Г. Практические источники церковного права в России

Все разнообразные источники церковного права, и сборники их, появлявшиеся на всем протяжении рассмотренной выше их истории, настолько должны были получать на Руси известность и авторитет, насколько они включены были сначала в рукописные церковные сборники, потом в печатную кормчую. Не только внесение той или другой статьи древнерусскими книжниками в рукописный сборник не означало само по себе признания за этой статьей практической юридической силы, но и включение разнообразного материала в официальное, авторизованное царской властью, печатное издание кормчей не могло придать всему этому материалу значения практического источника права, так как, во-первых, вследствие соединения в одном официальном сборнике источников разновременных, в этом сборнике должно было оказаться не мало положений, взаимно себя исключающих, и, во-вторых, в кормчую вошло много материала, не имеющего юридического характера. Таким образом, хотя при издании печатной кормчей имелось в виду составить практически-действующий номоканон для русской церкви, с оставлением в стороне национального церковного права, на самом деле центр тяжести должен был лежать в этом последнем, между тем как кормчая могла служить лишь субсидиарным источником для управления церковной практикой. С постепенным же развитием национального законодательства как государственного, так и церковного, менее и менее должна была чувствоваться потребность обращения к этому субсидиарному источнику. Сказанное относится ко всем вообще статьям, включенным в кормчую, без различия канонических от государственных, так как для наших предков и те, и другие одинаково составляли предмет идеального почтения¹⁰²⁵. После того как в 1839 году издана была св. синодом «книга правил», значение кормчей книги в полном ее составе для русской церковной практики не изменилось вследствие этого издания: ни каноны не сделались в большей мере практическим источником церковного права, чем каким они были до издания книги правил, ни церковные законы византийских императоров вместе с государственными кодексами и с остальными статьями, входящими в состав второй части кормчей книги, не утратили того значения, которое им ранее принадлежало – значение субсидиарного источника, насколько практика может в нем нуждаться для восполнения пробелов в национальном церковном законодательстве. Таковая практическая нужда в обращении к кормчей книге в полном ее составе, а не к книге правил, может встретиться, например, по вопросам брачного права или монастырской дисциплины. Издание св. синодом книги правил в 1839 г. не может быть интерпретируемо как отмена всего остального содержания кормчей, не вошедшего в книгу правил. Юридический авторитет печатной кормчей книги опирается на авторизацию царской власти, и, хотя книга правил издана св. синодом также с авторизацией царской власти, но последняя авторизация относится лишь к изданию 1839 г., а не к отмене издания предшествовавшего, тем более что главным мотивом печатания книги правил было издание полного их текста вместо сокращенного, находящегося в кормчей книге, а не упразднение этой последней. Каноны в том же смысле и в той же мере являются практическим источником для регулирования русской церковной жизни, как и остальное содержание кормчей книги, т. е. источником субсидиарным, следовательно, не применяются, как скоро известное отношение определено национальным церковным законодательством. Канонов, которые могли бы допускать буквальное применение их к русской церковной практике, очень немного: и церковная организация, и разные функции церковного правительства определяются не канонами, а другими нормами. В уставе духовных консисторий есть специальная статья об основаниях, на которых утверждаются епархиальное управление и суд¹⁰²⁶. Основания епархиального управления и суда, по уставу духовных консисторий, суть: а) закон Божий, в священном Писании предложенный, б) каноны или правила св. апостолов, св. соборов вселенских и поместных и св. отцов, в) духовный регламент и последовавшие за ним высочайшие указы и определения св. правительств. синода и г) действующие в государстве узаконения. Насколько бесспорно, что каноны, как и св. Писание, служат основаниями епархиального управления и суда, настолько неудачным представляется применение одной и той же точки зрения к священному Писанию и канонам с одной стороны, к духовному регламенту, высочайшим указам и пр. с другой. Управление и суд церковный должны основываться на священном Писании и на канонах, во-первых, когда вопрос идет de lege ferenda, т. е. при издании каждого нового церковного закона законодатель должен сообразоваться с свящ. Писанием и с канонами, во-вторых, в том смысле, что церковно-правительственный орган руководится и проникается в своей деятельности общим духом св. Писания и канонов, в-третьих, что касается последних именно в особенности, применяет их в качестве субсидиарного источника, чего о св. Писании сказать нельзя. Священное Писание содержит в себе законы не юридические, а этические, которые возвышаются над всяким положительным правом, как плодом человеческого правообразования, но с другой стороны не могут быть принудительной нормой для всех людей, ибо этическое совершенство не может быть предписываемо юридически. К тому же и исходя из принципиальной точки зрения на толкование св. Писания, невозможно было бы признать за всяким церковно-правительственным органом право истолковывать священное Писание и в этом истолкованном смысле применять к жизни как закон, подобно тому как всякий государственный орган, применяющий закон, интерпретирует этот закон и применяет его в этом, истолкованном им смысле, причем разные органы в разных местах могут расходиться в понимании и истолковании закона. Невозможно бы было допустить подобное же разногласие в истолковании и в применении св. Писания как потому, что разногласие это вызывало бы соблазн в церкви, так и потому, что за отдельными церковно-правительственными органами, хотя бы даже и высшими, не может быть признано право такого толкования св. Писания, которое имело бы авторитет закона. Такое толкование равнялось бы установлению божественного права, установление же божественного права, как и установление догматов, не может быть делом церковно-правительственных органов, хотя бы и высших, а предполагает общецерковное решение и общецерковное признание. Отсюда следует, что священное Писание и каноны суть, конечно, основания епархиального управления и суда, но св. Писание не есть практический источник церковного права, который бы мог быть непосредственно применяем церковно-правительственными органами к конкретным вопросам практики, каноны же могут быть таковым практическим источником только в качестве субсидиарного. Само собой разумеется, что этой субсидиарной ролью значение канонов для русского церковного права не ограничивается: каноны составляют историческую основу для национального церковного правообразования, но это важное их значение не должно быть смешиваемо с тем, что называется практическим источником права¹⁰²⁷. Основанием церковного управления и суда в разъясненном смысле могут служить также символические книги православной церкви. Подобно тому как символические книги для католиков и протестантов служат источником церковного права в том смысле, что символические книги содержат в себе основные принципы церковных институтов, в символических книгах православной церкви должны быть такие учения, которые служат основой и вместе критерием правильности отдельных институтов церковного права. Под символическими книгами должны быть понимаемы катехизисы или краткие изложения вероисповедных учений, в которых содержатся не только общехристианские, всеми христианскими вероисповеданиями признанные догматы, а я те особенности (в учении о церкви), которыми одно вероисповедание отличается от другого. Для православной церкви такими символическими книгами признаются: вышеупомянутое «православное исповедание» киевского митрополита Петра Могилы и «послание патриархов восточно-кафолической церкви о православной вере» в Великобританию, отправленное туда в 1723 г. в виде ответа на запрос со стороны англиканской духовной иерархии. Появление обеих названных символических книг вызвано было именно желанием определить сущность и особенности православия, в отличие от католицизма и протестантизма¹⁰²⁸. Относительно номоканона при большом требнике, который так же, как и кормчая имеет византийское происхождение и также был издан официально в качестве руководства для духовников, следовало бы сказать тоже самое, что и относительно кормчей, т. е. что византийский покаянный номоканон или епитимейник должен иметь для русских духовников значение субсидиарного руководства, чем предполагалось бы, что главным для них руководством служит какой-либо национальный, специально-духовнический церковный устав. Но так как, кроме номоканона при большом требнике, никакого другого духовнического устава для священников не существует, и в тоже время этот номоканон, в общем, невозможен для приложения к современной практике русской православной церкви, следует стать на ту точку зрения, что номоканон при большом требнике действует настолько, насколько он может быть согласован с существующими условиями церковной жизни, или насколько не отменен в тех или других своих частях русским церковным законодательством, как это сделано духовным регламентом по отношению к долгосрочной епитимии¹⁰²⁹. Кроме номоканона при большом требнике существует официальное для священников руководство: «книга о должностях пресвитеров приходских», изданная св. синодом. Это есть довольно обширный трактат, в котором дается понятие о священстве и об обязанностях, с ним связанных, на основании св. Писания, канонов и сочинений отцов церкви, в особенности книги Златоуста «о священстве», нравственно поучительное, а не юридическое руководство для приходского духовенства.

Духовный регламент Петра Великого продолжает оставаться практическим источником русского церковного права, однако не в полном составе. Некоторые его постановления не применяются в практике, как напр. постановления об отлучении от церкви, о производстве архиереями визитации епархий, некоторые прямо отменены, как напр. обширный отдел «о домах училищных», или заменены позднейшими узаконениями, наприм. постановления о личном составе синода и о вспомогательных органах епархиальных архиереев. Устав духовных консисторий, пересмотренный в 1883 г. действует в полном своем составе. К кодифицированному же церковному законодательству должно отнести не включенные в свод законов российской империи уставы духовно-учебных заведений. Но кроме того, весьма много постановлений, относящихся к духовному ведомству, находится в разных томах свода законов российской империи, как напр. в I томе (основные законы), где принципиально определяется положение императора в церкви, в IX томе (законы о состояниях), где изложены законы о белом и монашествующем духовенстве, в X томе (законы гражданские), где изложено брачное право (бракозаключительное и бракоразводное), в общем согласно с уставом духовных консисторий, в XIV и XV томах, где находятся постановления, направленные к ограждению веры, нравственности и церковного благочиния (устав о предупреждении и пресечении преступлений, устав цензурный и уложение о наказаниях). Уставы о службе гражданской также имеют применение к духовному ведомству, насколько должностные лица этого ведомства должны подлежать общим правилам о наградах, пенсиях и т. д. Для внешних отношений православной церкви к другим христианским церквам, в России же находящимся, также для регулирования внутреннего устройства этих последних (армяно-грегорианской, римско-католической и евангелической) существуют специальные уставы духовных дел, включенные в XI том свода законов российской империи, наряду с таковыми же уставами духовных дел нехристианских исповеданий, в России существующих: еврейской, магометанской и языческой. Не кодифицированные церковные законы суть частью материал, оставшийся от прежнего времени, частью продолжающийся или текущий источник церковного права. Под церковными законами должны быть понимаемы, во-первых, высочайшие повеления и именные указы, во-вторых, высочайше утвержденные указы и определения св. синода. Впрочем, вследствие того, что в устройстве православной русской церкви с ХVIII в. обнаружилось в значительной степени смешение церковного с государственным, как характеристическая черта территориализма¹⁰³⁰, нередко церковные законы, касавшиеся важных вопросов внутреннего церковного порядка, издавались в виде высочайше утвержденных мнений государственного совета, или комитета министров, а также в виде журналов главного присутствия по делам православного духовенства. Хотя и эти законы издавались не без участия синода, а что касается журналов главного присутствия по делам православного духовенства, члены синода были вместе и членами этого присутствия; но территориализм в установлении церковных законов этими учреждениями заключался в том, что в составе них могли быть членами известные лица по их государственному положению, напр. министры и главноуправляющие, которые не необходимо должны принадлежать к православной церкви. В собственном же смысле законы относительно церкви и духовенства изданные не в виде высочайших повелений или именных указов по духовному ведомству и не в виде высочайше утвержденных указов или определений св. синода, а также докладов синодального обер-прокурора, суть государственные законы о церкви и, как таковые, не могли бы касаться регулирования внутреннего церковного порядка, ограничиваясь определением положения церкви и духовенства в государстве и государственным подтверждением церковных законов. В духовной литературе развивается обыкновенно взгляд, что вообще императорские законы по делам церковным суть законы государственные, а не церковные, что не может быть такого императорского закона, который был бы церковным, а не государственным законом, и что церковные законы издаются церковной властью, под которой должен быть понимаем духовно-иерархический элемент в церкви, между тем как императору, который есть власть не церковная, а государственная, принадлежит только placet, т. е. право разрешения публикации издаваемого церковной властью закона, что если наконец император издает закон относительно церкви и именно относительно внутреннего ее порядка, то этот закон становится обязательным не прежде, как церковь одобрит его, сделав его lex canonisata. Это построение, целиком заимствованное из римско-католического церковного права, не приличествует русскому православному церковному праву, так как не согласуется ни с историей, ни с существующим положением православной русской церкви¹⁰³¹. Когда католические богословы и канонисты говорят о церковной, власти, как единственно компетентной в деле издания церковных законов, и о власти светской, как посторонней для церкви, не компетентной в этом деле, то они стоят на твердой и весьма определенной почве. Высшая церковная власть в их глазах есть римский папа, авторитет и попечение которого простирается на разные государства и народы. Политический глава каждого из этих государств есть мирянин, обязанный наравне с другими мирянами в делах церковных повиноваться этой церковной власти, в качестве же главы государства имеющий право издавать лишь такие законы, которые благоприятствуют внешнему положению церкви в государстве. Если глава государства в действительности издает церковные законы по делам внутреннего церковного порядка, то не иначе как в силу соглашения с папой, или так, что законы их получают юридическую силу лишь после одобрения и принятия их церковью. Папа может объявить тот или другой закон, несогласный с видами церкви, ничтожным и освободить подданных той власти, которая издала этот закон, от обязанности повиновения этому закону. При этом само собой предполагается, что церковная власть действительно может регулировать внутренний церковный порядок собственным своим законодательством, которое не есть нечто умозрительное и желаемое только, а есть нечто действительно существующее, положительно данное. Римская церковь никогда не страдала отсутствием или слабостью энергии в правообразовании. За исключением времени Карла Великого, когда этому императору удалось занимать положение в церкви, подобное положению византийского императора, и действовать в качестве главы и государственного и церковного порядка в франкско-римской империи, поэтому одинаково заботиться о том и о другом, признавая впрочем в тоже время и папский церковный авторитет, на всем протяжении истории западно-католической церкви не политический глава того или другого западно-европейского государства заботился о церковном порядке, и не он своими законами регулировал этот порядок, а римский папа, который в действительности и послужил источником для обширного и сложного, всеобъемлющего церковного законодательства. Напротив, когда русский богослов и канонист говорит, что законодательствовать в церкви может только церковная власть, а не император, то он сам не знает и не в состоянии был бы удовлетворительно ответить на вопрос, кого нужно разуметь под церковной властью. Во-первых, ссылаться на вселенский собор, как на высшую церковную власть, значило бы забывать, что вопрос идет не о том, кто был некогда церковным законодателем, а о том, кому в настоящее время принадлежит законодательная власть в русской церкви, которая за все время своего исторического существования, начиная от св. князей Ольги и Владимира, не видала ни одного вселенского собора и при существующем разделении христианства не увидит такового. Христианин должен веровать, что когда-либо наступит соединение христианства и состоится вселенский собор, но вопрос идет не о церкви в умозрительном, а о церкви в юридическом смысле, жизнь которой постоянно нуждается в целесообразном регулировании компетентной властью, существующей не in spe или in abstracto, а in re или in concreto. Наконец, если бы даже предположить возможность скорого наступления тех же самых исторических условий, при которых когда-то составлялись вселенские соборы, то и в таком случае русский император, как преемник императоров римских и византийских, не мог бы оставаться в стороне ни от выработки церковных канонов, ни от церковного законодательства вообще¹⁰³²; следовательно даже и в таком случае из понятия церковной власти нельзя было бы исключать императора, как необходимый фактор, вселенского церковного законодательства. Что же касается, во-вторых, русского церковного законодательства, то из вышеизложенного обозрения истории источников церковного права в России явствует, что национального церковного законодательства, т. е. того именно законодательства, которое вызывается действительными нуждами жизни и направляется к целесообразному регулированию действительных отношений русской церковной жизни, до XVI столетия не существовало на Руси, что с ХVI столетия оно явилось как нечто неразрывно связанное с понятием унаследованной от византийских императоров царской власти, как существенная принадлежность этой власти, или даже как необходимый логический вывод из ее понятия, что наконец время наибольшей энергии церковного правообразования в России начинается с ХVIII столетия, когда св. синод сделался органом императорского церковного законодательства. Для того чтобы утверждать, что русский император, как власть государственная, не может законодательствовать по вопросам внутреннего церковного порядка, что этот внутренний порядок определяется духовно-иерархическим правительством, которое производит церковное право независимо от государственной власти (причем «государственная власть» и император отождествляются, так как за императором никакой другой власти, кроме государственной, не признается), что за государственной властью остается лишь placet, т. е. право разрешения или не разрешения публикации издаваемого духовным правительством закона, что высочайшее повеление или именной указ только тогда получает в духовном ведомстве практическую силу, когда синод одобрит этот указ и сделает его lex canonisata и т. п., для того чтобы утверждать подобный абсурд, нужно бы было доказать, что существует какое-либо исторически-создавшееся церковное законодательство, выработанное помимо императора, и что в будущем св. синод может законодательствовать, предоставленный себе самому и своей собственной инициативе, обращаясь к императору лишь за разрешением публикации издаваемых им законов. Но доказывать то и другое можно только при полном историческом неведении, при полном игнорировании существующей действительности и при полной распущенности юридических понятий. Изучение исторического хода развития церковного законодательства в России и внимательное отношение к существующей действительности неизбежно приводят к тому выводу, который выражен в нескольких статьях основных законов российской империи (43, 49 и 51), и сущность которого состоит в том, что глава церковного правительства есть император, действующий в церковном управлении через св. синод (а не через государственные органы), и что нет в пределах русской империи никакого другого законодателя, кроме русского самодержавного монарха¹⁰³³. Статьи основных законов так ясны, что, если бы даже изучение истории и правильный взгляд на действительную жизнь не приводили к означенному выводу, одних этих статей было бы достаточно для юриста, чтобы не допускать никаких сомнений в том, кому принадлежит законодательная власть в русской православной церкви. Это есть не субъективный взгляд одного или нескольких ученых, а один из основных принципов русского права и русской юриспруденции, разъяснение которого как нельзя более необходимо именно в наше время, когда духовенство только что начинает разбирать по складам юридическую азбуку и, следовательно, находится в таком периоде воспитания юридической мысли, в котором и самое неосновательное пустословие, изложенное с ссылками на св. Писание и на церковные догматы, может принять за чистую истину. Что император не может издавать законы о вере, устанавливать истины христианского догматического и нравственного учения, это само собой разумеется, и не об установлении норм христианского учения идет речь, когда императору приписывается, согласно с основными законами российской империи, законодательная власть в церкви. Император законодательствует в церкви, поскольку она есть юридический порядок, основанный на традиционном православии, не изменяя этого традиционного православия и не внося в него новых догматов, но регулируя церковную жизнь в духе этого православия. Изменять традиционное православие или вносить в него что-либо новое, устанавливать какие-либо нормы веры сверх тех, которые установлены вселенскими соборами, не имел бы права и св. синод, а равно и какое-либо другое духовно-иерархическое учреждение в России. Пока христианская церковь находится in statu quo, т. е. когда с одной стороны восток и запад разделены, а с другой между отдельными автокефальными церквами восточного православия не существует никакой организованной связи, невозможно установление каких-либо догматов веры, и если бы даже когда-либо наступило вожделенное для всякого истинного христианина соединение церквей, то и тогда голос русского царя, преемника римских и византийских императоров, представителя принципа власти в русском народе, тяжелее весил бы в вопросах догматического характера, чем голос русского синода. Император должен издавать церковные законы в духе православной церкви, не в противоречие священному Писанию и тем церковным канонам, которые не утратили силы в русском правосознании, – это также разумеется, само собой. Но отсюда не следует, что закон, изданный императором несогласно с духом св. Писания или канонов, может быть признан св. синодом за недействительный, или что он может получить практическую силу только после одобрения его синодом. Изданный закон, как таковой, имеет обязательную силу, пока он не отменен законным же порядком, вследствие разъясненного и сознанного неудобства этого закона, а не вследствие кассации или неодобрения со стороны какой-либо другой власти, независимой от императора.

Указы или определения св. правительствующего синода, не получившие высочайшего утверждения, не суть церковные законы, потому что в них не достает существенного момента – императорского утверждения. Это не значит, что определения св. синода не обязательны, или что они не составляют юридических норм. Они могут быть приравниваемы к тем циркулярам, которые издаются в разных ведомствах на основании существующих законов. Циркуляры без всякого сомнения имеют обязательную силу для подлежащих учреждений и лиц, но отсюда не следует, что нет надобности различать циркуляры от законов. Епископы в своих епархиях могут обращаться к пастве с нравственно-поучительными посланиями, или с распоряжениями как общего характера, так и для отдельного случая, или в применении к отдельному лицу. Переносить на епископские распоряжения католическую конструкцию, по которой епископу принадлежит церковно-законодательная власть в пределах епархии, значило бы вводить юридическое учение, противное духу русского права. Во-первых, русская наука не связана установившейся терминологией, заимствованной из римского права и усвоенной развитым каноническим правом, по которой епископы, как judices ordinarii, имеют jurisdictio ordinaria, а так как обширное понятие юрисдикции включает в себя и законодательную власть, то епископы eo ipso имеют и законодательную власть¹⁰³⁴. Католические канонисты, последовательно выходя из понятия юрисдикции, приписывают право законодательства не одним только епископам, а всем вообще прелатам, имеющим ординарную юрисдикцию, как напр., настоятелям монастырей, а также кафедральному капитулу, который управляет диэцезом во время вакантности епископской кафедры, непосредственно или через избранного им викария¹⁰³⁵. Таким образом, заимствуемое из католического церковного права усвоение епископу законодательной власти в последовательном своем проведении привело бы к таким абсурдам, как признание законодательной власти за настоятелями монастырей, или за духовными консисториями, которые управляют епархиями при вакантности архиерейской кафедры. Во-вторых, в пользу принадлежности русскому епископу законодательной власти в церкви нет никаких оснований ни в истории, ни в существующих отношениях. Насколько веским аргументом pro послужило бы точное указание тех законов, которые были в прежние времена изданы и теперь издаются епископами, настолько решительным аргументом contra служит невозможность такого указания и отсутствие таких законов. В-третьих, признание за епископом самостоятельной законодательной власти, при невозможности признания таковой же самостоятельной законодательной власти за св. синодом, в результате также привело бы к юридическому абсурду, что высшее церковное установление имеет меньшую власть, чем подчиненное, и наоборот, что подчиненный церковно-правительственный орган обладает такими правомочиями, которых не имеет то высшее установление, которому этот орган подчинен. Общий ход развития компетенции церковно-правительственных органов с XVIII в. до настоящего времени был таков, что предоставленная им первоначально в известном объеме компетенция связывалась разрешением или утверждением высшей власти, впоследствии же в известной степени и по известным делам освобождалась от этой необходимости разрешения или утверждения. Так относительно св. синода состоялось в 1880 году высочайшее повеление о «возможном сокращении круга дел, представляемых на разрешение и утверждение Его Императорского Величества», вследствие чего обер-прокурором св. синода, по совещанию с синодальными членами, был составлен список тех дел, которые, в отмену практиковавшегося дотоле порядка, могли быть разрешаемы св. синодом без испрошения высочайших разрешений и повелений по оным. Этот список или перечень 9 мая 1880 г. был высочайше утвержден. В этот список вошли напр. такие дела, как о награждении духовных лиц скуфьями, камилавками и наперсными крестами, об учреждении монастырей и женских общин, без назначения окладов содержания от казны, об устройстве домовых церквей в столицах, об укреплении недвижимых имуществ в собственность духовно-учебных заведений, а также о продаже и обмене недвижимых имуществ, сим заведениям принадлежащих, об изъятиях из действующих уставов и штатов духовно-учебных заведений в некоторых частных случаях по особо уважительным обстоятельствам и проч. Подобным же образом круг правительственных полномочий епархиальных архиереев (за исключением учительства и священнодействия), обставленный в ХVIII в. тесными пределами, постепенно расширялся в силу высочайших повелений, которыми епархиальным архиереям предоставлялось разрешать, не сносясь с высшим начальством, постройку церквей и часовен, устроение домовых церквей, пострижение в монашество, вступление в брак ранее наступления требуемого законом возраста брачного совершеннолетия, или при наличности известных степеней родства и свойства¹⁰³⁶.

Хотя в русском церковном законодательстве нет ясного признания практической юридической силы за обычаем, и, хотя русская церковная наука до сих пор не занималась приведением в известность и более или менее удовлетворительной систематизацией разных церковных обычаев, однако, в действительной церковно-юридической жизни обычай несомненно имеет большое значение. Русские церковные обычаи не связываются с преданием апостольским, как связывались с ним древнецерковные обычаи, которые нередко даже и сами назывались преданием¹⁰³⁸. Существование того или другого церковного обычая в русской православной церкви указывает не на авторитета какого-либо лица, предавшего или завещавшего этот обычай, а только на то, что последовательно и непрерывно выражаемое в целом ряде действий начало или убеждение есть нечто разумное и необходимое. Однако разумность и необходимость данного начала или убеждения, а также и обычая, в котором выражается это начало или убеждение, не всегда доказывается одним лишь долговременным его выражением; могут быть обычаи дурные, свидетельствующие о ненормальном ходе и о злоупотреблениях в церковной жизни. Поэтому, например, в прежние времена стоглавый собор и духовный регламент Петра В. вооружались против разных непохвальных и вредных церковных обычаев, настаивая на искоренении их. Подобным же образом в недавнее время принимались меры против веками сложившегося обычая наследственной передачи церковных должностей и оставления мест за девицами духовного звания – дочерями умерших церковно-должностных лиц. Этот обычай не искоренен и в настоящее время и не может быть искоренен, так как в нем есть нечто разумное и необходимое, именно необходимость призрения осиротевшей после умершего семьи; в пределах этой необходимости указанный обычай не может не действовать и на будущее время; но действуя вне этих пределов, он становился бы злоупотреблением, подлежащим искоренению. Обычай действует в настоящее время по самым разнообразным направлениям церковной жизни: в области богослужения и обрядов церковных, во взаимных отношениях приходского духовенства к чужеприходному в случаях совершения треб этим последним, в способах и формах вознаграждения духовенства за требоисправления и приходского обеспечения их разными сборами, в славлении по домам, в деревенских праздниках и в крестных ходах вокруг полей и проч. Некоторые обычаи и теперь вызывают необходимость упорядочивающей или регулирующей деятельности церковного правительства.