Глава 32. Речь Елиуса (1-я). Младший из друзей Иова, Елиус, чувствуя сильное внутреннее одушевление, решается продолжать беседу с Иовом после того, как старшие его друзья совершению замолчали. Цель речей Елиуса – дать беспристрастный ответ на речи Иова

Ст. 1. И умолча Иов словесы, умолчаша же и трие друзи его ктому пререковати (противоречить) Иову, бе бо Иов праведен пред ними. В продолжение беседы с друзьями страдалец Иов высказал им все: открыл пред ними свое глубоко – скорбное душевное состояние, выразил степень страданий, исповедал величие силы и воли Бога Всемогущего, доказал, как неисповедима судьба людей на земле, высказал высокую надежду на будущего Искупителя, показал несравненное достоинство премудрости Божией, наконец, добросовестно исповедал пред друзьями, как он жил и что делал и свою исповедь запечатлел сильной клятвой. После этого Иову не оставалось что сказать и он замолчал, хотя про себя продолжал еще размышлять и грустить (гл. 38, ст. 2). И друзья Иова, издавна зная его благочестивым, честным и мудрым и теперь не найдя ничего предосудительного в его поведении или неосновательного в словах, наконец, выслушав предсмертную исповедь страдальца, запечатленную столь сильной клятвой, не решались продолжать обличительных и увещательных речей и все замолчали, признав, что суждения Иова основательны, совесть чиста, жизнь добродетельна, а причина его бедствий и страданий непостижима.

Ст. 2–3. Разгневася же (рус. пер. воспылал гневом) Елиус сын, Варахиилев Вузитянин, от ужичества Арамска (рус. пер. из племени Рамова) Авситидийския страны, разгневася же на Иова зело, занеже (за то, что) нарече себе праведна пред Богом, и на триех же другов разгневася зело, яко не возмогоша отвещати противу Иову, и судиша его быти нечестива. После того, как три старшие друга решили прекратить спорную беседу с Иовом, выступает четвертый, младший из собеседников – Елиус. По происхождению он был сын Варахиила, происходившего из племени Рама, происшедшего от Вуза, который был вторым сыном Нахора, брата Авраама (Быт, 22:21). Племя Рама (или, может быть, Арама) было родственно племени Уца и, вероятно, жило с тем в близком соседстве (Быт. 10:23). Елиус не называется другом Иова, но несомненно он был хорошо знаком с ним и проникнут глубоким чувством благожелания, как видно, он был в близком общении и с почтеннейшими друзьями Иова, может быть – при его посредстве.. – Поводом для Елиуса продолжать беседу с Иовом было последнее убеждение старших собеседников, что «Иов был прав». Чем тверже оставалось это убеждение друзей, тем сильнее было возбуждение Елиуса говорить против Иова: друзья были убеждены в правдивости речей Иова так, что уже ничего не могли говорить против, а Елиус этим был возбужден так, что не мог долее молчать...

Ст. 4. Елиус же терпяше дати ответ Иову, яко старейшии его суть денми (друзи его). Уважение к Иову, искреннее участие в его безмерно бедственной судьбе, высокоинтересный предмет беседы, разносторонность суждений о нем, жизненное значение правды в спорных мнениях, все это породило сильное желание Елиуса принять участие в беседе. Желание это возрастало по мере раскрытия дела, уяснения убеждений собеседников и обнаружения праведности Иова в его самозащите, что стояло в противоречии с основным взглядом Елиуса. Но Елиус, не смотря на сильное желание, «терпел» – сдерживал желание и выжидал удобного времени начать свою беседу. В основании этой благоразумной сдержанности было уважение к почтенному возрасту Иова и его старейших собеседников.

Ст. 5. И виде Елиус, яко несть ответа во устех трех мужей, и воъзярися гневом своим. Последняя обширная речь Иова особенно ясно открывала совершенную правдивость убеждений и праведность его жизни и чрез то ставила крайнее противоречие основному взгляду Елиуса на бедственную судьбу людей. Между тем, друзья собеседники в этот самый момент решили окончательно безмолвствовать, не дав ответа, который бы вполне удовлетворял Елиуса. Тогда при добровольном безмолвии старейших собеседников и самом сильном собственном возбуждении – Елиус уже не мог сдерживать своего одушевления и не видел препятствий начать свою речь: он тем с большею ревностью решается говорить, что из всех трех друзей не решается еще беседовать ни один.

Ст. 6. Отвещав же Елиус сын Варахиилев Вузитянин, рече: юнейший убо есмь леты (τῳχρόνῳ) вы же есте старейшия: тем же молчах, убоявся (φοβηθεὶς), рус. пер. робел; возвестити вам хитрость мою (ἐπιστήμην), рус. пер. мнение). Елиус, желая устранить недоумение, – почему он начинает говорить, когда все собеседники замолчали, – открывает причину, почему он доселе молчал. По требованию всюду принятого обычая и приличия, младший должен молча выслушивать, что выскажут старшие: так выслушивал и Елиус гораздо старейших его собеседников и безмолвствовал до тех пор, пока они высказали все что́ имели сказать и уже не выражали намерения начать речь опять. Прервать беседу старших или в ряд их речей ввести свою Елиус не решался потому, что опасался встретить какое-либо резкое замечание более опытных судей или встретить полное презрение от них: старшие естественно усматривают неосновательность и неумелость в речи младших. Столь благоразумное терпение и предусмотрительность Елиуса оказывались не излишни тем более, что Иов в последней речи своей укоризненно и с грустью заметил: «ныне смеются надо мною младшие меня летами» (гл. 30, ст. 1)

Ст. 7. Рех же (Елиус): время (в нек. изд.: «не время») есть глаголющее, и во мнозех летех ведят премудрость. С течением времени, с переменою обстоятельств, изменением вещей и людей, приобретается знание свойств предметов и причин, явлений жизни, а приобретённые сведения передаются в устном предании и усвояются жизненным опытом: так поучает время. И люди умные, прожившие много лет, с внимательным наблюдением судьбы народов и опытной проверкой разных обстоятельств жизни частных лиц, приобретают мудрость – высшее знание жизни человеческой, в основных её законах и главных целях, в истинном характере и достоинствах, сообразно с определением воли Бога – Промыслителя. Вот почему младшие должны выслушивать суждения долголетних людей до конца их речи. Такой долг к старшим стойко исполнял и благоразумный Елиус, за что, вероятно, и удостоился внимания старших, когда пред ними держал свои речи.

Ст. 8–9: Но дух есть в человецех, дыхание же Вседержителево есть научающее: не многолетни суть премудри, ниже старии ведят суд. Долголетии опыт жизни, однако, не единственный источник познания: высшая основа знания – в природе духа человеческого; без этой основы невозможно познание и чрез самый опыт. «Господь Бог, создав человека из праха земного, вдунул в лице его дыхание жизни » (Быт. гл. 2, ст. 7).

Вместе с этим «дыханием» Божиим человек воплотил в своей природе основные черты образа Божия и главное разумение истины и стремление к высшему благу. Ум и совесть суть основные и отличительные силы человеческого духа; они служат основой для образования высших понятий (идей) правды и добродетели. Богато одаренный этими силами духа, человек бывает способен не только понимать цели, причины и следствия разных явлений жизни, но и давать ей лучшее направление; причем и младший иногда бывает разумнее старших его. Так в благословенном семействе патриарха Иакова один из младших его сыновей – Иосиф отличался разумностью и благонравием, а впоследствии приобрел превосходную мудрость и одарен был от Бога прозорливостью (Быт. гл. 39:2 – 4 ; 41:38 – 40). Сознавая все значение разума, Елиус основательно утверждает, что премудрость может быть приобретена и в раннем возрасте, знать правду и судить о причинах перемен в жизни могут и молодые люди. В сознании этого он решается даже и пред старейшими собеседниками высказать свое мнение о злосчастной судьбе Иова.

Ст. 10 – 11. Тем же (поэтому) рех: послушайте мене, и возвещу вам, внушите глаголы мои: реку бо вам послушающим, Дóндеже испытаете словеса, и даже вас уразумею (по рус. пер.: «доколе вы придумывали, что сказать»). С твердым убеждением, что каждый разумный человек знает, в чем правда и добро, Елиус решается высказать то, что ему известно. Дорожа своими убеждениями, он просит внимания к своему слову со стороны почтенных собеседников и это как бы поставляет им в некоторую обязанность, потому что и он сам выслушивал их с полным вниманием во всё время беседы, с целью – все усвоить, понять и обсудить.

Ст. 12. И се не бе Иова обличаяй, отвещаяй противо глаголом его от вас. В оправдание своей решимости говорить с Иовом Елиус указывает на то, что из друзей никто уже не обличает Иова; поэтому никто и не может признать неуместным или несвоевременным ответ Елиуса. Притом, не имеющий что́ сказать тем с большим вниманием должен выслушать другого, особенно, когда тот решается говорить после всего, что обстоятельно и умно указало другими, – как на то решается Елиус после беседы почтенных друзей Иова.

Ст. 13–14. Да не речете: обретохом премудрость, Господеви приложившеся: человеку же попустите глаголати таковая словеса. Не имея возможности опровергнуть суждений Иова, не разумея истинной причины его беспримерной судьбы, друзья согласились с ним, что здесь представляется дело непостижимой премудрости Божией, и умолкли. Таким образом они дали возможность Иову признать себя вполне правым (ср. ст. 1-й). Между тем, человек, по самому основному убеждению разума и внушению совести, никак не должен сметь высказывать пред Богом, что он прав пред Ним, как это высказывал он, в речах Иова, вызванных и оставленных без действительного опровержения его друзьями. Став на сторону правды Божией и защищая ее против Иова, они думали, что постигли всю премудрость и победоносно опровергают все доводы противника в пользу своей правоты: между тем на деле вынуждены были замолчать пред человеком, который так дерзостно говорит о своей невиновности пред Богом, оскорбляет чувство страха Божия, которое есть основание премудрости.

Ст. 15. Ужаснушася (ἐπτοήθεισαν), не отвещаша к тому (ἔτι – еще, рус. пер.: более), обетшаша (устарели, износились) от них словеса. Друзья – собеседники замолчали, страшась настойчивыми речами раздражить и оскорбить страдальца, столь искреннего в слове, столь честного в жизни, столь терпеливого в скорби, столь убедительно требовавшего сочувствия и доверия к себе. Елиус, ревнуя о благочестии, признает страх друзей предосудительным, потому что ради страха пред человеком они умалили чувство страха пред Богом (ср. ст. 21 – 22); а это обнаруживается их беспрекословным молчанием, как будто уже у них – мудрых нет новых слов для новых доказательств против дерзновенных речей Иова: как поношенный мех не может содержать в себе нового вина, веселящего сердце, так и слова друзей уже не могут вмещать в себе новых и правдивых мыслей, чистых и отрадных чувств. – Выразительное суждение: «устарели, износились слова» хорошо соответствует речам друзей, в которых во всех содержится одна основная мысль, что Иов страдает за грехи. Передавая эту мысль постоянно в одинаковых речах и даже выражениях, друзья как бы изнашивали самые слова и делали их непригодными для дальнейшего употребления.

Ст. 16. Терпех, не глаголах бо: яко сташа, не отвещаша, яко да отвещаю и аз часть (в свою очередь). ⁴² По чувству глубокого почтения к старшим собеседникам Елиус еще раз заявляет, что он, признавая их достоинства, права и преимущества, терпеливо ожидал своей очереди; об этом его терпении свидетельствует его безмолвие в продолжение всего собеседования. И когда все собеседники перестали говорить и стоят в глубоком безмолвии, ничем не обнаруживая желания отвечать на последнюю речь Иова, то Елиус находит этот момент для себя благовременным беспрепятственно начать свою речь; тем решительнее теперь он чувствует свое непреодолимое желание.

Ст. 17–18. Отвеща же Елиус, глаголя: паки возглаголю, исполнен бо есмь словес: убивает бо мя дух чрева. Елиус пользуется благоприятным моментом тем охотнее, что имеет сказать многое: у старших нет слов, они все высказали и не могут сказать нового; а Елиус «преисполнен словами» и уже не может более сдерживать себя, – он чувствует внутреннее одушевление и непреодолимое побуждение высказать свои мысли, выразить чувства и тем успокоить себя от сильнейшего волнения, которое производит расстройство сил и душевное страдание. Ровность эта вполне понятна в юном и пламенно благочестивом собеседнике, для которого решение высочайшего вопроса о правде жизни равняется решению – жить или умереть...

Ст. 19. Чрево же мое яко мех мста вряща завязан, или якоже мех коваческий расторгнутый (т. е. моя внутренность как мех, наполненный молодым пенистым пивом и завязанный, или как мех кузнечный растянутый). ⁴³ Если кожаный мешок, наполненный молодым виноградным вином, бывает завязан; то вино, подвергаясь брожению, выделяет из себя газ, до того упругий, что он может разорвать мешок, как бы он ни был плотен. И кузнечный мех когда растягивается, то наполняется воздухом и надувается так, что если закрыть отверстие, где выходит воздух, то мех должен будет разорваться. – Чувствуя в себе сильнейшее одушевление и побуждение говорить с Иовом, Елиус сравнивает себя с этими мехами и тем внушает мысль, что ему необходимо открыть свои уста, связанные терпеливым молчанием, и высказать свои мысли и чувства, чтобы успокоиться от невыносимого волнения духа.

Ст. 20. Возглаголю, да почию (успокоюсь), отверз уста. Как мешок, наполненный виноградным вином, или кузнечный мех, надутый воздухом, до тех пор остаются в напряжении, пока не выльется вино из того и не выйдет воздух из другого чрез определенное отверстие, развязанное или открытое; так и Елиус не мог бы успокоиться до тех пор, пока не открыл своих уст и не высказал всех мыслей и чувств, наполнивших его душу, волновавших его кровь, оставлявших его в неприятно болезненном напряжении: выльются они чрез его уста, и он успокоится....

Ст. 21. Человека бо не постыждуся, но ниже бреннаго посрамлюся. Что бы совершенно успокоиться, нужно совершенно все высказать; а для этого необходимо говорить искренно, откровенно, без стеснения. Елиус не стыдится своего недостоинства, потому что говорит пред человеком, а человек не обладает безукоризненным совершенством; он не страшится позора, если допустит и погрешность в суждении, ибо всякий человек, созданный из брения (глины), по природе своей унаследовал грех прародителей... Таков и сам Иов, заживо разлагающийся в брение, из которого создан.

Ст. 22. Не вем бо чудитися (дивиться) лицу: аще же ни (если же нет), то (пусть) и мене молие (черви) изъядят. Говорить искренно, откровенно, прямо, без смущения не может тот, кто смущается высотой звания, глубиной знания, знатностью происхождения известного лица. Но Елиус даже не знает, что значит удивляться известному лицу; он не умеет льстить и потому, если решается говорить, то намерен говорить искренно, беспристрастию, хотя обращается с речью к старейшему мудрейшему, знаменитейшему. Он знает, что правда самое дорогое достояние души; и, дорожа правдой, он свидетельствует искренность своего слова клятвой: «если я буду льстить, то пусть меня изъедят черви» разумеется – так, как изъели Иова, пред которым бы стал льстить Елиус Такое заявление и заверение со стороны Елиуса вполне уместно, потому что Иов не раз замечал и обличал пристрастие, клевету и лесть в речах Елифаза, Валдада и Софара (ср. гл. 6, ст. 3, 21, 25; гл. 12, ст. 4 7 – 9 , гл. 19, ст. 3; гл. 21 , ст. 27 и мн. др.).