Приложение

В течение более чем 1500 лет складывалась в умах, интересующихся вопросами о происхождении мироздания, картина мира. У европейских народов эта картина мира в первые века после христианизации Европы, будучи сначала совершенно единой, постепенно стала как бы раздваиваться. В умах всех верующих людей эта картина оставалась очень долгое время неизменной. В умах людей, изучающих природу, она оставалась также неизменной, вплоть до замечательного сообщения Коперника, который предъявил ученому миру, в то время состоявшему почти целиком из представителей Церкви, уже совершенно новую картину, остановил Солнце и сдвинул Землю. Это было как бы утро пробуждения дремавшего до того времени позитивного образа мышления.

С тех пор открытия шли одно за другим. В XVII веке возникла исходящая из экспериментального исследования явлений наука. Возникнув к бытию, она захотела освободиться от опеки Церкви, и эта тенденция к самостоятельности и боязнь опеки стала порождать конфликты, чаще всего совершенно необоснованные.

Но науке не удалось совершенно обособиться и замкнуться в себе, так как, в это же время, пробудилась к бытию и дремавшая до того философия, также находившаяся прежде под опекой Церкви, и она, как и наука, естественно, пожелала избавиться от какой-либо опеки и также стать совершенно самостоятельной.

Читатель, быть может, заметил, что мы все время старались говорить только о взаимоотношении научных и религиозных представлений о мироздании, но избегали касаться взаимоотношений между религиозными и философскими взглядами на этот предмет и только иногда приводили цитаты из трудов наиболее крупных философов, характеризующие их понимание соотношения религии и философии.

Такое уклонение от какой-либо дискуссии с философией объясняется, во-первых, тем, что с наукой «легче разговаривать» по той причине, что она, по своей природе, едина, а не многолика. Здесь дискуссия идет всегда по каким-то конкретным вопросам, по которым у самих ученых почти нет расхождений.

С философией же говорить чрезвычайно трудно, так как с самых древних времен она разбивается на ряд совершенно противоположных школ, вследствие чего всегда существует вопрос: с какой же системой надо вести дискуссию? Во-вторых, если наука занималась всегда только своим предметом – изучением окружающего нас материального мира, его явлений, фактов, законов и, по самой своей природе, не поднималась до вопросов религиозных, то философия, как область, граничащая, с одной стороны, с наукой, а с другой – с религией, всегда касалась пограничных с религией вопросов. И это касание было разнохарактерным. Философские системы, получившие общее название идеалистические, обычно шли на сближение с религией. Но философские системы, получившие название материалистические, чаще были открыто враждебны религии. Уже по одному этому мы старательно избегали входить в какие-либо дискуссии с философскими системами, в особенности с философией материализма, но были вынуждены упоминать о них по ходу нашей работы. Мы и сейчас не собираемся вести какую-либо дискуссию с диалектическим материализмом, но только должны сказать, что в данный момент происходят очень интересные и содержательные споры между философами и представителями чистой науки по вопросу о том, как устроена Вселенная, тождественно ли философское понятие о материи той объективной реальности, которая вырисовывается перед наукой в виде нашей метагалактики и которая стала уже во многом доступна для изучения. Соответствует ли понятие Вселенной философскому понятию материи или оно ближе к наблюдаемой и изучаемой реальной Метагалактике? Вечна ли и бесконечна ли наша Вселенная? Все это сейчас волнует умы как философов, так и ученых физиков и космологов.

Все эти вопросы мы уже затрагивали на предыдущих страницах, хотя избегали говорить об этом подробно, дабы не выйти за пределы своей конкретной задачи – выяснения соотношения между религиозной и научной картинами мира.

Поэтому сейчас, заканчивая обзор соотношения представлений об истинной картине мира как с религиозной, так и с научной точки зрения, мы считаем необходимым кратко подытожить все те вопросы, которые стоят на повестке дня у науки и по которым наука ведет очень интересную дискуссию с философией.

До сих пор в основу всех суждений был положен принцип уникальности Вселенной. Однако возможна и другая концепция – множественности вселенных, особенно в связи с идеей микромира и макромира. Отсюда возникает представление о том, что наша Вселенная является лишь одной из огромного множества других, похожих или разнообразно отличающихся по свойствам вселенных, которые в одной перспективе выглядят космически огромными, а в другой – микроскопически малыми. Эта проблема возникает как особо важное методологическое следствие общей теории относительности.

В настоящее время в науке и философии вводится существенно новая связь между понятиями материальный мир и вселенная, как целое. Материальный мир можно рассматривать и в качестве всеобъемлющей физической системы, и как философскую категорию, близкую к категории материи. Космология, при такой постановке, изучает не материальный мир как целое, в философском смысле этого слова. Объектом космологии является пока лишь наша Вселенная, метагалактика, что, конечно, не исключает возможности открытия новых метагалактик, напоминающих нашу собственную или же качественно отличных от нее. Все они должны будут включаться в понятие вселенной, как ее ограниченные части. Последует обобщение понятия вселенная, как целое.

Взрыв сверхплотного вещества, породивший расширяющуюся метагалактику, сам по себе не дает полного ответа на вопрос о происхождении Вселенной, ибо еще далеко не ясно, является ли он начальной фазой в эволюции всего материального мира, рассматриваемого в качестве единого физического целого, или же это была начальная фаза развития локальной области мира, то есть только нашей метагалактики.

Если говорить о вселенной только в масштабе нашей метагалактики, то практически приходится рассматривать «Большой взрыв» как сингулярность – как проявление качественно особой формы материи, которая пока неизвестна современной физике. Момент t=0 показывает, каков крайний предел возможности экстраполировать в прошлое известные нам физические законы. Решение проблемы сингулярности чрезвычайно сложно и, по-видимому, еще долго будет оставаться одной из труднейших задач для нашей науки.

Природа физических процессов в состоянии сверхвысокой плотности пока неизвестна. Построение теории такого состояния лежит за пределами возможностей современной физики. Вблизи сингулярности могут в корне изменяться свойства пространства – времени. Возможно, что само понятие до теряет свой смысл или коренным образом преобразуется. Для объяснения явлений вблизи самой сингулярности (при плотности вещества выше 1093 г/см³) необходима уже какая-то новая фундаментальная физическая теория, которая будет охватывать гравитационные, релятивистские и квантовые эффекты. Такую теорию с полным правом можно будет назвать общей физической теорией. Но здесь, очевидно, уже будут неприменимы прежние привычные понятия длительности. Как пространство, так и время, в области применимости такой теории, могут оказаться либо аметрическими, либо полиметрическими.

Все эти вопросы чрезвычайно сложны и служат достоянием не религии, а науки и философии. Мы упоминали об этом только с целью показать, насколько сложно строение мира, насколько загадочны для нас его границы во времени и пространстве, насколько загадочно все то, что связано с вопросом о его происхождении, если не учитывать Откровение.

Из всей многочисленной литературы о проблемах возникновения мира и соотношении в данном вопросе между наукой и философией, в общем трудной для читателя, не имеющего специального образования, мы считаем полезным привести выдержку из брошюры известного ученого космолога академика В. Л. Гинзбурга «Как устроена Вселенная и как она развивается во времени» («Знание», М., 1968). Брошюра эта написана простым языком и легко читается неспециалистом. В этой брошюре академик В. JI. Гинзбург пишет:

Фундаментальные проблемы естествознания всегда привлекали и привлекают к себе внимание философов. Это понятно в свете истории развития и формирования философии и оправдано существом дела: именно в области фундаментальных проблем физики, астрономии и биологии мы сталкиваемся с принципиальными и в то же время совершенно неясными вопросами. Естественно, что обсуждение этих вопросов, попытки их решения предъявляют особенно высокие требования к мышлению, служат как бы лабораторией логики и теории познания.

Нельзя, однако, не признать, что такие «лабораторные занятия» философов в значительном числе случаев не приносили науке пользы, а иногда и наносили большой вред. Оглядываясь назад, мы видим, что нет, пожалуй, ни одной великой теории в области физики, астрономии и биологии, которая не была бы провозглашена представителями тех или иных философских направлений или ложной, или даже антинаучной и крамольной. Шарообразность Земли, система Коперника, множественность миров, теория относительности, квантовая механика, расширяющаяся Вселенная, эволюционная теория Дарвина, законы Менделя и представление о генах – все это объявлялось «философски ложным», против всего этого велась борьба с «философских позиций».

Причина в общем та, что философы аккумулировали и абсолютизировали естественнонаучные взгляды, сложившиеся в предшествующий период. В результате многим из них стало казаться, что иначе и быть не может, что отказ от устоявшихся взглядов недопустим.

Здесь важно подчеркнуть, что подобная тенденция на определенном этапе вполне естественна и присуща также большинству естествоиспытателей. Но лучшим из них удавалось и удается выйти за рамки требований, предъявляемых привычкой и «здравым смыслом». Сделать это удавалось под непреодолимым давлением фактов, в результате настойчивых, но безуспешных попыток «спасти» старые представления. В муках (именно в муках, как об этом свидетельствует история науки) рождались новые взгляды, осознавалась неизбежность отказа от столь «уютных» и «понятных» старых воззрений. Для человека же, смотрящего «со стороны», необычность и непривычность новых идей и теорий доминирует над всем остальным, новые взгляды им не «выстраданы». Отсюда и попытки отрицать новые идеи, попытки, которые кажутся особенно правомочными тем, кто считает себя овладевшим, наконец, философским камнем.

Сделанные замечания – это, конечно, не выпад против интересующихся и занимающихся философией. Это лишь попытка подчеркнуть необходимость навсегда покончить со старыми ошибками и понять характер и место современной философии. Именно, как это указывается в любом нашем учебнике по философии (но столь же часто игнорировалось до весьма недавнего времени), современная философия – это не «наука наук», не натурфилософия прошлых веков. Современной философии совершенно чужды (правильнее сказать, должны быть чужды) любые попытки диктовать природе ее законы и решать вопрос об «истинности» или «ложности» естественнонаучных теорий. Когда философ задумывается над какой-либо проблемой, имеющей отношение к естествознанию, то, как мне представляется, он раньше всего должен спросить себя: является эта проблема философской или естественнонаучной? Или, если угодно, важным и принципиальным философским вопросом нужно считать установление границ философии. Сначала нужно «размежеваться», выделить философскую проблему, а потом уже определять отношение философии к этой проблеме.

Является ли скорость света предельной скоростью распространения сигналов, и, вообще, существует ли конечная максимально возможная скорость сигналов? Какие могут быть, казалось бы, сомнения в том, что это вопрос физический, а не философский? Ясно ведь, что на такой вопрос может ответить только опыт, априорно его решать нельзя, а любой ответ (предельная скорость конечна или же бесконечна) ни в какой мере не затрагивает проблемы первичности или вторичности сознания, законов логики, отрицания или признания различных верований и т. п. Между тем нетрудно найти в нашей литературе утверждение, что считать скорость света предельной является идеализмом. Аналогично обстоит дело с вероятностными понятиями в квантовой теории, с законами Менделя, некоторыми следствиями теории относительности и т. д. В космологии же объявлялись идеалистическими, реакционными и «поповскими» представления о конечности объема и о расширении Вселенной.

Все это, мягко говоря, – недоразумение: смешение философских вопросов с естественнонаучными, неправильное проведение границ между философией и физикой, астрономией или биологией. Материалистическая позиция в космологии состоит в признании существования Вселенной совершенно независимо от человеческого сознания и фактически до его появления. Кроме того, имея в виду не только субъективный идеализм, но также объективный идеализм и религию, материалист отрицает существование Бога и вообще «чего-то», стоящего за природой, «порождающего» Вселенную и т. п.»

Вопрос же о том, является ли пространство евклидовым или неевклидовым, конечен его объем или бесконечен, стационарна Вселенная или же она нестационарна, какими законами управляется движение галактик – все это относится к области физики и астрономии, базируется и контролируется наблюдениями и экспериментами. Ответ на подобные вопросы не может ни подтвердить, ни опровергнуть как предположение о существовании Бога, так и полное отрицание любых идеалистических представлений. Другое дело, разумеется, – конкретные религиозные верования и, скажем, содержание Библии. Здесь данные естествознания непосредственно опровергают, кажущиеся в наше время просто детскими сказками, библейские легенды о сотворении мира.

Папа Пий XII в одной из своих энциклик упомянул о расш иряю щ ейся Вселенной, видимо, с целью подкрепить, пусть и косвенно, справедливость библейских легенд.

Вероятно, в религиозной литературе такая тенденция нашла дальнейшее развитие. С другой стороны, некоторые авторы, считающие себя представителями материализма, использовали папское послание и аналогичные материалы для прямо противоположных целей – доказательства связи между представлением о расширяющейся Вселенной и библейскими легендами о сотворении мира.

Несостоятельность обоих этих тенденций очевидна. Это понимают, кстати сказать, и люди верующие. Один из выдающихся современных космологов Г. Леметр, о работах которого упоминалось выше, был аббатом, а с 1960 г., вплоть до своей смерти в 1966 г., являлся президентом Ватиканской (папской) академии наук. Но вот что говорил Леметр в 1958 г. на посвященном космологии Втором Международном Сольвееском конгрессе: «В той мере, в какой я могу судить, такая теория (имеется в виду теория расширяющейся Вселенной с «началом» – В. Г.) полностью остается в стороне от любых метафизических или религиозных вопросов. Она оставляет для материалиста свободу отрицать любое трансцендентное бытие. В отношении начала пространства-времени материалист может оставаться при этом же мнении, которого он мог придерживаться в случае неособенных областей пространства-времени».

Герои Ильфа и Петрова могли бы о Леметре сказать: «Аббат-то в гимназии обучался», имея в виду, что он получил современное образование и с ним нужно, если уже спорить, то серьезно, хотя он и «служитель культа». Философский идеализм и даже религия – это в наше время не одно и то же, что верования в чудеса и сотворение мира, возникшие на заре цивилизации.

Итак, космологические вопросы не могут решаться на основе каких-либо предвзятых представлений. Материалистическая философия не накладывает и не может накладывать «табу» на выбор моделей Вселенной. Конкретно, вопросы о конечности или бесконечности объема Вселенной, законах ее эволюции во времени и им подобные не являются философскими и должны решаться в свете данных астрономических наблюдений и современной физики.

«Вопросом вопросов» в космологии является проблема эволюции Вселенной во времени для любых моментов времени. Этот вопрос еще не решен, но некоторые гипотезы на этот счет существуют и обсуждаются (с. 48, 51).

Мы умышленно привели такую большую выписку, так как вполне согласны со взглядами этого крупного ученого в отношении взаимоотношения религии, философии и науки. Каждая из них не должна оказывать давление на другую, так как все они суть совершенно самостоятельные сферы человеческого познания. Но, разумеется, мы не можем согласиться с высказанным мимоходом утверждением о существовании в Библии каких-то «детских сказок». Сказки о творении мира можно найти у разных древних народов или в Талмуде, но в Библии сказок нет.

В заключение дадим краткое резюме истории становления сегодняшних воззрений на строение Космоса.

Современные научные представления о Вселенной сформировались в основном в первой половине XX века после открытий Эйнштейна и его теории относительности, приведшей к возникновению релятивистской (относительной) космологии, в становлении которой можно выделить три этапа.

На первом этапе основное внимание уделялось новым геометрическим свойствам Вселенной, главными из которых являлись кривизна пространства-времени и возможная замкнутость пространства.

Начало второго этапа датируется работами русского математика А. А. Фридмана (1922–1924 гг.), который показал, что искривленное пространство не может быть стационарным, то есть всегда постоянным, но должно расширяться или сжиматься. Эти принципиально новые результаты получили признание лишь после открытия закона «красного смещения». В основе лежали труды аббата Леметра и американского астронома Хаббла.

На первый план теперь выступили проблемы механики Вселенной и ее возраста (длительности расширения). Особое внимание привлекало к себе начальное состояние вещества с бесконечной плотностью массы и бесконечной кривизной пространства, предшествовавшее взрывному, замедляющемуся со временем расширению.

Третий этап развития космологии (его условно можно назвать физическим) начался с предложенной в 1946 г. известным физиком Г. Гамовым модели «горячей» Вселенной – гипотезы, согласно которой Вселенная, на ранних стадиях расширения, характеризовалась не только высокой плотностью, но и высокой температурой, достаточной для протекания ядерных реакций синтеза легких элементов. Возникавшее при этом тепловое излучение должно было сохраниться до современной эпохи; и действительно, в 1965 г. было открыто реликтовое излучение, заполняющее в радиодиапазоне электромагнитных волн наблюдаемую часть Вселенной. Свойства реликтового излучения (например, его равномерное распределение на небесной сфере) оказались весьма близкими к предсказанным; тем самым концепция «горячей» Вселенной была полностью подтверждена.

Однако эмпирический материал в современной космологии еще слишком скуден для того, чтобы строить достаточно адекватную модель Вселенной. Предпочтение, которое оказывается сейчас тем или иным представлениям, связано не столько с их эмпирической обоснованностью, сколько с мотивами физико-теоретического, философского и даже психологического порядка. Во многих теориях Вселенная, как целое, проявляет необычные и экстравагантные свойства, является анизотропной и неоднородной, длительность ее существования и ее размеры зависят от системы отсчета и т. д. (даже понятия конечности и бесконечности мира оказываются в некоторых теориях относительными).

В настоящее время существуют две модели Вселенной, вытекающие из уравнений общей теории относительности Эйнштейна. В одной из них (открытая модель) кривизна пространства отрицательна, пространство бесконечно, и все расстояния со временем неограниченно возрастают (расширяющаяся Вселенная). В другой (замкнутая модель) – кривизна пространства положительна, пространство конечно (но столь же неограниченно, как и в открытой модели), и расширение со временем сменяется сжатием. В ходе космической эволюции кривизна уменьшается при расширении, увеличивается при сжатии, но знак кривизны не меняется, то есть открытая модель остается открытой, а замкнутая – замкнутой. Начальные стадии эволюции обеих моделей совершенно одинаковы: это состояние с бесконечной плотностью массы и бесконечной кривизной пространства, из которого осуществляется взрывное расширение.

Вопрос о выборе между этими двумя моделями сейчас неясен. Неясно, сменится ли с течением времени наблюдаемое сейчас расширение нашей Вселенной сжатием. Ответ на него зависит от значения ρ – средней плотности массы во Вселенной: если ρ больше некоторого критического значения (равного 6x10^–30 г/см³), то сменится; если меньше – то процесс расширения будет неограниченно продолжаться. В настоящее время на основе данных наблюдения (10^–31<ρ<10^–29) пока нельзя сделать никакого выбора. Однако за последние годы нижний порог значения ρ был сильно поднят, то есть в тенденции с уточнением наших знаний значение ρ возрастает. Поэтому замкнутую модель Вселенной (расширение сменяется сжатием) следует рассматривать как весьма вероятную.

Что происходило в самый момент «Большого взрыва» мы не знаем. Может быть, в тот момент проявлялись какие-то иные законы бытия материального мира, которые сокрыты сейчас и как бы дремлют, оставаясь лишь в потенции.

Интерполировать известные нам законы на сингулярное состояние нашей Метагалактики мы не можем. А главное, если мы убеждены, что наша Метагалактика имела начальный момент своего бытия, некое t=0, когда плотность ее вещества была чрезмерной и вся она находилась в сверхгорячем состоянии, мы не имеем основания предполагать, что до этого t=0 могло существовать некое иное время, координаты которого можно обозначить через «минус t». Мы не имеем никаких оснований предполагать, что до этого могла бы существовать какая-либо материальная реальность.

Каким образом возможно, что Вселенная бесконечна? Каким образом возможно, что Вселенная конечна? Думаете ли вы, что можно доказать эту бесконечность? Думаете ли вы, что можно доказать ее конечность? Какова ее протяженность? Каков ее предел? К делу, к делу. Вы слишком долго тянете!

Дж. Бруно.

Начало диалога

«О бесконечности Вселенной и мирах»,

1584 г.

Вопрос о том, бесконечна ли Вселенная, поднятый в XV веке кардиналом Николаем Кузанским, через сто лет вновь поставил Джордано Бруно. Вопрос этот, разумеется, так и не был разрешен. На грани XIX века его снова поставил Кант в своих «Антиномиях» в виде тезиса и антитезиса.

Тезис: «Мир имеет начало во времени и ограничен также в пространстве». Антитезис: «Мир не имеет начала во времени и границ в пространстве; он бесконечен как во времени, так и в пространстве» (Кант. «Критика чистого разума». Пер. Лосского, с. 266–267).

В XIX веке чаша весов склонилась как будто к вере в бесконечность мира и в его вечность. Но представление о вечности, бесконечности, а, следовательно, и о несотворимости мира покоилось на чисто мировоззренческих основах.

В XX веке рухнул фундамент этой веры, ибо была показана возможность концепции конечности Вселенной. Когда фундамент был разрушен, должно было рухнуть и все здание, так называемого, научного «доказательства» несотворимости материи.

Псевдологическая цепочка: материя бесконечна, следовательно – вечна, а если вечна, то, следовательно, несотворима, а если несотворима, то никакого Творца нет – эта цепочка была порвана в самом начале. Сейчас мы уже можем научно обоснованно говорить о начале мира, о том, что он не бесконечен в пространстве, что Вселенная нестационарна, то есть изменяема.

Что следует из этого для нашей темы соотношения библейского Откровения с данными науки?

Мы, наверное, удивим многих, если скажем, что из этого, то есть именно из обнаружения ложности посылки о вечности материи, не следует ничего для подтверждения истины бытия Бога Творца. Однако отсюда выявляется необходимость постановки вопроса о Первопричине. А это – главное.

Читатели, возможно, ждут от нас доводов, что если мир не вечен, то, следовательно, сотворен Богом, а если вечен, то несотворен и, следовательно, Бога нет. Однако в подобных рассуждениях и выводах, которые часто делают на их основе, присутствует логическая ошибка – подмена тезисов.

Поясним это. Мы говорим о возможности согласования, в принципе, данных Откровения с данными науки. Если мы рассматривали необоснованные доводы против возможности этого согласования и если мы эти доводы отвергли, то разве тем самым уже добились самого согласования?

Один из основных законов логики гласит: Из ложности какого-либо суждения не следует истинность противного ему суждения, так как закон исключенного третьего к противным суждениям неприменим.

Применяя эту формулу к нашей теме, мы получим: из ложности так называемых доказательств о бесконечности и несотворимости мира еще не следует истинность противного им суждения о сотворенности мира; вопрос о происхождении мира остается открытым, причем не исключается и возможность третьего утверждения – если мир мог быть сотворен, то он мог быть сотворен и конечным, и бесконечным.

Вернемся к данным науки и посмотрим, какое все же отношение они имеют к библейским истинам.

Вопрос о возможности или невозможности определения начального «момента» очень сложен. Однако, если мы пока не можем или вообще не сможем представить себе ясно этот «нуль-пункт», то это отнюдь не дает нам права говорить, что такого момента вообще не было или не могло быть. Из незнания нельзя делать никаких выводов.

Конечно, «красное смещение» есть факт несомненный. Это явление распространяется на всю Вселенную в той мере, в какой это нам известно. На сегодняшний день оно говорит о том, что мир должен иметь начало. Но оно не говорит о том, что мир сотворен Богом. Точно так же и библейское Откровение решительно ничего не говорит о том, каков был «первоатом» по своим размерам или с какой скоростью стали разбегаться его частицы.

По поводу открытия «красного смещения», позволяющего предполагать о начале Вселенной, аббат Леметр сам заявил на посвященном космологии Втором Международном Сольвееском конгрессе в 1958 г.: «В той мере, в какой я могу судить, такая теория полностью остается в стороне от любых метафизических или религиозных вопросов. Она оставляет для материалиста свободу отрицать любое трансцендентное Бытие. В отношении начала пространства-времени материалист может оставаться при этом же мнении, которого он мог придерживаться в случае неособенных областей пространства-времени».

Предположим, что завтра явление «красного смещения» было бы как-то опровергнуто. Этого, как мы думаем, не произойдет, но допустим это, как одну из возможностей нашего загадочного Мира. Разве из этого следовало бы что-нибудь для опровержения библейской истины?

Мы снова и снова повторяем, что Библия и наука – это не одно и то же, что у той и у другой есть своя область в раскрытии истины. Однако сама истина – одна и едина, и двух истин быть не может. Библия говорит о том, что Бог есть Первопричина вселенского бытия. Наука говорит о том, как строится это бытие.

В средние века, когда наука и философия были еще слабы, когда они только родились из лона религии, христианское богословие, естественно, должно было взять на себя какое-то руководство их развитием, о чем мы уже говорили выше. Постепенно возросла и окрепла философия, хотя она, как видим, и не пришла к единому познанию истины, так как разбилась на ряд противоположных течений. Постепенно окрепла и вышла из-под опеки схоластики и наука.

Наука имеет свои самостоятельные пути. И нельзя из любого открытия науки, как будто бы соответствующего Откровению, сразу выводить доказательство бытия Божия.

Вспомним приведенные нами слова аббата Леметра, что теория «красного смещения» полностью остается в стороне от любых метафизических и религиозных вопросов и что она оставляет для материалиста свободу отрицать бытие Бога.

Леметр, в сущности, высказал ту же мысль, что и его предшественник по науке – Лаплас. Всем хорошо известно, что Наполеон, выслушав от Лапласа его теорию происхождения Солнечной системы, задал ему вопрос: почему он не упомянул о том, что Вселенная сотворена Богом? "Государь, – отвечал Лаплас, – я не нуждался в этой гипотезе».

Умный ученый, равно как и его предшественник – искренне верующий Ломоносов – понимал, что включать Бога в теорию происхождения Солнечной системы было бы так же нелепо, как включать Его в теорию происхождения каких-либо других физических или химических процессов или как включать что-либо из учебника догматического богословия в учебник элементарной механики. Он понимал, что небесная механика, как наука, в принципе ничем не отличается от простой механики. Отказ Лапласа и Леметра связать истину бытия Божия с законами небесной механики показал их мудрость, как настоящих ученых. Бытие Бога не выводится из небесной механики или из теории «красного смещения». Но и в той, и в другой, равно как и в природе какого-либо муравья, человек-мыслитель находит разумное устроение мироздания. Это разумное устроение должно стать предметом философии, как целостной системы мышления. Но поскольку истина едина, то между тем, что находит наука, к чему приходит философия, и тем, что Открывает библейское откровение, не должно быть принципиального расхождения.

Весь секрет здесь не в иерархической зависимости этих дисциплин, как это казалось в Средние века, а в их гармоническом сочетании в единой истине. Было время, когда философия должна была быть помощницей богословия. Под латинским словом анцилла совершенно неверно было бы подразумевать только служанку или рабу. По известному выражению, для религии в философии ценна сотрудница, но бесполезна раба. Однако слово служение, само по себе, не унизительно. Разве мы унижаем науку, когда говорим, что она должна служить человечеству?

Открытие факта начала мира не служит таким аргументом, из которого с необходимостью сразу вытекало бы как следствие бытие Бога – Творца мира. Но оно упраздняет тот ложный довод, на котором строилось отрицание возможности творения мира. И это очень много значит.

Каковы причины начала мира – наука не знает и, как мы думаем, узнать не может, так как самый принцип творения, сами его возможность и причина выходят за пределы всякого опыта и, вообще, за рамки материального мира, за тот сингулярный момент, тот «нульпункт», с которого начался мир.

Революция в науке подтвердила ту истину, которая была открыта еще в Книге Бытия: мир разумен и имеет свое начало. В начале всего пребывает неизменяемая онтологическая сущность бытия – Небо и Земля. Земля, в своей сущности – невидимая и покрытая тьмой, под воздействием силы Духа Божия, в осуществление творческого Глагола входит в процесс становления. Дни творения – это постепенное развертывание в действительность онтологических возможностей мира. Так возникает та Реальность, в которую мы входим всем своим существом.

Вселенная – это поток, изменчивая неизменяемость, которая существует и будет существовать, но нам неизвестны те сроки, которые положил для нее вызвавший ее из небытия к бытию Творец. И дело совсем не в том, найдем ли мы или не найдем начальный момент бытия мира. Все дело в том, что творение мира есть акт, превышающий силу познания человека, так как сам человек есть только часть этого мира, деталь, возникшая во времени. Поэтому-то и остаются в силе слова Бога, слышанные нами со страниц Книги Откровения: «Где был ты, когда Я полагал основания земли? Скажи, если знаешь. Кто положил меру ей, если знаешь ? или кто протягивал по ней вервь? На чем утверждены основания ее, или кто положил краеугольный камень ее, при общем ликовании утренних звезд, когда все сыны Божии восклицали от радости?» (Иов. 38, 4–7).

В своей работе мы приводили целый ряд высказываний крупнейших ученых, которые подтверждали истину, изложенную в библейском Откровении. Нас могут упрекнуть в том, что мы, упоминая имена великих ученых, будто бы пытаемся тем самым доказать, что если ученые верят в Бога, то это подтверждает Его бытие. Конечно, нам могут вслед за тем привести и большой ряд имен ученых-атеистов.

Но если ученые высказываются положительно о бытии Бога и истинности Библии, то это отнюдь не означает, что наша религия, наше понимание мироздания основываются на мыслях этих ученых. Ученые могут быть и верующими, и неверующими. Их высказывания могут совпасть с истинами христианской Церкви или противоречить им, а также могут находиться и где-то посредине между религией и атеизмом.

Библейское Откровение о происхождении мира для нас, христиан, бесспорно не потому, что с ним согласился кто-то из великих людей. Оно бесспорно для нас в силу всего нашего мировоззрения, и главным образом потому, что оно подтверждено и разъяснено Иисусом Христом, Который для нас есть путь и истина, и жизнь (Ин. 14, 6).

Это – первое, что мы, христиане, должны помнить, когда рассуждаем об Откровении.

Библейское Откровение о происхождении мира говорит об основных истоках, причинах и целях бытия нашего мира. Оно говорит о том, что несомненно существует. Оно возвещает это как истину. Но, как хорошо известно из нашей текущей жизни, истины не всеми принимаются, об истинах спорят. То, что принимается одними за истину, может другим показаться ложью. Однако бесспорно то, что любое серьезное положение, претендующее на признание истинным, не санкционируется путем голосования или споров.

Истина сама по себе не зависит от того, что те или иные, умные или неумные люди ее принимают или не принимают. Мы не можем собрать всех ученых мира, древних и современных, и произвести голосование о том, согласны ли они с Библией, а после этого постановить – права она или не права.

На каких-либо выборах, например, президента страны, при подсчете голосов даже небольшой численный перевес в ту или иную сторону оказывается решающим. Иное дело в науке. Конечно, в науке есть истины бесспорные, к которым ученые пришли путем долгих споров и в результате своеобразного «голосования». Но у самих ученых могут быть свои личные взгляды и оценки истин уже не в подлинно научном, а в философском плане. И здесь может существовать большое разногласие.

Говоря об истинности сказанного в Откровении, мы не можем ставить себя в зависимость от числа голосов и базироваться на этом шатком фундаменте. Мы должны различать подлинно научные истины от личных взглядов великих ученых. Но, в таком случае, нас могут спросить: зачем же мы приводили здесь высказывания ученых, которые, так сказать, «лили воду на мельницу», то есть свидетельствовали в пользу того, о чем говорит Библия? Ответ прост. Мы приводили их потому, что ученые прекрасно умеют высказывать свои мысли – сжато и сильно, то есть так, как не сумели бы сделать этого мы.

Мы начали свою работу с исторического обзора соотношения между библейским Откровением и данными науки с тех древних времен, когда науки, в полном смысле этого слова, еще не было. Из всех космогоний древности только библейская может серьезно рассматриваться в наше время. Все же остальные языческие мифы просто не заслуживают внимания. Только о Моисеевом сказании происхождения мира идут сейчас споры, только одно оно и по сей день является предметом пререкания. Тем самым мы выявили уникальность библейского сказания.

Переходя непосредственно к вопросу о возможности или невозможности миру быть сотворенным, мы опирались на основной закон науки –закон причинности. Если всякое явление, всякий факт не могут быть без причины, то отсюда, с необходимостью, приходится заключить, что должна быть и Первопричина мира.

Мы не упоминали здесь никаких имен, так как весь ученый мир единогласно утверждает закон причинности. О том, как от общего закона, действительного для мира вещей, перейти к уже принципиальному вопросу о Первопричине мира, говорит множество ученых. И здесь мы могли бы привести много мнений, в частности высказывания Спинозы, на которого ссылается Эйнштейн, говоря, что он верит в Бога Спинозы. А Спиноза, хотя и не был христианином, то есть не верил в возможность воплощения Бога в человека, но верил в возможность воплощения Бога в природе и поэтому мог сказать, что природа, в которой Бог, есть причина самой себя. Но он не отождествлял Бога и природу. Бог –причина всего... Бог не действует против природы, но свыше ее. Бог сохраняет в природе одно и то же количество движения (Б. Спиноза. Избр. соч., т. 1, с. 96, 308 и 311).

Переходя к вопросу об устроении Космоса, мы должны были упомянуть еще и Птолемея, и Коперника, так как эти имена служили рубежами на столбовой дороге развития науки. Конечно, ни Птолемей, ни Коперник ничего не добавили к тому, что сказано в Библии. Но из-за их взглядов шел великий спор, и только поэтому мы их упоминали.

Мы приводили высказывания Дарвина, так как, подойдя к вопросу о соотношении библейского сказания и эволюционной теории, мы не могли не упомянуть его имени. О том, кто был Дарвин – верующий или атеист, – много спорят. Но нам важно не это. Важно то, что он вслед за Ламарком и совместно с Уоллесом осветил, пока еще слабым светом, очертания той эволюционной лестницы происхождения жизни на Земле, которую потом раскопали и осветили, уже «прожекторами», ученые последующих лет. Церковники, в свое время, нападали на Дарвина, так как боялись, что его теория как бы «оскотинит» человека сближением его с обезьяной. Но прошли годы и выявилось, что его теория не только не противоречит повествованию Моисея, но, наоборот, говорит о происхождении живых форм именно в том порядке, как об этом сказано у Моисея.

Подойдя ближе к нашему времени, нам пришлось упомянуть имена М. Планка, Джинса и других великих ученых. Однако мы не строили доказательств бытия Бога, основываясь на их личных отношениях к религии.

Сам объективный ход совершенствования науки доказал, что мир развивается во времени, и тем самым подтвердилась истина о днях становления мироздания.

Когда мы говорили о днях творения, то, естественно, должны были сказать о том, как же наука смотрит на эти дни. Конечно, она смотрит на мир не библейскими, а своими глазами. И она говорит нам, что если смотреть вглубь мироздания, то в этой глубине мы увидим прежде всего тот таинственный мир, где еще нет вещества как такового, где еще только одни частицы и волны, движущиеся с разными скоростями. Это – та, еще непонятная для нас сфера, которую на основании уже известной ее части мы могли бы условно назвать светом, творение которого отнесено в Библии на первый день мироздания.

Выше мы показывали, что схему или модель мироздания, его иерархическую структуру можно изобразить лишь в форме тех библейских дней, о которых говорит Моисей.

В XX веке наука признала великую премудрость во всем мироздании и подошла к тем вратам, на которых написано: «Как многочисленны дела Твои, Господи! Все соделал Ты премудро!» (Пс. 103:24). Но может ли эту фразу целиком, во всем ее объеме повторить наука? Может ли эту фразу высказать ученый в терминах и понятиях науки?

Нет! Наука –это не религия. Говоря о Боге в религиозном смысле этого слова, наука перестала бы быть собой, вернулась бы в то состояние, когда она еще не родилась для самостоятельного бытия. Наука изучает не Бога, а природу. Но Бог, точнее Божественная творческая Мысль, осуществляясь в природе, не исчерпывает Свое бытие полностью. Поэтому наука, изучая природу, не может произнести Неизреченное Имя Сущего, ибо у нее для этого нет соответствующих слов и понятий. Она только видит ту изумительную Премудрость в мире, которую Спиноза и Эйнштейн называли Богом, Гегель называл Идеей, а мы, христиане, называем отражением Бога в природе, Божественной Софией, которая отражает Бога, подобно тому, как море отражает Солнце.

«Бог науки» – это и есть Бог Спинозы и Эйнштейна, а «Бог философии» – «Идея» Гегеля. Это предел, до которого могут подняться наука и философия, не превращаясь в религию и оставаясь самими собой. Конечно, если оставаться в пределах чистой науки, то мы должны сказать словами Н. Бора, что наука оставила вопрос о Боге совершенно открытым. Наука не имеет права судить об этом.

Вот эту-то мысль мы и стремились провести во всем нашем исследовании. Мы не говорили о Боге от имени науки и не говорили о Боге словами ученых, приводя эти слова иногда только, как выражение наших собственных выводов. Мы старались показать только, что наука оставила вопрос о Боге совершенно открытым и что поэтому никто не имеет права, от имени науки говорить, что Бога нет. Во-вторых, мы стремились показать, что невозможно говорить, будто бы Библия отрицает что-то научное. И мы доказали это, сличая истины Откровения с данными науки, ибо в Библии, на языке символов, говорится о тех истинах нашего материального мира, которые теперь наука стала постепенно открывать и о которых говорит на своем языке.

Имена великих ученых мы приводили потому, что эти мудрые люди в поисках истины шли, руководясь светом той самой звезды, которая вела мудрых волхвов к Вифлеему, где в убогих яслях находился родившийся во плоти Божественный Творческий Разум. Путь для всех этих мудрецов был указан один. Но кто-то шел смело и прямо. Кто-то сбивался с пути и уходил в тупики. Кто-то остановился на полпути, кто-то подошел близко, но остановился у самых яслей, видя только свет, разлитый вокруг в природе. Кто-то вошел и поклонился Творческому Разуму, воплощенному в самом человеке. Таковы пути ученых, ищущих Истину.