XIV. Послесловие

Теперь, на конце немалого пути, уместно оглянуться вспять и, с достигнутой высоты, осмотреть путь свой и точку отправления.

Есть два мира, и мир этот весь рассыпается в противоречиях, – если только не живет силами того мира. В настроении – противо-чувствия, в волении – противо-желания, в думах – противо-мыслия. Антиномии раскалывают все наше существо, всю тварную жизнь. Всюду и всегда противоречия! И напротив, в вере, препобеждающей антиномии сознания и пробивающейся сквозь их все-удушливый слой, обретается каменное утверждение, от которого можно работать на преодоление антиномии действительности. Но как подойти к тому Камню Веры?

Противоречия чувства толкают к воле, но и тут – выкрики нестройных голосов; тогда мы обращаемся к рассудку. Однако и он – не целен, и он рассыпается в антиномиях. Их – без числа много; их – столько же, сколько может быть актов рассудка. Но, тем не менее, как уже было сказано ранее, антиномии, в существе своем, приводятся к дилемме: «конечность или бесконечность». Эта противо-орственность конечности и бесконечности в греховном разуме, или рассудке, есть выражение глубочайшего противоречия коренных норм самого разума в его современном, падшем состоянии. По греховной природе своей, рассудок имеет закал антиномический, ибо рассудок дву-законен, дву-центрен, дву-осен. А именно, в рассудке статика его и динамика его исключают друг друга, хотя, вместе с тем, они не могут быть друг без друга.

С одной стороны, в статическом плане, в плане неподвижной данности понятий каждое А есть А, и вся сила мышления – именно в том, чтобы всякое А разграничить от не-А, – и твердо держаться этого разграничения. Чтобы мыслить А, мы должны изолировать его от всего того, что не есть А, т. е. мы должны обособить, отграничить А, отделив его от не-А. А, как мыслимое, по существу дела есть нечто конечное. Мы не может мыслить процесса, не разлагая его на последовательность стационарных состояний, – на последовательность моментов неизменности. ⁸¹⁹ И мы не можем также мыслить непрерывное, continuum, не разлагая его на прерывную совокупность точечных элементов. ⁸²⁰ Движение мы разлагаем на ряд состояний покоя, как в кинематографе, непрерывное – на множественность элементов уже неделимых. На этом основаны вечно-истинные, – чтобы против них ни пытались возражать, – вечно-истинные «парадоксы» Зенона: о летящей стреле и др. ⁸²¹

Это – с одной стороны. А с другой, – в плане динамическом, в плане устремления к обосновке понятия, – т. е. в плане определения и доказательства, – каждое А должно иметь свою основу в не-А; сущность всякого объяснения – именно в приведении А к тому, что само не есть А, к не-А, ибо иначе объяснение было бы тождесловием. Когда мы спрашиваем: «Что есть А?», то нам дают ответ: «А есть Б», т. е., другими словами, выводят А из его само-тождества «А=А» и приравнивают его Б, – тому, что не есть тождественно А.

«Мыслить ясно и отчетливо» – это значит под А разуметь именно А и – ничего более; «объяснять» и «доказывать» – это значит выходить мыслию за пределы А, к Б. «Мыслить ясно и отчетливо» – это значит стоять на А и не сбиваться с него на не-А. «Объяснять», – т. е. «определять» и «доказывать», – это значит идти от А к Б, – к тому, что есть не-А. Но, чтобы идти от А к Б, надо сперва установить А, как А, т. е., чтобы «объяснять» или «доказывать» А, надо сперва «мыслить его ясно и отчетливо». Для того же, чтобы «мыслить ясно и отчетливо», надо понимать это А, т. е. надо «объяснять» его, – т. е. «определять» и «доказывать», – надо устанавливать А, как не-А. Но для последнего опять-таки надо установить А, как А. И так идет процесс ad indefinitum. Одна функция разума предполагает другую; но, вместе, одна – исключает другую. Всякое не-тождесловное объяснение приводит А к не-А. Всякое ясное и отчетливое мышление устанавливает тождество А=А. Утверждение А как А, и утверждение его, как не-А – таковы два основные момента мысли. С одной стороны – статическая множественность понятий, ибо каждое из многих А закрепляется в своем противоположении всем прочим; с другой – динамическое единство их, ибо каждое из многих А приводится к другому, это – к третьему и т. д.

Статическая множественность понятий и динамическое их единство несовместны друг с другом: с одной стороны, ведь, рассудок должен стоять на данном, – т. е. единичном, – и конечном, – т. е. ограниченном, – а с другой – идти за всякую данность, – т. е. единичность, – и конечность, – т. е. ограниченность, – ибо всякое объяснение требует бесконечного ряда объяснительных или доказательных звеньев, из которых каждое нарушает самотождество понятия объясняемого. Это нарушение самотождества, повторяю, никогда не может быть закончено, потому что каждоеопределение требует нового определения и каждое доказательство – нового доказательства. Если мы определили или доказали А чрез Б, то прежние вопросы повторяются теперь относительно Б. Стоит дать ответ на них для Б, определив или доказав его чрез В, чтобы они повторились теперь для В, и т. д. Итак, первая из норм рассудка требует остановки мысли, а вторая – беспредельного движения мысли. Первая, понуждает установить А, а второе свести его к Б. Первая есть закон тождества, а вторая – закон достаточного основания.

Едва ли при этом требуется нарочитая оговорка, что под законом тождества, во все время исследования, разумелась совокупность аналитических законов мышления, или, так называемый, логический «закон формы», ⁸²² т. е. закон тождества, и его неизбежные сопутники, закон противоречия и закон исключенного третьего, ибо они, все три, говорят с разных сторон об одном, – а именно, как указывает Г. Гагеманн, ⁸²³выражают требование «мыслить объект мышления как этот и – никакой другой и совокупить в нем все те определения, которые ему присущи». Или, как отмечает В. Вундт, ⁸²⁴ «закон тождества означает просто связность, – Stetigkeit, – нашего мышления». Будучи «основным законом познания», он обозначает прежде всего «поведение нашего мышления относительно объекта». Подобно сему и Р. Шуберт-Зольдерн ⁸²⁵ считает законы тождества и противоречия «лишь двумя сторонами того закона, что все дано в некоторой первоначальной разности, поскольку исходят из множественности, – Vielheit, – и что не имеется этой множественности, где не имеется различности». Можно было бы и еще приводить подтверждения тому взгляду, что во всех трех аналитических законах раскрывается однадеятельность, – отъединение, разграничение и установление объекта мышления, статика мышления, некая логическая ревность. ⁸²⁶ Но удовлетворимся сказанным.

К закону тождества, понимаемому в только что разъясненном смысле, и к закону достаточного основания сводятся все нормы рассудка, но эти, коренные, редуцирующие, нормы – не совместимы между собою и своим раздором уничтожают разум. Основа рассудка – закон тождества, и уток его – закон достаточного основания. Ткань рассудка, – сотканная из конечностии бесконечности, – дурной бесконечности, беспредельности, – раздирается в противоречиях. Рассудок равно нуждается в обеих своих нормах, и ни без одной, – т. е. без начала конечности, – ни без другой, – т. е. без начала бесконечности, – работать не может. Он не может работать, однако, и при пользовании обеими ими, ибо они не совместны. Нормы рассудка необходимы, но они – и невозможны. Рассудок оказывается насквозь-антиномическим, – в своей тончайшей структуре. Кантовские антиномии – только приоткрывают дверь за кулисы разума. Но, будучи выставлены с полною сознательностью и в упор эпохе просветительства, с вызовомрационализму XVIII-гo века, они являются великою моральною заслугою Коперника философии.

Только что указанная антиномичность основного строения рассудка ставит существенный вопрос о разуме, а именно: «Как возможен рассудок?». Попытку дать ответ на поставленный вопрос представляет вся настоящая работа, в целом ее объеме.

Как возможен рассудок?

Ответ на поставленный вопрос гласил: «Рассудок возможен не сам в себе, а чрез предмет своего мышления, и именно в том, и только в том, случае, когда он имеет такой объект мышления, в котором оба противоречащие законаего деятельности, т. е. закон тождества и закон достаточного основания, совпадают; другими словами, он возможен лишь при таком мышлении, при котором обе основы раccудка, – т. e. началo кoнeчнocти и началo бecкoнeчнocти, – cтанoвятcя, на дeлe, oднoю»; или eщe: «Раccудoк вoзмoжeн в тoм cлучаe, кoгда, пo прирoдe eгo oбъeкта, cамo-тoждecтвo раccудка ecть и eгo инo-утвeрждeниe, и наoбoрoт, кoгда eгo инo-утвeрждeниe ecть eгo cамo-тoждecтвo»; или eщe: «Раccудoк вoзмoжeн тoгда, кoгда мыcлимая им кoнeчнocть ecть бecкoнeчнocть, и, наoбoрoт, кoгда мыcлимая в раccудкe бecкoнeчнocть ecть кoнeчнocть»; или накoнeц: «Раccудoк вoзмoжeн, ecли дана eму Абcoлютная Актуальная Бecкoнeчнocть». Нo чтo ж этo за Бecкoнeчнocть? Oказалocь, чтo такoвoй Oбъeкт мышлeния, дeлающий eгo вoзмoжным, ecть Триипocтаcнoe Eдинcтвo. Триипocтаcнoe Eдинcтвo, – прeдмeт вceго бoгocлoвия, тeма вceгo бoгocлужeния и, накoнeц, – запoвeдь вceй жизни, – Oнo-тo и ecть кoрeнь разума. Раccудoк вoзмoжeн пoтoму, чтo ecть Триcиятeльный Cвeтoч, и – пocтoльку, пocкoльку oн живeт Eгo Cвeтoм.

Дальнейшею задачею нашею было выяснить, каковы формальные, и, затем, каковы реальные условия данности такового Объекта, таковой Конечной Бесконечности или Единосущной Троицы. Вопрос о вере веруемой, – fides quam creditur, – перешел в вопрос о вере верующей, – fides quacreditur, – и, следовательно, – к образу ее возникновения. Выяснив «что?»веры и «как?» ее, мы были поставлены лицом к лицу с новым вопросом, – об условиях возникновения веры. «Или-или» характеризует эти условия, соответственно свободе акта веры. Первое «или» – геенна; второе «или» – подвиг. Или то, или другое: между геенною и подвигом tertium non datur. Но и то, и другое средство имеет в основе своей двойственную природу имеющего уверовать. Этою-то двойственностью твари и было необходимо заняться далее, причем тут вопрос раздвоился. Сперва была рассмотрена безусловная природа твари, а затем – те жизненные условия, при которых вырабатывается эмпирический характер. Первый вопрос, опираясь на идею об образе Божием в человеке, самым делом есть вопрос о Церкви мистической; второй же, основываясь на идее о подобии Божием в человеке, есть вопрос о Церкви в ее земной и собственно-человеческойстороне, как среде для совершения каждым своего подвига. Психологической же почвою для этой стороны Церковной жизни служат любовь и дружба,ἀγάπη и φιλία.

Так движется сознание к «Столпу и Утверждению Истины».

Итак, снова вопрошая себя, что есть Столп и Утверждение Истины, мы пробегаем мыслию ряд ответов, данных здесь. Столп Истины – это Церковь,это достоверность, это духовный закон тождества, это подвиг, это Триипостасное Единство, это свет Фаворский, это Дух Святой, это целомудрие, это София, это Пречистая Дева, это дружба, это – паки Церковь.

Чтобы прийти к Истине, надо отрешиться от самости своей, надо выйти из себя; а это для нас решительно невозможно, ибо мы – плоть. Но, повторяю, как же именно, в таком случае, ухватиться за Столп Истины? – Не знаем, и знать не можем. Знаем только, что сквозь зияющие трещины человеческого рассудка видна бывает лазурь Вечности. Это непостижимо, но это – так. И знаем, что «Бог Авраама, Исаака, Иакова, а не Бог философов и ученых» ⁸²⁷ приходит к нам, приходит к одру ночному, берет нас за руку и ведет так, как мы не могли бы и подумать. Человекам это «невозможно, Богу же все возможно» (Мф.19:26; Мк.10:27). И вот, « Сама Истина побуждает человека искать истины – αὕτη ἡ Ἀληθεία ἀναγκάζει τὸν ἄνθρωπον ἀλήθειαν ἐπιζητεῖν, ⁸²⁸– Сама Триединая Истина делает за нас невозможное для нас. Сама Триипостасная Истина влечет нас к Себе.

Ей слава во веки!

«ПОКЛОНИМСЯ ОТЦУ,

И ЕГО СЫНОВИ, И СВЯТОМУ ДУХУ,

СВЯТЕЙ ТРОИЦЕ ВО ЕДИНОМ СУЩЕСТВЕ,

С СЕРАФИМЫ ЗОВУЩЕ:

«СВЯТ, СВЯТ, СВЯТ ЕСИ ГОСПОДИ»!».

АМИНЬ.