Летопись происходящих в расколе событий

В последние дни истекшего 1887 года московские раскольники «по Рогожскому» очень заняты были избранием так называемых выборных на свое пресловутое Рогожское Кладбище. «Избирательная агитация» и здесь была в полном ходу. В 1876 году возникли споры относительно выбора попечителей на Рогожское Кладбище между окружниками, почему-то присвоившими себе исключительное господство на Кладбище, и противуокружниками, совершенно справедливо и законно предъявлявшими равное с ними право на участие в управлении и распоряжении делами этого раскольнического учреждения, столь обширного и многолюдного теперь, обладающего громадными материальными средствами, в учреждении, устроении и обогащении которого принимали одинаковое участие не только предки, но и отцы нынешних окружников и противуокружников. В споре этих двух сторон, двух равноправных хозяев Рогожского Кладбища, взяли перевес окружники (т.е. в сущности мнимые окружники), так как в ряду их состоят главные лица московского расколо-финансового миpa: они успели даже выхлопотать официальное разрешение – избрать из своей среды, и именно из числа более или менее значительных купцов, тридцать человек, чтобы только из них уже были избираемы попечители Рогожского Кладбища. Тогда и были сделаны выборы этих тридцати, в руках которых сосредоточилось таким образом право обладания и распоряжения богатым и многолюдным раскольническим учреждением, которому, в интересах православия, следовало напротив положить конец, как учреждению, явно устроенному на вред православной церкви и доселе составляющему центр поповщинского раскола с его лживой иepapxиeй, точно так же как Преображенское Кладбище составляет центр безнравственнейшего и преступного беспоповщинского раскола и также давно напрашивается своими деяниями на уничтожение, составляя общину, не терпимую в благоустроенном государстве. Но у преображенцев есть г-да Егоровы, а у рогожцев целый легион таких Егоровых. И вот Рогожское Кладбище, с разрешения правительства, более десяти лет опекается тридцатью выборными псевдоокружниками. Но так как в течение этих десяти лет некоторые из выборных умерли, а иные сделались несостоятельными, между тем как явились новые капиталисты, получившие значение в раскольническом обществе, к тому же предстояло двух попечителей Рогожского Кладбища, отслуживших трехлетний срок, Мусорина и Михайлова, заменить новыми, то и решено было к новому году произвести новые выборы «тридцати». Главный вопрос в возникшей по сему случаю избирательной агитации касался г-на Шибаева: попадет он в число «тридцати», или не попадет? Его патрону, который считается главою московских поповцев и у которого г-н Шибаев состоит главным агентом по раскольническим делам, чрезвычайно хотелось провести его на выборах, и с Мясницкой отдан был приказ «вотировать» за Ивана Иваныча; но были справедливые опасения, что приказ этот, пожалуй, не воздействует, так как Иван Иваныч, слишком властно распоряжающейся и на Кладбище, и в Духовном Совете, расположением раскольнического общества не пользуется. 29 декабря в конторе Рогожского Кладбища происходили окончательные выборы: избирателей по повесткам явилось более ста. Ив. Ив. Шибаев в число «тридцати» не попал, к крайнему своему и своего патрона сожалению; но, в утешение им, Ивана Иваныча выбрали в число кандидатов к «тридцати», избранных также в количестве тридцати, на случай выбытья кого-либо из них. В попечители же на место Мусорина и Михайлова, как слышно, выбраны Медведев и Клейменов, недавно обратившийся из противуокружников. Выбор Клейменова сделан, конечно, в тех видах, чтобы таким к нему вниманием расположить и других противуокружников к переходу в окружники. Итак, управление богатым Рогожским Кладбищем снова закреплено за псевдо-окружниками. Но справедливо ли и законно ли? Разве, повторим опять, не имеют права на участие в этом управлении и на службу в рогожских часовнях и противуокружники и особенно беглопоповцы, которыми собственно Кладбище и учреждено? Достойно удивления, что они не предъявляют, где следует, своих прав на Рогожское Кладбище. Надобно полагать, что в этом случае они руководятся мудрым правилом «с сильным не борись, с богатым не тяжись», и полным знакомством с теми порядками, как решаются у нас дела о расколе со времен Петра Великого, когда и его знаменитая дубинка не могла остановить этих появившихся тогда порядков...

Старый год закончился для московских раскольников поповцев смертью старейшего из их попов австрийского поставления, а новый начался известием о приближающейся смерти старейшего из их архиереев: умер поп Максим и тяжко заболел престарелый Аркадий Славский.

Поп Максим поповствовал целых 40 лет. Он поставлен был еще первым на Руси раскольническим бело-криницким епископом – Софронием Жировым, в 1847 г. Софроний успел поставить для Москвы только двух попов – Максима и Георгия, который давно умер; вскоре потом, за открытую симонию, Софроний, по состоявшемуся в Белой Кринице суду, был извержен, а на его место в Москву прислан был известный Антоний Шутов. Поп Максим, как и все почти раскольнические попы, был гусляк, и по свойству своего характера, а еще больше потому, что был старейшим лицом из всего московского раскольнического духовенства, был весьма высокого о себе мнения и держал себя совершенно независимо; к своим московским и прочим раскольническим владыкам относился пренебрежительно, – Антония не уважал, а Савватия, как полную ничтожность, совсем презирал; своим приближенным он откровенно говаривал об них: именуются епископами, а и устава церковного хорошенько не знают! И всю австрийскую иepapxию он ценил по достоинству, – иногда, в минуты откровенности, прямо называл ее незаконной. Это слышали от него некоторые близкие к нему духовные дети, впоследствии присоединившиеся к церкви. Но пред прочими старообрядцами он выдавал себя за ревнителя раскола. Вообще же это был человек, любивший применяться к обстоятельствам, угождать «и вашим и нашим», как это обнаружилось особенно во время смут, возникших у московских поповцев по случаю издания Окружного Послания. Не заявляя себя ни окружником, ни противу-окружником, он долгое время на службах не поминал ни окружнического, ни противуокружнического епископа. Бывало, в тех местах, где нужно поминать епископа, скажет: об епископе нашем... да и закашляется нарочно; затем, не назвавши епископа, продолжает говорить, что следует. Он, с своими прихожанами, занимал какое-то среднее место между окружниками и неокружниками. Когда же потом окружники взяли явный перевес над неокружниками и наиболее зажиточные из его прихожан склонились на их сторону, Максим начал поминать на службах Антония Шутова, хотя отзывался об нем постоянно с негодованием, как беспоповце по убеждениям. В последнее время Максим проживал на Рогожском Кладбище; а незадолго до смерти получил от Духовного Совета назначение служить при богатой моленной в доме Баулина, в Таганке. Эта моленная существовала издавна; но минувшей осенью к ней приделан алтарь, и она таким образом превращена в церковь (освящение торжественно совершилось 21 Ноября). При ней открыт новый раскольнический приход, к которому и определили Максима в попы. Максим болел всего одни сутки. Когда он сделался очень слаб, то приближенные стали говорить ему, чтобы пригласил для исправы батюшку отца-Петра (Драгунова); но больной не пожелал иметь духовником ни Петра, никого-либо из московских раскольнических попов; а так как его духовник – Фома состоит попом в Петербурге, то и умер (8 Декабря) ни у кого не исповедавшись. У попа Максима было значительное собрание старопечатных книг: собрание это почему-то он завещал не Рогожскому Кладбищу, как надеялись, а одному родственнику, служившему при нем в дьячках. Максим, как и все московские раскольнические попы, имел хорошее состояние: на свое погребение и поминовение он завещал 30.000 руб. Погребение происходило с величайшей торжественностью. При выносе тела из квартиры покойного, на Семеновской улице, вместе с попами участвовал в служении сам Савватий, именующийся apxиeпископ московский, при чем находилась и поляция. Отпевание происходило в часовне Рогожского Кладбища: участвовали в нем пятнадцать раскольнических попов, в том числе приезжие – петербургский Фома, из деревни Яковлевской Серафим и др.; пели сорок человек дьячков; народу было множество, – были и православные. Погребение кончилось в 3 часа пополудни, и затем в кладбищенских зданиях происходил богатый поминальный обед, – обедало более 500 человек. Похоронами распоряжался купец Милованов. Вот как в богоспасаемом граде Москве хоронят раскольнических попов!

В первых числах Января получено из Владимира известие, что проживающий там, бывший суздальский заточник, Аркадий, архиепископ Славский, тяжко занемог. Это известие произвело сильное впечатление на московских раскольников: Аркадий своего рода знаменитость, как единственный теперь из ставлеников Амвросия и как страдалец за веру, хотя страдал он, т.е. был заключен в Суздальский монастырь, совсем не за веру, а за свое бегство из России. Посетить болящего немедленно отправился сам владыка Савватий. В свидании с полуграмотным, ничтожным Савватием Аркадий, человек весьма неглупый, конечно, не нуждался и никакого утешения себе от такого посетителя получить не мог; но требовалось оказать внимание больному, столь знаменитому у раскольников. Принимая во внимание преклонные лета Аркадия, трудно ожидать его выздоровления. И если он умрет, то разумеется, последует перевезение его останков в Москву и торжественное погребение на Рогожском Кладбище, по тому же примеру, как перевезен был и торжественно похоронен его соузник – Конов. На Рогожском Кладбище соединятся таким образом гробы знаменитейших раскольнических apxиepeeв – Антония, Конона, Аркадия, и оно получит в глазах раскольников еще больше значения. И при всем этом, однако, наше время, даже и московское, раскольники считают временем их бесправия, унижения, гонения! Каких же времен свободы и полноправия они ожидают? И чего потребуют тогда? Не того ли, чтобы их ложные apxиepeи торжественно служили и хоронились в Успенском соборе?!

Но возвратимся к рассказу о недавних событиях в расколе. В Москву снова приезжал Паисий Саратовский, по случаю болезни дочери. Семейные несчастия его преследуют: похоронив всех сыновей, он похоронил в последний пpиезд свой и единственную дочь. Паисий с трудом переносит эти горя; но еще труднее переносить ему огорчения, причиняемые его собратом – Пафнутием Казанским. Этот старый хитрец не только не исполнил данного им на соборе раскольнических архиереев обещания – переехать из Черемшан в свою eпapxию и тем открыть Паисию полную свободу действий в его eпapxию, но и строит ему разные козни. Паисию совсем нет житья в его собственной епархии, и московские друзья советуют ему бросить Саратов и переезжать в Москву. Но это было бы своеволие и нарушение канонических правил, за которое Пафнутий же мог бы потребовать суда над ним, хотя сам нарушает эти самые правила. Единственный законный для Паисия путь к устранению затруднений – предложить собору на рассмотрение незаконные поступки Пафнутия, и он уже делал это; но оказалось, что для Пафнутия и собор ничего не значит. Остается, действительно, и Паисию прибегнут к самоуправству, и это будет совершенно в раскольническом духе. Вообще, теперешние отношения между Пафнутием и Паисием дают достаточное понятие о том самовольстве и бесчинии какие творятся в бесчинной раскольнической иepapxии и составляет прямое, неизбежное последствие ее лживости и незаконности.

И внутренняя борьба между окружниками и противуокружниками не ослабевает. В прежней летописи мы говорили, что на вопросы противуокружников Перетрухин, секретарь и голова Савватия, написал ответы, которыми весьма кичится, и что по сему случаю г. Медакин и другие противуокружники имели объяснение с Савватием, который, разумеется, не мог дать никаких объяснений по своему непроходимому невежеству. Теперь на ответы Перетрухина явились основательные замечания противуокружвиков, с которыми Перетрухину не легко будете справиться при всей его бойкости и развязности. С замечаниями противуокружников мы не замедлим познакомить наших читателей.

А между тем, не смотря на внутренне раздоры и несогласия, у раскольников ведется упорная борьба против церкви, и между прочим борьба литературная, в которой, и это примечательно, упражняются по преимуществу псевдоокружники. Сочинения и книги против церкви, исходящие из заграничных и подпольных типографий, или оттиснутая на гектографе, являются во множестве и распространяются усиленно, в особенности между старообрядцами, которые читают их с полным доверием и еще крепче утверждаются в расколе и в ненависти к церкви. Кроме изданных за границей зловредных «Исследований» жида Карловича, «Поморских Ответов», «Истинности» Швецова, – книг, которыя теперь во множестве распространены среди старообрядцев и пользуются у них большим авторитетом (просим припомнить, что говорится напр. об «Исследованиях» Карловича в переписка Т.И. Касилова с г-м Захаровым¹, – кроме этих давно известных книг появились: сочинение Верховского под названием «Нечто о Синоде Грекороссийской церкви», священно-инока Арсения. т.е. Онисима Швецова, «Беседа с Прошиным» и «Исповевание веры», наполненное лютеранскими суждениями автора о церкви и иepapxии, которыми однако раскольники не смущаются, слыша их из уст своего лжеучителя, потому только, что уста сии в то же время произносят ложь и клевету на православную церковь. Наконец и сам г. Петрухин разрешился целою книгою под громким названием: «Меч духовный на поражение еретиков-никониан». Сочинения оттиснуты на гектографе; а книга Перетрухина напечатана славянским шрифтом, и не за границей, а в Pocсии, очевидно в подпольной типографы. Так усердно трудятся раскольники в пропаганде раскола посредством издания и распространения направленных против церкви сочинений! Но это по крайней мере в порядке вещей. Недавно появилось отдельной книгою, и поступило в продажу «во всех лучших книжных магазинах», сочинение профессора Каптерева «Патриарх Никон и его противники»². Читателям «Братского Слова» уже известно отчасти, как ложно в этом «ученом» сочинении толкуются свидетельства о двуперстии, как «ученый» автор издевается над полемистами с расколом, сочинений которых хорошенько и не знает.

Кстати о последнем (III-м) томе упомянутых выше «Исследований» Карловича. В последней (Х-й) главе этого тома говорится «о падении восточной церкви, или когда она нарушила правоту древлецерковных постановлений» (стр. 248), – и вслед за сею главою напечатано «приложение», начинающееся такими словами: «Падение восточной церкви мы ясно показали, особенно в последней главе. Но для подтверждения нашей мысли считаем не лишним приложить некоторые места весьма интересной книги, которую, к сожалению, слишком поздно получили». И затем действительно приводятся на двадцати трех страницах буквальные выписки из книги: «Характер отношений России к православному востоку в XVI и XVII столетиях. Н. Каптерева». Если бы жидовствующий защитник раскола «к сожалению, не слишком поздно получил эту весьма интересную (для раскольников) книгу», он, без сомнения, привел бы из нее и еще больше выписок «в подтверждение своей мысли», что греческая церковь (а вслед за ней и российская при п. Никоне) пала, утратила православие. Какая лестная рекомендация для профессора Духовной Академии! И как различны жребии писателей! В той же книге сколько брани высыпано на нашу ненавистную раскольникам главу! Но да будет благодарние Богу, спасающему нас от позора – заслужить похвалу Карловича и подобных ему радетелей раскола!..

Мы сообщали довольно подробные сведения о миссионерских трудах инока Пимена и соединившейся вокруг него небольшой группы мирян – ревнителей православия, составляющих доселе единственную миссионерскую силу в Черниговской eпapxии. Последний раз мы говорили о миссионерском странствии о. Пимена по стародубским слободам в мае месяце прошлого года³. Летом, по приглашению его превосходительства г. Управляющего Канцелярию Святейшего Синода В. К. Саблера о. Пимен приезжал в Москву для присутствия на съезде миссионеров. На обратном пути отсюда, пользуясь удобным случаем, он посетил некоторые православные обители, а по возвращении в свой монастырь, с благословения черниговского преосвященного и своего достопочтенного настоятеля, начал опять свои миссионерские странствия по Стародубью. Некоторые известия о них, извлеченные из писем о. Пимена, мы и намерены сообщить теперь.

«Возвращаясь из Москвы, со съезда, – пишет о. Пимен, я исполнил мое давнее желание – посетить некоторые православные монастыри. Мне хотелось воочию видеть их твердость в православии, чтобы тем решительнее и смелее опровергать потом разные хулы злобных ругателей на святую церковь. И Бог помог мне исполнить это желание к великому моему утешению. Был я сначала в Оптиной пустыни, Калужской епархии. Думал прожить здесь дня три; но кротость монастырского начальства, смирение братии и любовь между собою, их странноприимство и попечение о странных, строгое исполнение церковных служб, благочиние и благоговение, – все это так пленило и утешало меня, что пробыл в Оптиной пустыне шестеро суток, исповедался, приобщился святых тайн, и возблагодарил Бога, что и ныне есть еще обители подобные древним обителям и есть отцы подобные древним аввам, чего я в расколе, во многих раскольнических лжемонастырях с их иноками, и следа не видывал, в течение девятилетнего моего пребывания раскола и жительства в раскольнических обителях, а видел там больше обман и лицемерие, вражду и неукротимые распри. Можно ли сравнивать их с православными обителями, особенно такими, как Оптина пустынь! Здесь особенно много получил я пользы от великого старца, архимандрита о. Амвросия: он дал мне душеполезные советы и наградил назидательными книгами, которые я буду хранить на память. Господь да поможет им, о. Амвроcию и прочим отцам, восходить от силы в силу, а нам грешным пользоваться примером их жития! Оптину пустынь посещают многие высокие и просвещенные лица и множество православных; на них, может быть видавших и другие подобные обители, это посещение не может производить такого впечатления, как на нас, вышедших из раскола и знающих стояние и дух раскольнических монастырей: сравнивая с ними благословенную Оптину пустынь, я видел как бы различие света от тьмы»...

Обращаем особое внимание читателей на это замечание о. Пимена, очень назидательное для наших порицателей иноческого жития, проповедников мнимого тунеядства монахов, бесполезности монастырей и их несоответствия требованиям нынешнего просвещенного времени. Нет, – иноческие обители, и именно такие, как Оптина пустынь, в которых крепко держатся древние иноческие уставы и порядки, соблюдается строгий чин богослужения, где есть старцы, способные и готовые дать наставление и духовный совет человеку смущенному совестью, или житейскими невзгодами, – такие обители иноков доселе составляют оплот православия в православной России: здесь не только чада церкви, но, действительно, и раскольники, не до конца зараженные ненавистью к православию, могут видеть церковную службу в полном ее чине и благолепии, своими очами убедиться, что церковь ни в чем не нарушила и не нарушает свято-отеческих уставов. Нужно только, чтобы в обителях именно соблюдались их древние уставы и чины, а паче всего не вводилось то новое, партесное пение, которое так противно духу православной церкви, так смущает многих ревнителей православия, а в глазах старообрядца равносильно еретичеству.

После Оптиной пустыни о. Пимен был и в других пустынных монастырях – Тихона преподобного и Белобережском, где видел также истовое, очень хорошее служение. Отсюда направился в Киевопечерскую лавру, которую посещал уже, когда был старообрядцем. Теперь ему желательно было, по собственным словам его, помолиться печерским угодникам и при гробах их воздать благодраение Богу, их предстательством, приведшему его к святой церки и вложившему в его душу горячую ревность о церки, готовность послужить ей хотя бы с опасностью для жизни. «В лавре, пишет он, я помолился в духе истинного православия пред иконою Богоматери, и преподобным Антонию, Феодосию и прочим печерским чудотворцам. Ходил принять благословение у преосвященнейшего митрополита Платона: он принял меня отечески, как и прежде, дал совет и благословение продолжать мои труды в борьбе с расколом, и отпуская снабдил меня деньгами на дорогу». Прибывши в Чернигов, о. Пимен явился к преосвященному и от него также получил благословение «трудиться» в собеседованиях с слободскими раскольниками, особенно побывать в посаде Лужках, где началось большое движение по присоединении к церкви часовенного уставщика Томилина⁴; но настоящего назначения быть миссионером не получил, а предоставлено ему миссионерствовать по-прежнему, «пешочком и с мешочком», как он выражается. В Сентябре месяце, а потом весь Октябрь, он и странствовал таким образом по стародубским слободам, пользуясь всяким случаем побеседовать о церкви с старообрядцами. Сначала, именно в Сентябре месяце, он побывал, исполняя поручение преосвященного, в посаде Лужках, и нашел здесь в печальном положении дело об открытии единоверческого прихода, начатое по присоединении Томилина, приезжавшим в Лужки миссионером о. К. Крючковым⁵. Но об этом мы скажем дальше, на основании сведений, полученных из другого источника; а теперь приведем краткий отчет о. Пимена об его миссионерском путешествии в Октябре месяце.

«Пришел сначала в посад Шеломы. Это было в воскресный день. Народу на улицах много, и я вступил в беседу: народ все дикий, больше беспоповцы; бесед о церкви никогда не имели и не слыхали. Мужчины вступили со мною в сильное прение, нападая на церковь; я с помощью Божией отражал их нападения и показал погибельность их положения вне церкви и священства. Слыша это, многие старушки вздыхали и спрашивали: что же нам делать? как спастись? Я отвечал: вне церкви нет спасения, и разъяснил это. Меня спросили о беглопоповстве и об австрийском священстве. Я объяснил, что ни те ни другие церкви Христовой не составляют; довольно поговорил о незаконности действий беглых попов и о ложности австрийской иерархии. Наступала уже ночь, и я поспешил раздать народу некоторые брошюрки и лист «восемь вопросов». Тут бежит какой-то митьковский житель, – служит здесь у хозяина, – и начал кричать: «А! да это Пимен! Ты и тут явился! Не берите у него книжек, – они прелестные!» Я смирил его от писания; и книжки у меня брали охотно. Стали расходиться; а я думаю: куда же пойду ночевать? Спросил: Нет ли кого в посаде православных? Говорят: нет! Пошел, куда глаза глядят. Одна старушка спросила: «куда ты идешь»? Я сказал: и сам не знаю! Она указала мне дом, где доброе семейство приняло меня: напоили чаем, покормили и дали ночлег. В следующий день я приглашен был беседовать в посадскую управу, – беседовали староста посадский и другие; остались безответны. Секретарь управы был очень доволен моей беседой и просил еще побеседовать в Шеломах⁶.

«Отсюда я отправился в слободу Святскую. Здесь беседовал только по домам, с немногими, потому что народу в будни мало. Из бесед с начетчиками узнал, что они очень недовольны своим белокриницким попом Максимом. П. П. Зайцев говорил, что и все их попы – невежи, епитимии наложить не могут с толком, – готовы задушить поклонами! О попе Максиме он рассказывал: «на купца Тюрюкова наложил большую епитимию; а я говорю: Что ты поклонами душишь человека! ты бы ему, как богатому скотинщику, наложил вот какую епитимию: пусть раздаст бедным несколько требухи, печенок... Он и пошел к Тюрюкову, стал торговаться, и переменил епитимью»! Об этом, действительно, и бабы знают, что Тюрюков вместо епитимии раздавал требуху, и что Зайцев с попом накладывает епитимии. Мне же П. П. Зайцев говорил: Три жалобы подавали Сильвестру на своих попов, и все понапрасну! Был вот какой случай. Одной маленькой девочке, весьма больной, дали испить молока, потому что она очень просила, – а это было в великий пост: за это Максим наложил на мать епитимию – три года класть по 30 земных поклонов в день, а в среду и пяток по 50-ти. Она испугалась, пошла к мужу, которым работал у купца Кожемякина, – чуть не плачет; что я буду делать? – говорит. Поп за молоко вот какую епитимию наложил! Когда мне молиться! Муж, Наум Жуков, обругал попа. И на самого попа Ефима Мельникова много жалоб, особенно за то, что он мужей, бросающих жен или жен от мужей, венчает нимало не стесняясь, только бы деньги давали! Вот смотрите, старообрядцы, какое печальное положение вашей вольнодумной иepapxии! Сбывается над вами написанное, что безначалие везде зло. Жаль простодушных людей: за слепыми следуют и впадают в ров погибели!

«Из слободы Святской я отправился в знаменитый посад Клинцы, и пробыл там восемь дней. Пришлось много и со многими говорить, потому что по домам встретил у многих вредные заграничным книги – Швецова «Истинность», Карловича «Исследования», где приведены и выписки из Каптерева: везде обличал неправду этих ругателей церкви и ее пастырей. Сходил отсюда за пять верст в Ардон к начетчику Крюкову, звать его, чтобы приехал на 18-е число Октября в Клинцы, где в этот день предполагалась беседа в доме Софрона Кузмича Суяркина. Это мой давний собеседник, человек умный и начитанный; года с два, как начал приходить к сознанию неправоты раскола. Поэтому они назначил у себя беседу. Собрались начетчики: Крюков, Савелий Слатин, защитник белокриницкого священства, и народу довольно. Беседу открыли в 2 часа пополудни. Я предложил условие, чтобы не кончивши один вопрос, не переходить к другому; на это все согласились. Я прибавил: еще вот что, Савелий Федорыч, если кто из нас сознается, что не может ответить на вопрос, тогда можно перейти и к другому. Он согласился. Помолились три поклона и сели. Слатин сказал: предлагай нам вопросы. Я предложил беседовать сначала о главе церковного тела. По учению св. Апостола Павла и свв. отец, – говорил я, – церковь подобна телу человеческому, в котором Господь, единая глава церкви, поставил по подобию видимой главы епископский чин. Теперь скажите, если не будет сего чина, если отсечена будет глава, может ли тело, т.е. церковь, существовать? Слатин сказал: подтверди нам от писания, – ты говоришь от себя! Я прочитал по «Выпискам» Озерского (стр. 66 и след.) свидетельства из бесед Златоуста на послания ап. Павла и других святых отец. Теперь скажите, говорю, может ли тело существовать без главы. Слатин уклонился от прямого ответа, начал приводить примеры, когда церковь по нужде существовала без епископов. Я сказал, что эти примеры к делу не относятся, я предложил ему, по условию, сознаться, что ответить на вопрос не может. Хозяин дома и Крюков стали просить, чтобы я дал ему высказать «нужду». Я согласился, и потом опроверг его доводы. Тогда Слатин закричал: Софрон Кузмич! Подай мне «Истинность»! Взял книжку и стал читать из нее разные выдумки Швецова. Я говорю: это Швецов сам от себя написал, несогласно слову Божию. – Нет, говорит, он привел от писания, что церковь бывает колеблема! – Я ответил: колеблема, но не потопляема. Вот ваша, неистинная церковь, была потоплена, потому что 200 лет не имела епископа и таинства хиротонии. Скажите: где были ваши епископы и откуда взялась ваша новая иepapxия? Стали говорить об Амвросие, откуда он получил благодать хиротонии. Слатин ничего не мог ответить и ушел. Тогда я занялся беседой с Крюковым, который принадлежит к согласию Колинова, отметающему крещение. Он слабо защищался и наконец сказал: мы будем искать законное священство!

«20 числа имел беседу с тремя главными лицами из Колинова согласия, которые состоят в раздоре и с Крюковым за то, что Крюков продолжает отправлять службу, тогда как они говорят, что службы без законного священства быть не должно. Я встретился с этими Коликовцами на улице и спросил их: в слободах говорят, что вы победили миссионера о. К. Крючкова и в чем-то расписались тогда, – правда ли это? Они попросили меня зайти в дом и сказали: мы расписались, что во днех онех не явится тело и кровь Христова. Отсюда началась беседа. Явилось несколько человек; нанесли книг. Я рад был книгами. Вот, говорю, святое Евангелие Христово! Мы должны держаться его, как самого твердого основания. Они сказали: мы держимся его твердо! – А вот, говорю, и благовестное Евангелие: будем читать его и неотступно веровать написанному в нем. – Они ответили: мы веруем неотступно по Евангелию. Я раскрыл книгу на 67-м зачале Евангелия от Матфея и прочитал слова Спасителя: созижду церковь мою и врата адова не одолеют ей (Мф.16:18). Скажите, спрашиваю, какую церковь создал Христос и в какую церковь вы веруете? Они стали кидаться в разные книги. Я сказал: читайте везде, только, как обещались, не отступайте от Евангелия. Вот слушайте, что говорится в 23 и 24 зачале Евангелия от Иоанна. И стал читать: рече Иисус: аще не снесте плоти Сына человеческого, ни пьете крове его, живота не имате в себе...(Ин.6:53) Тогда сами главные знатоки, Немчиновы, закричали: не читай! мы не хочем этого слушать! Я сказал: хороши же вы христиане! словес Христовых не хочете слышать! Они говорят: почему ты других книг не даешь нам читать? Я ответили: по вашему условию, чтобы не отступать от Евангелия. А, впрочем, читайте, что желали. И читали они по пяти строки из разных книг, но оправдать себя не могли; наконец сказали тоже, что и Крюков: будем искать истинного священства! Я говорю: когда найдете и примете истинное священство, тогда и будете христиане; только смотрите, не примите священства австрийского. Они ответили: нет, – мы этим самозванцам всегда говорим: если вы желали иметь священство, так должны были искать священства непрерывного, а не такого, как ваше, что явилось на нашей памяти! Прощаясь, я сказал своим собеседникам: вот, напрасно вы хвалитесь, будто победили миссионера о. Ксенофонта; я что перед ним? – а и мне вы ответа дать не могли!

«Из Клинцов я отправился в обратный путь. Зашел в Новозыбков и Перевоз. Здесь мало пришлось беседовать, потому что народ отправился на рыболовство. 25 числа, в воскресенье, и 26-го, в праздник великомученика Димитрия, вел беседы опять в посаде Шеломах. Я зашел прямо к беспоповскому начетчику Поликарпу Лукичу Носову; скоро сам собою собрался народ пришел начетчик П. П. Карцев и сестра его, известная у них начетчица. Беседа была долгая и шумная: я показывал нетвердость их доказательств в защиту беспоповства, а они только кричали. Тогда один купец, беспоповец же, стал унимать шум, просил слушать со вниманием, чтó читается из божественных книг. И было прочитано много свидетельств в обличение беспоповских лжеучений. Тогда Евсей Терентьич Минаков сказал наставникам: слышите, что говорит писание, – вам надо оправдать и себя и нас! Карцева закричала на него с гневом: иди в хохлы! Минаков заметил ей: не обо мне речь; а вы защитите себя против ясных свидетельств писания. На другой день я ходил к Е. Т. Минакову, беседовал с ним и он внимательно выслушивал мои объясненья; но пришла жена его старшего брата и начала противоречить нам, так что и беседу вести нельзя было. После того я вышел на улицу: собралось много народу и стали беседовать. Пришел опять Карцев и начал спорить. Я сказал народу: Вчера мы читали в Толковом Евангелии слово о мытаре и фарисее; Поликарп Лукич хотел привести его в оправдание себе, а оказалось не то. Фарисей только мытаря осудил, и за то сам подпал суду Божию; а он всю вселенскую церковь осуждает, да и вас тому же учит за это он суд от Бога приимет, да и вы с ним! Он сказал: пусть нас судит Бог; а мы утверждены в своей вере. Я заметил: На чем же вы утверждаетесь? Вот мы другой день говорим, а вы не указали в писании основания для вашей веры и вашего закона. В это время подбежала какая-то старуха с хворостиной, стала плясать и озорничать. Наставник засмеялся; а я говорю: тебе унимать бы такое безобразие; а ты смеешься! Мы говорим о духовном, о церкви; и это, знать, враг церкви дьявол вселился в немощный сосуд и играет им. Старообрядцам стало стыдно; а наставники ушли. Я сказал еще народу о лжеучителях и пошел в город. Становилось темно; а мне нужно было идти пять верст».

Приведем еще известие о. Пимена и климовских беглопоповцах, любопытное для характеристики общего положения раскола в Стародубье. В Апреле прошлого года им удалось привезти из Москвы какого-то попа Егора, истратив на приобретение его более 700 руб. Возрадовались беглопоповцы; но не на долго. Поп оказался из умных, – постоянно твердит им о церкви, и раскол порицает, в нетрезвом же виде (чтó, разумеется, бывает нередко, как со всеми беглыми попами) всячески поносит. Молится троеперстно, к величайшему их соблазну и не смотря на все их просьбы и угрозы. Государя за службою поминает благочестивейшим; беглопоповцы требуют, чтобы поминал «державным», а он только отвечает: своего не переменю! Раскольники рады бы уж и избавиться от него, хоть и жаль потраченных денег; да теперь сам поп не хочет уходить, и по неволе должны подчиняться ему. Они уволили от должности своего уставщика – Евтихова; а поп говорит им: я не стану служить без Григорья, – и должны были опять Евтихова сделать уставщиком. Да и вообще поп служит только за деньги; а без того не отслужит никакой службы. Беглопоповцы не знают, что и делать: и без попа остаться нельзя, и с попом беда.

По всему видно, что стародубские раскольники представляют удобную и готовую почву для благотворной деятельности православных миссионеров. Не прискорбно ли поэтому, что там миссионерствует только странствующий «пешочком и с мешочком» инок Пимен? Мы уверены, что такой, в смирении странствующей миссионер, может принести иногда гораздо более пользы, нежели иной, путешествующий со всеми удобствами; но беда в том, что и этот единственный смиренный труженик встречает только затруднения от сих, иже на колесницех и на конех... Говорит: зачем он трогает раскольников, – пусть живут, как жили доселе! Смеются над его необразованности, подмечают его ошибки, и готовы требовать, чтобы он сидел в своей келье, оставив помышление о миссионерстве. Дай Бог, чтобы среди таких затруднений не угасла действительно его ревность в борьбе с расколом! А как неблагоприятно отражается на миссионерском деле невнимание к нему сущих во власти, хорошо показывает судьба учреждаемого в Лужках единоверческого прихода. Мы уже говорили, что учреждение этого прихода предпринято после того, как о. К. Крючковым были присоединены к церкви бывший раскольнический уставщик А. Томилин и с ним несколько других старообрядцев. Присоединившимся предоставлена существовавшая в посаде единоверческая церковь, при которой в уставщики избран ими сам Томилин, исполняющей эту должность с великим усердием, несмотря на то, что озлобленные против него раскольники за это прозвали его антихристом, сатаною, и даже один раз побили, когда он шел ко всенощной. Но для церкви и прихода необходим священник: единоверцы избрали из своей среды почтенного человека, исправлявшего должность головы в посаде Млинке, Федора Герасимовича Фомичева, который своим обращением из раскола обязан беседам о. К. Крючкова⁷. Избрание это удостоилось утверждения, и Фоминев более четырех месяцев, с большими материальными тратами, хлопотал об увольнении от общества для поступления в духовное звание. Потом его подвергли «экзаменации», и оо. экзаменаторы нашли, что он не знает догматики и прочих наук, посему и священником быть не может. Огорченные отказом этому, излюбленному ими человеку, лужковские единоверцы остаются и доселе без своего священника...

Из Стародубья перенесемся в другой подобный уголок России, густо населенный раскольниками, в придунайские селения Бессарабии. Здесь раскольники, долго жившие под турецкою властью и привыкшие к самовольству, или же находившиеся в постоянных сношениях с этими самовольными заграничными своими братьями, отличаются, вообще, большею грубостью, нежели стародубские и других мест старообрядцы. Но православное миссионерство, слава Богу, начинает проникать и сюда. Мы уже сообщали читателям о беседах с этими старообрядцами молодого миссионера – народного учителя Праведного⁸. Несмотря на то, что старообрядцы большей частью уклоняются от сношений с ним, он однако же с достойной уважения настойчивостью продолжает предпринятое им благое дело, и Бог даст достигнет успеха. Вот чтó он пишет нам о своем новом путешествии к раскольникам:

«31 июля вечером я опят приехал в с. Муравлевку, и на другой день обошел знакомых старообрядцев, с которыми прежде привелось мне беседовать. Они мне сказали, что прочие старообрядцы стали их зазирать, как сообщившихся с еретиком, за то, что приняли меня в свои дома. Из разговора сними я увидел, что понятия, которые я старался раскрыть в моих беседах, не распространяются среди старообрядцев, и распространение их пока является делом очень трудным, ибо здешние старообрядцы представляют собою, еще угол непочатый, они впервые знакомятся с проповедью православной церкви. Я решился однако попытаться сделать публичную беседу, и с этой целью отправился к раскольническому попу Maкарию. Долго он не соглашался на мое предложение; наконец, однако обещал завтра же, после часов, пригласить на беседу всех грамотных. Согласился он вот почему: в продолжение всей беседы с ним, я старался нарочно не возражать ему сильно, и этим, вероятно, дал ему повод надеяться, что публичная беседа может окончиться полным его на до мной торжеством. К сожалению, беседа не состоялась. Когда я возвращался на квартиру, был уже вечер (Я остановился у народного учителя, единственного в селе лица грекороссийской церкви). Старообрядцы, завидя меня, начали собираться в кучки, а бабы даже кричать стали: «Прогоним палками еретика!» Я старался успокоить возбужденных; по волнение не прекращалось. Добравшись до квартиры и видя, что волнение все усиливается, я даже начал было подумывать о бегстве; но затем твердо решил положиться на волю Божью. Совсем уже стемнело, и вдруг являются человек 15 старообрядцев, требуют беседы. Взглянул я в окно, и вижу, что вокруг избы собралось человек до сотни разного возраста.

Я сказал пришедшим: Беседовать я всегда и со всяким согласен; затем и приехал сюда; но предварительно вам скажу, что вы поступаете совсем не по-христиански. Вы ожесточились против меня; а за что? – сами не знаете. Вам бы следовало сначала выслушать, говорю ли я что-нибудь противное древнему учению св. отец, или нет.

Старообрядцы: Послухаем.

Я сказал: Изберите из своей среды человека, который бы говорил за всех вас.

Указали на Иринея Родионова, который был немного выпивши и, следовательно, по их расчету, мог легко нанести мне оскорбление; случилось однако нечто совсем иное и совершенно необычное.

Я в краткой речи изложил следующие мысли: Господь создал церковь (Mф.16:18), которая должна быть «единая, святая, соборная и апостольская». Вне этой церкви нет спасения (Привел свидетельства из «Выписок» Озерского). Но в настоящее время, как известно, существует много разных христианских обществ, и каждое из них именует себя апостольской церковью. Как же узнать, кто именно из них составляет святую соборную и апостольскую церковь?

И. Родионов. Из всех только наша, старообрядческая, церковь – есть истинно святая, соборная и апостольская.

Я сказал: Истинная церковь всегда неизменно последует древнему учению слова Божия и св. отец; поэтому, если мы найдем, что какое-нибудь общество христиан уклонилось от этого пути, предначертанного Спасителем, апостолами и св. отцами, то она уже не Христова и не апостольская церковь. Так, или нет?

Старообрядцы. Вестимо так.

Я продолжал: В церкви Христовой должны быть непременно и непрерывно три степени Богоучрежденной иepapxии (Лук. Зач. 95. с толк. бл. Феоф.) и никогда «не может церковь без епископа быти» (Марг. л. 154); а у вас, как известно, епископа не было 200 лет. Могло ли поэтому ваше общество быть и называться Христовою и апостольскою церковью?

200 лет вы своих священников не имели, а обходились приходившими, по-вашему, от еретик; значит, по вашему разумению, тайна священства 200 лет находилась и действовалась вне соборной церкви, значит церковь может существовать только с шестью тайнами, или даже совсем без таинств, ибо без тайны священства и других тайн быть не может. Так ли учат о сем древние вселенские учители? – покажите.

II еще: Вы приняли митрополита через миропомазание. Если на нем пребывала благодать хиротонии, то зачем же вы мазали его миром? а если благодати он не имел, то кто же у вас преподал ему благодать?

Ответьте мне на эти вопросы, и, если ответите удовлетворительно, тогда и докажете, что вы составляете собою святую соборную и апостольскую церковь.

Присутствовавший здесь уставщик Терентий Севастьянов спросил старообрядцев: Никто не может отвечать?

Старообрядцы молчали.

Уставщик с торжеством начал говорить: А известно ли вам, г. миссионер, как некогда присоединил к церкви Максим Исповедник Пирра, пaтpиapxa Царяграда, в том же сане? Вот вам и основание наше в принятии м. Амвросия!

Я сказал: Вы говорите несправедливо: патриарх Пирр был принят не Максимом Исповедником, а церковью, да и принят не через миропомазание, как вы сделали над Амвросием (и прочитал о сем из 1-й ч. сочинений арх. Павла). По церковным же правилам, продолжал я, принятые через миропомазание, не могут оставаться в своих санах; и кроме того, митроп. Амвросий, а с ним и все старообрядцы по Белокриницкому священству, действовали вопреки 16 правилу Антиохийского собора, которое запрещает занимать епископский престол без воли собора епископов.

Тут внезапно выступил избранный для собеседования со мною Ириней Родионов, но обратился не ко мне, а к самим старообрядцам с такими словами: Разве вы утверждаете, что митрополит наш был помазан миром? Как вы смеете? Знаете ли вы что это за лицо? Какой это сан? Как можно? Кто смел его мазать? Может, скажете, ваши бабы?

И продолжая в таком роде, он дошел до того, что стал метать в старообрядцев брань и проклятия.

Старообрядцы посмеивались. Затем один сказал: «Ну, так ты иди к хохлам!» И затем, не дав ответа ни на один из моих вопросов, ушли; а оставшийся Радионов сказал мне: Вот для тебя. г. миссионер, правило: «не мещи бисера» и т д. Ты думаешь, что это христиане? Пусть-ко они мне ответят!

Долго еще старообрядцы шумели потом на улице, и так как до меня доходили слухи, что грозят мне сделать неприятность, то я признал за лучшее уехать из Муравлевки.

Через две недели, 15-го Августа, вечером, я приехал в с. Подковку, в котором считается до 70 домов раскольнических и только 5 православных. Моему приезду православные очень радовались; они говорили: «вот теперь-то мы увидим, на чьей стороне правда!» Утром я пошел в раскольническую церковь и прослушал всю обедню. Когда поп Никанор вышел приобщать детей, то мне невыразимо жаль стало и этого попа п этих предстоящих старообрядцев... Господи! молился я, вразуми этих детей, забывших свою родную матерь!.. По выходе из церкви, я пригласил старообрядцев остановиться и стал приглашать их на беседу от писания Старообрядцы ответили, что для этого у них есть уставщики и поп. А уставщик тут же сказал: у нас есть свои книги, им мы и последуем; а твоего гнилого учения п слушать не желаем; отправляйся, откуда пришел!..

Я заметил ему: Не слышав моего, как вы говорите, учения, как вы можете называть его гнилым?

Вдруг раздалось несколько бабьих голосов: Слыхали вы, что ты ходишь по нашим православным селам, да только смущаешь православный народ! – убирайся от нас!..

В это время вышел из церкви поп Никанор и говорит: Что ты пришел пытать у нас? Наше дело: помолились, и отправляйся по домам! У нас есть епископ, – отправляйся к нему!.. И поспешно ушел.

Оставшимся старообрядцам я стал говорить: Учение, которое я хочу предложить вам, есть учение соборной и апостольской церкви; я привожу слова св. отцев, и сколько я ни ходил по вашим селам, никто меня ни разу не мог упрекнуть, что будто я говорю противно древнему учению св. отец. А вы, отпавши от св. церкви, вратами адовыми не одоленной, противитесь учению вами же содержимых книг. Эти самые книги вас обличают. В Книге о вере написано: «Иже церкве Сионския общения удаляются, врази Божии бывают, а бесом друзи» (гл. I, л. 15); и еще: «Кто отметается восточных патриархов, самого Христа Бога отметается той» (л. 232). Что скажете в свое оправдание? В общении ли вы находитесь с Cионской церковью, с патриархами? Кому вы последуете? Какой из св. отцев учил отделяться от церкви?

Уставщик: В правилах апостольских сказано: кто носит елинские одежды, да будет проклят; а у вас их все носят...

Я спросил: Где вы читали такое правило?

Уставщик сказал: Если вы и этого не знаете, то мы и говорить с вами не желаем! И тоже ушел, махнув рукой.

Ходил я затем по селу и всякого встречного приглашал побеседовать; но никто не соглашался. Отовсюду только и слышал я одну брань, на которую всем отвечал словами Евангелия: Господь да простит вас, ибо не знаете, что делаете!

Быть может мне пришлось бы плохо здесь от фанатиков раскола; но со мной ходили двое православных. Случалось, правда, слышать и такие слова: «не уж-то так-таки никто не может дать ему ответа? Что это такое?»

18-го Октября меня посетил проездом один старообрядец из с. Жебриян, где я был в июле месяце⁹. Разговаривая с ним, я спросил: не забыли ли меня жебриянцы и приготовились ли к беседе, согласно уговору? – Он ответил: «Забыть-то не забыли; а приготовились-ли? – о том не знаю». Я его попросил сказать жебриянским старообрядцам, что я непременно буду у них к 22-му Октября, т.е. ко дню их храмового праздника; кроме того, я дал ему 14-й № «Братского Слова», в котором помещено описание моих бесед, и просил передать его старообрядцам. Он с большим интересом взял книгу, и сообщил мне, что к 22-му Октября у них будет Анастасий.

21-го числа вечером я уже был в Жебриянах и сейчас же навестить А. Воробьева, который именно приглашал меня приехать и обещал приготовиться к беседе. Я напомнил ему это. Он ответил: «Подумай, – до бесед ли мне теперь?» Я оставил его. Утром пошел в церковь. Обедню служил Анастасий с настоятелем Петропавловского, что около Вилкова, монастыря, с попом Марком и диаконом, приехавшим из Вилкова.

По окончании обедни, п. Марк и Петропавловский настоятель взяли икону Богоматери, Анастасий крест, и все великое множество народа, с пением, двинулись вокруг церкви «посолонь». Дойдя до южных дверей, остановились. Тут стояли длинные столы, сколоченные из досок, уже накрытые, за которыми и разместились все почину. Я намеревался уйти; но старообрядцы стали и меня просить, чтобы разделил с ними трапезу. Я повиновался. Некоторые из знакомых, увидев меня, говорили: «опять к нам пожаловали!» Я отвечал: да, все бесед ищу; думал, авось, по крайней мере, соизволит побеседовать ваш «владыка»; затем и приехал: не передадите ли ему об этом? я бы с ним побеседовал.

Меня поместили между грамотными, недалеко от Анастасия, и он, как мне показалось, очень недружелюбно посматривал на меня. Сотрапезники мои заявили мне, что меня, конечно и он знает, так как все уже успели прочитать упомянутый выше № «Братского Слова». Многих я просил передать Анастасию, что желаю с ним побеседовать; но моей просьбы никто не исполнил, зная, конечно, что Анастасию нежелательно вступать со мной в беседу¹⁰.

Трапеза продолжалась часа три. Бессарабское вино лилось рекой, по-старинному... Даже дети, и те победоносно осушали целые стаканы. Когда «владыка» вздумал закончить трапезу и встал, то обнаружилось, что большая половина старообрядцев не без труда могли последовать его примеру. После этого в церкви пели многолетие Царствующему Дому, белокриницкому митрополиту, «владыке», настоятелю монастыря и впервые «протоиерею» Марку, возведенному в оный сан только в сей день, чему все старообрядцы очень удивились, ибо знают Марка за человека зело не грамотного и склонного к выпиванию. По этому случаю один из Вилковских старообрядцев там же, в церкви, обратился ко мне с такими словами: «а, что? как тебе кажется?» – Что? спрашиваю. – «Вона-на какую штуку выкинули! Марку-то протопопом сделали!»

Мы очень рады сказать о другом почтенном деятеле тех же мест, весьма интересующемся делами раскола и находящемся в живых сношениях с старообрядцами, – о вилковском священнике о. Иларион Софронович. Ему близко известны и вилковский старообрядческий пpoтоиерей Порфирий Гончаров, и влиятельный между старообрядцами местный купец А. Ф. Ершов, и сам Анастасий Измаильский, и другие старообрядческие деятели. Он пользуется каждым случаем войти в сношения с ними и воздействовать на них благотворным образом, что удается ему тем удобнее, что здешние старообрядцы гораздо цивилизованнее и мягче тех, с которыми пришлось иметь дело г. Праведному. Когда о. Софронович прочитал известное читателям послание Анастасия к Кирилу Балтскому¹¹, с совершенно неожиданными, совсем не раскольническими суждениями о церкви, он pешился войти в письменные сношения с Анастасием, и между прочим писал ему следующее: «Я очень рад, что познакомился с вашим взглядом на святую соборную и апостольскую церковь, юже, по сказанному, и врата адова не одолеют. Прочитав ваши письма в Кишиневе и к Кирилу, я убедился, что вы действительно ищете истину и даже близки к ней, за что я искренно стал уважать вас. О троеперстии и двуперстии, о святейшем имени Спасителя Иисус и Исус, о четвероконечном кресте, и вообще об обрядах вы в своих письмах высказываете такие мысли, которые исповедываются и нами православными. Следовательно об этих предметах между нами и вами не должно-бы быть и спора. Это одно очень важно, потому что с этих именно предметов и начался раскол. Молю Господа Бога, да поможет Он вам в ваших добрых начинаниях и да сподобит нас едиными усты и единем сердцем славити и воспевати всесвятое имя Его, Отца и Сына и Святаго Духа».

Вскоре после этого дошло до о. Софроновича известие, что грамота, изданная якобы Кириллом и прочими противураскольническими епископами, где предаются анафеме даже первые пять патриархов восточных, есть подложная, сочиненная самими окружниками. Он поспешил поговорить об этом с местными старообрядцами. По его словам, «в Вилкове эту новость приняли тогда различно. Гончаров сразу признал известие достоверным, и начал винить за это дело попа Василия Чижика, к которому не благоволит. Чижик, он же Резанов (Чижик – фамилия уличная) имеет родного брата в Вилкове, который состоит головщиком левого крылоса, а по ремеслу сапожник; они родом из Измаила. По отзывам, Чижик – человек начитанный, даровитый, но хитрый и лукавый. Я его видал в Вилкове несколько раз, так как он почти каждый год приезжает сюда на храмовой праздник 8-го Сентября. Он прилично одевается в черном, с запущенными волосами, – сразу, в особенности издали, его можно принять за православного священника».

«Другой очень влиятельный здесь старообрядец Гайдуков, трактирщик, когда я сообщил ему новость о подложности грамоты, сказал, напротив, что он ничуть не сомневается в подлинности грамоты, а Иов признал ее подложной потому-де, что они, противуокружники, струсили сами и испугались своего поступка. На мое замечание, что подложной эту грамоту признали и их, окружнические, епископы на своем соборе и Анастасию даже сделали выговор, он ответил, что во 1-х, сомневается, чтобы действительно Анастасию сделали выговор, а во 2-х, «если это и правда, то и тут есть какая-нибудь политика со стороны наших, но грамота не подложна». На вопрос: какую «политику» он разумеет? – Гайдуков ответил: «может наши не хотят раздражать противуокружников, делают им уступку, чтобы сойтись с ними».

«Наконец А. Ф. Ершов, когда прочел об этом деле в «Братском слове», при разговоре со мною высказался так: «Владыке Анастасию, если он не очистит себя, мало сделать один выговор; если это правда, то он виновнее Чижика, потому что Чижик без благословения и позволения его не мог бы решиться на такое дело. А дело важное, – подлог за который его могут судить». Вообще, Ершов того мнения, что Анастасий действительно сильно унизил себя».

Когда случилось потом Гончарову ехать в Измаил, о. Софронович просил его поговорить с Анастасием о своем письме к нему, также о подложной грамоте и о прочем. По приезде из Измаила, Гончаров передал о. Илариону, что Анастасий действительно получил выговор из Москвы и показал Гончарову самую бумагу; а ответ на мое письмо, в виду разных неприятностей, опасается писать. Тогда же Гончаров сказывал, что Анастасию готовится новый удар: собираются написать на него от общества жалобу в Белую-Криницу, и главным образом обвиняют его в преданности господствущей церкви (по поводу переписки с о. Пименом). Дело это начинается в Измаиле, а потом будут собирать подписи и от других обществ, состоящих в пастве Анастасия. «Я заговорил раз с Ершовым об этом предмете (пишет о. Софронович), и от него узнал следующее. Недовольных Анастасием мало, по его словам, но есть такие и в Измаиле, и в других обществах. Мысль – подать на него жалобу митрополиту – давняя, уже другой год об этом говорят. Я спросил: в чем хотят обвинять его? Ершов ответил: «В том, что он некоторыми своими поступками унижает свой сан. Так, например: он завелся садом и всегда сам принимает участие в работах; копают ли работники колодезь, – и он с ними; собирают ли виноград, когда между рабочими есть много женщин, и раздаются песни и шутки, – и он среди них». Я спросил: а не обвиняют ли его в том, что он предан будто православной церкви? Ершов ответил: «да, обвиняют и в этом, – даже с этого именно думают начать». Я еще спросил: подпишутся ли в Вилкове на такой жалобе? Ершов ответил: «навряд ли»; потом сказал: «Впрочем, о. Порфирий (Гончаров) пожалуй возьмется за это дело. Думаю, однако, заключил Ершов, что ничего из этого не будет. Об этой жалобе давно говорят, но к делу не приступают; так, думаю, и теперь останется».

«У Ершова в лавке (пишет еще о. Иларион) есть старопечатные книги Московской Единоверческой Типографии; я просил его давать их мне по одной на дом, для того, чтобы познакомиться с ними и чтобы проверять выписки Озерского; он согласился и этим оказывает мне большую услугу. При получении и возвращении мною ему книг между нами происходит всегда беседа о предметах веры. Я уже просмотрел большой Катихизис; теперь у меня находятся книги: Кириллова и О вере. Очень был удивлен Ершов, когда я показал ему, что большой Катихизис говорит о троеперстном сложении для крестного знамения. Об этом мы довольно долго говорили. Также я показал ему место в большом Катихизисе, где осьмой член символа веры напечатан без приложения слова «истинного»: он это место заложил. Раз завел он речь о клятве большого московского собора и спросил: правда ли, что клятва наложена на обряды? Я ему объяснил, что клятва наложена не на обряды, которые церковь, как русская, так и греческая, в лице Константинопольского патриарха (указал на Майноских единоверцев в Турции) благословляет и теперь употреблять, но положена на раздорнков и хулителей церкви, которые из-за обрядов отделились от церкви. Чтобы лучше убедиться в этом, я предложил ему прочитать подлинные деяния собора, а не судить об этом по слухам, какие распространены среди его единоверцев. Когда я обратно принес ему большой Катихизис, то взял с собою и книгу деяний собора. Клятва собора, в особенности последние слова, произвела на него очень сильное впечатление; когда я прочитал ее вслух, он с минуту молчал, потом проговорил: «да, большая клятва и страшная наложена! кажется через чур большая!» Я ему объяснил, что и было за что положить клятву. В доказательство прочел ему то деяние собора, в котором говорятся о попе Никите и об его хулениях на церковь. Скажите – говорю, – как должен был, по-вашему, относиться собор к таким раздорникам? Он от прямого ответа уклонился; заговорил о том, что теперь уже времена совсем другие, начал потом хвалить постановления съезда миссионеров в Москве: «если такие мирные и полные любви средства будут приниматься постоянно, то через некоторое время все соединятся во едено стадо». С своей стороны я ему заметил, что и они, окружники, сделали большой шаг к церкви, и вовсе не похожи на своих предков и первоучителей, каковы Аввакум, Никита и другие. Наконец он попросил меня выписать ему книгу «деяний собора», что я и исполнил. Вообще, с такими разумными старообрядцами, как Ершов легко говорить.

Гуслицами называется собственно Ильинский погост, стояний на речке Гуслянке, в 12 верстах, к скверу, от г. Егорьевска (рязан. губ) и в 55 от уездного города Богородска (москов. губ.). Так как Гуслицкий погост составлял прежде, да и доселе составляет, наиболее видный промышленный центр в этой промышленной местности московской губернии, то название Гуслиц сделалось нарицательным для целого округа пространством в 20 слишком квадратных верст, с населением до 20 тысяч мужеского пола. Половину этого населения составляют раскольники. Главное средоточие гуслицкого раскола составляют приходы Крестовоздвиженский и Запонорский, – здесь раскольники составляют почти сплошное население¹², тогда как прочие гуслицкие приходы, в том числе и Ильинский, состоят наполовину из православных и наполовину из раскольников. Эти два прихода, Крестовоздвиженский и Запонорский, носят еще не менее известное здесь, как и Гуслицы, название «3ахода». Раскольники-гусляки, особенно заходцы, народ сметливый, хитрый, но вместе грубый и дерзкий, без всяких нравственных правил. Лет двадцать тому назад «Заход» был положительно разбойничьей стороной. Гуслицы – край фабричный и промышленный, – здесь много фабрик и значительных фабрикантов, во главе которых стоят богачи Морозовы, сыновья и внуки Саввы Морозова, – поповцы и беспоповцы (от Елисея Саввича): народ или работает на фабриках, или дома занимается фабричной промышленностью, также разными ремеслами, – даже попы раскольнические и учители имеют небольшие фабрики, как например поп Семен Епифанов (теперь уже покойный), или доселе здравствующий беспоповский лжеучитель Ив Зыков. Но существуют здесь промыслы и иного рода. Очень многие заходцы, с фальшивыми паспортами и книжками, расходятся по разным местам, иногда очень далеко, собирать подаяния на монастыри, несуществующие кельи, на погорелое, на бедность, на спрот, на рекрутов, бедных невест и т. п. Это бродяжничество с фальшивыми паспортами здесь очень распространенный промысел, и для иных очень выгодный. Ловкие гусляки возвращаются из бродяжничества иногда с хорошими деньгами, которые, однако, очень скоро и проматывают. Гуслицы знамениты еще конокрадами и фальшивыми монетчиками.

Огромное большинство гуслицких раскольников – поповцы по Австрийскому согласию. Прежде, до учреждения Австрийской иepapxии, они были, разумеется, беглопоповцами и состояли в тесных связях с Рогожским Кладбищем; принятию ими в распространению среди них австрийского мнимого священства много способствовал Антоний Шутов, который к Гуслицам питал особое расположение и охотно ставил гусляков в попы не только для Гуслиц, но и в другие места: с тех пор и доселе Гуслицы служат главным местом, откуда набираются раскольнические попы для ближайших и даже не особенно близких к Москве раскольнических приходов. С появлением Окружного Послания и гуслицкие раскольники-поповцы распались на две половины, – на окружников и противуокружников.

Раскол в Гуслицах крепко поддерживают и распространяют не столько раскольнические попы, сколько богатые фабриканты раскольники: на своих фабриках они дают всегда предпочтение раскольникам и употребляют все способы к совращению в раскол рабочих из принадлежащих к православной церкви: их связи с местными гражданскими властями дают им полную возможность распространять раскол и этим и всякими другими способами. Так было в Гуслицах изстари; так делается особенно теперь. Между гуслицкими фабрикантами – раскольниками, из коих ни один не откажется при удобном случае оказать явную несправедливость в пользу раскольника и во вред православным, всегда еще выдавались личности, известные в этом oтношении особенным усердием. В настоящее время такую печальную известность приобрел богач-фабрикант Арсений Морозов, забравший в руки своего мнимого владыку Савватия, без числа расплодившей раскольнических попов и делающей все, чтобы поддержать раскол и повредить церкви. Благодаря таким мощным покровителям раскол и процветает в Гуслицах. Часовен и церквей, слывущих под именем часовен, несть числа, – старые беспрепятственно поновляются и так же беспрепятственно строятся новые; есть деревни с двумя, даже с тремя часовнями, или моленными, которые большею частью окружены оградами, с крестами на воротах и с колоколами, в которые производится звон. Попы являются открыто и делают что хотят, – совершают разные процессии с пением, иконами, хоругвями, фонарями. И все это открыто, под покровительством мощной руки того или другого фабриканта, не боящегося никакой власти. Под покровительством такой руки раскольники открыто и безнаказанно творят всякие дела во вред церкви, и даже бесчиния, оскорбительный для церкви. Приведем некоторые, недавние примеры.

В селе Селине, на Крестовоздвиженском погосте, при самой церкви, находилось земское народное училище, основанное г. Самариным. С течением времени училище пришло в ветхость; однако учение в нем продолжалось, – до пятидесяти мальчиков и девочек, преимущественно из раскольнических семейств, ежегодно ходили в школу. Местным богачам-раскольникам, братьям Гущиным, не нравилось, что эти дети учатся близ церкви и под влиянием церкви, – и вот они в прошлом году предложили кому следует избрать их в попечители школы и под этим условием обещались выстроить для нее новое здание. В попечители их конечно выбрали, и новое училище они действительно построили, но не при церкви, а в своей деревне Давыдовой, у себя под рукой. И школа теперь действительно находится под их надзором, так что учителю дано письменное предписание, как он должен вести обучение детей, и в нем есть такой между прочим пункт: если общество, или родители не пожелают, чтобы их дети обучались закону Божию в школе, то таковый предмет вычеркнут из программы преподавания. Понятно, что этим пресекается всякая возможность обучать детей в духе православной церкви, – и это в школе, существующей на законном основании.

Незадолго перед этим был еще такой случай. На пасхе, особенно в последние два дня, и в Фомино воскресенье, раскольники ближайших к Крестовоздвиженскому погосту деревень ходят гулять сюда, и около здешней старинной церкви устрояют разные игры, совсем неприличные для такого места. В один из таких дней, четырнадцатилетний мальчишка Матвей Гущин, из семейства тех же раскольников Гущиных, с толпой подобных ему сорванцов, взошел на паперть церковную и на стенах, под иконами, начертал перочинным ножом разные непотребные слова, выковырял краски на некоторых иконах, потом вошел в самую церковь, где шла вечерняя служба, и под смех сопровождавшей его толпы начал передразнивать священника. Случай этот хорошо показывает, в каком духе, в какой вражде к церкви раскольники, даже передовые из них, богачи-фабриканты, воспитывают своих детей. Разумеется, такое наглое кощунство раскольника не было оставлено без внимания. Возникло дело, которое должно было рассматриваться в местном отделении окружного суда. Ко времени разбирательства этого дела Арсений Морозов, бывший тогда почетным мировым судьей, начал хлопотать, чтобы ему председательствовать в окружном суде вместо другого почетного мирового судьи Я. И. Лабзина, известного ревнителя православия, который, не зная ради чего хлопочет г. Морозов о председательстве, охотно уступил бы ему эту честь. Но бывший у Я. И. Лабзина миссионер Шашин объяснил ему, какое важное для раскольников дело должно разбираться на суде и почему Морозову так хочется быть на этот раз в числе судей. Тогда Я И. Лабзин отклонил просьбу г. Морозова, и дело разбиралось без участия сего последнего. Суд обвинил Гущина в богохульстве, в нарушении церковного благочиния, и постановил отдать его, как несовершеннолетнего, под надзор родителей. Как ни странно, это решение – отдать молодого богохульника под надзор родителей, которые именно своим воспитанием и сделали из него дерзкого хулителя православной церкви и, разумеется, будут воспитывать в тех чувствах ненависти к православию, но по крайней мере на сей раз, за отсутствием почетного судьи-раскольника, всегда склонявшего весы правосудия на сторону своих присных по вере, раскольник не был совершенно оправдан. Любопытно, что вскоре после этого события Apceний Морозов оставил должность судьи, что однако же нисколько не умалило его значения и влияния в судебной и иных областях, как показывает следующей, весьма недавний случай.

Случай, который мы намерены изложить на основании сообщенных нам подробных известий, касается, впрочем, ее отношений гуслицкого фабриканта-раскольника к православной церкви, а отношений его к раскольникам же, только не одного с ним согласия. Но это самое придает ему еще больший интерес: здесь мы получаем понятие и вообще о взаимных отношениях между раскольниками разных толков, и о том, как богатый и сильный своими связями благодаря тому же богатству, раскольник давит и своего брата раскольник, не расположенного покориться ему беспрекословно; а отсюда можно понять, на что не отважится он, чтобы задавить никонианина.

Дело вот в чем.

Есть в Гуслицах деревня Коровино. Раскольники этой деревни с самого появления в расколе окружников и неокружников стали на сторону последних, и с тех пор крепко держатся своих неокружнических мнений; Савватия не признают своим владыкой, а принадлежат к пастве владыки Иова. У них в деревне есть свой молитвенный дом, где и правил службы поставленный для них Иовом поп Никола. Понятно, что гуслицкому властителю, другу и покровителю Савватия, зельному распространителю савватиевских попов, – г-ну Морозову, весьма неприятно было, что коровинские раскольники не состоят в его подчинении, и давно хотелось перевести их под паству Савватия и снабдить попом своего производства. И вот, как ему казалось, представился к тому удобный случай. Один из коровинских раскольников, небогатый фабрикантик Семен Дерягин, в чаянии благ от Арсентия Иваныча, изъявил готовность перейти в окруженики, под паству Савватия, и они задумали общими силами перевести всех коровинских противуокружников в окружники. Дерягин начал действительно склонять их к этому переходу; но убеждения не действовали, – противуокружники и слышать не хотели про Савватия. Тогда придумана была следующая уловка. Коpoвинские противуокружники во то время оставались без попа: Николу Иов перевел во Ржев по просьбе здешних раскольников, а на его место обещал поставить другого попа. Вот этим обстоятельством и задумал воспользоваться Дерягин, конечно по совету Морозова, – задумал именно привести в Коровино попа – окружника в том расчете, что противуокружники поневоле ему подчинятся. Ему удалось склонить на свою сторону коровинского старика – уставщика Артемона, которому именно обещал, что сына его Степана Арсентий Иваныч поставит к ним в попы. Общество коровинских противуокружников проведало об этом и немедленно обратилось к Иову с просьбой, чтобы он поспешил прислать к ним попа, иначе, писали они, Морозов предупредит его и пришлет к ним своего попа. Иов не замедлил исполнить просьбу, и 31 июня 1886 г. поставил для Коровина некоего попа Федора. Оказалось, однако, что Иов опоздал: по приказу Морозова, Савватий успел раньше поставить Степана в попы для коровинских раскольников, и когда Федор приехал на Коровино, Степан уже там поповствовал. И так в Коровине явились два попа – окружник и неокружник. Положение первого было незавидное, – кроме Дерягина у него в приходе было каких-нибудь два-три дома: все остальные раскольники крепко держались своего Иова и нового попа Федора, а на Степана между прочим и потому смотрели с презрением, что знал его нетрезвую и зазорную жизнь. И так замысел – подействовать на противуокружников через попа-окружника не удался. Тогда придумали другое, более решительное средство, – отобрать моленную у противуокружнпков, полагая что они тогда поневоле перейдут в окружники, как негде будет молиться. И вот 1-го августа, когда народ собрался к моленной на службу и водосвятие, видать, что на дверях моленной вместе с общественным замком висит замок Дерягина. Сбить этот замок народ побоялся, тем более, что Дерягин угрожал им за это судом. Службу отправили в крестьянском доме; а потом общество обратилось к местной власти с жалобой на самоуправство Дерягина. Испугавшись последствий этой жалобы, Дерягин тайным образом снял замок с моленной. После этой неудачи Дерягин, по наставлению Морозова, решился отнять у противуокружников моленную судебным порядком: подал мировому судье просьбу, в которой объяснял, что моленная составляет его собственность, так как построена якобы на его деньги, и просил отобрать у крестьян ключи от оной, находившиеся у старости Никиты Амосова, и передать его уполномоченному, уставщику Артемону, отцу попа Степана. Судья удовлетворил эту просьбу, т.е. исполнил желание г. Морозова, и сделал распоряжение о передаче ключей от часовни уставщику Артемову. Тогда коровинское общество перенесло дело в мировой съезд, а ключи от моленной взяло у Амосова под росписку и передало на хранение другому лицу. На съезд, когда разбиралось дело, именно 2 октября, явились все, жертвовавшие на построение моленной и даже представили подписной лист этих пожертвований, на которох значилось, что Дерягиным пожертвовано не более 25 руб. Таким образом было доказано, что моленная не составляет собственности Дерягина; и однако же съезд присудил передать ему ключи от моленной. Получив исполнительный лист, Дерягин вместе с судебным приставом приступил к отобранию ключей от Амосова; но тот сказал, что ключей нет у него, а переданы им обществу, и в доказательство представил расписку. Пристав сделал было распоряжение сломать замок: тогда противуокружники стали просить его, чтобы не делал этого, что они не позволят насильно отбивать их собственность и за проследствия не отвечают. В этом было усмотрено неповиновение власти и угроза. Посему случаю составлен акт. Общество с своей стороны обратилось с жалобой к прокурору окружного суда. И вот дело принимает уголовный характер. Между тем Дерягин, пользуясь смутными обстоятельствами, успел насильно ввести в моленную поставленного Морозовым попа Степана, который и служил здесь в рождественские праздники. За службу к нему ходило не более десяти человек: а все противуокружники ходят молиться в нанятый у одного крестьянина дом. За это им также грозят ответственностью, а тем, у кого есть дети, или родные, работающие на фабрике Морозова, грозят изгнанием их детей и родных с фабрики, если не согласятся ходить за службу к попу Степану, то есть сделаться окружникам и поступить в паству владыки – Савваттия, или, что тоже, Арсентия Иваныча Морозова.

Если так сильные раскола поступают с своими, с раскольниками, то можно понять, что делают они с православными, состоящими в какой-нибудь зависимости от них!

Из Гуслиц перейдем в Москву, – укажем некоторые новости на Рогожском Кладбище и в Духовном Совете мнимо-окружников. Недавно произведен был окончательный выбор попечителей Кладбища на место Мусорина и Михайлова: избранными оказались не Медведев и Клейменов, как предполагалось и как мы говорили недавно, а Сергей Мусорин, родной брат Федора, только что вышедшего из попечителей, и Bacилий Андреев Шебаев. Этот последний – лицо новое, мало известное в московском раскольническом мире. За сим в скором времени ожидаются выборы мирских членов Духовного Совета. В видах привлечения противуокружников, года три тому назад в число членов Совета приняты были некоторые лица, перешедшие от противуокружников: Горшков, Новиков и др. По своим воззрениям они оказались неудобными для Духовного Совета, особенно же Новиков, человек строптивого характера. Сам Иван Иваныч Шибаев давно тяготился сими новыми членами Совета, хотя они и были назначены по его приказанию. Посредством новых выборов все неподходящие лица будут устранены из Совета.

А между тем на Духовный Совет постоянно слышатся жалобы от управляемого им раскольнического духовенства и самих старообрядцев, более рассудительных, – к одним он не в меру снисходителен, к другим не в меру строг. Особенно жалуются на снисходительность, какою пользуется у Совета поп Савва, дозволяющей себе разные бесчиния. У него украли недавно дорогую походную церковь с чердака, где она валялась с разным хламом в пыли: и за такое обращение с священными предметами он не подвергся никакому взысканию. Очень смутило также старообрядцев, что на свадебный пир своего сына Савва пригласил музыку, устроил пляску, и сам любовался на пляшущих, а его супружница даже принимала и участие в пляске. Прихожане моленной, где служит Савва, принесли жалобу Савватию на такие безобразные поступки своего попа. А Савелий по-прежнему твердит одно и тоже: дрянь этакая, дрянь! – и ничего для обуздания Саввы не принимает. Напротив, архидиакону Исихию Духовный Совет давно грозил наказанием за его сочувствие к братству «Честного Креста», защищающему Окружное Послание, а теперь и действительно подверг его запрещение, вместе с другим ревнителем окружного, некиим священноиноком Феофилактом. Сей последний даже уехал из Москвы; равным образом и Исихий намерен уйти к Анастасию Измаильскому, с которым прежде он жил. Вообще, окружникам не житье в Москве при владыке – Савватие.

В самой канцелярии Духовного Совета, находящейся при квартире Савватия, происходят большие беспорядки. Два писца, служившие помощниками Перетрухина, удалены даже из Москвы; да и положение самого Перетрухина сильно пошатнулось вследствие того, что он явился не в порядке к некоему властителю раскола, покровительством и материальной помощью которого пользовался, и вследствие того, что открылись некоторые темные делишки по должности. Всю надежду Перетрухин возлагает теперь на батюшку отца-Петра. Если Драгунов не поддержит Перетрухина, то ему угрожает увольнение от должности секретаря Духовного Совета. Перетрухин, невидимому, это предчувствует, и вот уже две недели как выехал из Москвы на родину. С возвращением в Москву должна решиться его участь.

На Рогожском Кладбище устроется Антониевская библиотека. Известно, что Антоний Шутов свое большое собрание книг отказал Кладбищу: из них-то, а равно и из других, принадлежащих Кладбищу, и хотят теперь устроить библиотеку для пользования старообрядцев. Помещение для библиотеки отведено в новом большом корпусе; в библиотекари назначают дьякона Ивана, который состоит в причте Рогожского Кладбища и пользуется особым расположение попа Петра. Слышно, что при проверке библиотеки Антония не оказалось нескольких книг, и в том числе одной весьма ценной. Книга эта была взята прислужниками Савватия на его квартиру, а отсюда кем-то унесена и продана одному торговцу старыми книгами за 200 руб., а торговец теперь просит за нее 800 руб. Вероятно, не поскупятся заплатить и такие деньги, чтобы только возвратить книгу, принадлежавшую столь знаменитому в расколе лицу, как Антоний Шутов, и украсить ею Антоние-Шутовскую библиотеку.

Как усиленно распространяется раскол его приверженцами и ревнителями, и как необходима поэтому бдительность и стражба православных пастырей о стаде своем, это с особенною ясностью доказывается именно существованием множества раскольнических проповедников, старающихся всевозможными средствами не только утверждать в расколе своих одноверцев, но и умножать число их через совращение православных в раскол. На сей раз мы намерены сказать именно о деятельности некоторых раскольнических проповедников.

На Дону существует некий именующийся архимандрит Иаков. Он родом казак из станицы Есауловской. Бежал за границу и там, приняв монашество, произведен в мнимо-священные степени. Воротившись из-за границы, он жил в Калаче, на Дону, в устроенном здесь раскольническом монастыре, откуда вследствие каких-то злоключений удалился в Цымлянскую станицу. Он считается окружником и среди местных раскольников слывет большим знатоком писания, пользуется между ними не малым авторитетом и потому не без успеха поддерживает и распространяет раскол на Дону, где, к сожалению, православная миссионерская деятельность не процветает, чем и пользуются подобные Иакову проповедники раскола. В качестве авторитетного раскольнического учителя он рассылает послания, в которых восхваляем свое австрийское «древлеправославие» и резко обличаем беспоповцев и особенно православных. Послания его писаны грамотно и толково, но проникнуты раскольническим суемудрием и фанатизмом, – есть в них что-то напоминающее протопопа Аввакума, с сочинениями которого автор несомненно знаком и питаем к ним уважение. У нас имеются два послания этого нового раскольнического апостола, – одно даже в подлиннике, и мы намерены познакомить с ними читателей

Первое, очень пространное послание, начинается восхвалениями «древлеправославию», украшенному австрийским священством. Восхваления эти в чисто раскольническом духе и на раскольников должны производить впечатление. Вот в чем указывает Иаков несомненные признаки того, что старообрядческая церковь с ее ложной иepapxией есть яко бы истинная церковь Христова, – та самая, которая существовала тысяча восемь сот лет тому назад:

«Вторая тысяча лет протекает от Рождества Христова (пишет он), но мы держимся древнего предания, чиноположения, уставов и обрядов, богослужения без сокращений (как оно существовало почти две тысячи лет тому назад): аллилуйя поем дважды, в третий слава Тебе Боже, осьмиконечный крест почитаем за истинный, на крещении младенцев, если два, или более, воду в купели переменяем, на ногах подошвы святым миром мы не помазуем, крестное знамение на лице нашем воображаем истинно и правильно, по преданию святых отец, двуперстным сложением, аще кто неистинно крестится и узаконенного воображения не возносит на чело главы своея, на живот, на правое плечо и на левое, тот имеет антихристову печать и то нам и детям нашим трепетно, ужасно и опасно; крестный ходу нас кругом монастыря, церкви, купели и стола (?) по солнцу, по древнему обычаю: освящение церквей, водосвятие, хиротония (давно ли?), брак, крещение и маслоосвящение исполняется у нас по древнему чиноположению; литургию служим на седми просфорах, как приняла церковь наша от Христа Спасителя (!), святых Апостол (?), седми вселенских соборов и девяти поместных (?), а на пяти просфорах признаем за еретическую; ложного и самосмысленного ничего наша церковь не приемлет, и на волос от Христа не повреждена, и до скончания света не повредится».

Вот с какой уверенностью проповедует раскольнический учитель, что у них, последователей Белокриницкого священства, все, начиная с сугубой аллилуйя и до семипросфория, содержится так, как принято от Христа Спасителя, Апостолов и соборов вселенских, – «ни на волос» не повреждено! И на раскольников эта самоуверенная проповедь, лживости которой, быть может, не сознает и сам проповедник, несомненно должна производить сильное впечатление, утверждать его в преданности мнимой церкви, в которой яко бы «ни на волос от Христа ничто не повреждено»! И на одних ли раскольников? Настолько ли сведущи и наставлены в вере наши православные простолюдины, чтобы видеть и обличить ложь раскольнической проповеди, – чтобы сказать лжепроповеднику, что церковные службы и обряды, тем паче раскольнические, не Христом установлены почти две тысячи лет тому назад, что семипросфоию не учили ни Христос, ни Апостолы, ни святые отцы на вселенских соборах и проч. и проч.? Поэтому-то и нужно православному священнику бдеть стражу о стаде своем, – учить своих овец, чтобы не внимали чуждему, лестному гласу, и умели обличить его. Такая стражба тем необходимее, что раскольнические учители не ограничиваются восхвалением своей мнимо-истинной церкви, а обыкновенно сопровождают эти восхваления клеветами на церковь «никонианскую», т.е. на истинную церковь Христову. Вот что́ пишет об «никонианах» раскольнически архимандрит, восхвалив свое древлеправославие:

«Вера у них, никониан, опровержена, книги искажены до бесконечности (!), душеспасительные речи в книгах у них перемылены на недобрые, несть в них ничего блаженного, но все слабые, углаженные, то оттуду, то отсюду собранными пестротами пристроены... истинного там ничего нет, все ложно, отметно и Богу не приятно»... (Ниже) «Никонианская церковь мерзостно запустела, от древлеотеческих книг одной строки не осталось в российской церкви, ни предания отеческого, ни устава истинного, ни постов, ни поклонов, ни крестного знамения, ни приличия на главе xpиcтианского, ни древлеписанных святых икон, ни церковных святых сосудов, ни Евангелия по древнему изображению, но все обладала западная хроника (так) и мерзость запустения... Величаются никонияне духовенства чинами на подобие (!) нашего древле-православного христианского рукоположения, их же всех от души ненавижу, отвращаюся, гнушаюся и проклинаю».

Не есть ли это речь Аввакума наших времен? А между тем, этот Иаков считается окружником. Если же так отзываются о православной церкви окружники, то можно понять, как судят и говорят об ней противуокружники и беспоповцы разных толков. Такою-то злобою на церковь пропитаны наши раскольники, восхваляемые некоторыми за мирные якобы и презлобивые к ней отношения!..

Другое наиболее явственное доказательство мнимой истинности раскольнической именуемой церкви Иаков указывает в том, что она подвергалась и подвергается гонениям от «никониян», есть церковь гонимая; а истинная церковь, как говорят обыкновенно раскольники, не та, которая гонит, а та, которую гонят. О гонениях на раскол он говорит много, и даже забавно, смешивая события минувшего и недавнего времени, примешивая к правде разные вымыслы и ложь. Приведем нечто из его сказания.

«Усиливаются христоборцы (говорит он) на расхищение малого нашего Христова стада. Преосвященного нашего епископа Павла Коломенского в срубе сожгли, монастыри наши разорили: Соловецкой, Иргизской, Измаильской, Серковской, Лаврентьев, девичей Казанской, Покровской, Макарьев, Лушки, Пахомьев, Малин – остров, Цимлянской, на Чиру девичей, и по разным лесам скиты гладом морили, живых в землю зарывали, отчего старообрядцы бежали до 30,000 со священником Козьмою и Стефаном в Польшу на Ветку, инии в Aвстрию, в Молдавию и Пpyccию. По реке Дону на устрашение нашим старообрядцам за веру убиенных тела пускали, чтобы от страха приняли новоникониянскую веру; христиане же наши собрались с женами и детьми 40 тысяч, отправились в Турцию и поселились часть на Дунае, а часть за Царем-градом, в Майносах. Остальных же, содержащих святую нашу веру, всякими хитростями тиранили: в Лужках в 1843 году на страстной неделе прислано было солдат полторы тысячи изловить попов Алексея и Павла. В крепостях бесчеловечно томили, – в Киевской 7242 года епископ Епифаний высидевши в темноте 12 лет умер, на гробе его написали, раскольнической епископ, и в насмешку бабы его провожали с помелами¹³). Из грек митрополит Амбросий, принявши древлеправославие наше 1846 года, на подданство определился в Австрию, но ходатайством никониян сослан на заточение в Цылль на французской границе, от Белокриницкой митрополии 1000 верст (!): там и жизнь свою скончал. В Суздальской (крепости) епископ Алимпий умер, архиепископ Аркадий высидел в ней 28 лет; с ним епископ Геннадий и епископ Конон высидели около 15 лет. Епископа Геннадия из Харькова паки осудили на изгнание в Курлянцию (А где он теперь?). Архимандрита Зиновия со священноиноком Ананием сослали в закавказские провинции, в Ленкоран... А иных – царицу Евдокию, супругу Петра первого, в тюрьме содержали (Итак и супруга Петра первого записана в раскольницы!), полковника Ивана Филипьевича Денисова (?), благородных жен, болярыню Федосью Прокофьевну Морозову... протопопа Аввакума, священника Лазаря (и т. д.; следуют даже подлинный выписки из аввакумовых сочинений о раскольнических страдальцах его времени)... Иноков, инокинь, уставщиков и защитников за старообрядческую веру в острогах содержали до смерти и в Сибирь ссылали, святыню грабили, из рук даже вырывали; часовни печатали, а подарки брали, и доныне этим озоруют в род исполнения закона, а пред высшим правительством выхваляются о победе, как будто взяли они Ериван, или Париж»...

Правда, говоря о суздальских заточниках, Иаков упомянул об их освобождении (за которое Геннадий заплатил тем, что убежал за границу), – он говорит даже «да подает Господь здравие, долгоденствие и благополучие нынешнему царю Александру Александровичу 3-му! Он освободил их от заточения». Упоминает и о том, что «в нынешнее время» дана раскольникам «полная свобода». И однако же это нисколько не препятствует ему собирать быль и небылицы о старых и новых гонениях на раскол в доказательство раскольникам, что их вера есть правая и что нужно крепко ее держать.

Приведенные места из послания раскольнического архимандрита достаточно доказывают, в каком духе написано это пастырское послание и как вредно может оно действовать на раскольников, и даже не раскольников, вообще на простой народ.

Нельзя также оставить без внимания некоторые весьма оригинальные, но вместе и забавные рассуждения Иакова по важнейшему для раскольников австрийского согласия вопросу о двухсотлетнем прекращении у них священства, – вопросу, который очевидно занимает и его, как наиболее трудный. Решения, какое предлагает он, мы до сих пор не слыхивали от раскольников и не читывали в их сочинениях, так что Иаков по праву должен занять место с Павлом Белокриницким, Семеном Семеновым и Онисимом Швецовым, изобретателями известных теорий в оправдание временного прекращения и затем восстановления хиротонии в церкви Христовой. Считаем не излишним поэтому познакомить читателей с новой теорией, придуманной раскольником на Дону. Вот что он пишет:

«А что у нас епископа 200 лет не было, (то) не нашим отрицательным произволением, но Божиим на то устроением. На небеси без царя ни одной минуты не следует быть; а было. Господь наш Исус Христос в сердцы земли три дня и три нощи пробыл; день к писанию полагается за тысячу лет; а дела на небеси совершались! Так и церковь наша, по писанию исчитается, только пять часов без епископа была: тысяча лет яко един день».

Рассчет сделан верно: тысяча лет составляют один день; двести лет, составляющие меньше четверти тысячелетия, поэтому составляют меньше четверти дня, то есть пять часов: значит старообрядцы, двести лет оставаясь без епископов, не имели их только пять часов. Но всего примечательнее здесь злое еретичество, которое проповедует новый раскольнический богослов, подражая старым. Аввакум еретически проповедовал трисущную Троицу, – учил, что Отец, Сын и Дух Святый, цари небесные, сидят на трех престолах, а Христос против них на четвертом. Павел Белокриницкий проповедовал рождение Сына Божия и исхождение Святого Духа под леты, с веками. Онисим Швецов, именующийся священноинок Арсений, новый раскольнический буеслов, всячески тщится оправдать и защитить еретичество своего Павла в своей «Истинности». А вот является и новый еретик, именующийся «священноархимандрит Ияков», проповедующий, что Христос и Божеством заключен был «в сердцы земли», так что на небе три дня, или три тысячи лет, и царя не было! Подумайте, старообрядцы, до чего доходят ваши учители, ваши мнимые богословы, стараясь во что бы ни стало защитить свою новоявленную иepapхию, – какие богопротивные и злые ереси они проповедуют. Напомните вашему лжеучителю, что он сам читает и поет: «во гробе плотски, во аде же с душею, в раи же с разбойником, и на престоле был ecu со Отцем и Духом».

Но послушаем, как дальше рассуждает, и как доказывает свою теорию новый раскольнический суеслов.

«От человек cиe не разумно и невозможно, Богу же вся возможна. Сем отроков 372 лета спали, вставши же сказали: брате Амблише (Иамвлише), иди, купи хлеба: вчера гладни успохом. Инок некий не верил, что тысяча лет яко един день. По утрени вышел за монастырь: птица на дереве запела. По замолчании пришел он к монастырю, – во всем перемена и все иное! На допрос ответил он: между утрени и обедни только три часа я промедлил, – сказал инок, – пениe птицы послушал. На что игумен ему ответил: чадо, книги поведают, – при каком ты игумене был, 200 лет протекло. От Рима до Новгорода путешественники по суху и по морю едва успевали дойти в полгодищное время: а преподобный Антоний на камне в два дни приплыл. И эти три события прикладны к нашей церкви, бедствующей 200 лет. А при двою и триех свидетелех станет всяк глагол. Исус Христос вчера и днесь, той же и во веки. Расстоянием же от отступнической наша церковь столько отстоит, сколько солнце от тьмы. В течение же двухсот лет, или пяти часов вера наша не оскудела, дела церковные (?) исполнялись».

Далее, с авторитетностью, или вернее кощунством протопопа Аввакума, нынешний раскольнический учитель пишет.

«Святый Дух свидетельствует мною, рабом его, cиe показание во уверение: 1) Западной Европе (?) это знамение на извещение, вкупе и на осуждение, что россияне 200 лет (но ведь это тоже, что пять часов?) без епископа пробыли, а веру соблюли ту самую, которая у них существовала тысячу лет; 2) прорастания ереси тьмы народу погубили за переход (?) святителей в ереси; Христос же чрез 5 часов, а по человечеству чрез 200 лет, паки обновил церковь нашу старообрядческую (значит 200 лет она была дряхлою, обветшавшею?) полным архиерейским священнодействием; слышавшее и видевшие ныне у нас светло сияющее Христово священство за неприятие и отвержение ее (его?) осудятся наравне с жидами; 4) чернораменских лесов пустынножители в царствование Петра Первого иеромонахом Неофитом (автор смешивает Неофита с Питиримом) истязаемы были о вере стодвадцатьми вопросами, – из числа их один такой вопрос: зрите раскольницы, ваши книги свидетельствуют, егда Господь приидет судити на землю, застанет в церкви полный святительский чин: еда ли в ваши избушки приидет, которых хвалите вы келиями своими? Ответ пустынножителей: в настоящее время apxиерейского чина мы у себя не имеем, а исповедуем всяко быти; откуда же будет? – не вемы, Бог весть. И ныне, в наши времена, через 160 лет исполнилось их предсказание, – от греческой церкви (еретической, по-вашему, или православной?) прислал нам Господь митрополита Амбросия, которого церковь наша приняла по 8-му правилу первого вселенского собора, под миропомазание (посланного самим Господом принимают как еретика второго чина!)... Двухсотлетнее протяжение времени церкви Божией не препятствует (?). Сами в ней поем: вчера сраспинахтися, Христе, вчера спогребохтися. 1800 лет и более протекло от Христова страдания, погребения и воскресения; но мы поем: вчера сраспинахтися. Так и святители наша: Василий Великий, Григорий Богослов, Иоанн Златоустый, Никола чудотворец, Tapacий, Мелетий, Амбросий грек, Иосиф патриарх и Антоний московский, все вчера были с нами и хиротония Святого Духа на всех равна»...

Как ни кощунственно это сопоставление Амвросия и Антония Шутова с Василием Великим, Григорием Богословом и прочими вселенскими святителями, как ни дика и нелепа вся вообще эта новая теория оправданная новоявленной раскольнической иepapxии, основанная на произвольном толковании слов писания: един день пред Господем яко тысяща лет (вот этих слов раскольнический толкователь и во внимание не принял), и тысяща лет яко день един (Пс.89:5; 2Пет.3:8), – как ни безумна, повторяем, вся эта теория, но неудивительно, что и за нее ухватятся раскольники, как хватаются доселе за подобного же достоинства теории Павла и Швецова, чтобы как-нибудь ответить на роковой для них вопрос о двухсотлетнем прекращении у них таинства хиротонии и с ним Богоучрежденного священства. Поэтому и почли мы не излишним познакомить с нею наших читателей, особенно тех, кому приходится беседовать с раскольниками.

Другое послание, подписанное 6 Декабря 7394 (1886 г.), не так пространно и менее любопытно. Для ознакомлена с ним читателей достаточно привести следующие два, наиболее характерные места.

Иакову не нравится, что раскольнических apxиepeeв и попов зовут австрийскими. Он говорит: это ложно; «совершенные святые», которыми управляется старообрядческая церковь, поставлены каждый в свое место:

«Я архимандрит Иаков по созданию Калачевский, а по присвоению Цымлянский, протоирей Симеон Пятиизбянский, протоиерей Александр Нижне-Чирский. Так же и в писании (?) прежние святые отцы (значит Иаков с двумя раскольническими протопопами нынешние святые отцы!) именовались: Василий Великий архиепископ Kecapии Каппадокийские, Григорий Богослов и Иоанн Златоуст Константинопольские и Цареградские, Петр, Алексий и Иона Московские, Григорий архиепископ Америтский, и так далее, – всякий по своему месту именуется. А вы нас всех австрийскими называете»!

Здесь опять любопытно то, что Иаков сопоставляет со вселенскими учителями, не только уже Амвросия и Антония Шутова, а и себя с двумя раскольническими протопопами на Дону. Наглость и кощунство разных раскольнических архимандритов и попов не имеют предала...

А вот оригинальное убеждение прибегнуть под пасение таких «совершенных святых», как Антоний Шутов, полуграмотный Савватий и другие, с которым Иаков обращается к беспоповцам, а также и к православным:

«Жалко, жалко вас! Как вы думаете по смерти на небо пройти через 20 мытарств? Ту душу (которая отходит из миpa не получив благословения и прощения от Антониев Шутовых, Совватиев и прочих) удерживают воздушнии мытари и прелестнейшие бесы, и провожают ее в преисподний тартар. Какая бы необходимость заставила из Петербурга единоверческого священника Ивана Тимофеевича Верховского оставить церковь и должность члена в комитете духовного просвещения (?!), родину и жительство, перейти в нашу веру и с семейством (без семейства!) заграницу переправиться, если бы он не боялся упомянутых 20 мытарств»?

Так вот отчего Иван Верховский бежал в раскол и за границу, – страха ради «воздушных мытарей и прелестнейших бесов»! Сам он однако объясняет свое бегство гораздо проще, – страхом попасть в Суздальский монастырь (хотя и тут убоялся страха, идеже не бе страх). Вот перед нами в копии письмо его к известному другу его и г. Филиппова – И.И.Ш-ву, писанное из Дрездена в 1887 году 14 марта, – и здесь Верховский пишет: «если бы на прощениe (от Святейшего Синода, после всех учиненных ругательств на православную церковь) можно было мне рассчитывать, то я не бежал бы Суздаля»; в конце письма он также «прославляет премудрость, избавившую его от смертного (суздальского) заточения», – разумея, вероятно, премудрость Онисима Швецова, который так искусно, яко тать в нощи, провез его за границу. Но дело не в том, от чего Верховский бежал к раскольникам; дело в том, что это его бегство раскольники приводят в доказательство мнимой истинности их именуемой церкви и мнимой законности их ложного священства. Видно не имеется у них доказательств достаточно сильных, когда решаются прибегать к таким...

О других проповедниках раскола, действующих по другим местам, скажем следующий раз.

От проповедников раскола на Дону перейдем к поволжским, во главе которых находится теперь поселившейся на Волге Онисим Швецов. Самый известный из его сотрудников и учеников и самый ревностный после него в распространении раскола есть некий слепец М. Ф. Яковлев, имеющий постоянное жительство в Городце. По происхождению он крестьянин Костромской губернии, Вичугской волости. Еще Антоний Шутов прислал его в Городец, чтобы руководить поставленного им сюда в попы какого-то сновальщика с Морозовской фабрики, не знавшего ни службы, ни устава, и убеждать местных беглопоповцев и беспоповцев к принятию австрийского священства. Антоний был очень доволен своим слепцом-проповедником, и наперсник Антония, Онисим Швецов, также оценил его ревность и способность к распространению раскольнических лжеучений. Швецов принял слепца под свое покровительство, избрал себе в помощники и научил всей своей премудрости. Слепец действительно усвоил себе даже протестантские понятия Швецова, и ведет беседы с православными совершенно в его духе. Собеседования происходят большей частью в самом Городце, и особенно в великий пост. Они посещаются охотно и православными и старообрядцами. Нам сообщено описание бесед, происходивших в великом посте прошлого года, и мы намерены познакомить с ними читателей, чтобы вместе познакомить и с городецким слепцом, распространителем Швецовских лжеучений.

Беседы вел местный священник о. Николай Листов в местном соборном храме. Вопрос для беседы поставлен был правильно, и именно тот, на который раскольники по австрийскому священству никогда не будут в состоянии ответить, хотя их Швецовы и придумывают для его решения даже протестантские теории об устройстве и составе церкви. Предложено было рассмотреть: могли ли старообрядцы, не имея 180 лет епископа, составлять истинную церковь Христову? После нескольких уклончивых ответов, слепец, как истинный ученик Швецова, начал доказывать, что церковь и без епископов может быть и была у них, старообрядцев, истинною церковью. С обычной Швецову и особенно ученикам его дерзостью он сказал священнику:

– Что ты, отец, толкуешь все об одном: епископы да епископы, и что церковь без епископа быть не может! Ведь этим ты проповедуешь непогрешимость своих епископов, точно как папы! По-твоему, что ни делай епископы, нужно их слушать! А мы последуем Христу и Его учению, которое вещает: аще будет око твое просто, все тело твое светло будет, аще ли око твое лукаво будет, все тело твое темно будет (Мф.6:22:23). А святой Златоуст толкует, что очи – епископы, и значит они могут быть лукавы.

И в течение нескольких бесед он постоянно возвращался к этому изречению и другим подобным, напр. аще соль обуяет, чим осолится (Мф.5:13), чтобы доказать, что все епископы могут уклониться в ересь. На третьей беседе, один из слушателей, бывший старообрядец и помощник слепца в устроении австрийского прихода в Городце, а теперь сын православной церкви, К. Ф. Корегин, испросил у священника дозволение – предложить слепцу несколько вопросов. Он спросил: о чем говорится в изречении: аще око твое лукаво будет (Мф.6:23)?

Слепец ответил: О епископах; очи – епископы. Вот они, ваши-то епископы, и сделались в 1667 году все лукавыми, соблазнителями. А в другом месте Писание говорит: аще око твое соблазняет тя, исткни е: лучше ти есть со единым оком внити в живот вечный... (Мф.5:29)

Корегин: Значит, по-твоему, и без епископа, как без лукавого ока, может быть соборная Христова церковь?

Слепец: Не по моему, а по Евангельскому учению. Спаситель говорит: аще соль обуяет, чим осолится (Мф.5:13)? Соль – тоже епископы. И значит могут все епископы обуять, сделаться нечестивыми, по слову самого Христа.

Корегин: Об этом изречении: аще соль обуяет (Мф.5:13), мы поговорим после; а теперь рассмотрим слова, которые ты прежде привел: аще око твое будет лукаво, все тело твое темно будет (Мф.6:23).

Слепец: Я сказал уже, что св. Златоуст под очами прямо разумеет епископов.

Корегин: Спаситель говорит: светильник телу есть око (Мф.6:22); значит епископы – светильник церкви. Может ли помрачиться светильник церкви, созданной Христом Спасителем? может ли тело созданной Им церкви сделаться темным? – об этом не стану пока говорить. А вот что скажу тебе: в вашей церкви совсем не было ока, светильника, т.е. епископа; значит ваша церковь совсем темная и вы защищаете темную церковь.

Слепец совсем рассердился и закричал: Я не с тобой беседую! ты молчи!

Корегин: Я не самовольно вступил в беседу, а испросил на то дозволение у о. Николая; и рассматриваю то, что сам ты говорил. Прошу тебя, успокойся и скажи мне еще: как по твоему, – еретики светлы, или темны?

Слепец: Темны! вот напр. вы, никонияне!

Корегин: Еще прошу тебя, не горячись; будем рассуждать спокойно. Вот ты говоришь, что еретики темны; а митрополита Амвросия вы приняли, как еретика, под второй чин: значит и он был темный. Скажи же, откуда иepapxия ваша и вся церковь получила свет? Или она и доселе остается темною, как темен был Амвросий?

Слепец совсем рассердился; его сторонники подняли шум и, захватив книги, вышли с ним из церкви.

Благодаря таким беседам проповедь слепца Яковлева больших успехов в Городце не имеет; ему не удалось доселе перевести в австрийскую секту даже находящихся здесь беглопоповцев, у которых существует в Городце обширная часовня под покровительством известного нижегородского богача-беглопоповца Бугрова, хотя уже более десяти лет и Яковлев и сам Швецов хлопочут о том, чтобы подчинить здешних беглопоповцев и их часовню своему aвстрийскому епископу. В Декабрь приехал в Городец для собеседования с старообрядцами нижегородский миссионер И. П. Ломакин, и, побеседовав со слепцом, решился вызвать для беседы самого Швецова. Ему послана была телеграмма. Не зная, что вызывает Ломакин, а полагая, что предстоит беседовать с беглопоповцами, Швецов немедленно приехал. Встреча с Ломакиным, после бесед, происходивших на нижегородской ярмарке, была для него неожиданностью, и очень неприятной. Он даже и не скрыл этого, но при первом же свидании с Ломакиным сказал, что совсем не ожидал с ним видеться. Между тем предстоящей беседой между ними в Городце все были чрезвычайно заняты и слушать их собралось в церковь множество народа. Перед началом беседы Швецов сказал: «Я не знаю, о чем были здесь беседы с моим собратом; но помочь ему готов». Ломакин объяснил, что беседовали о составе и устройстве основанной Христом церкви, и о том, пребудет ли она неизменно в сем устройстве и составе до скончания мира.

Швецов: Вопрос о церкви я считаю непостижимым для нас, и желаю говорить не о церкви, а о вратах адовых, воюющих на церковь.

Ломакин сказал, что предлагает беседовать о церкви, а не вратах адовых потому, что нас спасает церковь, а не ад своими вратами; в церковь мы, по символу, должны веровать, и потому должны иметь о ней правильное понятие.

Швецов: А я потому не желаю говорить о церкви, что мы своим аршином мерять ее не можем. Церковь есть жилище Божие; а Бог живет во свете неприступном.

Ломакин: Так ужели вы не знаете, в чем состоит сущность церкви?

Швецов: Существо церкви составляет божественное учение; его-то и не могут одолеть врата адовы, как и Ап. Павел говорит: аще не веруем, Он верен пребывает, отрещися бо себе не может (2Тим.2:13).

Ломакин: А как же вы написали в своей «Истинности», что не yчение Божественное, а «род христианский сам Христос именовал своею церковью и обетовал ей от врат адовых вечное неодоление» (стр. 96)? В «Истинности» говорите одно, а теперь другое.

Швецов: Это я писал не вам, а беспоповцам. Я думал, что беседую с честными людьми, а не с такими...

Любопытен этот ответ Швецова. Он прямо, ничем не стесняясь, признается, и не первый уже раз, что об одном и том же предмете одно говорит православным, и совсем другое беспоповцам, – что с православными он рассуждает как беспоповец, а с беспоповцами как православный! Любопытно и то, с какою дерзостью он обращается к православным, употребляя даже выражения, которые нельзя привести в печати, когда знает, что этой дерзостью ничего не потеряет в глазах своих слушателей и даже может доказать им свою авторитетность и властность, между тем как является лукавым лисом, медоточивым смиренником, когда нужно произвести впечатление на публику иного сорта, какая напр. собиралась слушать его в залах С.-Петербургской Академии, словом – когда знает, что его раскольническая дерзость может повредить и ему лично, и его делу. В Городце на его дерзость Ломакин отвечал спокойным замечанием, что браниться не прилично и что он просит ответить прямо и ясно, в каком составе Господь создал свою церковь и с какими чинами определил пребывать ей.

Швецов: Вижу твою уловку! Ты все проповедуешь непогрешимость епископов. Я не допускаю этого, ибо писано: аще соль обуяет, чим осолится (Мф.5:13). Из этих слов ясно, что должно быть время, когда все епископы уклонятся в неправославие. А преемственность иepapxии, которой вы требуете, не есть признак православие. Такая преемственность есть у римлян, у армян; а ведь они еретики. Впрочем я всех считаю братьями, кто верует во святую Троицу.

Ломакин: Поэтому и евреев вы также считаете братьями? Швецов: Да; ведь и они веруют в Бога!

Ломакин: И бесы веруют; поэтому и они братья нам?

Швецов: Так что же? Святой Златоуст пишет об Apие еретике, что он хуже и дьявола.

Вот какие истины проповедовал г. Швецов в течение нескольких часов, всячески уклоняясь от вопроса о составе церкви и необходимости существования в ней епископского чина. На другой день собрались опять на беседу, и Ломакин опять поставил этот вопрос, настоятельно требуя, чтобы Швецов ответил на него, не уклоняясь в сторону. Швецов сказал опять, что церковь составляют не люди, удобопреклонные ко греху, а правое учение веры. Епископы, как люди, все могут пасть. Ломакин спросил: стало быть, и ваши епископы все могут уклониться в еретичество? – Швецов засмеялся. Нет, сказал он, наши-то епископы уж никогда не уклонятся от правой веры! Больше он не пожелал беседовать и ушел из собрания. Трудно поверить, чтобы такими глумлениями и такими резкими, то беспоповскими, то протестантскими, суждениями г. Швецов мог располагать к принятию его учения людей, сколько- нибудь разумеющих Писание и знакомых с православным учением веры. Поэтому его рассказы о победах над православными собеседниками и о приобретении его проповедью новых и новых последователей мнимого древлеправославия, походят более на хвастовство, нежели на правду.

Скажем наконец несколько слов и о московском проповеднике раскола – Перетрухине. Он попал в очень неловкое положение, как защитник учения о присутствии благодати в великороссийской церкви, утверждающе притом, что до учреждения Белокриницкой иерархии епископы великороссийской церкви были епископами и старообрядцев. Известно, что вопрос о присутствии благодати в хиротонии церкви грекороссийской давно был поднят в старообрядчестве и возбуждал горячие споры: одни признавали присутствие благодати в этой хиротонии, другие решительно отвергали. Во главе первых стоял Пафнутий Казанский (теперь, вероятно, отказавшийся и от учета о присутствии благодати в грекороссийской церкви, как отказался от Окружного Послания, за которое прежде сильно ратовал); а в челе последних стоял Антоний Шутов, как и подобало епископу-беспоповцу. И защитников и противников учения о присутствии благодати в таинствах грекороссийской церкви вынуждала необходимость – одних принять это учение, других отрицать его, чтобы защитить и оправдать новоявленную Белокриницкую иepapxию от выставляемых православными неразрешимых возражений против нее. Спрашивают обыкновенно: «Откуда эта новоявленная иepapxия получила благодать xиротонии? Амвросий, признаваемый самими раскольниками за еретика, не имел ее и преподать не мог. Принявший Амвросия Иероним, не имея архиерейского сана, так же не мог преподать Амвросию благодати на поставление епископов и священников». Единственным выходом из этого затруднения, единственным средством решить этот вопрос и представлялось для одних из старообрядцев – признать, что Амвросий, хотя и был еретик, но имел благодать архиерейства, которую и мог преподать начавшейся от него старообрядческой иepapxии, т.е. признать, что в церкви грекороссийской, хотя и еретической, благодать присутствует. Другие из старообрядцев основательно возражали против этого, что если признать в грекороссийской церкви и ее пастырях присутствие благодати, то придется обвинить все старообрядчество за отделение от церкви, не лишенной благодати, осудить всех предков, как несправедливо признавших церковь именно падшею, безблагодатною, и именно поэтому от нее отделившихся. И как можно отделяться от подчинения епископам, которых сами признаем за имущих благодать? Притом же, если они имеют благодать на совершение хиротонии, то значит имеют благодать и на совершение всех таинств, в том числе и миропомазания: а мы приняли митрополита Амвросия под миропомазание, значит в миропомазании грекороссийской церкви благодати не признаем. Необходимо поэтому признать, что грекороссийская церковь, как церковь еретическая, благодати не имеет, и Амвросий получил благодать на поставление в священные саны через самое принятие в старообрядчество от иepoмонаха Иеронима, против чего защитники первого мнения возражали в свою очередь, что Иероним, не имея сан власти и благодати на поставление священных лиц, никак не мог преподать оной Амвросию, – нельзя дать того, чего не имеешь! Таким образом и возникли споры по вопросу о присутствии благодати в церкви грекороссийской между самими защитниками Белокриницкой иepapxии, одинаково искавшими ее оправдания от возражений православных. Между Пафнутием и Антонием, которые были притом личными врагами, эти споры приняли довольно острый характер, и только по настоянию разных влиятельных в расколе лиц, опасавшихся, что эти споры могут породить большие затруднения старообрядчеству в его борьбе с церковью, они были кое как улажены, и вопрос о присутствии благодати в грекороссийской церкви был забыт на время. Опять возник он у московских старообрядцев с прибытием в Москву Перетрухина. Перетрухин, надобно полагать, заимствовался учением о присутствии благодати в грекороссийской церкви у Пафнутия Казанского, при котором находился некоторое время. Притом же, ведя беседы с православными, он убедился, что в этом учении единственное спасение от их возражений против иеpapxии, начатой Амвросием, что оно открывает возможность дать ответ и на роковой вопрос о неимении старообрядцами епископов почти два столетия, – открывает возможность отвечать, что епископы грекороссийской церкви были епископами и старообрядцев, которые значит без епископов не оставались. Эту мысль он даже развил дальше, – стал утверждать, что даже еретичествующие епископы церкви римской, также и армянской не лишены благодати, что вселенскую церковь составляют разный церкви, – не только древлеправославная, старообрядческая, но вместе с нею греческая, российская, римская, армянская, и потому епископы этой вселенской церкви были епископами у старообрядцев. Вот с какой проповедью Перетрухин явился в Москву. Здесь нашел он сторонников, – особенное сочувствие его учению оказали: дьякон Рогожского Кладбища Иван и дьякон же Алексей Богатенков. Но немедленно явились и противники его учения, – особенно восстали против него староста Рогожского Кладбища Павел Лебедев и председатель раскольнического Братства св. Креста Ананий Боев (полуграмотный, но ревностный защитник раскола), с членами этого братства Бриллиантовым, Антоном Егоровым и др. Несколько странно видеть, что эти «братчики», считающие себя последними окружниками и ревностнейшими почитателями Илариона Егорова, и потому, казалось бы, более других близкие к церкви, так яростно восстали против учения о присутствии благодати в грекороссийской церкви. Быть может этому много содействовало личное нерасположение их к Перетрухину, как человеку, не способному внушить довеpиe и расположение. Как бы то ни было, но между указанными лицами возникли опять споры по вопросу о благодати, – происходили они и на Рогожском Кладбище и в частных домам. В последнее время «братчики» восстали на Перетрухина с особенной силой. Пользуясь переменой администрации старообрядчества, – новым избранием тридцати выборных пи попечителей Рогожского Кладбища, они решились подать на Перетрухина, а вместе и на Духовный Совет, письменную жалобу старшине «тридцати» Федору Рахманову. В этой письменной жалобе они объясняют, что их Братство учреждено для защиты древлеправославия от нападений врагов внешних и внутренних, что они своими собраниями не причиняют никому вреда и ни от кого не просят материальной помощи, а между тем Духовный Совет не только не поддерживает их, но и старается всячески стеснить и унизить, даже не дает им попов для отправления братских служб по ревнителях древлеправославия. Но в то же время, –продолжают просители, – Духовный Совет, так несправедливо преследуя нас, всячески покровительствует своему секретарю Перетрухину, который проповедует учение о присутствии благодати в грекороссийской церкви и этим учением приносим великий вред старообрядчеству. Потому они просят Рахманова – принять их под свою защиту от нападений Духовного Совета, а Перетрухину сделать надлежащее внушение, чтобы он не смел проповедывать и распространять свое пагубное учение. Боев и Бриллиантов лично вручили Рахманову прошение. Рахманов, узнав в чем дело, крайне удивился: «Ужели, спросил он, такие у нас порядки»? Жалобу он обещал представить куда следует. Однако «братчики» боятся, как бы он не показал ее сначала своему духовному отцу, а их открытому врагу, попу Петру Драгунову, и как бы по совету последнего не положил ее под сукно. В таком случае они предполагают обратиться с жалобой ко всему собранию «тридцати», и вообще намерены действовать настойчиво. А между тем и сам Перетрухин в случае невзгоды, конечно, с легким сердцем откажется от всех своих учений...

По представленным примерам можно судить и вообще о проповедниках раскола. Каждый учит по-своему, не стесняясь даже изобретением ересей; у всех одна только цель – во что бы ни стало оправдать раскол, и всех руководить одно чувство – чувство слепой вражды к православию, к православной церкви и ее пастырям.

Недавно говорили мы о проповедниках раскола, ратующих против церкви, и особенно о распространяющем послании донском расколоучителе, мнимом архимандрите Иакове, – как и чем стремятся они удерживать в расколе попавших в его сети, и завлекать в раскол принадлежащих к православной церкви. Теперь скажем нечто о том, как много может сделать в противодействие таким проповедникам добрый пастырь своим словом и примером. В показание этого мы именно приведем полученный с того-же Дона рассказ одного бывшего старообрядца о своем и нескольких других старообрядцев обращении к православной церкви, которым они обязаны преимущественно доброму примеру и наставлению своего пастыря. Вот что повествует о себе этот почтенный человек, оставивший заблуждения раскола:

«Я житель области войска Донского, Верхне-Чирской станицы, казачьего сословия, Емельян Борисов Горин. Имею от роду 35 лет; родители мои держались секты беглопоповцев. Сами они хотя были неграмотные, но меня пожелали научить грамоте и отдали одной старушке, у которой я и выучил Азбуку и Псалтырь. С малолетства я любил ходить в моленную и на клиросе читал и пел. Когда достиг осмнадцати-летнего возраста, мне сосватали невесту. Нужно было повенчаться; но беглого попа тогда не оказалось нигде поблизости, – обратились к австрийскому, Иоанну Киселеву (ныне единоверческий священник в станице Нижне-Чирской), который нас и повенчал. Мы поступили таким образом в австрийское согласие. Но родители пожелали возвратить нас в беглопоповство: приехал какой- то поп беглый, к которому и повезли нас на страстной неделе исправлять. Исправа наша происходила следующим порядком: положили мы начал седмипоклонный, – впереди стоял поп, а несколько позади уставщик; взяв книгу, уставщик говорит нам: «повторяйте за мной», и начал читать нам третий чин, потом начали нас мнимым миром мазать, при нас же налив из лампады в пузырек деревянного масла. По окончании над нами чиноприятия, собралось много народа на исповедь, к которой и мы готовились. Эта исповедь наша, к удивлению всех, была общая, – все стояли вместе, в одной комнате, и по прочтении некоторых молитв, поп обратясь к народу сказал: «Бог вас простит и я прощаю!» Тем и кончилась наша исповедь. Мать моя осталась недовольна такою исповедью, – говорит мне: «Сынок, что это такое? – я может быть на своем веку мало ли грехов нагрешила: почему же он не спросил меня ни про один?» Я на это ей сказал: «Ты видела, как нас присоединяли? Чтó мы повторяли, того и сами не знаем! Да и принятие-то происходило не от попа, а от уставщика простеца. Так и наша исповедь незаконна. И сами то они понимают, что действуют незаконно, без воли своего епископа, вопреки 39 прав. св. Апостол. Ведь если бы мы и вполне чисто пред этим попом раскаялись в своих грехах, и тогда наша исповедь ни во что бы вменилась». С того времени я стал весьма подозрительно смотреть на действия беглопоповцев, и начал входить в разговоры с начетчиками австрийского согласия, стал читать книжки и старые книги, откуда и убедился, что нельзя быть церкви без священства и семи церковных таинств. Тогда я вознамерился было присоединиться опять к австрийцам. Но родители удерживали меня особенно потому, что в нашей станице очень мало было в то время старообрядцев австрийского согласия и их так не любили у нас, что в след им кричали бывало «Австрияки! Австрияки!» Однажды мне пришлось в одном месте сообщиться в молении с австрийскими, и когда об этом дошло до сведения наших беглопоповщинских уставщиков, они запретили мне ходить в моленную и отлучили от всякого общения с ними в молитве, – говорили: «тебе нужно будет прочитать третий чин!» Но я под третий чин отказался идти, и целых два года с ними не молился. В течение этих двух лет они неоднократно присылали за мной, и через мою родительницу наказывали, чтобы я пришел к ним и покорился. Но я, по убеждению совести, вознамерился уже поступить в секту австрийцев, так как я видел, что у них иepapxия существует в трех чинах, имеются все семь церковных таин, без которых, как убедился я по писанию, не можно и спастись. Родители мои в то время не соглашались со мной переходить в австрийское согласие, почему и не сообщались со мной. В таком положении я находился семь лет. В то время у нас в станице австрийского попа еще не было, и часовня наших австрийцев была запечатана более десяти лет. Она стояла на высоком яру реки Дона, который во время весеннего разлива воды угрожал обвалом. Поэтому начальством дозволено было перенести часовню на другое, безопасное место, и по совету общества поставили ее у меня во дворе. Спустя несколько времени после этого, именно в 1880 году, австрийский епископ Силуан, объезжая свою донскую епархию, был и у нас: тогда он рукоположил во священника для наших австрийцев Савву Спиглазова (что ныне единоверческий священник в хоторе Суханове, Голубинской станицы¹⁴). Он был человек хорошо начитанный, смиренный и кроткий, за что и любим был своими прихожанами. Я уже перешел тогда к австрийцам, и при о. Савве исправлял должность уставщика, или псаломщика, и также пользовался расположением и священника и прихожан. В то время и мои родители решились присоединиться к австрийскому согласию. Между тем священник наш, не прослужив трех лет, сознал неправоту австрийской иepapxии и, к удивлению всех, отказался от лже-священства, присоединился к св. церкви. Его неожиданное присоединение поразило нас как гром. Потом поднялась на него со всех сторон буря руганий и проклятий. Отец Савва терпеливо переносил все оскорбления и клеветы, помня слова пророка Давида: Да постыдятся и исчезнут оклеветающиии душу мою, да облекутся в стыд и срам ищущии злая мне. Аз же всегда возуповаю на тя, и приложу на всяку похвалу твою. (Пс.70:13:14). А некоторые из прихожан очень жалели его и скорбели об его лишении. Вообще, своим присоединением он заставил многих из нас позадуматься. Мы не понимали, что это за искушение Господь на нас послал. Старались мы подыскать в писании места в оправдание своей незаконной иepapxии и в обличение его за отступство, – указывали ему за церковью мнимые ереси; но он легко опровергал все наши укоризны на церковь, и обличал лживость нашего незаконного священства и мнимой церкви. И чем больше мы старались спорить с ним, прочитывая при том книги, тем более обличалось наше суемудрие; особенно не знали мы чем оправдать прекращение у нас епископского чина на столь долгое время. Сильно мы призадумались, и начали с сердечным сокрушением взывать к Богу словами пророка: Господи, посли нам свет Твой и истину Твою: та да наставит и введет нас в Церковь святую Твою (Пс.43:3)! Между тем многие вожаки раскола, видя ваше колебание, приходили к нам и старались заслепить нам глаза, говоря: «Мы имели священников, принимали их от ереси по 8-му правилу 1-го вселенского собора; а правило есть закон». Приводили и известные примеры Саввы и Феодосия, кои приняли Иоанна Маркионова от ереси Севировой в сущем звании пaтpиapxa, и Максима исповедника, который принял Пирра пaтpиapxa от единовольной ереси. Вот, говорили, по этим святоотеческим подобиям приняли и наши предки митрополита Амвросия, обратившегося к нам от греческой церкви. Но мы рассудили, что нечестиво мудрствовать, будто Христом созданная церковь может когда-либо лишиться собственной богоучрежденной иepapxии и благодатных, преподаваемых в ней самой даров Св. Духа, а будет только заимствоваться от еретиков и таинствами и священством, как это делается у нас – старообрядцев. Церковь Христова должна иметь внутри себя самой источник благодати, а не от еретиков заимствоваться оным.

«Отец Савва после присоединения своего к св. церкви долго жил в станице Верхне-Чирской в собственном доме, близ меня. Как бывший у него псаломщиком, я нередко к нему захаживал побеседовать о смущавших меня вопросах и о мнимых ересях, внесенных якобы Никоном в православную церковь, и он мне разъяснял от писания все, о чем я спрашивал. Таким образом помалу и я стал сознавать свою неправоту, и начал убеждаться в истине, – начал внимательно читать книги; Озерского, Гpигория митрополита с.-петербургского и отца архимандрита Павла, от коих я совершенно познал неправоту нашей австрийской иepapxии и всего старообрядчества. После этого я уже не находил возможным долго оставаться в неверьствии и буре; но, познавши истину, как блудный сын решился вместе с моими единомысленными возвратиться в недра святой соборной апостольской церкви. 25 Марта 1887 года были мы, в числе 20 душ разных семейств, священником Леонтием Колышкиным присоединены ко св. церкви на правах единоверия. Как только узнали об этом наши старообрядцы, поднялась со всех сторон злоба на нас, ругательства, проклятия; некоторые говорили: «теперь они пропали навеки вечные: теперь с ними не следует и встречаться, не только говорить и иметь общение». Да, трудно бывает тому, кто обратится ко святой церкви и должен находиться в таком обществе, где мало или вовсе нет православных, а живут только старообрядцы: такого они считают, хуже пса смердящего, ругают безнаказанно, готовы побить его камнями. Все это испытал я на самом себе. А о том, что испытал я в семействе своем, лучше умолчу. Довольно сказать, что отец и мать, устав бранить меня, истощив вес запас проклятий, решили не пить и не есть вместе со мной, – даже на светлый день пасхи не похристосовались... Как мне было это горько! И вспомнил я слова Христа Спасителя: враги человеку домашние его (Мф.10:36). Однако, устав бранить меня, старообрядцы начали мало-по-малу входить со мною в разговоры, – стали спрашивать: почему ты из беглопоповской секты не пошел прямо в церковь, а пошел в австрийское согласие? Я им отвечал словами Апостола Павла: Егда бых младенец, яко младенец глаголах, яко младенец мудрствовах, яко младенец смышлях: егда же бых муж, отвергох младенческая (1Кор.13:11). И теперь стараюсь по возможности доказывать истину и святость церкви грекороссийской.

«В заключение скажу кратко и о том, какую духовную радость получил я, присоединившись к православной церкви, вступив в общение с православными епископами, и получив возможность пользоваться благодатными дарами для наследия вечной жизни. Тогда святые храмы Божии, на которые я так часто смотрел бесчувственными, хладными очами, аки-бы внезапу явились предо мною, и вся тварь явилась предо мною как бы иная, даже самые времена аки-бы изменились. Узрел я царя, и грады и люди благочестивые, и возблагодарил Бога за великое ко мне милосердие...»

Вот с каким светлым и благодарным чувством говорит о церкви человек, освободившийся из тьмы и заблуждений раскола. А теперь мы покажем читателям, чтó пишут люди, очерствевшие в расколе, до каких диких понятий доводит их слепая вражда к православной церкви.

В «Уфимских губернских ведомостях» печатались интересные статьи Н. П. Тюнина о местном расколе. В них сообщались любопытные известия о быте уфимских раскольников, о личных сношениях и разговорах с ними автора; чуждый модных, либеральных воззрений на раскол, достопочтенный автор не стесняясь говорил о нем горькую правду; еще дороже в его статьях было то, что он, беседуя с раскольниками, руководится лучшими полемическими сочинениями против раскола и знакомил с ними своих собеседников, которые о них и понятия не имеют. Статьи г. Тюнина производили сильное впечатлиние среди уфимских старообрядцев и среди православных. Но редакция «губернских ведомостей», очевидно, держащаяся других воззрений на раскол, нашла не удобным дальнейшее печатные статей г. Тюнипа. Это побудило его обратиться с своими статьями в редакцию одной из столичных газет («Русского Курьера»), в которой они и печатаются теперь. Таким образом неблагосклонный редактор «Уфимских губернских ведомостей» только способствовал большему распространению статей г. Тюнина, которые имеют теперь более широкий круг читателей. Действительно, эти статьи читаются теперь уже не одними уфимскими раскольниками, а и столичными, и разных других мест. На них, очевидно, статьи производят впечатление. По крайней мере один из ярых ревнителей раскола воспылал на них негодованием и прислал редактору «Курьера» письмо для передачи г. Тюнину. Мы имеем точную копию этого письма и уполномочены обнародовать его. Оно-то и представляет образчик тех диких раскольнических понятий, внушенных слепою враждой к церкви, о которых мы упомянули выше. Вот что именно гласит это письмо, которое приводит с буквальной точностью.

«Позвольте вас просить господин редактор спросите Тюнина который пишет вам письма о расколе – что он скажет на следующий вопрос

«Я молюсь двумя пальцами полагаю на главу на живот на плечо и на другое плечо выходить четыре раза по два в результате восемь

а по-вашему тремя пальцами на голову три, на живот три выходит шесть еще на два плеча по три тоже шесть в результате 12

Из этого он увидит, что он молится ко антихристу, а я молюсь ко Христу

«Алексей Иванович Некрасов».«Лефортово собственный дом псевдоним».

В чем же тут «вопрос», который г. Некрасов-Псевдоним задает г. Тюнину? Никакого вопроса нет; а есть только именно образчик крайней дикости понятий, до какой доводит людей, зараженных расколом, их слепая вражда к православной церкви. И это дикость даже не взрослого, серьезного человека, а злого уличного мальчишки, привыкшего дразнить и ругать прохожих. До сих пор раскольники упражнялись обыкновенно в оскорбительность для церкви придумывании имен, означающих якобы звериное число 666, т.е. таких, где бы общая сумма букв, соответствующих славянским цифрам, составляла это самое число 666. Тут есть по крайней мере смысл; а здесь и этого не находим. Сосчитал человек, что два перста четыре раза положенные в крестном знамении, составляют цифру 8, а три перста – 12, и подобрал угодные ему слова из 8 и 12 букв. Но ведь так можно подобрать слова и совсем ему не угодные. Мы не последуем дурному примеру Некрасова-Псевдонима, не оскорбим слуха старообрядцев подбором восьми слов для них обидных; но вот для образца несколько слов из двенадцати букв:

Из этого не увидит ли и г. Некрасов-Псевдоним, кому молятся крестящиеся троеперстно? Да, у некоторых раскольников вражда к церкви не имеет предала, – и особенно у живущих в Лефортове, по близости Преображенского Кладбища, – у них везде антихрист: и в православной российской церкви с ее таинствами и обрядами, и в православном российском государстве с его законами и учреждениями...

Поговорим о московских раскольниках и о том, чтó недавно творилось у них. Продолжим речь о существующем у них Братстве под именем Братства св. креста. Мы сказали прошлый раз (см. гл. 6), что братчики подали Рахманову, одному из новых тридцати выборных, жалобу на Духовный Совет и на Перетрухина, проповедующего учение о присутствии благодати в грекороссийской церкви, и что подав жалобу, они опасались, как бы Рахманов не показал ее Петру Драгунову, всемощному раскольническому попу в Москве и члену Духовного Совета. Опасение оказалось справедливым: Рахманов, действительно, представил жалобу братчиков батюшке отцу Петру, а тот оставил ее у себя и никакого движения давать ей не намерен. Тогда братчики решились подать новую просьбу прямо в Духовный Совет, где уже не только жалуются на притеснения, им чинимые, и снисхождение к Перетрухину, распространяющему такие якобы вредные учения, как учение о присутствии благодати в грекороссийской церкви, но и вообще поставляют на вид Духовному Совету, что он мало обращает внимания на распространение в старообрядчестве еретических нравов и обычаев, противных благочестивым обычаям предков, как то стрижения брады, курения табаку, ношения немецкой одежды и проч.¹⁵. Кроме того, они напоминали Совету о необходимости освободиться от мирских членов, участие которых в правлении церковных и духовных дел считают и незаконным и неприличным, особенно же когда светские члены и количеством и властью преобладают в Духовном Совете, ибо здесь, под председательством полуграмотного и малотолкового Савватия, состоят членами только три попа (Петр, Григорий и Елисей), a мирян двенадцать, и в том числе сам И. И. Шибаев. Наконец братчики обращают внимание Духовного Совета и на то, чтобы он принял меры против некоторых неразумных и самовластных распоряжений Савватия, – именно воспретил бы ему ставить попов по приказу и прихоти Арсения Морозова, ибо Арсентий Иваныч присылает с своей фабрики и разных негодных людей ставиться в попы, а Савватий без всякого прекословия ставит их ради Арсения Иваныча, и потом от этих попов не знают как избавиться, – они составляют позор для старообрядчества, как наприм. ставленик Морозова поп Савва, от которого прихожане едва не плачут. Духовный Совет, разумеется, весьма неблагосклонно отнесся к просьбе братчиков, которых давно считает людьми беспокойными. К самому Братству он продолжает относиться также с большим недоброжелательством, как ясно обнаружилось это и на недавнем братском празднике.

Праздник праздновался, по обычаю, на третьей неделе поста. Братчики заранее обратились к Савватию с просьбой, чтобы отпустил к ним для служения молебна одного из московских попов, именно Константина. Но Савватий и теперь решительно отказал им в этой просьбе, – не дал вводного попа, что и служит доказательством, что Братство своими жалобами нисколько не поправило своих отношений к Савватию и Духовному Совету. За неимением попа, братчики пригласили на свой праздник некоего инока Феофилакта и, точно беспоповцы, предоставили ему право замолитвовать и кадить кадильницею с рукояткой во время своей праздничной службы. Пели три дьячка с Рогожского Кладбища и сами братчики. На праздник собралось до пятидесяти старообрядцев-окружников. После службы раскольнические «ораторы» Лялин, Брилиантов, Антон Егоров и сам председатель Боев говорили речи (а г. Брилиантов не читал ли и стихов?); потом некий Иван Иголкин читал отчет, в котором говорилось, что трудами Братства обращено до тридцати человек противу-окружников и разослано по разным местам несколько десятков рукописных тетрадок, направленных к изобличению «никонианских» и противу-окружнических заблуждений: эти-то тетрадки будтобы и послужили ко вразумлению противу-окружников, впрочем не московских и подмосковных, а живущих в епарxии Анастасия Измаильского. Наконец прочитана была на празднике незадолго перед тем полученная благодарственная грамота Братству от нынешнего Белокриницкого митрополита Афанасия. Обстоятельство заслуживающее внимание: оно показывает, что Афанасий сочувствует окружникам, из которых собственно и состоит Братство, и не сочувствует его гонителям – Савватию и прочим, если только знает о неприязненных отношениях Савватию и Духовного Совета к именуемому «Братству св. Креста».

Братчики, действительно, не бездействуют. Ради распространения раскола они рассылают тетрадки и печатные книги (в том числе и сочинения г. Каптерева); они ведут также беседы, впрочем, не с православными, против которых чувствуют себя бессильными и от бесед, с которыми поэтому большей частью уклоняются, а с беспоповцами и противу-окружниками. Не очень давно была у них беседа с противу-окружниками в подмосковном селе Коломенском. Еще в 1886 г. они подали противу-окружническому попу Василю деревни Печатникова вопросы о том, какие ереси находятся в Окружном Послании по мнению противу-окружников. Поп Василий ответил им письменно, и в свою очередь требовал у братчиков ответа на свои вопросы, тут же написанные¹⁶. Братчики замолкли, – и вот только теперь, вместо письменного ответа, предложили попу Василю побеседовать с ними. Bacилий согласился, и беседа назначена была на 4-е марта. К этому дню у Василия собралось несколько противу- окружников – послушать беседу. Явился между прочим противу-окружнический поп Аким Медакин. Василий партии Иосифа нижегородского, Аким же сторонник Иова московского; поэтому между попами сейчас же завязался спор. Аким упрекнул Василия, зачем он отделяется от Иова; Василий отвечал, что не признает Иова, как запрещенного Иосифом. Среди упреков партии Иова московского поп Василий упомянул и о подложной грамоте Кирилла балтского, в которой предаются анафеме даже первые пять патриархов московских, очевидно, почитая грамоту подлинною; Аким вычитал ему из «Братского Слова» о том, что такой грамоты ни Иов, ни Кирилл не издавали, что ее выдал Анастасий Измаильский и этим подлогом навсегда опозорил себя. Спорили два попа противуокружники очень горячо до самых тех пор, как явились на беседу окружники – члены Братства: Брилиантов, Егоров, Иголкин, Лялин, Артемов. Они предложили Василю указать ереси в Окружном Послании, ради которых противуокружники от них отделяются. Василий согласился, и для этого потребовать приступить к чтению Окружного Послания. Когда дочитались до второй статьи, где говорится, что грекороссийская церковь под именем Иисуса верует в истинного Бога, Творца видимым и невидимым, противуокружники голосов в пять заговорили: вот вы, окружники, и ввели в церковь страшную ересь, признали иного Бога, Иисуса, истинным Богом! Егоров и Бриллиантов ссылками на древлеписьменные и древлепечатные книги доказывали, что и древлеправославная церковь под именем Иисуса исповедывала истинного Бога. Противуокружники сильно напали на собеседников еще после того, когда в Послании были прочитаны слова: аще ли церковь грекороссийская отложит поречение (на именуемые старые обряды), «и мы без всякого увещания человеческого пойдем к общению ея». Вот, – заговорили противуокружники, – здесь вы явно показали себя отступниками от правой веры: православные никогда не должны идти в общение с еретиками, а еретики должны искать общения с православными; вы же, именуете себя древлеправославными, а обещаете идти в общение с еретиками! Братчики были поставлены в затруднение этим диалектическим приемом и не знали, как выпутаться. Долгие препирательства происходили также по вопросу об антихристе, чувственное пришествие которого противуокружники, подобно беспоповцам, отвергают. Беседа происходила в доме Трухина, коломенского жителя; продолжалась до семи часов вечера, и кончилась ничем, – все разошлись при своих убеждениях.

Упомянутый спор двух противуокружнических попов показывает, что вражда двух партий в обществе противуокружников нимало не ослабела. Этим многие из них тяготятся, особенно в виду того, что вражда сия доставляет удовольствие окружникам и они стараются обращать ее в свою пользу. Поэтому у противуокружников явилось намерение после пасхи составить новый собор для примирения Иосифа с Иовом. О соборе хлопочут особенно сторонники Иосифа – поп Фома Корякин и Муравлиха. Большинство противуокружников весьма сомневаются, чтобы Иосиф и даже поставленный им, его викарий, Смарагд согласились помириться с Иовом и Кириллом; однако сделать попытку согласились обе стороны, и собор, по всей вероятности, состоится.

Не больше согласия и между «иерархами» – мнимоокружниками, хотя до открытого разделения между ними еще дело не дошло. У Савватия есть любимые владыки, и есть не любимые. В числе последних первое место принадлежит Паисию саратовскому, в котором Савватий видит своего соперника. Эту вражду он недавно доказал еще раз. Прихожане ненавистного самим старообрядцам морозовского ставленника-попа Саввы, пред наступлением великого поста, явились к Савватию и объявили ему, что совесть возбраняет им идти на дух к такому позорному попу, от которого они давно уже хлопочут избавиться, и что поэтому они просят Савватия, чтобы дозволил прибыть в Москву для их духовной нужды бывшему их духовному отцу – Паисию. Савватий обещал ответить им письменно, и действительно прислал грамоту, в которой пишет, что так как Паисию, кроме Саратовско-Астраханской поручена во временное управление еще Самарско-Симбирская eпapxия с областью войска Донского и Екатеринославскою губернией, и через отсутствие его из eпapxии может последовать опущение в церковно-иерархических делах, то он, Савватий, не находит возможным дозволить Паисию прибытие в Москву. Церковно-иерархические нужды, разумеется, один предлог; дело объясняется просто нерасположением Савватия к Паисию и досадою на то, что московским старообрядцам гораздо больше нравятся истовые служения Паисия, нежели службы самого, очень непрезентабельного, Савватия, как он ни рядится в златотканные облачения и дорогие митры. Его отказ Паисию так именно и поняли московские старообрядцы, так понял и Паисий, весьма огорченный этим отказом, ибо ему желательно было побывать в Москве и для свидания с родными.

Зато Савватий всегда покорный слуга Арсения Иваныча Морозова и покровительствуемых им попов, от которых плачутся сами старообрядцы. Кстати о Морозовых, составляющих одну из главных сил раскола. В недавнее время смерть произвела некоторое опустошение в этой фамилии. Умерла вдова Абрама Савича – Дарья Морозова, великая ревнительница раскола и радельница раскольнических иноков и священноиноков: Онисим Швецов, рекомый священноинок Арсений, обыкновенно останавливался в ее доме, когда приезжал в Москву; у нее же в доме имел приют бежавший из Петербурга Верховский, – отсюда вместе с Швецовым он уехал и за границу. А на сих днях, как объявлено в газетах, умер Иван Морозов, сын Захара Савича и отец присно поминаемого Арсентия Иваныча. Похороны Морозовой на Рогожском Кладбище совершены были с величайшей торжественностью великим собором раскольнических попов, при огромном стечении родственников и знакомых, в числе которых было много православных. После похорон в обширных залах нарочито для сих целей устроенного нового здания на Рогожском Кладбище предложен был всем присутствовавшим роскошный поминальный обед. Похороны Ивана Захарыча Морозова происходили еще торжественнее и, так сказать, параднее, открытее. Даже в газетном объявлении мы встретили любопытную новость: объявлены были часы, в какие (три раза в сутки) служатся панихиды при гробе покойника, дабы на них могли являться желающие. Кто же служил панихиды? – Конечно, не одни раскольнические попы, а и сам «владыка» их Савватий, который на погребения, в часовню Рогожского Кладбища, еще не дерзает являться, а в домах служит свободно. Савватий, со всеми московскими попами, участвовал и в торжественном выносе покойника из его квартиры. Таким образом православные удобно могли (и всегда могут) видеть в служении не только раскольнических попов, но и раскольнических apxиepeeв. А при самом погребении, на Рогожском Кладбище, присутствовало множество съехавшихся раскольнических попов, – в облачении стояло тринадцать попов и шесть дьяконов. Первенствовали в служении поп Петр Драгунов и диакон Иван. На них были облачения чернил с цветами, а на всех прочих черные без цветов. Для участия в отпевании Арсений Иваныч привез с своей мануфактуры собственных певчих, которыми, как известно, он очень гордится. Но, к неописанной досаде его, этих певчих не допустили петь в часовне Рогожского Кладбища, на том основании, что они держатся некоторых особых, новых напевов, здесь не принятых. За то они громогласно пели на панихидах, при опускании тела в могилу и на поминальном обеде. А свое негодование на рогожских дьячков за оскорбление, нанесенное его певчим, Арсений Иваныч выразил тем, что не пустил их на поминки. Той же участи подвергнут был, но за что-нибудь другое, и секретарь Савватия – Перетрухин. Была и еще особенность при погребении Морозова, совсем не «древлеправославная»; на могилу были возложены венки! Итак, новейшая цивилизация неудержимо врывается в раскол, и не устоять против нее ни Савватию, ни самим рагожским дьячкам...

В заключение настоящей летописи приведем любопытную грамоту Савватия, присланную им в одну из Донских станиц к одному раскольническому попу. Грамота писана в прошлом году. Мы получили точную ее копию с Дона, и за несомненною подлинность ее ручается между прочим то, что на ней значится и номер (142-й), под которым она записана в исходящей книге Савватиевой канцелярии. Вот что гласит оная грамота:

«Два прошения от вас мы получили своевременно, на которые и отвечаем.

«На первое. Относительно нападения на вас со стороны вашего духовного начальства в настоящее время быть не может (?), потому что ваш епископ находится давно в запрещении и вы должны обращаться со всеми делами к вашему смирению.

«На второе. В деле религиозном относительно слово- препирательства со внешними, то мы со своей стороны не советуем вам иметь с ними разглагольствие, по тем именно причинам, что мы не имеем на то ни права, ни гласности, да ученых людей то же не имеем, а неученым не позволяет святое писание вдаваться в словопрение.

«Относительно же уверения сомнящихся в нашей религии и из наших христиан, то мы советуем вам купить три книги Керасевского¹⁷, Поморские Ответы¹⁸, книжицу Историю о священстве¹⁹, Николая Каптерева: Отношение России к востоку²⁰, и прочие (?). Каковые книги можно достать через книгопродавца Большакова: вышлите деньги, и книги вам прислать можно. И мы по своей силе со временем некоторые перешлем. Также необходимо вам иметь соборный свиток 1667 г.²¹ и полемические книги, в которых можете узреть, что положена клятва на древние обряды.

«Отделяться же от нарушителей древлецерковного предания можно, как пишет св. Апостол Павел к Солуняном в зач. 277-м, где поведывается отлучаться от всякого брата бесчинно ходящего²².

«И так призываю на тя мир Божий и посылаю наше архипастырское благословение. Смиренный Савватий apxиепископ московский».

В этой грамоте, сочиненной, разумеется, Перетрухиным, но подписанной, как видят читатели, самим «московским архиепископом Савватием», для нас интересны собственно ответы по двум вопросам: 1) входить ли в словопрение с православными? и 2) чем удерживать в расколе имеющих расположение к соединению с церковью?

С православными воспрещается беседовать, и, во-первых, потому, что якобы старообрядцы не имеют на то «ни права, ни гласности». Какая неправда! Если старообрядцы прямо приглашаются православными на беседы, значит им предоставляется полное право беседовать. И если Савватий считает своих старообрядцев не имеющими права беседовать, то зачем же далее дозволяет им и учит их беседовать с лицами, желающими оставить раскол? Несправедливо и то, что старообрядцы не имеют гласности. Не говорить уже о том, что для них открыты страницы наших изданий, к которым только они сами не хотели обращаться; но разве не пользуются они для гласного выражения своих клевет на церковь и гектографом, и заграничными и московскими – подпольными печатными станками? Особенно г. Перетрухину не след бы говорить о безгласности раскола, когда сам он напечатал в подпольной типографии свой «Меч на поражение никониян» ... Другая причина, высказанная с редкой откровенностью, гораздо справедливее. Воспрещается старообрядцам входить в беседы с православными потому, что между ними, старообрядцами, «не имеется ученых людей, а неученым не позволяет святое писание вдаваться в словопрение». Итак, по откровенному признанию владыки-Савватия, старообрядчество состоит из одних только невежд! Но ведь невеждам святое писание воспрещает прежде всего быть учителями и проповедниками веры, какими однакоже являются все раскольнические именуемые начетчики (да едва ли и не каждый раскольник), даже присвоившие себе право судить и поносить православную церковь, которая, однако, по сознанию того же Савватия, имеет людей ученых, т.е. ведущих писание...

Еще любопытнее советы и наставления Савватия, чем, какими книгами пользоваться старообрядцам в беседах с усумнившимися в правоте раскола. Пособия эти разделяются на положительные и отрицательные, – указаны книги, написанные прямо в защиту раскола, и книги, написанные против раскола, но в которых некоторые выражения можно перетолковать в его пользу. Из этих последних, по старой раскольнической привычке, названы «Соборный свиток и полемические книги». Но, казалось бы, Савватию с Перетрухиным не следовало забывать, что после того, как издано Святейшим Синодом «Изъяснение» порицательных отзывов именуемых старых обрядах в полемических книгах старого времени, книги эти никак уже не могут служить защитой для раскольников. А кто беспристрастно прочитает «соборный свиток» в полном его составе, тот весьма «ясно может узреть», что соборные клятвы положены совсем не на древние обряды, а на противников церкви, из-за обрядов от нее отделившихся и ее похуливших. Чтобы не видеть этого, нужно иметь или «неученость», т.е. невежество раскольника, или произвольную, напускную слепоту г. Филиппова. Вот положительная пособия для защиты раскола, указанные Савватием и Перетрухиным, дело иное, – это книги, из которых раскольники могут прямо черпать доказательства в свою защиту, хотя доказательства эти и представляют большей частью одну только ложь. Но здесь весьма любопытно, какими писателями руководствоваться рекомендует своему попу раскольнический архиепископ. Из этих писателей только один ему единоверный, – Онисим Швецов; а затем он рекомендует жида-Карловича, беспоповца Денисова и никониянина Каптерева. Вот, по признанию раскольнического архиепископа, в ком держится главным образом защита раскола с его иepapxией! Заметим кстати, как должно быть лестно для г. Каптерева, профессора духовной академии, что раскольнический «владыка» не только зачислил его официально (за номером) в защитники раскола, но и поставил в одной компании с Карловичем и Денисовым...

В грамоте Савватия любопытно и это указание, что поименованные им книги, большей частью заграничного издания и воспрещенные к доступу в Россию, можно получать весьма легко «через книгопродавца Большакова»: «вышлите деньги, и книги вам прислать можно». Владыка-Савватий пишет, что он и сам занимается этим хорошим делом – распространением запрещенных от никонианского правительства книг: «и мы по своей силе со временем некоторые перешлем» ...

С утешением заносим в нашу Летопись полученные нами известия о новых успехах проповеди православия среди зараженных расколом бывших братий наших по крови и по вере. Начнем с известия из местности, о которой очень давно не приходилось говорить нам, – из Северо-Западного края.

Быть может наши читатели не забыли напечатанную нами пять лет тому назад весьма интересную автобиографию священника Королишковской единоверческой церкви о. Василия Дарендова (См. Брат. Сл. 1883 г., стр. 324–344, 394–411). В ней со всею простотой и искренностью повествуется, как этот бывший беспоповец, ученик инока Павла Прусского, и сам наставник и отец беспоповцев, постепенно претворялся из раскольника в православного, потом, вслед за своим учителем, присоединился к церкви и наконец удостоился быть ее священнослужителем. Присоединение о. Василия последовало в 1869 году. Вместе с ним присоединялись к церкви несколько бывших духовных детей его, среди которых он вообще пользовался большим уважением. Число присоединившихся не превышало пятнадцати человек; но, не смотря на такую их малочисленность, в видах удобнейшего воздействия на прочих старообрядцев той местности, среди которых уже было возбуждено большое движение, по ходатайству о. Павла, тогдашний начальник Северо-Западного края и тогдашний Виленский архиепископ (впоследствии Московский митрополит) Maкарий дозволили открыть в Королишках единоверческий приход, при чем построенная о. Василием беспоповская часовня освящена была в церковь, а он сам произведен во священника²³. Надежда на то, что открытие единоверческого храма и прихода произведет доброе влияние на местных старообрядцев вполне оправдалась. В 1882 г., когда о. Василий писал свою биографию, число его духовных детей, обратившихся из раскола, возросло из пятнадцати до трехсот душ, – и он писал, что «все они к церкви усердны, а заблуждение беспоповцев обличают». Теперь же пишет он в недавно полученном ппсьме: «у нас, слава Богу, около четырехсот душ присоединившихся; и неприсоединившиеся старообрядцы ходят в церковь, на крылосе читают и поют, – крылос составляют около двадцати человек; и церковно-приходское училище есть, –мальчиков шестнадцать учится». Вот явление сколько отрадное, столько же назидательное. В нем нельзя не видеть опытного подтверждения той несомненной истины, которую мы нередко высказывали, – а именно, что учреждение особых единоверческих приходов хотя бы для малого числа обратившихся из раскола и дарование им во священники из их собственной среды людей грамотных, начитанных, разумных и доброй жизни, ими самими излюбленных и чтимых, есть верный залог успеха православной проповеди среди местного старообрядчества и лучшее средство привлечения старообрядцев в недра православной церкви. Но это не все, – утешительное известие, о котором мы намерены сказать, заключается не в этом. О. Василий сообщает, что в настоящее время наставник одного неподалеку от него существующего беспоповского прихода с большей половиной своих духовных детей, «видя благолепие и чин церковный в Королишках», объявили и о своем намерении присоединиться к церкви.

В биографии о. Василия Дарендова неоднократно упоминалось о Лазарском наставнике Лукиане, – человеке влиятельном в своей среде, но слепо преданном расколу, не хотевшем слушать никаких свидетельств и доказательств о церкви. Девять лет тому назад этот старик, ревнитель раскола, умер. На его место избран был в наставники старообрядец из города Новоалександровска – Яков Константиныч Анкудинов, человек еще молодой, «начитанный, с понятием, учившийся петь, умеющий писать, и доброй нравственности». Девять лет настоятельства в Лазарском беспоповском приходе по соседству с Королишковскими единоверцами, их церковь и священником, не прошли для него даром. После неоднократных бесед с о. Василием, он решился оставить раскол. Узвав об этом, его прихожане, весьма приверженные к нему и воспитанные им не в духе прежнего наставника, решились в количестве полутораста человек последовать за своим духовным отцем, и уже начали дело о своем присоединении к церкви с тем, чтобы у них, по примеру Королишек, открыт был едивоверческий приход, чтобы часовню дозволено было перестроить в церковь и чтобы к ней во священника поставлен был их уважаемый наставник. «Они (пишет о. Василий) три раза уже ездили в г. Вильну к нашему владыке высокопреосвященнейшему Алексию, были у начальника края с прошением и подали список прихожан, желающих присоединиться. Владыка и края начальник приняли их ласково; только остановка за землей, потому что молельня, на месте которой желают иметь церковь, стоит на помещичьей земле. Итак, еще не знаем, какой будет исход». Нет сомнения, что доброе дело получит добрый исход. Если восемнадцать лет тому назад тогдашний начальник Северо-Западного края г. Потапов (благодаря особенно горячему усердию к церкви его супруги) и тогдашний Виленский владыка – Maкарий не затруднились открыть в Королишках единоверческий приход для пятнадцати человек, обратившихся из раскола вместе с их наставником: то можно ли думать, чтобы нынешний начальник края и нынешний высокочтимый Виленский владыка затруднились сделать тоже самое для полутораста беспоповцев, обращающихся к церкви вместе с их наставником, устранив все могущие встретиться здесь затруднена? Мы уверены, что будем иметь возможность в непродолжительном времени сообщить нашим читателям о благополучном окончании этого дела, от которого следует ожидать самых благих последствий для церкви. Если Королишковскй приход в течение восемнадцати лет мог возрасти из пятнадцати человек до четырехсот, то присоединение к церкви такого значительного количества беспоповцев, как желающее составить Лазарский приход, должно оказать еще большее влияние на многочисленных старообрядцев Северо-Западного края, составляющих здесь наиболее значительный и прочный русский элемент. А присоединение их к православной церкви должно скрепить их еще более прочными узами и с православным русским народом, следовательно, будет приобретением не только для церкви, но и для нашего отечества.

Другое столь же отрадное известие получили мы с Дону, из станицы Верхне-Каргальской, от достопочтенного Е. И. Холостова, с успехом подвизающегося здесь на миссионерском поприще. В письме этом есть нечто, касающееся нас лично. Такого рода письма, получаемые нередко, мы никогда не имели обычая печатать; но теперь, готовясь прекратить нашу издательскую деятельность, на которую так неблагосклонно взирают даже некоторые владыки и знаемые, иже купно с нами наслаждаются брашны в дому Божием, – теперь не можем отказать себе в удовольствии напечатать вполне, не изменяя и не пропуская ни единого слова, письмо г. Холостова. Вот что пишет он:

«М. Г. Н. И. Да вознаградит вас Христос Спаситель своею милостью за ваш труд душеполезный, в котором вы доселе продолжаете упражняться, конечно с тем, чтобы посодействовать к выходу на путь истины несчастным братьям нашим, странствующим по необозримо-пространной пустыни раскольнического лжемудрствования. Да поможет вам Господь в св. деле вашем! Издавна я читаю ваше «Братское Слово», которое, как мне кажется, есть опытный наставник и незаменимое руководство для тех, которые посвятили себя делу проповеди в среде заблудших. Много полезного можно слышать от «Братского Слова»; но меня в особенности интересуют в нем помещаемые вами слова достопочтеннейшего архимандрита Павла (наставника и духовного отца моего, которому я лично обязан в моем познании истины Христовой церкви) и «Летопись происходящих в расколе событий», изобилующая большей частью отраднейшими известями о том, как в разные искони зараженные расколом места, подобно утренней заре, тихо проникает спасительная проповедь, пробуждая спящих глубоким сном неведения и просвещая блудящих во тьме суеверия наших же братий, глаголемых старообрядцев.

«Полагаю, не безынтересно будет для вас знать о нижеследующем событии, на днях случившемся в нашей Донской области²⁴. Донские раскольники Нагавской станицы, издавна испытуя «о Царствии Божием», с помощью Господнею и, нужно сказать правду, при содействии «Братского Слова», убедились, что старообрядчество, во всех его видах, не составляет церкви Христовой и со времени отделения своего от восточной церкви, как общество, лишенное Божиих обетований, находится вне благодатного царствия и таинственных освящений. Чтобы избегнуть в будущем ужаснейшей участи преслушников церкви Христовой, они за благо признали обратиться по принадлежности с просьбою о немедленном присоединении их числу спасаемых, с тем, чтобы предварительно, в виде укрепления себя в открытых Богом истинах, еще побеседовать с православными миссионерами о предметах веры православной. Для исполнения такого благочестивого желания их, Донское епархиальное начальство, в последних числах февраля, командировало к ним В. Чирского миссионера, единоверческого священника о. Леонтия Колышкина; последний же в свою очередь нашел нужным пригласить меня в Нагавскую, как человека по собеседованию знакомого Нагавским старообрядцам. Съехавшись с о. Леонтием в Нагавской, мы (27–29 февраля) открыли собеседования: о вечности церкви Христовой, иepapxии и семи таинств. Пространное здание Нагавского приходского училища едва могло вмещать приходивших слушать беседы, из коих (слушателей) большая часть были раскольники. По окончании последней нашей беседы один из старообрядцев Н. Л. Скоробогатов сказал устно речь своим братьям-старообрядцам, во главе которых стоял их лже-поп Ф. Григорьев, в которой (речи), изобразив вкратце лживость и пагубность раскольнического учения, публично заявил о своем желании безотлагательно принять чин св. присоединения по обряду Единоверия. Примеру Скоробогатова последовали и другие, некогда бывшие приверженцы австрийской окружнической и беспоповской секты, – люди порядочно начитанные (Остальные же из Нагавских старообрядцев, также искренно желающие вступить в общение с православной церковью, свое присоединение по уважительным причинам отложили на короткое время). Скоробогатов с братией, в количестве 8-ми душ, при этом же выразил желание, чтобы св. присоединение, после надлежащей подготовки в посте и молитвах, было совершено над ними в православном храме и непременно при участии православных священников; но, к сожалению, в Нагавской уже около года как нет священника, а других станиц православные священники, к которым было предъявлено подобное заявление, исполнить желание просителей не нашли возможным: поэтому 1-го марта (в первый весенний день) в православном храме во время св. литургии Скоробогатов с братией был присоединен священником о. Леонтием Колышкиным. Для чад Христовой церкви, которыми был переполнен храм, день обретения заблудших Христовых овчат был днем праздника праздникам. При этом неизъяснимо отрадно было видеть сияющие духовною радостью лица этих, самих Богом помилованных людей.

«Благодарение Господу! – в Донской области, хотя и нешибко, но все же дело обращения заблудших не в застое. С 1878 года на не большом пространстве (ныне вошедшем в состав Богоявленского миссионерского округа) открыто 5 единоверческих приходов, в которых числится от 100–300 присоединившихся; в том же округе за минувший 1887 г. было присоединено из раскола более 60-ти душ».

Воистину благодарение Богу, возвращающему заблудших на путь спасения и помогающему трудящимся в святом деле их возвращения на сей путь! Да поможет Господь всем подобным благим делателям неослабно продолжать свое дело и делание даже до самого позднего вечера их жизни!

Вместе с приведенным письмом достопочтенный Е. И. Холостов прислал нам любопытную статью о своем знакомстве с раскольническим попом Фомою, обратившимся в штундисты. Так как в нашей Летописи была речь об этом любопытном экземпляре раскольнических попов (см. Лет. 1886 г. глл. 6, 8 и 9), то мы считаем наиболее уместным здесь же привести и рассказ о нем Е. И. Холостова.

Появившиеся в наших местах (пишет он) вести об уклонившихся в штундизм раскольнических попах гг. Новочеркасска и Ростова (на Дону) крайне интересовали меня. Сколько приходилось мне видеть в нашей Донской области молокан-баптистов, все они большей частью совращены в баптизм из православных прихожан, – таких именно, которые, числясь православными, не имели никакого понятия ни о догматах православного учения, ни об обрядах, употребляемых православною церковь. Понятно, что такие люди при первом появлении какого-либо сектанта-учителя, во своей неопытности и простодушию легко могли увлечься в какую угодно секту, особенно же если при этом имелись какие-либо неудовольствия на своего приходского священника; но как могли увлечься сектою протестантского характера старообрядцы, которые потому единственно и отделились от православной церкви, что всякий обряд считают за неизменяемый догмат веры? как могли такие люди принять религиозное единение с обществом, где обряды нимало не уважаются, и даже решительно отрицаются основные догматы Христовой церкви? Это меня интересовало чрезвычайно, и я решился повидать совратившегося Ростовского лжепопа Фому, чтобы лично узнать от него, что его заставило оставить старообрядчество и уклониться в штундизм? Весной 1886-го года, пригласивши с собою в товарищи местного псаломщика П. А. Панина, я приехал в г. Ростов. Разыскал там одного старообрядца-переплетчика и стал просить, чтобы указал мне квартиру бывшего их попа Фомы. Но ни переплетчик, ни другие ростовские старообрядцы, к которым мы обращались с такой просьбой, почему-то не хотели сказать нам о месте жительства Фомы. День был дождливый; долго ездили мы по Ростову и едва-едва отыскали наконец дом Фомы. Семейство его, видя нас до костей промокших пригласило нас обогреться и обсушиться. Сам Фома в этот день торговал на базаре cеном, и явился только к вечеру. Он был в обыкновенном мужицком платье и с подрезанными на голове волосами.

Вошедши в дом, он спросил нас, кто мы и зачем к нему приехали. Товарищ мой ответил прямо, что, услышав об его переходе в баптисты, мы пожелали повидаться и поговорить с ним о причинах, заставивших его перейти из старообрядчества в баптизм.

Фома ответил: Потому оставил я старообрядчество, что старообрядцы, почитая иконы, нарушают заповедь Божию. Иконы нечто иное, как идолы, а почитающие их – идолопоклонники.

Напрасно мой товарищ пытался объяснить Фоме, что он неправильно рассуждает об иконах. Фома не останавливался и ничего не слушал; он с криком продолжал говорить, то об одном, то о другом предмете. Невозможно передать, с какою наглою дерзостно он злословил и порицал священные обряды, всю церковную святыню и догматы православной веры. Жена и дети его заметно, ему сочувствовали; только одна старуха-мать не скрывала недовольства его оскорбительной для христианского чувства беседой. С глубоким прискорбием, молча, слушали мы этого обезумевшего человека, который однако старался изобразить из себя знатока-богослова, как это обыкновенно делают почти все начетчики штундистов. Много грязного наговорил Фома и о своих австрийских apxиepeяx, особенно о Силуане. Чудо, восклицал он, почему это о подобных нелепых старообрядческих владыках не печатают в газетах!

Фома не словом только, но и делом старался показать, что он действительно предан молокано-баптистскому учению. Так он по вечерам из своего семейства составлял кружок, и пел баптистские песни и стихи, собранные в книжке под заглавием «Голос веры». Однажды мы попросили Фому пропеть с нами «Достойно есть»; он с негодованием ответил, что кроме Бога никого не почитает, и потому не желает петь составленную в честь Божией Матери песнь. Утром, перед завтраком, Фома, собрав в кружок жену и детей, и отвернувшись от стоявшей в дому его иконы, сложив руки, как это принято делать на молитве у молокан, велел своим домочадцам наклонить головы друг к другу и стоять в таком положении до тех пор, пока не высказал своей молитвы, представлявшей бессмысленную путаницу слов. То же делал он перед обедом и ужином.

Во время завтрака моему спутнику почему-то вздумалось предложить Фоме колбасу, которая осталась у нас от прошедшего дня. Несмотря на то, что день был постный (среда), Фома с своими детьми охотно принялся есть колбасу; но жена его не решалась есть.

Я спросил: Почему вы не кушаете?

– А вы сами отчего не едите?

Я ответил: Мы «для Господа не ядим» (Рим.14:6); ибо св. церковь день этот со времен апостольских посвятила в воспоминание страдания и смерти Иисуса Христа.

Не желая выдать себя сумнящеюся в баптистском учении, жена Фомы, как было заметно с большою неохотою, однако проглотила кусок колбасы.

В беседах с нами Фома сообщил нам, что у них в Козинке (село) есть верующие, более его опытные в учении, и предложил нам побеседовать с ними.

Мы ответили, что за тем и приехали, чтобы узнать их учение.

– Так поедемте в Козинку, к братьям нашим, – сказал Фома, – туда, пожалуй, поедет с нами и Ф. А. Миллер.

– Кто такой Миллер? – спросили мы.

Фома ответил, что это муж весьма ученый, и желая познакомить нас с Миллером, пригласил его к себе. Фоме особенно желательно было ввести Миллера в беседу со мной, так как в дальнейших разговорах я сделал Фому безответным по вопросу о предании, и он надеялся, что Миллер поможет ему в решении этого трудного для штундистов вопроса.

Миллер, входя в комнату и как бы не примечая нас, стал говорить сидевшей тут же матери Фомы: «я только вчера из Козинки; интересное дело было там, бабушка, – более десяти человек приняли наше крещение, и просто чудо! – крестились те, на которых и не подумали!» Все это он говорил, чтобы похвастаться перед нами yспехом баптистской пропаганды.

Фома прервал его, и указывал на меня сказал: вот вы бы, Федор Андреевич, с ним поговорили.

– О чем вы желали бы поговорить со мною? – обратился ко мне Миллер.

Я спросил его: Вы природный баптист?

Миллер: Нет. Я рожден в католицизме. Может быть вы знаете, что католическая церковь запрещает мирянам читать слово Божие. Поэтому, будучи мирянином, я долгое время не имел никакого понятая о Св. Писании. Наконец, как-то случайно, попалось мне Евангелие, которое и принялся я со вниманием читать; читая же, увидел, что католическая церковь во многом не согласует с учением Христовым. Вот с тех пор я оставил общество католиков и принял учение баптистов.

Я. Скажите, пожалуйста: где и от кого баптисты получили свое начало?

Миллер. Баптисты имеют свое происхождение от Апостолов.

Я. Чем вы можете это доказать?

Миллер. Доказать это прямо ни по каким документам нельзя.

Я сказал: Если доказать апостольское происхождение баптизма ничем невозможно, то почему же вы говорите, что баптисты имеют свое происхождение от Апостолов?

Миллер: Потому, что они свое учение и жизнь ведут согласно с Св. Писанием.

Я сказал: И все сектанты, коих многое множество, обыкновенно утверждают, что будто бы их учение изложено в писании и будто бы только они одни по жизни ведут себя согласно Евангелию. Так ужели, по-вашему, и все эти сектантские общины следует признавать происходящими от Апостолов и правоверующими?

Миллер. Никто не может быть признан правоверующим, если неправильно толкует Писание.

Я сказал: Справедливо. Но ведь ни один лжеучитель не скажет о себе, что он неправильно толкует писание. Мы знаем, что все сектанты, утверждавшие о себе, что якобы они объясняют Св. Писание по руководству Св. Духа, до крайности разногласят между собою, и нередко то, что один из них выдает за истину, другой отвергает как заблуждение.

Миллер. Что же из этого?

Я сказал: Из этого следует, что все эти сектанты напрасно усвояют себе правильное разумение св. Писания. Его можно найти только в церкви Христовой. Ее пастыри суть именно Богом посланные учители (Ин.17:18), имеющие свое преемство от Христа и Апостолов; принимать и слушать их, по слову Спасителя, обязаны все (Ин.13:20). Итак, именно в церкви Христовой должно искать правильное разумение Св. Писания. Если же, по-вашему, можно найти его и у баптистов, то вы потрудитесь доказать, что баптистская община и ее наставники действительно влекут свое происхождение от Апостолов.

Но Миллер, в рассеянии, повторял одно и то же, что никакими документами невозможно доказать апостольское происхождение баптизма.

Через год после этого мне еще пришлось побывать в Ростове. Здесь, в доме Фомы, я опять нечаянно встретил Миллера и с ним баптистского же начетчика Павлова; но самого Фому не застал: он, как сказала мне его жена, в это время занимался торговлей, – продавал горшки. Нужно заметить, что Павлов у наших баптистов слывет за лучшего начетчика; его Гапковские молокане-баптисты нарочито вызывали на беседу со мной в 1885-м году. На той беседе с Павловым, о необходимости предания, между прочим я указал ему (кроме других св. книг) несколько свидетельств из книги Сираховой. Павлов говорил, что книги Сираховой верить не следует, потому что будто бы ее не было написано на еврейском языке. Но когда я после исследовал, что книга Сирахова на еврейском языке была написана за 300 лет до Р X. и как у иудеев, так и у христиан первенствующих веков всегда пользовалась, как и все другие не канонические книги, большим уважением, то при этом новом свидании с Павловым, я и спросил его: чем вы докажете, что книга Сирахова будто не была написана на еврейском языке, как это вы говорили на беседе со мной в хуторе Гапковском? Павлов отказался, от своих слов, – сказал теперь, что он этого не говорил. Затем ни он, ни Миллер почему-то не захотели беседовать со мной, и тотчас же ушли.

В этот раз я узнал, что семейство Фомы питало неудовольствие на Миллера, потому что он не сдержал своего обещания. Он обещался – по переходе Фомы в баптизм выдавать ему за пропаганду баптизма ежегодно приличное жалованье. В первый год он исполнил это обещание; на другой же дал ему только половину обещанного: а потом, видя его безуспешность в пропаганде, не стал давать ничего. Тогда средства Фомы оказались до того скудны, что ему сделалось очень трудно содержать семейство. Торговля квасом, сеном и горшками давала ему слишком скудную прибыль. Недостаток начал ощущаться во всем. Семейство Фомы, привыкшее в расколе жить со всеми удобствами, теперь начало терпеть большую нужду, о чем даже лично говорил мне Фома еще при первом моем с ним знакомстве. Это обстоятельство и заставило его вскорости переменить свои планы, он стал хромать «на оба колена», – с баптистами был баптист, а перед раскольниками выдавал себя только за усомнившегося, и рад был всякому случаю, который бы помог ему возвратиться в теплое гнездо раскола. На религиозное дело он стал смотреть, как на торговую сделку, и готов был идти в какую угодно секту, лишь бы найти необходимое пропитание²⁵.

Вот уже восьмой год, как московские поповцы австрийского согласия, лукаво воспользовавшись известным печальным событием, успели провести на Рогожское Кладбище своих попов и открыть там даже служение литургий в новых, незаконно устроенных алтарях, рядом с запечатанными по Высочайшему повелению. Это, иногда соборное и весьма торжественное, служение литургий на Кладбище, привлекавшее множество народа, и даже православных, слава Богу, прекращено, как производившееся незаконно, и самые новоустроенные алтари, как поставленные в явное нарушение и посмеяние Верховной власти, вынесены из часовен. Но сами попы успели прочно засесть на Кладбище и доселе продолжают публично служить там всякие службы, за исключением литургии. Это противозаконное, открытое проявлена раскола не прекращено и доселе. Причт Рогожского Кладбища составляли два попа и два дьякона; но раскольнические власти видели, что двум попам трудно управляться на Кладбище, куда со всей Москвы съезжаются поповцы служить панихиды и с другими требами, – Духовный Совет давно решил поставить на Кладбище третьего попа. Но попа на Кладбище нужно было найти подходящего, которым были бы довольны посетители Рогожского, – и искали его долго. Думали перевести сюда из Стародубских слобод известного нашим читателям лукавого и искательного попа Ефима; но скоро поняли его, и оставили на прежнем месте. Главный поставщик попов Арсений Морозов предлагал на Кладбище попа из собственного склада, со своей фабрики; но Морозовские попы, соблазняющие даже и самих старообрядцев, всем уже опротивели, и принять такого на Кладбище Совет не нашел удобным. Наконец выбрали на эту должность некоего Тимофея Люсина, жителя Павловского Посада, и в вербное воскресенье Савватий, именующийся архиепископ Московский поставил его в попы, – с Пасхи он уже служит на Рогожском Кладбище вместе с другими здешними попами. Люсин этот из торговцев, – имел в Павловском Посаде свою лавочку; но два года тому назад торговля его пришла в совершенный упадок, и это обстоятельство так на него подействовало, что он даже на время лишился ума. Издавна он принадлежал к противуокружникам, но не очень давно, вместе с довольно влиятельным раскольником Горшковым, перешел из противуокружников в окружники, чем, надобно полагать, и заслужил особое внимание Савватия и Духовного Совета. Притом же и сам Горшков, состоящий теперь членом Совета, рекомендовал его в попы. Любопытно, что жена Люсина оставалась противуокружницей, и только тогда решилась перейти к окружникам, когда мужа ее поставили в попы на Рогожское Кладбище. С учреждением на Кладбище полного штата попов один из них, конечно, будет сделан настоятелем, так как по выходе Петра Драгунова и Прокопия (что ныне саратовский епископ) настоятеля там не было, и слышно, что в это звание произведут нового попа Тимофея Люсина, которым и Петр Драгунов и прочие члены Совета довольны.

На Пасхе оба московские владыки раскольников, и Савватий мнимо-окружник и Иов противуокружник, совершали в столице торжественные служения при большом стечении народа, – в первый день каждый из них служил в своей квартире, а в прочие дни по разным московским моленным, – так во вторник Савватий служил в Языкинской моленной, что в Преображенском. Иов же, в сопровождении своего келейника иеродиакона Кирилла, ездил на Пасхе в Гуслицы, и здесь служил в четверток в шувойской общественной моленной противуокружников, а в пятницу служил в деревне Миссове. В Шувой, деревне весьма большой, смотреть служение Иова явилось много окружников, и потом они откровенно признавались, что Иов служит гораздо лучше Савватия. Во всех гуслицких деревнях, где останавливался Иов, противуокружники встречали его торжественно и с большим почетом. Любопытно, что везде ему предлагали вопрос: как это мог он, вместе с другими духовными лицами, издать грамоту, в которой предаются проклятию святейшие пять патриархов – Иов, Гермоген, Филарет, Иоасаф и Иосиф «за признание инобожного Иезуса распятым Христом» (как сказано в грамоте)? Иов везде отвечал, что такой грамоты он никогда не издавал, что окружники оболгали его, вымыслив какой-то небывалый собор и сочинив от его имени богопротивную грамоту, которую сами же и распространили. И это справедливо: грамота, как известно, сфабрикована у Анастасия Измаильского, а в Гуслицах распространил ее друг Савватия – Арсений Морозов, который посылал нарочно своих людей развозить копии с нее во все противуокружнические общества.

Во время своей гуслицкой поездки Иов произвел суд над двумя противуокружническими попами – Кузьмой деревни Заволенья и Петром – Титовским, которому даже запретил служение, поставив другого попа временно исправлять его должность. И Петр и Кузьма из числа самых старых раскольнических попов. Они поповствуют с самого почти появления в Москве австрийской иepapxии. По издании Окружного Послания и Петр и Кузьма явились горячими его противниками и всегда стояли во главе гуслицких противуокружников. Но в недавнее время произошло между ними несогласие, и именно по вопросу о принятии окружников. Петр принимал их третьим чином; а Кузьма был снисходительнее, принимал иногда через одно «прощение». Петр воспылал ревностью и послал на Кузьму донос «владыке-Иову». Иов поступил с Кузьмой снисходительно. Тогда Петр восстал на самого Иова и называл его письменно хищным волком, а не епископом. За это Иов и подверг его запрещению. Во время поездки Иова по Гуслицам иepoдиакон его Кирилл вычитывал прихожанам Петра запретительную ему грамоту, приготовленную еще в Москве. Это привело Петра в величайший гнев и, не стесняясь присутствием Иова, он поносил и его и Кирилла самыми грубыми ругательными словами. Потом немедленно отправился в Москву к попу Фоме Корякину, стороннику Иосифа Нижегородского, просить о ходатайстве перед Иосифом, чтобы простил за отделение и разрешил бы от наложенного Иовом запрещения. Надобно полагать, что Иосиф не затруднится принять Петра и разрешить его. Тогда и в Гуслицах, подобно как в Москве, возникнет у противуокружников междоусобный раздор; а доселе все гуслицкие противуокружники (за исключением живущих в Павловском Посаде) считали своим епископом Иова, а не Иосифа. Иов, быть может, пожалеет, что поначалил такого властного попа, как Петр.

Недавно приехал зачем-то в Москву старейший из нынешних раскольнических apxиepeв – Пафнутий Казанский. Как явный ненавистник Паисия Саратовского, находящегося в немилости и у Савватия, Пафнутий пользуется напротив благоволением этого последнего. Паисию Савватий не позволил даже приехать в Москву, не смотря на просьбу о том московских старообрядцев, духовных детей его; а Пафнутия принял с особенною любезностью и поместил в своей собственной квартире. Паисию, когда он бывал в Москве, не дозволял служить в тех местах, куда приглашали его старообрядцы; а Пафнутию предоставил отправлять службы даже в своей собственной моленной. Неблаговоление к Паисию Савватий простирает и на бывших прихожан его, которые, по его милости, никак не могут избавиться от данного им безобразника-попа Саввы. Правда, они успели наконец убедить Савватия, чтобы дозволил служить у них временно боровскому попу Михаилу, за чем-то прибывшему в Москву; но Савва успел отклонить от себя и эту неприятность. Он перепугался, как бы Михаил и совсем не занял его место: поэтому явился с обычными приношеньями и к Перетрухину и к самому Савватию, – умолял их, чтобы не лишали такого хорошего места. Просьбы его приняты, – ему объявлено, что никогда его не сменять в угоду почитателям Паисия... Для чего приехал Пафнутий в Москву, пока еще не известно.

Старообрядцы гораздо больше заинтересованы были приездом в Москву другой особы – Онисима Швецова. Он осчастливил Москву своим прибытием во вторник на Пасхе. О предстоящем приезде его ревнители раскола знали уже заранее; особенно с нетерпением ожидали его братчики именуемого «Братства Честного Креста»: им желательно было получить от Швецова советы и наставления, как отвечать им особенно на чрезвычайно трудный вопрос, предлагаемый православными: «может ли истинная церковь Христова лишиться епископства и существовать без епископского чина?» – также узнать его мнение по вопросу о присутствии благодати в церкви грекороссийской, и получить наставление, как бороться с Перетрухиным в решении этого вопроса. В последние дни пасхи у братчиков действительно были свидания и беседы со Швецовым, и наконец в среду на Фоминой неделе, в квартире Новикова, состоялось многолюдное собрание раскольнических начетчиков, на которое приглашен был и Перетрухин. Предметом рассуждений служил именно вопрос о присутствии благодати в грекороссийской церкви. Шведов, вместе с экономом Рогожского Кладбища П. Лебедевым, с некоторыми «братчиками» и самим, присутствовавшим здесь, именитым раскольником Назаровыми доказывал, что все еретики, в том числе и никониане, своим отделением от церкви и принятием ересей лишили себя благодати, и потому в таинствах, совершаемых грекороссийской церковью, благодать не присутствует, – это, значит, не таинства, а только обрядовые, внешние действия, какие положено исполнять при совершении таинств, никакого действительного значения не имеющие. Вот как судит о грекороссийской церкви велемудрый Онисим Васильевич вместе с весьма немудрыми братчиками, в роде г. Боева, или стихоплета – Брилиантова! Перетрухин, конечно, мог бы представить основательные возражения против такого дикого мнения; но перед столь значительным собранием противников, к тому же весьма влиятельных, как наприм. г. Назаров, очень сробел и смиренно сознался, что его мнение о действительном присутствии благодати в грекороссийской церкви не имеет подтверждения в писаниях свв. отцев, – мало этого, он дал расписку, что отрекается от своего мнения и проповедовать его не будет. «Братчики» торжествовали победу над Перетрухиным; а Лебедев всюду хвалится, что противник его – Перетрухин совсем осрамился. Для Перетрухина это было, действительно, не малым поражением. Люди, разделявшие его мнение по вопросу о присутствии благодати в грекороссийской церкви, – дьякон Иван и другие, также не решились, страха ради, выступив на его защиту.

На следующий день состоялась новая беседа Перетрухина, только уже с защитником православия. Ее устроили сами раскольники, очевидно, надеясь увидеть и здесь полное торжество своего знаменитого апологета. На беседу со Швецовым они пригласили именно помощника библиотекаря Хлудовской библиотеки М. Е. Шустова. Он совсем не ожидал такого приглашения; но не отказался принять его. О назначенной беседе даже мало кто и знал из православных, – явились три-четыре лица, особенно близкие к М. Е. Шустову, В. Г. Кормаков, Тигин, Е. А. Антонов. За то со стороны раскольников явилась вместе со Швецовым вся их проповедническая сила: Перетрухин, Оленин, «Братство» с секретарем своим Блилиантовым и председателем Боевым, приехавший со Швецовым неизменный спутник его Смирнов, и др.; явились даже и духовные лица – поп Александр, дьякон Василий. Беседа происходила в доме одного старообрядца, и когда собеседники заняли места за столом друг против друга, сам хозяин предложил вести беседу о церкви. Беседа была весьма примечательна. Мы надеемся представить со временем подробное ее изложение, а теперь ограничимся только несколькими о ней известиями.

Вызванный дать понятие о церкви, Шустов, на основании священного и отеческих писаний, изложил его в следующих чертах: Созданная Господом церковь состоит из пастырей и пасомых; Господь учредил в ней семь таинств для спасения и освящения верующих; в сем устройстве, с Богоучрежденною, непрерывно в апостольской преемственности продолжающеюся иерархией и с семью таинствами, церковь Христова неизменно существовала и будет существовать до скончания века, по обетованию Спасителя: созижду церковь мою, и врата адова не одолеют ей (Мф.16:18). Изложенное Шустовым понятие о церкви Швецов назвал очень узким, и стал излагать известное, своеобразное, им самим измышленное yчение о церкви. Он говорил, что церковь выше небес, что в ней находятся две стороны – духовная и плотская, что только духовная сторона неодоленна, а плотская может подвергаться изменению. Вера, – продолжал он, – составляет духовную сторону церкви, а верующие люди плотскую, и они, все до единого, могут впасть в зловерие; епископы также люди, следственно также все до единого могут пасть, а потому церковь может существовать и без епископов. Швецов прибавил еще, что об уклонении в неправославие всего епископского чина есть даже и предсказание в священном писании. Епископы, – говорил он, – занимают в церкви святое место; а в Евангелии предсказано, что на святом месте станет мерзость запустения, – так преп. Иосиф Волоцкий назвал жидовствующего митрополита Зосиму. Речь Швецова была довольно длинна; он вел и привел ее именно к тому заключению, что епископы все до единого могут отпасть от православия и церковь может остаться и существовать без епископства. Шустов в своем ответе на речь Швецова показал неосновательность изложенных им мыслей. Он сказал между прочим, что евангельское изречение о мерзости запустения Швецов толкует произвольно и несправедливо: по объяснению св. Златоуста, в нем содержится предсказание о ветхозаветном храме, а вовсе не об уклонении епископства в неправославие. Он прибавил в заключение, что Швецов, утверждая возможность прекращения священства и иерархии в церкви Христовой, противоречит не только учению святых отцев, но и своему собственному. В известном своем сочинении «Истинность старообрядствующей иерархии» он проповедует непрекращаемость Христопреданного священства, а теперь доказывает возможность его падения и прекращения. При этом Шустов подал Швецову самую книгу «Истинность» и предложил прочесть в ней отмеченные страницы. Швецов пришел в замешательство; однако же взял книгу и стал читать в обличение себе что говорится в ней о непрекращаемости священства в церкви Христовой. Шустов заметил: вот и сам ты в «Истинности» проповедуешь вечность священства; покажи же теперь, существовало ли оно в вашей старообрядческой церкви. Швецов стал уклоняться в сторону, начал говорить о крещении еретиков. Но Шустов твердо стоял на своем. Подав Швецову малый Катихизис, раскрытый на вопросе и ответе о таинстве священства, он требовал показать, совершалось ли у старообрядцев cиe таинство. Швецов, к удивлению, совершенно потерял самообладание, – с гневом начал обвинять собеседника в хуле на Св. Духа, доказывая это весьма оригинальным образом. «Вот я, – говорила он, – получил при рукоположении дар благодати Св. Духа на священство; а вы не называете меня отцем Apcением, зовете как мирянина – Онисимом»! На это странное его замечание некоторые из присутствовавших на беседе православных сказали ему: «мы, пожалуй, сейчас назовем тебя священноиноком отцем Арсением, только ты докажи, что в обществе старообрядцев не прекращалось совершение таинства священства, что поэтому и ты получил преемственную от Апостолов благодать хиротонии». Тогда Швецов вынужден был сознаться, что в именуемой старообрядческой церкви от лет патриарха Никона до Амвросия таинство священства не совершалось. Это открытое признание, что старообрядцы не имели таинства священства, а с ним, очевидно, и прочих таинств, совершение коих принадлежит только священнику, – признание, сделанное таким знаменитым их учителем, как Швецов, да и вся очень слабо веденная им беседа, повергли старообрядцев в крайнее уныние. И сам Швецов после беседы сознавался пред своими, что беседовал весьма неудачно. Почитатели Швецова в оправдание этой «неудачи» утверждают, что будто бы во время беседы он был не здоров: напали, говорят, на больного человека! За то Перетрухин торжествует, и торжества своего не скрывал даже на беседе. Ему и всегда было неприятно, что Швецова, как старообрядческого апологета, предпочитают ему, Перетрухину; а после причиненного ему накануне поражения со стороны Швецова в решении вопроса о присутствии благодати в грекороссийской церкви он и еще больше возжаждал, чтобы Швецов, хотя бы от кого-нибудь другого, потерпел публичное поражение. Можно догадываться, что в этих видах Перетрухин и хлопотал больше всех, чтобы устроить беседу Швецова с М. Е. Шустовым, предвидя исход ее. Во всяком случае несомненно, что посрамление Швецова Перетрухин считает торжеством для себя: он уверен, что теперь он будет признан первым бойцом за раскол и цена ему поднимется высоко. Но когда-то еще сбудется его мечта! А между тем репутация Швецова, как лучшего из затников раскола, продолжает твердо держаться. Из Москвы он поехал по приглашению раскольников в Оренбург беседовать с миссионером отцем К. Крючковым и, как слышно, имел уже с ним две беседы. Его просили также боровские раскольники приехать к ним для беседы с местными миссионерами...

Возобновляя нашу «Летопись» после перерыва в течение летних месяцев, ознаменованных великим торжеством православной церкви, светло отпраздновавшей 900-летие крещения Руси, нельзя не записать и в эту летопись тот прискорбный факт, что в упомянутом всероссийском торжестве не приняли участия одни лишь наши раскольники. 15-го июля 1888 г. они заявили о своем существовании только поднесением изящных и ценных подарков одному сановному имениннику, не имевшим ничего общего с великим торжеством православного русского народа. Зато в глухое летнее время, пользуясь отсутствием некоторых облеченных властью лиц и благосклонностью других, не отсутствовавших, они успели ловко обделать одно из своих темных дел. Еще в 1884 году, вскоре по издании майских законов, именно пользуясь ложным их толкованием, а наипаче покровительством местной администрации, раскольники австрийского coгласия задумали построить в Москве, в Преображенском, по Генеральной улице, обширную и великолепную церковь, в которой мог бы совершать торжественные служения сам владыка их Савватий, к великому его прискорбию, лишенный доселе возможности совершать их на Рогожском Кладбище, и откуда можно было бы вести пропаганду австрийского священства среди населяющих Преображенское беспоповцев, а также и православных. Здание, с огромными входными дверями и высокими закругленными окнами, по архитектуре нимало не похожее на обыкновенный жилые постройки, росло быстро, на глазах благодетельной власти, и уже было приступлено к увенчанию здания крышей, как обстоятельства изменились, – свыше, из Петербурга, последовало распоряжение – прекратить незаконно начатую постройку раскольнической церкви... И здание стояло недоконченным до нынешнего лета, хотя раскольники не переставали хлопотать о дозволении достроить его и употребить согласно назначению. Нынешним же летом, как мы сказали, пользуясь обстоятельствами, с помощью благодетелей, раскольники успели достигнуть своей цели, хотя и в несколько измененном виде. Здание, с чьего-то разрешения, окончено; но внутри ему дан вид жилого строения, – поделаны временные квартиры, где и помещен, под именем жильца, определенный сюда поп Иван, а самая большая квартира, или часть здания остается пустою и в ней ставят полотняную церковь. Поп Иван, зная противозаконность новопостроенной церкви, из боязни отказывался служить в ней; но ему пригрозили за это изгнанием из Москвы, – и теперь он служит. Все это сделано, конечно, в надежде – устроить здесь со временем и постоянную церковь, согласно первоначальному назначению здания. Кроме того, раскольники открыли новый приход в Таганке, обратив в постоянную церковь находившуюся при доме Баулина часовню, к которой приделали алтарь. Сюда Савватий определил в попы некоего Авива – сибиряка. Места на новом таганском приходе добивались многие попы из гусляков, пользующихся, как известно, особыми правами на поповство у раскольников, и в том числе поп Матвей из Боровска, пользующийся особыми привилегиями, как обратившийся из противуокружников. Но Савватий дал место в Таганке Авиву, ибо он земляк его – сибиряк; а Матвея определил в Дулево, на фарфоровый завод Кузнецова, что Матвею весьма не нравится, так как на заводе все раскольники, за исключением самого хозяина, противуокружники и к нему, как перешедшему в окружники, не обращаются с требами, – Матвей жалеет даже, зачем перешел в окружники. И еще предположено в скором времени открыть приход, с постоянным попом, на Смоленском рынке; а в приход у Тверских ворот, поставить второго попа, так как приход этот все размножается, а теперешним попом Саввой, известным безобразником, многие из прихожан недовольны. Вот новые примеры того, как раскольники, эти якобы верно-подданнейшие из русских людей, безнаказанно нарушают издаваемые верховною властью законы, пользуясь разными кривыми путями, и особенно в Москве.

Но как бы ни старались ревнители раскола поддерживать и распространять его разными недозволительными средствами, эти заботы не могут прикрыть, тем больше уничтожить, внутренних раздоров и нестроений, порождаемых расколом и поядающих раскол. Мы не говорим уже о непрестанной вражде между поповцами и беспоповцами, между бесчисленными сектами в беспоповщине и между поповщинскими толками – беглопоповцами, дьяконовцами, неокружниками и окружниками. Посмотрим только, что творится у этих последних, разделившихся также на искренних окружников и псевдо-окружников.

Сам знаменитый миссионер их, считающийся главным оплотом австрийского раскола, г. Швецов, бросающийся из одной крайности в другую, то проповедующий протестантские мнения, то с фанатизмом закоренелого раскольника защищающей лжеучения предков, поселяет своею проповедью только новую смуту в расколе. Это понимают разумные люди даже из самих старообрядцев и очень недовольны поэтому г. Швецовым, его печатной и устной проповедью. На старообрядцев произвела особенно сильное впечатление статья о. архимандрита Павла «О первой главе книги г. Швецова: Истинность старообрядствуюшей иерархии» (см. Брат. Сл. 1888 г. т. I стр. 418), где со всею ясностью доказано, что, защищая лжеученья Павла Белокриницкого, Швецов сам проповедует богопротивная ереси. Благоразумнейшие из старообрядцев не могли не видеть справедливости этих доказательств, и один из них, именно Пафнутий, именуемый епископ Казанский, даже возбудил по сему случаю в Духовном Совете дело об Онисиме Швецове, или именуемом священноинок Арсении. Пафнутий нарочно прибыл в Москву и требует у Совета отлучить Швецова от церкви за написанную им защиту богословия Павла Белокриницкого, а если Совет не найдет себя в праве это сделать, то предлагает собрать собор для рассмотрения сего дела. Посему случаю Швецов уже вызван в Москву из Нижегородской ярмарки, где он, по обычаю, занимался пропагандой раскола. Весьма любопытно, чем кончится это дело о пресловутом раскольническом апологете; но и теперь достойно внимания уже то, как судят сами старообрядцы о проповеднической деятельности Швецова, и именно те из них, которые понимают, что она поселяет только новую смуту в умах раскольников, и без того смущенных всякими лжеучениями.

А в то же время другой раскольнический епископ, считавшийся в числе искренних окружников, неожиданно для этих последних, заявил себя их противником: это известный Паисий Саратовский. В Москве центр настоящих окружников составляет небольшой кружок старообрядцев, именующий себя Братством св. Креста. Кружок этот, как известно читателям, не пользуется благоволением ни Савватия с его Духовным Советом, ни других раскольнических епископов, ратующих за уничтожение Окружного Послания. Только Сильвестр Балтский, известный друг Ксеноса, да Паисий Саратовский, считавшийся также почитателем Окружного Послания, поддерживали Братство. Но теперь оказалось, что и Паисий был не искренним почитателем Окружного: он издал в своей епархии циркулярное повеление старообрядцам, чтобы никто не смел записываться в братчики и иметь с ними сношение, как ослушниками своих пастырей: ибо пастыри уничтожили Окружное Послание, а они его защищают и распространяют. Не знаем, что вызвало Паисия на такой поступок. Не хотел ли он этим заслужить благоволение Савватия и других не благоволящих к нему властей, чтобы вместе проложить себе путь к занятию московской кафедры, чего так хочется и ему и его московским почитателям? Во всяком случае для окружников измена Паисия большое поражение, а для нас этот случай служит новым свидетельством о происходящих в расколе шатаниях и нестроениях.

Понятно, что искренние старообрядцы, пекущееся о своем спасении, не могут без смущения смотреть на все эти нестроения и шатания, не могут не тяготиться своим положением в расколе. Поэтому-то в тех местах, где есть усердные, опытные и искусные собеседники, раскрывавшие старообрядцам истину православия, и где щедрой и умелой рукой распространяются книжки о церкви и расколе, так не редки теперь присоединения из раскола к православию, о которых с разных сторон получаем мы известия. Не можем отказать себе в удовольствии сообщить некоторые из них нашим читателям.

Вот что пишет нам с Дону достопочтенный ревнитель православия о. Савва Спиглазов:

«Благодарение Богу! Многие из наших старообрядцев, с тех пор, как стали брать в руки изданные вашим Братством противораскольнические книги и проверять их по старопечатным, заметно оставляют прежнюю вражду к церкви, начинают беспристрастно рассматривать истину, а иные и совсем оставляют раскол. В течение первой половины настоящего года и меня сподобил Господь присоединить к церкви сорок душ обоего пола, – некоторые присоединились целыми семействами, другие поодиночке, но, надеюсь на Бога, могут со временем склонить к тому же и свои семейства. Из числа присоединившихся есть люди, выдающееся своею начитанностью и способные иметь влияние на других. Таков напр. житель хутора Евсеева Григорий Никитич Горшков. Он был некогда наставником, или отцом у общества беспоповцев, которые питали к нему большое уважение. Но не долго отечествовал. Вникая в писания св. отец, он усумнился в правоте беспоповского учения и, не будучи привязан к житейским интересам и почестям, немедленно отказался от «отечества». Беcпоповцы избрали на его место брата его Никандра, который и доселе исполняет у них все требы; а Григорий Никитич совсем уединился и начал еще усерднее читать книги для уразумения истины о церкви Божией. Здешний Австрийского поставления протопоп Семен Архипов, состоящий в некотором родстве с ним, всячески старался в это время склонить его на свою сторону, но не имел успеха: Григорий Никитич не спеша рассматривал, на чьей стороне истина. Нередко приезжал он ко мне на дом побеседовать о смущавших его предметах, и мы просиживали иногда по целым суткам, рассматривая писание, при чем я старался по возможности разрешать его недоумения. Так провел он около пяти лет, пока наконец благодать Божия коснулась его сердца, и все его недоумения и сомнения о церкви православной рассеялись. Это было нынешней весной, на самый праздник св. Пасхи. Приехал он ко мне, побеседовал вечер и на утро объявил о готовности присоединиться со всем семейством ко св. церкви. Теперь он усердно подвизается за истину и обличает заблуждение раскола перед своими бывшими собратьями. Примечаю, что есть уже готовые последовать его доброму примеру. Скажу еще о двух, обратившихся из раскола начетчиках. Один из них Черниговской губ., из Стародубья, Савин Николаич Воробьев, другой близкий его товарищ, Московской губ., из Гуслиц, Димитрий Сандырев. У этого последнего отец постоянно живет на Дону, служит уставщиком при австрийских попах, – и оба они на беседах горячо защищали обыкновенно австрийское священство. Потом, ближе познакомившись со мною, начали беседовать более мирно, стали ходить ко мне и начали брать книги для чтения. Воробьев даже сам выписал «Братское Слово» и некоторые издания Братства св. Петра митрополита. Таким образом мало-по-малу родились у них сильные сомнения относительно законности австрийского священства, за разрешением которых они обращались к своим попам, но никакого разъяснения от попов не получали. Воробьев неоднократно подавал даже письменные вопросы раскольническому протоколу Семену Архипову и попу Александру Нестерову, Нижне-Чирской станицы. Ответа и на них не последовало, – попы сказали только: нечего с ними связываться! Коли пошатнулись, так не удержишь! Эта безответность их еще яснее показала Воробьеву и Сандыреву лживость австрийских попов, которые не могут и слова сказать в свое оправдание. По долгом и всестороннем рассмотрении они признали наконец, что австрийское священство есть, по их выражению, фальшивая монета, – имеет только наружный вид священства, а силы оного не имеет. Тогда и приняли они решение оставить раскол с его лжеименной иерархией. 23 числа минувшего июля месяца я совершил над ними чин присоединения к церкви, и церковь несомненно приобрела в них ревностных обличителей раскола. Между старообрядцами есть не мало людей, охотно слушающих беседы и к самим присоединившимся относящихся миролюбиво, с готовностью узнать от них причины, побудившие их оставить раскол: это люди разумные, беспристрастные и действительно ищущие спасения. Но большинство, слепо преданное расколу, не хочет слушать никаких бесед, а на людей, оставивших раскол и обратившихся к церкви, смотрят как на отступников от веры, преследуют их клеветами и бранью, готовы стереть их с лица земли. Приведу один пример. Лет пять тому назад присоединился к церкви, теперешний мой прихожанин, Ив. Ив. Свиридонов. Прежде он был у беспоповцев знаменитым наставником и учителем, а присоединившись, начал ревностно подвизаться за истину и всегда повсюду, на сонмищах и на стогнах, нещадно обличает лживость раскола. За это сколько перенес он брани и угроз от раскольников! А недавно они подбросили ему записку, в которой грозят убить его, если не перестанет учить о церкви. Посылаю вам эту записку в подлиннике²⁶».

Но здесь пока еще дело не ушло далее угроз, которые однако довольно хорошо свидетельствует о тех мирных и кротких отношениях к церкви, якобы присущих нашим раскольникам, о которых так любят говорить наши либеральные писатели и администраторы. Но вот мы предлагаем читателям, присланное о. архимандриту Павлу из Малмыжского уезда Вятской губернии письмо одного присоединившегося к церкви старообрядца, крестьянина деревни Вихоревой, Пимена Хрисанфова Гуляева, в простом и бесхитростном рассказе представляющее яркую картину той бесчеловечной жестокости, с какою наши раскольники, целыми обществами, преследуют людей, виноватых перед ними только тем, что познали истину православия. Приводим вполне, без всяких изменений, это скорбное послание, при чтении которого у нас, право, разрывалось сердце от жалости и тяжкого сознания невозможности оказать действительную помощь невинным страдальцам.

«Ваше преподобие, отец Павел! Первое я у вас прошу вашего пастырского благословения и святых ваших молитв. Второе – должен благодарить вас за высылку книг Озерского, которые получил прошлого 1887 года месяца марта. За них я остаюсь настолько благодарен, что не знаю, как описать: они подействовали на меня и заставили обратить внимание на ясные доказательства святого писания и убедиться в вере православной и церкви Божией, что соборная и апостольская церковь есть церковь грекороссийская. И судьбами Всевышнего Бога я присоединился к православию 31-го марта сего года в селе Водзимонье. Это я сделал тайно, и хотел долго скрывать, чтобы мог свободнее беседовать со старообрядцами. Но вскоре это обнаружилось и начались для меня с этого времени великие бедствия. Надо вам сказать сначала несколько слов о нашем семействе. У деда моего было три сына, старший Хрисаноф, от которого я родился, второй Андрей, третий Гаврила, и еще дочь, моя тетка, Ирина – старая дева. Bсе братья разделились: дед остался жить с Гаврилом и Ириною. Так жили отдельно лет пятнадцать. В это время я сделался совершеннолетним и женился. Ремесла мы не имели никакого, как и теперь не имеем, – занимались хлебопашеством. Я выучился грамоте, почти самоучкою, и любил читать книги: за это меня все любили, а особенно за исполнение старообрядческих молений, – всенощных, панихид и прочих, которыми я руководствовал в качестве наставника. В селении нашем, состоящем из ста десяти дворов, все сторообрядцы австрийского толка, к которому и мы принадлежали; есть только три двора православных, да три двора беспоповцев. В четырех верстах от нас есть деревня Яшкино: в ней находится австрийский поп, у которого все наши старообрядцы в подчинении. В 1883 г. упомянутый дядя мой Гаврила умер внезапно, а жена его умерла еще раньше: после них остались трое детей, – две девицы и мальчик. Дед с бабкой и тетка Ирина стали меня звать, чтобы перешел к ним жить для поддержания хозяйства. И мы с женою пошли к ним, на что согласен был и мой родитель. В том же 1883 г. умерла бабка, а в 1887 г. умер дед, и я остался один управителем дома. Сироты тогда уже подросли, – старшая, Дарья, слушаться меня не стала. Вот при каких обстоятельствах произошло мое присоединение к церкви. Я присоединился, как писал выше, тайно, и таился целый месяц; но более не мог: узнали, и сам я сознался. Тогда посыпались на меня брань и проклятия со всех сторон, – от родных и знакомых, от соседей и товарищей. А тетка Ирина, по подстрекательству дяди Андрея, собрала сход чтобы выгнать меня из дому. На сходке посыпались на меня брань и клеветы, – подстрекнули моего родителя бить меня, и он исполнил это: бросился на меня с кулаками и бранью среди улицы при всем обществе, – а старообрядцы со всех сторон подняли крики смех. Тут я прослезился, возвел взор на небо я сказал пред всем народом: Господи! Ты свидетель, что терплю я от родителя побои и от прочих брань и посмеяние не за худые дела, а за православную веру! Я спрашивал старообрядцев: почему вы так нападаете на меня безвинно? Они ответили: ты бросил старую веру! Я сказал: Вашу веру я не признаю старою, – ей с небольшим сорок лет, она началась, когда приняли беглеца Амвросия. За это они ожесточились на меня еще больше. По просьбе дяди Андрея и тетки Ирины, общественники вошли в наш дом, сделали опись имущества и меня устранили от хозяйства. Тетка напоила их вином и другой раз собрала общество, чтобы устранить меня от опекунства над сиротами: опекуном выбрали дядю Андрея. Тогда он вошел в наш дом и начал выгонять нас из дому. Мы не пошли. Он запер все под замок, даже и хлеб. Я пошел искать хлеба для жены и детей. Но куда идти? – не знаю. Все старообрядцы ожесточились на меня как звери. Пошел к одному из православных: он дал мне хлеба обеда на два, потому что и сам человек бедный. Видя, что мы не уходим, дядя и тетка насильно вытащили нас из избы; но я поместился в сенях. После этого они начали драться и толкать нас вон: мы все еще терпели. Однажды, пришли мы поздно с работы, и нас совсем уж не пустили, и постель выбросили. Я пошел жаловаться в волостное правление; но волостные ни в чем не помогли. Ночь была темная и холодная. Прихожу к дому, – жена сидит на улице и плачет. Когда я ходил, она сидела под окном у избы, и они облили холодной водой и ее и спавшего у нее на руках ребенка, который закричал и заметался от испуга. Пошел я искать ночлега по домам, – так и доселе скитаемся. 20-го июля дядя и тетка опять собрали сход, чтобы отобрать от меня землю и хлеб, только что сжатый; поставили вина, – сход решил отобрать у меня и землю и хлеб. Я опять обратился в волостное правление, стал просить, чтобы мне с женой и детищем дали часть хлеба: волостные присудили дать мне воз снопов. Когда привезли и мы хотели обмолотить, дядя и тетка с Дарьей бросились бить нас, и дядя сильно прибил мою жену. Однако измолотили 88 снопов, – и вот весь мой достаток хлеба, – ешь и береги! Что теперь буду делать в великом угнетении и стеснении, без дому, без хлеба, без земли и средств к пропитанию? Вот как наши благочестивые старообрядцы поступают с православными, присоединившимся из раскола! Есть за меня заступники только три человека из православных; но и тех также теснят, зачем жалеют меня. И все это они делают с ведома и по совету своего лжесвященника, живущего в Яшкине. Ваше преподобие! Отец Павел! помогите мне, если не средствами, то поне словесы благими. Теперь уже не о книгах пекусь, а о том, как бы не умереть с голоду и не упасть духом. Поддержите меня…»

Читатели! Православные русские люди! Придите и вы на помощь несчастной жертве раскольнической злобы!²⁷ Обращаемся с этим призывом особенно к местной духовной власти, которой ближе всего касается забота о защите и призрении преследуемых раскольниками новых членов православной церкви. П.Х. Гуляев тем более заслуживает ее внимания, что история его обращения к церкви путем самостоятельного изучения святоотеческих писаний и самое письмо его, по толковитости изложения примечательное для самоучки-крестьянина, показывают, что он может с пользой послужить церкви особенно теперь, когда вследствие изданных Св. Синодом правил о противураскольнических миссиях есть особенная нужда в миссионерах по призванию. Можно удивляться даже, что человек только что обратившийся в православие, подвергшись тяжким гонениям от раскольников и кроме трех (бедных крестьян не имея защитников, обращается за помощью так далеко, в Москву, к лицу, которого никогда не видывал, которого знает только по его сочинениям и которому обязан лишь присылкою книг, способствовавших его просвещению... Видно сердце подсказало ему, где всего скорее может найти он и материальную, хоть бы очень скудную, и особенно нравственную помощь. Впрочем, относительно П. X. Гуляева мы уверены, что Бог и добрые люди не оставят его без утешения и поддержки; всего важнее общее значение приведенного нами его письма. Подумайте, читатель, что творится во православном российском государстве! Как ужасно положение человека, обратившаяся из раскола к православной церкви и вынужденного обстоятельствами жить в среде раскольников! Раскольники любят называть православную церковь господствующею. Не есть ли это насмешка в их устах, когда вступившего в эту церковь они могут безнаказанно предавать истязаниям и обрекать на голодную смерть?! И первыми начинательми таких преступных дел, первыми палачами страждущих за православие являются обыкновенно родственники, в которых темный раскол истребил даже и естественные чувства родственной любви, а поощряют и благословляют их на это изуверство их лжеименные попы и apxиepeи, святотатственно называющее себя служителями Христа и совершителями Христовых таин. И не думайте, что это творится только где-нибудь в глуши, в какой-нибудь деревне Малмыжского уезда Вятской губернии! Нет, таковы же раскольники и то же они делают в самом сердце Pocсии, в древлепрестольной православной Москве, процветающей под кровом просвещеннейшей и благостнейшей администрации. На сих днях мы прочли в газетах, что неподалеку от Преображенского Кладбища сделано нападение на известного нашим читателям бывшего преображенского «отца», а теперь сына православной церкви и ревностного обличителя гнусных федосеевсквих учений, Г. В. Сенатова. Полузадушенный и изуродованный он спасен от смерти только кем-то случайно проходившим. Федосеевцы Преображенского Кладбища, этого поистине разбойнического приюта всякой мерзости и разврата, давно уже грозили подобной участью Г. В. Сенатову, – и вот сделана попытка исполнить угрозу!.. А раскольники все еще жалуются, что их угнетают и преследуют, лишают прав и свободы! Что если бы они получили эту желаемую ими какую-то еще большую свободу? Что если бы из мнимо-гонимой церкви сделались действительно господствующею? Как они стали бы вести себя в отношении к православным, если и теперь поступают! так, как мы видим в приведенных примерах? Невольно припоминаются слова их первоапостола и первоучителя, протопопа Аввакума, не потерявшие значения, пожалуй, и доныне: «А что, царь-государь, как бы ты мне дал волю, я бы их (православных пастырей), что Илия пророк, всех перепластал во един день. Да воевода-бы мне крепко умной – князь Юрья Алексеевич Долгорукой! Перво бы Никона собаку и рассекли начетверо, а потом бы никониян. Князь Юрья Алексеевич! Не согрешим, небось, но и венцы победные приемым» (Мат. для ист. раск. т. V. стр. 156–157)!..

Еще в 1884 году были напечатаны в Братском Слове (см. т. II, стр. 140–144) десять вопросов, поданные старообрядцами Полотняного-Завода, Калужской губ., Дорожкиным, Прохоровым, Лосевым, Жотиковым и другими их тогдашнему именуемому епископу Феодосию и попу Флору. Ни Феодосий, ни Флор, как само собою разумеется, на вопросы не ответили, и вопрошавшие, видя их безответность, еще более усумнились в правоте раскола. Некоторые из подавших вопросы не замедлили поэтому и своим присоединением к церкви. Так именно присоединился главный из них, еще прежде других обратившийся к Феодосию и Флору с своими шестью вопросами (которые вошли потом в состав десяти) И. Ф. Дорожкин, а потом Жотиков. Товарищи же их долго оставались в нерешимости – сделать это спасительное дело; но вот, в недавнее время, один из них, И. М. Прохоров, мучимый coмнениями относительно раскола, решился также разорвать всякую с ним связь. Его присоединение к церкви заслуживает внимания и мы приведем его собственный рассказ о том, как оно последовало.

«Ровно 4 года прошло с тех пор, говорит он, как мы подали 10 вопросов Боровскому епископу Феодосию и нашему Полотняно-Заводскому попу Флору о наших сомнениях и недоразумениях относительно старообрядчества, в особенности о прекращении у нас почти на 200 лет православных епископов. Не дождавшись с их стороны никаких ответов, я хотя и оставался, по-прежнему, в старообрядчестве, но постоянно думал о том: какие же это у нас старообрядцев пастыри? Пастырь, по слову Спасителя, должен душу свою полагать за овцы и, по слову св. Апостола Петра, должен быть всегда готов к ответу, всякому вопрошающему; а наши пастыри не только не дают ответа православным, вопрошающим их, или тем, коих зовут они отступниками, но и нам, своим духовным детям, не хотят и одного слова сказать в успокоение смущенной сомнениями совести.

«Находясь постоянно при таких размышлениях, я, по обыкновению, вместе с другими пришел на праздник св. Пророка Илии в нашу моленную, где в это время служил обедню названный поп Флор. Откровенно сознаюсь, что, придя в моленную, я, на этот раз стоял как-то спокойнее, чем прежде, не чувствуя смущения. Но при чтении Апостола, с самого же начала, я почувствовал нечто необыкновенное, какая-то лихорадочная дрожь пробежала по всем моим членам, а когда читались эти слова: Болит ли кто в вас, да призовет попы церковные и да молитву сотворят над ним, помазавше его маслом во имя Господне, и молитва веры спасет болящаго, и аще грехи будет сотворил, отпустятся ему (Иак.5:14), то я, как бы гонимый кем, выбежал из моленной. Так страшен был для меня голос Апостола Христова, повелевающий для спасения призывать попы церковные. У нас, думал я, какая церковь, какие в ней попы, после столь долговременного прекращения православных епископов? кто их поставил и кто послал к нам? кто вверил им наше душевное cпaceние? Bсе эти, давно смущавшие меня вопросы с такой ясностью восстали пред моими духовными очами и с такой неотразимою силою подействовали на меня, что я тут же, немедленно, отправился в православный храм, искать единения с церковью, в святости и непорочности которой был уже вполне уверен. Когда пришел я в церковь, литургия еще не начиналась, хотя храм был полон молящихся. С чувством глубокого раскаяния в своем заблуждении я припал к настоятелю церкви, о. Иосифу, который и принял меня с истинно-отеческой любовью в лоно православной церкви, исповедал и, по окончании Божественной латургии, приобщил святых Христовых таин».

Добрый пример И. М. Прохорова, благотворно подействовал и на семейство его: 14-го августа присоединился к православию старший сын его Филипп Иваныч Прохоров, а также и прочие домашние близки уже к тому, чтобы оставить губительный раскол и присоединиться к православной церкви. И на все местное старообрядческое общество, в котором И. И. Прохоров занимал видное место, присоединение его к церкви произвело сильное впечатлите. Особенно встревожился поп австрийский Флор, справедливо опасаясь, что за И. М. Прохоровым последуют и другие, подписавшееся под его вопросами старообрядцы: Лосев Лычагин, Засыпкин и прочие. Чувствуя себя бессильным сказать и сделать что-либо для удержания сомневающихся в расколе, он даже пригласил нарочно в Полотняный-Завод московского начетчика Антона Егорова, дабы тот своими наставлениями удержал в расколе колеблющихся старообрядцев. На Егорова эти последние не обратили никакого внимания, как на человека малосведущего и неспособного к собеседованию, – поэтому и сам Антон Егорыч поспешил уехать из Полотняного-Завода, пробывши здесь с небольшим сутки. Правда, уезжая, он обещал старообрядцам, что в непродолжительном времени устроит в Полотняном-Заводе публичную беседу с «никонианами» и привезет обстоятельные ответы на десять вопросов; но обещанию его и сами старообрядцы мало имеют веры...

Мы неоднократно говорили в вашей «Летописи» (см. Лет. 1887 г. § 16 и 1888 г. § 3) о сношениях народного учителя Праведного с бессарабскими раскольниками, среди которых он является, в качестве помощника миссионера, проповедником истины православия, действуя с ревностно, достойной уважения. Нам прислан новый рассказ его о путешествии в раскольнические селения, с которым и спешим познакомить читателей.

«В сентябре месяце прошлого года мне случилось быть в Измаиле. Приехавши я узнал, что в это самое время в соборе ждут высокопреосвященнейшего архиепископа Сергия. Я поспешил в собор и слышал там слово владыки, касающееся раскола. Возвратясь на квартиру, я встретился и познакомился с старообрядцем из г. Килии Адриановым, содержателем паровой мельницы, построенной им некогда в компании с Анастасием, именующимся епископом Измаильским. Мы разговорились. Адрианов мне передал, что он очень близкое лицо к Анастасию, а я высказал, что желал бы встретиться с Анастасием и побеседовать; Адриан ответил, что это не удобно теперь сделать, так как Анастасий теперь занят уборкой винограда, и его даже весьма трудно теперь отыскать; впрочем прибавил, что за час перед тем он видел Анастасия на каком-то дворе, где он, Анастасия, наваливал на подводы пустые бочки для вина...

– Как? – спросил я, – Анастасий, ваш владыка, пустые винные бочки наваливал?!

Старообрядец видимо сконфузился. Потом я ему сообщил, что люблю беседовать от писания, и готов поговорить с ним, если у него есть желание и время, прибавив также, что имею намерение нарочно с этой целью навестить килийских старообрядцев.

Адрианов от беседы отказался, под тем предлогом, что будто бы в этом деле не крепок; но сказал, что у них в Килие есть знатоки и охотники побеседовать, которым он непременно скажет обо мне, – даже обещал уведомить меня, когда я могу к ним приехать. Затем он спросил меня, был ли я в соборе и что там видел и слышал. Я ответил: в соборе был и видел там нашего владыку Серия. Кстати, – спросил я, – знаете ли вы историю своего белокриницкого священства?

– Знаю, – ответил он.

Я продолжал: Вот в соборе наш преосвященный говорил между прочим в своем слове, что старообрядствующее священство так же разнится от православного грекороссийского священства, как фальшивая монета от подлинной; а фальшивая монета, как известно, только там ценна, где не знают ее настоящего достоинства... Согласны ли вы с этим? И кто, раз узнавши, что у него фальшивая монета, не поспешит ее бросить?

Старообрядец ничего не ответил мне на это.

Почти год я ждал от килийских старообрядцев приглашения, но не дождался, и потому решился навестить их без приглашения нынешним летом. 30 июля, вечером, я приехал в Килию, и так как за вечерню не поспел, а Адрианова не было дома, то я отправился к попу Илариону, зная, что у них достаточно одному заявить о себе, и сейчас же узнает весь приход.

В Килии старообрядцев по белокриницкому священству считается до 200 семейств и до 15 семейств лужковцев, которых здесь зовут почему-то «барабульниками». Лужковцы здешние своего попа не имеют, – к ним по временам наезжает поп из Тульчи. Поп Иларион, поставленный Анастасием только года два тому назад, родом из с. Грубного (Хотин.у.). Он оказался сравнительно человеком вежливым; однако нельзя было не приметить, что и на него неприятно подействовало мое появление. Объяснив ему цель посещения, я сказал: Господь да поможет нам сообща и беспристрастно рассмотреть то, что нас разделяет, дабы избегнуть разделения, которое, по св. Златоусту, столь великий грех, что и мученическая кровь не может оного загладити... И сам Христос учил нас: Блажени миротворцы: яко тии сынове Божии нарекутся (Мф.5:9). В заключение я спросил: могу-ли рассчитывать на ваше содействие устроить беседу?

Он ответил: Мы всегда готовы соединиться с вами, если ваша церковь уничтожит никонианские новшества; а беседовать с вами мы не желаем. Что тут беседовать, когда ваша церковь проклятию предала древние предания, а ввела новые? Мы древних преданий не изменим ни за что.

Я сказал: Церковь никогда не проклинала древних обрядов; иначе она не разрешила бы употреблять их единоверцам...

Он воскликнул: Как!? А патр. Паисий, когда вышел на амвон в Успенском соборе, что сказал? Не предал ли анафеме двуперстия? Жаль, что нет у меня соборного свитка...

Я сказал: В соборном свитке вы этого не найдете. А чтобы показать вам, как церковь разумеет соборные клятвы я представлю вам «Изъяснение» Св. Синода...

Тут совершенно неожиданно выступила попадья и обратилась ко мне с такими словами: «Да ежели бы я знала, что ты с этаким делом к батюшке, так я бы и на двор тебя не пустила! Ты только ходишь да людей смущаешь...»

Я посмотрел вопросительно на попа Илариона; он сконфузился, и начал вместе со мной успокаивать попадью, от беседы же совсем отказался.

Я сказал: Если вы беседовать не желаете, то и не будем; но вы хоть позвольте мне познакомить вас с письмом вашего владыки Анастасия к Кириллу Балтовскому, которое напечатано в «Братском Слове» за прошлый год (см. т. II-й, стр. 639); из него вы увидите, какое понятие имеет о нашей церкви и некоторых обрядах сам владыка ваш.

Он ответил: Это интересно; завтра после обедни принесите, – мы послушаем; а беседовать я с вами не буду.

На другой день я пошел к старообрядцам в церковь. После обедни случилось мне встретиться с одним старообрядцем, который видел меня в прошлом году в селе Подковке и Жебриянах²⁸. Он так же изъявил желание послушать письмо Анастасия. Я пригласил его к попу Илариону, куда пришел также и уставщик. Мы расположились на скамейке у дома. Я начал читать письмо Анастасия, подчеркивая некоторые места. Старообрядцы слушали с интересом. Прочитав письмо, я сказал: Вы, старообрядцы, любите говорить, что будто бы ваши обряды установлены самими Апостолами; а вот видите, что пишет сам владыка ваш, напр., о двуперстии: «Нам тоже не указано ни в одном апостольском постановлении, ни в соборных правилах св. отец, какими перстами изображать на себе знамение животворящего креста Господня» (стр. 641).

Один из старообрядцев на это заметил: Если наш владыка такого упования, то ему никто не мешает к вам идти; на его место у нас другой найдется!

Поп Иларион прибавил: Мы знаем, что не на крестящихся двеми персты, якоже и Христос, наложено проклятие.

Я старался объяснить им происхождение и значение этого проклятия, внесенного в чин приятия от яконитов, которое повторил Стоглавый собор; сказал о неосновательности и прочих оснований, на которых этот собор утверждал свое определение о двуперстии. При этом я показал им книжку: «Феодоритово слово в разных его редакциях». Из этой книжки, сказал я, вы можете видеть, что и те самые книги, на которых вы основываетесь, не одинаково учат слагать персты для крестного знамения, чего никак не могло бы быть, если бы двуперстие было догмат веры, утвержденный святыми отцами.

Старообрядцы начали отшучиваться; один сказал: Что ты нам указываешь на наши книги? Мы их лучше тебя знаем! Ты принеси нам свой круг церковный, тогда мы с тобой поговорим!

Я ответил: Как вы относитесь к тому, что я вам говорю и показываю, это дело вашей совести; но я вам все-таки скажу, что Стоглавый собор на ветре основал свое определение о двуперстии; также на ветре основал и свое постановление о брадобритии.

Старообрядцы. О брадобритии основание мы можем тебе указать, да ты и сам его знаешь.

Я сказал: Действительно, я и сам видел новой печати Требник с Номоканоном (изд. Мануиловского монастыря), где между прочим приведено о брадобритии определение Стоглавого собора, который ссылается на какое-то правило св. Апостол, а также на 11-е правило собора, иже в Труле.

Поп Иларион сказал: Да, и это так и есть.

Я спросил: А нет ли у вас Кормчей?

Поп Иларион: Есть; пойдем в комнату, я тебе покажу.

Я сказал: В комнату не пойду, потому что ваша попадья будет опять ругаться...

Попадья услышала это и с насмешкой сказала: «Он теперь не пойдет, потому что попался. Он все говорит, что в книгах нет основаньев древним обрядам; а вот ему хотят показать, так он и не идет»!

Я сказал: Если так, то иду.

Вошли в комнату, взяли Кормчую и отыскали 11-е правило собора в Труле-Палатнем. Оказалось, что там говорится об опресноках, и ничего нет о брадобритии. Старообрядцы удивились.

Я сказал: Теперь видите сами, что Стоглавый собор на ветре основывал свои определения. Не имел ли поэтому права великий московский собор отменить его постановления?

Но тут старообрядцы заговорили о другом, и как всегда бывает, с злорадством стали указывать, что будто бы православные священники небрежно исполняют церковные службы, ведут будто бы порочную жизнь, что где-то они были очевидцами «обливания» и пр. и пр. Потом опять свернули на двуперстие, и поп Иларион между прочим сказал: «В Москве на Спасских воротах есть икона Спасителя с благословляющей рукой, изображенной двуперстно. Никониане уж несколько раз пытались переписать сложение перстов по своему, но как утро – на иконе опять двуперстие²⁹; так остается оно и по сей день. И кто бы ни проходил мимо, всяк снимает перед этой иконой шапку.

– Вот видишь ли, – заметил один из старообрядцев, а ты к нам ходишь проповедывать никонианство... Напрасно и ходить будешь!

Потом я прочитал старообрядцам свою беседу с муравлевцами, напечатанную в Летописи нынешнего года (§ 3). Во время чтения, один заметил: Как жаль, что нет «Истинности»: там на все эти вопросы твои есть ответов достаточно.

Я ответил, что «Истинность» Швецова мне известна, и рассказал им про беседу Шустова со Швецовым по поводу этой книги (см. Брат. Сл. 1887 года, т. II-й стр. 509).

Старообрядец. Мы не имели 180 л. своего священства не по своей вине, а по нужде, вследствие ваших гонений; митрополита же Амвросия наши предки перемазали по своему невежеству³⁰.

Я сказал: Из писания видно, что Христова церковь и до второго пришествия будет существовать в таком именно виде, в каком она была основана, т.е. в ней должны быть всегда три степени богоучрежденной иерархии и семь таинств; а вы, допуская, что по нужде церковь может оставаться целые столетия без епископа, значит и без священства и без таинств, этим отвергаете неодоленность церкви Христовой, т.е. учите так, как св. церковь никогда не учила. Потом вы говорите, что ваши предки перемазали митрополита Амвросия по невежеству. Пусть будет так. Если вы сами признаете ваших недавних предков невеждами, я не стану противоречить вам. Но как же это случилось, что митрополит-то сам себя отдал в руки невежества? Видно тоже по невежеству? Как же после этого вы можете называть себя истинною церковью Христовою? Церковь есть столп и утверждение истины (1Тим.3:15), а не невежеством управляется.

Потом зашла речь о просфорах. Между прочим, я спросил: у вас ненарушимо всегда употреблялось седмеричное число просфор на литургии?

Они ответили: всегда; и поп перечислил все просфоры по порядку, за кого каждая приносится.

Я спросил: За какого же митрополита или епископа у вас приносилась 4-я просфора в течение тех 180 лет, когда у вас не было ни митрополита, ни епископа? Видно и это делалось тоже по невежеству!..»

В нашей «Летописи» уже было сообщено (см. § 11) краткое известие о деле, возбужденном против Онисима Швецова, или священноинока Арсения, как именуют его раскольники. Теперь мы можем сказать об этом деле несколько подробнее. Поводом к возбуждению его послужила напечатанная Швецовым за границей еще в 1885 году книга: «Истинность старообрядствующей иepapxии», в первой главе которой он защищает еретическое учение Павла Белокриницкого о подвременном, совокупно с веками, рождении Сына Божия, или вернее, недавно напечатанная в Братском Слове, статья о. архимандрита Павла: «Замечания на первую главу книги Истинность», – статья, произведшая сильное впечатление на всех сколько-нибудь рассудительных старообрядцев, которые даже охотно раскупали отдельные ее оттиски. А первым возбудителем дела выступил Пафнутий Казанский, давно недовольный проповедническою и литературною деятельностью Швецова, который, нимало не стесняясь раскольнической ортодоксией, пропагандирует и лютеранские и иные еретические учения. В Августе месяце Пафнутий нарочно приехал с этой целью в Москву и потребовал у Духовного Совета – предать Швецова суду за напечатанную им защиту еретических мнений Павла о подвременном рождении Сына Божия, а для личных объяснений по возбужденному против него обвинению немедленно вызвать его из Нижегородской ярмарки, где он занимался в то время проповедью раскола и вел собеседования с православными миссионерами. В Москве член Совета Петр Драгунов и секретарь Климент Перетрухин, а также другие рассудительные старообрядцы согласились с предложением Пафнутия и также высказывали большее неудовольствие на Швецова, что он вздумал, даже печатно, защищать лжеучения Павлова Белокриницкого Устава, которые некогда призвал погрешительными целый собор их епископов: а всего больше обижались на Швецова за то, что это затихшее дело о Белокриницком Уставе он снова возбудил и тем вызвал, к смущению старообрядцев, упомянутую статью о. арихим. Павла, так ясно изобличившую еретичество их знаменитого учителя, Павла Белокриницкого, и самого Швецова, также своего рода раскольнической знаменитости. Духовный Совет, согласно предложению Пафнутия, послал в Нижний Новгород предписание, чтобы Швецов немедленно явился в Москву. Вместе с Швецовым Духовный Совет вызывал в Москву и его покровителя Кирилла, именуемого епископа Нижегородского. На сего последнего последовала жалоба, что он не по уставу служит литургию, – не тогда целует литон, когда этого требует устав. Швецов, без сомнения, зная, зачем его вызывают в Москву, медлил своим прибытием, – ему хотелось подыскать новые доводы к подтверждению Павлова и своего еретического мудрования о подлетном рождении Сына Божия, и он составил даже в опровержение статьи о. архимандрита Павла целую тетрадку под названием: «Несправедливость замечания на первую главу книги: Истинность старообрядствующей иepapxии». Между тем Пафнутий, прождав Швецова более двух недель и вероятно не надеясь его дождаться, выехал из Москвы. Случилось же, что на другой день по его отъезде, в Москву явился и Швецов вместе с Кириллом Нижегородским. Московские сторонники Швецова по этому случаю стали разглашать, что Пафнутий якобы выехал из Москвы, не дождавшись Швецова, потому, что чувствовал себя бессильным вступить в личные состязания со Швецовым, по пререкаемому догматическому вопросу. Это разглашают о Пафнутие, и выражают вообще негодование на него, в особенности члены именуемого Братства Честного Креста, питающие к Швецову великое уважение, и особенно за его «Истинность», по поводу которой и возникло теперь дело. Уезжая из Москвы, Пафнутий заручился от Совета твердым обещанием, что дело Швецова не будет оставлено без должного рассмотрения, и Духовный Совет, вскоре же по приезде Швецова с Кириллом, действительно занялся их делом. Сначала допросили Кирилла: почему он целует литон не в то время, когда требует устав? Кирилл ответил, что так делать научен был от покойного владыки Антония Шутова. Ему разъяснили, в какое время должно целовать литон, и Кирилл согласился делать согласно указанию. Этим дело о нем и кончилось. Для разбирательства же дела о Швецове было назначено особое собрание, в которое Швецов и был приглашен. Обыкновенно собрания Совета состоят из пяти лиц: Савватия, именуемого архиепископом Московским, трех попов: Петра Драгунова, Григория Виноградова, Елисея, и секретаря – Перетрухина; но собрание по делу Швецова, было многолюдное. Кроме поименованных лиц на нем присутствовали все московские попы, в количестве семи, дьякон Иван, купец Назаров, принимающий близкое участие в раскольнических церковных делах, и другие лица. Швецову предложено было оправдаться против предъявленных на него Пафнутием Казанским обвинений. Вместо всяких словесных объяснена Швецов вынул из кармана свою новосочиненную тетрадку и преспокойно стал читать ее в поучение присутствовавшим в Совете и в доказательство, что якобы ни в Белокриницком Уставе, ни в его книге «Истинность» никаких еретических мыслей не обретается и что Пафнутий напрасно доверился «Павлу Прусскому», который-де сам в своем замечании на «Истинность» проповедует ереси. Тетрадка Швецова не маленькая, и он долго читал ее. Члены Совета покорно слушали, ничего решительно не понимая из читаемого Швецовымм. Где же было и понять попам-гуслякам отвлеченные и хитросплетенные тонкости раскольнического богослова о таком важном богословском вопросе, как вопрос о рождении Сына Божия? Поэтому никто не осмелился и возражать Швецову; один только Петр Драгунов в сильном волнении стал обличать Швецова и винить, зачем он оправдывает в Уставе Белокриницком то, что собором старообрядческих пастырей признано погрешительным и подлежащим исправлению, или забвению. Швецов ответил на это попу Петру, что когда он служил у покойного владыки Антония, то не раз от него слышал, что объересить Устав Белокриницкий выдумали отступники и лица, близки к отступству, то есть бывший епископ Коломенский Пафнутий, наместник митрополита Онуфрий, автор Окружного Послания Иларион Егоров и другие, и что он, владыка-Антоний, подписал соборное определение о погрешительных учениях Устава невольно, под давлением означенных лиц, а в душе всегда признавал Устав чуждым всякой погрешности. И так в заключение он, Швецов, сослался для своей защиты на авторитет известного невежды-Антония, никогда не покидавшего своих беспоповских убеждений! Если бы в Совете присутствовал Пафнутий Казанский, так хорошо знавший Антония, он мог бы дать сильный отпор на этот аргумент Швецова, да и на всю его тетрадку, преисполненную еретичества. Теперь же, без личного присутствия Пафнутия, как и следовало ожидать, собрание кончилось ничем, – дело о Швецове отложено до будущего собора, на котором, если только он составится, и будет предложено для рассмотрения.

Швецов нисколько не смущается и даже мало интересуется предстоящим соборным судом над ним. Он говорит, что если бы даже вздумали лишить его священного сана, то ему и от этого не будет большой потери, – что он и простым иноком не утратить своего значения среди старообрядцев, как сильнейший борец против никониян, что и тогда старообрядцы будут ходить за ним толпами, как ходили недавно в Нижегородской ярмарке, жаждая послушать его хитроумных разглагольств. Да и когда еще будет это соборное разбирательство? Настоящей осенью, очевидно, собор не состоится: иначе Пафнутий не уехал бы из Москвы, да и Кирилла Нижегородского не отпустили бы, а между тем он беспрепятственно отправился восвояси, как только рассмотрели в Совете его дело. Итак, Швецов нисколько не унывает. В Москве он прожил почти целую неделю, потом отправился на фабрику к своему благоприятелю, известному поборнику раскола и ругателю церкви «Арсению» Морозову, от него съездил в гуслицкую деревню Коровино – увещевать здешних противуокружников, чтобы прекратили церковный раздор. А своим пребыванием в Москве Швецов воспользовался, чтобы новое свое произведение в защиту еретичеств Белокриницкого Устава, которым, видно, очень дорожит он, отпечатать на гектографе, что в Богоспасаемом граде Москве должно быть весьма удобно для раскольников. Это произведение его действительно явилось оттиснутым на гектографе в виде тетрадки, состоящей из 33 листов в восьмую долю, и теперь успешно распространяется почитателями Швецова, – желающим продают ее всего по 60 коп. за экземпляр. Вообще, подпольная раскольническая литература в Moскве распространяется свободно и широко.

Между почитателями Швецова, являющими особое усердие к распространению этого и других его произведений, наиболее выдаются члены именуемого Братства Честного Креста. Любопытно, что сам Швецов поручил им доставить о. архимандриту Павлу экземпляр своего сочинения с собственноручной на нем подписью: «от автора замечателю». Три избранные братчика, и в том числе сам секретарь Братства – Брилиантов, явились к отцу архимандриту и подали ему творение Швецова. О. Павел спросил их, знают ли они, что пишется в тетрадке, и разделяют ли изложенные в ней мнения. Двое ответили, что знают и разделяют, а третий сказал, что тетрадки не читал. С своей стороны послы спросили о. Павла, станет ли он отвечать на сочинение Швецова. Он ответил, что еще не знает, стоит ли сочинение ответа, не знает также, кому и отвечать, – одному ли Швецову, или всему обществу поповцев по австрийскому священству; поэтому пождет, чтобы узнать, как cиe общество отнесется к сочинению Швецова.

Между тем мы считаем неизлишним нисколько познакомить читателей с новым произведением раскольнического богослова. Это новое произведение отличается обычными качествами сочинений Швецова. Приводя множество выписок из отеческих творений, на сей раз отвлеченного богословского содержания, Швецов совершенно произвольно делает из них самые фантастические выводы, проповедует свои, ничего общего с отеческим учением не имеющие, богословско-философские измышления, и при этом, нимало не стесняясь, проповедует явное еретичество. И должно сказать, что еще не было сочинения, в котором бы он так дерзко выражал для каждого очевидный еретическик мнения, хотя в то же время силится доказать, что якобы ереси проповедует не он с Павлом Белокриницким, а сам возражатель их, архимандрит Павел. Чтобы показать читателям, в каких ересях обвиняет он архим. Павла, достаточно привести следующее место: «Если замечатель находит богохульство и ересь в том, что Сын Божий вместе с веками родился, то и выходит, по его разуму, что Сын Божий родился прежде всех век, в какое-то время (?!), Богом не сотворенное. Но такое понятие не только что будет не согласно православному Символу (в котором, однако же, именно читается: «иже от Отца рожденного прежде всех век), но и крайне нечестиво, так что нечестием своим превзойдет и самое арианство» (л. 15). Итак, раскольнический богослов признает нечестием, худшим арианства, учить и исповедовать, что Сын Божий родился прежде всех век, и хотя в Символе веры сказано именно так, считает учение это «несогласным православному Символу»! Выходит, таким образом, что у него есть какой-то свой мнимо «православный Символ», в котором исповедуется Сын Божий рожденным от Отца не «прежде всех век», а под леты, вместе с веками, в изречении: да будут вецы (что именно и проповедует Белокриницкий Устав); выходит, что Онисим Швецов держится и учит своих старообрядцев держаться именно такого исповедания, явно еретического и противного истинному «православному Символу». Этого Швецов и не скрывает; напротив, с удивительной дерзостью высказывает он в новой своей тетрадке именно такие еретические мнения о подвременном рождении Сына Божия. Стараясь ослабить резкость выражения, употребленного Павлом Белокриницким, что Отец родил Сына «в первом изречении: да будут вецы», он усиливается доказать, что здесь разумеется не тварный век, а какой-то до него бывший «век Божия днесь», с сотворением которого Отец и родил Сына. «Сын Божий хотя и прежде всех по тварям числимых веков, но все-таки и совокупно с веком Божия днесь родился» (л. 8). «Итак, что же есть предосудительное, признавать рождение Сына Божия и исхождение Святого Духа с настатием веков, во главе которых стоит век Божия днесь, равняющееся (?) присносущным» (л. 9 об.). Вот язык действительного еретика, прибегающим к софизмам и словоизвитиям! Это даже не грубый раскольническйи лжеучитель, это именно еретик тонкий и лукавый. Но послушаем еще этого ересе- учителя наших дней, выросшего на раскольнической почве. «Если, говорит он, у всякого человека есть век и числится от его рождения, то тем более и у Бога, благоволившего себя называть вечным, есть свой век присносущного его днесь, а также и начало сей век получил от самого рождения единосущного Сына Его» (л. 12). Такова еретическая логика! Если у человека, существа ограниченного в своем бытии временем и пространством, то есть имеющего недостатки бытия, есть свой век, то тем более должен иметь такие недостатки Бог, тем более у него есть свой веке, и век этот получил начало, стал числиться от рождения Сына. Здесь уже не только Сын признается рожденным от Отца вместе с веком Божия днесь, но и сам Отец – начинающим свой век с рождения Сына. Г. Швецову остается только вычислить, сколько продолжается этот век, начавшийся с рождения Сына... Боже Праведный! До какого нечестия может дойти самонадеянный человек, желающий во что бы ни стало оправдать даже богохульную ложь, если только сказал ее подобный Павлу Белокриницкому столп раскола!

И проповедник таких богохульных ересей может иметь почитателей среди сторообрядцев, – почитателей поистине слепых! Можно удивляться в особенности тому, что первейшими почитателями Швецова и новой его тетрадки являются московские «братчики». Конечно, не Боевым, Брилиантовым и Антоном Егоровым разобрать хитросплетения Швецовских сочинений; разумеется и для них, как вообще для всех раскольников, всего важнее тут, что Швецов нападает на «Павла Прусского», обвиняет его в еретичестве (хотя бы за исповедание православного Символа веры), – одного этого обстоятельства достаточно, чтобы и их, вместе со всеми раскольниками, подкупить в пользу Швецовской тетрадки, будь в ней насеяно, пожалуй, и еще больше всяких еретических плевел (И Швецов, конечно, понимает лучше всех, на какую удочку всего удобнее ловить расположение и доверие раскольников; в этом отношении поспорит с ним разве только один профессор Духовной Академии). Но вот что удивляет нас, – как упомянутые братчики не поймут того, что, сочувствуя столь горячо последнему произведению Онисима Швецова, они действуют прямо против задач своего Братства и впадают в явное себе противоречие. Главную задачу их Братства составляет защита Окружного Послания, за что терпят они преследования от Савватия с компанией; они ставят себе в заслугу и особую честь открытое почитание Ксеноса, по котором и служат на своих братских праздниках панихиды. Но ведь Ксенос был горячим противником и обличителем еретических мнений Белокриницкого Устава, – вместе с оо. Пафнутием и Онуфрием он особенно старался и о том, чтобы для осуждения этих мнений составлен был собор раскольнических епископов, о чем, как мы видели, упомянул и сам Швецов в своих объяснениях пред Духовным Советом, назвав притом Ксеноса лицом «близким к отступству». Значит, приняв сочинение Швецова, написанное в защиту Белокриницкого Устава, становясь на сторону Швецова и защищаемых им Павла Белокриницкого и Антония Шутова, главного и неустанного гонителя на Окружное Послание и на Ксеноса, братчики отрекаются и от Окружного Послания и от Ксеноса, – отрекаются от главной задачи своего братства, или же, не думая отрекаться, впадают в явное противоречие себе. Нет, гг. братчики, – вам приходится избрать что-нибудь одно, – вам нужно или быть заодно со Швецовым и Антонием Шутовым, ибо и сам Швецов, по вашему мнению, есть тот же Антоний Шутов, только цивилизованный, или (употребим вопреки нашему обычаю еще одно иностранное слово) культивированный, – вам нужно или вместе с ними защищать еретические учения Белокриницкого Устава, и отречься от Ксеноса, так возмущавшегося этими еретичествами, или же оставаться верными Ксеносу с его Окружным Посланием и отвергнуть, как отвергал он, еретические учения Устава, на защиту которых выступил теперь Швецов, необузданно проповедующий злейшие ереси. А братчики нянчатся с сочинением Швецова, составляют депутации для торжественного представления его «от автора замечателю!»…

От явных раскольнических еретиков перейдет просто к раскольникам, – к их именуемым архиереям и попам, и ко властителям, держащим в своих руках и архиереев и попов.

Начнем с мнимых окружников. У нас было уже в свое время сообщено, что в Гуслицах, в деревне Курской и Коровине, они, под покровительством Арсентия Морозова, просто отбили у противуокружников их общественные молельни и водворили там своих попов. Теперь, ободренные успехом, они делают попытку обратить в окружники противуокружников села Хотпич. В этом селе сгорел у противуокружников молитвенный дом; по неимению средств, выстроить новый дом они затрудняются. Этим обстоятельством и воспользовались некоторые ревнители древлеправославия, принадлежащие к числу мнимых окружников: они предлагают на свои средства выстроить в Хотпичах молитвенный дом цротивуокружникам, рассчитывая через такое благотворение перетянуть их в окружники. Разумеется, в этом деле принимает большое участие тот же Арсений Морозов. А для вящшего успеха в отклонении противуокружников от подчинения их архиереям и попам прибегают ко лжи и обману, – именно рассылают по разным обществам старообрядцев копии с ложной соборной грамоты, якобы изданной противуокружническими епископами, в которой, как, наверное, помнят наши читатели, первые пять российских патриархов объявлены еретиками, что, разумеется, должно каждого старообрядца отвратить от дерзновенных, якобы издавших такую грамоту, и склонить на сторону окружников. Разумеется, и сами окружники хорошо знают, что такой нелепой грамоты противуокружнические apxиереи совсем не издавали, что ее сочинил и пустил в ходе их же окружнический епископ Анастасий Измаильский, навсегда опозоривший себя этой бессовестной подделкой, – и однако не стыдятся распространять ее. Этим недостойным делом занимается даже сам секретарь Совета – Перетрухин. Противуокружников это крайне раздражает, – они негодуют и на Савватия и на Перетрухина. Под влиянием такого негодования противуокружнический епископ Иов разослал предложение всем своим попам, чтобы неуклонно следовали прежде изданному постановлению – принимать мнимых окружников не иначе, как третьим чином, а не следовавших сему постановлению двух попов, Иакова Коломенского и Доментиана Гуслицкого, снисходительно относившихся к мнимым окружникам, подверг даже наказанию.

А у самих окружников так называемых, в их иepapxии, в их духовенстве, не прекращаются в то же время распри и нестроения. Савватий с Пафнутием продолжают по-прежнему гнать Паисия. Этому последнему Савватий поставил даже в вину, зачем он в торжественных служениях облачается в apxиерейский саккос, – эту привилегию Савватий предоставляет только себе и, как известно, очень любит рядить в богатые саккосы и митры свою убогую, мужиковатую особу. Потому-то Паисию он так неохотно дозволяет приезжать в Москву и особенно служить здесь. А Пафнутий совсем вытеснил Паисия из Черемшана и заставил переехать в Саратов, где он устроился однако хорошо, приобретши домик на берегу Волги; Пафнутий же продолжает жить и ставить попов на Черемшане, то есть в чужой eпapxии, что совсем противно правилам. Попы и диаконы раскольников подражают своим владыкам, – их безобразия доходят до того, что даже Савватий прибегает против них к карательным мерам: двух дьяконов – Григория, что служит на Рогожском Кладбище, и Василия, состоящего при попе Епифане, за пьянство и буйство Савватий подверг запрещению. Но вот что очень любопытно, – такой каре подверг он еще одного дьякона за следующее ужасное преступаение: этот злополучный осмелился иметь у себя древнюю икону, – заметьте, древнюю, – с именословным благословением! Ну не есть ли этот владыка – Савватий наилучший представитель раскольнического невежества и изуверства? Преклонитесь перед ним за такую его «ревность по вере г-да Солдатенковы, Морозовы и все вы просвещеннейшие старообрядцы нашего времени!

Один из сих, если не просвещеннейших, то богатейших старообрядцев, г. Шебаев (не Иван Иванович) недавно окончил свою жизнь, в сельце Истомкин, близ г. Богородска. 1 сентября его тело было привезено по Нижегородской железной дороге в Москву для погребения на Рогожском кладбище. Отпевание происходило в Истомкине и туда ездил для сего со всеми своими прислужниками сам владыка-Савватий; в служении участвовали с ним несколько московских попов и весь причт фабрики Арсения Морозова, находящейся неподалеку от Истомкина. В часовне Рогожского Кладбища московскими попами, при многочисленном народе, в числе которого была, разумеется, большая половина православных, совершена торжественная панихида, на которой, к великому своему огорчению, Савватий не мог присутствовать, а первенствовал на ней батюшка – Петр Драгунов. По окончании погребения в палатах Кладбища происходил роскошный поминальный обед, на котором присутствовало до трехсот человек. Не доказательство ли это тяжких гонений на раскол?! Кстати о поминовениях. Арсений Иваныч Морозов справлял тризну по своем родителе в сороковой день его кончины и как прежде на погребение, так и теперь на поминовение привез своих фабричных певчих. Но и теперь, как тогда, его певчим не дозволили петь в часовне Рогожского Кладбища. Но этому случаю между Арсентием Иванычем и попечителем Кладбища Мусориным произошел довольно крупный разговор. Морозов доказывал Мусорину, что не допуская на Рогожское Кладбище его певчих, он этим препятствует просвещению старообрядцев, которое должно бы идти из Москвы. Мусорин ответил: «В твоем хоре Москва не нуждается; у нас есть свои певцы; пением твоих певчих многие христиане соблазняются, потому что оно походит на никониянское, и соблазнять христиан пением твоего хора мы ни за что не позволим. Заводи у себя на фабрике пение, какое хочешь; а нам его не навязывай». Резонно, хотя нисколько и обидно для г. Морозова, которому так хотелось похвастаться пред москвичами пением своего хора. Разобиженный этим Арсентий Иваныч рассудил: коль моих певчих не допускают петь панихиду на Кладбище, так я не допущу кладбищенских попов служить ее. И пригласил действительно приезжего попа Михайла из Боровска, с диаконом Иваном, которые и отслужили панихиду. Пели кладбищенские дьячки, a певчие Морозова стояли в безмолвии. Им дозволено было пропеть только несколько стихов на могиле. Не обидно ли это и в самом деле?

Со введением в действие недавно утвержденных Святейшим Синодом постановлений московского миссионерного съезда об устройстве и правильной организации по епархиям противураскольнических миссий надлежит ожидать в будущем широкого и плодотворного развитая у нас миссионерного дела для борьбы с расколом. Но это есть именно дело будущего, хотя, будем надеяться, и не очень далекого. В начале же устройство и организация миссий неизбежно встретит затруднения; придется на первых порах воспользоваться только наличными мпссионерскими силами в каждой епархии; лица по собственному призванию, или же по назначению епархиальной власти, подвизающаяся теперь в деле проповеди православия среди старообрядцев, должны составить зерно будущих, правильно организованных противураскольнических миссий в каждой епархии. В виду этого, как залог будущего процветания миссий, получают особое значение труды ныне существующих по eпapxиям миссионеров, ведущих беседы с раскольниками, а вместе получают новый интерес и известия об этих трудах, сообщенный и сообщаемый в литературных епархиальных органах. Мы также сообщали не мало таких известий, и на сей раз намерены сообщить несколько новых.

В ряду епархий, наиболее нуждающихся в учреждении противураскольнических миссий, одно из первых мест занимает бесспорно eпapxия Черниговская, где, в так называемых стародубских слободах, раскол еще с первых лет своего существования, в конце XVII века, свил себе теплое гнездо и процветаете доселе, имея свою не лишенную интереса и значения двухвековую историю. До сих пор не слышно было, чтобы из среды местного духовенства выходили деятели, усердно трудившиеся в деле проповеди православия стародубским раскольникам. В близком будущем они, конечно, явятся и составят надежную миссионерскую силу, которая внесет свет в темную среду местного раскола; но теперь придется воспользоваться для образования миссий прежде всего теми, вышедшими из раскола, деятелями, которые уже выступили здесь, хотя не очень давно, на борьбу с расколом. Во главе этих деятелей стоит известный нашим читателям – инок, теперь уже иеродиакон, Пимен, на которого местной епархиальной властью и обращено должное внимание, как на человека уже заявившего себя полезными для церкви трудами среди стародубских старообрядцев. Мы получили сведения о миссионерских трудах его в начале настоящего года, и об них-то хотим сказать здесь.

В конце января священник посада Злынки обратился к о. архимандриту Покровского монастыря с просьбой отпустить о. Пимена для собеседования со злынковскими старообрядцами. Мы очень рады указать на это обстоятельство, что приходский священник, видя нужду открыть беседы со старообрядцами и чувствуя свою неподготовленность к этому делу, сам обращается за помощью к человеку, уже несколько известному своею опытностью в борьбе с расколом: только при таких отношениях приходского духовенства к противураскольническим миссионерам и можно надеяться на успех организуемого по епархиям миссионерства. Просьба почтенного священника слободы Злынки была, разумеется, исполнена, и 28 января о. Пимен находился уже в этой слободе. 29-го числа, по указанию священника, он ходил в некоторые дома старообрядцев и беседовал там до позднего вечера. 30-го числа, в праздник трех святителей, он пошел в моленную беглопоповцев Дьяконова согласия: там кончали часы. Положив три поклона, он подошел к попечителю и спросил: можно ли постоять за службой? Попечитель ответил: можно. Прочли положенное в тот день поучение, и народ стал выходить из моленной. «Тогда (пишет о. Пимен) я старался пpиостановить народ и обратился ко всем с такой речью: Г-да старообрядцы! не желаете ли вы побеседовать о вере и не соберетесь ли для этого после обеда? Они ответили: мы люди малознающие, – не можем беседовать. Я сказал: Нет, – имеются между вами и знающие писание, только не хотят они, чтобы вы то его знали, потому что заботятся не о просвещении вашем, а чтобы содержать вас во тьме. Христос же во святом Евангелии своем повелевает нам испытывать писания, ибо через них можем мы получить живот вечный. Так вот, если вы желаете получить живот вечный, то не должны уклоняться от слышания божественных писаний, – и я предлагаю вам собраться для беседы от писания хоть здесь в моленной, или в церковном доме. Сказали, может желающие и соберутся. Я продолжал: Как бы вам не собраться для разыскания истины, видя между собою такие раздоры? Вот ныне вы слышали, что читали за службой о том, как по кончине трех святителей люди начали раздирать церковь своими спорами о них и как по явлении святителей восстановлено единство в церкви. То же и у вас: разбились вы на многие толки из-за своих личных мудрований; а церковь должна быть и есть едина. Тогда подошли ко мне уставщик Иван Николаич Сычев и попечитель Прохор Филипыч Родюнов. Уставщик сказал: мы бы рады ходить в церковь, да Никон много переменил в ней. Я спросил: что же Никон переменил в церкви, – какие догматы? Сычев сказал: да вот молиться велел троеперстно. Я спросил: разве это догмат? Он ответил: да, все прежние угодники молились двуперстно. Я сказал: В Kиеве сам я видел мощи угодников Божиих, живших вскоре после св. Владимира: у них руки сложены троеперстно; значит так и молились тогда. А хотя бы предки наши молились и двуперстно, разве нас святые Апостолы и святые отцы учили в пальцы веровать? Вот вы сами сказали, что желали бы ходить в церковь, да Никон патриарх ее попортил. Где же теперь, скажите, эта церковь, которую создал Господь, в которую вы должны веровать по символу и в которую хотели бы ходить, – где она, если, по-вашему, Никон патриарх ее попортил? Старообрядцы начали кричать: что же нам делать, когда нас лишили церкви! Я сказал: так вот, вы сами сознаетесь, что у вас церкви нет? Они опять закричали: как нет? у нас есть попы! Я спросил: кто же вам поставляет попов? Уставщик ответил: ваши епископы. Я спросил: а вы наших епископов разве признаете своими? Уставщик: нет, мы только попов от них берем. Я спросил: а кто же преподает этим попам благодать и власть на совершение у вас священнодействий? Один из старообрядцев ответил: наш поп ереси проклянет, и служит у нас; это мы принимаем за святость. Я сказал: Как могут ваши попы подавать вам освящение, не имея потребной на cиe благодати? Ваши беглые попы, уходя от своих епископов делаются безблагодатными. Это не попы, а прелесники! Старообрядцы опять зашумели. Я говорю: Погодите шуметь; потерпите не много; я покажу вам, что в ваших книгах они называются еще хуже. Кто из вас знаком с Потребниками, изданными при патриархах Иоасафе и Иосифе тот должен помнить сказанное там, что если священник кроме повеления епископа своего будет что-либо священное действовать, как действуют ваши попы, его действия вменяются ни во что, как бы совершенные простецом; а если простец дерзнет священная действовать осуждается горше нечестивых бесов, в ангела светла преобразующихся, но не сущих, и те, которых он крестил, или исповедал почитаются не крещенными и не исповеданными. А у вас и простецы выдавали себя за попов, как говорят старики, и панский холоп был за попа; а хотя бы приходил и настоящий поп, и тот, как бежавший от своего епископа и без повеления его действующей, «казнь приемлет, яко преступник божественных правил, и не точию себе погуби», но и тех губит, которые обращаются к нему за исповедью и другими тайнами. Тут я прочел им из «Выписок Озерского» собранные о том свидетельства (т. 1, стр. 105 и след. 203 и след.). Старообрядцы взяли у меня книгу посмотреть; а уставщик, посмотревши, сказал: это правильно; хотя книга и новая, но взято в нее из древних. Я поблагодарил его за это признание, и просил еще побеседовать. Он сказал: мы от добра не прочь; но теперь пора кончить. А попечитель сказал: ты, о. Пимен, затомил нас, – уж дома давно ждут нас чай пить и обедать. Я ответил: Прохор Филипыч! это пища и питиe временные, и пока мы живы всегда при нас; а надо необходимо искать брашно, питающее в живот вечный. Потом на прощанье я попросил извинить меня, что задержал их беседой. Попечитель сказал: «Мы благодарны тебе; ты хорошо делаешь, что слово Бoжие проповедуешь: может кому что и запало в сердце. Вот жаль, прибавил он, что у меня сын уехал; а то бы в доме ты побеседовал с ним. И я тоже поскорбел, что его нет, – думаю: с разумным человеком хорошо бы побеседовать, может быть обрел бы в нем и помощника моему делу просвещения блуждающих в расколе. Так, не смотря на выраженное сначала старообрядцами нежелание беседовать, устроилась довольно продолжительная беседа».

На другой день, 31 числа, в воскресенье, о. Пимен опять зашел в моленную Дьяконовцев перед концом вечерни, и после службы предложил им еще побеседовать, и именно о свойствах истинной церкви Христовой и о том, где она обретается. Старообрядцы не отказались. О. Пимен беседовал по руководству «Выписок Озерского», и предложил старообрядцам поверить приведенные в них свидетельства по старопечатным книгам, находящимися в моленной. Народ слушал внимательно; но уставщик Сычев на сей раз отвечал уже не так спокойно, как накануне, и все старался отвлечь беседу от главного предмета разными обвинениями и укоризнами на православную церковь. Отражая эти несправедливые обвинения, о. Пимен постоянно возвращал собеседника к вопросу о истинной церкви Христовой. Показав, что беглопоповство не составляет сей церкви, он заметил, что то же самое должно сказать и о самозванной Белокриницкой иepapxии. Тогда Сычев выступил и на защиту Белокриницкого священства. Ты всех опровергаешь, – сказал он о. Пимену, а только свою церковь оправдываешь! О. Пимен ответил: Да, оправдываю, но только не свою, а Христову церковь. О Белокриницкой же фальшивой иepapxии я заговорил потому, что слышал, будто некоторые из вас думают принять ее. Не спешите. Я вам скажу, что это за иepapxи. Я был при двух из таких мнимых епископов келейником; всегда просил их, чтобы доказали мне законность своего епископства, и никогда не могли они доказать. Анастасий Измаильский, прямо признавался, что иepapxия Белокриницкая незаконна, что надо бросить раскол и идти в церковь православную грекороссийскую. При нем с его согласия, я нарочно при разных случаях, на обедах и собраниях, публично при попах и купечестве, заводил стороной речь об иepapxии и давал разные вопросы: никогда никто не мог на них ответить и защитить свое новоявленное священство. Вот и вы, если оправдаете его, если докажете от писания его правильность и законность, я сам скажу вам: идите к белокриницким; но как бы вы ни старались, а доказать, этого не можете, и сами увидите, что Белокриницкое священство не лучше вашего беглого. Сычев сказал: оно в трех чинах, и все-же лучше вашего! Тут он опять начал произносить порицания на православную церковь и православное духовенство. О. Пимен сказал: Иван Николаич! Ты все это говоришь пристрастно, чтобы помешать людям слышать истину. Вот они желают узнать правду о лживом Белокриницком священстве, так мы лучше и посмотрим в писании, чтó говорит оно о таких иерархах и попах, как белокриницкие. «Я раскрыл (разсказывает о. Пимен) книгу «Выписок Озерского» и вычитав из нее свидельства об осуждении священных лиц отбегших от своего епископа, сказал: вот как священные правила осуждают подобных Амвросию беглецов: он бежал самовольно от своего пaтриapxa, как и ваши попы бежали от своих епископов, посему подлежит одинаковому с вашими попами осуждению, и на его все мнимые священные действия, совершенные по переходе в раскол, так же, как на дeйствие ваших беглых попов, ниспослана клятва, а не благословение. Как же поставленные им apxиepeии и попы могли получить от него благодать архиерейства и священства? Помыслите об этом, и бегите от ваших ложных попов и от таких же белокриницких; принесите покаяние пред церковью и прибегните под кров ея»...

2-го февраля, в праздник Сретения, о. Пимен еще беседовал с беглопоповцами, на улице, при большом стечении народа, а на другой день имел беседу с беспоповцами, о которой приводим его собственный рассказ.

«Пошел я в дом одного беспоповца, и вижу – на улице стоят шесть человек старообрядцев. Я поклонился. Они сказали: ты, отец, все беседуешь? – Как же, говорю, не беседовать с вами, когда вижу у вас везде разноверие и между собою несогласия! Вдали на улице показались два начетника; указывая на них, мои собеседники сказали: вот идут наши старики, хорошо знающие писание; они о всем тебе докажут. Я ответил: радуюсь, что вижу таких сведущих людей! Когда начетчики подошли к нам, я сказал: вот, почтенные старички, эти молодые люди имеют на вас надежду, что вы можете оправдать ваше положение вне церкви, – докажите мне, что неизменно веруете и во Христа и святым Его словесам, изреченным в Евангелии. Тогда один из начетчиков, Емельяв Хотюков, спросил: кто верует во Христа, тот разве может не веровать Христову Евангелию? Я ответил, что знаю много таких людей, которые во Христа веруют, а Евангелию Его не веруют. В это время подошел главный беспоповский начетчик Недогадин, и народу собралось много, – заговорили: вот Иван Иваныч все тебе докажет! Я сказал: Приятно слышать! Лучше мне одному оставься бездоказательным. А если все вы мне одному и последнему из людей не докажете правильности вашей веры, так что же это за вера? И обратясь к Недогадину, спросил: скажите, все ли неизменно в Евангелии Христовом вы приемлете? Недогадин: слова Спасителя приемлем все и содержих неизменно, почитаем и лобызаем. Я спросил: а если кто не верует Евангелию и что-либо отменяет в нем, как вы тех людей почитаете? Недогадин: мы почитаем их еретиками и неверами! Тогда я, возвысив голос, стал говорить: Послушайте, г-да старообрядцы! Вот учитель ваш говорит, что кто не верует Евангелию и написанное в нем отвергает, тот еретик и неверный, и значит суд Божий приимет, значит приимут суд Божий и все пoследующие такому еретику и неверному. Посмотрим же, веруете ли вы всему, реченному в Евангелии. Господь в своем Евангелии сказал: созижду церковь мою, и врата адова не одолеют ей (Мф.16:18). Церковь свою Господь создать, по учению Апостолов и св. отец, с иepapxиeю и таинствами; а врата адова, которые не одолеют сей церкви, по учению св. отец, суть ереси и грехи. Вы же проповедуете, что церковь может существовать, как у вас, без иepapxии и таинств, что всего этого лишили ее мнимые ереси никонианские, что они одолели церковь. Значит, вы не верите сказанному в Евангелии Христом Спасителем: созижду церковь мою, и врата адова не одолеют ей (Мф.16:18). Христос Спаситель говорит в Евангелии: аще не снесте плоти Сына человеческого, ни пиете крови Ею, живота не имате в себе (Ин.6:53). Вы отвергли и эти слова Евангелия, уповаете спастись и живот наследовать без причастия тела и крови Христовых. Так не на вас ли падают слова вашего наставника: кто не верит Евангелию и написанные в нем слова Господни отвергает, тот еретик и неверный? Недогадин возразил: церковь не стены, а вера и житие... Мы веруем словам Спасителя: идеже два три собрани во имя мое, ту есм посреди их..(Мф.18:20). Я сказал: Вот мы два или три соберемся и уйдем в пустыню. Но если мы собрались во имя Христово, то и здесь должны будем покоряться Христову повелению о церкви и приобщении св. тайн; а иначе и в пустыне погибнем душею. Посему-то Господь верным рабам своим и в пустыне посылал cию бессмертную пищу, чтобы они не лишены были жизни вечной. А вы живете вместе тысячами, не в пустыне, а на мирском положении, всегда по немощи человеческой согрешаете, а причащении святых тайн Христовых бегаете. Вы говорили, что веруете неизменно всему сказанному Христом в Евангелии; а вот самою жизнью показуете неверие Евангелию... Недогадин сказал: Я на память не могу приводить свидетельства; а вот у меня в кармане есть письмо, – я нес его на почту; в нем содержится ответ мой одному вопрошавшему, что по нужде можно спастись и кроме причастия. Я прочту тебе это письмо. – Зачем же? – говорю. Если ты утверждаешь в письме, что без причастия тела и Крови Христовых можно получить живот вечный, ты явно противоречишь слову Спасителя, сказанному в Евангелии. Но Недогадин стал сильно просить, чтобы дозволено было ему прочесть письмо во всеуслышание народу. Я сказал: читай! И он начал читать обычные уловки беспоповцев, что причастие святых таин можно заменить желанием, молитвой, постом, делами благотворения. Читал долго. Наконец я прервал его и сказал народу: Вот учитель ваш отвергает слова Евангелия: аще не снесте плоти Сына чевеческага, ни nиeme крови Его, живота не имате в себе (Ин.6:53), – пишет, что и без причастия тела и крови Христовых можно получить живот вечный, – и все это пишет от своего смышления! А вы лучше послушайте слова Божия и учения св. отец, что они говорят о необходимости причащения св. таин. Вот я прочитаю вам их свидетельства. И раскрыв книгу Озерского, стал читать. Из толпы заговорили: это книга новая! ей верить нельзя! Я сказал: А письму Ивана Ивановича, нынче писанному, можно верить? оно не новое? Кто из вас знает грамоте, – посмотрите, откуда взяты свидетельства в этой книге и поверьте их по вашим книгам, коли хотите. Тут Недогадин стал уходить, говоря, что ему некогда, есть дела. Пpoчие старики сказали ему: ну какие у тебя дела! ты докончи, что начал! И я просил: побеседуем еще хоть немного. Он сказал: коли хочешь, приходи ко мне на дом, а теперь некогда. И ушел. Вместо него стали говорить Горбачев и другие начетчики, кому что взбредет в голову. Потом один какой-то пожилой раскольник из толпы, подняв высоко левую руку с сложенными тремя перстами, закричал это что? змий, лев и лживый пророк, а посреди сам сатана! Я сказал народу: И не страшно вам говорить и слышать такие хулы, сплетенные вашими предками на православное перстосложение? Св. церковь в сих трех перстах исповедует Святую Троицу, Отца и Сына и Св. Духа; а вы что говорите о Святой Троице! А еще жалуетесь, за что на вас клятву положили! Вот за такие-то хулы на святую церковь, а не за старые обряды, и положена клятва! Итак долго шла у нас беседа, – был уже час пополудни, а начали беседовать в девять часов; я утомился, отощал и прозяб; а народ оставить жалко. Тогда один, очень прилично одетый старообрядец говорит мне: Вот что, отец, – я тебя о вере не буду спрашивать, а хочу позвать к себе пообедать. Тут многие пытали да расспрашивали тебя, а потрапезовать никто не позвал. Я сказал: Хорошо, что они желают духовной пищи, забывая о телесной; вот я вижу, что некоторые с утра стоят здесь со мной на морозе. А вы себя не беспокойте; я пойду к священнику Никитской церкви. Он сказал: это далеко; пойдем ко мне. И принял меня с любовью. Спаси его Бог и даруй ему познать единую истинную церковь Христову!

«Когда я вышел из дому радушного странноприимца, на улице еще был народ, и я опять начал беседовать. В заключение я сказал: ваши наставники, как видите, все ушли безответными; это признак, что они не наставники, а прелестники. Некоторые оскорбились этим моим словом о наставниках. Я им сказал: вот что, любезные, – пойдемте в дом вашего мнимого отца – Сергея Лобанова; у него много книг патриарших, и если вы увидите, что, беседуя со мною, он не станет уклоняться от этих книг, тогда почитайте его за учителя и отца, а меня за ложного проповедника, каким несправедливо некоторые из вас называют теперь; а если Лобанов станет говорить противное своим т.е. патриаршим книгам и не будет на них утверждаться, а будет читать из ложных писаных тетрадок, то вам следует посрамить его и согласиться, что он действительно ложный учитель и губитель душ христианских, а не пастырь и отец. Старообрядцы идти к Лобанову не решились. Я же говорил все это, чтобы поколебать их доверие к этому лжепастырю, которого хорошо знаю, ибо весной беседовал с ним у него в доме, и он вместо книг старопечатных, которые имеются у него в большом количестве, только читал все из написанных по уставному беспоповских тетрадок. Этими тетрадками он немало прельстил людей и увел из церкви Христовой в раскол».

Кончив oписание своих бесед с раскольниками в Злынке, о. Пимен справедливо замечает, что здесь, в стародубских слободах, есть особенная надобность распространять среди старообрядцев книжки о расколе и вести с ними беседы о вере. «Правда, говорит он, старообрядцы сначала не охотно берут книжки; но возьмут один или два поразумнее, прочтут и скажут другим, что прочитали, станут обсуждать между собой, и мало-по-малу явится у них желание подробнее узнать от миссионера о своих сомнениях. Хотя плодов от этого надобно ожидать годами, потому что дело запущено веками; но есть надежда с Божиею помощи достигнуть добрых плодов. Вот живой пример – мои худейшие при малограмотстве, но ревностные трехлетие труды в собеседованиях с старообрядцами. Когда в 1884 г. по совету о. архимандрита, начал я вести беседы с ближайшими к нам митьковскими, климовскими и других посадов старообрядцами, и начал раздавать им книжки, они и брать не хотели, называли книжки ложными, а меня ложным учителем; но неотступным внушением и теpпением я достиг того, что теперь охотно берут, даже сами просят, – только было бы что давать, и беседовать сами ходят ко мне в келью. И есть уже теперь, по милости Божией, люди из бывших старообрядцев, ревностно проповедующие истину среди стародубского раскола: в Свяцкой подрядчик Сафон Козьмич Шведов, в Лужках бывший уставщик Абрам Семеныч и новопоставленный священник о. Феодор Фомичев, в Климовом Вавила Васильич Афанасьев, Михаил Иваныч Слесаренков и др., в Митькове Зимнов Агафон Иваныч и Сальников Фаддей Петрович. Сальников хотя еще и состоит в расколе, но выступил открыто даже против известного попа Ефима Мельникова и всегда смело обличает лживость Белокриницкой иepapxии. Все эти лица пользуются влиянием между разумными, особенно молодыми старообрядцами, и вместе действуют против стариков, на которых по преимуществу держиться раскол. Да поможет им Господь в трудах их для святой церкви!»

Вот наличная миссионерская сила в стародубском крае, которою следует воспользоваться для учреждения и упрочения правильного миссионерства среди здешних раскольников.

Заговорив о Стародубье, сообщим и еще несколько сведений о состоянии раскола в этом крае.

Не смотря на успешное распространение Белокриницкого священства между прочим и в Стародубских слободах, здесь, как в месте, служившем некогда центром беглопоповства, сохранилось больше, нежели где-либо, беглопоповцев, особенно Дьяконова и Лужновского согласий. Но положение их вообще очень плачевно, так как добывать беглых попов сделалось весьма трудно и в большинстве беглопоповских обществ место попов занимают миряне-уставщики. Являются однако и в наше просвещенное время такие несчастные, или потерявшие совесть лица из среды православного духовенства, что уходят служить к раскольникам. Успели в прошлом году и беглоповцы Климова посада залучив к себе беглого попа – некоего Егора Орлова, родом из Тверской Епархии, но бывшего священником где-то в Сибири. Отсюда вывез его промышляющий беглыми попами какой-то московский раскольник Давыдов, и за большие деньги перепродал климовским беглопоповцам, – говорят, что даже взял с них 500 руб. залогу, чтобы соблюдали попа честно и сохранно. Скоро однако же климовцам пришлось раскаяться в приобретении драгоценного попа: отец Егор оказался, по примеру всех беглых попов, великим безобразником: а всего прискорбнее для них было то, что он не скрывал своего отвращения к расколу и открыто называл своих посомых еретиками, – в глаза говорил им: пора вам покаяться! идите к епископу, просите у него законного священника, – а я какой вам поп! Он и посторонним говорил: Удивляюсь, чего правительство смотрит, – допускает такое самочиние в городе: я прохаживаюсь как поп, Мирон белокриницкий тоже разгуливает как поп, да еще почище меня! А, по-моему, сначала меня бы упрятали, куда следует, а потом и этого мужика – Мирона! За службами, к ужасу раскольников, поминал царя «благочестивейшим», молился за Святейший Синод, и даже крестился троеперстно... И никто не смел запретить ему этого, – говорит: я как знаю, так и буду служить; не ваше дело в это мешаться! Особенно не взлюбил он уставщиков, заправителей раскола, и больше всех старшего из них – Гусева. В феврале месяце был такой случай. Вначале он свадьбу, и стоя пред аналоем, где лежал крест, увидел в моленной Гусева. Вон еретик! – закричал поп Орлов уставщику Гусеву. Гусев ответил, что пришел не самовольно, а по приглашению. Тогда о. Егор схватил крест и погнался за уставщиком. Дело кончилось кровопролитием. Об этом пошли толки по городу. Беглопоповцы испугались, придумали выпроводить попа в Лужки. Но он сказал: лучше разочтите, – я и так уйду; а не разочтете по-настоящему, я суд с вами заведу; мне все равно, – надо когда-нибудь покаяться! Постом, он затеял новое дело, – о мире. Стал ходить по домам богатых беглопоповцев и, показывая пустой пузырек, говорил, что у них давно нет на капли мира, а он без мира крестить не станет и масла вливать в сткляночку не позволит. Какой удар для беглопоповцев! – Оказалось, как уверяет поп, что дети их не помазаны миром, не имеют печати Христовой! Купец Лосев стал говорить о. Егору: мы съездим на Ветку, привезем оттуда мира. Поп сказал: на Ветку? а кто же там освятил миро? Лосев ответил: мы попросим у отца Василия (ветковский пор). – А кто Василию освятил? разве он сам? Но ведь он такой же бродяга, как и я! После этого Лосев робко заметил: разве попросить у отца Ивана (единоверческого священника)? – У отца Ивана можно взять! – быстро ответил поп, – только я везде и всем буду говорить, где вы взяли миро! Вообще, климовские беглопоповцы не знали, что и делать с своим попом, беспощадно обличавшим раскол. Но судьба сжалилась над ними на пасхе поп Егор был взят правительством и отправлен на место родины – в Тверь. Зато беглопоповцы в Климове остались теперь без попа; а по слухам и на Ветке поп Василий умер. Таким образом, положение беглопоповства в этом крае оказывается плачевным, – попов нет. В Лужках наприм. исправляет у них требы вместо попа, погружает младенцев, исповедует по скитскому покаянно, один старичек, некий Влась Чеботарев, и говорит им: погодите, привезут попа, он всех вас очистит от всех скверн! А некоторые беглопоповцы за неимением своих попов идут уже к белокриницким. Ревнители Белокриницкого священства действительно спешат воспользоваться их затруднительным положением; а прежде всего должны бы воспользоваться им пастыри православной церкви...

Впрочем и положение Белокриницкого священства в Стародубке, как везде, сильно расшатано непрерывающейся враждой между окружниками и неокружниками, и у этих последних между партиями Иова и Иосифа. Так из Воронка нам пишут, что тамошний противуокружнический поп (партии Иова) Михайло Гусляков так вооружен против окружников, что объявил своим прихожанам: если кто из вас будет иметь общение в молитве с окружниками, последователями ларивоновской ереси, я буду подводить таковых под третий чин! Однако же, когда прихожане ответили ему, что если он будет так поступать, то они уйдут в окружники, поп Михайло отменил свой приговор. Но в отношении к противукружникам партии Иосифа он действует очень решительно. Недавно у этих последних явился поп Антипий из Куреневского монастыря: Гусляков объявил его незаконным и решительно воспретил своим прихожанам иметь с ним общение. Был такой еще случай. Приходит он в дом одного небогатого старообрядца, куда пригласили его с требой, и видит в стене фотографические портреты двух противуокружнических попов Иосифовской партии – новозыбковского Ефрема, и воронковского Павла, предшественника Антипиева, который перемещен в Бессарабскую область. Гусляков пришед в такое негодование, что собственноручно снял оба портрета, и один, ефремов, разорвал в клочки, а павлов бросил в сторону. К православным же, разумеется, этот фанатик питает и еще больше злобы. Когда через Воронок проезжал в Лужки миссионер о. Ксенофонт Крючков один из прихожан Гуслякова спросил его: кто этот проезжающий миссионер? Гусляков ответил: у Христа Спасителя было 12 учеников; а это один из учеников антихриста. Вот какие понятия о православном духовевстве внушают эти фанатики простому темному люду! А объяснить им всю неправду и нелепость таких понятий некому... Окружнический поп в Ворянке, Киприян Ломакин, мало обращает внимания на вражду к нему противуокружнических попов и искусно отделывает свои дела. Он уроженец посада Лужков и работал на одном заводе в посаде Климовском, – чесал щетину; потом поступил в прикащики к купцу Гусеву в посаде Еленку: по протекции Гусева и поставлен отсюда в попы для воронковских окружников; в этой должности успел уже пpиoобрести два домика, – один деревянный, в котором живет сам, другой каменный, который отдает в наймы. Киприян человек снисходительный, и своей снисходительностью особенно много привлекает к себе беглопоповцев, которых принимает без всякого чиноприятия. Беглопоповцы, не имея попа, охотно идут к Kиприяну, и доходы его растут... В июне месяце, по случаю похорон почтенного старообрядца В. А. Карамина, пришлось собраться вкупе воронковским раскольникам всех партий, также православным и единоверцам. Покойный Карамин принадлежал к обществу окружников, поэтому и отпевание совершал в окружнической моленной поп Kиприян; но так как покойный благодушно относился и к прочим старообрядцам, а еще более расположен был к единоверцам и к православным, то в моленную собрались и противуокружники обеих партий, и единоверцы и православные. Киприяну особенно не нравилось присутствие последних; им сделано было замечание, чтобы по крайней мере вместе не молились; но вывести их из моленной поп Kиприян не дерзнул, хотя и подговаривал его на это известный в Стародубке ревнитель раскола Ефим Бушев, у которого Kиприян в полном подчинении. Это снисхождение к православным есть уже своего рода прогресс в местном расколе. По словам нашего корреспондента, в воронковском старообрядчестве заметно вообще некоторое смягчение раскольнического фанатизма под влиянием изданных Братством св. Петра митрополита книжек о расколе, которые мало-по-малу старообрядцы разных толков начинают почитывать, – даже сам Михайло Гусляков стал немного интересоваться ими. В конце концов приходится таким образом и в заключение сказать: нужно, нужно как можно более распространять в народе, и особенно среди старообрядцев, общедоступный по цене и изложению книжки о расколе; они откроют путь и к собеседованиям, и вообще к успешной деятельности предназначенных противураскольнических миссий.

В последней половине минувшего октября... Написав эти слова, мы невольно остановились, – невольно вспоминаем, какое страшное и вместе какое отрадное было это время для православного русского народа. Внезапно проносится над ним грозная туча, готовая уничтожить его драгоценнейшее сокровище, разрушить опору его счастья и благоденствия, разбить лучшие, заветные его надежды; но дивными судьбами промысла Божия эта страшная гроза обращается в поразительное, воочию совершающееся на поучение нашему веку отрицания и неверия, чудное знамение Божия милосердия к нему же – православному русскому народу... И забыв все насущные дела свои, прикованный всеми своими помыслами к совершившемуся великому событию, этот народ, на всем необъятном пространстве русской земли, собираемся в Божии храмы, в чувстве умиления и радости возноситъ там благодарные молитвы Богу, чудодейственно спасшему своего Помазанника, своею высокою десницею изведшему Его невредимым из самых челюстей смерти и в спасении православного русского Царя видимо явившему покров свой над православною российскою церковью и над православным русским царством... Вот что было в эти незабвенные дни второй половины октября. И в это же время, в столичном городе Москве, раскольники по Австрийскому священству не менее заняты были своим личным важным делом, своим собственным великим событием: у них происходил тогда соборный суд над новым еретиком их Арсением, или Онисимом Швецовым и все они, – и сторонники и противники этого еретика, – с живейшим участием следили за соборными занятиями своих мнимых епископов – мещан и фабричных, наряженных в apxиерейские платья, съехавшихся судить своего собрата – мнимого священноинока, проповедующего еретические учения о Святой Троице, – с нетерпением ожидали, чем кончится эта комедия мнимо-соборного суда над еретиком...

С началом дела об еретичестве Швецова наши читатели уже знакомы (см. выше § 13). Возбудил его главным образом Пафнутий, именуемый епископ Казанский, будучи вызван к тому напечатанной в Братском Слове статьей о. архимандрита Павла: «Замечания на первую главу книги Истинность», где весьма ясно и убедительно указан еретический смысл защищаемого Швецовым учения о подвременнном рождении Сына Божия вместе с веками, – учения, первоначально изложенного Белокриницким Павлом в его Богословии, или в первой главе Устава Белокриницкого монастыря. В августе месяце Пафнутий нарочно приезжал в Москву и предложил Духовному Совету вызвать Швецова и потребовать у него отречения от проповедуемых им еретических мнений. Швецову, находившемуся тогда в Нижнем для пропаганды раскола на ярмарке, послано было требование немедленно явиться в Москву; но Швецов не cпешил явиться, так что Пафнутию пришлось уехать из Москвы, не дождавшись его и только взявши с Духовного Совета обязательство – подвергнуть Швецова строгому суду за распространение еретичества посредством своих сочинений. Вскоре потом явился в Москву и Швецов, – явился вполне готовый на борьбу с своими противниками: главным орудием, с помощью которого он надеялся поразить их, служило нарочно составленное им на сей случай сочинение: «Несправедливость замечания на первую главу книги Истинность», в котором доказывалось, что не он еретичествует, проповедуя учение, противное православию и осужденное вселенскими соборами, а еретичествует сам архим. Павел, согласно Символу православной веры, исповедуя Сына Божия рожденным от Отца прежде всех век. Явившись в Духовный Совет, пред своих судей, Швецов действительно прочел им это сочинение, как свою защитительную речь против обвинений архим. Павла. Членам Духовного Совета было не под силу разобрать хитросплетения этой речи, которая произвольным толкованием текстом и лукавым подбором отеческих свидетельств могла сбить с толку и не таких грамотеев, как Савватий с товарищами; а близоpyкиe сторонники Швецова даже превозносили ее, как великое произведение их богослова, подкупленные в ее пользу уже одними ее нападками на архимандрита Павла. К не малому торжеству Швецова и его друзей, Духовный Совет, хотя и сильно к нему нерасположенный, признал себя не властным решить его дело и постановил окончательный суд над ним предоставить будущему собору. Между тем Швецов, находясь в Москве, успел отпечатать свою «Несправедливость» на гектографе и начал распространять эту тетрадку среди старообрядцев. Экземпляр ее дошел и до Пафнутия, возвратившегося к себе на Черемшан. Тогда же получил он и нашу «Летопись», где изложен ход дела о Швецове и сделана краткая, но верная характеристика новой еретической тетрадки Швецова. Пафнутий пришел в крайнее негодование, увидев, что Онисим Швецов не только не отказывается от своего лжеучения о подвременном рождении Сына Божья, но и осмелился изложить его еще полнее и решительнее в своем новом сочинении, которое притом распространяем посредством печатных тетрадок, чем и подал православным писателям повод справедливо обвинять старообрядчество в содержании самых грубых ересей. Нимало немедля, Пафнутий собрался в Москву и, прибывши сюда в первой половине октября, потребовал от Духовного Совета –безотлагательно составить собор для суда над Швецовым по обвинению его в распространении еретических учений.

В прежние годы, особенно при Антонии, осень служила обычным временем, когда раскольнические епископы собирались на собор, во исполнение канонических правил, повелевающих по крайней мере однажды в год быть собором епископов для рассуждения о церковных делах. Но вот уже несколько лет, как осенние соборы у раскольников отменены властью И. И. Шибаева с компанией. Не предполагалось быть ему и в нынешнем году; но требованию Пафнутия нельзя было оставить без внимания. Притом же он нашел себе поддержку в наиболее влиятельных членах Духовного Совета. Особенно, известный Петр Драгунов и секретарь Совета Перетрухин, которые и прежде, во время августовского собрания, сильно ратовали против Швецова, со всей готовностью приняли предложение Пафнутия составить собор на «еретика». Совокупно обсуждая это дело, они нашли, что в виду явно обнаруженные сочувствия Швецову со стороны членов раскольнического так называемого «Братства св. Креста», для устранения могущего последовать от «братчиков» протеста на предполагаемое осуждение Швецовских ересей, необходимо пригласить на собор Сильвестра, именуемого епископа Балтского. Сильвестр известен как глава окружников и состоит в ближайших отношениях к «братчикам», которые также выдают себя за горячих последователей и защитников Окружного Послания: согласие Сильвестра на осуждение Швецова должно заставить поэтому и «братчиков» признать его правильным. Послали действительно приглашение Сильвестру прибыть безотлагательно в Москву для совокупного с прочими епископами решения весьма важного церковного дела. Тогда же было послано и к Швецову в Нижний-Новгород предписание немедленно явиться в Москву на собор епископов, имеющий собраться для окончательного рассмотрения его дела. Других раскольнических епископов, кроме Сильвестра, не находили нужным вызывать. Между тем, в ожидании приглашенных, Пафнутий с Перетрухиным и попом Елисеем занялись собиранием текстов священного Писания и отеческих свидетельств для опровержения проповедуемой Швецовым ереси. Сильвестр не замедлил приездом; явился и Швецов. Вскоре же по приезде их открыты соборные заседания под председательством Савватия, в его квартире. Швецов приглашен был к ответу. Любопытно, что после краткого указания Швецову, в чем он обвиняется, нашли нужным прочитать на соборе изложенное нами в «Летописи» суждение об изданной Швецовым тетрадке против статьи о. архим. Павла. Перетрухин прочитал указанное место из «Летописи», и Швецову было поставлено на вид, какие очевидные ереси, по справедливому указанию и внешних писателей, проповедует он в своих сочинениях, повсюду распространяемых им. Швецов ответил, что Павлу Прусскому и Субботину верить нельзя, «ибо-де они и белое умеют сделать черным, а черное белым, – всячески придираются к Уставу блаженной памяти инока Павла, чтобы подвергнуть сомнению истинность и законность нашей богодарованной иepapxии». Я двадцать лет обсуждаю зазренные ими места Белокриницкого Устава, – прибавил Швецов, – и никогда никакой погрешности не находил в этих словах, что «Бог до coтворения дел своих бе в молчании» и «в первом изречении да будут вецы, нетленно родил Сына». На это даже Сильвестр Балтский заметил Швецову: «вам не нужно знать, о чем ты думал и рассуждал, хоть бы двадцать лет; должно следовать не своим мыслям и рассуждениям, а готовому учению св. отцов; все еретики потому и признаны еретиками, что выдавали свое учение, а не следовали учению церкви». Поп Петр с своей стороны сказал: «Если ты признаешь правильные учение Устава о подвременном рождении Сына Божия вместе с веками, то значит по твоему неправильно поступили мы, осудив на соборе это учение Устава; если ты не еретик, так мы еретики; но ужели твое мнение важнее мнения целого собора»? Швецов начал доказывать, что определение о погрешительных мнениях Устава, которое в 1863 г. было составлено на соборе раскольнических епископов, было действительно неправильным и не должно иметь значения. Определение это, говорил он, составлено отступниками и подписано епископами только под влиянием отступников. Он зачислил таким образом в отступники не только Пафнутия, еще бывшего тогда у раскольников епископом Коломенским и следовательно от них не отступившего, не только Ксеноса, отступство которого видит, должно быть, в издании Окружного Послания, но и самого Пафнутия Казанского, доселе пребывающего у раскольников в звании епископа, так как эти именно лица были главными деятелями, подготовившими соборное определение о лжеучениях Белокриницкого Устава³¹. В подтверждение своих слов он опять сослался на Антония Шутова, от которого сам слышал, что тот подписался под соборным актом, уступая только партии отступников, а сам никогда никакой погрешности в Белокриницком Уставе не находил и не допускал. И это сказано было прямо в глаза Пафнутию Казанскому! Мы не знаем, к сожалению, что ответил Пафнутий Казанский и даже ответил ли что на эти оскорбительные для него слова, где он прямо выставлен отступником, а личный враг его, беспоповец и фанатик Антоний Шутов, – образцом неизменной верности древлеправославию, или по крайней мере столпу древлеправославия, Павлу Белокриницкому. По-видимому, выходка Швецова прошла безнаказанно, и ободренный этой безнаказанностью он тогда же пустился в свои богословско-философские разглагольствия о веках, о Божием «днесь» и о прочем, – разглагольствия, которыми совсем отуманил присутствовавших на соборе. Заседание закрыли.

В следующем собрании Швецов явился с новым сочинением: это был разбор читанной на первом заседании нашей «Летописи», т.е. сделанной нами заметки на «Несправедливость» г. Швецова. В разборе своем он конечно доказывает, что еретик есть сам Субботин, обличающий его в ереси, ибо держится только Символа веры, а не хочет, или не может понять его Швецовских глубокомысленных рассуждений о «веке Божия днесь». Отцу архимандриту Павлу была доставлена, даже с некоторой торжественностью, целой депутацией, написанная против него тетрадка Швецова; мы не претендуем на подобную торжественность, а желали бы по крайней мере обычным путем, через почту, получить разбор, которым удостоит нашу краткую заметку даже сам г. Швецов, ибо весьма желаем прочесть его. Но, как видно по всему, и на самом заседании собора чтение этого «разбора» не произвело особого впечатления, хотя, казалось бы, в его пользу должно было расположить всех уже то одно, что он направлен против лица, столь ненавистного расколу. Должно быть одни только «братчики» услаждаются новым произведениеем г. Швецова; а судей своих этим сочинением он не убедил в своей мнимой правоте; напротив, ему пришлось выслушать собранный попом Елисеем, дьяконом Иваном и Перетрухиным свидетельства из св. Писания и отеческих творений, коими ясно опровергалось его лжеучение о подвременном рождении Сына Божия. Швецов, разумеется, начал истолковывать их по-своему. Здесь между двумя спорящими сторонами выступил в качестве примирителя Сильвестр, которого, очевидно, «братчики» успели уже настроить, чтобы он не действовал против Швецова, как начал было действовать на первом заседании. Сильвестр сказал прежде всего, что с пререкаемым вопросом он вовсе не знаком и поэтому отказывается входить об нем в какие-либо рассуждения. Признание поистине неожиданное и позорное для раскольнического apxиepeя! Хорош же apxиepeй, не понимающий, кто прав, – тот ли, кто, по Символу, исповедует! Сына Божия рожденным от Отца «прежде всех век», или тот, кто вопреки Символу учит и доказывает, что Сын Божий родился вместе с веками! Чему же научит своих пасомых раскольнический apxиepeй, не имеющий понятия даже об основных догматах православной веры? Впрочем, от него и не требуется ничего больше, как проповедывать, что вся сущность древлеправославной веры заключается в двуперстии, и что церковь великороссийская принявшая Tpoeпepcтие, есть церковь еретическая, падшая, безблагодатная... Откровенно сознавшись таким образом в своем полном невежестве, Сильвестр и начал упрашивать обе стороны прекратить спор, оставить неудобопонятный вопрос без разрешения и заключить взаимный мир. Хорош ли будет этот мир? – Сильвестр, конечно, не подумал о том. А надлежало бы ему вспомнить, что сам он писал к Савватию и Шибаеву, желавшим купить мир с противуокружниками ценою Окружного Послания: «не везде есть добро соединение, но иногда бывает и разделение добро; ниже всякое примирение похвально, но бывает множицею и мир на повреждение». Впрочем, новый оборот соборным занятиям дан был не просьбами Сильвестра о взаимном прощении и примирении, а заявлением Швецова, что он не подчинится никакому решения собора, если на нем не будет участвовать его епархиальный епископ и рукоположитель – Кирилл, именуемый епископ Нижегородский.

Заявление Швецова нельзя было оставить без внимания. Решили вызвать Кирилла; но так как в лице Кирилла Швецов приобретал себе нового сторонника на соборе, который вместе с Сильвестром будет действовать в его пользу, то и решили пригласить еще, для уравновешения сил, Паисия, именуемого епископа Саратовского. В Нижний и Саратов полетели телеграммы. Паисия в Саратове не было, – его отыскали где-то в Николаевском уезде. Паисию очень не хотелось ехать в Москву, – по телеграфу же он просил уволить его от этой поездки. Ему послали новое предписание – приезжать как можно скорее. Между тем, в ожидании проезда новых членов собора, друзья Швецова, именуемые «братчики», заранее торжествовали его победу. Они говорили: «Пафнутий и Петр действуют заодно с Павлом Прусским и Субботиным; а когда отец Арсений так поразил (?!) и Павла и Субботина, то с Пафнутием и Петром еще легче справится. Он повсюду борется с Никонианами; Пафнутий же и Петр слова сказать с Никонианами не могут: а еще взялись судить его»!

По приезде Паисия и Кирилла немедленно составили новое соборное заседание. Был уже заранее приготовлен обвинительный акт против Швецова, в четырех пунктах, составленный по образцу прежнего соборного определения о погрешностях Белокриницкого Устава. Акт прочитан был Швецову, и от него потребовали отречения от изложенных в сем акте лжеучений Устава, под угрозой, что в противном случай акт будет подписан и он, как еретик, будет подвергнут отлучению. Швецов выступил с возражениями. Но у него потребовали оставить рассуждения, а указать прямо, кто из св. отцов учил, что Бог Отец до сотворения дел своих был в молчании и родил Сына в первом изречении: да будут вецы. «Если не укажешь, – говорили ему, – то отрекись от своего лжеучения; а если не отречешься, будешь объявлен еретиком». Швецов смутился. Присутствовавшие на заседании купцы Назаров и Новиков стали просить его, чтобы покорился собору и попрощался перед ним. Швецов просил дать ему два дня на размышление. На это не согласились; потребовали, чтобы немедленно дал ответ; в противном случае угрожала сейчас же объявить еретиком и лишить сана. Тогда Кирилл, все время сидевший безмолвным, возвысив голос, сказал, что собор может поступить со Швецовым как ему угодно, но что он, Кирилл, ни за что не подпишет извержения или осуждения о. Арсению. Швецов, очевидно, понимал, что делал, требуя, чтобы на соборе присутствовал его покровитель – Кирилл, и все присутствующие поняли теперь, что осуждение Швецова может вызвать новый раскол в расколе, новое распадение в Белокриницкой иepapхии, так как Кирилл в таком случае, вместе со Швецовым, отложится от прочих епископов. В виду такого печального исхода соборных занятий Пaисий и Сильвестр начали просить Швецова, чтобы смирился и попрощался перед собором. А купцы, здесь бывшие, даже стали кланяться Швецову и умолять его, чтобы покорился епископам. Эти общие просьбы смягчили сердце Онисима Васильича, – он сказал, обратившись к собору: простите меня, Христа ради! – и со всеми поликовался. Хотя я и двадцать лет защищал учение Белокриницкого Устава, – прибавил он, – но все чувствовал, что чего-то в этой защите не достает. Затем, по требованию собора, Швецов дал подписку, что никаких богословских сочинений самолично, без предварительного рассмотрения епископами и Духовным Советом, издавать не будет. Мирным исходом соборных занятий все были довольны, а Савватий так обрадовался окончанию всех этих непонятных для него споров, во время которых сидел не раскрывая рта, что на радости устроил даже обед для участников столь счастливого события...

Эта игра раскольников в церковные соборы, как ни кажется забавною, имеет однако и свою серьезную, крайне прискорбную сторону. Кто это собирается на соборе и где? О чем и как судят и рядят на этих соборах? Лица, выдающая себя за епископов, священноиноков и священников, но не признаваемые за таковых ни православною российскою церковью, ни русским правительством, свободно съезжаться в столичный город Российской империи, и именно в незаконно принятом ими звании епископов и священников целые две недели свободно сходятся в хорошо известный правительству дом их мнимого архиепископа для соборных рассуждений и совещаний! Одно из двух: или правительство не знает совсем об этих собраниях, или знает, но не находит в них ничего противозаконного. И в том и в другом случае для русского человека, преданного церкви и уважающего законы предержащей власти, эти свободные съезды и соборы раскольнических епископов в столичном городе Москве представляют явление совершенно ненормальное и крайне прискорбное... Но оставим это. К подобным явлениям, совершающимся в Москве, на глазах у духовного и гражданского правительства, так уже привыкли теперь, что как будто и действительно не видят в них ничего противозаконного. Посмотрим, о чем раскольнические apxиереи рассуждают на соборе. Прежде на своих соборах они занимались внутренними неурядицами в их собственной среде, и, хотя каждый раз дело не обходилось без злобных и хульных выходок против православной церкви, православного учения и православных обрядов, но все это было уже не новостью в расколе, все это было повторением старого, и в глазах самих раскольников той или другой секты имело авторитет полной законности. Но теперь дело идет о повреждении одного из основных догматов веры, не допускаемом ни одною даже из раскольнических сект. В лице именуемого священноинока Арсения явился еретик, возобновивший и развивший лжеучение Павла Белокриницкого о подвременном рождении Сына Божия, – лжеучение новое и в самом расколе. И чем же кончено дело? Еретик, после долгого упорства, изъявил покорность собору, попрощался и поликовался со всеми, – и все довольны, все ликуют, будто совершили великое дело. Конечно, и то немногое, чего достиг собор, имеет значение. Уже то одно, что Швецов судился, как еретик, и признал себя виновным в еретичестве, ибо сам просил в этом прощение у своих епископов, – уже это одно может значительно поколебать авторитет его в глазах даже раскольников. Притом же он дал очень тяжелое для его самолюбия, при его авторитетности в расколе, обязательство – не издавать никаких богословских сочинений, так сказать, без предварительной цензуры Духовного Совета и епископов, вполне им презираемых. По-видимому, г. Швецов понес действительно немалое поражение. Но, без сомнения, он надеется легко восстановить среди раскольников свою репутацию великого богослова и, по всей вероятности, не будет стесняться обязательством – представлять в цензуру свои богословские творения; мы полагаем даже, что он не стеснится проповедовать и свое учение о рождении Сына Божия не предвечном, а одновременно с веками. И выйдет таким образом, что собор достиг немногого, – добился только временного торжества над Онисимом Швецовым. А всего важнее то, что он не сделал главного, что должен быть сделать. Разве достаточно, чтобы еретик, каким явился Швецов, только «попрощался и поликовался» с обличавшими его, как будто оскорбивший лично только их самих своим еретичеством? Разве за то, что устно и письменно проповедовал ересь, повреждающую один из основных догматов веры, он не подлежал никакому церковному наказанию? И ужели достаточно было только взять с него обязательство, что впредь он не станет издавать без разрешения Духовного Совета никаких богословских сочинений? А уже изданные им сочинения, содержащие именно осужденное теперь еретичество, – его «Истинность» и его «Несправедливость», – во множестве, распространенные среди старообрядцев, разве не требовали со стороны собора точного об них определения, как о сочинениях еретических и подлежащих если не истреблению, то изъятию из употребления? И разве не требовалось принять деятельные меры против дальнейшего их распространения, в предохранение старообрядцев от заражения содержащимися в них ересями? Не сделав всего этого, собор раскольнических епископов не исполнил самых главных своих обязанностей, и является именно пародией на собор.

А между тем и появление еретика, подобного Швецову, и соборный суд над ним и его собственное признание в проповедании ереси, – все это падает позорным пятном на Австрийскую иepapxию и на все согласие приемлющих оную старообрядцев. Пятно это с злорадством будут поставлять на вид им не только противуокружники, но и беспоповцы всех толков, не причастные такому еретичеству. И раскольники австрийского согласия не могут даже сказать в свое оправдание, что в еретичестве повинен один только Швецов, ибо на соборе выяснилось, что у него были и есть соучастники и защитники даже из числа именуемых епископов. Особенно опозорили себя этим соучастничеством в ереси Швецова именуемые «братчики», выдающие себя ревнителями Окружного Послания, разные Боевы, Антовы Егоровы и пpoчие, сих владыкой Сильвестром во главе. Окружное Послание и Белокриницкий Устав! Ксенос и Швецов! Что тут общего? И не оскорбляют ли память злополучного Ксеноса его мнимые почитатели, соединяя его безукоризненное имя с именем Швецова, защищая в одно время и изложенное в Окружном Послании учение и еретические измышления Швецовских сочинений? Бедный Ксенос! восстань, и виждь, и внемли, что творят и как безумствуют глаголемые защитники твоего достолюбезного Окружного Послания, выдающие себя за твоих единомышленников и почитателей! Ты готов был до пролитья крови защищать «гонимого Иисуса», Сына Божия «иже от Отца рожденного прежде всех век, прежде всех мгновений времени, ибо,– говорил ты, – никогда не было ни одной секунды, в которой бы Отец не имел Сына»³², а они, эти мнимые твои почитатели, и сам Сильвестр, на которого возлагал ты столько надежд, проповедуют вместе со Швецовым, что Сын рожден от Отца «в первом изречении: да будут вецы», а дотоле Отец не имел Сына, что «рождение Сына и исхождение Святого Духа совершилось с настанием веков, во главе которых стоит (какой-то) век Божия днесь»... Перестаньте же, г-да «братчики», прикрываться именем Ксеноса. Теперь мы знаем, что ваше именуемое «Братство честного Креста» защищает не учение Окружного Послания, а еретичества Онисима Швецова, осужденные даже соборами ваших же именуемых епископов...

Раскольнические владыки, приезжавшие в Москву судить обвинявшегося в ереси Онисима Швецова, как только выслушали принесенное им «прощение» и «поликовались» с обличенным еретиком, да вкусили от трапезы своего достойного председателя, владыки-Савватия, почти все поспешили оставить Москву и отправились восвояси. Никаких других предметов для соборного обсуждения, кроме ереси Швецова, предложено не было, – только велемудрый владыка-Савватий, оберегая свою честь и свои привилегии на пышность и торжественность в служении, нашел нужным подтвердить свое приказание нелюбимому им Паисию, чтобы не смел облачаться в саккос. А между тем были дела поважнее Паисиева саккоса, требовавшие именно соборного обсуждения, как наприм. нерешенное окончательно дело об Алексее Самарском и о незаконных действиях самого Пафнутия Казанского, продолжающего жить и поставлять попов в епархии, принадлежащей не ему, а Паисию. Почему же эти и подобные дела оставлены без рассмотрения? почему собор раскольнических apxиepeeв, не коснувшись их, поспешил разойтись? В объяснение этого старообрядцы говорят, что владыки их очень утомились исследованиями и прениями по делу об еретичестве Швецова, нуждались в отдохновении и заняться другими делами не имели сил. Так вот чего стоила борьба с еретиком, подобным Швецову! Онисим Васильич мог бы поставить это в особенную честь себе, если б только в словах старообрядцев была правда. Но истинною причиною того, почему на соборе не рассматривались дела об Алексее и Пафнутии и подобные, заключается совсем не в утомлении раскольнических владык, кажется, не особенно изнуренных вообще умственным трудом, или церковными заботами, а в боязливом опасении, как бы разбирательством указанных дел не обострить еще больше и теперь уже неприязненные взаимные отношения епископов даже одной, так называемой окружнической, партии, и не возбудит новых раздоров в видимо разлагающейся австрийской иepapxии.

А между тем рассудительные люди из самих старообрядцев видят настоятельную нужду общего, соборного обсуждения многих вопросов, давно уже возбужденных в старообрядчестве, – вопросов догматического характера, касающихся самой веры, и делают об этом даже письменные предложения своим архиереям. С предложением такого рода обратились именно в сентябре нынешнего года к Анастасию Измаильскому три подведомственные ему духовные лица. Они просят, чтобы Анастасий назначил быть каждогодно хотя по одному собранию всего духовенства его епархии с депутатами, по одному от каждого прихода, для обсуждения епархиальных дел и вопросов, касающихся веры. Мы получили этот любопытный документ, и считаем не излишним привести его здесь вполне.

«Преосвященнейший владыко Анастасий! Мы нижеподписавшиеся сообщаем вашему преосвященству нижеследующее: Возбужден был вопрос о согласии присутствовавших священных лиц в доме Акима Ф. Ер., чтобы с вашего архипастыркого благословения назначено было собрание, хотя один раз в год, по обсуждению разных иерархических дел, в исполнение важных правил, каковое дело необходимо могло бы касаться всех старообрядческих обществ, находящихся под ведомством вашего архипастырства, дабы обязан был каждый приходский священник в означенное число и место явиться с депутатом для показания определений, или для paссмотрения оных над прочими, так как есть много даже и богословных вин, недостойных молчанию, о которых ныне говорить не в праве, и дабы могли приводить их общим союзом братства в благоустройство и в пользу Христовой церкви, яже есть тело Спасителя нашего Бога, в чем и повергаем главы своя вашему святительству и покорнейше просим принять соучастие в сем крайне необходимом деле, которое и вашему благочестию давным давно уже не неизвестно, и думаем, что cиe последует прекрасно в назидание нашему православному и святому старообрядчеству, в чем и подписуемся ваши послушные сыны и чада святой соборной и апостольской церкви: протоиерей Порфирий Гончаров, священник Василий Резанов, священник Иларион Никитин. 1888 года, сентября 9 дня, посад Вилков. И это не понуждение, – да не будет; но представляем вашему преосвященству наше точию мнение».

Прошло два месяца, как представлено это «мнение», или вернее предложение Анастасию, а «его святительство» и «его благочестие» не отозвались ни единым словом на рукописание своих вилковских «послушных сынов». По правде сказать, вилковские отцы избрали не удобное, самое хлопотливое для Анастасия время обращаться к нему с рассуждениями об иерархических и даже «богословных» вопросах: в виноградниках у владыки-Анастасия шла горячая работа, – нужно было поприсмотреть самому за бабами, которые хотя и с песнями собирают виноград, а все же требуют надзора за его сохранностью, нужно съездить в город – закупить бочек, навалить их на возы и отправить на место, а там и хлопоты с приготовлением вина... Дела у владыки Анастасия по горло; а тут отец Порфирий да Василий Чижин пристают с какими-то «иерархическими и богословными» вопросами!.. Но быть может и эти самые «богословные» вопросы, «недостойные молчания» и «давным-давно уже известные» самому владыке Анастасию, были причиной, что сей владыка заключился в необычное ему молчание и доселе не дал никакого ответа «послушным сынам своим». Было время, когда Анастасий охотно и откровенно беседовал с жившим у него о. Пименом о «богословных винах», и сам поощрял его к таким беседам, признаваясь, что старообрядцы не имеют никаких «основательных причин» к отделению от православной церкви в церковь ни в чем не погрешила, ничем существенно важным не подала повода к отделению от нее; но теперь, когда о. Пимен, искренно сознавши все это, перешел в церковь и огласил свои беседы с владыкой-Анастасием к соблазну ревнителей старообрядчества, – теперь владыка-Анастасий не любит говорить об этих «богословных винах», а тем паче в общих собраниях, к чему вздумали приглашать его вилковские отцы, упоминая о «давным давно известных» ему «богословных винах», требующих общего рассуждения «в назидание» старообрядчеству. Поэтому «его святительство», владыка Анастасий, и признал удобнейшим не отвечать на предложение вилковского о. пpoтoиepeя с иереями. Вообще, нынешние архипастыри раскольнические не любят соборных рассуждений о своих иерархических и церковных делах. Времена таких фанатически-преданных расколу ревнителей, как Антоний Шутов, видно, прошли; нынешние именуемые владыки старообрядцев, вкусившие сладость полной свободы, под сенью которой процветает раскол, – сладость привольной жизни, обеспеченной сею свободою, окруженные довольством и почетом, всего больше заботятся о своих личных интересах и выгодах, по вкусу каждого, – Савватий занят своими шитыми золотом шапками и саккосами, и ревниво охраняет свою привилегию на них, ничего другого не зная и не понимая, Пафнутий поглощен видами самолюбия и властолюбия, ради которых некогда вел борьбу с Антонием под видом защиты церковных правил, а теперь сам попирает церковные каноны, Анастасий хлопочет о своем винограднике, и т. д. А что существуют и отовсюду раздаются вопросы величайшей важности, касающиеся самых основ именуемого старообрядчества, что вопросы эти и сами требуют ответа, и что на них настоятельно требуются ответы, – об этом благодушествующие и цветущие довольством владыки старообрядцев вовсе не помышляют. И дивиться сему не подобает. Гнилое древо раскола приносит плоды по роду своему.

Но оставим мертвых погребать своих мертвецов. Перейдем к людям, оставившим душепагубный, мертвящий раскол. У нас имеется несколько писем, содержащих утешительные известия о присоединении старообрядцев к православной церкви трудами православных миссионеров, с которыми и желаем мы познакомить читателей. Вот что пишет нам из станицы Верхне-Каргальской достопочтенный Е. И. Холостов, интересные известия которого о присоединении старообрядцев Нагавской станицы, Н. Л. Скоробогатова и других, мы сообщали в свое время (ей. выше § 9):

«Спешу поделиться событием достойным вашего внимания. Скажу вам, что и в наших местах слово Божие растет и число ученик множится (Деян. гл. 6. ст. 7).

«28-го и 29-го минувшего августа в хуторе Карнауховом (Цимлянской станицы) присоединялось к православию 44 души старообрядцев, во главе с своим наставником Н. В. Голофаевым, и в Нагавской 8-го и 9-го мая еще присоединилось 9 душ. Присоединение Голофаева было постепенно подготовлено собеседованиями православных с старообрядческим начетчиком в хут. Лазном нашей Верхне-Каргальской станицы. Считаю нужным сказать об этих беседах, начавшихся довольно давно, когда и я еще находился в расколе.

«Когда в хуторе Лазном явилась в недрах беглопоповщины поморская секта, распространителями которой, во-первых, были братья Ореховы и С. А. Чуваков, тогда возникли у нас жаркие прения. Главными защитниками беглопоповщины выступили казаки: М.Н. Зимин и И.А. Дурноглазов. В этих прениях с поморцами и я, бывший тогда беглопоповцем, принимал живое участие: мне желательно было возвратить в беглоповщину моего родного дядю, совращенного поморцами в беспоповщину.

«Прения эти происходили в начале 70-х годов, и они еще продолжались, когда (в 1871 году) по указанию промысла Божия в соседний православный приход Камышевской станицы назначен был священник о. Евгений Снесарев († 882 г.). Поистине скажу, что само Провидение послало его к нам, которые, ратуя с братиею, не вражды искали, а мира, не победы и одоления, а как бы внити в живот (Мф.19:17), и молитвою которых было: Господи, настави мя на путь Твой, вонъже пойду (Пс.142), и: Посли свет Твой и истину Твою. Отец Евгений был опытный и деятельнейший священник. Возникшим у старообрядцев движением он воспользовался как нельзя лучше. Высоко-добродетельный, любвеобильный, он состраданием к бедным, ycepдием и неспешностью в богослужении вскоре снискал к себе доверие и уважение у большинства самих старообрядцев. Имея отличный дар слова, он первый начал в хуторе Лазном вести устные религиозные собеседования и первый дал понять лазновцам, что не в старообрядчестве, а только в церкви грекороссийской должно искать и можно найти истину и спасение³³. Во время своего миссионерского путешествия по Донской области о. Павел, можно полагать, по просьбе о. Евгения³⁴, нарочито заехал в хутор Лазной для собеседования с старообрядцами. Перед о. Павлом поморцы показали себя весьма грубыми и ревом беснования старались заглушить его беседу; но как ни пружались они, однако подготовленных о. Евгением к соединению с церковью удержать в расколе не могли. После беседы с о. Павлом вскоре же обратился в православие со всем своим семейством главный из лазневских поморцев, начетчик казак, ныне единоверческий священник, Ф. И. Орехов³⁵. Разделявшие со мною труд борьбы против поморцев И.А. Дурноглазов и М.Н. Зимин также, как и я, впоследствии тоже сложили оружие – оставили беглопоповщину и приняли православие. Таким образом беглопоповские и поморские старообрядцы во очию увидели, что «мнимии столпи» их пали. А оставшиеся поморцы разделились надвое и завели между собою ожесточенный спор, даже о будущем втором на землю пришествии Христа Спасителя, – то признавая оное, то отрицая; внесли и другие нелепости, о них же нелет есть глаголати, и тако прибывают до сего дня. Все это для разумных из числа старообрядцев еще яснее показало несправедливость старообрядческого учения, так что многие из них за благо признали покончить с расколом, и о. Евгений в короткое время присоединил в православие более 200 душ старообрядцев, и в 1881 году открыл в хуторе Лазном единоверческий приход. Тогда, чтобы сколько-нибудь помешать успехам о. Евгения, под влиянием которого обращались в православие лица, занимавшие видное место в поморской общине, поморцы решились выписать из Нижнего Новгорода старообрядческого начетчика А. А. Надежина, который и в вышеупомянутых беседах, происходивших в хуторе Лазном принимал участие. Для полной безопасности своего защитника, поморцы от местного миссионера и духовенства истребовали подписку, чтобы во время собеседования не делать никаких обвинительных протестов, и затем послали Надежину деньги на дорогу. Это было весной 1882 года. Питая уверенность, что Надежин вполне оправдает их верования и докажет неистинность православия поморцы сообщили о предстоящей беседе во многие места. И действительно, послушать своего знаменитого проповедника старообрядцы собрались во множестве, – в том числе прибыл и Н. В. Голофаев из Цымлы. Надежин приехал, и в Лазном целые три дня вел беседы с о. Евгением о вечности церкви, о таинствах и других необходимых ко спасению предметах. Нужно сказать по правде, что Надежин человек довольно начитанный и обладающий даром красноречия; но мнимое древлеправославие он защищал так слабо, что вызвал ропот и неудовольствие пригласивших его на беседу старообрядцев. Ища не истины, а победы, поморцы думали найти ее в беседе о своих любимых обрядностях, и потому стали требовать, чтобы на дальнейших собраниях была речь об имени «Иисус», о «троении аллилуя», о «троеперстном сложении» и проч. Согласно требованию поморцев, Надежину предстояло доказать, что все это суть ереси, нововнесенные в российскую церковь патриархом Никоном. Надежин понимал, что от него требуют доказать то, чего невозможно доказать. Поэтому он пришел к о. Евгению на квартиру и предлагал прекратить беседы, по случаю якобы какой-то угрожающей ему опасности; но не получив на это согласия, поздним вечером секретно уехал из Лазного...

«Вот это собеседование в хуторе Лазном о. Евгения Снесарева с Надежиным и способствовало более всего тому, что Голофаев убедился в несостоятельности старообрядческого учения. И всем, беспристрастно ищущим истины, ясно было видно, что даже самый лучший из старообрядческих начетчиков не мог обличить церковь в неправославии и оправдать старообрядчество. С тех пор Голофаев, чтобы разрешить остальные свои «сумнения» относительно православия, вступил со мною в постоянную переписку, и таким образом, не спеша, с должным рассмотрением, постепенно из дебрей раскола прокладывал себе и своим знакомым путь к истинной церкви Христовой. В этом дел сближения с православною церковью скоро нашел он себе сочувствие и поддержку в подобном же разумном старообрядце И. Е. Родимове. И вот оба они объявили наконец о своей готовности присоединиться ко святой церкви.

«Для совершения чина присоединения Голофаев и прочиe обратились с просьбою к единоверческому, хутора Лазнова, священнику о. Феодору Орехову. Прибывши в Карнаухов, в дом Родимова, по исполнении надлежащего богослужения, 28-го августа, Богу помогающу, о. Феодор и присоединил к православию 28 человек. Присоединившиеся пожелали затем принести Богу благодарственную молитву, и просили о. (Феодора вторично совершить, по церковному уставу, молебное бдение проповеднику покаяния, пророку и Крестителю Христову Иоанну. Исполнить это желание просителей было тем удобнее, что взрослые дети Голофаева все обучены грамоте и достаточно знакомы с церковным пением. И нужно было видеть, с каким усердием и умилением, с каким благоговением эта юная церковь возносила свои благодарственные молитвы к милосердому Богу, изведшему их из тьмы раскола к свету истины!

«По окончании Богослужения, утром, еще пожелали присоединиться 16 человек. И опять, после присоединения, был отслужен благодарственный молебен, во время коего, по прошению присоединившихся, прибыл православный приходский священник о. Андрей Соболев, и сказал собравшимся краткое, но трогательное поучение, коим иного утешил новообратившихся.

«Другие, как нагавские, так и цымлянские старообрядцы свое присоединение отложили до другого времени.

«Итак, вот вам, – заключает письмо свое Е. И. Холостов, – известие из наших мест, которое без сомнения порадует вас. А я очень сожалею, что вы решаетесь прекратить свою деятельность по изданию вашего полезнейшего журнала, с которым не один я сроднился. О, если бы Бог даровал вам силы и возможность хотя еще один годок потрудиться в продолжении такового!»³⁶

Приводим и другое письмо, полученное нами от недавно поставленного во священники, уже известного читателям Иосифа Сержанова, из села Городища (Екатеринослав. губ.), где недавно образован особый приход из присоединившихся к церкви старообрядцев. Он пишет:

«В селе Городище, издавна населенном раскольниками, Бог благоволил открыть свет истины св. Евангелия. И как вообще грубый народ очень трудно воспринимает свет истины, так и здесь вступили в соединение веры весьма немногие, но зато с искренним убеждением в частоте вероучения и незыблемости Христовой церкви. Это дает благую надежду в будущем. И действительно есть желающее, но боятся, как и прежде ученики Христовы, страха иудейского.

«На меня недостойного, бывшего прежде врага и чужда церкви, выпал жребий служения слову проповеди в этом гнезде раскола, родном мне селе.

«Дивен Бог и не исследованы судьбы Его! Я прежде не хотел слышать пения в церкви православной, о пастырях же думал, что они ничего не знают божественного, или священного; когда же пришлось первый раз прочитать книгу святителя Тихона о житии и должности христианина, то я с прискорбием на душе удивлялся, что еретик (по моему тогдашнему понятию), а так пишет разумно и справедливо, тогда как у нас (старообрядцев) таких разумно и справедливо пишущих нет³⁷. Когда же благоволил Бог открыть мне свет своего учения, я узнал, что уважаемые нами обряды, из-за которых неразумные ревнители старины так восстают на церковь, сами по себе не что иное, как пустые сосуды без пищи, и тогда же начал это говорить открыто. Родитель мой от ревности покушался тогда на жизнь мою, бросал в меня топором. А теперь (не могу сказать без слез) он с простотою сердца вступил в лоно церкви Христовой, и мне позволил совершить над ним чин присоединения!

«Молю Господа, да вразумить и прочих братий наших, ибо они имеют ревность Божию, только не по разуму»!

Итак, слово Божие, проповедуемое православными миссионерами, действительно растет и число обращающихся из раскола множится, к утешению церкви православной. И да обретают новые чада церкви всегда и повсюду отеческую заботливость о них и братскую любовь в православном духовенстве и в православном народе! И в этом, по милости Божией, нельзя и сомневаться. Мы имеем доказательство. Наши читатели, конечно, не забыли бывшего старообрядца Пимена Гуляева, трогательный рассказ которого о его обращении к церкви и испытанных при этом лютых гонениях от озлобленных раскольников мы напечатали в свое время (см. выше § 11). Рассказ его мы заключили словами: «Читатели! Православные pyccкиe люди! придите на помощь несчастной жертве раскольнической злобы»! – и наше воззвание не осталось втуне. Вскоре же мы были обрадованы и тронуты до глубины души письмом одного, неизвестного нам лично, достопочтенного протоиерея (уездного города Ярославск. губ.), имя которого не имеем права назвать, с приложением денег для отсылки Гуляеву. «Благоволите переслать мою посильную жертву П. X. Гуляеву, как страдальцу за истину и веру Христову, – писал нам о. протоиерей, – глубоко растроган и плачу, так что с трудом и пишу»... Не откажем себе в утешении привести, хотя не вполне, и то, что пишет далее о. пpoтоиреей: «Вам же, незабвенный Н. И., позвольте принести самую теплую и искреннюю благодарность за ваш труд редакции Братского Слова, которое читается с величайшим удовольствием и утешением; вижу в вас сильного борца против раскола и его защитников... Сказать все это побуждает меня искренняя к вам признательность и глубокое уважение» (пис. 22 сент. 1888 г.). А затем, в октябре месяце, мы получили письмо и от самого Гуляева, который писал: «Уведомляю вас: ваше письмо я получил 11 сентября и при нем денег..., за которые не знаю, как благодарить, так как они поспели мне на самую нужду. Потом опять получаю от вас пакет на три рубля. А там еще получаю объявление на двадцать рублей, которые в начале октября получил; вскоре опять три пакета, около десяти рублей. Как я буду отвечать за такие пожертвования! И как вас и всех благодарить! – не достанет у меня способности вам описать это подробно. Благодарю Господа Бога, пославшего мне на помощь моих ближних братий о Христе Иисусе Господе нашем! Имею я великое веселие в сердце и душе моей». Мы привели эти отрывки из письма, во-первых, для того, чтобы сообщить добрым, сострадательным людям, так охотно явившимся на помощь гонимому раскольнической злобой, что их жертвы достигли своего назначения и оказали действительную помощь тому, кому желали они помочь, и во-вторых для того, чтобы и с своей стороны выразить им глубокую благодарность за сочувствие, с каким откликнулись они на наш слабый призыв – помочь нашему новому брату по вере. А это в свою очередь служит для нас верным залогом, что каждый присоединяющийся к православной церкви старообрядец действительно встречается православными с братскою любовью.

В письме П. X. Гуляева заслуживает внимания еще следующее известие. «Я имею, – пишет он, – два yтешения: первое – ваше милостивое попечение, второе – надежда поступить в братскую школу, под покровительство протоиерея Кашменского. Если исполнит Господь мое жeлание, то к первому ноября предполагаю отправиться в школу». Итак, есть надежда на осуществление и сказанного нами, что П. X. Гуляев мог бы с пользою для церкви послужить в качестве миссионера, «особенно теперь, когда вследствие изданных Св. Синодом правил о противораскольнических миссиях есть особенная нужда в миссионерах по призванию». Если он действительно поступит в школу о. протоиерея Кашменского, он поступит в добрую школу, где его сведения, нужные для обличения неправды раскола, пpиумножатся, и при своих природных способностях он явится действительно полезным для церкви миссионером.

Единственная в своем роде школа о. С. Кашменского, открытая им в 1875 г. для взрослых крестьян, имеющих призвание и способность к собеседованиям с старообрядцами, успела уже приготовить не мало народных деятелей, с пользой для церкви трудящихся в населенных раскольниками местностях Вятской епархии³⁸. Из них по преимуществу получают себе наставников учрежденные в этих местностях народные школы, состоящие в ведении местного Братства святителя Николая. Мы получили сведения о трудах этих наставников за последнее время, и считаем не излишним познакомить с ними читателей. Противораскольнических деревенских школ в Вятской епархии считается 28 и учащихся в них 596 обоего пола, в том числе детей раскольников 30 обоего пола. Процент хотя и не очень большой, но все же значительный. Видно, что раскольники не чуждаются школ; дети же их несомненно принесут из школы правильные понятия о церкви, и не только сами рано или поздно оставят раскол, но могут расположить к тому же и своих домашних. А всего важнее, что дети православных крестьян выходят из школы достаточно защищенные против раскольнических нападений, и не только сами обезопасены на будущее время от уклонения в раскол, но удобно могут и других, особенно родных своих, предохранить от такой опасности. Ибо в школах этих принято за правило – знакомить учеников с важнейшими доказательствами и свидетельствами, служащими к опровержению обычных раскольнических клевет на церковь и к обличению главнейших пунктов раскольнических лжеучений, – важнейшие, так сказать классические места из старопечатных книг, сюда относящиеся, даже обязательно заучивают твердо на память, чтобы в случае надобности ученик мог немедленно противопоставить их какому-нибудь лжесвидетельству раскольнического грамотея и начетчика, и явиться таким образом не менее сведущим, чем эти последние, в глазах народа, легко увлекаемого в раскол именно «книжностью» раскольнических грамотеев. Сведения о расколе преподаются в школах по составленному самим прот. Кашменским «Краткому руководству к собеседованию с мнимыми старообрядцами»; а для общих занятий принята программа церковно-приходских школ. Весьма важно еще то обстоятельство, что все учители, вышедшие из школы о. Кашменского, в свободное от классовых занятий время, по праздникам и вечерами, ведут беседы с старообрядцами, охотно посещаемые народом, или читают народу, с объяснениями, книги, предохраняющая от раскола. Местные раскольники, конечно не все, не уклоняются от этих бесед и чтений, имея дело здесь с своим братом, крестьянином. Любопытно, что одна деревенская школа (Куженерская) помещается даже в доме раскольника, и хозяин ее сам нередко приходит в школу и сидит вместе с учениками. Ученики-крестьяне, вышедшие из школы о. Кашменского, вообще пользуются в народе большим уважением. Об одном из них, Михаиле Какорине, местный священника пишет: «Нередко бывая в его школе, я всегда услаждался способом преподавания и ответами учеников. А отцы их, особенно из старообрядцев, более или менее начитанные, в свободное для них время усердно посещают учителя, предлагают ему вопросы для разъяснения и подолгу бeседуют. В высшей степени трудолюбивый, честный, умеющий говорить убедительно и мягко, знающий хорошо раскол, он всех располагает к себе». Подобные отзывы даны и о других учителях-крестьянах. Нам лично пришлось видеться и побеседовать с одним из учеников о. Кашменского, Ефимом Зубаревым, который, пешком совершая путешествия в Киев для поклонения святыням и обозревая древностей, на пути довольно пожил у о. архимандрита Павла: юноша произвел на нас самое отрадное впечатлите своею скромностью, любознательностью, разумною беседою. Из отчетов видно, что воспитанники школы о. Кашменского успели уже приобрести церкви и несколько чад из раскола, – обращение самого П. Гуляева произошло не без участия одного из них: поэтому-то, конечно, и сам он стремится поступить в эту школу. Все сказанное несомненно убеждает, что устроенная достопочтенным о. протоиереем Кашменским школа для крестьян, и теперь уже приносящая добрые плоды, в будущем принесет их еще более, и есть предприятие достойное полного уважения и подражания. Со стороны о. протоиерея это есть подвиг, тем более великий, что начат по его собственной инициативе и осуществлен его личным трудом, без особого участия и даже сочувствия тогдашней местной епархиальной власти...

С пребыванием в Москве раскольнических епископов, приезжавших судить Швецова за проповедание ереси, имеет связь не лишенное значения для успехов раскола избрание и поставление попа в известное, густо заселенное раскольниками, местечко Городец. Дело это устроил, находясь в Москве, Кирилл Нижегородский, разумеется, по указанию и наставлению своего руководителя – Онисима Швецова. Видно, что Швецов и в самом деле не очень беспокоился производившимся над ним судом, в полной уверенности, что тот или другой исход этого суда не может сильно поколебать его значения среди раскольников, что и признанный на суде еретиком, даже лишенный своего фальшивого священноиноческого сана, он все же останется первым раскольническим витиею и главным защитником раскола в борьбе с «никонианами», а потому и значения среди раскольников не утратит. Во время самого суда, он уже строил в Москве планы для усиления пропаганды раскола. С прибывшим сюда Кириллом он толковал о настоятельной нужде поставить хорошего попа в Городец, особенно близкий ему, так как австрийское согласие здесь недостигло еще желаемого им прочного и цветущего положения, при чем указал Кириллу и надежного человека для сей должности, способная упрочить их дело в Городце. Большинство городецких раскольников – беглопоповцы. У них существует в Городце большая и богатая моленная, считающая прихожан более восьми тысяч, как в самом Городце, так и в окрестных селениях. При моленной проживали у них беглые попы, отправлявшие для них все требы. И так как в первое время существования австрийской иepapxии городецкие беглопоповцы не испытывали большой нужды в попах, то австрийского священства они не приняли и прямо объявили его незаконным. Это очень смущало и огорчало австрийских «владык», и особенно московского главу их – Антония Шутова. Антоний постоянно заботился о привлечении под свою паству городецких беглопоповцев, и употреблял для этого разные способы: распространял между ними книги и тетради в защиту австрийского священства, не однократно посылать к ним для устных бесед своего секретаря Онисима Швецова, тогда еще не столь знаменитого, как теперь, даже назначил в Городец особого миссионера для пропаганды австрийщины среди местных беглопоповцев и православных, слепца Михайлу, назначив ему жалованья по 300 руб. в год (См. о нем § 6). Всеми этими способами было достигнуто, что несколько беглопоповцев перешли в австрийское согласие. Для них немедленно присланы были поп, дьякон и полотняная церковь. Причт этот водворился в сельце Штатном, близ Городца, у крестьянина Якова Сотина, и открыл службу в походной церкви. Но все это сделано было только на время. Между тем в самом Городце сняли дом и устроили в нем постоянную церковь, для которой и был поставлен особый поп: его привез в Городец сам Кирилл Нижегородский, к eпapxии которого причислили Городец. Кирилл служил здесь и старался привлечь беглопоповцев к своей службе, чтобы посмотрели на него в архиерейских облачениях и умилились. Но беглопоповцы совсем не умилились, – напротив, посмотрев на австрийского apxиepeя с его попом, еще громче стали кричать, что это мужики, незаконно надевшие apxиерейские и священнические облачения. Прихожан у нового попа оказалось мало, к службам его не ходили, и сам он скоро оставил Городец. На его место был прислан другой поп, гусляк, по фамилии Кабанов, ставленик Арсентия Морозова, с его фабрики, где вместе с разными мануфактурами, как известно, производится поставка и раскольнических попов, только безданно и беспошлинно... Но и морозовский ставленик – Кабанов не долго пожил в Городце, – по малочисленности прихода, а следственно и по недоходности, он также ушел с своего места. Потом, в недавнее время, умер и слепец Михайла. Дела австрийского раскола в Городце находятся таким образом в положении весьма незавидном, и для Швецова, считающего Нижегородскую eпapxию своею, ближайшим местом своих миссионерских подвигов, такое положение их было не столько прискорбно, но и обидно. Для поправления их он находил особенно нужным поставить в Городец хорошего, оборотливого и сведущего попа. Такого именно и нашел он в Москве: этот избранник есть некий московский начетчик Иван Иголкин. Иголкин, действительно, один из ловких раскольников. Это еще молодой человек, имеющей не более тридцати лет. Прежде он был беспоповец; но лет шесть тому назад перешел к поповцам, приемлющим Окружное Послание, в расчете получить у них хорошее поповское место. Имея способность говорить, он выступил защитником австрийского священства и стал доказывать на беседах, что будто бы и с лишением епископов раскольники не лишились епископских действий и что будто бы без совершения рукоположений имели священство: для бесед он приглашал старообрядцев к себе и даже являлся на известные московские собеседования, где один раз удостоился получить похвалу от православного собеседника. Это чрезвычайно польстило Иголкину, который, как человек лукавый, давно и всеми способами добивался популярности среди раскольников. На него, действительно, обратили внимание, и даже сам Швецов признал его человеком, способным вести пропаганду раскола, почему и представил его Кириллу, как наиболее годного кандидата на поповское место в Городце. Кирилл, разумеется, последовал совету своего руководителя. Иголкин с своей стороны охотно принял предложение – поступить па поповское место в Городец, и поставление было немедленно совершено Кириллом в Москве. В Иголкине, нижегородские раскольники по австрийскому согласию приборели нового и ловкого защитника их лжеучений; местным православным, миссионерам необходимо поэтому иметь его в виду. Любопытно, что Иголкин, уже поставленный в попы, перед отъездом из Москвы, как член раскольнического братства честного креста, служил в собрании братчиков панихиду по умершим ревнителям мнимого древлеправославия, в числе коих первым поминался Антоний Шутов. Это, положим, справедливо, – Антоний известный фанатик раскола и ему законно принадлежит первое место среди таковых. Но вот что странно: вместо с Антонием поминали и автора Окружного Послания. Зачем же вы, г-да братчики, так часто и жестоко оскорбляете память злополучного Ксеноса? Разве он имел что-нибудь общего с Антонием и прочими фанатиками? Его заботой было исправить старообрядчество и сблизить его с церковью; а ваших белокриницких или австрийских apxиepeeв и попов, тем паче таких фанатиков, как Антоний, всегда его гнавший, он, по совести, не признавал и законными пастырями, так что даже перед смертью не принял от них напутствия. Оставьте же вы, г-да братчики, в покой вовсе не единомышленного вам Ксеноса, когда поминаете Шутовых и обнимаетесь со Швецовыми и Иголкиными! С Иголкиным они действительно обнимались: братчик Лялин произнес ему (впрочем, по тетрадке) напутственную речь, в которой убеждал его неустрашимо подвизаться в проповеди «древлеправославия» и поражать «никониан». Иголкин отвечал братчикам также речью, в которой обещал положить все свои силы на борьбу с «никонианством»... Вообще, проводы были умилительные, – недоставало только стихов Бриллиантова...

Так как речь зашла о раскольнических попах, то сообщим о них и еще кое-что. Они разделяются на любимых и не любимых Савватием с его Духовным Советом. Из числа последних есть некто поп Кирилл, которого гоняют с места на место. Недавно член Совета – Горшков донес Савватию, что поп Сергий в Павловском посаде сильно пьянствует: Савватий запретил Сергия на два месяца, а исправлять его должность послал в Павловский посад упомянутого Кирилла, который перед тем служил в Егорьевске. По поводу запрещения попа Сергия, Кирилл в глаза говорил Горшкову: «Церковные правила повелевают, чтобы духовные власти судили духовное лицо; а наш Духовный Совет только называется духовным, владыка Савватий сидит в нем как кукла безгласная, а правят всем мирские люди, – что захочет Иван Иваныч Шибаев, то и делается. А вы знаете, кто Иван Иваныч, – достоин ли он править церковные дела»? Вот за подобные-то речи, за эту прямоту и откровенность, попа Кирилла и держат в черном теле, гоняют с места на место, а постоянного прихода не дают. Открывались приходы в Боровске и в Москве при новоустроенной церкви купца Назарова на Смоленском рынке, но Кирилла обошли. В Боровске Арсений Морозов предложил поставить попом одного молодого рабочего с своей фабрики, родственника Швецову, но, к удивлению, поставлен какой-то другой кандидат на поповство. А на Смоленском рынке к церкви Назарова поставлен некий гусляк Андрей. Говорят, что скоро устроена будет и еще церковь из моленной Мешечникова, около Рогожской заставы, и к ней также поставят в попы какого-нибудь гусляка. Вообще, раскольнические церкви и попы в Москве размножаются с каждым годом, благо те, кому cие ведать надлежит, не обращают внимания на это прискорбное для православной церкви и в прежнее время невероятное явление в древлепрестольной столице Российского государства, и благо другие из власть имеющих находят это приятным и выгодным для себя. Для раскола теперь время благоприятно в Москве, и раскольники спешат им пользоваться...

Размножение приходов и расположение попов служит для раскольников австрийского согласия одним из средств пропаганды их раскола; другое средство – составление и распространение сочинений против церкви. После Швецова наиболее известный их поставщик – Перетрухин. Мы упоминали уже об его «Мече духовном» на поражение никониан, напечатанном в Москве, в подпольной раскольнической типографии, содержимой одним попом (раскольнический поп – содержатель подпольной типографии! Не правда ли, – вот убедительное доказательство верноподданства раскольников и их уважения к законам, изданным предержащею властью, о чем так любят говорить и они сами и их покровители, очевидно, не считающие нужным надзор за типографиями простирать так далеко, чтобы преследовать раскольнических подпольных печатников и оттиснутые ими книги!). «Меч» Перетрухина в нескольких сотнях экземпляров отослан из канцелярии Савватия в Балаково и другие поволжские места для распространения среди раскольников. Теперь Перетрухин издал еще новую книгу, под названием «Мир ко внешним»³⁹. Под «внешними» разумеются ближайшим образом противоокружники, которых именно секретарь Савватия посредством своей книги желает привлечь к «миру» со мнимыми окружниками. Сочинение состоит из следующих статей: 1) «Ответы на вопросы так называемых неокружников», 2) «Вопросы епископу неокружников Иову Московскому», 3) «Краткое сказание о неокружнических епископах Иосиф и Иов», 4) «Воззвание Павловских старообрядцев по поводу примирения их с Московским Духовным Советом». Вся цель сочинения состоит в том, чтобы доказать старообрядцам, что Окружное Послание уничтожено и более не существует, и потому разделения из-за него быть не должно. «Все православные христиане, – заявляет здесь сочинитель «по благословению» самого владыки Савватия, – никто не должны более сомневаться, что существует Окружное Послание (Эта безграмотная фраза, очевидно, означает: никто не должен колебаться сомнениями, думая, что Окружное Послание существует) и будто бы преграждает путь к примирению, – нет, оно действительно уничтожено для мира церковного». Итак, от имени Савватия сделано посредством этого сочинения Перетрухина новое отречение от Окружного Послания, приносится новая жертва противуокружникам, проповедуюшим, что Иисус есть иной бог, антихрист, что четвероконечный крест есть печать антихристова и проч. и проч. Теперь остается только Савватию принести повинную пред Иовом и подчиниться для заключения «мира» чиноприятию, какое Иов признает нужным ему назначить. Вот на что братчикам надлежало бы обратить внимание, вместо обнимания со Швецовыми и Иголкиными и вместо служения панихид по Антоние Шутове, если они действительно искренние окружники и ратуют за Окружное Послание. И ужели их главный союзник Сильвестр Балтский не потребует у Савватия с Перетрухиным отчета за издание такого позорного для окружников сочинения? Для окружников оно действительно составляет позор, которому притом же они предали себя совершенно добровольно, без всякого вызова со стороны противуокружников, и эти последние, конечно, будут ликовать и услаждаться, смотря, как враги их бичуют самих себя.

Совсем почти не говорили мы в нашей Летописи о беспоповцах федосеевского и других согласий. Это потому, что никакими выдающимися событиями они не заявляли о себе, а обычные, установленным порядком творимые темные дела свои они умеют хранить в тайне. Это пауки, расстилающие по углам свои сети и пожирающие беспощадно уловляемых ими. Свои гнусные дела они совершают в потьмах, под прикрытием купленных властей и защитой своего собственного генерала – Егорова. О сем г-не Егорове, истом представителе Федосеевства, этой безобразнейшей и вреднейшей из раскольнических сект, мы только что прочли в одной газете сказание лица, как видно, довольно знакомого с ним, и считаем не излишним кое-что привести из этого сказания⁴⁰. Здесь мы узнаем, что по рождению Егоров не был федосеевец, что и сам он и его отец принадлежали к православной церкви. Значит Егоров не природный старообрядец, а вероотступник, променявший православие на гнусное федосеевство, сознательно принявший безнравственные и противогосударственные учения этой вредной секты, узаконяющей разврат и детоубийство, признающей царя антихристом. За это его бы следовало по закону подвергнуть тяжкими наказанием и всеобщему презрению; а он осыпан милостями и почестями, благодаря покровительству некоторых князей, предающих церковь раскольникам. «Как составилось богатство Егорова (значит до перехода к федосеевцам он не был и богат), как он украшал себя орденами и чинами, менял степенство на превосходительство, входил в доверие лиц, занимающих, по-видимому, видное служебное положение, – говорить об этом (замечает автор лежащей перед нами статьи) пока излишне». А напрасно. Разоблачить все это было бы интересно и поучительно. В федосеевстве Егоров сила, – все вопиющие безобразия, совершаемые в этой безнравственной секте, находят в нем покровительство и защиту; но сам он, подобно Кавылину, которого, очевидно, ставит себе в образец, не стесняется ради личных выгод нарушать основные правила федосеевства. Известно, что федосеевцы безбрачники, бракоборы, – и Егоров покровительствует федосеевскому безбрачию со всеми его преступлениями, развратом и детоубийством, – федосеевских девственниц, читалок и певчих, живущих по разным «обителям», которые не что иное, как гаремы богатых федосеевцев, – Барановых, Москвиных и проч., – этих девственниц г. Егоров кормит жирными обедами и разными ласками поощряет к верной службе федосеевству; но сам состоит в браке и шутливо замечает о себе «я всегда у своих стариков под отлучением; они возбраняют мне вместе с ними молиться, ставят меня позади! Что с ними поделаешь!» Словом, эти «старцы» дерзают поступать с г. Егоровым подобно тому, как поступил некогда св. Амвросий с императором Феодосием... Дочерей своих он также не осудил на федосеевское девство, одну выдал за рижского раскольника Тележникова, другую за рижского же купца Волкова. Венчание Волкова, происходившее в Петербурге, в собственном доме Егорова, совершал рыбинский наставник брачных федосеевцев Николай Степанов, с певчими из двух беспоповских моленных. За этим венчаньем, которое отправлял мужик в кафтанчике, «присутствовал светлейший князь Суворов и много крупной и мелкой чиновничей братии», – тот самый печальной памяти князь Суворов, что так боролся за Преображенское кладбище с незабвенным митрополитом Филаретом, начавшим дело об устроении Единоверческого монастыря на мужском отделении кладбища. Светлейший князь Суворов, радетель Преображенского и прочих кладбищ, находился вообще в дружеских отношениях с Егоровым, не редко посещал его и даже бывал за федосеевскими службами, при чем Егоров снисходительно подшучивал над ним: «хоть вы, князь, по-нашему и перекреститься не умеете, а все же нам приятно вас видеть в нашем обществе». Еще бы не приятно! – с помощью таких «светлейших» сомолитвенников Егоров и достиг неслыханных для раскольника чинов и отличий и, что всего важнее, достиг покровительства самой гнусной и вредной из раскольнических сект, которое продолжается и доселе. Что же, в самом деле, – не живем ли мы и теперь как будто во времена Кавылина, когда в Москве поднимавшийся на ноги раскол поддерживали именно «князья», разные Куракины, Прозоровские, Тутомлины и прочие, не пренебрегавшие обедами Ильи Алексеича и червонцами, которые для сей цели он брал полными горстями из кладбищенских сундуков? Чем и теперь стоит раскол, поднявшийся на ноги именно в конце прошедшего и первой четверти истекающего столетия? – Несомненно, что главную силу раскола составляют его богатства, и через богатство связи его с «крупной и мелкой чиновничей братией». Недаром митрополит Платон, утомившийся в непосильной борьбе с князьями Куракиными и Прозоровскими, говорил в свое время, что обращение раскольников остается предоставить воле Божией; не даром другой, более могучий борец за православие и церковь, приснопамятный митрополит Филарет до конца дней своих боролся крепкою борьбою против вельможных защитников раскола...

Здесь могли бы мы кончить нашу «Летопись» раскольнических деяний за истекающей год; но, чтобы кончить ее более утешительными известиями, приведем рассказ о взаимных сношениях двух старообрядцев – одного, скоро позвавшего истину православия и вступившего в церковь, другого весьма близкого к познанию сей истины и уже стоящего на пороге церкви. Рассказ мы получили от известного уже читателям о. Сержанова. Вот что он пишет:

«Когда еще был я вполне предан расколу, в юношестве завел близкую дружбу с сверстником односельцем. Дружба настолько была искренна, что не поколебалась и тогда, когда я начал говорить о неосновательности упования глаголемых старообрядцев. Товарищ, хотя и отказался рассуждать со мною о том, что казалось ему выше силы, но никогда я не видел со стороны его враждебных ко мне отношений. Положение наше было различно: я, свободно высказываясь против чтимых старообрядцами мнений, многих вооружил против себя и не однократно навлекал изгнание от сонмища; а товарищ оставался всею душою преданным старообрядчеству и, проходя в нем различные степени, достиг мнимого чиноначалия.

«Между тем разделило нас и расстояние места, – я отправился в Донскую область, а товарищ остался в родном селе Екатеринославской губернии.

«Узнав, что я уже открыто вступил в общение с Церковью Грекороссийскою, товарищ передал мне дружеский упрек через моего родителя. Затем, при личном свидании, предложил мне «возвратиться назад...» Я не только не дал ему решительного отказа, но и обещал возвратиться, если будут разрешены те сомнения относительно раскола, которые побудили меня оставить старообрядческое общество. Товарищ изъявил готовность разрешать мои сомнения. Тогда я предложил ему следующее вопросы:

1. Чем погрешает Грекороссийская Церковь против Евангельского и Апостольского учения, также против постановлений вселенских соборов?

2. По уставу ли И. Христа восстановлена у старообрядцев иepapxия?

«В ответ на cие, товарищ мой пересчитал просфоры на проскомидии, концы у креста, и персты десныя руки; при этом упрекнул патриарха Никона за отменение поклонов, за прибавление и убавление тропарей в службе церковной. Этим и хотел оправдать мнимую законность отделения старообрядцев от церкви, а меня, как неразумевшего сих истин, возвратить в раскол.

«Само собою понятно, что такие ответы не могли иметь на меня никакого влияния. Однако я счел полезным поддержать с товарищем переписку. Я написал ему, что не могу признать его ответы правильными, что он смешивает обряды с верою, и что жалкая слепота глаголемых старообрядцев оттого и происходит, что они не хотят или не могут понять, в чем состоять существо веры и на чем она утверждается. При этом я сказал, что основанием веры служит слово Божие, – yчение Христово и Апостольское, и что в сравнении со словом Божиим отеческие книги имеют авторитет второстепенный; а тем паче те, на которых утверждаются старообрядцы, защищая свои обряды, в коих полагают сущность веры.

«Товарищ долго не отвечал мне; а когда я напомнил ему, что жду ответа, поручил написать ко мне другому лицу, одному из ревностных старообрядцев, известному и читателям «Братского Слова» Иустину Картушину. Картушин в своем послании много привел текстов из Евангелия, впрочем, не идущих к решению моих вопросов, и затем все усилю направил к тому, чтобы доказать неправильность моих мнений, при чем даже поставил мне на вид, что и «пастыри церкви, с которою я единствую, не будут согласны с моим мнением». Так как вопросы мои оставались по-прежнему нерешенными, то я написал товарищу такое письмо:

Возлюбим друг друга,

да единомыслием исповемы.

Друг и брат о Господе!

«Ваш поручник навязывает мне то, с чем я не согласен. Он приписывает мне такую мысль, «якобы не совместимо веровать и исполнять учение св. Евангелия и (наставления) учителей православной церкви». В каких словах вы увидели это – недоумеваю! Делать такие натяжки с вашей стороны более чем недобросовестно. Впрочем это не важно. Знаю, что могу легко ошибиться, могу высказать мысль неправильную. Но благодарю Бога, благоволившего мне достигнуть в единение с церковью Его, т.е. православно верующим обществом! – своему мнению я не придаю важности, и всегда готов подчиниться голосу церкви. Поэтому-то я просил вас доказать, погрешает ли церковь Грекороссийская против евангельского учения или постановлений вселенских соборов? А вы с поручником вашим вооружились против меня лично, и в опровержение моих мыслей приводите слова пастырей сей церкви. За это благодарность вам; но меня то удивляет, что вы не вступаете в церковь, за которою не указываете погрешностей противу евангельского учения. Поэтому я более имею права сказать о вас, что хоть сколько соберите защитников и поручников, однако не найдете законной причины отделения от Церкви, не нарушившей чистоту правил веры. А если так, то само собою понятно, что нет надобности в доказательствах законности вашей иepapxии. В таком случай она ничто; а это ничто в старообрядческом мире не на столько маловажно, как в церкви грекоpoccийской неправильность моих мыслей. Тут моя мысль имеет такое значение как в море капля; а там на этой мнимо-иepapxии зиждется упование спасения. В таком случае позволительно или нет ваше предложение мне «возвратиться назад» обсудите вы сами.

«Если вы не согласны с моим воззрением на Церковь, то скажите почему не согласны... Бог же мира хотяй всем спастися и в познание истины прийти да будет с нами.

Ваш слуга Иосиф Сержанов.

25 Ноября 1886 г.

ст. Атаманская.

«Этим письмом и кончилась наша переписка, продолжавшаяся около 4-х лет. После сего доходили до меня вести, что товарищ мой стал близок к единению церковному. И вести подтвердились: при последовавшем личном свидании нашем, товарищ мой, в присутствии нескольких человек, в старообрядческой семье, откровенно сознавался в неправильности религиозного положения старообрядцев и убеждал сознаться в этом бывшего тут единомысленного ему попа. Об этом он предлагал мне даже написать в редакцию «Братского Слова» для напечатания. Я обещал, но исполнить обещание не признал своевременным. Спустя два месяца, увидавшись со мною и узнав, что я не писал о нем в редакцию, он опять просил написать непременно хотя и по cиe время стоит еще вне Церкви Христовой. Считаю моим долгом исполнить его желание; но по любви и признательности к нему, не решаюсь при этом назвать его имя: оставляю ему самому откликнуться, если найдет возможным и нужным».

Отклик его мы примем с удовольствием и очень рады будем приветствовать в нем нашего собрата по вере, – рады будем особенно за него, что вступит в св. церковь, в которой только и может получить cпaceниe.

Приведем также письмо к нам достопочтенного Е. И. Холостова, примечательное по выражению искренних и глубоких чувств уважения к высокопреосвященному митрополиту Платону. Утешительно видеть архипастыря, внушающего своим характером, жизнью и деятельностью такое благоговейное к себе уважение, приятно видеть и людей, способных ценить высокие качества православного пастыря.

«Сегодня (пишет Е. И. Холостов) я прочел из запоздалого по доставке ко мне 14-го № Брат. Слова «послание киевского митрополита Платона», бывшего донского архипастыря. Послание это, по-моему, есть в высшей степени любвеобильное слово скорбящего о душевной погибели чад отца-пастыря. В самом деле, какою теплотою Христовой любви дышит оно! При чтении его, живо припоминаются слова вселенского проповедника: «Дети мол, для которых я снова в муках рождения, доколе не изобразится в вас Христос! Хотел бы я теперь быть у вас, и изменить голос мой; потому то я в недоумении о вас... Вы шли хорошо; кто остановил вас, что бы вы не покорились истине? (Гал.4:19–20,5:7). От великой скорби и стесненного сердца я писал вам со многими слезами, не для того, чтобы огорчить вас, но чтобы вы познали любовь, какую я в избытке имею к вам. (2Кор.2:4). Умоляю вас, братие, именем Господа нашего Иисуса Христа, чтобы все вы говорили одно, и не было между вами разделений, но чтобы вы соединены были в одном духе и в одних мыслях». (Кор.1:10).

«Было бы хорошо и в высшей степени полезно, если бы послание м. Платона, также, как и «воззвание пастырей», было отпечатано отдельными брошюрками для безмездной раздачи глаголемым старообрядцам⁴¹. Устные увещания и наставления этого архипастыря весьма благотворно действовали на самые ожесточенные сердца наших раскольников; и теперь на Дону нередко встречаются старообрядцы, самовидцы м. Платона, которые и до сего дня отзываются о нем не иначе, как с должным уважением. О том же, как глубоко уважают его православные донцы, и говорить нечего. Во время своего десятилетнего управления Донской епархией владыка Платон много содействовал ее благоустройству и между прочим он же первый ноложил более прочное начало к успешнейшему обращению донских раскольников. Как много радовало этого маститого пастыря обращение хотя бы и одного заблудшего от истины человека, об этом говорит следующий случай. Будучи уже в г. Одессе, высокопреосвященнейший митрополит, тогда еще архиепископ Платон, узнав о моем присоединении к православию от преподавателя Донской Духовной Семинарии Н. П. Снесарева⁴², послал мне через него же свою фотографическую карточку с следующей собственноручной надписью: «Истинно радуясь обращению раба Божия Евтихия Холостова на путь истины, мысленно благословляю его и от души желаю, да укрепит его Господь в православной вере и поможет ему подвизаться добрым подвигом во спасение свое и других братий наших во Христе. Платон архиепископ Херсонский, бывший Донский и Новочеркасский. Г. Одесса, 29-го июля 1879 года». Жалею, что мне никогда не приходилось лично видеть этого благостнейшего архипастыря. Карточку его храню как редкую драгоценность. Она без украшений, но блестит лучше, чем самые драгоценные камни, отеческою любовию бывшего нашего донского архипастыря.

«Сердечно радуюсь, что вы решились продолжать свой труд на пользу ближних. Буду усердно просить Господа, чтобы Он своею благодатию споспешествовал вам во все время вашей духовно-литературной деятельности, полезнейшей, как для Христовых овец, так равно и для тех, которые не суть от двора сего.

«В последних числах минувшего октября в наших местах был еще случай присоединения из раскола к православию, о чем сообщу вам при удобном случае».

Не оставляют нас письмами и гг. раскольники. Их письма обыкновенно анонимные и обыкновенно ругательнае, которые посему и подвергаются заслуженной ими участи, – бросаются в печку. Но не очень давно мы получили анонимное раскольничье письмо под заглавием: «Открытое письмо к редактору и издателю «Братского Слова» (теперь мода на «открытыя письма»), в котором неизвестный автор требует, чтобы мы непременно напечатали его ругательное рукописание. Требование нельзя не исполнить, и да ведомо будет нашему неизвестному корреспонденту, что письмо его мы напечатаем и сопроводим объяснениями, от которых, полагаем, ему не поздоровится, так как он имел неосторожность коснуться очень щекотливого для раскольников вопроса об их верноподданстве и исключительных правах на религиозную свободу. Но это будет беседа длинная, и мы отлагаем ее до будущего года, а теперь желаем мирно распрощаться и с самими старообрядцами. Да не подумают они, что разоблачая их религиозные, церковные и иные беспорядки, лжи и даже безобразия, мы водимся духом обличения, тем паче враждою к ним; напротив, нами руководит одно только сожаление об их печальном религиозном положении и искреннее желание – раскрытием и разъяснением этого печального их положения отвести их с ложного пути на истинный, ведущий к единению с православной церковью, единственной хранительницей правой веры и единственной раздаятельницей благодатных даров, потребных к животу и благочестию. Верьте, братия-старообрядцы, тот не враг вам, кто говорит вам правду, хотя бы и очень горькую; враг тот, кто потворствует вам и обольщает вас, даже сознательно, ложью, вам приятною, но погибельною для вас, мешающей вам видеть и познать истину о церкви Христовой!..