XIII. «Вестник Европы» о значении церковной истории

Следя за современной нашей светской литературой и журналистикой, мы всегда с особенным удовольствием останавливаемся на статьях, посвященных вопросам, относящимся к кругу предметов духовной науки и вероучения, от времени до времени, но чем дальше, тем чаще, появляющихся в наших журналах. Не всегда можно соглашаться с тем, что говорится в этих статьях о церкви и духовенстве; но уже самый тот факт, что наша светская литература, в лице главнейших своих органов, не игнорирует более явлений и вопросов современной нашей церковной жизни, не относится более к ним с той презорливостью, какая замечалась еще так недавно, явление в высшей степени отрадное, свидетельствующее о том, что для сближения церкви с обществом, духовной науки со светской, есть у нас будущность, что мало-по-малу, может быть, рассеется то невежество в отношении к православию, какое имеет доселе место между нашими светскими учеными.

К числу таких отрадных знамений времени мы с удовольствием относим появление на страницах «Вестника Европы» (октябрь 1876 года), статьи профессора церковной истории в Харьковском университете Амф. С. Лебедева, под заглавием: «История церкви, как предмет университетского преподавания». Известно, что с 1863 года, со времени издания нового университетского устава, для церковной истории в русских университетах учреждена особая кафедра. Автор в своей статье подробно мотивирует рациональность и целесообразность этой правительственной меры рядом рассуждений о значении религии вообще и христианства в частности в исторических судьбах человечества. Считаем своим долгом познакомить читателей с этими прекрасными рассуждениями, которые имели бы полное право занять место в любом из духовных наших изданий (за исключением, впрочем, некоторых не совсем удачных замечаний) и которые делают честь такту светского издания, поместившего их на своих страницах.

Важность указанной правительственной меры, по словам автора, определяется вообще значением церковно-общественного элемента в жизни народов. Это значение таково, что религиявсегда составляла существенный элемент человеческой жизни, так глубоко в нее внедренный, что он не только никогда не оставался от нее изолированным, но всегда влиял на другие стороны жизни, и, в свою очередь, принимал на себя их влияние. Что касается в частности христианства, то оно более, чем всякая другая форма религии, удовлетворяет религиозным потребностям человеческой природы. Древние учители церкви любили говорить, что душа человеческая по природе христианка. В этом изречении содержится глубокий смысл: принципы христианства как нельзя больше ответили нуждам человечества, – не даром с такой охотой шли к Иисусу Христу все труждающиеся и обремененные. Христианство своими принципами произвело коренной и глубокий переворот в судьбах человечества и в течение всей исторической жизни европейских народов связано со всеми важнейшими ее эпохами. Есть эпохи, которые решительно не могут быть поняты без близкого знакомства с религиозными движениями тех времен, каковы: средние века, возвышение королевской власти, возникновение городского сословия. Во времена реформации, политические и социальные движения имеют генетическую связь с движениями религиозными. Автор приводит за тем несколько типических и весьма характеристичных фактов из истории церкви вселенской (до отделения запада от востока), как нельзя более убедительно доказывающих, что само государственное начало, уже окрепшее в течение долгого своего существования, оказывалось бессильным пред движением религиозным. Так самый акт принятия императором Константином христианской веры есть доказательство победы нового религиозного учения над государством, истощившимся в бесплодной борьбе с ним и пришедшим к сознанию необходимости покориться ему. Когда возбужденная религиозная мысль на христианском востоке вызвала появление религиозных заблуждений, а вместе с тем и их опровержение и обстоятельную разработку христианской догматики, император Константин и его преемники напрасно стараются сдержать своей властью религиозный поток, взволновавший все население империи, прибегая для этого и к репрессивным мерам, и к разным формулам соглашения. Случалось, что императоры склоняли (в последующие времена бедственного состояния империи) – для устроения унии с западом, с целью устранить грозившую со стороны турок опасность – на свою сторону знаменитых епископов и самих патриархов, оставляли детей своих заложниками у пап. А все-таки дело унии не устраивалось; политическая затея разлеталась в прах, лишь только являлась на суд религиозного сознания народа. Последующая судьба греческого народа – лучшее и самое сильное доказательство влияния религии на политическую судьбу народов. Вера была лучшей охраной народной самостоятельности греков среди политических невзгод во все последующее время их истории, сохранила им их народный язык, национальный характер, не дала погибнуть их нравам и наконец привела их к желанной независимости.

Но, в силу общего закона взаимодействия религии со всеми сторонами жизни, необходимо, по мнению автора, допустить и обратное влияние общего хода жизни на состояние христианства. Нравственные идеалы в сознании христиан изменялись под влиянием исторических условий. Древние христиане – времен Лактанция – отвергали войну, как дело, противное христианскому чувству. Даже в IV веке св. Василий Великий находит нужным советовать воинам, имеющим нечистые руки, три года не причащаться. Но с течением времени сами христиане учение о несовместимости власти меча с христианством стали считать еретическим. Особенно же осязательное доказательство влияния исторических условий на религию автор справедливо видит в том, что образование вероисповедных разновидностей существенно условливалось племенными особенностями народностей и характером их истории: мысль эта неоднократно и подробно развивалась в нашей духовной, а также и светской (например, в сочинении Новикова «Гус и Лютер») литературе и мы не будем излагать здесь того, что говорит автор, характеризуя греческую политию, как прототип организации церкви восточной (см. об этом статью преосвященного Григория Хиосского в «Христианском Чтении» за 1869 г., под заглавием: «Эллинизм и православие»), или указывая на значение в образовании доктрин романизма – политических и культурных особенностей запада, равно как и на различие в направлении богословия восточного и западного и на происхождение догматических погрешностей папства (о чем подробно сказано в сочинении: «Новый метод в богословии», в «Христианском Чтении», 1869–1870 гг.).

Из всего вышеизложенного автор справедливо заключает, что такое соприкосновение религиозного элемента с другими сторонами народной жизни делает бесспорно важным изучение его для историка. В самом деле, если в настоящее время с таким вниманием изучают самые вымыслы фантазии, сказки, песни и т. п., чтобы наблюдать в них проявления народного духовного творчества, то нужно ли еще доказывать, что научное изучение развития религиозного сознания еще более может вести к уяснению основ народной жизни? Не даром Мишле, когда его упрекали, что он в своих исторических трудах вторгается в область истории церковной, отвечал: «что ж делать, если, куда бы я ни пошел, везде встречается христианство; оно повсюду предо мной, заслоняет мне дорогу и мешает идти».

Специальное изучение такого существенного элемента в жизни человечества, заключает автор, представляется весьма важным для тех, кто избирает своей специальностью вообще науки исторические. Прибавим со своей стороны: не только для специалистов наук исторических, но и для целей религиозного богословского образования вообще. То правда, что университетский устав приурочивает историю церкви к историческому факультету; но из всей приведенной выше аргументации автора не следует ли само собою, что интерес церковной истории шире и выше одной исторической специальности, что история церкви дает одну из лучших аргументаций истинности христианства, как религии, что серьезное научное изучение догматов христианства немыслимо вне церковной истории?

На Западе церковная история, продолжает автор, давно уже разрабатывается с тем усердием, какого требует ее значение. Но – замечательное обстоятельство – при всем богатстве западной церковно-исторической литературы, история церкви восточной почти совсем игнорировалась до последнего времени. Переходя в средние века, западные историки обыкновенно предпосылали замечания, что со времени разделения церквей «образовательные силы греко-римского мира истощились; степень развития, до которой они способны были довести церковь, была достигнута», и что если с этого времени церковь греческая и заслуживает внимания, то разве своими бедствиями, которые она так героически выносит. И лишь только в самое последнее время некоторые церковные историки, Гегенрётер, Пихлер и особенно англиканские – Ниль, Стэнли, сочувственно относятся к церковной истории Востока, признавая за ней глубокий интерес и серьезное научное достоинство. Автор приводит несколько (к сожалению, немного) фактов, которые, доказывая влияние восточной церкви не только на церковные дела, но и на культурную историю Запада, оправдывают такой взгляд на дело. Эти факты – деятельность Феодора Тарсийского и Иоанна Эригены, генетическая связь восточных евхитов с западными бичующимися и пляшущими, сношения с Востоком Вальденсов, одинаковое на Востоке и Западе преследование еретиков, суды Божии, борьба светской власти с духовной и т. д.

Что касается современного состояния церковно-исторической науки у нас, в России, то мы не совсем согласны с тем, что говорит почтенный автор об отвлеченно-догматическом направлении, преобладающем, будто бы, и доселе у нас в духовных школах и подавляющем, будто бы, церковную историю. Автору, который, как мы знаем, не чужд по образованию «духовным школам», должно быть известно, что в наших академиях, со времени их преобразования, одно из трех отделений (или факультетов) – церковно-историческое, имеющее не менее пяти церковно-исторических кафедр, не считая кафедры истории христианской цивилизации, истории раскола и т. д. А если бы он дал себе труд ближе ознакомиться с академическими курсами, хоть по литографированным программам преподавателей, он заметил бы, что исторический метод имеет самое широкое применение в преподавании наук даже теоретических, какова, например, догматика, от преподавателя которой самый академический устав требует истории догматов, что вообще без историко-сравнительного метода, имеющего столь широкое применение в современной науке вообще, не обходится ни одна из наук, преподаваемых в духовных академиях. Впрочем, не разбор суждений почтенного ученого об академиях был целью настоящей заметки: нам хотелось лишь заявить отрадный факт и показать, как начинают относиться к духовной науке, к области богословия, в нашей светской журналистике. Полагаем, что из изложенного нами содержания статьи «Вестника Европы», читатель убедился в справедливости того, что мы сказали в начале.

1876