Летопись происходящих в расколе событий за 1886 [2] (июнь-декабрь)

Из событий недавнего времени большое впечатление среди раскольников австрийского согласия произвело обращение из раскола в православие В. Г. Кормакова. Читателям известно, сколько хлопот положено было ревнителями раскола, чтобы удержать его от присоединения к православной церкви. Эти старания и хлопоты не имели успеха, – и вот теперь те же самые ревнители употребляют все усилия, чтобы доказать, будто г. Кормаков сделал великую ошибку присоединившись к церкви, ибо де церковь великороссийская повреждена многими ересями. Вскоре же после того, как он присоединился к церкви, некто Варыхонов составил нелепейшие ответы на поданные им и его товарищами вопросы Савватию, именуемому у раскольников архиепископом Московским.¹ Затем явился разбор его «исповеди», содержащей изложение причин, по которым он оставил раскол и присоединился к церкви.² Разбор этот рассмотрен и одобрен целым собранием московских начетчиков, с участием попа Константина и других раскольнических духовных лиц. Раскольники австрийского согласия придают ему, как видно, очень важное значение, – копируют во множестве экземпляров и копий эти, составляющие целую книжку, распространяют не только между своими, но даже, к удивлению, между православными; а отцу Кормакова, конечно, в знак благодарности и особого уважения

за то, что он показал себя не только великим ревнителем раскола и с такою лютостью опрокинулся на своего родного сына за присоединение его к церкви, – ему «разбор» доставлен был даже с некоторою торжественностью, двумя уполномоченными от общества лицами, которые для сего нарочно приезжали из Москвы в село Сабурово, где жительствует этот ярый раскольник, ради раскола не пощадивший родного сына. Он и подобные ему слепые рев- нители раскола, действительно, считают книжонку великим сочинением; на самом же деле она есть жалкое произведение раскольнического пера, позорящее нынешних старообрядцев. Брань самая неприличная на г. Кормакова и дерзкие укоризны на православную церковь и ее пастырей – вот главное ее содержание. Г. Кормаков именуется здесь «Июдою предателем», «отступником от истинной веры., и т. даже зверские на него гонения его отца восхваляются здесь, как будто бы законные и справедливые: «за дело, – говорится здесь, отец выгнал тебя из своего дома: не отступай от православия, не суйся прежде отца с матерью в воду»! А церковь православную составители книжонки постоянно именуют «никонианскою», «еретическою», православие «лжеправославием», «бесконтрольным (?) никонианским новшеством», православных пастырей – «само- проклятым» «лжепастырями», и т. п. О присутствовавших на соборе 1606 года православных епископах говорится: «правила святые они отложили в сторону, а ухватились за меч и давай им махать на все стороны (?) и проучать им всех не приимающих новшества», и проч. и проч. Эта площадная брань старообрядцев тем более удивительна что не было им никакого повода изрыгать ее. Кто читал «исповедь» г. Кормакова, тому известно, что в ней никакой укоризны на старообрядцев не содержится, а только поставляется на рассмотрение вопрос о созданной от Христа церкви, из каких членов она создана и состоит. На основании священного писания и св. отец учения он доказывает здесь, что истинная церковь создана Богом с тремя чинами иерархии и седмию таинствами, в каковом устройстве, по силе обетования Господня, и должна пребыть навсегда, что без личного присутствия епископа и без совершения седми таинств церковь существовать не может, и что поскольку в обществе старообрядцев другопреемственная иерархия превратилась и совершения седми таинств не существовало, то он и пришел в сомнение относительно правильности сего общества, именующего себя церковью, и относительно законности ныне существующего в сем обществе австрийского священства. Вот существенное содержание «исповеди» г. Кормакова, а равно и вопросов поданных им лично Савватию. Что же тут оскорбительного для старообрядцев? Вместо того, чтобы спокойно отвечать свидетельствами от Писания, они сердятся и бранятся и этим доказывают только, что они виноваты и ничего основательного в свою защиту сказать не могут. Площадная брань их тем возмутительнее и тем позорнее для старообрядчества, что ее произносят не беспоповцы или противуокружники, а почитаемые за наименее враждебных церкви – окружники и при том еще целым обществом...

Однако, раскольники ошибаются в расчете, если надеются бранью и ругательствами достигнуть победы над истиною. Бранью на церковь и православие они могут доставить удовольствие только таким слепым ревнителям раскола, как старик-Кормаков и ему подобные, которых в расколе впрочем, многое множество; но всякий благоразумный и спокойно рассуждающий человек, даже из самих старообрядцев, легко поймет, что брань доказывает только бессилие сочинителей оправдать раскол. Поэтому то изданные раскольниками сочинения против вопросов и исповеди г. Кормакова не только не убедили в мнимой правоте раскола и раскольнической иерархии наприм. товарищей г. Кормакова, подписавшихся с ним под вопросами, напротив один из них, Д. А. Копчиков, видя бессилие раскольнических начетчиков защитить раскол и свою иерархию, решился присоединиться к православной церкви. Об его присоединении предлагается далее подробный рассказ.

В делах раскольнической мнимо-окружнической иерархии затишье, – никаких крупных событий не случилось. Сам Савватий по обычаю собирался и нынешним летом посетить родные и любезные ему сибирские края, но почему то не мог собраться. Впрочем, говорят, что хотя на малое время, а все-таки осенью отправится в Тюмень. В Июле Савватий ездил освящать новоустроенную церковь в деревне Тураеве, находящейся в двадцати пяти верстах от Москвы; его сопровождали московский поп Константин, диакон и несколько певцов. На освящении было много народу, в том числе некоторые нарочно приезжали из Москвы.³ Торжество это было помрачено лишь тем обстоятельством, что местный поп Димитрий был пьян и в служении с Савватием не мог участвовать. На обеде после освящения тураевцы даже принесли жалобу Савватию на попа Димитрия, что он и всегда почти пьянствует, так что редко бывает в состоянии служить. Это происходило в присутствии самого Димитрия, который на обед явился: он тут же припал ко владыке-Савватию с слезным молением – простить его, и, конечно, владыка простил. Но проводив его, Дамитрий начал пьянствовать по прежнему, так что теперь на большие праздники Савватий посылает в Тураево служить бывающих в Москве приезжих попов, а попа Димитрия все-таки терпит. Зная бесхарактерность Савватия, и то, что он совсем в руках у «Арсентия» Морозова, раскольнические попы умеют очень ловко проводить его. Недавно он поставил некоего попа Андрея, разумеется, гусляка и назначил ему ехать в Сибирь, в какое-то местечко близ Тюмени. Андрею, конечно, не хотелось ехать в такую даль, и вот он, во время одной службы, притворился имеющим болезненный припадок, так что Савватий не только не решился послать его потом в Сибирь, но и в Москве запретил ему на время служение. Поп Андрей отправился к Морозову на фабрику и стал просить «Арсентия Иваныча», чтобы «велел» владыке снять с него запрещение. Арсентий Иваныч велел и владыка беспрекословно разрешил Андрея, который теперь и служат у самого Морозова на фабрике. А вместо него в Сибирь Савватий назначает другого попа из смежной с Гуслицами Вохны, которому также не хочется ехать из московских краев. Ему даже сами приближенные Савватия советуют сделать что-нибудь подобное тому, как поступил Андрей, – и поп, конечно, последует этому совету. Нужно заметить, что попов у раскольников развелось множество; гусляки все пороги обили у Савватия, добиваясь поповства.

Летом приезжал в Москву из Черниговских слобод и прожил здесь целых три недели известный читателям поп Евфимий, – он приезжал опять по делу о назначении его в настоятели Рогожского причта. Его прежде просил в настоятели сюда Духовный Совет; а теперь сам он сильно хлопочет об этом. Живя в Москве, он ходил к богатым купцам-раскольникам, заискивая у них расположения и, как ловкий человек, действительно привлек на свою сторону попечителя Рогожского Кладбища Мельникова и других влиятельных раскольников, которые и ходатайствовали перед Духовным Советом о назначении его в настоятели кладбищенского причта; но главный член совета, т. е. самый сильный по своей близости к Солдатенкову, Петр Драгунов с решительностью восстал против назначения Евфимия на Рогожское Кладбище, и Евфимий, не получив желаемого, должен был уехать из Москвы. Драгунов говорил в совете, что если и три года назад, когда просили Евфимия в Москву, Сильвестр Балтский, под ведением коего он состоит, находившийся тогда в дружественных отношениях с Духовным Советом, не отпустил его в Москву, то тем более не отпустит теперь, находясь в таких неприятных отношениях к Духовному Совету за уничтожение Окружного Послания; определять же Евфимия на Рогожское Кладбище, без согласия Сильвестра, значило бы сделать новую ему неприятность, что может повести к окончательному разрыву его с Духовным Светом. Но разве место настоятеля на Рогожском Кладбище праздно? – спросят читатели. Ведь там настоятельствует сам этот пресловутый поп Петр Драгунов, занявшие место Прокопия Лапшина, которого он, при помощи своего приятеля Шибаева, с этою именно целью постарался выпроводить из Москвы на саратовскую архиерейскую кафедру? Это верно, что солдатенковский батюшка-отец-Петр, вытеснив Прокопия, занял, и во второй уже раз, лакомое местечко настоятеля на Рогожском Кладбище. Но вскоре же после переезда его на Кладбище здесь случилось неожиданное и неприятное для старообрядцев по австрийскому священству событие, – алтарь, где совершались раскольническими попами торжественные, соборные служения обеден, собиравший на Кладбище множество народа, повелено было снять, и служение обеден прекратилось⁴). Попы, незаконно проползшие на Кладбище, к сожалению, остались там и после этого, – продолжают и теперь открыто служить в часовнях все другие службы; но с прекращением служения обеден доходы их значительно сократились, – и вот благоразумный «батюшка-отец-Петр» нашел нужным вторично перебраться с Кладбища, где был устроен для него целый чертог, на свой прежний более выгодный приход. Таким образом место настоятеля на Рогожском Кладбище осталось и, после неудачных попыток Евфимия занял его, остается доселе праздным. За настоятеля временно служит там поп Елисей.

У противуокружников неурядица продолжается по-прежнему и конца ей не предвидится.

Мы говорили в свое время, что Иов, получив по видимому решительные удостоверения о готовности Тарасия твердо стоять заодно с ним против Иосифа, отправился в Петербург для умиротворения тамошних противуокружников, расстроенных письмами Иосифа и его сторонников. Иова приняли в Петербурге с почетом и внимательно выслушали привезенные им документы, удостоверяющие о полном якобы согласии с ним Тарасия, особенно собственную о том грамоту Тарасия, привезенную Игнатием. Петербургские противуокружники успокоились и Иов, вполне довольный этим, возвратился в Москву. Но здесь он заболел и довольно трудно, так что нашел нужным для поправления здоровья отправиться на дачу в подмосковное село Печатниково к своему попу Акиму. А между тем его ожидала новая неприятность: получено известие, что Тарасий перешел на сторону Иосифа, даже приехал в Москву и готовится вместе с Иосифм составить здесь собор для суда над противниками сего последнего.

Известие это оказалось верным. Хорошо понимая, что бороться с четырьмя епископами: Иовом, Кириллом, Пафнутием и Макарием невозможно, Иосиф чрез приближенных своих, давно уже начал заискивать пред Тарасием, склонял его на свою сторону, поставляя на вид, что «ему» как не бывшему лично на соборе 22 Октября прошлого года, на котором Иосиф подвергнул извержению из сана, удобно отвергнуть этот собор. Первые попытки Иосифа привлечь на свою сторону Тарасия не удались, так как сторонники Иова успели перетянуть его к себе. Однако, зная его легкомысленность и слабость характера, Иосиф не терял надежды сделать Тарасия своим союзником. Он упросил съездить к нему в черниговские слободы своего приятеля, содержащего в Москве на Дьяковке меблированные комнаты, некоего 0. Костина, да гжельского купца Г. Литерова, научив их, как им действовать на Тарасия, и снабдив обильными для него дарами. Московские послы доказывали Тарасию, что во всех смутах, колеблющих общество противуокружников, виновны враги Иосифа. «Иосиф, – говорили они, – столько лет без порока трудился в управлении церковью и так боролся с окружниками; а теперь, в глазах его врагов, сделался не хорош! Если они считают Иосифа недостойным священного сана, то зачем же Иов принимал от него рукоположение, клялся иметь любовь к поставившему его епископу? Нет, несправедливо Иов с своим собором произнес извержение на владыку-Иосифа. Соблаговолите сами прибыть в Москву и разобрать все дело соборне, настоящим образом». Костин в особенности нападал при этом на Иова, по личной вражде к нему, ибо Иов отлучил его за то, что он из своих нумеров сделал дом разврата ради скверного прибытка.⁵ Тарасий колебался; но затем согласился ехать с Костиным в Москву, и здесь предупредительно принят был Иосифом. Объяснившись и сговорившись, как действовать, они постановили составить собор.

Понятно, как должен был удивиться Иов со своими приверженцами, когда узнал, что Тарасий находится в Москве и соединился с Иосифом. Чрез доверительную грамоту свою он дал полное согласие на все, что ни сделает собор, составленный Иовом в октябре прошлого года, и в грамоте, так недавно выданной архимандриту Игнатию, решительно уверял, что вопреки всем толкам крамольников находится в полном единомыслии с Иовом и прочими «боголюбивыми епископы»; а теперь этот же самый Тарасий, вдруг, ни с того ни с сего, отказывается от этих боголюбивых епископов», и переходит на сторону их противника Иосифа! Иов немедленно составил из своих приближенных совет, на котором присудили послать к Тарасию московского попа Илью, чтобы вычитал ему помянутые грамоты и объявил, что если он, Тарасий, вопреки этих своих грамот и всех прочих уверений будет действовать заодно с Иосифом, то его подвергнут строгому осуждению по церковным правилам. Но попа Илью, как и следовало ожидать, Иосифовцы не допустили до личного свидания с Тарасием, и он должен был возвратиться ни с чем...

Между тем Иосиф и Тарасий открыли собор, на котором присутствовали попы их партии: Фома Корякин, Василий нагатинский, Кирил речицкий и несколько мирян. Собирались три раза, т. е, собор имел три заседания и сделали на них следующие постановления: 1) извержение Иосифа и запрещение попам – Фоме Карякину, Василию нагатинскому и прочим, последовавшие от Иова и его сторонников на соборе 22 Октября 1885 года, считать не действительными; 2) за произнесение неправильного извержения Иосифу и отлучений упомянутым попам все участвовавшие в соборе 22 Окт. подвергаются отлучению от церкви; и 3) впредь, до избрания на Москву особого епископа, управление московскою епархиею препоручается Иосифу. Тут же, на соборе, некоторые из мирян кланялись в ноги Иосифу, говоря: «Как прежде ты был нашим епископом, так будь и теперь; кроме тебя другого мы не можем признавать своим епископом». На соборе, между прочим, было читано в виде обвинительного акта против Иова, послание к нему старцев Куреневского монастыря, наполненное злобными выходками и ругательствами на Иова. Когда его читали, то один из мирян, смущенный его крайнею резкостью и бранчивостью, решился было сказать слово о неприличии такой брани и несколько заступиться за Иова; но ему не дали говорить и немедленно удалили.⁶

Итак, Иосиф теперь не один и как только приобрел союзника, выступил снова на борьбу с своими противниками. Что же думает делать теперь Иов? Он замышляет наступающею осенью созвать своих сторонников также на собор для суда над Тарасием за то, что вопреки своей доверительной грамоте осудил постановления собора, бывшего в Октябре прошлого года. Переход Тарасия на сторону Иосифа некоторые объясняют расстройством умертвенных способностей, приключившимся ему от тяжкой болезни, которую он недавно перенес. Как бы то ни было, но партия Иосифа теперь, с переходом Тарасия на его сторону, много усилилась и поведет еще смелее свою борьбу с противной партией. Вообще «церковноиерархические дела» у противуокружников все более и более ухудшаются и от соборов их происходит один вред. Сами противуокружники сознаются, что пастыри их до конца запутались и не видится никаких средств к восстановлению расторженного единства. Корреспондент.

Немы да будут устне льстивые, глаголющие на праведного беззаконие, гордынею и уничтожением.

Отец Иов! Получили мы от вас суесловные ваши злокляузные бумаги. Извещаем вам взойти в чувство и вспомни ты всю свою текущую жизнь, был ли ты хотя на малое время в миру с церковью Христовою и с христианами. Во-первых, в бытность твою у нас в монастыре, какой ты раздор учинил между братии и женского монастыря! А спросить вас из-за чего? Не явно ли, что из алчности твоей. И ныне ясно устне твои льстивые вопиют на тя. О горе, мщение Господне ждет вас, и с подобными тебе. Якоже вопиет кровь праведного Авеля или кровь Захарии, сына Варахиина: тако и на вас вопиет и обличает вас святая церковь Христова за раздирание ея, каковую раздираете и обругаете своею наглостью. Но жестоко тебе противу рожна пратися, по апостольскому словеси. Вразумися – какими вы данными вооружаетеся на святую церковь Христову? Вы все обнажены иерархических дел от своего поставлявшего вас святителя владыки Иосифа и от граждан, за свою наглость ты от своего святителя запрещен богословно после вашего льстивого соборища. Ваше соборище было 22 мая, а 24 того же мая опротестовано ваше соборище владыкою Иосифом и обществом за беззаконное ваше действие, а тебе наложено правильное от всех иерархических дел запрещение. Чем же ты оправдал свое запрещение? А 27 сентября ты обнажен от общества святительской одежды и власти при поставлении на Павловский посад священника Серия: при чем же ты остался? Ты святителем поставлен во епископа, а гражданами избран; они же тебя и разоблачили за беззаконное твое действие: при чем же ты остался? От святителя ты запрещен, а от народа ты обнажен святительской одежды и власти:⁷ значит, ты остался не при чем и никому ты не потребен. Кому же ты служишь и кого ты призываешь? по Златоустову словеси, призываешь отца сатану. Как же ты дерзаешь вязать прочих, а сам ты связан, неразрешимыми узами? Твоему же злу союзник и таков же раздиратель церкви Христовой Кирилл, подобный тебе, – от своего святительства извержен за беззаконное его действие, общества от него отказались, монастыри оба, мужской и женский, не признают его за пастыря, а волка и губителя словесного стада Христова. С кем же вы остались и против кого вы ратуете? Не явно ли, что против церкви Христовой своею наглостью и лживою лестью? 2-е. Как же вы дерзнули сказать такую гнилую речь на владыку Иосифа, которой речи и святый Апостол Павел устрашился (?), пишет, глаголя: а еже отай деема от них, срамно есть и глаголати. А вам по своей наглости не срамно и не страшно. Или вы более Апостола? Точно, вы всех превзыдоша раздорников своею наглостью. Возрите кияждо на свою совесть и вразумитесь, и разъясните христианам от каких времен владыко Иосиф сделался такой непотребный сосуд? От многих лет, или по принятии от него вами хиротонии? Если же от многих лет таков непотребный сосуд, то и вы непотребные, что от непотребного приняли хиротонию. Смотрите, не подпадите под тую проказу, которою проказою Господь наказал глаголющих неправду на святителя Григория, епископа Акраганского, ноября 23-го. И паки сами ваши льстивые уста вопиют на вас. А если бы владыко Иосиф последовал по вашему строптивому пути, тогда чтобы было? Потребен сосуд был бы? Почему же вы прежде не выказывали таках пакостей? О нечестивая, пребеззакоаная глава! Почему же ты на себя не клевещешь, как ты сам у нас в женском скиту жил, или как твой союзник Кирилла жили по месяцу в одной келлии со старицами? Да заградятся уста глаголющих неправду. Что же он на вас не клевещет и ни какой хулы не наносит на нас, но щадит и милует вас? 3-е. Не явна ли ваша беззаконная клевета, что вы кляузничаете на владыку Иосифа, что он действовал не в своих епархиях. Это есть воистину ложь и неукротимая злоба; но он настоящий приемник московского престола и всей России, впредь избрания на Москву епископа принял при живности, от самой руки владыки Антония, от поставляемого своего святителя и управлял московским престолом 8-мь лет тихо, безмятежно, никаких раздоров не было. Вы же много ли лет действуете и восхищаете самоуправно, нагло таковую неограниченную папскую власть! А в противном случае и папа подчиняется кардиналному совету. Не превозношайся: превозносяй себя до небес снидоша до ада; Господь гордым противится, а смиренным дает благодать; по Исаию: на кого возрю? токмо на кроткаго, молчаливого и трепещущаго словес моих. Оглянитеся и посмотрите, сколько вы рассеяли плевелов в такое малое время. Ты и во всю свою жизнь не соберешь обратно по своей буйной наглости. И что вы наделали? Все ваши раздоры опубликованы в газетах и дошли до услышания самого Царя. Не чрез ли ваши раздоры московские алтари раскопали по царскому повелению⁸? Ты же ездишь по России – рассееваешь кляузы, чинишь раздоры, соблазняешь православных христиан своим бесстыдием, действуешь пребеззаконно по своим ли епархиям? Вразумитеся взойдите в чувство! Что вы делаете? Не подмешайте огня прежде суда Божия; устрашись правосудия Божия: не будьте тьма вместо света. 4-е. А Кирилл, изверженный по твоим же письмам, которые у нас хранятся и доднесь, во своей ли епархия на Москву поставил какого-то Пафнутия, напротив правил святой церкви и кого он спросил и с кем совещался о таковом великом деле? Воистирну, ослепли вы телесными очима, вкупе же и душевными. Все ваши злокозненные дела обличают вас по вашим же надменным письмам: да обратится сия болезнь на главы ваши. Ты же сам к нам в монастырь писал письмо на Кириллу и приказывал нам в своих письмах: блюдетеся врага церкви Христовой изверженного Кирилла: а теперича ты обратился яко пес на свою блевотину и пожираешь ю. Как же ты откажешься от своих слов? Они твои слова запечатлены. По каким же правилам со изверженными помириться? и можно ли со изверженными помириться? и какими ты правилами оправдал его за самовольное его отречение от своего епископского сана во святем храме пред всею братиею, без всякого с противной стороны принуждения, а только по своей дерзости? И тако за оным все просим вас впредь не достужайте и никаких льстиво изложенных писем не пишите нам, потому мы до вас никаких дел не имеем и иметь не желаем, за беззаконные ваши раздоры. Вы не так управляете церковью Христовою, как надлежало бы истинному быть пастырю Христова словесного стада; вы не собираете стада, а останки отгоняете от церкви Христовой. Таковые не есть пастыри, но волцы и губители: о таковых и Апостол святый глаголет: от нас изыдоша, но не быша от нас. И прочее. Во таковом противном вашем действии мы от вас и никакого лестного оправдания вашего не примем, понеже вы чужды есть церкви Христовой, от Бога и от народа и не налезайте, куда вас не просят и просить не желают:

Инок настоятель Амвросий. Инок схимник Сирах. Священник Семеон. Инок схимник Мефодий. Казначей инок Герасим.

Января 10 дня 1886 года.

15 числа истекшего Августа, в праздник Успения Пресв. Богородицы, единоверческим священником о. Иоанном Звездинским было совершено присоединение к православной церкви старообрядца поповщинской секты, по австрийскому священству, Димитрия Александровича Копчикова.

Сын природных старообрядцев, принявших новоявленную австрийскую лжеиерархию, он был ближайшим другом и товарищем недавно обратившегося в православие В. Г. Кормакова, с которым вместе подал вопросы Савватию. В «вопросах» этих, как известно, они просили Савватия вместе с Духовным Советом доказать на основании священного и св. отец писания, может ли общество старообрядцев быть и именоваться истинною церковью Христовою, когда преемственно от Христа идущая иерархия в сем обществе превратилась и вместо нее существует новая получившая начало от беглого митрополита Амвросия, когда общество сие лишено дара Духа Св. на поставление пастырей и на совершение седми церковных таинств, чего истинная церковь отнюдь лишиться не может, ибо о неодоленности ее сам Господь изрек обетование, сказав: созижду церковь мою и врата адова не одолеют ей (Мат. зач. 67)? Известно также, что получа эти вопросы, Савватий с Духовным Советом не сделал на них никаких ответов. В. Г. Кормаков лично спрашивал Савватия, почему он и его духовный совет не отвечают на вопросы. Савватий сначала сказал: потому не отвечаем, что боимся правительства. Но когда на это Кормаков заметил, что вопросы касаются не последователей грекороссийской церкви, а старообрядцев, могут ли они с лишением иерархии и совершения таинства священства быть и именоваться церковью Божиею, тогда Савватий прямо сказал: «нам не ответить на такие вопросы; ответит на них Верховский». После такого откровенного со стороны Савватия признания в невозможности доказать правильность именуемой у поповцев их церкви и существующего у них священства, Кормаков тогда же отрекся от раскола и присоединился к православной церкви; но Д. А. Копчиков отложил на время свое присоединение для лучшего убеждения в неправоте раскола. Ему хотелось добиться от Савватия ответов, или, по крайней мере, послушать беседы Перетрухина с православными собеседниками, учениками о. Павла, каковую он желал устроить. С этою целью, вскоре по присоединении Кормакова, он пошел к Перетрухину и стал спрашивать, почему Духовный Совет не отвечает на вопросы. «Ведь вопросы, – говорил он, – очень важные; они тревожат многих размышляющих старообрядцев и будут тревожить, пока от Савватия и Духовного Совета не последуют на них надлежащие ответы».

Перетрухин сказал: «Не отвечает потому, что не имеет на то разрешения от общества».

Странный ответ! Значит, Духовный Совет находится в подчинении у общества и не пастырь управляет мирянами, овцами, а овцы пастырями. Так для чего же члены Духовного Совета и именуют себя пастырями?

Перетрухин еще говорил Копчикову: «Вот мы получили вопросы от беспоповцев поморского сословия во всем почти сходные с вашими и я на них составил ответы. Послушай, что им отвечено».

Тут же Перетрухин взял тетрадку и сталь читать. Ответы Перетрухина по обыкновению наполнены отвлеченными суждениями, смысл коих и понять нелегко. Заметив, что такие ответы не могут удовлетворить его, Копчиков стал просить Перетрухина, чтобы он побеседовал о церкви и иерархии с православными.

«Я с удовольствием готов беседовать, – ответил Перетрухин: но общество не велит беседовать с никонианами». Потом он сталь рассказывать о своих прежних беседах в поволжском крае и как он будто бы побеждал на них православных собеседников. В заключение, однако же, сказал: «Если Большаков пришлет записку с просьбою явиться на беседу, то я не откажусь с кем угодно из никониан побеседовать».

Было назначено время для беседы. Копчиков и Кормаков пригласили в номер Кремлевской гостиницы учеников о. Павла: библиотекаря Хлудовской библиотеки Шустова и Антонова, с которыми и пришли в назначенное время; но Перетрухин на беседу не явился. Тогда Копчиков признал нужным еще раз попросить Савватия об ответах на поданные ему вопросы и написал ему письмо следующего содержания.

«Совесть вынуждает меня напомнить вам, что 21 истекшего марта Василием Григорьевичем Кормаковым вам переданы были вопросы. В числе подписавшихся под означенными вопросами нахожусь и я, нижеподписавшийся. В вопросах своих, как вам известно, изложив свои сомнения относительно правильности вашего поповщинского общества и существующего в нем австрийского священства, мы просили и молили вас, купно со всем Духовным Советом, в успокоение нашей совести дать на них основанные на слове Божием и учении св. отец ответы. Приняв из рук г. Кормакова вопросы, вы тогда дали обещание сделать на них ответы. Между тем со стороны вашей никаких ответов и доселе не последовало. Не видя от вас никакого врачевания, я, наконец, обратился за разрешением своих сомнений к вашему секретарю Клименту Перетрухину, думая, не найдется ли он хотя словесно доказать, что двухсотлетнее лишение таинства хиротонии не препятствовало и не препятствует нашей церкви быть и оставаться истинною церковью Христовой. Но Перетрухин, хотя именуется великим начетчиком, на мой вопрос ничего ясного и решительного не сказал. Я молил его побеседовать о религиозных вопросах с некоторыми из учеников отца Павла; но и от этого он отказался. Такая безответность ваша еще более теплила мои сомнения в правоте нашего общества и я из сего заключаю: видно нечем оправдать безъиерархическое состояние нашего общества и ничем нельзя доказать того, что оно составляет полную, вратами адовыми неодолимую, церковь. Безответность ваша г. Кормакову послужила причиной к переходу в церковь великороссийскую; но я, прежде чем последовать примеру Кормакова, еще раз признаю нужным обратиться к вам с нижайшей просьбой и просить, во исполнение завещания Апостола – отвечать всякому вопрошающему о словесе упования, сделать на наши вопросы, основанные на слове Божием ответы. «Аще же, – скажу словами св. отец Карфагенского собора, обращенными к еретикам донатистам, – аще сие сотворити не восхощете, то неверие ваше отселе познано будет».

5-го числа июля месяца для подачи этого письма Копчиков явился на подворье к Савватию; но его не застал дома. Письмо он вручил служащему у Савватия в качестве дьячка Александру Федорову, который обещался передать его в руки Савватию.

Спустя неделю после подачи письма Копчиков с своею матерью явились к Савватию послушать, что он скажет на письмо.

Савватий спросил: что им угодно?

Копчиков ответил: Владыка, я чрез вашего дьячка Александра Федорыча передал вам письмо, в коем просил вас об ответах на известные наши вопросы. Теперь я и пришел узнать, что вы мне скажете относительно этих вопросов.

Савватий сказал: О письме вашем я ничего не знаю, – что-то запамятовал. Насчет чего ваше письмо-то было?

Копчиков. Насчет наших с Кормаковым вопросов.

Савватий. Какого Кормакова?

Копчиков. Да того самого Кормакова, от которого вы в конце истекшего великого поста приняли вопросы и которому дали обещание на них ответить; а между тем до сих пор ничего не отвечаете в успокоение нашей совести.

Савватий. Да, да; это так. Но ты погоди, – я тебе скажу вот что: у них, никониян, служба совершается не по уставу, с большими пропусками; и крестятся они не так, как показано. В писании сказано: «иже не знаменается двема персты, якоже и Христос, да есть проклят»; а они, вопреки сей клятвы, молятся триперстно.

Копчиков. Владыка, мои сомнения не о двуперстии, как вы можете видеть из наших вопросов, а о том: могло ли наше общество, с лишением иерархии и совершения таинства священства, составлять церковь Божию, полную, вратами адовыми неодоленную? Я знаю, что многие из сынов великороссийской церкви молятся двуперстно, и церковь им не возбраняет так молиться; а единоверцам преподает и благословение на такое моление. Притом скажу и то, что из Евангелия не видно, чтобы Иисус Христос слагал какие-либо персты для молитвы.

Савватий. Как не видно? Св. Евангелист Лука написал икону Пресв. Богородицы, и на ней у предвечнаго Младенца изобразил персти двуперстным сложением!

Копчиков. Я сам много видел икон древних с иным перстосложением, – именословным, а не двуперстным.

Савватий. Еще св. отцы сказали: «аще кто прибавит, или убавит, да будет проклят»; а никониане наполнили книги прибавками и убавками.

Копчиков. Скажите, – приведенное изречение на кого падает, – на изменяющих догматы веры или также и на изменяющих некоторые обряды, обычаи церковные?

Савватий. На тех и других одинаково простирается.

Копчиков. Значит, вы подводите всю вселенскую церковь под проклятие. Во вселенской церкви, от начала ее существования до настоящего времени, много изменено в чине Богослужения обычаев и обрядов, как об этом пишется в 11-м правиле Лаодикийского собора: «бяху в древних веции обычаи в церквах бываемии, от них же убо временем овии забвени быша, инии же отнюд престаша, другия же правила отсекоша». Впрочем, признаюсь вам, что я не настолько сведущ в писании, чтобы считать свои суждения безошибочными: поэтому всепокорнейше прошу вас, для моего и многих вразумления, дать вам письменные ответы на ваши вопросы, или, по крайней мере, не откажитесь словесно побеседовать с теми, кого я приглашу из последователей грекороссийской церкви.

Савватий. Нет, я беседовать не стану.

Копчиков. Отпустите хотя вашего секретаря Климента.

Савватий. Нет, и его не отпущу. Нам общество не велит говорить с последователями великороссийской церкви. И на вопросы ваши отвечать не будем, чтобы не навлечь на себя неблаговидный взгляд правительства, от которого я несколько лет страдал уже, а теперь подвергать себя опасности не желаю.

Потом Савватий начал говорить о дурных якобы поступках патриарха Никона; рассказал, как, проживая в Туле, познакомился с одним из православных священников, и тот будто бы очень осуждал пред ним патриарха Никона и винил церковь в произведении раскола. И много подобного, не относящегося к делу, говорил Савватий в обвинение церкви, так что Копчиков вынужден был заметить ему: «Если вы так много находите неправильностей за господствующей церковью, то скажите об них в ответах на наши вопросы или не откажитесь побеседовать с православными. Теперь правильно ли вы говорите или неправильно, я хорошо разобрать не могу; а на беседе лучше пойму, кто говорит правильнее». Но Савватий, сославшись опять на общество и на правительство и ответы дать, и беседовать отказался.

Вот какова наглость и ложь заправителей раскола, подобных Савватию! Когда кто-либо из старообрядцев, усомнившись в правоте раскола, спрашивает их о созданной Богом церкви, может ли она лишиться иерархии и существовать без седми церковных таинств, тогда они говорят, что им невозможно отвечать из опасения оскорбить духовное и гражданское правительства, хотя ни о том, ни о другом правительстве их вовсе не спрашивают и тем многих простодушных старообрядцев успокаивают, заставляя верить, что и в правду должно быть их пастырям опасно отвечать на вопросы никониан. Но если вы, гг. Шибаев, Савватий, Драгунов, Перетрухин и проч., действительно боитесь своими ответами раздражить правительство, то зачем же в вашем разборе на исповедь г. Кормакова вы всячески издеваетесь и ругаетесь над православною церковью, называя ее «лжеправославною», «никонианскою», «безконтрольным никонианством», зачем без всякой причины пастырей ее оскорбляете, называя их «отступниками», «лжепастырями», «кнутобойцами» и проч. и проч., и такие ругательные тетрадки распространяете всюду и развозите даже по деревням?⁹ Нет, вы правительства вовсе не боитесь, а боитесь обличить себя, показать пред всеми, что ваше старообрядческое общество не составляло и не составляет истинную церковь Христову и что ваша иерархия новая и лживая.

Д. А. Копчиков вышел от Савватия с тем, чтобы более к нему не возвращаться. Прочитав потом безобразный «разбор» исповеди г. Кормакова, он изъявил готовность присоединиться к православной церкви. Присоединение было совершено о. Иоанном в присутствии некоторых членов братства св. Петра митрополита и лиц, вышедших из раскола: Кормакова, Прошина, Юдина, Шишкова и друг., которые не мало способствовали обращению его к церкви. По окончании присоединения о. Звездинский, в назидание новообращенному, сказал простое, но трогательное слово, в котором указал, между прочим, на то, что хотя единоверцы содержат некоторые отличные от общеправославных обряды, но суть члены единой православной вселенской церкви и если, прибавил он, раскольники спросят тебя, к какой церкви присоединился, скажи, что присоединился ко вселенской, единой святой и соборной Христовой церкви. Скажем кстати: в продолжение десятилетнего служения своего в Москве, этот досточтимый священник присоединил к православной церкви более 60 человек из раскола, привлекая к себе простотою обхождения и особенно чинностью в совершении Богослужения. На Божественной литургии новообращенный причастился св. таинств тела и крови Христовой. По окончании Богослужения было роздано безвозмездно 200 экз. разных книжек против раскола, изданных Братством св. Петра митрополита.

У раскольников в былое время, особенно при Антонии, каждогодно осенью, в Сентябре или Октябре месяцах, собирались в Москве соборы, на которые обыкновенно съезжались со всей России раскольнические епископы для обсуждения текущих церковно-иерархических дел. Приглашения к ним явиться на собор Московский Духовный Совет рассылал за месяц и более до назначенного времени соборных занятий. Но теперь о созвании собора доселе не сделано никаких распоряжений и слышно, что собора в нынешнем году вовсе не будет, так как Шибаев и Духовный Совет опасаются новой встречи на соборе с Сильвестром Балтским и Бушевым, горячими защитниками Окружного Послания. Известно, что на прошлогоднем соборе между Духовным Советом и Сильвестром произошли сильные препирательства, угрожавшие новым разделением в Белокриницкой иерархии и именно окружнической. Сильвестр, ревнуя за неприкосновенность Окружного Послания, резко обличал Духовный Совет за подтверждение незаконных актов об его уничтожении: и ныне, если б составился собор, Духовному Совету пришлось бы неизбежно столкнуться с Сильвестром и Бушевым и столкновение могло кончаться хуже прошлогоднего, так как Сильвестр и Бушев остаются доселе горячими поборниками Окружного Послания и ни мало не охладели в своей вражде к Духовному Совету за уничтожение Послания и ко всем, кто старается оправдать этот несправедливый его поступок. Бушев в конце Марта нынешнего года прислал в Москву на имя Перетрухина, главного секретаря Духовного Совета и ярого проповедника раскола, обширное послание, в котором весьма резко обличает безумие, двоедушие, лживость и нечестие как всего Духовного Совета, так в особенности повелевающего Советом Ивана Шибаева, за явное попрание истины, выраженной в Окружном Послании; а также клеймит позорное отступление от этой истины и самого Перетрухина, который и в Москве старался защитить перед Бушевым Духовный Совет и потом в защиту Совета написал ему даже письмо, на которое собственно Бушев и отвечает. Ответное письмо Бушева произвело в Москве большое впечатление;¹⁰ оно заставило Шибаева и Духовный Совет еще больше опасаться встречи с ним и с Сильвестром на соборе, – и вот они признали за лучшее не собирать в нынешнем году и самого собора. Да и зачем он в самом деле? Разве один Ив. Ив. Шибаев, вдохновляемый К. Т. Солдатенковым, не стоит целого собора раскольнических архиереев, сколько бы их ни было!

Не стесняемый заботами о предстоящем соборе и не менее Шибаева довольный, что никакого собора не будет, Савватий исполнил свое намерение посетить любезный ему Сибирский край. Из Москвы он отправился вскоре после праздника Успения. В самый праздник, пред отъездом, он служил в своей домовой церкви обедню с особенной торжественностью, – за обедней были и некоторые купцы-раскольники, желавшие вероятно проститься с ним. На пути Савватий останавливался в Нижнем в доме одного богатого купца – раскольника и здесь вместе с Кириллом Нижегородским служил также литургию за которой присутствовало большое число съехавшихся на ярмарку купцов-раскольников. Вот как даже такие ничтожества, как Савватий, чуя свободу, пользуются всяким случаем поддержать и возвеличить раскол! Иногородние купцы, разумеется, с умилением будут рассказывать дома, как в Нижнем соборне служило их владыки литургию со всем великолепием и торжеством, никого и ничего не опасаясь. Останавливался Савватий и в других приволжских городах, где есть раскольники австрийского согласия. Путешествовал он недолго: к празднику Воздвижения приехал уже назад, в Москву и в этот праздник опять торжественно служил всенощную и обедню у себя в доме, так же при большом стечении народа.

Вероятно, Савватием привезено в Москву известие, неприятное для раскольников, что Виктор Уральский подвергся аресту за то, что построил моленную не согласно с утвержденным планом, как это большею частью делают раскольники, а больше за то, что подверг тяжким побоям священника единоверческой церкви, принадлежавшего прежде к австрийскому согласию и бывшего близким к нему человеком.

В некоторых деревнях знаменитой Гуслицы между окружниками и противуокружниками возникла борьба из-за обладания общественными моленными. Так в деревне Курской, находящейся в одной версте от Спасо-Преображенского Гуслицкого монастыря, несколько противуокружников, перешедших на окружническую сторону, с помощью местного фабриканта Балышева, окружники, завладели общественной моленной, которая принадлежала противуокружникам. Теперь эти последние, не желая соединиться с окружниками, собираются для молитвы в особой крестьянской избе, куда нередко является к ним поп Козьма из деревни Заволиной. Окружники, завладевшие моленной, состоят большею частью из приказчиков и рабочих Балашева: к ним Савватий определил уже и попа. Нечто подобное затевалось и в деревне Коровиной. Здесь один небогатый фабрикант, по фамилии Дерягин, в надежде на материальную поддержку от известного ревнителя и распространителя раскола Арсения Морозова, перешел с несколькими крестьянами на сторону окружников. Морозов определил было к ним и попа для служения в их общественной моленной. Но здешние противуокружники сделали отпор отступникам: дело доходило почти до кулачной расправы и моленная попрежнему осталась за противуокружниками.

Здесь же в Гуслицах в деревне Шувой в истекшем Августе, 15 и 16 числа, происходили беседы между православным собеседником слепцом Шашиным и известным Онисимом Швецовым (священно-иноком Арсением). Сначала гусляки просили Перетрухина, чтобы приехал побеседовать со слепцом; но Перетрухин почему-то отказался (Должно быть общество не позволило!) Тогда гусляки обратились с просьбой к Швецову в Нижний Новгород, где он из лавки московского книжного торговца Большакова пропагандировал, по обычаю, раскол во время ярмарки. От Швецова отказа не последовало. На беседах с Шашиным, как

передают сами старообрядцы, Швецов раскрывал и утверждал следующие весьма странные мысли: 1) церковь Христова состоит из двух составов: из слова Божия и из верующих людей; 2) люди все могут уклониться в неправославие. Когда при этом его спросили: по отпадении всех верующих в неправославие из кого же будет состоять церковь Божия? – Швецов ответил: из закона или слова Божия, которое остается неизменно. Его еще спросили: а в случае обращения совратившихся из ереси, пред кем они будут приносить покаяние? Швецов ответил: пред Богом. Затем далее 3) Швецов утверждал, что и в одном человеке может заключиться вся вселенская церковь; еще 4) что без крещения, миропомазания и без причащения таинства тела и крови Христовой в нужное время можно получить спасение. Швецов говорил еще, что епископов может мерить своей меркой и если под его мерку епископ подойдет, тогда он будет признавать его истинным епископом. Удивительно этот новый раскольнический богослов, руководящийся в решении догматических вопросов не словом Божиим и писаниями отцев церкви, а своим свободомыслием! Из Гуслиц Швецов заехал в Москву и здесь, по обычаю, хвалился своей победой над защитником православия. Но для нас уже это одно обстоятельство, что для беседы с Шашиным гуслицкие раскольники вызывают и Перетрухина, и даже такую знаменитость, как Швецов, служит доказательством, что деятельность слепца-миссионера остается не бесплодною и сильно озабочивает раскольников. Из Москвы Швецов опять уехал в Нижний. Там он получил новую просьбу от симбирских старообрядцев прибыть к ним для собеседования с местными православными миссионерами. Таким образом, Швецов является всероссийскими миссионером раскола.

Недавно московских и подмосковных беглопоповцев постигло несчастье. 17-го числа истекшего Августа их любимый беглый поп Петр Щепетев во время совершения панихиды в доме одного московского беглопоповца был арестован. Арест последовал вследствие письменных доносов на него к местной власти от приближенных лиц другого беглого же московского попа Петра Ремизова. У Ремизова со Щепетевым были постоянно неприятности из-за доходов. Щепетев, как старейший поп, прослуживший у беглопоповцев двадцать лет, разумеется, пользовался большим уважением у своего общества и большими доходами, нежели Ремизов, – вот почему этот последний и прибег к доносу на товарища, чтобы удалить его из Москвы и остаться одному у всех беглопоповцев. Ремизов из числа заштатных православных священников и хоть восемь лет уже поповствует у беглопоповцев, но, как мы говорили некогда (см. Брат. Сл. 1884 г. т. 2, стр. 30), доселе числится православным священником и пользуется выдаваемым из Московской Духовной Консистории паспортом, почему и живет у раскольников в полной безопасности; а Щепетев проживал без паспорта: это знал Ремизов и этим погубил Щепетева. В Москве, здешние беглопоповцы, Карасев и Третьяков, посредством подкупа хотели выручить своего арестованного попа; но попытка не удалась. Из Москвы под присмотром арестованный отправлен к своему епархиальному начальству в город Тулу. Тогда, вслед за ним, Карасев и Третьяков отправили дьячка его Федора Семенова в Тулу, снабдив деньгами, в надежде, нельзя ли здесь исхитить его из рук правительства; они просили и тульских зажиточных беглопоповцев, Никитина и Семичева, оказать посильную помощь Семенову в освобождении попа Петра. Но пока не слышно чтобы их хлопоты увенчались успехом. После допроса Щепетева Духовной Консисторией родной сын его, как слышно, хлопотал пред духовною властью, чтобы отпустили отца к нему на поруки; но так как Петр имел неосторожность проговориться, что за ним придут в Тулу старообрядцы, то на поруки его не отпустили. Впрочем, в настоящее время, как передают беглопоповцы, он жительствует свободно. Сведения об этом беглеце-попе сообщены в Братском С.лове 1884 г. (т. 2,стр. 28).

Любопытно, что и врагу Щепетева Петру Ремизову пришлось не долго повластвовать одному у беглопоповцев: слышно, что и он также арестован недавно где-то под Москвой. Таким образом московские и подмосковные беглопоповцы в настоящее время остались вовсе без попов, к не малому удовольствию раскольников по австрийскому священству, которые, без сомнения, станут хлопотать о привлечении их в свое согласие. Вот эти австрийские попы так очень свободно и безопасно разгуливают по Москве с длинными волосами и в полурясках, торжественно служат обедни и делают что угодно, – а также разные проходимцы в роде Перетрухина, открыто в лавках и на площадях, поносить православную церковь (и не церковь только), никого не опасаясь, кроме Ивана Иваныча Шибаева...

На прошлогоднем соборе раскольнических епископов в Москве спутник и сотрудник Сельвестра Балтского, уполномоченный от четырех стародубских посадов депутат, Ефим Епифанов Бушуев имел, как уже и сказано выше, горячие споры за неприкосновенность Окружного Послания с членами Духовного Совета, издавшими подтверждение прежних грамот об уничтожении Послания и особенно с главным виновником этого позорного распоряжения – Иваном Шибаевым. Лукавый и продажный раскольнический начетчик Перетрухин, состоявший тогда при Пафнутие Казанском и вместе с ним приехавший в Москву на собор, желая подслужиться к Шибаеву и прочим сильным раскола, также вступил в препирательство с Бушевым и стал защищать мнимую законность нового акта об уничтожении Послания, хотя выдавалъ себя дотоле за горячего окружника. И по отъезде Бушева из Москвы он послал ему письмо, котором старался, с свойственным ему лукавством, успокоить Бушева и доказать ему, что якобы Духовный Совет и не думал в сущности уничтожать Окружное Послание, а руководился только благим желанием как-нибудь восстановить нарушенный Посланием мир в старообрядчестве. На лукавое и лживое письмо Перетрухина Бушев, человек прямой и откровенный, ответил обширным посланием, в котором высказал много горькой правды и о Духовном Совете, и о Шибаеве, и о самом Перетрухине. С этим письмом и желаем мы познакомить читателей.

Обращаясь к «благодетельнейшему Клименту Афиногеновичу Перетрухину» и толкуя, что Климент «по переложению» значит милостивый, Бушев начинает письмо следующим насмешливым замечанием: «И в правду ты милостивый государь, подобящийся сострадательной матери, убаюкивая меня, как и она в колыбели плачущего младенца, красно-привлекательным пением, дремоту тем навевая». Но хлопочешь ты напрасно, – продолжает Бушев. «Я не чужд старообрядческой природы; долго, долго я не дремотою был одержим, но летаргическим сном с моими собратьями спал; не видели и не слышали, что среди нас совершалось, пока не пробудило нас гениальное не дремлющее наблюдение вечной памяти достойного Илариона Георгиевича и пока он не представил нам в собрание в городе Новозыбкове тех богомерзких 10 тетрадей, которые поименованы и уничтожены собором 1862 г. в Окружном Послании и которые мы тогда рассматривали в доме П. Тархова. Тогда только очувствовались и отрезвились от летаргического сна. Но вы, друг, в те времена, соображаясь с настоящими вашими летами, не могли сообща с нами сбросить с себя ту повальную дремоту и вековое усыпление, от которого и более, даже совершенно отрезвил нас двадцатилетий период времени со дня уничтожения тех тетрадей». Припомнив, что в течение этих двадцати лет было сделано противниками Окружного Послания и их потаковниками в роде Антония Шутова, нынешнего Савватия, Шибаева и самого Перетрухина, покланяющимися то златому тельцу, то Ваалу и храмлющими на оба колена, Бушев продолжает:

«И что ж я мню? – Если бы таковое отступство от Бога с попранием его божественной истины совершили во дни Илиины во Израили, якоже нынь зрится, то сия все ратующии на истину и ее бесстудно попирающие и с теми, кои своим молчанием, имевши влияние на них, из каких-либо еидов им поблажают и потворствуют, не избегли бы и пали вкупе с оными студными Иезавелиными пророки в потоке Киссове от острия ножа святой пророческой руки»... «Правомудрствующих же нас вышесказанный период в борьбе со врагами истины от спячки сонной совершенно отрезвил. Полагаю, что обо мне вы и сами в том лично вполне убедились, так что двоедушия никакого не осталось во мне и нет, и убеждений своих я как от вас, так и от других не скрывал, какие выработались и созрели во мне в критические церковно-раздорнические прошедшие лета. В таковом настроении духа находясь, я имел счастье видеться с вами в Москве и беседовать, в коей беседе с вами, по своей ревности, не от чего-либо другого, обвинял вас, как имеющих влияние на дело за молчание, как соучастников с теми, которые уничтожили Окружное Послание и которые его вовсе не приемлют. Я и ныне не изменился, держусь такого же точно убеждения, хотя вы в своем ко мне письме и не признаете ни на себе за молчание о истине, ни за Духовным Советом за уничтожение Окружного Послания вины, и пишете, что вам показалось невыносимо грустно мое обвинение. О, как я вами разочаровался, видя вас на краю заблуждения, в которое уже ниспал Духовный Совет, решившись, недоумеваю и не знаю почему, обелять его в глазах близорукой народности! К тому же еще, к неописанному моему удивлению, не краснея, пишете: «его (Духовный Совет) в уничтожении Окружного Послания винить не следует, ибо они никогда не могли и не думали уничтожить изложенную мысль Окружного Послания, а единственно издали уничтожение тетради Окружного Послания из снисхождения присоединяющихся от раздорной партии». Таковое мнимое оправдание уничтожения Окружного Послания не выдерживает никакой критики и есть не что иное, как нежно-женско-детская любезность и колыбельное убаюкиванье младенческий, незрелый и неокрепший ум имущих, о чем мною в начале письма достаточно выяснено».

Осмеяв, таким образом, действительно детское, или просто сказать глупое, хоть и лукаво придуманное объяснение, что будто бы Духовный Совет уничтожил не содержание и мысли, а только самую тетрадь Окружного Послания, Бушев разбирает далее и другие оправдания Перетрухина. Этот последний писал, между прочим:

«Разве наша древлеправославная церковь только с Окружного Послания стала быть всецело православною? Нет. Мы такового мнения со своей стороны не допускаем. А если бы допустить, тогда будет всуе и вера ваша. Мы со своей стороны в этом деле так понимаем, что наша свято старообрядствующая церковь с самого начала отделения от соборов 1654 и 1666 годов, всецело была православною, как до издания Окружного Послания, таковою же и в настоящее время пребывает».

Ответ Бушева на эти рассуждения г. Перетрухина очень любопытен, даже в историческом отношении. Приводим его вполне:

«Ваши соображения о существовании нашей православной церкви дают мне право объясниться с вами, не как с человеком, вполне знающим нужное ея беспутеводительное существование, а вовсе мало знающим о ея историческом шествии, почему и легко могли вы вовлечься, по легкомыслию своих незрелых лет, в противоположную сторону от правого и здравомыслящего убеждения, стать на сторону тех, которые уже не по неосмотрительности, а тщеславясь властью, низринули себя в ров законопреступления уничтожением никем не уничтоженной истины, изображенной в Окружном Послании. Если бы на оную истину, в помощь уничтожателям ее, поднялся весь преисподний ад и сам сатана со своими легионами нечистых, темных сил, и тогда истина останется непобедимою и неодоленною самими вратами ада. Вы же, господин мой, вопреки святой истины стараетесь попранную двоедушием Духовного Совета совесть облегчить, и во оправдание их изволите утверждать, что церковь наша православная с 1654 года всецело была православною до времени издания 1862 года Окружного Послания. Позволяю себе спросить у вас, государь мой: если церковь наша была всецело православною до издания отцами Окружного Послания, то что ж понудило ваших иерархов оное писать? И для кого? Для инославных что ли? А бороться за него прошлось нам со своими братьями, яко со врагами, попирателями истины, а не нашей церкви единомысленной братией, с каковыми, как со врагами истины и ныне сам ты пачкаешься и пишешь им ответы. Но скажем, наконец, и так: если бы пастыри церкви вашей не уничтожили обнаруженные те 10-ть тетрадей и не выяснили в них беспоповское противуправославное заблуждение Окружным Посланием, которое вы теперь, к ужасу и удивлению нашему, почему-то находите излишним (как бы соскучившись истиною) и вовсе ненужным, а церковь наша состояла бы как и прежде, до издания Послания, вкупе с настоящими противуокружниками и с их понятиями: то была ли бы она всецело православною без издания Окружного Послания поныне? Смело и утвердительно можно сказать: нет! никогда! Церковь терпит в себе псов и плевелом попущает, по притче Господней, расти на ниве вкупе со пшеницею до жатвы. И сам Христос пример тому показал на Искариотском Иуде, которого терпел в лике апостольском до дня предания Его. И доныне истинная Христова церковь от предателей не освободилась и их имея в себе терпит, доднеже вконец воссмердятся: и тогда, как согнившая соль, ни к чему годная, вон из церкви изсыпится. Сии же противуокружники, состоя с нами во всецело-православной, по вашему, церкви, отложились от нее, составили себе беззаконную за спнонию иерархию, и за содержимое нами здравое и православное святых отец учение, изображенное в Окружном Послании оеретичили нашу церковь, положивши 3-й чин к ним от нас православных присоединяющимся.

«Но так как вы, сударь, настоящими текущими летами свои автобиографические соображения не кончили, а пустились в обратный, очень далекий путь давно минувших времен.: то, пожалуй, скажу, что и это молодым людям присуще фантазировать о вашей старообрядческой церкви, о которой начато вами рассуждение так сказать, с казонаго конца, т. е. с 1654 года по текущий 1886 год. Теперь в свою очередь попрошу и вас великодушно обратить должное внимание на нижеследующее мое разъяснение.

«С эпохи нашего отделения никонианами от церкви их по 1716 год протекло около 60 лет, как появился в нашей церкви иеродиакон Александр, который Питириму Нижегородскому в 1716 году с товарищи писал на вопросы ответы. Он составил своего мудрования тогда отдельную от нас церковь и имел своих последователей и разнился с Ветковскою церковью во многом, как в чиноприятии от русские церкви без миропомазания священных и мирских лиц, так и другими церковными особенностями. В виду такового разделения, в начале осьмнадцатого века, Александром созданной им церкви, у нас их составились две: одна Ветковская, другая Диаконовская. А вы, утверждая, пишите, что церковь наша от начала ее отделения всецело пребывала православною: то скажите, откуда же взялась Диаконовская, и к коей церкви оную причтете и определите – к православной или не к православной? А она без сомнения в вашей церкви возродилась и в ней, так сказать, совмещалось, в наших провинциях, как в г. Новозыбкове была: тамо со Диаконовцами никогда Ветковская церковь опасно не делилась, вместе на освящение воды из разных церквей с хоругвями сходились в одно место, преимущество же ветковскому священнику было пред диаконовским в том, что ветковский священник погружал крест в воду при ее освящении; и только потом, разбирая освященную воду вместе, возвращаются обратно каждый приход в свою церковь. Таким образом, церковь наша, продолжая присущий ей путь, по отделении от нее диаконовской церкви более ста летъ существовала до 1822 г., въ котором году Александр 1-й своим указом повелелъ старообрядцам иметь указное, видное священство, местной земской полиция предъявленное. Но таковою дарованное Монаршею нам свободою, к несчастью, не все нашея церкви христиане воспользовались. Москва, ветковцы и диаконовцы и другие местности приняли с великим благоговением это богодарованное священство; посады же ваши: Воронок, Лужки, Чуровичи, Млинка, не пожелали оное священство иметь, в виду того, что в том Монаршем указе, при разрешении иметь старообрядцам священство, было сказано: «дабы сям разрешением сблизить старообрядцев к православной церкви». Итак, с 1822 года еще в нашей церкви образовалась вторая с невидным священством церковь, к которой и я имел несчастие принадлежать, и ее млеком от отца моего был воспитан... Когда в Лужки привезен бил священник отец Иоанн, то лужковцы привезенного своего вновь священника, по необходимости, за неимением невидного у нас священника, решились переправить миропомазанием чрез видного Лаврентьева монастыря священноинока. Но по принятия отца Иоанна видным священником, а по их мудрованию еретиком, они своего новопринятого священника вновь заставили по Потребнику чин проклятия читать, проклиная всех видного священства держащихся православных христиан. Таковым строгим правилом руководил тогда, недавно поселившийся в посадах, прибывший из России Анисим Игнатьев, который потом и принялся делить нашу старообрядческую церковь с Диаконовскою, находившеюся в те времена в посаде Елионке, и вполне в том успел. Мы же, как воронковцы, равно и лужковцы, дотоле с диаконовцами ничем не делились, как выше сказано, и новозыбковцы тоже. Итак, по руководству Анисима собирается так называемый Лужковский собор, на котором решается тремя посадами Лужковским, Чуровским и Воронковским участь двух церквей, видного и Диаконовского священства, – от видного приходящих в соединение к невидному священству принимать третьим чином, без миропомазания, от Дияконовской же церкви приходящих принимать миропомазанием. Вместе с сим установили миропомазанием принимать и тех из своих сограждан, которые крещены в Диаконовской церкви или восприемниками были там при крещении, они венчаны в ней, или при бракосочетании дружками были – таковых всех из своих собратий миропомазанием принимать. Поэтому в обеих наших посадах, Воронке и Лужках, начали доискиваться, кто с диаконовцами в чем либо сообщился в крещении или венчании, в кумовстве или других церковных требах. О, тут-то и пошла энергическая работа миропомазания! Лишь бы кто на кого указал, что с дияконовцами он в чем-либо сообщился, его беспрекословно мажут; не желающих мазаться в церковь не пущали и из оной таковых упрямцев выводили. И что тут издержано в то время нашего мира – уму непостижимо! И если бы у Матвея Правильника в составе (л. 275) не разрешено было маслом миро разбавлять в случае нужды, то пожалуй многим бы привелось быть не помазанным и лишившимся без того очищения от дияконовской ереси, иногда пожалуй пришлось бы и умирать в ней... Такой-то тяжкий грех случился в наших святых слободах! И это случилось и совершилось еще в моих юных летах и в моих очах и из памяти у меня не испарился несомненно верный тот факт. Итак, соображая все вышеписанное, я с тобою, брат, не могу согласиться, что наша церковь с 1654 г. по 1886 г. всецело была и есть православна поныне. Где ж эти безобразия и разногласия, которые и ныне повторяются у лужковцев, находились, как не в нашей старообрядческой церкви»?

Засим Бушев говорит о распространи среди старообрядцев богохульных мнений о имени Иисус, что якобы церковь грекороссийская под сим именем верует в иного бога, антихриста, о кресте четырехконечном, якобы он есть печать антихриста и проч. При этом совсем не справедливо он объясняет их появление лютостью гонений на раскольников от господствующей церкви, тогда как они явились ранее всяких гонений, проповедовались первоучителями раскола – Аввакумом, Лазарем, Аврамием и от них наследованы всеми раскольниками. Также не верно говорит он далее, что будто бы обличению этих лжеучений способствовало появление «святейшей»(?!) белокриницкой иерархии. Нет – если бы не Ксенос, никогда бы эти иерархи белокриницкие не обратили внимания на возмутительные лжеучения о православной церкви, господствовавшие и между половцами. Бушеву, казалось бы, надлежало знать это лучше других, как человеку достаточно знакомому с разными Кириллами, Антониями, Савватиями... Но Бушев затем очень справедливо говорит, что во всяком случае существование этих диких учений, а потом и существование ярых их защитников, каковы противуокружники и сам склонившийся на их сторону Духовный Совет, с его бессовестными приспешниками – что все это показывает совершенную лживость похвальбы Перетрухина, будто церковь старообрядческая «всецело была православною» до издания Окружного Послания и остается таковою доселе.

«Из всецело воображаемой вами проповедуемой православной вашей церкви – продолжает Бушев вразумлять Перетрухина – составились две: одна окружническая, здраво и православно верующая, другая противуокружническая, нечестиво, несправедливо и не истинно верующая, о которой вы ныне спобораете, помогая во всех не богоугодных дейст-

виях Духовному Совету, стремящемуся создать из себя вновь еще иную, темно-тайную какую-то, окружно-отрицательную церковь. Тогда уже будут из нашей всецело православной церкви три: раздорническая, уние-окружническая во главе с Московским Духовным Советом и православно-окружническая, во главе с ревнителем и исповедником владыкою Сильвестром Балтским, к которой по милости Божией и аз с моею братиею, окредитовавшею меня от четырех посадов доверенностью на защиту Окружного Послания, принадлежу. И в этом не раскаиваюсь, а благодарю Господа, избравшего владыку нашего и нас от двоеумия и непостоянства в истинной христианской православной вере... А фанатики, будучи поощряемы исконным врагом рода человеческого дияволом, все силы свои истощевают на то, дабы и мы, подражая им, истребили бы из своей памяти не только самую сущность, заключающуюся в Окружном Послании, но и тетрадь, носящую на себе звание ненавистного дияволу Окружного Послания. Таковому веельзвуловскому злохитрству и вы, господин мой, не отказались содействовать, поданием злу рукопомощи, в попрании истины разными кознодействы бесстыдством дышащих людей».

За сим Бушев продолжает:

«И где же те прошедшие блаженные и треблаженные златые времена настоящего века, стяжавшие в себе ревностнейших до самоотвержения пастырей нашей Христовой церкви, поборающих по христопредаиной истине?

«Первый из них, бывший благоревностнейший защитник неодолимой и никем не сокрушимой святой истины, г-н епископ Пафнутий Казанский, который по издании в 1863 году уничтожения Окружного Послания, раскаиваясь, сказал так: «Мы не менее погрешили своим подписом касательно уничтожения Окружного Послания, как на Флорентийском соборе подписавшиеся к римскому папежеству: они сознавали свой грех, давали на усечение свои десницы; мы тоже заслужили».

«Что ж воспоследовало и со вторым ревнителем и поборником истины, г-м епископом покойным Варлаамом Балтским, в его невольном поползновении уничтожения Окружного Послания? Он слезами растворил чернила для подписания уничтожения, о чем свою ошибку до смерти оплакивал, которая его ускорила уложить в хладную могилу.

«Третий же, не уступая в благосоревновании обоим вышесказанным святителем о святой истине, г-н епископ Аркадий Славский, Эксарх Некрасовцев, он от 12-го Октября 1864 года, в послании своем Московскому Духовному Совету пишет так: «Отрещися Окружного Послания есть отрещися и словес, в нем написанных, т. е. имени Господа нашего Исуса Христа, отрещися бескровныя жертвы, иже будет до скончания века, отрещися и того, что врата адовы не одолеют церкви Христовой и прочее». Наконец, заключает: «Ни мученическою смертью отрещися не возможно Окружного Послания».

« Г-н же епископ Пафнутий Казанский повторил свое исповедание с Москвы ко мне с прочими моими собратьями в послании от 4-го Сентября 1868 г. о Белокривицком соборе, из коего я слова буквально здесь приведу: «Подписать (пишет) Белокриницкое мнимо-соборное Давыдо-Прокоповское определение, значило бы отступить от христианской веры и Бога». Затем, сообщая о Московском Духовном Совете, пишет: «Московский Духовный Совет, за исключением одного архиепископа Антония, с самого появления этого мнимо соборного определения, стал против оного и подал от себя гражданам заявление на бумаге, что акта сего признать законным и принять в руководство никак не может. С.-Петербургские же граждане с духовенством признали то определение нагло-буйственным и душегубительным».

«Таковые вышеприведенные данные нас право-мудрствующих доныне ободряли и поощряли ревностней стоять и защищать истину. И нам ни яве, ниже во сне, не грезилось и даже ее воображалось, чтобы после столь знаменитой победы и борьбы за православие и разбития на всех пунктах нами, силою оружия слова Божия всех врагов истины, Духовный настоящий Московский Совет и с ним вси сильнии, исполненности борцы за святую истину, более как чрез двадцать лет бравшиеся, сложат сами с себя бранное крепкое всеоружие и дадут свои плещи врагам, закаленные в бою за истину, и заклеймят себя в церковной истории вечным позором и будут от своих побежденных врагов просить мира, и мира постыдного, а не богоугодного, яко виновные за открытие борьбы на богопротивные сопостаты, каковую священно-исполинскую борьбу за истину вели со времени издания Окружного Послания наши освященыя власти, вкупе с ними и владыка Казанский, в котором я в настоящее время, при свидании нашем в Москве, не узнал того владыку, которого осчастливился лицезреть более 20-ти лет тому назад в доме Суровова, вкупе с Иларионом Георгиевичем, в коем ныне ощутил жар о истине угасший. О, как я притом невообразимо возмутился духом и восскорбел душею! И скрепя свое сердце, сам в себе рассуждая, недоумевал и мыслил: да неужели это тот самый владыка Казанский, рука об руку шедший но неложному пути истины с покойным Ксеносом?! Не хотелось даже верить тому, что я ныне от него слышал и увидел и что он уже не тот, и не за истину стоит, а за попирателей ея, за настоящего состава Московский Совет, уничтоживший самовластно папскою гордостно-беззаконную властью Окружное Послание, вопреки первого того своего вышесказанного убеждения! Воображаю, что бы почувствовал теперь, если бы жив был, «Амартолос» (т. е. Иларион Егорыч), услышавши и увидевши от своего любимого священного спутника противное прежним воззрениям убеждение и не истину, как прежде, защищающего, а врагов ее и попирателей?...

«Изданным 1-го Декабря 1884 года объяснением Духовный Совет уничтожил вторично Окружное Послание и епископ Казанский Пафнутий не только не сделал о том письменного протеста, но и старался еще, лично при мне, оправдывать его беззаконную, папизмом дышущую власть. И таковым необдуманным, без общего совета составленным 1-го Декабря объяснением дали на ся бестудно-буемудрым крамольникам такую дерзость и поражающее их самих острое оружие, удара которого вовсе не ожидал с товарищами, хитроуствованием кичащийся, дерзостный попиратель истины, Иван Шибаев, который и на бывшем соборе безусловно необходимого постановления о чинопринятии раздорников, к нам приходящих, постановить не допустил (это вы и сами видели), а выхитрил в свою ошибку вовлечь епископов, чрез предложение Духовному Совету – пригласить раздорников на собеседование о мире, так как, по его торгашескому соображению, он рассчитал (но далеко не верно) что Окружное Послание, как уничтоженное по его напряженному усилию, им препятствием к миру не может служить. Но это была детская иллюзия буйного его воображения. Противуокружники с неописанным торжеством так в своем уведомлении в Московский Духовный Совет над ним издеваются:

«Итак, если вы искренно признали несправедливость Послания и за то его подвергли уничтожению: то вам не должно находиться в числе окружников, а необходимо перейти к вам, не приемлющим Послания и испросить прощение в грехе церковного раздора у нашего владыки Иова; если же вы считаете его правильным и в сознании правильности его учения уничтожаете его, то вы уничтожители и попиратели истинного учения и суть еретики. Посмотрите хорошенько на себя и увидите, в какую вы впали в двойственность и противоречивость. И так кругом себя опутали, что нет возможности выпутаться. Посему советуем вам и всем согласным с вами на уничтожение Послания отделиться от ревнителей Окружного и подчиниться нашим пастырем, которые во всем согласны с предками старообрядцев. Уничтожением Послания вы уже отказались от себя и шагнули большой шаг к соединению с нами: не стойте же на полдороге, а соединитесь полным общениях с нами».

«После такового неожиданного вам с Советом заслуженного, позорного срама вы сим своим преступлением что полезного себе и церкви Христовой извлекли? И будто бы через жалость своей немоществующей братии! Ровно ничего, кроме преступного в вере греха и безжалостного оскорбления нас православных и вас самих, впадших в сеть, дияволом вам расставленную».

Довольно этих выписок из письма Бушева, чтобы читатели могли судить, какое впечатление должно было произвести это красноречивое произведение горячего окружника и на Духовный Совет, и на Шибаева, и даже на самого Перетрухина. Всем им, разумеется, нежелательно было лично встретиться еще раз с таким неудобным для них человеком – и вот они порешили лучше отступить от строго соблюдавшегося у раскольников обычая, которым они всегда хвалились, называя себя твердыми хранителями церковных правил – решили лучше не собирать в нынешнем году собора, лишь бы только не видеть в Москве таких неприятных гостей, как Бушев и Сильвестр.

Между тем и московские союзники Сильвестра, здешние ревнители Окружного Послания, составляющие «Братство имени честнаго и животворящаго Креста Господня», также вздумали возобновить литературную борьбу за Окружное Послание, только не с Духовным Советом, не с Шибаевым и Перетрухиным, что было бы гораздо ближе, а с открытыми противуокружниками, их епископами и руководителями. Братство это, имеющее во главе попа Константина и архидиакона Исихия, составило вопросы противуокружникам, существенное содержание которых мы также передадим здесь.

Вот что говорится в довольно пространном предисловии вопросов:

«Братия! Всем вам известно, что слишком двадцать три года прошло с того дня, как от пастырей наших вышло в свет Окружное Послание, в котором они находили и по сие время находят (?!) все написанное согласно с учением древлеправославной церкви; в нем же изложено изобличение неправильного беспоповского мудрования и никоновского нововведения (?) и ругательств (?), направленных против вашей древлеправославной церкви.

«К сожалению нашему не вся то братия наша вместила в себе Послание так, как мы сейчас (?); некоторые отвергли его, считая не имеющим в себе православного учения... Другие не приняли его по неуразумению своему, которое произошло через гордость и самолюбие... А что же касается до простодушного и добродушного народа, то таковой всецело предавался и сейчас предается на волю своих пастырей и учителей, которые старались и доднесь стараются превратно толковать истинное учение, изложенное в Окружном Послании.¹¹

Затем, по обычаю весьма нескладно, говорится о том, как несправедливо поступают противники Окружного Послания, и предлагаются им увещания приблизительно в следующих выражениях: Не пора ли вам, братия наша, оставить распри и раздоры и пребывание вне истинной церкви? Не одни ли и те же мы с вами имеем заповеди и правила евангельские, апостольские, соборные и святоотеческие? Не одни ли и те же древнего благочестия обряды и предания держим? не одного ли и того же предшественника нашего, блаженные (!) памяти высокопреосвященного митрополита Амвросия чтим? Зачем же разделяетесь с нами и чуждаетесь нас? Зачем бегаете от истинной церкви Христовой? Конечно, вы скажете нам: «мы не виновны в разорении церкви, а виновны в этом издатели Окружного Послания». В этих словах все оправдание ваше состоит. Но какая погрешность находится в Окружном Послании, вы доселе не указали, а потому и не можем мы быть в издании его виновными. Однако, несмотря на то, что с нашей стороны никакой ереси в Окружном Послании не найдено, но со стороны пастырей ваших приложено тщание к примирению посредством неоднократного, по желанию вашему, уничтожения Окружного Послания,¹² но почему-то к соединению обе стороны не пришли. Потому ли, что прошение ваше было непонятно пастырем вашим, или же непонятны были вам ответы пастырей ваших.

«А потому, просим вас сбросьте с себя покрывало и откровенным лицем ответьте нам подробно на следующие вопросы:

Что именно находите вредного в Окружном Послании, – погрешность или ересь?

Если погрешность находите, то объявите нам подробно, в чем она заключается и против чего мы погрешаем?

Если же ересь находите в Окружном Послании, то укажите какого еретика?

«Просим отвечать нам письменно и с подтверждением доказательств от св. Писания.

«Итак, братия, еще раз напоминаем вам священные слова св. Апостола Павла, яко час уже нам от сна востати и пора уж нам прийти в единомыслие: ведь, кажется, мы с вами единого и того же источника и единая глава есть церкви Христос.

«Итак возлагаем полную надежду на вас, братия наша и надеемся, что вы не преминете в оправдание вашего от нас отделения отвечать нам на предложенные выше вопросы. Но если же таковых от вас не последует, то зачислим ваше молчание в знак вашей виновности.

«В заключение же просим вас во имя братской любви: воссоединитесь с тою истинною церковью Христовою, которую вы незаконно покинули. Итак, да пребудем в согласии чадами св. соб. апостол, древлеправославной кафолической церкви и будет тогда по словеси Господа нашего Исуса Христа едино стадо и един пастырь.»

(Следуют подписи: Боева, Брилиантова, А. Егорова и др., – всего пятнадцати человек).

Москва 16 февраля, 1886 года.

Вопросы эти была разосланы от братства всем противуокружническим епископам – Кириллу Балтскому, Пафнутию Саратовскому, Макарию; а к Иову Московскому, в дом Ложкова, где он имеет пребывание, лично являлись для вручения вопросов два братчика. Иов не принял их, а вышел к ним постоянно находящийся при Иове иеромонах Гавриил, которому вопросы и вручены. Кроме того списки вопросов были разосланы и многим влиятельным среди противуокружников лицам. На некоторых вопросы произвели впечатление в пользу примирения с окружниками; но впечатлению этому много повредило то обстоятельство, что сами же окружнические епископы неоднократно уничтожали Послание. А потом явились и ответы, составленные одним из противуокружников, совсем подорвавшие силу вопросов. Ответы написаны очень резко, но зато и очень ярко выставляют противоречия, в которых запутались окружники. Приводим важнейшие места из этих ответов.

«Вы называете Окружное Послание, которое вышло от ваших учителей 24 Февраля 1862 г., истинным учением. Истина Господня пребывает во веки; а вы или ваши учители Окружное Послание, по вашему, истинное учение, уничтожали и проклинали в 1804, 1805 и 1885 годах. Последнее уничтожение и проклятие было самое жестокое в Латрыгиной моленной, после молебна, вашими учителями, когда Новиков И. П. к вам присоединялся. Теперь всякому понятно, что Окружное Послание не истинное учение, потому что истина Господня пребывает во веки и никогда не уничтожается. А кто истину Господню уничтожает и не пребывает в учении Христове, тот в себе Бога не имать.

«Вы просите указать ересь в Окружном Послании и от какого еретика. Что же, – разве вы не знаете, кто вам написал его? Конечно, христианин бы такой лжи не написал. Написал вам Иларион Егоров, который не имел отца духовного никогда. Иларион сказал, что ныне в России господствующая церковь, а равно и греческая, не во инаго бога веруют, а во единаго с нами. Вот ваш Иларион и лжет. (Следуют доказательства, что якобы Исус и Иисус не один и тот же Бог.) И по символу должно веровать во единаго Бога и во единаго Господа нашего Исуса Христа; а вы, окружники, закружились, веруете в два Христа. И распространяете слухи, что будто бы вам не отвечают и не доказали никакой ереси в Окружном Послании. Что же вы лжете? Вы не могли ответить на павловские 14-ть вопросов, которые вам поданы много лет назад. Потом от Савватия была к вам бумага; мы вам ответили; и потом вам подана, к Савватию, бумага за подписом освященных лиц, в которой бумаге указаны подробно все ереси вашего Окружного Послания и с тем объяснением было написано, – согласно вашей просьбы лично хотели беседовать с вами, для чего и дожидались 21/2 недели некоторые священники; но ваш Савватий и до сих пор не отвечает. Это все было в прошлом году, в недавнем времени. Если вам нужно знать все ереси, это есть от нас на все Окружное Послание подано Савватию, – там можете справки наводить. Вот вы по проверке священного писания оказались не от имени честнаго и животворящаго креста Господня, напротив, от имени сатаны, или отца вашего диявола: ибо всяка лжа от диявола; от Бога лжа не происходит и истина Господня не уничтожается, как вы Окружное три раза уничтожали и проклинали, а теперь говорите опять: оно истинное учение! В какое несчастное положение вышло ваше Окружное! должно быть не в час, или в ненастный день! Сегодня его уничтожают и проклинают, а завтра опять истинным его называют! Когда же этому Окружному будет спокойствие? Посмотрите на себя. – что вы делаете, безумные!

«Теперь вы, окружники, потрудитесь доказать в какого вы Христа веруете, – в Исуса или Иисуса. В два Христа веровать нет закона в церкви Христовой. Кроме этого потрудитесь доказать: по какому правилу ваш Саватий разрешает беззаконные браки, т. е. в родстве венчать? Или для богатых у вас есть правила кроме св. отцов седми вселенских соборов? Потом потрудитесь доказать: по какому правилу у вас Духовный Совет выбран из простых людей, неосвященных? Потом потрудитесь доказать: по какому правилу вы напечатали новые Октаи с потами, и ввели на Рогожском Кладбище и по провинции партесное пение? Пора бы вам отстать от всех сатанинских действий и раскаяться перед истинными пастырями, которые наши пастыри не ввели в церковь Христову никаких ересей и процветают яко финик¹³ гнилой уд отсекают согласно правил св. отец».

1-го Маия 7394 года.

Итак, давняя вражда и борьба искренних окружников с полуокружниками и противуокружниками продолжается по-прежнему и никакие уловки и старания заправителей раскола, разных Шибаевых и Перетрухиных не могут прекратить эту вражду и эти разделения, водворить мир и согласие в расколе, ибо раскол – повторим это в сотый раз – как и всякая ложь, носит в самом себе причину нестроений и внутренних противоречий, которые рано или поздно приведут его к самоистреблению.

В первых числах Октября месяца, к общему удовольствию московских старообрядцев по австрийскому священству, в Москву прибыли два епископа: Пафнутий Казанский и Паисий Саратовский, – оба в сопровождении своих диаконов. На сей раз им отведено помещение в особом доме, находящемся рядом с домом Опухтиной, где жительствует Савватий, именующийся архиепископ московский: дом этот недавно приобретен московским богатым раскольником П. Мельниковым и единственно с тою целью, чтобы в нем имели постоянно приют все приезжающие в Москву иногородние епископы, попы, а равно и другие лица» почему-либо заслуживающие внимания со стороны московских заправителей австрийского раскола. Не без цели, конечно дом приобретен именно по соседству с квартирой Савватия: это сделано для того, чтобы приезжие могли сноситься и с Савватием, и с секретарем его Перетрухиным, и с другими видными московскими австрийцами. Нет сомнения, что вновь открытый странноприимный дом будет служить не только приютом для приезжающих в Москву старообрядцев, но и местом для уловления неосторожных в раскол: сюда вместе с старообрядцами будут стараться помещать и православных, недугующих сомнениями и склонных к расколу, для окончательного убеждения к переходу в раскол, что и будет с удобством исполняться при помощи рядом живущего г. Перетрухина. Попытки же расколь- нических ловителей завлекать в раскол приезжающих в Москву за разрешением своих сомнений православных и старообрядцев давно известны. Приведем для примера недавний случай. Нынешнею осенью приехал в Москву из Сарапула (Вятск. губ.) один молодой человек из православных, почти лишенный зрения, чтобы поговорить с о. архим. Павлом о некоторых религиозных вопросах, смущающих его в преданности православию. В Москве он попросил первого попавшегося ему человека указать монастырь, где жительствует архимандрит Павел. На беду его, этот встретившийся был из числа раскольников: расспросив его, зачем приехал в Москву и для чего нужен ему отец Павел, этот встретившийся опасный руководитель начал всячески отклонять его от свидания с о. Павлом, как человеком по его отзыву недобросовестным, советовал лучше обратиться к людям, должно быть добросовестным, – к Савватию и Перетрухину, ибо-де они хорошо знают Писание и могут разрешить ему все недоумения – вызвался указать и дом, где жительствует Савватий с Перетрухиным. Приезжий принял этот совет, ибо очень желал послушать людей, ведущих писание и могущих разрешать сомнения. Его приняли, разумеется, очень приветливо. Приезжий попросил Перетрухина указать: какие погрешности находятся в великороссийской церкви, ради которых старообрядцы от нее отделяются? Перетрухин со своим обычным лукавством долго и много говорил ему о мнимой неправоте грекороссийской церкви, с резкой бранью на православных пастырей, которых называл самопроклятыми. Впрочем, ораторство Перетрухина, потому самому, что в нем видимо, сквозили ложь и лукавство, мало подействовало на сомневающегося. Он постарался разыскать монастырь о. Павла и когда побеседовал с ним и другими, находящимися в монастыре, лицами, то и совершенно убедился в неосновательности и недобросовестности доказательств Перетрухина и утвердился в преданности православию. Человек этот и доселе проживает в Никольском единоверческом монастыре. Нельзя при этом не воздать благодарение Господу, что в Москве находится такой монастырь, где приемлются с любовью все колеблющиеся сомнениями, из разных мест приходящие, простолюдины и находят разрешение своих сомнений. Не будь такого пристанища, где приютился бы и этот сейчас упомянутый дальний и бедный человек? По необходимости пришлось бы ему остаться в раскольническом странноприимном доме, где ревнители раскола, может быть, и успели бы совсем отвратить его от церкви. И если не удалось это в отношении к нему, то для многих других и особенно для колеблющихся сомнениями старообрядцев, дом этот, без сомнения, будет служить оградой для удержания в расколе. Вообще устройство нового раскольнического приюта рядом с местопребыванием раскольнического владыки есть событие достойное внимания. На окраине Москвы, у самых стен православного (и миссионерского?) Покровского монастыря раскол свил себе прочное гнездо, образовалась чуть не целая раскольническая колония, среди которой благодушествует и процветает, теперь покровительствуемый г-ми Шибаевым, Солдатенковым, Морозовыми, сам владыка – Савватий. Подумаешь, как изменились обстоятельства на нашей недолгой памяти в течение каких-нибудь тридцати лет! Мы помним время, когда Антоний, который был при том не чета Савватию, жил в Москве под постоянным страхом быть найденным и схваченным, укрывался в пустырях, или в подмосковных раскольнических деревнях, не имел в Москве одного постоянного приюта и даже переодевался в чужое платье, чтобы только не быть узнанным. Теперь же и раскольнические попы свободно разгуливают по Москве в своих рясках или чуйках, в широких шляпах, с длинными, тщательно расчесанными волосами, имеют свои богатые дома, с церквами и моленными, а сам их владыка Савватий, окруженный целым штатом дьяконов, читалок и канцеляристов, живет открыто и широко в нарочно отделанном для него доме, вокруг которого начинают открываться странноприимные и другие притоны раскола, Перетрухин торжественно проповедует о скором торжестве раскола над православием и говорит вслух такие речи, за которые в доброе старое время ему указали бы дорогу в места отдаленные? Вообще, дерзость разных ругателей церкви, в роде Перетрухина, чувствующих над собою покров некоей сильной власти, теперь не знает предела. После этого уже нисколько не удивительна та наглость, с какою подвизаются на пользу раскола и поносят православную церковь г-да Арсентии Ивановичи Морозовы...

Но зачем же, однако, прибыли в Москву Пафнутий и Паисий? Они явились с жалобами друг на друга в Духовный Совет, которому и предстоит теперь разобрать их взаимную распрю. Неприятности между ними сначала возникли из-за того, что Пафнутий, временно управлявший саратовскою епархиею, подверг запрещению некоего попа Израиля, а Паисий, вскоре по приезде в свою епархию, не снесшись с Пафнутием, разрешил этого попа. Дальнейшему усилению неприятностей между нами способствовало совместное их пребывание на Черемшане, в привольной местности, расположенной по берегу реки этого имени, близ города Хвалынска. Здесь существуют хорошо устроенные раскольнические монастыри, мужской и женский: Пафнутий живет в одном монастыре с Паисием, но в особой обители, отделенной от монастыря стеною. Паисий, своим кротким и приветливым нравом, а также и тем, что почитает незаконным уничтожение Окружного Послания, изданное от Духовного Совета, привлек к себе расположение и монастырских жителей и мирян, тогда как к Пафнутию, за его измену Окружному, охладели даже многие из его почитателей. Это до крайности оскорбило Пафнутия, человека самолюбивого и сознающего свое достоинство, как старейшего в расколе епископа. Потом было ему замечено, что не законно живет он и распоряжается в неподведомом ему монастыре, ибо черемшанские скиты находятся в саратовской епархии и все должны быть под управлением Паисия. Когда жив был Антоний Шутов, Пафнутий любил ставить ему на вид всякие нарушения церковных правил; а теперь, говорят, и сам нарушает церковные правила, вмешиваясь в дела чужой епархии. В последнее время Пафнутия служил обыкновенно в женском монастыре; но Паисий определил туда для службы своего священноинока, – это Пафнутий принял за новую обиду, находя здесь явное желание Паисия выжить его из черемшанских скитов. И вот он отправился в Москву жаловаться на Паисия. Вслед за ним поехал и Паисий. Итак, Духовному Совету предстояло рассудить спор между двумя владыками. Как он рассудит спор между двумя владыками. Как он рассудил этот спор, мы еще незнаем; но ввиду того, что и Шибаев и Драгунов дорожат теперь Пафнутием, который в угоду им отрекся даже от Окружного Послания, и очень не благоволят к Паисию, с которым имеют старые счеты и который еще больше неприятен им теперь, как защитник Окружного, надобно полагать, что Духовный Совет приметь сторону Пафнутия. И теперь уже известно, что Совет решительно отклонил просьбу Пафнутия уволить его от управления казанской епархией, – просьбу предложенную, очевидно, под влиянием его неприятностей с Паисием.

Но если Духовный Совет так дорожит теперь Пафнутием, то у московских старообрядцев, особенно сочувствующих Окружному Посланию, он утратил всякое уважение. Даже великий его почитатель купец Суровов теперь говорит про него, что на старости лет он бесстрашно кривит своею совестью: прежде твердо стоял за неприкосновенность Окружного и писал: «мы не менее погрешили твоим подписом об уничтожении Окружного Послания как и те, кои на Флорентийском соборе подписались к римскому папежству», а теперь, вопреки своих слов, сам же отстаивает справедливость уничтожения Послания! Пафнутий действительно, на старости лет явился совсем не тем, что был прежде и этим обнаружил, что прежде, в видах честолюбия и по заклятой вражде к Антонию он лукавствовал, а совсем не искренно ратовал за Окружное Послание: ратовать за Окружное для него значило тогда ратовать против Антония. Вот почему теперь, когда нет уже Антония, в своих личных расчетах, в угоду сильным раскола, он отрекается от Окружного Послания, признает нужным и законным уничтожение, на которое вновь обрек его своею властью Иван Иванович Шибаев, – сей по выражению Бушева, «хитроумствованием кичащийся попиратель истины». Письмо Бушева к Перетрухину, напечатанное нами, в котором и Пафнутию сказано подобающее назидание, как слышим, до крайности раздосадовало Пафнутия, и он даже грозит отягчением смелому автору письма, который, без сомнения, не очень смутится этим отлучением от владык Пафнутия и Савватия и вместе с ними владычествующих Шибаева и Солдатенкова. Вообще Пафнутий, который некогда так выделялся из ряда прочих раскольнических архиереев своим здравомыслием, сравнительной беспристрастностью суждений о православной церкви, своей, по-видимому, горячей преданностью Окружному Посланию, что внушал надежду, не последует ли он примеру присоединившихся тогда к православной церкви членов Белокриницкой иерархии (эту надежду разделял даже приснопамятный митрополит Филарет, следивший за «современными движениями в расколе», как мы лично от него слышали), – теперь этот Пафнутий вот как низко уронил себя даже в глазах старообрядцев, «бесстрашно кривя совестью», оказавшись человеком лукавым, честолюбивым, ищущим житейских выгод. Жаль его!¹⁴

Зато Паисий и в Москве среди старообрядцев приобретает больше и больше почитателей, оставаясь только по-прежнему в немилости у Драгунова и Шибаева. И в этот приезд его в Москву богатые старообрядцы приглашали его для служения в разных местах. Он служил у Сявватия в домовой церкви и в прежнем своем доме около Тверской заставы, а 22 числа, в праздник Казанской иконы Божией Матери, служил у великого ревнителя по Окружном Григория Поликарпова. Особенную честь Паисию оказывают больше за то, что он прямо заявил себя несогласным на уничтожение Послания и не обинуясь называет его делом беззаконным ведущим только к большему расстройству в старообрядчестве, а вовсе не к примирению с противуокружниками. Об этих последних Паисий говорит, что если бы кто-нибудь из их попов вздумал перейти в общество окружников, то, по его мнению, даже нельзя принять их в сане священства. Ревнители Окружного Послания Сильвестр и Бушев приобрели, таким образом, сильного союзника в лице Паисия. Понятно как все это должно быть неприятно членам Духовного Совета, особенно Шибаеву и Драгунову, и как недовольны они приездом Паисия

в Москву. Слышно, что они хотят даже сделать постановление в Совете, чтобы отселе ни один иногородний архиерей не смел приезжать в Москву, не испросив на то предварительного разрешения от Духовного Совета.

Вообще, гонения на ревнителей Окружного Послания от Шибаева и клевретов его продолжаются. Так недавно они прибегли к крутым мерам против Братства, образованного защитниками Послания. По приказу Шибаева Перетрухнин написал, а Савватий издал от своего имени грамоту, в коей гласом церкви заповедуется членам Братства прекратить своп собрания. Братство эту грамоту Савватия признало «пустой бумажонкой»; лица, его составляющие, говорят, что никто не в праве запретить общественные рассуждения о истине и что Савватий, приняв на себя такую власть, учинил великую погрешность, явился новым папой, выдающим свое мнение за глас церкви. В таком духе Братство решило написать отповедь на грамоту Савватия и подать не ему только, а всему Духовному Совету. Вообще, они не страшатся сильных раскольнического мира и готовы с беспощадностью обличать их незаконные дела. Сочувствие Паисия, очевидно, придало им еще больше смелости.

И еще Савватию с Перетрухиным пришлось испытать не малую неприятность. При одном из раскольнических попов состоит в должности причетника некто (не будем пока называть его по имени), сведущий в писании человек. Ценя в нем это редкое между нынешними старообрядцами достоинство, Савватий сделал ему предложение принять священство, но вместо согласия на принятие священства получил от него для разрешения письменные вопросы о том, может ли общество старообрядцев, лишенное другопреемственной иерархии, а с нею и совершения таинства священства, быть и именоваться истинною церковью Христовою. Податель вопросов, вручая оные лично Савватию, прибавил, что если вопросы будут решены удовлетворительно, на основании Писания, тогда он будет согласен поступить в попы; а если не будут разрешены, то, вопреки своему убеждению и совести, он никак не может быть членом незаконной иерархии, существующей в обществе, которое не составляет истинной церкви Христовой. Прочитав вопросы, Савватий сказал: «Ништо! ништо! Вот как я ошибся в этом человеке, – думал, что он предан всей душей старообрядчеству, а он, видишь ли, заражен никонианским новшеством!» Перетрухину поручено было вразумить подателя вопросов. Неоднократно происходили между ними беседы; но возражений, изложенных в вопросах, Перетрухин разрешить не мог». И вопросы и беседы с Перетрухиным мы надеемся без замедления напечатать в «Братском Слове». Читатели помнят, конечно, что Савватию с Духовным Советом были поданы вопросы от г. Кормакова и г. Копчикова и что доселе ни Савватий, ни Духовный Совет не дали ответа на них: да не умолчат по крайней мере теперь! Их спрашивает старообрядец и притом, лицо к ним близкое. Если же и эти вопросы останутся без ответа, этим еще раз засвидетельствуют старообрядческие духовные власти совершенную невозможность оправдать свое именуемое церковью общество и существующую в нем иерархию.

В числе раскольнических архиереев – полуокружников существует некий Герасим, обратившийся из противуокружников, которому поручено было от Духовного Совета управление вятскою епархией.¹⁵ Теперь этот Герасим оставил свою епархию и удалился в сибирские леса для уединенного жительства. По сему случаю Духовный Совет озаботился избранием и назначением на вятскую епархию нового епископа и пожелал исполнить это дело поскорее, чтобы воспользоваться для совершения хиротонии присутствием в Москве Пафнутия и Паисия; было испрошено согласие на избрание и оставление нового епископа от прочих раскольнических архиереев. На общем совете признали достойным сего избрания петербургского вдового попа Фому, которого и вызвали немедленно в Москву. Фома явился; но, несмотря ни на какие увещания членов Совета, решительно отказался от чести быть епископом. Ловкий гусляк, Фома сообразил, что принятием этой чести лишит себя значительных доходов, доставляемых ему петербургскими старообрядцами. Тогда Совет обратился с просьбою о принятии епископства к известному донскому казаку Иустину Картушину. Картушина, человека влиятельного среди местных старообрядцев, еще Антоний Шутов очень желал произвести в епископы и много просил его принять именно донскую епархию, от чего Картушин решительно отказался.¹⁶ Теперь, по вызову Духовного Совета, он приехал в Москву; но решится ли принять епископство, уже не на Дону, а на Вятке, это пока неизвестно. Между тем Духовный Совет, понимал хорошо, почему попы и с богатых приходов не идут в епископы на бедные епархии и, желая удобнее привлечь на архиерейство людей, подобных Картушиву, сделал постановление – выдавать епископам бедных епархий жалованье из рогожской казны по тысяче рублей в год.

Мы говорили прошлый раз, что в Москву Духовным Советом вызван донской казак Иустин Картушин, которого Совету желательно было поставить в епископы на место Герасима Вятского, отказавшегося от управления епархией. Картушин прожил в Москве более двух недель. Много просили и увещевали его старообрядческие власти принять епископский сан; но он, как и прежде, решительно отказался от такой чести и теперь уже уехал из Москвы обратно к себе на Дон. Говорят, что будто бы он так упорно отказывается от возведения в епископы по своим семейным обстоятельствам. Может быть и так отчасти; но вероятнее всего, что препятствием к принятию епископского сана служит для него недостаточная уверенность в законности и правильности австрийской иерархии, а следственно и предлагаемого ему сана. Теперь неизвестно еще, к кому, за отказом Картушина, Духовный Совет обратится с предложением занять опростанное Герасимом место, должно быть, не очень завидное.

В последних числах Октября в Москву приехал и еще раскольнический епископ – Алексей Самарский. Таким образом, все владыки, живущие на Черемшане, собрались в Москву. Не для разбора ли существующих между ними несогласий и раздоров они съехались? 2-го Ноября Алексей почтил своим присутствием моленную на Тверской, в бывшем доме Лапшина, – стоял обедню, но сам почему-то не служил.

В последних же числах Октября месяца Паисий Саратовский и Перетрухин, по поручению Духовного Совета, отправились на Дон, в епархию Силуана, для исследования очень любопытного дела об уклонении трех раскольнических попов в секту пашковцев, а может быть и штундистов. Раскольники, да еще раскольнические попы, переходят в секту, где не покланяются иконам, отвергают не только двуперстие, но и всякое перстосложение для крестного знамения, всякие обряды, – это явление поистине примечательное, даже как будто невероятное, и, однако же, вполне достоверное. Один из уклонившихся в пашковцы известен, – это поп Фома, гусляк. А впрочем, так как известно, что крайности соприкасаются, то переход от доведенного до крайней степени благоговения пред обрядом к полному отрицанию обряда, пожалуй, и вполне естествен. Настоящий случай достоин особого и заботливого внимания больше потому, что служит свидетельством искусства и успеха, с какими теперь распространяются секты, подобные пашковской и штундизму. Но в среде старообрядцев такое небывалое событие, что три попа из «древлеправославных» сделались пашковцами (событие, о котором они стараются хранить молчание), должно произвести, как само собою понятно, великий соблазн. Вот почему и приняты такие чрезвычайные меры к устранению соблазна, – снаряжено особое посольство для увещания совратившихся. Надо полагать, что Силуан, их ближайший владыка, ничего не мог с ними сделать; но лучше ли Силуана Паисий и Перетрухин? Паисий не отличается ни знанием писания, ни даром слова. Его послали, может быть, ради представительности только. Вся сила в Перетрухине. Но ведь Перетрухин легко может и сам перескочить в пашковцы, если покажут ему хорошую приманку! Во всяком случае, интересно будет знать, чем кончится дело о трех пашковцах из раскольнических попов.

С попами и вообще не мало хлопот раскольническим властям, духовным и светским, – особенно с попами Арсентия Иваныча Морозова, которым несть числа. Чтобы положить какой-нибудь предел их размножению Духовный Совет, как мы говорили в свое время, заставил Савватия дать подписку, что никого не будет ставить в попы единолично, без общего согласия членов Совета. И, несмотря на это, Савватий не может отказать Арсентию Иванычу, – не перестает и доселе единолично ставить ему в попы кого бы ни указал он: «ништо, ништо! привози, я посвящу!» А этот Морозов такой охотник ставить попов и дьяконов из служащих у него на фабрике, что иным вовсе не хочется, даже плачут, – а идут, чтобы не прогневать, помилуй Бог, Арсентия Иваныча, ибо он строго наказывает за такое ослушание. Так недавно один приказчик харчевой лавки на его фабрике, по имени Павел, которого он назначал в дьяконы, вздумал отказываться: за это Арсентий Иваныч определил его к тачке, возить вместе с чернорабочими землю. Нечего делать, – согласился Павел и теперь диаконствует на морозовской фабрике. Другому приказчику, по фамилии Комиссарову, из Гуслиц, Арсентий Иваныч дал расчет за то, что не принял его предложения идти в попы. Беда, говорят, в том, что Морозов имеет такой дурной обычай, – определит попа из своих фабричных, продержит год или два, да и увольняет от себя, а на место его ставит другого, тоже из своих фабричных. Отставленный и бродит без места, надоедая своим владыкам. Так недавно служили у Морозова на фабрике два попа, родом из деревень близ Павловского посада, по имени оба Алексеи, – и обоих Арсентий Иваныч уволил, а на место их определил двух других попов. Один из этих уволенных втерся как-то к богатой купчихе Д. Д. Морозовой, – служит у нее и живет в полном довольстве; а другому не удалось так пристроиться,– живет без дела в деревне. Только по временам из деревни приглашают его послужить то к Бутикову, то к попечителю Рогожского Кладбища Мусорину, – этим и питается. А между тем на таких безместных попов, служащих по временам у богатых раскольников, в большой претензии местные попы, у которых они отбивают значительную часть дохода. За это излишнее размножение попов старые попы сильно осуждают Савватия: «за грехи наши, – говорят, – Господь наказал нас таким легкомысленным пастырем»! Притом же попы из ставленников Морозова большею частью люди безнравственные. Арсентию Иванычу нужно только, чтобы голос был, да фигура подходящая; а до ума, грамотности, тем паче до нравственности будущих попов и дьяконов ему и дела нет. Один из его попов – Андрей, разумеется гусляк, несколько времени служил в Нижегородской губернии, но Кириллом Нижегородским был запрещен и потом совсем уволен от места; теперь однако этого попа Савватий разрешил и недавно, в Октябре месяце, отослал в Тюмень для служения у тамошних старообрядцев: в Сибири, должно быть, годится и такой! Еще есть в Москве морозовский же поп Савва (уже знакомый нашим читателям), от которого не знают, как избавиться прихожане. Он подладился к богатой хозяйке дома, в котором помещается моленная и никого из прихожан не хочет знать. Прихожанам больно видеть, что он гонит служащих при моленной хороших людей и на место их определяет своих гусляков; напал также на своего диакона, желая выгнать его и поставить на его место своего человека. А всего больше оскорбляются прихожане бесчиниями, какие он делает во время богослужения. Когда чтец или певец в чем-либо случайно ошибется, он немедленно, в полном облачении, выскакивает из алтаря, разбранить за ошибку и сам начнет петь. И это не только за вечерней или за всенощной, а и во время обедни. Прихожане неоднократно обращались к Савватию с жалобой на Савву и просили перевести его в другое место; но владыка Савватий ничего не делает, – только выслушает жалобу, да скажет: «дрянь этакая! дрянь!» Теперь прихожане не находят иного средства избавиться от Саввы, как только открыть новый приход при моленной Царского, около Тверской заставы, с особым церковным причтом: об этом уже и подано прошение в Духовный Совет. За всю эту неурядицу с попами и за их размножение старообрядцы не столько винят Савватия, сколько Арсентия Морозова, которому открыто говорят: «знал бы ты свою фабрику, а в церковные дела не мешался бы!“ Теперь члены Духовного Совета намерены взять с Савватия новую подписку, чтобы не ставил однолично в попы всякого, доставляемого Морозовым с его фабрики. Савватий, разумеется, подпишет обязательство; а на деле будет по-прежнему говорить Арсентию Иванычу: «привози! посвящу».

Кстати о попах. Мы упоминали уже, что Духовный Совет, заискивая милости у противуокружников и делая всякое им снисхождение, принял их попа Николу без всякой исправы и определил к одной моленной на Смоленском рынке. Истые окружники тогда сильно обвиняли Духовный Совет за это принятия Николы, человека безнравственного, при-

том же состоявшего под запрещением от своего епископа Иосифа и еще раньше от Иосифова предшественника Антония муравлевского. Это било действительно непростительное потворство противуокружникам и раболепство пред ними. Теперь оказалось, что Никола с переходом в окружники не переменился нимало, – остался и таким же безнравственным и таким же противуокружником, как был прежде. В два года он переменил два места, – от смоленской моленной перешел в другую, на второй Мещанской улице, близ Сухаревой башни; а теперь и эту бросил и перешел обратно к противуокружникам. Противуокружники его приняли, но не так снисходительно, как окружники, – поп Фома Корякин, Иосифовской партии, подверг его чиноприему от окружнической ереси.

У Савватия в настоящее время проживает такая же темная личность, как этот Никола, некий священноинок Трифидий из Сибири, который года два тому назад добивался у противуокружников получить сан епископский, и когда не получил желаемого, прибег под покровительство Савватия – и Савватий его принял. За все это Савватия сильно осуждают сами старообрядцы.

Раболепствуя пред противуокружниками, Духовный Совет и Савватий, напротив, преследуют своих за приверженность к Окружному Посланию и открытую его защиту. Мы говорили прошлый раз об изданной Савватием грамоте членам окружнического «Братства», в коей запрещаются им их собрания. Члены Братства написали на пятнадцати листах ответ против этой «пустой бумажонки». Сказав об историческом значении Братств, существовавших некогда в Южной России и о том, какую принесли они пользу для церкви, сочинители ответа доказывают, что Братства в настоящее время очень нужны и старообрядцам в виду нападений на «древлеправославие» от мнимых «никониан». Особенно резко говорится в этом ответе о Савватии по тому поводу, что он возбраняет Братству творить молитвы и петь панихиды по умершем Иларионе Георгиевиче Ксеносе, авторе Окружного Послания: это распоряжение Савватия называется безумным требованием, недостойным «древлеправославного» пастыря и прямо говорится, что Братство никогда не послушает таких нелепых распоряжений – и собираться будет по-прежнему и будет, как прежде, молиться за Илариона. Ответ был прочитан и Савватием и членами Духовного Совета. В крайнем раздражении на дерзновенных сочинителей Ответа, Совет постановил немедленно возвратить Братству его ответ с выговором за такое оскорбление Духовного Совета.

Савватиев богослов – Перетрухин, имея некоторую способность говорить, совсем почти лишен способности излагать свои мысли на бумаге. А между тем, смотря на Швецова, своего соперника, очень желал «сочинить» какое-нибудь сочинение против православной церкви. Вот и придумал он сделать выборки из напечатанных в газете Современные Известия статей единоверца Морокина, в которых много неодобрительного пишется о соборе 1667 года и о последующих пастырях за мнимое порицание именуемых старых обрядов. Из этих выборок, разумеется, со своими дополнениями, Петрухин составил целую книжку, которая переписывается его писцами и распространяется между раскольниками. Что Перетрухин воспользовался статьями Морокина, это нисколько не удивительно. Но какая это рекомендация сему единоверцу – Морокину! В его статьях под кличкой единоверца разглагольствует просто раскольник, ненавидящий церковные обряды. Таких единоверцев-раскольников в прежнее время было очень много, особенно среди людей, сильных карманом и влиянием в единоверческих приходах. Они группировались вокруг Верховского и ратовали под знаменем этого печальной памяти «единоверческого священника», получившего наконец, должную награду за дела свои. Но теперь (благодарение Богу!) единоверцев, подобных Верховскому и Морокину, становится все меньше и меньше. Морокин из числа неисправимых. Хорош и редактор газеты, напечатавший статьи Морокина, хотя и со своими, очень дельными иногда замечаниями, но все же на пользу одним Перетрухиным!

Другой раскольнический сочинитель, почище Перетрухина, г. Швецов также издал и распространяет теперь, в списках, сочинение о бывшей у него беседе с о. Ксенофонтом Крючковым в зале Санкт-петербургской Духовной Академии и в присутствии будто бы членов Св. Синода. Мы постараемся ближе познакомить читателей с произведением Швецова; а теперь заметим только, что подобных нелепостей мы доселе не встречали ни в одном раскольническом произведении. Читаешь и все думаешь: да в полном ли уме находился сочинитель, излагая подобный вздор? А между тем и Швецов в восторге от своего сочинения и старообрядцы (некоторые) очень его хвалят. Им все хорошо, только бы против церкви было написано!

Есть новости и из-за границы по литературной части. Там напечатана и получена уже в Москве, записка, присланная Верховским на киевское собрание православных архипастырей. Мы читали эту записку вскоре же после того, как она явилась в Киеве: она замечательна только неимоверною дерзостью, с какой петербургский единоверческий священник делает советы и наставления собору православных архипастырей, ни мало не стесняясь, высказывает пред ними свои дикие понятия о желаемых якобы отношениях православия к расколу и, уродуя историю, объясняет православным архипастырям, что будто бы именно православные архипастыри были виновниками раскола в русской церкви... Очень понятно, что распопа Верховский, бродя за границей, от нечего делать, занимается печатанием подобных нелепостей и с услаждением читает ту дерзкую брань на «архипастырство», какую так долго и так безнаказанно дозволяли ему говорить и писать. Но при чем тут раскол? Какая ему польза от этих книжек и брошюр, напечатанных распопой Верховским?

Слышно, что и другой, подобный Верховскому, друг раскола, жид Кардович скоро кончит печатание третьего тома своих нелепейших «Исторических исследований, служащих к оправданию старообрядцев». Московские покровители и почитатели (имеются и такие!) Карловича питают надежду на благополучное доставление этой книги из-за границы в Россию.

В заключение два слова о московских беглопоповцах. На место арестованного попа Петра Щепетева они успели уже приобрести другого беглого попа – Федора, человека старого и дряхлого. Сей поп Федор за бегство с прихода к раскольникам был уже подвергнут епархиальною властью наказанию и определен на жительство в монастырь. Из монастыря он бежал потом к раскольникам в Балаково. Отсюда, с Волги, он и явился теперь в Москву, где с радостью приняли его бывшие духовные дети Щепетева. Что касается другого арестованного попа – Петра Ремизова, то, по слухам, он получил свободу и по-прежнему поповствует у раскольников. Сторонники его рассказывают, что будто бы он получил из Московской Консистории новый паспорт и даже определенно говорят, чего стоила ему на сей раз эта выправка паспорта. Но мы не решаемся верить этому слуху, так как имеем сведение, что обращено уже должное внимание на выдачу паспортов Ремизову и наводятся об этом деле справки...

Недавно мы упоминали в Летописи об одном хорошо начитанном старообрядце, которому Савватий, в уважение по его доброй жизни и сведениям в писании, предлагал принять священство и который нетолько не принял этого предложения, но и вручил Савватию написанное в форме вопросов изложение своих сомнений относительно законности и правильности раскольнического священства, прося основательного и беспристрастного их рассмотрения и разрешения; мы обещали напечатать и самые вопросы его, поданные Савватию, равно как происходившие у него беседы с Перетрухиным и самим Савватием. Старообрядец этот, Тимофей Егорович Тихомиров, которого мы не решились тогда назвать по имени, теперь уже не принадлежит расколу, а есть сын православной церкви и мы тем с большим удобством можем сообщить не только обещанные вопросы его и беседы, но и вообще изложить историю его присоединения к церкви.

Т. Е. Тихомиров родом из деревни Шувой, в Гуслицах. Подобно большинству гуслицких старообрядцев, он еще в юности научился церковному чтению и пению по крюкам, приобрел знание церковного устава и опять подобно большинству таких гуслицких грамотеев, поступил на должность причетника к раскольническому попу Аверкию, в г. Житомир. Но Т. Е. Тихомиров не ограничился одной грамотностью, достаточной для того, чтобы быть раскольническим дьячком, дьяконом, или попом. Как человек любознательный, он проводил свободное время в чтении старопечатных книг, вникая в смысл читаемого. Особенно любил он читать наиболее уважаемые старообрядцами книги: «о вере» и Кириллову, – и здесь он невольно останавливался и задумывался над теми местами, где весьма сильно и решительно говорится о неизменном православии церкви восточной и безусловной необходимости для каждого верующего состоять в духовном общении со вселенскими патриархами. В Книге о вере читал он о восточной церкви, что она «ни в чесом установления Спасителя своего и блаженных его ученик и святых отец предания и седми вселенсках соборов, Духом Святым собранных, устав не нарушает, ни отменяет, не прибавляя, ни отнимая что, во яко солнце единакою лучею правды всегда, аще и в неволи пребывая, светится правою верою» (гл. 2, л. 27 об.). И еще: «кто не слушает четырех патриархов восточной церкви и от них освящаемых, той самого Христа не слушает и отметается от него». Читая такие и подобные места в книге, столь уважаемой старообрядцами, он невольно задумывался и спрашивал себя: Как же наши старообрядцы утверждают, вопреки столь ясному свидетельству, что будто бы восточная церковь пала давно, еще до Никона, заразившись разными ересями? И какими ересями? Кажется, никаких ересей в восточной церкви наши не указали и указать не могут. Читал он в той же книге: «кто не приобщает себя Сионскому исповеданию и сродных в Иерусалиме не имать, таковый не подобен будет и небесного имени и иже церкви Сионские общения себе удаляют, врази Божии бывают, а бесам друзи». И опять недоумение: как же наши старообрядцы могут иметь надежду на наследие небесного Иерусалима, когда не только сродных себе в Сионской и иерусалимской церкви не имеют, но и поносят ее, называя еретическою? Больше всего он задумывался над известным местом в Книге о вере: «но тысящи лет от воплощения Божия Слова Рим отпаде со всеми западными странами от Восточныя церкви; в 599 лето по тысящи жителие в Малой Русии к римскому костелу приступили. Се второе оторвание христиан от Восточныя церкви. Егда исполнится 1666 лет да не нечто от прежде бывших вин зло некако не пострадати и нам» (л. 272). Если предсказание или опасение это сбылось, то кто же отступил от Восточной церкви? – рассуждал он. Конечно не сама Восточная церковь, в которой тогда и никаких замешательств не было. Произошли тогда замешательства в нашей Российской церкви: церковная власть, желая именно полного согласия с Восточною церковью, а не отступления от нее, произвела тогда исправление книг по греческим подлинникам, а предки старообрядцев, признав это исправление ересью, отделились от церкви и Российской и Грековосточной. На ком же исполнилось предсказание Книги о вере, что как бы не случилось в 1666 г. нового отступления от церкви Восточной?

Выписки таких мест с такими своими рассуждениями Т. Е. Тихомиров вносил в особую тетрадку и тетрадка эта случайно попала в руки попечителю житомирской моленной Трифону Акинфиеву Варварову. Попечитель воспылал негодованием и предъявил тетрадку всему обществу старообрядцев, говоря: «дьячек наш сбился с истинного пути, – похваляет хохлацкую (то есть православную) церковь»! Потом он призвалъ к себе Тихомирова и, указывая на тетрадь, сказал ему:

– «Как ты мот писать это? как дерзнул оправдывать Восточную церковь, которая давно уже пала ересями?»

Тихомиров возразил попечителю: Тетрадку эту о православии Восточной церкви я составил не от своего смышления, а из старопечатных книг – Кирилловой и о вере: так вы уж и вините наши старые книги, а не меня.

– «Нам до книг надобности нет, – ответил Варваров, – а тебя держать больше не будем; ты пожалуй и нас развратишь. Вот тебе расчет и отправляйся от нас куда знаешь».

Из Житомира Тимофей Егорыч уехал в Павловский Посад (Моск. губ.), где определился также в причетники к попу Сергию. За скромную жизнь павловские старообрядцы обратили на него особое внимание; скоро он сделался известен и самому Савватию. А между тем, вступив на путь познания истинной церкви, он не мог уже остановиться и не идти далее и далее в своих сомнениях относительно старообрядчества. Теперь уже он читал не одни старопечатные книги, а решился прочесть и некоторые сочинения новых писателей Российской церкви» – именно: Розыск св. Димитрия, книгу Григория митрополита, Выписки Озерского, Беседы архимандрита Павла. Он вошел также в близкое знакомство с некоторыми лицами, хорошо знающими раскол и могущими показать его несостоятельность и лживость. Все это привело его к великому сомнению относительно правильности и законности именуемой старообрядческой церкви и существующего в ней австрийского священства.

Весной нынешнего 1886 г. Савватий вызвал Т. Е. Тихомирова к себе в Москву и предложил ему принять сан священства. Предложение это было неожиданностью для Тихомирова и он ответил Савватию, что дело это требует внимательного размышления, ибо сан священнический слишком высок и много превосходит его силы.

Савватий сказал: Ништо, ништо! подумай хорошенько!

Простившись с Савватием, Тихомиров рассуждал: Могу ли я решиться принять сан священства от Савватия, когда сомневаюсь в том, имеет ли он и право поставлять священников, когда сама австрийская иерархия внушает великие сомнения? В истинной церкви Христовой никогда не должна прекращаться другопреемственная иерархия и непрерывно должно существовать совершение таинства священства, во исполнение обетования Божия: созижду церковь Мою, и врата адова не одолеют ей (Мат. зач. 67); а в обществе старообрядцев столько времени таинство хиротонии не совершалось, епископов не было: значит и церкви Божией оно не составляло. Откуда же могло взяться у них законное архиерейство? И как может оно быть законным после прекращения на столь долгое время? Обуреваемый такими сомнениями, он признал необходимым отказаться от принятия священного сана, пока не решит вполне вопрос о церкви и иерархии.

Вскоре после этого приехал в Павловский посад старообрядческий начетчик Климент Перетрухин. Его пребыванием здесь Тихомиров воспользовался, чтобы предложить ему для разрешения некоторые из своих недоумений. Он написал и подал ему следующие четыре вопроса:

«Как должно признавать имя Иисус, – за истинное ли имя Христа Спасителя или не за истинное? Если оно не истинное, а нововводное, как говорят раздорники, то кто сему имени новоучитель?

«Как понимать о церквах греческой и киевской, употреблявших троеперстие, – были ли они православны до лет патриарха Никона или не были?

«Обретаются ли какие-либо новодогматствования в грекороссийской церкви? И если обретаются в ней ереси, то каким именно свойственны они еретикам?

«За неимение священства и таинства св. причащения, как известно, мы обвиняем беспоповцев, именуя их не верующими Христу; а они этот недостаток возлагают на судьбу Божию: может ли служить для них оправданием эта ссылка на судьбы Божии и, не имея священства, могут ли беспоповцы иметь надежду на получение спасения?»

Эти вопросы Тихомиров лично отдал Перетрухину 20 мая, объяснил ему при этом, что подобные вопросы часто приходится слышать, а ответить на них трудно, поэтому и желательно получить помощь в сем деле от такого известного в старообрядчестве начетчика.

Перетрухин взял вопросы; но, разумеется, оставил их без ответа. Тихомиров почел нужным напомнить ему о вопросах и, бывши летом в Москве, нарочно пошел с этою целью к Перетрухину.

Перетрухин сказал ему: «Я отвечать письменно на ваши вопросы не буду, потому что если стану правильно отвечать на них, то неминуемо подвергнусь от наших пастырей гонению, как подвергся покойный Иларион Георгиевич за составление Окружного Послания».

Тихомиров просил его, хотя словесно, но только искренно и правдиво ответить на вопросы.

Перетрухин не отказался и стал говорить, что имя Иисус есть истинное имя Христа Спасителя; не Никоном патриархом внесено в книги, а существовало в них гораздо раньше Никона, как может всякий убедиться из древних рукописей и книг, где во многих местах написано Иисус. О греческой и киевской церкви Перетрухин сказал, что они и до лет Никона патриарха были не вполне православны, ибо содержали троеперстное сложение для крестного знамения, троение аллилуиа и проч. «Эти церкви (говорит он) были в таком точно состоянии, в каком находилась западная церковь до тысящного года: она имела заблуждения, однако, несмотря на то, восточная церковь не делала разрыва с нею до совершенного ее падения разными заблуждениями. Так и в греческой и в киевской церквах были отступления от чистоты правой веры, но великорусская церковь терпела им и не разделялась с ними. Но когда, попущением Божиим, при Никоне патриархе и великорусская церковь приняла их заблуждения, тогда не последовавшая за нею древлеправославная церковь отделилась от всех трех, подобно тому, как прежде восточная церковь отделилась от западной.» О беспоповцах же Перетрухин сказал, что в лишении священства не может служить для них оправданием ссылка на неисповедимые судьбы Божии. «В церкви, – говорил он, – всегда должно быть священство, без которого она существовать не может посему беспоповцы, лишившись священства, лишились вместе с ним надежды на получение спасения и освящения.»

Эти ответы Перетрухина Тихомиров немедленно записал в свою памятную книжку. Что о церквах греческой и киевской, которым никаких погрешностей в вере не содержали и не содержат, Перетрухин сказал совершенную неправду, приравняв их к церкви западной, это было очевидно само собою. И почему это древлероссийская церковь, представителями которой Перетрухин считает расколоучителей, терпев так долго мнимые заблуждения церкви греческой и киевской, перестала терпеть их только тогда, когда якобы заразилась ими церковь российская при Никоне? В чем тут сходство с западною церковью? Разве от западной церкви православная восточная церковь отделилась только тогда, когда ее лжеучения были приняты кем-то и в восточной? Но для Тихомирова особенную важность имел ответ Перетрухина о беспоповцах. Для него ясно было, что осудив беспоповцев за неимение священства и ссылку их на судьбы Божии отвергнув, как нимало не служащую к их оправданию, Перетрухин вместе с ними осудил и поповцев, ибо и поповцы, двести лет не имея епископа, лишены были совершения таинства священства и они также в оправдание этого лишения ссылаются на судьбы Божии.

Между тем, Савватий, не зная о сомнениях Тихомирова, не покидал своей мысли произвести его в попы и именно для дорогих ему сибирских старообрядцев. Ему хотелось совершить поставление до своего отъезда в сибирский край, чтобы отправился туда вместе с новопоставленным священником. Он приказал одному из своих писцов вызвать Тихомирова в Москву, – и вот что именно писал сей писец от 9 Августа: «Преосвященный владыка приказал мне вам написать, чтобы приехали в Москву как можно скорее. Ну, хотя и отдумаете принять то, о чем говорено (то есть сан священства), только непременно сами приезжайте, а письмо не присылайте. Быть может в дьячках послужите у преосвященного“. Теперь, конечно, Тихомиров еще решительнее отказался от поступления в раскольнические попы и Савватий вскоре затем уехал из Москвы без попа, только в сопровождении своего диакона.

По отъезде Савватия, Тихомиров, занятый своими сомнениями и недоумениями, продолжал искать их разрешения у старообрядческих начетчиков, – и больше всего докучал ими Перетрухину, как считающемуся главным между начетчиками. Не раз он приходил к Перетрухину и требовал у него представить ясные и несомненные доказательства того, что вселенская церковь может лишиться епископства, не переставая быть церковью. Перетрухин крайне тяготился такими беседами с Тихомировым и прибегал на них ко всевозможным уловкам. Опишем одну из этих бесед, происходившую 8 Сентября.

Явившись к Перетрухину в его канцелярию, Тихомиров сначала рассказал ему о беседе, происходившей 15 и 16 августа в деревне Шувой между православным миссионером, слепцом Шашиным и знаменитым защитником раскола Онисимом Швецовым¹⁷ – как этот, последний утверждал, что будто бы Церковь Христова состоит из двух естеств, что будто бы не только все епископы, во и все люди могут впасть в ересь, а церковь останется неповрежденною, при правом исповедании веры и проч.

– Скажи, пожалуйста, Климент Афиногеныч, правильно ли Швецов так разумеет о церкви или неправильно? – Спрашивал Тихомиров.

Перетрухин, улыбнувшись, сказал: Как он был беспоповец, так и остался беспоповцем! Его благодетель так и помер с духом беспоповским; и Швецов доселе проповедует о церкви беспоповское учение.

– Кто же это умер с духом беспоповским? – какой благодетель Швецова? – спросил Тихомиров.

Перетрухин. Известно кто, – наш покойный владыка Антоний!

Тихомиров. Разве он был беспоповцем?

Перетрухин. Да, – и Антоний и Оннсим оба вышли из безпоповцев. Вот если бы Швецов находился письмоводителем у Пафнутия Казанского, то не сталь бы на беседах говорить такие нелепости. Я удивляюсь, – почему наш Духовный Совет не воспретит Швецову распространять такие нелепые учения.¹⁸

Тихомиров. Для спасения грешных людей Господь создал на земле святую свою церковь и обещался сохранить ее неодоленною: созижду церковь Мою, и врата адова не одолеют ей (Мат. зач. 67). Не откажитесь, Бога ради, сказать мне о составе и устройстве созданной Господом церкви и что разуметь надо под вратами ада?

Перетрухин. Прочитай толкование на это зачало Евангелия и узнаешь, какую Господь создал церковь. Господь создал церковь на исповедания Апостола Петра, что Исус Христос есть Сын Божий; посему те, которые исповедуют правую веру в Сына Божия и составляют церковь Христову.

Тихомиров. Вот и вы говорите то же самое, что говорят беспоповцы. Значит, по вашему разумению, и беспоповцы составляют церковь Христову?

Перетрухин. Да, – и беспоповцы на правом основании стоят; только не вполне веруют в обетование Господне.

Тихомиров. Разъясните мне, – в чем же беспоповцы не вполне веруют обетованию Господню?

Перетрухин. Об этом говорить нужно много времени; а мне не свободно.

Тихомиров. Из священного писания и учения св. отец видится, что церковь Господом учреждена с епископами и без епископов она быть и существовать не может (Маргар. л. 154 на об. Сим. Солун. гл. 70); а у нас в старообрядческом обществе 180 лет не было епископства, а без епископства не могло быть и истинной церкви. Этим многие из наших смущаются; да откровенно признаюсь тебе, это и мне подает великие сомнения относительно правильности нашей церкви и иерархии.

Перетрухин. Неправду ты говоришь, что у нас епископов не было! Епископы всегда у нас были, только уклонялись в ересь.

Тихомиров. Где же именно от лет патриарха Никона до митрополита Амвросия находились наши епископы?

Перетрухин. В грекороссийской и римской церквах.

Тихомиров. Предки наши совсем иного мнения были о епископах грекороссийской церкви – считали их сущими еретиками и установили принимать их вторым чином; да и теперь церковь наша от великороссийской церкви приходящих принимает вторым же чином, как сущих еретиков. А о римских епископах и говорить нечего.

Перетрухнин. Предки наши многого не знали из того что нам теперь известно.

Тихомиров. Скажите еще, – имели ли великороссийской церкви епископы, коих вы называете своими, благодать Св. Духа вязать и решить людей, по силе сих слов Господних: имже отпустите грехи, отпустятся им, и имже держите, держатся (Иоан. зач. 65)?

Перетрухин. Имели.

Тихомиров. Чем же доказать, что в епископах еретических может действовать благодать Св. Духа?

Перетрухин. Это можно видеть из того, что даже богоубийца первосвященник Каиафа, и тот имел благодать Св. Духа. Зри о сем в Благовестнике.

Тихомиров. Но если, как вы говорите, епископы грекороссийской церкви суть и наши епископы, если они не лишены благодати Св. Духа: то, отделяясь от них, мы не поступаем ли против правил церковных?

Перетрухин. Мы отделяемся от них не в противность, а в согласие церковных правил и именно за нововводства и за нарушение ими правил св. отец.

Тихомиров. Какие нововводства внесли пастыри господствующей церкви и чем нарушили правила?

Перетрухин. Я мог бы показать тебе 60 предметов, в которых они нарушили правила; но теперь некогда мне говорить с тобой.

Ему как будто и в самом деле нужно было что-то писать, так что он даже сел за письмо.

Тихомиров стал дожидался, когда Перетрухин освободится от своего занятия и потом начал опять спрашивать:

– Непонятно мне, почему вы не только епископов великороссийской церкви, но и папу римского с постановленными от него епископами именуете своими, хотя то же время прямо называете их еретиками; о папе римском говорить нечего, но о четырех вселенских патриарших престолах Книга о вере ясно и решительно свидетельствует, что они пребудут непоколебимо в православии: «яко да всегда исполняет обетование оно. еже врата адова не могут одолеть церкви, ниже против его апостольским престолом» (л.173 об.).

Перетрухин. И папе римскому Сильвестру и нашим российским патриархам в Кормчей книге написано обетование вечного пребывания; однако оно не сбылось: не только папа, но и вся римская церковь давно отпали от благочестия. При том Книга о вере не каноническая, а полемическая, – доверяться ей во всем не следует.

Тихомиров. Видно и вы допускаете возможность падения всех до единого епископов. Если падут все епископы, тогда церковь лишится исполнения седми Богом положенных таинств. Вот и у нас, за неимением епископа, не совершалось таинство священства.

Перетрухин. По милости Божией, у нас все исполнялось! Хотя рукоположение в нашей церкви не совершалось, но оно у нас заменялось неправою от ереси приходящих лиц. В гонительное время не следует искать точного исполнении правил.

В этих словах Перетрухин, очевидно, противоречил сказанному прежде, что никогда у старообрядцев не прекращались епископы: если, как теперь он признался, таинство священства у старообрядцев не совершалось, значит не было и епископов, которые могли бы совершать сие таинство. Убедившись таким образом, что Перетрухин путается в собственной лжи, Тихомиров не стал больше говорить о прекращении епископства у старообрядцев и перешел к другому предмету. Он спросил: может ли церковь великороссийская снять клятвы, положенные собором 1667 года на старообрядцев, если бы старообрядцы признали ее своею матерью и стали бы просить о том?

Перетрухин. Ни в каком случае церковь великороссийская не может снять клятв положенных собором 1667 года.

Тихомиров напомнил Перетрухину, что прежде слышал от него совсем не то: Вы говорили прежде, что церковь грекороссийская, положившая клятвы, имеет полное право и снять их.

На это замечание Перетрухин ответил грубым голосом: Я сказал тебе, что некогда мне с тобой беседовать! Что ты пристаешь ко мне с вопросами! – И больше, действительно, говорить не стал».

Эта и подобные беседы с Перетрухиным только еще более утвердили Тихомирова в сомнениях о законности и правильности именуемой старообрядческой церкви с ее новоучрежденною иерархией». Поэтому, когда Савватий возвратился из своей поездки в Сибирский край, то решился изложить важнейшие из своих сомнений в форме вопросов или вопросительного послания к самому Савватию и состоящему при нем Духовному Совету, с просьбою дать на оные удовлетворительное разрешение. Приводим здесь вполне это вопросительное послание.

«Ваше высокопреосвященство, владыко Савватий и вы, высокоуважаемые члены Духовного Совета, который утвержден с благословения пастырей нашей церкви для того, чтобы содействовал распространению у нас здравых понятий об истинном учении и о современных нуждах старообрядческой церкви, поддерживать людей, увлекаемых поборниками грекороссийской церкви, оказывать этим людям нравственную опору и способствовать уяснению понятий о старообрядческой нашей церкви!

«Имея в виду такую цель Духовного Совета, я и отношусь к вашей благоснисходительной милости, многоуважаемые его члены, – я человек малый и малосведущий и чрез сие сумнящийся в положении старообрядческой нашей церкви. А именно в том сомневаюсь: вот уже более 200 лет протекло, как мы отделились от церкви грекороссийской и в течение этого времени наша старообрядческая церковь разделилась на множество мелких церквей, одна другой противных, по образу акефалитов, сиречь безглавных еретиков (о чем сказано в Четьи-Минеи Августа 30 дня, и у Никифора Калиста в книге 8-й Церковной истории, в гл. 45-й). А Иоанн Златоуст в беседе на послание к Коринфянам утверждает сице: «церкви имя не разделения, но соединения и согласия имя есть» (Беседа 1, стр. 511).

«Такожде и небытность у нас епископского чина 180 лет есть весьма смутительна и св. отец писанию противна, потому что ни один церковный учитель не учил, чтобы церковь Христова могла существовать даже некоторое время без епископа, а учили все св. отцы, что церковь без епископа не была и не будет.

«Такое бедственное состояние нашей старообрядческой церкви и привело меня к сомнению в законности нашего австрийского священства и всего старяобрадчества; и в таком положения я прибегаю к вашей чести и к вашему совету: прошу вас обратить свое внимание на сие прошение и по своей обязанности подать нам помощи руку и законную опору, – разъяснить на основании священного и святоотеческих писаний ниже следующие вопросы, предлагаемые мною:

Вопрос 1-й.

«От лет Никона патриарха и до лет Амвросия митрополита, т. е. в течение 180 лет, окормляясь едиными попами без епископа, составляли ли мы соборную и апостольскую церковь?

Вопрос 2-й.

«Грековосточная церковь и малороссийская в Киеве, до лет Никона патриарха, православны были или неправославны?

Вопрос 3-й.

«Церковь Христова соборная имеет ли право изменять обряды, или не имеет? Или прежде имела, а потом лишилась сего права? И давно ли лишилась? И кто ее оного лишил?

Вопрос 4-й.

«Грекороссийская церковь, исправляя богослужебные церковные книги (по образу св. мучен. Лукиана, Исихия и Иринея), впала ли в какие чрез сие богопротивные ереси, или в какие иные погрешности, и утратила ли свое благочестие, и может ли называться святою церковью?

Вопрос 5-й.

«Все ли держащиеся двуперстия, двоения аллилуии, семипросфирия, хождения посолонь и вообще держащиеся старых Иосифовских книг, могут называться св. соборною апостольскою церковью или едины могут, а другие не могут и почему так?

Вопрос 6-й.

«Митрополит Амвросий от какой ереси обратился и в каких, противных Евангелию и 7-ми вселенским и 9-ти поместным соборам, догматах пребывал до обращения к вам? И кто был начальником той ереси, от которой Амвросий удалился? И кто оную ересь судил?

Вопрос 7-й.

«Трехперстное сложение, слагаемое во имя св. Троицы новая ли есть выдумка Никона патриарха и печать ли антихристова, как наши предки утверждали? И какая в оных перстах заключается ересь?

«Мои вопрошения прошу вас, святый владыко и вы почтенные члены Духовного Совета, разрешите на основании священного писания и преподайте разрешение сие нам в назидание и познание истины. А если от вас последует не ответ, но молчание, это послужит для нас признаком вашего маловерия, слабости и невозможности защитить ту церковь, пастырями которой вы себя называете.

«Остаюсь в ожидании вашего ответа

Тимовей Егоров Тихомиров.

1886-го года, Сентяб. 20-го дня.

Это вопросительное послание Тихомиров вручил Савватию в этот самый день, 20 Сентября; затем он написал и отправил уже на имя одного Савватия письмо с изложением причин, по которым не может принять от него поставление в сан священства. Вот что именно писал он:

«Вы предложили мне вступить в чин священства и я пред Вами обещался о семь всесторонне обсудить. Теперь я обсудил об этом деле и свое обсуждение нахожу нужным сообщил вам: совесть моя возбраняет мне принять священство. Если разрешите мои сомнения, заключающиеся в моем вопросительном к вам послании, то, успокоившись совестью, я готов принять сан священства: а доколе не получу от уст ваших и от всего Духовного Совета ответов, дотоле не только не поступлю в священники, но и в истинности нашей церкви буду иметь сомнение. Христос Спаситель во св. своем Евангелии того именует истинным пастырем, который, оставив девяносто девять овец, идет спасать погибшую сотую овцу. Если вы меня сочтете за погибшую овцу, то, во исполнение евангельского гласа, не откажитесь прийти ко мне на помощь устранением моих недоумений».

Подав вопросы и препроводив письмо к Савватию, словом, сделав такой решительный шаг к отделению от раскола, Т. Е. Тихомиров перешел на временное жительство в Никольский единоверческий монастырь. Здесь он много пользовался беседами настоятеля о. архимандрита Павла и находившегося в монастыре, по случаю миссионерского съезда, о. Ксенофонта Крючкова, – из этих бесед он получил твердую уверенность в неправоте раскола и в неизменном православии церкви грекороссийской.

Савватий, прочитав письмо и послание Тихомирова, сказал: «Как я ошибся в Тимофее! Думал что он настоящий человек: а он, оказалось, заражен Никонианским духом»! Итак, в глазах Савватия, тот, кто утверждает, что церковь без епископства существовать не может, есть человек зараженный Никонианским, по его, отступническим духом! Значит, по мнению Савватия и св. Златоуст и Симеон Солунский и прочие свв. отцы заражены были отступническим духом? ибо и они утверждали, что церковь без епископа существовать не может. А еще разные Савватии именуют себя древлеправославными епископами!

На вопросы же, как и следовало ожидать, никаких ответов от Савватия и Духовного Совета не последовало. Только Перетрухин, прислал павловскому попу Сергию, при котором состоял Тихомиров, обширное послание, озаглавленное следующими словами: «восхотеша быти мудри, объюродеша». Сергию приказывалось вычитать письмо это Тихомирову пред целым обществом, но в руки ему отнюдь не отдавать. Вероятно, Перетрухин желал унизить молодого человека пред обществом, рассчитывая, что он сробеет и не в состоянии будет отвечать пред целым обществом. Когда Тихомиров возвратился в Павловский посад, его действительно потребовали в общественное собрание выслушать ответы Перетрухина. Тихомиров отозвался на это приглашение, что вопросы подавал только от себя, а не от общества, потому и ответы желает слышать наедине, а не пред собранием.

– «Значит ты чувствуешь свою неправедливость, когда отказываешься идти в собрание?» – сказали ему павловские раскольники.

Чтобы устранить такое мнение о себе, Тихомиров согласился идти в собрание. Письмо прочитали. Оказалось, что Перетрухин говорит в нем вовсе не о том, на что требовалось ответить – говорит о возможности принятия от еретиков хиротонии, с доказательствами на это из разных книг.

Тихомиров, выслушав письмо, сказал старообрядцам: Я знаю и без указания Перетрухина, что церковь имеет власть принимать приходящих еретиков в сущем их сане; и не об этом я спрашивал, а о том, могли ли старообрядцы, лишившись епископства, составлять Богом созданную церковь. Принимать от ереси приходящие священные лица может только церковь, как и в 8 правиле первого вселенского собора сказано: «приходящий к святей соборной церкви». Св. соборная церковь всегда имела друго- преемственное епископство и им поставляемое священство; а старообрядцы не имели внутри своей церкви епископов и поставляемого ими священства: значит не составляли церкви, не могли и принимать приходящих к ним от ереси священных лиц – ни беглых попов, ни беглого митрополита.

Старообрядцы возразили: Ты все спрашиваешь об епископах да о священстве! Где же нам было их взять? не на небеса же за ними лезть?

Тихомиров: В истинной церкви, как я сказал вам, всегда должно быть священство, ибо о нем в книге Кирилловой сказано: «яко же Христос никогда не умирает, так и священство Его до века не престает». А если, по вашему собственному признанию, в старообрядческой церкви не было своего священства, то ясно, что она не есть истинная церковь.

После этого раскольнические попы, павловский Сергий и живущий неподалеку Феодул, наедине уговаривали Тихомирова не уходить из старообрядчества. Они говорили: Что ты нашел хорошего в великороссийской церкви? попы ее перекреститься, как должно не умеют, без зазора курят табак, подстригают усы, старые обряды, которые употребляла российская церковь до лета патриарха Никона, обесчестили и прокляли и проч. и проч.

Тихомиров ответил им: Вы обвиняете пастырей грекороссийской церкви в слабостях и недостатках; но ведь слабости и недостатки, как вы сами хорошо знаете, имеются и за пастырями старообрядческой церкви. Почему же вы за эти недостатки не вините всю церковь старообрядческую? Нет основания за недостатки некоторых пастырей великороссийской церкви обвинять самую церковь. Неправильно утверждаете вы и то, что будто бы известные обряды прокляты пастырями господствующей церкви. Прокляты не обряды, а люди, похулившие церковь из-за обрядов и обозвавшие таинства ее не таинствами, архиереев не архиереями.

А некоторые из павловских старообрядцев говорили Тихомирову: Арсентий Иваныч Морозов обещался тебя определить в прикащики на свою фабрику и дать хорошее жалованье – только не переходи ты к Никонианам, не бесчесть наше старообрядчество!¹⁹

Все эти увещания и предложения раскольников Т. Е. Тихомиров отверг с негодованием и положил твердое намерение присоединиться к православной церкви. Перед этим он только нашел нужным еще раз обратиться с просьбою об ответах на свои вопросы к двум недавно прибывшим в Москву раскольническим епископам: Пафнутию казанскому и Паисию саратовскому. Приводим здесь и эту его просьбу:

Преосвященные епископы: Пафнутий казанский и Паисий саратовский!

«Пользуясь вашим прибытием в Москву, я нахожу нужным изъяснить вам свои мысли и чувствования. Я рожден от природных старообрядцев и доселе состоял в должности дьячка при попе Сергие в Павловском Посаде. Из чтения св. писания я убедился, что Христос для спасения нас грешных людей создал на земле св. свою церковь по подобию тела человеческого из разных членов, из иерархии и простых верующих людей. В церкви Господь установил седмь св. таинств: «вяждь убо без всякого сомнения, яко в церкви Божией не две точию суть тайны, но всесовершенно седмь» (Больш. Кат.), и о пеодоленности ее изрек неложное обетование: созижду церковь Мою, сказал Он, и врата адова не одолеют ей (Мат. зач. 67). Но в нашем обществе другопреемственная иерархия прекратилась, и совершение таинства священства не существовало. Значит, наша церковь лишилась существенных принадлежностей истинной церкви Христовой и не могла собою составлять совершенного тела; непреложные обетования над нашим обществом не сбылись. Чрез это я пришел в сомнение относительно правильности нашего общества, именующего себя церковью Христовою. За разъяснением своих сомнений я не раз обращался к главному начетчику Духовного Совета Клименту Перетрухину; но он как-то неохотно об этом входил со мной в рассуждение и при беседе великороссийской церкви епископов признавал своими собственными епископами, но тут же этих своих епископов именовал еретиками, называя их отступниками от древнего благочестия.

«Недоумею, чем возможно доказать, что истинная церковь лишится своих епископов и вместо своих у нее будут еретичествующие епископы! Если великороссийской церкви епископы суть и наши епископы, то зачем же при обращении митрополита Амвросия и при переходе беглых попов наше общество заставляло их проклинать ереси: «аз днесь прихожу от никонианския ереси“ и проч.? Зачем их было помазывать миром, как лишенных печати дара Св. Духа? Наши предки епископов великороссийской церкви признавали за сущих еретиков; а Перетрухин вносит какое-то новое учение.

«Когда Савватий убеждал меня принять сан священства, тогда все сомнения свое я изложил в вопросах и просил дать на них ответы. Но вместо ответов, к великому моему удивлению, Перетрухин, от имени Савватия, прислал в Павловский Посад к попу Сергию письмо, в коем приказывал ему вычитать его мне при собрании. Меня потребовали к слушанию этого письма, и я выслушал его. Оказалось – в письме нет никаких ответов на мои вопросы, а доказывается в нем только то, что св. церковь принимала еретическую хиротонию. Что церковь иногда принимала в своих санах приходящих от ереси священных лиц, это я знаю и без указания Перетрухина. Но мое сомнение состоит в том, что общество старообрядцев, с лишением епископства, церкви Христовой не составляет: ибо «без епископа церковь Христова быти не может», – утверждает вселенский учитель св. Иоанн Златоуст; «без епископа ниже христиане», – вещает блаженный Симеон Фессалоникский. (глав. 70). А когда общество старообрядцев не составляет церкви, то и приходящих от ереси священных лиц принимать не может. Это делать имеет власть только церковь. Потому в 8 правиле перв. всел. собора о еретиках и сказано: «приходяще ко св. соборной апостольской церкви». Церковь Христова иногда принимала в своих санах священные лица не потому, что она нуждалась в них и чрез них желала восполнить свою нужду в благодатных дарах, а потому только, что она, будучи едина неистощимою сокровищницею благодатных даров, могла очистить их, как кающихся в ереси, от греха заблуждения. А наше общество принимало от великороссийской церкви священников единственно для того, чтобы восполнить свой недостаток. Истинная церковь, внутри себя, имея полноту даров св. Духа, может обходиться и без еретиков и жить своею жизнью; а наше общество не могло обходиться без еретиков. Не приди к нам еретические священники, мы остались бы, как теперь остаются беспоповцы, вовсе без священников.

«Так как Савватий с Перетрухиным оставили мои вопросы вовсе без ответа, то обращаюсь к вам обоим вкупе, преосвященные владыки, – соблаговолите в успокоение моей совести ответить на поданные мною Савватию вопросы и доказать от писания, что двухсотлетнее прекращение иерархии и совершения таинства священства не препятствовало и не препятствует нам быть и именоваться церковию Христовою. Апостол Петр не только епископам, но и всем мирянам завещает быть готовым к ответу всякому вопрошающему о словеси упования; но Савватий с Перетрухиным не исполнили лежащего на них долга – исправлять сокрушенных и вразумлять заблудших: по крайней мере, вы не откажитесь взойти в мое смущенное положение и во исполнение апостольского гласа, ответить на мои вопросы, кои находятся в руках Савватия с Перетрухиным.»

Тимофей Егоров Тихомиров.

15 октября.

Но и эта убедительная просьба к двум раскольническим епископам осталась, разумеется, без всякого ответа. Тогда уже не было никакого сомнения, что раскольнические власти не в состоянии защитить свою именуемую церковь и существующую в ней иерархию, – и Т. Е. Тихомиров не нашел возможным оставаться долее в расколе под пасением лжеименных пастырей: он изъявил полную готовность присоединиться к православной грекороссийской церкви. Принявший в нем живое участие, миссионер о. Ксенофонт Крючков предложил ему отправиться с ним вместе в Пензенскую епархию, обещая ему исходатайствовать у Пензенского Преосвященного соответствующее его способностям место, на котором он может с пользою послужить православной церкви. Преосвященный Антоний действительно со вниманием принял его, сам лично совершил над ним чин присоединения к церкви и определил его на должность.

С любовью и радостью приветствуем нашего нового собрата. Да подаст ему Господь не только обрести душевный мир под кровом общей матери нашей святой церкви, но и послужить ей проповедью истины православия среди людей, блуждающих во мраке раскольнических лжеучений!

В половине ноября Паисий и Перетрухин возвратились в Москву из своей поездки на Дон, употребив на это путешествие около трех недель. Цель и последствия сей таинственной поездки они, а также пославшие их московские властители раскола, все еще стараются держать в секрете; но, тем не менее, сделалось уже, несомненно, известным, что три попа Донской области: Фома, Василий и Карп ушли действительно в штундисты, – и, что заслуживает особенного внимания, ушли не одни, а увлекли за собою и многих старообрядцев, своих бывших духовных детей. Так именно за попом Василием ушли в молоканство, или штундизм, самые зажиточные из его бывших прихожан в станице Козинской. Все они, перешедши в штундизм, покололи находившиеся у них иконы... Василий на приобретенные поповством деньги купил значительный участок земли с хорошими угодьями, а бывший поп Фома снял два винные погреба и начал торговать. Оба зажили припеваючи. Фому одно только смущает: он выписал к себе из Гуслиц старуху мать, – и та убивается теперь, смотря на сына, уклонившегося в такое нечестие. Среди местных старообрядцев уклонение их попов в штундизм произвело, разумеется, большое впечатление, и Силуан, именующийся епископ донской и кавказский, составил даже собор для рассмотрения этого дела. Призвали на собор бывшего попа Василия и стали увещевать, чтобы оставил нечестие и возвратился в старообрядчество. Василий ответил, между прочим: «Пусть я, по вашему, не хорошо делаю; зато я и бросил поповство, не лицемерю. А вот ваш епископ Силуан, вы сами знаете, как и с кем живет и, однако, без зазрения совести архиерействует! Это хорошо ли?» Силуан сидел, опустя голову, и ничего

не мот возразить; ничего не могли сказать в защиту Силуана и сидевшие на соборе казаки. Так попа Василия и не убедили оставить штундизм, который он признал честнее австрийского старообрядчества с его архиереями и попами. Нет сомнения, что уклонившееся в штундизм раскольнические попы и бывшие их духовные дети так же мало обратили внимания и на присланных из Москвы увещателей – Паисия и Перетрухина, если они затем действительно ездили на Дон, чтобы вразумлять их. Итак, раскольники начинают переходить в штундизм. Снова обращаем внимание всех, кому ведать сие надлежит, на это действительно примечательное явление. Видно, что сила штундизма значительна и нужно ей противодействовать. Видно и то, что в раскольниках пробуждается чувство неудовлетворенности своим положением, которое ищет себе исхода: нужно придти на помощь им и не медлить этою помощью, – указать им путь к истине и хранительнице истины – православной церкви. Иначе это чувство неудовлетворенности найдет себе исход в штундизме, который не дремлет. И переход из одной крайности в другую, от обрядовой мелочности к полному отрицанию обряда, совсем не так труден, как может казаться.

Впрочем, по слухам, Паисий и Перетрухин, отправляясь на Дон, имели и другое поручение от Духовного Совета – исследовать на месте дело о самом Силуане. Силуан есть один из наиболее выгодно поставленных раскольнических архиереев, – в его управлении находится обширная раскольническая Палестина в губерниях Кавказской, Донской, Екатеринославской; в его ведении состоит более 30 раскольнических попов; живет он очень привольно на Кубани, близ станицы Кавказской, в скиту, где построено несколько келий для иноков и каменный дом для его собственного помещения и для канцелярии, которою заведует известный читателям Иустин Картушин – здесь у него есть и церковь с колокольней и колоколами; раскол в его епархии пользуется полной свободой – таких церквей с куполами и колокольнями, как в его скиту, не мало на Кавказе (наприм. в станицах Кавказской, Прочноокопской и др.), – и разъезжает он по епархии открыто, на почтовых, с публичными встречами. Итак, Силуан из самых властных раскольнических владык – и чувствуя это, он действительно ведет себя довольно гордо и самовластно; но, на беду его, он человек почти безграмотный – с трудом читает и едва может подписать свое имя, потому находится совсем в руках у Картушина, который собственно и управляет епархией; а еще к большему несчастью, он имеет тот порок, в котором так открыто обличил его на соборе поп Василий. Духовному Совету, без сомнения, все это было известно и раньше; теперь же известия о переходе раскольнических попов его епархия в штундизм, что приписывалось его нерадению, и о том, что происходило у него на соборе, – известия, которые мог сообщать сам, находившийся в Москве, Картушин – заставили Духовный Совет подвергнуть Силуана суду. К этому присоединилось и другое дело. Принадлежавший к его епархии старообрядческий поп в станице Вознесенской о. Иустин, человек начитанный и сведущий в писании, не чуждавшийся чтения и православных полемических сочинений, стал открыто выражать сомнения относительно законности старообрядческой именуемой церкви и новоучрежденной иерархии. Услышав об этом, Силуан, со свойственной ему властностью, подверг о. Иустина запрещению, в надежде этою строгою мерою удержать его от перехода в церковь. Находя запрещение совсем неправильным, о. Иустин подал на Силуана жалобу в Духовный Совет. Совет не замедлил прислать ему разрешение от запрещения, признав оное действительно неправильным. Между тем, о. Иустин не нуждался уже в этом разрешении: он принял намерение присоединиться к православной церкви, а обратился с просьбою об этом к Преосвященному Владимиру, епископу Кавказскому, который встретил его с истинно пастырскою любовью и сам присоединил к православной

церкви. Имея в виду приготовить из него опытного миссионера среди местных раскольников, Преосвященный Владимир послал о. Иустина в Москву, где он и пребывает теперь вместе с одним близким ему лицом из кубанских казаков, тоже обратившимся из раскола, в Никольском монастыре, где пользуется наставлениями о. архимандрита Павла, читает нужные книги, знакомится с древностями. Переход о. Иустина в православие Духовный Совет поставил также в вину, строго поступившему с ним, Силуану. Рассмотрев всю совокупность вин, Силуана Духовный Совет подверг его запрещению впредь до соборного рассмотрения его дела. Для сообщения ему этого определения, равно как для исследования на месте его дела и были посланы Паисий с Перетрухиным.

Духовный Совет подверг запрещению и другого раскольнического епископа – Алексея самарского. Мы не ошиблись, предполагая, что Алексей вызван в Москву для разбора его неприятностей с Пафнутием казанским. У Пафнутия – давняя неприязнь к Алексею, пользовавшемуся особенным расположением Антония Шутова: еще при Антонии Пафнутий возбуждал дело об открыто-зазорной жизни Алексея, но тогда дело это было замято. И так как Алексей нимало не исправился, то Пафнутий, имеющий частые с ним столкновения на Черемшане, снова возбудил о нем дело в Совете. Теперь Пафнутий за измену Окружному Посланию пользуется особенным расположением Шибаева, Драгунова и прочих членов Совета: поэтому желание его было исполнено со всею готовностью. Алексею объявлено, что впредь до соборного суда над ним ему запрещается отправление всех служб. Алексей желал узнать по крайней мере причины, по которым его подвергли запрещению; но никаких объяснений не получил. Это крайне огорчило его; также и многие из сердобольных московских старообрядцев жалеют его – они говорят, что их Духовный Совет слишком строго уж судит за грехопадения по немощи человеческой – что если бы такую строгость применять к самим членам Совета, то как бы не пришлось и некоторым из них плакаться подобно Алексею. При этом они очень громко рассказывают кое-что о самом И. И. Шибаеве, чего мы, разумеется, повторять не станем. Да – говорят – и владыке Савватию не подобало бы окружать себя разными читалками, особенно молодыми. Так говорят, и очень громко, сами старообрядцы; а мы никого не судим и ни в чем не обвиняем. Мы находим также, что гораздо основательнее другое возражение, которое сами же старообрядцы делают против постановлений Духовного Совета о запрещении епископов. Говорят, и основательно, что хотя запрещения произнесены и временно, до соборного суда, но и таких Духовный Совет, имеющий в своем составе только одного епископа, не может изрекать над епископами, которых, по правилам, судит только собор епископов. Так сами старообрядцы обличают своих пастырей в непоследовании церковным правилам. Посмотрите-ка гг. старообрядцы – по правилам ли и существуют у вас эти ваши пастыри?..

Савватий, как ни заботится об умножении своих золотых шапок и омофоров, как ни рядится в эти шапки и омофоры с помощью окружающих его читалок, желал предать более благолепия своим торжественным служениям, но именно отсутствием благолепия в служении, своею непредставительностью и простоватостью крайне не нравится московским, довольно взыскательным на этот счет, старообрядцам. Невольно сравнивают они Савватия с Паисием, который отличается именно представительною наружностью, ипостасностью в служении – и не скрывают желания заменить Савватия Паисием. Образовалась даже целая партия старообрядцев, желающих добиться этого – партия, к которой, разумеется, не принадлежат ни г. Шибаев, ни тем более г. Драгунов. Конечно, и самому Паисию очень желательно променять Саратов на Москву. Не поэтому ли он пребывает в ней и доселе? 21 числа, в праздник Введения, он служил в моленной на Смоленском рынке, при большом стечении старообрядцев.

Процветает и г. Драгунов, или пресловутый отец Петр. В последнее воскресенье перед заговеньем он венчал на Рогожском Кладбище со всею пышностью богатую раскольническую свадьбу. Жених, сын лесопромышленника Лаврентьева, подъехал к часовне в карете четвериком, а невеста, дочь богатого купца Шибаева (не Ивана Ивановича – этот в браке не состоит) – в раззолоченной карете даже шестериком; вся обширная часовня устлана была дорогими коврами; народа посмотреть свадьбу собралось множество, в том числе, разумеется, не мало и православных. И вот при таком-то стечении народа и при такой обстановке раскольнический поп, т. е. простолюдин, надевший священнические ризы, является совершителем таинства, которое может совершать только законный священник! И пользуясь такой широкой свободой в древлепрестольной столице Российского государства, раскольники, со своими лжеепископами и лжепопами, все еще жалуются, что их стесняют и преследуют!..

Перейдем теперь к сказанию о противуокружниках и прежде всего, сообщим некоторые более новые сведения о том, как Тарасий изменил Иову и перешел на сторону Иосифа. Когда сделалось известным, что Тарасий колеблется и склоняется в пользу Иосифа, Костин, приятель этого последнего и другие его сторонники собрали 500 рублей и в конце мая отправились в Черниговские слободы, чтобы привезти оттуда Тарасия в Москву. Деньги прельстили старика – он отрекся от Иова и согласился ехать в Москву для совокупного действования с Иосифом. 1-го июня Тарасий приехал в Москву, а 8-го числа вместе с Иосифом совершил в общественной моленной противуокружников, что в Дурновском переулке, торжественное молебствие по случаю предстоящих соборных занятий. 10-го числа происходило первое соборное заседание, на котором кроме Тарасия и Иосифа присутствовало 10 попов и человек 50

мирян. Прежде всего, Иосиф прочитал написанную от имени Тарасия покаянную грамоту, в которой этот последний просит прощения, что некоторое время находился в общении с Иовом. «Вот теперь, – объявил Иосиф, – владыка Тарасий находится с нами в единомыслии». Тут кто-то из присутствовавших упомянул о доверительной грамоте Тарасия, присланной Иову. Тарасий, взглянув на Иосифа, тихо сказал: «я не давал доверенности Иову“. Усльшав это, сторонники Иосифа закричали: «Вот какие лжецы Иов и приверженцы его! Владыка Тарасий сам говорит, что грамоты не давал Иову, а они утверждают, что давал.» В это время присутствовавший на соборе сторонник Иова – Завалов произнес: «Вот у меня есть копия с доверительной грамоты Тарасия!» Иосвфовцы закричали: «на что нам твоя копия! мы верим владыке, а не вам». Однако некоторые стали говорить, что нужно от Иова потребовать подлинную доверительную грамоту, если она действительно имеется. Но Иосиф не разделял этого мнения: «оставьте об этом рассуждать – сказал он – на что нам бумагу, когда перед нами находится сам владыка Тарасий?» Между тем, Завалов побежал в Пустую улицу, где живет Иов, за подлинною грамотой Тарасия. За ним побежали и бывшие тут попы из сторонников Иова: Илия московский, Иван и Игнатий из Орехова-Зуева, Матвей боровский. Иов немедленно выдал им подлинную доверительную грамоту Тарасия и все названные лица отправились обратно в Дурновский переулок; но двери моленной, где происходил собор, уже оказались запертыми. Стали стучаться; им не отпирают. Они нашли другой путь и успели добраться до самых дверей моленной: тут встретил их Костин и говорит: «ступайте назад, откуда пришли! здесь никого нет теперь». – «Неправда – отвечали ему сторонники Иова – мы в окно видели, что Тарасий находится здесь; мы к нему пришли – вот у нас его подлинная доверительная грамота владыке Иову». Тут Иосиф закричал из моленной: «Не пущайте их – козлов – не пущайте! на что они нам, раздорники»? А поп Василий нагатинский, приотворив дверь, кричал: «Убирайтесь! никого из ваших на собор не пустим». Пользуясь этим, Игнатий Зуевский проскочил в моленную; но человек пять Иосифовцев схватили его под руки, вытолкали вон и заперли дверь. Так и не удалось сторонникам Иова снова проникнуть на собор, чтобы уличить Тарасия его подлинною грамотою, что он говорит ложь, утверждая, будто грамоты этой не выдавал. Прогнав их, Иосиф и Тарасий приступили к соборным действиям и сделали те постановления относительно Иова и единомысленных ему епископов и попов, которые мы изложили в свое время.

Так иерархия противуокружников окончательно распалась на две половины: Иосифовцы, имевшие доселе одного епископа – Иосифа, что составляло слабую сторону их партии, приобрели теперь другого, и тем закрепили разделение двух половин раздорнической или противуокружнической отрасли в жалкой Австрийско-Белокриницкой иерархии раскольников. Чтобы лучше обеспечить и на будущее время это разделение в иерархии, Иосифу хотелось, в виду старости и болезненности Тарасия, поставить еще епископа для своей партии – и вот, как слышно, Тарасий исполнит его желание – поставил нового Иосифо-раздорнического епископа на Вятку, некоего Симеона, из иноков Куреневского монастыря, которого Иосиф давно имел в виду, как подходящего кандидата на епископство. То самое, что он из иноков Куреневского монастыря, всегда отличавшегося особенной враждой к окружникам и крайним раскольническим фанатизмом, ручается, что Иосиф приобрел в Симеоне надежного сторонника. Впрочем, о доставлении Симеона мы не имеем еще вполне достоверных сведений – передаем слух, многими, однако, подтверждаемый.

В первых числах ноября Тарасий приезжал в Москву, впрочем, по делу не великой важности. У Тарасия была своя походная церковь. В прошлом году, будучи болен и должно быть собираясь умирать, он продал эту церковь, как более не нужную для него, своему попу Елизару (в Стародубских слободах) за шестьсот рублей. Но теперь Тарасий настолько здоров, что может бывать на соборах, служить и ставить даже архиереев. Церковь понадобилась. Самому сооружать ее, на собственные средства, владыке-Тарасию не хотелось – и вот он прибег к одной богатой раскольнице из противуокружниц с просьбою – помочь ему. Купчиха с радостью согласилась: теперь церковь готова, снабжена всею утварью и Тарасий приезжал в Москву собственно за тем, чтобы получить эту церковь и воздать благодарение усердной благотворительнице.

Тогда же был в Москве и другой противуокружнический епископ партии Иова – Пафнутий саратовский (Вообще, – съезд раскольнических епископов в древлепрестольной столице минувшею осенью был значительный, хотя собственно собора, какие в былое время устроялись у них во исполнение церковных правил, не было). Пафнутий приезжал для каких-то совещаний с Иовом, по церковным делам и, кстати, повидаться с родными, живущими где-то неподалеку от Москвы. Он и останавливался у владыки-Иова, который имеет пребывание в доме своего покровителя Ложкова. Тарасий же не так взыскателен, на этот счет – он останавливался в гнусных нумерах Костина, на Дьяковке... Но и сам Иов едва не лишился по неосторожности своего теплого приюта. У Ложкова он живет со своим неотлучным спутником, неким священно-иноком Гавриилом. Кроме Гавриила имеются у него еще два попа в Москве – упомянутые выше Илья и Матвей, недавно перешедший сюда из Боровска; но нет у него дьякона. Вот, ради благолепия в служении и задумал он поставить в дьяконы одного певчего, родом из Саратовской губернии – Григория. Но задумал и исполнил это, не спросясь Ложкова. Ложков, по обычаю раскольников, тщеславящийся тем, что у него есть свой архиерей, которым он может распоряжаться, как прикащиком на фабрике, – был крайне возмущен самоуправством владыки, дерзнувшего поставить дьякона без ведома его и разрешения. Дьякона он просто прогнал из Москвы и тот уехал на родину в Саратов – да и самому владыке Иову грозило изгнание. Иов и Гавриил страшно перепугались – приходилось ведь лишиться благодетеля, без которого и жить им в Москве было бы невозможно! Но в таких случаях являются обыкновенно благодетельные посредницы: за владыку Иова заступилась супружница г. Ложкова и дело уладилось – гнев преложен на милость, слезная просьба о прощении, принесенная владыкою, принята благосклонно... Этот пустой случай, однако же, хорошо показывает, чем и кем у нас держится раскол с его лживой иерархий: самодуры-богачи – вот его сила, вот без кого он не мог бы и существовать! «У меня свой владыка – что велю, то и делает! без меня и дьякона произвести не посмеет»! – вот что любят гг. Ложковы, разные Терентьичи, Савичи и Арсентии Иванычи...

В прошлый раз мы сообщали, на основании слухов, какие можно было собрать в Москве, известия об уклонившихся в штундизм раскольнических попах и о том, зачем посылали на Дон Паисия с Перетрухиным. Вскоре после того мы получили из Новочеркасска от одного священника-миссионера сведения о тех же событиях, не согласные с сообщенными в предъидущей Летописи. Считаем нужным привести здесь эти, полученные из Новочеркасска, известия.

Уклонение донских раскольников в секты протестантского характера началось еще года три тому назад. Тогда уклонились именно четыре раскольнические попа: новочеркасский Карп Попадьин, ростовский (на Дону) Фома Казаков, хутора Казинки Василий Гамаюнов и сын самого раскольнического лже-епископа Силуана, Куприян Кузнецов со своими уставщиками и некоторыми лицами из прихожан. Совратителем их был проживающий в Ростове на Дону немец, известный под и именем Федора Андреева Миллера. Двое из упомянутых попов, Карп Попадьин и сын Силуана, Куприян Кузнецов, два года тому назад принесли раскаяние и продолжают поповствовать. Последние же два, Василий и Фома, до прошлого Ноября оставались нераскаянными и старались пропагандировать протестантское учение открыто, как среди раскола, так и между православными. Сначала, пока еще не было хорошо известно их лже-ученье, нашлись некоторые из раскольников и простодушных православных, согласившиеся им последовать. Когда же некоторыми миссионерами их лже-ученье было разоблачено, то число желающих следовать за ними значительно сократилось. Не оправдались и надежды их на получение из-за границы денег, которые Миллер обещал доставлять им в изобилии. Правда, некий Корф высылал и плату за их деятельность; но Миллер почти все оставлял у себя. Это произвело охлаждение между бывшими раскольническими попами и немецким пропагандистом. Миллер в свое оправдание указывал на то, что у попов плохо идет пропаганда, что поэтому и награждать их не за что. Для поправления дела и более успешной проповеди протестантских учений он посоветовал попам притворно перейти опять в раскол и, приобретши, таким образом, опять доверие у раскольников, искусно распространять между ними эти учения: тогда, говорил он и наградят их щедро. Попы приняли лукавый совет немца. И вот оба они, и Василий, и Фома, стали действительно заискивать у старообрядцев расположения. Василий первый стал ухаживать за своими казинскими раскольниками, обратился с просьбою к раскольничьему попу окрестить своего ребенка, потом испросил позволение ходить в моленную и нарочно целыми пуками носил туда свечи ставить пред образами, дома же написал в Саратов к раскольническому епископу Паисию, при котором он, когда еще Паисий был в Москве попом, служил за диакона: Фома, как бы раскаиваясь, просил Паисия, явить к нему пастырскую любовь, поискать заблудшее овча и взять на рамо свое. Надо полагать, что Паисий сообщил об этом Духовному Совету, который и дал ему поручение съездить на Дон, чтобы лично рассмотреть и устроить дело попа Фомы. В первых числах Ноября Паисий прибыл с Перетрухиным в Ростов на Дону. Фома явился к Паисию, униженно принес пред ним раскаяние во временном якобы увлечении ересью, умолял принять паки в древлеправославную веру и дать, где сам знает, поповское местечко. Если же места не дадут, то пригрозил готовностью перейти к «никонианам». Слышно, что эта угроза особенно подействовала на Паисия. По понятиям раскольнических епископов, пусть попы их лучше идут в баптизм, штундизм и во всякие протестантские секты, нежели к «ужасным никонианам»! Паисий обещал Фоме исполнить все его просьбы и немедленно, со всею подобающею раскольническому архиерею честью, совершил в ростовской моленной присоединение якобы раскаявшегося Фомы, принял его не как мирянина, а как попа, паки в лоно раскольнической церкви. Потом из часовни отправился в дом к Фоме и окропил там все уголки своей св. водой. В моленной всем старообрядцам он дал строгий наказ, чтобы никто не смел уже упрекать Фому в его ошибке и чтобы все называли его батюшкой, а жену его матушкой, за невыполнение же этого приказания грозил отлучением от церкви, Фома со своей стороны сказал подобающую случаю речь, просил у своих духовных детей прощения, за что все присутствовавшие в моленной раскольники поклонились ему в ноги и сказали: «спаси тебя Христос, батюшка»! Тот час же по присоединении, о таком важном событии дано было знать по телеграфу в Москву, Духовному Совету, и в тот же день получили ответ, что и Москва очень рада столь вожделенному событию. А ростовские раскольники весь тот день ликовали.

По окончании торжества, на другой же день Паисий занялся рассмотрением дела о местном раскольническом епископе Силуане, на которого собраны были различного рода обвинения. Почти трое суток Паисий производил дознание по обвинениям на Силуана. Затем Василий Гамаюнов пригласил Паисия «со всем освященным собором» в свой хутор Казинку, куда намерены были вызвать из Тифлиса одного баптистского пресвитера Богданова для беседы с Перетрухиным о вере. Состоялась ли эта беседа и что было в Казинке остается пока неизвестным.

Итак, миссия ездивших на Дон Паисия и Перетрухина, по-видимому, увенчалась успехом: попа Фому Паисий возвратил в раскол. Но если это возвращение притворное, если возвращенный раскольнический поп остался при своих протестантских лжеучениях и будет теперь, под прикрытием своего поповского сана еще успешнее распространять их среди раскольников, то в сущности Паисий и Перетрухин похвалиться успехом не могут.

Между тем и в Москве от возвратившихся Паисия и Перетрухина идут уже слухи, что поездка их, хотя и дорого стоила, по крайней мере, была не бесплодна, что будто бы благодаря именно их убеждениям совратившиеся в штундизм попы раскаялись. Только в Москве говорят, что признание их в прежних поповских санах Духовный Совет отложил до соборного о сем совещания.

В конце минувшего Ноября Паисий уехал из Москвы в свою епархию. Перед отъездом его к нему собрались московские старообрядцы, бывшие его духовные дети, проститься и излить пред ним свои сетования на его преемника по приходу попа Савву, дерзость и безобразные поступки которого заставили их хлопотать об открытии нового прихода при моленной Царского, чтобы только избавиться от Саввы. Об этом они подали и прошение Савватию. Но хитрый гусляк Савва, узнав об этом, начал кланяться некоторым богатым раскольникам своего прихода – Артемову и другим, чтобы заступились за него и попросили Духовный Совет не открывать нового прихода при моленной Царского Артемов, хозяйка моленной, при которой служит Савва, купчиха Копырина и другие действительно стали хлопотать за него – и дело решено в его пользу. Это весьма огорчило других прихожан, ненавидящих Савву и об этом-то горе своем они собрались поведать Паисию и попросить, чтобы вступился за них и похлопотал об открытии прихода. Паисий ответил, что не может помочь им и советовал потерпеть до времени.

В судьбе Силуана, подвергнутого запрещению, приняли живое участие некоторые чиновные офицеры из Донских казаков находящиеся в его пастве. Они нарочно приезжали в Москву, чтобы выхлопотать у Духовного Совета разрешение своему «владыке». Пред такими чиновными просителями, которых не годится вооружать против себя члены Совета охотно переменили гнев на милость, – сам И. И. Шибаев нашел, что можно пожертвовать какими-то там церковными правилами, даже и всею Кормчей ради таких нужных людей, как г-да штаб-офицеры из раскольников! Силуану дано разрешение от запрещения...

Смотря на Силуана и Алексей Самарский решился хлопотать о таком же разрешении. Он приготовляет жалобу к епископам на незаконный поступок Духовного Совета, присвоившего себе право судить епископа – право, принадлежащее только собору епископов, а не попам и г. Шибаеву. Он жалуется и на то, что Духовный Совет в суждении о нем слишком доверился его личному врагу – Пафнутию казанскому. Но так как у Алексея нет ходатаев, подобных казацким офицерам, то успех его жалобы подлежит сильному сомнению.

30 Ноября московские окружники имели собрание в доме Брилиантова: собралось до 30 человек, чтобы по обычаю отслужить в этот день панихиду по Иларионе Егорыче, составителе Окружного Послания. Обыкновенно служил у них, состоящий в их братстве, поп Константин; но Константину строго запрещено Духовным Советом участвовать в собраниях окружников. Поэтому еще за неделю до празднества депутация от окружников явилась к Савватию и Перетрухину ходатайствовать, чтобы они дали священника отслужить панихиду. Савватий решительно отказал: «молитесь, как хотите, а попа вам не дам»! Перетрухин отвечал еще дерзче и насмешливее. С ним депутаты, вступив в разглагольствие об Окружном и поставили этого раскольнического оратора в большое затруднение. Но попа окружники все-таки не получили. Для служения панихиды пригласили они какого-то дьячка, который и «замолитвовал» вместо попа, кадил кадильницей с рукояткой, а братчики пели. Вообще, панихида отправлена была по беспоповски. Бедный Ксенос! Не нашлось и попа в его любимом старообрядчестве, по крайней мере московском, чтобы отслужить по нем панихиду! Вот до чего дошла вражда к его драгоценному творению, к пресловутому Окружному Посланию, у московских псевдо-окружников! После панихиды три оратора: Антон Егоров, Брилиантов и Лялин произнесли (впрочем по тетрадкам) речи в похвалу Ксеносу в в осуждение Духовному Совету, воздвигшему гонение на ревнителей Послания.

Упомянем в заключение о примечательной беседе с раскольниками, происходившей в Бронницах. Она составлена была по желанию исправляющего должность соборного старосты А. П. Виноградова и почтенного соборного протоиерея о. А. Виноградова, которые испросили на то благословение от преосвященного Мисаила, епископа Дмитровского. Для ведения беседы со стороны православных приглашен, был заведующий книжною лавкою Братства св. Петра митрополита Б. А. Антонов и помощник библиотекаря Хлудовской библиотеки М. Б. Шустова. Эти последние с радостью приняли приглашение и отправились, напутствуемые благословением и благожеланиями о. архимандрита Павла. Со стороны же старообрядцев собеседником выступил С. М. Лебедев, тот самый, что подписался под ответами на восемь вопросов, поданных бывшими членами Белокриницкой иерархии. Беседа состоялась 23 Ноября в городской Думе, при многочисленном собрании слушателей. Защитник раскола остался безответен – и, сознаваясь в этом, объявил, что на 14 число Декабря вызовет более сведущего человека, который несомненно-де докажет правоту раскола. Приехав в Москву, он действительно просил об этом Перетрухина. Некоторые советствовали ему пригласить Швецова; но оказалось, что Швецов странствует где-то по Волге... Итак, предстоит новая беседа Перетрухина с православными при торжественной обстановке и многих свидетелях. Увидим, состоится ли она и чем кончится.