Катехизис пятнадцатый

Нет сомнения, Слушатели что Бог часто подает нам более, нежели сколько можем пожелать. Мы желания свои располагаем по склонностям, которые как не всегда бывают беспорочны, так почасту худых желаний бывают причиною. Бог будучи со всех сторон преблаг, или самая благость оная, будучи пресовершенная, не может нам дать, разве совершенное Вы слушатели этому, сколько можете, с радостью чудитесь: а я еще сие ж знатным примером объясню. Саул, тот прекрасного тела, а негодной души Израильский Царь, который будучи пастухом, как несколько из своего стада потерял ослов, принужден был от своего отца по всем окрестным странам искать. В сем случаи кто из вас не может отгадать: какое то было Саулово желание? Чего тогда Саул желал? Чего, как не ослов? Но смотрите, к чему его промысел привел? Саул ища ослов получил царство. Понеже Пророк Самуил в то же время, как он у него спрашивал о пропаже ослов, на Саулову главу священное льет миро, объявляет ему от Бога царство, и поставляет властителем над всем избранным Израильским народом. Видите ли, что Саул желал, и что Бог дал? неправедно ли, что Бог более подает, нежели мы сколько желаем? Мы сами, Слушатели в сем не признаться не можем. Мы когда какою мучимся болезнью, то только почти желаем, чтоб с болезненного встать одра: а Христова благодать к нашему не полному желанию тую милостивую придает речь: чадо! отпущаются тебе грехи твои: чадо! я твой первее вырываю стебль, чтоб так лучше могла твоя исцелиться рана: чадо! я первее подсекаю твоей болезни корень, а уже так сама собой изгибнет прочая злость. Потеряли мы в Адаме Божию милость, земной рай, Эдемскую сладость, бесстрастное житие: и что же бы нам здесь желать, как только чтоб потерянное возвратить? Но о Божия щедрая рука, и Создателя нашего отеческих утроб! нам чрез второго Адама Христа более дано, нежели сколько мы желали. Мы вместо земного рая небесный получили, вместо Эдема блаженство, вместо земли небо, скинию нерукотворную, вечную на небесах, где с Ангельскими ликами смесившись вечно бы самим наслаждаться Богом. Мы гонялись только за одними страстями: а получили не изглаголанную благость. Искали ослов, а получили царство. Отроча родися нам Сын и дадеся нам: «велия благочестия тайна, Бог явися во плоти», да мы Его обогатимся божеством (1Тим.3:16). Которая тайна, понеже теперь моими устами проповедуема быть надлежит; то как мне не требовать того угля, которым Исаиины уста очистились, и сделались способными к так громогласному пророчеству? А вы, Слушатели так себя приготовьте, как прилично таким, которые царские тайны хотят в свои уши принимать, а принявши в самое сердце сокрывать: почему и я и вы окажемся, что мы почитаем божественная честно. И так за благодатью Сына Божия, о котором нам теперь говорить надобно, благонадежно руку свою на дело прострем.

Вопросишь. В прошедшую неделю говорено о Сыне Божии, поскольку есть просто Бог от единого Отца прежде век рожденное лицо, едино-достойное и единосущное Отцу и Духу: теперь, как там обещано, надлежит говорить о том же Сыне Божии, поскольку Он по своей благости, по отческому и по своему совету, принял на себя нашего спасения дело, т.е. Поскольку Сын Божий стал быть сыном человеческим, или о воплощении Сына Божия: что убо теперь о том говорить надобно?

Отвечаю. Теперь говорить надобно, 1) о том, кто воплотился? 2) Для чего воплотился? 3) Когда и как? И наконец 4) в чем тое воплощение совершилось и при каких околичностях? Где примечать должно, что, как мы прежде говоря о Сыне Божием, разделили учение на две части: в первой говоря о Сыне Божием просто, поскольку второе есть святейшее Троицы лицо: во второй обещались говорить, (которое обещание теперь надеемся исполнить) О Сыне Божием воплотившемся или вочеловечившемся, и сделавшимся ходатаем рода человеческого к Богу: то и сие самое теперешнее о воплотившемся Сыне Божием учении, для лучшего и обстоятельнейшего толкования следует разделить на две части: первая часть будет говорить о самом только лице Господа нашего Иисуса Христа, то есть, поскольку Сын Божий стал быть сыном человеческим и из Бога человека, богочеловек, Феантропос и ходатай наш, или о всем том, чтобы чудесного ни случилось при соединении человечества с божеством во Христе. Вторая часть о звании Христовом и о должности ходатая Христа. До первой части надлежат сии в Символе положенные слова: и во единого Господа Иисуса Христа, нас ради человек и нашего ради спасения сшедшаго с небес и воплотившагося от Духа Свята и Марии Девы и вочеловечшася. А о звании Христове говорят следующие члены: распятого же за ны при Понтийстем Пилате, и проч. даже до восьмого члена. И так положив сие разделение приступим к самому делу.

Вопросишь. Какая нужда была воплотиться Сыну Божию?

Отвечаю. Положив, что Бог восхотел по бесконечной своей благости спасти погибающий человеческий род (о сем было говорено, что мы погибающие конечно требовали Избавителя) неотменно следовало такому за нас ходатайство и принять, который бы не из числа тварей был; как уже о сем прежде показали, что Ходатаю надобно с обеими сторонами, между которыми посредником он находится, общество иметь: понеже Ходатай, как говорит Павел, «единого несть» (Гал.3:20). А кто ж бы не из числа тварей был, кроме единого Бога? Почему не могло быть лучшее ходатайство как когда Сын Божий, будучи истинный Бог, стал истинным человеком: таким бо образом Ходатай наш с обеими сторонами, которые были прогневанный и прогневавшие мы, сообщество принял. Правда: мы о сем еще прежде уже несколько говорили: понеже сие учение так надобно знать, и так нужно ко спасению, что кажется по одному ему праведно себя человек Христианином назвать должен; а к тому, думаю, многие из вас и не слыхали: то несколько повыше вопросами зачать за благо рассуждаю.

Вопросишь. Надобен ли нам Ходатай и на что?

Отвечаю. Неотменно надобен; если мы не ходим вечно погибать. А на что? На то, чтоб мы самое наидражайшее, то есть, спасение душевное, или вечный живот, или самого Бога при себе имели, между тем сие ведая, что Ходатай или посредственник есть тот, который две несогласные стороны с некоторыми договорами примиряет. И хотя многие доводы из С. Писания и сильно и ясно доказывают, какая-то нужда нам в Ходатаи: однако довольно будет и следующего.

Мы погибли во Адаме; т.е. не только все те дары погубили, которыми нас Творец в создании одарил: но еще и от праведного Бога на вечные муки осуждены, как вечно его прогневавшие: (Рим.3:9, 5:12). Здесь привести должно причту Христову о человеке сходящем от Иерусалима во Иерихон (Лк.10:30). Казни тотчас объявлены сим изречением, смертью умреши, что самое в законе подтверждено: (Втор.27:26) «проклят всяк, иже не пребудет во всех писанных в книзе законней». По объявлении сего столь несчастливого определения, следовало или на вечные муки отходить, или Богу бесчестие заплатить, Божией, говорю, правде удовлетворять, чтоб в первую милость прийти, как например, всяк должник должен или долг заплатить, или за не плату содержаться в темнице. Что ж, как тут с нами поступлено? Не иначе как с должниками: велено или долг отдать; или когда не в состоянии, то казнью вечною наградить. Чем же бы тот долг отдать? Совершенным исполнением закона, т.е. Бог человеку дал закон, по которому бы он так поступал, чтоб никакого и наималейшего греха против его не сотворить: что если бы исполнил человек, то из грешника стал бы быть праведником по тем законным словам: (Гал.3:12) «сотворивый та человек жив будет в них». И сие удовлетворение есть праведное, да только нам невозможное: для того, что мы ко исполнению закона Божия чрез грех совсем стали быть неспособными. Да и кроме того Бог в таком случае взирал бы только на наше исполнение, а не помогал благодатью; ибо требовал бы он только как судия заплаты, а нимало не снисходил. Например: Есть ли бы от меня заимодавец мой просил за долг заплаты: то я должен бы или платить, или признав мою немощь милости просить. Ежели бы я сказал, что я долг заплачу: то бы тем самым заимодавцову к себе милость пресек. А когда так, то нам как уже возможно будет закон исполнять, и оправдаться; когда в таком случае мы на свои силы принуждены будем надеяться? Ибо наши силы таковы, что ниже помыслить сами по себе что доброе можем (2Кор.3). Будучи бо рождены от поврежденного естества, добрых мудрствований, или к исполнению закона Божия довольных сил не получили. Кратко: "без веры, говорит Павел, Богу угодити не можно» (Евр.11:6). А неотменно бы тогда без веры были, когда бы восхотели исполнением закона оправдаться: понеже веровать тут не что иное есть, как признав свою немощь к одной прибегать Божией милости, и просить, чтобы Он оставил долги наша. А сему неотменно надлежало быть так: ибо мы не только закон Божий худо хранили; но еще повседневно, или повсечасно новыми себя оскверняли грехами, которые Павел вычитывает к (Рим.1:18), между прочим и до того дошли, что самого того позабыли, которому были должны чрез всю жизнь за свои грехи платить исполнением закона Его. И тогда-то закон, данный в живот, переменился в смерть и в проклятие, понеже "проклят тот, который не пребудет во всех писанных в книзе законней», как прекрасно учит Павел к (Рим.7:9), и гл. 3. И сюда-то надлежит оная часто повторяемся Павлом речь: «никто же оправдится пред Богом от дел закона» (Рим.3:20).

Вопр. К чему бы все сие учение служило?

Отв. К тому, чтоб нам, признавши свою немощь, какую мы имеем к своему оправданию, узнать, сколько-то надобен Ходатай, который бы нас с Богом примирил: понеже когда мы сами заплатить или оправдаться не можем, а в пагубу отходить страшно; то надобно, чтоб кто хотя вместо нас то Богу, как бы мы сами, заплатил.

Вопр. На что другому кому вместо нас платить? Разве Бог по одной своей милости без всякого ходатая или удовлетворителя нас не может спасти?

Отв. Не может: Бог бо сколько не милосерд, но не меньше и праведен. Правда Его не нарушимая требует, чтоб на Его высочайшее Величество показанное бесчестие достойную восприяло казнь: "праведен Господь наш, и несть неправды в Нем» (Ин.7:18), и милость и суд поет ему Давид (Пс.100:1). Почему неотменно надобно было быть ходатаю, который бы вместо нас Богу удовлетворил, и смерть, в котором мы находились, на себя перенес.

Вопр. Так когда Бог с нами так строго, понеже праведно, поступает, и нам долгов, не взяв заплаты, не с нас, но с нашего ходатая, не отпускает; то уже будет ли в таком нашем избавлении Божия милость?

Отвечаю. Как не быть? Наше избавление и таким образом будет более гораздо милостивое, нежели праведное. Строго поступает, но не с нами: да с нашим ходатаем: требует удовлетворения, да не от нас, но от Христа Спасителя вместо нас.

Сие милосердие Божие таким как бы образом поступало: Бог милосердый видя, что человек, которого Он на высокую создал честь, пал, и с своею гордостью от Бога отступивши лишился славы Его, стал посрамленный раб, на земле забытая тварь, нечистый состав, в сей жизни на труды и суеты, а в будущей осужденный на вечную смерть. Сие, говорю, видя Бог своим преклоняется милосердием к человеку, который отчасу гнев Его раздражал; и не терпя, чтоб злоба человеческая Его милосердие превозмогла, советует совет истинно царский и Божеский, весь в наше милосердие устроенный; где находит бесконечная премудрость Божия образ, по которому бы и правда Божия не разорилась, и милость бы свою сторону одержала. Общим бо святейшей Троицы советом определяется Сын Божий на дело нашего спасения, который совет и определение учинено прежде создания мира: понеже Бог будущее как настоящее, чисто видя предвечно все дела, определяет. И так Сын Божий второе святейшей Троицы лицо, понеже надобно было для спасения человека стать человеком, сходить с небес, не оставив небес, на землю, вмещается в девической утробе плоть принимает, и страшное совершает чудо, которому бы нельзя поверить, если б не самою вещью сбылось, что Бог на земле явися и с человеки поживе. Прочее же сюда надлежащее помянем проходя дале.

Вопр. Для чего не Отец ниже Духа Святого воплотился?

Отв. Сего вину искать неприлично, понеже все сие делалось по одной Божией воли: а уже нельзя причины искать, для чего бы так Бог хотел: однако любопытству вот резон: чтоб сыновнее свойство было недвижно, чтоб Сын везде был Сын не только в Божестве, но и в человечестве. И сего теперь довольно. А из всего сего заметить то наипаче надобно, сколько Богу мы одолжаемся.

Сколько мы одолжаемся Богу, и сколько мало, или паче ни в чем Бог не одолжается нам, то из теперешнего учения известно тому, кто свое пред Богом признает окаянство и скудность, и всю жизнь препроводивши в грехах и в незнании Бога, хотя уже при трясущейся старости как от сна пробуждается. О сынове человечестии! доколе тяжкосерди? О дети плотские! доколе у вас будет железная выя и сердце? Доколе вам злобиться, и своей матери терзать утробу? И что сие будет, иметь над собою Господа, а не знать Его: иметь Отца, а не почитать Его: иметь Бога, а не слушаться Его: иметь Судью, а не бояться Его, не страшиться, презирать Его? Так мы раздражаем Господа? Не уж ли мы, Павел говорит, сильнее Его? О! страшно впасти в руки Бога живого. Господи! не вниди в суд с рабом твоим: состав бо мой яко ничто же пред Тобою. Слушатели, мое намерение есть показать, что мы не только недостойны никакой Божией милости, но напротив казней, сколько б их ни было наижесточайших достойны. Только не знаю, которых мне людей вычитывать грехи и злонравия: то есть, тех ли, которые от самого Адама до наших жили веков, или коснуться и наших несчастливых времен? Тех ли, которых вселенский покрыл потоп, и которых с серой смешанный пожег огонь? Или нас самих разобрать и посмотреть; не найдутся ли и в нас дела достойные вселенского потопа, и Содомского сожжения? Но что нам тех напоминать, которые уже осудились до ада, где ниже врачеве воскресят? А наипаче когда и нынешний век ни мало может быть тем векам в нечестии не уступает. О время! в которое вера изнемогла, надежда увяла, любовь иссякла. О нравы! которых развращение примерное, слабость крайняя, свободность преширокая! «несть разумеваяй, и несть взыскаяй Бога; вси уклонишася вкупе, непотребни быша; несть творяй благое, несть даже до единаго», с плачем описывает Давид (Пс.13:3), с жалобою повторяет Павел (Рим.3:12), а я с сожалением на мои привожу времена. Когда в таком почтении были суеверства, как не ныне? Когда столько умножилось расколов? Когда более сребролюбию служили? Когда более позабывали Бога? Когда так по своим ходили похотям, как не в теперешнем веке? Боже мой! да не возглаголят уста моя дел человеческих! Кто ныне по гордости не фарисей? Кто по мытарству, а не по покаянию, не Мытарь? Правда, все исповедуют Бога, да устами, а не сердцем; языком, а не умом; речью, а не житием; наружностью, а внутренность другим чем занята. И так их уста, уста Иудины; сердце же, сердце вражеское. Не так-то Давид, который Бога называл Богом сердца своего: Боже сердца моего, то есть, Боже! которому у меня сердце готово в престол, и часть моя Боже во век. Кланяются; да как? Духом ли? Так, как Ирод хотел поклониться Христу: «шедше... возвестите ми, яко да и аз шед поклонюся Ему» (Мф.2:8). То ли молитва? То ли с Богом разговор; ежели я многословлю только устами, как бы бездушное тело, и как бы на несколько часов заведенный язык? Хотите ли кого иметь в пример, по которому бы вам всегда в молитвах поступать? Вот вам в женском теле мужской дух: Анна, Самуилова мать, будучи бесплодна горькое за то от всех терпела поношение, чего чтоб избыть, прибегает к тому, который бесплодные разверзает утробы и делает матерью о чадах веселящеюся. Прибегает, говорю, Анна в сокрушенном сердце и в умилительном духе в храм Господень; очи свои утверждает на алтарь, сердце же свое возносит на небо, или выше неба к Богу. Что же потом? Сердцу своему отдает и глаз и язык, чтоб так с самим беседовать Богом: "устне Аннины, готовит, похваляя слово Божие, движастеся, а глас не слышашеся» (1Цар.1:13). Мы когда молимся; то сколько пред собою разложим книг, сколько наговорим речей, а еще так, что других уши заглушаем; сколько пустых изгибов, сколько наружных всхлипов, сколько суеверных воздыханий, сколько проворных поклонов? А то не знаем, что ежели кто сердечно молится Богу, то не можно тому много говорить, для того что сердце его так прилепится к Богу, что он весь станет будто вне себя. О сердце, которое жар Анны в такой восторг приводил! О молитва, которая так сильно вяжется с Богом! Что ж? Когда мы в таких молитвах не только не пребываем, но еще и за глупость почитаем, ежели бы кто так утвержденным телом стоял, такими молился устами. Не миновала сего поношения Анна. Илий Архиерей, видя, что она так безгласно с одним движением молится, очень неправедно пьяной ее назвал. Пьяна, Архиерею святой, Анна, да не вином; но упоена внутренним Духа Святого услаждением, и присутствием благодатным, и сие причиною, что Анна вся вне себя ставши только свои уста двигала, а глас ее не слышался. Вот живой молитвы образ, по которому кто точно поступает, тот знает Бога, и знает того Бог. А кто устами исповедает, сердце же далеко отстоит от Него: то такой не знает Бога, и не знает такого Бог. И сколько же ныне таких богомольцев, которые свою мольбу в наружности поставляют! Молитва, которая бывает сердцем, приводит человека своею горячностью в восторг: восторг же тот делает, что мы ставши как вне себя, и язык бы двигать позабыли. А нам уже нельзя, чтоб своим не проворить языком, и чтоб телесные глаза от всех видимых отвлекши, одними только душевными глазами быстро Бога созерцать. А сие когда праведно так; то сколько мы недостойны Божией милости: сколь далеко отступили от Бога; отступили сердцем. О где ты, Давиде? и где твой заступник, на которого ты во всяких нуждах надеяться обык? Давидов заступник есть Бог, к которому он как к каменной горе прибегал: а мы когда и в какие нужды попадясь, то людских ходатайств ищем, к подобострастным нам прибегаем; и в самых нужных случаях смертного человека просим защиты. И так видим, сколько мы достойны Божьей милости; когда в самом главнейшем состоянии так на оба колена храмлем, и самую дражайшую вещь такими неисправностями попортили; да еще так, что упадши и восстать не хотим. Уязвленных нас от грехов поднять некому: когда Левит мимо нас идя презирает, то есть: священнический собор дремлет, или храпит, упивается, толстеет, объедается, на оба уха спит, прохлаждается, все свое звание почитает в том, ежели должность наружного служения исполнит, ежели к своему прибытку своих овец подольстит, ежели себя обходительным покажет, ежели внешний свой добре расправит стан. А чтобы душевно, и как прилично пастырю, о своих овцах постараться, то есть, как Священное Писание говорит падшего восставить, уязвленного обязать, немощного излечить, заблуждающего на путь вознести; то сие редко увидим. Да как и можно некоторым за так знатное приниматься дело, то есть, за спасение наше, когда недостаточное рассуждение имеют, когда и самого отроческого учения, то есть Катехизиса, не знают, да и не хотят знать, которым Священное Писание неизвестно, от которых Евангельское благовестие скрыто, которые, еще, своим невежеством хвалятся? Таким пастырям ежели какая последует овца, то не попадет ли в тую же яму; в которую и пастырю от своей слепоты впасть надобно? Все такие пастыри, по слову пастырей начальника Христа, не прямыми воротами в пастырство взошли, но от инуду перелезли; что собственно есть татям и разбойникам (Ин.10:1). Такие-то пастыри! но овцам нравятся. Для чего? Для того, что их нраву. Они их с свободностью не обличают, безумие не поносят, упорность овец не иссекают, по своей власти их не водят; но сами водятся от них. Почему тот пастырь, который бы свое священническое употребив дерзновение, стал их властительски от зла удерживать, а советовать добро; укорять безумие, а насаждать разум; искоренять суеверства, а проповедовать богознание: такой, говорю, пастырь, знаю, сколько бы им по сердцу был. Они, Христовым словом заключить, не любят света, понеже дела их злы (Ин.3:20). И так не знаю, кто более достоин казни: овца ли, которая такого хочет пастыря: или пастырь, который столько овец на свои несчастливые принимает руки, и которому за овец кровью должно платить? Однако то известно, что и овцы и пастыри грешат. Так сколько мы достойны Божия милости, как недалеко отстоит от ада хотящего пожрети нас! До сего места доказали мы, какая-то в нас любовь, как рачительны о душе: а что ежели заглянем, какая у нас любовь к ближнему есть? и что-то делается между народными молвами? Что? Как не недостойное слышания? Понеже тому никак статься не можно, чтоб там была истинная любовь, где нет к Богу любви. Павел своего века людей богоненавистные описывая нравы, заключил, что все сие для того делалось, что «нет страха Божия пред очима их» (Рим.3:18). Но что о том воспоминать, что может некоторых слух оскорбить? «Бываемая бо отай от них срамно есть и глаголоти» (Еф.5:12). О всех тех бесчинствах можно вкратце с Давидом сказать: «яко видех беззаконие и пререкание во граде: днем и нощию обыдет его по стенам его, и беззаконие и труд посреде его, и неправда: и не оскуде от стогн его лихва и лесть» (Пс.54:10–12). Когда все сие самою делается вещью; то видно, сколько, слушатели, мы от Бога помилованы? Столько, сколько Его благость требует, которая, как ныне слышали, дарует нам Сына, в избавление наше, в очищение грехов, чтоб нас возвести в первое достоинство наше. Все сие изрядно представляется в притче о блудном сыне (Лк.15:12 и проч). Знаете, как Отец с ним и в первый раз милостиво. Как нам с блудным сыном при отеческом благословенном доме жить наскучилось, не знаю для чего: дерзнули мы просить у отца наследственной достойной части. И здесь безумие. Нам Бог ничем не одолжается; но что дает, то по одной отеческой своей милости дает: однако мы просим наследственной части; а здесь Бог снисходительным себя оказал: дает, мы принимаем, прощаемся, отходим. Куда? На страну далеку. От кого далеку? От родителя, от Бога, от Создателя. Зачем? Чтоб напоследок пасти свиней. О! достойно такому, который не умел жить в отеческом обильном доме: стал, де, пасти свиней, то есть, стал, де, валяться в грехах, как свиньи в грязи, да к тому ж не стал иметь дневного пропитания, то есть, лишался Божией милости, которая так нашу содержит душу, как пища тело. Сему неотменно надобно случиться со всеми теми, которые с Богом разлучаются, се удаляющиеся от тебя погибнут. В чем теперь стала нужда блудному сыну, как не в отеческой милости? Наскучило ему то подлое житие, и голодное состояние. Начал от того места удаляться; а вы смотрите, какие казни уготовляет отец сыну, и какие на встречу выносит бичи, которыми бы его за такое бессовестие наказать, умучить. Какие ж бичи? О истинно! отеческие, не язвительные, лечительные; обнимает его, целует его, плачется над ним, велит снять ему свою оскверненную ризу, дает же чистотою обеленную; перстень на руку, в знак того, что он его опять принимает в сыновство; сапоги на ноги, чтобы ему опять по той дороге на страну далеку не уходить: представляет обед царский; в снедь представляет самого того на кресте распятого Христа, агнца вземлющего грехи мира. Мы еще все блудные сыны: удостой же и нас, милостивый Отче! высокой твоей благости. Аминь.

Сказывано 15 Февраля.