XVIII. По поводу рассуждений «Отечественных Записок» о духовенстве
Толки о духовенстве, особенно сочувственные толки о его нуждах, в нашей светской печати так не часты, что мы считаем не бесполезным еще раз обратиться к статье «Отечественных Записок», (1875 г. декабря) о которой говорено было в «письме в редакцию» помещенном в № 4 «Церковного Вестн.» – (за 1876 г.) чтобы сказать несколько слов по поводу тех рассуждений автора статьи, которых коснуться не позволил нашему корреспонденту размер его статьи.
Наше внимание прежде всего останавливает на себе реплика, которой хроникер «Отечественных Записок» начинает свои рассуждения о духовенстве.
«Одну из важных задач нашего времени составляет, говорит он, вопрос о православном духовенстве. Что оно не удовлетворяет требованиям современного общества, что оно ни своим умственным развитием, ни своими нравственными качествами не только не возвышается над светским обществом, а стоит гораздо ниже даже среднего уровня последнего, что потому оно большею частью вовсе не имеет никакого влияния в своей пастве – все это в настоящее время ни для кого не тайна. Надеялись было обновить духовное сословие превращением его из кастового замкнутого сословия, каковым оно было до последнего времени, в открытое для всех, так что даже не учившимся в семинариях, а кончающим курс в гимназиях дано было право наравне с семинаристами поступать в высшие духовно-учебные заведения – академии. Но эти меры не привели ни к какому результату. Никто из других сословий не хочет идти в духовное звание и не хочет отдавать детей своих в духовно-учебные заведения. Этого мало: все лучшие воспитанники семинарий, принадлежащие по своему происхождению к духовному званию, в настоящее время бегут оттуда в высшие светские заведения – университеты, лицеи и т. д.
Мы, как легко поймет читатель, затрудняемся согласиться с таким взглядом почтенного хроникера «Отечественных Записок» на православное духовенство, хотя считаем излишним входить в опровержение этого голословного и огульного осуждения всего духовенства и в оценку этих фраз, повторяемых в нашей светской литературе уж много лет – всякий раз, когда заходит в ней речь о духовенстве. Отнюдь не думая отрицать обоих грустных фактов, указываемых почтенным журналом – побега семинаристов в светские учебные заведения и нежелания лиц светских отдавать своих детей в духовно-учебные заведения, несмотря на все льготы, предоставляемые им при экзаменах, мы тем не менее думаем, что в общем своем приговоре о духовенстве почтенный хроникер повторяет зады, отстав в своих сведениях о деле лет по крайней мере на двадцать. То правда, что наше сельское духовенство далеко еще не достигло желаемой идеальной высоты умственного и нравственного совершенства; но всякий беспристрастный наблюдатель, непосредственно знакомый с делом, надеемся, согласится, что теперь несмотря на то, что внешние условия быта духовенства мало изменились к лучшему, в сравнении с тем, чтó было двадцать лет назад, когда появилось знаменитое «Описание сельского духовенства», в нем замечается значительный прогресс как в характере его внутреннего частного быта, так и в отношениях его к обязанностям своего служения. В течение этого времени возникла и развилась до значительной степени зрелости его деятельность церковно-учительная, возбуждаемая и руководимая указаниями епархиальных преосвященных ( которыми – указаниями – достаточно имела возможности ознакомиться и наша светская печать); доказательством этого служит между прочим относительное обилие появившихся в последние годы произведений духовно-учительной литературы, принадлежащих перу не одних только столичных академически-образованных священников, но также – в весьма значительной мере – сельских пастырей, а еще больше – возникновение за это время местных епархиальных духовно-литературных органов, число которых за это время возросло больше чем до половины числа епархий в России, – органы эти наполняются главным образом трудами духовенства и опять между прочим – наших сельских пастырей. Результаты деятельности сельского духовенства по народному образованию, по обращению в православие раскольников и иноверцев, о которых наглядно, довольно красноречивыми цифрами, говорят всеподданнейшие отчеты г. Обер-Прокурора Св. Синода и периодические сообщения в духовных и светских газетах – также должны быть не безызвестны хроникеру «Отечеств. Записок». О нравственных нестроениях в быту духовенства, о количестве проступков в его среде, несмотря на то, что при той гласности какая имеет место в настоящее время ничто почти в этом роде не остается без опубликования, слышится также довольно редко. Но, повторяем, мы не имеем намерения входить в препирательство по этому предмету с почтенным хроникером в виду устарелости и бездоказательности его заявлений и переходим к любопытным соображениям автора о том, каким образом может быть устроен быт духовенства и возвышено его общественное положение.
Сделавши приведенное выше вступление, автор статьи останавливает затем свое внимание на том факте, заявленном одной из наших духовных газет, что семинаристы, и притом лучшие, целыми толпами покидают семинарии прежде окончания курса и поступают в светские высшие учебные заведения, решаясь при этом лучше переносить здесь голод и всякие лишения, чем оканчивая курс в семинариях, делаться потом сельскими священниками. Отвергая все те причины, какие приводятся в объяснение этого явления упомянутой газетой, автор отнюдь не хочет, и совершенно справедливо, думать, чтоб, эти побеги семинаристов проистекали из несочувствия молодых людей делу церкви и религии и из отсутствия в них религиозных убеждений, и приходит к тому заключению, что если не единственная, то главная причина этого явления – безотрадное будущее, какое им предстоит по поступлении в сельские священники и те тяжелые условия, которыми обставлено у нас самое принятие духовного сана. Автор подробно излагает эти тяжелые условия и предлагает со своей стороны ряд мероприятий, которые по его мнению могли бы поправить дело: не только удержать семинаристов в семинариях и в духовном звании, но и привлечь ко вступлению в это звание лиц светского происхождения, а затем и вообще поднять значение духовенства в обществе. Причины, отталкивающие молодых людей от духовного звания, по мнению хроникера, суть следующие: 1) поступая в священники, «юноша должен отказаться навсегда, навечно, от свободы располагать собою, вещь, по мнению хроникера «ужасная»; 2) он должен непременно жениться, а жена для священника, который решился бы всецело предаться своему священному долгу, лишь тяжелое бремя и помеха: «у нас и в самых развитых кругах трудно отыскать жену, которая была бы способна увлечься какою-либо идеей»; в тех же кругах, где воспитываются жены наших пастырей, о таких требованиях не может быть и речи. Жена, а затем и семейство, являются настоящей помехой для священника в деле его служения еще и потому, что на те средства, какие он получает, едва и одному можно существовать кое-как. 3) Вступающий в духовное звание должен отделить себя от всего мира одеждой. «Платье священника производит на всех какое-то особенное впечатление». Все чувствуют себя стесненными в присутствии человека в рясе, – простая непринужденная речь обыкновенно превращается, разговор делается натянутым. Платье же преграждает священнику вход в театры и другие места светских удовольствий. Это искусственное отчуждение от себя других людей покроем платья «несомненно стоит в противоречии с миссией священника быть близким к миру и знать его, жить и действовать среди него». – Чем внимательнее будет всматриваться в дальнейшую перспективу своей деятельности будущий священник, тем более и более будет расти его разочарование. В идее – призвание священника – призвание просветителя; в действительности же священнику почти никогда не приходится являться в этой роли. Большая часть его времени занята исполнением треб, канцелярской отчетностью по должности; остальное время он должен употреблять на устройство своего маленького хозяйства, вообще на приобретение средств к жизни. Чтобы духовного звания искали лучшие люди в обществе, по мнению автора, необходимо уничтожить те безразличные для существа духовного звания отличия, которые теперь многих отклоняют от него: вечное безысходное пребывание в духовном сане, брачное состояние и особую одежду.
Что сказать по поводу всех этих рассуждений почтенного хроникера «Отеч. Записок?» По нашему мнению, все они или недостаточно основательны или не практичны. Так, что касается безвыходности священника из духовного звания, то она уже в настоящее время – более фиктивная, чем действительная. В настоящее время снятие духовного сана большей частью не влечет уже за собой всех тех тяжелых последствий, какие узаконены были в прошлое царствование, как временная мера. По представлениям Св. Синода, Державной властью снявшим с себя духовный сан большей частью возвращаются общественные и служебные права, принадлежащие им по образованию. И есть основание надеяться на пересмотр действующих в этом отношении правил в законодательном порядке, на основании канонов церкви. Со своей стороны мы полагаем, что те или другие ограничения относительно сложения с себя сана священником, всегда будут иметь достаточные основания в особенностях священного сана, так как священство не есть просто звание или должность, но и таинство, сообщающее посвящаемому чрезвычайные благодатные дары, потому что оно ни коим образом, с догматико-канонической, единственной законной в настоящем случае, точки зрения, не может быть приравнено к существующим гражданским званиям и должностям, где переход из одной в другую не обусловливается ничем иным, как только личным желанием и начальственным усмотрением. Потому то, при вступлении в священство, требуется более чем где-либо решимость вполне сознательная и свободная; потому- то, как вообще церковные каноны, так в частности и позднейшая наша церковная практика принимают за нормальный возраст для принятия священства не юность, а мужество, – возраст старший не только так называемого церковного, но и гражданского совершеннолетия.
Тем менее представляется нам основательным второе возражение хроникера «Отеч. Записок» – относительно обязательности брака для священников. Тысячелетний опыт церкви римской с неотразимой убедительностью доказывает, что безбрачие священников всего меньше представляет ручательств за нравственные достоинства священника и за большие удобства к достойному прохождению им своего служения. Брак честен и ложе нескверно с другой стороны никоим образом не могут служить препятствием к достойному служению алтарю: нормальная семейная жизнь, с ее освежающими духовные силы человека радостями и благами, гораздо, лучше обеспечивает и трезвение ума, и чистоту душевную, и нравственную благонастроенность, столь необходимые для служителя Божия. Весь вопрос здесь сводится к достаточности материальных средств священника для семейной жизни. Но и в этом отношении, как нам кажется, у нас дело не до такой степени безнадежно, как это думает почтенный хроникер. Во всяком случае, в виду слов Христа Спасителя – могий вместити да вместит, церковь православная, как должно быть известно и автору рассматриваемой статьи, отнюдь не узаконяет безусловно брака для священников: один из первоклассных авторитетов нашей церкви, покойный митрополит Московский Филарет, с разрешения Св. Синода, не усомнился посвятить в священники бессемейного покойного ректора Московской академии, и это не единственный пример в нашей церковной истории.
Что касается рекомендуемой хроникером отмены рясы, то конечно можно лишь пожалеть о том, что, как заявляет хроникер, в нашем развитом обществе находятся люди, которые по одежде не только встречают, но и провожают. Масса православного народа, духовным нуждам которого главным образом призывается служить сельский священник, в рясе напротив относятся с особой почтительностью и уважением, и мы думаем, что надеть на себя православному священнику сюртук или фрак значит окончательно оттолкнуть от себя нашего простолюдина и повергнуть его в объятия раскола и сектантства. Пример заграничных русских священников, которым дозволено носить светскую одежду вне Богослужения, вызван исключительными обстоятельствами и общего применения иметь не может.
Нам остается сделать несколько замечаний в ответ на рассуждения хроникера «Отеч. Записок» относительно улучшения материального быта духовенства, – предмет, на котором обыкновенно настаивают все искренние и компетентные ревнители его действительных нужд. Какие бы широкие идеалы для деятельности священника ни предначертывал публицист, но среди крайней материальной нужды неудобно кому бы то ни было задаваться служением идеалу, и священник в этом отношении ничем не разнится от прочих людей.
«Вопрос о приискании мер, при помощи которых можно было бы поднять духовенство и усилить его просветительную деятельность, давно занимает всех (говорит хроникер), думали, что это само собою может сделаться с обеспечением духовенства материальным. С этой целью еще в прошедшее царствование назначено было духовенству жалованье (духовенству, заметим, далеко не всех епархий и не в равном размере). С этой же, надобно думать, целью в нынешнее царствование последовало сокращение штатных приходов, что чрез увеличение числа прихожан в каждом приходе должно было увеличить средства духовенства. Но очевидно все эти средства не могли привести к желанной цели. Штатное жалованье духовенства слишком незначительно для того, чтобы могло хотя сколько-нибудь его обеспечить. Увеличение количественного размера приходов возможно было не везде и притом в лучших случаях могло сделать только незначительную надбавку к средствам духовенства, а между тем рядом с этим оно необходимо увеличивало занятия его по требоисправлению, следовательно, никак не могло дать ему более времени для его просветительной деятельности. Вообще мы думаем (заключает хроникер), что невозможно приискать никаких мер, которыми можно было бы поднять духовенство в том виде, в каком оно существует».
Далее автор обозрения мотивирует это последнее свое положение следующим любопытным расчетом.
«У нас теперь, говорит он, считается более 40,000 одних священников, а с дьяконами и причетниками всего духовенства насчитывается до 120,000 душ. По нынешним ценам на жизненные припасы вы не можете положить средним числом менее, чем по 1,000 руб. на человека, и это будет обеспечение не Бог знает какое: нет мирового судьи или члена земской управы, который не получал бы 1,500–2,000 руб. в год. Нельзя же священнику, если вы хотите дать ему общественное положение, назначить меньше этого».
Нам, признаемся, не совсем нравится такая щедродательность публициста: положение современного сельского священника у нас таково, что для него что-нибудь – лучше, чем ничего, а назначая такое относительно большое жалованье сельскому священнику от государства, публицист может лишь устрашить неумеренностью притязаний духовенства лиц компетентных, озабочивающихся улучшением материального быта наших почтенных сельских пастырей, и таким образом дело это, неотложно нужное, может замедлиться. Но пойдем далее за автором статьи:
«Если, говорит он, 120,000 помножить на 1,000, то выйдет, что на содержание сельского духовенства у нас потребна выдача ему от правительства жалованья в размере 120.000,000 руб. в год, что составит четверть всего нашего государственного бюджета».
Расчет удивительно наивный: во-первых, в настоящее время у нас – в печати и в сферах правительственных – речь пока идет об улучшении быта лишь сельских священников; дьяконские места в селах понемногу предполагается закрывать, а причетников имеется в виду продовольствовать из других источников, кроме церковного жалованья. Таким образом не 120,000 нужно помножить на 1.000, а 40,000 (число священников по исчислению хроникера), что даст сумму втрое меньшую, нежели какую исчислил хроникер. Но кроме того наш публицист забывает, что если священнику и потребно в год не менее 1,000 р. на содержание себя с семейством, то эта тысяча далеко не вся потребуется из государственного казначейства в виде жалованья; сюда входят, во-первых, существующие в настоящее время поручные и кружечные доходы, которые могут быть заменены определенным, помесячно выдаваемым, жалованьем в равных им размерах – от прихода; далее – у духовенства имеются земельные наделы, которые, в случае надобности, могут быть обращаемы в денежную ренту и составлять часть той же необходимой для священника ежегодной тысячи; сюда же могут войти и назначения от земств и другие местные источники доходов. Таким образом, если духовенству позволительно рассчитывать на воспособление ему в средствах жизни со стороны государственного казначейства в виде надбавки жалованья, то в количестве – самое большее – 300–400 рублей, и то не повсеместно, что составит уже на 40,000 священников (удерживаем цифру хроникера, хотя она несомненно окажется меньше) не страшную сумму – 120 миллионов рублей, а самое большее 12–15 миллионов, что в виду того общегосударственного и общенародного значения, в каком хроникер не отказывает русскому сельскому духовенству, не представляет ничего ужасающего. Но, сколько нам известно по печатным заявлениям, духовенство настаивает не столько на жалованье от казначейства, сколько на определенной, выдаваемой независимо от времени совершения треб, цифре содержания от прихода, взамен унизительных подачек и поборов зa требоисправления по мере их совершения. Не исчерпывая, впрочем, этого вопроса, мы нашли нужным сделать эти замечания лишь в опровержение тех устрашающих цифр, какие выставляет почтенный журнал, и тех ошибочных опасений, которые могли бы пробудиться, под влиянием его рассуждений, относительно ожиданий и нужд духовенства – в читателе, который не дал бы труда проверить умножения простых чисел, наскоро сделанного хроникером.
Наконец нельзя, по нашему мнению, признать целесообразным и основательным и то мнение публициста, будто единственное средство возвысить духовенство – ввести в нем разделение труда, предназначив одну часть его для исправления треб, другую – исключительно для просветительной деятельности. По мнению автора, следует увеличить объем приходов так, чтобы каждый, при одном священнике, вмещал не менее 2,000 душ; тогда, говорит он, вместо 38,000 священников, потребуется лишь 25,000 на всю Россию. Эти священники должны заняться исключительно треба-исправлениями; но к ним на каждые три прихода следует прибавить по одному священнику-проповеднику, который занимался бы исключительно учением народа, поочередно в каждом из трех приходов. Таких священников на 50 мил. православного населения России потребовалось бы 8,400. Эти два разряда священников могли бы подучать совершенно различное образование: священники-требоисправители должны обучаться в разных технических и сельско-хозяйственных школах, так чтобы знали какое-либо полезное ремесло, которое могли бы утилизировать в жизни (что, заметим мимоходом, воспрещается священнику церковными правилами), выслушивая затем не более как двухгодичный богословский курс в сформированном на новый образец духовно-учебном заведении, которое могло бы быть одно на три епархии. Эти проектируемые хроникером духовно-учебные заведения нового образца должны состоять лишь из специально богословских классов. Другие классы семинарий – общеобразовательные – должны быть слиты с гимназиями. Приготовляющиеся в священники-проповедники должны получать образование в классических гимназиях, потом в университетах – на юридическом факультете, и наконец уже – в духовных академиях. Юридический факультет, по мнению автора нужен здесь потому, что это дало бы возможность этого рода священникам быть полезными сельским прихожанам при возникновении в их среде тяжебных и вообще судебных дел, подлежащих разбирательству в общих судебных установлениях. Об этих затейливых и непрактичных комбинациях почтенного публициста довольно сказать, что по ним на священника снова возлагаются обязанности, не имеющие непосредственного отношения к его специальному служению, которые могут только парализовать его специальную деятельность. Основанием для этих немыслимых в настоящее время комбинаций автору служит, между прочим, его понятие о достоинстве современного семинарского образования. По мнению автора, но может быть и сомнения в том, что уровень научного образования в семинариях, после их преобразования, значительно понизился против прежнего. Прежде семинарии, говорит он, имели характер средних общеобразовательных учебных заведений с кратким двухгодичным богословским курсом. В таком виде они достаточно подготовляли воспитанников как для богословского курса, так и для высших светских заведений. Потом стали расширять курс богословских наук, перенося некоторые из них из богословского курса в подготовительные классы, в явный ущерб наукам светским. По прежнему уставу предполагалось образовать из воспитанников семинарий богословов, которые при основательном знании классической филологии, а также философии с ее историей, не забывая при этом и церковного предания, могли сами доискиваться истин христианства и сравнивать с ним самостоятельное развитие человеческой мысли. В последствии на первом плане стало вместо самостоятельного – традиционное изучение христианства. Видно, что почтенный автор статьи не имеет даже приблизительного понятия о сущности произведенной реформы духовно-учебных заведений. Иначе ему было бы известно, что общеобразовательный научный курс поставлен новым уставом семинарии более серьезно, чем прежде, что на изучение классических языков теперь в семинариях посвящается вдвое большее число уроков, чем прежде, что далее к двум философским наукам присоединен новый учебный предмет – обзор философских учений. Мысль о слитии семинарий с гимназиями и академий с университетами, на которой настаивает автор рассматриваемого проекта, сколько нам известно, высказываема была еще в то время, когда Высочайше утвержденный комитет для преобразования семинарий только вырабатывал действующий ныне устав семинарий и, как нам кажется, вполне основательно признана непрактичной и несоответствующей существующим потребностям. В настоящее же время возвратиться к ней значило бы произвести новую ломку в только-что отстроенном здании, – ломку, которая надолго привела бы в расстройство только что пущенный в ход механизм духовного образования. Хотя вообще приятно видеть, что такой почтенный орган печати, как «Отеч. Записки», обращает сочувственное внимание на положение русского духовенства и на состояние у нас духовно-учебного дела; но желательно в тоже время, чтобы, решаясь трактовать об этом предмете, хроникер почтенного журнала сколько-нибудь заручился подобающей солидному слову компетентностью в деле, и обладал по крайней мере общеизвестными сведениями о нем.