Домашний и общественный быт древних арабов

В зависимости от географических особенностей Аравийского полуострова, образ жизни древних арабов был в одних местах оседлый, в других кочевой. Оседлые арабы жили в городах и селениях и занимались земледелием и только отчасти скотоводством, а также – садоводством, ремес­лами и торговлей; кочевые арабы, наоборот, только в некоторых местах занимались немного земледелием, а главным и постоянным занятием их было скотоводство, унаследованное от первых родоначальников арабского народа – Авраама и Измаила.

Тоже деление арабов по образу жизни на оседлых и кочевых удержалось, в зависимости от природы страны, до настоящего времени, – причем наиболее характерные черты физического строения и душевного склада признаются за бедуи­нами. Европейские путешественники по Аравии описывают бедуина такими чертами:

Бедуины вообще среднего роста и правильного телосложения, худощавы, стройны и легки на ходу. Женщины-бедуинки, не отличаясь особенной красотой лица, также хорошо сложе­ны, отличаются здоровьем, гордой осанкой и легкой походкой. Тучные субъекты редко встречаются среди арабов; гораздо чаще наблюдаются худые и жилистые организмы с крепкими жилистыми мышцами. Верхние и нижние конечности у арабов средней величины, сравнительно с европейцами и индейцами. Кисть руки очень эластична, с тонкими костями. Цвет кожи, смотря по местности, колеблется между белым и шоколадно-коричневым. Там, где «солнце пристально глядит на арабов», там цвет кожи у них темнее и приближается к черному. По форме черепа, арабы относятся к узкоголовым расам, хотя не могут быть вполне причислены к мезокефалам. Форма лица у большей части арабов овальная; лоб широкий и выпуклый, нос прямой, средней величины, рот красиво очерчен и скрывает прекрасные белые зубы. Уши имеют красивую форму и немного загнуты вперед. Черные густые брови оттеняют черные, глубоколежащие живые глаза, отлича­ющиеся необыкновенным блеском. Волосы преимущественно черного цвета; растительность на бороде не отличается густо­той; современные бедуины не носят бороды, и бакенбарды встречаются у них очень редко.

При такой телесной организации, бедуин ловок, легок и проворен на ходу. По темпераменту бедуин живой, горячий и порывистый в своих чувствах: он легко возбуждается, как бы вспыхивает, но также скоро и легко успокаивается и приходить в себя. В сношениях с другими бедуин откровенен, приветлив, гостеприимен, но в тоже время хитер, подозрителен и мстителен, тщеславен и суеверен. Особенно отличается бедуин страстностью и ревнивостью. При видимой важности и горделивости, он охотно участвует в веселых собраниях и пирушках. Во всех своих привычках бедуины и бедуинки умеренны и выносливы в отношении голода и жажды. Туркестанские хаджии с удивлением рассказывают, что не только взрослые, но и дети бедуинов довольствуются небольшим куском обыкновенной лепешки, или щепоткой сваренного риса: подаваемую им милостыню они никогда не съедают враз, а оставляют часть в запас для удовлетворения аппетита в другой раз. Внешний вид большинства бедуинов вызывает жалость у хаджиев, кото­рые охотно делятся с ними излишком съестных запасов. Неудивительно поэтому слышать и читать о назойливости придорожных бедуинов-попрошаек и грабежах их, сопровождающихся нередко убийствами.

С другой стороны, необходимо иметь в виду, что «арабский гений не только не начался с Мохаммеда, но нашел в нем свое последнее выражение». «Не знаю, есть ли – замечает Ренан – в истории цивилизации другая картина, более грациоз­ная, более приятная, более оживленная, чем жизнь арабов до исламизма, какой она является перед нами в Моаллакате и в прелестном типе Антара: безграничная свобода личности, полное отсутствие закона и власти, экзальтированное чувство чести, жизнь кочующая и рыцарская, фантазия, веселость, лукавство, легкая и не мистическая поэзия, утонченная любовь. И этот изящный цветок арабской жизни кончается именно с началом исламизма. Последние поэмы великой школы исчезают, сильно протестуя против нарождающейся религии. Двадцать лет после Мохаммеда, Аравия унижена, превзойдена покоренными провинциями; сто лет спустя, арабский гений совершенно уничтожен; Персия торжествует с воцарением Аббассидов, Аравия навсегда исчезает с мировой сцены и между тем, как ее религия и язык несут цивилизацию от Малайских островов до Марокко, от Тумбукту до Самар­канда, –она, забытая, отброшенная в свои степи, возвращает­ся опять к временам Измаила»²⁰⁷. Поэтому в настоящей и следующей главах речь будет главным образом о бедуинах, как исконных жителях Аравии, в быте и нравах которых лучше всего сохранились отличительные черты арабского племени.

Подробное описание быта оседлых арабов затруднитель­но по недостатку соответствующих сведений. Одно можно за­метить, что домашняя и общественная жизнь арабов была однообразна и примитивна; более разнообразна и оживленна была жизнь в городах Южной Аравии, чему способствовали естественные богатства Емена, Хазрамаута и соседних местностей. Близость Эфиопии также оказывала некоторое влияние на домашний и общественный быт южно-аравжских государств. Но, сравнительно, процветание этих царств было невысоко, хотя они существовали в продолжение 2000 лет. Политическая независимость этих государств пала навсегда в конце шестого века по Р. Хр., и после их падения в Южной Аравии мало осталось следов их продолжительного существования. Так называемые «Химьяритские надписи»²⁰⁸ говорят о существовании отдельных государств на юге Аравии, об их князьях и богатстве, а развалины древних дворцов и храмов подтверждают существование таких государств; но эти маленькие государства не достигли заметной степени внутреннего развития. Богатство и великолепие исчезнувшей жизни южных арабов могли казаться таковыми только кочевникам бедуинам; архитектура древних южно-арабских храмов была крайне незатейлива и проста, не отличалась украшениями, какими были богаты греческие храмы: в них не было ни арок, ни сводов, ни колонн, ни других подобных аксессуаров более развитого архитектурного искусства, почему г. Машанов допускает предположение об отсутствии окон в этих храмах. Большая часть этих храмов была сделана из необожженных кирпичей, а потому они отлича­лись непрочностью и скоро превращались в развалины²⁰⁹. Не­известно, на каком основании Реклю считает архитектуру домов гор. Джидды химьяритской (т. 2, стр. 121), тогда как эта архитектура позднейшего времени и представляет копию стамбульской.

Об архитектуре храмов у северных арабов в истории не сохранилось вообще сведений, но можно с уверенностью предполагать, что эти храмы в архитектурном отношении были еще менее замечательны, чем храмы южно-арабские, так как самый главный храм Аравии – Кааба представлял грубую постройку, не отличавшуюся прочностью: во время Джорхамитов здание было разрушено дождями и горными по­токами. Возобновленная Кааба представляла собой простой четырехугольник без крыши; стены ее были сложены из кам­ней, без цемента, и имели в вышину 13 1/3 футов, в длину 45 фут. и в ширину 33 ф. Здание имело одну дверь. После (около 445–450 гг. по Р. Хр.) корейшит Косай придал Каабе несколько лучший вид, но и то весьма незавид­ный: стены ее были сложены из нетесаных камней и были высотой в рост человека; окружность ее была менее 200 футов; крыши не было; в Каабу вела одна дверь; идол Хобала, а может быть, и некоторые другие находились внутри Каабы; самым священным предметом храма был «черный камень», предмет почитания всех арабов, приходивших в Мекку на богомолье в установленное время²¹⁰.

Не достигло культуры и царство Набатеев, существовав­шее более 1400 лет, именно до времен Траяна. Набатеи были народом промышленным, торговым и не чуждым гражданственности. У них были свои цари, чеканившие собственные серебряные деньги, надписями которых подтвержда­ются показания об этих народах Библии, Иосифа Флавия, Страбона, Диона Кассия, Орозия, Плутарха и Диодора. Но рассказ о Набатеях Страбона дает невысокое понятие о набатейской образованности. О других государствах, или, точнее, об отдельных владениях оседлых арабов, вроде Хиры и Хиджаза, история не дает и таких подробностей. Жизнь их не отличалась культурой, и образованные соседи их (персы, византийцы и др.) не сохранили об этих государствах особых воспоминаний. Господствовавший среди оседлых арабов патриархальный быт был похож на быт бедуинов, от ко­торых они отличались только тем, что жили на одном месте, а не кочевали. Даже Мекка и Медина были бедными поселениями: Медина еще походила на город, благодаря поселившимся в ней с давних пор евреям, а Мекка долгое время не была достаточно заселена.

Чтобы лучше характеризовать описываемое положение оседлых и кочевых арабов, напомним читателю, что и в настоящее время мы видим небольшое культурное различие в жизни среднеазиатского кочевника-киргиза и оседлого жителя-сарта, особенно там, куда русское цивилизующее влияние не успело еще проникнуть.

Оседлые арабы жили в домах, выстроенных из известняка, или из дерева; во времена Страбона в Южной Аравии было много домов, сложенных из толстых брусьев. В Омане для построек употреблялись высушенные на солнце кирпичи, или же простой булыжник, смазанный глиной. Стены домов штукатурились смесью глины с соломой. Более бедные жители строили для себя хижины из тонких жердей, обмазывали их глиной с навозом, а затем поверхность стен, особенно внутренних, штукатурили. Крыша приготовлялась из пучков камыша или длинной травы, а вместо дверей служила циновка. Таким образом постройки древних арабов напоминают нам современные несложные постройки оседлого туземного населения Туркестанского края (сартов).

В южно-аравийских государствах, где арабы жили оседло, существовали некоторые производства из глины, дере­ва и металла; но те принадлежности их домашнего быта, которые отличались некоторым изяществом и роскошью, были обыкновенно иноземного происхождения. Древние писате­ли вообще свидетельствуют, что арабы, не только кочевые, но и оседлые, не стремились к развитию у себя ремесел и промыслов, а предпочитали доставать все необходимое в готовом виде, выменивая это на предметы туземного происхождения. Лучшим доказательством этого может служить посещение Соломона Савской царицей: она прибыла в Иерусалим с верблюдами, навьюченными благовониями и великим множеством золота и драгоценных камней, и когда увидала дворец Соломона, то сказала царю: «я не верила словам, пока не пришла сама и не увидали глаза мои; мне и полови­ны не сказано, –мудрости и благ у тебя больше, нежели как я слышала (3Цар. 10:1–10; 2Пар. 9:1–9). Очевидно, царица Савская рассчитывала произвести на Соломона впечатление своим богатством, но была поражена царской обста­новкой еврейского царя, какой южно-аравийская царица, доволь­ствуясь естественными дарами своей страны, никогда не видела и не воображала. Что касается сабейской надписи на бронзо­вой плите, то по ней трудно судить о степени культуры Сабеев. Плита и надписи могли быть приготовлены в другой стране с более развитой техникой. (См. рисунок). Упоми­наемый в надписи Альмак Хирранский, по нашей догадке, должен быть царь (Альмалик) Герраев, упоминаемых у Страбона. (См. выше. стр.). Если верно, что Герраи были выходцы из Халдеи, тогда относительно Сабейской надписи излишне говорить: она была привозная…

Сабейская надпись на бронзовой плите из Амрана в Южной Аравии

Перевод надписи: «Рийаб и его братья, сыновья Мартада, и племя Амрана посвятили своему покровителю Альмаку Хирранскому эту надпись, потому что он услышал их просьбы и оказал милость урожаем, который он послал им после того, как зерно стояло в цене пшеницы во время посева… В год Амму-Кариба, сына Сумху-Кариба, сына Газфира татварского». (См. История человечества, сост. под редакцией д-ра Гельмольта. Том третий (СПБ. 1903), стр. 209–210).

Государственной жизни в строгом смысле слова у оседлых арабов не было. Правители их не умели сплотить подвластное население точными законами и вести его к единой для всех цели. У древних евреев были точно выраженные в религиозном кодексе законы; они имели своеобразную гражданственность и преследовали в жизни своей определен­ную цель; у древних арабов не было ни религиозного кодекса, ни таких руководителей в жизни, какими были у евреев пророки. Поэтому в каждом маленьком арабском государстве была своя жизнь, были свои житейские интересы. В Южной Аравии насчитывалось в древности несколько отдельных владений, жители которых мало имели общих интересов: они жили, кто как мог и умел, занимались земледелием и торговлей, наполняя свободное время самыми неизысканными развлечениями; угощение было на первом плане. Умственных интересов не было и не откуда было им взяться.

Религия, которая обыкновенно служит главным центром духовной жизни патриархального народа, у древних арабов была неразвита и не могла возвышать ум и сердце их за пределы внешнего мира. Влияние других религий (еврейской и христианской) было слабо, по причинам, о которых будет сказано ниже. Оставалось одно; влияние взаимного общения жи­телей разных местностей, сходившихся в определенные вре­мена в известных пунктах для общественного богомолья. Но и это влияние было не сильно: в указанных местах арабы разных племен сходились ненадолго; притом же у разных племен были свои священные места. (См. ниже).

Более значения в древнеарабской жизни имели ярмарки. В стране, не имевшей постоянных торговых центров, было неизбежно избирать определенные пункты, куда бы к назначенному времени съезжались жители разных мест: одни для продажи своих продуктов, другие для покупки. Самым бойким торговым пунктом на севере Аравии был Оказ²¹¹ – местечко между Таифом и Нахлой, в одном переходе от Таифа, по направлению к Емену. Оказ славился своими пальмами и принадлежал арабскому племени Тсякиф. Сюда, на ярмарку, сходились арабы всех племен и всех мест Аравии. И вместе с продавцами и покупателями явля­лись и поэты арабские, для которых ярмарка представляла самое удобное место – показать свой поэтический талант и прославить в своих стихотворениях подвиги соотечественников и вообще лучшие черты характера своего племени. Стихотворения, признанные лучшими, вывешивались потом в Каабе, а по другому преданию – писались золотыми буквами, отчего и получили название: муаллака (подвешенные) и мудзаггаба (позолоченные)²¹². Сам основатель ислама, еще до выступления своего в роли проповедника новой религии; посещал вместе с соотечественниками своими эту ярмарку и, веро­ятно, вынес оттуда немало разных впечатлений. Но ярмарочные сборища древних арабов не могли, конечно, оказы­вать продолжительного влияния на жизнь сынов пустыни: кончалась ярмарка, а с ней оканчивались дни единения разрозненных арабских племен, и снова наступали дни их разобщения. Очевидно арабы, при таких условиях, не могли сплотиться в одно государственное целое. Другими местами для торга были: Мина, Хонейн, Наджна.

Торговли в современном смысле слова у древних арабов не было; купля-продажа заменялась у них меной одного рода собственности на другой, смотря по наличности обмениваемых предметов и по потребности в этих предметах. Достойно внимания, что древние еврейские пророки знали о торговле арабов и упоминали о ней в своих св. книгах. Так пр. Иезекииль²¹³, изрекая пророчество на древний Тир, в точных выражениях высказал, что арабы северные торгова­ли с этим городом ягнятами, баранами и козлами (гл. 27, ст. 21), а южные арабы жители Сабы и Раемы – благовониями, драгоценными камнями и золотом (ст. 22). В самом языке арабов сохранилась память о меновом характере этой торговле, так как для обозначения понятия торга служило слово баий – мена одной собственности на другую. С этим значением это выражение перешло и в позднейший шариат.

При таком характере древнеарабской торговли, есте­ственно были разные недостатки в их торговых сделках: обман, обмеривание, обвешивание, задержка уплаты и т. п., о чем неоднократно упоминается в Коране, как о проступках, наказуемых праведным Богом.

С вероятностью можно предположить, что уже в древ­ний период арабской торговли существовали разные договоры под видом «товарищества» (ширкят), заклада, ссуды, долговых обязательств, хранения чужого имущества и пр. Все эти виды общественных отношений были потом узаконены основателем ислама, а затем перешли в шариат.

О порядках общественного управления среди древних арабов сохранилось мало сведений, но в период, ближайший ко времени Мохаммеда уже известны особые народные пред­ставители, пользовавшиеся среди арабов авторитетом и властью. Таковы были жрецы и оракулы (кяхин и арраф), которые совершали жертвоприношения и давали предсказания о будущем, пользуясь при этом разными предзнаменованиями и гаданиями. При Каабе и других капищах были особые стражи (сядин) и привратники (хаджиб). Обыкновенно сядины выбирались из того же племени, которому принадлежало капище, пользовались почетом у своих единоплеменников и имели влияние на общественные дела. Своим влиянием они поддерживали религиозные обычаи в народе, и даже такие жестокие обычаи, как, например, принесение в жертву детей и зарывание их живыми в землю. При Каабе имел особенное важное значение хранитель ключей этого храма, так как без него нельзя было вступить в Каабу. Потому корейшиты имели значение в Мекке. При взятии Мекки Мохаммедом, хранителем ключей Каабы был корейшит Осман, сын Тальхи. Для урегулирования годового счисления в Мекке была особая должность – наси. Занимавший эту должность назначал время священного месяца, или вставлял тринадцатый месяц. Должность эта была отменена Мохаммедом. Последним заместителем ее был Джанад из племени Кинана. Для снабжения водой стекавшихся в Мекку богомольцев существовала должность сикая²¹⁴, а для снабжения их пищей во время хаджа была должность рифада. Во время Мохам­меда обеe эти должности были соединены в руках дяди его Аббаса. Для распоряжений религиозными церемониями во время хаджа были две должности: ифаза, и иджаза. Лицо, занимавшее первую должность объявляло время отправления бого­мольцев в долину Мина, а занимавший вторую должность объявлял время окончания хаджа. Последним лицом, занимавшим эту должность, перед исламом, был Кариб сын Сафвана. Для совершения обрезания над детьми у арабов были также особые лица – мужчины для мальчиков и женщины для девочек, но особого значения и влияния на общественные дела эти лица не имели.

Главные моменты в жизни древнего араба представляют­ся в следующем виде.

Новорожденному ребенку давалось имя, которое иногда имело религиозный характер – указывало на отношение чело­века к верховному божеству, Аллаху, или к божествам второстепенным, например: Абдалла – раб Аллаха (отец Мо­хаммеда); Абдуманат, раб Манаты; Абдул-Узза, раб Уззы – дядя Мохаммеда, прозв. Абуляхабом; или на отношение рожденного к своему отцу: «сын такого-то», или к матери: «сын такой- то». Чаще же всего, как и у древних евреев²¹⁵ давались имена по случайному признаку или случайному обстоятельству, сопровождав­шему рождение ребенка²¹⁶, вследствие чего получались у арабов иногда унизительные имена²¹⁷. В виду этого основатель ислама объявил в Коране, чтобы его последователи не давали друг другу унизительных имен²¹⁸. Древние арабы радовались рождению сыновей, а при рождении дочерей печалились, и иногда даже зарывали их в песок, против чего также восставал Мохаммед²¹⁹.

Арабы, по примеру древних евреев²²⁰, совершали обрезание над своими сыновьями и устраивали по этому случаю пиршество, на которое приглашали не только родных, но и знакомых. Обычай обрезания был удержан и основателем ислама, а в Средней Азии до сих пор это семейное торже­ство сопровождается большими пиршествами (туй), для многих разорительными²²¹. Обрезание у древних арабов совер­шалось и над женщинами; Мохаммед, признал этот обычай похвальным²²².

Женщины и девицы у арабов исправляли все домашние хозяйственные обязанности: готовили пищу, поддерживали чи­стоту в жилище, присматривали за скотом и доили его, стригли овец и коз, пряли шерсть их, готовили из пряжи материи и шили из них одежду. Иногда они сопровождали мужей в походах против неприятеля. Так, во время сражения мекканцев с Мохаммедом при Оходе (24 января 625 г. по Р. Хр.) при войске мекканцев было много женщин с музыкальными инструментами, а жена Абу-Софьяна (предводителя меккского отряда) Ханда нашла труп Хамзы, дяди Мохаммеда, распорола ему живот, вынула печень и съела ее сырой. Другие женщины отрезали у убитых врагов носы и уши и сделали из них ожерелья себе. На долю мужчин остава­лись более тяжелые работы, особенно производившиеся вне дома, а также торговля и участие в вооруженных набегах на врагов.

Нельзя предполагать, чтобы древние арабы особенно заботились о чистоте своего тела: гигиенические требования относи­тельно этого важного для здоровья условия не были им известны. Но омовения отдельных частей тела, особенно ног, они совершали часто, потому что это было необходимо при жарком климате Аравии и при той невообразимой для евро­пейца пыли, какая постоянно отделяется там от почвы и разносится ветрами. По другим позднейшим свидетельствам, арабы омывали голову, полоскали рот, промывали нос, чистили зубы, подстригали усы и ногти, выдергивали волосы под мыш­ками и т. д. Несомненно, что эти обычаи древних арабов были общи с древними еврейскими узаконениями²²³, и основа­тель ислама утвердил все эти обычаи, причем придавал некоторым из них чисто формальное значение. Так, например, он предписал, при недостатке воды, отирать себя пылью²²⁴.

Какими обычаями сопровождалось сватовство у арабов и бракосочетание, сказать не можем; но, несомненно, что этот радостнейший в жизни человека случай и у древних арабов сопровождался торжеством и пиршествами. Что касается возраста девиц, вступавших в брак, то об этом есть несомненные сведения: девицы были выдаваемы замуж в очень ранние годы, даже девяти лет, как видно из примера самого Мохаммеда, женившегося на Айше. Число жен у древних арабов не было определено, но многоженство встречалось не так часто, так как являлось прихотью зажиточных ара­бов. Браки заключались и в близком родстве²²⁵. Брачные обычаи и случаи развода среди арабов были чрезвычайно своеобразны, о чем не место говорить здесь²²⁶.

Погребение у древних арабов совершалось так: они омывали умерших холодной водой, смешанной с благовониями; затем обертывали саваном и созывали на погребение своих знакомых. В знак печали женщины громко плакали, разди­рали на себе одежды, царапали лица и грудь, открывали лицо свое, надевали траурную одежду, а мужчины посыпали свои головы прахом, как делали евреи. По прибытии знакомых и близких, над покойником начинали причитать плакаль­щицы, восхваляя его качества; затем клали покойника на особые погребальные носилки и относили на кладбище, где и зарывали в могиле. Могилы обыкновенно делали с боковым углублением, в котором укладывалось тело покойного на боку, с подложенной под голову рукой. Это боковое углубление в могиле закладывалось большими камнями, а затем вся могила заполнялась землей и наверху ее насыпали холмик из земли, в виде небольшого кургана. Намогильный холм арабы старались оживить зеленью. Иногда делалось возвышение из камней. Подобно всем известным языческим народам, древние арабы клали в могилу вместе с умершим его меч и некоторые другие принадлежности его одеяния. На могиле, после погребения, устраивалась тризна, причем глиняная посуда, в которой была пища, здесь же и разбивалась. Было в обычае также оставлять на могиле верблюдицу, на которой покойный ездил при жизни; голову ее пригибали к туловищу (назад), покрывали попоной и оставляли умирать голодной смертью.

Вдовы соблюдали глубокий траур после погребения мужа в течение года, не употребляя благовоний и одежд красного цвета, а по истечении этого срока совершали особые обряды и освобождались от всех стеснений траура.

Но самой характерной особенностью в жизни древних арабов было требование немедленной мести за смерть род­ственника, если он был убит. Всякие обряды откладывались до теx пор, пока не совершена была месть²²⁷.

Жизнь кочевых арабов (бедуинов) отличалась еще большей простотой, чем жизнь оседлых арабов. Патриархальный быт не дал развиться у бедуинов роскоши; поэтому у них не было ни ремесел, ни художеств²²⁸. Мало того; они по­чти вовсе не занимались земледелием, а жили от стад своих²²⁹: из шерсти верблюдов, овец и коз они приготов­ляли для себя одежду, сами выделывали грубое сукно и войлок. У кочевых арабов и до настоящего времени почти не встречается никаких других материалов для одежды.

Во времена более отдаленные арабы имели такую одежду: от поясницы до колен они закрывали свое тело особой повязкой, на плечи набрасывали широкий кусок материи, а голову покрывали большим платком, спускавшимся до плеч и придерживаемым на голове особым шнурком. Лучшим образцом древней одежды арабов может служить та особая покаянная одежда, которая предписана в Коране мусульманским паломникам (хаджи), в которую они облекаются при вступлении в священную область Мекки. Это так называемый ихрам (Коран, гл. 5. ст. 96–97), состоящий из двух больших и не сшитых кусков белой материи. Одним из этих кусков, называемым изаром, паломник прикрывает наготу своего тела от средины живота до колен, а другой ку­сок – рида паломник набрасывает на одно плечо и закрывает его.

В позднейшую (историческую) эпоху, как об этом можно судить по выражениям Мохаммеда, арабы носили испод­нее платье, то есть рубашку. Рубашка приготовлялась из грубой бумажной или шерстяной материи, или же из небеленого холста, имела глухую грудь и широкие и длинные рукава. Бумажные рубашки бывали не только белого, но и синего и коричневого цветов, а иногда и полосатые. Сверх рубашки надевался широкий плащ, имеющий вверху отверстие для го­ловы и по бокам отверстия для рук. Плащ большей частью приготовлялся из козьей или верблюжьей шерсти и был одноцветный, или полосатый. Некоторые арабские племена но­сили черные плащи, протканные золотом, а другие – желтоватые с черными и коричневыми полосами. Различный цвет плащей служил наружным отличием различных племен. На ногах арабы носили грубые сандалии из кожи, а часто ходили без обуви.

Одежда женщин у кочевых арабов состояла из ши­рокой и длинной рубашки, подвязываемой поясом, головной повязки и плаща. Плащ делали из белой материи с синими клетками, или с красными и желтыми полосками. Иногда, в более близких к оседлым пунктам местах, женщины за­крывали свое лицо куском прозрачной материи Обувью женщин служили также сандалии, а при недостатке средств ноги женщин оставались необутыми; зато как мужчины, так и женщины носили шаровары. Состоятельные арабы умащали свое тело благовонными мазями и пахучими маслами, а женщины, кроме того, сурьмили себе брови, окрашивали ногти цветком хены²³⁰, а иногда татуировали свое тело. – По свидетельству Буркхардта, у всех вообще бедуинов признаком красоты считались густые волосы на голове²³¹ и особенно гу­стая борода; вследствие этого считали обиженным природой человека с редкими волосами. О Мохаммеде известно, что он любил расчесывать свою бороду и умащать свои густые воло­сы на голове; женщин, благовония и цветы он считал лучшим развлечением человека. Арабки носили в качестве украшений металлические браслеты на руках и ногах, серь­ги и ожерелья, кольца и нарядные пояса из кожи или шер­стяной материи.

Жилищем кочевых арабов служили шатры, или палат­ки, покрытые войлоком, приготовленным из верблюжьей или козьей шерсти (хыба, хайма). Войлоки были черного²³², или темно-коричневого цвета или же полосатые; они натяги­вались на жерди, служившие остовом для шатров и привязывались веревками из верблюжьей шерсти к кольям, вбитым в землю. Такие шатры разделялись внутри занавесками на три части, из которых одна служила помещением для мужчин, другая – для женщин, третья – для прислуги и мелкого скота. Шатры ставились или кругом, если их было немно­го, или же вытягивались в одну линию вдоль реки или ручья, или же расставлялись рядами по три и четыре шатра в каждом ряду. Шатер шейха или начальника рода ставился всегда на западном конце становища, потому что с этой стороны бедуины всегда ожидали гостей и врагов. Перед каждым шатром в землю втыкалось копье хозяина шатра (для чего деревянный конец копья заострялся); к копью привязы­валась лошадь хозяина; перед шатром паслись верблюды.

Домашнюю утварь бедуина составляли подстилки для спанья» то есть камышовые циновки, или войлок, а также ковры и одеяла и самая необходимая посуда. Для перевозки и хранения воды и молока у них были мехи из козьей кожи. Из той же кожи приготовлялись и ведра для черпания воды из колодцев; для приготовления пищи употреблялись глиняные горшки и каменные корыта. В последних они замешивали тесто для лепешек, которые пекли или на горячей золе, или в особого рода печах, стены которых представляли большую глиняную корчагу, опрокинутую к верху узкой стороной, с отверстием в боку и вверху²³³. Для приготовления муки служи­ли ручные мельницы, состоявшие из двух жерновов. Размалыванием зерна занимались исключительно женщины. – Приготовляя мясо бедуины разрезывали его на небольшие куски, надевали на деревянный прут (вертел), который устанавливали на двух рогульках над горячими углями и жарили. Иногда они зажаривали целые туши в раскаленных и наглухо закрытых ямах. В этом обычае арабов опять замечается порази­тельное сходство с обычаями среднеазиатских туземцев, которые отлично приготовляют таким же образом жаркое в кусках и целого ягненка. Изжаренное мясо разрезывалось на деревянных тарелках. Обедали бедуины обычно на полу, на разо­стланной циновке или коже, на которых они и спали, завер­нувшись в свой плащ; плоская кожаная или шерстяная по­душка во время обеда подкладывалась под локоть, или заме­няла стул. Живя сообразно с природой, бедуины ложились спать с наступлением темноты, не зажигая огня; только в самых крайних случаях зажигали они пропитанные асфальтом факелы.

При простоте и несложности своих жизненных потреб­ностей, бедуины не развили у себя домашних производств; жены их имели только прялку для прядения шерсти и самый простой ткацкий станок, а мужчины приготовляли простую сбрую и оружие. Это был народ беспечный, живущий беззабот­но, не имея ни дверей, ни запоров²³⁴. При передвижении с одного пастбища на другое, все несложное домашнее хозяй­ство свое бедуины навьючивали на верблюдов, как это и до сих пор делают наши среднеазиатские киргизы.

И во внутреннем самоуправлении кочующие арабы сохра­нили патриархальный строй жизни. Они жили отдельными родами²³⁵, состоявшими из родственных семейств, с отдельным старейшиной (шейхом) во главе. Более близкие роды составляли в свою очередь племя (кабиля). Начальником племени был главный шейх (шейхуль-машайх), который во время войны считался полководцем (амир), повелениям которого все безусловно подчинялись. Но при этом каждый араб сохранял свою личную обособленность и не терпел никакого насилия над собой; все пользовались одинаковым уважением и свободой. У арабов не было потомственной аристократии в европейском смысле, никто не пользовался особыми преимуще­ствами и привилегиями; арабы ценили только личные достоин­ства и личные заслуги и на основании этих достоинств избирались шейхи и амиры, как это видно из древнего изречения:

«Чей сын ты – все равно.

Но собственной заслугой

Ты родословную старайся заменить;

Тот человек, кто сказал: «Я таков-то»,

А не тот, кто говорит: «Вот мой отец каков»²³⁶.

Отличаясь демократическим характером, арабская общи­на пользовалась самоуправлением; ее начальники были только первыми между равными, председательствовали на общих собраниях, назначали время перекочевок и места для остановок, разбирали возникавшие среди сородичей своих разногласия и ссоры и решали вопросы о войне и мире. И этих ограниченных прав своих шейхи и амиры не могли переда­вать своим непосредственным потомкам по наследству, ни­чего не получали и жили так же просто, как и сородичи: амир, например, сам ухаживал за своим конем и сам седлал его, а его жена и дети исполняли своими рукам и все хозяйственные работы. Только более обширная палатка и более обширное хозяйство отличали его от прочих арабов. – И до настоящего времени бедуины не изменили своего основного взгляда на своих начальников. О современных арабах Реклю замечает, что «шейх не обладает никакими правами; он избирается равными ему; его смещают, когда он становится неугоден. Специальная его функция, кроме чествования гостей, –судить споры со старейшинами. Это – примиритель и третейский судья: но его решения не имеют силы закона. Решениям этим, вообще опирающимся на обычное право и поддерживаемым общественным мнением племени, обыкновенно подчиняются; но никакая уголовная санкция не связана с его вердиктом. Некоторые шейхи успевают приобрести значи­тельную власть, когда сумеют отождествить свои интересы с интересами племени; но племя никогда не забывает своего права сменить шейха. Нередко случается, что шейх избира­ется только на мирное время, как «муж совета и мудрости», а для ведения войны избирается особый, отважный предводитель, временные полномочия которого оканчиваются с заключением мирного договора»²³⁷. Гельвальд замечает: «Когда у арабов являлась необходимость в единодушном действии или вме­шательстве избранного мирового судьи, они обыкновенно на­значали шейха или вождя, но как только кризис данного положения проходил и нужда в избранном начальнике мино­вала, то араб уже не подчинялся никому, считал себя независимым и никого не признавал своим повелителем. Начальник нескольких родов, главный шейх (шейхуль-машайх) был суров и грозен для врагов племени, а в сношениях со своими должен был отличаться справедливостью, кротостью и отеческой снисходительностью; злоупотребление властью по­рождало в окружающих его недовольство, и он мог быть отставлен избравшими его родами. До самовластного господ­ства главный шейх никогда не простирал своих стремлений²³⁸.

Такое стремление к обособленности каждой отдельной личности и к самоуправлению развилось в арабах и поддер­живалось как географическими, так и историческими условиями их родины – Аравии. Как бы закрытая для остального человечества, по своей малодоступности, Аравия была известна древним народам на северной и южной границах и со стороны морского побережья:      «возникали царства и падали, исчезали древние династии; имена и границы земель изменялись; целые народы были истребляемы, или уводились в неволю; но эти бури лишь слегка касались пограничных областей Аравии, а в глубине своих степей она сохраняла первобытный характер и независимость, и никогда ее бродячие племена не склоняли гордой главы своей ни под какое иго»²³⁹. В конце жизни Мохаммеда, полководец его Халид совершил геройский поход через внутреннюю пустыню Аравии, и поход Халида, по трудностям с какими он был сопряжен даже для арабов, считается беспримерным в истории.

Живя разрозненно, действуя раздельно, по племенам, бедуины не могли иметь постоянных определенных политических союзов; не составляя объединенных государств, они не могли иметь и постоянного войска. Для случайных военных предприятий, которые отличались характером «набегов», –вроде киргизских набегов (баранта), – у арабов созыва­лись временные ополчения всадников (харис), под начальством особых предводителей (амир), действовавших в интересах своего рода, а иногда и отдельной личности. Но эти набеги имели характер воинственной вспышки; подсте­речь неприятеля, напасть на него врасплох и ограбить – глав­ная цель противника, чтобы потом поделить добычу²⁴⁰. При таких условиях у арабов и быть не могло войска в европейском смысле слова; араб не был способен подчинять навсегда свою волю воле другого (т. е. начальника), без чего не может существовать правильно организованная постоянная армия²⁴¹. Арабский воин подчинялся своему предводителю, когда ему это было выгодно, или, когда он видел в нем полное превосходство над собой. Зато в битвах арабы были неутомимы и счастливы: вперед двигались они с надеж­дой на победу и добычу, а при неудаче имели уверенность в безопасном быстром отступлении. Среди знойной пустыни, самый неустрашимый завоеватель-европеец не мог бы настигнуть арабских всадников, быстро отступавших на арабских конях²⁴² и выносливых верблюдах, которые, кроме того, были способны переносить голод и жажду. Рыцарь пустыни, поэт Антара²⁴³. говорил о самом себе: «Видишь-ли, – я всегда на седле, на быстроногом коне моем, который был уже причиной погибели многих воинов: стремится он один в сечу и мгновенно возвращается в ряды опытных стрелков. Кто вместе со мной сражался, тот расскажет тебе, что я всегда первый в битве и последний там, где делят добычу».

Вооружение арабского воина в древнее время состояло из длинного копья, лука со стрелами, кривого ножа и сабли. К этому у рыцарей пустыни прибавлялись: латы, кольчуга, шлем и щит²⁴⁴. Лук со стрелами унаследован арабами еще от родоначальника их Измаила, о котором в Библии²⁴⁵ ска­зано, что он сделался стрелком из лука. Другой арабский витязь-поэт Шанфара говорил, что с ним всегда три спутника: «первый спутник – сердце смелое; второй спутник – светлый, острый меч; третий спутник – длинный, темный лук; он звенит гладкообточенный, весь разубранный репей­ками и привесками, а при нем и ратный прибор, колчан со стрелами. И как пустит он стрелу меткую, – взвоет, что не мать о сыне плачет, мертвого в землю провожаючи»²⁴⁶. Достойна внимания похвальба своей храбростью упомянутого Антары: «Многих героев, – которых страшились и храбрей­шие, героев, которые никогда не обращались в бегство и не сдавались, – сразила уже рука моя, после краткого боя, прямым и упругим копьем. Их латы разлетались в куски; копье мое прокладывало себе дорогу ко всякому храброму сер­дцу; и сраженного врага, как заколотого барана, я отдавал на съедение диким зверям, которые глодали его мощные плечи и железные пальцы. Сколько мой меч раздробил кольчуг на всадниках, которые умели храбро защищать все для них дорогое! Сперва я повергаю их копьем, а потом уст­ремляюсь на них с блестящим мечом. Иной был так крепок и такого огромного роста, что можно было почесть его за дуб, одетый в латы; целая воловья кожа нужна была для закутывания одной ноги его»²⁴⁷. С не меньшей хвастливостью поэт Амру говорил: «Мы всегда выступаем в поле битвы с белыми знаменами, но приносим их назад обагренными неприятельской кровью. Копья наши пронзают бегущих от нас, и мы всегда хватаемся за меч, когда на нас нападают. И тогда черепа неприятельские лежат по земле кучами, по­добно караванным вьюкам, снятым с верблюдов во время ночлега в каменистой пустыне… Мы выходим с юношами, любящими смерть благородную, и со старцами, опытными в войне. Ни один народ не припомнит, чтоб мы когда-либо унижались: никогда не покорялись мы по малодушию!.. Прекрас­ные жены следуют за нами на войну, и мы мужественно охраняем их, чтобы они не сделались добычей вашей и не были посрамлены. Они кормят наших коней и говорят: «Вы не мужья нам, если нас не обороните!»²⁴⁸.

Личное мужество, доблесть, страстное стремление к подвигу в битвах составляли отличительные черты древнеарабского рыцаря. Вот как один из них ободряет себя к мужеству: «я говорю душе своей, когда в страхе и смятеньи она ищет ускользнуть от битвы: да не бойся же ты ничего! Дальше срока, предназначенного судьбой, не вымолить тебе ни единого дня лишку²⁴⁹. Да, право, и не почетная ведь оде­жда, эта оболочка существования; иначе не щеголяли бы в ней такие трусы и хвастуны»²⁵⁰. – Рыцарь Шарран никогда ни на что не жаловался и не тужил; надеясь на острый свой меч скакал он один по горам и долинам и только звез­ды над его головой были его спутниками. Однажды собирал он мед на крутой вершине горы; туда был всего один проход, и то неприятель засел в нем. Шарран разлил мед по утесу, скатился вниз и запел:

«Как скоро человек не находчив на все случаи и ког­да хоть что-нибудь его затрудняет, он погиб; нечего ему тогда и тужить, если от него отвернется счастье. Но кто на­столько решителен, что ни при одной нежданной встрече не теряет из виду, как выбраться из беды, тот всегда най­дется, что делать; и заткни ему одну ноздрю – он передышет таки другой. Я сказал однажды Лийяну, когда в бурдюке у меня не осталось ни капельки, когда исхода не было, и об­ступили меня кругом все напасти: «вы оставляете мне одно из двух – или смерть, или плен постыдный. В таком слу­чае благородный говорит решительно: да будет смерть моей долей! Но я польщу душе своей и другим еще внушением: не стала ли она через это самое любимым жилищем сме­лости? Тогда я лег на каменную скалу передом и спустилась по утесу широкая грудь, хотя узок был путь спасения. Так достиг я по расщелинам вниз, до самой равнины, без единой царапинки; тут уже и смерти стало передо мной стыдно»²⁵¹.

Чтобы пополнить помещенные в этой главе данные о домашнем и общественном быте древних арабов, приводим здесь сведения, касающиеся бедуинов Сирии и Пале­стины настоящего времени.

По описанию в «Сообщениях Императорского Православного Палестинского Общества²⁵² сирийские и палестинские бе­дуины и в настоящее время живут в шерстяных палатках, материю для которых бедуинские женщины приготовляют сами из шерсти черных коз или овец. Палатки расставляются на открытых местах и поддерживаются внутри особыми шестами, а снаружи притягиваются веревками к колышкам, вбитым в землю. Палатки ставятся одна подле другой и об­разуют круг, внутрь которого на ночь загоняется скот. У главы рода (шейха) бывает всегда особая палатка, которая служит ему для приема гостей, что составляет с давних пор отличительно черту арабских нравов.

«Современные бедуины, как и древние отличаются чадолюбием. По случаю рождения мальчика бедуин устраивает пир, на который приглашает родных и знакомых. Не имея особых понятий о воспитании детей, бедуины прилагают свои заботы к тому, чтобы ребенок был сыт и здоров, а свои родительские ласки проявляют в том, что украшают детей возможными способами (девочек, например, татуируют), причем и амулеты от дурного глаза привешиваются на виду. Когда дети подрастут, то самой жизнью приучаются к разным домашним занятиям и упражнениям: мальчики стерегут стада и ездят верхом, а девочки собирают топливо, носят воду и т. п.

«Обычаи сватовства у бедуинов представляются в таком виде: мальчику 14-ти лет, а чаще и ранее этого возраста, родители стараются высватать невесту, согласия которой обык­новенно не спрашивают. Для сватовства отец жениха вместе с сыном и старшинами приходят в палатку родителей невесты и там молча сидят. После долгого молчания происходит в установленной форме разговор, касающийся сватов­ства, и, в случае благоприятного исхода переговоров, сваты угощаются, поздравляются и затем расходятся. Свадебные празднества начинаются после того, как жених, в сопрово­ждении родных и знакомых, явится в палатку невесты. Тогда невеста с провожатой садится на верблюда своего жениха, и брачный поезд с пением, пляской и стрельбой из ружей возвращается на место стоянки шатра жениха. На утро, при выходе новобрачной из палатки, брат ее режет овцу, и начинается пир, продолжающийся до семи дней. Невеста получает от жениха приданое. Если жених беден и не может уплатить вено, то совершение брака откладывается ино­гда на несколько лет, пока условленное вено не будет спол­на выплачено.

«Как у народа кочевого, скотоводство составляет самое главное занятие и богатство бедуина. РВ числе разных животных лошади ценятся выше других пород домашнего скота, осо­бенно лошади чистокровные арабские, ценящиеся иногда в не­сколько тысяч рублей. Породистые лошади употребляются толь­ко во время войн и набегов, так как они отличаются не только быстрым бегом и выносливостью, но и необыкновен­ной понятливостью и чутьем, способным открыть неприятеля, скрывающегося в засаде. Из других животных у бедуинов обычны верблюды и овцы, доставляющие молоко и шерсть, а также ослы и мулы, служащие для обыкновенных рабочих нужд кочевника. Орудия домашних производств остаются у бедуинов до сих пор первобытные.

Отчасти развлечением, отчасти промыслом для бедуинов служит охота, которая производится при помощи собак и соколов. В недавнее время бедуины начали понемногу зани­маться земледелием, – явление, замечаемое и среди туркестанских кочевников, киргиз.

Торговля производится домашними продуктами и бедуину особой прибыли не приносит: как у нас, в Средней Азии, кочевник-киргиз находится всецело в руках оседлого торгаша сарта, так и оседлый араб усердно и безжалостно обирает простодушного бедуина. Бедуин не знает действи­тельной цены продаваемого ему товара, не дорожит и своими продуктами, а этим пользуется смелый торгаш, рискнувший заехать в степь для своей плутовской торговли. Но бедуин не огорчается и до некоторой степени утешает себя получен­ными от заезжего торговца новостями, до которых он, как и другие обитатели степей, большой охотник.

У бедуинов для распространения новых вестей всегда находятся охотники, которые развозят новости с необыкно­венной быстротой, – опять черта, вполне сродная нашим киргизам.

Гостеприимство особенно ценится среди бедуинов: они защищают и берегут даже имущество гостя и не допускают, чтобы ему была причинена какая-нибудь обида. Гость шейха становится гостем всего рода. Чтобы давать возможность путникам пользоваться столь дорогим в пустыне отдыхом и покоем, бедуины по ночам зажигают «огни гостеприимства», а в холодное и дождливое время привязывают к своим палаткам собак, чтобы их лаем указывать путешественникам на кров гостеприимства. Словом, как бы ни был беден бедуин, он должен принять гостя в своей палатке, накормить его, чем может, и предоставить ему по­койный ночлег. Соответственно состоянию и общественному положению, самыми почетными гостями у бедуинов считаются амиры и шейхи; за ними следуют влиятельные по сво­ему богатству арабы, а ниже всех считаются пастухи. Гостя бедуины отличают даже по тому, на каком животном он приехал – на лошади, на муле, или на осле. Первый пользуется большим почетом, хозяин мула занимает среднее место, а приехавший на осле – последнее. Каж­дый гость должен прежде всего обойти вокруг «палатки гостеприимства», и этим показать уважение к хозяину и его роду, а затем уже входить в саму палатку. К прибывшему гостю сходятся все наличные и свободные от занятий бе­дуины и стараются оказать ему помощь и внимание. В палат­ке расстилается ковер, стелются подушки, и гость садится на почетном месте; ему приносят молоко, яйца, сыр и, если гость, подкрепивший свои силы, продолжает еще сидеть, то это значит, что он желает воспользоваться и ночлегом у своего хозяина. Тогда все бедуины, принадлежащие к данному месту и племени, заявляют о своей готовности накормить гос­тя ужином. Гостю, принявшему угощение, никто не может причинить какую бы то ни было обиду; даже убийца, вошедший в палатку убитого, считается неприкосновенным для лиц, имеющим право мстить за убитого, по крайней мере до тех пор, пока убийца находится в «палатке гостеприимства».

Но рядом с гостеприимством, у бедуинов удержались до настоящего времени набеги на неприятелей и считаются не разбоями, а наоборот – делом геройским, похвальным. Набеги служат естественной школой, в которой бедуин развивает ловкость и приобретает почет за свое удальство. Такая черта в нравах бедуинов поддерживается взаимной рознью различных племен бедуинских и их характером. Каждый бедуин, уклоняющийся от участия в набеге на неприятелей, подвергается насмешкам, а бежавшего с поля сражения даже и жена не принимает в свою палатку. Набеги у арабов являются общим делом целого племени, и пред­ставитель племени становится естественным предводителем нападающих. Возвратившихся победителей женщины приветствуют радостными криками, а захваченная добыча поступает в раздел между участниками нападения, причем предво­дитель получает пятую часть. Только лошади, отбитые у неприятеля, не подлежат дележу, а остаются в руках тех, кто захватил их. Если же набег окончится неудачей, то женщины встречают побежденных бранью и возбуждают к новому набегу, чтобы удовлетворить чувству мести. Женщины бедуинов нередко сами принимают участие в набегах ряду с мужчинами, и своим присутствием ободряют нападающих и перевязывают им раны. Иногда более отважные бедуинки, даже девицы, принимают личное участие в схватках с неприятелем, и тогда победительницы получают право на самого видного жениха²⁵³.