9. 6, 7, и 8-я книги Ев. истории, как второстепенные источники синоптических Евангелий

Следующий за Древнейшим Евангелием труд должен был не только собрать, по возможности, известное количество изречений Иисуса Христа, но и передать каждую речь Его в возможной полноте и законченности. Эта задача разрешена в высшей степени совершенно автором Собрания изречений. Содержание этого труда Эвальд определяет подобно предшествующему – по «следам», находящимся в канонических Евангелиях. За Собранием изречений, по теории, следовало каноническое Евангелие от Марка, дошедшее в целом, весьма мало измененном виде. Когда этими предшествовавшими трудами были удовлетворены главные потребности времени, явилось новое направление в истории Евангельской письменности, определяемое стремлением сопоставить вместе многочисленные и рассеянные письменные источники. В этот период появились и дошли до нас Евангелие от Матфея и Евангелие от Луки, но, вероятно, было несколько и других Ев. произведений. К ним относится Книга высшей истории ²⁷⁹. Кроме поименованных здесь Ев. трудов, Эвальд указывает еще «следы» некоторых, именно 6, 7 и 8-й книг Евангельской истории.

Определение содержания и все доказательства самостоятельности 6, 7 и 8-й книг Евангельской истории представляют весьма характерные моменты развития Эвальдовой теории, лучшее выражение её принципов, яснейшее обнаружение их недостаточности и решительные крайности общего мнения Эвальда о происхождении первых трех канонических Евангелий. На них и следует обратить преимущественное внимание с целью определить научное значение всего, что говорит теория в пользу самостоятельности таких источников синоптических Евангелий, как 6, 7 и 8-я книги Евангельской истории.

Принимая во внимание задачу труда, предшествовавшего 6-й книге Ев. истории, именно канонического Евангелия от Матфея, в смысле теории Эвальда, а именно, что это Евангелие имело главной задачей своей «искусно обработать уже письменные источники» ²⁸⁰. Следует думать, что после этого труда не могло быть еще труда с иной какой-либо задачей. Но Эвальд «усматривает весьма точно следы трех произведений, которые опять обрабатывают Ев. историю большей частью самостоятельно. Эти следы, по его словам, конечно, довольно рассеяны и немногочисленны, они преимущественно находятся в Евангелии от Луки; однако, замечает Эвальд, несправедливо было бы не признавать и не желать собрать их в один понятный вид (verständliches Bild) столько, сколько можно» ²⁸¹. Общая задача всех этих трудов (6, 7 и 8-й кн.) хотя здесь не определяется точно и вполне, но уже мысль о самостоятельности их возбуждает вопрос, почему же Эвальд эти самостоятельные произведении ставит после, по его мнению, несамостоятельного канонического Евангелия от Матфея? Если они все (6, 7 и 8-я кн.) самостоятельны, то почему же хотя некоторые из них, например, 6 и 8-я или 7 и 8-я книги, не стоят прежде канонического Евангелия от Матфея? На это нет, и не может быть удовлетворительного ответа в общем понятии Эвальда об этих трудах. И если остается возможность решать этот вопрос, а вместе с тем и определять самостоятельность 6, 7 и 8 Ев. книг, то при частном определении вида и характера каждой из них. А это определение стоит в существенно тесной связи с указанием и определением самых «следов» в канонических Евангелиях, по чему находится их содержание.

«Мы, говорит Эвальд, находим весьма точно следы произведения, которое явилось с целью изложить в прекрасно подробном изображении многоразличные воспоминания (о Христе), что́ до того времени еще немного было или даже совсем не было обработано письменно (noch wenig oder noch garnicht schriftlich behandelt war). Это 6-я книга Ев. истopии ²⁸². В настоящем случае важно не только то, что оставались еще некоторые воспоминания, но еще более то, что они не были записаны. В самом деле, весьма важно, как «немного были» или «даже совсем не были» записаны оставшиеся воспоминания о Христе? Решить это весьма трудно, а решить весьма нужно; потому что если не могли быть записаны, то, по теории, 6-ю Ев. книгу можно поместить после канонического Евангелия от Матфея, а если «немного были записаны» то, по теории, эта книга должна быть поставлена прежде канонического Евангелия от Матфея, как его источник в ряду других подобных, или совсем не быть. Между тем, по теории Эвальда, скорее можно решить вопрос так, что «немного были записаны», ибо ев. Матфей нашел нужным собирать только письменные источники; а эта задача его времени и писания предполагает, что самостоятельные работы уже были окончены. Следовательно, всякие самостоятельные по Ев. истории сочинения, как 6-я книга и другие, ей подобные, предшествовали каноническому Евангелию от Матфея. Это так, но при решительно произвольном предположении Эвальда относительно свойств и содержания 6-й книги Ев. истории. Это предположение предлагается в таком виде: «сколько можно видеть в настоящее время, автор этой 6-й Ев. книги действительно и весьма удобно находил новую материю, восходя к самому началу открытой жизни Иисуса Христа и обнимая дотоле мало рассмотренное воспоминание о Его детстве, повторяя притом еще некоторые изображения событий из открытой жизни Его, в особенности, если что содержало учение Христа, и преимущественно приводил некоторые из единократно высказанных Им притчей» ²⁸³. Такое разъяснение Эвальдом своего предположения, конечно, нисколько не делает его доказательством, что требуется для ответа. Остается нерешенным вопрос, находил ли действительно предполагаемый автор новую материю, и не была ли она изложена еще прежде в каноническом Евангелии от Матфея? В данном объяснении скорее предрешается этот вопрос отрицательно; потому что, по объяснению Эвальда, эта 6-я книга Ев. истории содержала воспоминание о детстве Христа, которое уже излагал и ев. Матфей в своем Евангелии, пользуясь, по мнению Эвальда, в этом случае источником писанным. Следовательно, еще и до канонического Евангелия от Матфея был писанный источник сведений о детстве Иисуса Xриста, а потому и то воспоминание, какое содержит 6-я книга Ев. истории, изложенное в Евангелии от Луки, могло быть ев. Лукою заимствовано из того же источника, из которого заимствовал его ев. Матфей. А что оно было действительно в том источнике, это, с точки зрения Эвальда, положительно вероятно, потому что ев. Матфей изложил историю детства Христова в своем Евангелии неполно и не так, как ев. Лука. Поэтому, замечание Эвальда, характеризующее 6-ю книгу Ев. истории, не отделяет ее от предшествующих Ев. трудов и собственно прямо относит к числу писаний, существовавших еще до канонического Евангелия от Матфея.

Ничего нельзя вывести существенно основательного в доказательство самостоятельности 6-й книги Ев. истории и из частной её характеристики. «В отрывках этой книги, в частности замечает Эвальд, представляются высшая любезность (Lieblichkeit) и нежность (Zartheit), которые в связи со спокойным, прекрасным и подробным изображением достаточно отчетливо выставляют материю 6-й книги Ев. истории и делают ее заметною между сотнею других отрывков» ²⁸⁴. Конечно, эта материя по указанным свойствам может быть приметною, но нельзя еще признавать ее самостоятельною, так как эти свойства не могут быть постоянными и единственными во всяком историческом сочинении. Высшая нежность предполагает и менее высшую, почему же та и другая не могли принадлежать одному и тому же автору? Ужели каждый должен излагать одинаково высоко и нежно свою материю во всех частях своего труда? Это несправедливо ввиду того факта, что, например, ев. Матфей в своем изложении Ев. истории неодинаково изображает различные обстоятельства из жизни Господа, как делают то и другие евангелисты. Почему же этого не мог сделать и евангелист Лука, притом только в некоторых местах своего Евангелия и, между прочим, когда он излагает историю детства Иисуса Христа? Ев. Лука сам мог передать эту «высшую нежность», тем более, что она заключается, собственно, в словах тех лиц, о которых рассказывает евангелист, и есть не более, как точное воспроизведение слов Св. Девы Марии, Иосифа и самого Иисуса Христа – Отрока... А точное воспроизведение данных слов, принадлежащих известным лицам, и у историка писателя не изменяет их нежности. Поэтому, следовало бы сначала доказать, что этих нежных слов из детской истории Христа в действительности не было никогда сказано, что они принадлежат самому евангелисту Луке, но этого еще нисколько не доказал Эвальд. Так 6-я книга Ев. истории может быть помещена и прежде канонического Евангелия от Матфея, и после, и потому не может быть признана самостоятельным произведением. Те части содержания канонических Евангелий, которые Эвальдом относятся к 6-й книге Ев. истории, с одной стороны могли принадлежать источнику истории детства Иисуса Христа и быть записанными прежде канонического Евангелия от Матфея, а с другой стороны они могли принадлежать самому ев. Луке, у которого находятся в настоящее время, и потому не могут бьггь признаны самостоятельными. В самом деле, если ев. Лука счел нужным поместить их в своем труде, то почему же он не был тем автором, который впервые их записал? Действительно, в изложении указанных Эвальдом частей Евангелия от Луки заметны «высшая любезность и нежность, но почему же до той и другой не мог возвыситься такой историк, как ев. Лука? 6-ю книгу Ев. истории и по теории следует отнести к содержанию канонического Евангелия от Луки; это тем более справедливо, что она содержит еще много такого, что составляет уже повторение изложенного в предшествующих ей Ев. произведениях. Если так, то почему же эту книгу нельзя усвоить евангелисту Луке, как часть его Евангелия? Если качество и свойства принадлежащих ей отрывков ничего не говорят против этого; если, наконец, не говорит против этого же контекст и грамматическая связь их в Евангелии от Луки, то самостоятельное существование этих отрывков, отдельное от всего содержания Евангелия Луки, остается мнимым, прямо говоря – они принадлежат ев. Луке.

Так это оказывается и при рассмотрении каждой части 6-й книги Ев. истории отдельно. Первый по порядку «след» её – Луки 2:41–52 содержит рассказ о путешествии Иосифa и Марии с Отроком Иисусом в Иерусалим, их розыске там Иисуса, о беседе Мессии Отрока с учителями народа в храме. В этом рассказе действительно содержится выражение нежной родительской любви, и, конечно, это подробная черта в изложении Ев. Истории; но почему же, при этом, нельзя данный отрывок приписать самому ев. Луке? Если бы у него не находилось еще ничего подобного и притом неизвестны были его источники, то и тогда нельзя было бы заключить, что он не мог сам изложить данные события так, как (неизвестно почему) мог тот, кто признается писателем его по Эвальду. А в Евангелии от Луки содержится и еще подобный рассказ, именно о встрече Христа Спасителя во храме Симеоном и Анною пророчицей, – рассказ, исполненный выражением любви к Христу, но и этот рассказ передает все то прекрасное, что содержали в себе слова и действия лиц, о которых повествует евангелист. И совершенно нет нужды предполагать самостоятельный письменный источник для таких рассказов, как: 2:41–52, тем более, когда ев. Лука при изложении рассказов из истории детства Иисуса Христа, не намекает ни на что вроде 6-й книги Ев. истории и, вообще, ни на какой писанный источник, но прямо указывает источник неписанный – устное предание: «Матерь Его (Иисуса), говорит евангелист, сохраняла все слова сии в сердце своем (ст. 51, cp. 11:19)». Именно Пресв. Дева Мария сохраняла (συνετήρει) все слова сии, слагая (συμβαλλϐσα) в сердце своем (εν τη καρδια αντης). И это указание ев. Лука даже повторяет, давая тем заметить, откуда он заимствует свои сведения. «Пресвятая Дева Мария, по бывшему Ей откровению о Зачатии Господа, была глубоко вдохновлена и все глубоко внимательно наблюдала... Она сохраняла все эти изречения (ρήματα); Она сохраняла, συνετηρει, глубоко запечатленное в памяти и глубоком уме, и при этом слагала в сердце своем, συμβαλλϐσα, составляла или сопоставляла, т. е. в смиренном сердечном размышлении соображала их и объясняла» ²⁸⁵. Вот источник сведений ев. Луки. Поэтому нет нужды предполагать еще отдельную, кроме Евангелия от Луки, 6-ю книгу Ев. истории, когда данный рассказ Луки 2:41–52 по всей вероятности заимствован оттуда же, откуда, например, и рассказ о пастырях Вифлеемских, т. е. из устного источника истории детства Христова, откуда и все другие того же рода Ев. рассказы, как и вся история жизни Иисуса Христа до выступления Его на общественное служение, помещенная у ев. Матфея и, по Эвальду, именно этому Евангелисту принадлежащая. Эту историю детства Христова можно и должно было заимствовать из предания только от самой Пресв. Девы Марии, которая все сохраняла и слагала в своем сердце, и от самого Господа. А так как у Ев. Матфея нет слов Ев. Луки: 2:19 и 51, то следует, что ев. Лука и не мог заимствовать их у Матфея; следовательно, заимствовал их прямо и непосредственно из первоисточника – от Пресв. Девы Марии, на Неё, как на источник своих сведений, он указывает здесь же сам, на Неё, а не на какой бы то ни было письменный источник, в роде 6-й книги Ев. истории. Так, эта книга несамостоятельна и в отношении к Евангелию от Матфея, и в отношении к Евангелию от Луки.

Еще менее говорит за самостоятельность доселе еще несамостоятельной 6-й книги Ев. истории второй «след» её – Луки 4:16–23 и 28 ст. Здесь содержится проповедь Иисуса Христа в Назаретской синагоге. Желание Эвальда отнести этот отрывок к 6-й книге Ев. истории является странным, потому что эта проповедь находится уже в Евангелиях от Марка и Матфея, только в несколько сокращенном её виде. Этот факт доказывает, что 6-я Ев. книга, судя по этому отрывку, не могла явиться после Евангелия от Матфея, ибо следы её существовали прежде. Было ли содержание её прежде записано – на это в том же отрывке нет никакого указания. Если же судить с Эвальдом, кому принадлежало составление Проповеди в Назаретской синагоге, то он, не сомневаясь, присваивает его ев. Марку, а ев. Матфей, по его мнению, уже сократил содержание этой проповеди, записанное ев. Марком; ев. Лука, следовательно, дополнил... Если так, то 6-я книга Ев. истории – произведение несамостоятельное, потому что часть её находится в Евангелии от Марка (6:1 и сл. ст.) и ему принадлежит, как собственность. Однако, замечательно, что находится повторение содержания 6-й книги Ев. истории даже в большем её объеме и в Евангелии от Луки. Это показывает, конечно, то, что Ев. Лука писал свое Евангелие независимо от Марка и Матфея. Это тем более вероятно, что если бы ев. Лука заимствовал содержание своего Евангелия у Марка, то он должен был бы поместить, например, весь вопрос и вместе мнение народа, слушавшего Спасителя в Назаретской синагоге, так, как это изложено у ев. Марка: «откуда у Него это? Что за премудрость дана Ему? И как такие чудеса совершаются руками Его? Не плотник ли Он, сын Марии, брат Иакова, Иосии, Иуды и Симона? Не здесь ли между нами Его сестры?» Напротив, у ев. Луки только: «и все... дивились словам благодати, исходившим из уст Его, и говорили: не Иосифов ли это сын?» Понятно, ев. Луке, который замечает даже, что Спаситель, при том, закрыв книгу, и отдав слуге, сел, и очи всех в синагоге были устремлены на Него (4:20), естественно следовало бы полно изложить вопрос удивления и мнение народа о происхождении Господа. Между тем, ев. Лука, заимствуя свой рассказ из одного источника с Марком, опускает то, что более важно и что ев. Марк излагает подробнее его; как же, принимая одну подробную черту, хотя менее важную, и опуская другую, более важную, ев. Лука является одинаково подробным с ев. Марком? Это, с точки зрения Эвальда, непонятно. А потому и сравнительное сопоставление и отличие будто бы подробнейшего рассказа ев. Луки с рассказом ев. Марка не доказывают самостоятельности 6-й книги Ев. истории. Это тем вероятнее, что ев. Лука сокращеннее приводит слова Господа, именно так: «истинно говорю вам, никакой пророк не принимается в своем отечестве» – и только, а ев. Марк полнее: «и сказал (Господь) не бывает пророк без чести, разве только в отечестве своем и у сродников, и в доме своем...» Ев. Лука опускает также замечание ев. Марка и о том факте, что Господь «не мог совершить там (в Назарете) после никакого чуда; только на немногих возложив руки, исцелил их. И дивился неверию их». Такое различие рассказа ев. Луки от рассказа ев. Марка устраняет предположение о зависимости первого от 6-й книги Ев. истории, так как эта книга, по предположению теории Эвальда, должна была содержать все, что собственно принадлежит ев. Марку; так как ев. Лука является в данном рассказе историком сравнительно подробнейшим, даже в малозначительном, так как у них есть только различие в изображении подробностей. При всем этом, не имеет значения и другое, эдесь признаваемое Эвальдом, свойство данного рассказа – нежность; она заключается в изречениях Спасителя, а Его проповедь, как и всякая другая, должна, по теории, принадлежать специальному по этой части Ев. труду – Собранию изречений. Однако, эту именно проповедь Спасителя нельзя отнести к Евангелию от Матфея, где содержится большинство таких речей, и нельзя считать ее заимствованною из Евангелия от Марка, ибо там помещенная во многом различна от этой; следовательно, эта проповедь Спасителя принадлежит Евангелию от Луки, им воспроизведена и так изложена. Содержащаяся в ней «нежность», переданная одним евангелистом, объективно точно воспроизведена евангелистом другим, как историком. Он мог передать ее во всей её свежести и точности, как и все речи, заключающиеся в Собрании изречений, изложенные ев. Матфеем. Ев. Лука, по, несомненно, подлинным его словам (по Эвальду 1:1–4 ст.), писал при тщательном исследовании всего сначала, по порядку, как то передали ему бывшие с самого начала очевидцами и служителями Евангелия. Если же он передает эту речь Спасителя по объему различно от ев. Марка, то лишь потому, что ев. Марк имел для себя другой источник Ев. сведений – проповедь ап. Петра. Следовательно, рассказ, изложенный в 4:16–23 и 28 ст. ев. Луки, принадлежит самому ев. Луке и не составляет части особой, самостоятельной 6-й книги Ев. история.

Точно также мало говорит о самостоятельности 6-й книги Ев. истории и третий «след» – Луки 5:1–11, где содержится рассказ о чудесной ловитве рыбы на Генисаретском озере и о призвании старейших апостолов из числа рыбарей. Этот рассказ у ев. Луки служит уже повторением того, что сказано у Марка и Матфея. Почему же один Лука, говорящий тоже, что Марк и Матфей, не зависел от того источника, из которого, будто бы, заимствовали этот рассказ евангелисты Марк и Матфей? То, что говорит Марк, Эвальд усвояет ему вполне; а следовательно, 6-я книга Ев. истории – труд, по отношению к Евангелию от Марка, несамостоятельный; иначе, 6-я книга Ев. истории существовала в первом периоде Ев. письменности до Евангелия от Марка. Так и в самом деле, ибо, по Эвальду, в данном рассказе собственно и ев. Марк несамостоятелен. Призвание апостолов, Симона и Андрея, Эвальд относит к Древнейшему Евангелию. Но, при сравнении рассказа ев. Марка с рассказом ев. Матфея, по Эвальду, выходит, что Матфей заимствовал его у Марка и, очевидно, изложил заимствованное с собственным добавлением. Ев. Матфей, например, говорит о Спасителе: «проходя же близ моря Галилейского Он увидел двух братьев, Симона, называемого Петром и Андрея, брата его»... Ев. Марк только: «проходя же близ моря Галилейского, увидел Симона и Андрея, брата его»... Или Матвей: «оттуда идя далее, увидел он других двух братьев, Иакова, Зеведеева и Иоанна в лодке с Зеведеем, отцом их». Ев. Марк: «и прошедши оттуда немного, Он увидел Иакова Зеведеева и Иоанна, брата его, также в лодке». Эти незначительные прибавки у ев. Матфея показывают, по крайней мере, что вообще прибавки могли быть, независимо от существования особого источника для таких прибавок – 6-й книги Ев. истории. А потому, если в Евангелии от Луки данный рассказ изложен полнее, нежели у других, то еще нельзя думать, чтобы в своей полноте он был заимствован из особого источника, иначе таких источников логически последовательно должно будет предположить множество.

Предположение особых источников на основании сравнительно большей полноты содержания последующих Ев. писаний приводит к предположению несоизмеримо великого множества посредствующих трудов, или к тому, что каждый из последующих писателей последовательно и непременно пользовался предыдущим. В результате первого предположения отрицается мнение об одной только 6-й книге Ев. истории, а в результате второго признаются источниками необходимо все подобные многочисленные книги или опять отрицается одна только. Поэтому, для каждого подобного цикла отрывков или недолжно предполагать ни одного особого письменного источника, или приходится предполагать несоизмеримо великое число их. Удобнее и научнее принять первое. А если так, то 6-я книга Ев. истории несамостоятельна. Её предполагаемая самостоятельность определялась особыми, сравнительно подробнейшими, отрывками. Но эта, сравнительно бо́льшая подробность, у Ев. Луки не заключает никакой сравнительно большей «любезности и нежности». В этом рассказе, запечатленном у ев. Луки благотворительностью, любезность и нежность усиливаются разве только самою благотворительностью, а слова призвания апостолов и обетования, данные им, находятся и в тех отрывках повествования, которые относятся Эвальдом к содержанию Древнейшего Евангелия. Но благотворительность Господа – дело постоянное в Его истории. Отсюда – если брать за основание понятие благотворительности для обособления отрывков из канонических Евангелий в состав их письменных источников, то придется разделить три канонические Евангелия по числу рассказов, содержащих в себе дело благотворительности Господа, и признать для таких рассказов отдельный писанный источник; в этом, конечно, будет выражаться важное противоречие теории её принципам и методу. Таким образом, 6-я книга Евангельской истории, судя по её третьему отрывку – Луки 5:1–11, неуместна в теории Эвальда и несамостоятельна.

Желая усилить значение своих теоретических соображений, Эвальд представляет еще и филологические данные в доказательство самостоятельности 6-й книги Евангельской истории. Он говорит: «словоупотребление представляет в этих книгах некоторое особенное значение, особую окраску, как–οϕρυς, Луки 4:29; εις το παντελές, Луки 13:11; ανακόπτω, Ин. 8:7, 10; Луки 13:11 (несколько иначе – 21:28); υπολαμβάνω в значении – отвечать на что, возражать, erwiedern, Луки 10:30. Это употребление, по крайней мере, свидетельствуеть, что данные отрывки имели особенную окраску языка. Также и слово επιστάτης, Луки 5:5, 17, 13 евангелист Лука мог усвоить себе только из этого труда и повторил в 8:24, 45 и 9:33, 49. Иногда является здесь некоторое слово, принятое как бы с особенною любовию ев. Лукой и употребляющееся в Книге Деяний апостольских, как: πάντως – 4:23, επιδιδωμι в значении – подавать, протягивать, reichen – 4:17 и 24:30, 42, Деян. ап. 15:30» ²⁸⁶. Это употребление слов, по Эвальду, свидетельствует об особой окраске речи в отрывках 6-й книги Евангельской истории. Мнение это в умозаключении слагается так: отрывки N N имеюг некоторые слова, которых нет в других отрывках; следовательно, они взяты из других источников, которые имели особую окраску языка. Такое умозаключение – circulus in demonstrando. Чем доказать, что эти слова составляют именно особую окраску языка? Почему данные отрывки с этой окраской не принадлежат самому каноническому Евангелию от Луки? Ответ – могут принадлежать – должен быть единственным исходом из логического круга. Но данное умозаключение неправильно по принципу. Если отрывки N N содержат особые слова и потому признаются частями особых источников, то каждое особое слово должно служить признаком особенности отрывка и основанием его выделения в состав особого источника. Наоборот, все отрывки, содержащие особые, только ев. Луке принадлежащие, слова, должно относить к одной 6-й книге Ев. истории. Отсюда, все отрывки с особыми словами не должно выделять из Евангелия от Луки. Противоречие первого следствия с теорией Эвальда заставляет признать справедливым последнее положение, за что ручается, по крайней мере, факт единства Евангелия от Луки в настоящем его виде и существование у него многих, бесспорно только ему принадлежащих, слов ²⁸⁷. А неисключительная принадлежность указанных Эвальдом слов Евангелию от Луки, ввиду других, только ему принадлежащих, обнаруживает решительную неправильность умозаключения Эвальда, наконец, и по содержанию; так как в понятии «особенных» слов взят не весь объем и число их, и потому нестрого определены сами особенности их. А это, далее, требует точнейшего рассмотрения самих особенностей в употреблении данных слов.

Первое по порядку «особенное» слово есть οϕρος, Луки 4:29. Данный стих не имеет отношения к 6-й книге Ев. истории по характеру его содержания, ибо здесь повествуется о покушении Иудеев свергнуть Иисуса со скалы, что, конечно, не выражает ни любезности, ни нежности – понятий, характеризующих содержание отрывков 6-й книги Ев. истории Потом, стих 29-й примыкает к 28-му по связи речи, а 28-й ст. примыкает к ст. 27-му. В 27-м ст. Спаситель говорит, что «много было прокаженных в Израиле при пророке Елисее, и ни один из них не очистился, кроме Неемана Сириянина». Ст. 28-й: «услышав сие, все в синагоге исполнились ярости»... Ст. 29-й: «И встав... повели на вершину горы, –εως οϕρυς». Следовательно, все три стиха – 27, 28 и 29-й в контексте неразрывны. Между тем ст. 27-й относится Эвальдом к Собранию изречений, а не к 6-й книге Ев. истории ²⁸⁸. Поэтому, конечно, и 29-й ст. принадлежит не ей, хотя и содержит слово οϕρυς, это слово между многими другими, собственно только Луке принадлежащими, можно считать особенным, но не относящимся к 6-й книге Ев. истории. Чем же, однако, объяснить особенность слова οϕρυς? Слово οϕρυς значит, собственно, бровь, выдавшееся место на лбу, крутизна, – то, что вообще выдается, в таком значении оно употребляется у Ксенофонта, Демосфена, Страбона, Полибия и Гомера ²⁸⁹. В таком значении данное слово принадлежит, очевидно, не одному ев. Луке, но и греческим классикам; а потому еще вопрос, оригинально ли Лука, как писатель-евангелист, употребляет данное слово или он употребляет это слово как обычное, как употребил бы его и другой новозаветный священный писатель? Нужно заметить, что это слово однажды только употребляется во всех Св. книгах Нового Завета в значении «выдавшаяся часть горы, крутизна» ²⁹⁰. А если так, то οϕρυς следует назвать не особенным, а только единственным словом у ев. Луки. Он должен был употребить это, а не другое слово для точного обозначения места, при этом ев. рассказ о намерении Иудеев свергнуть Спасителя с такой вершины горы, как οϕρυς, будет вполне понятен и имеет историко-географическое значение; потому что, по преданию, сохранявшемуся до настоящего времени, это место в Назарете представляет крутизну, именно как οϕρυς ²⁹¹. Поэтому слово οϕρυς есть самое точное, может быть, даже местное название данной крутизны и потому не служат знаком особой окраски языка ев. Луки, а только точным обозначением известной стремнины, о которой другие евангелисты не упоминают, почему и слова такого не употребляют. Итак, данная особенность не отличает Евангелие от Луки, так как только здесь и говорится об этой горе, и потому отрывок, содержащий слово οϕρυς, ни от чего и никак не отличается. Сам ев. Лука не говорит еще ни о какой крутизне или вершине, которую бы он называл иначе. Следовательно, слово οϕρυς, принадлежащее Евангелию от Луки, одному из всех св. книг Нового Завета, не составляет особой окраски его языка и не служит основанием к выделению отрывка 6:29 и внесению его в состав особой 6-й книги Ев. истории, отличающейся, будто бы, по своему языку от других Евангельских источников.

Вторая отличительная особенность в языке 6-й книги Ев. истории–εις το παντελές, что, собственно, значит: до конца, во всем совершенстве, совершенно, всеконечно (εις–πας–τελεω). В Св. писании Нового Завета данное слово в такой форме употребляется только два раза и в одинаковом значении – у ев. Луки: 13:11 ст. и у ап. Павла: Евр. 7:25 ст. ²⁹² Ев. Лука говорит: “женщина... не могла выпрямиться, μη δυναμενη ανακυψαι εις το παντελές; у Ап. Павла: может (Сын Божий) всегда спасать, – οϑεν και σοζειν εις το παντελές δαναται...» Замечательно, что это εις το παντελές употребляется только в двух книгах и притом только у ев. Луки и у ап. Павла, которого ев. Лука был спутником. Отсюда у ев. Луки и язык ап. Павла, – судя по слову εις το παντελές. Но, и независимо от того, что следует из единократного употребления этого слова ев. Лукою? Никак не особенность его языка, так выразились бы и другие евангелисты, если бы стали рассказывать о том же; по крайней мере, нет основания отрицать такую возможность, ибо иного употребления в подобном случае нет у других Евангелистов. И почему даже самому ев. Луке иногда не сказать иначе, нежели говорят ев. Матфей и Марк? Он, по мнению самого Эвальда, был лучшим знатоком греческого языка, как эллинист.

Третье «особенное» слово – ανακύπτω – в значении «выпрямиться», – Лк. 13:11 (ср. Ин. 8:7, 10). Это слово встречается не у одного ев. Луки, но и у ев. Иоанна, в одном и том же коренном своем значении. Следовательно, это слово могло принадлежать не только 6-й книге Ев. истории, но и Евангелию от Луки, как оно принадлежит Евангелию от Иоанна, – тем более, что ев. Лука употребляет это слово и в другом месте своего Евангелия (21:28-й ст.), и не «с некоторым отличием», как думает Эвальд, а в таком же смысле, как и в первом месте, именно, в смысле «восклоняться», но употребляет в таком отрывке, который, по теории, относится к Собранию изречений ²⁹³.

Куда же именно отнести отрывок со стихом 11-м, 13-й гл., если он содержит слово ανακύπτω, употребляемое писателем Собрания изречений и даже евангелистом Иоанном?... По слову ανακύπτω отрывок 12-гл. 11 ст. Евангелия от Луки отличается от других частей этого Евангелия, но по этому же слову он соединяется и с содержанием Собрания изречений, а так как теория не вносит рассказов в Собрание изречений, то отрывок 13 гл. 11 ст. остается вне этого предполагаемого труда и вне 6-й книги Ев. истории, т. е. должен быть оставлен на его настоящем и надлежащем месте в Евангелии от Луки. Слово ανακόπτω было общеупотребительным и прямо в значении «восклоняться, разгибаться», поэтому ев. Лука и не мог употребить в данном случае иного слова, с значением, например, «возвышаться», aufheben, как думает Эвальд.

Четвертое «особенное» слово – υπολαμβάνω, в значении «отвечать на что, возражать», erwiedern, Луки 10:30 ²⁹⁴. Но слово υπολαμβάνω не составляет особой окраски языка 6-й книги Ев. истории, потому что в той же главе (ст. 25-й), по теории, заимствованной из одного и того же источника, то же самое слово встречается в значении «отвечать» (слово αποκριϑεις – erwiedern!). А потому, если на основании слова υπολαμβάνω отрывок Луки 10:25–37 следует относить к 6-й книге ев. истории, то на основании слова αποκριϑεις, находящегося в том же отрывке, должно относить его, например, к Собранию изречений. Следовательно, слово υπολαμβάνω не составляет отличительной окраски языка, по чему можно было бы определить «след» 6-й Ев. книги. Слово υπολαμβάνω употреблено в смысле – поднимать речь другого лица возражением ²⁹⁵. По такое значение слова υπολαμβάνω было известно и греческим писателям: Эсхилу, Сократу, Ксенофонту и др. ²⁹⁶ Поэтому можно думать, что слово υπολαμβάνω могло принадлежать самому ев. Луке, как и другие древнеклассические слова. Впрочем, важнее всего здесь то, что вся речь, которую Ιησούς υπολαβων ειπεν, есть, собственно, притча о милосердом Самарянине и, как именно притча, она должна относиться не к 6-й книге Ев. истории, а к Собранию изречений куда, по теории, относятся все притчи, сказанные Господом. Итак, слово υπολαμβάνω ни по употреблению его здесь, ни по употреблению вообще, ни по своему значению не может составлять особой окраски языка в отрывке Луки 10:25–37.

Пятое «особенное» слово – επιστάτης, Луки 6:5 и 17:13 ст. Это слово, действительно, находится из всех Св. писаний Нового Завета только в одном Евангелии от Луки, именно в тех местах, где другие евангелисты употребляют слово ραββι. Судя по этому, слово επιστάτης должно было бы признать особенностию отрывков 5:5 и 7:13. Но ев. Лука употребляет это слово не исключительно только здесь, в этих отрывках, а и в 8:24, 45 и 9:33, 49 ст. по указанию самого же Эвальда. Во всех этих местах употребляется слово επιστάτης в значении «наставник», вместо слова ραββι, которого в Евангелии от Луки нет. Ев. Лука принял одно слово вместо другого, как греческое вместо еврейского, более точное вместо менее точного, как, например, διδάσκαλος и под., потому что Господь не был в точном смысле ραββι. А этот прием евангелиста показывает только, что он был эллинистом и знал греческий язык лучше, нежели еврейский, греческим же и лучше пользовался в своем историческом Евангелии, более литературном эллинистически. Ев. Лука должен был употреблять слово επιστάτης вместо ραββι и, действительно, так употребляет его всюду. Например, оно находится в 8:24, 45 ст., что по теории, взято из Евангелия от Марка; в 9:33, 49 ст., что взято из Древнейшего Евангелия (ст. 33) или из Евангелия от Марка (ст. 49). Эвальд, впрочем, объясняет такое употребление тем, что Ев. Лука мог слово επιστάτης усвоить себе из 6-й же книги Ев. истории и потом повторить его в отрывках, заимствованных им из Евангелия от Марка и Древнейшего Евангелия ²⁹⁷. Но это соображение с равным правом может быть выставлено и наоборот: слово επιστάτης принадлежит Ев. Луке в отрывках, будто бы, заимствованных им из Евангелия от Марка и Древнейшего Евангелия, а потом оно могло быть усвоено и повторено в отрывках, заимствованных им из 6-й книги Ев. Истории, а потому оно не принадлежит автору этой книги и не служит особой окраской её языка. Если ев. Лука переносит окраску языка из одного отрывка в другой, то нужно еще доказать, что и в данном отрывке эта окраска не перенесенная, тем более, если ев. Лука в одной и той же 9-й главе, в ст. 33-м, по Эвальду, относящемся к Древнейшему Евангелию, употребляет слово επιστάτης, Meister и в ст. 49-м, относящемся к Евангелию от Марка – тоже επιστάτης, Meister; а в ст. 38-м, относящемся тоже к Евангелию от Марка, он употребляет иное слово–διδασκαλε(ος), Lehrer. Следовательно, замена слов у ев. Луки происходила на известном основании, и, вероятно, по желанию евангелиста точно передать еврейское слово ραββι по-гречески, или точнее передать саму мысль изречения, к которому относится слово επιστάτης (ср. напр. Луки 9:49 ст. и Мк. 9:38 ст.). И, вообще, ев. Лука, по мнению самого Эвальда, был определеннее в употреблении некоторых слов, нежели другие евангелисты; например, Ирод у Матфея и Марка называется царем, а у Луки – четверовластником. А если Лука слово επιστάτης ставит там, где оно должно быть, как слово точнейшее, то оно уже не свидетельствует об особенной окраске языка некоторых, имеющих его, отрывков, когда есть отрывки другие, также имеющие его там, где оно должно быть. Следовательно, слово επιστάτης есть более точное, нежели его синонимы; оно одним Лукою где должно употребляется, что доказывает единство его труда, свидетельствует о единстве языка и самостоятельном словоупотреблении его во всех отрывках ²⁹⁸.

Если же предположение особой окраски языка для особой будто бы 6-й книги Ев. истории не доказано и даже еще имеет много соображений против себя, то признать самостоятельность 6-й книги Ев. истории нет оснований, а потому отрывки, по теории, к ней относимые, должно признать собственным произведением ев. Луки.

Еще менее доказательно, хотя столь же притязательно, Эвальд определяет следующий письменный источник для синоптических Евангелий – 7-ю книгу Ев. истории. Придерживаясь тех же приемов, он выделяет некоторые отрывки из Евангелия от Луки, как части содержания второй, будто бы, самостоятельной, но неизвестной по названию и неизвестного автора, 7-й книги Ев. истории. Сюда относятся именно те отрывки, которые «не могут быть выведены из всех предыдущих письменных источников», собственно: Луки 3:10–14, 7:36, 8:3, 12:16–21, 15:1–24, 16:1–13, 18:1–8, 9–14 и отрывок Марка 16:9–20 ст. ²⁹⁹

Если эти отрывки «не могут быть выведены из предыдущих синоптических источников», то они должны быть по характеру своему существенно отличны от них. Но вот их отличие: «в них господствует удивительная краткость речи; эта речь, большею частию отрывочная и тяжело развивающаяся, более из намеков состоящая, нежели подробная. Здесь замечается столь различный от всех прочих частей Евангелия дух изображения. Все это, при некоторой внимательности, нельзя не приметить. Автор этой книги любит в речах своих излагать известный круг в высшей степени разнообразных истин. И речи сами здесь, решительно как у греческих философов, колкие и остроумные (Spitz-schlagend und witzig): Луки 3:10–14, 7:36–50, 14:1–24. Притчи здесь совершенно иначе изложены, чем у предыдущих евангелистов или в Собрании изречений, они набросаны только в немногих основных чертах и немного приведены, в легкой, прозрачной и быстрой речи, в них выставлено более рассуждение, нежели действие; впрочем, они очень сходны между собой в кругу своих картин и мыслей: 12:16–21, 16:1–13, 18:1–8, 9–14. Исторический рассказ богат и полон разнообразнейших отдельных обстоятельств, изложен сжато, хотя обнимает богатую материю: Луки 8:1–3, Mк. 16:9–20 ст.» ³⁰⁰ Это определение нового труда, очевидно, очень неопределенно, судя только по фразам: «столь различный от прочих дух изображения... притчи совершенно иначе, чем у предыдущих евангелистов... впрочем, очень сходны между собой»... Такие понятия, как неизвестно в чем «различный дух изображения» и «совершенно иные», а в то же время и «очень сходные» притчи, – такие понятия, конечно, не могут быть основанием для выделения известных отрывков Евангелия от Луки в состав содержания, будто бы, самостоятельной, 7-й книги Ев. истории, так как это основание весьма неустойчиво, на нем можно построить с равным правом и много других, столь же самостоятельных источников, как эта мнимая 7-я книга Ев. истории, – но, разумеется, не имеющих научного значения.

Если признать это основание определенным в логическом отношении, то отсюда может последовать такое заключение: отрывки NN в содержании своем представляют краткость, отрывочность, особенность духа изображении, колкость и остроумие, – свойства, по которым эти отрывки не могут быть выведены из предыдущих трудов; следовательно, они относятся к особой, по принятому порядку – 7-й книги Ев. истории. Это умозаключение – circulus in demonstrando. Известные отрывки выделяются из Евангелий потому, что не могут быть выведены из их источников; но почему же они должны быть выводимы из других источников? Потому, что они содержат свои особенности; а почему известные свойства суть их исключительные особенности?... Эти отрывки, представляя сходство друг с другом, представляют и многие разности в своих свойствах. Отчего же нельзя, на основании этих некоторых разностей, признать их только носящими на себе некоторое отличие, но принадлежащими к прежде указанным источникам, например, к 6-й книге Ев. истории? Почему они со своими особенностями не могут быть признаны отрывками, такими в предыдущих Ев. трудах, как теперь находится каждый со своими, отчасти различными, свойствами в 7-й книге Ев. истории? Просто потому, что не могут...

Нет, теория не выставляет никаких препятствий признать эти, указанные ею, отрывки принадлежащими предшествующим Ев. трудам. Если они имеют некоторое отличие, например, по краткости и т. п., то, конечно, может быть в одном и том же труде и краткое изречение, и обширное; если они отрывочны, то у одного и того же автора может быть отрывочность и полнота; в них есть колкость и остроумие, но почему же этих свойств не могло быть в речах самого Господа, которые потом точно были воспроизведены? Одно свойство в сочинении не исключает другого, особенно когда оно несущественно противоположно тому, как здесь: отрывочность есть своего рода краткость, а краткость составляет душу остроумия; следовательно, все эти свойства, в сущности, одно – краткость, то по изложению, то по объему, то по содержанию мысли. А краткость с полнотой, которая предполагается в других Ев. отрывках, будто бы, относящихся к иным источникам, суть два понятия относительно, а не существенно и на самом деле, различные, не исключают друг друга, в том конкретном смысле, что при полноте в историческом сочинении всегда возможна краткость, особенно, когда для того есть повод, побуждение и причина, например, личное чувство, интерес предмета, источник сведений, припоминание автором содержания по обстоятельствам и потребностям времени, слушателей и читателей, и т. д. Иное дело, например, Нагорная проповедь, иное дело–Речь против фарисеев; ужели их слог в устах Самого Господа должен быть один и тот же? Ужели учение положительное и обличение заблуждений должны быть излагаемы одинаково живо и плавно? Отсюда, – ужели Ев. труд, как, например, Собрание изречений, должен был содержать только положительное учение, а не обличение и т. п.? Нет и нет, иное дело обличение неверия и упорства, иное проповедь блаженства, любви, смирения, – воспроизведение виденного и слышанного и – только слышанного. Что же после этого значит особенность отрывков 7-й книги Ев. истории – относительная краткость их содержания, и т. п.? Конечно, она не может быть основанием для выделения отрывков, что делает Эвальд. В противном случае и для этих отрывков, для каждого, должно будет предположить особый источник – NN книги Ев. истории и т. д., соответственно индивидуальному свойству каждого отрывка, потому что одни отрывки по краткости и отрывочности относятся к 7-й Ев. книге, а другие по легкости и прозрачности живой речи – к другой, N-й, и т. п. Так это должно быть именно потому, и может быть, тем более, что некоторые отрывки из данных совершенно или до противоположности отличны друг от друга. Именно: в одних господствует удивительно краткая, часто отрывочная, но тяжело развивающаяся речь и под., а в других, относящихся к той же 7-й книге Ев. истории, исторический рассказ богат и полон разнообразнейших, отдельных обстоятельств и обнимает богатую материю и п., как Луки 8:1–3, Mк. 16:9–20. Здесь очевидно совмещены не только краткость с богатством, но и речь с рассказом, тогда как Эвальд, ранее, рассказы относил к одному труду – Древнейшему Евангелию, и к 6-й книге Ев. истории, а речи – к Собранию изречений. Если же в 7-й книге Ев. истории Эвальд совмещает материю разнородную – рассказ и речь, то почему же он не может совместить отрывки с различными свойствами также в одном труде, оставив их в Евангелии от Луки? Конечно, и так было бы можно и должно, потому что возможность такого совмещения доказана Эвальдом в его же собственной теории, а это и есть основание признать действительным тот факт, что отрывки 7-й книги Ев. истории принадлежать именно Евангелию от Луки. Ев. Лука действительно совместил в своем Евангелии разнохарактерное изложение речей и рассказов, и тем засвидетельствовал, что разнохарактерные части его труда в некотором отношении могут быть вместе одна при и с другой. Это и служит полнейшим доказательством несправедливости того предположения Эвальда, что различные по своим свойствам отрывки Евангелия от Луки предполагают различные письменные источники для него. Такой писатель, как ев. Лука, не счел неудобным объективно различное оставить различно изложенным в своем труде. И это различие тем более и решительнее говорит в пользу единства его Евангелия, если предположить, что Ев. рассказы и речи записаны им со слов одного или двух апостолов, тогда речь о письменных источниках, на основании разных свойств данных отрывков мнимой 7-й книги Ев. истории, уже решительно не будет иметь научного значения.

Сам Эвальд, желая некоторые части Евангелий, на основании краткости их содержания, отделить от более полных по содержанию, совмещает в то же время и краткость и полноту в предполагаемой своей 7-й книге Ев. истории, а это – противоречие, и оно тем важнее для определения значения всего его мнения об этом предполагаемом источнике Евангелий, что оно, как и естественно, не оправдывается на самом деле, в тексте Евангелия от Луки. Эвальд относит к 7-й книге Ев. истории собственно притчи, как например: Луки 12:16–21 ст. – о гордом богаче; Луки 14:16–24, – о званных на вечерю; 15:1–13, – об управителе; 18:1–8, – о мытаре и фарисее, ³⁰¹ и т. п. Все эти притчи разнятся между собою по изложению, объему и содержанию. Понятно, что иное дело, например, притча о сеятеле, иное – о сострадательном Самарянине, они различны по характеру, содержанию и объему, потому что и предметы их различны. Это, конечно, не препятствует им быть вместе, например, в Собрании изречений: здесь есть краткость и относительная полнота, таковы здесь изложенные притчи о сеятеле, о семени и плевелах, о закваске, о зерне горчичном и под. Признавая это возможным относительно Собрания изречений, Эвальд отвергает, однако, то же совмещение в Евангелии от Луки. Но, по крайней мере, притчи, предполагаемые в 7-й книге Ев. истории, могут бьггь несомненно отнесены к Собранию изречений, потому что автор 7-й книги Ев. истории, по мнению Эвальда, пользовался Собранием изречений, в таких местах, как например: Луки 16:10–13. То же, с его точки зрения, еще скорее должно признать относительно притчи о званных на вечерю: Луки 14:16–24 ст.; потому что ей совершенно параллельна та же притча в Евангелии от Матфея: 22:1–14 ст., которую Эвальд относит к Собранию изречений. Так Эвальд отчасти своим указанием, отчасти самим делом прямо и решительно уничтожает особенность в характере предполагаемой 7-й книги Ев. истории, как самостоятельной, будто бы настолько, что «отрывки её нельзя вывести из всех предыдущих Ев. письменных трудов-источников». Между тем, по теории же, выходит, что известные отрывки 7-й книги Ев. истории, как: Луки 16:10–13 и 14:16–21 ст., или параллельны отрывкам Собрания изречений: Mф. 6:24 и 22:1–14 ст., или заимствованы оттуда; следовательно, по самой меньшей мере, сходны с ними по своим свойствам, и потому относятся к одному источнику, а не к особой 7-й книге Ев. истории.

Качественная недостаточность оснований мнения Эвальда соединяется на этот раз и с количественной. Эвальд не указывает здесь, как при определении 6-й книги Ев. истории, оснований, собственно, лингвистических, – особого словоупотребления. А ввиду этой двоякой недостаточности в доказательствах за самостоятельность предполагаемой 7-и книги Ев. истории следует тем решительнее признать ее несамостоятельной и отрывки, относимые к ней в теории, следует признать собственным содержанием Евангелия от Луки, где они и находятся исторически действительно.

Наконец, еще менее самостоятельна в отношении к Евангелию от Луки предполагаемая 8-я книга Ев. истории, и прежде всего по словам самого же Эвальда. «Остальные отрывки Евангелия от Луки, говорит он, содержат историю до вступления Христа на общественное служение (гл. 1 и сл.) и притом еще некоторые нравственные наставления: Луки 7:11–17, 19:1–10, 23:6–16, 27–31, которые по языку и изложению обнаруживают большое взаимное сродство» ³⁰². Пусть так, но почему и отчего именно их следует признать «остальными»? Судя по связи речи, от тех же остатков, которые были относимы к 6 и 7-й книгам Ев. истории, к тем книгам, «содержание которых не может быть выведено из предыдущих Ев. трудов». Если так, то они должны быть признаны или самостоятельными, или относиться к Евангелию от Луки. На вопрос, почему они должны быть самостоятельны, нет ответа; между тем, на вопрос, могут ли они относиться к Евангелию от Луки, прямой и положительный ответ дает сам Эвальд, говоря: «эти отрывки, как удобно можно думать, могли быть в первый раз записаны самим же ев. Лукой» ³⁰³. И это не просто мнение Эвальда, нет, он старается доказать это следующим соображением: «действительно, окраска их языка уже носит, по крайней мере, в изложении многих отдельных обстоятельств, заметное сходство с такими греческими выражениями, которые мы, говорит Эвальд, имеем право признать собственностью именно этого же евангелиста», т. е. Луки ³⁰⁴. Эти слова доказывают только то, что данные отрывки, «впервые были записаны самим ев. Лукою», т. е. записаны были им прежде, нежели им же написано все его Евангелие. Если оставить в стороне вопрос, когда они записаны, то получится только, что они записаны самим ев. Лукою, и потому в отношении к его Евангелию несамостоятельны, – собственно, ему принадлежат.

Эта несамостоятельность 8-й книги Ев. истории в отношении к Евангелию от Луки еще тем важнее, что простирается и на предыдущие книги Ев. истории – 6 и 7-ю, так как отрывки 8-й Ев. книги суть отрывки из истории до вступления Христа на общественное служение (Vorgeschichte), а часть этой истории, именно изложение родословия Иисуса Христа, сам Эвальд относит к 7-й книге Ев. истории, чем явно сливает их по характеру и по предмету. Этим, впрочем, еще не вполне исключается самостоятельность 8-й книги Ев. истории, потому что хотя ев. Лука, по мнению Эвальда, сам составил первоначально 8-ю книгу Ев. истории, но не в одно время со своим Евангелием, она вошла в это Евангелие как посторонний источник ³⁰⁵. Так ли это? Если 8-я книга Ев. истории не имеет для себя особого автора, то не может быть признана самостоятельной в отношении к Евангелию от Луки, потому что нет оснований предполагать её самостоятельность. В самом деле, почему можно думать, что Ев. отрывки, относимые к 8-й книге Ев. истории, были записаны ев. Лукою прежде самого его Евангелия? Он, как писатель настоящих отрывков, мог записать их предварительно, ибо он ставит их и в своем Евангелии предварительно (Vоr-geschichte); но это предварительное записывание могло быть только первым и предварительным моментом в целом процессе написания всего Евангелия, и только, а не законченным произведением, как бы посторонним трудом или источником в отношении к каноническому Евангелию от Луки. Поэтому предполагаемая 8-я книга Ев. истории была предварительным, но несамостоятельным произведением в отношении к Евангелию от Луки.

«Ев. Лука оказывается, по Эвальду, только собирателем и переработчиком, но в существе дела лежит и в истории Евангельской письменности оправдывается то положение, что один автор, поставив своей главной задачей собирание и переработку ранних писаний, нелегко мог быть творчески деятельным. Та и другая деятельность еще и теперь у разных авторов не вместе, история до вступления Христа на общественное служение, помещенная в Евангелии от Луки гл. 1 и сл., с её, так называемым, поэтическим приложением, с её в высшей степени живописным изображением, а также с её песнопениями, требовала поистине лучшей творческой способности» ³⁰⁶. В сущности этого соображения Эвальда – circulus in demonstrando. Ев. Лука, думает он, не мог быть творчески деятельным, потому что он является в своем Евангелии только собирателем и переработчиком. Но почему же известно, что он только переработчик? Потому что он не могь быть творчески деятельным, а это потому, что он был только собирателем. Конечно, ев. Лука занимался не собиранием и переработкою только готовых источников, но делал и оригинальные добавления, к которым, вероятно, относятся, например, отрывки Эвальдовой 8-й книги Ев. истории, записанные оригинально, хотя и до написания Евангелия. Так очевидно, ев. Лука является то собирателем и компилятором, то писателем оригинальным, но оригинальным прежде составления своего Евангелия. Не особенно важно, конечно, это «прежде», а важно именно то, что он мог быть оригинальным писателем-евангелистом. А если это так, то соображение Эвальда, что «автор, поставив своим главным делом собирание и переработку предшествовавших писаний, нелегко может быть творчески деятельным – не имеет научного значения, потому что, например, ев. Лука имел способность к такому оригинальному труду, как предполагаемая 8-я книга Ев. истории. А если и это так, то ев. Лука мог, совместить в своем труде, хотя в разные моменты процесса его образования, как собирательную, так и творческую деятельность. Следовательно, 8-я книга Ев. истории могла быть частью и одновременной работы ев. Луки, а не отдельным от его Евангелия самостоятельным письменным произведением. Так, в отношении к Евангелию от Луки, 8-я книга Ев. истории несамостоятельна.

Несамостоятельность предполагаемой Эвальдом 8-й книги Ев. истории тем более вероятна, что, по заявлению его самого, Лука был евангелистом-собирателем. Почему же ему не могли быть известны эти отрывки 8-й книги Ев. истории из устного апостольского предания? Относительно отрывков 8-й книги это, положительно говоря, было вполне возможно, если Ев. Лука писал по преданию (1:1), – если он собственно песнопения, будто бы, входящие в состав 8-й книги Ев. истории, присваивает прямо известным лицам, – если сам Эвальд предполагает, что такие песнопения пелись во всей первенствующей христианской церкви и, следовательно, были на памяти и в устах самого Луки, как и всех, и т. д., – если, наконец, Лука лично и долго находился при апостолах-проповедниках Евангелия. Имея в виду все это, должно утверждать, что ев. Лука, будучи составителем Ев. истории, мог быть даже составителем и песнопений. История не исключает возвышенной поэзии и ораторства; поэзия и ораторство даже требуются от художественной историографии и фактически существуют в классических произведениях этого рода. Тоже следует предположить и относительно Евангелия от Луки, которое по теории признается заключительным и совершеннейшим произведением в развитии Ев. письменности.

Это справедливо в частности и потому, что в Ев. письменности, по указанию теории, встречается такая возвышенная поэзия; например, в Древнейшем Евангелии и в Книге высшей Ев. истории. Следовательно, положение, что Ев. Лука, будучи главным образом собирателем Ев. материи, не легко мог быть творчески деятельным, неосновательно. Впрочем, легко ли, трудно ли, но он мог быть, хотя неизвестно как трудно и легко.

Всего важнее здесь то, что в самом доказываемом положении находится полнейшая возможность принять совсем обратное, а потому, и при самых серьёзных доказательствах в пользу самостоятельности 8-й книги Ев. истории, она остается несамостоятельной. «Ев. Лука был собирателем...», но откуда видно, что он был собирателем только и прямо письменных Ев. произведений? Если для всех его предшественников была возможность заимствовать свои сведения из устных источников, даже для ближайших к нему по времени (Матфей, Марк, Филипп), и даже для него самого (8-я книга Евангельской истории), то и сам он мог быть в непосредственном отношении к устному апостольскому преданию, как к своему источнику. В настоящем случае безразлично, был он в таком отношении до или после составления своего Евангелия, или не был, нет нужды предполагать, что предание отчасти было написано им немного ранее написания его Евангелия и потом внесено в него; для этого нет, и не видится цели. А потому можно положить, что отрывки 8-й книги Ев. истории записаны на основании устного апостольского предания самим ев. Лукою и не составляют части особой 8-й книги Ев. истории, как самостоятельного письменного источника для Евангелия от Луки.

Несамостоятельность 8-й книги Ев. истории доказывается и самой недостаточностью в приеме доказывания. Здесь Эвальд уже не представляет ни исторических, ни лингвистических доказательств своего мнения, как это он делал, например, в отношении к Древнейшему Евангелию, – 6 и 7-й книгам Евангельской истории ³⁰⁷.

Так предполагаемые самостоятельными источники– 6, 7 и 8-я книги Ев. истории не могут быть признаны таковыми, как теоретически несостоятельные, лингвистически необоснованные и, наконец, исторически не засвидетельствованные, вообще, неизвестные.

Если самостоятельность предполагаемых письменных источников, как 6, 7 и 8-я книги Евангельской истории, Древнейшее Евангелие и под., не доказана в исследовании Эвальда, то принцип заимствования, принимаемый в его теории, следует признать ложным и не научным, а истинным и научным – единственный принцип устного апостольского предания, из которого непосредственно произошли первые три канонические Евангелия.

Общий вывод из разбора теории Эвальда о происхождении синоптических Евангелий следующий.

Текст первых трех канонических Евангелий не представляет твердых научных оснований предполагать, что они составлены на основании каких бы то ни было письменных источников: нет для этого оснований исторических и лингвистических. Нет оснований признать, что каноническая Евангельская письменность для своего развития предполагает особого рода путешествующих евангелистов-собирателей исторических сведений о чудесах и учении Иисуса Христа, сведений, на основании которых, будто бы, составились все предполагаемые письменные источники синоптических Евангелий. Нет оснований и побуждений предполагать особые условия для постепенного и разностороннего развития Евангельской письменности, из которой, как из своего, будто-бы, непременного источника произошли синоптические Евангелия в преемственно последовательном порядке и во взаимной зависимости (Verwandtschaftverhältniss). Следовательно, должно признать, что первые три канонические Евангелия от Матфея, Марка и Луки произошли непосредственно из воспоминания и устного апостольского предания, что подтверждается теоретически, лингвистически и исторически.