XXIV. Наши современные проповедники публицисты

(«Несколько проповедей протоиерея А. Ключарева. Москва 1873. – Речи, произнесенные при выпусках воспитанников первого десятилетия Александровского военного училища священником А. М. Иванцовым-Платоновым. Москва. 1873 г.)

Мы не запомним времени в нашей духовной литературе, когда бы проповеднические сборники, и при том более или менее ценные, являлись в таком изобилии, как два-три последние года. Г. Вольф продолжает, хотя к сожалению слишком медленно, выпускать том за томом, свое двойное эльзевировское издание – «Полного собрания сочинений» и «Избранных сочинений» – покойного преосвященного Иннокентия Херсонского. Ко дню годовщины смерти покойного преосвященного Филарета, митрополита Московского, в прошлом году, в книжных магазинах Москвы и Петербурга появился в продаже первый том нового издания «Сочинений покойного преосвященного Филарета, митрополита Московского», предпринятого в Москве, по поручению родственников почившего святителя, протоиереем Павлом Казанским и священником Константином Богоявленским. Издатели держатся не систематического, а хронологического порядка издания, и первый том содержит в себе проповеди от 1803 года по 1821 г. Изданы весьма объемистые тома проповедей покойных преосвященных: Николая, епископа Тамбовского и Шацкого (Тамбов, 1872 г.), и Тимофея, архиепископа Смоленского и Дорогобужского (Смоленск 1873 г.), и здравствующих поныне преосвященных: Арсения, митрополита Киевского («Толкование на первые двадцать шесть псалмов – из бесед, говоренных в Варшаве», Киев, 1873 г. и «Собрание слов, бесед и речей», часть первая, С.-Петербург. 1873 г.), Антония, архиепископа Казанского (Казань, 1872 г.), Иоанна, епископа Полтавского (Полтава, 1873 г.), новый том бесед, слов и речей преосвященного Макария, епископа Орловского и Севского (Орел, 1873 г»), слова и речи Сергие, епископа Курского и Белгородского (Курск, 1871 г.), преосвященного Алексия, епископа Екатеринославского («Слова сказанные в Томске и Екатеринославле», Екатеринославль, 1873 г.), Софонии, епископа Новомиргородского (Херсон, 1872 г.), преосвященного Феофана, бывшего епископа Тамбовского («Беседовательное толкование второго послания к Солунянам», Тамбов, 1873 г.). Не говоря уже о таких капитальных изданиях, как проповеди преосвященного Филарета и Иннокентия, которые должны быть, по нашему мнению, настольными книгами каждого проповедника и каждого благочестивого христианина, и все другие исчисленные сборники составляют более или менее ценные приобретения нашей небогатой церковно-учительной литературы, отличаясь, большей частью, всеми теми достоинствами, какие свойственны проповедям, раскрывающим по вызову тех или других обстоятельств, те или иные догматические и нравоучительные вопросы, и могут дать обильный материал для наших проповедников, имеющих надобность в пособии и руководстве. Особенного внимания на наш взгляд заслуживают «Беседы» преосвященного Арсения, представляющие последовательное экзегетическое и нравоучительное толкование текста псалмов, – явление редкое в нашей проповеднической литературе, состоящей, главным образом, из проповедей тематических, на разные праздники и случаи: в литературе «бесед», они должны занять место непосредственно после бесед покойного преосвященного Филарета Киевского на евангелие от Матфея.

Из проповедей со специальным содержанием, на случай, заслуживают особенного внимания «Слова, беседы и речи, произнесенные к воспитанникам императорского училища Правоведения, протоиереем М. И. Богословским» (С.-Петербург, 1872 г.). Небольшой том, изданный редакцией «Духовной беседы», содержит в себе доселе ненапечатанные проповеди почтенного о. протоиерея, отличающиеся всеми теми достоинствами, какие доставили справедливую и вполне заслуженную почетную известность сборнику его проповедей под заглавием «О приготовлении к исповеди и св. причащению», изданному еще в бытность проповедника законоучителем императорского училища Правоведения.

Из поучений для простого народа, после нового восемнадцатого издания «Поучений протоиерея Радиона Путятина», заслуживают внимания: прекрасный опыт «Поучений к простому народу о молитве Господней» священника Алексея Васильева, – своеобразный по методу и более чем удачный по исполнению, к сожалению не продолженный автором; – «Простонародные поучения» священника Михаила Скрябина (Воронеж 1870 г.); «Простонародные поучения, изъясняющие волю Божию о вечном спасении нашем», архимандрита Иосифа (Калуга 1873 г.), составленные по особенной программе, напечатанной автором в газете «Современность» (№№ 22-й и 82-й 1872 года), и «Поучения сельского пастыря, между которыми есть направленные против Молокан» священника М. Боброва (Москва 1873 г.).

В самое последнее время Москва подарила нас двумя проповедническими сборниками, которые по своим выдающимся достоинствам по всей справедливости заслуживают того, чтобы на них обращено было особенное внимание всех ревнителей успехов нашего церковного проповедничества и любителей хорошего духовно-назидательного чтения, соответствующего религиозным потребностям настоящего времени. Мы разумеем «Несколько проповедей протоиерея А. О. Ключарева» и «Речи к воспитанникам Александровского военного училища» священника А. М. Иванцова-Платонова. Эти проповеди мы, не обинуясь, ставим непосредственно после проповедей покойного преосвященного Иоанна Смоленского, которого мы считаем основателем новейшей школы нашего проповедничества (см. о его проповедях статью в «Христ. Чтении» за 1872 г.). Подобно преосвященному Иоанну это – проповедники-публицисты. В самом содержании слов и речей обоих проповедников есть много родственного и даже тождественного с проповедями преосвященного Иоанна. Затем в том и другом сборнике нет ни одной проповеди, которая не имела бы своим предметом тот или другой современный вопрос из области жизни социальной и общественной, или из области теоретического мировоззрения, – вопрос, компетентное решение которого с церковной кафедры не составляло бы насущной потребности нашего времени. Оба проповедника являются в своих проповедях именно такими компетентными судьями – один главным образом в области современного научного мировоззрения («Речи»), другой – преимущественно в области публицистики («Несколько проповедей»). Оба они стоят на уровне современности, одинаково знакомы – и не только из книг, но, как видно, и из жизни, из опыта и наблюдения – со всей обширной областью современных вопросов, волнующих наше общество. Свежесть и оригинальность мыслей, ни одного «общего места» в содержании, ни одного рутинного приема в доказательствах, даровитое своеобразие в приемах изложения, наконец – благородная смелость, с какой оба проповедника не вторят, не льстят установившимся ходячим теориям и полемизируют один – мягко и сдержанно («Речи»), другой – несколько запальчиво и ригористически («Несколько проповедей») с направлениями, несогласными с вероучением и религиозными основами жизни, – таковы свойства, принадлежащие в одинаковой мере обоим проповедникам.

Каждый из сборников обладает драгоценным и редким в наших проповедях свойством – отпечатлевает на себе индивидуальность своего автора, представляя определенную, более или менее полно очерченную, цельную и стройную систему личного мировоззрения. Различие между обоими проповедниками состоит в том, что один – главным образом проповедник апологет, другой – преимущественно проповедник обличитель. Апологет христианских начал в жизни и миросозерцании – о. А. М. Иванцов-Платонов; обличитель уклонений от принципов христианского мировоззрения – о. Ключарев. Проповеди А. М. Иванцова-Платонова по богатству эрудиции, по широте и глубине взглядов – не столько проповеди, сколько академические речи или популярные лекции, что, конечно, объясняется местом и поводом их произнесения и однохарактерным составом слушателей; проповеди о. Ключарева, не отличаясь такой академической полнотой содержания и обстоятельностью раскрытия предмета, метко и верно схватывают сущность вопроса и дают вполне достаточное его решение в пределах строго-церковного слова, выполняющего гомилетический закон об общепонятности проповеди для разнообразного состава посетителей приходского храма.

Не можем не выразить при этом сожаления, что слова и речи третьего, пользующегося наибольшей известностью в Москве, проповедника-профессора богословия в Московском университете – Н. А. Сергиевского доселе не собраны в одну книгу и остаются разбросанными на страницах «Православного Обозрения».

Речи о. А. М. Иванцова-Платонова нашли уже себе довольно обстоятельную оценку в нашей литературе; и мы теперь хотим поговорить лишь о проповедях о. Ключарева, о которых, к удивлению, мы доселе не встретили ни одного отзыва в нашей духовной журналистике.

Мы сказали, что о. Ключарев главным образом проповедник-обличитель. Представляется прежде всего вопрос: насколько верно и правильно понимает проповедник-обличитель свою задачу, равно как и обличаемые им теории и направления, – насколько обличения в его проповедях не общие места, вызванные лишь простой традиционной и рутинной тенденцией обличать и обличать, – насколько они не плод того ошибочного предзанятого понятия, что проповедник, говоря с церковной кафедры о современных направлениях, разногласящих с вероучением и понятиями религиозными, может и должен только обличать, – а плод действительного сердечного убеждения и вполне достаточного понимания тех вопросов, о которых берется трактовать. Проповеднику-обличителю предстоит опасность – с одной стороны увлечься потоком собственного красноречия и вместо того, чтобы бороться с действительными врагами – бить по воздуху, сражаться с призраками собственного воображения, или же с другой – расплываться в общих местах и двоими иеремиадами вместе с плевелами исторгать и чистую пшеницу, подвергнуть осуждению такое движение общественных идей и реформ, которое вполне согласно не только с духом века, но и с духом церкви, с началами христианства, – по недостатку полной научной компетентности выражать суждения узкие, роняющие достоинство православной церковной кафедры.

Изучив книгу о. Ключарева, читатель выносит убеждение, что почтенный автор ее счастливо избежал этих подводных камней. Почти каждая его проповедь распадается на две половины. Сначала проповедник рисует светлую сторону того или другого общественного явления, выражая со своей стороны к ней задушевное искреннее сочувствие. Вторая половина проповеди почти всегда начинается словом но, за которым следует нещадное бичевание того, что проповеднику представляется несообразным с духом церкви и учением веры. Эта половина проповедей о. Ключарева близко граничит с ригоризмом и многие из читателей не будут ею довольны, найдут, что, начиная за здравие, проповедник сводит на упокой. Со своей стороны мы должны заметить, что все обличения проповедника достаточно мотивированы, находят свой raison d’etre в действительных аномалиях духовной и социальной жизни нашего общества и обоснованы проповедником на здравом понимании церковного учения с одной стороны и верно подмеченных фактах социальной и интеллектуальной жизни русского общества – с другой. Между проповедями о. Ключарева есть даже одно слово – на день благодарственного воспоминания избавления Государя Императора от угрожавшей ему опасности, – в котором он специально выясняет свои понятия о задачах современной церковной проповеди и доказывает право проповедника вести дело проповеди так, как понимает его сам о. Ключарев (стр. 93 и след.)

Распространение в среде христианских народов новых учений, говорит проповедник, вызывает церковную проповедь к усиленной деятельности. Враги христианства вызывают ее на борьбу, с тем, чтобы доказать ее мнимое бессилие и обнаружить воображаемую ими скудость ее внутреннего содержания. Добрые христиане ждут от церковной проповеди помощи и руководства для охранения целости своей веры. Христиане, обольщаемые в ущерб вере знанием, хотят, чтобы она примирила веру с наукой. Все это требует от церковной проповеди так называемой современности. И проповедник соглашается, что проповедь действительно должна иметь дело с живыми людьми: отвечать на их вопросы, удовлетворять их потребностям, сочувствовать их радостям и печалям. Но он не соглашается с мнением большинства наших просвещенных людей, которые думают, что проповедь должна не руководствовать людей известного времени, а идти за временем, не только применяться к нему во внешних приемах, но и соглашаться с ним в самом решении вопросов современной жизни.

«Пророки ветхого завета, – говорит он в оправдание своего взгляда на проповедь, – служение которых состояло не только в предсказании будущего, но и в учительстве, бывали в положении, подобном тому, в каком находятся нынешние проповедники. Современники укоряли их в том, что они все обличают, все плачут, все грозят гневом Божиим, что они слишком строги и суровы. В противоположность им являлись учители, которые были мягче и снисходительнее, которые говорили по сердцу современников и также от имени веры. Они порицали суровых пророков, говорили, что сами видели сны и что эти сны не предвещают ничего страшного, что все идет прекрасно и обещает благоденствие в будущем. Но вот что Господь сказал чрез пророка Иеремию: пророк, у которого есть сон, пусть и рассказывает его за сон, а у которого есть Мое слово, тот пусть говорит Мое слово верно» (Иер.23:28). Основываясь на этом указании Св. Писания, о. Ключарев находит, что проповедник должен различать в себе человека, который может иметь свое сновидение – личное мнение, сочувствие и т. п., и человека, который имеет в своих руках слово Божие. В первом случае он волен сочувствовать всему, что ему нравится, но пусть он будет честен, и выдает свое за свое, а не за Божие, пусть говорит от себя, а не от имени возвещаемой им веры. Во втором случае пусть возвещает слово Господне верно, без искажений, ограничений и послаблений. Даже сам апостол (1Кор.7:12), предложив известное учение, нашел нужным оговориться: это я говорю, а не Господь».

Самая трудная, по мнению проповедника, задача – оценивать в проповедях современную науку или наше просвещение, – не потому, чтобы просвещение нас стояло на высоте, недосягаемой для христианского мыслителя: христианство не замерло не заключено в книгах, так чтобы им можно было пользоваться только как суммою данных сведений понятий; – христианство есть свет сила, которая вселяется в живых людей, ходит с ними, действует в них, не только сопутствует им при восхождении, но сама возносит их на всякую высоту знания совершенства. До чего достигают ученые всякого времени, до того может достигнуть честный христианский мыслитель. Трудность для современного проповедника – в разрозненности, неопределенности, бесхарактерности тех идей, которые бродят в нашем обществе под именем последних выводов науки. Эти идеи дробятся в такие мелкие, неточные, несвязные, в тоже время досадные вредные для общества мысли, что их ни привести к единству, ни оценить, ни с силою опровергнуть невозможно. Они похожи на тех, недавно замеченных естествознанием незримых животных, которые мириадами плодятся кружатся в воздухе, проникают во все органы тела всюду производят гниение разложение (93–97). Такова основная точка зрения нашего проповедника на свои задачи Отношения религиозного учения к научным теориям настоящего времени. За всем тем проповеди о. Ключарева, вошедшие в состав настоящего сборника, имеют своим предметом не столько вопросы отвлеченного миросозерцания, – в этом отношении мы на ходим него лишь одно-два места в проповедях, где он говорит о дарвинизме (слово в день празднования седьмой годовщины братства св. Николая – стр. 122 след.) материализме (во многих проповедях), – сколько вопросы общественной жизни, вопросы публицистические, как это видно уже из самых заглавий его про проповедей, помещенных в оглавлении: гражданской доблести, любви к отечеству, веротерпимости, просветительном значении доброй жизни, тайной общественной благотворительности, средствах предохранения от духа неверия, богоустановленных началах для обеспечения внешнего быта духовенства, об обязанностях каждого христианина участвовать в деле распространения веры Христовой, об убеждениях, средствах к уменьшению преступлений, взаимных отношениях Государя подданных проч. Но, естественно, заглавия эти слишком мало определяют действительное содержание проповедей, мы хотим позволить себе сделать синтез основных публицистических воззрений нашего проповедника, чтобы, с одной стороны, подтвердить то, что мы сказали нем выше, с другой-ближе познакомить наших читателей с мировоззрением манерой проповедника, произведениям которого мы придаем такую высокую цену. 

Исходною точкою такого синтеза может послужить прекрасная проповедь «об убеждениях». 

Вот как почтенный проповедник рассуждает об этом предмете. Убеждение, говорит он, великое слово. Состояние духа человеческого, которое им обозначается, есть чрезвычайно важное состояние. Убеждениями определяется склад мыслей, направление характер человека. Убеждения служат источником побуждений для человеческой деятельности. Они сплотняют человеческие общества разлагают их. Они направляют к одной цели громадные силы производят великие перевороты. Убеждениям посвящаются труды целой жизни; за убеждения приносят жертвы, терпят страдания умирают. Так было всегда везде; только нас, по мнению проповедника, с недавнего времени слово «убеждение» стали употреблять без разбора, не понимая его истинного смысла значения. Дитя, не обращая внимания на выговор здравомыслящей матери за непослушание, говорит: «это мое убеждение». Незрелые школьники, принося домой в простые христианские семейства ложные мысли религии, с важностию говорят: «это наши убеждения». Разбор такой умственной запутанности принадлежит собственно философским наукам; но, во первых, ничто так много не терпит от этого странного направления умов, как наша вера церковь; во-вторых, мы имеем в творениях великих отцов церкви высокие образцы сближения науки природе жизни духа человеческого с религией. На этом основании проповедник находит возможным заняться рассмотрением этого вопроса. «Что такое убеждение? – спрашивает он. Убеждение есть твердая уверенность в полном ясном познании истины, соединенная с сочувствием к ней сердца. Чем полнее познание, тем глубже убеждение; чем познание яснее, тем живее сочувствие сердца к его предмету; чем живее сочувствие сердца, тем убеждение тверже непоколебимее. Горе ученому, который собрал чужие мысли в свою голову, как в мертвый сундук! Людям незрелым или посвятившим себя изучению какой либо крайней специальности, при решении вопросов из области философии религии вместо слов: «это мои убеждения», справедливее было бы говорить: «это новейшие мысли ученых самого последнего времени, которые мне нравятся».–"Человек волен иметь мысли, какие ему угодно, но его выбор, его вкус, его личные воззрения или пристрастия ни для кого не обязательны. Трудно исследование добросовестное усвоение истины; еще труднее переучиваться переубеждать себя, оставляя с трудом добытые убеждения ради новых, требуемых новыми исследованиями, новыми основаниями. Поэтому истинно ученые истинно убежденные люди большею частию кротки, терпеливы, снисходительны. Они не порицают неведущих или несогласных с ними, жалеют них; они не требуют с раздражением от других, чтобы те сбросили с себя старые убеждения, как старую одежду, надели на себя новые убеждения, как наряд, только что полученный из заграницы, потому что переубеждение есть болезненное внутреннее перерождение; оно происходит постепенно, его нужно ждать в других с терпением снисходительностию. Не таковы наши юные проповедники новых воззрений: них все невежды, все любители мрака; они не терпят противоречия, им все должно подчиниться. Они готовы бы в несколько дней переделать весь свет; для них лучше бы стереть с лица земли старые упрямые поколения, только бы восторжествовали новые начала».–"Как наши познания никогда не могут быть совершенно полными законченными, так наши убеждения не могут оставаться неподвижными неизменными. Они могут быть верны в общих основаниях в главных чертах; они могут быть совершенно достаточны для нашей жизни в данную минуту; но, по мере расширения знания, они могут быть расширяемы, проверяемы углубляемы». «По ограниченности слабости человеческой, убеждения могут быть ложные, но пусть они будут действительными убеждениями: с основательными познаниями, строгим мышлением, с любовию к истине. Такое убеждение может быть враждебно христианству; но с врагом, который его имеет, приятно бороться; с ним исследования могут вести к соглашению»... «Что могли бы мы сделать, если бы большинство русских людей, идущих на поприще просвещения нашего простого народа, не было разбито, разрозненно, запутано в своих воззрениях на предметы веры на религиозные интересы нашего отечества! Один доказывает, что для народов никакой веры не нужно, что все благо их в цивилизации, то есть во внешнем гражданском благоустройстве; другой говорит, что все веры хороши, что проповедывать одну в ущерб другой – несправедливо; третий – что вера даже диких племен, состоящая из сплетения суеверий, есть также убеждение, которого даже увещаниями касаться не должно, нужно предоставить эти племена движению истории самостоятельному свободному развитию; четвертый – что христианство слишком высоко для наших полудиких инородцев, что надобно для них изобресть особую, переходную религию; пятый – что прежде надобно идти к ним с книгою науки, потом уже с благовестием веры; шестой – что все иноверцы, как подданные одного государя, имеют право на покровительство во всем, не исключая религии, что правительство обязано строить буддистам монастыри, магометанам мечети. Но можно ли перечесть все софизмы, которыми возмущается задерживается ясное, простое, святое, историей всего мира нашего отечества оправданное дело евангельской проповеди» (стр. 147–153)? 

Из этого краткого очерка содержания проповеди об убеждениях читатель видит, каким тонким психологическим анализом владеет проповедник, какой широкий светлый взгляд имеет он на предмет: мысли, здесь изложенные, таковы, что под ними, полагаем, не отказался бы подписать свое имя любой публицист по профессии. 

Свободное, живое стремление послужить отечеству мыслию, словом делом, говорит, проповедник на туже тему в другой проповеди – «о гражданской доблести», обречение себя на всякий подвиг для его блага, готовность на все жертвы для его счастия славы – таковы черты гражданской доблести, залог доблестных дел. Проблески этой добродетели заметны повсюду на всем обширном пространстве нашего необъятного отечества, замечает автор. Остается желать одного, чтобы добрые порывы, горячие стремления были направлены к одной, ясно сознанной цели, возведены на степень правильной твердой деятельности, утвержденной на одном начале, проникнутой одним духом... Когда один поставляет благо отечества в одном, другой – в другом, один предлагает такие средства для достижения этого блага, другой другие, тогда чем горячее будет наша деятельность, тем хуже будет нашему отечеству. Противоречивые стремления, планы предприятия граждан для отечества это внутренняя война при внешнем мире, это гражданское междоусобие. При нем нет пролития крови, не пожираются пламенем города и селения, но – что несравненно хуже – разрушаются твердые убеждения умов, подрываются коренные основания деятельности, убивается внутренняя жизнь. Тяжело видеть, когда разность в воззрениях производит то, что граждане, исходя на общественное дело, предпринимаемое по одному святому побуждению, не узнают друг друга, одни разрушают то, что созидают другие... «Но возможно-ли, спрашивает проповедник, одно начало для деятельности миллионов? Кто может влить в них один дух? Кто может дать им единство убеждений связать их разнообразную деятельность в одно целое? Это начало, отвечает он, в христианстве, это единство в единении умов, сердец всех внутренних внешних сил человеческих под руководством божественного учения. Мы поставлены на этом начале историею нашего отечества, или лучше – самим Промыслом Божиим. Мы знаем одно великое имя, пред которым беспрекословно преклоняется все человечество – имя Божие. Только одного учителя оно слушает без возражений, говорящего от имени Божия. Ни истины, ни власти, ни закона оно не признает обязательными для себя, если не най дет в них связи с истиною, властию законом Божиим. Итак, если хотите вести к совершенству миллионы людей, входите с ними в связь прежде всего верою в Бога, благоговением к его истине и правде; иначе вы встретите недоверие, противоречие, непослушание, явные или затаенные, но всегда вредные для успехов общего дела. От того-то возросло наше отечество в государство, какого прежде не видал мир, что его граждане, наши предки, были единомысленны – мыслили действовали как один человек». «Ныне думают, что жизнь религиозная может идти своим чередом, общественная – своим: великая ошибка! Нет такой тонкой нити в общественной жизни, которая бы не была прикреплена к началам духовным нравственным. Многие сетуют, что трудно прививается нас наука. Не спешите обвинять в этом народ, посмотрите, не от того-ли он не доверяет науке, что не видит от нее возвышения ума к богопознанию, просветления совести, очищения сердца, улучшения нравов? Что для него в этом просвещении, с которым оскудевает вера, почтение детей к родителям, супружеская верность чистота жизни? У земной власти нет средств делать людей честными и правдивыми. Только христианское настроение духа ручается за честность и правдивость гражданина. Оно состоит в том, что истина, честь и правда обращаются человека в любимые склонности, в господствующие свойства. Он ими счастлив, утрата или нарушение их сопровождается страданием сердца». –"Едва ли не самое тяжкое страдание честного труженика для блага отечества состоит в том, когда сами его сограждане не отдают ему справедливости. как часто это бывает! Прямота в слове и правдивость в деле часто друзей обращают в врагов. Раздраженные страсти покрывают самые чистые и великие дела тьмою клевет. И легче быть забытым, жить в неизвестности бедности, чем видеть, как те, кого мы любим, не верят бескорыстию и чистоте нашей любви; как те, для которых мы живем и всем жертвуем, искажают самые чистые наши намерения, наши честные дела обращают в преступления и предают на посрамление наше имя. Этот подвиг подобен подвигу Христа Спасителя, вынести его может только тот, кто, одушевляясь Его любовию, может вместе с Ним молиться своих заблуждающихся соотечественниках: Отче, отпусти им, неведят бо, что творят» (20–28 стр.). 

Не менее интересна по своему направлению идеям проповедь, озаглавливаемая: «о воспитании характеров». Взявши за исходный пункт проповеди слова апостола: тщанием не лениви, духом горяще, Господеви работающе (Римл. 12:11), проповедник находит, что в этих словах указываются те свойства, из которых слагаются так называемые сильные характеры, столь высоко ценимые на всяком поприще деятельности. Как не пожелать, продолжает он, чтобы с умножением людей просвещенных, умножались в нашем обществе те честные неутомимые труженики, для которых все равно, где бы ни трудиться, только бы трудиться во славу Божию с пользою для общества? Как не пожелать, чтобы умножались те сильные и энергические деятели, которые увлекают за собою других не громкими словами, достоинством дел, славою подвигов, – чтобы чаще являлись в нашем отечестве мужи с духом силою Илииною, которые, исходя на поприще общественной деятельности, во имя истины правды, как буря, сокрушают препятствия, которых ни порицания, ни насмешки, ни происки тайных и явных врагов не только не охлаждают и не утомляют, напротив возбуждают и воспламеняют к деятельности?.. В обилии людей, сильных духом и крепких характером – свидетельство силы народов, залог их долговечности, могущества и славы; оскудение их всегда было предвестием падения царств»... Но люди с сильными характерами, как с великими умами не только родятся, но воспитываются. В нашем отечестве школой такого воспитания – учение евангельское. «Никогда человеческая наука не изображала такого первообраза совершенства для духа человеческого, какое изобразило нам Евангение, никогда она не осмелится ни одной черты этого совершенства назвать нечистою или излишнею». «Современная наука, забывшая Евангелие, назвала многие из этих черт, под именем гуманных, своим собственным приобретением, недавнею находкою; но мы знаем, что они тысячу лет уже известны нашим предкам, еще раньше всему христианскому миру». Современное настроение общества представляется нашему проповеднику в крайне безотрадном положении. Все, относящееся к человеческому совершенству, ныне обращено в предмет прений. «Все основы нравственной деятельности, – говорит он, – расшатались. Понятия о добре и зле, законном и незаконном, честном и бесчестном, человеколюбии и правде, власти и отношениях к ней, правах и уважении к ним – обратились в истины еще искомые, подлежащие исследованию и проверке, как будто мы живем во времена до-христианские. между тем – свет во тьме светит и тьма его не объят. Воля Божия, благая и совершенная, давно нам известна. Говорят: из прений возникает истина, из разрушения жизнь, из борьбы победа. Так, но не там, где идет дело об основаниях нравственного совершенства, не тогда, когда они давно уже известны. В нерешительности и недоумениях проходит напрасно дорогое время, нужное для действования; оставляется без развития воля, которая требует движения по ясно сознанному пути; убиваются характеры, которые развиваются деятельностию, не словопрениями. Борьба мнений нужна в приложении начал к частным случаям деятельности; но спор о началах нравственности в народе христианском разрушителен для целости силы его духа. Эта запутанность в убеждениях, эти споры могут сбить народ русский с пути, по которому он шел тысячу лет с такою честью и славой». В божественном училище церкви воспитался великий дух нашего народа – и не следует, по мнению проповедника, переосновывать этого здания на рыхлом песке новоизобретенных учений. Отсюда читатель видит, куда склоняется образ мыслей самого проповедника, какая основная тенденция его публицистических воззрений. Эту тенденцию мы может назвать славянофильско-патриотическою. В приведенных суждениях его живо чувствуется отголосок мыслей, которые с такою энергиею раскрывались в «Москвитянине», в предисловии к богословским сочинениям Хомякова и пр. 

В связи с принципом, выраженным в последних словах предыдущей проповеди, находится целый ряд проповедей о. Ключарева, в которых развиваются те же славянофильско-патриотические темы: о воспитании характеров, об обязанности каждого гражданина содействовать исполнению благих предначертаний царя; гражданской доблести, любви к отечеству, веротерпимости, средствах предохранения от духа неверия пр. 

Наш век отличается напряженною деятельностию во всех отраслях человеческой жизни, говорит проповедник. Все честные современные деятели, каждый по своему разумению, имеют целию своей деятельности благо собственное, благо ближних и в последнем конце – чем они особенно справедливо воодушевляются – благо целого человечества. Но «многое ныне называется нравственным и добрым, чему этого имени прежде в христианском обществе не давали. Каждому из нас дана одна только жизнь; только в короткий срок этой жизни мы можем потрудиться для достижения царствия Божия. Как бы нам не поработать наш день на чужом поле, как бы не набрать плодов, которые не будут приняты в небесную житницу... Когда в добрые минуты свободы от забот житейских чистоты и помыслов вознесешься мыслию к светлому сонму равноангельных людей, идущих к царствию Божию, душа просится в их святое сообщество, противны становятся все скороспелые выводы современной науки, которая старается низвести нас в грубое, немыслящее, неспособное к самоусовершенствованию и незнающее нравственного приличия общество бессловесных животных... Были своеобразные цивилизации: ассирийская, вавилонская, египетская, греко-римская, все они лежат под разными слоями земли, – древнейшие – глубже, позднейшие – выше. Над их великолепными сооружениями уже многие века ходит плуг, только новейшие ученые с большими трудами стали вызывать на свет их разбитые обезображенные остатки. Только дух переживает века, учреждения, служащие его потребностям, благоговейно хранятся из поколения в поколение. Одухотворите ваши улучшения христианскими идеями, сделайте орудиями христианских добродетелей: тогда они будут обновляемы из века в век» (123–130). 

Обличая практический материализм нашего века, проповедник не щадит некоторых наших церковных обычаев, отзывающихся тем же духом. «В последнее время вошло в обычай вымогательство денег у богатых людей на благотворительные учреждения, на украшение храмов, на их поддержание, – лестью, угодничеством, обещаниями без надежды исполнения и без разбора людей и общественных отношений. Православная церковь, верная слову Божию и примеру Христа Спасителя, не терпит таких способов приемов в совершении добрых дел. В деле, совершаемом во имя Христово, все должно быть прямо, честно, чисто свято. Зачем лишать богатого мзды небесной, воздавая ему за пожертвование земную мзду удовлетворенной гордости и тщеславия? Зачем прибегать к мирским проискам вместо уединенного труда добродетели, привлекающей внимание людей своим светом и благоуханием» (стр. 132–133)? В целом ряде проповедей на день восшествия на престол и тезоименитства Государя Императора проповедник трактует о реформах настоящего царствования и о тех изменениях в настроении характера быта русского общества, какие произошли за это время. И здесь не мало остроумных замечаний, сближений, метких указаний и советов. В слове, произнесенном в 1863 году (стр. 11 след.), заметив в начале, что «Государь милостиво позволяет нам размышлять о Его царственных деяниях, хочет, что бы мы присматривались, привыкали к ним и приготовлялись вместе с Ним трудиться, вместе созидать великое дело общественного благосостояния», проповедник приглашает слушателей испытать свою совесть в отношении царя земного пред лицем Царя небесного, насколько мы приняли участие в великих делах царя, какую дань благодарности принесли ему за его благодеяния. «Первое великое дело, совершенное Государем, есть освобождение двадцати миллионов подданных. Оно было сопряжено с величайшими затруднениями, встретило множество недоразумений и опасений; но благодарение Господу – это дело благополучно уже приводится к окончанию. Это – вечно живой памятник Александру II-му! Но там, где оканчивает власть свои распоряжения, открывается поприще для нашей деятельности. В этих освобожденных миллионах веками укоренились разные недостатки, их облегает глубокая тьма умственного и нравственного невежества. На всех нас лежит обязанность освобождать их от этого внутреннего и духовного рабства. Кто не сделает этого, тот не примет участия в великом деле Царя. Кто будет спешить, прежде здравого умственного и нравственного развития этих поселян, знакомить их с прихотями современной роскоши, – кто будет расслаблять их твердые души лишними привычками, которые нас расслабили, – кто будет пользоваться их неопытностию и слабостями и развивать их пороки – тот поступит против мысли Царя-Освободителя. Государь в справедливом убеждении, что только просвещение может пробудить дремлющие силы народа, озаботился делом народного образования. С восторгом была встречена эта забота Царя просвещенными классами нашего общества. Но вот некоторым показалось, что вера и наука непримиримы, что успевать в науках можно не иначе, как с ущербом для веры, и веровать можно только с ущербом для знания. Явилось печальное разделение сил, которых согласное действование столь нужно для народного образования. Одни требуют просвещенной веры в Бога и Его откровение, другие – безусловной веры в разум человеческий; одни ограждение нравственности находят в законе Божием и уставах церкви, другие в благородных влечениях природы человеческой; одни внушают благоговение к священной власти родительской; другие видят в ней стеснение для свободного развития юных сил; одни проповедуют святость брачных уз и целомудрие, другие – свободу чувства сердечных влечений, оправдывающую преступления; одни внушают уважение к законной власти, другие требуют права суда над всяким движением власти; одни хотят проповедывать христианство, другие – новейшее язычество. В несчастной средине между ними стоит та часть нашего образованного общества, которая, без ясного сознания непримиримости этих двух враждебных начал, по временам подчиняется влиянию то той, то другой, то жалеет расстаться с верою, которая еще живет в сердце, то боится прямо восстать против духа неверия, прикрываемого почтенным именем науки». 

Прекрасны мысли проповедника любви к отечеству. «Главный враг всякой истинной любви к земным предметам, достойным ее, – рассуждает он, – есть увлечение или пристрастие. Оно бывает тогда, когда избыток чувства сила привязанности вредят спокойной ясной деятельности ума. Есть патриоты, для которых родная страна – рай земной, все соотечественники – лучшие люди в мире, все национальные учреждения – верх совершенства. есть такие – путешественники, которых по возвращении на родину, не сходит с языка превозношение всего чужого и порицание всего отечественного. Если внимательно рассудить, говорит проповедник, какой из этих двух родов пристрастия вреднее для блага отечества, то окажется, что пристрастие к отечественному, хотя само по себе и достойно порицания, но менее вредно для народов, чем пристрастие к чужому. Первое вредит развитию народа, препятствуя ему заимствовать то, чтó есть лучшего у других, но не изменяет личного характера народа, с ревностию бережет основные начала народной силы, хотя преувеличивает, но сохраняет цельною, чуткою, бдительною и мужественною любовь к отечеству. Пристрастие к иноземному, напротив, вредит чувству любви к отечеству в самом корне, потому именно, что переносит наше сочувствие за пределы отечества так сказать похищает у него наше сердце. Пристрастие к своему бывает источником односторонних суждений о благах чужих стран; пристрастие к иноземному порождает ложный взгляд на блага, которые уже имеем, нередко на то, чтó составляет истинную силу народа и основание его благосостояния. Пристрастие к своему препятствует принимать чужое добро; пристрастие к чужому заставляет пренебрегать своим добром, не редко приносить его в жертву для чужих видов и целей, иногда прямо без борьбы отдавать чужим то, чтó приобретено трудами и кровью предков. Когда пристрастие к своему умеряется, постепенно рассеивается: тогда народ начинает ясно и спокойно смотреть на чужое добро и усвоять его себе, сохраняя к отечеству всю теплоту и силу любви. Но когда человек начинает излечиваться от пристрастия к чужому, тогда для его сердца предстоит еще задача полюбить свое родное, забытое и пренебреженное; это иногда бывает так трудно, как переродиться, особенно, когда человек с детства воспитан в иностранном духе»... «Трудно даже мыслию обойти пределы страны, которую Господь дал нам в обладание. Ни один народ никогда не имел подобной. Соседи смотрят на нее с завистию, находят, что она слишком для нас обширна, исчисляют ее богатства и осуждают нас за неумение ею пользоваться. Не обличают ли они этим в неблагодарности и в непонимании высокого призвания народа русского и тех из нас, которые, засмотревшись на красоты чужих стран, охладели к своей? Отчего люди выселяются из своей родины на чужбину? Или им здесь тесно? Или земля наша скудна? Или жить с родным народом унизительно? Нет. Это жертвы развившегося в последнее время до крайности пристрастия к чужому. Им легче жить с теми, кому они усвоены воспитанием, чем с теми, кому принадлежат по рождению. И они живут там многие годы, лишая свое отечество сил нравственных и вещественных, которые ему так нужны. Они, однакож, оправдывают себя. Там в благословенных странах – небо яснее, воздух мягче, растительность роскошнее; там учреждения лучше, удобств жизни больше, там воспитание детей дешевле! Но если бы эти добровольные изгнанники меньше привыкали к неге, они не боялись бы воздуха родины. Если б они больше любили отечество, не предпочитали бы его благу красот природы и личных наслаждений! Узнав доброе других народов, они спешили бы домой, как пчелы в улей с медом, чтобы водворить это добро на родине. Если б они лучше понимали глубокое значение для блага народа воспитания детей в его среде, они знали бы, что граждане, воспитанные среди чужих народов в их духе, никогда не будут иметь дорогой цены для отечества. Им справедливо может сказать земля русская: сыны родих возвысих, тии же отвергошася мене» (Стр. 30–37). 

Наконец, в проповедях о. Ключарева есть отклик на такие современные вопросы, как вопрос о классицизме. В слове, сказанном при погребении Евгения, бывшего архиепископа ярославского, проповедник говорит, что мы испытали на пути образования повороты перемены, которые заставляют жалеть о времени Евгения. Евгений высоко ценил крепкое классическое образование, «которое впоследствии без жалости стерли с лица земли, вместо того, чтобы пополнить его тем, чего ему недоставало и что теперь с большими усилиями опять отыскивают устанавливают, затрудняясь даже убедить большинство образованных людей в его важности и достоинстве» (стр. 187). Долговечность покойного, умершего на 93 году, рассматривается проповедником как доказательство пользы безбрачия и аскетизма, необычайного воздержания в пище, как прямой укор тому мнению «новых» ученых, выдаваемому ими за закон, что лишение мяса и брачного сожития есть намеренное сокращение жизни. «Вот почти столетняя жизнь, – говорит проповедник, – и не единственная в иночестве, проведенная в продолжение 70 лет без мяса и всегда в строгом соблюдении постов целомудрия. Мясо питательнее всех веществ, но есть состояния тела и духа, в которых вредны именно особенно питательные вещества. Страсть плотская может сокращать жизнь, но не тогда, когда смиряется силой воли и благодати, и наконец совершенно погасает от перевеса деятельности других высших органов наших, сохраняя нам целость нерастраченных нерасстроенных сил ума, сердца и тела» (стр. 193). 

После таких рассуждений проповедника читатель не должен удивляться, если в сборнике о. Ключарева он находит целую проповедь «об аскетизме», посвященную защите принципов монашеской жизни против современных обвинений и нареканий, раздающихся по временам в нашей печати и в обществе «Аскетизм, – говорит проповедник, – есть добровольное ограничение себя в удовлетворении естественных потребностей. Это начало нравственности, противоположное современному, которое говорит: «природа твоя одна может предписывать тебе законы, – делай все, чего она требует, к чему влечет тебя». Зачем подвижники идут против природы? Они идут не против природы, против расстройства в своей собственной природе, против развращенной воли человека. 

Все в природе имеет нужду в пище, но один человек способен обращать питание в наслаждение, доходящее до страсти, утучнять себя пищею до потери здоровья. Все в природе имеет нужду в питии, но один человек находит наслаждение в таком количестве пития, которое лишает его самосознания и самообладания. Все в природе имеет инстинкт продолжения рода, но один человек обращает этот инстинкт в источник отвратительных пороков и ужасающих болезней. Все живое любит свободу жизни движений, но один человек доводит свободу до своеволия буйства, которые плодят множество преступлений. Всякое создание Божие в часы свободы и благоденствия радуется от играющего в нем чувства жизни, но один человек стремится всю жизнь свою обратить в непрерывный праздник. Современные ученые попечители о страждущем человечестве – чего не предлагают для облегчения его нужд! И насильственное отобрание имений богатых – для равномерного раздела между бедными, приостановление законных брачных союзов между недостаточными людьми, умерщвление новорожденных детей у многосемейных родителей, убиение медицинскими средствами страждущих больных, когда наука признает их неизлечимыми. Только любезной им роскоши коснуться не хотят; между тем как в отречении от роскоши, самоограничении – панацея для уврачевания большей части материальных зол, удручающих человечество. Таким образом, аскетизм не есть лишь монашеский обет, в известном смысле – обязанность всякого человека-христианина». 

Нам хотелось бы еще резюмировать содержание некоторых других проповедей достопочтенного о. Ключарева, например, о прекрасной проповеди при погребении П. А. Тучкова, бывшего московского генерал-губернатора; но все, чтó есть прекрасного в рассмотренной книге не передать в журнальной рецензии. Заключим нашу заметку пожеланием, чтобы побольше появлялось в нашей духовной литературе, сборников, подобных сборникам оо. А. М. Иванцова-Платонова и А. О. Ключарева, чтобы почаще слышалось с нашей церковной кафедры такое зрелое и умное публицистическое слово.