Глава VI. Нравы н обычаи служивших при дворцовых церквах лиц

Памятники XVII в. большею частию изображают жизнь православного приходского духовенства того времени в чертах далеко неблагоприятных для него, указывая в своих обличениях на его невежество, корыстолюбие, пьянство и другие недостатки¹⁹⁷¹. Нет сомнения, что лица, служившие при дворцовых церквах, как сами вышедшие из среды приходского духовенства и близко соприкасавшиеся с ним уже по одним родственным отношениям, далеко не все были чужды указанных недостатков.

Переворот, происшедший в умственной жизни Московского общества в конце первой половины XVII в., и состоявший в признании несостоятельности этой жизни в предшествующее время и необходимости науки и образования, не нашел себе сочувствия у многих лиц, служивших при дворцовых церквах. Особенно это несочувствие сказалось, когда началось исправление богослужебных книг Киевскими старцами, оттеснившими от сего дела прежних влиятельных лиц среди Московского духовенства, в роде царского духовника Стефана Вонифатьева, и когда стало заметно стремление многих молодых людей, находившихся под влиянием Киевских старцев, к отъезду в Киев, с целью самообразования. Для всех становилось очевидным, что ранее неоспоримый авторитет отцов духовных стал теперь падать, что под него подкапывались новые учители и православные и неправославные и даже молодое поколение, которое начинало воспитываться в том убеждении, что прежних учителей – отцов духовных нечего слушать, что они невежды. Посему нисколько не удивительно, что многие и из лиц, служивших при дворцовых церквах, при узости своего умственного кругозора, отнеслись сильным нерасположением к новым учителям и к самому их учению, которое им представлялось еретичеством. А самое слово «еретичество» или «ересь» – имело в то время обширнейшее и часто превратное значение: страшною ересью считалось нарушение принятого и освященного древностию обычая, которое производило могущественное, тяжелое впечатление и нарушало весь строй жизни¹⁹⁷².

Открытым выразителем такого взгляда на Киевское просвещение, как еретическое, явился, между прочим, дьячек Благовещенского собора Константин Иванов; последний был недоволен боярином Федором Ртищевым за его общение ради науки с малоросийскими монахами, жившими в основанном им недалеко от Москвы монастыре, с которыми он проводил часто целые ночи. Его мысли разделяли бояре Иван Васильевич Засецкий и Лука Тимофеевич Голосов, которые, собравшись на масленице 1650 г. в келии «чернца» Саула вместе с дьячком Константином Ивановым, «шептались между собой про боярина Федора Ртищева, что-де учится он у Киевлян греческой грамоте, а в той грамоте еретичество есть». При сем Голосов поручил дьячку известить Благовещенского протопопа, что он не хочет учиться у Киевских чернцов, так как они недобрые, и в них он добра не познал. А если он доселе учился, то из угождения Ртищеву, а вперед учиться никак не хочет, потому что, кто по латыни научился, тот с правого пути совратился». Вместе с тем дьячку было поручено напомнить протопопу и о том, что нужно воротить поехавших в Киев доучиваться у старцев Киевских латыни Перфилку Зеркальникова и Ивана Озерова, так как они, когда выучатся и приедут назад, то от них будут великие хлопоты и тем более, что они и в настоящее время всех укоряют и ни во что ставят благочестивых протопопов Ивана (т.е. Неронова) и Стефана (т.е. Вонифатьева), отзываясь о них так: «враки они врали и слушать у них нечего». Дьячек вполне разделял их взгляд на то зло, которое могло произойти от Киевской науки для Зеркальникова и Озерова, и еще раньше имел по поводу сих лиц разговор с духовным отцем их священником Фомою, который говорил ему: «скажи пожалуй, как быть, дети мои духовные Иван Озеров да Перфилий Зеркальников просятся в Киев учиться», а дьячек дал ему такой совет: «не отпущай Бога ради. Бог на твоей душе это взыщет», но, к великому своему огорчению, услышал от Фомы, что он и рад бы не отпустить их, да они беспрестанно, со слезами просят его и мало его слушают и ни во что ставят»¹⁹⁷³. Потом трое ревнителей правого пути начали шептаться и про боярина Морозова, что он держит отца духовного только для прилики людской, сам же Киевлян начал жаловать, а это уже известное дело, что он уклонился к таким же ересям». Но если Благовещенского собора дьячек Константин Иванов был сравнительно безвредным выразителем мнения тех лиц, которые находились в среде дворцового духовенства, а, по недостаточности своего умственного развития, не могли возвыситься до правильного взгляда на просвещение, занесенное в Москву Киевскими старцами, то в лице диакона того же собора Феодора дворцовое духовенство выставило весьма вредного и ожесточенного противника истинного просвещения. Последний, считая исправление богослужебных книг, предпринятое Никоном, еретическим новшеством, не поддался увещаниям даже со стороны родственников, как напр., Евдокиинского священника Ивана вместе с его женою, теткою по матери Феодора, покориться соборному определению относительно исправления богослужебных книг, указывавших, между прочим, на то, что его ожидает проклятие, и он чрез это наведет бесчестие на весь их род, и после неоднократных наказаний, «за великий на царский дом хулы» – был сожжен¹⁹⁷⁴. Едва ли можно сомневаться в том, что раскол нашел себе более или менее явных приверженцев, кроме дьякона Феодора, и в лице некоторых других служивших при дворцовых церквах.

Так, можно предполагать, что именно за распространение раскольнических мнений были сосланы в марте 1666 г. царицыны крестовые дьяки – Михайло да Мартин Протопоповы, первый в Москов.-Покровский монастырь, а другой в Вологду, в Каменный монастырь, с наказом держать под крепким началом, к церковному пению приходить и всякую работу работать¹⁹⁷⁵. Но кроме невежества и, как результата оного, враждебного отношения к просвещению, принесенному из Киева, и увлеченья раскольническими идеями, у некоторых из лиц придворного духовенства мы находим и такой недостаток, как склонность к стяжанию. С таким пороком был протопоп Верхоспасского собора Александр Алексеев, который, давая большие деньги под залог недвижимости, в случае неуплаты в срок долга, закреплял за собою эту недвижимость. Так, в 1664 г. он дал взаймы 500 руб. денег Московских ходячих торговому человеку Ивану Селиверстову под залог 6 каменных лавок, находившихся в Щепетинном ряду, против лобного места, под тем условием, что, если ему не уплатят долга в срок, то лавки отходят к нему¹⁹⁷⁶. Он же скупил себе 2 каменных полулавки в том же ряду, которые раньше принадлежали дьяку Тимофею Безсонову и которые были проданы из приказа Казанского дворца за неплатеж государю доимочных денег в количестве 557 р. 16 алт. 4 д., за надбавкой по оценке – 150 р.¹⁹⁷⁷ Этот же протопоп дал взаймы Огородной слободы тяглецу Ивану Федорову 400 р. под залог каменной лавки также в Щепетинном ряду и также под условием завладения в случае неуплаты в срок долга¹⁹⁷⁸. Все эти лавки остались за ним. Известно также и то, что собор, осудивший протопопа Андрея Савинова, между другими винами, взведенными на него, указывал «на его мздоимство и корыстолюбие». Наиболее же распространенным и среди дворцового духовенства недостатком было неумеренное употребление вина. И этим недугом страдали не одни лишь низшие клирики, а и сами священники и протопопы. Так, о священнике И. Васильеве Наседке говорилось в свое время, что Хмель был его родным братом¹⁹⁷⁹. Собор, осудивпий Савинова, также ставил ему в вину и пьянство. Протопоп Яков Игнатьев – духовник царевича Алексея Петровича, проводил часто время в разгульной компании с своим духовным сыном и его приближенными, при чем царевич, будучи не трезв, не стеснялся брать «честную браду своего родителя» духовника Якова Игнатьева¹⁹⁸⁰. Впрочем, немалым извинением в пьянстве для духовных лиц XVII в. может служить то обстоятельство, что нетрезвость тогда не считалась особенным пороком. По справедливому замечанию Забелина, пьянство было не более, как древний обычай, доставшийся нам от предков по наследству и составлявший памятник древне-русского и особенно древне-московского широкого гостеприимства и образ дружеского обхождения и угощения отнюдь не единственное намерение пьянства, вообще памятник древнего русского завета о добрых порядках общежития. Это общежитие исчезло, исчезли веселые пиры и славные меды, исчезла вещественность, но духовное, т.е. особые, именно старозаветные понятия о дружеском обращении, об угощении, о пире и весельи сохранились, и хорошо угостить гостей и доселе значит напоить их пьяными»¹⁹⁸¹. Такого взгляда держался на пир, между прочим, и царь Алексей Михаилович, угостивший 21 октября 1674 г. допьяна своих гостей-бояр и духовника Андрея Савинова¹⁹⁸².

Были возводимы на некоторых лиц из придворного духовенства обвинения и в нечистой жизни. Так, патриарх Иоаким посадил протопопа Савинова на цепь за то, что «долгое время держал женку у себя». Соборное деяние 1676 г. ставит ему же в вину то, что он жил долгое время с чужою женою, и валялся на стогнах любодеяния, яко вепрь. Такое же обвинение в нечистой жизни последовало 20 октября 1676 г. на священника Благовещенского собора Михаила Мефодьева от Вологодского посадского человека. В своей челобитной к царю обвинитель жаловался на Мефодьева за то, что он насильно женил его на крепостной девке, с которою он Мефодьев раньше прижил ребенка и с которой продолжал жить и после брака; на допросе в духовном приказе посадский показал еще то, что ключарь не живет с своею женою, а последняя помещается вместе с работницами и приглашается в дом лишь в праздники и когда гости приходят. Но по розыску обвинение на Мефодьева не подтвердилось, оказалось, что посадский человек возвел ябеду на него, чтобы освободиться от холопства ему, и за это царь велел сослать его в Сибирь¹⁹⁸³.

Последний случай, создавшийся на почве отношения холопов к своим владельцам, а равно не мало и других подобных же свидетельствовали о том, что владение крепостными людьми лицами, служившими при дворцовых церквах очень нередко подавало повод ко взаимным жалобам – холопов на владельцев и последних на холопов, при чем возбуждались такие кляузы и тяжбы, которыен набрасывали некоторую тень на честь владельцев. Так, в 1685 г., августа 3 возникло целое дело в приказе по поводу челобитной священника Успенской, на Сенях церкви Федора Фомина, в которой он жаловался на доставшегося ему за долг в 22 р. от посадского г. Устюжны железнопольской – человека Вонифатья Степанова, крепостного Фильку Никитина, за то что последний, не желая записаться в приказе холопьего суда и жить с крепостью, бросил свою жену с детьми и обокрав его дом, убежал в Устюжну. Здесь он сперва был посажен в тюрьму, а затем отдан подъячему Киприану Федорову, а последний, приехав в Москву, подговорил жену и детей Фильки убежать к нему, в Устюжну, что они и сделали, предварительно также обокрав его Фомина дом на 44 р. 18 алт.

В силу этой жалобы, крепостные были высланы в Москву – к Фомину, что же касается подъячего Федорова, то, несмотря на вызов его в Москву для допроса по возбужденному делу, воевода не отпустил его, под тем благовидным предлогом, что он был один – в приказе¹⁹⁸⁴. А тот же священник Фомин в 1689 г., взяв взаймы у кадашевца Варфоломея Парфеньева 15 руб. и не имея чем заплатить, просил царей о закрепощении за Парфеньевым его человека малого Васьки Афанасьева, и его просьба .была исполнена. Другой священник той же Успенской церкви Иван Дионисьев в 1690 г. обращается к царям с просьбою также по поводу своих холопов а именно: дать ему пристава и понятых для розысков по Москве убежавших от него крепостных¹⁹⁸⁵. Не говоря уже о священниках, даже низшие члены клира, а также певчие и крестовые дьяки возбуждали часто тяжебные дела по поводу своих холопов. Так дьячек Рождественской церкви Яков Иванов, подал в 1664 г. жалобу царю на кадашевца Говрюшку Гаврилова за держание у себя его беглой девки. Впрочем, дело это до разбора его царем, окончилось взаимным примирением¹⁹⁸⁶.

Далеко не впользу владельца крестового дьяка Григория Михайлова окончилось возбужденное в 1697 г. дело о его крепостных людях. Дело началось с того что некая Марфутка Васильева дочь, вместе с своим мужем крестьянином Пошехонского уезда Горбуновым, давшим на себя запись крестовому дьяку Григорью Михайлову жить у него по той записи 10 лет, но убежавшим от него в Переяславль к своим родным, – подали царю челобитную об освобождении их от крепостной зависимости от дьяка Михайлова, как на причину, по которой они просили об освобождении их от холопства, указывали на то, что Марфутка, живя у Михайлова третий год терпит от него великую нужду и неволю и впредь ей терпеть от него Григория всякой нужды не вмочь, также и без мужа своего жить невозможно. Против этой челобитной дьяк Михайла показал, что Марфутка с своим мужем жили у него по записи за заемные деньги 45 руб. которые взял отец его Федька, а последний в 1695 г. от него Григория убежал. Вызванный к допросу в Москву Горбунов показал, что он раньше жил в Москве черною работою и за драку с человеком боярина Льва Нарышкина по приговору приказа Большого дворца был посажен за решетку, откуда, по его просьбе и знакомству взял его на росписку Михайла, у которого он и жил 3 года, а от него ушел в Переяславль, где записался в солдаты, тогда, как жена его осталась у дьяка. За него он пошел в Москву и здесь работал в Немецкой слободе кирпич и известь и всякое палатное строение у генерала Франца Яковлевича Лефорто, а дьяку Михайлову на себя крепости не давал, и давал ли ее отец его, он того не знает. Дьяк на новом допросе показал, что запись на Федьку с его женою была им отдана в 1696 г. для пометы в мастерскую палату, а почему она там не записана он не знает. Дело окончилось тем, что Федьку велено было отослать в стрелецкий приказ и записать в тот чии, в который годится¹⁹⁸⁷.

Возникали в семьях служивших при дворцовых церквах несогласия также по вопросам наследственным, в разрешении которых также приходилось принимать участие царю и, которые, конечно, не могли рекомендовать с хорошей стороны обидчиков. Так, в 1688 г. подал челобитную сын умершего священника Предтечевской церкви Даниила Никитина – Козьма, в которой жаловался на свою мать Акулину Степанову за то, что она обманула великих государей, выпросив из приказной Большой казны 20 р. на проезд в Трубчевск для свидания с родственниками, а сама, между тем сговорилась выйти замуж за вдового попа Якова Максимова. А этот поп – пьяница, двора и пожитков у него нет, – все пропил, а дядю его – родного Гавриилу со двора сослал, подъемные деньги, а равно и оставшиеся от его покойного отца выманил. Мало того, Яков Максимов хотел было бить его дядю Гаврилу за то, что он сестру свою замуж за него не пускает, вследствие чего как дяде, так и ему сироте стало опасно жить на своем дворе. По сему челобитчик просил государей призреть на его сиротские слезы, пожалеть его сироту, велеть переписать все оставшиеся от его отца животы и отдать ему, а мать отделить, а те животы и деньги, которые его мать отдала попу Якову, и то все ему отдать, чтобы ему сироте было бы чем прокормиться до возраста. Эта слезная жалоба оставшегося без отца сироты и обижаемого матерью в пользу чуждого для него лица не осталось без удовлетворения. Правительница Софья Алексеевна велела дьяку из мастерской палаты отправиться на двор церкви св. Иоанна Предтечи и там переписать животы умершего и деньги, данные на проезд – запечатать. При переписи не оказалось, на лицо 20 р. денег и лучшей утвари, при чем вдова показала, что 20 р., оставшиеся от мужа, она истратила на его погребение, и друие домашние расходы. Велено было от всего оставшегося имущества 3 части отдать сыну, а 4-ю матери¹⁹⁸⁸.

Иногда взаимные пререкания между родственниками по вопросам имущественным особенно когда они велись в разгоряченном состоянии, вследствие предворительного обильного угощения вином, сопровождались ссорою переходившею в драку и вызывавшею за тем кляузные доносы царю друг на друга. Так, напр., в 1646 г. подал челобитную царю Алексею Михаиловичу священник Благовещенского собора Василий Тимофеев на своего зятя «подъячаго большаго прихода Андрея Селина» за бой и безчестие и на его товарища – подъячего Володимерова – людей и просил царя об обороне. Зять в своею очередь жаловался на тестя за то, что последний, когда он – Семен был у него в гостях с женою на именинах невестки и остался ночевать, стал просить об уступке недодаденного за его дочерью – приданого, а за тем вместе с женою и племянником бить его Селина и даже «женишку» его избили до полусмерти. При сем человек его попа Василия «ведомый вор и человекоубийца» Ивашка хотел его – холопа зарезать, и по его попа Василия, – велению, его со двора с женишкою не отпустили. По поводу сих взаимных жалоб наряжено было следствие, но чем оно окончилось, не известно¹⁹⁸⁹. Но если указанный случай недоброжелательного отношения между придворным священником и подъячим может найти себе объяснение в семейном споре по поводу приданого, то приводимые нами два других факта дают возможность предполагать, что между служившими при дворцовых церквах лицами и приказными чиновниками заметно было вообще взаимное недоброжелательство. Так, в 1678 г. произошел такой возмутительный случай наглой выходки со стороны подъячего по отношению к священнику. На проходившего священника Сретенского собора Гавриила Яковлева с сыном за Москвою рекою, около церкви св. Козьмы и Дамиана, сделал нападение подъячий Кодашевских дел Гавриил Степанов, при чем ругал его, бил до полусмерти и нож выхватывал, так что чуть было не зарезал его, и в заключение – снял с него шапку бархатную – ценою в 3 р., а с его сына суконную, и разорвал на последнем однорядку и ферези. К сожалению, мы не знаем, чем кончилось дело по поводу сего поступка подъячего Гавриила, подавшего, впрочем, от себя заявление относительно полной непричастности его к указанному обвинению¹⁹⁹⁰.

Но нелегко обошлось для подъячаго Карцева в 1689 г. оскорбление, нанесенное им крестовому дьяку царицы Наталии Кирилловны Петру Ростовцу. Дело происходило так: Петр Ростовец был послан 18 мая, в пятницу в кормовой дворец, чтобы взять для священника Петропавловской церкви и для крестовых дьяков царицы Наталии Кирилловны поденного корму – рыбы на среду той недели. Когда же он, вскоре, после обедни, заявил о цели своего прихода ключнику Петру Мошкову, – последний велел отпустить рыбу – стряпчему Петру Карцеву. Тем не менее, когда Ростовец явился за получкою рыбы после вечерни, Карцев, выдававший рыбу потешным конюхам и другим дворовым людям, ему отказал в выдаче и ушел в ключную избу, на усиленную же просьбу Ростовца отпустить рыбы, как он дал ее другим служилым людям, Карцов ответил отказом, прибавив при сем: – «ты де иным чином не верстан, есть конюшеннаго чину наша братия, честные дворянские дети, а ты, какова ни есть кутья», а затем стал бранить его всякою скаредною, грубою и неподобною бранью, и в заключение сказал: «у меня и в холопьях лучше тебя есть». На замечание же – Ростовца, чтобы он не заносился, Карцов вскочил и взялся за нож с угрозою выпустить из него чрево, после чего Ростовец вынужден был удалиться. Царица приняла жалобу Ростовца и велела допросить стряпчего в мастерской палате. На допросе Карцов показал, что он не дал рыбы потому, что ее в то время больше не было, а крестовый дьяк стал его за то бранить «матерно», и он стряпчий против его крестового дьяка матерной брани, также бранил его, а ножом не грозил. На слова же крестового дьяка сказанные ему, Карцеву: «знаешь ли, я из тебя прах выбью», он стряпчий ответил: «тебе, кутья, бить мене без государева указа здесь нельзя». Приведенные к присяге свидетели показали в пользу крестового дьяка, и, по указу царицы подключника Карцова за неприличные слова и за то, что брался за нож, велено было бить батоги нещадно¹⁹⁹¹.

Но особенно много дел тяжебных возникало среди служивших при дворцовых церквах лиц по вопросам относительно неисполнения долговых обязательств, а также присвоения или порчи данного имущества, при чем все эти дела имеют тот особенный интерес, что знакомят нас с некоторыми сторонами бытовой жизни лиц, служивших при дворцовых церквах. Так в 1665 г. подал челобитную царю певчий дьяк Павел Остафьев¹⁹⁹² по поводу долга в 50 р. на садовника Мишку Шапошникова, который по условию поступился ему за тот долг своим двором и дворовым строением, но ни долга не отдавал, ни двора. По сему Остафьев просил пожаловать его по его закладной кабале – записать за ним в мастерской палате¹⁹⁹³ на его имя тот двор, которым между тем, с согласия Шапошникова завладел кадашевец Гуляев. По указу царя, тот двор был продан и Остафьеву отдано было 40 руб.

В 1698 г. было возбуждено дело уставщиком Федотом Ухтомским также по поводу денег, взятых у него товарами на сумму 108 р. и за ячмень – по цене на 50 р. кадашевцем Мартемьяном Тарасовым и последний по приговору приказа Большой казны был отдан Ухтомскому «в зажив головою» на урочные 11 лет и две недели¹⁹⁹⁴. Точно также в 1697 г. крестовому дьяку Степанову, по приговору суда был отдан в кабалу на 10 лет за долг в 50 р. некто Алешка Родионов¹⁹⁹⁵.

Выиграл также дело в 1698 г. певчий дьяк Денис Кондрашев, подавший жалобу на деверя своей жены – подъячего большой казны Ивана Васильева за то, что последний, взяв в займы у его жены 5 р. 50 к. без письма, не отдавал их, а только «манил со дня на день». И хотя на допросе подъячий заперся было в том, что брал деньги, но был уличен свидетельскими показаниями и приговорен к уплате денег¹⁹⁹⁶. Но не всегда, конечно, истцы получали по своим челобитным отданные в долг деньги. Это испытал между прочим псаломщик Воскресенского собора, впоследствии певчий дьяк, Алексей Давыдов. Давши в долг вдове кадашевца Матрене Григорьевой 65 р. под залог ее дома, и не получая с нее денег, Давыдов в 1689 г. обратился к царям с челобитною о том, чтобы двор Григорьев был отдан ему, и в приказе состоялось было постановление в пользу Давыдова. На беду для него обратился к царям также с челобитною иноземец Павел Вестов о том, чтобы двор Григорьевой был отдан ему, так как он еще раньше Давыдова, а именно в 1685 году дал Григорьевой взаймы 63 р. И в силу его челобитной, двор Матренин, находившийся в приходе св. Николая в Толмачах, присуждено было отдать Вестову¹⁹⁹⁷. Точно также остался неудовлетворенным в своей жалобе и певчий дьяк Илья Терентьев. Последний отдал взаймы в 1685 г. 10 р. денег в кабалу Семеновской слободы тяглецу Дмитрию Васильеву, при чем поручителем в «той заимной кабале» подписался Хамовной слободы человек Корнил Яковлев. Так как занявшего деньги в Москве уже не оказалось на лицо, то певчий дьяк подал челобитную о том, чтобы заемные деньги были взысканы с поручителя, но оказалось, что с последнего нечего было взять, так как у него была только одна изба, да и то на чужой земле¹⁹⁹⁸. По поводу присвоения чужой собственности, было возбуждено дело в 1691 г. певчим дьяком Абрамом Павловым против сторожа аптекарской палаты Лазарева. Последнему был отдан на сбережение дьяком Павловым во время похода его в село Преображенское за царем, двухведерный боченок вина. Когда же дьяк стал требовать этот боченок обратно, то сторож не хотел отдавать. В своей челобитной Павлов просил взыскать со сторожа вино натурою, а не деньгами. Но, кажется, ему не удалось получить со сторожа ни вина, ни денег, так как сторож на допросе показал, что Павлов отдал ему то вино в уплату за суконный колпак по цене 11 алтын 4 деньги и за данные ему взаймы деньги 3 алт. 2 деньги¹⁹⁹⁹. Точно также возбуждали дела крестовый дьяк царевны Наталии Алексеевны Стенька Степанов в 1697 г. против подъячего Ивана Волкова в удержании у себя взятой на время суконной светло-зеленого цвета и с соболем шапки, ценою в 5 р. 50 к.²⁰⁰⁰; а в 1698 г. певчий дьяк Пронька Васильев против мастера Преображенской палаты Семена Юрьева, которому он отдал в дело серебра полпята снимка, да лому всякого, весом всего 50 и полсема золотника для наделки чеканного серебряного оклада на икону Святителя Николая, наперед отдал за работу 1р. 13 алт. 4 деньги, тогда как мастер из данного ему серебра сделал только на тот образ поля да венцы, весом 33 золотника, ломанного же серебра не возвращал и на образе гривчики и оплечиков не отделывал²⁰⁰¹. В обоих случаях велено было сыскать и допросить всех лиц, против которых было возбуждено дело. В 1683 г. подал жалобу священник Екатерининской церкви Петр Фатеев на кадашевца Василия Тимофеева, обвиняя его в том, что он, взявши у него для продажи кафтан суконный вишневого цвета, с серебро-золочеными пуговицами за 4 руб. 23 алт. и 2 деньги, отдал ему только 1 р. 13 алт. и 2 деньги. Чем окончилось дело неизвестно²⁰⁰². Интересное дело было возбуждено псаломщиком Евдокиинской церкви Ивашкою Васильевым против кадашевца портного мастера Василия Кузьмина в 1681 г., когда он жаловался на последнего за то, что он взявшись сделать ему камчатый кафтан, «для своей бездельной корысти» ту камку испортил и сделал ему, короткий кафтан. Челобитная дьячка была рассмотрена, с портного взято показание, и присуждено было кафтан отдать портному назад для того, что он кафтан сделал не против меры и не одной камки лоскутья, а за камку и приклад деньги были доправлены с портного и отданы псаломщику²⁰⁰³.

Как известно, придворные священники, дьяконы, псаломщики, крестовые и певчие дьяки, а также состоявшие при дворце богомольцы и нищие были приближенными к терему лицами и не только составляли самое обыкновенное и приличное общество всякаго терема в допетровском быту, но имели и важное политическое значение. Чрез них терем владел народными умами, направлял эти умы к своим целям и вообще долго мутил всем государством.

Конец XVII в. ознаменовался в Москве стрелецкими смутами, возникавшими по интригам честолюбивой царевны Софьи Алексеевны, в которых принимали участие и некоторые служащие при дворцовых церквах. Таковы были: псаломщик Антон Муромцев и его брат крестовый дьяк Лаврентий Муромцев. Из них первый, по приказу царевны отвел для сообщников стрельцов Стрижева и Кондратьева в Распятскую церковь и там запер их для сохранения на ключ²⁰⁰⁴.

Оба эти братья были одновременно на допросе с Медьведевым и сосланы в Сибирь²⁰⁰⁵. Приближенные же лица к дворцу царевны Софьи Алексеевны и некоторые же певчие дьяки, ходившие в Новодевичий монастырь для пения к заключенной сюда царевне нередко служили передатчиками ее записок, волновавших стрельцов. По сему их не велено было с 1691 года пускать в тот монастырь для того, как выразился Петр, что поют и старицы хорошо, лишь бы вера была, а не так, что в церкви поют спаси от бед, «а в паперти деньги на убийство дают»²⁰⁰⁶. Вообще об упадке среди многочисленных певчих последних годов XVII в. прежней строгой дисциплины свидетельствует немало и других фактов. Так, в 1682 г. были посланы подначал в Симонов монастырь двое спевак Корнилий Карпов и Иван Григорьев, которые оттуда сбежали и приютились в Новомещанской слободе, придворного певчаго Ивана Власова. На допросе в посольском приказе они показали, что сбежали, по подговору певчего Луки Андреева, который их свез к Ивану Власьеву и что, при побеге, они взяли только свои красные сапоги, а воровства в монастыре никакого не учинили. А сбежали потому, что от Власова слышали, о намерении архимандрита Симоновского постричь их в монашество²⁰⁰⁷. К сожалению, неизвестно также, за что были под началом в монастырях – государевы певчие дьяки Никита Резянцев – в Перервенском, а Спиридон Иванов – в Покровском, что на убогих домах, которые были освобождены отсюда лишь 6 августа, 1697 г., по указу из патриаршего разряда²⁰⁰⁸. Но верхом бесчинного поведения некоторых государеых певчих было убийство певчим дьяком царицы Марфы Матвеевны Иваном Матвеевым некоего Константина Оборина, за что он был вызван для розыску в 1691 г. 5 марта, в приказ сыскных дел к боярину Лыкову²⁰⁰⁹, нет сомнения, что как прикосновенность многих певчих дьяков к делу царевны Софьи Алексеевны, так и общий упадок дисциплины в прежнем образцовом хоре, а равно и финансовые соображения, послужили для царя Петра поводом к значительному сокращению числа придворных певчих. Весьма возможно, что увольнение от службы и недостаток материальный были поводом для некоторых из бывших крестовых дьяков к навлечению на себя подозрения даже в тяжелых преступлениях. Так, в 1692 году был привлечен к допросу об убийстве в мастерской палате бывший крестовый дьяк царя Алексея Михайловича Алексеев, который по разбору своей братии и певчих дьяков в 1677 г. был отставлен и с того времени кормился у церквей в дьячках и в домах псалтырь и канун говаривал и певал у крестов. Он был обвиняем в убийстве комнатной бабы Прасковьи Бровкиной, которая доводилась крестовою матерью его жене. На допросе он показал, что был он нынешним великим постом у Прасковьи, когда она была уже больна и услышал от нее обещание ехать в Калугу молиться к образу Пресвятой Богородицы Казанской, что в прошлом году, как он Гнишка был на Москве, он говорил ей, чтобы она не ездила в такой своей болезни к старости в Калугу, но она говорила, что как ей и умереть на дороге, она обещание свое исполнила. 4 апреля сего 1692 г. когда он пришел домой в Москву, то здесь только узнал от жены, что Прасковья уехала в Калугу, а 18 апреля притехал к их двору человек, который и сказал, что Прасковья умерла дорогою и похоронена. О себе же Алексеев показал, что он, хотя и был в то время в Москве, но не ведает, как Прасковья поехала из Москвы, и он по сие число никуда из Москвы не хаживал. Прасковью нигде не видал, и как ей смерть и где случилось, того не ведает, и что после ее осталось, он также не ведает, потому что он в комнате, где у нее была поклажа, никогда не бывал²⁰¹⁰. Чем дело окончилось неизвестно.

Но в то время, как в борьбе царя Петра с сестрой Софией Алексеевной большинство служивших при дворцовых церквах лиц стояло на стороне Петра, при чем один из его сторонников диакон Никифор даже потерпеть от стрельцов пытки в Марьиной роще, где сам Шакловитый клал его на плаху и стращал топором, и наедине расспрашивал о каком то деле, без сомнения, по доносу о приверженности его к Петру²⁰¹¹; эти же лица в громадном своем большинстве встретили реформы Петра очень несочувственно. В этом случае дворцовое духовенство было вполне солидарно с приходским и монашествующим духовенством и самим народом. Одним из видных представителей кружка таких недовольных Петром лиц в духовенстве, которые недопускали никаких сделок с поведением царя, был уже известный нам протопоп Верхоспасского собора Яков Игнатьев, который поддерживал в царевиче Алексее Петровиче память о матери, как невинной жертве отцовского беззакония и говорил ему, как его любят в народе, пьют про его здоровье, называя российскою надеждою, а отцу его желают смерти²⁰¹².

В числе лиц, оказавшихся прикосновенными к делу царевича Алексея Петровича был государев певчий дьяк конца XVII в. Никифор Кондратьев Вяземский, на долю которого выпало испытать большие превратности судьбы. С 1696 г. Вяземский стал лицом, близким ко двору, так как ему было поручено учить грамоте шестилетнего царевича Алексея Петровича.

Глубоким образованием Вяземский не отличался, но среди других певчих дьяков он, несомненно, слыл за выдающегося грамотея, почему и был избран в учителя для первоначального обучения царевича. И своими письмами, в которых Вяземский красноречиво извещал государя относительно хода обучения его сына, он, действительно, оправдывал сложившуюся за ним репутацию искуснолго грамотея своего времени. Так, в письме своем от 2 июня 1696 года Вяземский красноречиво извещал государя о начале обучения царевича: «приступил к светлой твоей деннице, от тебе умна солнца, изливающе свет благодати, благословенному и царских чресл твоих плоду, светлопорфирному великому государю царевичу, сотворих обезночальном альфы начало, что да будет всегда во всем забрало благо»²⁰¹³. В должности уже некоторым образом гувернера оставался Вяземский при царевиче и в то время, когда дело обучения перешло в руки других лиц, при чем Вяземский продолжал извещать царя о ходе образования его сына. Так, в письме от 14 января 1708 г. он писал: «сын твой начал учить немецкаго языка чтением истории, писать и атласа разсказанием, в котором владении есть знаменитые народы и реки, и больше твердил в склонениях, котораго рода и падежа. И учитель говорит: недели две будет твердить одного немецкаго языка, чтобы склонениям в твердость было и потом будет учить французскаго языка и арифметики. В канцелярию в положенные 3 дня в неделю ездить и по пунктам городовое и прочия дела управляет, а учение бывает во вся дни. Еще ныне радетельно, и что будет впредь чиниться, вашему величеству доносить буду»²⁰¹⁴.

Что касается воспитательного влияния Вяземского на царевича, то, по мнению кажется, всех историков, касавшихся дела Алексея Петровича, основывавшихся на показании, данном им на допросе под пытками, оно было вредное. В объяснение причины, по которой он не хотел слушаться отца и исполнять его волю, царевич указывал на то, что Вяземский и Нарышкины, приставлены к нему, видя его склонность ни к чему иному как только «ханжить и конверсацию иметь с попами и чернцами и к ним часто ездить и подпивать», в том ему не только не претили, но и сами тож охотно делали. А так, как они с ним были от его младенчества, то он привык их слушаться, бояться и всегда им угодное делать, а они его отводили от отца и утешали вышеупомянутыми забавами, от чего не только дела воинские и прочие от его отца дела, но и самая его особа ему зело омерзела и для того он всегда желал быть от него в отлучении»²⁰¹⁵. Потому же показанию, царевич держался стороны тех людей, которые, как протопоп Яков Игнатьев говорили ему, как его любят в народе, называют его российскою надеждою, а отцу его желают смерти²⁰¹⁶. По словам Алексея Петровича Вяземский советовал ему послать отцу письмо с отречением от престолонаследия, при чем говорил: «волен Бог да корона, лишь бы покой был»²⁰¹⁷. Когда же началось следствие по длу несчастного царевича, то был привлечен к допросу и Вяземский, сперва в Москве, а затем в Петербурге, как лицо, оговоренное царевичем. В обоих случаях, даже на дыбе Вяземский показал, что обвинения царевича против него несправедливы. «Ханжить и водиться с попами он его не учил, а еще отводил от того и говаривал многажды, чтобы он того не чинил, за что и был бит от царевича неоднократно²⁰¹⁸. В доказательство же того, что Алексенй Петрович почти с самого переезда в Петербург относился к нему неблагосклонно, Вяземский указал на то, что в 1711 г. в Вольфсанбителе, в герцоговом доме, царевич драл его за волосы, бил палкою и сшиб со дворца, а в 1712 г. под Штетином хотел его убить до смерти. И сам царь с такою внимательностью и подозрительностью рассматривавший показания царевича и объяснения против них Вяземского, нашел последнего мало прикосновенным к делу царевича и ограничился одною ссылкою его на житье в Архангельск.

Но не одни лишь теневые стороны мы видим на той картине, которую представляет нам жизнь лиц служивших при дворцовых церквах в XVII в. Немало в ней находим и светлых сторон. Сюда прежде всего должно отнести искание себе на закате дней своих убежища от суеты мирской в уединении монашеской кельи такими высокопоставленными лицами, как царскими духовниками протопопами Максимом и Никитою Васильевичем, при чем последний и оканчивает свою жизнь в скромном звании инока обители преподобного Сергия. В этот же монастырь удалился и протопоп Верхоспасского собора Иван Лазарев. Другие из высокопоставленных лиц придворного духовенства, не удаляясь сами в монастырь, свое расположение к монастырской жизни доказывают тем, что строят на свои средства обители. Так, протопоп Стефан Вонифатьев основал в 1654 г., в Москве, у Красного холма пустыню св. Зосимы и Савватия, которая в 1656 г., за потоплением от разлива Москвы реки, была перенесена в деревню Фаустово, близ Бронниц²⁰¹⁹. Известный уже нам протопоп Александр Алексеев занимавшийся выдачею взаймы денег за проценты и скупивший за долг много разных лавок, также построил монастырь Троицкий, в Торжке и в пользу его завещал на вечное поминовение себя все скупленные им в Москве лавки. Согласно его же завещанию монастырь был приписан в дом Софии Премудрости, Корнилью митрополиту Новгородскому и Великолуцкому²⁰²⁰.

О нуждах его же монастыря, протопоп Александр Алексеев заботился и при жизни своей. Так он подал царю Алексею Михайловичу челобитную, в которой жаловался на то, что тою землею, где прежде был конюшенный двор и которая была приписана к Троицкому монастырю завладел священник Мироносицкой церкви с прихожанами, и просил о возвращении ее монастыря²⁰²¹. Протопоп Андрей Савинов при пособии царя Алексея Михайловича, воздвиг на месте прежнего своего служения великолепный храм во имя св. Григория епископа Неокесарийского и испытав на себе превратности счастия мира сего, оканчивает жизнь в отдаленном монастыре.

Заслуживает также особого внимания и та патриархальная близость, в которой находились все служившие при дворцовых церквах лица к государям и св. патриархам. Не говоря уже о таких высокопоставленных лицах, как придворные протопопы, но и такие незначительные по своему положению лица, как сторожа при церквах, и те в своих нуждах, от себя лично, помимо других инстанций, подают царю челобитные, в полной надежде получить просимое, и их надежды почти всегда оправдывались. Не менее поучительным было отношение служивших при дворцовых церквах и к святейшему патриарху. Признавая в лице его высокое значение святителя, как благословляющего владыки отца, они, соблюдая существовавший в то время обычай, присоединяют патриарха к участию в своей домашней радости, принося ему в день своих именин пирог, причем патриарх благословлял именинника иконою. Так, напр., 6 сентября 1679 года приходил к патриарху Иоакиму с именинным пирогом ключарь Благовещенского собора Михаил и патриарх благословил его образом богородичным на золоте; а 15 декабря того же года – приходил дьякон Благовещенского же собора Иван, который получил в благословение икону на золоте; 8 марта 1684 г. ключарь Благовещенского собора Феофилакт, получивший в благословение икону Владимирской Божией Матери на золоте²⁰²². Приходили по тому же случаю к патриарху и сами последние царские духовники, как то: в 1692 г. 24 ноября протопоп Меркурий, получивший в благословение икону с изображениями св. Николая Чудотворца и св. Алексия митрополита – в окладе басемном, мелкотравном, с резными венцами, а в 1695, 1696 и 1700 гг. – духовник Феофан 11 октября, которого патриарх благословлял иконами Владимирской Божией Матери в окладах басемных с венцами гладкими, басемными²⁰²³. Приходили также к патриарху с именинными пирогами духовные лица и из других дворцовых церквей, которых всех патриарх благословлял иконами разной ценности.²⁰²⁴

К похвальной же черте из жизни дворцового духовенства следует отнести и то, что некоторые из его членов употребляли свой досуг на такое занятие, как списывание и переплет книг. Таковы были, напр., придельный священник Благовещенского собора Григорий, который в 1647 г. писал патриарху келейную книгу апокалипсис – в лицах²⁰²⁵; Ризположенский священник Стефан и дьячек Похвальской церкви Петр Борисов, которые переплетали приходо-расходные книги в дворцовые приказы и печатные книги в церкви, из коих первый получил в 1691 г. за переплет расходной книги 8 алт.²⁰²⁶; а второй в 1690 г. за переплет окладной суконной и ладанной книги, да четырех расходных книг связных, без корешка, по 3 алт. по 2 деньги за книгу, всего 23 алт. 2 деньги²⁰²⁷. И нет сомнения, что кроме удовольствия, которое эти лица находили в самой работе, они имели от нее и лишний источник содержания для своей семьи.

1. Тихвинская икона Богоматери

2. Икона Благовещения Пр. Богородицы

3. Корсунский крест

4. Донская икона Божией Матери

5. Спаситель

6. Двери (боковые из паперти в главный храм)

7. Алексий Человек Божий и ап. Петр

8. Феодоровская икона Богоматери

9. Корсунский крест

10. Корсунский крест

11. Корсунский крест

Два корсунских креста

12. Двери (боковые из паперти в главный храм)

13. Господь Вседержитель

14. Арка над входом в церковь Воскрешения Лазаря

15. Арка над входом в церковь Воскрешения Лазаря

16. Икона Рождества Божией Матери из Рождественской церкви

17. Новоникитская икона Богоматери из Верхоспасского собора

18. Икона Печерской Богоматери из Ризположенской церкви

19. Царские двери из Рождественского храма

20. Арка над входом в церковь Воскресения Словущего

21. Изразцовая печь в коридоре у Верхоспасского собора

22. Две изразцовые печи из Верхоспасского собора

23. Две изразцовые печи из Верхоспасского собора

24. Иконостас церкви Воскрешения Лазаря

25. Дверь (из царских дверей XVII в.) из Распятской церкви в церковь Воскресения Словущего

26. Икона Положения ризы – над входом в Ризположенскую церковь

27. Нерукотворенный образ Спасителя, «в чудесех», из Верхоспасского собора

28. Икона Похвалы Богородицы из храма Спаса, на Бору.

29. Икона Богоматери – Млекопитательницы, из Верхоспасского собора

30. «Тощия свечи» из Ризположенской церкви

31. «Тощия свечи» из Ризположенской церкви

32. Псковская икона Богоматери из церкви Воскресения Словущего

33. Спаситель, из Верхоспасского собора

34. Распятие Иисуса Христа, из Благовещенского собора

35. Страшный суд, – из придела Собора Богоматери в Благовещенском соборе

36. Царские двери из церквиВоскресения Словущего

37. Иоанн Креститель, – из Благовещенского собора

38. Воскрешение Лазаря, фреска из Лазаревской церкви

39. Распятие Иисуса Христа, из Распятской церкви

40. Святитель Димитрий Ростовский, – оттуда же

41. Иоанн Богослов, из Верхоспасского собора

42, 43, 44. Оклады на иконах в приделе Собора Богоматери, – в Благовещенском соборе

45–61. Иконы из иконостаса Распятской церкви