XVII век

После Брестского Собора 1596 года большинство православных епископов Юго-Западной Руси и Литвы приняли унию с Римом. Только двое из них остались верны Восточной Церкви и продолжали окормлять православную паству на всей территории Польско-Литовского государства. Видя, что униатские храмы стоят пустыми, а простой люд не желает принимать союза с Римской Церковью, правительство стало вводить унию насильственными методами. Сначала оно действовало только экономическими ограничениями, налогами и лишением гражданских прав «схизматиков» – так называли католики исповедующих Православие. Однако эти методы были мало результативны. Тогда к делу унии были привлечены войска. Начались гонения, которые еще более усилились со смертью последнего православного епископа. «Дикий фанатизм короля Сигизмунда и иезуитов, – писал один из современников этих событий, – не уступал в свирепости языческим гонителям христианства». Православных силой сгоняли в униатские храмы, заставляя совершать молебствия о здравии римского папы. Чтобы еще более унизить чувства верующих, латинское духовенство переезжало от храма к храму в повозках, в которые вместо лошадей впрягали до 20 и более «схизматиков».

Сопротивляющихся избивали, бросали в тюрьмы и лишали жизни как государственных преступников.

Оставшись без своих архипастырей, православные, чтобы хоть как-то противостать гонениям, стали объединяться в братства. Главной же опорой Восточной Церкви на территории Польско-Литовского государства в это тяжелое время стало казачество. Именно благодаря его силе, сдерживающей порой безумный фанатизм униатов, Православие сумело выжить в Польше, Литве, Белоруссии и Украине.

В 1620 году, возвращаясь из Москвы в Святую Землю, по территории Западнорусской митрополии проезжал Иерусалимский патриарх Феофан. Он получил разрешение от польского правительства посетить православные монастыри, церкви и временно остановился в Киево-Печерской обители – сердце казачьей республики. Ее глава – казачий гетман гарантировал патриарху защиту и свободу. Сюда же под предлогом празднования престольного праздника монастыря – Успения Божией Матери, собрались делегаты от православных союзов и братств со всех районов Польско-Литовского государства. Тайно, под покровом ночи в Киево-Печерском монастыре состоялся собор Западнорусской митрополии. На нем патриарх Феофан восстановил православную иерархию. Были избраны, а затем рукоположены митрополит и несколько епископов. Православные люди радовались восстановлению законной церковной власти. Многие приходы в разных областях Польского королевства, узнав, что для их епархии поставлен православный епископ, письменно заявляли о своей поддержке новому архиерею.

Новость о восстановлении православной иерархии вызвало сильнейшее раздражение униатских иерархов. Узнав о свершившихся хиротониях, они подали донос Сигизмунду, в котором называли патриарха турецким шпионом и возмутителем покоя в королевстве. Король был разгневан. Он объявил патриарха Феофана подлежащим аресту и суду, но было уже поздно. Сопровождаемый казаками, патриарх благополучно добрался до границы. Тогда весь гнев был вымещен на православном люде. Приверженцы унии с благословения своих епископов и с одобрения власти устраивали погромы православных дворов, храмов и монастырей. Среди них особенной ненавистью к «схизматикам» отличался полоцкий униатский епископ Иосафат Кунцевич. За свою жестокость он получил прозвище «кровавый душехват».

В его епархии всем православным священникам запрещалось появляться в местах, где находились церкви. Они лишались права совершать богослужения и Таинства. В случае же неповиновения им рубили головы, их топили в реке или вешали. «Схизматиков» запрещалось хоронить на кладбищах и служить по ним панихиды. Тех же, кого хоронили, ослушавшись приказа, он велел выкапывать и бросать трупы на съедение собакам. В ответ жители многих городов взялись за оружие. В свою очередь Кунцевич засыпал короля доносами, пока не добился прибытия войска для усмирения непокорных. Жестокость полоцкого епископа к православным была столь сильна, что литовский канцлер написал униатскому митрополиту: «Владыка Иосафат… надоел и омерзел народу как в Полоцке, так и везде. Мы опасаемся, как бы эта уния не стала причиной нашей погибели… Ваша милость, держи его в узде». Однако видя, что даже митрополит не может повлиять на вздорного епископа, канцлер писал и самому Кунцевичу: «Ваша святость позволяет грабить схизматов и отрубать им головы, но Евангелие учит совершенно иным вещам. Уймитесь, а то Ваши действия могут привести к государственной смуте…» Получив письмо от канцлера, Иосафат еще с большим рвением стал насаждать унию, желая даже умереть за нее.

Вновь избранный патриархом Феофаном епископ Полоцка направил грамоту, где призвал православных под свое покровительство. Это еще более разозлило «кровавого душехвата». Приехав в Витебск, Кунцевич нашел все городские храмы пустыми. Жители посещали православные богослужения за городом, в специально устроенных шалашах. Униатский епископ приказал уничтожить не только шалаши, но и всех православных священников Витебска. Это переполнило чашу терпения. Горожане взялись за камни и колья. 12 ноября 1623 года они разогнали охранников епископа, ворвались в его дворец и убили ненавистного им «душехвата». Боясь восстаний в других городах, правительство жестоко наказало жителей Витебска. После смерти Кунцевича притеснения православных усилились по всей стране. Гонения стали настолько жестокими, что в 1624 году православный митрополит Иов обратился к русскому царю с просьбой принять Малороссию в свое подданство.

Несмотря на всем известные свидетельства зверств Кунцевича в отношении православных христиан, в середине XIX века папа Римский канонизировал Иосафата и провозгласил его святым покровителем Польши и России. Римский епископ назвал Кунцевича «апостолом мира и единения», окончательно разъединив тем самым Восточную и Западную христианскую Церковь.

М.В. Первушин

В начале XVII века православным христианам приходилось испытывать притеснения не только в Польско-Литовском государстве. Весь православный Восток был покорен турецкими завоевателями, которые исповедовали ислам.

Первое время после покорения Византии турки были более благосклонны к христианскому населению, боясь восстания греков. В середине XV века султан разрешил избрать православного патриарха, понимая, что с помощью него можно сохранить контроль над покоренными народами и возродить опустошенную империю. Турецкое правительство не различало своих христианских подданных по национальностям. Для него все христиане, исповедующие одну веру, составляли и одну нацию. Главой этой нации был поставлен Константинопольский патриарх. Султан признал за патриархом не только духовную власть, но и гражданскую, подчинив ему всех христиан Турецкой империи. Таким образом, формально права и власть патриарха при турецком владычестве еще более увеличились. Однако фактически патриарх не имел возможности пользоваться своими правами из-за деспотизма турецкого правительства.

Уже последующие султаны смотрели на христиан с крайним презрением и стремились насильно обратить их в мусульманство, видя в этом богоугодное дело. Тех же, кто отказывался принять ислам, обращали в рабство, предавали пыткам или казнили. Была распространена подать на христианских детей: отбирались красивые и здоровые дети, которых воспитывали в мусульманстве. Православные церкви превращались в мечети, уничтожались богослужебные книги. Правительством была установлена специальная плата за каждое посещение православного храма. Некоторые султаны желали войти в историю с именем «разрушителя веры христиан», стремясь полностью истребить всех православных в империи. За ними не отставали и их подданные. Так, например, в 1570 году в Иерусалим прибыл новый посол султана.

Он велел, чтобы каждый из христиан засвидетельствовал ему свое почтение. Множество монахов лавры Саввы Освященного пришли к нему с подарками. Приняв подарки и удивившись такому большому количеству монахов, посол велел тут же на его глазах умертвить половину из них. «Нельзя допустить такое множество людей в одном монастыре», – сказал он. И султан одобрил его распоряжение.

Общий гнет заставлял слабых людей обращаться в мусульманство. Христианин освобождался даже от смертной казни, если он изъявлял желание принять ислам. Но многие христиане претерпевали и гонения, и мучения, оставаясь непоколебимыми в вере. Даже дети ради веры претерпевали мучения и смерть. Так, в XVII веке один христианский мальчик Николай был отдан родителями для обучения турецкой грамоте. Учитель-турок, восхищаясь прекрасными способностями ученика, всячески старался обратить его в мусульманство, но безуспешно. Тогда он оклеветал Николая в богохульстве. Отрока заключили в тюрьму, подвергли пыткам и, наконец, отрубили голову. За свою твердость в Православии была замучена отроковица Акилина, которую хотел обратить в мусульманство ее отец. Он во время ссоры убил турка и из-за страха казни принял ислам. Желая отвратить от христианства и свою дочь, он подверг ее жестоким истязаниям, от которых она умерла. В числе прославленных Церковью мучеников есть и Павел Русский, живший пленником в Константинополе и отказавшийся поменять веру.

Турки поощряли интриги и борьбу за патриарший престол, которую порой вели греки. Султан ввел особую плату за выборы и утверждение патриарха. Но кроме султана новые патриархи, чтобы утвердиться во власти, должны были платить еще великому визирю, придворным, чиновникам, евнухам и женам султана. При такой системе патриаршую кафедру часто занимали люди недостойные или неспособные к управлению Церковью, которые заботились только об удовлетворении своего честолюбия. Это приводило к презрительному и деспотичному обращению турок с патриархами. Низложения, ссылки и убийства иерархов были частыми явлениями в XVII веке. За 80 лет на патриаршем престоле сменилось 50 патриархов. Некоторые из них по два, три и даже пять раз возводились и свергались с престола. Редким явлением была смерть правящего патриарха. Большинство из них умирали в заточении либо были задушены. Сама патриаршая должность постепенно стала чиновничьей. На нее назначали и увольняли даже не султаны, а их советники – визири.

От непомерных поборов патриархия все более беднела. Патриархам приходилось все чаще просить помощи, а иногда и самим ездить за милостыней к более богатому православному соседу – России. Множество грамот, посланий и писем сохранилось в российских архивах, которые показывают, какую огромную помощь в то время оказывала Россия своим единоверцам. С самого начала захвата турками Константинополя Россия начала помогать попавшим в зависимость от мусульман восточным христианам. Однако пожертвования и милости со стороны России увеличивались по мере увеличения притеснений православных греков турками. После ряда ограблений Константинопольской Церкви в конце XVI века она бы «окончательно разорилась, если бы не щедрость русского царя», – писал патриарх Иеремия II. Начиная с конца XVI века за 50 лет в России побывало десять восточных патриархов, каждый из которых уезжал от русского царя утешенным и с богатыми дарами. При царском дворе постоянно жили, меняя друг друга, просители от восточных патриархов, различных епархий, монастырей и даже простые миряне. Сокровищница русского царя была неистощима для милостыни. Весь Восток понимал это и спешил воспользоваться ею. Можно без преувеличения сказать, что Православные Восточные Церкви поддерживали свое существование единственно благодаря пожертвованиям русских царей и иерархов. С разрешения русского правительства восточные иноки основывали в России свои монастыри, подворья и часовни, приобретая для них земли, дома и лавки. Доходы от всего этого посылались на Восток. На русские деньги патриархи строили новые церкви, монастыри, открывали училища, устраивали больницы и выкупали христиан из рабства. При таких постоянных заботах со стороны России бедственная участь восточных христиан значительно облегчалась, о чем они и сами свидетельствовали.

М.В. Первушин

Управление первыми патриархами Православной Церковью в Российском государстве пришлось на Смутное время. Эти обстоятельства заставили московских первосвятителей встать на защиту интересов русского народа, сыграв в политической жизни России ведущую роль.

Первый Московский патриарх Иов был родом из тверской земли. С юности он принял постриг в Старицком монастыре, пройдя все ступени монашеского искуса от простого послушника до настоятеля обители. Иов отличался благообразной внешностью, красивым голосом и необыкновенной памятью. По свидетельству биографа, «Иов наизусть знал все богослужебные тексты, а его чтение умиляло и услаждало слышащих». Как-то проезжая через тверские земли, старицкого игумена заметил Иван Грозный, любивший церковное благолепие и чинные богослужения. Он перевел его в Москву, сделав настоятелем одного из столичных монастырей, а затем и епископом. Переехав в столицу, Иов не изменил своим монашеским привычкам. Отличаясь беззлобием и нестяжательностью, он на всю жизнь остался человеком глубокой молитвы и сугубого воздержания.

В первые годы после избрания на первосвятительскую кафедру, Иов стал активно обустраивать Русскую Церковь в ее новом, теперь уже патриаршем статусе. Однако его церковная деятельность скоро была прервана государственной смутой, которой предшествовало народное бедствие. После ряда неурожайных лет в России свирепствовал страшный голод, уносивший тысячи жизней. По всей стране множились грабежи, разбои и болезни. Страна погружалась в хаос. И в этом хаосе появился самозванец. Он объявил себя сыном Ивана Грозного – царевичем Дмитрием, чудом спасшимся в 1591 году от рук убийц.

Появление Лжедмитрия могло обернуться для русских не только потерей государственности, но и разрушением Православной Церкви. Так, одной из главнейших целей в политике самозванца было присоединить русский народ к Римской Церкви через унию. Об этом он письменно засвидетельствовал папе Римскому, за что получил его моральную и финансовую поддержку.

Патриарх Иов старался употребить со своей стороны все меры, чтобы поддержать законную власть и защитить государственный порядок. В устных проповедях и особых посланиях он многократно заверял народ в реальности смерти царевича Дмитрия и всячески обличал самозванца. Он указывал на то, что польский король Сигизмунд использует Лжедмитрия для попрания православной веры и обращения Руси в католичество. После внезапной смерти царя Бориса Иов так же ревностно стал защищать права на русское царство его сына Феодора. Поражают стойкость и мужество первого русского патриарха. Он смело восстал, казалось, один против всех.

Однако в 1605 году приверженцы самозванца убили Феодора и завладели Москвой. После этого они в первую очередь свергли патриарха. «Множество народа, – как свидетельствует сам Иов, – с камнями и палками ворвались в Успенский собор. Войдя в святой алтарь во время литургии, они сорвали с меня святительскую одежду… В ветхом рубище они таскали меня по площадям и позорищам, избивали так, что я был готов умереть». Но его оставили в живых. Патриарший двор был разграблен. Иова всенародно прокляли и сослали в изгнание. Лишь немногие сочувствовали первому патриарху. Многие бояре, архиереи и даже родная мать царевича инокиня Марфа из страха перед самозванцем признали в нем Дмитрия и присягнули ему.

Однако неправославность нового царя была видна с первых же его шагов по московской земле. Во время торжественного входа в покоренную Москву, заглушая звон колоколов и молебное пение, гремел военный оркестр литовских музыкантов. По воспоминаниям современника, «сойдя с коня, самозванец крайне небрежно приложился к Владимирской иконе Божией Матери, а за ним, к ужасу москвичей, невеста самозванца и ее фрейлины прикладывались к иконе Богоматери, целуя Ее в уста!» Лжедмитрий позволял полякам входить в церкви с оружием, никогда не молился перед едой и не соблюдал постов, редко бывал на богослужениях и никогда не причащался Святых Таин, даже в такой торжественный день, как венчание на царство.

Однако миф о чудом спасшемся царевиче Дмитрии как о законном русском государе был очень силен. Целый год потребовался русским людям, чтобы окончательно убедиться в правоте изгнанного патриарха Иова и поднять восстание. Лжедмитрий был убит. Его голый труп несколько дней таскали по всему городу на издевательство толпе, а затем сожгли. Смешав пепел с порохом, восставшие выстрелили им из пушки в ту сторону, откуда пришел Лжедмитрий.

Вновь избранный народом царь Василий и собор русских епископов немедленно послали к сосланному Иову с просьбой вернуться на патриаршество. Однако тот по болезни и старости отказался, указав на кандидатуру митрополита Казанского Ермогена, одного из немногих, кто не принял самозванца. Но Иову все же пришлось нарушить свое уединение и приехать в столицу. Его вызвали царской грамотой «для великого государева и земского дела». Здесь в Кремлевском Успенском соборе при большом стечении народа было принесено перед ним всенародное покаяние. Иов стоял рядом с вновь избранным патриархом в простой иноческой одежде. Искреннее смирение этого отшельника-патриарха, вызванного почти из гроба примирить Россию с Богом, еще более возвышали его в глазах окружающих и вызывали покаянные чувства. В глубокой тишине была прочитана покаянная грамота от имени русского народа первому российскому патриарху. Выслушав слова покаяния и прослезившись, Иов призвал на всех Божие милосердие и прочитал разрешительную молитву. Старец вернулся из Москвы в свое уединение, где и скончался в 1607 году.

Патриарх Иов за свою непоколебимую ревность о правде и благе Отечества лишился своего святительского престола и был изгнан из столицы. Но это не сломило его веру в возрождение России. Смутное время было временем тяжких испытаний и для Русской земли и для Русской Церкви, но вместе с тем оно раскрыло их неодолимую внутреннюю мощь.

М.В. Первушин

В начале XVII века Россия испытала самый опасный в своей истории натиск интервентов, который мог закончиться полным исчезновением Русского государства. В те годы у страны не было ни государственной власти, ни боеспособной армии. Лишь благодаря самоотверженному служению патриарха Ермогена, сумевшему мобилизовать народные силы, Русь была спасена.

В 1606 году после свержения Лжедмитрия I и выборов нового царя Василия был поставлен и новый патриарх. Им стал 76-летний казанский митрополит Ермоген. Первые же месяцы царствования Василия Шуйского обнаружили слабость его власти. Новый царь не имел ни сил, ни авторитета для поддержания в стране порядка. А за пределами Москвы все громче звучала молва о чудесном спасении царевича Дмитрия. В конце концов, царь Василий был свергнут с престола и насильственно пострижен в монахи. В Москве, а за ней и во всей России началась кровавая смута. Все, кто стремился устроить свою карьеру или приобрести «беструдное богатство», искали любого повода для вооруженного восстания. «Воры из всяких чинов, – пишет современник тех событий, – устроили в Московском государстве междоусобие. Восстал сын на отца, а брат на брата, и, как река, полилась с обеих сторон кровь христианская».

Видя беспорядок в Московском государстве, польский король Сигизмунд решил использовать эту смуту в своих интересах. Он осадил приграничный Смоленск и стал рассылать обращения к русскому населению. В них король заявлял, что пришел не для пролития русской крови, но для прекращения смуты и междоусобия. Московское боярство поддержало воззвания Сигизмунда и торжественно присягнуло его сыну – королевичу Владиславу, объясняя это тем, что у Москвы нет сил защищаться от польской интервенции. С выбором бояр согласился и патриарх Ермоген, но с непременным условием, что Владислав перейдет из католичества в Православие. «Если же он не оставит латинства, то будет на вас не благословение наше, а проклятие», – заключил патриарх, обращаясь к боярам.

На этих условиях польские войска вошли в Москву и заняли Кремль, разоружив последние остатки русской армии. Бояре хотели было совсем отдаться на волю Сигизмунда, но патриарх не подписал грамоты о капитуляции России и пообещал: «Если в Москве появится неправославный царь, а польские войска не будут выведены из города, я начну поднимать русские города на сопротивление и благословлю православный народ идти на Москву и страдать до смерти». Услышав это, бояре обрушились на патриарха с бранью, кто-то выхватил кинжал. «Не боюсь я твоего ножа! – воскликнул Ермоген. – Ограждаюсь от него силою креста Христова».

Положение Московского государства казалось совершенно безвыходным. Поляки оккупировали Москву и осадили Смоленск. Шведы заняли Великий Новгород. Шайки иноземных авантюристов и своих «воров» разоряли Русь, убивая и грабя мирное население. Ожидаемый всеми королевич Владислав не принимал Православия и не ехал в Россию. Земля, как сказал современник, стала «безгосударной», связи между отдельными областями были разрушены. Тогда среди всеобщей растерянности и разброда патриарх Ермоген обратился к русским людям с призывами к объединению для защиты Отечества. «Что можно ожидать от поляков? Лишь окончательного разорения царства и православной веры! – писал Ермоген в одной из грамот. – Болит душа моя и сердце мое терзается… Я плачу и с рыданием вопию: посмотрите, как Отечество наше расхищается и разоряется чужаками!»

И голос патриарха был скоро услышан. В стране началось широкое патриотическое движение. Русские города вступили между собой в переписку, договорившись общими усилиями собрать народное ополчение. Исходным пунктом и центром движения стал Нижний Новгород. Это встревожило поляков и их сторонников. А когда стотысячное ополчение двинулось к Москве, поляки потребовали от Ермогена, чтобы он приказал ополчению разойтись: «Ты – первый зачинщик измены и всего возмущения. По твоему письму ратные люди идут к Москве!.. Отпиши им теперь, чтобы они отошли, а то мы велим уморить тебя злою смертью». «Что вы мне угрожаете? – ответил патриарх. – Одного Бога я боюсь. Уйдете вы все, польские люди, из Московского государства, тогда и я благословлю всех отойти прочь. А если вы останетесь, – мое благословение: всем стоять и умереть за православную веру!» Поляки заточили Ермогена в подземелье Чудова монастыря и стали морить голодом, бросая ему нечеловеческую пищу: сноп сена и немного воды.

В своей последней грамоте, которую патриарх сумел передать на волю, он посылал всем восставшим за Родину свое благословение: «Ничего не щадите для спасения Отечества! Везде говорите моим именем!»

Этим посланием Ермоген ободрил народное ополчение и вселил веру в скорую победу над иноземными захватчиками. Русская земля теперь никого не хотела слушать, кроме своего первосвятителя.

4 ноября 1612 года народное ополчение под предводительством нижегородского купца Космы Минина и князя Дмитрия Пожарского штурмом взяло Москву. Одетое в шлемы и латы польское войско сдалось на милость лапотным русским мужикам, вооруженным чем попало. День штурма стал народным праздником. Православная Церковь в память избавления Москвы и России от поляков установила в этот день празднование Казанской иконе Пресвятой Богородицы, под знаменем которой проходило освободительное движение.

Патриарх Ермоген не дожил до светлого дня. Он скончался от голода в заточении, до конца исполнив долг верности православной вере и своей Родине.

М.В. Первушин

Одна из наиболее героических страниц в истории Смуты связана с подвигом защитников Троице-Сергиевой Лавры. Еще при Василии Шуйском, видя слабость царской власти, вокруг Москвы начало собираться множество вооруженных шаек. Они состояли из русских изменников и польских интервентов. Их отряды своей жестокостью наводили ужас на местных жителей, которых заставляли присягать очередному Лжедмитрию. «Убивая и истребляя все, что попадалось на пути, они превращали в пепел все большие селения, – вспоминает один из очевидцев этих событий. – Какой значительный вред был нанесен Русской земле убийствами, грабежом и пожарами, выразить невозможно. Как только земля могла выдержать все это?»

Большинство духовенства противилось новой измене, обличая разбой и призывая к верности царю. За эти смелые выступления многие священнослужители претерпели страдание и смерть. Так, ярого противника измены тверского архиепископа Феоктиста, взяв в плен, долго пытали, а затем бросили на съедение хищникам. Тело его было найдено израненным и обглоданным дикими зверями. Храмы и монастыри подвергались разорению, в них затворяли скот, а в алтарях кормили псов. Но самую большую добычу разбойничьи банды рассчитывали получить в Троице-Сергиевом монастыре. Эта обитель была главной опорой государственной власти. Она оказывала царю и осажденной Москве столь необходимую помощь деньгами и хлебными запасами. В то же время монастырь представлял собой сильную крепость, важную в стратегическом отношении.

23 сентября 1608 года отряды под предводительством польских гетманов появились под стенами обители. Общая их численность превышала 15 тысяч человек, в монастыре же укрылись менее двух с половиной тысяч. Главной военной силой монастырского гарнизона был присланный царем отряд из 500 стрельцов. Кроме них в обороне принимали участие монахи и крестьяне соседних сел. По словам очевидца: «В обители была страшная теснота. Многие люди и скотина оставались без крова… Жены рождали детей пред всеми людьми, и негде было укрыться со своей срамотой… И всякий смерти просил со слезами…» Оборону возглавил настоятель – архимандрит Иоасаф.

Поляки послали в монастырь требование сдать крепость, обещая милости и грозя в противном случае захватить монастырь силой и истребить его защитников. Отвечая им, защитники монастыря писали: «Знайте, что и десятилетний христианский отрок в обители посмеялся вашему безумству предложить нам оставить своего православного государя и покориться ложному царю, врагу и вору. Мы и за богатства всего мира не нарушим крестного целования». Получив такой ответ, поляки попытались взять монастырь штурмом, но были отбиты. Тогда началась осада. Шесть недель враги палили по обители из 63 орудий. А в это же время вдоль монастырских стен ежедневно совершался крестный ход. Церковные службы порой прерывались залетавшими в храмы ядрами. Так, в память об этом в Троицком соборе до настоящего времени сохранились железные двери с отверстием от вражеского ядра.

Неоднократно польские захватчики предпринимали штурм монастыря, но безуспешно. Особенную надежду они возлагали на подкоп, но осажденным стало известно о нем. Двое посадских крестьян пробрались внутрь подкопа и взорвали его, пожертвовав своими жизнями. После такого героического поступка осаждавшие решили взять обитель измором или при помощи измены. Несмотря на прекращение активных действий, защитников монастыря ожидали новые тяготы. Из-за тесноты, недостатка хорошей воды и свежей пищи в монастыре началось «моровое поветрие», унесшее около тысячи человек. «И умножилась смерть в людях, – повествует очевидец, – сорок дней стоял темный сумрак и злой смрад, усопших хоронили с утра до вечера сначала в могилы, а потом уже без разбору – в одну яму». К концу шестнадцатимесячной осады в монастыре осталось менее 200 защитников, а из числа постриженных до осады осталось в живых только шесть монахов. В конце концов, польские банды бежали, услышав о приближении главных сил русского царя. Защитники обители долгое время не верили в то, что осада закончилась. Лишь только через 8 дней в Москву с радостным известием был послан троицкий инок.

Когда в 1619 году в Москву прибыл Иерусалимский Патриарх Феофан, он посетил и Троице-Сергиев монастырь. Патриарх пожелал увидеть иноков, которые участвовали в сражениях. Ему были представлены несколько монахов и среди них «зело стар и пожелтевший в сединах инок Афанасий». Патриарх спросил его: «И ты ходил на войну и начальствовал над воинами?» Афанасий, поклонясь, ответил: «Да, Владыко Святый, понужден был слезами кровными». «А что свойственно тебе: иночество ли в молитвах или подвиг перед всеми людьми?» – «Всякая вещь и дело, Владыко Святый, в свое время познается, я же что делаю и делал – исполняю послушание». Обнажив голову, Афанасий показал рану, нанесенную ему вражеским оружием, и сказал: «Вот подпись латинян на голове моей, еще же и в теле моем шесть памятей свинцовых обретаются; а сидя в келии, в молитвах, возможно ли было найти таких будильников к воздыханию и стенанию? А все это было не по нашей воле, но по воле пославших нас на службу Божию». Патриарх был поражен тем, что над воинственным одушевлением господствует дух иноческого благочестия, смирения и простоты. Он благословил Афанасия, поцеловав его и прочих его сподвижников, и отпустил с похвальными словами.

В решающую минуту Лавра своим доблестным стоянием стала примером для народа, начавшего собираться в ополчение для освобождения своей земли. По словам знаменитого историка Николая Михайловича Карамзина, «дела, совершенные хотя и в пределах смиренной обители монашеской, людьми простыми, низкими званием, но высокими душою… стали основанием спасения всего русского государства».

М.В. Первушин

Временем окончания Смуты в Российском государстве принято считать 1613 год. В этом году представители всех русских земель избрали на Соборе нового царя – шестнадцатилетнего Михаила Федоровича Романова. В земской соборной грамоте было подчеркнуто, что его пожелали на царство «все православные христиане всего Московского государства».

Отцом молодого царя был Федор Никитич Романов видный государственный деятель и один из первых царских советчиков. Борис Годунов, захватив царскую власть, боялся, что этот влиятельный боярин сам пожелает предъявить права на русский престол, как ближайший родственник умершего самодержца. Поэтому Борис подверг опале весь род Романовых. Федор был насильно пострижен в монахи и сослан на Север. Там, как вспоминает очевидец этих событий, «ничего так не беспокоило опального боярина, как неизвестность о своей семье. И если он заговаривал с кем, то только о жене и детках: «Как вспомянешь их, так точно рогатиной в сердце толкнет. Прибрал бы их Господь к Себе, избавил бы от лютых страданий, я тому обрадовался бы и стал помышлять лишь об одной своей душе!"». Но до конца этому желанию Федора не суждено было сбыться. Из шести его детей выжил только один. Именно он – «новый царь Михаил, – как пишет о нем летописец, – излюбленный всею землею, стал залогом успокоения Церкви и государства».

Сам же Феодор Никитич, ставший в монашестве Филаретом, своей неправедной опалой завоевал себе симпатии простого народа, как незаслуженно униженный, оскорбленный, но с достоинством переносящий свое изгнание. Уже при Лжедмитрии I Филарета возвратили из ссылки и поставили митрополитом на Ростовскую кафедру. И здесь, облеченный саном архиерея, Филарет проявил себя как достойный государственный муж. При польской интервенции Филарет доблестно противостоял захватчикам. Он собственноручно помогал переписывать и рассылать воззвания патриарха Ермогена, призывающие к всенародному ополчению. Когда же к Ростову подступили польские войска и многие жители бежали, Филарет героически возглавил оборону города, показав пример твердости духа и пастырской любви. Он заявил: «Если придется, то многие муки претерплю, но дома Ростовских чудотворцев не оставлю!» Лишь предательство открыло полякам ворота Ростова Великого. Митрополита Филарета схватили и, насмехаясь, босого, в изодранном польском платье и татарской шапке отвезли в лагерь самозванца. Патриарх Ермоген высоко ценил преданность ростовского владыки и, оправдывая его страдания в плену, писал: «Тех, которые взяты в плен, как Филарет, не своею волею, но чужою, таковых мы не порицаем, но молим о них Бога… они мученики Господни…»

Около года Филарет находился в лагере мятежников. И только благодаря наступлению московского войска его удалось освободить и привезти в столицу. Однако здесь он задержался ненадолго. Боярство решило избрать на царство польского королевича. Для переговоров с королем было направлено «великое посольство», главой которого патриарх Ермоген назначил митрополита Филарета. Провожая послов, патриарх горячо просил их беречь веру. «Лучше умереть за Православие, нежели учинить что-либо постыдное!» – отвечал Филарет. По воспоминаниям современника, «Ермоген никак не мог проститься с любезными ему людьми. Вот уже скрылись вдали последние обозы, а он все стоял, едва шевеля губами и произнося: «Бог с вами!», словно предчувствуя беду». И она не замедлила явиться. Русское посольство вопреки всем принятым правилам было арестовано, ограблено и увезено в глубь Польши, где его продержали в плену 8 лет.

По окончании войны поляки, имея у себя в плену «царева родителя», надеялись на большие уступки от русских. Но доблестный Филарет писал своему сыну: «Не вздумай ради меня уступить полякам хоть пядь русской земли!» Митрополит Филарет вместе с другими пленниками вернулся в Россию лишь после заключения мира с Польшей.

По воцарении Михаила Федоровича все привыкли к мысли, что никто другой не может быть патриархом рядом с молодым царем, кроме его отца – митрополита Филарета. Поэтому сразу после возвращения из плена он против своей воли был избран и поставлен в патриархи. Участие в этом торжестве принимал Иерусалимский Патриарх Феофан, приехавший в Москву за милостыней.

Современники отдают справедливость уму и делам избранного патриарха, который «не только слово Божие исправлял, но и земскими делами всеми правил… Властен был так, что и сам царь боялся его. До духовного же чина милостив был и не сребролюбив. Всякими царскими и ратными делами владел». Патриарх был не только советником, но и соправителем царя. Имя его в грамотах писалось в одном ряду с царским, обоим делались доклады и представлялись иностранные послы. При Филарете усилилось и значение Церкви. Россия вновь стала оплотом Православия для единоверных с ней держав. И первой из них обратилась за помощью разоренная персидским ханом Грузия. Кахетинский царь писал к царю Михаилу: «Лучше бы я не родился на свет, нежели видеть, что православная христианская вера и земля Иверская разорены». Он умолял помочь Грузии, в результате чего ее часть приняла российское подданство, а в саму страну по указу патриарха были направлены священники и иконописцы.

Филарет учредил первую епархию в Сибири, устроил патриаршую греко-латинскую школу. Благодаря его особому вниманию к типографскому делу за время его правления было напечатано книг больше, чем за все время русского книгопечатания от его начала при Иване Грозном.

Патриарх Филарет, или, как уважительно называли его современники, «Филарет Никитич», умирая в 1633 году, оставил сильное, возрожденное государство. Он по праву занимает видное место между великими людьми России, как незыблемый столп Церкви и Отечества, явившийся в самое трудное и опасное время для русской государственности.

М.В. Первушин

В 1632 году в Польско-Литовском государстве умер фанатичный католик и яростный насадитель унии король Сигизмунд III, правивший своим народом 45 лет. В дни правления этого короля все православные подданные его державы не имели никаких прав и считались людьми второго сорта. Это часто приводило к острым межрелигиозным конфликтам. На тех территориях страны, где исконно проживало православное население, вспыхивали народные восстания, звучали призывы к отделению и антигосударственной деятельности.

После смерти короля, согласно законам Речи Посполитой, собирался особый сейм, который имел полномочия выбрать нового монарха. Одним из условий сейма было присутствие депутатов со всех районов государства. Немало выборных представителей приехало и из православных областей. Именно они решительно заявили, что не приступят к обсуждению государственных дел, пока всем исповедующим Православие не будут возвращены права, отнятые у них униатами. Возглавил это движение архимандрит Киево-Печерского монастыря Петр Могила.

Петр происходил из знатного молдавского рода. В молдавских хрониках сохранилась легенда о том, как возникла его фамилия – Могила, что по-молдавски означает «холм». Согласно ей, в одной из битв с венграми у основателя молдавского княжества Стефана Великого была убита лошадь. Находившийся рядом воин отдал ему своего коня. Стефан был маленького роста, и чтобы ему было удобно сесть в седло, воин, опустившись на колено, сказал: «Позвольте, государь, служить Вам вместо горки». Стефан с помощью воина вскочил на его коня и ответил: «Из горки я сделаю тебя могилой». С тех пор потомки храброго воина всегда служили при дворе молдавских князей, с гордостью нося данное им прозвище.

Как выходец из знатного рода, Петр получил прекрасное европейское образование сначала в Голландии, а затем в Париже. Вернувшись на родину, он поступил на службу в польскую армию и даже участвовал в одной из битв с турками. Но военная карьера, как, впрочем, и блестящее придворное поприще, не увлекли молодого аристократа. В конце концов, он встал на путь служения Православию, променяв беззаботную мирскую жизнь на скромную долю инока. Его деятельность по защите прав православных граждан Речи Посполитой обратила на себя внимание многих. Он выступал с проповедями, рассылал письма не только православным братствам и шляхте, но и страдающим от католиков протестантам, убеждая всех подниматься на защиту своей веры.

В течение полугода поднятые Петром волнения препятствовали избранию нового главы государства. Лишь только после того, как правительство признало законным существование православной иерархии во главе с митрополитом Киевским, сейм приступил к избранию короля. После избрания новый монарх не только подтвердил все принятые сеймом решения, но и вернул православным многие отнятые у них гражданские права и льготы. На этом же сейме был избран и новый киевский митрополит, им стал Петр Могила.

Став митрополитом, Петр с неиссякаемой энергией принялся за восстановление и обновление всей внутренней жизни Православной Церкви в Западной Руси. За более чем сорок лет бесправного существования Киевская митрополия находилась в тяжелейшем положении. В отсутствие высшей иерархии священники разучились жить в послушании и доверии к церковным властям, их уровень образования и дисциплина оставляли желать лучшего. Поэтому все внимание новый митрополит направил на то, чтобы духовенство было подготовлено к своему служению и являлось настоящим примером для своей паствы. Для этого митрополит Петр первостепенное внимание уделил открытию в Киеве высшей православной богословской школы. Создав ее по примеру латинских католических коллегий, Петр особо заботился не только об образовании студентов, но и о их духовном воспитании. Он составил для них книгу «Душеполезных поучений», в которой подчеркивал: «Мне желательно, чтобы более и выше всего поселялось и вкоренялось в сердцах ваших благочестие, без которого всякая мудрость есть глупость пред Богом». Основанная Петром Могилой православная коллегия, преобразованная затем в Киевскую Духовную Академию, долгое время носила имя своего основателя, называясь «Могилянской». В конце концов, митрополит Петр добился того, что уровень богословского образования в основанной им академии стал неизмеримо выше униатского. Один из униатских архиереев, обращаясь к ректорам школ, высказался в сердцах: «Что ваши училища? Они ничего не значат перед училищами отца Могилы!»

Кроме забот о воспитании священнослужителей, имя митрополита Петра неразрывно связано с восстановлением таких святынь Древней Руси, как Десятинная церковь или Киевская София. При нем множество храмов и монастырей, занятых униатами, было возвращено Православной Церкви. Софийский кафедральный собор, принадлежавший униатским митрополитам, пришел в полное запустение. Добившись его передачи, митрополит Петр восстановил его и украсил так, что униаты стали требовать храм обратно. Уже после смерти владыки его тело было перенесено из Киево-Печерской Лавры в Софийский собор для «охранения от мерзких униатов, и стояло его тело в Софии час немалый, приводя в трепет неправых», – сообщает летописец. Только после более чем двух месяцев оно было предано земле, когда конфликт с униатами был улажен. Так и после смерти митрополит Петр защищал Церковь от чуждых посягательств.

Великолепный оратор, проповедник, покровитель науки и искусства, талантливый писатель-полемист, митрополит Петр много сделал для утверждения Православия в Западно-Русском крае. При нем Церковь стала преодолевать нестроения, возникшие со времен Брестского Собора. Перед смертью митрополит Петр, обращая взор на минувшую жизнь, сказал: «Все, что имел я, то посвятил вместе с собою на хвалу и служение Богу».

М.В. Первушин

После окончания Смутного времени и воцарения на российском престоле Михаила Федоровича Романова влияние Православной Церкви заметно усилилось. Этому способствовала не только деятельность патриарха Филарета Никитича – родного отца царя, но и возросшая религиозность русского общества. Все, от простого крестьянина до самого царя, понимали, что без помощи Божией и крепкой веры страна не выдержала бы такого страшного испытания, каким была Смута.

Иностранцев, приезжавших в то время в Россию, поражало благочестие русских людей и в первую очередь самого государя. По воспоминаниям современников, царь, несмотря на свою занятость, немало времени уделял молитве и богослужению. Его день начинался в четыре часа утра. В присутствии духовника он совершал утренние молитвы, затем шел в храм на богослужение и только после этого приступал к государственным делам. Вечером самодержец опять посещал церковь, затем молился перед сном, никогда не ложась спать без священнического благословения. В воскресные дни он посещал монастыри в окрестностях столицы, привлекая к этим паломничествам и иностранных гостей. Вот как вспоминает такое паломничество один из них: «После богослужения царь пригласил всех в трапезную, чтобы лично угостить отцов монастыря по случаю престольного праздника. И на удивление всех нас сам до конца трапезы прислуживал монахам, а они, нисколько не смущаясь, сидели, вкушая, поданные царем блюда. Один из столов был занят нищими, слепыми и иными калеками, так царь прислуживал и им, поднося пищу и питие, пока все не насытились! Какие чудесные и удивительные дела сподобил нас видеть Бог и как необычно царское смирение! Что скажешь об этом человеке или, вернее, ангеле?»

Однако это не единичный случай проявленного царем смирения. Во время посещения России видным православным иерархом Востока государь лично повел делегацию в одну из странноприимных лечебниц, чтобы тот благословил больных и прочел молитвы над расслабленными. «Войдя, – вспоминает один из приехавших священников, – мы от зловонного запаха не могли ни оставаться в этом помещении, ни смотреть на больных. Всякий раз, когда наш владыка благословлял одного из них, царь вслед за ним подходил к больному и, трижды целуя его, утешал словом сострадания. Итак, от первого до последнего! Мы были поражены при виде такой святости и смирения, тогда как нам хотелось скорее убежать отсюда».

Воспоминания иностранцев, приезжавших в Россию в XVII веке, пестрят рассказами о царском благочестии, особо отмечая его искренность и рвение к соблюдению церковных предписаний. Это же в свою очередь наложило отпечаток на весь строй общественной жизни Руси. Вот, к примеру, что пишет один испанский путешественник, посетивший Россию в то время: «С наступлением поста трудно найти такого русского, даже в самом высшем обществе, который бы осмелился его не соблюдать. На нарушение поста здесь смотрят как на преступление, равное распятию Христа. Лучше умереть, говорят они, чем нарушить пост. И это несмотря на то, что ограничения и запреты в Русской Церкви куда более строгие, чем у других христиан. Даже сам царь превосходит любого из наших монахов своей набожностью и усердием к посту, вкушая скудную пищу лишь через день».

Однако, что особо поражало иностранцев, так это любовь русского человека к церковным службам. «Богослужение русских в несколько раз продолжительнее нашего, – вспоминает австрийский дипломат, – и совершается с таким благоговением, что трудно выразить словами». Даже православных христиан, приезжавших с Востока, изумляли строгость и продолжительность русского богослужения. Один из священников, сопровождавших прибывшего на Русь Антиохийского патриарха, так описывает свои впечатления от праздничной службы на Рождество Христово в Успенском соборе Московского Кремля: «Служба была большая, продолжительная и торжественная. Зайдя в собор с заходом солнца, мы вышли из него лишь тогда, когда забрезжил рассвет. Простояв более семи часов, я умирал от усталости. В эту ночь все мы столько натерпелись от холода и стужи, что едва не погибли, потому что стояли на железных плитах собора. Бог мне свидетель, что душа чуть не покинула нас. Что касается меня, то я хотел бежать из алтаря, но не мог, ибо перед алтарем справа стоял царь, а слева – царица, так что поневоле пришлось страдать. Это поистине всенощное бдение! И более всего нас удивляло, что дети, притом не простолюдинов, а знатных бояр, стояли с непокрытой головой и не шевелясь, как статуи. Какое терпение! Какая выносливость! Какая вера!.. Да почиет мир Божий на русском народе, над его мужьями, женами и детьми за их терпение и постоянство. Надо удивляться крепости телесных сил этого народа. Нужны железные ноги, чтобы не чувствовать ни усталости ни утомления. Все русские, без сомнения, святы, они превосходят своей набожностью самих пустынников!»

Безусловно, этот пафос нельзя отнести ко всем без исключения русским людям. Однако практически в каждом из воспоминаний иностранцев читается удивительная религиозность русского человека. Весь русский быт во всех его проявлениях был пропитан глубоким религиозным чувством. «Русский крестьянин, – замечает шведский посол, – очень религиозен. Он видит Бога во всех вещах и считает неумным того человека, который не верует в Бога». Ему вторит итальянский путешественник. «Православие, – пишет он, – есть основа жизни России, ее пульс, ее забота о жизни не теперешней, а о небесной. Это особенно заметно у русских святых. Их святость – это не святость наших святых, это действительно истинная и высшая твердыня. Это та трезвенная святость, которая не оставляет никаких сомнений в реальности Бога».

Идеал русского человека создавался на примерах из Евангелия и жизни святых. В результате возникла самобытная духовная традиция, освятившая все стороны бытия русского народа. Эта традиция охватывала проявления как религиозной, так и светской жизни на Руси и так бросалась в глаза всем приезжавшим на Русь иностранцам. Эту особую традицию можно определить как русское благочестие!

М.В. Первушин

Тридцатилетняя война

Раскол в Западной Церкви, начатый Мартином Лютером в XVI веке, привел Европу к разделению. С течением времени противоречия между расколовшимися частями когда-то единой христианской Церкви только усиливались. Религиозные войны, которые последовали за церковным расколом, в XVI веке подарили Европе в общей сложности только 25 мирных лет, а в веке XVII – лишь около 20-ти. Причем те, кто желал реформировать папскую Церковь, относились друг к другу с еще большей ненавистью и злобой, чем к их общему недругу – Риму. Отсутствие единства между двумя главными лагерями реформаторов, лютеранами и кальвинистами, подрывало и без того еще неокрепшие позиции протестантов. Стремление создать единый союз для борьбы с католичеством еще сильнее рассорило между собой реформаторов, каждый из которых считал только свою Церковь истинной и святой. Все попытки хоть как-то примирить враждовавшие стороны заканчивались плачевно для желающих это сделать. Так, когда канцлер Саксонии попытался смягчить вражду между лютеранами и кальвинистами, его объявили еретиком и заключили в тюрьму.

Он подвергался пыткам и истязаниям как предатель и еретик. Спустя год его казнили на костре те братья-реформаторы, которых он так желал примирить между собой. Раздор и разномыслие, царившие в среде протестантов, были только на пользу Католической лиге, созданной Римом для борьбы с реформаторскими идеями. Во главе этого католического союза встали иезуиты.

Историки отмечают, что самым страшным периодом двухвекового религиозного противостояния был период Тридцатилетней войны. Эта «война вер» стала величайшей трагедией для всех европейских стран, и особенно для Германии и Чехии. Миллионы людей, увлекаемые неодолимым порывом веры, взялись за оружие. Они пренебрегли своими повседневными трудами и заботами, чтобы установить в Германии безраздельное господство той веры, которую они считали «правой», а всех инаковерующих силой оружия заставить ее принять.

Пожар Тридцатилетней войны вспыхнул в Богемии. Протестанты этого княжества пользовались полной религиозной свободой, которая со временем стала ущемляться католическими правителями. Недовольные этим реформаторы направили делегацию в Прагу с целью потребовать объяснений по поводу строгих мер, принимаемых по отношению к ним. Секретарь императора и два его католических советника не только не дали им объяснений, но высокомерно указали на еще большие прещения и запреты, которые вскоре на них будут наложены. Возмущенные действиями власти делегаты выбросили через окно замка всех своих оппонентов. Выброшенные спаслись чудом! – благодаря падению в кучу навоза. Мятежники же сформировали свое правительство и стали созывать армию. Так началась война, которая отняла у

Европы за тридцать лет более 15 миллионов человек.

Во главе императорской католической армии встал опытный военачальник, бывший когда-то протестантом, но из-за обещанных ему денег и славы перешедший к Риму. Очень быстро он завоевал почти всю Германию, дойдя до Балтийского моря. Его армию отличали жестокость и вседозволенность. Они шли, уничтожая все на своем пути. Страх сковывал сопротивление. Многие мирные жители кончали жизнь самоубийством, слыша о приближении императорского войска. Казалось, что протестантизму в Германии пришел конец. Предвкушая победу, католические полководцы уже мечтали о ликвидации протестантизма и в Швеции. Но шведский король Густав Адольф, понимая опасность, грозящую его стране, решил вмешаться в религиозную войну в Германии. Он был любимцем своего народа и армии. Став королем в семнадцать лет, он привел страну к процветанию. Императорские военачальники, прослышав о планах шведского короля, с насмешкой говорили: «Его снежное величество скоро растает, как только спустится к югу». Однако они недооценили северного монарха. Вступив на германскую землю, он заявил: «Кто не за меня, тот против меня». Впавшие было в полное отчаяние протестанты воспрянули духом. Из разных областей Германии на помощь шведскому королю стали прибывать оставшиеся силы немецких реформаторов.

Продвигаясь все дальше на юг, Густав наносил сокрушительные удары по когда-то непобедимой, как казалось, императорской армии. Освобождая один за другим немецкие города, он дошел до католической Баварии. И здесь шведский король проявил себя мудрым правителем. Он не стал уподобляться своим предшественникам и преследовать всех, кто исповедывал католицизм. Он дал мирным жителям полную свободу вероисповедания и богослужения. Этим шагом Густав приобрел симпатии всего католического населения княжества. Вся Германия рукоплескала шведскому королю. Его имя было на устах у каждого немца, как когда-то имя Мартина Лютера. Половина Европы слала ему поздравления и пожелания успеха. В Вене же, в центре германского католицизма, царила полная растерянность.

Однако шведский король не смог завершить начатого им дела освобождения Германии, он погиб при освобождении Лейпцига. Тридцатилетняя война со смертью героического шведского короля не закончилась. Она продолжалась с переменным успехом еще шестнадцать лет, превратив Германию в страну развалин и бесчисленных могил. Один из современников этих событий, описывая бедствия своей страны, воскликнул: «Кто в силах спокойно взирать на трупы детей и женщин, на одичавшую землю и одичавших сынов горячо любимой родины, которых война довела до полного морального растления, на сожженные селения и города, коих бесчисленные множества?.. Такова ли христианская вера? Этому ли учит Библия?» Материальным бедствиям Германии сопутствовал неизбежный культурный упадок страны. Среди огня и разрушения, погромов и зверских насилий выросло поколение, не знавшее грамоты и школы, прятавшееся в норах и лесах, жившее в постоянном страхе и горькой нужде. Специалисты утверждают, что даже немецкий язык в период долгого безвременья подвергся порче, огрубел и упростился, оказался засоренным чужеземными словами и вульгаризмами.

Результатом этой бессмысленной войны стало условие, при котором протестанты и католики Германии получили одинаковые гражданские права. Также были уравнены между собой в правах и различные протестантские церкви, основными из которых являлись лютеране и кальвинисты. Эти условия мира вернули Европу на сто лет назад – к середине XVI века. Именно тогда в Аугсбургском договоре были прописаны те же принципы. Таким образом, тридцатилетняя «война вер», унесшая миллионы жизней, была разыграна впустую.

Английский протестантизм

XVII век характерен возникновением среди протестантов множества движений, общин и верований. Отличаясь друг от друга различными взглядами на административное устройство Церкви и понимание Библии, все они были похожи в одном – каждая община считала лишь себя единственной истинной Церковью. Такое дробление среди реформаторов наблюдалось во всех протестантских странах. Однако особенно широко им была охвачена Великобритания.

Изначально английские протестанты были во многом зависимы от короля и его Церкви. Некоторым не нравилась как эта зависимость, так и то, что Церковь Англии отличалась от других реформированных Церквей католическими традициями в богослужении и устройстве. Эти остатки католицизма вызывали решительную оппозицию не только у английских реформаторов. Возмущали они и тех протестантов, кто бежал в Англию из континентальной Европы, спасаясь от ужасов религиозной войны.

Всех несогласных с полукатолическим устройством Англиканской Церкви стали называть «нонконформистами». В их среде образовалось движение пуритан (от английского слова «Puritans» – чистота), боровшихся за решительное реформирование

Церкви Англии и очищение ее от многовековых традиций западного христианства. Среди последних особо выделялись те, кто ратовал за полное отрицание иерархического устройства и церковной организации, не признавал никаких религиозных традиций, считая, что в Церкви должен царить принцип всеобщего священства. Они получили имя «конгрегационалистов».

Виднейшим английским конгрегационалистом был Оливер Кромвель. Он родился в 1599 году в Восточной Англии. Поступив в Кембриджский колледж, он так и не окончил его. Зато пуританский дух этого учебного заведения навсегда оставил отпечаток в его душе. Впоследствии, став членом Палаты общин английского парламента, Кромвель возглавил оппозицию правящей королевской династии. А когда в Англии вспыхнула гражданская война, он создал из крестьян своей родной местности знаменитую кавалерию «железнобоких», которая с пением псалмов боролась с королевскими силами. Армия Кромвеля считалась непобедимой, и в конечном итоге именно она наголову разбила войска английского монарха, положив конец его притязаниям на абсолютную власть. Англия стала республикой, а Оливер Кромвель ее первым и последним президентом! Английский парламент состоял исключительно из конгрегационалистов и назывался «парламент святых». Каждое его заседание начиналось богослужением, все речи в нем носили характер проповедей. Все законы этого законодательного органа имели целью создание «царства святых». Однако это продолжалось недолго. Кромвель не выдержал искушения властью и, распустив парламент, стал единоличным правителем Англии. Он установил диктатуру и начал наводить строгий порядок. Прокатившиеся по всей стране восстания несогласных с политикой Кромвеля были жестоко подавлены. После его смерти в стране начался настоящий хаос. Вновь созванный парламент испугался беспорядков и призвал на трон Карла II, сына казненного Кромвелем короля. Первым указом нового монарха было объявление Оливера Кромвеля государственным преступником. Согласно английским законам, его тело извлекли из могилы, повесили, а затем четвертовали.

Война в Англии и новые гонения заставили протестантов, не желавших отстаивать свои убеждения с оружием в руках, бежать в Америку. Движущей силой христианизации Нового Света, таким образом, стали свободолюбивые английские реформаторы-пуритане. Каждая религиозная община, группа или движение селились в отдалении одна от другой, пытаясь строить на новом месте свой идеал Церкви и государства. Именно в Америке появилось понятие «деноминация» для характеристики Церкви, потому что господствующих, государственных Церквей там не было, как не было и самого государства. По деноминациям образовывались штаты, соединившиеся затем в одно государство. Так, к примеру, штат Род-Айленд был основан баптистами. Эта протестантская деноминация отрицательно относится к детскому крещению. Основатель баптизма, не признавая своего крещения в младенчестве, заново крестил себя сам. В штате Пенсильвания проживали квакеры (от английского слова «to quake» – трепетать). Имя этому штату дал организатор и распространитель этой деноминации – Вильгельм Пенн. Квакеры отвергли все церковные традиции и богослужение, оставив одну только Библию. «Нет истины ни в одном вероисповедании, – говорил основатель квакеров, – человек должен черпать ее в своем сердце, по непосредственному откровению от Святого Духа». Собрания квакеров проходят в глубокой тишине. Они углубляются в чтение Библии и ждут вдохновения свыше. На кого найдет вдохновение или, по словам квакеров, трепет сердца, что нет уже сил хранить молчание, тот опускается на колени и начинает громко молиться или проповедовать. Последователи малочисленных групп, таких как социане, менониты, пиетисты, гернтгутеры, и подобные им деноминации образовывали округа и города.

Самой же многочисленной деноминацией, обосновавшейся в Новом Свете, стал методизм. Он возник из небольшого кружка протестантов, целью которых было достижение истинного благочестия через молитву, изучение Библии и дела милосердия. Эта деятельность осуществлялась членами группы в соответствии со строгим ежедневным расписанием, что и привело к возникновению иронического прозвища «методисты». И если сами методисты именовали себя «клубом святых», то хулители называли их «библейской молью». Далеко не все протестанты Старого Света принимали их принципы. Часто во время методистских богослужений люди кричали, стонали, рыдали и произносили непонятные звуки. Все это отпугивало людей, привыкших к более традиционному религиозному самовыражению.

И сегодня США является наиболее религиозной из всех развитых стран мира благодаря той христианской закваске, которую заложили первые поселенцы-реформаторы. Согласно современным исследованиям, большинство населения в Соединенных Штатах считает, что религия играет «очень важную роль» в их жизни.

М.В. Первушин

В середине XVII века после смерти первого царя из рода Романовых Михаила Федоровича на престол Русского царства вступил его сын Алексей. Более чем тридцатилетнее царствование второго царя из рода Романовых было ознаменовано бунтами, войнами и мятежами, из-за которых все XVII столетие получило название «бунташного века». Однако, несмотря на это, Алексей Михайлович получил в народе прозвище Тишайший.

В нем, казалось, соединились все добрые свойства древнерусского человека. Он был тем образцом благочестия, набожности и безупречной чистоты нравов, которые служили идеалом для многих его современников и потомков. Он любил читать священные книги, ссылаться на них и руководиться ими. Его знание богослужебного устава и обрядов поражало. Стоя на богослужении, он мог поправить уставщика, ответственного за строй богослужения, в неточном соблюдении церковного устава. Никто не мог превзойти его в усердии к молитве и посту. В посты Алексей Михайлович простаивал на богослужении по пять-шесть часов ежедневно и клал по тысяче поклонов, питаясь единожды в день скудной пищей. Это был истовый древнерусский богомолец, соединявший в христианском подвиге труд телесный с напряженной духовной жизнью. Даже тогда, когда церковный устав разрешал мясо или рыбу, царь отличался трезвостью и умеренностью в еде. Хотя к его столу и подавалось до семидесяти блюд, он приказывал рассылать их своим придворным, а то и простому люду в виде царской милости.

Однако, будучи от природы живым, впечатлительным и подвижным, Алексей Михайлович часто терял самообладание и легко гневался. Вспыльчивость царя чаще всего возбуждалась встречей с нравственным безобразием, особенно с поступками, в которых обнаруживались хвастовство и надменность. «Кто на похвальбе ходит, – часто повторял Тишайший царь, – всегда посрамлен бывает». Но что удивительно, в минуты сильнейшего раздражения Алексей Михайлович ни в себе, ни в виноватом подданном старался не забыть человека. При доброте и мягкости характера это уважение к человеческому достоинству в подданном производило на окружающих сильное впечатление, чем Алексей Михайлович и заслужил наименование «тишайшего царя». Иностранцы не могли надивиться этой черте в русском самодержце. «Этот царь, – пишет австрийский посол в Москве, – при беспредельной власти своей над народом, привыкшим к полному рабству, не посягнул ни на чье имущество, ни на чью жизнь, ни на чью честь».

Тишайший царь принадлежал к тем благодушным натурам, которые более всего хотят, чтоб у них на душе и вокруг них было светло. Он был неспособен к затаенной злобе и продолжительной ненависти. Гнев его был отходчив, проходил минутной вспышкой, не простираясь далее угроз и пинков. Рассердившись на кого-нибудь, по вспыльчивости он мог легко оскорбить его. Но скоро успокаивался и стремился примириться с тем, кого оскорбил в припадке гнева. Он первый шел навстречу к потерпевшему с прощением, стараясь приласкать его, чтобы обидимый не сердился. Прилив царственного гнева всегда разбивался о мысль, никогда не покидавшую царя, которую он часто повторяет в своих письмах: «На земле никто не безгрешен перед Богом. На Его суде все равны – и цари, и подданные».

Алексей Михайлович любил писать. И писал много. Из всех древнерусских царей его творчество по объему было сравнимо только с творчеством Ивана Грозного. Он пытался изложить историю своих военных походов, пробовал себя в поэзии. Но больше всего оставил он писем к разным лицам. В этих письмах много простодушия, веселости, подчас задушевной грусти. В них видно тонкое понимание ежедневных людских отношений, меткая оценка житейских мелочей и заурядных людей.

Тишайшему царю пришлось стоять в потоке важных внутренних и внешних движений в политике Российского государства. За «тишиной» его правления скрывались активные преобразования не только в системе государственной власти и управления, но и в военной, дипломатической, судебной и церковной деятельности. И это несмотря на то, что его самодержавие протекало на протяжении длительного периода в условиях войны. В целом же Алексей Михайлович постоянно стремился смягчать по возможности те общественные противоречия, которые то и дело проявлялись в то время. Несмотря на многочисленные антиправительственные выступления, бывшие во время царствования Алексея Михайловича, новой государственной смуты не произошло. И все же его правление было омрачено смутой, расколовшей Русскую Церковь. И во многом эта смута стала результатом конфликта царя и патриарха Никона.

Как деятельность Алексея Михайловича, так и его письменное творчество способствовали окончательному закреплению представления об «идеальном православном государе». Его непременными чертами являлись чинность, кротость, благообразность, милосердие, богобоязливость. Такой государь, по мнению его современников, должен был осознавать свою греховную человеческую природу, проявлять неустанную заботу о «сирых и убогих меньших людях», стремиться к тишине правления – миру с соседями.

Даже смерть Тишайшего царя была идеальной с точки зрения древнерусского благочестия. Почувствовав упадок сил, Алексей Михайлович благословил на царство своего сына Феодора. Затем он приказал выпустить из тюрем всех узников, освободить из ссылки всех сосланных, простить все казенные долги и заплатить за тех, которые содержались за долги частные. Приняв Таинство Соборования и причастившись Святых Христовых Таин, он стал спокойно ожидать кончины. На другой день три удара в колокол Кремлевской звонницы возвестили народу о смерти Тишайшего царя, самого доброго из всех русских царей.

М.В. Первушин

Никита Минин, так звали будущего патриарха Никона, родился в 1605 году в Мордовии. В двадцать лет он становится священником в одном из сел Нижегородского края. Яркие проповеди и благочестивая жизнь обращает на него внимание московских купцов, которые зовут его в Москву. Однако случается непоправимое – во время эпидемии моровой язвы в одночасье умирают трое его детей. Увидев в этом Промысл Божий, Никита с женой уходят в монастырь, чтобы всецело посвятить себя Богу.

В Анзерском скиту Соловецкого монастыря Никита принимает постриг с именем Никон. Он всецело предается монашескому подвигу, удивляя братию силой своего характера и строгостью жизни. Через некоторое время Никон переходит в Кожеезерскую обитель, где становится ее настоятелем. Приехав в Москву по делам монастыря, он был представлен молодому царю. Своим благочестием и образованностью Никон настолько покорил Алексея Михайловича, что тот запретил ему возвращаться в свой монастырь. Никона определили архимандритом в один из московских монастырей, а царь еженедельно приглашал его в Кремль для духовной беседы. Уже через три года по просьбе Алексея Михайловича Никона поставили митрополитом Великого Новгорода.

Будучи в Новгороде, Никон еще более расположил к себе государя тем, что единолично подавил мятеж. Новгородцы взбунтовались против несправедливого царского воеводы, желая его убить. Однако Никон укрыл его в своем доме. Тогда мятежники избили до полусмерти самого митрополита, оставив его лежать на площади. С большим трудом Никон добрался до храма, где велел отслужить литургию. Причастившись, он бесстрашно пришел прямо в избу к заговорщикам. Те, пораженные твердостью Никона, пали к его ногам. Митрополит же не только простил их, но и просил для них пощады у царя. Благоразумная кротость в наказании окончательно смирила непокорных.

В 1652 году после смерти патриарха Иосифа следующим патриархом был избран Никон. Он долго не соглашался принять патриаршество. Тогда Алексей Михайлович, со слов очевидца, «упал в ноги Никону и умолял принять в свое ведение Русскую Церковь. Потрясенный и растроганный до слез Никон согласился».

В первые пять лет правления Никона связывала с царем самая тесная дружба. Алексей Михайлович восстановил патриарху титул Великого государя, который по праву царского отца носил в свое время только патриарх Филарет. Так же как и при Филарете, без доклада патриарху не решалось ни одно государственное дело. Патриарх был сподвижником царя в деле воссоединения Украины с Россией, по его совету были начаты военные действия с поляками и шведами. Одаренный и энергичный деятель, он также вел переписку с иностранными дворами. Уезжая из Москвы в походы, Алексей Михайлович оставлял Боярскую думу под контролем Никона. Это не могло нравиться боярскому окружению. Против патриарха зрел заговор, задачей которого было рассорить его с царем. «Зачем вы отдаляете от меня доброго царя?» – спросил Никон одного из главных заговорщиков. «А ты зачем, – ответил тот с грубостью, – присвоил себе титул Великого государя и отнимаешь у царя всю власть, да и нас ни во что не ставишь?»

Природная горячность и отсутствие дипломатичности в характере патриарха, а также его излишнее желание влиять на государя сослужили ему плохую службу. Бояре сумели настроить Алексея Михайловича против Никона. Между ними начались ссоры. Царь перестал допускать патриарха до решения государственных вопросов, одновременно стремясь поставить под свой непосредственный надзор и церковное управление. Лишением Никона титула Великого государя царь дал понять патриарху, что отныне разрывает с ним узы дружбы.

В один из летних дней, после праздничного богослужения в Успенском соборе Кремля, на котором царь демонстративно отсутствовал, Никон прямо в алтаре написал ему письмо об оставлении им патриаршего престола. После этого надел простую рясу, черный монашеский клобук, взял посох, со слезами на глазах простился с паствой и как странник вышел из Кремля. Народ плакал, держал двери, но не мог удержать Никона. Он удалился в свой Новоиерусалимский монастырь. Порывистость Никона не содействовала примирению. Бояре сумели убедить царя не посылать за Никоном, будто бы предавшим государя и Церковь своим поступком.

Около 8 лет пробыл патриарх в добровольном заточении. Царя убедили созвать собор с участием восточных патриархов для низложения Никона. Патриарх Антиохийский Макарий и Александрийский Паисий в конце 1666 года открыли заседания собора. Никон приготовился к суду, причастившись Святых Таин, и приняв Таинство Елеосвящения, а затем явился на собор как патриарх, торжественно, в преднесении креста. Не видя для себя места с патриархами, он отказался сесть и простоял все время заседания, которое длилось 8 часов. Однако судьи не нашли за Никоном более тяжелых провинностей, кроме оставления кафедры. «Камнями могут побить Никона, но не словами, – сказал про себя осужденный патриарх, – хотя бы еще 10 лет собирали их». Определено было лишить Никона патриаршества и в звании простого монаха сослать на покаяние в отдаленную обитель.

Продолжая испытывать к низложенному патриарху сердечную привязанность, царь посылал Никону к праздникам подарки. Перед самой смертью он просил у него прощения. Никон хотя и плакал при получении царского послания, прощения Алексею Михайловичу не дал, считая, что в его лице государем обижена сама Церковь. 15 лет пробыл Никон в ссылке. В 1681 году, уже при царе Федоре Алексеевиче, он был выпущен из заточения, но по пути в Новоиерусалимский монастырь скончался. Погребение Никона совершил сам царь, со слезами читавший по нему Псалтирь и певший вместе с церковным хором. Через год общим решением восточных патриархов Никон был посмертно восстановлен в патриаршем звании.

М.В. Первушин

Еще в середине XVI века на Стоглавом Соборе русскими иерархами был поднят вопрос об исправлении ошибок в богослужебных книгах. Тогда он так и не был решен, сначала из-за грозной опричнины, а затем из-за Смутного времени. Однако затруднения в деле книжных исправлений с течением времени все более и более возрастали. С развитием типографий ошибки из рукописей попадали в печатные книги, где каждое слово считалось уже неприкосновенным.

Первое время на Московском печатном дворе работа по исправлению ошибок велась без определенного плана. Правили и печатали книги, в которых была нужда, на которые был спрос. Некоторые просвещенные правщики предлагали брать за основу «книжной справы» книги греческие. Однако это вызывало бесконечные споры и разногласия в русской церковной среде. Греки подорвали свой прежний авторитет в глазах православной Руси еще в XV веке, когда на Ферраро-Флорентийском Соборе они заключили церковную унию с Римом. Вот как отвечает грекам один из русских книжных людей того времени: «Книги вам печатают в Венеции и в Англии, и еллинскому писанию ходите учиться в Рим, а наставники ваши оттуда приходят, – в больном стаде и здравая скотина окоростевеет, – так и ваши учителя приходят к вам из Рима все шелудивые, а вы их во всем слушаете. Еще скажу вам: что у вас было доброго, все к нам в Москву перешло!»

С воцарением Алексея Михайловича книжная справа приобрела характер церковной реформы. Вокруг царя образовался влиятельный кружок ревнителей церковного благочестия во главе с царским духовником. В этом кругу и был продуман и предложен план церковных преобразований, который стал воплощаться в жизнь при царской поддержке. В 1652 году на патриарший престол был избран один из активных членов этой группы – митрополит Новгородский Никон. Несмотря на то что новый патриарх был привлечен к уже начатому делу и посвящен в уже разработанные планы, именно с его именем связывают церковную реформу.

Став патриархом, Никон осуществлял преобразования уже без совета и участия своих друзей. «Егда поставили патриархом, так друзей не стал и на порог пускать!» – вспоминает один из бывших «ревнителей». Члены кружка встали в оппозицию к действиям патриарха, вызвав на себя его гнев. Многие из них были лишены сана и сосланы, а кто-то даже поплатился жизнью.

Для поддержки дальнейших реформ Никон решил обратиться к авторитету греков. Отыскав в соборном документе восточных патриархов слова о том, что Русская Церковь должна быть во всем согласной с Церковью Византийской, Никон объявил: «Я русский, сын русского, но моя вера – греческая. И если Восточная Церковь учит иначе, нам нужно отказаться от своих мнений и принять общее мнение Восточной Церкви». В деле достижения обрядового единства с другими Православными Церквами Никон просил совета у восточных иерархов. Первым отозвался Константинопольский патриарх Паисий: «Дорогой брат! Не следует думать, будто извращается наша православная вера, если кто-нибудь имеет чинопоследование, несколько отличающееся в вещах несущественных и не в членах веры. Различия же во внешних порядках не только терпимы, но исторически неизбежны». Однако не все мыслили так же мудро, как цареградский святитель. Патриархи Макарий Антиохийский и Гавриил Сербский, лично приехавшие в Москву на очередной церковный собор, не только торопили Никона с исправлениями всех обрядовых отличий в Русской Церкви, но и объявляли все старорусские чины ложными и еретическими.

Большинство русских иерархов молча поддержали никоновскую справу. С необходимостью исправлений книг и обрядов не согласился только один из архиереев – епископ Коломенский Павел. В порыве гнева он был лишен Никоном сана и сослан в дальний монастырь, где вскоре скончался при неизвестных обстоятельствах. Никон приступил к реформам. Со всей своей жесткой решимостью и прямолинейностью он начал искоренять ошибки и вводить новые правила, совсем не учитывая тех настроений, которые царили в русском обществе.

В результате преобразования патриарха Никона имели трагические последствия. Наиболее консервативная часть паствы отказалась принять новшества, противясь тому осмеянию, которому подвергались старорусские обряды. Ревнители древнего благочестия заявляли: «Как положили отцы наши и деды, так пусть все и лежит. Они жили и спасались по этим книгам, и мы не желаем изменить в них ни одной буквы».

В мае 1666 года под председательством трех патриархов открылся Большой Московский Собор. Половину из присутствовавшего на нем епископата составляли восточные иерархи. Собор официально подтвердил все сделанные Никоном исправления и объявил противников реформы противниками Церкви. С тех пор приверженцев старых книг и обрядов стали называть старообрядцами или староверами. Ревнители же старых обрядов прозвали своих противников никонианами.

Главные причины, вызвавшие раскол, поражают своей мелочностью. Ошибки совсем не затрагивали основ веры. Под «старой верой» подразумевались привычные формы обрядов и неизменные тексты богослужебных книг. Со временем и сам Никон, попав в немилость к царю и пребывая в ссылке, признал историческое равноправие старых и новых обрядов. Но было уже поздно. Анафемы на «непокоряющихся святому Собору» уже прозвучали. Отказавшись выполнить требования Собора, раскольники фактически решились на открытый бунт против власти. Протесты против навязывания обрядовых реформ вспыхивали сначала на окраинах русского государства, а потом и в самой Москве, где сторону раскольников приняли царские стрельцы. После усмирения столичного бунта правительство усилило свою строгость к мятежникам. От преследований и наказаний староверы стали убегать в непроходимые заволжские леса или покидать пределы России, сохраняя в своих общинах чувство тоски, погребальную грусть об утраченной Древней Руси.

М.В. Первушин

Протопоп Аввакум Петров вначале был сотоварищем патриарха Никона и активным членом кружка «боголюбцев». Однако после начала богослужебной реформы он становится главным идеологом борьбы за древнерусское благочестие. Его личность была ярчайшим примером той силы духа, которую проявляли русские люди в борьбе за идею.

Аввакум родился в 1621 году под Нижним Новгородом в семье священника. Вспоминая свое детство, протопоп писал: «Однажды еще мальчишкой я видел, как умирала соседская скотина, и был поражен до глубины души. Той же ночью я встал тайно перед образом Богородицы. Рыдания разрывали мою душу. Я не мог успокоиться, плача о своей душе и осознавая, что и мне когда-то предстоит умирать». Аввакум рано потерял отца. Едва отрок достиг совершеннолетия, мать женила его на четырнадцатилетней сироте. Анастасия Марковна, так звали супругу Аввакума, на всю жизнь стала его верной спутницей и матерью восьмерых его детей. Жертвенная любовь к мужу, которую она пронесла через всю жизнь, была залогом их семейного счастья и надежной опорой в борьбе Аввакума со своими идейными противниками. Вот лишь один пример их отношений уже после начала гонений на раскольников. «Опечалился я, – пишет Аввакум, – сижу и рассуждаю: «Что сотворю? Проповедаю ли Слово Божие или скроюсь где? Ведь жена и дети связали меня». Видя меня печальна, протопопица моя с осторожностью говорит: «Что, господин мой, опечалился?» Я отвечаю: «Жена, что сотворю? Зима еретическая на дворе. Говорить ли мне или молчать? Связали вы меня!» Она же мне молвит: «Что ты, Петрович, говоришь? Я вместе с детьми благословляем тебя: дерзай, проповедуй Слово Божие! А о нас не тужи. Пока Богу угодно, живем вместе, а когда разлучит, тогда в молитвах своих не забывай нас. Силен Христос и нас не покинуть! Поди, поди в церковь, Петрович! Обличай блудню еретическую!» Я ей за то челом в землю и, отрясше от себя печальную слепоту, начал по-прежнему ересь никонианскую со дерзновением обличать и Слово Божие проповедать».

До патриаршества Никона Аввакума сближало с ним единство взглядов. Доверяя Никону, Аввакум первый поставил свою подпись под челобитной царю с просьбой назначить Никона патриархом. Но не только единство взглядов роднило этих двух людей. Они были похожи и характерами. Аввакум был так же противоречив и страстен. Он абсолютно не принимал своих противников, буквально ненавидел их, грозил им самыми страшными карами. Строгий к самому себе, он беспощадно преследовал всякое отступление от церковных правил. Из-за исправления нравов он вступал в постоянные конфликты как с паствой, так и с властями. Несколько раз его до полусмерти избивали разъяренные прихожане и духовенство. И в то же время в посланиях к соратникам перед нами совершенно иной человек – добрый, нежный, отдающий всего себя заботе о своих ближних.

После избрания Никона патриархом их пути с протопопом разошлись. Аввакум стал во главе старообрядческой оппозиции никоновским реформам. И уже в сентябре 1653 года Аввакума бросили в тюрьму. Он был прикован цепями, его били и морили голодом. Только благодаря заступничеству самого царя протопоп Аввакум был оставлен в живых и по указу Никона сослан на Дальний Восток. Во время 11-летней ссылки Аввакуму с семьей довелось вытерпеть невероятные лишения, голод, пережить смерть двух сыновей. Именно там, в Сибири, родилась слава протопопа как героя и мученика за «старую веру».

Вернувшись в Москву, несгибаемый протопоп вновь восстал за старую веру, став духовным отцом многих московских «старолюбцев». Несмотря на уговоры и обещания со стороны властей, Аввакум относился к новым обрядам с прежней нетерпимостью. После тщетных увещеваний на Большом Московском Соборе его расстригли и прокляли. В ответ на это «поборник благочестивых отеческих догматов и атаман полка Иисусова», как называл себя Аввакум, тут же наложил анафему на всех присутствующих архиереев и трех патриархов. Уже позже Аввакум писал, что напрасно его отлучили от Церкви и назвали еретиком, так как «в таком случае подобной же участи заслуживают и все бывшие ранее русские иерархи и государи, державшиеся дониконовских обрядов». Расстрижение Аввакума было встречено большим возмущением и в народе, и во многих боярских домах. Даже при царском дворе в день его расстрижения было «великое нестроение» царицы с царем. Но и после проклятия светские и церковные власти не отказывались от мысли переубедить Аввакума. Однако он был тверд в своих убеждениях.

В итоге его с семьей сослали на Север – в Пустозерск. Аввакума и четырех его сподвижников заточили в земляную тюрьму, где он просидел 14 лет на хлебе и воде. Однако именно в эти суровые годы Аввакум создал свои основные произведения. Из земляной тюрьмы Аввакум рассылал многочисленные послания своим сторонникам, защитникам «старой веры», ободрял их и поддерживал.

Аввакум – автор более 80 литературных и публицистических произведений. Все эти произведения проникнуты одной главной идеей – защитой «старой веры». Полемический настрой нередко приводил Аввакума к противоречивым высказываниям. Несмотря на высокий авторитет Аввакума как мученика за «старую веру», основная часть старообрядцев не приняла его ошибочные догматические построения.

Наконец, дерзкое письмо Аввакума царю Федору Алексеевичу решило его участь. В 1681 году он был сожжен в Пустозерске за «великие на царский дом хулы». По преданию, уже стоя на костре, Аввакум произнес, сложа ладонь двуперстно: «Кто сим знаком крестится, тот спасется». Гонениям и казням подверглись также и члены его семьи.

Споры протопопа Аввакума по поводу церковных обрядов имели и другой смысл. Они были выражением глубинных противоречий, главным из которых было то, что старообрядцы и сторонники церковной реформы по-разному видели цели и пути дальнейшего развития русского общества и государства.

М.В. Первушин

Последний перед более чем трехсотлетним перерывом русский патриарх Адриан был человеком удивительной душевной чистоты и преданности идеям Святой Руси. Его незлобие, кротость и евангельская доброта ставят Адриана в число лучших людей своего времени. Однако все деяния и заслуги патриарха Адриана скрываются в тени легенд о Петре Великом. Набор лубочных картин о житии и подвигах молодого царя практически исчерпывает представление о сложном периоде преобразований в России в конце XVII века.

О жизни патриарха Адриана до пострижения в монашество не сохранилось никаких сведений. Известность он получил, будучи уже архимандритом столичного Чудова монастыря. За несколько лет своего настоятельства Адриан сумел построить три новых каменных храма и обновить все старые монастырские постройки. Кроме этого, он ввел в кремлевской обители строгие дисциплинарные правила: три дня в неделю ворота монастыря закрывались для посетителей и паломников, а во время богослужений мужчины стояли отдельно от женщин, для чего специально были устроены отдельные входы.

Когда в Москве разразились события стрелецкого восстания 1682 года, будущий патриарх Адриан проявил себя первым ходатаем перед царями за взбунтовавшихся стрельцов. Его роль связного между скрывавшимся в Троице-Сергиевом монастыре царским двором и оставшимся в своей резиденции патриархом послужила к умиротворению в Русском государстве. Именно через Адриана царевна Софья вела переговоры с восставшими москвичами. Несколько раз, рискуя собственной жизнью, Адриан пробирался из Москвы в Троицкий монастырь и обратно, доставляя важные государственные грамоты и распоряжения.

Личные качества и деятельность Адриана были настолько выдающимися, что в 1690 году собор Русской Церкви избрал его патриархом. Адриан упорно отказывался от такого бремени, говоря: «Не просите! Недостоин я началовождения паствы многороссийской по немощи своей». Долго упрашивали его соборяне, настаивая подчиниться воле Божией и указывая на нарушение монашеского послушания Церкви. «Едва умолили!» – облегченно замечает один из свидетелей этого события, когда было, наконец, получено согласие Адриана. Однако в самом избрании патриархом Адриана произошел конфликт с молодым царем Петром I. Царь имел своего кандидата на патриарший престол, которого не захотели видеть ни архиереи, ни мать Петра царица Наталья Кирилловна, почитавшая Адриана. Церковный собор, на котором выявились эти разногласия, решил дело в пользу Адриана.

Адриан в первые же годы своего патриаршества настолько грамотно произвел перемены в патриарших приказах, что результатом этой деятельности стало процветание патриарших вотчин, которые ежегодно приносили немалый доход в церковную копилку. «Одно побуждение руководит мною в этой перестройке, – писал сам патриарх, – управлять людьми своими правильно!» Многие крестьяне просились жить и работать на церковных землях. Это резко контрастировало с хозяйственной разрухой и пустой казной в государстве.

В годы своего патриаршества особые усилия Адриан направил против проникающего влияния Запада во все стороны русской жизни. Он стремился воздействовать на свою паству исключительно словом, без всякого внешнего давления. Такому подходу способствовала его истинно монашеская настроенность души, обращенность к внутреннему человеку, стремление пробудить его совесть. Меткое слово патриарха задевало и юного царя. Лишь однажды патриарх лично обратился с укором к самому Петру. Встретив во дворце Петра в иноземной одежде, Адриан сделал вид, что не замечает его. Тот дважды поздоровался с патриархом, а на третий стал упрекать Адриана в непочтении к царской власти. Патриарх, удивившись, сказал: «А я-то думал, что это за немчин крутится в царских покоях!» – и упрекнул Петра за смену традиционного платья. Петр вспыхнул и резко ответил патриарху: «Ты, вместо того чтобы заботиться о портных, пекись лучше о делах Церкви!»

Отношения царя и патриарха обострились после отказа Адриана насильно постричь в монашество супругу Петра Евдокию. Вскоре после этого Петр устранил Адриана от участия в государственных делах, несмотря на существовавший тогда обычай согласования царских решений с патриархом. С этого же времени царь начал вмешиваться в церковные дела, совершенно игнорируя патриарха. Петр поучал духовенство, как оно должно вести себя и как отправлять службы. На церковное имущество он смотрел как на государственное, и все доходы и расходы Церкви были взяты Петром под строгий контроль. Для обеспечения строительства флота царь обложил епархии особыми сборами. Эти действия привели к полному упадку церковного и монастырского хозяйства.

Во время жестокой расправы над стрельцами в 1698 году патриарх выступил с печалованием о казнимых, но его ходатайство было отвергнуто. Вместо милосердия оно вызвало только вспышку царского гнева. Петр бранно выругал и прогнал патриарха, пришедшего к нему с Владимирской иконой Богородицы, а казни только умножились.

От этой скорби о людях патриарха Адриана разбил паралич. Будучи не в силах противиться произволу светской власти, Адриан противопоставил беззаконным разорителям слово истины. Его завещание подобно воздыханию, которое исторгается из самой глубины души православной России, вспоминающей свое недавнее прошлое. В октябре 1700 года болезнь усилилась, и патриарх Адриан скончался. Царь не пожелал присутствовать на погребении первосвятителя. Петр I так и не назначил предполагавшихся выборов патриарха. В истории Русской Церкви начался новый период, который после учреждения Святейшего Синода получил название Синодального. Ликвидация патриаршества означала устранение из жизни государства важного центра власти, что оказало влияние не только на церковную жизнь, но и на последующее развитие всей страны.

М.В. Первушин

Основанная в 1685 году, Славяно-греко-латинская академия стала первым учебным заведением в России, в которой образовательный стандарт соответствовал объему западноевропейских университетов. Идея создания в Москве высшего учебного заведения принадлежит знаменитому богослову, педагогу, поэту и переводчику Симеону Полоцкому. Цель создания академии Симеон видел в подготовке образованных людей для государственной и церковной службы.

Основная роль в создании академии принадлежит двум знаменитым греческим богословам братьям – Иоаникию и Софронию Лихудам. Эти ученые, обладавшие энциклопедическими знаниями, приложили все силы для организации первого на Руси высшего учебного заведения. Глубокое знание и преданность своему делу, чистота православных убеждений и огромное трудолюбие двух братьев уподобляют их другим греческим учителям – святым братьям Кириллу и Мефодию.

Братья Лихуды прибыли в Москву во второй половине XVII века с рекомендательной грамотой от восточных патриархов с целью помочь создать на

Руси высшую школу. Для вновь созданной Академии было построено специальное здание при монастыре Всемилостивого Спаса, известного под названием Заиконоспасского.

Созданная Академия была всесословным учебным заведением. Состав ее учащихся был пестрым. Вот как описывает его современник тех событий: «Сыновья кабального человека, солдата, конюха, купца соседствовали с детьми высших аристократических фамилий, таких как Одоевские или Голицыны». Около половины учащихся Академии были детьми бедноты. Некоторые из дворян не слишком жаловали академию из-за того, что «в оной много подлости», то есть простонародья. Многие ученики-простолюдины подрабатывали, чтобы прокормиться. Такова была участь и знаменитого выпускника Академии Михаила Васильевича Ломоносова. «Мне нельзя было тратить стипендии более чем на один ломоть хлеба и кружку кваса в день, – вспоминает Михаил Васильевич, – остальное уходило на бумагу, чернила и другие нужды. Таким образом жил я пять лет, но наук не оставил».

По характеру своего образования Академия была подобна западноевропейским университетам, которые выпускали не только богословов, но и специалистов для государственной службы, переводчиков, медиков, преподавателей, причем не только для России.

Весь академический курс продолжался около 15 лет. Начинался он с подготовительного класса, который назывался «школой словенского книжного писания», где обучали русской грамоте. После него ученики переходили в «школу греческого книжного писания», где изучали славянскую и греческую грамматику и латынь. Успешно окончившие этот курс приступали к высшей ступени обучения, на которой преподавание шло только на греческом языке. Здесь изучали пиитику, риторику, логику, диалектику, богословие и физику.

Лихуды сами составляли учебники по всем основным предметам, следуя образцам учебных книг европейских университетов. Так, например, в учебниках логики и физики они ориентировались на Аристотеля, который был тогда главным авторитетом в европейской науке. «Уже несколько веков, – пишет Иоанникий в предисловии к своей физике, – все почти академии и университеты избрали Аристотеля вождем и главою, поэтому и мы намерены следовать ему». Однако братья не копировали слепо западную систему. Они критически переосмысливали материал с позиций православного учения. Этим Славяно-греко-латинская академия отличалась от западных университетов: она была православной школой, ее характер определялся не западно-христианской схоластикой или умозрительным рационализмом, а учением святых отцов.

Однако ориентация на широкое гуманитарное образование вызывала подозрение у особо недоверчивых к грекам чиновников. Современник этих событий пишет: «Паки навет и вражда воста на богомудрейших и изящнейших в словесех учителей, и злоба… повеле оных основателей школьных в благоразумии же и во благонравии изряднейших и дивных мужей от школ отлучити». Братьев переводят в Новгород. Но и там Лихуды не оставляют того дела, ради которого они приехали в Россию. Они основывают в Великом Новгороде вторую высшую школу, которая впоследствии была оценена как образцовая. Выпускники новгородской школы открывают учебные заведения в Переславле, Коломне, Туле, Орле и становятся рассадниками просвещения для многих городов России.

Основная заслуга братьев Лихудов состояла в том, что они смогли подготовить себе смену и создать систему, способную обеспечить преемственность. Академия и после них продолжала существовать и выполнять стоявшие перед ней задачи. Кроме создания высших учебных заведений, братья Лихуды приняли активное участие в полемике с западными христианами, защищая основы восточного Православия, а также в исправлении славянского перевода Библии. Все направления их деятельности неразрывно связаны между собой и имеют одну общую цель – защиту чистоты Православия в России.

В 1755 году, через 15 лет после смерти последнего из двух братьев, было принято решение выделить богословский факультет Академии в отдельное учебное заведение, а самой Академии присвоить наименование Московского университета.

Академия оказала глубокое воздействие на всю духовную и культурную жизнь России того времени. Уже первые ее выпускники внесли значительный вклад в отечественное духовное просвещение. Среди них: великий ученый-энциклопедист Михаил Ломоносов, математик Леонтий Магницкий, первый русский доктор медицины Петр Постников, поэт и дипломат Антиох Кантемир, поэт Карион Истомин, архитектор Василий Баженов и многие другие.

Значение Московской Академии не ограничивается национальными масштабами. Она стала рассадником богословских знаний не только для Русской Православной Церкви, но и для других Поместных Церквей. Среди учеников Славяно-греко-латинской академии были греки, грузины, поляки, литовцы, выходцы из Македонии и Трансильвании. Можно сказать, что Академия оправдала надежды восточных патриархов и стала центром богословского образования общеправославного значения.

М.В. Первушин

В 1682 году в Москве на большом Поместном Соборе Русской Православной Церкви было решено учредить новую архиерейскую кафедру у южных рубежей Руси, в городе Воронеже. Первым епископом на этом же соборе был избран игумен одного из северных монастырей Митрофан.

Невысокий, сухонький, сутулый старичок мало у кого из соборян вызывал уверенность в том, что справится с организацией новой кафедры. Да и сам Митрофан был не рад новому послушанию. Он не мог сдержать слез при одной только мысли, что расстанется с родной для него обителью. Начались споры. Однако все решило царское слово. За кандидатуру Митрофана просил Феодор Алексеевич, часто посещавший монастырь Митрофана. И собор, уважая царское мнение, избрал на новую кафедру Митрофана.

Нового воронежского епископа в миру звали Михаил. В прошлом он был приходским священником, но, овдовев, принял монашеский постриг. Его строгая аскетическая жизнь расположила к нему монахов обители. Они избрали Митрофана своим игуменом. Став настоятелем, он не оставил подвигов. Не любя праздности, он первым начинал и последним заканчивал любое дело: летом трудился в поле, зимой расчищал снег и рубил дрова, во всем подавая пример братии. Его обитель славилась строгим соблюдением монашеского устава. «По сей день живы мы телесно, а душевно – живы ли?» – любил спрашивать Митрофан у своей братии, напоминая тем, что необходимо прежде заботиться о своей душе, а все остальное приложится.

Некоторое время после рукоположения во епископа Митрофан прожил в Москве, собираясь на новую кафедру. Здесь он стал свидетелем кровавого бунта стрельцов против государственной власти. Страшные сцены насилия поразили нового епископа до глубины души. Понимая всю тяжесть потрясений, которые легли на плечи еще юного царевича Петра, Митрофан до самой смерти старался заботиться о государственном благе. Своим нравственным авторитетом, милосердием и молитвами святитель способствовал укреплению царской власти. И Петр платил ему тем же, считая воронежского епископа своим духовным наставником.

Лишь однажды между ними произошел конфликт. Приехав как-то в Воронеж, Петр вызвал к себе Митрофана. По иноземному обычаю, царский дворец был украшен статуями языческих богов. Святитель, встретив на пороге изваяния, вернулся к себе. Петру доложили, что Митрофан был у дворца и ушел. Царь оскорбился и велел опять послать за ним. Старец отвечал посланному: «Пока государь не уберет идолов, которые соблазняют простой народ, не приду во дворец. Если надо, пусть сам идет ко мне». Услышав столь решительный ответ, Петр пришел в негодование. «Как он смеет не слушаться царской власти? Если он не явится сейчас же, то будет казнен как преступник царской воли!» – кричал Петр. Несмотря на свои патриотические чувства, святитель не боялся говорить царю правду, даже если это могло вызвать его гнев. «Жизнь моя во власти царя, – отвечал Митрофан на эту новость, – но для меня лучше умереть, чем своим присутствием или боязливым молчанием одобрять язычество и нарушить долг христианского пастыря. Не пристало православному государю ставить языческих болванов и соблазнять простые сердца». Зная строгость Петра, Митрофан поспешил приготовиться к смерти. Он распорядился готовиться к богослужению. Зазвонили в колокола. Петр, услышав благовест, послал спросить о причине. Святитель отвечал посланному: «Мне, как преступнику, словом царским назначена смерть. Готовясь к смерти, я хочу совершить последнее свое богослужение…» Когда Петру передали слова Митрофана, он был поражен решимостью святителя умереть. Не уступая никому и никогда, Петр сделал уступку для воронежского епископа. Царь приказал убрать статуи и послал успокоить святителя. На другой день Митрофан сам пришел к царю и благодарил его за уничтожение изваяний. Так Петр убедился в величии духа святителя Воронежского и еще более стал уважать его.

Большинство начинаний Петра, служивших благу Отечества, были поддержаны Митрофаном. Так, когда Петр для осады Азова с моря стал строить на воронежской верфи корабли, многие считали устройство флота делом бесполезным. Однако воронежский святитель старался помочь царю, и делал это не только словом. Митрофан собрал все епархиальные деньги и принес их государю. «Всякий сын Отечества, – сказал святитель, – должен от своего достатка помогать нужде государственной. Прими же, государь, от моих издержек оставшиеся деньги и употреби их на благо России». Митрофан также поддержал замысел царя об основании новой столицы на берегах Невы. Воронежского епископа называют крестным отцом Санкт-Петербурга. Взяв Казанскую икону Божией Матери, святитель благословил Петра, сказав царю: «Она станет покровом для новой столицы и всего народа твоего. Вражеская нога не ступит в город, пока там будет эта икона». Основав Петербург, Петр велел заложить Казанский собор, который до сих пор является зримым свидетельством участия святителя в основании города.

Двадцать лет святитель Митрофан управлял Воронежской кафедрой, достигнув глубокой старости. Узнав о том, что святитель плох, Петр поспешил в Воронеж и застал его при последнем издыхании. Митрофан умер на руках у царя. Петр собственноручно закрыл ему глаза и запретил священнослужителям нести гроб покойного, сказав: «Нам стыдно будет, если не засвидетельствуем признательности нашей сему благодетельному пастырю отданием последней почести. Мы сами вынесем его тело». Царь со старшими военачальниками нес гроб святителя и опустил его в могилу. «Не осталось у меня более такого святого старца, – говорил Петр на погребении, – буди ему вечная память!» Скончался воронежский архипастырь в 1703 году.

Одним из замечательных памятников жизни и деятельности святителя Митрофана является его духовное завещание. Заповедь, которую дает святитель своим духовным детям, и сегодня не потеряла своей актуальности: «Для всякого человека таково правило мудрых мужей: употреби труд, храни мерность – богат будеши. Воздержно пий, мало яждь – здрав будеши. Твори благо, бегай злаго – спасен будеши».

М.В. Первушин