Лейпциг – Константинополь – снова Лейпциг. Ученая и издательская деятельность

Иеромонах Никифор приехал в Лейпциг после мая 1765 года²⁹. Здесь в то время проживали многие греки, прибывшие для совершенствования своего образования. В Лейпциге была православная церковь, и на университетских скамьях можно было видеть греков в монашеском одеянии. В Лейпцигском университете в 1763–1770 гг. знакомился с науками запада и знаменитый старший соотечественник Феотокиса Евгений Вульгарис. Никифор занимается здесь издательскими трудами и посещает уроки физики в научной лаборатории Иоанна Генриха Винглера³⁰. Издав в свет «Поучительные слова на святую Четыредесятницу» (1766 г.) и составленный им учебник физики в двух томах (1766–1767 гг.)³¹, он направляется в Константинополь³².

В это время правительство Керкиры решило восстановить школу, пришедшую после отъезда иеромонаха Никифора в полный упадок, и приглашало его вернуться на родину, чтобы вновь преподавать в ней. В мае 1767 года, из Константинополя, Феотокис ответил им отказом: он советовал правителям избрать на предлагаемую ему должность другое лицо – впрочем, подавая надежду, что с течением времени и сам сможет «оставить какую-нибудь незначительную должность» и послужить «столь великому делу». А в тот момент он предполагал о себе иное...

«Желая видеть от юности моея монастыри горы Афонской, – пишет Феотокис, – приехал [я] в Константинополь, дабы оттуда ехать в Афон, но тщетно». Тщетно – потому что в Константинополе он был удержан князем Григорием Гикасом³³. Гикас был любителем просвещения и собирателем рукописей; в то время он состоял в должности великого драгомана³⁴ при дворце. С князем, известным ранее Никифору лишь по письмам, теперь его связали узы тесной дружбы. В его доме ученый иеромонах был тепло принят и прожил около года, обучая наукам сына князя Григория. Занимаясь в его богатой библиотеке, он нашел рукопись, содержащую святоотеческие толкования на книги Ветхого Завета, «Цепь толковников», переписал ее и начал готовить к изданию. Эта находка впоследствии подтолкнула его к тщательному изысканию подобных рукописных толкований и в иных библиотеках, в том числе на о. Халки³⁵ и в Лейпциге. Вот как сам Никифор в предисловии к изданию «Цепи толковников», описывает свои изыскания: «[Я] принял все меры к отысканию других рукописей, подобных ей, с тем чтобы по возможности восполнить посредством сличения или сделанные по недосмотру ошибки, или происшедшую от ветхости порчу мест и разные другие недостатки. С этой целью я не только осматривал тамошние общественные и частные библиотеки, но и монастырские рукописные собрания на о. Халки; кроме того, наведывался через почтенных мужей у преосвященного Смирнского, ибо был слух, что там хранится подобная рукопись. Независимо от сего я показал кодекс представителям семи больших афонских монастырей, прибывшим тогда в Константинополь, и спрашивал их, не находится ли подобных рукописей в их обителях. Но из этого ничего не вышло, и казалось, что всякая надежда уже потеряна, когда благородный и любящий образование великий спафарий³⁶Александр, сын Константина, сам по собственному почину доставил мне имевшуюся в его библиотеке подобную книгу»³⁷.

В это же время, в доме князя Гикаса, Феотокис перевел с латинского на греческий язык книгу Самуила Раввина «Златое сочинение, изобличающее заблуждение Иудейское». Этот перевод был издан в Лейпциге в 1769 г., а русский перевод – в Санкт-Петербурге в 1787 г.³⁸

Недолгим было пребывание Никифора Феотокиса в царственном граде. К этому периоду относится инцидент, который, по предположению его биографов, послужил одним из поводов к его отъезду. Назначенный патриархом Самуилом (1763–1768, 1773–1774) на должность ритора (проповедника) Великой Христовой Церкви³⁹, Никифор однажды произносил слово на погребение матери Григория Гикаса, в гостеприимном доме которой он видел так много добра и заботы. В этом слове он излил всю свою благодарность и любовь к почившей, отметив ее необычайные добродетели. Речь эта пришлась не по вкусу патриарху Самуилу, который заметил Никифору, что он «превознес смертную женщину выше Матери Божией»⁴⁰. Один из ранних биографов Феотокиса, Александр Стурдза⁴¹, в сочинении, написанном первоначально на французском языке, под названием «Воспоминания и облики», передает и некоторые обстоятельства этого печального события. После того, как патриарх резко прервал проповедь иеромонаха Никифора и велел ему замолчать, тот «низко поклонился святителю и ушел в толпу, роптавшую на мнимое оскорбление князя Гикаса в лице Никифора. Но святость места утишила смятение»⁴². После сего происшествия, замечает А. Стурдза, Никифор, «постоянно смиренный, трудолюбивый и прилежный к исполнению своих обязанностей, неукоснительно шествовал к цели земного бытия своего»⁴³.

А вот как сам Никифор повествует об обстоятельствах своего отъезда: «В следующем году реченный князь взял меня с собою в Валахию в надежде той, чтобы издать помянутое сочинение. Но поскольку война между россиянами и турками⁴⁴ сего учинить в той стороне не допустила, то опять поехал я в Лейпциг, где сию Цепь, труды св. Исаака Сирина с моими примечаниями и Золотое сочинение издал»⁴⁵.

В Лейпциге Феотокис познакомился с местными учеными знаменитостями, которые хотели услышать от известного богослова «образец современных учений Церкви Восточной». А. Стурдза передает содержание этой проповеди со слов своего отца, который «имел счастье быть в числе ее слушателей». В ней иеромонах Никифор рассматривал христианство в отношении к его Божественному Законодателю, к самому законодательству и к народам, принявшим его. «Оратор, – пишет А. Стурдза, – изобразил светлыми и пламенными чертами признаки небесного Законодателя, вочеловечившегося и явившего нам в Себе образец совершенства. Он раскрыл Божественность письмен Евангельских и заключил картиною общества языческого в пришествие Искупителя. Мы ушли из церкви, – говаривал мой отец, – растроганные и убежденные, с новым светом для ума, с новым жаром в сердце; другие – довольные новостью зрелища и проникнутые мудростью проповедника»⁴⁶. Среди слушателей Никифора были тогда и молодые русские люди, присланные Екатериной II в Лейпциг для окончания наук. С некоторыми из них двадцать лет спустя отец А. Стурдзы и, возможно, сам Феотокис, встретились в России⁴⁷.

Основным занятием и целью пребывания Феотокиса в Лейпциге было издание «Цепи толковников»⁴⁸. Имея в распоряжении несколько подобных текстов, он дополнил текст рукописи Гикаса, создав тем самым свой новый свод толко ваний на Ветхий Завет. Этот труд требовал большой начитанности в святоотеческой литературе и научной опытности; по слову русского ученого-византолога Ф. И. Успенского, Феотокис «более всех тогдашних греческих ученых способен был по своему богословскому образованию и подготовке исполнять то дело»⁴⁹.

В марте 1770 года выходят в свет Слова Исаака Сирина на греческом языке⁵⁰, которые иеромонах Никифор начал готовить к изданию еще в Константинополе. В процессе работы он изучил разные рукописи и выбрал лучшую; путем сравнения рукописей ему удалось исправить ошибки переписчиков и тем самым впервые донести до читателя выверенный греческий текст творений святого отца. Издание Слов преподобного Исаака Сирина было осуществлено Никифором по благословению и при поддержке Иерусалимского патриарха Ефрема († 1771).

В связи с этим изданием возникли личные контакты и переписка между Никифором Феотокисом и кругом молдавского старца преподобного Паисия (Величковского)⁵¹, в которой мы находим свидетельство их взаимного уважения. Еще ранее, в 1768 году, когда Феотокис находился в Константинополе, к нему обратился некий инок из Паисиева братства⁵² с просьбой прислать их старцу книгу Слов Исаака Сирина, как только она выйдет в свет. Никифор, отвечая на эту просьбу, выражает свое почтение и любовь к св. Паисию: «Как только книга будет напечатана, я немедленно пришлю ее вашему старцу в знак моей любви к нему». В свою очередь, в позднейшем письме, адресованном архимандриту Феодосию, излагая эти события, св. Паисий называет Никифора «премудрейшим иеродидаскалом»⁵³. В конце 1770 года только что изданную книгу Никифор отправил в Драгомирну. Этим изданием старец воспользовался для исправления славянского перевода слов Исаака Сирина, а затем, несколько лет спустя, и для нового славянского перевода.В одном из позднейших писем, относящихся к первым годам пребывания его в России и адресованном святителю Макарию Нотарасу (одному из вдохновителей движения колливадов⁵⁴, известному составителю «Добротолюбия» и издателю святоотеческих творений), Феотокис, по просьбе Макария, так кратко характеризует старца и его монастырь: «Боголюбив есть, как говорят, сей муж, усерден в изучении писаний и трудов святых отцов, и монашеского жития не только в теории, но и на деле в точности стяжавший, так что может потягаться с древними, успевшими в монашеском подвиге. И киновию создал в действительности согласную этому названию и следующую канонам древних уставов, и простую и скудную пищу, и одеяние, и жилище указывающую аскетам»⁵⁵. Никифор сообщает далее, что в то время старец Паисий был уже седой, страдал подагрой и был совершенно прикован к постели. Как видим, Феотокис был хорошо осведомлен о старце и его киновии и оценивал их житие самым высоким образом – как подлинно монашеское, в духе древних подвижников. Очевидно, этот образ иноческого жития был близок и его собственному аскетическому идеалу.

К осени 1770 года относится также начало переписки о Таинстве Евхаристии. За разрешением некоторых недоумений относительно этого Таинства к «керкирским мудрецам» (то есть Евгению Вульгарису и Никифору Феотокису), которые оба находились тогда в Лейпциге, обратился афонский инок Неофит Кавсокаливит (предположит. 1713–1784), первый по времени колливад. Он выступал против совершения панихид по усопшим в воскресный день и написал сочинение, доказывающее необходимость частого причащения христиан. Однако, несмотря на такую ревность к православной традиции, Неофит впал во многие догматические ошибки по причине своей приверженности к древнегреческой философии и стремления ее методами давать объяснение богословским вопросам, за что справедливо обвинялся современниками в эллинизме⁵⁶. Вульгарис, уклоняясь от полемики, оставляет разрешение этих недоумений за Феотокисом, как «мужем, располагающим не только внешней мудростью, но и во внутренней и нашей [то есть духовной] имеющий успех и украшенный ревностью о благочестии и о правильности ее догматов»⁵⁷. Никифор и явил себя таковым: он опровергнул ошибочное мнение и, основываясь на учении святых отцов, выразил исключительно православную точку зрения. При этом он руководствовался, по его собственным словам (сказанным в отношении другого, более позднего, полемического произведения), «не мирскими, но церковными доводами, законами Божиими, правилами святых отец и определениями, от Священного Писания взятыми, имея всегда пред очами своими искренность и истину Божию»⁵⁸. И это характерно для всех его творений, как полемических, так и апологетических, и назидательных.

Переписка Никифора с Неофитом возобновилась спустя три года по другому поводу. В 1773 году, также из Лейпцига, Феотокис написал ответ в форме трактата на другой вопрос Неофита, «справедливы ли слова Писания: во всю землю изыде вещание их (Пс. 18, 4)», – в котором обнаружил не только глубокое знакомство со Словом Божиим, но и огромную эрудицию в науках естественно-географических⁵⁹. Сопоставляя новейшие географические теории со священной историей, Никифор доказывает мысль о единстве человеческого рода, происшедшего от Адама и Евы, и общности религиозных преданий всех народов, включая Америку, при различии внешних форм. Вообще, он умел, при всей своей разнообразной и глубокой внешней учености, сохранять верность православной святоотеческой традиции, жить, богословствовать и учить в духе священного Предания Церкви. Это может показаться удивительным, если учесть, что естественным наукам, а также основам классической и современной западной философии Феотокис обучался у католических монахов и профессоров (что, действительно, иногда ставило в затруднение исследователей его жизни). Он был хорошо знаком с современными западными философскими и религиозными течениями, в том числе с учением Вольтера, но все эти знания оставались для него внешними и не коснулись чистоты его православной веры и благочестия. Как пастырь, он, по примеру древних учителей Церкви, часто использовал свои научные и философские познания для защиты православного учения против чуждых взглядов, могущих повредить благочестие народа.

При издании нового перевода Слов Исаака Сирина на русский язык, осуществленном в Московской Духовной Академии в 1911 г. (при непосредственном участии ректора епископа Феодора (Поздеевского)) издание Никифора Феотокиса также использовалось для сличения, наряду с славянским переводом Паисия Величковского и новейшими переводами некоторых Cлов непосредственно с сирийского языка.