Летопись происходящих в расколе событий за 1895 год

По поводу слов, которыми мы заключили нашу прошлогоднюю «Летопись», одно, лично не знакомое нам, но, как полагаем, весьма интеллигентное лицо, давно состоящее в числe подписчиков на «Братское Слово» (назвать его, не будучи на то уполномочены, мы не можем), пишет нам из Петербурга от 4-го Января следующее:

«В заключение постыдней книжки вашего уважаемого журнала за истекший год вы повторяете выражение той глубокой скорби, которую вы уже высказали раньше, после кончины покойного Государя, – скорби о том, что старообрядцы, прислав, как бы напоказ, своих представителей – присутствовать при царских похоронах, сами не отслужили в своих церквах и моленных ни одной панихиды (или обедни) за упокой Государя, тогда как заупокойные богослужения по нем совершали даже кое-кто из нехристиан. В виду сего не могу не поделиться с вами радостью по поводу прилагаемого при сем, в видe вырезки из «Нового Времени», известия о служении старообрядцами панихиды по Императоре Александре III в 40-й день его кончины. Послe события 20 октября минувшего года я искал подобных известий в телеграммах и, наконец, нашел. Уж не есть ли это со стороны старообрядцев шаг к сближению с нашей церковью? И если это так, то не настало ли время и нам пойти на встречу этому благому стремлению, этому миролюбивому начинанию наших врагов»?...

Упоминаемая в письме и приложенная к нему вырезка из «Нового Времени», содержит следующую «корреспонденцию» этой газеты (по телеграфу): «Телеграммы о служении торжественных панихид в 40-й день кончины Императора Александра III получены нами также из Твери, Винницы, из многих городов Крыма, из Гродно, где был устроен поминальный обед для бедных в казармах Вятского полка на 2.500 человек, от старообрядцев с. Римки (Рымки?) и др.».

Должно заметить прежде всего, что у нас была речь преимущественно и собственно о московских раскольниках, называющих себя пред правительством «приемлющими священство», и лукаво скрывающих перед тем же правительством, что они «приемлют» Австрийское священство, дозволенное к существованию, на зло и на вред православной России, австрийским римско-католическим правительством, а в России ни одним из Самодержцев не дозволенное к открытому существованию, русским православным правительством не признанное; мы разумели собственно тех раскольников, которые имеют в Москве, неизвестно с разрешения какой власти, своего apxиепископa, называющегося именно московским, открыто живущего в древлепрестольной столице и торжественно отправляющего здесь свои мнимо-архиерейские служения, поставляющего здесь, или под Москвой, на фабрике Арсения Морозова, раскольнических архиереев для других мест Poccии и наставившего многое множество раскольнических лжепопов; разумели тех московских раскольников, которые имеют в Москве своего рода митрополии – пресловутое Рогожское Кладбище, гдe они совершенно противозаконными способами и в явное нарушение Высочайшей воли поселили целый штат своих попов, открыто, публично и торжественно, целым собором, отправляющих здесь церковные службы, имеют множество моленных по частным купеческим домам, обращенных в церкви, с алтарями и престолами, при которых состоят также целые штаты попов, служащих здесь даже литургии. Вот кого собственно разумели мы, даже минуя московских беспоповцев, о которых, в виду их учения, что все в Российской церкви и Российском государстве заражено скверной антихриста, в данном случай не могло быть и речи. Нас, как и всех православных жителей Москвы, – то есть, действительно православных, горячо преданных православию и горько оплакивавших кончину православного Царя, первого и державного сына православной Церкви, – нас до глубины души возмутило именно то, что эти московские раскольники, «приемлющие австрийское священство», на своем Рогожском Кладбище, в своих многочисленных церквах ни разу не помолились установленным порядком о упокоении души в Бозe почившего Государя Императора, что их называемые apxиереи и попы, пользующиеся в Москвe такой широкой свободой для своих служений, ни разу не отслужили по Нем не только заупокойной литургии, но и ни одной панихиды, а между тем послали целую депутацию присутствовать на погребении Государя и депутация эта с возмутительной наглостью явилась и была, к прискорбию православных, допущена даже в Петропавловский собор, гдe, не перекрестившись ни разу, точно не христианская, простояла и Божественную литургию, совершенную высшим православным духовенством, и чинопоследование отпевания...

Итак, мы говорили собственно о московских австрияках, об их лжеепископах и лжепопах. Впрочем, говорить о московских раскольниках значит говорить о раскольниках всероссийских. Москва составляет центр раскола и московские раскольнические общества дают пример и тон всем существующим в России, – чтό творится на Рогожском Кладбищe, чтό повелевает Савватий, или за его спиной Арсений Морозов, или иной из московских тузов раскола, то делают и повсюду на Руси раскольники Австрийского согласия; чтό творится и издается на Преображенском Кладбище, тому следуют и все беспоповцы Федосеевского согласия. Несомненно поэтому, что если московские раскольники Австрийского толка не служили заупокойных литургий и панихид о в Бозе почившем Государе, то и нигде раскольники этого толка не творили о нем поминовений, как и требует того самое их учение о никонианах. Подобно нашему достоуважаемому корреспонденту, и мы внимательно следили, не явится ли телеграммы, извещающей о совершении раскольниками поминовений о почившем Государе Императоре, – и также не видели ни одной. А известно, как любят раскольники посредством телеграмм возвещать всему миру о своих якобы верноподданнических чувствах. Если же при всей охоте их к подобным телеграммам не являлось таковой о совершении поминовений оплакиваемого всей Русской землей незабвенного Императора, то значит, ни литургий, ни панихид по нем и не служилось. Телеграмма «Нового Времени», так обрадовавшая нашего досточтимого корреспондента, не дает оснований для подобной радости. Что в ней говорится? В дополнение к прежним известиям «о служении торжественных (очевидно православными) панихид в 40-й день кончины Императора Александра III-го», в ней сообщается, что служение таких панихид в этот день происходило также в Твери, Виннице и других городах; к этому извещению о совершенных православными «торжественных панихидах» присовокупляется известие, что в Гродно «был устроен поминальный обед для бедных в казармах Вятского полка на 2.500 человек от старообрядцев с. Римки и др.» Устроение поминального обеда для бедных есть, конечно, выражение памяти о Почившем; но это не есть в собственном смысле поминовение, не есть панихида, тем паче не есть заупокойная литургия. Притом же старообрядцы с. Римки, или правильнее Рымки, и других селений Ковенской губернии – беспоповцы, по преимуществу Федосеевского согласия: служить «торжественные панихиды» они уже никак не могли; а чтобы устроить поминальный обед для бедных, к этому они могли быть подвигнуты и примером своих московских собратий, господствующих на Преображенском Кладбище, которые, чтобы только показать себя, вручили московским властям небольшую сумму денег, которая именно употреблена была на устроение поминального обеда для бедных, о чем тогда же возвещено было в газетах. Итак, телеграмма «Нового Времени» ни мало не колеблет и не ослабляет несомненную справедливость того прискорбного явления, что наши pусскиe раскольники, и именно Австрийского согласия, имеющие такое множество лжеепископов и лжепопов, свободно существующих и действующих по милости продажного чиновничества, даже высоко стоящего, – что они не совершили в своих церквах ни одного поминовения о в Бозе почившем Великом Государе России, – и это, повторим еще, падет вечным позором на наше именуемое старообрядчество...

А вот, когда есть какая-нибудь возможность иным способом, не религиозным, не душевным, а например посредством толстого раскольнического кармана, заявить перед правительством о своих якобы патриотических и верноподданнических чувствах, наши глаголемые старообрядцы явятся, пожалуй, прежде всех. Снаряжение депутаций, приготовление драгоценных подношений по случаю восшествия на престол благополучно царствующего ныне Государя и бракосочетания Их Величеств было предметом тшательнейших забот и многих толков у раскольников и в Москве, и в Нижнем, и в Стародубских слободах, Могилевских и др. Московские хлопотали о приискании наиболее древней и ценной иконы, городецкие не одну неделю пекли свой знаменитый пряник, в Стародубье раскольнический властитель миллионер Гусев решился даже переменить свое европейское платье на уставный раскольнический кафтан, чтобы явиться в депутации истым старообрядцем. Все эти хлопоты и приготовления сопровождались почти не скрываемыми надеждами на новое, еще большее расширение религиозной свободы раскола с наступлением нового царствования. И вот в газетах мы читаем действительно о представлении раскольнических депутаций Его Величеству Государю Императору, – после депутаций от дворянства и земств разных губерний перечисляются депутации от старообрядцев, евреев, татар... Раскольнические депутации состояли, конечно, из купцов, частью, быть может, из мещан и крестьян. Но эти купцы, мещане и крестьяне не захотели примкнуть к своим обществам, к представителям земств тех губерний, откуда они явились, а предпочли представиться своему Государю в качестве, или званий старообрядцев, раскольников, на ряду с евреями и магометанами! Компания, казалось бы, не очень почетная; но если она им нравится, на то их добрая воля.¹

Снаряжая депутации в Петербург, раскольники, как замечено выше, сильно возбуждены были мечтами и надеждами на приобретение новых льгот, еще бόльшей свободы расколу. Но и православные, по милости Божьей, могут иметь твердую надежду, что под крепкой державой Богом дарованного Царя православная Церковь не будет унижена перед расколом и безумные мечты раскольников так и останутся безумными мечтами. И о каких еще правах, о какой еще бόльшей свободе мечтают они? Разве их Савватий, наприм., не свободен делать и не делает все, что нужно для них, – разве не ставит им почти открыто apxиереев и попов, а эти apxиереи и попы, повсюду рассылаемые, разве не пользуются покровительством местных властей? В подтверждение сказанного мы намерены представить здесь новый пример в дополнение ко многим, прежде приведенным. В прошлом году нам доставлен был следующий, подлинный, собственноручно подписанный Савватием, документ:

«Обществу древлеправославных христиан Смоленской губернии Гжатского уезда Субботинской волости деревни Двоешек и прочих.

Извещение!

Православные христиане! По Духу Святому возлюбленные нашего смирения чада!

Сим извещаю вас, что в исполнение прошения вашего о том, что вы желаете иметь у себя на жительстве особого парахильного священника, а посему ныне мы заблагорассудили послать к вам сего благоговейного священноиерея Митрофана Егорова Щедрова, которого и благоволите принять, как нами посланного, и благословляю вас к нему обращаться со всеми вашими духовными требами и допустить его до совершения у вас богослужения, и во всем прочем оказывать к нему христианскую любовь и должную честь и повиновение.

Итак благодать Божья и мое архипастырское прощение и благословение да будет с вами.

Смиренный Савватий apxиепископ Московский.

18 июля 1894 года Москва №132.

В Москве таким образом Савватий совершенно свободно поставил и из Москвы послал смоленским раскольникам попа, а этот поп так же свободно, с данным ему от Савватия документом, который мы привели, явился к месту назначенного ему служения и начал поповствовать. Но здесь, слава Богу, оказался довольно добросовестный полицейский начальник, который нашел, что документ за подписью какого-то «смиренного Савватия apxиепископa Московского» совсем не дает права какому-то Щедрову жить и служить по-священнически в деревне Двоешках, отобрал у него этот документ и воспретил ему жительствовать здесь. Но теперь уже и деревенские раскольники, поощряемые примером московских, до того прониклись сознанием своих мнимых прав на свободное отправление всяких служб их лжепопами, что и раскольники деревни Двоешек, Андрей Егоров и другие, подали самому смоленскому г-ну губернатору жалобу на гжатского исправника за то, что «он, г-н исправник, воспрещает жительство в деревне Двоешках крестьянину Богородского уезда (значит: гусляк! Да иначе и быть не могло!) Митрофану Егорову Щедрову, назначенному Московским старообрядческим архиепископом Савватием священником к ним на место умершего прежнего священника, священствовавшего тридцать пять лет». Крестьянин – гусляк, назначенный в священники московским старообрядческим архиепископом! И это пишется в прошении, поданном на имя губернатора! Г-н губернатор, знающий, что правительство не признает никаких apxиeпископов, епископов и попов «старообрядческих», за одно это наглое указание просителями какого-то «старообрядческого московского архиепископа», поставившего им какого-то «священника», подверг бы их ответственности перед судом (который, впрочем, оправдал бы их). Но видно и деревенские мужики знали, что делают, – знали, что теперь расколу свобода и можно за кажущееся им притеснение раскола (а в действительности только законное к нему отношение) подать жалобу даже на исправника, – и жалоба, действительно, принята во внимание, производятся справки и т.д ... Можно ли дивиться после этого, что мы так мало встречаем хотя бы сколько-нибудь честных по делам раскола чиновников? Не честные и неприятностей избегают, и раскольнические деньги имеют в кармане! И удобно, и выгодно! Но не об этом теперь речь, а об силе и свободе раскола. Судите, читатель, какова эта сила, когда и раскольники какой-нибудь деревни Двоешек подают прошение губернатору, чтобы не смели брать от них крестьянина – гусляка, поставленного им в попы и присланного самим «архиепископом московским Савватием»! Какой же еще больше силы и свободы нужно раскольникам, – о какой они мечтают? Должно быть о полном господстве над православием...

И как расколу не чувствовать силы в настоящее время, когда за него и продажное чиновничество, даже из имущих большую власть, и наша жалкая (уж не продажная ли тоже?) наука? Недавно мы узнали, что на защиту раскола выступил один (впрочем из убогих и бездарных) приват-доцент Московского Университета, – по рукам у раскольников ходят и с жадностью читаются ими, писанные на скорописной машине (и разумеется, не дешево приобретаемые), тетради лекций этого курьезного приват-доцента, будто бы именно читанные им в Университете и посвященные исключительно защите раскола. Если даже некоторые г-да профессора Духовной Академии выступили на помощь расколу в его борьбе с православием, то с университетского приват-доцента нечего, разумеется, и взыскивать за это. И не такиe как он университетские ученые позволяли себе, «за Морозовские завтраки» (по выражению покойного о. Леонида), извращать историческую истину. А этот приват-доцент еще ближайший родственник г. Каптерева! Во всяком случае, весьма интересно познакомиться с его расколофильскими лекциями, и если нам удастся приобрести их, мы, конечно, сообщим о них нашим читателям.

Да, все-то служит расколу, все стремится подкопать Церковь Христову! О, святая Церковь, сердобольная, любвеобильная, всепрощающая матерь наша! Поистине, ты воинствующая на земле, как и предрек тебе твой Божественный Основатель, – врата адовы отовсюду, – и из бесчисленных раскольнических общин, и из канцелярий министерских и губернаторских, и с кафедр академических и университетских, нападают на тебя! Но для нас, истинно преданных тебе детей, не страшны все их козни и нападения, ибо мы твердо уповаем на непреложное слово Его же, твоего Божественного Основателя, Господа и Спасителя нашего, что врата адовы, как бы жестоко ни ополчались на тебя, никогда не в силах восторжествовать над тобой: созижду церковь Мою, и врата адова не одолеют ей. В этом слове, которое тверже неба и земли, вся наша надежда, все наше утешение...

Характер раскола со стороны его отношений к церкви и государству особенно ясно выражался и выражается в тревожное время перемены одного царствования на другое. Со времен Екатерины II и Александра I-го привыкли наши раскольники встречать каждое новое царствование надеждами на расширение их религиозных и гражданских прав среди русского народа и болee или менее смелыми ходатайствами о том перед новым правительством, а с тем вместе особенно громко заявлять о своей полной отчужденности от православной церкви и совершенной независимости от церковного правительства, к чему поводом служит обыкновенно принесение верноподданической присяги, которую по закону каждый россиянин должен приносить в присутствии православного священника. Не говоря уже о раскольниках тех беспоповщинских сект, которые отвергают всякую присягу, даже поповцы всегда выражают в таком случай нежелание приносить ее на верноподданство новому государю, и именно перед православным священником, а предъявляют требование дозволить им присягать перед своими, беглыми, или же австрийскими, не признаваемыми правительством, попами. Так действовали по кончине грозного для раскольников Государя Императора Николая Павловича даже московские поповцы, ликовавшиe по сему случаю и предвкушавшие ожидаемые льготы в новом царствовании. «В то время, когда вся Москва, как один человек, спешила в храмы, чтобы принести верноподданническую присягу вступившему на престол императору, раскольники-поповцы Рогожского Кладбища решительно отказались от принесения присяги в православных церквах, в присутствии православного священника, к чему обязывал их закон, который ранее они беспрекословно исполняли» (Предисл. к IV т. Мнений. Фил. П). И нужна была вся мудрость и твердость митрополита Филарета, который по сему случаю неоднократно приглашал к себе тогдашних главарей московского раскола для увещаний и советов, чтобы достигнуть ненарушимого исполнения раскольниками требований закона. При наступлении следующего царствования, московские раскольники, очень избаловавшиеся льготами предшествовавшего, поступили гораздо решительнее: они явились к тогдашнему генерал-губернатору Москвы с требованием, чтобы им дозволено было принести присягу на подданство новому Государю именно перед их австрийскими попами и именно в часовне Рогожского Кладбища. Генерал-губернатор обратился за советом к управлявшему eпархией за отсутствием митрополита первому викарию, с которым находился в близких отношениях, выражая, конечно, с своей стороны желание удовлетворить раскольников. Преосвященный, хотя и долго служил в Москве при митрополите Филарете и даже пользовался его расположением, а потому должен бы, казалось, знать, как поступил этот архипастырь при воцарении императора Александра II-го, не последовал однако его примеру и имел неосторожность ответить генерал-губернатору, что в таком исключительном случае, пожалуй, можно дозволить раскольническому попу в часовне Рогожского Кладбища привести раскольников к присяге², – и генерал-губернатор дозволил. Известно, что это дозволение имело крайне прискорбные последствия для церкви: раскольнические австрийские попы, раз и на один только случай допущенные на Рогожское Кладбище, куда они не смели дотоле появляться, остались там навсегда, образовались на Кладбище целые причты раскольнического австрийского духовенства, начались торжественные соборные служения австрийских попов в великолепных рогожеских часовнях, дерзнули даже торжественно служить обедни, поставив при запечатанных алтарях новый алтарь. За эту последнюю дерзость раскольники, конечно, поплатились, – беззаконно поставленный алтарь должны были вынести из часовни и торжественные служения обеден прекратить³; но австрийские попы на Рогожском Кладбище все-таки остались и остаются доселе, – кажется, нет и надежды, чтобы когда-нибудь выгнали оттуда этих беззаконно вторгшихся туда лжепопов австрийского порождения... Правда, сила закона настоятельно требует этого изгнания; но видно есть сила посильнее закона, – сила раскольнического золота, и несомненно есть еще Иуды, готовые продавать Церковь Христову за это презренное злато... Вот чтό творили московскиe раскольники при начале двух предшествующих царствований по поводу принесения верноподданической присяги. Теперь, при вступлении на престол благополучно царствующего Государя Императора, ничего подобного в этом отношении не было у них, – все совершилось мирно и беспрепятственно. Но да не подумает читатель, будто ныне раскольники беспрекословно подчинились закону и вместе со всем русским народом мирно шли в православные церкви, каждый по месту своего жительства, приносить присягу на верность новому, вступившему на прародительский престол, Государю. Нет, – у них тихо и беспрепятственно творилось теперь беззаконие, по милости известной власти, о возмутительном потворстве которой московскому расколу мы так много уже говорили, – теперь всякое беззаконие у них стало уже законом, теперь принадлежащие к составу сей власти лица не возбуждали уже перед кем следует и вопроса о том, как и где раскольники должны приносить присягу, да и сами раскольники не обращались уже с просьбами о дозволении исполнить эту тяжелую обязанность перед австрийскими попами на своем Рогожском Кладбище, а прямо шли туда (кто хотел, разумеется; а кто не хотел, тому вольная воля!), и австрийский поп привел этих, якобы по преимуществу русских, людей к присяге на верность русскому царю, конечно, в присутствии и благодетельной полицейской власти. А была ли присяга на Преображенском Кладбище? Ужели и здесь старики в уставных кафтанах, с лестовками в руках, приводили федосеевцев к присяге на верность Царю, за которого они и молиться-то считают грехом, которого признают, – страшно сказать, – за противника Христова? Все это покрыто мраком неизвестности для нас, простых смертных, а ведомо опять той же благодетельной полиции...

Итак, в Москве раскольники беззаконствовали свободно и беспрепятственно. Но в провинциях, где власти заявляли о соблюдении раскольниками законных требований относительно принесения присяги на верноподданство, не обошлось без протестов с их стороны на мнимое стеснение их религиозных прав, при чем, разумеется, они опирались на пример Москвы, где эти права предупредительно уважаются и покровительствуются (ибо раскольническая Москва средоточие и основа всей раскольнической России). Об этих антицерковных и антигосударственных раскольнических протестах нас извещают из разных мест. В Тверской губернии, наприм., в одном селении раскольники, по требованию местной власти, решились идти к присяге в православную церковь, где нарочито для них положен был священником на аналое восьмиконечный, даже старинный крест; но, когда нужно было прикладываться ко кресту, первый же подошедший раскольник вынул из-за пазухи свой, – не знаем деревянный, или литой, – крест и положил на аналое: к нему раскольники и прикладывались. И так для них даже древний восьмиконечный крест в православной церкви – не свят! Между тем их поп, известный Иголкин, состоящий в постоянных сношениях с московскими братчиками, узнал о столь непозволительной по его мнению слабости своих прихожан, согласившихся идти для присяги в православный храм, к православному священнику, и сделал им за то строгое внушение, объяснив, что они должны были в этом случае поступить так, как поступлено в Москве, то есть идти для присяги к нему, Иголкину (не наложил ли епитимью?). Из Вятской губернии нам пишут: «5-го ноября наши раскольники были вызваны в Сердежское волостное правление принять присягу. Прежде бывало так, что всех приводил к присяге православный священник, – раскольники приносили только свой крест для лобзания; а ныне, по ходатайству их вожаков, православный священник совсем не был приглашен, – присяжный лист прочитан мужиком-раскольником в присутствии станового пристава, и раскольники теперь ликуют». Оттуда же, и именно из Ижевского завода, пишут нам: «Послушайте, чтό делают наши беспоповцы. Когда помощник старшины собрал их в волостное правление и предложил присягнуть новому Государю, то главные вожаки раскола, И. С. Шарапов, Т. И. Лазутин и С. П. Малюгин, возвышая голос, сказали: «нас никто не принудит присягать и подписываться!». Так и сделали. Не многие только из беспоповцев, именно начетчик В. И. Малюгин и старец Шаршуков, сказав: «что же? – разве мы не царские!» – приняли присягу и подписались к присяжному листу. И пришлось же им потерпеть от своих за этот поступок! Главный их наставник Шарапов отлучил их от общения в молитве на два года и за службами в моленной перестал кадить на их иконы. Прижал и земский начальник, чтобы заставить раскольников принять присягу; но получил ответ: «Москва повыше вас, да и то не тревожит своих христиан!». С этим земский начальник и уехал; а раскольники продолжают рисоваться своим подвигом и глумиться над властью». Да, – «большая» Москва пример для раскольников всей России, и чтό может сказать против дерзких притязаний их какой-нибудь земский начальник, даже из честных и благонамеренных, где-нибудь в Вятской губернии, когда ему так смело укажут на «большую» Москву?...

Таким образом и на сей раз перемена царствования сопровождалась со стороны раскольников в принятии присяги проявлениями их самоуправства и вражды к православной церкви; только в Москве это беззаконие и самоуправство теперь совершилось в полном спокойствии и с совершенной беспрепятственностью под прикрытием благодеющей им власти... А чтό касается разных чаяний и надежд на новые льготы расколу, то они продолжаются и доселе, прикрываемые лицемерными изъявлениями верноподданнических чувств и всяких поздравлений. Упомянув об этих поздравлениях, не можем не сказать здесь о полученном нами из Уральска известии, имеющем, если оно вполне справедливо, весьма важное значение. Местные раскольники австрийского окружнического согласия послали поздравительную телеграмму Государю Императору по случаю бракосочетания Их Величеств, выражая обычные благожелания, и имели неимоверную дерзость прибавить, что их епископ благословляет-де брак Государя Императора и Государыни Императрицы. Отправив столь дерзкую телеграмму, главный из местных раскольнических дельцов встретил знакомого старосту одной православной церкви и спрашивает его: «что, – ваши попы поздравляли ли Государя с законным браком»? Староста ответил, что поздравление от всего православного духовенства принесено Его Величеству Святейшим Синодом, а приходские священники не смеют и не имеют права лично от себя приносить такие поздравления. – «А вот мы так послали телеграмму!» – и прочитав ему текст телеграммы, пошел, высоко подняв голову. Однако ликовать раскольникам пришлось не долго: по поводу их телеграммы от г. министра Императорского Двора последовал запрос главному начальнику Уральской области: кто им дал епископа и чтό это за епископ?... Ликующие австрийцы повысили головы; «а православным, – прибавляет корреспонденту – это обстоятельство доставило великое утешение, – постоянно оскорбляемые кичливостью раскольников, они готовы питать надежду, что после таких уроков раскольническая наглость поумерится». Если приведенное известиe вполне справедливо (а сомневаться в его справедливости мы не имеем основания, так как получили его от лица, вполне заслуживающего доверие), то, действительно, нельзя не приветствовать его искреннейшей радостью. Давно бы пора положить конец этому привилегированному положению раскольников, которое они усвоили себе и относительно посылки телеграмм на Высочайшее имя и относительно всяких злоупотреблений, безнаказанно им прощаемых, тогда как православные, если бы позволили себе чтό-либо подобное, подверглись бы тяжкой волоките и неминуемому наказанию...

Нас обвинять, конечно, (и обвиняют) в несправедливости к старообрядцам, в ожесточении против них, – укажут на их широкую благотворительность, на их покровительство народному образованию и т.д. Никакого озлобления против старообрядцев мы не имеем, а стараемся говорить и говорим одну только правду о них, и им же желая добра. Ни благотворительности их, ни заботы о народном образовании и т.д. мы не отрицаем; и когда с их стороны не примешивается здесь тайных расчетов чисто раскольнического характера, отдаем полную дань уважения их обильным жертвам на дела благотворения во всех его видах. Но всегда ли бывает так? даже часто ли так бывает? Напротив, не сквозит ли в большинстве даже благотворительных действий раскольников особая, чисто раскольническая подкладка, хотя усердными, но не бескорыстными хвалителями их она и тщательно скрывается? Вот напр. перед нами два любопытные печатные документа: целая книжка под названием «Двадцатипятилетие (1870–1895 гг.) Глуховского начального училища на фабрике К0 Богородско- Глуховской мануфактуры (Историческая записка, составленная заведующим глуховскими училищами священником Богородского собора А.Ф. Каптеревым) и роскошно напечатанный адрес почетному блюстителю сих училищ, хорошо известному нашим читателям, Арсению Ивановичу Морозову, сочиненный и подписанный тем же священником Каптеревым. Из записки видно, что компания Глуховской мануфактуры в течение двадцати пяти лет употребила большую сумму на свои школы и много детей получили в них образование: наибольшую долю заслуг в этом отношении о. Каптерев усваивает А.И. Морозову, и именно говорит: «Он сам, как человек образованный(?), высоко ценит образование и в других; к школе он проявляет самое сердечное отношение и полную заботливость; он считает своей непременной обязанностью всем окончившим курс давать соответствующие занятия на фабрике; с этой целью он чаще других классов посещает старшие, чтобы лично ознакомиться с своими будущими работниками и чтобы сообразно их способностям и призванию, дать им места; словом школа была и есть любимое дитя Арсения Ивановича». А в адресе о. Каптерев превозносит «высокочтимого Арсения Ивановича» еще большими похвалами. Здесь всего замечательнее следующие слова: «не можем умолчать об одной возвышенной (?!) черте Вашей попечительной деятельности. Вы глубоко сочувствовали развитию в школе духа религиозности и церковности, видя в религиозно-нравственном воспитании и развитии детей высокую задачу и непременную обязанность школы». Вот какой отзыв о просветительных подвигах мецената-раскольника дает православный священник о. Каптерев. И казалось бы, кому же верить, как не православному священнику? Но мы слишком хорошо знаем, чтό такое о. Каптерев, и чтό такое г. Морозов, что бы принимать за правду отзыв первого о последнем. В угоду «высокочтимому Арсению Ивановичу» о. Каптерев не полагает, кажется, и различия между православием и расколом, если только не ставить последний выше первого, и даже раскольнические стремления Морозова готов выдавать за проявление «религиозности и церковности». А чтобы мог «сочувствовать развитию» не раскольнической, а православной «религиозности и церковности» г. Морозов, известный глава австрийского раскола, распоряжавшийся Савватием, которому приказывает ставить в попы и дьяконы своих избранников, даже у себя на фабрике устраивающий доставления раскольнических apxиереев, вообще известный великими подвигами на пользу раскола и кичащийся ими, – чтобы сей г. Морозов мог заботиться об укоренении в его школах духа «церковности», – т.е. православной церковности, – такую сказку способен рассказывать только о. Каптерев. Мы верим, что «высокочтимый Арсений Иванович» посещает особенно старшие классы, «с той целью, чтобы лично ознакомиться с своими будущими работниками и чтобы сообразно их способностям и призванию (?!), дать им места». Но не делается ли при этом различия между «будущими работниками»? – «свои» старообрядцы не ставятся ли одесную, а православные ошуюю? И о каком «призвании» идет речь? – Уж не о призвании ли к прохождению поповских и дьяконских должностей? Не тут ли г. Морозов намечает будущих попов и дьяконов, которых, как известно, он набирает у себя на фабрике? Вот, если бы о. Каптерев сосчитал и указал, сколько в течение двадцати пяти лет вышло из Морозовской школы, которой он имеет честь заведовать, раскольнических попов и дьяконов, это было бы интереснее. Кстати, – у него в «Исторической записке», на стр. 35, говорится: «Г-жа Жебелева вышла замуж за помощника управляющего фабрики г. Свешникова и оставила учительство». К этому следовало прибавить (однако не прибавлено), что она оставила не только учительство, но и православие, – выходя замуж за раскольника, и сама перешла в раскол. Любопытно бы знать, кто «развил» в сей г-же учительнице такую «религиозность и церковность», – почетный блюститель школы «высокочтимый Арсений Иванович», или заведующий школой «высокочтущий Арсения Ивановича священник А.Ф. Каптерев»?

Сказанное сейчас об одном из московских богачей раскольников, в большей или меньшей степени, может быть приложено и ко всем. Об их значении для раскола вот чтό сказано в недавно напечатанном отчете Обер-Прокурора Святейшего Синода:

«Нигде материальная зависимость бедных раскольников от богатых не проявляется в такой широкой и могущественной степени как в Москве, Московской губернии, или точнее – во всем Московском фабричном округе.

Здесь богатые коммерсанты, благодаря своим милионам, держат в страхе, беспрекословном рабском себе послушании не только раскольническую паству, но и ее пастырей и даже самих архипастырей. На фабриках и всяких других торгово-промышленных заведениях, принадлежащих раскольнику, православному рабочему почти нет места, а если оно иногда и дается, то во всех отношениях, и по тяжести труда, и по скудости платы за труд, самое плохое. Paбочиe же из раскольников при малейшем с их стороны обнаруживании сочувствия к православной церкви прогоняются с их мест. Раскольникам нередко приходится терпеть даже не за собственное свое охлаждение к расколу и тяготение к православной церкви, а когда то или другое замечается в их детях. Кара родителей за вины детей против раскола постигает даже самих раскольнических пастырей. Так, у одного из московских лжепопов сын – гимназист – иногда заходил во время всенощной в православную церковь. За эти хождения сына в православный храм отец его, после строгих до грубости замечаний от духовного совета, лишен был прихода. Сами богачи-раскольники в большинстве случаев мало проникнуты догматами «старой» веры, мало ими интересуются и дорожат, а в образе жизни совсем «омирщились», за что и подвергаются строгим осуждениям от своих же собратий, наиболее ревностных поборников мнимой старины. Но остаются эти богачи в расколе, не идут в ограду церкви чаще всего по одному только сильно развившемуся и укоренившемуся в них чувству самолюбия. Им лестно, оставаясь в расколе, быть вершителями судеб его, держать в своих руках целые тысячи бедняков, распоряжаться самими духовными «владыками» раскольнических паств, заставлять этих жалких «владык» слепо повиноваться всяким их велениям, удовлетворять всякому капризу. Самолюбивое чувство иных из капиталистов-раскольников питается и услаждается тем, что, становясь в оппозицию правительству в его мероприятиях по отношению к расколу, они считают себя значительной общественной силой».

Это авторитетное и вполне правдивое суждение о богачах-раскольниках мы рекомендуем принять во внимание, подобным отцу Каптереву, – панегиристам раскольнических благотворителей...

Выдающимся явлением в расколe за последнее время следует признать усиленное старание поповцев aвcтpийcкогo согласия, мнимых окружников, привлечь к соединению с ними беглопоповцев и противуокружников. Беглопоповцы, как известно, с крайней враждебностью относятся к австрийскому лжесвященству: не было примера, чтобы они, с такой охотой принимающие всякого беглого священника «великороссийской» Церкви и с таким великим трудом отыскивающие их в настоящее время, решились когда-нибудь принять попа австрийского поставления. Если же, вследствие крайней трудности в приобретении бегствующих от великороссийской Церкви иереев, и являются между беглопоповцами расположенные к принятию австрийского лжесвященства, то для них новым к тому препятствием служит раздор, существующий в недрах самого австрийского лжесвященства, разделение на окружников и противуокружников, взаимная вражда тех и других, сопровождаемая проклятиями друг на друга: беглопоповцы, даже расположенные к принятию австрийской иерархии, не знают к кому обратиться, – к окружникам, или противуокружникам, к Савватию, или к Иову, к Иосифу; да и самая взаимная вражда этих лжеиерархов, проклявших друг друга, служит для таких беглопоповцев свидетельством ложности австрийского священства. Все это хорошо понимают известные ревнители австрийщины из так называемых окружников, и потому, даже в видах привлечения на свою сторону беглопоповцев, усиленно хлопочут о примирении с противуокружниками, о восстановлении единства в австрийской иерархии. С этой именно целью и был составлен в прошлом году, уже известный нашим читателям, «люблиновский» собор, на котором присутствовали нарочито прибывшие из Стародубья депутаты беглопоповцев, расположенных к принятию aвстрийского священства, но смущаемых раздорами в нем, присутствовали и главные хлопотуны по этому делу – Мельниковы, подкрепляемые в своих замыслах стародубским богачом-раскольником Гусевым. В Люблине рассуждали именно о соединении окружников с противуокружниками, – и рассуждения, как известно, кончились ничем, примирения не последовало, беглопоповские депутаты уехали неудовлетворенные. Но попытки к примирению со стороны мнимых окружников не оставлены. В январе нынешнего года Савватий вместе с другими мнимо-окружническими епископами препроводил мирную грамоту к Иову и «ко всем, находящимся в разделении с подписавшимися, епископам».⁴ Грамота сия есть красноречивое произведение известного, находящегося теперь в большой силе у московских раскольников, раскольнического рифмоплета – Брилиантова. Приводим ее вполне.⁵

«Ничтоже тако раздражает Бога, яко еже Церкви разделится» (11 нрауч. на посл. к Ефесеом).

Братиям, находящимся с нами в разделении: епископам, пресвитерам и всем христианам.

О Господе радоватися!

Господь наш Исус Христос, Источник нашей жизни и спасения, ведяще час Крестнаго страдания своего, преподал ученикам своим предсмертное (по человечеству) свое завещание: «мир оставляю вам, мир Мой даю вам» (Иоан зач. 48). И этот мир свой не просто предал Искупитель наш ученикам своим, но растворил его солью любви: «заповедь новую даю вам, да любите друг друга, якоже возлюбих вы, да и вы любите себе (Там же, зач. 46)».

Завещанные мир и любовь – это две великие добродетели христианства: это брат и сестра – други наши; спутники нашего спасения; виновники вечного живота христиан православных и проводники душ наших «в место злачно и место покойно».

Где пребывает любовь, там и жилище Бога: «пребываяй в любви – благовествует наперстник (sic) Христов – в Бозе пребывает и Бог в нем пребывает (1 соборн, посл. Иоан. зач. 73)». Таковы достоинства и сила любви.

Где же, братиe, эта любовь между нами? Ни в клятвах, ни в анафемах, ни в коварстве злобы не может быть любви. Не может жить любовь и в разделениях братии: любовь живет в братской заимности (?) – находится в снисходительности, уступчивости и достойном почтении друг друга и, наконец, любовь витает внутри нас, когда у нас «бе (?) сердце и душа едина». Словом сказать, любовь любит мир, а мир любить любовь.

Хранить и проповедовать любовь – это, во-первых, долг пастырский – ибо Господь завещал ученикам своим: «образ бо дах вам да, якоже аз сотворих вам и вы творите» (Иоан. зач. 45). По этому повинуясь воле Законодателя, мы напоминаем вам, братие, о завещанной Господом любви. И в знак этой же завещанной любви мы первые подаем вам руку мира, распростираем свои объятия вам и ради мира и любви, готовы встретить вас всех на одинаковом расстоянии наших с вами пребываний и сотворит вам целование братского приветствия в Господе нашем Иcyce Христе.

Посылая сей вестник мира, мы не предлагаем вам ни какого условия: у нас с вами есть оно – это Евангелиe Христово! Не предлагаем вам ни какого контракта: у нас с вами есть общий контракт – это учение Церкви.

Итак, братиe, предадим прошедшее вечному забвению и сплотимся при взаимных и добрых отношениях и снисхождениях друг друга в одну целую и нераздельную семью и крепко будем держать знамя истины во главе упования нашего – то знамя, под которым покоятся священное и святоотеческое писание, вошедшее в книги, до патриapxa Никона.

И тако да пребудет любовь в нас, а Бог в любви и мы в Боге.

Подписано: смиренный Савватий архиепископ Московский, смиренный Кирилл епископ Нижегородский, смиренный Анастасий епископ Измаильский, смиренный Паисий епископ Capaтовский и Астраханский, смиренный Иоасаф епископ Казанский.

7402 года января 30 дня.

В этих витиеватых, несколько забавных даже, общих рассуждениях раскольнического пииты о мире и любви только и заслуживает внимания лукавое умолчание о главной причине раздора и вражды между окружниками и противуокружниками, – об Окружном Послании, и о том, какой ценой Савватий с своими достойными соепископами желает купить у противуокружников мир и любовь. Столь подозрительное умолчание об Окружном Послании, наводящее на мысль о полной готовности (как это и было не раз) принести его в жертву противуокружникам, надобно полагать, и было причиной, что под грамотой нет подписи Сильвестра Балтского, единственного искреннего окружника между раскольническими епископами. Ничем другим, кроме нежелания пожертвовать Окружным Посланием, нельзя объяснить это отсутствие подписи Сильвестра> когда под грамотой подписался даже Анастасий Измаильский, сношения с которым отнюдь не более удобны для Савватия, чем сношения с Сильвестром. А между тем отсутствие подписи Сильвестра имеет большую важность: если бы подписавшие грамоту лжеепископы и достигли своей цели, если бы и вымолили у Иова и неокружников примирение с ними, все же остался бы раскольнический епископ, представитель партии искренних окружников, чуждым этого примирения, а его партия, теперь незначительная, легко усилилась бы тогда, и следовательно мира и единомыслия в австрийской лжеиерархии все-таки не водворилось бы. Точно также и у неокружников, даже в случае податливости Иова на мир, остался бы Иосиф с своей партией, который даже из-за вражды с Иовом не последовал бы примеру последнего, как и последний в противном случае – примеру Иосифа. По всему этому сочиненная Брилиантовым грамота Савватия, как она ни проникнута угодливостью и льстивостью перед неокружниками, ни в каком случае не могла привести в восстановлению мира в австрийском лжесвященстве. А эту угодливость Брилиантов простер до того, что даже выставить под грамотой не год от Рождества Христова, как обыкновенно делают окружники, а год от сотворения миpa, как делают обыкновенно противуокружники и крайние беспоповцы, при чем однако не сумел как следует переложить и числа, – вместо 7403 написал 7402.

Однако же сколько не хитрил Савватий со своим Брилиантовым, не удалось им льстивой, сладковещательной грамотой обойти Иова. Мы даже удивляемся, как советники Савватия не поняли, что Иов, а особенно окружающие Иова противуокружнические начетчики совсем не такие люди, чтобы поддаться на льстивые слова. Иов не замедлил ответить Савватию также грамотой, составляющей совершенный контраст с слащавым произведением Брилиантова: сочиненная, очевидно, одним из опытных советников Иова, она отличается краткостью и крайней осторожностью. Приводим и эту грамоту:

Блажени хранящии суд и творящии правду во всяко время (Пс.105:3).

Его высокопреосвященству господину архиепископу Савватию с преосвященными епископы – Кириллом, Анастасием, Паисием и Иоасафом, здравствовати о Господе.

Получил ваше послание от 30 января 7402 г., из коего видим, что вы оным напоминаете о исполнении Христовой заповеди иметь мир и любовь и просите забыть прошедшее и соединиться в одну целую семью, держа знамя истино-священное и святоотеческое писание, находящееся в книгах, напечатанных до патриаршества Никона.⁶ Если вы так пишите, обещая точию руководствоваться вышесказанным священным писанием, а не брошюрами, составленными от кого-либо, то мы с своей стороны считаем нужным по поводу сего известить вас, что этот вопрос мы однолично решить не можем без всей своей братии, боголюбивых епископов, а почитаем долгом с ними писменно, или лично это великое и доброе дело обсудить, а поэтому просим вас взять терпение дотоле, дóндеже мы все это по возможности обсудим, и тогда вас о сем известим.

В заключение сего просим обратить внимание на слова сказанные св. Леонтием, папой римским: «зане елика суть праведна, та суть любезна Богу и угодна, неправедный же суд мерзок есть пред Господем» (Еван толков, в 1 неделю поста).

Смиренный Иов епископ Московский.

Марта 8-го дня 7403 года.

Итак, противуокружнический лжеепископ осторожно и искусно отстранил лукавый призыв к миру и любви, с которым обратились к нему окружнические лжеепископы, при чем однако дал им знать, что дело не в одном мире и не в одной любви, что требуется еще и правая вера, строгое руководствование священным и святоотеческим писанием, «а не брошюрами, составленными от кого-либо». Это ясный намек на Окружное Послание и им дается знать, что примирение возможно только под условием полного отречения от этой «брошюры». Напрасно поэтому Савватий с своим Брилиантовым так старались не упомянуть в грамоте об Окружном Послании и расчитывали обойти и улестить Иова лукавыми фразами: «не предлагаем вам никакого условия»... «не предлагаем вам никакого контракта»... Вы-то не предлагаете; а противуокружники непременно предложат, и потребуют от вас не только совершенного отречения от Окружного Послания, но и подчинения, за бывшее доследование его учению, некоторой епитимьи, некоторому чиноприятию. Вообще, напрасно разные Мельниковы и вслед за ними Брилиантовы хлопочут о восстановлении мира в австрийской иерархии, нарушенного изданием Окружного Послания: никогда этого мира не добьются они. Послание есть действительно острый нож, разрезавший гнойный струп раскола, обнаживший все его безобразие. А доколе не будет мира и единства в aвстрийской иерархии, дотоле будут напрасны и попытки разных Мельниковых привлечь беглопоповцев к принятию этой иерархии.

Однако же Мельниковы в Стародубье настойчиво продолжают свои попытки, ездят по слободам и ведут беседы не только с православными в присутствии противуокружников, беглопоповцев и беспоповцев, но и с самими противуокружниками и беглопоповцами, желая привлечь их к своему согласию. В марте месяце они приезжали в Добрянку и вели здесь публичные беседы с таким будто бы успехом, что местные противуокружники изъявили уже и согласие соединиться с окружниками, составили об этом приговор и послали просьбу к своим епископам о прекращении вражды. Всего любопытнеe то, что в числе этих смирившихся противуокружников находится лжепоп Григорий Козин, – тот самый «Григорий Добрянский», о котором так часто и с таким негодованием упоминал автор Окружного Послания Иларион Егорыч, указывая в нем первого и главнейшего противника Посланию, вместе с Софронием бывшего основателем противуокружнической секты. Что Козин перешел на сторону Мельниковых, это, действительно, имеет значение, и местные австрийцы, разумеется, в восторге от таких успехов своих героев. Нам доставлены их хвалебные послания и к лжепопу Ефиму Мельникову, как виновнику бытия сих героев, и к самому герою Федору Мельникову. Здесь, как и в приведенном нами некогда послании Анастасия, самая превыспренность похвал, расточаемых героям раскола, уже свидетельствует, что успехи сих героев весьма преувеличены. Чтобы познакомить читателей с этими хвалебными адресами, мы приведем из них некоторые места. Вот как начинается адрес Ефиму Мельникову от «граждан посада Добрянки»:

Пречестнейший и благодетельнейший Отец Евфимий! Спешим принести вам нашу благодарность, за оказанное вами нам благодеяние, не оцененное в нашем положении, и состоящее в отпущении к нам в Добрянку на публичную религиозную беседу вашего сына, который превзошел все ожидания наши. И уничтожил издавна существовавшее в народе подозрение о окружниках, что они тайные союзники Великороссийской Церкви. Но на практике оказалось совершенно противное, на беседе его увидали православия исповедником подобным. Афанасию Александрийскому, Василию Кесарийскому, Амбросию Медиоланскому, Августину Иппонийскому и Иоанну Дамаскину.⁷ И мы думали, что находимся при прении Сильвестра папы с Занврием, Григория Амиритского с Ервоном, св. великомученика Евстратия с Агриколаем Игемоном. Это юный Даниил обличающий не беззаконие судей жидовских в Вавилоне, а ложь миссионеров никонианских в Добрянке. Мы удивлялись его спокойствию, равнодушию, и хладнокровию; мы с восторгом смотрели, как он с храбростью льва нападал на противников и низлагал их; мы изумлялись как он с хитростью лисицы⁸ заставлял самих же миссионеров говорить о самих себе горькую правду, мы не нарадуемся что наконец онемел язык единоверцев, и т.д. и т.д.

В конце сообщаются следующие известия:

Относительно примирения дело идет одушевленно которому все сочувствуют. И 12 числа сего месяца (марта) в воскресенье было обсуждено по приходам и одобрено всеми; а 14 числа было общее собрание. Которое единодушно постановило быть миру, и подписали все прошение к епископам и приговор о назначении депутатов в которые избраны бывший священноиерей Григорий Козин, Василий Самуйлов Волков, Николай Кузмич Почерняев, и теперь производится сборка на расходы по этому посольству, которое отправится на праздник пасхи, а до праздника обсудили произвести переписку с епископами и духовным советом.

А вот и красноречивое послание к самому Федору Мельникову, но уже не от всех «граждан посада Добрянки», а от одного гражданина, некоего Егора Белянкина:

Многоуважаемый Федор Ефимович! Как оратора, защитника за «правое дело» и победителя могучих борцов, одним словом виновника всего того, что твориться теперь в нашей Добрянке, я не могу еще не поблагодарить вас, как и не поздравить с полнейшим успехом.

Вы уехали, вас нет, но призрак ваш так ясно рисуется и теперь, что кажется простая действительность, а не воображение; и это испытывает каждый из нас добрянцев. Если бы вы знали, какой энтузиазм вашей защитой, населили вы в народе. «Мельников» да это слово теперь в Добрянке каждый малютка знает: в каждой избе, на улицах и перекрестках, оно безостановочно произносится, достаточно только встретиться двоим как тема разговора – Вы. Где только стоит кучка людей, то непременно разговаривают о Вашей победоносной беседе, каждый из них желает поделиться своими мыслями и впечатлением, которое Вы произвели. И словом конца краю нет этим разговорам с утра до вечера!

Кто знаком с характером раскола, живущего и дышащего враждой и злобой против Церкви, кто знает, с каким восторгом и радостью встречают раскольники всякую дерзкую выходку против Церкви со стороны своих начетчиков, для тех вполне понятны эти превыспренние похвалы, расточаемые Мельниковым от ревнителей раскола: восхваляется несомненно их дерзость и наглость в клеветах на Церковь. Наглость и дерзость этих клевет могли несомненно произвести успех и среди противуокружников, равно как среди беспоповцев, даже вероятно и не ожидавших, чтобы окружник мог так нагло позорить православную Церковь, как позорил ее Федор Мельников. На это именно и указывается в адресе, когда говорится, что он, Федор Мельников, «уничтожил издавна существовавшее в народе подозрение о окружниках, что они тайные союзники великороссийской Церкви». Понятно, что даже и Козин, так возмущавший Ксеноса своими беспоповскими дикими понятиями о Церкви, увидел в Федоре Мельникове своего собрата, такого же отчаянного ругателя православных, каков он сам, – убедился, что это совсем уж не «союзник великороссийской Церкви», – и открыл ему свои объятия. Здесь не Козин из ярого противуокружника сделался окружником, а сам Мельников – мнимый окружник показал себя ярым противуокружником: отсюда между ними и состоялся союз и мир. Расчет у Мельниковых верный: нужно всячески поносить Церковь православную и клеветать на нее, – поносить и клеветать даже больше, чем беспоповцы и противуокружники, – нужно сделаться самыми злейшими противуокружниками, и тогда мир с этими последними восстановится. Только, полагаем, не все старообрядцы так бессовестны, как Мельниковы: были конечно, между ними и разумные, рассудительные люди, которые могли понять и оценить по достоинству львиную храбрость и лисью хитрость Мельникова: потому нельзя поверить, чтобы и успехи его были уж так велики, как изобразили их раскольнические панегиристы.

Кстати, – мы можем представить новое, документальное доказательство поразительной наглости и дерзости Мельниковых. В прошлом году они, оба брата, приезжали в Измаил, и здесь на публичных беседах, как истые ученики Швецова, проповедовали между прочим, что церковь может существовать без епископа и что в хиротонии бόльшую благодать получает не епископ, а дьякон. Измаильские раскольники усвоили эти дикие мысли стародубских раскольнических богословов и повторяли при встречах с местным миссионером о. Феодосием Воловеем. В виду этого о. Феодосий решился обратиться к Василию Мельникову с письмом, в котором, любезно назвав его «незабвенным Василием Евфимиевичем», просил доказать свидетельствами священного писания и святых отец свое мнение, что будто бы Церковь может существовать без епископов и что диакон имеет будто бы большую благодать, нежели епископ. Что же ответить ему Мельников? Вместо ответа он прислал четвертку бумаги с мерзостной на ней картинкой, – нарисована рука сложенная в кукиш и под рисунком написано (по уставному): «а дули не хотишь «незабвенный» Феодосий Воловеевич? ха-ха-ха»!!!⁹ Если с пером в руке, при всей возможности действовать спокойно и рассудительно, Мельников дозволяет себе так нагло и дерзко относиться к православному священнику, то можно представить, на что способен он в устной, живой беседе с православными миссионерами. И такого-то ругателя г-да Гусевы, Белянкины и прочиe превозносят похвалами, – мало того, уподобляют великим святителям вселенской Церкви – Афанасию Александрийскому, Василию Kecaрийскому, Иоанну Дамаскину. Как не поймут они всю возмутительность такого кощунства?! А между тем эти раскольнические восхваления надмевают ругателей и поощряют их еще к большим ругательствам. Новым и сильнейшим к тому побуждением для разных Мельниковых служат такие же одобрения и льготы им со стороны разных правителей канцелярий, полицейских, судебных и иных властей, – от всего либерального чиновничества, берущего взятки с раскольников, презирающего православную Церковь и православное духовенство, через желаемое ослабление православной Церкви, сознательно или бессознательно, стремящегося к разложению государства, от которого получают средства к существованию, уподобляясь тому животному, что подкапывалось под дерево, дающее ему желуди... На это сочувствие либерального чиновничества расколу и его защитникам, подобным Мельникову, что и поощряет сих последних к бόльшим дерзостям против Церкви и ее служителей, – на это есть любопытное указание даже в добрянском адресе лжепопу Ефиму Мельникову, часть которого привели мы выше. Здесь, в числе хвалителей раскольнического «оратора» и порицателей православного миссионерства, упоминаются «даже принадлежащие к великороссийской Церкви и проживающие в Добрянке должностные лица, как то: нотариус, учителя, служащие в почтовом ведомстве, упрощенном (?) правлении, общественном банке и разные юристы и медики». Вот какое воинство, заодно с раскольниками, ратует на Церковь, по откровенному признанию самих раскольников. Князи людстии собрашася вкупе на Господа и на Христа Его («разные юристы» банковые и иные общественные деятели, – разве это не князи людстии нашего времени?). Но совет нечестивых разрушит Господь, обeщавший соблюсти свою Церковь непреклонной, недвижимой...

Приведем и новый образчик юридической безнаказанности раскольников, особенно раскольнических попов, открыто совершающих противозаконные действия и даже облекающих оные в форму законности. В марте месяце совершено было присоединение нескольких старообрядцев в Сергиевской, чтό в Рогожской, Церкви, в то* числе крестьянина Смоленской губ. Сычевского уезда, деревни Гавриловой Алексея Никитина. В удостоверение своей личности он представил присоединявшему его священнику «метрическую выписку», которая приводится здесь с буквальной точностью:

в копии метрических книг за тысяча восемьсот семьдесят седьмого (1877) года родившийся в месяце сентябре двадцать восьмого мужеска пола записано пятого октября крещен Алексий родители его деревни и волости Гаврилово Смоленской губ. Сычевского уезда от рождения старообрядцы восприемники при крещении были той же деревни Родион Михеев и Ульяна Климова крестьяне таинство совершал среди старообрядцев священноиерей Прокопий Федорович Лапшин¹⁰;

в верности сей выписки с приложением печати свидетельствует иерей Сава Елисеев.

Августа 24 дня 1887 года.

Вот официальный документ, выданный раскольническим лжепопом старообрядцу для предъявления в нужных случаях. Спрашивается: какие же это метрические книги, и кем они выданы раскольническому попу? – с дозволения какой законной власти российского государства? И по какому праву другой раскольнический поп дает «выписку» из этих метрик в качестве официального документа? Было ли бы возможно это, если бы гражданская власть не смотрела сквозь пальцы на противозаконные действия раскольнических попов? С копиями, подобными приведенной, сколько, надобно полагать, раскольников разгуливает по лицу русской земли, предъявляя их полицейским, судебным, и иным чинам, которые ничтоже сумняся принимают, как действительный, законный документ, эти записки, выдаваемые неведомыми правительству, не признанными им, какими-то «иереями среди старообрядцев».¹¹ А старообрядцы, и особенно aвстрийскогo согласия, все еще жалуются на притеснения от правительства! Какое тут притеснение!

А не излишне было бы построже следить за раскольниками. Вот у нас перед глазами документ, свидетельствующий, до какого изуверства доходят раскольники и какие наглые мошенничества творятся в среде раскола. В Гороховецком уезде, Владимирской губ., в деревне Куприянове живет много раскольников Спасова согласия, к которому особенной приверженностью отличаются женщины и девки. Одна из таковых, Авдотья Ивановна, имеет мужа, Дениса Петрова, православного и усердного к Церкви, не поддающегося ни на какие уговоры с ее стороны, перейти в раскол. За это жена возымела страшную злобу на него и стала посягать на его жизнь; муж приметил это и стал наблюдать большую осторожность, особенно в отношении к пище. Тогда жена его прибегает к другому средству. Не очень далеко, в деревне Гладышеве (Костром губ. Ковернинской волости) живут подобные ей раскольницы с какой-то матушкой Тарсидой, занимающиеся доходным ремеслом – вымаливать для каждого, чтό кому угодно, между прочим: исцеление от пьянственной страсти и даже смерть постылого человека. Чтобы вымолить смерть, для этого, кроме разных канунов, считается необходимым сделать из воска человеческую фигуру и зарыть в землю, а за все это, конечно, полагается хорошая плата. Вот к этим-то раскольническим молитвенницам и обратилась за помощью Авдотья, – написала им, чтобы помогли отделаться от мужа – никониянина. Иной пожалуй и не поверит, чтобы в нашем расколе, за который так ратует и либеральное чиновничество и либеральная печать, творились подобные дела, практиковалось такое изуверство и такое наглое мошенничество; но, повторяем, у нас перед глазами документальное тому доказательство – подлинное, писанное уставными каракульками, письмо одной из сообщниц Тарсиды, как видно, некоей Марьи Петровой Веселовой, посланное к Авдотье в ответ на ее просьбу. Приводим вполне это любопытное рукописание с соблюдением буквальной точности:

Господи Ис̃е Христе Сыне Божии помилуй нас аминь премногомилостивейшей нашей благоприятелнице и заочно доброжелателнице припомоще Господа Бога желаем вам получить от всевышния десницы Божи душевнаго спасения телеснаго здравия и всякаго благополучия и о Христе радоватися уведомляю я вас Авдотья Ивановна сама знаешь что мы стобой говорили оптом я матушку просила Тарсиду снимается она молится скажи опчем молится дай нам знать что воткулиби отстал пить или кодному концу если от вотъки присылай 25 рублей ежели кодному концу нужно ангельских 40 чинов по рублю за чин еже еще надо полпуда воску делать надо человека и коронить его в землю молится 6 недель за упокой и тебе молится надо 6 недель кажнии день потри милостыни потайные если ты сама не будешь читать то поряди нас молится если ты это не исполнишь то на том свету етим грехом будешь связана пиши оптом что опчем нам молится а нам теперь время нет мы на посте и на молитве¹² ежели желаешь то и присылай денег нам дай нам знать поскорее и затем прощаите.

Ты если надумаешь писать то пиши в костромскую губерню на ковернинску почтовую станцыю и вдеревне Гладышово Мареямне Петровой Дорогиной спередачею Марье Петровой Виселовой а на ково ты писала первое писмо то его дома нет затем прощаите как можно присылайте поскорее.

И вот вам представители взлелеянного благодетельным чиновничеством нашего раскола – с одной стороны Швецовы, Мельниковы, Мельниковы с их иезуитскими приемами и измышлениями в оправдание разных раскольнических догматов, с их лжами и клеветами на православную Церковь, с другой разные матери Тарсиды, промышляющие доходными заказами – поститься и молиться, чтобы того, или другого человека, особенно никониянина, довести поскорее «к одному концу», с этой целью делающие восковых людей и зарывающие их в землю, или только получающие деньги на мнимую покупку воска, чтобы «сделать человека», и разные Авдотьи Ивановны, обращающиеся к ним с такими заказами!... Что Швецовы и Мельниковы состоят под покровительством полицейских, судебных и иных властей, пользуются симпатиями разных нотариусов, учителей (даже иных профессоров), это известно вполне; но едва ли можно сомневаться и в том, что разные матери Тарсиды не безызвестны местным полицейским и иным властям, с которыми наверное делятся доходами от своих постов и канунов...

Много раз приходилось нам говорить о том, как широко разрослась в последнее время раскольническая литература, воспроизводимая и распространяемая раскольниками посредством заграничных и туземных подпольных типографских станков, особенно посредством гектографа и даже скорописных машинок. С помощью этих инструментов, так легко приобретаемых раскольниками, особенно разными Брилиантовыми, куда не проникли теперь всевозможные раскольнические сочинения, начиная с мнимо-богословских, канонических и исторических произведений Швецова, Мельникова, Перетрухина, жида-Карловича, и т.д. и кончая брилиантовскими «райками». Но не довольствуясь собственными творениями, раскольнические братчики распространяют и даже сами издают, теми же способами, сочувственные расколу сочинения «никониан». Мы уже упоминали о лекциях по истории раскола, содержащих полное ему оправдание, одного университетского доцента, теперь удаленного от должности, впрочем не за эти лекции, а за лекции иного рода, – говорили, как носились раскольники с этим сокровищем. А в настоящее время у нас под руками другое раскольническое сокровище: две оттиснутые на гектографе тетрадки, представляющие воспроизведение двух «маленьких писем» (254 и 255) г. Суворина из газеты «Новое Время». Всем известно, с каким торжеством, с какой радостью раскольники встретили эти письма при самом их появлении читая в них негодующая речи г. Суворина о «никоновских традициях», о «никоновской политике», доселе якобы продолжаемых, о «злобе» Никона, об его «самовластии, неукротимости, своеволии, сатанинском честолюбии»¹³, разглагольствия о «казнях, ссылках, тюрьмах, заточениях и дальнейших (?) гонениях», которым подвергались невинные, смиренные старообрядцы и которые будто бы даже были виною известных бунтов в Москве и Содовецком монастыре, – уверения, что их, старообрядцев, будто бы надобно считать в российском государстве 15 миллионов, – цифра грозная для русского правительства! – одним словом, встретив в «маленьких письмах» г. Суворина все, чтό с таким наслаждением читали еще в шестидесятых годах, в предисловиях к известным кожанчиковским изданиям и других подобных произведениях тогдашней либеральной прессы, раскольники пришли в неописанный восторг. Свободные номера газеты с этими «письмами» были раскуплены ими на расхват. Но их оказалось не достаточно, и приобретение их сделалось слишком затруднительным по причине редкости и дороговизны; притом же, к крайнему прискорбию раскольников, случилось то, чего и следовало ожидать: после некоторого шума, произведенного в публикe «маленькими письмами» о расколе, они быстро потонули в реке забвения. И вот раскольники решились пособить горю, – снова издать эти «письма», пустить в обращение и возобновить память о них в интересе раскола. Сделать это они могли бы, конечно, и легальным порядком: следовало попросить г. Суворина, чтобы напечатал, или дозволил (не даром, разумеется) им самим напечатать драгоценные письма, проведя их через цензуру, которой они были уже раз дозволены к напечатанию. Но раскольнические дельцы поступили иначе: по своей привычке, а может и в коммерческих расчетах (ведь все эти г-да братчики, издатели раскольнических книжек, люди коммерческие, умеют соединять интересы раскола с своими личными интересами), они решились прибегнуть к обычному способу своих изданий, т.е. подпольному.¹⁴ Таким образом и явились две оттиснутые на гектографе тетрадки «писем», о которых не излишне сказать несколько слов.

Говорить мы будем не о самых письмах. О них говорить нечего: в них повторяется то же самое, чтό и прежде много раз проповедовала либеральная пресса о расколе и что давно уже и многократно опровергнуто. Притом же, как упомянуто выше, их постигла теперь и неизбежная судьба всякого литературного произведения, лишенного действительной серьезности и правды, – они забыты, и усилия раскольников не выведут их из забвения. Одно только в этих письмах достойно внимания и стоит сохранить в памяти, – это именно сказанное г-м Сувориным о высокоуважаемом о. протопресвитере Янышеве, суждения которого по вопросам о расколе уже потому одному должны иметь важность, что это есть лицо, высоко поставленное в церковной иерархии. По заявлению г. Суворина, о. протопресвитер Янышев разделяет его суждения о расколе и сочувствует им.

«Протопресвитер о. Янышев прислал письмо в «Новое Время», в котором между прочим «искренно благодарил» меня за доброе, истинно христианское употребление, которое я сделал из переписки (его о. Янышева с о. Жонке) «в пользу наших старообрядцев». Относительно старообрядцев он заметил, что «привязанность к церковной внешности, к обряду, без соответствующего религиозно-нравственного просвещения, составляет великое несчастье не одних только старообрядцев у нас, и доколе школа и церковная проповедь не будет исполнять свой долг, искреннее объединение их с православными в едином на потребу не мыслимо.

«Мне очень дорого (продолжает г. Суворин) сочувственное отношение к моим словам такого выдающегося духовного лица, как о. Янышев: бывший ректор Духовной Академии, конечно, знаком с историей раскола лучше меня и лучше «Москов. Вед.» которые поспешили тотчас же враждебно отнестись ко мне и даже выразили милое предположение, не сошел ли я с ума».

Итак, г. Суворин решительно заявляет о «сочувственном отношении» о. Янышева к его «словам» о расколе, и этим он действительно может «дорожить». По одному, и притом главному, пункту он расходится, впрочем, и с о. Янышевым, а именно в воззрениях на меры к ослаблению и прекращению раскола: о. Янышев видит средства к тому в школе и проповеди, а г. Суворин находит эти средства слишком медлительными и не надежными, предлагает болеe верное и быстрее действующее средство: нужно только, по его мнению, «протянуть руку старообрядцам», и двухвекового раздора в церкви как не бывало! «При всем моем уважении к о. Янышеву, – говорит он, – я не могу не заметить, что путь церковной проповеди и школы, во-первых, очень длинный путь, во-вторых, «довольно ненадежный». Относительно проповеди он этого не доказывает; о школах же далее замечает, что раскольники и теперь грамотнее православных, что есть между ними и учившиеся в университетах, а уж «если университетское образование не побуждает их переходить в православие (как будто университеты дают образование в духе православия и ведут учащихся к православной Церкви!), то едва ли школа (какая школа?) много сделает, особенно при развитии в старообрядчестве рационализма (комплимент старообрядчеству!). Я думаю, – говорит в заключение г. Суворин, – что тут есть только один путь протянуть руку старообрядцам во имя Христовой любви и братства, во имя равноправности».

Говоря это, г. Суворин забыл одно, и самое главное: согласятся ли раскольники принять протянутую «никонианами» руку, и если согласятся, то под каким условием? Положим, что свою любовь к ним, желание братства и полноправности, мы прострем до того, что не только дозволим старообрядцам употреблять их любимые обряды, как уже и дозволено вступающим в Единоверие, но (допустим невозможное) и сами примем эти обряды, откажемся от всего, чтό называют они «никонианством», сольемся с расколом, и таким образом предоставим ему полную свободу жить и действовать совокупно и равноправно с нами, даже и тогда раскольники просто ли, без всяких других условий, примут нас в братский союз? Несомненно, что и тогда беспоповцы потребуют, чтобы мы все подверглись перекрещиванию от их стариков, признали полученное нами в православной Церкви крещение антихристовым; а из поповцев одни потребуют, чтобы мы подверглись миропомазанию от их лжепопов, другие же, наиболее снисходительные, изъявят согласие принять нас под третий чин еретиков, потребуют от нас только проклятия «никонианских» ересей перед их лжепопами. Полагаем, что даже и г. Суворин не согласится при таких ycлoвияx «протянуть руку старообрядцам», и ему совесть воспретить не только принять новое крещение от беспоповского старика, но и подчиниться помазанию фальшивым миром хотя бы от самого Савватия, даже подвергнуть проклятию мнимые никонианские ереси – троеперстие, имя Иисус и проч. при всей его ненависти к Никону. Но допустим и это, допустим еще более невозможное: пусть ради братства со старообрядцами, ради любви и желания им совершенной полноправности, все православные решатся подвергнуть себя и чиноприятиям для полного общения в раскол. Как же они сделают это – и водворятся ли через это мир и единомыслие в русской Церкви, о которых по-видимому так заботится г. Суворин? Если православные перейдут в беспоповство, подвергнув себя вторичному крещению от беспоповских отцов, с ними останутся в прежней, и даже еще в большей вражде все поповцы; да и к каким беспоповским отцам пойдут они, – к поморским, или к федосеевским, или нетовским, странническим? Пойдут к одним, будут во вражде и разделении с ними все другие. Точно так же, если перейдут в поповщину, останутся во вражде со всеми беспоповцами. И опять к кому пойдут, – к Савватию, или к Иову, или к Иосифу? Подчинившись одному, останутся во вражде и разделении с двумя другими и их последователями, а также и со всеми беглопоповцами, которых в поповщине весьма еще много... Нет, для восстановления мира и единства в русской Церкви совсем недостаточно того, чтобы «протянуть руку старообрядцам во имя Христовой любви и братства, во имя равноправности», хотя бы эту любовь и братанье мы довели до непозволительной крайности, до преступного самоотречения. А одной равноправностью раскола с православием, т.е. предоставлением расколу полной свободы, чего собственно и желает г. Суворин, может быть достигнуто отнюдь не примирение старообрядцев с церковью, а только усиление и расширение раскола на счет православия, и с этим вместе усиление его вражды и презрения к Церкви.

Впрочем, мы совсем не хотели полемизировать с г. Сувориным; мы хотели говорить даже не о самых «письмах» его, а собственно о раскольническом их издании (почему и речь ведем именно в Летописи). Издание это любопытно, и именно как образчик безграмотных раскольнических изданий. Опишем его. На обертке первой тетради оттиснуто следующее, довольно искусно расположенное заглавие (титул): Письмо (CLIV) Алексея Сергеевича Суворина положенное¹⁵ на столбцы своей (?) газеты (№ 6401) С. Петербург Среда 22 декабря 1893 года.¹⁶ Далее, на первой странице, помещен оттиснутый на гектографе же, сделанный пером, или кисточкой, портрет, под которым подписано: Алексей Сергеевич Суворин. Говоря по правде, этот раскольнической работы портрет сильно напоминает известные изображения, помещенные при истории Выговской Пустыни кожанчиковского издания. Но всего любопытнее Краткое описание биографии Суворина, приложенное в конце первой тетради. В выноске указано, что это «описание биографии» заимствовано из газеты «Родина» 1893 г. 18 апр. № 16. Судя по точности этих указаний, надобно полагать, что в какой-то газете «Родина», как видно любезной раскольникам, действительно напечатано cиe «описание биографии». В таком случае нельзя не подивиться, что существуют газеты, печатающие «описания биографий», наполненные безграмотностями и нелепостями, простительными разве раскольникам.

Вот что говорится в этом «кратком описании биографии Суворина»:

«Алексей Сергеевич Суворин 20 марта 1893 г. праздновавший тридцатипятилетие своей литературной и общественной деятельности.

Сий (sic) человек нелюбящий блеска скромно отклонил чествование 35-летия, своей деятельности, уехав незадолго до юбилея за границу

До сих пор еще почтенный юбиляр не изменил своему перу, то и дело остроумно и метко высказывается с сожалением в своих «маленьких письмах» по вопросам о текущей и прошлой жизни напр. о старообрядцах.

Сий талантливый неутомимый наш общественный деятель (родился тогда-то, воспитывался там-то) в 1853 г. решил осуществить свое заветное желание поступить в университет и подал об увольнении из военной службы, и выдержав экзамен сделавшись ректором (?) и преподавателем Русской и древней Истории и Географии, с 1853 г. он начинает посылать свои беллетрические (sic) произведения в разные издания... В 1876 г. приобрел право на издание газеты «Новое время», в которой он поставляет на столбцы той газеты о старообрядцах, о которых он соболезнует, что от них отделились (?) из-за Никоновской гордости, и делает замечание духовной декастерии».

Уже ли все эти нелепости действительно напечатаны в газете, а не сочинение самих раскольнических братчиков? Для этих последних, мы понимаем, весьма пpиятнo сообщить, и даже сочинить, что г. Суворин в «Новом Времени» только тем и занимается, что соболезнует о старообрядцах, от которых кто-то отделился, да делает замечания «духовной декастерии»; для них приятно сообщить даже и о том, что г. Суворин в 1853 г. сдав экзамен для поступления в Университет, в том же году сделался ректором (Университета?) и начал посылать статьи в разные издания. Почему приятно? – это объясняют они сами в примечании к приведенному «описанию биографии»:

«Примечание. Биография Суворина для того поставлена на вид, чтобы не было сомнения в этой личности и чтобы со стороны духовной декастерии не было замечания, что Суворин недоучка, и опрометчиво обратил свои взоры на старообрядцев... Благодарность А.С. Суворину, честь! На многая лета! Старообрядец».

Итак понятно, что какой-нибудь раскольник, в роде рифмоплета – Брилиантова, мог написать и оттиснуть вышеприведенное «описание биографии» г. Суворина; но ужели чтό-либо подобное действительно напечатано в какой-то газете?

Изданием «маленьких писем» раскольники, надобно полагать, только еще начинают новую отрасль своих подпольных изданий; появится, вероятно, такое же издание и других «никонианских» писаний, благоприятельствующих расколу, с подобными же портретами их авторов. Почему же и не явиться им? Гектограф, типографские станки и другие средства печатания, якобы неведомо для господ ведающих типографское дело в Москве, у раскольников имеются; упомянутые господа, не только снисходительны к расколу, но и покровительствуют ему...

Скажем кстати еще об одном, недавно открывшемся деятеле из того полка ратующих на церковь «князей людских», или «князей миpa сего», о которых упоминали мы прошлый раз, – о некоем боровском юристе г. Феттер.

Город Боровск, как известно, знаменит в расколе. Туда, в Пафнутьев монастырь, был сослан на время протопоп Аввакум; туда в земляную тюрьму были заключены знаменитые раскольнические мученицы – боярыня Морозова и сестра ее княгиня Урусова, – здесь и умерли обе. С тех пор, со времен Аввакума и Морозовой, раскол укоренился в Боровске, постепенно разросся и по ныне весьма силен там, – Боровск теперь главное гнездо раскола в Калужской губернии; православные составляют в нем едва ли не десятую часть всего населения. Понятно, что раскольники представляют в нем силу и все городские власти – голова, члены управы – раскольники. Память Аввакума, Морозовой и Урусовой доселе чтится ими благоговейно. Могилу последних, на которой сохранилась старинная надгробная плита¹⁷, боровские раскольники посещают усердно; но в последнее время на том месте, где она находится, на так называемом городище, решено устроить общественный сад. Против этого-то неуважения к раскольнической святыне и выступил открыто и официально член Калужского окружного суда по Боровскому уезду г. Феттер. 31-го мая он подал в Боровскую городскую думу «заявление», в котором ходатайствует собственно «о вымощении за счет владельцев Почтового и Пастуховского переулков», но прежде нежели перейти к этому главному предмету своего заявления, ораторствует именно против неуважения боровского общества к раскольнической святыне. Мы приведем вполне эту вступительную часть его «заявления», составляющую примечательный образчик того, какие официальные бумаги подаются иногда в присутственные места иными членами окружных судов, очевидно, получившими юридическое образование в Университетах.

В Боровскую Городскую Думу,

Коллежского секретаря Николая Феттер,

заявление

В последние годы стародревний город Боровск изменился в своем наружном виде до неузнаваемости: почистился и приоделся, на месте пошатнувшихся на курьих ножках избушек появились хоромы, где одноэтажные, а где и двухэтажные, с разными затейливыми украшениями и резьбой в виде коньков, апокалипсических зверей над карнизами, окнами и трубами; к сожалению только в погоне за этой показной стороной позабыта более существенная – общественная безопасность, позабыт был строительный уставь и все что относится к так называемой полиции безопасности и ко благу всех обывателей, и между прочим недостаток воды, которая из реки не доступна по малочисленности и не устройству спусков, а из колодцев общественных недосягаема, так как они вырыты на безводных местах и восполняются водой из той же реки в стояния около них «великие кади» времен Московской Руси. Строгий и бранчливый протопоп Аввакум ужаснулся бы и возбранился бы словами возможными к печатанию разве только в «Исторических актах» или «Братском Слове»¹⁸, если бы теперь взглянул туда, куда, проникали его любвеобильные послания, – на городище, с упавшими и засохшими от времени деревьями, сгнившими лавочками и запахом свежего конского навоза, появляется вновь насажденный никонианами (?) вкупе с людьми старого завета, сад или бульвар, в который ведут, напоминающие более вход на место вечного упокоения людей, врата, не то с крестом, не то с цветком на верху; как будто наперекор замыслу автора-художника их, – придать вратам этим какой-то готический стиль, они невольно напоминают входящим в них, что место, где насажден сад и где, по слухам, будет играть оркестр еврейской музыки, приглашаемый одним из модных рестораторов, выбивающимся из сил завлечь в свое заведение молодежь да и старых приезжающих на зиму огородников и коренных модников папенькиных и маменькиных сынков, – «видало виды», но совершенно в другом вкусе, – там слышались стоны заключенных в земляных темницы, бряцание цепей и оков, и там же пылали костры и срубы, с бренными телами людей непреклонной воли, называемых на ныне господствующем жаргоне фанатиками. Но кто бы ни были эти «фанатики», каковы не были их убеждения, невольно преклоняешься перед их величием, особенно если вспомнишь нынешний век, когда идеалами и образцами провозглашаются современные ростовщики. На месте страшных «драм», на месте, где спит мирным сном прах¹⁹ тех, которые предпочли виссону и порфир (?!) – «рагозицы», – облеченный уже не в староотеческий наряд, а одетые по моде нового Вавилона, отечества ненавистных нам Даламберов, Гольбаков и Волтеров, современные дщери Иродиады готовятся плясать и потрясать своими прелестями. «Древнея мимо идоша, се быша вся нова»!

Красноречие г. Феттер, которому могли бы позавидовать Цицерон и Демосфен, сила негодования, с какой он громит «провозглашение идеалами и образцами (чего?) современных ростовщиков», восстает против «нового Вавилона», против Даламберов и Волтеров, против «современных дщерей Иродиады, потрясающих» и проч., – все это несомненно делает честь г-ну Феттер, свидетельствует об его уме, таланте, высокой честности и нравственности. Мы не знаем только, уместно ли и дозволительно ли все это в поданном городской думе письменном «заявлении», что необходимо в городе Боровске вымостить два грязные переулка, – мы очень желали бы знать об этом мнение г-д юристов и думских деятелей. Но можем и не обращаясь к столь высоким авторитетам сказать с полной уверенностью, что в официальном «заявлении» какой бы то ни было городской думе, при том о замощении переулков, отнюдь недозволительно даже и члену окружного суда восписывать похвалы раскольническим деятелям, подобным Аввакуму, Морозовой и Урусовой, – толковать об их «стонах в темнице, о бряцании цепей и оков, о кострах и срубах с бренными телами этих людей непреклонной воли», «предпочетших рагозицы виссону и порфире» (как будто Морозова и Урусова были царицы и имели право надевать порфиру), заявлять о «невольном преклонении перед величием» этих ревнителей раскола. Мы полагаем, что это есть открытое и дерзкое прославление раскола, осужденного и церковным и гражданским правительством, – прославление, сделанное лицом, состоящим на службе правительству и в правительственном учреждении; это есть, полагаем, не только прославление раскола, но и осуждение правительственных отношений к расколу, произнесенное служебным лицом в присутственном мecте; это есть, наконец, таким лицом и в таком местe сделанное, возбуждение раскольников – крепче стоять за раскол. Ужели все это дозволительно? Ужели все это может делаться безнаказанно нашими судебными чинами и в наших городских думах?

А между тем сделанное г-м Феттер в Боровской думе возбуждение раскольников к крепчайшему стоянию за раскол, к тщательнейшему почитанию их раскольнических святынь, произвело уже и свое действие. «Заявление» его, прочитанное в заседании 9-го дня, принято было, как нам сообщают, с необыкновенных восторгом боровскими гласными, которые все почти раскольники (православных только пятеро, с членом от духовенства): они выразили г-ну Феттер глубокую благодарность за его якобы правдивое слово о «древнем благочестии», а один из гласных, самый богатый в Боровске купец, попечитель одной раскольнической моленной, выслушав «заявление», всплеснул руками и воскликнул: эту хартию каждый из нас должен носить за пазухой, как свидетельство о нашей святыне даже от иноверного нам лица! Дело не кончилось одними благодарностями и восклицаниями: ходят слухи, что боровские раскольники, под влиянием столь необыкновенного «заявления», решили обнести могилу своих мучениц дорогой решеткой, и то лишь на время, а впоследствии надеются, при благоприятных обстоятельствах, воздвигнуть над ней великолепный храм, который служил бы главным собором всего старообрядчества, должно быть, до тех пор, пока раскольники не получать в свое владение, как их якобы собственность, Успенский собор в московском Кремле.

И завладение Успенским собором, и даже построение великолепного храма над могилой их мучениц есть, конечно, мечта раскольников, и мечта несбыточная; но то, чтό читалось и слушалось в Боровской городской думе, не мечта и имеет серьезное значение, – есть своего рода печальное знамение времени. Видно правду писали добрянские раскольники в адресе своему Мельникову, что за раскол ратует против Церкви российское либеральное чиновничество всевозможных ведомств... Воинство великое! Но, повторим опять, не побороть ему Церковь Христову... Приидоша реки, возвеяша ветри и нападоша на храмину ту (Церковь), и не падеся, основана бо на камени (Мф.7:25). Камень же есть Христос.

Выше (см. гл. 3-ю) мы привели мирную грамоту, с которой окружнические лжеепископы (за исключением действительного окружника Сильвестра Балтского) обратились к неокружническим, и ответ на нее одного из сих последних, известного Иова. Теперь приводим ответ и двух других, единомышленных Иову, – Пафнутия Саратовского и Михаила Новозыбковского. Если и сдержанный, краткий ответ Иова, в котором ясно сквозить недоверие к лукавым, сладковещательным предложениям мнимых окружников, в котором решение сих предложений отлагалось до общего, совокупного их рассмотрения всеми противуокружническими епископами, – если уже и этот ответ не давал надежды мнимым окружникам на восстановление согласия и единомыслия в австрийском расколе, то отзыв двух других, в котором как бы дополняется и разъясняется ответ Иова, должен окончательно лишить их этой надежды: Пафнутий и Михаил предлагают такие условия примирения, на которые, полагаем, не решатся ни слабоумный Савватий, ни прочиe мнимые окружники, при всем их желании истребить самую память об Окружном.

Ответ Пафнутия и Михаила составляют два документа: а) Предложение б) Объяснение.²⁰

В «Предложении» действительно «предлагаются» условия, на которых противуокружники согласны примириться с окружниками. Эти условия изложены в семи пунктах. В первых пяти содержатся обычные противуокружникам, т.е. чисто раскольнические, возражения против главных статей Окружного Послания, – и эти пять пунктов, конечно, с легким сердцем, весьма охотно приняли бы Савватий, Брилиантов и их приспешники, хотя пятый пункт, в котором допускается моление за царя, но отвергается приношение просфоры за него, представляет для Савватия с Брилиантовым и некоторые неудобства, ибо с невыгодной стороны может поставить их перед благодеющей им властью. Неудобоприемлемыми даже для Савватия и «братчиков» являются собственно два последние пункта, в которых требуется не только Окружное Послание уничтожить и яко не бывшее вменить, но и предать проклятию сочинителя и издателей оного: «а составителя Окружного Послания Илариона Егорова и утвердителей этого Окружного Послания, чтобы отныне, как его, так и издателей, признать за начальников душепагубного раздора и предать вечному проклятию». Если Савватий с своими собратиями, «боголюбивыми епископами» раскольников, и не прочь бы пожертвовать злополучным Иларионом, если и согласился бы предать его душу «вечному проклятию», а тем паче подвергнуть таковому его ближайшего помощника о. Онуфрия, скончавшегося в мире с православной Церковью, то могут ли они и посмеют ли произнести анафему таким почитаемым в расколе «архипастырям», как Антоний Шутов, покоящийся на пресловутом Рогожском Кладбище под великолепным памятником, воздвигнутым его почитателями, или Варлаам Балтский, Пафнутий Казанский, подписавшие и издавшие Окружное Послание? Сделав это, Савватий предал бы анафеме своих рукоположителей и оказался бы ставлеником епископов, подлежавших «вечному проклятию» и наследовавших оное. А чтό еще страшнее для него, – этим он возбудил бы против себя негодование всего австрийско-старообрядческого мира. Не говорим уже о том противодействии, какое встретил бы от Сильвестра и прочих искренних окружников, хотя их весьма уже не много (ибо и лукавые братчики изменяют Окружному Посланию, сочиняя такие мирные грамоты, как недавно напечатанная нами). Предложив такие, неудобоприемлемые условия, Пафнутий и Михаил просят Савватия «и прочих епископов» – «изложить на бумаге и объявить (на них) согласие в непродолжительном времени», – именно ответить к 1-му числу месяца июня сего (1895) года». В конце же своего «Предложения» прибавили следующую загадочную фразу: «а когда сойдемся в мирное соглашение, и тогда дополним к сему соборное заключение». Не значить ли это, что согласившись предать «вечному проклятию» составителя и издателей Окружного Послания, Савватий и «прочиe епископы», как повинные такому же осуждению за последование тому же Окружному Посланию, но принесшие покаяние перед неокружническими епископами, должны будут подвергнуться от сих последних некоему чиноприятию для вступления с ними в общение?

Не довольствуясь тем, что поставили в своем «Предложении» столь неудобоприемлемые для окружников условия к пpимиpeнию с ними, противуокружнические владыки, хорошо знакомые с лукавством «братчиков» и других окружнических дельцов, готовых лицемерно согласиться на что угодно, почли нужным, именно в предупреждение всякого с их стороны лицемерия, приложить еще к своему «Предложению» особое «Объяснение». Здесь они во-первых подвергли строгой критике мирную грамоту Савватия, так сладкоречиво витийствующую о заповеданных Христом мире и любви, – объясняют, и очень основательно, с кем требуется иметь мир и любовь, и с кем иметь их невозможно, – доказывают, что с повреждающими веру находиться в мире и любви богопротивно, а они, окружники, именно повреждают древлеотеческую (то есть преданную первоучителями раскола, Аввакумом, Лазарем и прочими) веру, ибо «смыслом окружного признали единоверными себе никониан» (припоминается кстати и наше замечание, что «быть окружником и быть верным древлеправославию, т.е. расколу, не возможно»). Поэтому если они, окружники, желают иметь мир и любовь с неокружниками, то необходимо должны возвратиться к строго содержимому сими последними древлеправославию (т.е. расколу в чистейшем его виде), отвергнуть, уничтожить Окружное Послание со всем его учением и предать сочинителя и издателей его вечному проклятию. Но сделать это, – говорится далее в «Объяснении», – окружники должны не лицемерно, не так, как делали это раньше, когда отказывались от Окружного обманным образом и сами говорили: «что-де мы это уничтожение Окружного сделали для дураков»; нет, – нужно «уничтожить его по истинне», а «не туманить» так, как туманили прежде. «И вот, – говорится в заключение, – когда вы послушаете нашей просьбы о правде, тогда мы вам сотворим братское целование... тогда и иерархичество наше получить силу вести церковныя строения канонически, чего сейчас ни в одном отделе не видится: одной церкви святитель запрещает попа, а другой с объятием принимает, и мирскиe также – если своей церкви поп отлучает, они приходят к другой церкви попу, тот также с объятием принимает... Не позор ли это? Не притча ли во языцех? Вонмите, и не смежающе очи воззрите, не Окружное ли этому злу корень? Ей Окружное! что ясно доказывается и изданным вашими же окружниками критическим разбором и апрельской и польской газетой 1887 г. Чернышова. То что же это вам так жалко с ним расстаться? По нашему больше ничего, как только гордитесь, тщеславие не допускает вас признаться в своей ошибке и понизить свой авторитет, гордясь, что на вашей стороне весь богатый мир».

Достойны особого внимания эти заключительные слова в «Объяснении». Вот, даже раскольники противуокружнического толка прямо говорят, что безобразные, антиканонические явления в австрийской иерархии составляют «позор» для приемлющих оную, делают их «притчей во языцех». Напрасно только составители «Объяснения» винят за эти 6езобразия Окружное Послание. Вина их в самом расколе с его иерархией, а Послание только способствовало их обнаружению, – оно, по известному выражению, было только ножом, разрезавшим двухсотлетний струп раскола и обнажившим его безобразную гнилость. Любопытно далее, что в подтверждение мнимой зловредности Послания противуокружники ссылаются на сочинения о нем самих же окружников, именно на ругательную статью, в которой предается чуть не проклятию память Илариона, напечатанную ими в убогой газетке Николы Чернышева. Указание это сделано очень кстати: пусть окружники несут достойную мзду за свое лукавство и двуличность! Наконец, достойна внимания и эта ссылка на гордость, тщеславие и авторитетность окружников, имеющих на своей стороне «весь богатый мир» раскола. Они действительно богаты и авторитетны, – подкупив кого нужно было, они успели даже выгнать Иова из Москвы, а своему Савватий обеспечить свободное пребывание и торжественные служения в древлепрестольной столице. Как же им смириться перед темными неокружниками, и как могут эти последние верить их льстивым словам о мире и любви!

Таков изданный двумя противуокружническими епископами ответ на мирную грамоту окружников. Не знаем еще, как приняли его лукавствующие окружники, Савватий и его «братчики», – отозвались ли на него к назначенному времени, т.е. к 1-му числу июня, и если отозвались, то чтό написали в своем отзыве. Во всяком случае, не подлежит сомнению, что ответом Пафнутия и Михаила они поставлены в большое затруднение и должны понять, что их надеждам на водворение мира и единства в австрийской иерархии не суждено осуществиться и хлопоты об этом мире и единении нужно оставить навсегда.²¹ Эту горькую истину должны, кажется, понять и главные хлопотуны – Мельниковы, возбудившие в последнее время это дело о примирении между окружниками и неокружниками в видах удобнейшего привлечения к австрийской ирархии стародубских и иных беглопоповцев, соблазняющихся существующими в этой иерархии разделениями и распрями. Кажется, и они должны понять, что совсем неудобоприемлемы предложенные неокружниками условия мира. Правда у г-д Мельниковых хватило бы смелости и бессовестности сделаться даже чистыми противуокружниками, – ведь поносят же они православную Церковь злее всяких противуокружников и беспоповцев! – в интересах раскола, и особенно в своих личных интересах, они не затруднились бы принять все предложенные неокружниками условия, если бы между ними не было одного – требования проклясть не только сочинителя, но и издателей Окружного Послания. Предать «вечному проклятию» даже Антония Шутова, хотя, по всей вероятности, и презираемого ими, но воспрославленного их учителем – Швецовым и вообще чтимого в австрийском расколе, не решатся и они, потому именно, что это угрожало бы опасностью их личным интересам, могло бы уронить их репутацию в расколе, которой они дорожать всего более. Для Мельниковых, и именно в отношении к их хлопотам о примирении с неокружниками, мы считаем весьма неблагоприятным и то обстоятельство, что «Предложение» и «Объяснение» неокружнических епископов подписано Михаилом Новозыбковским, то есть пастырем стародубских неокружников, среди которых по преимуществу агитируют Мельниковы. Неокружники, надобно полагать, скорее послушают своего епископа, нежели юнцов Мельниковых и даже старого лжепопа Ефима.

Так как речь зашла о Мельниковых, современных героях раскола, то кстати приведем здесь только что полученное нами извещение о буйстве их во время беседы с православными миссионерами в Добрянке. Наши читатели не забыли, конечно, какими восторженными похвалами превозносили этих героев раскола в адресах им добрянские раскольники за их тогдашнюю мнимую победу над миссионерами. Говоря об этих адресах (см. гл. 3), мы уже заметили, что раскольники расточали Мельниковым похвалы не за то, что будто бы они восторжествовали над защитниками православия, ибо никакой Мельников не может опровергнуть то, что есть истина, а именно за их дерзость в защите раскола, за их наглую брань на святую Церковь и ее служителей. Так действительно и было; только на этот раз дерзость и наглость Мельниковых, а также и посадских раскольников, как оказалось, достигла такой чудовищности, какой мы не ожидали даже и от них. Послушайте, чтό рассказывает непосредственный свидетель происходившего, ручающийся совестью священника за справедливость своих слов:

«Когда мы приехали в Добрянку, 6-го марта, Федор Мельников был уже там, – мирил окружников с неокружниками. Беседовать назначено было в церкви с 4-х часов. Но еще до нашего прихода, без спросу у местного священника, кем-то отперта была церковь и ворвались в нее около 2.000 раскольников: с базара из лавок они притащили огромные пустые ящики из-под товаров и по указанию Мельникова соорудили из них посреди церкви нечто в роде кафедры, вышиной не менее 3-х аршин. Когда мы вошли в церковь, то едва могли пробраться к алтарю, чтобы занять место на солее, с которой обыкновенно ведем беседы. Между тем Мельников взобрался на свою кафедру и стал высоко перед нами и над всем народом. Мы пришли в ужас от такой его дерзости и попробовали сделать ему замечание по сему поводу. Но поднялся страшный крик, – толпа раскольников кричала: что! а-а-а! боитесь с ним беседовать! а Мельников вопил: я отсюда не слезу! давайте беседовать! Пришлось уступить и открыть беседу. Показав на основании слова Божьего и учения св. отцов свойства и принадлежности истинной Церкви Христовой, мы поставили вопрос: была ли у старообрядцев после 1667 г. Церковь в таком виде и устройстве, и к такой ли Церкви принял Амвросия беглый поп Иероним? Мельников по обычаю не стал прямо отвечать на вопрос, а принялся читать из разных книг о еретиках, отпадавших от церкви, и сейчас же начал произносить ругательства на Церковь, на ее пастырей и особенно на нас, – нас обзывал и актерами, и продажными душами, и всевозможными бранными словами. Много раз пытались мы возвратить его к предмету беседы и прекратить его брань; но все напрасно. Хотели даже прекратить беседу; но раскольники и этого не дозволяли, – сами нейдут из церкви, и нас не пускают. Мы думали, что нас убьют, – никогда ничего подобного не видывали! Мельников, стоя высоко, над головами всей толпы, изрыгает всякие хулы на Церковь и всячески поносит ее пастырей; а разъяренная толпа в 2.000 голосов кричит нам: мы вас отсюда не выпустим! не станете к нам ездить соблазнять нас! И так безобразничали целую ночь, до трех часов утра! Мы уже помышляли только о том, как бы живыми выйти из буйной толпы раскольников»...

Теперь ясно уже вполне, за чтό добрянские раскольники превозносили похвалами Федора Мельникова и какую львиную храбрость его так прославляли. О, российское именуемое старообрядчество! Как ты позоришь себя, рождая таких героев, как твои Мельниковы, и восхищаясь их безобразиями! И нимало не изменилось ты к лучшему в своем характере против того, как было 200 лет тому назад. Этот Мельников и эта толпа, буйствовавшая в добрянском православном храме, разве лучше, и в самом делe, Никиты Пустосвята с товарищами, буйствовавших в Грановитой палате?...

Кончилась недавно Нижегородская ярмарка. Известно, что это всероссийское торжище издревле служило и доселе служит не только интересам торговли, но и интересам раскола: съезжались сюда и съезжаются отовсюду раскольнические деятели для совокупного обсуждения своих «церковно-иерархических» вопросов и нужд. Как на особенность ярмарки нынешнего года, нам указывают на то, что съехалось в Нижний более 30 раскольнических попов австрийского поставления, – и главная цель этого съезда свидание их с Онисимом Швецовым, для получения от него наставлений, как вести беседы с православными миссионерами, на которых они не в состоянии защищать раскол и свое священствование в расколе. Любопытно, что они большей частью просили у Швецова наставлений, как отвечать на главный вопрос, которым миссионеры ставят их в затруднение, – именно на вопрос о прекращении у старообрядцев на 200 лет древлеправославного епископства. Но Швецов, понимающий не менее их всю трудность этого вопроса, старался всякий раз уклониться от требуемого ответа, а в случае невозможности сделать это прибегал к своим обычным, столько раз уже опровергнутым измышлениям, изложенным и в его сочинениях и в сочинений его ученика – Механикова. А больше он занимал своих посетителей тем, что показывал им свою обширную и дорогую библиотеку, да советовал приобретать раскольнические сочинения, и наипаче его собственные писания. Во время ярмарки у него находился и один из молодых Мельниковых, прибывший конечно для вящего под его руководством усовершенствования в искусстве бороться с православными миссионерами. «Вот где раскольническая-то академия, приготовляющая наглых ругателей Церкви Христовой» – прибавляет наш корреспондент...

Приложения

I

.

Господи Иcyce Христе Сыне Божии, помилуй нас, Аминь.

От общества царствующего града Москвы древлеправославных христиан, не приемлющих окружного послания, по доверию наших дву епископов, Пафнутия Саратовского и Михаила епископа Новозыбковского, содержащих древлеправославную веру, приемлющим окружное послание: Архиепископу Савватию и прочим епископам на воззвание от 30-го Генваря 7402 лета

Предложение

О причинах нашего разделения на две стороны, происшедшего впоследствии изданного московским духовным советом в лето 7370 Окружного Послания, в котором оказались некоторые изложенные статьи соблазнительными и несогласными с священным писанием, по совету нашего совокупного обсуждения, мы пришли к следующему заключению о будущем примирении, и определили предложить следующее:

1. Господствующей в России церкви верование признавать согласно 15-го слова преподобного Иосифа Волоцкого, изложенного в Просветителе, где писано так: «Суть же и друзии еретицы аще и зле мудрствуют, но не тако якоже первии, иже суть наватияне, и донатияне, средницы и четверодесятницы, и воздержницы, и инии таковии. Сии убо исповедают святую единосущную Тройцу, и Господа нашего Иcyca Христа истинного Бога нарицают и плотскому смотрений Его веруют, имут же некоторые ереси в себе. И согласно изречений сказанных блаженным Дамасом папой римским: аще кто о Отце и Сыне добре верует, а о Святом Дусе неправе имать, еретик есть, зане вси еретицы о Сыне Божии, и о Святом Дусе зловерующе, во иудейском, и во иноязычном неверии пребывают». Книга Кирил. л 426-й

2. Святейшее и поклоняемое имя Христа Спасителя Сына Божия произносить, во чтении и пении, на нашем славяно-россйском языке, и почитать за истинное одно имя Исус, якоже в древних святых книгах нам предано и писашеся, как вещает святый Лука Евангелист в деяниях святых Апостол, в зачале 3-м, где Святый Дух в день пятьдесятный научил веровавших славити величие Божие каждого на своем языке. Там же, зачало 10-e, говорится: несть иного имени под небесем данного в человецех, о немже подобает спастися нам. И сие есть поклоняемое имя, как пишет к филиписиом зач. 240, еже паче всякого имени, да о имени Иусове всяко колено поклонится, небесных и земных и преисподних, и всяк язык исповесть, яко Господь Исус Христос в славу Богу Отцу. Так же и святый Иоанн Златоуст в толковании на 6 зачало Деяний святых Апостол вещает ведай яко имя исусово Бог есть, ему же существо едино, имя едино. И в книге Кириловой л. 144-й, тоже подтверждается.

3. Святый животворящий честный крест Христов восьмиконечный и сановный четверо конечный почитать так, как учит святый Иоанн Златоуст, в толков. Еванг. в неделю третью поста, гдe пишется сице: Прообразуя и предписуя божественный Моисей животворящего и божественного креста, жезлом Чермное море пресече, и жидов немокрено и нескорбно проведе, яко cтенa бо обоюду сташа воды, а по прсхождении жидов жезлом паки море в преднее совокупление состави, и гордого и предвзятого Фараона со всем воинством морской пучиной покры, и в пустынe жезлом горькие воды мерзкие услади, и от суха камене воду преславно источи, и жаждущий народ напои и насыти. К сим же чудесам, Египта Моисей жезлом мучи, и воду в кровь преложи, и многая и великая она чудеса содея. Аще ли же жезл он, образ токмо и cень креста начертая, таковым и толиким чудесам бысть делатель что убо есть, еже не имать содеяти и сотворити той самый честный и животворящий крест? Не знаменно бо ныне, но разумно прообразуем и предначертаем есть, самовидением же видим, и нами поклоняем и почитаем самый той животворящий крест, мысленного Фараона, супостата нашего диавола и злоначального врага, многочисленным ранам предаст, и видимых и невидимых бесов полки погубит и потопит движущихся на нас и борющих и смущающих нас. И в триоди постной, во вторник 4 недели, в каноне во 2-й песни, святый Феодор Студит вещает, тебе кресте Моисей великий прообразовал нам, руцe распростер и победив Амалика, тебе же воображаемому, сенью и начертанием, отвращаем и побеждаем злоначального врага, песнословяше Христа. А о неоподобно изображающих распятие Христово, подтверждаем клятву положенную святейшим Филаретом патриapхом московским в большом Потребникe, на листу 600-м, в чине проклятия ересей, приходящих от латин, которая так написана: «Проклинаю испревращающих распятие Христово, шаровным и ваянным устроением странно, а не обычно, висит не по подобию, длани пригвождены, а персты не распростерты, но сжаты, и во обе Христове ноги един гвоздь вонзен».

4. Об опресноках иметь рассуждение согласно положенному изречению в соборном изложении того же святейшего патриapxa московского, лист 560, где пишет сице: А иже опреснок приемлет или приносит, сей жидовин есть, и на порозе жидовсте яст, а не на христове. Ниже Да уведят же таковая еретицы и опресноки ядущии, яко пси мертву плоть ядуще, а не живу, и в ереси впадают проклятого Аполинария. Такожде пишется и в Кириловой, лист 256-й.

5. Моление о телесном здравии и благоденствии самодержавнейшего богохранимого великого государя царя нашего и о его царской победе на враги исполнять по заповеди святого Апостола Павла, который пишет к Тимофею, в зачале 282-м, сице «Молю убо прежде всех творити молитвы, моления, прошения, благодарения за вся человеки, за царя и за всех, иже во власти суть, да тихое и безмолвное житие поживем во всяком благочестии и чистоте». Святой Иоанн Златоустый, толкуя это изречение, в толковом Апостоле, лист 906-й, пишет: «От сего убо начинаются сугубая благая, еже зависть отлагаем, никоея бо вражды не имеет ко оному, о немже молимся во вседневной службе божественного благочестия обыкновением. И разумеша верные, яко на всяк день заутра и в вечер молитвы проливаются ко Господу за весь мир и за царей и за вся яже во власти молитва от церкви бывает. Но речет кто еже глаголет за вся, толико верных разумеет. Но несть се, и не быша тогда цаpи Бога хвалящие, но в неверии быша, ибо во время таин и за неверных достоит моление приносити». Подобно сему и в много сложном свитке, Большой соборн. лист 362-й, говорится «Тем же убо и мы от чистыя веры, молитвой к Богу, день и нощь в молитвах и мольбах, в литиях же и соборах святительскими и божественными возношениями и нашими потребную и лепотную память о благочестивой вашей державе, и о царской вашей победе исповедаем во святых тайнах». Так же преподобный Никон Чер Горы в слове 26, лист 186, глатолет – «Яко подобает молиться паче о нечестивых, еретиках же и эллинах, и всех грешных, и не кляти их». Блаженный же Семеон Фесалонитский вещает, во гл. 332, на листу 272, сице – «Молится убо церковь, добре Павлов закон блюдущи, о царех же и сущих в преимуществе, и наипаче ныне сущих сих верных, и о еже способствовати им Богу, и покорити же им ратованные, да и мы тихое и безмолвное житие поживем, яже благочестие в честности соблюдающе». Что же касается приношения через частицы, иметь в виду того же блаженного слова следующие, в главе 94, л. 121 на об. «Понеже изъемлют, глаголет, лукавые от среды праведных ангели, тем и нелепо весьма иерею коему о иноверном приносити, или память творити его, но ниже о проявленно грешащих и непокаянно имущих: зане во осуждение тем приношение, якоже и непокаянно общающимся страшным тайнам», якоже божественный Павел глаголет. Это изречение 94 главы и греко-российская церковь себе в руководство принимает, изложив в своей книге Скрыжале на листе 205 и в Кормчей во главе 60, л. 604-й, согласует такожде. Подобие и в книге святого Иоанна Дамаскина, книга 4, глава 14, лист 47, вещает.

6. Окружное же послание, изданное 7370-го года, Февраля 24-го дня, чтобы уничтожить и опровергнуть, и яко небывшее вменить, со всеми в нем положенными ложными статьями, в которых между прочим написано от своего смышления, а не от божественного писания. Но якоже выше указано в сей грамоте против окружного послания, сице признавать и учить, согласно божественному писанию, а прочее несогласно божественному писанию положенное учение опровергнуть и проклянуть.

7. А составителя окружного послания Илариона Егорова и утвердителей этого окружного послания чтобы отныне, как его, так и издателей, признавать за начальников сего душепагубного раздора, и предать вечному проклятию, на основании книги Кормчей, лист 641, глава 71, и Кириловой, лист 305 на обороте.

Cиe наше исповедание и предложение ради мира церковного на ваше воззвание изложихом, и аще изволите cиe принять, как обещались в своем мирном вестнике к нашим боголюбивым епископам, тогда уже мы с вами на основании евангельских заповедей и апостольского завещания сотворим и утвердим церковный мир, и воздадим славу и хвалу всемогущему и всесильному Богу нашему, разрушившему средостение вражды между нами.

А по сему и просим вас со смирением, на оное предложение изложить на бумаге и объявить согласие в непродолжительном времени, но потщитесь ответить к 1-му числу месяца июня сего года. А когда сойдемся в мирное соглашение, и тогда дополним к сему соборное заключение.

Подоверяю наших епископов расписался грешный инок Гавриил, месяца Мая, 20-го дня, 7403-го лета.

II.

Отклик для объяснения отзыва на приглашение, присланное от пяти епископов окружных от 30-го января 7402 л. о примирении с ними.

ОБЪЯСНЕНИЕ

Посланное ваше приглашение о примирении мы рассмотрели, и находим, что в нем выставленные евангельские и апостольские заповеди о мире и любви те же самые, которыми ваш духовный совет еще в 7391-м году, в объяснении на имя павловских некоторых наших прихожан, приписывали себе эту любовь. Но как велено же непросто полагаться только на слова, а познавать от плодов, то поэтому мы сочли нужным изложить рассмотрение, подтверждается ли эта любовь плодами. И так вот, как в объяснении к павловским говорилось, что окружное уничтожено еще в 1863–1865 годах, чем понятно уверялись павловские, что-де вы присоединяетесь уже не к окружникам, чему некоторых и поверили, а разумеется те, которые не разбирают, что могут ли эти акты об уничтожении, 1863–1865 годах, иметь какую-либо силу без определения в них раскаяния за приятие окружного, и ответственности, кто вновь будет его иметь, считать за душеспасительное. Не известно ли, что и в мирских же судах, если что законной властью уничтожено, или воспрещается, нарушителям такого воспрещения или уничтожения там же определяется наказание по такой-то и по такой-то статье. А по сему окружники и своих многих прихожан, уловленных уже прежде таковой лестью, но и доселе еще гнушающихся окружного, уверяют, что окружное уничтожено, в удостоверение чего представляют вышесказанные акты. Но что это не уничтожение, а один только обман, не ясно ли доказывается –

1. Тем, что после того времени, как изданы эти акты, окружных посланий явилось в свет в десять крат более, каковые и печатаются в Мануиловском окружническом монастыре.

2. Что к изданным окружным, в 1875 году присоединено еще шесть небольших экземпляров, из коих в некоторых воистину правое учение. Но спрашивается, для чего же их присоединили к уничтоженному окружному? Не явно ли, что для того, чтобы этим прибавить окружному хорошего, и тем защитить его от истинного уничтожения, и заманить простосердечных к признанию его за истинное учение? И не явно ли это заставляет не верить своим очам, а поверить их речам? Не открывается ли этот обман и сказанным первоначальными окружническими властями к искренним окружникам: что-де мы это уничтожение сделали для дураков? И вот прилично ли хвалиться о соблюдении евангельской любви, а выдавать такой обман за истину? И не только что это, а и еще важнее – издавать подложные акты, как это о небывалом у нас 10-гo июня 1887 года соборе и рассылать еще некоторые, полные всякой лжи книжки, навязывающие нам крестохульство и галилейскую ересь, а священству нашему запрещение и изверженность. И вот есть ли тут хоть искра евангельской любви? Нет. Потому любяй брата своего ничтоже вредно нань помышляет, но и свою душу о нем полагает (неделя 19-я). Следовательно в этих объяснениях, а равно и приглашении одно тонко лицемерствование доброго, как его и Афанасий великий о защитниках apианства раскрывает, что в писании речения обличаются и глаголют глаголы, крадут же разум истинный, яко во одежду овчую в глаголы писания одеваются, внутрь же суть волцы, да от евангельских глагол возмнятся правый имети смысл, таят бо яже смышляют; простой же человек и не твердо оглашенный, таковой глаголемое точию смотря, и не разум зря, aбиe подвлачися их козньми (книга Назианзина, слово 1-е л. 2–4-й). А поэтому и мы должны рассмотреть, не крадется ли и нынешними защитниками Никониан истинный разум в следующих евангельских и апостольских словесах, означенных ими в объяснении и приглашении. Еванг. от Иоанна зач. 40: рече Господь своим учеником: заповедь нову даю вам, да любите друг друга.

Мы спрашиваем: кого же это Господь назвал друзьями Апостолов? Неужели лже-апостолов, или лже-учителей, или совращающихся на иноверие (Златоуст неделя 7-я по всех св.) или глаголющих им радоваться, которые, по апостолу, 75 зачалу, признаются сообщники делом их? Не явно ли, что Господь назвал друзьями Апостолов единомысленных по вере истинным Апостолам.

Евангелие якоже возлюбих вы, да и вы любите себе

Вот и тут нужно разбирать, что не просто же Господь возлюбил Апостолов, а явe за неуклонное Ему во всем последование. А как Он их возлюбил и какую им заповедал любовь, это можно уразуметь из сказанного о омовении ног, зач. 44-е от Иоанна и 45-е. Сказанное же себе, тоже имеет смысл единомысленных себе по веpe, а не еретиков и раздорников. Евангелие о сем разумеют ecи, яко Мои ученицы есте, аще любовь имате между собою. А не между лже-апостолами же и лже-учителями (называются взаконяющие или приемлющие какую ересь лжеучения).

Такой же самой объясненной разум и в 2-м зачале Иоанна, в сказанном: мир оставляю вам, мир Мой, а немирской, даю вам. Что подтверждается и тут же сказанным аще кто любить мир мирской, несть любви отча моей в нем. Толков. Апост. л. 693. А также и сказанным от Матфея в 38 зачале: любляй отца, или матерь паче Мене, несть Мене достоин.

Окружники же смыслом окружного признали единоверными себе Никониан, изглаголали им радоваться, а нас за такое не единомыслие с ними называют раздорниками. И в правду, потому тот раздорник, кто вносит какое-либо неправое учение, через что и возникает раздор. С раздорниками же мириться так просто не велено, а по сказанному в Кормчей, на 634 листу. А также и любовь иметь, по сказанному в Златоусте, неделя 7-я по всех святых, с таковыми соблазнителями воспрещается, дóндеже останутся того. Апостолы же, в зачалах 74, 75, и 153 заповедали не о иной, а той же самой любви, о которой и Господь в 46, 48, зач. от Иоанна заповедал. Что это верно, смотрите Толковой Апостол, л. 562, Златоустово нравоучение. Если и это Апостольское учение принять наго, как это по-видимому окружники в объяснении и приглашении принимают, то выходит, что предки наши были неправы в том, что отстали от Никониан, (которые) до внесения Никоном новшеств были братия наша. А если не наго, а с испытанием истинного разума, то совершенно правы, потому по приняли Никонианские новшества, по духовному закону, принявшие не принявшим не могут считаться братией. Подобне и окружники с принятием окружного уже по духу не братия нам не приемшим. Подтверждается это и сказанным «Сродство бо закона не яже от естества, но яже от добродетели и злобы весть писание нарицати и их же аще кто единонравен будет сему и сына и брата нарече того Писание». Маргарит л. 258 на обор. А что это Апостольское речение не следует принимать наго, смотрите Толковой Апостол л. 203 обор., о братолюбии и лист 211. А если мы примем наго, тогда мы поставим Апостолов противоречащими Христу. Потому и Христос сказал: Не мните, яко приидох вложити мир на землю; не приидох вложити мир, но меч приидох бо разлучити человека на отца своего и дщерь на свекровь свою, и врази человеку домашнии его. От Матф зач. 38. Толкование «Не везде бо есть добро соединена, но бывает и разделение добро: егда убо миримся о разрушении истины, прегрешно есть и неподобно зело. Таковый мир не прииде Христос вложити, но сопротивное паче, хотеть бо нас друг от друга доброго ради отлучаться: не всяко бо мирование и совокупление добро, но бывает и распря и разлучение веде и божественное дело». «Никтоже бо Сим образом любовью прилежит к лукавым ниже мира имети с ними. Но аще отец, аще мати, аще чада супротивни обрящутся закону Христову, супротивимся им, яко врагом истинно, бегаем присвоения прелестника и омерзим его от всея души». Толк. Еванг. Неделя всех святых. «Егда убо вреждают на добродетель и благочестие или отец, или мати, или чада, или братия, или друзи, тогда оставити их подобает, и нетокмо оставити, но и ненавидети, яко враги истиннe». Толков. Еванг. 2-я неделя по всех свят. Всех добродетелей больше есть любовь и высочайше – «Имеяй любовь заповеди моя соблюдает Той бо сам глаголет любляй Мя заповеди моя соблюдает». Тол. Ев. зач. 19. А как познавать имеющего заповеданную Евангельскую любовь, там же в этом поучении сказано, что «еже бо тако просто хвалити и добра суща и недобра, несть се любящего, но прелестника и посмешника; а еже хвалити елика подобна бывают, уничижати же елика же погрешаема суть, се любящего и промышляющего дело есть». Да разве Господь по ненависти сказал Апостолу Петру иди за мной, сатано, соблазн бо ми ecu? от Мат. зач. 68. Сказанное во 2-й недели по всех святых подтверждается еще сказанном в Маргарите на 7 листе: «И паки смотреливое ваше да разумно будет, что бо польза, рече, аще любящии вас любите. Аще убо вредят, вредят тех дружбы и ко общению нечестия привлекают. Аще и родители будут, отскочи, якоже десное око, аще имаши кого друга, и того отжени и отсецы, яже к себе, любви, аще соблазняет тя».

И вот, как и вы пишите, что особого контракту вы не предлагаете, а только общий контракт – учение Церкви, то согласно выше сказанного учения Церкви и мы вас усерднейше просим: останьтесь и вы, Христа ради, Ларионовского окружного послания, уничтожьте его по истине, покажите на деле любовь, подтвердите его и уничтожьте в нем 2, 3, 4, 5, 6-й пункты, как вам и в июле прошлого года в Печатникове предлагали.²² Потому в этих пунктах учение лестное, на основании которого уже многие, между которыми даже и первые издатели и утвердители окружного послания, по замыслу которых оно и сооружено, прельстились и ушли в единовериe и никонианство, а и не ушедшие многие через эти же 5 пунктов хромают на оба колена. А потому и продолжается бесконечная распря и утушить этот пламень богоненавистного раздора дотоле немыслимо, пока вы истинно не уничтожите окружного. И пора бы уже вам умилиться и пожрети жертву правды, а не туманить так, как это в объяснении 1884 года, потому что уже довольно озарилось, что корень этому злу и раздору Иларионовское окружное. А не исторгнув злу корня, немыслимо и злу прекратиться.

А также довольно уже выяснилось, что кто не разбирает смысла окружного, – что не те не поминают, которые отвращаются его, а которые считают его за драгоценнoe Христианское зерцало, и не присоединяются к никонианам, или единоверцам потому невозможно быть окружником и быть верным древлеправославию (Смысл Москов. Ведомост. 1880 г. номер 282). И вот послушайте нашей просьбы о правде тогда мы вам сотворим братское целование и составили бы тогда общий торжественный праздник, день соединения, от бранных дерзостей разрешения, прехождение от вражды на любовь, день радости Ангелом, воспевшим: слава в вышних Богу и на земли мир, иерархичество бы наше тогда получило бы силу вести церковные строения канонически, чего сей час ни в одном отделе не видится. Чему же и причина важная та, что одной церкви святитель запрещает, попа, а другой с объятием принимает, а смотря на пастырей, и мирские также, если своей церкви поп отлучает, они приходят к другой церкви попу, тот также с объятием принимает. А потому запрещение уже, как выше сказано, не страшно. Не позор ли это? Не притча ли во языцех? Вонмите и не смежающи очи воззрите: не окружное ли этому злу корень? Ей окружное! Что ясно доказывается и изданным вашими же окружниками критическим разбором и Апрельской и Июльской газетой 1887 года Чернышова. То что же это вам так жалко с ним расстаться? По нашему больше ни чего, как только гордитесь, тщеславие не допускает вас признаться в своей ошибке и понизить свой авторитет, гордясь, что на вашей стороне весь богатый мир. И вот любовь ли это? Любовь не превозношается, не ищет своя си, не яриться. Неделя 19-я.

Москва.

7403-го года, месяца мая 10 дня.

Сношения между окружниками и неокружниками по вопросу о взаимном примирении продолжаются, – по крайней мерe сношения письменные. Прошлый раз мы привели два документа, изданные противуокружническими лжеепископами партии Иова, Пафнутием Саратовским и Михаилом Новозыбковским, гдe между прочим в непременное условие примирения поставляется, чтобы окружники предали вечному проклятие сочинителя Окружного Послания Илариона Егорова и издавших оное раскольнических епископов. Мы заметили тогда же, что мнимые окружники, Савватий, Брилиантов, Мельниковы и прочиe, готовые сделать все угодное неокружникам в видах примирения с ними, например предать вечному забвению и уничтожению также ненавистное им Окружное Послание, а Церковь православную поносить с таким же ожесточением, как поносится она неокружниками и беспоповцами, что уже и делают Мельниковы, – что они при всем этом никак однако же не согласятся принять столь опасное для них условие, чтобы предать анафеме издателей Окружного Послания, в том числе самого Антония Шутова, пользующегося известностью и уважением в расколе, воспрославленного самим Швецовым, который написал «житие» его. Наше предположение оправдалось. Савватий недавно, именно 1-го сентября, издал послание к Пафнутию и Михаилу, в котором, не упоминая ни единым словом о всех других предложенных ими условиях примирения и, значит, соглашаясь на принятие, этих условий, решительно восстает против изречения анафемы на издателей Окружного Послания, при чем распространяется и вообще о крайнем вреде для церкви всяких клятв. Хитросплетенное послание cиe написано, как видно по всему, все тем же г-м Брилиантовым, который имеет теперь большую силу в Духовном Совете и руководить слабоумным Савватием. Как любопытный документ, приводим здесь вполне и это послание.

Возлюбленным о Христе братиям преосвященным Пафнутию и Михаилу о Господе радоватися!

Имею честь уведомить ваши преосвященства, что наше смирение имеет точные сведения о распространении как в Mocквe и ее окрестностях, так и других городах и их провинциях, печатных тетрадей, содержащих в себе якобы копию действительного предложения ко мне ваших преосвященств. Предложение, или проект мирного соборного акта, вы предложили нашему смирению при личном свидании 14 дня текущего года, но оно далеко расходится с печатным предложением, о котором наше смирение упомянуло выше. Не знаю, знают ли ваши преосвященства о таком самоволии, вероятно, непрошенных вами радетелей, а также не знаю, как смотрите вы на подобное злоупотребление тех лиц, которые пользуются неправильной редакцией предложения и выдают его как бы за точное и действительное; но наше смирение находить такое предприятие, что бы издавать в свет и распространять в народе несуществующие уже акты, делом незаконным, недобросовестным и совершающимся несомненно по внушению исконного врага рода человеческого, который всегда стремился и стремится мешать начинающемуся доброму делу и сеять ссору между идущих к примирению. Наше смирение полагает, что если не было бы таких непрошенных ревнителей, проявляющих ревность свою не по разуму, то есть, если бы не печатали несуществующие уже акты и не распространяли бы их в народе, то мы ближе стояли бы друг к другу и к желаемому миру.

Говоря о недобросовестности упомянутых лиц, вредящих христианскому началу мира, наше смирение считает еще долгом заявить вашим преосвященствам, что клятвы в деле нашего братского мира следует совершенно устранить. Ведь клятва не есть праздное слово: ибо клятва в устах праведника поражает виновника, а клятва в устах виновника поражает его самого. Святой Анастасий Синайский пишет: «Глаголет же Господь ко Апостолам, егда входите в дом, глаголите мир дому сему: и аще будет ту сын мира, мир ваш почиет на нем. Аще ли не будет достоин мира, мир ваш к вам возвратится. Аще убо мир паки к онем возвращается, занеже не обрасти достойна себе, множае паче клятва возвращается на главу неправедно ту посылающего, яко неповинну сущу оному приятию, к нему же послана бысть. Всяк убо всуе проклинаяй себе проклинает» (Ник. чер. горы сл. 7) Такова сила клятвы! Имея такое значение клятвы, наше смирение не может согласиться произнести клятвы в деле нашего мира: она бесполезна, и не только бесполезна, но и вредна. Последствия клятв, кажется, хорошо известны нам и вам. А на сколько они полезны – это можете судить по собственному вашему разумению с Исифом. Эти худые примеры оказали худые последствия.

Итак научившись горьким опытом за последствия клятв, наше смирениe находит гораздо правильнee и более соответствующим истине уничтожать междоусобные распри братии не острием клятв, а призыванием благословения Божьего, простирать к ним руку милости, жертвовать собой за гибель их – словом сказать уподобляться в таких случаях великим светилам ветхой и новоблагодатной церкви – пророку Моисею и Апостолу Павлу. Эти великие люди Божьи, видя гибель овец Божьих, не клятвой обращали их к Творцу, но первый воскликнул к Богу «молю Ти ся Господи, согрешиша людие сии грех велик, и сотвориша себе боги златы. И ныне, аще убо оставиши им грех их, аще же ни, изглади мя из книги Твоея, в ню же вписал еси» (Кн. 2, Исход. 32:31–32). И последний взывал: молил быхся бо сам аз отлучен быти от Христа по братии моей, сродницех моих по плоти, иже суть израилите» (К Рим зач. 100). Вот достойные подражания примеры! Люди сотворили «грех велик» – одни «сотворили себе боги златы», а другие убили Сына Божьего, и великие слуги Божьи не только не клянут их, но самоотверженно ходатайствуют за них к Творцу всяческих и готовы за сотворивших грех велик лишиться вечного блаженства, лишь бы спасти их! Взирая на такие высокопастырские подвиги великих людей Божьих, наше смирение бесповоротно решило, лучше пожертвовать собой за спасение братии, нежели отлучать их от Христа и предавать диаволу. Поэтому, все клятвы в деле мира братии должны быть выброшены за борт корабля, то есть церкви Христовой, и на это место призвать благословение Божье.

В заключение моего к вам послания я шлю вашим преосвященствам о Христе мое братское приветствие и прошу вас не угашать духа мира и не отталкивать протянутую вам руку братского единения, которая подана вам во имя завешанной любви Господом нашим Исусом Христом

Смиренный Савватий архиепископ Московский

1 Сентября 7403 лета

Из этого послания оказывается, что в июне месяце Савватий имел свидание с Пафнутием и Михаилом и что при этом свидании не было речи о произнесении проклятия на издателей Окружного Послания, как об условии взаимного мира, зиачит, указаны были только прочие условия, изложенные в «Предложении», на которые, очевидно, Савватий и был согласен. Оказывается далее, что теперь, найдя в «Предложении», распространяемом в виде «печатных тетрадей» по Москве «и по другим городам и их (?) провинциям» и составляющем «якобы копию действительного предложения», сделанного при свидании, – найдя в нем упоминание о клятве, Савватий, глаголющий устами Брилиантова, признает это «печатное предложение», неизвестным даже Пафнутию и Михаилу, «злоупотреблением» некоторых ревнителей не по разуму, которые «пользуются неправильной редакцией предложения» и выдают его как бы за «точное и действительное».²³ Таким образом Савватий и Брилиантов выдают известные читателям, прошлый раз напечатанные нами, документы за подлог, за какое-то «злоупотребление».

Надобно полагать, что Пафнутий и Михаил не замедлят объяснить, есть ли тут «злоупотребление», или подлог со стороны каких-то ревнителей не по разуму, или нет; но во всяком случае это заявление Савватия внушает некоторые недоумения. Он жалуется, что «предложение», высказанное Пафнутием и Михаилом при свидании 14-го июня, неверно передается в «печатном предложении», под которым инок Гавриил подписался, по до- верию своих епископов, почти за месяц до этого свидания, именно 20-го мая. Как же «печатное предложение» могло быть искажением словесного, которое было сделано почти месяцем позднее? Странно, что на это обстоятельство не обратил внимания такой ловкий делец, как г. Брилиантов. А ведь оно наводит на мысль, невыгодную для составителя Савватиева послания, – внушает подозрениe, не путает ли чего сей сочинитель и не лукавствует ли он, говоря с таким негодованием о каких-то ревнителях не по разуму..

И в самых его разглагольствиях о клятве, в этом безусловном осуждении всяких клятв, есть много неискреннего и несправедливого, что, полагаем, не замедлят указать Савватию сами неокружники. Мы заметим только и Савватию и Брилиантову: зачем же вы, выдающие себя за таких противников всякой клятвы, заставляете каждого, приходящего к вам наприм. от православной Церкви, проклинать содержащих мнимо-никонианские ереси? Разве сам г. Брилиантов, переходя именно из православной Церкви в раскол, не произносил этих проклятий? От чего же теперь он так вооружается против всяких клятв? А приведенные им примеры Моисея и Апостола Павла совсем не относятся к делу. Савватий говорит его устами: «взирая на такие высокопастырские подвиги великих людей Божьих, наше смирение бесповоротно решило, лучше пожертвовать собой за спасение братии, нежели отлучать их от Христа». Какую это жертву хочет изобразить из себя Савватий? И за спасение какой братии «бесповоротно решил пожертвовать собой»? За спасение издателей Окружного Послания, которых требуется проклясть, или кого другого? Моисей и Ап. Павел готовы были душу свою положить за людей, совершивших, как сам же Брилиантов объясняет, «грех велик», – поклонившихся тельцу вместо Бога и распявших Христа, а неизвестные братия, за которых «решил» пожертвовать собой Савватий, какой «великий грех» учинили? Все это громкие фразы, не имеющие смысла. Ясно и несомненно лишь одно, – что предложенного неокружниками условия к примирению, состоящие в произнесении вечной анафемы издателям Окружного Послания, Савватий, Брилиантов и прочиe мнимо-окружники, как мы и предсказывали, не могут принять, а потому и надежда на примирение с неокружниками, которого они так старательно ищут, должна быть оставлена.

Чтобы показать, каковы действительные отношения неокружников к окружникам, как они смотрят на этих последних, мы приведем здесь еще одинъ любопытный документ, – грамоту Кирилла Балтского к неокружническому лжепопу в селе Грубном Галактиону Дубивинову. Она писана по следующему случаю. Галактион сосватал и выдал дочь свою за окружника, с которого предварительно взял обещание, что он оставить общение с окружниками и венчаться будет у него, в неокружнической часовне. Но зять, обвенчавшись у Галактиона, ушел к своему прежнему духовному отцу, окружническому попу, или протопопу, Филиппу Лазареву Никитину. Об этом доведено было до сведения Кирилла, и вот какую грамоту по сему случаю прислал он Галактиону.

Г. И X. С Б П. Н. Аминь.

Се тебе чадо Галактион вопрошаю: для чего мы православные христиане живущие в Грубном построили церковь и отделились от окружников? Ты что наделал? Как смел с окружниками присвататься, и в нашей церкви венчал, да еще ложную телеграмму писал? Я же тебе отвечал святых правила, что не повелевается с окружниками Богу молиться, ни сватовство заводить. То что ты преступил заповеди и правила святых отцов и мои? Ты есть преступник и сквернитель, с окружниками осквернился. Преступнику не подобает быть священником. Неси есть пастырь, но волк. Тебе было и речами наказано, чтобы не сообщался с окружниками, где и книжицу вам оставил для поддерживания вам, а для посрамления им подобных. А ты это ни во что вменил; ты уподобился Филипу Лазыреву, ереси вменять ни во что стал. Нет тебе благословения к службы касаться, ни к вечерни, ни к часам, ни к утрени, просто ни к какому делу, кроме болящих младенцев крестить и болящих к смерти, если пожелают тебя призвать, к исповеди, наравне как мирянину. А если дерзнешь и cиe преступить, так как дерзкий своим характером, ни слушать ни правил, ни пастыря своего, как тебе была прощена вина за чужую жену, что обвенчал, но сию не прощу вину дерзкому.

Смиренный Кирил епископ Балтовский.

Сентября 9-го дня 7400 г.

Итак, по суду лже-епископа-неокружника, с окружниками не дозволительно ни «молиться вместе, ни сватовство заводить», и кто это дозволяет себе, тот «оскверняется», и поп, дозволивший это, подвергается запрещению от всякого священнослужения. При таких воззрениях на окружников, общение или соединение с ними, как с еретиками, очевидно, может быть допущено только под тем условием, чтобы они, отрекшись от всего изложенного в Окружном Послании учения, подчинились известному чиноприятию. Отсюда можно понять, что мира с неокружниками Савватий и Брилиантов никогда не добьются, и что Австрийское лжесвященство осуждено на непрекращаемый внутренний раздор.

Помимо вражды неокружнических лжеепископов с мнимо-окружническими, чтό делается у этих последних, в их Духовном Советe? Чем занимается Савватий с своим Брилиантовым? Мы уже упоминали, что Брилиантов очень сильный теперь человек у Савватия, ворочает делами в Совете. Когда удален был от должности письмоводителя известный Перетрухин, имевший также большую силу, на его место был назначен Василий Федулов Гусев, сын одного из бесчисленных раскольнических попов: братчикам, т.е. главе их Брилиантову, Федулов не угодил, и на него Брилиантов постоянно жаловался Савватий, так что наконец, в начале нынешнего года, его отставили от должности. Обязанности письмоводителя принял на себя сам Брилиантов, назначив себе в помощники попа Авива. Но должность письмоводителя, конечно, унизительна для Брилиантова, и потому недавно он оставил ее: для занятия этой должности вызвали из Тулы, служившего у купцов Дехтеревых, некоего Николу Фомина, и так как нашли, что письмоводителем Духовного Совета приличнее быть лицу духовному, то Савватий поставил этого Николу в попы к новооткрытой моленной купчихи Балашовой, у Рогожской заставы (таких новых моленных с попами заведено теперь множество в Москве, – время блaгoпpиятнoe!). Этот новоиспеченный раскольнический поп и исправляет теперь должность секретаря, или письмоводителя, при Савватии и его Духовном Совете, но именно под высшим надзором и руководством Брилиантова. Что же они делают? – исправляют ли по крайней мере вопиющие беспорядки, на которые жалуются сами старообрядцы? – Нимало. Вот недавно приехал в Москву и, как слышно, на долгое время Паисий Саратовский: в собрании Совета он доложил Савватию, что надобно бы принять меры к уничтожению известных мнимых мощей, оказавшихся татарскими костями, изъять из употребления антиминсы с этими фальшивыми мощами, – тем паче не распространять их более, так как ими повсюду соблазняются теперь старообрядцы и горько сетуют на такое кощунство, что на татарских костях служатся литургии их попами. Велемудрый Савватий ответил на это, что «кости хорошо пахнут», походят на мощи. И пусть на них служатся обедни раскольническими попами! А просвещенный г. Брилиантов? – кому бы, кажется, как не ему, поддержать предложение Паисия о прекращении такого страшного кощунства в старообрядчестве? И однако же он поддержал не Паисия, а слабоумного Савватия, в том, конечно, соображении, что если будет сделано распоряжение об уничтожении мнимых мощей, оно послужит ясным подтверждением справедливости Анастасиева письма о них и все поймут тогда, что это действительно не мощи, а татарские кости, между тем как интересы раскола требуют всячески скрывать это, почему даже и сам Анастасий принужден отказываться от своего собственноручного письма. Интересы же раскола, тесно связанные с его личными, для г. Брилиантова всего дороже.

Вообще Савватий, Брилиантов и им подобные строго блюдут свои интересы и горячо восстают против всякого на них притязания со стороны других. Вот наприм. заседают у них в Совете, как члены, два дьякона, Иван и Алексей (Богатенков), люди толковые и довольно начитанные. Бестолковость Савватия их возмущает, и они не стесняясь говорят об его крайней ограниченности, о том особенно, что ничего не понимая, он подписывает все, что ему дадут. Об этом Савватий узнал через такого же, как он, тупоумного попа Прокопия, который пользуется особенным благоволением богачки–раскольницы Миловановой и потому имеет немалую силу у Савватия. Савватий вознегодовал на дьяконов, дерзнувших невыгодно отзываться о его умственных способностях, и присудил изгнать их из Совета. Брилиантов, конечно, был не против удаления опасных членов Совета, смеюших иметь свои суждение о делах и обвинять Савватия за беспрекословное подписывание бумаг, которые он, Брилиантов, дает ему для подписи. Но опальные дьяконы обратились с просьбой о защите к лицу посильнее и Брилиантова и самого Савватия в московской австрийщине: отсюда последовал приказ – дело о них прекратить, и оно прекращено. Савватий и Брилиантов покорились...

А болee всего тешится Савватий торжественными служениями в Москве и других местах. В половине сентября он совершил путешествие в Гуслицу, – ездил в сопровождении самого Брилиантова: по раскольническим деревням его принимали с хлебом-солью; когда служил в деревне Панкратове (недалеко от Егорьевска, но Москов. губ.), то к службе шел «со славой», по усыпанной песком дороге, при большом стечении народа... Чем же не apxиерей, дозволенный правительством? Ведь совершалось все это, конечно, на глазах местной полиции, может быть и под охраной ее!... они так часто могут встречаться, о рассеянии господствующего в расколе мрака, и умственного, и нравственного, что крайне заблуждаются, даже много грешат перед Богом, те многоученые протоиереи и иереи наши, которые с высоты своей учености так презрительно смотрят на раскол, не считают его и достойным своего просвещенного внимания, хотя дело касается целых миллионов народа. А потом, как не повторить еще раз, что великий грех берут на свою душу наши светские власти, всячески потворствуя расколу, смотря сквозь пальцы на все совершаемые в нем беззакония и бесчинства, равнодушно дозволяя все это, – одни ради скверного прибытка, а другие из равнодушия к церкви, или по непростительному незнакомству с расколом, – что такой же великий грех берут на душу и наши либеральные писатели, прославляющие раскол, поставляющие раскольников относительно образования и нравственности в образец русскому народу. Увы! Повторять-то все это нам не леностно, по Апостолу, но твердо ли? – есть ли польза от этих повторений?...

Дело о фальшивых мощах сильно занимает раскольников, особенно «приемлющих» австрийское священство, у которых собственно и распространены эти мнимые мощи святых Дады, Гаведдая и Каздои, оказавшиеся в действительности татарскими костями, найденными в одной кавказской пещере, оттуда привезенные одним проходимцем-раскольником к Антонию Шутову и доверчиво принятые этим последним за мощи мучеников. Мы упоминали уже, что вопрос об них поднял в Духовном Совете недавно приехавший в Москву Паисий Саратовский, сообщивший при этом, что многие в старообрядчестве очень смущены слухами о происхождении мощей, на которых раскольнические попы совершают литургии. А теперь сделалось известным, что из Москвы нарочно командирован был старообрядцами на Кавказ член Совета диакон Иван и даже будто бы сам Брилиантов, что бы проверить слухи о мощах и осмотреть самую пещеру, гдe они найдены. Соглядатаи уже возвратились; но какие привезли известия, это хранится пока в тайнe. Слышно однако же, что они поддерживают мнимую подлинность мнимых мощей Дады и Гавведдая (которые, значит, лежали в пещерe четырнадцать столетий!), и даже привезли фотографические снимки пещеры, сделанные нарочито приглашенным фотографом, так как на стенах пещеры оказались-де какие-то персидские надписи. В то же время находился в Москве и сам Анастасий, виновник всего дела, написавший Силуану известное письмо о татарских трупах, выдаваемых за мощи: приезд его едва ли не состоит также в связи с этим делом о мощах. Был в Москве и Сильвестр Балтский, наиболее заинтересованный попытками примирения с неокружниками: как представитель настоящих окружников, он не только выразил несочувствие к этим попыткам, но и заметил с негодованием, что называть противуокружников, этих ругателей имени и креста Христова «возлюбленными о Христе братиями» есть крайнее нечестие. Нет сомнения, что и по делу о мощах он выразил свое мнениe не благоприятное для Савватия. Таким образом по этому делу состоялся в Москвe целый съезд, или пожалуй малый собор раскольнических apxиереев (счастливая Москва!). А между тем мы получили от одного почтенного, вполне достоверного лица, бывшего прежде старообрядцем, а ныне принадлежащего к православной Церкви, не безызвестного нашим читателям Т.Е. Тихомирова, любопытное письменное сообщение о тех же мнимых мощах, которое считаем не излишним предать гласности, в том между прочим соображении, что, быть может, обратят на него благосклонное внимание и сами раскольнические владыки, по крайней мерe соблаговолят проверить справедливость приведенных в нем указаний. Вот что пишет Т.Е. Тихомиров:

«Принятые поповцами-окружниками за мощи святых мучеников татарские трупы, о которых в свое время не мало говорилось в печати, начинают теперь сильно смущать некоторых старообрядцев. И тогда, как явились печатные о них известия, я подтверждал справедливость этих известий, – рассказывал, чтό самому мне известно о мощах, но сообщать о том печатно не находил нужным. А вот недавно я встретился с одним старообрядцем, который сам завел речь о мощах, и когда я передал ему, что мне известно об этих мнимых мощах, он стал просить, чтобы я не таил сказанного ему, а рассказал во всеуслышание. Поэтому я и решился написать вам, что знаю о мнимых мощах, а вас прошу напечатать.

«В 1885 году, еще будучи старообрядцем и состоя при раскольническом попе Павловского посада Сергее Лукине, в 8-ю пятницу по пасхе, вместе с этим попом я приглашен был Иваном Карякиным, наперсником Антония²⁴, к нему в гости, в деревню Большой-Двор, по случаю праздника. Когда напились чаю, Карякин пригласил нас прогуляться на кладбище: пойдемте, говорит, чтό я укажу вам на кладбище. Пришли, сели на могилках, обросших зеленью, и Карякин стал нам рассказывать: «Да, нам с упокойным владыкой Антонием не мало хлопот стоило, о чем я хочу вам сказать. Пришлось нам с владыкой приобрести неоцененные драгоценности, мощи св. угодников Божьих Дады и Гаведдая, воссиявшие нам с неверного Кавказа. Но когда они привезены были в Москву, то владыке было сообщено, что об этом знает правительство. Мы тогда же приняли меры, чтобы поскорee скрыть святые мощи: часть их оставили у себя, часть отослали за границу²⁵, но большую половину мощей мне пришлось вот здесь похоронить (и указал место), – хоронил в глубокую ночь, совершенно один; здесь они и по cиe время лежат». Что я верно передал рассказ Карякина, в этом свидетельствуюсь Богом. Лже-поп Сергей Лукин еще жив и, вероятно, помнит же рассказ Карякина: если не захочет действовать против совести, то он подтвердит мои слова. Место, где зарыта бόльшая часть мнимых мощей, указанное нам Карякиным, находится по средине кладбища, но прямо указать его, за давностью времени, я не могу. Кладбище в сосновом лесу, на левом берегу Клязьмы, верстах в двух от деревни Большой-Двор».

Большой Двор – родина известного в расколе попа Петра Драгунова: трудно представить, чтобы он не знал того, что рассказано в приведенном письме. И во всяком случае, Савватий с своим Духовным Советом имеет полную возможность проверить приведенный рассказ. Если же все это правда (а мы не сомневаемся, что правда), то как Савватий с своим Брилиантовым и Духовным Советом, защищающие мнимую подлинность и святость мощей, о которых идет речь, – как они дозволяют, чтобы «бόльшая половина» сих мощей лежала где-то зарытая в землю?..

По поводу всей этой истории о фальшивых мощах мы должны сказать, что если Антоний с Карякиным, обманутые каким-то проходимцем, приняли их за действительные мощи святых и, как таковые, начали повсюду распространять, это совсем не удивительно и не составляет еще позорного пятна для памяти Антония: и не такие лица, как Антоний, бывали вводимы в подобные ошибки подобные проходимцами! А вот, что Савватий с своим Брилиантовым даже теперь, когда вполне достаточно обнаружилась фальшивость мощей, оказавшихся татарскими трупами, все еще защищают их мнимую святость и нимало не заботятся об изъятии их из употребления, – это уже не только удивительно, но и позорно, а в отношении к старообрядцам, которых они так нагло обманывают, преступно и возмутительно.

Приведем нечто и в дополнение к тому, что мы говорили прошлый раз о творимых в расколе безобразиях и беззакониях. Вот письмо, полученное нами от одного крестьянина из Ржевского уезда (Тверской губ.): «Я живу среди раскола и вижу раскольнические безобразия. Хочу сообщить об одном, которое меня ввело в большой ужас, – о том, как наши раскольники издевались над своим же несчастно умершим собратом, человеком почтенным и зажиточным, который был даже попечителем их раскольнического кладбища и находился при жизни в большом у них уважении. Это был мой сосед, крестьянин нашей деревни – Муравлевки (Толстиковской вол.), Тимофей Федоров, прежде бывший православным, а потом уклонившийся в раскол. 6-го декабря 1893 года он уехал на ярмарку в село Молодой-Туд, верст за 50 от нашей деревни, и там, стоя около своего воза, упал и умер. При нем находился работник, нашей же деревни крестьянин. Умершего подняли, положили на сани и повезли тотчас же домой. Приехали поздно вечером; но народ еще не улегся спать, слух о таком печальном случае прошел по всей деревне и народу сбежалось множество, – деревня большая, все почти раскольники. Мы, православные, смотрели издали и слушали их рассуждения. Прежде всего справили покойника, как должно по их религии, – потом надо было класть 15 поклонов, с молитвой: «Покой Господи» и проч. Тут-то и заговорили, можно ли еще поминать его. Решили, что надо спросить знающего человека, позвать старуху Татьяну Столбову: она, говорили, часто бывает в городе (Ржеве), у богатых купцов (раскольников), и должна знать, как надо поступать с умершими скоропостижно. Приходят, просят Татьяну. Она не отказала, обещалась придти. Сбирается, а сын Иван и говорит: «Смотри, мама, не ошибись рассудить, а то тебе что будет на том свете, коли разрешишь поминать, а поминать-то его недостойно! На тебе грех-то ляжет». Она ответила: «ах, сынок, – да ведь я буду разбирать по уставу святых отцов»! Приходит Татьяна в дом покойника. Все ее дожидаются и начали рассказывать, как умер Тимоеей, – сказали, что он и вина выпивал, но так много не пил, чтобы от вина умереть, – и торговля с покупателями шла у него в то время. Татьяна ответила: «сколько бы ни выпил, да все таки выпил, вино в нем было: это смерть опившихся! А пьяницы царствия Божьего не наследуют. Еще есть писано: кто не причастится святых таин и не раскается, тоже не наследует царствия Божьего. А ему не привелось раскаяться и матери – сырой земле! Как его поминать? Да еще я слышала, как еще шла сюда, что лошадь едва привезла его, вся мокрая сделалась. Это дело тоже нехорошее и надо принять во внимание». Народ закричал: «да ведь лошадь-то здесь на дворе, – сходи, сама посмотри; гляженое лучше слышанного»! Взяли огня; сын покойного повел Татьяну на двор смотреть лошадь: лошадь оказалась мокрая. Работник объяснил, что воз с товаром быль тяжелый, ехали и туда и оттуда шибко, пришлось сделать два конца по 50 верст: «как не упреть лошади! я не думал, что и дойдет; а она и воз и хозяина привезла»! Работник был православный: поэтому Татьяна не дала никакой веры его показанию, даже воспользовалась случаем укорить православных: «Это у вас попы таких поминают, вот ты и нас хочешь смущать! Нет не смутишь! Знаю я, от чего лошадь стала мокрая. Он умер не по-божьему, так на него и насели нечистые, всю дорогу ехали с ним: от того лошадь и устала». Теперь уж дело было ясно, и Татьяна порешила оставить Тимофея без помину. На другой день, рано утром, сын его пошел к его товарищам, которые вместе с ним торговали, – все они старообрядцы: товарищи сказали, что кажется, не от вина умер, – и велели спросить работника: он лучше все знает, не отходил от Тимофея – «Зачем я буду у еретика спрашивать»! – ответил сын, и отправился за советом к попу Семену (неокружнику). Тот без владыки Иова ничего не мог решить. Сын поехал к Иову в Москву и оттуда прислал жене такое решениe этого владыки: «епископ Иов так велел исполнить: вывезть его (покойника) на лошади, ночью, – не подобает его человеческими христианскими руками нести; помер как скотина, пусть скотина его и везет! И кто при нем будет идти, чтобы шапки не скидал, и иконы не брал бы, и похоронить его под забором, и место то заровнять, чтобы и признака могилы не было; а жена и все родные не прощались бы и не провожали, – епископ строго наказал, да не погибнут с ним и еще христианские души». Так все и было исполнено: жена, дети и все родные покойного ушли в другую комнату, чтобы не видать, как его будут выносить. Эти похороны происходили уже на 7-й день по смерти. Однако родным было очень неприятнo, что такой почетный человек, попечитель раскольнического кладбища, так бесчестно похоронен, – поехали к Иову с жалобами. Дней через десять является от Иова дьякон отобрать показания о смерти Тимофея Федорова. Свидетели показали то же, что и прежде; но теперь, получив от дьякона эти показания, Иов уже издал приказ поминать умершего Тимофея и дьякону писал: «благословляю вас, свяшеннодиаконе, бысть на погребении и похоронить умершего вместе с христианами». И вот 23 декабря, без ведома начальства, вырыли покойника, десять дней лежавшего в могиле, внесли в раскольническую часовню, и поп Семен вместе с дьяконом, присланным от Иова, отпел погребение, и похоронили его в другой могиле, «вместе с христианами»! Даже раскольники других сект укоряли неокружников, что их епископ сначала велел зарыть покойника, как скотину, а потом за деньги велел его вырыть и похоронить «по-христиански». Между тем кто-то донес земскому начальнику, что раскольники вырыли покойника и похоронили на другом местe. Началось следствие, и земский начальник присудил к штрафу в 50 руб. нового попечителя раскольнического кладбища Сергея Союзнова и жену покойного. Тем дело и кончилось. Но судите же о безобразиях, какие дозволяют себе раскольники, даже в отношении к своим собственным собратьям. Хорошо еще, что дело не осталось безнаказанным»...

Конечно, хорошо; но ведь земский начальник взыскал по 50 руб. только с прикосновенных к делу – раскольника и раскольницы (притом зажиточных), а главные-то виновники таких возмутительных безобразий и таких беззаконий, – разные Татьяны Столбовы, проповедующие, будто бы на основании «уставов святых отец», что нельзя молиться за покойника, если лошадь, на которой привезли его, окажется мокрой, пробежав 100 верст, эти попы и дьяконы раскольнические, погребающие незаконно вырытых из земли мертвецов, эти Иовы и Савватии, по распоряжениям которых производятся все эти безобразия, – все они не только не привлекаются к законной ответственности за свои беззаконные дела, но и пользуются полной свободой и безопасностью для продолжения этих беззаконий, даже покровительством властей. Правда, Иов подвергся удалению из Москвы; но это сделано только потому, что его присутствие в Москве не угодно было сильным перед властью окружникам, как стеснительное для владыки-Савватия. За то уже этот последний, под крылышком Морозовых и других богачей-раскольников, имеющих доступы ко всем властям, может бесчинствовать как и сколько ему угодно, разъезжать для своих якобы apxиерейских служений, куда ни вздумает, ставить попов и дьяконов, сколько захочет сам, или сколько прикажет Арсений Иваныч, и всякую пропитанную духами кость выдавать за мощи святых... А г-да Брилиантовы и прочиe братчики! Зло, которое эти интеллигенты раскола причиняют православной Церкви и православному народу своими подпольными изданиями, в таком множествe и так свободно распространяемыми, неисчислимо. И однако же, власть, заведовавшая сими делами, предоставляет им полнейшую свободу пользоваться гектографом и незаконно напечатанные на нем сочинения распространять повсюду. Вот в самое недавнее время они издали еще одну большую книгу, под названием «Броня веры», наполненную клеветами и бранью на православную Церковь, на Святейший Синод и на всех ревнителей православия, – она также будет распространена везде на поддержание раскола и на вред Церкви. Или вот еще известный, хотя и безграмотный, но к удивлению пользующийся влиянием в расколе, Ив. Ив. Зыков напечатал на гектографе и распространяет большую же книгу своего сочинения о характере которой, о ругательствах, какими она наполнена, (равно как и о безграмотности) может дать понятие одно ее заглавие – «Книга Мечь духовный посекающий (следует имя одного ревнителя православия, издавшего книжку во обличение Зыковских лжеучений) его злобу, вражду, ложь, клевету и всякую неправду, наполнявшую (!) всю брошюру до самого верха и показание сущей истины от священного и святоотеческого писания Ивана Иванова Зыкова, относящегося (!) семи вопросов». О брани на святую церковь, наполняющей эту книгу поморского наставника, отлученная от общения самими поморцами за сочувствие самокрещенцам, мы уже не говорим. И никому из имущих власть воспрепятствовать появлению и распространению этих подпольных изданий Швецова, Брилиантова, Зыкова и прочих, и обязанных к тому присягой, как будто нет и дела до всего этого... Что это такое? Непростительная небрежность, или нечто еще худшее? Весьма любопытно было бы видеть, как поступила бы заведовавшая делами печати московская власть, если бы г-да Брилиантовы, или Зыковы издали и начали распространять сочинение, наполненное бранью не на Православную, а наприм. на Армянскую церковь (а написать такое сочинение им было бы всего легче, ибо всем известно, что раскольники, а значить и Брилиантовы с братией, на основании уважаемых ими старопечатных книг, считают армейскую ересь самой мерзкой из ересей). Как в самом деле отнеслась бы к такому раскольническому сочинению эта власть? Так же ли беспрепятственно дозволила бы распространять раскольническую брань на Армянскую церковь, как дозволяет раскольникам печатать и распространять их брань на Церковь Православную? Для определения степени беспристрастности сей власти это было бы любопытно. Но г-да Брилиантовы хорошо понимают дело, – такого сочинения они не напишут и не напечатают.

Как ни странно от раскольнических безобразий всякого рода переходить к французскому языку, а мы хотим это сделать. К удивлению, в защиту раскола начинают писать нам французские письма. Вот именно сейчас получили мы такое письмо и притом открытое (почему-то старого образца, закопченное и засиженное мухами, оплаченное даже семикопеечной маркой). Курьёза ради приводим его здесь:

Avant d'offencer il fallait venir voir ce qu» on fait dire et ecrire on peut tout le papier va tout subir O(r)thodoxe.²⁶

Весьма сомнительно, чтобы писал это православный, а не какой-нибудь раскольнический интеллигент. Если же писал и православный (по формуляру), то несомненно состоящий на службе расколу (есть такие). Но в чем же дело? О чем тут речь? Кого и чем мы оскорбили, не рассмотрев дела? Не понимаем. Во всяком случае ответим неизвестному раскольническому интеллигенту на его французское письмо российским диалектом, что ничего мы не пишем и не печатаем без предварительного и возможно тщательного рассмотрения, заслуживает ли доверия лицо, по рассказу и сообщению которого пишем и печатаем, также имеет ли признаки достоверности то, чтό сообщается нам письменно, а в большинстве случаев пишем и печатаем, основываясь на несомненных, так сказать официальных, документах, и раскольнических (которые, обыкновенно, и печатаем) и не раскольнических. Посему совет, столь деликатно данный нам при помощи французского языка, мы находим излишним и запоздалым. А что бумага все терпит, – это несомненно, – особенно засиженная мухами.