Миссионерские заметки

Епископ Николай

13/25 февраля 1893. Суббота

1-й недели Великого Поста.

Целый день до того страдал, что голова разболелась. Дело воспитания здесь в отчаяние приводит. Воспитанные в России – Арсений Ивасава, на которого столько надежд я возлагал, Исигаме – не глуп по природе, и прочие оказываются не помощниками здесь в воспитании Церкви, а восхищающими противниками. Уже говорил я им, что на них смотрят, как на соблазн, и убеждал ходить в Церковь всегда, когда ходят воспитанники; в обязанность поставил им это; и – ни мысли, ни чувства, ни попытки исполнить обязанность! – В первую неделю, когда все ученики три раза в Церкви, хоть бы кто из них в Церкви! Сегодня к причастию все четверо – Ивасава, Сато, Исигаме, Кавасаки – явились без всякого приготовления, не выслушавши даже правила. Господи! Что за наказание! Уже ли в русских родных академиях они научились такому безверью! Приобщил я их, ибо кто же знает душевное состояние людей и как удержать от Чаши, к которой все призываются? Но целый день вот адские мучения испытываю не за них и за себя, а за Церковь. Хотел призвать их и объявить, что жалованье уменьшу за всякое нехождение в Церковь в обязанное время, но отвращение берет от этой меры, хотя и вполне достойной японца и, вероятно, самой бы действительной. Поговорю с каждым из них в отдельности и посмотрю, что будет. Один д.⁶ Симеон Мии из воспитанных в России возбуждает уважение к себе. Но и он – слаб до нестерпимости. Как много и как убедительно, по-видимому, я ему толковал об управлении школой и о важности дисциплины и соблюдения разных правил в ней, а сегодня – часть школы пришла в половине восьмого часа по звону, как положено, для выслушивания Правила пред Причащением; пришел и сам инспектор школы д. Мии за сими учениками, но – это была только половина учеников; остальная брела в разброд, вплоть до восьми часов, то есть до времени, когда уже Правило было кончено. И что стоило д. Мии пройти по Семинарии, разбудить спящих (в восьмом-то часу!), но на сие у него – ни желания, ничего другого человеческого не нашлось! Было одно смутное движение – идти, куда зовет колокол, больше ничего! Бедная японская христианская школа! Бедная Японская Церковь!

7/19 апреля 1893. Среда на Фоминой неделе.

Церковь в Коморо.

В половине девятого утра мы с о. Федором Мидзуно выехали из Токио в Коморо, лежащее первым на пути нынешнего посещения Церквей. Проезжали по железной дороге «Усуи-тоочё», у подножия вулкана Асама; линия эта открыта первого числа сего месяца. Подъем в гору идет по средней линии с зазубринами цепляющимися колесом; локомотив прицеплен сзади. По пути двадцать шесть тоннелей, всего около трех английских миль; на постройку тоннеля употреблено два миллиона кирпичей; вся работа произведена в два года. В пятом часу мы были в Коморо. Местоположение очень высокое, оттого здесь еще холодно, – нужно надевать шерстяную рубашку и чулки. У подножия Асама любимое место пребывания иностранцев в летнюю жару – Каруизава – селение, где виднеются домов 20 иностранной постройки. Коморо – несколько только ниже Каруизава.

Катехизатора здесь нет; христиане собираются молиться в доме Тита Онгивара, бывшего когда-то катехизатором. Дом у него большой; молитвенная комната устроена очень прилично. Христиане и христианки встретили на станции. По прибытии в дом Тита тотчас же началась вечерня; пели христианки твердо и бойко; видно, что молитва с пением здесь обычное и навыклое дело; читал Тит также весьма хорошо. По окончании службы я сказал поучение, но усталость взяла свое, – долго не мог говорить; следовало бы несколько прежде отдохнуть после длинного переезда и выпить стакан чаю.

По метрике ознакомились с Церковью. Крещеных всего 32; из них 6 умерло, 8 в отлучке, в Токио (например, Петр Ояма, бывший катехизатор, на военной службе); остальные 18 все налицо. Охладевшего ни одного нет. Христианских домов в Коморо 9, в Касиваги, 20 чё от Коморо, 1, в Морияма 1. Но странно, почти во всех домах только по одной христианке, и все – девицы, младшие члены в семье; отцы и матери не мешали им креститься и не мешают теперь молиться, а сами не слушают учение и не крестятся; оттого эта маленькая Церковь состоит почти вся из молодых женщин. Самый почтенный здесь христианский дом – это Авраама Ояма, отца Петра, бывшего катехизатора; дом этот в Касиваги; в нем все христиане – 6 человек, с Петром в том числе. Из дома Исидзука, сидевшего вместе с Павлом Оои в тюрьме за Корею, ныне в Токио, в Дзиютоо, взял себе жену Сергей Ооцука, бывший катехизатор, ныне ничего не делающий в Хоккайдо, куда произвольно ушел; его жена, как видно, очень хорошая женщина – Пелагея, с недавно родившимся ребенком, все время сидела здесь и, видимо, принимала живое участие в беседах и во всем.

Церковь в Коморо недавняя; покойник Нифонт Кубота, усердный катехизатор, начал здесь дело, потом был Иоанн Камой, Андрей Такахаси, в последнее время Аизава, дрянно ведший себя здесь и сбежавший со службы. Тит Онгивара, хотя когда-то отставлен от катехизаторства за грех против 7-й заповеди христианской, чувства, однако, не потерял, а напротив – возгрел его против прежнего; его заботами ныне здесь поддерживается маленькое христианство и без катехизатора. Недавно у него померла жена, остался семилетний сын Акила, есть еще старуха – мать Анна. Тит хочет вновь жениться, научил будущую жену, свою ученицу по шитью (ибо он швец и вышивальщик), уже не совсем молодую женщину, раз бывшую замужем, христианству и просит завтра крестить ее, и вместе завтра же перевенчать их; я сказал Титу, что неприлично – нужно подождать венчаться, пока о. Федор придет сюда, что может быть дней через двадцать; Тит без слова согласился. Испытал я невесту его в знании веры – плохо знает, тоже и ученик Тита, пятнадцатилетний малец, которого Тит тоже прочит крестить, но главное они все-таки знают и, принимая во внимание то, что они останутся около Тита, – он же учение знает хорошо, восполнить им недостающее может потом, я дал позволение о. Федору крестить их завтра, также ребенка Пелагеи и Сергея Ооцука.

Внушал христианам непременно завести женские собрания со своими кооги, по два раза в месяц, по воскресеньям, рассказал, как эго делается, представил в пример собрания в Хакодате и Аригава. Христианки весьма охотно согласились; а я им обещал выслать книг, по которым бы им готовить кооги, ибо книг для учения христианам здесь нет ни одной, есть только богослужебные.

В половине восьмого кончена была беседа с христианами. С восьми часов должна была начаться проповедь для язычников, которых Тит предварительно известил и звал, – Пошли мы с о. Федором на полчаса в гостиницу, где должны были потом ночевать; он поужинал, я выпил стакан чаю и поспешили опять к Титу. Но пришлось ждать до половины девятого, пока Тит сказал, наконец, что можно начать проповедь. Потом во время проповеди, длившейся до половины одиннадцатого, не переставали приходить и уходить слушатели. Человек 10 слушали внимательно; участливого чувства, впрочем, на лицах у них не заметил. По отзывам Коморо вообще – место равнодушное для веры, буддизм здесь тоже слаб; христианству никто не мешает, но и слушать его почти никто не желает; есть здесь протестантская Церковь, но и у них тоже слушателей нет.

Около двенадцати часов я вернулся в гостиницу; о. Федор остался у Тита, чтобы совершить оглашение имеющих завтра креститься.

8/20 апреля 1893. Четверг.

Коморо. Уеда.

Утром в пять часов утра о. Федор отправился в дом Тита Онгивара совершить крещение, назначенное с шести часов утра. Крещены трое: невеста Тита, его ученик и дочь Сергея Ооцука. Я пришел после крещения, к началу обедницы; за обедницей новокрещенные были приобщены запасными Святыми Дарами. Потом отслужили панихиду. Пели девицы очень хорошо, так что я после дал им в похвалу на конфеты 2 ены. Проповедь говорил о необходимости воспитывать христианское усердие, потом о пользе молитвы за умерших и о значении кутии. Все богослужение было окончено к десяти часам. После пошли посетить дома христиан. Бедных христиан здесь нет, у всех хорошие дома и приличные занятия; только Илья недавно погорел; впрочем, не в своем доме, а на квартире; имущество почти все успел спасти; это, кажется, из бедных; дал ему на погорелое 2 ены, за что он благодарил, как благодарят бедные. Девицы христианки все, видимо, не притесняются в вере и молитве, но родные в домах все язычники, и холодные язычники – едва ли скоро обратятся, – «некогда», говорят, «очень заняты житейским». Убеждал, но пользы едва ли будет; все ласково принимают и угощают; в одном доме встретился даже со своей доброй знакомой в детстве, первый раз в Японии; о посторонних вещах говорят так мило, а как заговоришь о вере – лица являют безучастие, и, между тем, недалеки же они от Бога, иначе детям своим не позволили бы сделаться христианами. У Пелагеи (жены Сергея Оцука) и Марии, младшей сестры ее, бабка в доме язычница, но мать их – Нина, говорят, очень усердная христианка; теперь ее нет дома – в Токио с мужем, который служит – член партии либералов (Дзиюутоо) и язычник. – Обошедши всех христиан в городе и пообедавши в гостинице, где под диктовку о. Федора, по обычаю, приготовили сквернейшее яство, в намерении угодить чем-то якобы по-иностранному приготовленным, вследствие чего пришлось на сутки остаться голодным, отправились в Касиваги к Авраму Ояма; живет зажиточно, ибо, кроме земледелия, занимается разведением шелковичного червя; в доме он, жена Елена, мать-старуха Анна; двоих младших детей не было дома. Деревня Касиваги (70 домов) лежит у подножия вулкана Асамаяма, над вершиной которой постоянно висит шапка дыма; до вершины отсюда не более 2 1/2 ри.

Вернувшись из Касиваги, в четыре часа отправились на станцию железной дороги, где почти все христиане и христианки собрались проводить, и, простившись с ними, направились в Уеда. до которого от Коморо 39 минут пути по железной дороге.

В Уеда только один христианский дом – Кирилла Такахаси, с женой и четырьмя детьми, которые все христиане. Жил здесь катехизатор, к несчастью, совсем неудачный, выпущенный из школы Ниицума, – некто Саебара – ничего не делая здесь, а потом и совсем развратился и ушел со службы. А город Уеда очень большой, имеет больше трех тысяч домов – бывшая резиденция князя с 5 ман коку – имеет много дворян и очень цветущую торговлю; Церковь здесь должна бы быть, если бы только катехизатор нашелся удачный. – Есть у меня мысль соединить Коморо и Уеда в одно и прислать для сих двух мест катехизатора; для одного Коморо, а равно и отдельно для Уеда едва ли на Соборе можно выгадать по катехизатору; для двоих же мест одного, вероятно, можно будет; сообщение по чугунке до того удобное, что в один и тот же день можно в двух местах иметь по проповеди – всего 39 минут езды! Только несколько дорожных нужно будет положить катехизатору.

На станции в Уеда встретил Кирилл и трое его приятелей – язычников. Сегодня вечером, с половины восьмого, предположена здесь проповедь для язычников, которых назвали Кирилл и его приятели. Посмотрим, сколько соберется.

В двенадцать часов ночи.

Проповедь была в доме одного купца, который gratis дал свой дом для нее с полным освещением и другими приспособлениями, даже глобусом на столе. Сначала привалила большая гурьба девчонок, наполовину сопливых, которые подняли хохот, но их усадили в сторонке, и они утихли. Потом набралось до 15 больших. О. Мидзуно начал предварительную проповедь; говорит бойко, но очень растягивает на примерах и подобиях, так что мысль теряется и скучно становится. В девять часов я начал обычную начальную для язычников; человек больше 20 набралось к тому времени и гурьба уличных мальчишек, которые пустились неугомонно фыркать и смеяться; когда большие стали браниться на них, что мешают слушать, они ушли из дому, но перед домом почти до конца проповеди на всю глотку кричали, издевались, визжали – таких грубых ребят редко где встретишь, когда кончили они – начал один, сначала в доме, потом начал кричать и безобразничать. Слушатели уходили и приходили; немногие слушали внимательно, человек пять; все это заставило меня значительно сократить проповедь, так что меньше, чем в половине одиннадцатого часа она была окончена. Поблагодарив любезно хозяина, вернулись в гостиницу в сопровождении Кирилла Такахаси. Он – родом из Нагано, по ремеслу ткач; завтра утром хотели сходить к нему; да едва ли удастся, – живет далеко, не поспеем к первому поезду потом, отходящему около восьми часов утра. Сегодняшний опыт проповеди, как ни недостаточен, доказывает, однако, что слушатели здесь найдутся для катехизатора; объявления о проповеди в городе не было, Кирилл только оповестил своих знакомых, и тем не менее собралось порядочно. Значит, для Коромо и Уеда одного катехизатора непременно нужно. Не забыть об этом на Соборе при распределении катехизаторов.

9/21 апреля 1893. Пятница.

Уеда. Мацусиро.

Утром, с поездом с восьми часов, нужно было выехать по железной дороге в Мацусиро, то есть до Ясиро, полчаса по железной дороге, оттуда в сторону 2 ри простым путем. Пришел проводить единственный христианин Кирилл Такахаси, да совсем неожиданно явилась христианка, его племянница, Анастасия, девица лет семнадцати, так что в Уеда выходит всего 7 христиан, Кирилл с женой и четырьмя детьми и она, пятый – только что родившийся ребенок – еще не крещен; о. Федор будет здесь после, чтобы крестить его. Показал еще Кирилл на станции одного субъекта в усах и с сигаретой: «Это – оглашенный в нашу веру»; оглашенный ехал по одному направлению с нами; зная Кирилла, он, конечно, не мог не догадаться, кто мы с о. Федором, но подойти к нам и приветствовать не счел нужным; «Адвокат, поведения гулящего, да и веру знал мало, когда принимал оглашение от жившего здесь катехизатора», – заметил Кирилл; потому не сочли нужным вступать с ним в кратковременное знакомство. – От Ясиро сели в дилижанс – всего по 13 сен до Мацусиро, и в десять часов были уже в Мацусиро. Савва Такаку, отец семинариста Игнатия, встретил далеко за городом. Христиане почти в полном сборе ждали в церковном доме, и потом, умывшись, тотчас приступили к богослужению. После часов, которые хорошо прочитал катехизатор Иоанн Ендо, обедницу пели медленными и слабыми голосами, точно мухи, здешние певчие – подростки-девицы и совсем маленькие девочки; Ендо, мешаясь своим голосом между ними, производил только дисгармонию, тем более что часто совсем разнил; из девиц некоторые пели правильнее его, и потому я сказал Ендо перестать, после чего пение пошло лучше. После краткого приветственного поучения, потребована была метрика, и по ней Церковь оказалась в следующем состоянии. Крещено 82, из них 32 ныне налицо в Церкви, 30 – в отлучке в разных местах, 18 охладевших, то есть неходящих в Церковь, хотя некоторые из них молятся дома, по заявлению здесь, а двое даже оказались тут же сидящими и молча слушающими, как их рекомендуют уже не принадлежащими к Церкви; по расспросу их здесь же, оказываются они еще довольно хорошими верующими, только нерадивыми в исполнении христианских обязанностей: «Некогда, – говорят, – ходить в Церковь». К вечерне потом пришли и они, и другие показанные охладевшими, кроме одного, все; значит Церковь в лучшем состоянии, чем казалось с самого начала. Есть три умерших в сей Церкви.

Ныне слушателей, по словам Ендо, человека 2–3, да на женские собрания приходят пять язычниц, которые подают надежду сделаться христианками.

На богослужение здесь собираются по субботам человек 10, по воскресеньям человека 4–5, кроме поющих детей. Есть «фудзинквай»; собирается христианок 12, ежемесячно в первую и третью среду вечером; катехизатор говорит им поучение, говорят и сами они, но плохо-де.

Мужских никаких церковных собраний нет. Старшина Кирилл Оосима (родной брат Ильи Миясира, фотографа и хорошего христианина в Нагоя, который родом отсюда), по-видимому, самый усердный христианин здешний, говорит: «Сколько раз заводили собрания, но всегда скоро же кончалось тем, что я один приходил на них».

Жители Мацусиро христианства не гонят, ненависти к христианам не являют, но коснеют в блюдении своих старых навыков – это и есть единственная помеха здесь христианству; оттого наша Церковь здесь туго подвигается, у протестантов тоже, а католиков совсем нет.

После обеда, который приготовлен был без хитростей, прямо по-японски, и оттого вышел очень хорошим, пошли посетить христиан; так как был дождь, то должны были взять тележки. Посетили домов 12, то есть все христианские дома, не исключая охладевших. Особенность этой Церкви та, что она почти вся состоит из дворян (сизоку), но обедневших. Первым по порядку посетили Савву Такаку. Живет в бедном доме, но на своей земле, у своего огорода; в доме жена и трое детей: девочки – лет двенадцати и восьми, и сын Павел, лет трех; два сына еще в Токио – в Семинарии Игнатий, и в медицинском обучении; все семейство очень веселое, здоровое, любо смотреть; Савва – здоровеннейший мужчина, но промышляет совсем неподходящим ему ремеслом – печением японских бисквитов в виде рыбок, зверей и тому подобных. В доме семинаристов Афонасия и Антония Такай, тоже бедном, нашли их мать, еще молодую женщину, и трех дочерей, из которых старшей лет четырнадцать; отец в Токио, в каком то обществе. У охладевшего христианина Пафанаила Момосе, записанного первым по метрике, прежде бывшем в протестантстве, нашли четырех детей, которые все были отрекомендованы, как отлично «поющие в Церкви – только последнее время-де что-то перестали ходить»; по-видимому, отец повздорил с кем-то из христиан, оттого и не ходит в Церковь и не пускает детей; вечером потом дети все были на богослужении и пели; а младший сын Иоанна годен бы к приему в Семинарию, о чем я заявил отцу и тем, по-видимому, обрадовал его и сына.

Все здешние христиане – местные обыватели; почти все живут в своих домах; наиболее зажиточный из них – Матфей Макино, которого показали охладевшим, но который был и на обеднице, и на вечерне, и охотно согласился участвовать в мужских «кооги квай», которые положено отныне завести.

Особенность Мацусиро, что здесь по улицам чрезвычайно много детей, и нигде во весь сегодняшний объезд христианских домов не встречено ни одной грубости от детей – видно, что город, где преобладает дворянский элемент и хорошее воспитание.

Вернувшись в церковный дом, с половины шестого часа начали вечерню, которую пели посильней и получше, чем утром. Поучение было о христианском усердии и о средствах возгревать его, одним из которых рекомендованы христианские собрания для мужчин и женщин – «кооги квай» со своими кооги; рассказано, как вести их, предложено тут же назначить время, избрать для первого собрания «коогися»; на все охотно согласились, и решено отныне иметь месячные мужские и женские «кооги квавай» неопустительно.

Между тем мало-помалу собрались язычники для слушания проповеди. В половине восьмого она и началась; сначала о. Мидзуно говорил, потом я сказал обычную начальную язычникам; слушали очень хорошо; собралось человек 200, до конца осталось человек 100, с христианами в том числе.

Перед вечерней дети испытаны были в знании молитв; оказались знающими молитву Господню, и получили по крестику.

В половине двенадцатого ночи окончился работный день; хотел было записать дневник, но очень устал, и потому пишется сие на другой день утром.

10/22 апреля 1893. Суббота.

Мацусиро. Наган.

Утром, с восьми часов, назначено богослужение, к которому вот ныне спеваются; полоумный катехизатор Иосиф Ендо учит петь панихиду, и сам немилосердно фальшивит. В Катехизаторской школе очень усердно надо изучать пение, а они обыкновенно манкируют, после же сами чувствуют все неудобство того. – С половины девятого началась служба; обедницу пели сносно, панихиду – невозможно, нервы расстраивают какофонией до болезненности – насилу потому с помощью внутренней молитвы придешь в состояние говорить проповедь. Говорено о необходимости посвящать себя и все свои дела Богу. По окончании испытаны остальные дети в знании молитв, даны им крестики – трехлетние умеют истово креститься. Потом сказано еще о необходимости воспитывать детей для Неба, в чем родителям помогают Ангелы- Хранители детей. Певчим, в поощрение к дальнейшему изучению пения, дано на кваси 2 ены, но они, видимо по внушению старших, взяли только по 50 сен, остальные же вернули мне с просьбой на эти деньги выслать им из Миссии по нотному обиходу: 8 простых – всем по одному, в собственное владение, два праздничных.

Расспросил мать семинаристов Такай и ее домашних о делах; оказывается, муж ничего не присылает ей на содержание из Токио – служит там где-то при госпитале и получает очень маленькое жалованье; она трудами рук питает себя и трех девочек; спрашиваю: «Отчего не просили взять одну из девочек в Миссийскую школу?» – «Еще три года тому назад очень хлопотали о том, да оказалось, что нельзя», – отвечает. Я впервой слышу о том. Должно быть, Анна Кванно сказала, что нужно содержание девочки, без того-де не будет принята. Я сказал, чтобы представили к приему в сентябре среднюю Ирину, двенадцати лет, на содержание Миссии, с тем, конечно, чтобы Церковь потом имела право распоряжаться судьбой девочки, то есть выдать ее за служащего Церкви. Братия, угостивши обедом, предложили потом ванну, от которой я и не отказался, но пред ванной, по желанию братии, снялся в фотографии – снимает дочь хозяина, восемнадцатилетняя девушка, скромная, как самый маленький ребенок, но способная до того, что вот зарабатывает хлеб своим искусством.

В два часа простился с Церковью, на выезде из города заехали в дом бывшего здешнего главного Кароо; хозяин звал, хотел показать родовые древние вещи; хозяин – двадцатичетырехлетний, женат на дочери владельца церковного дома, старшей сестры фотографистки. Здесь часто бывает катехизатор, и хозяин Яйзава – немного слушает учение. Показывал сабли, ширмы и прочее, – действительно, хорошие вещи, но историю их рассказать не умел; еще между хорошими вещами вдруг развертывает один свиток; «А это смешные картины; во время болезни одного придворного нарисованы, чтобы занять его» – начинается смешными фигурами, и вдруг переходит к грязнейшим сценам. – «Ну, это лучше не смотреть», – заметил я, берясь за другие вещи; у всех же японцев, бывших здесь, ни малейшего вида, чтобы это было неприличие.

От Мацусиро до Нагано 3 ри по ровной дороге в долине, запертой среди гор, превосходно возделанной, с густым населением; дул сильный ветер, мешавший приятности пути. Около пяти часов прибыли в Нагано. Извещено было, что с шести часов здесь будет всенощная, но так как много христиан было собрано в Церкви, то по приезде отслужили краткий молебен с приветственным поучением, после которого по метрике, здесь же в Церкви, исследована была Церковь.

Крещено: 186 человек; из них ныне в Нагано 90, в других местах 72; в том числе в Миямаса, где еще метрики нет, а крещеные записаны в Нагано; умерших 19, в том числе одна женщина, гнетомая бедностью, одинокая старуха утопилась («Отчего не помогли?» – «В Церковь не ходила, не знали о ее безвыходном положении», – говорят); охладевших 5.

На богослужении по субботам и воскресеньям приходят одинаково человек 25–30, не считая детей в том числе. Вновь слушают учение ныне четверо.

Христианству в городе не мешают открыто, но народ туго обращается, ибо закоренелые в буддизме – по той причине, что здесь, в городе, находится знаменитый буддийский монастырь «Дзеенкоодзи» сект Тендай и Дзёодо вместе, привлекающий множество богомольцев и доставляющий городу большой доход. Удельного князя здесь не было; но бонз всегда было много; и ныне здесь существует буддийская семинария. Оттого и обращаются в христианство здесь по преимуществу пришлый народ – чиновники и подобные, живущие жалованьем; коренных же жителей у нас в христианстве здесь всего 6 домов из 20.

Есть здесь женские собрания, заведены с двенадцатого месяца прошлого года; собираются по средам, два раза в месяц, днем; катехизатор Нифонт Симое говорит им поучение; приходит женщин 13. Только что заведены и мужские собрания, по средам, каждую неделю, вечером; приходят человек семь и по очереди толкуют Правила Исповедания (ринкоо) с участием катехизатора.

Здесь построен очень порядочный храм; чертеж для него рисовал Николай Мацуи, который в Фукуока, на Киюсиу, ныне. Стоит постройка 870 ен; кроме того, около храма построен церковный дом, где живет катехизатор и производятся христианские собрания; дом стоит 140 ен. Постройки эти произведены на занятой земле, за которую ежегодно ренты платится 18 ен.

После сих построек остался долг 414 ен, который очень тяготил Церковь и расстраивал ее. В прошедшем году и в начале нынешнего, наконец, долг этот совсем очищен. 385 ен заплатил из собственных средств Павел Куросава, больше всех принимавший участие в постройках, остальное – другими христианами. Ныне Церковь здесь – в мирном и устроенном положении. Жертвуют христиане ежемесячно до 3 ен, из которых 50 сен идет на свечи и ладан, остальное на ремонт и решу.

Храм снабжен полным иконостасным комплектом икон, писанных в Миссии; кроме того, есть отличные большие, тоже иконостасные иконы Спасителя и Богоматери, присланные прежде, так что икон здесь больше, чем нужно. Но алтаря еще нет, и иконы стоят бесприютно по стенам. В Церкви еще неудобство то, что половина ее составляет возвышение для алтаря, и притом неумеренно высокое. Все это показывает, что за постройкой Церкви нужно тщательно присматривать, чтобы не выходило нелепостей.

В половине седьмого начата была всенощная; пели пять христиан; женского или детского голоса ни одного; пели довольно стройно; только мало навычное, как «Христос воскресе» и «Ангел вопияше» поют уже очень плохо.

После всенощной было слово о христианском усердии и средствах воспитания его; объявлено было, между прочим, Таинство Причащения, в конце же было перейдено к убеждению христиан и христианок завести «кооги квай» – обычные, ежемесячные; долго было объясняемо, как вести их, какова польза и прочее. Обещались завести – и мужские, и женские.

В двенадцатом часу ночи проводили на ночлег в гостиницу, совершенно по-европейски устроенную. Когда в шестом часу беседовал с христианами в Церкви, живущий здесь епископальный миссионер, семейный, прислал предложить у себя помещение; я поблагодарил и сказал, что завтра посещу его; остановиться же у него неудобно, тем более, что у самого помещение небольшое.

11/23 апреля 1893. Воскресенье.

Нагано.

Утром пришел Павел Куросава и стал просить во время Собора переменить катехизатора Нифонта Симое на более подходящего к этому месту: он-де из военных, груб, с христианами обращается точно с своими солдатами; кроме того, любит только новых христиан, особенно своих обращенных, к прежним, старым, христианам, почти не ходит. Обещал я дать сюда выпускного из школы, который, как новенький, будет усерден и скромен, а Церковь здесь старая, в расстройство не придет от его неопытности на первый раз.

В половине девятого началась обедница, за нею панихида, потом проповедь – о посвящении Богу себя и всех своих дел и прочее, в заключение – о поминовении умерших. К проповеди пришел, между прочим, епископальный миссионер Reverend Waller, и все время слушал. Потом снимали фотографию.

Пообедавши, отправились по домам христиан. Прежде всех побыли у ближайшего к Церкви циновщика Мелентия Койке, больного старика, который вчера через силу притащился в Церковь к моему приезду. Он один из самых благочестивых христиан здесь; здешний родом, зажиточный домовладелец. Сын его женат был на весьма благочестивой Фотине, ныне покойной, дочери старика Симеона Кобаяси, которому было чудесное явление пред смертью, указавшее ему день и час смерти. Хотелось очень ему дожить до окончания постройки миссийского собора, чтобы помолиться в нем, этого не суждено было ему, захворал оно очень, долго хворал, и постоянным утешением его была молитва; не задолго перед смертью он впал в беспамятство и лежал несколько дней в таком состоянии; потом проснулся, помолился и сказал: умру через три дня в таком-то часу, за сим снова забылся, но ровно в назначенное время проснулся, простился с окружающими и с молитвой радостно почил. Весьма трогательные подробности всего этого я слышал еще тогда же, несколько лет тому назад; ныне припомнилось при посещении домов Симеона и Фотины несколько из слышанного.

Более всех богат здесь Павел Куросава; дом у него три года назад сгорел: дети пускали шумихи днем, одна недогоревшая упала на крышу и оттого загорелось, но Павел ныне вновь великолепно отстроился. По ремеслу он коровник, имеет шесть коров и продает молоко. «Несколько лет назад, – говорил, – смотрели на его занятие, как на нечистое, и презирали его – теперь все до того полюбили молоко, что уважают его в той мере, как прежде презирали; и бонзы лакомятся молоком». Прочие все христиане не очень бедны, но и не богаты; большинство небольшие чиновники, живущие жалованьем. Очень усердный христианин Павел Кооно, учитель рисованья в школе; учит акварели, а сам пишет и масляными красками; комнаты заставлены его произведениями; есть недурные ландшафты; лица же ему не удаются. Были у охладевших – все принимали также почтительно, как и другие христиане, и обещались ходить в Церковь; только один не уважил: застали пьяненького, играющего в шашки с приятелем; «Учения я не знаю», – говорит, – «Так зачем же ты крестился?» – спрашиваю. – «Я и тогда не знал учения», – оправдывается (крестился, когда был здесь катехизатор Стефан Кондо, тоже врач); жена, видимо, хорошая молодая женщина, и ребенок тут же были; это зубной врач, некий Петр Матано, неодобрительного поведения, жена его недавно начата слушать учение, но он помешал. Здесь живет бывший катехизатор Павел Тацибана, родом из Хизен; он очень хотел бы ныне опять служить Церкви, но скомпрометировал себя очень: бросил прежнюю жену, с которой был перевенчан по-христиански, а женился по-язычески на другой; ныне эта жена тоже христианка, и очень хорошая; у них двое детей, из которых старший, ровно пяти лет, Тимон, сегодня утром прочитал на память все молитвы – с начала молитвенника до «Отче Наш» и «Богородицу»; муж работает в редакции здешней газеты и тем питает семью, но бедно живут. К вечеру успели посетить всех христиан. Потом заехал взглянуть на знаменитый здешний буддийский храм «Дзенкоодзи», – действительно, великолепный и очень богатый; богомольцев всегда тьма. Зашли на ближайший холм полюбоваться общим видом города и окрестностей; населенность местности – замечательная, возделана долина чудно. Здесь, между прочим, сцена знаменитых битв Кенсина и Сингена; здесь при реке Кенсин собственноручно фехтовался с Сингеном, принимавшим удары сабли на железный веер.

Возвращаясь в гостиницу, полюбовались также видом большой улицы Нагано: от Дзенкоодзи – с возвышения – эта улица по отлогому скату тянется прямой лентой на все пространство, доступное глазу; при вечернем освещении этот вид особенно хорош.

Идя в нашу Церковь на проповедь, назначенную для язычников, зашел к Reverend Waller’y; у него очень миленькая жена и маленькая дочь; застал также двух гостей – учителей-англичан из школы Фукузава в Токио. Большая самоотверженность нужна, чтобы зарываться в такой глуши и зарывать семью, и миссионеры заслуживают в этом отношении большого уважения. Mr. Waller всего три года в Японии и только три месяца здесь; прежде был в Фукусима, где, говорит, с православным катехизатором Павлом Хосономе у него было условлено взаимно не похищать христиан; я уверил его, что Хосономе и не мог бы сделать того, если бы и хотел, – очень уж бездеятелен и вял; да и у Waller’a едва ли есть в настоящее время достаточно сил на похищения, по-японски, кажется, очень еще не силен. У Фукусима у них – епископалов – 12 христиан, здесь всего один.

На проповедь собралось более 200 человек, так что пришлось допустить слушателей и на возвышение, приготовленное для алтаря; пускаемы были по билетам, и потому аудитория была очень чинная; детей, которые всегда только мешают, не было, кроме бывших с родителями; слушали замечательно тихо, и почти все остались до конца, несмотря на то, что проповедь продолжалась до 35 минут одиннадцатого часа с восьми. Сначала говорил минут пятнадцать Нифонт Симое, и – преплохо, просто околесицу городил, ибо, к изумлению моему, оказался совсем не разумеющим, что такое Священное Предание – «Это, – говорит, – сказания святых людей, которые мы принимаем наравне со Священным Писанием»! А два года учился в катехизаторской школе, и хорошо учился и сдавал экзамены!

В половине проповеди пришли Reverend Waller с женой и американский методистский миссионер и сидели до конца.

После проповеди христиане окончательно утвердили заведение «кооги квай», назначили время, избрали людей и прочее, после чего я простился с ними и вернулся на ночлег в гостиницу, чтобы завтра утром отправиться в Миямаса.

12/24 апреля 1893. Понедельник.

Миямаса.

В семь часов отправились – я, о. Федор и катехизатор Симое – в Миямаса. селение из 100 домов, в 6 ри от Нагано, в горах. Дорога почти все время идет по ущелью, у реки, то спускаясь к ней, то поднимаясь, причем делается весьма опасно, ибо лепится по скату горы над отвесными, почти страшной высоты обрывами. Недалеко от Нагано деревня, положительно утопающая в цветах андау, плод какого дерева вывозится отсюда во множестве; дальше идут направо меловые горы, доставляющие окрестным селениям обильный промысел. Горы по обе стороны ущелья, где не только камень и скала, возделаны под пшеницу; просто непонятно, как ухитряются крестьяне сеять пшеницу почти по отвесным, в иных местах, скатам. 4 ри мы проехали в тележках, часто вылезая, особенно я, ибо мои баре – о. Мидзуно и Симое – сидели почти все время, не жалея бедных дзинрикися, из сил выбивающихся, тащить их на взъемы; остальные 2 ри шли, ибо дорога по полям и межам, самая узкая; дзинрикися оставлены были в деревне дожидаться нашего возвращения; один из них нес чемоданчик с облачением и прочим. Христиан в Миямаса не более 15, в 7 домах; разбросаны эти дома по горам, так что пришлось очень измучиться, пока мы посетили их. Отсюда родом умерший катехизатор Нифонт Кубота, очень благочестивый юноша. Он и занес сюда христианство; сам он узнал христианское учение в Нагано от служившего там катехизатором Стефана Кондо, который потом приходил на некоторое время в Миямаса. В христианстве четыре родственные дома Кубота и три других. Женщин между христианами только две – мать Нифонта Кубота и еще одна старуха. Место – очень способное для проповеди, только некому проповедывать; от Нагано далеко; поместить отдельного катехизатора нет возможности по неимению. Самые усердные здесь и способные поддержать христианство – Петр Кубота, служащий деревенским учителем, прибывший в Нагано встречать меня, и Павел Кубота, в доме которого Церковь, то есть молельная икона, церковные книги, и собираются для молитвы. Посетили родителей Нифонта Кубота, отец – восьмидесятилетний старец, совсем одряхлевший, мать еще бодрая. В заключение обхода христианских домов пришли к Павлу Кубота; приближаясь, услышали салют из двух ружейных выстрелов; пред домом зеленые ворота (таковые же устроены и пред домом родителей Нифонта); у ворот кучки земли; над домом флаги, и развешаны красные фонари; комната устлана красными одеялами. В доме – все могшие прийти христиане и немало язычников. Так как очень устали мы, то сначала выпили чаю. Потом отслужили вечерню, ибо добрались досюда уже в два часа пополудни, потом литию за упокой Нифонта. Слово было отчасти к христианам, отчасти к язычникам – убеждение скорее узнать Отца Небесного, иначе будут наказаны в загробной жизни. Слушали внимательно, только не знаю, все ли поняли, хотя старался говорить весьма просто. Народ здесь очень малоразвитый, особенно женщины; о тех о. Мидзуно из опыта говорил, что хоть ясно поймут и одобрят учение о едином Боге, но тотчас: «Компира-сама аригатай». По окончании предложил христианам завести собрания, на которых если и не говорить кооги от себя, то читать Священную Историю, Жития Святых и прочее, приготовившись наперед к тому тщательно дома; для того – тоже, чтобы назначались двое наперед читать в следующее собрание. Очень охотно согласились на все, тотчас же назначили время – второе воскресенье месяца, вечером с восьми часов («Отчего так в поздно?» – «Ужинают здесь в семь», – говорят), двум приготовиться к собранию – Петру и Павлу Кубота и прочим. Молитвенными собраниями по субботам и воскресеньям поручено заправлять Павлу Кубота; он самый умный из христиан; и притом же молитвы будут в его доме. Когда уже кончили разговор, пришел Алексей, молодой деревенский учитель, также родом здешний, и стал проситься в катехизаторскую школу, чтобы потом служить в Миямаса доцяку – катехизатором и учителем церковного пения; я весьма рад был этому, и назначил ему явиться к первому числу девятого месяца в Оосака, где бывает первый курс.

Пока мы молились и говорили, пошел дождь и до того испортил дорогу, что только с помощью палки можно было кое-как поджиматься и спускаться по скользкой глинистой дороге; в таких случаях можно понять весь смысл страннического посоха. Около десяти часов сыскались, наконец, в Нагано, усталые, озябшие и сильно голодные, ибо в Миямаса не вздумали накормить, не по недостатку усердия, вероятно, а «как-де предложить такую простую пищу!» – как будто голод лучше простой пищи. Спасибо, в гостинице тотчас же и обогрели чаем, и напитали.

13/25 апреля 1893. Вторник.

Нагано. Таката.

В восемь часов в Нагано из гостиницы приехали в церковный дом; большая половина христиан собрались, чтобы проводить. Сильный дождь рубил; жаль было их труда, уговаривал проститься здесь – нет, все отправились до станции железной дороги, неблизко от Церкви; хорошие платья их немало пострадали, особенно у детей. Ливень не дал хорошенько и проститься, раскланялись чрез закрытые окошки вагона.

До Таката от Нагано 2 1/2 часа пути по железной дороге. На границе провинции Эцинго встретил лежащий на полях и по холмам и горам снег, сначала в кучках, не успевший стаять, потом мало-помалу сплошною скатертью по всему пространству; ближе к Таката опять прогалин стало больше, чем снега. Так как все время продолжается и проливной дождь, то все это до того нахолодило воздух, что едва только не переходит границы терпения – при летнем подряснике и только шерстяной рубашке.

На станции встретил катехизатор Акила Ивата с христианами в полном сборе, ибо всего их только 7 человек здесь. Город Таката построен в три длинные улицы, идущие параллельно, из которых, впрочем, доселе я мельком видел только одну. Особенность города та, что пред всеми домами навесы, которые, соединяясь, делают крытую дорогу для пешеходов. «Для чего так?» – Спрашиваю. «Для прохода из дома в дом и по улице зимой, ибо снега здесь наметает столько, что с одной стороны улицы не видно домов на другой стороне». Дома строятся с очень толстыми стропилами и переводами, чтобы выдержать тяжесть снега, лежащего на крыше, да и то обыкновенно снег давит так, что щитов между комнатами нельзя свободно открывать и закрывать. Когда мы въезжали в город в двенадцатом часу, дети возвращались из школ, пресмешно и вместе с тем премило высматривая из своих травяных капюшонов-полуплащей, спускающихся до пояса.

Церковный дом здесь среди города на главной улице, очень поместительный, с молитвенной комнатой внизу и комнатой для катехизатора во втором этаже; нанимается за 3 1/2 ены, и здесь, говорят, дороже этой платы и нет за дома. До службы же, в краткой беседе с братьями, я узнал состояние Церкви. По метрике всего 7 крещеных – все и налицо. Домов христианских 5; ни одной женщины и ни одного ребенка еще в Церкви нет. Проповедь начата здесь только с прошлого года; стала прививаться надежно, ибо все христиане коренные здешние жители; один только из Каназава, временно живущий (у катехизатора Ивата, просящийся в Катехизаторскую школу). Есть несколько новых слушателей, в том числе женщины. Раз в месяц христиане собираются, чтобы делать кооги, которые говорят сами, говорит и катехизатор; три раза в месяц, 5, 15 и 25 числа, бывает открытая проповедь для всех, то есть открываются в церковном доме двери настежь, вешается фонарь с надписью о проповеди и говорится она для всех входящих и останавливающихся, которых бывает от десяти до шестидесяти; говорит катехизатор Ивата и один христианин.

На богослужения приходят в субботу и воскресенье. Но пение здесь очень плохое, ибо Акила Ивата, вышедший из школы в Коодзимаци, не знает сам пения и научить не может.

При служении часов оказалось, что поют зря, тянут как ни попало; при всем том, было светлое настроение духа, чувствовалось, как будто веление благодати Божией – так, вероятно, начинается всякая Церковь! Все с зерна горчичного в начале! Проповедь сказана была в том же настроении.

Пообедавши принесенным из гостиницы обедом, пошли посетить христиан. Все пять домов оказались стоящими на большой улице, и все богатые купеческие дома, коренные здешние, и во всех принявшее христианство хозяева, хотя все домашние их еще язычники.

Поспешили вернуться, чтобы с половины пятого часа отслужить вечерню, ибо нарочно прибывшая для свидания со мною жена машиниста, христианина из Ноецу, должна была в половине шестого отправиться домой. После вечерни мне и поучения не удалось сказать, ибо Ирина с маленьким Ефимом спешили на станцию, а христиане разбрелись; осталось три мальчика, готовящиеся принять крещение; Ивата предложил мне испытать их, я стал это делать, да и рассказал им сам полную Историю Ветхозаветного Иосифа, к их видимому удовольствию, – Кончивши эти, теперь вот черчу сие в ожидании, пока соберутся язычники на проповедь; в соседней комнате уже гомонит целый кагал ребятишек – верно, будут мешать проповеди.

(После). Дети не мешали и куда-то исчезли, а составилась аудитория человек из 200, слушавшие, не расходясь, всю проповедь до конца – весьма чинно и внимательно. Говорил сначала катехизатор Акила Ивата, и очень умно, хоть без особенного порядка в мыслях; вероятно, оттого что не успел приготовиться.

После проповеди, когда остались мы одни, Акила рассказал, как он начал здесь дело; сначала, месяца два, очень скучал, не имея ни одного слушателя и даже ни одного знакомого в городе; потом, часто заходя в книжную лавку, познакомился, наконец, с ее молодым хозяином – это и есть Иоанн Сасаки – ныне первый из здешних слушателей и христиан; чрез него приобрел другие знакомства и так далее. Рассказал также, как он приютил у себя безродного и бездомного Иоанна Хисимото, своего нынешнего помощника, готовящегося в Катехизаторскую школу; когда я стал спрашивать о родных юноши, и оказалось, что у него нет никого, и некому дать ему на платье, или накормить его, он незаметно стряхнул горькую слезу, а он, видимо, не из таких, что плачут, и очень жаль стало бедного; даст Бог, из него выйдет хороший катехизатор. В час ночи, сотворив общую молитву, читанную Иоанном, мы легли спать под холод совсем зимний.

14/26 апреля 1893. Среда.

Касивазаки.

В половине седьмого часа утра отправились из Таката; когда свернули с большой улицы, то оказалось, что только она очищена от снега, на параллельных же улицах и в переулках везде лежат огромные залежи снега; в иных местах залежи возвышались до высоты крыш. Уже подъезжая к Ноецу, 2 ри от Таката, мы едва освободились от вида снега по сторонам; он блестел только на горах позади нас, почти сплошь покрывая их. От Ноецу дорога идет по песчаному берегу моря, но дорога хорошая; дзинрикися без труда бежали по 2 ри в час. Пред Касивазаки (13 ри от Таката) дорога пролегает по скатам прибрежных гор, очень легких, впрочем, для подъемов и спусков.

В Касивазаки прибыли в два часа пополудни. Остановились в гостинице, куда тотчас же собрались братия. Между ними был и Стефан Кондо, прежде служивший катехизатором, потом взявши отставку по недостаточности катехизаторского жалованья для содержания его большого семейства (в котором 5 человек детей) и живущий ныне врачебной практикой, весьма для него выгодной (он специалист хари-ися), но по-прежнему усердный к Церкви и даже проповедующий, насколько позволяет ему время. Катехизатора здесь нет, по недостатку в катехизаторах. Когда Кондо ушел, чтобы приготовить Церковь к службе, назначенной в четыре часа, христиане стали просить сделать его опять катехизатором, отчего я отказался, да и он, верно, не согласился бы, ибо недавно отказался; «Так хоть полукатехизатором!» – «Это можно, с удовольствием сделаю, если только из двух служб – первою у него будет поставлено катехизаторство, второю – врачебное дело; дам и пол катехизаторского жалованья; только он едва ли согласится; переговорите с ним».

Просили еще христиане позволить здешнему катехизатору надевать стихарь в случае погребения христианина здесь; «Из Токио-де, по дальности, священника при сем не дождаться; а в простом платье хоронить не представительно в глазах язычников». На это я ответил: «Дать такое позволение не могу; катехизатор должен всякий раз, как нужно надеть стихарь, спрашивать позволение у священника или у меня; так пусть, когда случится здесь погребение, катехизатор телеграммой просит благословить его надеть стихарь, по телеграфу благословение будет дано, тогда и пусть надевает». После этого христиане стали просить: «Так уж дайте и стихарь, у нас нет». На это сказал: «Стихарь выпишите из России на свои деньги – стоит всего 14 ен», – «Бедны мы». – Солгали, – «Не к спеху, мало-помалу соберете, тогда и выпишите». – На сем пошли в Церковь, ибо было уже четыре часа. Прошедши с версту по большой улице, свернули направо, в узкий переулок – сейчас же тут и бедная наша Церковь, впрочем, хорошая уже тем, что построена самостоятельным зданием.

Отслужили вечерню, которую пели Кондо и несколько женских голосов (жена его, Варвара Озаки – девица) пребойко и довольно правильно. После службы обычное приветственное поучение; за ним испытание детей в знании молитв, довольно удачное, и раздача крестиков; часто случается видеть, что дети, не знающие молитв, расплачутся, прежде чем их спросят, когда знающие читают молитвы, – видя, что «дело вона куда клонит! Им крестика не достанется». Так было и здесь с одной девчонкой, чтобы утешить, дал и ей крестик, который, впрочем, при таких случаях не вдруг берется. Потом по метрике исследована Церковь. Крещено здесь 41; из них ныне 15 в других местах, 2 померли, остальные 24 и 6 крещеных в Токио, всего 30 христиан здесь налицо, в семи домах. Есть у Кондо и новые слушатели – 13 человек, из которых, говорит, 7 просят крещения. На молитву собираются по субботам человек 15, по воскресеньям человек 12. Есть женское симбокквай – раз в месяц, в третью среду; собираются 9 женщин, слушают Кондо, говорят и сами.

Церковный дом построен преимущественно Петром Озаки, ныне умершим. Земля занята у язычника; в год ренты платится 5 ен; дом построен из нового леса, стоит 120 ен, да на циновки и прочее до сих пор вышло 30 ен, так что всего стоит 150 ен. Эти деньги составляли церковный долг, из которого теперь 50 ен выплатил Мацумура (бывший в Семинарии и вышедший по болезни), 70 остается на долгу, который христиане надеются без труда выплатить. В месяц христиане жертвуют на Церковь 2 ены. По окончании расспроса о Церкви, предложил братиям и сестрам завести «кооги-квай» и рассказал, как они ведутся. Согласились; завтра назначат время, изберут людей для первого собрания. Так как церковных книг здесь очень мало, и те разбросаны и полурастеряны, то обещался выслать им достаточно книг с условием, чтобы вперед берегли. Снабжение иконами Церкви здесь небогатое, самая главная икона – небольшая молельная, что с Афона. Нужно будет прислать икону больших размеров.

С семи часов вечера была назначена проповедь для язычников; начата с половины девятого; продолжалась до половины одиннадцатого; слушателей было человек сорок; слушали тихо и внимательно, к концу третьего часа разошлись. Слушателей было бы гораздо больше, да оповещения некогда было сделать.

Вечером пришли два христианина из селения за 4 ри – учителя тамошней школы, родом из Нагаока.

15/27 апреля 1893. Четверг.

Касивазаки. Нагаока.

Утром, с семи часов, была обедница, потом лития за упокой Петра Озаки, поучение. После – совещание о церковных делах, я предложил: «Нет здесь от Церкви катехизатора и нельзя надеяться, чтобы он на Соборе был назначен сюда, ибо мало катехизаторов; но здесь живет бывший опытный катехизатор Стефан Кондо; не могу я предложить ему вновь служить катехизатором, ибо он недавно отказался, по недостаточности катехизаторского содержания для его большого семейства; не могу предложить, как вчера советовал Иоанн Минова, быть ему наполовину катехизатором наполовину врачом, ибо при двух сих службах первенство должно быть, естественно, катехизаторское, как имеющей предметом Бога, но Кондо могут во время самой проповеди потребовать к больному, и он не может идти. А предлагаю Стефану Кондо служить Церкви насколько он может при своих обязанностях врача, и буду давать ему не в плату за труд, а в возмещение расходов, которые сопряжены с приемом братий и прочими хлопотами по Церкви в месяц 3 ен, кроме того, его дочь будет освобождена от платы 2 ен в месяц, которые она вносит ныне, обучаясь в Миссийской женской школе. Как братия смотрит на сие? Ладно ли? Больше, по крайней мере, в настоящее время я ничего не могу сделать. Прошу и Стефана Кондо согласиться на это. Почти все христиане Церкви Касивазаки им обращенные; он не может не принимать сердечного участия в положении сей Церкви; он это и делает ныне, не имея официального положения катехизатора, но тем не менее и проповедуя, и заведуя богослужебными собраниями, и оказывая все другие заботы о Церкви. Его жену я прошу помогать ему, ибо она тоже опытная и усердная христианка», – Христиане, видимо, были очень рады сему; Стефан Кондо с женой также охотно согласились. На этом было и порешено пока дело катехизаторства и заведывания Церковью, здесь Стефану Кондо я выдал по 3 ены на пятый и шестой месяцы и сказал, чтобы с пятого он не посылал взноса за свою дочь Сару. Жену его немало порадовал, сказавши, что из того прекрасного куска белой шелковой материи, который она сама соткала и прислала когда-то мне в подарок, пред Пасхой, сшиты были два архиерейских подризника, в одном из которых я и служил в Пасху; полученный ею в обмен за сей подарок от меня кусочек русской парчи служит лучшим украшением здешнего бедного молитвенного дома, ибо она сшила из него облачение на главный столик.

В десять часов отправились посетить дома христиан, всех восемь, но две семьи живут в одном доме. Георгий Мацумура, бывший семинарист, положительно, богач, один из первых в городе; его дядя – член Парламента, тоже богатый человек; но Георгий, вышедши из Семинарии по болезни, не вернулся домой, а остался в Токио под предлогом изучения законоведения, в сущности, чтобы кутить. Теперь он остепенился, чему мать рада; женился по-язычески; убеждал я его вести себя, как подобает христианину, заботиться о Церкви, жертвовать на нее, рассказывал в пример, как жертвуют русские христиане на отдаленных братьев-японцев; но что-то мало надежды, чтобы вышел из него прок. Иоанн Минова, сын которого, Григорий, был в Семинарии и вышел по головной боли, родом земледел, из деревни тут же около Касивазаки, но произошел тоже когда-то в Токио «хоорицу гаку», после чего получил право кутить, что и исполнял, несмотря на то, что отец престарелый – должен был орудовать на него сохой, мать сухорукая, а сына пора женить; в последнее время, впрочем, остепенился, отчего люди стали уважать его, и он приобрел практику адвоката – должно быть, однако, дешевого, ибо бедняком высматривает. Впрочем, о Церкви хлопочет – все просит того, то другого для своей Церкви – спасибо и за это. Вдове Петра Озаки предложил поместить ее дочь, семнадцатилетнюю Варвару, в Миссийскую женскую школу с тем, чтобы отдать ее в распоряжение Церкви; обещался выдать ее за катехизатора; если согласится, ладно будет: Варвара уже и теперь мастерица петь в Церкви, и умная девица. Впрочем, вдова Озаки совсем не такая бедная, как я подумал с самого начала – оттого, что она живет в чужом доме; у нее есть свой очень хороший дом.

Вообще, в Церкви Касивазаки все христиане до единого – местные уроженцы и домовладельцы, и бедных между ними нет; в этом отношении Церковь здесь начата весьма хорошо, надежно. Дай Бог ей идти вперед!

В половине двенадцатого часа мы кончили обход христианских домов, пообедали в гостинице и ровно в двенадцать выехали дальше, в Церковь Нагаока. 9 ри от Касивазаки. Несколько раз от христиан пред прощанием слышалось: «Снега на дороге, вероятно, нет»; я не мог понять этих слов и не обратил на них внимания. Но по мере удаления от Касивазаки и углубления внутрь страны стали чаще и чаще попадаться залежи снега по сторонам дороги, а на конце и на самой дороге, да такие, что с трудом можно было пробираться между глыбами среди отвесных стен. Местность весьма населенная; селения беспрестанно сменяются одни другими, иные длиннейшие. Пред Нагаока – огромная река, быстро катящая свои мутные от таяния снегов волны. Нагаока – положительно загроможден снегом: среди улиц лежат горы снега высотою с дома; тут же кое-где прогалины, где хозяева позаботились удалить снег, и там совсем летний вид; но таких прогалин весьма мало. Снег как будто сказал людям: «Я вас, добрые люди, полюбил и хочу полежать у вас и летом»; а люди ответили ему: «Что ж, лежи себе, милый человек, нам ничего». В иных местах нет никакой возможности пробраться на тележке – снег не пускает; можно пройти только под навесами, которые так же, как в Таката, тянутся непрерывающейся линиею у домов – по всем улицам, как единственное средство сообщения между собою людей в те месяцы, когда они блокированы снегом. Самое досадное то, что города Нагаока и видеть было нельзя – кроме снега, ничего не видно; узкие линии галерей по обеим сторонам улицы не дают никакого вида и понятия о городе.

Катехизатор Моисей Мори с двумя христианами, предупрежденные телеграммой от христиан из Касивазаки, встретили за городом и проводили в гостиницу, откуда, оправившись, мы пришли в шестом часу в церковный дом. Христиане были в полом сборе: 3 мужчины, 2 женщины, 1 ребенок – вся здешняя Церковь.

Отслужили вечерню, которую, сверх чаяния, пропели очень бойко и умело все христиане хором, хотя иногда не совсем стройно. Сказано краткое поучение. Взята метрика и по ней оказалось: крещено здесь 14; из них ныне 5 в других местах, 1 развратился и перестал быть христианином – прогнал жену с детьми, а взял себе из непотребного дома женщину; 8 ныне в Церкви, но из них двое сегодня не могли прийти, потому что не могут свободно отлучаться из дома.

По субботам и воскресеньям собираются для общественной молитвы, приходят почти все. Новых слушателей есть «один-два», как выражается катехизатор Моисей Мори, но «надежны ли они к крещению – этого нельзя сказать», как он же рапортует. Из наученых им здесь есть всего один, прочие обращены прежними катехизаторами. Пятеро христиан, с которыми я беседовал, показались мне благочестивыми и усердными, но горе то, что Моисей Мори, будучи сам по себе тоже благочестивым – катехизатор плохой: ни дара слова, ни уменья обращаться с людьми, хотя ему уже за тридцать лет – значит, иным он и не может быть. Хотел он когда-то поступить в монахи, потом сватал Марию Изава (смутившую потом Павла Ниицума); ныне я вижу его в европейском платье, но все тем же малословесным и малодеятельным; не знаю, будет ли из него когда прок для Церкви; здесь он положительно негоден, и его нужно будет переменить; город здесь очень большой; если держать здесь катехизатора, то нужно более деятельного, тогда и христиане здешние, наверное, явятся усердными помощниками в распространении проповеди. Христиане просят непременно дать сюда катехизатора и после Собора, не намекнув ни словом, что того же, мол, Моисея Мори. Побеседовав достаточно с ними, вернулись мы в гостиницу, едва пробравшись в сопровождении фонаря среди снегов.

В девять часов, когда мы собирались поужинать в сообществе Мори и Василия Хосино, вдруг раздаются женские и детские голоса, и к нам входят: Агафья Акасиба (жена здешнего христианина Николая) с дочкой Юлией за плечами (обеих мы видели в Церкви) и ее замужняя дочь Мария со своим сыном Гавриилом за плечами; оказывается, что Мария, чтобы повидаться со мной и получить благословение, за 5 ри прибыла из Симо- Ямада, где ее муж учителем; муж этот – Иоанн, в свою очередь за 4 ри прибыл для того же прежде в Касивазаки; там я его видел и говорил с ним; он сегодня утром, простившись со мной в Касивазаки, отправился домой и тотчас же отпустил жену с ребенком в Нагаока, она, не останавливаясь, спешила на тележке и вот только что поспела. Такое усердие истинно трогательно и утешительно; я благословил ее иконой Богоматери и дал внутренний вид Собора (внешний они уже имеют), а ребенка благословил крестиком. Она рассказала, между прочим, что мужа за веру гонят в школе; хотели отставить его, он с твердостью объявил: «Что ж, отставьте, веры я ни в каком случае не брошу»; но так как он нужен, и многие любят его, то и не отставили; они с мужем там, насколько могут, проповедуют, так что христиан в их месте прибавится; один из таких наученников был с ним в Касивазаки. Кончивши разговор о церковных делах, мать и дочь пустились играть с своими детьми, и больше получаса наша комната оглашалась самой веселой болтовней женско-детской и смехом; нет лучше сцен, как молодая мать играет со своим ребенком, и при этом учит его хорошему, а Гавриил, только еще ползающий, на голос матери делает уже неумелый крест и кланяется.

Завтра мы положили побыть в Ниегата, чтобы взглянуть на этот главный город провинции Эцинго и вместе открытый для иностранцев порт. На Соборе непременно нужно будет решить поставить здесь катехизатора; кстати же, и теперь уже есть несколько христиан в Ниегата; быть может, удастся отыскать их и повидаться с ними; адрес одного мы знаем.

Чтобы не опоздать завтра с шестичасовым пароходом отправиться, мы легли спать пораньше; холод – мало не зимний, нагоняемый здесь снегами, сопровождал нас под толстые ватные одеяла.

16/28 апреля 1893. Пятница.

Ниегата.

В шесть часов утра мы были на пароходе. От Нагаока до Ниегата. по реке, 18 ри, ходу около шести часов, при многих остановках для спуска и приема пассажиров и груза. Катехизатор Моисей Мори попросился с нами, и я взял его, так как ближе его нет катехизатора к Ниегата; если найдутся там христиане, то он должен будет несколько позаботиться о них; кроме того, он может подробнее узнать о состоянии Ниегата в религиозном положении, и на Соборе засвидетельствовать о необходимости помещения катехизатора здесь.

В одиннадцать часов прибыли в Ниегата. Остановились в японской гостинице, пообедали и отправились: о. Мидзуно и Моисей Мори отыскивать христиан и знакомиться с городом, я знакомиться с городом. Проехавши по большой улице, ничем не замечательной, кроме пустынности ее, добрался до берега моря, а там взобрался на песчаный холм и на вышку, поставленную нарочно, чтобы любоваться городом, в сущности, чтобы удостовериться, что любоваться нечем. Рейд неудобный для судов, ибо во время ветра они должны скрываться за 18 миль в одну из затишных пристаней острова Садо; в устье реки могут входить только небольшие плоскодонные пароходы; самая замечательная вещь – река – широкая и величественная, только очень мутная от ила, который несут горные потоки, образовавшиеся от таяния снегов. Направо город – с крышами, наподобие хакодатских, на которых дранки придавлены камнями; поднимаются несколько храмовых крыш и несколько городских казенных зданий. С холма проехали по пристани, несколько оживленной: большие паровые заведения для обтолчения риса. Отсюда доехали до замечательного по длине моста «бандайхаси», 480 кен длины, перекинутого чрез реку от Ниегата на другой берег, где также большой город, начинающийся на небольшом расстоянии от реки; я перешел через мост, чтобы полюбоваться обеими сторонами реки. Отсюда доехали до «гидзидо» и публичного сада, ныне в цветах сакура; потом мимо Кенчё, около которого стоит протестантский конгрегационалистский храм, маленький и неремонтированный; выехали на противоположный рейду конец города и проехали мимо католической Миссии, бедно высматривающей; вывеска на одних воротах гласит: «Ниегата доотейин» – Ниегатский девичий монастырь, или лучше – приют, там же и школа, дальше храм с деревянным большим крестом. Отсюда проехали к протестантскому конгрегационалистскому миссионеру «Ньюиру», как его называет Мори, как пишется не знаю. Дома не застал, а приняла жена, в очках, с другою дамою, которую, по неудачному лицу, сразу, не ошибаясь, можно назвать миссионеркой. М-m «Ньюир» на мои расспросы рассказала, что были здесь построены две школы – мужская и женская, на местные японские пожертвования с тем, чтобы в них преподавать (кроме общеобразовательных наук) христианское учение, как основание доброй нравственности, но с возникновением в последнее время реакции против христианства и с переменою губернатора, сочувствовавшего целям школ и бывшего в числе главных учредителей, на нынешнего, не любящего христианства, возбудилась до того сильная оппозиция преподаванию христианской нравственности в школах, что они отныне закрыты, и М-m «Ньюир», бывший преподавателем, ныне занимается исключительно миссионерским делом. Здесь две христианские протестантские секты: пресвитериане, имеющие, по словам мадам, 20 христиан, и конгрегационалисты, имеющие в Ниегата 75 и в окрестностях столько же, так что у них японская конгрегация состоит из 150 человек. В кабинете у мистера «Ньюира» очень хорошая, чисто миссионерская библиотека, состоящая из избранных богословских протестантских сочинений; среди нее немалое число Библий – все поношенные, свидетельствующие о немалом благочестии владельцев их.

Не имея ничего больше смотреть в Ниегата, в половине четвертого часа я вернулся домой. Скоро пришли и о. Мидзуно с Мори; христиан они не нашли ни одного; тот, о котором мы имели сведения, ныне не обретается в городе. Нашли только одного знакомого язычника из Нагаока, который говорит, что здесь всех из Нагаока человек 200, и между ними найдутся желающие слушать учение. Вот все надежды на приобретение связей здесь для начала проповеди, но они почти ничто.

В седьмом часу пришли два живущих здесь конгрегационных миссионера, Mr. Newell и Mr. Pedley. Из обращения их с о. Федором Мидзуно и Моисеем Мори видно, что они уважают наших служащих Церкви. Проповеди у них здесь не особенно много; во всяком случае, двум миссионерам здесь жить можно только при таком изобилии в людях, что их девать некуда. Между прочим, три раза в неделю у них бывает проповедь с открытыми дверями; спрашивал я: «Много ли выходит христиан из останавливающихся слушать на улице?» – Говорят: «Немало». У своих катехизаторов я этого не находил. Кроме этих двух миссионеров и католических, еще иностранных миссионеров в Ниегата нет. Уж это одно показывает, что дело проповеди здесь не привлекает.

Поздно вечером вернулись о. Федор с Мори и рассказали про положение миссий следующее. Католический катехизатор рассказал им, что у них здесь два патера; один ныне в отлучке на острове Садо, где у них есть христиане, другой – молодой, еще не знающий по-японски, и сестры Милосердия; две школы мальчиков, где 60, девочек – 70, – все бедных, больше сирот и бесприютных; христиан всего 60 человек в городе, и то почти все не здешние, а пришлые, и это в двадцать лет проповеди; катехизатор говорит, что он давно бы ушел из этого места по бесплодности его, но никто больше не идет служить в Ниегата; он же здешний родом, так его и держат здесь. Долго просидевши у католического катехизатора, который рад был их посещению, они потом пошли к протестантскому, пресвитерианцу; дома его не застали, а приняла жена, которой они дали свои карточки, но она не всмотрелась, что на них значится, приняла их за единоверцев-пресвитериан и пошла откровенничать; прежде всего выругала своего мужа-катехизатора, что он стар, слаб, к катехизаторству мало пригоден, потом расписала самыми мрачными красками свою Церковь и Ниегата – одним словом, по ней – только пять человек христиан у них в Церкви, и Ниегата самое плохое место для проповеди, – Катехизатора-конгрегациала в городе нет; по словам Rev. Newell и Pedley, он ныне в отлучке, о. же Федору в городе рассказали, что он рассорился здесь с христианами и ушел отсюда.

Итак, по всем собранным сведениям, Ниегата не обещает быстрых успехов в проповеди, если поставить здесь проповедника.

17" 29апреля 1893. Суббота.

На пути от Ниегата в Каназава.

Утром в Ниегата сели на пароходик до Наоецу; до места посадки на берегу долго брели по пескам, долго ждали на берегу, с опасностию вымочиться в морской воде (в которую я и попал на мгновение) вскарабкались на большую лодку, откуда уже с наполовину укаченными морскою болезнью многочисленными спутниками высадились на самый дрянной пароходишко, который только можно вообразить; здесь – всюду рвота, куда ни глянешь, а наверх выйдешь – негде сесть и почти негде стать. В половине шестого вечера пришли в Наоедзу, и здесь с опасностями была высадка: я чуть не сломал себе ногу, а болит она сильно и теперь (в Тояма). На берегу видели бесчисленное множество больших рыбищ Саме, наловленных в Хоккайдо. Тит Масуда, служащий машинистом на железной дороге, встретил на берегу; поехали в гостиницу около станции, сходили в дом Тита и пропели Пасхальное Славленье, потом в гостинице пообедали, что сделали с немалым удовольствием, ибо доселе невольно постились. Я думал, что угощаю Тита, а оказалось, что он нас с о. Федором угощал, заранее уже расплатившись за обеды. Тут, между прочим, рассказали о. Федор и Тит, как обратилась жена его ныне Ирина к христианству; она была очень враждебна к христианству, всегда уходила из дому, когда к Титу приходил катехизатор. Нифонт Симое (они жили тогда в Нагано) говорить о вере. Но видя, что муж ее с проникновением христианством, мало-помалу переменяется в проведении к лучшему, не тратит денег на гулянки с приятелями и прочее, она стала и сама располагаться к христианству; и вот в это время, когда она однажды читала молитвенник и потом вдруг, оставив его на «кодацу», в котором были горящие угли, по какому-то делу ушла из дому, случилось знамение особенной Милости Божией к ней: вернувшись домой, она нашла сгоревшим все ватное одеяло, которым был покрыт кодацу, лежащего же на нем молитвенника огонь ни на волос не коснулся. Пораженная этим чудом, она глубоко уверовала в Христа, и ныне они с мужем – самые усердные христиане.

В девятом часу вечера мы уже были на другом пароходике, шедшем из Наоецу в Кувасе. И здесь опять долгое ожидание на берегу – и холодно же было, страсть! Щелкая зубами от холода, я развлекался смотря, как «саме» таскали с лодок на берег; каждую рыбищу тащили по песку веревкой человека два-три – так она велика, и их уже, должно, больше тысячи лежало на песке – щедрый дар моря! Наконец, на плечах громадного японца добрался по воде до «хасике», отсюда до парохода, на этот раз лучшего, чем прежний. Проспавши довольно покойно, хоть в три погибели согнувшись от недостатка места на полу каюты, мы утром в воскресенье благополучно высадились в Кувасе.

18/30 апреля 1893. Воскресенье.

Тояма. Такаока.

От Кувасе 2 ри до Тояма. Взяли тележки и прибыли в Тояма в половине десятого часа утра. Остановились здесь для того, чтобы разведать, нужен ли здесь катехизатор после Собора. Здесь два года был катехизатор доселе и совершенно бесплодно; сначала Петр Ояма, что ныне отбывает свой срок в военной службе, потом Конон Ивасаки, сложивший здесь свою катехизаторскую голову, то есть развратившийся от нечего делать, взявший себе японку по-язычески и ушедший со службы. Между тем, Тояма – губернский город провинции Эцциу, с пятьюдесятью тысячами населения; очень нужно бы основать здесь Церковь, тем более, что уже столько хлопот и расходов употреблено на сие место. И вот теперь о. Федор пошел отыскивать одного христианина здесь, другого – отца ученика в Катехизаторской школе, чтобы привести их сюда на совет. А я черчу сие от нечего делать.

Вернулся о. Федор в одиннадцать часов и привел с собою христианина Василия Исогае, учителя математики в здешней гимназии, родом из Нагоя, есть еще два христианина здесь, но один в отлучке из города, другой обещался прийти и не пришел, должно быть, из боязни, что его заподозрят в христианстве; отец же ученика в Катехизаторской школе даже и не принял о. Федора – конечно, тоже из боязни; Исогае так же скрывает свое христианство, иначе его удалили бы из школы, говорит. Вообще, здесь буддизм так силен еще, что христианству во всем нет ходу; все должны льстить буддизму и бонзам, кто хочет пользоваться благами мира сего; газеты, например, без того не пойдут в ход, будут издаваться в убыток; губернатор (по крайней мере, прежний), приезжая на место, прежде всего надевает четки на руки и идет в кумитню молиться.

Здесь, в Тояма, живут два миссионера: из Канады – методист Rev. Elliot, из Америки – пресвитерианец Rev. Lenard. Последнего я не застал дома, первого застал и расспросил у него о положении миссионерского дела здесь. У Elliot’a, который здесь с прошлого года, нет еще ни одного христианина; есть у него воскресная школа – приходят детей 30, но почти все уличные ребятишки; есть два места проповеди в городе; в одном мало собирается слушателей, в другом бывает до сотни, но останавливающихся и слушающих с улицы. Вот все, что имеет Elliot. У пресвитериан катехизатор живет здесь десять лет, Lenard – второй год; христиан у них всего 12, и те пришлые, не коренные здешние жители. Вообще, по мнению Elliot’a, а равно Исогае, христианской проповеди еще не настало время здесь; отстал этот город и вся здешняя местность от общего прогресса Японии; не христианство в собственном смысле здесь не любят, говорит Elliot, а вообще иностранное. Итак, лучше всего пока не посылать катехизатора в Тояма – полезней будет в другом месте.

В два часа выехали из Тояма. В поле приятно поразила пахота: соха совсем как русская, и в нее впряжена лошадь; способ держать соху и управлять лошадью до того похож на русский, что так и ждешь окрика: «ближе!» или «вылезь!». Дорогой в деревнях и городах то и дело видишь огромные буддийские кумирни; множество лавок с кумирами и другими буддийскими принадлежностями, также мастерских, где производятся сии предметы.

В пять часов проезжали город Такаока, немного поменьше, чем Тояма. Здесь также жил некоторое время наш катехизатор и имел несколько слушателей; у одного из них, гостинника, мы остановились, чтобы переменить тележки, но и здесь, по его словам и по всем признакам, еще рано для проповеди; «Через два-три года настроение совсем переменится», – уверяет гостинник.

В семь часов прибыли в Исороги и остановились для ночлега.

19 апреля/1 мая 1893. Понедельник.

Каназава.

Рано утром выехавши из Исороги, в десять часов утра были в Каназава в молитвенном доме, как вчера обещали телеграммой с ночлега. Пред городом встретили катехизатор Афонасий и Акила Обата, отец катехизатора Антония Обата. В молитвенном доме, нанимаемом от Миссии, живет семейство служащего ныне катехизатором в Токио Иоанна Акаси: отец и мать его, жена и трое детей. Отец, 70 лет, две недели тому назад поражен параличом – отнялась половина тела; горько плачет, бедный, говорит: «С такою радостью ждал вас, и вот – и встать не могу навстречу». Жаль бедного доброго старика и жаль всего бедного семейства; было когда-то богатое дворянское семейство – и вот теперь ни кола, ни двора и бедный-бедный кусок хлеба – то, что Иоанн присылает из своего катехизаторского содержания (кажется, 5 ен присылает из девяти получаемых) и что вырабатывает жена его целодневным трудом вышиванья, для которого должна целый день проводить вне дома, в вышивальном заведении (15 сен всего зарабатывает в день); со времени паралича старика она должна была отказаться и от этого скудного заработка, чтобы ухаживать за ним и за своими малыми детьми. 3 ен в месяц я обещал высылать им в помощь и за пятый и за шестой месяцы дал теперь же, кроме небольшой единовременной помощи. Неудобно очень иметь такое большое семейство в катехизаторском доме, а как и выгнать их на улицу! Катехизатор из-за этого должен нанимать себе отдельную квартиру, и в молитвенный дом приходит только когда нужно по службе. Совсем малое общество собралось для молитвы. Тем не менее отслужили мы обедницу, сказано было и поучение. Пение было из рук вон: пели катехизатор Аиба, нисколько не умеющий петь, и о. Федор, немножко более умеющий. По метрике познакомились с составом Церкви. Оказалось: крещенных всего 31; из них ныне в других местах 8, умерло 2, охладело 6, впрочем, один из охладевших, бывший семинарист Андрей Комацу, на вечерне был в Церкви и обещался отныне ходить в Церковь.

Новых слушателей ныне 4. На богослужения по субботам и воскресеньям собирались до сих пор у Афонасия Аиба, в молитвенном доме, и 5–6 человек, у Антония Обата, другого катехизатора, бывшего здесь и только что на днях отправившегося на службу в Токио, по ненадобности здесь 2–3, ибо у них почему-то молитвенные собрания производились раздельно. Всех христианских домов здесь 9, из них охладевших 3. Симбокквай и никаких других церковных учреждений нет. На Церковь не жертвуют, не заведено еще, да и некому.

Когда кончили церковные разговоры, было уже за полдень. Отправились в гостиницу, пообедали и поехали посетить христианские дома. Из них только два – собственные у христиан: у Комацу, охладевшего, и у Ендо, бывшего торговца табаком, очень зажиточного; все прочие христиане живут в нанятых, промышляют кое-чем и перебиваются кое-как – это до крайности обедневшие «сизоку».

Заехали познакомиться с знаменитым здешним филантропом Оно, призревающим нищих, больных, бесприютных детей. Дом полон этим бедным людом, которые, однако, все заняты работой – разными ремеслами; небольшие мальчики – грязные на вид, иные в болячках – отлично расписывают фарфоровую посуду для обжигания. Тут же, на втором этаже, среди невообразимого хлама помещается и сам Оно с женой. Постлал он для нас одеяло, пригласил сесть, – сам грязный-грязный, однако лицо очень интеллигентное и симпатичное, жена же смотрит совсем почтенной матроной. Стал я убеждать его уверовать в истинного Бога, Которому он, без сомнения, очень любезен своими делами и к Которому уже близок, также сотворить призреваемым им еще более важное, бесконечно важное благодеяние – указать им путь в Царство Божие; на все отвечает «я», «я», по здешнему обычаю – наше «да», «да», и больше ни слова нельзя было от него добиться. Дал я ему на бедных детей 10 ен, тогда он завозился у огромной корзины с фарфором; оказалось, что набрал для нас троих – меня, о. Федора и катехизатора Аиба по прибору чайных чашек и чайнику; никак не могли мы отказаться от этого подарка; тогда я еще на детей, работающих сей фарфор, дал ему 2 ены; Оно сделался еще любезней, а жена угостила чаем. Проводил Оно нас на улицу со всем штатом своей бедноты и кланялся, пока не скрылись за углом.

Кончивши обзор христианских домов, заехал к пресвитерианскому миссионеру (ицциквай – соединение всех пресвитерианских общин в одно), американцу Rev. Winn, чтобы расспросить о состоянии инославного миссионерства здесь. Winn живет здесь четырнадцать лет; с ним же работают еще три миссионера (все они женаты) и четыре миссионерки. Христиан всех у них в Каназава 200; впрочем, многие из них ныне не здесь, а в других местах, как заявил Winn. Школ у них три: для мальчиков, девочек и воскресная для детей; первые две школы построены отличными европейскими зданиями; учащихся во всех трех школах 125; ныне меньше, чем прежде, говорит Winn, очень сильно теперь несочувствие всему иностранному; «не то, чтобы христианство ненавидели и преследовали, а все иностранное не любят, в том числе и христианство». Отчасти есть и прямо религиозная ненависть у простого народа под влиянием бонз; образованный же класс только индифферентен, но не неприязнен. Вообще, дело проповеди в Каназава, как и во всем Хокурокудо, по словам Winn’a, трудно. Здесь, в Каназава, есть еще методисты с миссионером американцем и тремя миссионерками; христиан у них 30 человек; есть еще католики. Других христианских сект в Каназава нет.

С восьми часов вечера отслужили вечерню; к Аиба и о. Федору в пении присоединились еще девятилетний сын Иоанна Акаси, Петр, и тринадцатилетняя девочка, имеющая скоро креститься – пение вышло совсем уж ни на что не похожее. Вместо поучения я объяснил молитву Господню; кроме христиан, было несколько слушающих учение и родных христиан.

Несмотря на малочисленность верующих, здесь пожелали учредить «кооги-но симбокквай», и потому я рассказал, как они ведутся; избрали людей для приготовления кооги – в мужском и женском собрании, назначили время и прочее. В двенадцать часов ночи, простившись с христианами и Церковью, мы вернулись в гостиницу, чтобы завтра утром отправиться дальше.

20 апреля/2 мая 1893. Вторник.

Фукуи.

Отправившись утром из Каназава по направлению к Цуруга, откуда железная дорога в Токио, по дороге проезжали город Комацу, откуда родом катехизатор Василий Накораи, и где жил некоторое время наш катехизатор без всякой пользы, по трудности места для проповеди, потом много других городов и больших деревень; между прочим, город Дайсёодзи, где чернь год тому назад разрушила построенный молитвенный дом; в шестом часу вечера мы прибыли в Фукуи, сделав от Каназава 22 ри. Ри за четыре от Фукуи мы стали встречать толпы разряженного народа, шедшего с праздника; в иных местах толпы запружали дорогу до большой трудности пробраться сквозь. «Какой праздник?» – Спрашиваю. – «Ренгё-сама вернулся из Исезаки в Фукуи», – отвечают. Празднующий народ состоит большею частию из молодежи и детей; среди многих десятков, быть может, сотни тысяч не было ни единого пьяного и ни на волос никакого неприличия, никакой грубости, никакой неблаговоспитанности. Нужно сказать правду, японский народ тремя своими религиозными пестунами – буддизмом, конфуцианством и синтуизмом, и еще своим строгим правительством воспитаны для сей жизни замечательно хорошо; и это доброе воспитание вполне сохраняется еще в местностях, закрытых для иностранного влияния, как в Хокуродо, но оно значительно расстроилось там, где с охотою принимают иностранное, как в Токио, Мориока, Кагосима и прочих; каких грубостей приходится видеть и слышать! Там без сомнения в такой праздник и в таком многолюдстве, как сегодня, немало было бы сцен и видов, совсем не японских, а пришедших – откуда? С добрым, с возвышенно добрым вносится из Европы много и грязи; не Европа в том виновата, конечно, а сами японцы; какой-нибудь верхогляд, вернувшийся с американского воспитания и сделавшийся здесь педагогом в состоянии заразить грубостью и неприличиями целое поколение молодежи. И есть резон в жалобе даже той со стороны японцев, что от европейских учений дети перестают уважать родителей, хотя опять здесь не европейское учение виновато, а воспринимающие их головы и характеры, обезьянничающие невпопад.

В Фукуи у нас тоже бы поставлен катехизатор и удалился, ничего не сделавши здесь. Ныне, остановившись, мы с о. Федором собрали некоторые сведения о состоянии города в проповедническом отношении, он от протестантских катехизаторов, я от пресвитерианского миссионера Rev. Fulton’a. Здесь три протестантские секты: конгрегационалисты – у них ныне здесь только японский катехизатор, миссионера нет; они здесь десять лет проповедуют – христиан имеют 20; пресвитериане – у них миссионер – Fulton и катехизатор; здесь тоже несколько лет проповедует- христиан 15, из коих только одно семейство здешнее, прочие – пришлые, два места проповеди в городе; методисты – у них миссионер – Mac Kenzie, христиан с десяток. По словам Fulton’a, место для проповеди здесь также трудное, но по сведениям о. Федора, не настолько трудное, как в Тояма и прочих – должно быть, потому, что буддизм здесь секты Хокке, не Монто – более твердых в своей вере; говорили также ему, что здесь разврата очень много: бонзы развратничают, монахини (аме) – ведут самую распутную жизнь; в народе также много распутства. Fulton говорил, что когда проповедь производится с открытыми на улицу сёодзи, то слушателей собираются десятки, иногда сотня; некоторые, послушав стоя, входят в дом, делаются потом христианами, слушают спокойно; иногда только слышны грубости и камень летит: Mac Kenzie в прошлом году во время проповеди камнем голову ранили так, что он тут же упал. В последнее время в Фукуи три человека образовали общество, которое покушалось распространиться на все Хокурокудо под названием «Сацудзято» (бей нечестивых, то есть христиан); крайние грубости относительно христианства были подстрекательством сих людей. Во всех городах здесь проповеднику и квартиру трудно найти – никто не пускает. «Впрочем, дело христианства помаленьку идет вперед: в год 4–5 человек все же обратятся в христианство», – заключил Rev. Fulton. Я его поспешил оставить, ибо он собирался на проповедь с восьми часов.

Итак, в Хокуродо, в тех местах, где у нас начата проповедь и уже есть христиане, и после Собора поставить проповедника и с Божьей помощью продолжать дело. В новых же местах погодить открывать проповедь. И эти города: Тояма, Комацу, Фукуи, где у нас были некоторое время проповеди, года на два на три оставить так. После оппозиция христианству уляжется и откроется более широко дверь проповеди. Таков результат моих наблюдений сих мест.

21 апреля/3 мая 1893. Среда.

Цурунга.

В шесть часов утра выехали из Фукуи и, несмотря на рубивший без перерыва дождь, почти не останавливаясь, ехали, и в три часа пополудни прибыли в Цурунга; откуда в 4 часа 20 минут по железной дороге отправимся в Токио. Придется только с 10 ч. 5 м. вечера до пяти часов утра пребывать в Нагоя, ибо поезд дальше не идет в этот вечер.

Дорогой думалось мне, между прочим, следующее: в японских домах «буцудан» так хорошо устраивается, и благочестивые японцы так заботятся о содержании его в благочестивом виде: свечи там, цветы, ладан. Отчего бы не употребить нам его для поставления икон, выбросив оттуда идолы? Иконы у христиан наших так бесприютны; не знают христиане, где поставить их, где определить им место, и ставят и вешают в разных местах, иногда совсем неприличных, подряд с разными домашними принадлежностями, или дрянными картинами. «Буцудан» же истребляется, между тем, как он, право же, не в ущерб и обиду ничему святому, мог бы служить божницей, уже готовой для изображений истинного Бога и Святых Его, только переименовать его нужно в «синдан», или другое подходящее имя. Нужно будет посоветоваться с священниками и потом во всеми на Соборе насчет употребления буцудана для икон. Может быть, они найдут какое-нибудь препятствие; я же с своей стороны по зрелом рассуждении не вижу никакого; освятится буцудан употреблением его для истинного Святого, как освящается слово «ками» употреблением его для названия истинного Бога. Конечно, буцудан нужно будет освящать пред употреблением его для поставления икон.

Итак, обзор Церквей прихода о. Федора Мидзуно кончен. О. Федор – порядочный священник, довольно заботливый и распорядительный, только грубо несколько обращается с христианами. Если он совсем бросил свою слабость выпить, то и после Собора можно оставить его заведывать теперешним его приходом, несмотря на то, что о. Павел Савабе настаивает на удалении его от приходских обязанностей; преувеличивает о. Павел; прежде сам же вывел отца Федора из катехизаторов в диаконы и потом в священники, а ныне уж очень невзлюбил его – много, вероятно, оттого, что о. Федор не перестает питать доброе благодатное чувство к Павлу Ниццума, бывшему его духовному отцу.

Бывший же о. Павел Ниццума, действительно, заслуживает благодарности и от меня, и от Церкви. С прошлой осени до сих пор я едва успел объездить Церкви, которыми он заведывал, имея под собою трех священников, – и по всем Церквам видны следы его бывшей заботливости, а многие Церкви им именно и основанные, как Церкви в Каназава, Нагаока, Таката и другие новые. Какая жалость, что он впал в искушение! Да даст Господь ему исповедание грехов и спасение!