Миссионерские заметки при посещении Церквей

Продолжение заметок при посещении Церквей

(смотри выше – книжку в черном сафьяне)

Епископ Николай 11» 23 октября 1891

11/23 октября 1891. Пятница.

Усуки (Киусиу).

Сегодня утром параличный старик Мацуки, в Оита, известил, что решился отпустить наложницу и тем устранить препятствия к крещению. Мы с о. Петром Кавано и катехизатором Иоанном Мабуци пошли к нему; но там же застали католического катехизатора, беседующего с сыном Мацуки. Настоящие амаликитяне – эти католические миссионеры и проповедники! Везде, где только есть православие, они непременно рыщут позади его, чтобы отбить и стащить отставшее или уставшее. Старик принял нас радостно; пришел и сын, бросив навязчивого католика, и долго мы беседовали о том, как нужно христианство для спасения и как оно нужно всем, и старым, и молодым, и всякого звания людям; по лицу и речам старика видно было, что – не без сильной борьбы от решился пожертвовать своею плотью, и след думы еще не исчез с его лица; должно быть, когда примет крещение, тогда совсем просветлеет. Теперь Мабуци будет продолжать учить его вере; в декабре же Петр, вновь пришедши сюда, совершит крещение. Посетили потом писателя и издателя здешней газеты Сато Куратаро: на чердаке, как и подобает писателю, живет, и бедно живет – видно, что перебивается с квасу на хлеб. Видел у него икону Богоматери, нарисованную карандашом Исаею Мидзусима, бывшим здесь на катизихаторстве, – замечательно хорошая работа; и по проповеди Мидзусима был здесь очень полезен: что есть здесь христианство, только и есть сделанное им, прочих бывших – и следа нет; на Сато он произвел такое впечатление, что Сато со слезами вспоминает его. Мне Сато подарил книжку своего сочинения, какую-то повесть, еще не смотренную мною. – Посетили Петра Тадзима, бывшего катехизатора: пребогато живет в своем доме и промышляет ватой. С прежнею женою развелся потому, что она блудного поведения была, – об этом и другие говорят; итак, что он взял новую жену, нельзя ставить ему в вину: пусть жена сделается христианкой – и тогда брак освятится для нее таинством крещения, для него же – таинством покаяния и Приобщения, – но не теперь, пусть пока лишен будет таинств для испытания его в вере, ибо – блуждал до сих пор много, как овца, отбившаяся от стада; об этом и ему сказано, и он согласен, и обещался быть с сего времени верным сыном Церкви. – В одиннадцатом часу выехали из Оита в сопровождении Сато, Мабуци и Сим. Екои до Цурусаки. – До Усуки от Оита 8 ри; из сего ри полторы – перевал через гору, который нужно делать пешком, груз же несет нанятый носильщик. Ныне несший мой чемодан обращается ко мне дорогой: «Скорей опять приходите сюда». – «Зачем?» – «Для проповеди». «Тебе-то что же?» – «Я вчера слушал вашу проповедь», – которую, как показалось мне, очень дурно слушали – все-таки не без некоторой пользы. Направил носильщика к Мабуци – дай Бог ему сделаться христианином, – У подножия горы, чрез которую шли пешком, – ключ сельтерской воды: вкус превосходный – приятней воды, продаваемой в лавках, – течет целый ручей сей воды; черпают из бочки, в которой бьют ключи газа. От сего места мы взяли тележки, и отсюда до города, на пространстве больше ри, тянулись ряды старух и стариков, инде и молодых. «Откуда?» – «Из города, с буддийской проповеди; на днях приехал сюда проповедник секты Сине (Мон[?]) – повестка о проповеди пущена была по селениям, и вот сколько народу стекается слушать». Значит, есть же вера в народе; но какая жалость, что слепцы слепцов ведут! Воссияй, Господи, скорее здесь Твой Свет! В сумерки приехали в город и остановились в гостинице, куда привел Алексей Огино, встретивший дорогой; разъехались. Часу в восьмом позвали в церковный дом, где предположена была вечерня; но опять какое маленькое стадо! Кроме семейства Огино, всего двое учеников – один прогимназии, другой училища; семейство же Огино истинно утешает; живет отсюда за 1 1/2 ри, и все явилось: старик шестидесяти четырех лет, врач Кир, его жена Агафья – очень разумная старуха, сын Алексей, бывший катехизатор, дочь Лукия, жена бывшего катехизатора Павла Яманоуци, который ныне в отлучке по торговым делам. Вечерня отслужена чинно; пели Иидзима, Алексей Огино и Лукия порядочно. После была маленькая проповедь, и поговорили о церковных делах и о том, как поднять Церковь (хоть средств не придумали); разошлись часов в десять.

12/24 октября 1891. Суббота.

Усуки.

В семь с половиною часов утра предположена была обедница; около девяти часов катехизатор Иидзима пришел сказать, что собрались к Богослужению; но когда я сказал, что после службы отправляюсь посетить христиан, он ответил, что, кроме дома Огино, никуда нельзя, ибо у прочих христиан дома отцы – язычники, и христиане боятся их гнева за мое посещение. Обедницу отслужили; Иидзима читает очень спешно – видно, что без малейшего вникновения, – сказал я читать раздельней; но у него уже, по-видимому, навык образовался к плохому чтению. После обедницы, на слова Спасителя: «Аще кто отвергнется Меня пред людьми» я сказал поучение и сильно укорил бывших здесь трех молодых христиан и катехизатора за малодушие: «Трусливый посол был бы наказан за то, что не явил силы своего государства, а здесь – посол Всемогущего, и какой трусливый! За ним такие же малодушные и христиане; вместо того, чтобы радоваться и дерзаться образом рачителей ко Христу и тем спасти их от вечной гибели, они боятся и в дом принять! Сила взять Христова Духа уже сказывается здесь во всем государстве – в очищении нравов, в соблюдении воскресенья и пр., – а причастные ближе всех к сему духу не одушевляются им!"… Что сделают такие катехизаторы – точно полуживые! Помоги, Господи! Дай делателей на жатву Твою! Сих же [недостойных] рабов поскорее изжени из поля, чтобы они не позорили имя жителей!

Утром сегодня сделал наставление о. Петру, чтобы он не делал неразумностей, вроде посылки в Фукуока тюремщика Луки для знакомства к офицеру – мужу Фотиньи (Сёодзи), а также, чтобы оставил неблаговидную для иерея привычку – без перерыва – буквально – курить; вероятно, исполнит; но недалек он вообще – плох для священничества в разбросанном на поле Киусиу приходе с молодыми и крайне слабыми катехизаторами, которых нужно беспрерывно учить и одушевлять.

Во втором часу отправились к врачу Киру Огино, живущему за 1 1/2 ри от города в деревне; бедно живет; небольшая деревня, и окрестные земледельцы мало, как видно, дают дохода; и домишко нанятый – своего старик до сих пор не мог нажить; лучшее украшение дома – трехлетний умный ребенок Тимофей, сын Павла Яманоуци и Лукии, дочери Кира и Агафьи; но Лукия, чтобы родить его, должна была выйти замуж (по-язычески), не достигши четырнадцатилетнего возраста, ибо ей всего восемнадцать лет. Вернувшись и проскучав дома до восьми часов, потом отслужили всенощную в церковном доме; кроме нас с о. Петром и катехизатора, были все Огино – старик, и сын, и Лукия, и Акила (мальчик) Нагано; тем не менее о. Петр по окончании службы, стоя в епитрахилье, сказал очень одушевленную проповедь – об усердном исполнении Христова учения; говорит порядочно, хотя далеко не так умно и последовательно, как о. Яков Такая. Когда ездили в деревню, видели среди города воздвигаемую зеленую арку с надписью: «Приветствие полку»; оказывается, что на днях здесь будут войска из Кумамото, Фукуока и Кокура, собирающиеся для маневров, назначенных в этой местности; для них же и дороги, и без того здесь такие исправные, чистятся и приводятся в такой вид, как будто дорожки в парке.

13/25 октября 1891. Воскресенье.

Усуки – Цурусаки.

С десяти часов утра отслужили в церковном доме обедницу; молились, кроме нас, Алексей Огино, его мать и сестра, и два брата Нагано; пели четверо: Иидзима, Огино, Лукия и Акила, и ужасно разнили; проповедь была на слова Апостола о посвящении всех дел своих Богу: «Аще ясте, аще пиете… во славу Божию, – мы отмечены именем Христовым и запечатлены Духом Божиим, так должны на всех своих делах являть эту печать, чтобы они были почтенны, как почтенны вещи, принадлежащие императору, и отмечены его гербом» и так далее.

У католиков здесь живет французский патер (в Оита – два), и есть катехизатор; на молитву к ним собирается, говорят, человек двадцать; нельзя сказать, чтобы плодовито было и для них сие место. Протестантов также есть здесь немного. Католики пишут на своих церквах: […], точно в насмешку над собой, ибо сделаться католиком, значит в собственном смысле лишиться отечественного языка (для самых важных обстоятельств в жизни – обращение к Богу), лишиться отечественных законов (которые Папа имеет право дозволить или нет), лишиться государя (которого Папа может отставить), словом, лишиться отечества и сделаться гражданином узкого и тесного Рима, – какое же тут […] – «вселенскость»! – вот подлинное имя для них. С двух часов назначена была проповедь для язычников, и когда мы шли на проповедь, нас догнал посланец из гостиницы с известием, что пришел пароход и нужно ехать на него, ибо он с полчаса небольше простоит; но так как нельзя было оставить собирающийся без обещанной проповеди, то мы отказались ехать на этом пароходе; впрочем о. Петр пошел в контору справиться, не может ли пароход простоять несколько дольше; так как о. Петр мог вернуться только во время проповеди, то было условлено, что если он придет и станет, то я должен не растягивать проповеди, а поскорей кончать, ибо пароход ждет; если же сядет, то – знак, что я могу говорить сколько угодно, – пароход, не дожидая нас уходит. Проповедь была в доме Клуба, на месте бывшей княжеской крепости; народу собралось человек до двухсот. Сначала говорил Алексей Огино, и пребезобразно: кричал, выругал слушателей свиньями, подрывающими корень дуба, желудями которого пользуются, ввернул нелепость, что христианство поможет Японии завоевать весь мир, объяснил, что слово «Иисус» китайское. Я говорил час с четвертью первоначальную проповедь к язычникам; слушали весьма спокойно и внимательно; в заключение, по обычаю, указал, что продолжение могут слушать у здешнего православного катехизатора.

Чтобы не дожидаться, без всякого дела сидя, следующего парохода, который мог прийти только чрез сутки, мы с о. Петром отправились тем же путем обратно в Оита, чтобы в Беппу сесть на пароход. В сумерки достигли подножия горы и при свете звезд делали перевал. Достигши вершины крайне усталые и голодные, мы остановились в придорожном домике и, отдыхая, подкреплялись вареными яйцами и рисовыми кваси; кстати, взяли и фонарь, при свете которого удобнее и безопаснее было спускаться; у подножия взяли тележки, думая добраться до Оита; но прибыли в Цурусаки, 2 1/2 ри от Оита, в половине десятого и так озябли, что принуждены были искать крова и ночлега здесь. Это первое время, когда почувствовалась здесь осень; доселе совсем летняя одежа вполне достаточна была.

14/26 октября 1891. Понедельник.

Цурусаки – Беппу – Мицу (Иё).

В семь часов утра отправились из Цурусаки; улицы города уже были украшены флагами – по случаю прохода войск на маневры. По всем деревням до Оита и в Оита – тоже; пред многими домами стояли ведра или кадки с водой для утоления жажды проходящих воинов; народ сновал по всем направлениям, жадный до зрелища; не доезжая до Оита – направо у реки видели лагерь, налево шла стрельба – производилось ученье; толстый генерал, стоя на мосту, в бинокль наблюдал маневр. Мы проехали чрез Оита, не останавливаясь; в селении Кантан сели на лодку и переправились на берег, где, проехавши опять 1 ри в тележках, остановились в Беппу, чтобы, дождавшись парохода, следовать дальше. На лодке я откровенно сказал о. Петру, какое впечатление вынес из обзора его Церквей: «Это впечатление – отчаяние; все катехизаторы ленятся и бездействуют; ни одной Церкви нет удовлетворительной; лучше других Янагава, но и там – совсем охладевшие, вроде Павла Айноура, показывают беспечность катехизатора, да и его самого – о. Петра, ибо там и его родной дом, и его священническая резиденция. Если чрез два года найду Церкви в таком же положении, то катехизаторы будут отставлены; достаточно будет священнику иногда приезжать, чтобы преподавать таинства тем немногим христианам, которые ныне имеются. Десять Церквей у него (со включением Фукуока) – Церкви не юные, ибо уже десять лет тому назад некоторые существовали – и во всех христиан в совокупности только 245 человек, со всеми ослабевшими в вере в том числе; стоит ли же содержать катехизаторов при таком ничтожном результате их деятельности! А расход-то ведь какой! Я до того опечален тем, что видел, что от стыда не буду в состоянии ни слова написать в Россию о своем обзоре. Пусть отныне о. Петр строго наблюдает за подведомыми ему катехизаторами; пусть теперь же, вернувшись в Янагава, составит письмо и разошлет ко всем им такого содержания: „Вы обещались Епископу отныне трудиться, так исполняйте обещание, не забывайте о нем“. Потом, при своем объезде Церквей в декабре, пусть хорошенько посмотрит, трудятся ли; если кто опять ленится, пусть сделает строгий выговор с угрозой сделать вычет из содержания, если не исправится (не трудиться да не есть); если после вычета – в месяц-другой все-таки не будет найден трудящимся, пусть отошлет такого в Миссию, которая будет знать, как поступить с ним (или вновь испытает, или прямо отставит). Пусть не позволяет катехизаторам оставлять своих мест и произвольно начинать проповедь в других (что делается катехизаторами большею частью просто для развлечения, а не по нужде)». – На сем месте прервали писанье в Беппу извещением, что пришел пароход, идущий в Мицу, в провинции Иё, на Сикоку, откуда-де всегда есть случай в Бакан. Отправились в два часа. Пароходик с удобной каютой первого класса, где можно сколько угодно спать и скучать, за неимением другого дела. В двенадцать часов ночи прибыли в Мицу, где после строгого полицейского досмотра моего билета, причем, так как в нем не обозначена провинция Иё, пришлось объяснять, что здесь я совсем случайно, только по пути в Бакан, нашли не менее удобную гостиницу, где можно было бы спокойно доспать ночь, если бы не феноменальный храп какого-то гостя за бумажной перегородкой.

15" 27 октября 1891. Вторник.

Мицу – Хиросима.

Оказывается, однако, что в Бакан из Мицу не всегда есть случай, а в Хиросима – каждый день; итак, направляемся в одиннадцать часов утра в Хиросима, откуда, говорят, уже неложно каждый день идет пароход в Бакан. – В Хиросима прибыли в пять часов пополудни, на дрянненьком пароходике в отвратительном обществе двух баб, из которых одна все время хрипела, как зарезанная, в какой-то свисток во рту, и обе вместе хохотали, как сумасшедшие; чтобы по возможности убежать от сего общества, я углубился в чтение повести, подаренной мне в Оита автором Сато Куратаро, и потерял всякое уважение к нему как к автору: преплохая повестенка, в которой герой – какой-то юноша – точно деревенская кукла – сначала представлял завзятых буддистов, потом христианских проповедников; цветы красноречия кое-где рассыпаны, и дрянные цветы, которые только и годны на то, чтобы их бросить. Хорошо, что я воздержался от окончательного предложения ему – поступить в качестве христианского писателя на службу Церкви; отзывы об нем такие лестные были. – В пятом часу снялись на большом пароходе Юсен-квайся из Хиросима, во втором классе, довольно, чистом и удобном; ужинать дали здесь же.

16/28 октября 1891. Среда.

Модзи – Орио – Ногата – Куцинохару.

В шесть с половиною часов прибыли в Модзе и остановились до отхода поезда железной дороги в гостинице. – О. Петру Кавано дал дорожный образок Богоматери в серебряном окладе. Но в разговоре с ним узнал, к изумлению, что он до сих пор ни разу не был в Куцинохару, с тех пор, как поставлен иереем; поди вложи в сих полуистуканов сердце пастыря! Подивился и побранил его, а больше – что же! И мог ли я предвидеть такую беспечность!.. Обещался вперед всех христиан посещать, особенно тех, где нет катизихатора, и исполнит – да Бог весть!

В десятом часу отправились по чугунке до Орио, второй станции дальше Кокура; в Орио высадились, пообедали под навесом, дождались бокового поезда, идущего из Вакамацу, 4 ри от Орио в Ногата, ри 5 в сторону по направлению Куцинохару; в половине второго вышли из Орио и скоро были в Ногата, дальше каковго города железной дороги еще нет. От Ногата 4 ри до города Иицука. отсюда 1 1/2 ри до деревни Куцинохару. где христиане. В Ногата домов тысяча, в Иицука домов шестьсот. От Ногата начинаются угольные копи, разрабатываемые Компанией Мицубиси; протекающая здесь река вся покрыта была лодками под парусами, сгрузившими уголь и поднимавшимися за новым грузом; здешний уголь, говорят, гораздо хуже, чем в Карацу; добывается его очень много. От Ногата на тележках доехали до Иицука, где во время перемены тележек поужинали и затем в половине шестого часа вечера прибыли в деревню Куцинохару. Дорога пролегает по отлично возделанной местности; заходящее солнце обливало поля чудным светом; вечер был восхитительный. Но по прибытии в деревню доброе впечатление тотчас улетело. В Куцинохару всего домов тридцать – самых простых мужиков; христиане – в пяти домах; в одном Петр Нагатоми, хозяин, но хозяйка его учения не слушает, – «букоцу», выражается о ней Петр, в другом его брат Моисей, в третьем Кирилл Каваба, сын хозяина, больной глазами, в четвертом Лукия, вдова Якова, с детьми – Михеем, восемнадцати лет, которого мы не видали, – в отлучке был, и Исидором, двенадцати лет, но которого имени не знала ни мать, ни он сам, а сказала язычница, тут же в доме Лукии пекшая семье; вот и вся Церковь. Прежде всех заехали к Петру Нагатоми, – «дома нет», на «гоцисоо» куда-то позван; жена его, приняла довольно приветливо и указала комнату, где можно было оставить чемоданы; потом отыскали Лукию, – «Икона где же?» – «Икона есть, да я ее убрала». – «Стало быть, и не любится?» Промолчала. Потом нашли пятый дом Александра Абе по-видимому, глупенького, но доброго мужичонка; в доме тоже один он христианин; мать старуха – не крещена, у Александра нашли церковную икону Спасителя, но киот без стекла и позолота по краям вся объедена крысами; тут же нашли и церковные книги; поверили по каталогу – все целы, кроме отмеченных, должно быть, рукою одного из бывших здесь катехизаторов, что потеряны; но молитвенных книг, кроме крошечного ниссёо кёобун, ни одной, так что, когда пришлось служить, не по чем было и вечерню отправить. Часам к семи собрались христиане в доме Александра; пришло человек десять и язычников. О. Петр отслужил краткий молебен; после него я, опрокинув ящик с книгами и усевшись на него (в рясе и панагии), принялся поучать собрание; женщины, должно быть, нисколько не понимали; Александр тоже, преклонившись до земли слушал – вероятно, думал, что я журю, а я просто говорил, чтобы они молились, чтобы посвящали дела свои Богу, и тем готовили себе Царство Небесное и прочее. В середине проповеди вдруг поднимается шум ужаса между женщинами и детьми, сгруппировавшимися налево от меня, – смотрю – ползет в четверть длины насекомое, мукаде, очень ядовитое; я приостановил проповедь, пока его, сначала нажавши трубкой, взяли в железные хаси и унесли с тем, чтобы сжечь на жаровне, чего, однако, не сделали – мукаде вырвалось и убежало. Я продолжал прерванную проповедь и закончил ее наставлением непременно творить молитвы – утреннюю и вечернюю, пред пищей и после, пред работой и после, а также, когда кончатся теперешние полевые работы и будет посвободней, собираться вместе и читать Священное Писание и другие имеющиеся здесь религиозные книги и вместе, сообща, объяснять их для себя, так они будут поддерживать в себе знание учения и теплоту веры; говорил, чтобы они это делали по воскресеньям, после общий молитвы; советовал приглашать на эти собрания и соседей язычников. Все это обещались делать, то есть после изложения пункта на вопрос: «Будете ли исполнять это?» – Отвечали: «Хе». Уверял я их, что с этого времени их священник, вот здесь находящийся о. Петр будет непременно посещать их, раза три или четыре в год для преподания им Святых Таинств и научения их; уверял также, что как найдется катехизатор, которого можно послать сюда, то он непременно будет послан – для Куцинохару и вместе для Иидзука, потому что собственно в Куцинохару для него недостаточно было бы дела. Под конец моей речи пришел и Петр Нагатоми, видимо с гоцисоо, с запахом вина и красным лицом; ему вкратце сказано было то, что изложено прочим христианам, и он согласился на все и обещался, как они, поддерживать здесь христианство. Во время речи между тем у меня созрело решение в этот же вечер отправиться в обратный путь и ночевать в Иидзука; хотел было прежде переночевать здесь, чтобы завтра утром еще раз помолиться с христианами и поговорить с ними; но, видя, как они ныне заняты (самое горячее время жатвы и уборки риса), я сообразил, что завтра утром не соберешь их на молитву, да и молитва была бы не в молитву и беседа не в беседу, если бы насильно оторвать их целое утро от работы; итак, я удовольствовался тем, что видел и эту Церковь, и помолился хоть раз с христианами, и положил – тотчас же распрощаться с ними; мать Александра и Петр Нагатоми из вежливости предложили каждый у себя ночлег, но не настаивали, и Александр отправился найти человека снести наши с о. Петром чемоданы в Иидзука; я между тем оделил медными крестиками и образками христиан и дал икону 12-ти праздников и два вида храма для здешней Церкви. В девять с четвертью часа вечера мы отправились пешком до Иидзука при свете фонаря в руках несшего чемоданы, и в десять с четвертью были на месте, в гостинице в Иидзука, где нашли удобный ночлег. Лука Кадзима лет восемь тому назад был отправлен на проповедь в Фукуока, но самопроизвольно позванный кем-то, лежавшим здесь в больнице, отправился в Куцинохару, и там вот, в глуши, явилось несколько христиан; затем там были С. Кунгимия, П. Нонака, Иван Мабуци, С. Танака, и ровно ни на йоту не умножили Церковь и не подвинули христиан дальше в знании веры и исполнении христианских обязанностей, а напротив – опустили все: некоторые ушли в язычество, некоторые совсем охладели, а оставшиеся и имена свои христианские позабыли. Вот до чего доводит самопроизвольство катехизаторов! Не следовало бы этой Церкви и родиться на свет, а нужно бы вместо того быть Церкви в Фукуока; теперь же в этом самом большом на Киусиу городе у нас нет ничего, а в деревнях в тридцать домов – Церковь, но близкая к ничтожеству, ибо где же в этой глуши досмотреть! А расходов-то сколько было и на эту Куцинохару! Вперед нужно строго следить за катехизаторами, чтобы не произвольничали, а служили там, где поставлены, или же, если нужно, переменить место, делали это по сношении со священником и Миссией и с их разрешения.

17/29 октября 1891. Четверг.

Иидзука – Фукуока.

В семь часов утра отправились из Иидзука, в десять двадцать по чугунке из Ногата, в одиннадцать – из Орио и в начале второго часа пополудни прибыли в Фукуока, где остановились в гостинице с тем, чтобы мне с первым же отходящим пароходом отправиться в Нагасаки, а о. Петру присматривать здесь квартиру; если в Нагасаки и до сих пор у Морита, как писал он в Усуки, нет ни одного слушателя из коренных жителей Нагасаки, то я возьму его с собой в Фукуока; здесь, быть может, до того времени о. Петр найдет ему квартиру; я скажу первую проповедь, и пусть он затем, с Богом, начинает здесь дело.

18/30 октября 1891. Пятница.

Фукуока.

Вчера парохода в Нагасаки не было, сегодня есть один маленький; заходящий, притом, по пути в три места до Нагасаки; хотел идти на большом, который будет завтра утром, но безделье такую скуку нагоняет, что не выдержал и купил билет на сегодняшний пароходик; уходит после полудня, в Нагасаки будем, говорят, завтра утром часов в десять, тогда как большой придет после полудня, часа в четыре, значит, и времени несколько выгадается. О. Петр вчера присмотрел одну подходящую для катехизатора квартиру; теперь (десятый час утра) опять в городе ищет других квартир, чтобы из многих найденных взять самую удобную для проповеди. Вчера вечером в первый раз надел шерстяную рубашку и уж, кажется, снимать ее не придется – и здесь начинается осень. Значит, с сего времени, если придется осматривать Церкви на Киусиу в последнюю треть года – до конца октября японского, теплого с собою ничего не брать: одной летней одежи вполне достаточно. (Продолжается на судне, на пути в Нагасаки.) Вчера, однако, не пришлось уйти, ибо судовой агент пришел сказать, что сегодняшний пароходик придет и уйдет отсюда очень поздно, так что приход его в Нагасаки не будет раньше большого парохода, который уйдет отсюда завтра утром в шесть часов и придет в Нагасаки чрез десять часов, и советовал взять билет на него, возвратив прежний; так и сделано. От нечего делать читал повесть об Юи Сёосецу, когда-то жившем на Суругадае, где теперь Миссия; повестей же целых три книги купил о. Петр в ближайшей лавке за тринадцать сен. О. Петр до обеда ходил еще искать подходящих для катехизатора квартир и нашел целых пять в центре Фукуока; зато в Хаката, более деловом и суетливом, не нашел ни одной. Вечером о. Петр удивил меня рассказом о своих семейных делах, в которые я прежде не входил. Оказывается, что сестра его, двадцати семи лет, живущая ныне у него в доме, замужем за протестантом, двадцати восьми лет, тоже из Янагава, но из-за бедности мужа, продававшего ее одежу на пропитание (в доме еще мать и больной брат) семьи, бросила его и вытребовала себе разводное письмо, хотя муж не хотел разводиться; совсем по-язычески! И это уже года полтора тому назад, и о. Петр – ничего себе, и ухом не ведет!

Такой скандал в доме священника, конечно, не может не отозваться вредом на всем его приходе; как он удержит других от развода по самым пустым причинам, если в семье у него такой пример! Наказывал ему всячески убедить сестру пойти к мужу; мужа же прежде всего сделать православным, ибо он протестантство принял совсем не по убеждению, а по приятельству, чтобы удобнее влиять на него религиозным путем, потом убедить трудиться и, наконец, постараться найти для него какое-нибудь подходящее место службы или работы, тогда и причина разлада пройдет. И другая его сестра, по-видимому, тоже несчастно выдана; она за врачом-язычником в Кумамото; мы видели ее там; потом, когда прибыли в Янагава, увидели и здесь, и о. Петр подозревает, не прогнал ли ее муж (вероятно, так и есть, но мне прямо не говорит). Если муж-язычник – без всякого надлежащего повода – прогонит жену-христианку, для нее нет греха; после того следует только употребить возможные старания направить мужа на истинный путь, и если он продолжает упорствовать в нежелании взять обратно жену, она может спокойно выйти за другого; если же со стороны ее есть поводы к недовольству мужа, то, конечно, она должна устранить их, иначе сама будет виновна в незаконном разводе.

19/31 октября 1891. Суббота.

Фукуока – Нагасаки.

Агент уверял, что в пять часов утра пароход придет, а в шесть часов уйдет. В пять часов мы с о. Петром были на ногах, но пароход едва в восемь часов пришел и в девять ушел. Утром в гостинице всегда можно наблюдать за проявлением религиозного чувства японцев. Говорят, японцы совсем иррелигиозный народ; нет, неправда; посмотрите, в каждой гостинице, утром, когда народ моется, как он благоговейно потом складывает ладони, обратясь на восток, хлопает ими и тихим благоговейным движением подносит их ко лбу; нынче около шестидесяти человек было в гостинице Такасимая, где мы остановились, и за утро раз пять с разных сторон я слышал молитвенное хлопанье; а сколько было ускользнувших от моего слуха, Бог весть; вот это-то молитвенное движение нужно только обратить в настоящую сторону, к истинному Богу – и истинно религиозные люди готовы.

В утренних газетах, в гостинице, прочитали о сильном землетрясении, бывшем 28 числа, и в Оосака погубившем много народа и зданий; в Гифу, Нагоя – тоже; в Токио было не так сильно, но много оград и заборов попадало. Хранил ли Господь там Миссию с ее немалым населением? Дорогой прочитал книжку об японском Соломоне Оока Ецизеннокаме, как он судил разбойника Дзю-сициро – не особенно мудро. В Нагасаки прибыл в восьмом часу вечера. Отправился прямо на квартиру Павла Морита; дома не оказалось; вернулся потом от Сиги, из Иноса, с запахом вина; комната в беспорядке; служанка, сожалея об отсутствии его, тут же выложила, что он все сидит дома, и к нему никто не ходит – только в шашки играть ходит в Иноса. Вернувшийся Морита показал в себе расположение духа – неподобающее проповеднику: завтра хотел ехать в Нагоя, посмотреть как его родные после землетрясения, – спросить позволения на то, конечно, ему и в голову не приходило; проповедывать же ему хочется в какой-нибудь старой Церкви, где бы он мог каждый день ходить к христианам, а также учить детей – это-де его любимое дело; в новое же место идти не расположен, ибо там некому заботиться о нем и помогать ему и так далее»; словом, выказал себя нравственным недорослем и вихляем – а я еще так располагал на него; о последнем я и стал говорить ему – что-де я надеялся, что он своим примером ревностного и успешного служения дает пример молодым катехизаторам, служащим здесь, на Киусиу, которые почти все нестерпимо ленятся, – что, я думал, чрез год или два – быть бы ему поставленным во диакона здесь, в еще большую помощь о. Петру Кавано – а потом, если Бог благословит и Церковь возрастет – сделаться бы и священником, так, чтобы нынешняя Церковь о. Петра разделилась бы на два прихода – что следует ему желать именно нового места для своей деятельности, чтобы не строить на чужом основании, и так далее. По-видимому, несколько оживился – но надолго ли? Читал свое сочинение, которое хотел поместить в здешних газетах, но которое газеты отказались поместить, – еще бы! Битком два с половиной листа наполнены болтовней о том, что Православие нужно для крепости Японского государства, но что православие до сих пор в Нагасаки не слыхали, а вот он ныне пришел излагать его, – болтун, и легковесная, ветром колеблемая натура; к тому же и болезнен, – вечно возится с лекарствами, чего, впрочем, не было бы, если бы берегся в пище и берег горло от простуды. – Что ему оставаться? Для сокращения расходов хотел переночевать в одном из номеров дома, где квартирует Морита, – затруднились дать приют, потом искал ночлега в японской гостинице – прямо отказали, говоря, что иностранец должен останавливаться в иностранном квартале, и что если дать ему ночлег в японской гостинице, то после штраф за это возьмут. Нечего делать, отправился в отель «Бельвю», где когда-то несколько дней жил; зато имел комфортабельный ночлег в отлично устроенном номере.

20 октября/1 ноября 1891. Воскресенье.

Нагасаки и дальше.

В восемь часов утра отправились с Павлом Морита к Сиге, в деревню Иноса, на лодке чрез рейд. От Сиги и вместе с ним сходили на русское кладбище. Нашли его чистым; но Сига говорил, приведено оно в такой вид только к приезду Государя Цесаревича нашего; сам Губернатор был, нашел его в запустении и велел вычистить, обязав в то время бонзу подпиской, что он и вперед будет хранить его в порядке, иначе три ены в месяц, которые он получает за хранение русского кладбища, будут переданы кому-нибудь другому. Наследник Цесаревич посетил кладбище инкогнито, причем не дождавшись, пока принесут ключ от ограды, перелез чрез нее на кладбище; потом пожаловал бонзе свой портрет с надписью. Посланник Д. Е. Шевич пожертвовал 50 ен на русское кладбище; но бонза принял эти деньги как пожертвование на его кумирню и сообразно с этим употребил деньги, дав расписку, что деньги такие-то, пожертвованные на кумирню, получены и употреблены сообразно назначению – каковую расписку я видел у Сиги, но не взялся доставить ее Посланнику, как неблаговидную.

В Консульстве мы никого не застали, кроме фельдшера П. И. Харина, которому я дал десять икон и семь-восемь видов храма обделать в киоты и рамки и поставить в комнатах вновь устроенного при консульстве русского морского госпиталя, – В двенадцать часов мы с Морита выехали из Нагасаки на небольшом пароходе. Вечером в каюте имел с ним продолжительную беседу, сообщая разные практические наставления по проповеди.

21 октября/2 ноября 1891. Понедельник.

Фукуока.

В десять часов утра прибыли в Фукуока. Затем целый день о. Петр с Морита отыскивали удобную для катехизатора квартиру. Квартир много; из них остановились на одном, гозорят, очень приличном и просторном доме на одной из центральных улиц города; но так как есть другой наниматель, то не решено сегодня, будет ли это наш дом. Я не смотрел квартиру, боясь вмешательством иностранца испортить дело; целый день читал японские газеты и книжки.

22 октября/3 ноября 1891. Вторник.

Фукуока.

Вопрос о квартире еще не решен. О. Петр и Морита готовили афиши об имеющей быть проповеди 5 числа в семь с половиною часов, в доме общественных Собраний на Накадзима; на афишах будет обозначен адрес Морита и то, что он «православный проповедник для Фукуока»; разумеется, на него будет указано в конце моей проповеди – «у него, мол, ищите дальнейшего наставления в вере», – для этого собственно и проповедь устрояется; следовало бы сказать ее завтра, 4-го числа, но, по случаю сегодняшнего японского праздника – Рождения Императора, завтра не будет выхода газет – значит, лучший народ не будет знать о проповеди – из афиш узнают о ней только ходящие по улицам; поэтому и отложено до вечера 5-го числа, когда утром напечатано будет объявление о проповеди в двух здешних газетах, также с прописанием адреса проповедника Морита. Слово здесь не связано: в полицейском управлении, у которого следовало, по правилам, испросить разрешение, сказали: «Речь, проповеди, все что угодно – пусть говорится», – тогда как в некоторых местах, например, в Накацу, неохотно давали разрешение, хоть и нигде не запретили. Но расходов, которых проповедь будет стоить: за залу нужно отдать одну ену, циновки – шесть ен, освещение – одну ену, стол, циновка, цветы на нем (по принятому обычаю) и прочее – все будет около пяти ен.

По газетам оказывается, что землетрясение, бывшее 28 японского прошлого октября (16 октября старого стиля) в шесть часов утра, [?] в Нагоя, Гифу, Оогаки и кругом по радиусу до Оосака и пр. есть самое большое после бывшего в 1853 году, в котором погибла наша Диана (в Идзу, около Симоды). В указанных городах упало 810 домов², погибло более двух тысяч людей, кроме множества раненых.

Странные пожары, последовавшие за падением, довершили несчастие бедных жителей; картина бедствия, рисуемая газетами, ужасна; но она, конечно, не представляет полной действительности. Мосты на широких реках в районе землетрясения повреждены так, что железнодорожное сообщение прервано, рельсы в иных местах также разбросаны; железнодорожные станции упали. По догадкам ученых, нынешнее землетрясение – не вулканического происхождения, ибо местности, пораженные им, лежат все вне вулканической цепи, а произошло оно вследствие стягивания гор – вероятно, по нынешней теории, что земная кора, охлаждаясь, постепенно стягивается, дает трещины, изломы горных пород и кряжей, отчего и страшные местные потрясения.

23 октября/4 ноября 1891. Среда.

Фукуока.

Дом для проповедника удалось нанять за 3.80 ен в месяц тот, который выбрали о. Петр и Морита; действительно, дом чистенький и на хорошей улице (Тенсин маци, № 11). Объявление о проповеди сегодня сдано в газеты и завтра выйдет; афиши по городу развешаны, инде наклеены. Вечером пришлось из окна наблюдать за отправлением протестантской епископальной проповеди, в доме насупротив гостиницы; в семь часов вечера сначала пропели, голоса в три (иностранец – миссионер, и человека два японца в унисон) пели гимн, потом прочтена глава из Священного Писания и затем японский катехизатор стал говорить проповедь; обращена она была главное – к христианам, которых было четыре человека, но относилась и к язычникам, которые останавливались у дома, меняясь постоянно и не превосходя, сколько я видел, человек десять-двенадцать; за катехизатором говорил миссионер. Не знаю, сколько такой род проповеди доставляет христиан; но и что же делать? Как иначе? Конечно, лучше, если знакомые собирают слушателей, и они сидят и слушают последовательное раскрытие учения; быть может, у них есть и это; а кроме этого, то, что я видел, – единственное средство.

24 октября/5 ноября 1891. Четверг.

Фукуока.

Рано утром доставили газеты с напечатанными в них объявлениями имеющей быть сегодня вечером проповеди; разнесено и еще несколько афиш по городу сегодня утром, так что всего афиш по городу сегодня утром, так что всего афиш вышло около 50. – До полудня съездили с о. Петром к Таисии Сёодзи и ее дочери Фотине, жене офицера, живущим за городом; потом с крыши здания «Кёосин квай» (где будет проповедь) любовались видом Фукуока и Хаката, разделяемых рекой: Хаката видна вся, как на ладони, Фукуока же тянется бесконечною линиею по берегу моря, теряясь от глаза в зелени дерев.

Вечером в семь с половиной часов была проповедь для язычников. Слушателей собралось человек пятьсот; говорил сначала Павел Морита, представляясь слушателям в качестве здешнего проповедника, но ему почти не дали говорить; смех и шум сопровождали почти каждое его выражение; и это не потому, что было что-то смешное в его речи или в нем самом, а по грубости публики; бедный Морита видимо смутился; голос его слабый, совсем недостаточный для такого числа слушателей, и говорит он – нужно сказать – не так, как бы следовало: многословия много и пустовата речь; говорил минут двенадцать, сказал в заключение свой адрес и раскланялся с невежливой публикой. Потом настала моя очередь; положил я говорить полтора часа и столько говорил, объяснив после предисловия о необходимости религии для человека, как дающей человеку самую необходимую для него истину и столь же необходимую высшую помощь – религии, конечно, истинной, ибо только она может дать сие, христианское учение вкратце – от учения о Боге Едином до совершения Спасителем Тройственного служения для спасения человека; но речь беспрерывная была перываема шумом и смехом; собравшиеся бонзы, видимо, намеренно старались мешать речи; но кроме них, множество грубой молодежи и учеников – просто из дурачества смеялись и кричали. Пробовал я убеждать – быть тише; делал то о. Петр; наконец, серьезные из слушателей гневно кричали на буянов, или, вставши, обращались с речью, убеждая не мешать слушать – ничто не помогало. Такую шумливую и беспорядочную аудиторию я видел второй раз – первый был в запрошлом году в Мориока.

На будущее время нужно будет держать проповедь здесь не вечером, а днем, часов с двух, как было в Кумамото: тогда на проповеди будет народу меньше, но будет народ серьезный, который придет слушать, а не шуметь; мальчуганы в то время в школе, простой народ занят, бродяжного элемента в аудитории не будет.

Тем не менее надлежащее дело сделано: Морита представлен жителям Фукуока и Хаката как проповедник. Завтра еще будет проповедь о. Петра и в нанятом для него доме – объявление о ней послано сегодня также в обе газеты; даст Бог, найдутся люди, которые после того пожелают слушать продолжение Христова учения, и таким образом дело проповеди, с Божиею помощью. Дай-то Бог!

25 октября/6 ноября 1891. Пятница.

Фукуока.

Тогда выехал из Фукуока; в Оосака заехал к о. Оно, но он не мог решить, можно ли взять Алексея Савабе из Кёото для посылки в Куруме; вместе с ним отправились в Кёото; на станции железной дороги встретили ожидавшего Савабе; от него тотчас же узнали, что ему нельзя оставить Кёото; поэтому, не останавливаясь там, тотчас же я взял билет до Оогаки и распрощался с о. Оно и Алексеем Савабе, оставив Куруме Провидению Божию, за неимением, что сделать более.

Поздно вечером прибыл в почти разрушенный конеца город Оогаки; без особенного труда, однако, нашел катехизатора Мефодия Цуция – в шалаше; и ночью страшно было смотреть на следу землетрясения; а на завтра утром – просто ни с чем нельзя сравнить чувство какого-то тупого ужаса и печали; к землетрясению здесь присоединился еще пожар, сметший почти все и развалины несчастного города.

Днем же, пока доехал до Нагоя, среди беспрерывных развалин и поникшего от горя и копавшегося в сору и пыли люда, голова разболелась от ужасных ощущений; еще, кажется, ни за какие блага не захотел бы вновь проехать этим ужасным местом.

В Нагоя старался помирить христиан с о. Матфеем Кангета; виноват во всей разладице больше всех катехизатор Петр Сибаяма, самолюбивый, немогущий выносить замечаний священника; неправ и о. Матфей, слишком резкий и сердитый в выговорах. Не сладить ему с этою Церковью; по-видимому, помирились, но, как после оказалось, ненадолго.

В тот же вечер выехал из Нагоя и назавтра был в Токио, кончив на этот раз поездку по Церквам.

Миссионерские заметки

при посещении Церквей

Поездка по Церквам в Циукоку, Сикоку

и в средине острова Ниппона

Епископ Николай

11/23 октября 1891 года

1892-й год

30 апреля/12 мая 1892. Четверг.

В Окаяма пишется.

Выехал из Токио в шесть часов утра. Заехал в Тоносава, чтобы посмотреть, какие колокола дать для Сейндайского храма. – Сказал плотнику Василию, приезжавшему со мной, что дам самый большой, только не совсем, а одолжу; и если Сейндайская Церковь будет процветать, то не отберу, а опустится – возьму колокол обратно; пойдет туда и следующий за большим колокол. В Окаяма приехал 1/13 мая, в пятницу, во втором часу.

1/13 мая 1892. Пятница.

О. Никита Мори и катехизатор Яков Фудзий найдены в благополучии; но Церковь не в цветущем состоянии: мала; по метрике крещеных 87; из них налицо около 60 здесь и в ближних селениях, одиннадцать померло, прочие ушли в язычество и инославия или до того охладели, что нельзя считать христианами. Есть и усердные; особенно Сергей Сусака – молодой чиновник; он и [?], и чуть не единственный певец, и большой хлопотун. До вечера говорили про церковные дела. В восемь часов вечера о. Никита отслужил вечерню; я сказал – о христианском усердии. Дети все знают «Отче наш»; других молитв не знают; дал, впрочем всем по иконке.

2/14 мая 1892. Суббота.

Окаяма.

Утром обедница и панихида; христиан с детьми собралось человек пятнадцать. После службы объяснил обычай употреблять кутью. Служба продолжалась от половины восьмого до девяти; и пели совсем недурно: Яков Фудзии – катехизатор – и две женщины; так что сюда нужен только органчик для спевок, а учителя пения из Токио не нужно, все равно больше одноголосия ничему не может научить; органчик японской работы, ен в 18, наверное, скоро приобретут: женщины на своих симбоккваях собрали уже семь ен; я вчера дал пять ен, мужчины постараются об остальном; обещались, хоть не с видимой охотою.

В десятом часу отправились посещать христиан, были в четырнадцати домах, в том числе и у катехизатора; есть еще одиночных верующих несколько, рассеянных в городе, у тех не были, ибо-де мужья или господа не принимают. Лучшие из христиан: слепец Петр Дазай (с женой и двумя малолетними детьми) и Иоанн Сато с женой Марией, дочерью покойницы Анны Морита; все бывшие христианами еще десять лет тому назад, когда я был здесь. Сато, тогда больной нервами и сумасшествием, теперь совсем здоров и преусердно читает и прислуживает в Церкви; он наследник очень богатого купеческого дома, но по болезни уступивший права наследства младшему брату, который, как богач, разумеется, не верует и не думает слушать учение; впрочем, и о делах своих мало заботится, а вдается в политику – «к дзиую-то» принадлежит, по поводу чего, вероятно, богатство течет у него мимо рук, и он быстро клонится к упадку. Иоанн же Сато имеет дом, часть которого отдает жильцам, добывая чрез то ен восемь в месяц, на которые и проживает с женой. Есть мысль у христиан – и он сам желает того, чтобы дом его с землей под ним отчужден был в пользу Церкви; но для этого Церковь должна иметь ен тысячу; тогда бы Иоанн купил себе маленький домик для жилья, а нынешняя его усадьба, кстати сказать, и весьма хорошее место занимающая в городе, послужила бы сначала для приспособления к устройству в ней молитвенного дома, со временем же к постройке Церкви; и священнику с семьей там было бы где жить. Но, по неименью денег, это ныне неосуществимо; и других способов для придания более благолепного вида сей Церкви я не вижу; вчера поднял было речь, что христиане должны думать о постройке здесь Церкви, потому что это место для всего Циукоку – «Хокквай»; другие Церкви тоже должны помочь прилично установиться здесь своему священнику; но сегодня вижу, что речь об этом пустая – не могут ничего сделать – слишком мало христиан; и все беднота больше. Староста Сергей Сусака (чиновник, младший брат жены катехизатора Фудзии) показывал «приходскую» тетрадь: в месяц иной раз не больше двадцати сен – всего сбор с христиан; еще нужно удивляться, как они сколачиваются на уплату 80 сен за квартиру катехизатора и 50 сен – приплаты к4 1/2 енам, идущим из Миссии на дом для священника. – Были, между прочим, сегодня у Марии Танака, старухи, жены покойного седобородого Луки Танака, из Кодзима, который в Токио в 1884 году с другими участвовал в смуте Церквей; умер он в Токио в запрошлом году, оставив семью в бедности, а был когда-то богат, но разорил его прожектёр Петр Ока, бывший женатым на его дочери; теперь Ока совсем промотался и болтается где-то около Сайкёо, а жену прогнал, развелся; ныне она учится повивальному искусству; ребенок же живет здесь у старухи Марии; сын старика Луки отправился в Америку изучать медицину, но последние три года об нем ни слуху, ни духу; дочь свою, лет шестнадцати, Марью, отдал в школу католиков здесь, и та теперь католичка; так беспутный старик Лука растранжирил и имущество, и семейство свое, пустившись в Токио и там еще отчуждавшись от Церкви; жил бы себе, как десять лет тому назад я застал его в Кодзима – почтенным, уважаемым, многосемейным и богатым – тогда и седая длинная борода очень шла к нему; ныне старуха Марья с дочерью католичкой и внучкой живет в бедности, и Бог весть, чем пробивается.

Дома христиан здесь рассеяны на далекое расстояние один от другого; катехизатор живет совсем вне города – думал, там найдутся слушатели между сизоку – нет никого; нужно ему поселиться в более людном месте. Из одного дома, за городом, у обедневшего сизоку, ныне промышляющего платно плотничеством, просит о. Никита взять одну девчонку на воспитание в Женскую школу; но школа почти полна; не знаю, взять ли.

Вечером, с половины седьмого часа была всенощная, продолжавшаяся час; ирмосов здесь еще не поют, не знают, как петь. С восьми часов объявлена была проповедь для язычников; но так как много слушателей в доме помещаться не могут, то широкого объявления не было, а вывешен лист у ворот, и чрез христиан сказано их знакомым. Зато же и слушателей собралось человек семь-восемь; прежде катехизатор Фудзии плел «о свете Христовом», причем бесконечно размазывая невозможнейшую физику о глазах; малосодержателен и многоглаголив; на подобиях неистощим. Я говорил обычную начальную проповедь язычникам, хотя во время проповеди и последние язычники ушли, оставив христиан дослушивать то, что им давно известно. Проповедь тем не менее продолжалась почти два часа.

3/15 мая 1892. Воскресенье.

Окаяма – Сеноо.

Часов в восемь утром, когда собрались дети, стал экзаменовать их по Священной Истории; некоторые оказались довольно хорошо знающими историю Иосифа, сына Иакова. В девять часов началась обедня. Проповедь была о плодах Воскресения Христова. В два часа началось женское собрание в Церкви; мужчины допущены были слушать; женщин собралось пятнадцать, говорили семь, некоторые хорошо. – При прощаньи с Церковью, когда хотел расплатиться за стол, оказалось, что питала Церковь на нарочно собранные для того деньги; в вознаграждение за это я дал еще пять ен на орган для спевок, дал также о. Никите на конфеты детям две ены, катехизатору одну ену; все приняли очень охотно. В пять часов выехали мы с о. Никитой в Сеноо. В деревне Дайфуку, у Давида Сато, все христиане ждали, и отсюда пошли пешком до Сеноо. Пред церковным домом здесь – цветочная арка из азалий. Была вечерня; проповедь на слова «Мир вам»; разговор о Церкви; девочкам певчим дал по иконе, ибо молитвы поют на память; мальчики оказались незнающими молитв. Положили с следующего воскресенья открыть женское собрание, которого еще нет здесь; наиболее разумная из христианок здесь – мать семинариста Якова Сато, приносимая в Церковь на спине сына Павла Урада, учителя, ибо ноги в параличе. Церковный дом здесь и с землей под ней – пожертвован Церкви Ананием Фукусима. У него же приготовлено было и помещение мне, во всех отношениях роскошное, только с мучительной кроватью.

4/16 мая 1892. Понедельник.

Сеноо.

Утром с семи часов обедница и панихида. Потом посещение христиан; посещено пятнадцать домов; были и на кладбище, где похоронен Павел Накакоодзи. Видели тканье циновок; посетили двух богатых язычников, подающих надежду сделаться христианами. Вечером с восьми часов проповедь для язычников; собралось человек триста; сначала шумно, потом хорошо слушали. О. Никита говорил проповедь об исполнении пророчеств в Христе, совсем непонятную для язычников. Я – обычную первоначальную для язычников. – Из этой местности катехизатор Николай Такай; но у него дома все язычники, и потому не были там; отсюда же Дионисий Кубота; его отец и мать еще несчастнее – земледельцы, не богатые, но и не бедные. Селение Сеноо – весьма зажиточное; земля превосходно возделана, процветает, кроме того, производство цветных и всяких других циновок, производство сои из бобов, тут же культивируемых в изобилии; наш богач Ананий Фукусима именно – один из сих производителей. Поражает необыкновенное обилие детей в селении. Народ хороших нравов.

5/17 мая 1892. Вторник.

Утром Сеноо. Вечером Кодзима.

В восемь часов, простившись с собравшимися в молитвенном доме христианами, выехали мы с о. Никитой в Кодзима. Ананию в благодарность за прием я дал образок Спасителя в серебряной ризе, для путешествий, и крестик в две ены. В Кодзима прибыли в половине одиннадцатого, на полчаса раньше, чем обещали. Ка, отец семинариста Стефана, дальше всех встретил; потом отец Фомы Такеока и прочие. В Церкви нужно было ждать с полчаса пока придет дочь Такеока, девица лет семнадцати, заправляющая пением. О. Никита отслужил литию; поют четыре девочки хорошо, но бедно; христиан собралось с детьми человек тридцать. Проповедь сказана о христианском усердии. Потом проследили по метрике состояние христиан; отпадших почти ни одного; есть охладевшие, есть отлучившиеся в разные места… Сицудзи два; в Церковь на богослужение приходит человек двадцать пять – новых слушателей ныне ни одного. Богачи здешние Николай Нозаки, Яков и Иоанн Огино [все] на Церковь дают, но в Церковь не ходят; одного Якова Огина я видел между христианами. Церковь здесь построена отдельным зданием, и большая, на гранитном фундаменте (обычном, впрочем, здесь для всех зданий). Но иконы в ней без рам; стоит постройка ен триста; кроме того куплен для катехизатора тут же находящийся у Церкви дом, стоящий с оградой ен сто; все это дано местными христианами (только двадцать ен прислано мною). Церковные здания стоят на земле, принадлежащей Николаю Нозаки, купленной им за 80 ен. Дети, по испытании, все оказались знающими молитвы, и потому награждены иконками.

Часа в три отправились посещать христиан; богачи Огино, видно, совсем мало знают веру и нисколько не усердны в ней – в доме у обоих, кроме их, никто не крещен; советовал им, между прочим, выписать из России хорошие иконы в серебряных окладах для своих домов.

Николай Нозаки заявлял намерение выплатить мне за воспитание Даниила Кониси, так как постыдно, вопреки его обещанью, задержано им. Я сказал о. Никите и катехизатору Павлу Окамура, что если он заплатит 1200 ен за четыре года воспитания (ибо за пятый – первый – заплатил прежде), то я пожертвую двести ен на покупку земли, что под Церковью здесь, в Кодзима, и тысячу ен на покупку земли и постройку Церкви в Окаяма. (С дорожными оттуда 450 рублей – для Кониси, Нозаки должен еще больше). Катехизатор Павел Окамура получает здесь от христиан в год 60 ен; христиане вносят эти деньги, обыкновенно за раз, что удобнее, ибо не надоедает частым клянчаньем денег.

В восемь часов отслужили вечерню, и было слово для христиан безыскусное: 1) о необходимости соблюдать день Господень; 2) о необходимости воспитывать детей в христианской вере (против Иоанна Огино и других, оставляющих свои семейства в язычестве); 3) о служении женщин делу распространения веры и необходимости сего служения здесь, также об устройстве женского симбокквай здесь; кончено выбором говорящих на будущее собрание, имеющее произойти здесь через две недели. В половине одиннадцатого часа Церковь распущена.

Здешний катехизатор Павел Окамура хочет в другое место на проповедь – надоело ему здесь сидеть почти совсем бесплодно для умножения Церкви; тем не менее переменить его трудно: его любят и для содержания его жертвуют; взять его прямо было бы против правила – не восхищать у Церкви избранного катехизатора, когда Церковь содержит его; здесь же дают ему в месяц по пять ен; а сам он, по слабости, не решится сказать, что он желает в другое место; да и не легко было бы ему передвижение; у него четверо детей, притом же обжился он здесь так, что все в местности знают его. Сегодня, когда посещали христиан, он на минуту куда-то отлучился, и о. Никита прямо спрашивает у проходящих чужих детей: «Не прошел ли вперед Окамура?» – «Они-то почем же знают Окамура?» – спрашиваю я, удивленный. – «Его все знают здесь по бороде», – говорит о. Никита.

6/18 мая 1892. Среда.

Кодзима.

Утром стал испытывать нескольких собравшихся детей в знании Священной Истории; никто и понятия о ней не имеет; рассказал им историю пророка Илии, и наказал катехизатору Окамура вперед учить детей. В половине восьмого утра началась обедница, за ней панихида; собралось человек пятнадцать с детьми; после службы рассказал значение молитв за умерших и панихидной кутьи. Потом посетили несколько христианских домов, между прочим – Иоанна Такеока, отца катехизатора Фомы; человек еще не старый, но, по словам священника, решительно ничего не делает; питают его и всю семью жена и старшая дочь, восемнадцати лет, Марина, заправляющая пением в Церкви; Иоанн же ленится и иной раз целые дни валяется под одеялом; впрочем, эта леность, как говорит о. Никита, не от «воо яку», а от «синкей» – значит, нервная болезнь своего рода; живут тканьем поясов и крашеньем материи; детей – три дочери, маленький, восьми лет, сын, сын Моисей – бродит где-то, и Фома – катехизатор; так как Фома просил помощи на семью, то я предложил чрез о. Никиту отдать маленькую дочь, двенадцати лет, в Миссийскую школу в Токио; но мать отозвалась, что дочь слаба характером – и Господь с ними! Деньгами же помогать ленивому хозяину не следует, тем более, что и Фома на проповеди ленится.

После обеда опять посещали дома христиан; между прочим, были в доме Григория Камой, отца семинариста Стефана; здесь в доме девять человек: баба, отец, мать и шесть детей (кроме Стефана); старшему пятнадцать лет, и он начинает помогать отцу; питает же всех отец своей работой – тоже красильной: красит холст в синий цвет для носков; дети все здоровые; дом цветет здоровьем и свежестью, хотя и не богатый; Григорий с женой, видимо, благочестивые люди.

До четырех часов кончили обход христиан и с тем все церковные дела; между тем можно выехать только завтра утром, ибо вечером проповедь для язычников, а она, кажется, совсем бесполезна, ибо – что же можно сказать и что узнать в один раз только! Только и пользы, что по этой проповеди можно узнать, как народ относится к христианству: мало соберутся или много, спокойно слушают, или шумят – все это показывает разное настроение народа в разных местностях…

В половине девятого часа вечера началась проповедь для язычников. Говорил сначала о. Никита о том, что христианство нужно здесь, что оно не причиняет вреда государству, как иные думают, и прочее. Слушателей собралось довольно. Но во время моей проповеди почти все язычники ушли – осталось человек тридцать; впрочем, народа серьезного – учителей и чиновников; ушедшие же были частию дети, частию люди, видимо, приходившие только поглядеть на иностранца; неприязни никто никакой не обнаружили. Оставшиеся же слушали так серьезно, что, кончивши проповедь, я пожалел, что не продолжил, ибо слушатели долго оставались неподвижно на месте.

О. Никита Мори гораздо серьезнее и лучше священник, чем я об нем думал; он только болен желудком, и вообще слабого здоровья, но трудящийся; у него масса проповедей, написанных им самим на всякие случаи; он очень внимателен к внушению: поправишь в чем раз, другой не нужно поправлять; усердно ли заботится о душах верующих, не знаю, но знает он свой приход отлично.

7" 19 мая 1892. Четверг.

Хиби – Цурадзима.

Утром отправились в Хиби, три ри от Кодзима; там пять христианских домов; лучший Иосифа Синомия (сын Симеон); всех христиан, с детьми, ныне девятнадцать; кроме того, двое померли; из последних – жена Иосифа, забеременевшая под старость и незадолго до родов умершая от какой-то болезни; Иосиф и поныне не утешился в своей потери, что, нужно сказать, не незамечательно в Японии, где люди так легко находят утешение в наложницах; уж это показывает, что он хороший верующий. Встретили все мужчины, одетые в лучшие платья, далеко от селения; христиане собрались также все разодетые; видно, что с усердием встречают. У Иосифа собрались; отслужили литию, причем пели мы сами: о. Никита, Павел Окамура и я – там еще петь некому; сказано поучение; потом побывали в домах христиан; учителю Павлу Ясуи я сильно внушал завести воскресную школу для языческих детей – он начальник учебной части здесь и может. Потом у Иосифа пообедали, после чего опять было поучение, причем я внушал христианкам, которых уже семь больших, начать женское симбокквай; советовал также прислать в Женскую школу одну из девиц, которых две, поучиться пению церковному, чтобы потом водворить его здесь. Катехизатору говорено, чтобы он оставался здесь дольше, приходя сюда, научать желающих слушать, чтобы скорее увеличить Церковь; здешние христиане уже жертвуют на его содержание.

В два часа отправились из Хиби; в шесть были в Кодзима, откуда захватив остававшийся чемодан и простившись с приветливой хозяйкой – женой катехизатора, старшую дочь которых обещано в будущем году принять в Женскую школу, помолившись на храмик, над входом которого так внушительно начертано: «Тенкокува цикаси», – поспешили дальше; заехали в деревню Кими, где есть больной христианин Никанор, очень он утешен был и нашим посещением, и оставленными ему видами нашего храма в Токио. В восемь часов прибыли в Цурадзима. На перевозе узнали, что в двенадцать часов дня человек двести приходили на реку, за целую милю, встречать нас; хорошо, если бы это были христиане; но это просто была школа учеников, пришедших с учителем христианином. Встречатели такие – народ очень неудобный; когда о. Никита отслужил вечерню, и я стал говорить христианам поучение, шум собравшихся у входа школяров-язычников был такой неугомонный и громкий, что я принужден был сократить слово. Потом узнано было состояние Церкви. Катехизатор здесь Исайя Мидзусима; старосты (сицудзи) Матфей Ябе (он же и старшина в деревне) и Симеон Ното – старик; оба бывшие христианами еще десять лет тому назад, когда я в первый раз был здесь. Крещено 73; из них 38 ныне здесь налицо; двадцать разошедшиеся по другим местам, девять умерло, четыре охладели до того, что никогда не бывают в Церкви, двое ушло в город. На богослужениях бывает человек пятнадцать; новых слушателей шесть – семь. Земля под домом и дом – церковные; земли 100 цубо. Куплено все это за 180 ен, из которых 100 – подаренные мною десять лет назад. Дом для церковных собраний на первый взгляд неудобный – молитвенная комната очень мала. – На Церковь в ход христиане тратят ен сорок; сбором и расходами заведует Матфей Ябе. У Матфея Ябе приготовлено помещение для нас с о. Никитой. Матфей – толстяк сорока двух лет – усердный христианин; всегда принимает у себя священника и катехизатора. Ныне он так захлопотался (и запыхался) и такой великолепный прием устроил, что просто совестно; принимаешь все это только потому, что делается не для тебя лично, а для Христа, иначе тягостно было бы очень, ибо оплачивать этим людям, всегда, конечно, довольно богатым, решительно нечем, кроме малых иконок и крестиков.

8/20 мая 1892. Пятница.

Цурадзима.

Утром, в девятом часу, стали служить обедницу и панихиду, после которой слово на слово «Смертию смерть поправ», в утешение плачущей Марфы Мураками по своем недавно умершем муже Луке – и дальше о поминовении умерших и о кутье и прочее. До обеда и после его посетили дома христиан. Пришло на мысль взять плачущую Марфу в Токио и образовать из нее диакониссу; характер и поведение ее хвалят в Женской школе; больше у нее никого нет. Есть здесь и другая вдова – Ольга Икува, почти тех же лет; быть может, и она годилась бы в диакониссы; у нее уже ровно никого нет в сем мире; вдова чиновника, характер тоже хвалят. Но испытать сначала первую; ей уже поручил Матфею Ябе передать мою мысль; ответ будет после.

Матфей Ябе, к сожалению, оказывается имеющим на стороне наложницу, так он высматривает виноватым; если бы знал, конечно, нельзя бы останавливаться у него; но, к несчастию, о. Никита сказал только сегодня, в объявление моего вопроса, отчего Матфей не исповедался; теперь нечего делать – так и приходится остаться до конца не знающим; но о. Никита должен усовестить его бросить наложницу.

Вечером было женское собрание: две маленьких девочки прочитали по главе из Священного Писания, две побольше, приготовленные для осмотра катехизатором чтение; одна большая – тоже должна быть им же приготовленной – все читали отлично. После был чай и сембей – конфеты. На следующее собрание избраны чтицы.

С восьми часов вечера началась проповедь для язычников. Исайя Мидзусима опровергал предубеждение против России и православия; говорил очень хорошо; умно и прямо – лучше, чем я ждал от него. – Я – обычную проповедь начинающим. Слушатели были большею частию школьники и уличные ребята, порядочно шумевшие, а потом разбредшиеся полусонными: оставшиеся большие, человек девяносто, хорошо и долго слушали. Кончилась проповедь в одиннадцать часов. – Из Цурадзима родом катехизатор Иоанн Мияке, имеющий здесь дом и землю.

9/21 мая 1892. Суббота.

Цурадзима – Янайбара – Сеноо.

Утром, в семь часов, отправились из Цурадзима. Прощаясь с крайне гостеприимными Матфеем Ябе и женой его, я только и мог предложить в благодарность крестик золоченый, эмалевый, икону Божией Матери, которую они уже имеют, и виды храма, которые тоже приобрели раньше. Почувствовалась настоятельная нужда выписать из России образков, приличных для благословления в таких случаях – что и нужно сделать.

Заехали в Янайбаре, селение из двухсот домов, в двух ри от Цурадзима; там четыре дома христиан, главный – Корнилия Морита, отставного офицера с женой, шестью детьми и матерью; он крестился, состоя на службе в Мацуе, и, недавно вышедши в отставку, поселился здесь на своей родине и уже успел обратить с помощью катехизатора Якова Фудзии, приходящего из Окаяма, три дома своих братьев и родных; всего, с детьми, там двадцать христиан. Старшего сына – Моисея, тринадцати лет, Корнилий просит принять в Семинарию, но, кажется, мал для нынешнего приема; других тоже собирается воспитывать по-духовному. Мы отслужили в его доме обедницу, причем жена Корнилия изрядно пела вместе с катехизатором; поучение сказано на слова: «Да святится имя Твое», – возвещайте здесь имя Божие своим братиям. Корнилий угостил обедом из фазана, своей охоты, после чего мы отправились дальше, проехали чрез большой город Курасики, где домов тысячи три, населения семь тысяч, и в одном ри от него заехали в селение Касуяма к христианину Никанору, у которого целый дом – семь человек – крещен; есть там и другой христианский дом; проповедывать сюда иногда приходит катехизатор из Цурадзима – Исайя Мидзусима. Поговорившим с Никанором, отправились дальше и в пятом часу прибыли обратно в Сеноо.

Будучи в доме Корнилия, почувствовал неловкость оттого, что не всегда в Токио принимаю приходящих в Миссию христиан – конечно, по неимению досуга, а иногда и просто по нерасположению. Корнилий вместе с старухой матерью был в Токио на Пасху; его то я принял, а мать и не видал; вероятно, тоже хотела быть у меня – но или я сказал, что некогда, или прислуга не доложила – под тем же предлогом. Нехорошо. Вперед всех нужно принимать; если очень некогда, то хотя бы несколько слов сказать и чаем угостить и этим будут довольны, – сам же не будешь ощущать неловкость потом при встрече.

В восемь вечера в Сеноо доселе начиналась вечерняя служба пред воскресеньем; а сегодня началась еще позднее, так что проповедь после службы пришлось начать в половине десятого; стал говорить о том, где христианин должен все дела свои посвящать Богу и во всяком звании служить Ему, тогда он, исполняя земное, будет в тоже время готовить себе воздаяние на Небе; по слову «Аще чашу студены воды"… Но с течением проповеди глаза слушателей соловели и у многих смыкались, несмотря на то, что старался говорить как можно проще, и они видимо все понимали, только спать приходила пора. Наказал о. Никите и катехизаторам тут же вперед везде начинать всенощную никак не позже семи часов.

Пели сначала и потом нечто двуголосно – правильно, прочее разноголосили – и не диво: учились всего четыре дня, и у заправляющей даже камертон ныне в руках, отчего постоянно теряли тон и забирались вверх. У одной девочки, лет тринадцати, здесь такой чудный альт, какого и в миссийском большом хоре нет.

У Анания Фукусима, моего гостеприимного хозяина, жена бывшая протестантка. Однако и протестантство всасывается глубоко, хоть и поверхностное учение; до сих пор молится по-протестантски, и в Церкви вот ни разу я ее не видел; вероятно, со временем, этот зловонный дух пройдет.

10/22 мая 1892. Воскресенье.

Сеноо.

С восьми часов обедница, ибо обедни, за неимением просфор, о. Никита служить не мог. После – объяснение читанного Евангелия и поучение о христианском усердии. С одиннадцати часов, в доме Анания Фукусима, открылось женское собрание; было шестнадцать женщин с девочками, которые и начали собрание чтением глав из Священного Писания, именно дочь хозяина Елена, одиннадцати лет, первая прочитала главу. Большие говорили историю Иосифа (христианка, сестра семинариста Якова Сато). Житие Святого Иоакима и Анны (Манефа – старуха, мать Якова Сато) и прочие. По окончании было угощение обедом всех; мы с о. Никитой обедали тут же; видно, что Ананий – щедр для братии.

В два часа открылось в молитвенной комнате собрание Церквей всего здешнего округа; здесь уже четыре года производятся эти братские собрания Церквей: Окаяма, Сеноо, Кодзима и Цурадзима (си-квай), ныне же еще Хиби и Янайбара. На собрании были: священник о. Никита, четыре катехизатора: Павел Окамура, Яков Фудзии, Исайя Мидзусима и Авраам Енеяма, и человек двадцать представителей вышеупомянутых Церквей. Собственно собрания эти не имеют другой определенной цели, кроме поддержания и дальнейшего развития дружеских отношений между Церквами, а также катехизаторам сказать вместе проповедь язычникам. Потому и ныне, когда пропели молитву и я поблагодарил представителей за ласковый прием по Церквам и отодвинулся потом в сторону, чтобы дать место обычному ходу собрания, ни у кого не нашлось что-либо сказать или предложить; наконец, Павел Окамура заговорил о необходимости открыть проповедь в Чаямаци, два ри от Сеноо; так как у меня тоже было приготовлено предложение, касающееся распространения здесь проповеди, то и я принял участие в речи и указывал на Курасики и Тамасима, как два большие города, удобные по части сообщений; начались прения, и решено открыть вновь проповедь в Курасики, поручив это Исайи Мидзусима, катехизатору Цурадзима, и в Чаямаци, поручив это Аврааму Ёнеяма, катехизатору Сеноо. Таким образом, у каждого из четырех здешних катехизаторов будет по два места: у Павла Окамура – прежние Огава с Ариномура и Хиби (также Кими), у Якова Фудзии – Окаяма и Янайбара (и, если возможно, Тамасима), у Исайи Мидзусима – Цурадзима и Курасики, у Авраама Ёнеяма – Сеноо и Чаямаци; все нашли, что это немного для катехизаторов. На квартиру для новых мест я обещал давать до двух ен в месяц, не больше, по письму священника, и при обстоятельном извещении, что катехизатор остановится в месте на столько, чтобы сказать новым слушателям ряд проповедей, по крайней мере, на первую часть Осиено – кангами. Где начинается проповедь для язычников, там никак нельзя довольствоваться хождением на два – три дня в месяц, это значит терять даром труд, или готовить почву для инославных; к христианам можно ходить так, со слушателями же язычниками непременно нужно быть неразлучно, пока им преподано будет все главное вероучение.

Потом я предложил, чтобы катехизаторами, кроме того, что они учат вере христианских детей, к чему они обязаны проповедническими правилами, и школьными учителями-христианами заводимы были воскресные школы для языческих детей. Если объяснить родителям, как нехорошо, что ныне все школы в Японии – без всякого вероучения, и как опасно оставлять детей расти атеистами, то, конечно, многие из них охотно будут по воскресеньям посылать своих детей в христианскую школу. – Принято к сведению это предложение, и только, – что весьма жаль – значит, ничего и не будет сделано. Исайя Мидзусима по поводу сего предложения говорил, что нужны православные книжки с картинками да нужно лучше издавать их – кана-де неудачна, или книги трудно читаются; я отослал его толковать о сем с Саввой Хорие и Павлом Накаи; со своей стороны тоже всегда стою за возможную простоту и понятность книг. – Потом прочитали адрес мне – благодарность за посещение, как будто это не прямая моя обязанность, – В заключение все снялись группой, для чего фотограф нарочно выписан был из Окаяма.

Вечером, с восьми часов, говорились проповеди для язычников; говорили пятеро: о. Никита, Павел Окамура, Яков Фудзии, Исайя Мидзусима и я. О. Никита на слова: «Прииди и виждь», – о разных видах идолопоклонства и прочее – малопонятное для язычников; Павел Окамура – кратко очертил все христианское вероучение – говорил мастерски, только очень скоро; Фудзии на слова «Собирайте для себя сокровище на небеси», ибо земное гибнет – скучновато говорил; лучше всех сказал Исайя Мидзусима, на слова: «Все испытующе доброе держите»; говорил против клевещущих на христианство, будто оно «махоо цукай», или вредно для государства, или не учит почитать родителей и прочее; после каждого пункта прибавлял «коре мина атамано маруии сенсей юу» (бонзы), – «хана-но сита сабисику наруо [?] кора», – переходя этим к опровержению, в котором говорил, что сам изучил и нашел совсем наоборот… Я говорил вторую проповедь к язычникам – о трех служениях Спасителя, о Церкви, в которой он положил учение и таинства, о том, что Церковь одна, и о таинстве крещения. По окончании проповеди к оставшимся говорил, что без христианства Япония, несомненно, скоро разбогатевши, погибнет от роскоши и других пороков, не сдерживаемая религией, каковою ни одна из досельнишних религий уже не может быть, как […] Японией.

11" 23 мая 1892. Понедельник.

Сеноо – Цуяма.

Утром, простившись с приветливою Церковью в Сеноо, отправились мы с о. Никитой дальше, заехали на полчаса в церковный дом в Окаяма, который был на дороге, – и вечером в пятом часу были в Цуяма, четырнадцать ри от Окаяма; Иоанн и Ирина Фукасе, христиане Оосака, имеющие здесь торговые дела, Давид Симояма и еще несколько вместе с катехизатором Фомой Такеока встретили за два ри от Цуяма. В Цуяма остановились в гостинице и долго ждали, пока собралось несколько христиан к вечерне; часов в восемь отслужили вечерню и стали по метрике знакомиться с Церковью. Всех крещеных по метрике сто пять; из них тридцать семь теперь здесь в Церкви, тридцать восемь совсем охладели, или обратились в язычество; семнадцать переселились в другие места и принадлежат к тамошним Церквам, одиннадцать померло, один в Америке работает. Нигде до сих пор я не встречал такого процента христиан, переставших быть христианами; это, во-первых, оттого, что здесь старик Дамиан Камей, бывши катехизатором, подвел разом к крещению человек пятьдесят, как видно, совсем не позаботившись о том, чтобы они наперед хорошо узнали христианство; во-вторых, Матфей Юкава, бывши потом здесь катехизатором, не позаботился о сохранении плохо собранного стада; так и выходит, что некоторые теперь молятся даже «инаре»; между тем Церковь должна бы быть хорошею, основательною: христиане все коренные местные жители. Нынешний катехизатор Фома Такеока совсем плох – уже год здесь, а как будто только вчера прибыл – ничего не знает и ни о чем не заботится, совсем лентяй и, кажется, совсем неспособен к катехизаторству. Сказал я о. Никите, чтобы когда осмотрим его приход, он вновь прибыл в Цуяма, прожил здесь с месяц и постарался, на сколько Богу угодно, собрать разбредшееся стадо; это – пока единственное средство несколько поправить Церковь, – Сицудзи один – Давид Симояма. Новых слушателей ни одного. За церковный дом платится 1 1/2 ены, а получается из Миссии два; значит, 50 сен Фома скрадывает, хотя и употребляет на Церковь; просил даже не говорить христианам, что две ены получается, мол, «не станут давать на Церковь»; давать же они обещали семьдесят сен в месяц, каковое обещание, однако, не строго исполняется.

Поют в Церкви четверо, заправляет пением Анна Ока, вдова бывшего некогда в катехизаторской школе Иоанна Ока, умершего дома от какке, – пребойкая женщина тридцати четырех лет; на руках у нее двое детей и отец – иначе она могла бы быть приглашена в Миссийскую школу в Токио для приготовления из нее проповедницы женщинам; для поправки же своего пения приедет месяца на два в Токио, для чего я ей и деньги на дорогу туда и обратно обещал. Пение здесь совсем самопроизвольное; Фома мог бы поучить, но сам, по-видимому, забыл – возобновить же лень, и потому тащится за Анной, которая то отважно взовьется вверх, то бросится в самый низ – как ей вздумается, хоть и держит в руках ноты.

12/24 мая 1892. Вторник.

Цуяма – Кусе, 6 ри от Цуяма, по дороге в Енаго.

Утром обедница и провод по одному, недавно здесь умершему: поучение о поминовении умерших и объяснение слов молитвы Господней: «Да приидет Царствие Твое» (первое прошение объяснено было вчера). – Испытаны дети в знании молитв, и, кроме двоих, никто ничего не прочитал, по робости или по незнанию; во всяком случае, Фома ничему в сем деле и не думал учить детей, – Посещены восемь домов христиан; помирены супруги – Макарий и Марфа Симояма; обижают молодую невестку; но напали на женщину с норовом; бросила мужа и ребенка и ушла к отцу-язычнику; жалость смотреть на малютку, который, лишенный груди, матери; болен. Предполагалось вчера на сегодняшний вечер проповедь для язычников, но дома удобного не нашли, притом же дождь рубил весь день – вероятно, никто не пришел бы. Итак, кончивши церковные дела, мы с о. Никитой в пятом часу вечера выехали дальше Енаго и ныне вот ночуем в Кусе, – дождь же безостановочно рубит.

13/25 мая 1892. Среда.

Енаго.

Целый день рубил дождь и дул ветер; мы с о. Никитой очень озябли; насилу в десятом часу вечера дотащились до ёнако; здесь, однако, маленькая Церковь ждала; отслужили вечерню, поговорили о Церкви. Христиан здесь всего шестнадцать; из них только девять крещены здесь, прочие – из других мест; из крещеных один уже успел охладеть, и теперь неизвестно где, адвокат низшего разбора; другого мальчика отец язычник не пускает в Церковь, хотя прежде сам просил крестить его; теперь развращает влиянием какого-то учителя, ненавистника веры, ибо считает себя потомком плешивой обезьяны; двое вышли в другие места; двенадцать остается в Церкви, но и из сих четыре работают в отлучке, так что я могу видеться только с восемью верующими здесь.

К ним присоединятся послезавтра крещеньем семь, если по испытании окажутся достаточно знающими вероучение; катехизатор Василия Арита представил было восемь, но одну девочку одиннадцати лет я велел удержать от крещения, чтобы с нею не случилось того же, что с вышеозначенным мальчиком, ибо родители ее язычники, пусть родители научатся вере и крестятся, тогда и она с ними.

В двенадцать часов, отказавшись от всякого угощения, я лег спать.

14/26 мая 1892. Четверг.

Вознесенье.

Ёнако.

Встал с сильною головною болью и с больным желудком, должно быть оттого, что вчера простудил его. Утреннюю молитву совершили все, находящиеся в катехизаторском доме; о. Никита в епитрахилье благословил. Погода гадкая. На душе невесело, совсем непразднично – так-то душа наша слаба и зависима от тела и прочих посторонних влияний. Посмотрим, что Бог даст дальше сегодня; пишется же это еще пред богослужением, которое начнется в девять часов и будет состоять из обедницы и проповеди…

Обедницу предположено было начать в девять часов утра, но ждали сбора христиан до половины одиннадцатого, так что я наконец потерял терпение и, отозвавши о. Никиту в сторону, заметил ему, что это крайне не рекомендательно для христиан, что мало показывает участия к богослужению и крайне невежливо относительно Епископа, приезжающего к ним раз в многие годы и встречающего такое невнимание с их стороны к участию с ним в молитве, – пусть он вперед учит христиан не быть такими холодными к богослужению и такими невежливыми. На обеднице было человек восемь, в том числе двое малышей. Сказано поучение на начальные прошения молитвы Господней.

В Ёнако особенно сильно противодействие христианству со стороны «Дайдиоха» – общества националистов, мешающих в одно все здешние три веры и старающихся замазать этою смесью отверстие, чрез которое свет христианства проникает в страну; в одном этом Тотори кен только до двух тысяч членов этого общества, и в Токио – главные этого общества – отсюда; влияние этого общества обнаруживается тем, что здесь иногда в христианских проповедников камни пускают. Здесь есть епископалы, человек восемнадцать; из Мацуе два раза в неделю здесь бывают аглицкие проповедники; постоянно же живет в Монако одна ирландка-миссионерка.

В продолжение дня была проповедь для своих и слушающих учение, собравшихся в моей комнате; речь была особенно о том, что христианство не только не погубит Японии, а, напротив, Япония погибнет без христианства; говорено по поводу того, что брат одного молодого чиновника, учитель, запрещает ему креститься потому-де, что христианство учит не почитать императора, каковое подозрение недавно возбудили протестанты в одной школе на Киусиу, объявив свою школу космополитною.

Вечером была проповедь для язычников; собралось человек сто; чиновники Сайбансё, имевшие в виду сегодня вечером свое собрание, нарочно отложили его, чтобы прийти на проповедь, и пришли. Сначала говорил катехизатор Василий Арита; говорил бойко, но молодо – примеры и подобия растягивает, цветами красноречия так и сыплет, что всю речь его затемняет, разводняет и делает малопонятною; говорил он о цели человека; я говорил обычную начальную к язычникам; по окончании еще толковал тоже, что и днем, что христианство необходимо для Японии, чтобы ей благоденствовать и жить долго; богатою несомненно Япония будет; но с богатством придет роскошь, с нею все другие пороки, которые и погубят Японию, если не будет христианства для обуздания страстей и доброго направления Ямато-тамаси; проповедь моя продолжалась два с половиною часа.

В одиннадцать часов отслужена вечерня, за которой были все имеющие завтра принять святое крещение. Из последних особенно замечательно семейство одного отставного чиновника, Такасима: крестятся все в доме: его жена, сын – врач, с женой, и дочь; сам старик (пятидесяти шести лет) говорит, что он умом принял христианское учение – знает его и верует; но веры как сердечного движения и жажды крещения не ощущает, и потому не крестится. Я советовал ему молиться от души Богу молитвою Апостолов: «Господи, умножь мне веру», – Господь непременно сделает это; без помощи же Божией он навсегда останется недоверком, ибо вера – касается Бога, и сколько человек ни простирай руки – не достанет Бога сам, если Бог навстречу не прострет ему руки своей… Старик обещался исполнить мой совет. Дай Бог ему поскорее ощутить живую веру!

15/2 7 мая 1892. Пятница.

Ёнако – Мацуе.

С половины седьмого утра началось крещение восьми человек и продолжалось до десяти часов. Между крещением и обедницей о. Никита делает перерыв, во время которого убирает купель; это дает время крещаемым немного отдохнуть, что нелишне при длинноте Богослужения, увеличиваемой еще медлительностью о. Никиты. За обедницей новокрещенные были приобщены Святых Тайн запасными дарами. Но нужно внушить священникам, чтобы они приступающим к Святым Таинствам наперед хорошенько разъяснили, как нужно приступать и что все значит; иначе выходит, как сегодня – не умеют войти в купель, и не знают, что делать в ней; один же после Таинства Причащения спросил, «что это мы принимали в рот»; малая запасная частица с крошечной лжицы – действительно во рту может произвести самое неопределенное впечатление, а человеку не разъяснено наперед, что это и есть Святое Тело и Кровь Христовы, но в виде какого вещества они принимаются, как это вещество приготовляется и прочее. Самое удобное разъяснять все это после испытания желающих креститься. – По окончании богослужения новокрещенным сказано краткое приветствие и наставление.

Катехизатору Василию Арита внушено, чтобы он завел Воскресную школу – сначала для детей христиан, а потом и для язычников.

Христиане и учащиеся христианству катехизатора Василия Арита любят и просили оставить его для Енако и после Собора, что и обещано.

В два часа пополудни мы простились с братиею в Ёнако и в сопровождении катехизатора в Мацуе, Луки Кадзима, прибывшего для встречи, отправились туда. Переход совершается морем и рекой на пароходике и продолжается всего два часа.

В пятом часу пополудни мы были уже в Мацуе. Малое число христиан встретило на берегу. Пришли в церковный дом; в доме катехизатора, отдельном от Квайдо и очень удобном, я умылся и отправился в Церковь; нашел ее очень прилично устроенною; даже алтарь есть с занавесками вместо дверей, но христиан – человек двенадцать с детьми; еще две женщины стояли поодаль, слушательницы; увы, Церковь живая плоха до крайности. Вот данные: крещено 77; из них 36 в других местах ныне; 41 здесь, 12 совсем охладели; остается 29; в том числе семья катехизатора – шесть человек; 23 бы хороших христиан, но и этого числа нет; лучший – Сергий Морита, учитель, сицудзи кайке ката в Церкви; но семья его вся языческая, что одно уже не в его пользу; затем Семен Като с семьей, но больной, едва языком ворочает; старик Ириней – совсем охладел, даже и иконы не имеет и в Церковь не ходит; плотник Иосиф Ямада – гол как сокол; вот и все. А долгу церковного 66 ен – этот глупый катехизатор Лука Кадзима думает щеголять только внешностью, о душах же совсем не заботится, да и не может, кажется; жену бы его Марфу сделать катехизатором, а его заставить дом чистить, тогда было бы лучше; жена заведует пением, и поют очень порядочно, собравшись для того в кучку почти всею Церковью.

Есть еще три дома христиан в Имаици, городе с пятью тысячами населения, в девяти ри от Мацуе, из коих шесть ри пароходом, три – дорогой. Христиане там переселившиеся из Мацуе; Яков Кодзукури – портной, пришедший сюда для свидания со мною, кажется, довольно усердный. Имаици должна считаться принадлежащею к Церкви Мацуе, под ведением одного катехизатора. Кодзукури хочет послать сына (17 лет) в Семинарию, но я отсоветовал; должно быть, болезненный, ибо готовил его к отправке в Семинарию еще в запрошлом году, но какие-то чирьи помешали, видно, что болезненный. Народ, отсюда выходящий на службу Церкви наполовину оказывается самым дрянным: Матфей Ооцука, вышедший года четыре тому назад в катехизаторы, ушел к католикам, а от них к буддистам, и разгуливал с проповедями «Ясо-тайдзи»; Огава, прослуживший немного катехизатором в Ионако, пустился занимать деньги, за что был оставлен, и теперь – где, Бог весть; Маеда Тарасий бросил службу для торговли; только Тарасий Нориай держится еще на катихазаторстве, да Феодосий Миякава, помощник гувернера в Семинарии, родом в 1 1/2 ри отсюда, из богатого земледельческого дома ведет себя порядочно.

16/28 мая 1892. Суббота.

Мацуе.

С восьми часов утра была обедница и панихида, сказано поучение на слова: «Да святится Имя Твое».

Потом посетили дома христиан – все голь и беднота, и народ весьма малонадежный для Церкви; кажется, нигде не одолевало меня такое чувство приниженности и почти отчаяния за Церковь: Церкви здесь почти нет! А я ждал найти кое-что порядочное. Это тем более обидно, что народ в Мацуе, видимо, расположенный к религии: рядом с домом катехизатора мия; и вчера за полночь, и сегодня почти беспрерывное хлопанье в ладоши – моленья язычников. Был сегодня здесь у епископалов: 80 христиан у них в Мацуе, а они меньше двух лет здесь, хотя, правда, англичане и не в единственном числе: ныне Bakston с семьей и миссионерками. Кстати: против икон протестанты, и сами же страдают от этого, и стараются заменить иконы надписями: над столовой: «for eternal living», – ведь это иной примет за кощунство, над рабочей комнатой: «in the hand of God»; в столовой – что, мол, «Господь всегда с нами, наш гость, слышит нас и прочее», – да поставь икону, тогда все это будет еще выразительней сказано без слов! Бакстон проповедует посредством переводчика здесь в Ионако, Тот <…>, и по деревням; миссионерки тоже; из деревень их часто приглашают для проповеди и слушают очень усердно; видно, что здесь народ вполне созрел для восприятия христианства; только проповедников-то у нас нет – горе!

Здесь живет начальником тюрьмы Петр Юза, из Сендая, бывший когда-то в катехизаторской школе, но ныне, по словам катехизатора, совсем бросивший христианство; были у него, но дома не нашли.

Всходили на башню бывшей княжеской крепости, чтобы взглянуть на город и окрестности; город раскинулся на равнине по обе стороны широкой реки, и очень красив сверху; горы замыкают долину со всех сторон; климат здесь сравнительно холодный, так что и ныне приходится надевать шерстяную рубашку; ветра очень сильные и частые от близости моря.

Вернувшись из города, нашел на столе коллективное письмо всех двадцати девяти учеников младшего курса Семинарии: жалуются на дурное поведение четырех из старшего курса, видящихся в редакции (айайся) с ученицами; о. Сергий оставил это дело без последствий, мол, «ничего серьезного не произошло»; ученики пишут, что уж то серьезное преступление для учащихся обоего пола, что они устраивают взаимные свидания; правы. Нужно сейчас же написать в Токио по этому делу.

Вечером сказана проповедь язычникам, обычная, начальная; сверх чаяния (ибо сегодня здесь буддийский праздник) народу собралось много, сот до двух, и все народ серьезный – учители, чиновники, купцы; слушали и мирно, и до конца.

17/29 мая 1892. Воскресенье.

Мацуе – Какея (ночлег, 13 ри от Мацуе).

Утром с восьми часов обедница, поучение, потом церковный совет; собралось все бедное число христиан, человек восемь; результатом совещания было погашение церковного долга, о котором так красноречиво возвестила длиннейшая хартия, вывешанная в молитвенном доме; шесть с половиною ен было истрачено на ремонт квартиры катехизатора и разную рухлядь, вроде негодного умывальника, специального для моего приезда; я заплатил тут же этот долг Семену Като и строго-настрого запретил вперед для моего приезда не тратиться хоть на копейку, иначе вперед уж не заплачу; потом я же внес главную сумму долга 30 ен 50 сен, истраченные на устройство молитвенного дома; долг этот сделан был катехизатором Лукою Кадзима без совета с христианами и их согласия, а потому уплачивать его они отказались, да и не могли бы уплатить – все голь перекатная; пришлось мне из собственного кошелька выручить их, но внушал им, что это делается совсем экстренно, исключительно только для здешней Церкви, как очень бедной и в то же время расстроенной морально висящим на ней неоплатным долгом, но что вперед это уже не будет сделано, потому впредь они не должны ни гроша делать долга, и украшать свою Церковь, или делать что другое на собранные наперед наличные деньги. Остальной долг 28 ен Лука сделал у самого себя – свои деньги затратил; так и пусть будет его убыток, потому что никто не может платить ему зато, что истрачено ими самопроизвольно, без всякого совета с кем-либо. Он охотно и согласился с этим. Тут же была уничтожена вышеозначенная долговая хартия, и я послал сейчас же передать заимодавцу 30 1/2 ен и принести расписку в получении их и погашении долга, что и сделано. Затем внушаемо было Луке Кадзима поднять охладевших здесь христиан, учить новых слушателей здесь и в Иману; наедине же потом мы с о. Никитой еще толковали ему, чтобы он читал переведенные вероучительные книги, чтобы пополнял свои знания, чтобы не приводил в проповедях примеров из истории, не зная ее, ибо над его перевираньем истории смеются, и прочее. Но все эти внушения и речи, кажется, совсем бесполезны: из рук вон плохой катехизатор этот Лука Кадзима; я гораздо лучше об нем думал: неучен до того, что и в Церкви Апостол читает почти по складам, говорит проповедь так, что мысли без всякой связи и последовательности и с постоянными повторениями; учение тоже плохо знает. Впрочем, пока некем заменить его, пусть будет здесь. Был бы одинок, совсем бы отставить его, как негодного, но с большой семьей жаль; нужно для новых мест употреблять его, начинающим ученье говорит достаточно, особенно простецам.

Вот еще горе: вчера явилась Настасья Айно из Енако, бывшая когда-то в Женской школе, вдова, и вернувшаяся как совсем безнадежная для службы Церкви, ибо больна; Зачем? Поговорить о деле с о. Никитой. – Сегодня о. Никита по секрету сообщает мне это дело: оказывается, что она забеременела от катехизатора в Ёнако, Василия Арита; отец ее в негодовании на нее, что она соблазнила только что начинающего катехизатора, и чтобы скрыть это преступление, она и отец с нею отправляются в Кумамото. Горе с этими молодыми катехизаторами – гибнут от женского пола, как мухи!

В полдень покинули мы с о. Никитой Церковь Мацуе, пять ри проехали на пароходике, потом высадились и вот восемь ри сделали по пути к Хиросима. Вечер был чудный – ясный и теплый, дорога отличная; немного таких хороших часов в путешествии, но они вознаграждают за многие трудности в нем.

18/30 мая 1892. Понедельник.

Какея – Ёсида (22 ри дальше).

Целый день были в дороге; погода хорошая, по сторонам работы земледельцев; путешествие, кроме усталости, довольно приятное. Здесь самое время посадки риса в искусственно приготовленные болота – поля; боронят волами; садят рис сообща все, так что на маленькой ниве разом работают волов десяток, ворочаясь в круговую и болтая грязь; притаптыватели густой грязи на дне жидкой – лыжами, а 20–25 посадчиков и посадчиц рисовых кустиков, работающих руками с неимоверною быстротою под так тихой песенки; с меж бросают им пучки зелени. Особенность Сан [?] – прохладный климат; утром и вечером в это время года решительно страдает от холода.

От Мацуе до Хиросима, чрез горы и долины между ними, 46 ри; вчера сделали 13, сегодня 22, на завтра осталось 11. Остановились на ночлег в девять часов. Дом полон был солдатами, идущими домой со службы. Вели, однако, они себя хорошо – ни пьянства, ни песней, ни безобразных криков, и скоро улеглись спать; мы не замедлили последовать за ними.

19/31 мая 1892. Вторник.

Хиросима.

В полдень прибыли в Хиросима, встреченные в предместье города катехизатором Симеоном Такеока. Так как нас ждали, сообразно письму о. Мори, после обеда, то христиане встретить не успели. Проехали лучшую часть города, и, конечно, в захолустье обрели церковный дом, украшенный, впрочем, зеленою оградою пред входом; и такая досада взяла меня на эту несчастную арку в захолустье, что чуть громко не выбранил катехизатора. Час от часу горше – ждали письма из Миссии: по одному, от о. Сергия Страгородского, уволены шесть учеников шестого курса из Семинарии, из коих один из самых умных, – другой – так же очень умный, оба эти – Стефан Камой и Яков Сато – дети только что виденных и обнадеженных мною родителей в Сеноо; это из-за вышеозначенной (на стр. 525) истории четырех учеников (Павел Секи, Иоанн Фуруяма, Иоанн Ямазаки и К. Омура), имевших свидания с ученицами; в конце концов, оказались виновными не они, ибо их проступок, то совсем ничтожный, как по исследовании оказалось, а тех шести (Камой, Сато, Лука Самесима, Гордей Сино и Павел О[?]), которые задумали отмстить им за то, что они во время Рождественских праздников возмутились пьянством и прочим свинством Самесима и К° и донесли на них; сии ныне хотели, в отместку, сделать, чтобы те были исключены из Семинарии; и вот подняли историю и за нею бунт; бунт не могли усмирить ни оба оо. Сергия, ни учителя, ни оо. Павел Сато и Роман Циба – духовники; принуждены были изгнать возмутителей из Семинарии, что, однако, очень жаль; собственно, давно следовало выгнать из Семинарии одного Луку Самесима – злобного и неукротимого в злобе детину; прочие же им отравленные могли быть образумлены увещеваниями, но юны оба оо. Сергия, и плоха наша педагогическая сила! Жаль до слез, а поправить уже нельзя!

Другим письмом секретарь Сергей Нумабе извещает, что Тимофей Саеки, катехизатор в Кокура, испортился поведением и уже прогнан из Кокура. Этому нужно послать отставку, пока еще больше не скомпрометировал Церковь и окончательно не испортился. Кто взялся за рало и осматривается назад, тот не управляет в Царствие Божие, – святая истина. Этот Саеки из тех, что в запрошлом году бросили Семинарию, после семи лет воспитания и платы на них, чтобы уйти на мирские дела и выгоды; двое вернулись на церковную службу, но уже после испытанных неудач в мире и не зная куда деваться: нет на таковых, как видно, благословения Божия; один вот ныне должен быть уволен, другой – Фома Такеока – близок к тому по совершенному бесплодию его службы; прочие тоже просятся на церковную службу, но уже получают отказ.

Часам к трем собралось человек десять христиан и христианок; отслужена была лития; сказано поучение, потом по метрике усмотрено состояние Церкви: отчаянное! Крещены по метрике 126; но христианами можно считать разве 43; прочие или по бедности ушли в другие места промышлять пищу, или бросили веру; есть ушедшие в инославие, есть даже – в буддизм. Такова-то проповедь неумелая и скороспелая! Здесь тоже (после малого начала – двенадцать лет назад) проповедовал сначала Лука Кадзима, потом в помощь ему прислан Василий Мацуга; крещения иногда были разом – огромного числа; и все это ныне исчезло; значит – не умели научить, или спешили выставить число – несчастная метода! Вообще, Хиросима – еще плохое поле для проповеди. – Сколько отсюда были в Семинарии в Катехизаторской школе, и ни одного ныне на службе! Только трата денег на них – все или оказались негодными, даже негодяями, или померли, – Моисей Мацумото, два года ничего не делавши, отзываясь болезнью, а бывший на содержании Церкви, как катехизатор, – после всех этих благодеяний бросил православие и ушел в католичество – и там, впрочем, оказавшись потом негодяем; Прокопий Ода, вышедший в катехизаторы из школы в Коодзимаци, прямо открыл проповедь – против христианства в пользу буддизма, состоя в тоже время на содержании Церкви, как катехизатор (пока узнана его измена). Лучший здесь христианин теперь Гедеон Токеотани (брат бывшего в Семинарии глупца Михайла), да и тот – начальник местных соеси (безобразничающей ныне в Японии молодежи). А еще просят другого катехизатора, ибо-де город большой (больше восьмидесяти тысяч жителей). Где же взять его? Да и на что? Просят другую квартиру в городе для проповеди; могли бы сами нанимать – небедные есть между ними; но клянчат на миссийский счет, нечего делать – обещал давать ен по двенадцать в месяц.

Дети оказались знающими молитву Господню, но и только. – Жена катехизатора Вера, урожденная-де Якагава, воспитывавшаяся в Миссийской школе, хорошо заправляет здесь церковным пением – спасибо и за это!

Вечером, в семь часов, была вечерня; поучение – о служении женщин Спасителю, потом Церкви; затем происходило женское собрание, – но совсем как будто экзамен в школе; катехизатор вызывал, заставляя прочитывать несколько стихов из Евангелия и объяснять, что делалось весьма плохо. Я предложил учредить Фудзин- Симбокквай – с самостоятельным женским говореньем, как в других Церквах. Согласились, и с третьего воскресенья шестого месяца откроется, избраны и говорящие. Собрание кончилось опять поучением, и затем угощение всех чаем. В двенадцатом часу ночи пришел служащий в здешнем полку, недавно взятый из Семинарии Николай Ковака, родом из Сеноо; привел и товарища, которому объясняет вероучение; дисциплина совсем выровняла мальца; в Семинарии был довольно груб – теперь кается в этом, о чем просил сказать гувернеру П. Исикава; не показывал благочестия; теперь усердно учит товарищей христианству; обещался прислать ему вероучительных книг – на русском и японском.

20 мая/1 июня 1892. Среда.

Хиросима.

Утром крещение одного офицера, старухи и младенца – дочери катехизатора, потом обедница, за которой приобщены крещенные запасными дарами, – панихида по умершим в здешней Церкви. Поучение было о Таинстве Крещения, Причащения и прочее. По окончании службы в одиннадцатом часу отправились посетить христиан – были в девяти домах; бедных нашли два дома, прочие люди состоятельные, но плохие христиане и жертвователи на Церковь.

По возвращении, при помощи о. Никиты написаны письма, касающиеся отрешения от должности надурившегося в поведении катехизатора в Кокура, Тимофея Саеки, также написано в Миссию, секретарю Нумабе, чтобы содержание к южным катехизаторам и священникам было разослано за седьмой и восьмой месяцы, ибо Собор в Оосака будет отложен, по невозможности посетить все Церкви до Собора, если производить его в обычное время, с 11-го числа седьмого месяца.

Вечером, с восьми часов, была проповедь для язычников; был целый день дождь, вечером тоже, поэтому слушателей собралось с нашими христианами и протестантами только человек пятьдесят. Сначала говорил катехизатор Симеон Такаока; говорит выкрикивая, и неумно, повторяется; я думал, что он лучше может. Я сказал обычную начальную проповедь язычникам: некоторые слушали очень внимательно; по окончании долго еще не расходились – знак, что слушали с охотою и готовы были бы больше слушать. – Представился потом методистский здешний проповедник, из кончивших курс в методистской школе в Токио на Цукидзи; говорил он, что у них здесь человек сто христиан; крещено втрое больше, но охладевают или расходятся по другим местам; сетовал на охлаждение язычников к слушанию проповеди; что неудивительно: протестантских проповедников такое количество везде, что они не могли не набить оскомину и не отнять охоты от слушания; одних японских проповедников у одних методистов только человек сто, по словам его же, а у всех сект счесть, да еще прибавить пятьсот иностранцев!

21 мая/2 июня 1892. Четверг.

Хиросима – Компира.

Утром, в семь часов, братия и сестры проводили до загородней, в один ри, пристани, откуда отходит пароход в Сикоку, где ныне предстоит осмотреть Церкви в Токусима и Вакимаци. Подивиться можно предприимчивости и деятельности японцев: десять лет тому назад, будучи здесь, я ехал с милю на шлюпке, чтобы доплыть до парохода, стоявшего на глубоком месте; теперь все это огромнейшее пространство мелкого морского прибрежья обращено в отличнейшее поле; построен вал – каменный к морю, земляной к полю, которым охвачено водное пространство под поле; из города проведена до пристани среди поля отличная дорога, тоже вал; при море оставлено, заключенное со всех сторон в правильно очерченные берега, озеро соленой воды для разведения рыбы; под дома сделана прочно утрамбованная насыпь, – устроена пристань, к которой прямо становятся пароходы для принятия пассажиров и груза. Все это – дело общества здешних сизоку (дворян), которые, разумеется, не могли иметь собственных средств, достаточных для такого большого предприятия; но им помогло Правительство, ссудившее им до восьмисот тысяч ен на это. Нужно сказать, однако, что проведение железной дороги, уже близкой ныне к Хиросима, значительно уронит важность этой пристани, и затраты едва ли будут вознаграждены; останутся только поля, всегда ценные.

В восемь с половиною часов, окончательно распростившись с провожавшими братиями, снялись с якоря, и ныне плывем, во время какого акта и пишется сие под содрогание парохода от действия винта.

Сегодня утром, во время умывания, пришла крепкая мысль непременно вернуть вышеозначенных исключенных учеников Семинарии (см. 527 стр.), кроме Луки Самесима, которого злобный характер едва ли можно исправить, а с таким характером он для церковной службы совсем негоден. Вероятней, родители Стефана Камой и Якова Сато будут сетовать на исключение их детей; я сказал о. Никите, чтобы он тогда посоветовал им послать ко мне письма с просьбой принять опять их в Семинарию; с письмами должны прийти прошения учеников о прощении им их вины – вражды к товарищам и возмущении учеников – и о позволении им вернуться в Семинарию; все это должно быть сопровождено засвидетельствованием о. Никиты, что раскаяние учеников искренне, и просьбою его также простить их и принять; тогда ученики будут извещены, что они прощаются и могут вернуться продолжать учение. Прошения должны быть личные и о себе только; никак нельзя допустить коллективной просьбы, ибо тогда нужно было бы и Самесима принять, а это значило бы опять паршивую овцу впустить в стадо; его-то ни в коем случае нельзя принять! Других троих тоже можно опять принять, ибо они больше по глупости, чем по злобе попались. Но все это может быть только под условием, если сами ученики и их родители станут просить; быть может, они уже повернули или повернут на мирскую дорогу, тогда и Господь с ними! Все это объяснено и о. Никите Мори, который, по возвращении в Окаяма, разумеется, не замедлит увидеться с отцом Стефана Камой и матерью Якова Сато, живущими в Сеноо, так близко от Окаяма.

В шесть часов мы с о. Никитой высадились в Тадоцу, на Сикоку, чтобы следовать сухим путем чрез провинцию Сануки, в Вакимаци. Напившись чаю в Тадоцу, ибо запоздали к шестичасовому поезду, в семь часов по чугунке отправились в Компира, три ри от Тадоцу. В селении Компира, в горе – знаменитый храм Компира, под именем которого обожаются – внук богини солнца и несчастный Сютоку- Тенноо, хотевший, как Микадо, править Японией, но не добившийся этого, а напротив, всю жизнь преследуемый за это желание и умерший в ссылке в Сануке, поклявшись перед смертью возродиться в дьявола, чтобы мучить людей за те мучения, которые сам вытерпел от людей. За это-то благочестивое желание устрашенья люди и обоготворили его. Храм прежде принадлежал бонзам, теперь синтуистский. Вечером мы прибыли в селение; в лавках блистали, точно иконы, резные и позолоченные створы с изображением храма и языком позади для освященной бумаги с именем бога, получаемой в храме богомольцами. Заинтересовавшись этими образами, я прошел по улице, чтобы ближе взглянуть на сей товар, – купил книжку и изображение Компира, молитвенник, фотографии и прочие мелочи сего рода. До кумирни, до которой в гору нужно было взбираться восемь чё, не стоило идти – все они на один манер, уж очень известный. Вернувшись, мы с о. Никитой попросили в гостинице поместить нас не в комнате на улице, где очень было шумно, а где-нибудь в тихой комнате; нас перевели в ча-ма, в отдельное здание в цветнике, за домом; но, увы! Мы выгадали мало: зазвенели самисены как раз против нас в этом конце гостинице; какие-то молодые люди собрались кутить. Впрочем, после усталости и ванны мы скоро заснули и под сию музыку. Вообще, это место Компира отличается развратом, и многие богомольцы, уходя из дома нравственно сохраненными, возвращаются отсюда развращенными; так что в Японии пословица образовалась: «Кавай мускоо Компира ни яруна» – малого сынка не посылай к Компира. – Много также здесь нищих и прокаженных, стекающихся сюда за милостынею от богомольцев.

22 мая/3 июня 1892. Пятница.

Вакимаци.

Отправившись из Компира в шестом часу утра чрез горы, мы прибыли в Вакимаци в третьем часу пополудни; всего сделали 14 ри. Так как прежде думали прибыть сюда из Токусима, то ныне явились неожиданно. Поместились в церковном доме, где ныне и пишется сие. Христианам посланы уведомления о моем прибытии, и назначено восемь часов вечера для Вечерни, к которой и ожидаются все; пользуясь временем, между тем, я расспросил катехизатора Симеона Огава и пришедшего сицудзи Александра Тозаки (военного чиновника) о состоянии Церкви.

По метрике крещеных здесь 59; из них 19 в отлучке в разных местах, 40 здесь; из них 23 в Вакимаци, прочие в деревне Соеяма, один ри от города. Христианских домов всех: семь в Вакимаци, восемь в Соеяма.

Церковь эту основал здешний катехизатор Симеон Огава; от начала до сих пор он один здесь проповедовал – с 1888 года – и все им наученные. Утешительно то, что охладевших, тем более бросивших христианство или перешедших в другие веры, из христиан здесь нет; только одна женщина, жена язычника, почти не ходит в Церковь, да есть еще одно несчастное семейство, глава которого, бывший чиновник, за плутню касательно казенных денег, ныне в тюрьме; жена его с семьей, стыдясь сего, тоже почти совсем не показывается между христианами.

Слушателей учения и ныне у Семена, по его словам, человек 35; по отзыву о. Никиты, он человек трудящийся усердно. Посмотрим ныне после богослужения, каковы его верующие…

Верующие собрались довольно аккуратно, к восьми часам вечера, когда и начата была вечерня. Но что это за пение? Женщины и дети, человек семь, держат ноты и поют – Бог весть что! Какой-то особенный, своеобразный напев, в котором только изредка можно уловить мотивы настоящего нотного пения; и неудивительно, когда никого не было до сих пор здесь поучить пению, катехизатор же, как сам неучившийся, да и не в тоокейской школе воспитывавшийся, а вышедший из местных помощников катехизатора, присланного из Токио, потому и по слуху не знающий, что такое нотное пение, очевидно, не мог научить. После службы и проповеди, я советовал христианину Иоанну Огата послать свою дочь, пятнадцати лет, в Женскую школу, в Токио, месяца на два – три перенять пение, или они должны призвать учителя из Токио. – Советовал христианам завести здесь «кейтей-но симбокквай», наподобие устраиваемых везде христианками, то есть раз в месяц, в воскресенье – чтобы сами христиане приготовляли «кооги» – один толкование места из Священного Писания, другой жизнь Святого, третий что-либо из Священной Истории и прочее. Согласились; выбрали из себя троих для приготовления «кооги» к третьему воскресенью сего месяца. Такого рода симбокквай не мешают иметь и другого рода определенные собрания, например, «ринкоо» и подобные. Только эти последние, обыкновенно, по Церквам охотно заводятся и скоро же лопаются, как пузыри, или от частого повторения их, например, каждую неделю, или от пустоты и бесполезности; вышеозначенные же месячные, наверно, будут прочней. Нужно вперед советовать заведения этих симбокквай христианам и в других Церквах.

Затем последовало женское собрание, бывающее здесь в третьи числа; сегодня же 8-е июня. Но, вероятно, потому что собрания так часты, они и не производятся как должно: было пять христианок, – все говорили или читали Священное Писание; одна даже сочинила целую проповедь, и преумную; но сами говорили, были и единственными своими слушательницами; очевидно, и для них интереса мало трудиться много, готовиться к собранию, оттого некоторые читали по книге – «Доотокуно кангами», или «Новый Завет», совсем неподготовленными; даже проповедница, потрудившись написать свою проповедь, не была заинтересована должным ее произношеньем и по тетрадке прескучно везла ее. Чтобы вышла настоящая польза от сих собраний, и здесь нужно посоветовать обратить их в месячные и придать им устройство такое, как в других Церквах; но это отложено до завтра, ибо сегодня было уже одиннадцать часов, и все довольно устали. Христиане вместо того, чтобы послушать, что христианки будут говорить на свои симбокквай, ушли в комнату катехизатора и проболтали там все время. Когда я пришел к ним, усталый и полусонный, они все еще продолжали сидеть и болтать, что показано неудобство остановки там, где нельзя иметь отдельной комнаты; когда все наконец разошлись в двенадцать часов, – вновь пожаловал один – с визитом в этот столь удобный для того час, и не христианин, а только намеревающийся быть оным – бесцеремонность и недогадливость по другим чисто японская!

23 мая/4 июня 1892. Суббота.

Вакимаци.

Утром с семи часов должна была начаться служба, ждали до восьми, собралось человек шесть; отслужили обедницу; сказано краткое поучение. Потом отправились посещать христиан; до полдня восемь домов посетили в Вакимаци; бедных христиан нет; служащие чиновники все люди, чисто и достаточно живущие; Иоанн же Огата, из местных дворян, ныне занимающийся земледелием, настоящий богач; сын его, восемь лет тому назад послан им в Америку на воспитание; в нынешнем году ждет возвращения сына; здесь же в семье у него две дочери, отроковицы. Советовал очень и ему озаботиться покупкой земли и постройкой церковного дома; по расчету, сделанному здесь же у него в доме, на то и другое нужно не более четырех сотен ен; я обещал иконы, которые все для Церкви могут стоить не меньше ста ен; дом у него построенный из вывозного с Киусиу лесу – в двух больших комнатах нигде в дереве нельзя было найти ни одного сучка; для Церкви ладен был бы и здешний лес, роскоши не нужно; но будут ли мои увещания иметь пользу, Бог весть; Господь знает, как выбить у этих японских верующих предвзятую мысль, что все должна делать для них Русская Церковь! Ведь вот и здесь, даже деньги на наем дома идут из Миссии, и сами сто раз могли бы платить за наем еще лучшего дома, чем нынешний церковный, и ни малейшего стыда, что являются какими-то нищими, ни малейшего чувства обязательства пред Богом и Церковью! Пусть бы не знали, так ведь толкуется им до того, что самому совестно становится – все клянчишь и клянчишь! Сегодня, например, как, по-видимому, убедительно говорил этому седому Огата – и от Слова Божия и от разума, что жертвовать для Бога значит давать в долг Богу и готовить себе на небе вечное вознаграждение! Куда? Смотрит благодушно и с улыбкой, даже соглашается, но тут же бы показать движение душевное в направлении увещания – ничуть и никогда нигде, кажется! Несчастные эти сжавшиеся и сморщившиеся души, даже свежее обновление их духом благодати, который все же сколько-нибудь входит в их души, – не в состоянии расширить и сыграть, оживить их! Труднейший вопрос, этот денежный вопрос – все держится на великодушной русской помощи; отними Россия руку, не рухнет ли все в пропасть ничтожества? Невеселые эти мысли, а от них никогда не отделаться. – После обеда посетили, в одно ри, деревню Соеяма, где восемь домов христиан, – тоже все зажиточные, тоже могли бы жертвовать на Церковь: мужики все основательные и солидные, – у некоторых же дома совсем барские. В каждом доме говорил что-нибудь в поучение; в одном говорил очень с душой, обратясь к хозяйкам, еще язычницам, – слушали, улыбаясь, поддакивали, в конце спросил: «Поняли ли?» – «Нет, не поняли», – отвечают также с улыбкой; поди тут говори бабам, не зная местного наречия! Ведь в захолустьях множество слов и оборотов речи местных, которые нужно знать и употреблять, чтобы быть понятным; например, здесь нужно сказать не «кередомо», а «кендо», и прочее подобное.

Вечером, с шести часов, отслужили всенощную; образ украшен большой гирляндой из роз. Пение – очень понравилось; совсем оригинальное; стоят по стене шесть певиц, каждая держит в руках развернутую книгу обихода, несколько певиц и один маленький певец стоят еще глаголем к тому ряду, без книг, должно быть не хвативших для них, но заглядывают в ноты также – и все хорошо поют во всем не так, как в нотах – даже и узнать напева нельзя; напев вышел вполне новый, несколько грустный; но все так хорошо спелись, что ни одного повышения или понижения не делают врозь – все голоса постоянно звучат самым правильным унисоном; оттого и выходит пение очень странным, даже трогающим внушающим молитвенный дух; слушая его, у меня родилось колебание – нужно ли слать сюда учителя, не лучше ли оставить так? Пусть образуется своеобразный напев – зачем заковывать пение в одну форму!

Итак, не буду настаивать: пришлют они сами кого в Токио поучиться правильному пению – ладно; или попросят учителя из Миссии – дадим, нет – пусть остаются при своем оригинальном напеве.

После службы, с восьми часов, должна была начаться проповедь для язычников; началась с половины девятого; сначала говорил катехизатор Симеон Огава – говорил бойко и неглупо; только примеры очень разводит, так что мысль теряется, о чем говорит; говорил на тему «Не здоровые требуют врача, а больные», – и выходило объяснение телесных болезней и подобное; это называется «нагано хети Дании». Слушателей собралось, с мальцами, пробивающимися всегда вперед и засыпающими или уходящими во время проповеди, человек 60–70; серьезно слушающих язычников было человек двадцать; я говорил обычную начальную язычникам; в конце еще о том, что христианство необходимо для благосостояния и прочности японского государства, а не наоборот – не вредит оно государству, как многие ныне зря болтают. Продолжалось все до половины двенадцатого.

Катехизатор Семен Огава, к сожалению, мало учен; это особенно бросалось в глаза ныне при богослужениях, утреннем и вечернем; о. Никита указал ему читать на часах на шестипсалмии псалмы, доселе не читанные им, и Семен едва плел по книге – Псалтыри; на шестипсалмии нужно было сказать о. Никите: «Говори ектению», чтобы прервать мычанье и заиканье Семена на каждой строке. Впрочем для сего места Семен должен быть совсем достаточен, ибо основал Церковь, и благодать Божия, видимо, помогает ему. В подряснике, с преогромной тростью в руках и огромными темными очками на щеках вместо глаз, которыми он до сердитости солидно смотрит выше очков – он положительно живописен.

24 мая/5 июня 1892. Воскресенье.

Праздник Сошествия Святого Духа.

Вакимаци – Токусима.

С половины девятого – обедница и проповедь о Сошествии Святого Духа и христианской ревности – огня, возжигаемом в душе сошедшим в виде огненных языков Святым духом. Приложение к христианам – резкое убеждение, чтобы они 1) соблюдали воскресный день, 2) жертвовали на покупку земли под Церковь и постройку Церкви; они, будучи зажиточными или даже богатыми, до сих пор, как нищие, побираются от русских братий; даже за катехизаторскую квартиру и церковный дом платят за них русские, как им не совестно! И так далее. Посмотрим, выйдет ли прок из такого резкого обличения. Потом собрались все в доме Иоанна Огата, чтобы снять фотографическую группу; отсюда мы с о. Никитой прямо отправились в путь, провожаемые под дождь большинством братий и сестер в тележках до реки.

В Токусима прибыли в шестом часу вечера (12 ри от Вакимаци). Катехизатор Гавриил Ицикава с одним сицудзи встретили за милю; в доме церковном собраны были, кажется, все наличные здешние христиане. Переодевшись, отслужили всенощную, потом сказано поучение; по метрике исследована Церковь; состояние невеселое: 130 крещено; из них 16 померло, 28 – в разных других местах; о многих из сих прямо известно, что потеряли христианское чувство; восемь – неизвестно где ныне; 31 охладевших – здесь, из них человек 12 даже «дзёмей», то есть потребовавших вычеркнуть их из церковного списка; это было, когда здесь катехизатор Хацисука перессорился с другим катехизатором, стариком Дамианом Камей, и произошло разделение и смущение между христианами. Несчастные охладевшие совсем заброшены; этот беспечный катехизатор Ицикава почти всех их и в глаза не видал; даже из наученных им и крещеных недавно двое уже успели выступить в этот разряд. Сделано наставление, чтобы он постарался собрать сих заблудших овец Христовых; но мало надежды на него.

Итак ныне, за выключением итога означенных 83, остаются в Церкви только 47 душ с детьми. – Сицудзи два; есть и гиюу, да что в них проку! Собирают деньги на постройку Церкви – и уже собрали немного больше одной ены! Христиане каждое второе воскресенье в месяц имеют собрание «Синва-квай», и нем присутствует до четырех – пяти человек! – Правда, к богослужению, если катехизатор говорит правду, собирается довольно много, сравнительно с некоторыми другими Церквами, именно в субботу средним числом 19, в воскресенье 22–25. Поют очень хорошо и большим хором; прежде пели совсем зря, как и в Вакимаци, по словам о. Никиты; ныне почти совсем правильное нотное пение; научила Надежда Какехаси, жена катехизатора, дочь о. Матфея Кангета, живя здесь последнее время с матерью мужа. Так-то полезна Женская школа для Церкви!

Так как христианки здесь до сих пор не имеют фудзин симбокквай, то убеждал их завести, рассказал о служении святых жен Христу, Апостолам и дальше Церкви; решили тотчас же завести, и завтра будут избраны говорящие на первое собрание, имеющее состояться в третье воскресенье сего месяца.

Сюда пришли два письма о. Сергия Глебова с описанием беспорядка в Семинарии и новым извещением, что весь второй курс просится вон из школы – из-за того, что преподаватели и духовники не присудили четырех учеников, на которых они жаловались, к исключению. Возмутительная наглость учеников! Дети ходят сделаться отцами, а отцов обратить в детей, себе послушных! Решил написать о. Сергию, чтобы уволил всех, если не послушаются вразумления.

25 мая/6 июня 1892. Понедельник.

Святая Троица.

Токусима.

С десяти часов обедница, поучение, отпевание и вместе панихида, то есть – на ектениях, после двоих вновь умерших поминали и прежде отпетых – поучение, преимущественно направленное к присутствовавшим язычникам, родным покойника, – За обедницей приобщены запасными дарами новокрещенные сегодня утром шесть человек. – С крещением, начавшимся в семь часов, богослужение сегодня продолжилось до одного часу пополудни. Христиан, особенно христианок, было довольно много. С третьего часа начали посещение домов христиан и кончили в седьмом часу – всего посещено домов четырнадцать; христиане наполовину – служащие чиновники, особенно бедных видели дома два. – Отсюда, из Токусима, имеются ныне на службе пять катехизаторов: Лука и Даниил Хирока, дети многосемейного чиновника здесь, Симеон Огава, Петр Какехаси, женатый на Надежде, дочери о. Матфея Кагета, ныне живущей здесь для попечения о матери мужа и брате-идиоте; у бедной, кроме печали о разлуке с мужем, ныне еще большая печаль: недавно единственный ее ребенок помер; Петр Такеици, сын протестанта епископальной секты, здесь держащегося, однако, протестантства, по-видимому, только из-за жалованья: ему платят сколь-то за то, что дает у себя место для проповеди и молитвенных собраний; тут же стоят скамейки, в месте грязнейшем, производящем впечатление дрянненькой маленькой школы; на вопрос: «Сколько здесь вашей секты?» – «Восемьдесят человек», – говорит старик – «Сколько собираются молиться?» – «Шестьдесят», – отвечает. «Все врет», – говорили потом наши христиане, соседи, знающие положение дела, – «Наполовину или больше преувеличивает». Старик – сына своего, ныне нашего катехизатора, отпустил в православие, жену тоже, детей, – а их у него шесть человек, кроме старшего, всех крестил в православие; сегодня крестились дочь и маленький сын. Живет здесь еще жена помершего нашего катехизатора Павла Накакоодзи, у родных своих; просили помочь ей, пока выйдет замуж – дал по две ены в месяц, ибо муж много послужил Церкви: Церковь в Сеноо, например, дело его усердия, хотя он почти все время там лежал в параличе, проповедуя или лежа, или приподнятый до сидячего положения; его и прах там покоится; сын же в Токио и будет воспитан Церковью.

Вечером, с восьми часов, была вечерня; христиан собралось много. По окончании испытаны дети в знании молитв; плохо знают, за что тут же выговорено катехизатору, и всем сказано поучение о воспитании детей; на эту же тему говорил потом о. Никита – и очень умно; после было поучение на текст: «Непрестанно молитесь», – живите так, чтобы все дела ваши были посвящены Богу, ибо дела всякого звания назначены людям Самим же Создателем, – Христианки избрали трех говорящих для будущего собрания; христиане обещались устроить и свое симбокквай, наподобие женского, с приготовлением кооги самими ими. Катехизатора бы сюда получше Гавриила Ицикава, так малозаботливого, и Церковь была бы отличная!

26 мая/7 июня 1892. Вторник.

Токусима.

Утром с о. Никитой по его исповедальной росписи свели итог христиан его прихода. Всего у него, в десяти Церквах, с двумя принадлежащими к ним малыми обществами в Хиби и Янайбара, значится по Исповедной: 654 душ; в том числе мужчин 365, женщин 289.

Есть немало и рассеянных по разным местностям, невошедших в Исповедальную, ибо и места жительства их неизвестны; если считать по метрикам Церквей, то христиан почти вдвое будет больше.

С трех часов была проповедь для язычников, но без предварительной публиковки о том; катехизатор известил некоторых, известных ему желающих послушать, – и собралось с нашими христианами всего человек сорок; язычников было человек десять; проповедь начальная язычникам продолжалась до шести часов, некоторые слушали усердно; а старик доктор, больше всех желавший слушать, заснул с самого начала.

Ванна на открытом дворе у комнат, полных людьми, устроенная по требованию о. Никиты, совсем в японском роде; не мог отказаться из уважения к труду.

Вечером собрались христиане провожать; но так как до отправления – в девять часов, оставалось еще время, то собранным детям рассказана была история Иосифа Прекрасного из Ветхого Завета; половину рассказал о. Никита, половину я.

В десятом часу человек десять христиан проводили нас с о. Никитой до судна, которое, однако, снялось лишь в двенадцать часов ночи. О. Никита отправился со мной до Оосака, чтобы отсюда по чугунке вернуться в Окаяма.

Здесь кончился обзор прихода священника Никиты Мори. Я нашел о. Никиту лучшим, чем думал о нем; он умен, проповеди говорит складно и последовательно, только не всегда сообращает их с пользою слушателей; дело священнослужения исполняет благоговейно – только вяло; управлять Церковью и катехизаторами может – разум на то есть, только слаб и малотребователен; кроток, мирен и тих он; к сожаленью, еще очень небогат телесными силами – голос слабый, желудок с болезненными припадками, грудь слабая. Внушал ему, чтобы он был строже и требовательнее с катехизаторами, непременно настоял бы на исполнении того, чтобы мы с ним ныне по Церквам поставили в обязанность катехизаторам. Катехизаторов у него в приходе достаточно; только Фома Такеока и Лука Кадзима – малоспособны, Арита – поскользнувшийся, Гавриил Ицикава – ленив.

27 мая «8 июня 1892. Среда.

Оосака.

В девять часов утра прибыли в Оосака; к удивлению, я увидел на пароходе оосакских братий, явившихся встречать, тогда как я думал, что прибуду в Оосака тихонько к о. Оно, – и мы с ним тотчас же отправимся в одну из дальних Церквей его прихода; оказалось, что о. Никита, вопреки моему наказу, послал о. Оно известие, когда мы прибудем в Оосака; неприятно, что так тревожим братий. Оосакскую Церковь я думаю осмотреть последнюю в приходе о. Иоанна Оно, если останется время до каникул, или же осмотреть ее по прибытии сюда из Токио на Собор. Но так как и теперь собралось порядочно братий, то мы совершил краткое моление в Церкви, где о. Оно встретил с крестом, как будто и настоящего архиерея встреча; сказано было и поучение братии, затем объявлено, что ныне я здесь мимоходом в другие Церкви; и собрались мы с о. Оно сегодня в четыре часа пополудни уезжать в Тоса, в Коци; но потом, увы! оказалось, что о. Оно ошибся во времени отхода парохода – не сегодня, а завтра уходит пароход в Тоса, – и день оказывается потерянным для путешествия.

В продолжении дня приходили братия и сестры повидаться и получить благословение; а жена о. Оно Марианна приносила показать записи здешнего «онна-но симбокквай»; производится неопустительно каждый месяц; собирается христианок от 15 до 25; о. Оно или катехизатор также говорят поучение на сих собраниях. За последний месяц это общество родило еще общество благотворительное – «дзизенквай»; о. Оно и Марианна показали правило и затеи всего общества; в нем пятнадцать христиан, постоянных членов, с ежемесячным обязательным взносом десять сен, и двадцать христианок – сотрудниц, с необязательным взносом, но тоже общих жертвований по мере сил; есть председательница и ее помощница, избранные большинством голосов – Марианна и жена катехизатора Василия Тоде, и прочие, – Женское симбокквай помогает и распространению веры: здесь же с матушкой Марианной была одна христианка, на которую указали, как на приобщенную благодаря симбокквай: будучи язычницей, зазвана была кем-то на собрание христианок – понравилось оно ей и мало-помалу она сделалась верующей.

28 мая/9 июня 1892. Четверг.

Оосака.

Усталость сама собою сказывается; вчера лег спать в девять часов, сегодня встал в восьмом часу, так как никто не мешал спать – такое количество подряд часов сна редко когда бывает, и именно в дни физической, да и нравственной усталости, ибо возбуждение и усиленный пульс жизни не может не производить утомление.

На следующем Соборе, имеющем открыться здесь в Оосака с 15-го числа нового стиля, августа, должно установить следующее:

1. Катехизаторы непременно везде должны завести воскресные школы для детей христиан и учить детей сначала молитвам, потом Священной Истории, Катихизису и так далее. До сих пор катехизаторское правило обязывало катехизаторов учить детей Закону Божию, но не везде и не как должно это исполняется. Отныне это должно быть усилено. К детям христиан, по возможности, должны быть присоединяемы и дети язычников; для чего публиковать о воскресной школе и принимать другие меры привлекать язычников.

Учебники на первый раз и теперь уже есть; кроме того Миссия озаботится об издании книг с картинками и об иллюстрациях в Священной Истории, также о втором издании картин Священной Истории.

Чтобы уяснить хорошенько вопрос о том, как и какие книги нужно издавать, хорошо бы приехать на Собор Савве Хорие, или Павлу Накаи, или обоим.

2. Женские дружеские собрания (фудзин-но симбокквай) уже показали свою пользу везде, где заведены (смотри между прочим здесь же выше, стр. 119). Продолжать заводить их везде по Церквам, и на тех же основаниях, как доселе, то есть ежемесячные с непременным кооги самих женщин и так далее.

Но нельзя ли еще, в подспорье к сему, начать издавать женский православный журнал? Силы в нашей же женской школе для того уже есть; если привлечь к сему участие других умных православных христиан, главное же участие Павла Накаи, который ныне кропает же каной «мужской» журнал вместо прекратившегося дрянного тоокоо, – то дело, мне кажется, может стать; посоветоваться же о сем в Токио пред отправлением на Собор.

3. Польза от фудзин-но симбокквай внушает мысль заводить по Церквам и кейтей-но симбокквай (мужское дружеское собрание). Пусть священники и катехизаторы отныне заботятся и о сем. Мужские собрания должны быть устрояемы по тем же правилам, как и женские: в месяц раз, чтобы не надоели, в воскресенье, чтобы не имели предлога не прийти на них по «некогда», с непременным кооги самих христиан – что придает и интерес, и прочее.

Итак, вот три рычага для подъема Церкви: для детей – воскресенью школы, для женщин – их симбокквай, для мужчин – их симбокквай.

Катехизаторы и священники должны учредить все это там, где еще не учреждено, и заботиться о поддержании везде; в Миссию же извещать о состоянии и ходе дела по всем этим трем статьям, чего до сих пор не было.

4. Катехизатор весьма часто, не имея дела в своем месте, ослабевает, навыкает к бездеятельности и падает нравственно. Отныне да не будет сего. Поставить в обязанность всем, коль скоро открывается свобода от занятий в своем месте, то есть истощилось число слушателей, а новых нет – искать слушателей в другом месте; в больших городах, например, в Хиросима, это может быть в одном и том же городе, то есть заводится сюччёодзё в другом конце города (для чего, если нужно, помощь дается от Миссии, по представлению священника); в небольших городах это не всегда может быть, и потому катехизатор при помощи христиан находит цуте – в другом городе или селении – но не дальше пяти ри, если нет водных или железнодорожных сообщений; собрав там слушателей, катехизатор переселяется туда и живет до тех пор, пока скажет им все вероучение от начала до конца, то есть, по крайней мере, первую часть Осиено кангами; кончив таким образом с ними и приготовив их к крещению, катехизатор вновь переходит в свое место, если там до того времени образовалась группа слушателей; разумеется, из своего места пребывания для беспрерывного научения новых слушателей катехизатор должен раза два-три или больше бывать и в другом месте для молитв с христианами и для хранения их и сбережения от охлаждения или расхищения. При такой методе, во-первых, у самих катехизаторов будет сохраняться доброе катехизаторское настроение – не ослабеют, не опустятся они от бездеятельности, во-вторых, у христиан будет поддерживаться ревность, чтобы иметь у себя катехизатора, они будут заботиться находить ему дело у себя, то есть находить новых слушателей.

Молодые наши катехизаторы как-то не являются достодолжно авторитетными по своей должности. Пусть они сохраняют скромность, приличную молодым людям, но учение преподавать должны с властью, ибо это не их учение – они только эхо – ученики вечного Бога, пред которыми нет стариков, а все юны и беспомощны. Нехорошо, если катехизатор искусственно дуется, как я видел одного протестантского – смотрит куда-то в сторону, вопросы переспрашивает, как будто он своею душою куда-то вглубь погружен – это отвратительно и смешно в молодом человеке; но в тоже время межеваться и исчезать пред всяким, кто постарше летами или чином, не сметь ясно и раздельно слово учения сказать, – хуже, чем плохо – это просто презрение возбуждает, и катехизатор самоумертвляет себя, сам делается виною своей бесплодности. Пусть он будет скромен и смирен, но учение говорит смело и с властью.

В третьем часу мы с о. Иоанном Оно отправились на пароход, идущий в Тоса. Напутствовать в эту краткую отлучку все-таки собралось несколько христиан, что показывает хорошую настроенность и усердие оосакских христиан. Между прочим, были Варвара, старуха, с Ириной – Ямамато, внучкой своей, дочерью бывшего в свите князя Токугава в Европе, ныне здесь служащего в банке; Ирина – крещена, по рождению, мною; ныне ей пятнадцать лет, но худая, бледная, видимо, заучившаяся, ибо училась сначала в какой-то протестантской школе, где, однако, стойко отстаивала свое православие, ныне учится в коотосёогакко; отец все еще неверующий; советовал ей и младшей сестре ее, Марии, действовать на сердце отца, чтобы обратить его; разум, видимо, у него холодный и скептический, но сердце может быть согрето детской любовью к восприятию учения – как например, Акила Кису был обращен своею семилетней дочерью чрез постоянные упрашиванья молиться вместе и надеванья ему креста на шею.

На пароход прибыли – довольно удобный, с отдельными каютами для пассажиров; ушли из Оосака в пятом часу, но простояли в Кобе до одиннадцати. О. Оно в это время рассказал мне историю оосакских христиан Лазаря и его жены. Жена – Акилина – была протестантка (кумкайквай), но перешла в православие – из-за чего бы? Оттого, что там очень строго требуют соблюдения воскресенья; нерекомендательно, по-видимому, для православных; однако выходит совсем не так; сделавшись православною, после предварительных наставлений в вере, и крестившись – ибо у конгрегациналов всего раз брызнут водой – она без всяких особых принуждений стала усердно ходить в Церковь каждое воскресенье, несмотря на то, что православная Церковь очень далеко от ее дома, а протестантская совсем близко. Оказывается, что там ее принуждали ходить в Церковь без всякого ее понятия о том, зачем это нужно, то есть без должного научения в вере; ныне же она поняла учение, усвоила его сердцем и ходит в Церковь столько же по внутреннему влечению, сколько в исполнение церковной заповеди. Муж ее Лазарь служил ревизором на одном большом торговом пароходе; не поберегся он от разврата, даже любовницу содержал в Нагасаки; развратная болезнь испортила его кровь: гнойные болячки покрыли его спину; доктора изрезали ее всю, после чего нагноения перешли в ноги, и он ныне ходит на костылях. В Нагасаки он в прошлом году заболел; любовница бросила его; приехала из Оосака ухаживать за ним Акилина; когда он докторами приговорен был к смерти, Акилина убедила его принять христианство и креститься; призван был из Кагосима о. Яков Такая и крестил его. Сверх всякого чаяния, он после стал поправляться, и ныне благодарит Бога, что Он чрез болезнь обратил его к себе: «Потерею ног, – говорит, – приобрел я душу»; но, вероятно, и ходить он опять станет. Лишь услышал он о моем приезде в Оосака, издалека, вместе с женой, прибыл в Миссию и с каким усердием слушал несколько наставлений! Цвет лица у него совсем здоровый, не может только владеть одной ногой. Дай Бог, ему и выздороветь, и сохранить навсегда его благоговейное настроение!

29 мая/10 июня 1892. Пятница.

На пароходе на пути в Тоса и Коци.

Какой-то оратор мало не всю ночь мешал спать, болтая во всю глотку всякий вздор в кают-компании. Оказалось: моряк, бывший на японском военном судне в Европе, гордящийся тем, что при представлении Султану, на вопрос: «Какой веры?», ответил: «Никакой»; чтущий своего Микадо как Бога и больше не признающий ничего высшего в мире; я стал было толковать с ним о религии, но скоро же должен был сказать: «Вам вера – тоже некони кобан», и кончить, чтобы не тратить попусту время. Целое утро употребил на чтение сочинений учеников катехизаторской школы, поданных как раз пред моим отъездом из Токио.

Пароход, по мелководью, останавливается на рейде мили за две до города Коци. Братья и сестры встретили на трех крытых лодках с флагом-крестом; во время пути на лодках пошел проливной дождь и был оглушительный гром. Прибывши в церковный дом, отслужили литию, и была краткое поучение. Потом по метрике познакомились с Церковью. Крещенных 65; из них охладело десять; некоторых и места жительств неизвестны; служат катехизаторами в других местах (Мабуци и Исохиса), в Токио в школах (Такеноуци и Ханино) и в других местах человек восемь, умерло восемь; но есть христиане из других мест, так что всех здесь налицо 47. На богослужении собираются 15–20 человек; сицудзи три; церковного прихода от христиан в месяц 70 сен; из них 30 сен идет в приплату к 3,5 енам, присылаемым из Миссии на наем церковного дома.

До вечерни, в разговоре с христианами, между прочим, объяснил происхождение нынешних беспорядков в Семинарии, в письмах сюда, по-видимому, описываемых в очень дрянном тоне, ибо Исохиса, получив от сына письмо, скрыл его – «потерял дорогой на службу», – говорит. Видел младшего брата о. Савабе – похож, но вял; сына, Кувадзу, что ныне в Певческой, вызывает на каникулы; сказал ему, чтобы на дорогу выслал ему (ибо едва ли вернет потом в Семинарию). За вечерней о. Иоанн Оно кадил жаровенькой, взявши ее в руки, – уж он крестил, крестил – на все стороны! Пребезобразно выходит; сказал ему, чтобы не делал этого, а ставил жаровенку на стол; лучше же всего брать всегда с собою кадило, которое ныне он говорит, забыл. Пели плохо; кричит во все горло катехизатор Хиромици; за ним почти все врозь; видно, что мало поют – значит, мало молятся вместе. После вечерни было поучение, направленное к возбуждению христиан и христианок заботиться о распространении здесь Церкви. По окончании убеждал христианок начать опять бывшее здесь и остановившееся фудзин-симбокквай; в первом месте здесь вижу, что оно прекратилось; везде – коль скоро начато – ведется с охотою; здесь, видно, что катехизаторы плохи – молоды и малозаботливы. Убеждал и мужчин завести свои симбокквай с собственным кооги; у них есть нечто подобное – два раза в неделю, говорит катехизатор: христиане – большею частию молодежь здесь – готовятся к толкованию Священного Писания дома, собравшись, толкуют, спорят, катехизатор поправляет; это, если производится, то может и вперед вестись по-прежнему. Тоже симбокквай – пусть будет ежемесячное и так далее. Обещались завести, равно как и женщины.

До поздней ночи раздававшийся звон колоколов, несшийся откуда-то издалека и очень напоминавший наш звон к вечерне; говорят – убивает саранчу, для того и звонят; убивает даже и шелковичного червя, если он где есть поблизости. Впервой здесь слышу и встречаю, что звон, то есть сотрясение воздуха, производит такое действие.

30 мая/11 июня 1892. Суббота.

Коци.

Горластый петух, на котором, по-видимому, лежит обязанность утром, обходя двор, будить всех, в пять часов, подошедши к самому уху, до того заорал, что мы с о. Оно должны были встать, хоть положили было с вечера спать дольше.

С восьми часов отслужили обедницу и панихиду и вместе отпеванье, между прочим – младшей сестре о. Павла Савабе, Текусы, на днях умершей после краткой болезни и погребенной христианами до нашего приезда. Другой, отпетый сегодня, был Павел Анбора, служивший прежде катехизатором и сбежавший, получивши за два месяца деньги; служил он потом в Токио по железной дороге и умер в больнице; никто не известил о нем в Миссию, и погребен он по-язычески; мать, впрочем, со слезами уверялами, что он всегда оставался верным христианином, молился утром и вечером, и родителей увещевал оставаться православными христианами; отец и мать, действительно, хорошие христиане, и жаль их, бедных, скорбящих о потере сына.

По окончании службы и поучения отправились посетить христиан. Яков Мабуци, отец катехизатора Иоанна, шестидесяти одного года, бывший учитель фехтованья, имеет, кроме Иоанна, пять человек детей, из которых, впрочем, старшая дочь вышла за катехизатора Петра Хиромици; последний – Вениамин, восьми лет, прочие трое детей и мать в язычестве; Яков говорит, что матери – за множеством детей и забот по дому – просто некогда научиться христианству, к которому она душевно расположена не менее других, – Отец катехизатора Иоанна Исохиса, 53 лет, служит в тюрьме, детей с Иоанном трое, – в Семинарии Федор и дома Кирилл пятнадцати лет. Дом свой, с огородом. Вдов, но взял, по-язычески, другую жену; говорит, что крестит ее и потом обвенчается, так-то, христиане, не спрашиваясь христианского закона, женятся и потом уж – вдогонку – хватаются за закон, да и то, как видно, по случаю визита духовных и вопросов их! У отца катехизатора Петра Хиромици не были, сын говорит, что отец теперь перестраивается, все у него не в порядке, принять не может. Отец Петра Хиромици – Захария, 67 лет, мать Елизавета – 56; кроме Петра, у них две дочери – замужем, больше детей нет.

Были у младшего брата о. Павла Савабе – чиновника Ицибеи Кувадзу, пятидесяти одного года, еще язычника; жена – христианка, маленькая дочь, восьми лет, тоже; сын – в Семинарии, другой – младший, дома, еще не крещен; мать о. Савабе, старуха 77 лет, христианка, живет тут же. Дом – богатый, на воротах, при входе во двор, висит толстая, соломенная веревка, по-синтуистски; видно, что плохие христиане. При входе в дом Кирилла Онгасавара, бывшего в Семинарии, также синтуитстская веревка; его мать, младший брат и сестра – христиане; дом – богатый довольно, купеческий. За городом были у матери Алексея Китагава – переводчика; его отец помер, но дядя жив и даже служит начальником общества деланья <…> мать, очень угостительная и еще не старая, разводит шелковичного червя и мотает шелк; у них дом и целая гора, где огород и поле, также разного рода плодовые деревья, бива чудесные – я съел целые пригоршни. По соседству с Китагава живет чиновник Николай Оседа, родом из Токио, рассказывал про резню при минувших выборах в Парламент и показывал рисунки, – сам был посылаем для усмирения. – Муж христианки Сунгано тоже чиновник, угощал запахом благовонного дерева, плодами и прочим. Вообще, наполовину здешние христиане – состоятельные люди. Посетили мы всего одиннадцать домов; в дома, где одиночные христиане, не приглашали. К четырем часам кончили визиты, но я вернулся домой с расстроеннейшим желудком, от дрянной здешней пищи и от разных угощений.

Вечером, с половины седьмого, всенощная, с восьми – проповедь для язычников, которых собралось человек до четырехсот; сначала говорил о. Оно о Страшном Суде – что и язычники будут подвергнуты ему, ибо имеют средства знать Бога; я сказал обычную – начальную язычникам, но до Спасителя, дальше же предложил послушать завтра вечером, с восьми часов, ибо сегодня было уже десять часов, и аудитория двухчасовой беседой была утомлена, а предмет беседы такой важный. Интересно будет посмотреть, сколько завтра придет, ибо это будут уже заинтересованные предметом проповеди, а не тем, как иностранец произносит ее. Сегодня аудитория была очень тихая и внимательная, вопреки, кажется, ожиданиям христиан, ибо здесь народ буйный и своевольный.

31 мая/12 июня 1892 г. Воскресенье.

Коци.

Утром встали рано, и до десяти часов, когда начинается служба – делать нечего. Я и говорю катехизаторам: «Вот вам время для воскресной школы, – учить детей и молодых людей Церкви молитвам, Священной истории и всему Закону Божию; ступайте, соберите детей». Собрали; пришло и несколько взрослых. Обращаюсь к Петру Хиромици: «Расскажите им историю Иосифа из Ветхого Завета»; стал он рассказывать и с первых же слов путаться; видно, что и сам хорошенько не знает, забыл; принялся я рассказывать, и продолжался рассказ почти до десяти часов; по мере течения рассказа, собрались другие христиане и располагались слушать – видно было, что для всех история – новость, и всем интересно. Кончив, я сказал катехизаторам, чтобы они каждое праздничное утро употребляли же такое же дело, предварительно сами приготовивши то, что имеют рассказать. – Обедница отслужена обычным порядком; пели очень нестройно; Хиромици своим резким громким голосом и самопроизвольным забиранием вверх или опусканием вниз резал ухо.

В проповеди объяснено нынешнее Евангелие: «Аще кто любит отца или матерь паче Мене, несть Мене достоин и пр.», и продолжено о необходимости христианского усердия.

После проповеди продолжена беседа, в которой окончательно решено христианками возобновить женское «симбокквай» и уже безостановочно вести его; избраны для будущего первого собрания три говорящих, из которых первою – Варвара, мать переводчика Алексея Китагава, бойкая баба, но которую, говорят, христиане очень не любят за сварливый нрав, о чем о. Оно, к сожалению, не предупредил меня; собрание назначено на третье воскресенье будущего месяца, вечером. Потом и христиане единодушно согласились завести свое «сисбокквай» на тех же главных основаниях, как и женское симбокквай, то есть с говорящими из самих христиан, раз в месяц, без «кооги» катехизаторов, которые должны лишь заботиться о должном приготовлении «кооги» самими христианами; первое собрание назначено на втрое воскресенье будущего месяца, также вечером; избраны и говорящие для первого раза: один расскажет историю Иосифа, прослушанную им сегодня утром, другой – житие святого. – Таким образом в Коци учреждены: 1) воскресная школа для обучения детей Закону Божию – каждое воскресенье до богослужения; 2) фудзин-но «симбокквай»; 3) кейтей-но «симбокквай» – что, если будет исполнено, как условлено, при помощи Божией, оживит Церковь. Катехизаторам и о. Оно поставлено в обязанность – постараться, чтобы учрежденное было исполняемо; катехизаторы должны извещать меня о ходе всего этого. – Само собой разумеется, что вышеозначенные собрания не исключают других, например, еженедельных – для объяснения Священного Писания, и подобное, которые, по совету с катехизаторами, захотят завести.

Сунгано, муж христианки Анны, звал посмотреть уженье рыбы, желая угостить ухой из свежепойманной; так как с часу до шести было свободно, – день же чудный, – то мы с о. Оно согласились, и на лодке с семьей Сунгано и катехизатором Даниилом Хироока поехали к Сунгано, но тщетно искали его по заливу; проплавав до четырех часов и имея лишь время для возвращения к шести, когда назначена была вечерня, мы вернулись, не видев уженья, зато насладившись прогулкой в крытой лодке по заливу при тихой и ясной погоде; мелководный залив кишел работой: люди доставали со дня его ил и тину и грузили на плоскодонные лодки – для вывоза на поля как удобрение; иные забрасывали сети, ловя раков и мелкую рыбу, или удили.

К половине седьмого собрались христиане, и отслужена была вечерня, и сказано поучение о необходимости для христиан посвящать себя и все дела свои Богу. – К восьми часам собралось немало язычников слушать продолжение вчерашней проповеди. Сначала опять говорил о. Оно, и весьма плохо, вопреки моему ожиданию; совсем не готовился; больно уж спустя рукава исполняет свое дело; за минуту до проповеди спросил его: «О чем скажете?» – «Да не знаю, что-нибудь из Священного Писания». – «Однако что же?» – «Да хоть притчу о семени». – Стал говорить притчу и разъяснять ее, и уж тянул – тянул, точно мертвого за язык: ни живости, ни ума – все оттого, что не заботится о приготовлении; будучи умней других священников, но оказывается, по беспечности, гораздо плоше всех их, – Я продолжил вчерашнюю проповедь, начав с того, на чем остановился: о невозможности для людей исправить грехопадение и спастись без непосредственной помощи Божией, и о Спасителе, о двух естествах в Нем, о Трояком Его Служении и о Таинствах, успев объяснить лишь Крещение и Причащение; было уже половина одиннадцатого, когда кончена была проповедь; дальше нельзя было – слушатели видимо устали, но слушали очень тихо и внимательно и в количестве наполовину против вчерашнего. Так как между слушателями было немало протестантов, то, говоря об учении Спасителя, я остановился несколько на том, что Спаситель принес нам определенное учение и что его учение – «тейри», догматы, – не как говорят «Синкёо» (протестанты), будто нет догматов; Спаситель не явился для того, чтобы сказать лишь: «Определенного учения я вам не даю, а веруйте как и чему хотите»; нет, Он, напротив, сказал, что «Небо и Земля прейдут, а в Моих Словах ни одна йота, ни черта не изменится», а так далее. Также говоря о том, что изложено учение Спасителя, я должен был объяснить, что в Священном Писании и Святом Предании, без которого и Священное Писание не существует и без которого оно обращается в игрушку людей, понимающих его как кто хочет и может, тогда как Слово Божие: «ей и аминь». – К концу проповеди подошла целая ватага молодых женщин, как после оказалось, – протестанток. Всех протестантов в Коци и во всей провинции Тоса, говорят, человек шестьсот; все Ицуиквай и Кумай – самых дрянных сектишек по учению, наполовину потерявшему и смысл христианский. – У нас здесь плохая, малочисленная и слабая Церковь, и два катехизатора не нужны здесь, тем более, что оба молодые и плохие, а быть двоим, так следовало бы им жить в двух концах города, а не вместе; и всего того о. Оно знать не хочет; засадил сюда двоих для почти ничего неделанья, а в Нара, например, Тоттори и пр. – нет ни одного. Наполовину смертвелый и бесчувственный к церковным интересам этот о. Оно! Ни рассудительности, ни сердечного участия!

1/13 июня 1892. Понедельник. Коци.

Сегодня утром, в девять часов, должно было сняться судно – обратно в Оосака, и мы на нем; встали мы рано-прерано; и христиане собрались; напились чаю, даже позавтракали печеной рыбой, вчера изловленной Сунгано и принесенной еще живою; попрощались с братьями и сестрами, которые несмотря на дождь огромною процессию отправились провожать нас – но, увы! все оказалось напрасным! Не успели мы подъехать к месту, где снять в лодку, как встретил нас вестовой из пароходной конторы: «Пароход не успел нагрузиться и потому уходит завтра утром»; так мы и повернули всею процессию обратно в церковный дом, где ныне и чертится сие, в десятом часу дня. Таким образом еще день потерян, а между тем, так нужно спешить по Церквам, чтобы до каникул осмотреть хоть приход о. Оно. Впрочем, не радостно будет ныне и в Токио прибыть: разрушил там своею заносчивой неумелостью этот самодур о. Глебов Семинарию; здесь же, час тому назад, получено известие, что двадцать два ученика младшего курса Семинарии оставили ее: ученик Исохиса краткой запиской извещает о том своего отца. Не успели, не нашлись образумить ребят, и Семинария осталась почти без учеников! Эх, не на кого возложить воспитательную часть – во всей Церкви нет человека для того. Господи, пошли!

Целый день рубил дождь. Приходил поговорить сосси Миядзи Мохей, выгнанный недавно из Токио, как сам признался; убеждал его оставить дела правления Правительству, самому же сделаться христианином и служить водворению христианства в Японии; конечно, бесполезно.

2/14 июня 1892. Вторник.

На пароходе в Коци.

Беда в таких местах, как вот это Коци: заберешься, а потом и не знаешь, как выбраться. Пароход обещался выйти обратно в Оосака 12-го числа – отложил, 13-го – отложил, 14-го – отложил. Сегодня опять братья и сестры устроили порядочную процессию – доехали до места, где садиться в лодку, – «Пароход завтра уходит», – говорит; но мне показалось уж слишком безобразным таскаться по длинным улицам с хвостом братии и сестер; на этот раз эти японские церемонии – проводы – сущее наказание; были бы мы вдвоем с о. Оно, вернулись бы в церковный дом, или остановились бы в ближайшей гостинице и прождали бы до завтра; а тут эта абуза кейтеев с бесчисленными и бессмысленными поклонами – несколько дней расставанья и проводов! Чтобы отделаться от всего этого, я велел ехать на судно; сюда тоже пожаловала куча кейтеев и симай – последняя доза поклонов, и мы, наконец, одни. Знать бы вчера, что судно отложено – можно было бы объявить проповедь на сегодняшний вечер – все же собралось бы несколько язычников, и время не было бы потеряно, а то безобразнейшая потеря времени, тогда как оно столь нужно для других мест! Было прежде здесь «кёосоо» (конкуренция) пароходов, и они старались держать свое слово; ныне компании слились, и пароходы своевольничают сколько хотят. – К счастью, исправляют дорогу от Токусима в Коци – в этот год и кончится поправка; тогда, кончивши церковные дела здесь, можно во всякое время сесть в тележку и ехать в Токусима, откуда пароходы в Оосака каждый день; 40 ри дороги – два дня пути, но уже никак не больше, тогда как с этим безобразным пароходом в Оосака потерян день, да здесь три, а если завтра и так далее не уйдут, то потеря – неизвестно, где остановится.

3/15 июня 1892. Среда.

На пароходе Тосиюмару на пути в Осака.

Сегодня в десять часов утра, наконец, снялись и идем в Оосака. У о. Оно о ком из катехизаторов ни спросишь – один ответ: «Хорош». – «Трудится ли?» – «Трудится». И такая безучастность к церковному делу, что мне, наконец, невыносимо стало, и я заметил ему: «Отчего вы мне не говорите правду? Если вы не станете помогать мне по Церкви, то кто же будет? И можно ли тогда направить катехизаторов и Церковь? Если вы дурное о ком скажете, то что есть, то это не повредит тому, о ком скажете, а поможет разве ему исправиться – во всяком случае для Церкви будет избегнута ошибка и вред; я много дурного о многих и о вас самих знаю, но молчу», и так далее. Но разве на этого полумертвого человека можно чем подействовать! Он совсем точно развинченный, и многие винты и скрепления потеряны; удивлялся я его безучастности к церковному делу в Коци, при исследовании Церкви; уйдет к жаровне и чайнику – как будто не его дело, когда просматривается метрика и исследуется, где принявшие крещение; призовешь поближе, сидит истуканом и не знает ни о ком ничего; но мало-помалу видишь, что он извнутри и извне совсем, действительно, точно полупараличный: вещи свои везде разбрасывает и забывает, точно мыслит о чем глубоком, тогда как ни о чем не мыслит; об отце Никите думал я, что он мало оживляет – но, в сравнении с о. Оно – сама жизнь! Знает свой приход отлично, лучше самих катехизаторов; раз скажешь ему что, точно исполняет. Оттого-то у о. Оно Церковь везде такая плохая, опустившаяся: каков поп – такой приход. Господи, что ж мне делать с этими священниками? И откуда взять других лучших? Ждешь – ждешь, но жизнь разбивает твои надежды, точно волну, – на мелкие исчезающие брызги! Собираешь молодежь, трудишься и тратишься на ее воспитание, думаешь, авось – Господь из них пошлет людей мысли и доброго желания служить Христу и спасению ближних, и вот – они! Малейшее дуновение ветра, глупейшая интрига – и все, как те же брызги, разлетаются и исчезают! Ни единого юноши, одушевленного идеей, ни единого с христианским сердцем, хотя иные из них уже урожденные христиане! Плохая, уныние наводящая страна – средины: нет отчаянных пороков и поражающего зла, зато нет и стремления к лучшему – все точно тина болотная – здешняя жизнь и для здешней жизни, ни искры проблеска высших стремлений, жажды горения! Подавал было надежды о. Павел Ниицума – и тот оказался болотным тком, свернувшимся среди тины. О, Боже! Как тяжело, как безотрадно!

4/16 июня 1892. Четверг.

На пароходе Тосиюмару и в Оосака.

У японцев есть одна пренесносная черта – не погадывать по другим, не уважать прав других. Трое купцов с четвертым – служащим на сем пароходе, играли в глупейшую игру «го-о-уцу-кото» до второго часа ночи и хохотали во все горло при каждом удачном или неудачном ходе, то есть каждую минуту; и откуда у них смех брался! Как ни хотелось спать, но нельзя было заснуть ни минуты; о. Оно страдал от такой же бессонницы; вероятно, соседи тоже. И это всегда и везде; никогда японец не стесняется другого в выражении своей натуры; о. Никита рассказывал, что недавно министр земледелия Муцу остановился проездом в Акаси на ночь в гостинице; в соседней комнате ночевали купцы, которые пригласили геен!³ и кутежом с ними не давали спать решительно никому; Муцу, выведенный из терпения, послал за тайко-моци – прийти с большим барабаном к нему в комнату, – и в аккомпанемент к балалайке и пению геен раздался неумолкающий оглушительный треск барабана, потопивший все звуки: это заставило, наконец, купцов прекратить свою музыку, или перевести место кутежа в другое пространство.

В четвертом часу ночи пришли в Кобе, так как о. Оно настаивает, чтобы сегодня иметь покой в Оосака, а не пуститься в Вакаяма – «горы-де на пути», то в Оосака и спешить нечего, придем на пароходе, хоть часом или двумя позже, чем было бы по железной дороге; но о. Оно это не нравится – ему хотелось бы для разнообразия на чугунку, я, однако, отложил это хотение, потому что была бы лишняя трата, которую мы с о. Оно не очень стоим.

В третьем часу дня прибыли, наконец, в Оосака на пароходе. Письма из Миссии, от о. Сергия Глебова извещают: 1) что ученики второго курса вышли из школы потому, что еще до жалобы на четырех из шестого курса дали взаимное клятвенное обещание, скрепленное приложением печати из крови, выпущенной из разрезанного пальца (кеппан), непременно настоять на исключении их, – или всем выйти из Семинарии. Я тотчас же написал о. Сергию, чтобы он оставшихся в школе из второго курса исследовал и подписавшихся кровью подверг епитимье – посту на неделю (из трех раз в день не есть раз), после чего они должны очиститься покаянием и приобщением Святых Тайн, ибо, принимая крещение, они клятвенно отреклись от языческих обычаев и клятвенно же обещались быть верными Христу, – обе каковые клятвы ныне попраны их мерзкою языческую кровопролитною клятвою – каковое преступление еще больше нарушения 7-й заповеди⁴, если бы оное и было (чего не было); если бы кто из вышедших стал проситься опять в школу, то принять не иначе, как по двухнедельной епитимии и очищении греха покаянием; 2) что New Oriental Bank лопнул, но что Щеглов – поверенный в Делах, непременно хочет спасти миссийские деньги, если они есть в нем, и спрашивает, – Щеглов – сколько там лежит; я ответил, что около полутора тысяч и что готов немедля вернуться в Токио, если для спасения миссийской суммы необходимо мое там присутствие.

5/17 июня 1892. Пятница.

Вакаяма.

В шесть часов утра мы с о. Оно выехали из Оосака и в четыре вечера были в Вакаяма; отличная погода способствовала скорому переходу 18 ри. Катехизатор Фома Танака и несколько христиан встретили на берегу Кинокава, за 1 1/2 ри от города; в церковном доме ждало еще больше братий и сестер. Отслужена лития и сказано приветствие, после чего по метрике исследована Церковь. Крещеных всего: 235, но из них только 76 ныне бывают в Церкви; прочие число разошлось по следующим статьям: переселилось в другие места 53, умерло 42, в католики совращено 35, в протестантство двое, в буддизм вернулось двое, охладело 14, неизвестно где находятся 11. Из 76 оставшихся христиан к богослужению собираются в субботу 17–25, в воскресенье 11–15; поют человек семь, но ужасно спешат; поют, впрочем, недурно; Фома читает также спешно; замечено, чтобы то и другое было исправлено. Сицудзи два: Иоанн Каваци и Матфей Киносита. В месяц собирается денег с христиан 1 ена 25 сен. Здесь куплена церковная земля – 50 цубо (за 47 1/2 ен) – и на ней построен церковный дом (за 222 ены 23 сен); – всего за 269 ен 73 сен, из каковых 100 ен – пожертвование мною в 1882 году. Дом построен пять лет тому назад (Мейдзи 20 года). Церковный дом снабжен из Миссии священническими облачением и стихарем и всею утварью для совершения литургий.

У катехизатора ныне проповедь в городе в трех местах и десять надежных слушателей, кроме того, каждое воскресенье вечером бывает для проповеди в Кимиитера, 1 1/2 ри от Вакаяма, где четыре дома христиан и несколько новых слушателей.

Было заведено здесь ежемесячное женское собрание, но прекратилось, ибо очень мало собиралось на него; ныне еженедельно в среду женщины собираются и сами делают для себя «кооги», – говорит им катехизатор; но приходит не более восьми христианок. Христиане также имели собрание по воскресеньям вечером, собирались четыре-пять; ныне не производится, ибо катехизатор по воскресеньям вечером бывает в Кимиитера.

Когда разбирали метрику, я до того устал от дороги и от этих беспрерывных: «охладел», «к католикам ушел», и до того грустно стало, что прекратил на время дело, – говорю: «Устал, – нужно чаю напиться»; подкрепившись и ободрившись, кончил разбор. Потом была вечерня, после – проповедь, немало направленная против католиков, в ободрение братии, до сих пор, по-видимому, гнетимой потерей части своих собратий. Затем беседа о необходимости завести прочные ежемесячные «фудзинно симбокквай» и «кейтей-но синваквай»; братья и сестры обещались посоветоваться и завтра дать решительное на то согласие.

По окончании церковного дела мы с о. Оно в исходе одиннадцатого часа приведены были для ночлега в гостиницу, ту же самую, где я останавливался десять лет тому назад; и ныне, в первом часу ночи, черчу сие в той комнате, где десять лет назад чертил также миссийские заметки.

6/18 июня 1892. Суббота.

Вакаяма.

В семь часов утра назначена была обедница и панихида; мы с о. Оно пришли до семи часов, но верующих больше чем до половины восьмого часа ни единой души не было, потом несколько пришло, и в восемь часов начали службу, а вчера еще там упрашивал их собраться помолиться вместе, и все бывшие обещались. Неудивительно, что волки расхищают это сонное стадо; а и как разбудишь его? Вчера ли я не истощался в поучениях с приезда до одиннадцати ночи! И вот результат! Грустно очень мне стало, и едва осилил я себя, чтобы по окончании богослужения сказать поучение. – Потом посетили девять домов христиан; есть и зажиточные, как Михей, красильщик; Исайя Итабаси – торговец иностранным товаром (один из первоначальных христиан), но больше – как видно – живущие изо дня в день, а Юра и совсем бедный (уходивший к католикам и вернувшийся). Еще христианских домов больше десятка есть, но их не посещали, ибо рубит безустанный дождь, да и нет нужды посещать – все одно и то же, и пользы для Церкви ни на волос.

В пять часов в церковном доме виделся и говорил с призванным для того отступником от православия Акилой Хираи, ушедшим к католикам, – но безнадежен, кажется, сей человек: гордыня сквозит и в наружности, и в каждом слове: «Я-де не как другие люди», «Я-де исследую», и тому подобное, – и это на ясном противоречии Папы Христу, как: Христос: «От Отца исходящаго», а Папа: «Нет, неправда, не от Отца только, а и от Сына», Христос: «Пийте от нея вси», Папа: «Нет, не вси, а только духовные».

С половины седьмого была всенощная, кончившаяся около восьми; с восьми двадцати началась проповедь для язычников; сначала говорил о. Оно о «Служении» – и довольно-таки путал понятия и тексты; я сказал начальную язычникам; продолжалось два часа; в одиннадцать часов с лишком проповедь была кончена, язычников было человек 70, должно быть; все время рубил дождь, вероятно, помешавший прийти большему числу; между прочим, на проповеди были два иностранца; американец Miller, учитель здешней гимназии, епископал, и Исак Думай (Dooman), американский епископальный миссионер, – пастор в Нара, посещающий и сию Церковь, за отсутствием Jyng’s, который заведывал ею; Dooman этот родом перс, – был сирийской секты, перешел к епископалам; был несколько раз в России, родина его в Персии, недалеко от Тифлиса; жена его тоже персиянка, и четверо детей у них; так-то у людей отовсюду есть миссионеры – из персов, из жидов – еще русских -(Шершевский – bishop, в Китае), из поляков (Wikoff); у нас только ниоткуда нет. Думай говорит, что у них больше сотни христиан в Нара, – здесь, в Вакаяма, катехизатор ихний, бывший с ним, сказал: «Тоже больше сотни, но много в отлучке, здесь налицо человек 40–50», (кажется, прихвастнул). Думай очень просил к себе в гости, в Нара; едва ли найдется время побыть.

7/19 июня 1892. Воскресенье.

Вакаяма.

Сегодня утром также пришлось мне час прождать, с семи до восьми, сбора детей и подростков, которым вчера вечером наказано было собраться, чтобы слушать окончание вечера начатого рассказа истории Иосифа, сына Иакова.

С девяти часов литургия, и отслужил ее о. Оно довольно исправно, на просфорах, привезенных из Оосака; певчие же – три девочки и две женщины – отлично пропели ее, за что получили от меня потом на конфеты. Проповедь сказана была на литургии «О таинстве Евхаристии», с указанием отступления от истинного учения о нем католиков (причащение под одним видом) и протестантов; так как литургия кончилась раньше одиннадцати часов, то христиане сели и ждали еще поучения, и сказано было им о необходимости воспитывать христианскую ревность – укорены были они за холодность и спячку, явленные в эти же два дня моего здесь присутствия (заставляют по часам ждать себя к Богослужению, мало приходят в Церковь); в Церкви и сегодня было очень мало – человек не больше двадцати с детьми, даже сицудзи Иоанн Каваци не был; действительно, непробудна спящая Церковь – и будет ли из нее прок когда-либо, Бог весть!

После полудня посещены остальные христианские дома – пять (в другие просили не быть, ибо по одному христианину в доме); дом Тимофея Саеки, только что отставленного от катехизаторства за неблагонадежность, – крайне беден и грязен; циновки могли бы быть чисты, но мать Тимофея держит их в самом грязном виде; отец – слабый старик; детей пятеро, если не больше; сынишка шестнадцати лет слугой в Кенчёо, и это, кажется, главный источник жизненных средств семьи; жаль бедных – а чем помочь? Помочь мог бы Тимофей усердной службой; другое катехизаторское семейство – Павла Кавагуци – тоже бедное; в доме – бабка Павла, больная семидесятилетняя старуха, сестра с ребенком, – муж полицейским в тюрьме состоит, – и этим содержится семья, в которой еще чей-то бедный ребенок воспитывается; но на стене в раме под стеклом – фотографии героев: Вашингтона, Наполеона и прочие – это помышления Павла Кавагуци, вместо того, чтобы думать о своей службе – вечно носящегося мыслью в пустоте, оттого и катехизатор скую свою службу оставленную пустою и бесполезною.

Вечером, в семь часов, должна была начаться вечерня, за нею женское симбокквай; разумеется, на целый час запоздали собраться; но дети пришли рано, и потому я рассказывал им историю Моисея. На женском собрании было двадцать женщин с девочками до двенадцати лет; говорили четыре – и очень дельно; остаток вечера, до одиннадцати часов, я занял дополнительными рассказами из истории пророка Даниила, о котором только что говорила одна христианка. Женское собрание обещались с этого времени неопустительно каждое первое воскресенье в месяце производить; христиане, с своей стороны, учредили подобное же «Синваквай», которое обещались производить ежемесячно во второе воскресенье.

8/20 июня 1892. Понедельник.

Вакаяма – Оосака.

Забыл вчера записать одну хорошую черту христиан Вакаяма: по словам катехизатора, они охотно помогают бедным из своей среды; так помогли Юра, два месяца лежавшему больным и не могшему работать, а единственным источником его средств – цирюльное мастерство (к которому он, будучи плотником, прибегнул для пропитания, ибо ослабел для плотничества); помогали и семейству Саеки.

В противоположность двум предыдущим дням, сегодня великолепнейшая погода.

Пред отправлением из гостиницы пришли прощаться, между прочим, Итабаси, жена его и дочь Юния, лет двенадцати, которой я дал вчера крест для ее бабушки, которую она старается обратить в христианство; Юния сильно расплакалась, что не могла-де исполнить до сих пор того, что я желаю, то есть сделать бабушку христианкой; смотря на нее, заплакала мать, а на них смотря – и отец; но Ангел Юнин, верю, улыбался в это время, и я уверен, что теперь бабушка не убежит от креста; она бы уже давно и обращена была внучкой, если бы не родные – язычники; совсем уже внучка убедит ее, что нужно ей креститься, пойдет потом бабушка советоваться с родными: «Так и так, мол, – внучка велит мне принимать христианство», – родные: «Что ты! Это грех против будды!» и так далее, и труд Юнии потерян, но теперь уже, после таких горячих слез, бабушка не отвертится! – Юния, плача, преподнесла мне свой портрет, снятый группой вместе с папой и мамой, а я ее отдарил серебряным крестиком; но все время, пока мы распрощались на берегу реки, было у нее заплаканное лицо – видно, что сильная гроза собралась против всех бабушкинских будд.

В десять часов на пароходике снялись из устья реки в Оосаку и в пять часов были уже дома, в Оосака; ходу всего пять часов – из Вакаяма в Оосака; плата в первом классе 25 сен; третий же даром, ибо идет кёосо (конкуренция) между компаниями; между пассажирами первого класса был такой толстяк-пузан, какого я впервой вижу в Японии, – и все время ел, пил и курил.

В Оосака нашел письмо от о. Сергия Глебова, уведомляющее, что спешить в Токио из-за краха New Oriental Bank не для чего, ибо пока из Лондона не придут указания, банк ничего не может сделать; значит, я буду продолжать осматривать Церкви. Извещает еще о. Глебов, что вышедшие из Семинарии стараются печатно позорить миссийские школы, прислал образчик клеветы из одной газеты; так как главные тоокейские газеты предупреждены из Миссии, чтобы корреспонденций насчет нашей Семинарии не печатать без предварительного исследования в Миссии – правда ли, то их пасквили десять главных газет не приняли; и они собираются издать свой пасквиль брошюрой. – Я ответил, что гувернеры Петр Исикава и Феодосий Миягава должны опровергать клеветы, ибо они, по правде сказать, главные виноватые во всей этой школьной сумятице: они не только не сумели предупредить возмущения учеников, а даже, по-видимому, и не знали ничего, пока дело не разгорелось (о кеппан о. Сергий узнал еще в конце всей истории и то не от гувернеров, а от учеников).

О. Сергий Страгородский письмом спрашивает: «Вычитывать ли дома церковные службы?» Отвечено: «Да, только чтобы это не было формальностью, а душесобранным и теплым молением». Еще: «Кончить ли обработку академического сочинения?» – «Да, если его потом с пользою для Японской Церкви можно будет перевести на японский, ибо теперь вся жизнь его и все дела должны быть измерены масштабом: „Будет ли это полезно для распространения христианской веры в Японии?”»

9/21 июня 1892. Вторник.

Сонобе.

Утром, с первым поездом отправились мы с о. Оно из Оосака, не доезжая одной станции до Сайкёо, вышли из вагонов и взяли тележки до Камеока, 6 ри от Сайкёо. В одиннадцать часов были в Камеока; остановились для перемены тележек и обеда в гостинице, как раз против лавки нашего христианина; катехизатор из Сонобе, Иоанн Исохиса, ожидал нас здесь; зашел о чем-то переговорить с христианином; должно быть, спрашивал – не примет ли, но вернулся и повел в гостиницу; христианин и на глаза нам не показался. В третьем часу мы были уже в Сонобе, 4 ри от Камеока.

Остановились в гостинице, за теснотою в катехизаторской квартире; когда Исохиса собрал христиан в молитвенном доме, пошли туда; о. Оно совершил краткое моление, я сказал поучение, но кратко, ибо старики, видимо, не понимали меня – все клонили головы на бок – «что, мол сие говорится?» Потом благословлял христиан, и по метрике исследована Церковь.

По метрике крещений 50, из этих 50-ти крещенных 13 ныне в других местах, 9 умерло, один охладел, то есть бросил веру и ушел от своей жены здесь к своим родным – язычникам, и, несмотря на все убеждения о. Оно и других, не возвращается. Остальные 27 – налицо: здесь в Сонобе в шести домах, в Кумазаки (1 ри) в двух домах, в Оото же (1 1/2 ри) – дом, крещенный в Токио – это Иустина Исивара, его жены Агафьи и дочери Варвары, ныне замужем за студентом медицины в Сайкёо, тоже слушающим вероучение; в Оото родина Иустина – дом и земля; родом он земледелец; после службы в Токио он вернулся сюда и служил в Кучёо, потом был директором учительской Семинарии в Аомори, затем опять вернулся сюда и жил без службы, когда избран был местным населением в Парламент, членом которого и состоит ныне; дочь Варвара служит учительницей недалеко отсюда, – Сицудзи здесь два; ежемесячно сбор с христиан 80–90 сен, из которых 50 сен идет на квартиру в добавок к 50 сен, присылаемых из Миссии; дом для катехизатора так дешев потому, что хозяин расположен к христианству. К богослужениям собирается человек десять; постоянных новых слушателей у катехизатора ныне нет. Говорит учение некоторым три вечера в неделю да учит христианских детей (всего трое) вере и молитвам; значит – очень мало человеку дела; в Камеока должен бы проповедывать, но говорит, что там квартиры нельзя добыть, по ненависти к христианству не пускают, или же требуют не в меру дорого.

Вечером, с половины восьмого отслужена была вечерня и сказаны поучения мною, о. Оно, потом опять мною; последнее было направлено к тому, чтобы опять установить и уже неукоснительно вести женское симбокквай, бывшее здесь, но прекращенное, также, чтобы учредить мужское «симваквай» – на тех же основаниях; христианки охотно согласились и избрали на следующее собрание, в третье воскресенье 7-го месяца «коогися»; мужчины подумают и завтра решат.

Дорогой сегодня о. Оно сказал, что к нему уже прислан целый пакет пасквилей, напечатанных вышедшими из Семинарии про Семинарию и Женскую школу, но что он будто бы не читал, а мне показать забыл; очевидно, неправду говорит; вероятно, пасквиль очень мерзок, что не сказал мне.

10/22 июня 1892. Среда.

Сонобе.

Утром с 8 1/2 часов обедница и панихида, – поучение, потом посещение домов христиан – всего пять домов; один бедный, четыре зажиточных; из них два – купеческие, два – сизоку; из последних один – кароо, первый дом после княжеского, хотя обедневший сравнительно; сын другого сизоку – Никанор, завел портняжную. Вообще, Церковь здесь начата очень хорошо, только туго развивается, – очевидно, от неуменья или неусердия молодых бывших здесь в последнее время катехизаторов, по каковому поводу сделано нынешнему катехизатору Иоанну Исохиса должное наставление, которое он, кажется, принял к сердцу.

Эти два дня рубил беспрерывный дождь; сегодня вечером лил, как из ведра, с небольшими перерывами, и потому на проповедь язычников собралось не более человек двадцати. О. Оно предварительно говорил о Страшном суде, которого не избегнут и язычники, и растянул более чем на час; я, наконец, потерял терпение и стал надевать рясу и панагию; он понял и закончил; я говорил обычную начальную язычникам, и преплохо; во-первых, проповедь началась далее половины десятого часа, когда слушатели и утомлены были многоглаголаньем о. Оно, и хотели спать по поздности самого времени; во-вторых, у меня голова была тяжела и язык сух – трудно и слова произносились; тянулось до одиннадцати часов; слушателей под конец осталось человек восемь, и те наполовину спали.

11/23 июня 1892. Четверг.

Сонобе – Фукуци (14 ри от Сонобе, по дороге в Миядзу).

Утром несколько братий и сестер собрались проводить; между прочим, они подтвердили вчерашнее свое решение и обещание завести и вести безостановочно «синваквай», наподобие женского симбокквай; для первого собрания избрали и «коогися» – Тита, сицудзи, и Никанора, портного, также обещались искать новых слушателей; а я сказал катехизатору Исохиса, чтобы он до Собора в Камеока не ходил, а сосредоточил все свое внимание и старание на Сонобе, чтобы собрал с помощью христиан побольше и понадежнее слушателей; если это будет сделано, то на Соборе Сонобе и Камеока могут быть поставлены как самостоятельные места проповеди, требующие отдельных катехизаторов.

В шесть часов мы с о. Оно выехали из Сонобе; до полудня также почти беспрерывно сыпался дождь; после несколько прояснело. В начале четвертого мы достигли Фукуци, в 14 ри от Сонобе и 12 от Миядзу; несмотря на ранний час остановились ночевать потому, что все равно сегодня до Миядзу не доехать, а завтра и из Фукуци ж – в Миядзу будем рано и успеем до вечера кончить все церковные дела там. Да и какие церковные дела! Десять лет в городе проповедь и обращенных каких-нибудь человека два-три! Боже, какое иногда мучение думать, не даром ли тут живешь, и праздно изводишь русские деньги! Катехизаторы почти все – ровно ничего не делают! Я удивляюсь, как они не умирают или с ума не сходят от постоянной праздности! Кубота Павел сколько лет был в Миядзу и Тайза катехизатором, и хоть бы что следа его! Только погасил Минеяма, где десять лет тому назад все же была маленькая Церковь. Священник вроде этого полумертвого Оно, лентяя до конца ногтей, – что пользы с них для распространения Церкви! Протащится изредка по Церквам, исполнит механически и кое-как требы, а того, чтобы присмотреть за катехизатором до побудить их к делу, – и в помине нет! – Боже, скоро ли будут здесь люди, а не куклы для дела Твоего? Да и будут ли? Способен ли этот народ дать святых, пламенных деятелей? На одного о. Ницуума я до сих пор сильно надеялся, но и тот оказался мыльным пузырем! О, Боже! Как тяжко иногда! И не с кем разделить горе!

12/24 июня 1892. Пятница.

Фукуци – Миядзу.

Гостиница в Фукуци оказалась превосходною; хозяин очень любезно вчера предложил, пока готова будет ванна, осмотреть крепость, которую построил когда-то Акеци Мицухиде (убийца Нобунага); он владел этой крепостью и в месте Камеока, где была его резиденция и главная крепость в то время, когда он убил Ода Нобунага. Здесь, в Фукуци, есть кумирня, в которой боготворят Мицухиде; ныне собрали три тысячи ен на постройку новой – в этом году, на месте обветшавшей, которую мы видели; кстати, Мицухиде боготворят и в Кёото за то, что он снял с жителей Кёото налоги – очень тяжкие, которыми Нобунага обложил их.

Выехали из Фукуци раньше шести часов утра и в первом часу пополудни были в Миядзу (около 13 ри). Ри за три от Миядзу дорога выходит на морское залив и пролегает по берегу, огражденная с левой стороны почти беспрерывной стеной выветрившегося снаружи, но отличного внутри белозернистого гранита; вид на залив прелестный; камелии, вистерии и азалии лепятся по обрывам; сосны торчат из всех трещин и граните; дорога – отличнейшая; кстати, и погода в это утро была хорошая. Катехизатор Иоанн Инаба встретил нас мили за полторы от города; за милю есть тоннель, пробитый в каменной горе; четверо христиан встретили по выходе из тоннеля. Пред церковным домом устроена арка из цветов и зелени; перед нею мы застали толпу из остальных христиан и городских ребятишек.

Совершили краткое моление, было и поучение, потом благословлены были христиане и по метрике просмотрено состояние Церкви. Крещено восемь, но из них один уже утащен – амаликитянами – католиками (плотник, работал у них, – и в это время они успели совратить его), один – в тюрьме за кражу, один с ума сошел, одна – жена бывшего здесь катехизатора Павла Кубота и ныне с ним в Акита, один – из селения Иватаки, 1 1/2 ри отсюда, один – ныне в отсутствии, и всего только двое были налицо в Церкви; есть еще здесь из Токио двое христиан да дочь Петра Като, здешнего христианина; крещена в Токио, я ее, впрочем, не видал сегодня; было еще в Церкви трое слушателей учения – две дочери здешней христианки Софьи Какита, и один из Иватаки; итого: ровно семь человек было в Церкви при молении и поучении! Каковы здесь катехизаторы видно, между прочим, из того, что сын Софьи Какита – врач, принял протестантство просто из ненависти к бывшему здесь катехизатору Павлу Кубота. Но да укрепит меня Господь и да избавит от неблагоразумных шагов гневливости или торопливости! Иметь терпение и твердую надежду на помощь Божию! И – ныне, узнав состояние Церкви чрез объезд и наставив катехизаторов, требовать от священников, чтобы они наблюдали за исполнением катехизаторами того, что сказано им и что исполнять они обещались; на Соборе также дать усиленные наставления катехизаторам и священникам, но без гнева и резких укоров, из которых добра не выходит. После Собора – осмотреть, до будущего года Тоокейского Собора – северные от Токио Церкви и также узнать на деле всех тамошних катехизаторов и всем дать нужные указания и наставления и чрез священников потом наблюсти за исполнением их. Так я узнаю безошибочно всех катехизаторов и буду готов совсем негодных из них исключить из службы. Между тем из Катехиза торской школы и из Семинарии выйдут несколько новых катехизаторов; при исключении негодных не будут оставлены их места праздными и не будут расхищены на сих местах христиане разными амаликитянами. К тому времени и о. Сергий Страгородский изучит язык настолько, что будет в состоянии путешествовать по Церквам для наблюдения за катехизаторами и руководства ими христиан. Теперь раз обозреть все Церкви мне одному; о. Сергия таскать по Церквам еще бесполезно; но с будущего года, когда я поеду осматривать вновь южные Церкви, взять и его с собой, и раз обозреть вместе с ним все Церкви во всей Японии (а быть может, самый север Ниппона Бог укажет поручить о. Арсению, тогда с ним и обозреть север). И затем о. Сергий ежегодно будет посещать все Церкви, я же – чрез год; местные священники – сами собою – будут, как и теперь, объезжать свои приходы – три-четыре раза в год. Таким образом за катехизаторами учредится правильный и довольно бдительный надзор – и авось, даст Бог, они не будут такими лентяями, как ныне, и проповедь будет приносить больше плодов. При обзоре Церквей мне и миссионерам везде искать людей на службу Церкви – в Катехизаторскую школу, в Семинарию, вдов, способных проповедывать Христа женщинам. Быть может, Господь даст и из японских академистов человека ревностного к распространению христианства, тогда и его можно будет поставить священником и благочинным с обязанностью посещать Церкви и направлять катехизаторов. Быть может, о. Сергию Страгородскому полезней будет, как советует о. Оно, со временем основаться в Сайкёо, и отсюда делать объезды Церквей; временное же пребывание его в Сайкёо будет полезно для поднятия сей Церкви. Во всяком случае, в думе еще теплится луч надежды, что Господь Бог оснует Православную Церковь в Японии! Дай же мне, Боже, управить Твое дело здесь к сей цели!

Вечером, с половины восьмого была Вечерня; пели катехизатор, Марфа Като (учительница) и две девицы Какита, готовящиеся к крещению; к сожалению, Инаба плохо сам знает пение, научить хорошо не мог, а голоса очень хорошие. Во время поучения христианам набралось много язычников, потому речь обращена была и к ним. Между слушателями был седобородый, шестидесятитрехлетний, Нагасава, старший брат того Нагасава, учителя, у которого я был здесь десять лет тому назад и который тогда слушал учение, но тем не менее помер два года назад язычником; этому Нагасава я стал советовать не потерять таким же образом благоприятного времени спасти свою душу, – куда! Заговорил сначала, что одного хорошего поведения для человека достаточно; когда же я заметил, что этим человек не много уйдет от животных, ибо и у них у всех – отличное поведение, совершенно сообразное с Законом Божиим, и человек, если будет только хорошо вести себя, а даже не позаботится узнать, что он за создание такое, какие его отношения к Создателю и подобное – значит, будет также в тьме блуждать, как животные, – Нагасава: «Да вот тут есть и киукёо (католики) и синкёо (протестанты), нужно сначала хорошенько исследовать» и так далее, – значит, наверное, как брат, умрет слепым.

13/25 июня 1892. Суббота.

Миядзу.

Утром, с шести часов, о. Оно совершено было крещение девиц Какита: Марины и Сусанны; за обедницей они приобщены; сказано им поучение, потом там же, в церковном доме, советовано христианкам завести «фудзин симбокквай», ибо теперь их здесь уже шесть человек, и рассказано, как завести и вести его. Потом посещены три дома христиан; у Софьи Какита говорено с ее сыном – протестантом, об испорченности Христова учения у протестантов и советовано присоединиться к вере матери и сестер, сегодня крещеных. У Якова Инеда (из Гаиза) отец его, 73-летний, Никанор, найден в плачевном состоянии: кажется, сын потребляет его вместо раба, – в рубище и ранах; сын говорит, что он потерял веру, а он усердно крестится тут же; сказано о. Оно – узнать подробнее отношение сына к отцу и исправить сына, если верна моя догадка, что он жестоко обращается с отцом. По возвращении домой, при просмотре исповедной, сделано замечание о. Оно, что ни у одного священника католики не похищают столько, сколько у него; у него в Вакаяма похищено 35, здесь девять (Моисей, плотник, и Иоанн Уетани с семьей; сей последний продал себя за две ены в неделю, ибо сию сумму ему дают за проповедь, сказываемую им в воскресенье); замечено ему, чтобы лучше берег свое стадо, за участь которого ответит на Суде Божием.

Приходил протестантский здешний проповедник – «кумасейквай», кончивший курс в протестантской школе в Сайкёо; просил сказать ему что-либо полезное для спасения души; я стал было усердствовать – говорить ему о необходимости душевного бодрствования и смирения, но скоро же оказалось в разговоре, что он Христа Богом не считает, о Троице имеет самые смешанные понятия и заражен и верхоглядством и самомнением не хуже всякого другого из их братий; «Вот вам слова Священного Писания», – говоришь ему на каждый пункт разговора. – «Да, – но вы его не так понимаете», – отвечает; с такими, уничтожающими прямое и ясное Слово Божие своим мнением, всегда разговор бесполезен. Их секты здесь, говорит он, сорок человек.

Вечером, с половины седьмого часа, была всенощная, которую пропели три девицы и катехизатор довольно сносно; иные вещи выходили совершенно правильно по нотам. С восьми часов была проповедь для язычников, которых собралось человек 70 или несколько больше. Сначала говорил катехизатор Иоанн Инаба на слова «день, Господи, приходит, яко тать в нощи», и стало быть всем всегда нужно быть готовым к Суду Божию, но говорил для язычников совершенно непонятно; приводил разные примеры из Священного Писания – о потопе, о казни Содома и прочее, что для непонимающих Священного Писания совсем темна вода; видно, что человек совсем не входит в свое положение, равно как в состояние слушателей; говорит, впрочем, недурно, только торопится.

Я сказал обычную начальную проповедь язычникам. По окончании, в одиннадцать часов, распрощался с братьями и сестрами, ибо завтра чем свет нужно ехать дальше.

14/26 июня 1892. Воскресенье.

Таизамура.

В пять часов утра отправились мы с о. Оно в Таиза, 10 ри от Миядзу; прибыли в двенадцатом часу; заехали в дом Николая Уетани, у которого в доме восемь христиан: он, жена, старший сын девятнадцати лет, два младших и дочь, дядя и тетка; побыли потом в доме Моисея Накакоодзи, старшего брата умершего катехизатора Павла, отца Андрея, что был в Семинарии; там трое христиан: он, жена Юлия и мать Марфа – мать его, покойника Павла и Луки, что ныне в Сайкёо, потом все вместе прибыли в церковный дом, где живет хромой Иосиф Уетани с двумя малыми сынами (мать их в Сайкёо зарабатывает на их пропитанье). В церковном доме, таким образом, собралось двенадцать местных христиан (все, кроме жены Моисея и тетки Николая, оставшихся дома). О. Оно отслужил краткий молебен о здравии живущих членов сей Церкви и литию за упокой отшедших; пели мы с ним – больше никто не мог, ибо не у кого научиться.

Поучение сказано на первое прошение молитвы Господней, чтобы сами старались поддерживать у себя знание веры и христианский дух – чрез чтение религиозных книг, которыми снабжена сия Церковь, и чрез молитву частную и общую, а также, чтобы сами проповедывали здесь Христа язычникам, потом сказано на слова «непрестанно молиться», чтобы все свои дела и служения посвящали Богу, как подобает ходящим во свете христианам, а не неразумным язычникам, не знающим, для чего они живут и трудятся. – Однако же, так как Церковь здесь и ныне наличная больше, чем в Миядзу, то несправедливо было бы держать катехизатора только в Миядзу, а Таиза совсем оставлять без оного; поэтому обещано на Соборе назначить катехизатора для Миядзу и Таиза равносильно – и пусть он живет и учит там, где больше соберется новых слушателей, в другое же место бывает только раз в месяц, в воскресенье, для молитвы с христианами и поучения их, – Глубокую скорбь наводит ничегонеделанье наших катехизаторов! В десять лет беспрерывного содержания их здесь Миссией в Таиза не приобретено ни единого верующего, а напротив, потерян (ушел к католикам) Иоанн Уетани с большой семьей, в Миядзу приобретен – один – единственный дом Какита, да и там самый важный член семьи – сын Софьи – врач, пошел к протестантам из-за презрения, которое возбудил в нем наш катехизатор (Кубота, как о. Оно говорит). Больше лениться и ничего не делать невозможно, – это уже Геркулесовы столбы! А чем помочь, коли место такое отдаленное, а священник о. Оно такой апатичный!..

Построен и молитвенный дом в Таиза: земли куплено его цубо за 27 ен, дом стоит 135 ен, только дом стоит на глине, а потому расползается и наклоняется, смотря по ветру, то в одну сторону, то в другую сторону, отчего слой штукатурки внутри растрескался, щиты с трубой затворяются, земля же под домом в таком месте, что дороги к нему нет – нужно пробираться по вонючей извилистой тропинке задворков. Хлопотал о постройке молитвенного дома здесь больше всех катехизатор Савва Ямазаки, в бытность здесь в 1883–84 годах (он тогда, пришедши на Собор, просил у меня много денег для сего, но получил всего, кажется, ен 20); на месте же старались Петр Накакоодзи (о. Павла, ныне покойный) и Иоанн Уетани, – и вот так разумно постарались! – Лучшая из христианок в Таиза – Марфа, 68 лет, мать покойного Павла, – очень умная, благочестивая и еще бодрая старушка; бедный жи Иосиф Уетани – истинно жалость возбуждает: еще десять лет тому назад был болен ногами, ныне совсем калека, ползать только может, и при всем том должен готовить пищу себе и двум малышам, – мать же далеко в отлучке работает на их пропитание.

Крещеных по метрике в Таиза 47 душ, прочие, кроме 14 наличных в деревне, в отлучке, или были из других мест и только крещены здесь, или померли, или – вот как Иоанн Уетани с семьей – ушли из Церкви.

Если дать для Таиза отдельного катехизатора, то можно Таиза соединить с Минеяма, 4 ри отсюда, где прежде и была маленькая Церковь, где и ныне есть два христианина – врач Тода с сыном. Молитва и беседа с христианами продолжалась до половины восьмого, после чего мы направились в обратный путь и вернулись в Миядзу в восемь часов вечера.

Можно бы и не возвращаться в Миядзу, а с полдороги, на обратном пути из Таиза, свернуть прямо в Фукуци (13 ри от Миядзу), но о. Оно не сказал мне об этом прежде, – у нас же чемоданы были оставлены в Миядзу; только проезжая ныне из Таиза, он указал мне рукою на отличный большак вправо и закричал: «А вот это в Фукуци». – «Сколько же ри туда?» – «Девять ри». – «Зачем раньше не сказали?» – Молчит. Вообще, беспечный, и барство этого о. стоит Миссии дорого; за проезд всегда по первому слову дает столько, сколько заломят, да еще уверяет, что это умеренно и что дешевле никак нельзя; вчера, когда подряжали дзинрикися в Таиза и обратно (20 ри), заломили 4 ены, да еще двухдневный путь; и о. Оно стал уверять, что «конечно, это дешево, меньше никак нельзя»; меня, наконец, вывело это из терпения, и я велел сказать: «3 ены и вернуться в тот же день, или мы пойдем пешком»; в ту же минуту принесли ответ, что дзинрикися согласны и завтра утром в пять часов будут готовы.

15/27 июня 1892. Понедельник.

На пути из Миядзу в Камеока.

В пять часов утра, окончательно простившись с собравшеюся в гостиницу маленькую Церковью Миядзу, пустились в обратный путь. Предположено было сегодня добраться до Сонобе, 26 ри; к сожаленью, никак не могли, – целый день моросил дождь, дорога испортилась, дзинрикися стали проситься переночевать в Хинокияма; 4 ри от Сонобе, – на что мы и согласились, и ночуем здесь; сами мы тоже очень устали, ибо много приходилось идти пешком при подъемах на возвышении.

16/28 июня 1892. Вторник.

Камеока. Кёото. Оосака.

В пять часов утра отправились дальше, проезжая Сонобе, захватили с собой катехизатора Иоанна Исохиса, ведению которого принадлежит Камеока, и прибыли в одиннадцатом часу в Камеока. Пока мы с о. Оно умылись и переоделись в гостинице, Исохиса собрал христиан к Павлу Хата, торговцу фарфором. Всего их налицо оказалось семь человек: семья Хата – он, жена, двое малых детей и параличная сестра его Нина, Адаци – производитель вина и Стефан Ямамато – молодой человек; в доме последних двух только они христиане; еще есть двое – муж и жена – христиане, но ныне в отсутствии. Отслужили мы краткий молебен, потом литию за умершего сына Хата. Потом посоветовались о Церкви. Камеока – большой город, но стоит заброшенный без нашей проповеди по неименью отдельного катехизатора для него и по неуменью Исохиса управиться в двух местах – Сонобе и здесь (4 ри от Сонобе, по отличной дороге). И после Собора им не обещан катехизатор, ибо не предвидится свободного, и сказано, что будет тому катехизатору, который назначится сюда для двух мест, строго вменено в обязанность проповедывать одинаково в двух городах поочередно, если в обоих христиане будут стараться находить слушателей, или же в том, где будут постоянно слушатели, если в тоже время христиане другого места будут нерадивы в помощи катехизатору. О. Оно выразил уверенность, что при этом условии катехизатор всегда будет жить в Камеока, ибо здесь легче найти слушателей, чем в Сонобе. – Жаль до боли сердечной бедную Нину: всего ей двадцать шестой год, а вот уж десять лет лежит без рук и ног: все суставы поражены неизлечимым ревматизмом; собрание наше было в той же маленькой и грязной комнате, в которой она лежит.

Во втором часу мы отправились дальше, в Сайкёо, 6 ри от Камеока. С утра весь день был дождь с перемежками, но теперь ливень шел почти все время нашего пути до Кёото; горный ручей, мимо которого по обрыву лежит дорога, обратился в клокочущую реку, и реку совсем красного от размытой глины цвета; бешеные волны, прыгая по валунам, рассыпались в мириады брызг, точно львиные растрепанные гривы стояли и стлались по крутящейся и скачущей желто-красной лавине; несмотря на неудобство, нельзя было воздержаться, чтобы не останавливаться и не любоваться этим диким и вместе красивым явлением природы. Мужики из деревень высыпали на дорогу и на поля – спускать воду с полотна дороги и с переполненных полей. В Кёото же – по улицам, где мы проезжали, вода стояла во многих местах озером, и в домах был потоп: и стар, и мал, – старались выливать воду из домов, или убирали подмоченные вещи куда повыше; народ толпился особенно у мостов чрез переполненные канавы, – В церковном доме нас ждали, и было собрано несколько христиан. Церковный дом, за пять ен в месяц, очень просторный и удобный, с пустующим, от избытка помещения, вторым этажом, где может быть устроена со временем приличная Церковь; ныне молятся внизу, в одной из комнат. Кроме катехизатора Алексея Савабе с женой и двумя детьми, в церковном доме живет Марфа Одагири, мать Марка, что ныне в Катехизаторской школе.

Отслужили вечерню, причем пение было вполне правильное, хотя одноголосное; сказано поучение; узнано состояние Церкви. Всего крещено здесь семь, но христиан в Кёото 21, – все из других мест; из коренных жителей Кёото ныне есть крещенный только один молодой человек, да слушают учение человека три. На молитву в субботу и воскресенье собираются не более человек десяти. Словом, Церковь эта еще в самом зародыше, и поможет ли Господь ей возрасти – Ему Одному известно! – Другие здесь очень опередили нас: у конгрегационалов (Кумиайквай), у которых здесь великолепное учебное заведение, из жителей Кёото уже 500 христиан («а в Оосака», – прибавил при сем о. Оно, сам столь малоплодный в Оосака, – «у них 2000 христиан), у Ицциквай (пресвитериане и баптисты) тоже есть христиане, у католиков тоже много, хотя они не сказывают, сколько». –

Наши христиане просили здесь проповеди для язычников: обещано – по окончании Собора в Оосака; ныне же нам с о. Оно нужно очень торопиться, чтобы успеть взглянуть на другие Церкви, и поэтому мы по окончании разговора о состоянии Церкви, приняв заранее приготовленное угощение обедом со стороны христиан, распрощались с ними, и в одиннадцать часов ночи были уже в Оосака. Здесь я нашел письмо из Токио от о. Глебова со вложением пасквиля на Семинарию, Женскую школу и Миссию, напечатанного в виде жалобы ко всем поднебесным господам на несправедливый якобы суд вышедшим из Семинарии – ученикам, поднимавшими бунт. О. Сергий уверен, что никакого перелезанья чрез забор на двор Женской школы со стороны оклеветанных четырех учеников не было и что это – наглая ложь, измышленная негодяями вроде Андрея Накакоодзи.

17/29 июня 1892. Среда.

Оосака. Химедзи.

Юноше жизненное дело рисуется еще вдали и, по состоянию духа юноши, в розовом свете: то идеал жизни: муж видит дело пред собой и уже наложил на него руку, но он еще полон сил и потому надеется справиться с делом; оно для него задача жизни: старик чувствует уже недостаток сил, а дело между тем все растет и растет пред ним, ему и конца не видно, и потому для старика жизнь – труд без отдыха: у старца силы иссякли, а дело как будто не начато еще – так со мною; удручает это старца скорбию, и жизнь для него тягость, разрешиться от которой он желает. Счастлив юноша, если идеал его не мираж, спокоен муж и бодр, если уверен, что задача его – дело почтенное у Бога, не тягостен старика труд, ибо знает умудренный опытом и верою старик, что приставит Бог к сему труду новых бодрых и сильных деятелей, и старец не с скорбью отчаяния взирает на развалину своих сил, а с светлою скорбью смирения, что не мог ничего доброго сделать в сем мире. Таковы были размышления мои, когда я вчера под дождем переходил одну гору и в ливень стоял под сосной над обрывом в клокочущий ручей…

Во втором часу ночи отправились с о. Оно из Оосака и в шесть часов были в Химедзи. На станции встретил катехизатор Яков Ивата; в церковном доме нашли его жену, христианина Владимира и Марину – жену Матфея, христианина; отслужили вечерню, причем, вся Церковь пела, и преплохо, исключая некоторых мест по нотам, все – наобум. По окончании службы, во время которой еще крайне расстроено было расположение духа самым быстрым и невнятным чтением Ивата, не исправлявшееся, несмотря на мои замечания, так что я вынужден был, наконец, взять у него книгу и отдать о. Оно, со словами: «Читайте сами, катехизатор не может», – я не нашел духу говорить поучение, тем более, что пришло два-три язычника, – кому говорить? и о чем? Владимиру и Марине? Или двум язычникам? – Взял я метрику и в ней увидел, что крещено здесь десять, налицо же христиан ныне пять – два видных мною и три, не могших прийти по делам; прочие в разброде по разным местам. Слушателей, говорил Ивата, десять, «а сколько надежных?» – «Человека три». Вот и все состояние Церкви – больше и узнавать нечего. А лет восемь здесь проповедь! Горько и обидно стало за Церковь, за ничегонеделанье катехизаторов и бесполезную трату на их содержание, а хотел я тотчас же уехать отсюда, но кое-как поборол свое гневно-дрянное расположение духа, восстановил несколько душевное равновесие и вечером с собравшимися до числа четырех христианами беседовал как должно. Предложил им вопрос: «Оставить ли в Химедзи катехизатора? Или перевести его в другое, более обещающее, что по христианину в год, место, например, в Накацу, Куруме и подобное?» Если они хотят, чтобы катехизатор остался здесь, то пусть помогают ему в распространении Церкви – это прямой их долг, по Слову Божию, свидетельствующему, что в начальной Церкви все верующие проповедуют, как Акила- Прискилла и подобные; если обещают помогать, то есть собирать слушателей для катехизатора и сами говорить о Христе сколько могут, то катехизатор пусть остается здесь, если нет – лучше всего его перевести в другое место, где тоже их братия – еще язычествующие – ждут проповеди. Христиане вместе с катехизатором рассыпались в уверениях, что теперь, не как прежде, есть большая надежда на успех проповеди, и христиане заверили, что непременно будут помогать катехизатору; почему обещано им оставить здесь катехизатора и после Собора. Касательно пения, советовал я прислать в Женскую школу на Суругадай на полгода жену Ивата, у которой отличный голос и видна большая способность к пению – в полгода отлично научились бы петь, или же, когда здесь прибудет христиан, можно будет прислать им из Миссии месяца на три учителя пения. Катехизатор Ивата родом отсюда; отец и мать его еще язычники, и не думают обращаться в христианство; так-то, значит, смотрят на катехизаторство, как на одно из средств добывать себе средства к жизни и для того позволяют детям играть роль верующих и даже прочно верующих.

18/30 июня 1892. Четверг.

Химедзи.

С половины восьмого отслужили обедницу, причем Лукина, жена катехизатора Ивата, отчасти помогаемая другими, пела недурно, – оказывается, что от покойного катехизатора Марка Камеда понаучилась петь; муж ее совсем плох по этой части; сказано поучение. Потом посещены христиане: плохой бондарь (Матфей), слесарь, уклонившийся к производству карандашечных трубочек и прочих мелочей, да кузнец лошадиных подков, – вот и вся Церковь Химедзи; первые два – беднота непокрытая, у последнего в доме не был: родители его не любят христианства, так чтобы не раздражить их. Потом прошли мимо башни «тенсюдай», столь красивой издали, да и вблизи; Хидеёси строил здешнюю крепость и башню – это было его владение, отвоеванное им у Мори. Зашли к старику – отцу катехизатора Якова и просидели часа полтора; старик и жена его к вере совсем глухи – только смеются, когда заговоришь о ней; так обратили разговор на старые, дореформенные времена, – и старик рассказал много интересного, как например, князь Химедзи, Сакай Утано Ками (15 ман коку, фудай) лет за десять до прихода в Японию Перри и Путятина распорол себе брюхо, подавши Сёогону представление, что нужно крепче затворить Японию для иностранцев; подал же по поводу того, что тогдашний заправитель Тородзию, князь Эциденно Ками, владетель Хамамацу (6 ман коку) благоволительно обошелся с одним иностранным судном, забредшими в Симоду; вследствие кровавого протеста Утано Ками, он был отставлен от должности и переведен на другое, низшее княжество – в Акита (Утано Ками, будучи тридцати лет, казнил себя. Так строго при сёгунах были распределены все службы и занятия! Коли ты не участвуешь в правлении, так не смей и мысли иметь о нем, а знай свое дело только; захотел же перескочить свою оградку – слово молвить в неподведомой тебе области, так умри, – salto mortale! Как теперешнее противоположно тому!).

Вернувшись домой еще до полудня, – вот приходится праздно ждать восьми часов вечера, когда назначена проповедь для язычников. День сегодня отличный, жаркий; сижу, читая присланную стариком Ивата какую-то рукописную синтуитскую болтовню и глядя на стену крепости Хидеёси, у рва которого, затянутого ряской, стоит церковный дом.

С восьми часов проповедь для язычников, которых собралось – одна женщина и, кажется, два переодетых бонзы, из которых один ушел до окончания; во время проповеди несколько входили и выходили; немногие, вошедши на половине, остались до конца. Так-то плохо полагаться на уверения катехизаторов, что множество слушателей будет! Здесь катехизатор поручил христианам собрать слушателей; а христиан всего три, и бедняки, – кого же они могли собрать? Никого; а между тем третий день – жди вечера для проповеди, и во время проповеди, утомляйся, говори два часа, потому хоть и одна баба пришла (и та много занималась своим ребенком), но, согласно обещанию, говори. – Сказал о. Оно, чтобы он вперед сам принимал меры больше собирать слушателей, коли затевается проповедь для язычников. На проповеди даже отец катехизатора Ивата, мать и никто из их дома не был; как это для катехизатора позорно и какое препятствие ему! Говорил об этом ему, но что пользы! Просто нужно перевести в другое место, подальше от его атеистического семейства. Говорит проповедь он недурно.

19 июня/1 июля 1892. Пятница.

Какогава.

В восьмом часу выехали из Химедзи и меньше чем чрез час были в Какогава. Христиане встретили на станции, иные ждали в церковном доме, и тотчас отслужена обедница и сказано поучение. Потом просмотрена метрика. По ней крещеных: 78, из них налицо здесь и ходит в Церковь 37, прочие 25 ныне в других местах, 6 умерло, 9 охладело, один ушел к протестантам (сделался приемышем в доме протестанта и потому совращен). Сицудзи два; в месяц жертвуют христиане до 1 ены 20 сен. Слушателей, говорит Мияке Иоанн, здешний и для Акаси катехизатор, человек 6, но надежного ни одного нет, ибо он проповедует теперь больше в Акаси. За дом – плохой и в конце города – платится 1 ена 80 сен, из коих 1 1/2 ены высылается из Миссии. К богослужению собираются 10–20 человек. Сегодня было человек 12; пели бойко и смело женщины и подростки; иное пели правильно; учил Марк Камеда. Христиане здешние, кажется, довольно усердны; очень хотят поскорее купить землю и на ней построить Квайдо; уже собрали на то 50 ен; а нужно всего нс более 150. Я обещался пожертвовать (в чем дал письменное заверение) 25 ен, но только тогда, когда они соберут для себя всю нужную сумму (- 25 ен) для покупки не менее 100 цубо земли и постройки молельни; земля должна быть куплена на имя священника, который от себя должен дать письменный документ Церкви, что земля – не его, а Церкви; в должное время чрез священника они пришлют мне мою расписку, а я вышлю 25 ен. Отслужена панихида. Посещены дома христиан, – шесть домов, кроме одного, все зажиточные. Вечером отслужена вечерня, сказано поучение; потом с половины девятого была обычная начальная проповедь для язычников, в гостинице, в комнате, где лет двенадцать тому назад останавливался для отдыха Император; слушателей язычников было человек 25; здесь были «цуукен», то есть билетики разнесены были по домам и потом по ним пускали слушателей, – способ сбора слушателей тоже не совсем удачный.

20 июня/2 июля 1892. Суббота.

Акаси. Оосака.

В восьмом часу собравшимся в церковном доме христианам сказано поучение об Ангеле- Хранителе и о воспитании детей, и затем отправились мы с о. Оно из Какогава в Акаси. В девять часов были в Акаси, отслужили обедницу, – поучение, отпели панихиду, – поучение. Состояние Церкви следующее: по метрике – крещеных 33, но их них 13 – в разных других местах ныне, 8 охладело (три самурая представились верующими, чтобы добыть у Мисима его сочинение против католиков и протестантов и продать его буддистам в Кёото, – убили бобра!), 3 – неизвестно, где ныне, 3 – умерло; остальные 6 и из Дзике одна семья – 4 человека – ныне налицо. Лучшая здесь христианка – Агафья, жена чиновника, но обиженная им, – муж в Окаяма служит и живет с наложницей; лучший христианин – фотограф Николай. Слушателей учения ныне трое надежных есть, говорит катехизатор Иоанн Мияке; жертвуют христиане в месяц 40 сен. Тоже есть и здесь, как в Какогава, ежемесячное женское симбокквай, по средам вечером, когда сами христианки говорят приготовленные поучения. Церковь – еще в зародыше; были в Квайдо, на молитве, ныне четыре женщины, двое детей, фотограф Николай, юноша Хрисанф да семья катехизатора. После службы посещены три дома христиан и дом протестанта, слушающего о православии у катехизатора, по недовольству своим учением. В четыре часа мы отправились из Акаси в Оосака, ибо проповеди для язычников здесь христиане не попросили по какому-то неудобству для них.

В Оосака, вследствие предварительного извещения о. Оно, нас ждали ко всенощной, начатой поэтому позже обыкновенного, в семь часов. Христиан в Церкви было человек 35; проповедь – и очень хорошую – сказал Василий Таде.

21 июня/3 июля 1892. Воскресенье.

Оосака.

С девяти часов обедня, на которой проповедь. После полудня посещение девяти домов: трех сицудзи, катехизатора Василия Таде и гию; домы простых христиан обещано посетить, если время позволит, по окончании здешнего Собора, в августе. Пение в здешней Церкви началось, наконец, двухголосное, и довольно хорошее, – поют все на минорный тон, – несколько печальней и вместе торжественней; «Господи, помилуй» особенно хорошо.

22 июня/4 июля 1892. Понедельник.

Нара. Сакаи. Оосака.

Поехали мы с о. Оно из Оосака в семь часов утра и вернулись в двенадцать дня. В Нара, на станции, нас встретил уехавший раньше катехизатор Василий Таде с христианином Яковым Минова. Приехавши к последнему в дом, нашли там еще двоих – Хрисанфа и Гавриила (младший брат Якова Фудзии) и пятнадцатилетнюю дочь Якова Агафью; сии четыре христианина ныне только и есть в Нара. Отслужили краткий молебен; сказано небольшое поучение; потом поговорили о Церкви. По метрике здесь крещеных семь, но из них только трое здесь и Яков, крещеный в Оосака. – Дано обещание христианам прислать сюда катехизатора в будущем году, когда будет выпуск из Катехизаторской школы; ныне же, на Соборе, поручить Нара ведению Оосакской Церкви с тем, чтоб если христиане до шести новых слушателей, то катехизатор из Оосака придет сюда для житья до тех пор, пока скажет им все вероучение. – По дороге в Нара, налево, виднеется Хоориудзи, храм, построенный 1400 лет тому назад Сёотоку- Дайси; много и в Нара, этой древней Императорской столице, древних храмов; особенно знаменит здешний гигантский идол будды в стоячем положении 53 1/2 фута высоты, но некогда было взглянуть на все это, – оставлено для более свободного времени.

В пять часов вечера отправились в Сакаи и в восемь вернулись. Виделись там с одним христианским семейством – чиновника – Нифонта Минова, жена Мария, дети: Игнатий, шести лет, и Петр, три месяца; семейство очень благочестивое, о чем можно судить потому, что старший мальчик уже отлично знает молитву Господню и отвечает на начальные вопросы вероучения. Сказано, что до будущего года будет заведывать Церковью в Сакаи оосакский священник; катехизатора же можно надеяться поставить здесь разве с Собора будущего года, когда будет выпуск из Катехизаторской школы. Возвращаясь из Сакаи, в вокзале наткнулись на неприятность: два выпивших японца вознегодовали на подрясники о. Оно и диакона Мацуда и стали громко ругаться, – поносить их якобы за отсутствие патриотизма, и иностранца (не обращаясь лично ко мне), как «бирабо», «яро»; принуждены мы были пересесть в вагон первого класса.

В Оосака по метрике крещеных 320, из них 83 – в других местах, 62 умерло, 22 неизвестно где, 13 перешли в инославие или вернулись в язычество; но здесь есть 52 из других мест. Итого налицо здесь ныне 192. Сицудзи три, пиюу 10; существуют ежемесячные «фудзин-симбокквай», мужское – «кёоюуквай» (иероглифами); но прекратилась воскресная школа для детей, ныне о. Оно и диакон обещают восстановить ее. Христиане жертвуют: ежемесячно до четырех ен; из «кенсайбако» в год высылается до восьми ен; риндзи-хи в год до 50 ен. Новых слушателей ныне у диакона Мацуда один, у Василия Таде человек восемь, у Кирилла Сасабе шесть надежных.

Вечером с о. Оно я толковал о продолжении Катехизаторской школы здесь, в Оосака. Думал было я, что катехизаторская школа должна отныне уступить место Семинарии. Но Семинария – вот она как надежна! Из недуманных – негаданных причин, или лучше, без всяких причин, а просто по искушению от диавола, чрез посредство его детей – лжецов и клеветников, тридцать человек разом ушли из Семинарии. Итак, по-прежнему, возлагать всю надежду на Катехизаторскую школу и оставить пока мысль о Семинарии и ее служении Церкви (недостойна она сих надежд!). Но и в Катехизаторскую школу ныне совсем мало собираются, особенно с юга; юг вообще – мало знаем. Токио – мало думает о нем; для него – Оосака – столица; итак, в Оосака нужна Катехизаторская школа.

(Смотри продолжение в книге 2-й сего формата)