поданы были князю Урусову, при письме моем, греческое Четвероевангелие 1272 года²² и два выше помянутые сочинения мои для вручения их государыне императрице в том виде, в каком он получил их.

В двадцать второй день духовник их величеств протопресвитер Василий Борисович Бажанов, в бытность мою у него, поведал мне, что св. Синод и не слыхал о деловых и ученых записках моих, представленных обер-прокурору Ахматову. Это известие удивило меня.

В двадцать шестой день я служил с митрополитом Исидором в Исакиевском соборе. Тут протопресвитер Кутневич сказать мне, что св. синоду вовсе неизвестны ученые труды мои, и промолвил:

бывший обер-прокурор Толстой никогда не докладывал нам о них, любя совещаться с одним московским Филаретом, а Ахматов так же не знакомить нас с трудами вашими.

Итак, что такое синод наш? Это – нищий, которому подаются крупицы со стола обер-прокурорского, да и те не все.

30 августа князь Урусов после сытного обеда у митрополита Исидора говорил мне, что оба сочинения мои, написанные для императрицы, переплетаются для ее величества и что о печатании составленной мной статистики и истории Абиссинии я должен переговорить с Ахматовым (И не заикнулся!).

Тихо же плывет здесь корабль мой.

V. В шестой день месяца ноября фрейлина Эйлер, по просьбе моей, вручила фрейлине Тютчевой вот это письмо мое.

Анна Феодоровна!

Вероятно, Вы уже знаете, что на днях прибыль сюда протестантский доктор богословия Константин Тишендорф и привез напечатанный им в Лейпциге синайский текст ветхого и нового завета в числе 300 экземпляров. Эти экземпляры, как слышно, будут разосланы в библиотеки и розданы разным лицам по назначению Его Величества, как издателя их. Желал бы и я получить один экземпляр, как бесценный дар царской милости и как знак справедливого Высочайшего внимания к моему открытию и оценке самой рукописи Синайской, которую напечатал Тишендорф. Я первый открыл ее в 1845 году; я первый напечатал известие о ней и краткий разбор ее в описании Первого путешествия моего на Синай (1856 г.), и я первый двумя учеными записками склонял св. Синод наш предуведомить Его Величество о том, что евангельский текст сказанной рукописи испорчен еретиками, докетами и фантазистами. За такое открытиe и за такие ученые труды, предварившие труд Тишендорфа, естественно мне желать милостивого и справедливого воздаяния. Но я не прошу себе никакой награды, а желаю только получить от Батюшки царя печатный экземпляр открытой мной рукописи. Этот дар его я принял бы с благоговением и прижал бы к своему сердцу, любящему Помазанника Господня. Подаренная им книга не достоинству моему не будет лежать у меня закрытая и забытая. Я в третий раз пересмотрю и оценю ее, как палеограф и богослов, и, если будет нужно, скажу свое слово в защиту православной церкви, которая, по мнению Тишендорфа, будто бы попортила новозаветный текст с десятого века, и, наоборот, обнаружу порчу синайского рукописного Евангелия, которое наделало много шуму и которое вольнодумцы уже начали выдавать за Евангелие истинное.

Но как мне получить желанную книгу? Как сподобиться царского дара? Кто ходатай мой у Надежи Государя?

Не замолвит ли ему за меня словечко Матушка Царица? Поговорите Ее Величеству о моем желании, если оно кажется Вам скромным и уместным. Счастье, или несчастье – мое! А Вас Бог вознаградит за порыв к добру и даже за благоразумный отказ моей просьбе этой.

Да почиет на вас благословение Господне!

Сего же дня утром был у меня Тишендорф и обещался подарить мне один экземпляр напечатанной им Синайской Библии.

Однако не подарил. Не получил я его и от царя. Тяжело переносить такую невнимательность.

VI. В двадцатый день декабря я писал:

В азиатский департамент министерства иностранных дел.

В бытность свою в Фессалонике в 1859 году я рассматривал старинные рукописи в тамошнем монастыре, называемом Влантион-Чауш, и самую замечательную из них по древности и содержанию, именно, греческий Профитолог десятого века с читально-певческими знаками на нем, попросил себе для подробного рассмотрения, сроком на один год, удостоверяя сей монастырь в возвращении ему этой собственности его ручательством тамошнего консульства нашего. Влантионский монастырь, облагодетельствованный щедротами блаженной памяти государыни императрицы Александры Феодоровны, выдал просимую рукопись нашему консулу г. Мустоксиди под расписку сроком на один год; и она препровождена была ко мне нашим посланником в Константинополе, князем Лобановым. В конце прошедшего года я получил ее из азиатского департамента и рассмотрел, как должно.

Не имея более надобности в этой рукописи, возвращаю ее и покорнейше прошу департамент отправить ее в Влантион-Чаушский монастырь тем же путем, каким она дошла до меня, и выразить мою глубочайшую благодарность князю Лобанову, консулу Мустоксиди (если он жив) и фессалоникскому митрополиту Неофиту за то живейшее участие, которое они приняли в этом деле.

При этом письме и при самом Профитологе препровождаются в особой папке пять фотографических оттисков этой замечательной рукописи и разноцветное заглавиe к ним для вручения их фессалоникскому митрополиту Неофиту, который, как видно из письма ко мне князя Лобанова от 22 февраля 1861 года за №125-м, убедил Влантионский монастырь выдать нам на время старинный Профитолог и пожелал иметь копию с него, ежели я сделаю ее.

Заканчиваю настоящую Книгу Бытия Моего письмом к фрейлине Тютчевой от 21 декабря.

Анна Феодоровна!

Не имев сегодня утешения видеть Вас лично, письмом прошу Вас принять от меня экземпляр печатного сочинения моего о синайской рукописи, недавно изданной в свет Тишендорфом, а другой экземпляр его представить Государыне Императрице Марии Александровне, если Вы признаете, что это сочинение достойно благосклонного внимания Ее Величества.

Напечатал бы я и те два сочинения свои, кои давненько представлены Императрице, и посвятил бы их пресветлейшей особе ее; но без разрешения ее приступить к этому делу не могу. Итак, не будет ли Вам кстати, при поднесении оного экземпляра Ее Величеству, выразить, что архимандрит Порфирий имел бы величайшее утешение в жизни, если бы получил разрешение напечатать по крайней мере то, что написано им для православнейшей царицы. Об этом я прошу Вас без всякой задней мысли, как бескорыстный труженик науки, как восторженный любитель ее света.

Бог да благословит Вас!