Митрофан Филиппович Ястребов (некролог)
13 сентября, в 10 часов и 35 м. утра сего (1906) года, после продолжительной и тяжкой болезни (сердца) скончался на 62 году своей жизни бывший заслуженный экстраординарный профессор и исполняющий обязанности инспектора Киевской Духовной Академии, действительный статский советник Митрофан Филиппович Ястребов. В лице почившего Киевская Духовная Академия и русская богословская наука вообще понесли очень чувствительную потерю. Почивший был свыше тридцати лет профессором Академии сначала по кафедре сравнительного, а потом догматического богословия; в последнее время он был в ней исполняющим обязанности инспектора. Кроме того, в течение восьми лет он был гласным Киевской Городской Думы и до последнего времени членом Киевского уездного Отделения училищного Совета. И везде, на всех поприщах общественного служения, он был точным исполнителем принятых на себя обязанностей, строгим к себе и снисходительным к другим.
Почивший М. Ф. Ястребов родился 31 июня 1845 года в селе Кулеватове, Моршанского уезда, Тамбовской губернии. Отец его был диаконом. Еще в дошкольный период своей жизни он лишился своего отца, оставшись на попечении своей матери, у которой кроме него было еще три сына и две дочери. Вдове приходилось бедствовать. Но добрый сельский помещик принял участие в осиротелой семье. М.Ф. часто с благодарностью вспоминал о месячном пайке, выдававшемся с барского двора на долю каждого из сирот. В Тамбовское духовное училище М.Ф. поступил с опозданием. Но здесь был уже старший его брат, который и принял наблюдение над ним. Курс училища он прошел с отличным успехом. В 1862 году он поступил в Тамбовскую духовную семинарию, в которой и обучался также с отличным успехом до 1867 года. По окончании семинарского курса он послан был в Киевскую Духовную Академию, в которой обучался с 1867 г. по 1871 год. По окончании курса Академии он поступил в Воронежскую духовную семинарию преподавателем греческого языка, на каковой должности оставался до 25 февраля 1873 года. В этом году, после защиты диссертации pro venia legendi и прочтения двух лекций, он перешел на службу в Киевскую Духовную Академии в качестве приват-доцента по кафедре сравнительного богословия. В 1877 году, после защиты сочинения «Учение Аугсбургского Исповедания и его апологии о первородном грехе» – он удостоен был степени магистра богословия и возведен в звание доцента Академии, а в 1879 году, января 26 дня, возведен в звание экстраординарного профессора, в каковом звании и оставался до выхода из службы при Академии. При преобразовании Академии по уставу 1884 года Ф. Ястребов перечислен был с кафедры сравнительного богословия на кафедру догматического богословия, каковую и занимал сначала (до марта 1898 года) совместно с преосвященным Сильвестром, бывшим в то время ректором Академии и доселе здравствующим, а потом до конца своей службы один. С 26 июня 1902 года он допущен был к исполнению обязанностей инспектора Академии, каковые исполнял до конца своей службы.
За свою службу в Академии М. Ф. получил чины до действительного статского советника включительно и награды до Владимира 4-й степени.
Свою педагогическую деятельность М.Ф. Ястребов начал в Воронежской духовной семинарии в качестве преподавателя греческого языка. В это время специальных занятий он имел возможность изучить греческий язык весьма основательно, каковое знакомство проявлял и во всю свою последующую жизнь и особенно обнаружил его в последнее время в ответ на критику А. А. Дмитриевского на сочинение К. Д. Попова: «Блаженный Диадох, епископ Фотики, и его творения», находящимся в отзыве его о сочинении К. Д. Попова, представленном автором на соискание Макарьевской премии (Труды Киевск. Д. А. 1905 г. №12 и 1906 г. № 2). С знанием греческого языка М.Ф. соединял не меньшее знание латинского языка в течение целого ряда лет сначала участвовал в переводе, потом, вел его самостоятельно и, наконец, редактировал перевод с латинского языка на русский сочинений Блаженного Августина и Иеронима, печатавшийся в Трудах Киевской Духовной Академии.
Как профессор сначала сравнительного богословия, а потом догматического, М. Ф. Ястребов твердо стоял на православной точке зрения. Чтения по сравнительному богословию давали ему частые случаи применять к делу свое строго логическое и необыкновенно тонкие мнение; положения иноверных исповеданий он любил доводить до их крайних следствий и тем обнаруживал их несостоятельность. Специальные занятия по сравнительному богословию, предшествовавшие занятиям по догматическому богословию, не остались без влияния на чтения по последнему: учение православной церкви он любил сопоставлять с инославными учениями и таким сопоставлением нагляднее показывать истинность православного учения. При положительном изложении догматического учения весьма много помогало ему отличное знание греческого языка, основного языка Нового Завета и Отцов Церкви Восточной.
Один из сравнительно поздних учеников М-на Ф-ча так отзывался об его богословствовании. «Как ученый богослов и профессор богословии, именно богословия вероучительного, покойный представлял строго выдержанный тип традиционного православного богослова-догмагиста, являясь в этом отношении достойным учеником, соработником, и, наконец, преемником знаменитого отечественного богослова – преосвященного Сильвестра. Строго и неуклонно держась православно -христианского вероучения Священного Писания и Священного предания, почивший главною целью и своего академического преподавания и своих учено-литературных работ по богословию поставлял неизменную верность основоначалам христианской веры: «право править слово истины» (2Тим. 11, 15) было в особенном смысле девизом научно-богословской деятельности почившего профессора. От этого девиза никогда не увлекал его в сторону никакой интерес занимательности, современности и под. Он критически или прямо отрицательно относился к разного рода новейшим течениям в области богословия, каковы, напр.: теория развития догматов в церкви – теория, зародившаяся на католической почве и перенесенная в нашу литературу покойным В. С. Соловьевым; – разного рода догматические тенденции, выразившиеся с особенною полнотою в богословских системах германских богословов – профессоров – Альбрехта Ричля и Адольфа Гарнака, а у нас популяризировавшаяся В. Розановым, Д. Мережковским и др.; наконец, всякий вид морализирования догматов, как бы подчас ни привлекательным оно являлось в известных богословских работах (разумеем отзывы покойного о некоторых трудах отечественных богословов, у которых покойный – правильно или ошибочно, – другой вопрос, подозревал последнего рода тенденции). Собственные труды покойного носили всегда строго положительный характер». (Киевские Епархиальные Ведомости. 1906 г. № 40–41, стр. 934).
М. Ф. любил привлекать и студентов Академии к самостоятельной работе по его специальности. С этой целью он нередко вел со студентами коллоквиумы в лекционные часы. С тою же целью он, из года в год давал темы для семестровых сочинений, и чтение их его не утомляло, напротив, он читал их с удовольствием и интересом. «По сочинению, – говорил он, – лучше узнаешь студента». И когда какое сочинение его удовлетворяло, он непременно делился впечатлением с другими. И студенты охотно брали его темы для курсовых сочинений. Под его руководством написано несколько догматико-богословских сочинений, явившихся в печати, как: 1) «Православно – догматическое ученье об Евхаристии, как жертве». М. Воскресенского (Bеpa и Разум 1903 г.); 2) «Православно-догматическое учение о первородном грехе» Киев. 1904 г. свящ. А. Бургова (магистер. диссерт.); 3) «Раскрытие евангельского понятия о Царстве Божием». Киев 1900 г. В. Гомерова (в Учено-богословских опытах студентов Киев. Д. А. вып. LVIII и отдельно; и др.
Но Ф. Ястребов не ограничивался чтеньем лекций в академии, а выступал и на учено-литературном поприще. Его перу принадлежат, правда, немного сочинений по количеству, но зато они ценны по содержанью.
На литературное поприще он поступил рано, еще на студенческой скамье, напечатав в академическом журнале статью: «Иезуиты и их педагогическая деятельность в Польше и Литве» (Труды Киев. Дух. Академии 1869 г. № 2).
В самом близком не по времени, а по содержанию, отношении к семинарскому, начальному, периоду его педагогической деятельности и стоит, как мы уже говорили, его ответ на критику Ал. Аф. Дмитриевского, находящийся в отзыве его о сочинении К. Д Попова «Блаженный Диадох, епископ Фотики, и его творения».
В связи с преподаванием сравнительного богословия стоят статьи М.Ф. в Трудах Киевской Духовной Академии: 1) «Учение лютеранских символов о первородном грехе», составившие его магистерскую диссертацию: «Учение Аугсбургского Исповедания и его Апологии о первородном грехе». В этом сочинении М. Ф. излагает учение древнего времени о первородном грехе, важнейшие средневековые системы о том же предмете, путем тщательного непосредственного текстуального изучения символов, восстановляет лютеранское учение об этом предмете, обнаруживая при этом «острый и гибкий ум, способный к выделению и подмечиванию самых ускользающих тонкостей в схоластическом изложении христианского вероучения» и «критический такт».
2) «Идея папского главенства, защищаемая на основании богослужебных книг православной церкви». Главные положения этой статьи таковы: 1) Богослужебные книги православной церкви, хотя и расточают Апостолу Петру величественные похвалы, по не возвышают его над прочими апостолами, как верховного над ними; 2) похвалы и Ап. Петру, и другим апостолам, имеют один и тот же смысл; 3) православная церковь чтит ап. Петра бескорыстно, как одного из апостолов, между тем, ультрамонтаны излишне благоговеют пред ап. Петром т. ск. с заднею мыслью только потому, чтобы на его величии, как логическом постулате, утвердить величие папы; 4) похвалы ап. Петру не заключают в себе идеи не только верховенства, но вообще превосходства ап. Петра над прочими апостолами (Тр. К. Д. А. 1878 г. №6. 10. 12).
3) «Католический догмат о непогрешимости папы». Это актовая речь. В ней М. Ф. доказывает, что догмат о папской непогрешимости несостоятелен и формально, как не нашедший полного согласия между отцами собора и вне собора, и по существу, как противоречащий вопиющей безнравственности многих пап, суждениям и определениям пап, стоящим в противоречии с традиционным догматом или взаимно исключающим друг друга, часто у одного и того же папы и, наконец, тем осуждениям, которым папы подвергались на соборах (Тр. К. Д. А. 1881. №11).
В связи с преподаванием догматического богословия стоят следующие статьи М. Ф. Ястребова:
1) «Памяти высокопреосвященных Димитрия (Муретова) и Макария (Булгакова)». Вопреки ходячему мнению, будто известная пятитомная догматика преосвященного Макария (Булгакова) есть не что иное, как печатное воспроизведено лекций по догматическому богословию преосвященного Димитрия (Муретова), читанных им в бытность ректором и профессором киевской Духовной Академии, М. Ф. доказывает здесь, что «все суждения и толки о каких бы то ни было заимствованиях, которые будто бы вошли в догматику преосвященного Макария из лекций преосвященного Димитрия, не имеют ни малейшего основания» (Тр. К. Д. А. 1887. кн. 6).
2) «Высокопреосвященнейший Димитрий (Муретов), apxиепископ Херсонский и Одесский». Это библиографическая статья, вызванная книгою протоиерея Н. Смирнова: «Высокопреосвященный Дмитрий (Муретов), apxиепископ Херсонский и Одесский. Его биография». 1898. В своей статье М. Ф. излагает в общих чертах содержание книги о. Смирнова и исправляет достаточное число вошедших в нее «недочетов».
3) «Преосвященный Димитрий, как профессор догматического богословия», Москва, 1899. Здесь М. Ф. сопоставляет чтения преосвящ. Димитрия с чтениями по догматическому же богословию его учителя преосвященного Иннокентия (Борисова) и находит, что, уступая чтениям Иннокентия со стороны ораторской внешности, чтения Димитрия нисколько не уступали им, а скорее превосходили их внутренними качествами, именно: планом системы, который у преосвященного Димитрия совершенно самостоятелен, большею логическою связностью, преемственностью и непрерывностью раскрытия общего плана в частных, делениях и подразделениях и более солидным научным методом раскрытия догматического материала. Этот очерк составляет собственно введение или приложение к изданными М.Ф -м «Программе догматических чтений Димитрия» и «Введения в догматику» его же, вошедшим в состав VI тома собрания творений Димитрия, архиепископа Херсонского и Одесского.
4) «Высокопреосвященный Иннокентий (Борисов), как профессор богословия Киевской духовной Академии». Здесь, во 1-х, путем сравнения конспектов по общему введению в богословие и по догматическому богословию, М. Ф. устанавливает близкое сходство чтений пр. Иннокентия с чтениями Моисея, первого ректора преобразованной в 1819 г. Киевской Духовной Академии, но и значительное превосходство чтений первого пред чтением последнего. План Иннокентия является в собственном смысле слова первым систематическим планом догматики, группирующим догматически материал в том составе и объеме, в каком система православной догматики остается и доселе. Во-2-х, приводится конспект пр. Иннокентия по нравственному богословию и указывается отношение (незначительное) его к сочинению Буддея (Io. Fr. Buddei, Institutiones theologie moralis, Lipsiae, 1727). Tp, К. Д. A. 1900. №12.
5) «Что такое церковь». Публичное чтение (Тр. К. Д. А. 1902, № 4).
6) «Соглашение библейского сказания о миротворении с научными данными и выводами естествознания». Публичное чтение. (Тр. К. Д. Л. 1903. № 5).
7) «К вопросу об ангеле Иеговы». Библиографическая заметка (Тр. К. Д. А. 1900 № 11).
8) «К вопросу о всесвященстве христиан». Библиографическая заметка (Тр. К. Д. А. 1906 г. №4).
9) Новая точка зрения в системе нравственного богословия и критическое рассмотрение книги проф. М. Олесникаго: «Из системы христианского нравоучения» (Тр. К. Д. А. 1897. №11. 1898, № 4).
Перу почившего принадлежат и другие статьи, как в Академическом журнале, так и в других изданиях, (напр., «Воскресном Чтении», «Руководстве для сельских пастырей», каковы, напр., 1) «От Византии до Москвы. Путешествие Константинопольского Патриарха Иepeмии II в Москву в 1588 году» (Тр. К. Д. А. 1880, № 1),
2) «Димитрий Васильевич Поспехов (некролог)». (Тр, К. Д. А. 1899, № 7).
3) «Происхождение литургии по свидетельствам книги Деяний и посланий ап. Павла» (Против отрицающих божественное происхождение литургии). Киев. 1897. Заключительный вывод этой брошюры, свидетельствующий м. пр. об отличном знании ее автором греческого языка, такой: «Евхаристия в апостольский век была не внебогослужебным вкушением хлеба и вина, а богослужением, на котором она священнодействовалась, как новозаветное бескровное жертвоприношение. Это богослужение совершалось в особенном, назначенном для этой цели, помещении, в котором отведено было особое место для мирян и особое для жертвенника и священнодействия, и состояло из благодарственной или евхаристической молитвы, представляющей собою средоточный, существеннейший и таинственнейший момент литургии. В заключение этой молитвы предстоящий народ произносил аминь. Раньше же совершались молитвы, пение псалмов, и духовных песней и делались назидания откровением и его истолкованием».
М. Ф. принадлежат много церковных слов и надгробных речей.
Наделенный отличными умственными способностями, владевший большими научными средствами и необыкновенно трудолюбивый и усидчивый, М. Ф. работал и над составлением докторской диссертации, но, снисходительный к другим, он был чересчур требователен к себе: написанное им его не удовлетворяло... Тем не менее, хотя он и не был увенчан докторскою степенью, высшею ученою степенью, его ученый авторитет ценился высоко, как в родной ему Академии, так и вне ее. О последнем свидетельствует то, что в последние годы ему поручаемо было Учебным Комитетом при Св. Синоде рассмотрение ученых сочинений; напр., докторского сочинения профессора Московской Духовной Академии А. Д. Беляева («Об Антихристе»), магистерского сочинения Д.И. Введенского («Учение Ветхого Завета о грехе») и др.
В последние четыре года своей службы М. Ф. был исполняющим обязанности инспектора Академии. Назначение его на должность инспектора вполне отвечало общему высокому мнению о нем академической корпорации. Но сам он не без боязни принял на себя эту должность. Человек порядка и долга, строгий к себе, он предвидел возможность столкновений со студентами, вообще недружелюбно относящимися к инспекции. Но, принимая инспекторство, он поставил себе правилом быть справедливым ко всем и заботиться об их благе. С другой стороны, он ставил себе на вид и то, что студенты Академии уже зрелые юноши и могут давать себе отчет в своих действиях, и что нельзя предъявлять к ним слишком больших требований. Он успокаивал себя тем, что студенты поймут его благожелательное к ним отношение и будут мириться с его инспекторством. И, сделавшись инспектором, он оставался верен своему взгляду на обязанности инспектора Академии. И студенты поняли его благожелательное к ним отношенье и его заботы о них, лично против него ничего не имели и в очень смутные дни минувшего года его оберегали, о чем и засвидетельствовали в своих надгробных речах.
Кроме службы при Академии, он в течение восьми лет был гласным Киевской городской думы, работая там, главным образом, в близкой ему училищной сфере. Не преследовавший никаких личных интересов на этой служ6е, он удивлялся тому, как иные добивались во что бы то ни стало занять ту или другую должность при Управе и Думе. Человек долга, он и здесь защищал всегда правое дело и защищал, не уклоняясь ни направо, ни налево. Для членов думы он был показателем, на какой стороне правда. «Чтобы узнать, на какой стороне правое дело, – говорил один из членов Управы на могиле М. Ф., – стоило только посмотреть, на какой стороне стоит М. Ф.»
Был он деятельным членом Киевского Отделенья Епархиального Училищного Совета и принимал участие в экзаменах в школах даже вне Киева. Как Член Училищного Совета, он говорил даже слово во Владимирском Соборе в день памяти первоучителей славянских Кирилла и Мефодия (Тр. Kиев. Дух. Акад. 1902 г., № 6).
Неотразимое впечатление производил он на знавших его, как человек. Высокого роста, стройный, с выразительными, проницательными и вместе ласкающими глазами, он сразу обращал на себя вниманье. Выросши в простой, сиротской семье, он тем не менее отличался тонким, изящным вкусом во всем. В жизненной своей обстановке он всегда наблюдал порядок и чистоту. Он высоко ценил профессорское звание и держался того взгляда, что профессор во всем должен быть примером опрятности и аккуратности. Впечатление от него увеличивалось, когда вступали в разговор с ним. Обращение его было самое простое, естественное. С первых же слов он переходил в тон хорошего знакомого, близкого человека, и собеседник, в первый раз видевший его, не чувствовал возле него никакого стеснения. А почивший М. Ф., одаренный глубоким, тонким и любознательным умом, любил побеседовать, особенно в товарищеской, дружеской среде. Часы проходили незаметно в беседе. И предметы бесед всегда были высокие и серьезные. Пустых речей, а тем более пересудов других он не любил. Имея определенные и твердые убеждения, он, конечно, не мог одобрять мнений, несогласных с его убеждениями. Но никогда не касался он личностей иначе мыслящих и ко всем стоял в добрых отношениях. Зато и врагов у него не было. Напротив, все относились к нему с уважением и к голосу его прислушивались. Для лиц, ближе к нему стоявших, он был особенно авторитетен. Ему сообщали они своя мнения, суждения и взгляды и желали знать его мнения о них прежде, чем пускали их в печать.
В дружеской беседе, в более широком, разношерстном обществе, он любил пересыпать свою речь таким юмором, который делал его беседу особенно привлекательною.
Еще одна черта в характере М. Ф., достойная похвалы. Не обладая сам большими средствами, он полною рукою помогал бедным. Мы не говорим о помощи бедным родным: свой своему поневоле друг; мы говорим об его материальной помощи другим знакомым и незнакомым. Никому из обращавшихся к нему с просьбами он не отказывал и, оказывая помощь, соображался не со своими средствами, а с положением и состоянием просителей, опасаясь того, как бы малым подаянием не унизить просителя. И к нему обращались многие.
Как семьянин, он строго держался принципа равноправности мужа и жены, был любящим мужем и попечительным отцом своих сыновей. На воспитание и образование детей в последнее время обращено было все его внимание. Ради детей принял он на себя и не легкую, особенно в нынешние времена, и не особенно ему симпатичную должность инспектора Академии. Не эта ли должность ускорила и конец его земной жизни?
До поступления на должность инспектора он не жаловался на нездоровье. Первое значительное проявление нездоровья обнаружилось в сентябре месяце 1903 года. Он должен был читать на академическом акте отчет о состоянии Академии. Он составил отчет, но прочитать его не мог по болезни. После этого он поправился, но присутствие болезни в своем организме он уже замечал. Первую половину 1904–5 учебного года он почти всю проболел. Переводные и выпускной экзамены в минувшем учебном году он начал, но уже не окончил и подал прошение об освобождении его от службы при Академии, которое и состоялось в начале июля. В конце мая он выехал на дачу в Святошино. Здесь он сначала ходил еще, но потом мог только сидеть, a после и лежать, но всегда питал (или же только говорил, что питает) надежду на то, что он поправится и будет жить, и всякое новое явление в ходе болезни объяснял в хорошую сторону. В конце августа он переехал в Киев, и ему казалось сначала, что он поправился; но потом произошел поворот к худшему, и 13 сентября М. Ф. не стало среди живых.
Смерть М. Ф. не была неожиданностью для его сослуживцев и близких к нему лиц. Хотя сам он и надеялся поправиться и жить еще, окружавшие его, предупреждаемые докторами, ожидали его смерти. Тем не менее смерть его произвела в сфере его сослуживцев глубокую скорбь: все почувствовали, что лишились добросовестного труженика и прекрасного товарища. Почти тотчас же после смерти посетил почившего М. Ф., преосвященный Ректор Академии Платон, сам нездоровый, который и сделал распоряжение о погребении почившего. Первую панихиду совершил близкий к почившему профессор Академии протоиерей Ф.Покровский. Тотчас же за нею следовала торжественная академическая панихида, которую совершал наместник Братского монастыря архимандрит Прохор, в сослужении профессоров и студентов Академии, облеченных в священный сан, и в присутствии профессоров и студентов Академии светских, родных и знакомых. Поздний час, панихиды накануне великого праздника Воздвижения Честного Креста Господня не позволили многим священнослужителям из желавших принять личное участие в этой панихиде.
На следующий день в самый день праздника Воздвижения в 2 часа пополудни, после краткой литии, совершен был вынос тела почившего М. Ф. из квартиры в Братский монастырь. Погода в тот день была ужаснейшая: ветер, сырой снег и внизу слякоть. А путь от квартиры почившего М. Ф. на Владимирской улице за Университетом до Братского Монастыря на Подоле очень длинный, почему некоторые из тех священнослужителей, которые участвовали в панихиде на дому, не приняли участие в перенесении тела. В перенесении тела участвовали протоиepeй Ф.Покровский, А. Г. Дашкиев, М.И. Вишневецкий, А. А. Глаголев и студенты Академии в священном сане. Пели студенты Академии. В академических воротах печальная процессия была встречена преосвященным Ректором Академии, наместником Братского монастыря, профессором протоиереем И. Я. Корольковым и другими профессорами и студентами, не участвовавшими в перенесении. Студенты Академии приняли гроб с телом почившего М. Ф. на свои руки и с пением «Святый Боже» внесли его в академическую залу, где преосвященным Ректором совершена была краткая лития. Отсюда тело почившего перенесено было в Свято-Духовскую церковь, где совершена была большая панихида и где тело оставалось до утра 15 числа. В 9 часов утра этого числа тело М. Ф. было перенесено в большую Богоявленскую церковь монастыря, где совершены были заупокойная литургия, а потом отпевание.
Литургию совершал преосвященный Ректор Академии в сослужении: Ректора Киевской Духовной Семинарии архимандрита Амвросия, смотрителя Киевского-Софийского духовного Училища архимандрита Димитрия, наместника Братского монастыря архимандрита Прохора, кафедрального протоиерея П. Г. Преображенского, профессоров Академии: настоятеля Владимирского собора протоиерея И. Н. Королькова, протоиерея Ф. Я. Покровского, протоиерея О. И. Титова, священника А. А. Глаголева и четырех студентов Академии – священников.
Величественное и внушительное зрелище представляло отпевание почившего Митрофана Филипповича. В отпевании приняли участие: Высокопреосвященнейший Митрополит Флавиан и все его викарии: преосвященный Платон, Ректор Академии, преосвященный Аганим и преосвященный Иннокентий, три архимандрита, участвовавшие в служении литургии, протоиереев и священников 31 и много диаконов. Присутствовали все профессора Академии и студенты, родные и знакомые и много сторонних. Пел хор студентов Академии.
Этo необычно большое собрание священнослужащих с маститым первосвятителем Киевской церкви во главе, окружавшее гроб почившего, все в светлых облачениях с возожженными свечами в руках – и умилительное пениe хора студентов производили глубоко потрясающее, торжественно-печальное впечатление на присутствующих и усиливало их молитву о почившем. Но что же привлекло ко гробу почившего такое необычно большое собрание священнослужащих? Не знатное происхождение почившего, – он был сын простого сельского диакона. И не высокое положение почившего в священной иерархии, – он не принадлежал к ней. И даже не высокое положение в (светской) служебной иepapхии, – сравнительно высокое положение Инспектора Академии он занимал всего четыре года. В течение 30 лет он был только профессором Академии и знал почти только свой кабинет и академическую аудиторию, вращался только в кружке своих сослуживцев, сторонних знакомств даже избегал. Но из тиши своего кабинета и преимущественно с академической кафедры он светил ярким светом строго православного христианского вероучения, облегчая доступ к его сердцу слушателей добротою своего характера и отражая от него силою своего ума и знания всякое иномыслие, как бы оно ни казалось соблазнительным. В этом отношении он был светильником, стоявшим верху горы; видевшие его свет и слышащие о нем радовались его светению и теперь, когда сомкнулись уста почившего, пришли ко гробу возблагодарить его и помолиться об упокоении души его. Об этом свидетельствует уже самый факт многочисленного собрания священнослужащих, в большей части учеников почившего. Об этом свидетельствует богатый венок, возложенный на гроб почившего студентами Академии, с надписью на нем: «Незабвенному профессору Митрофану Филипповичу Ястребову от студентов Академии». Об этом свидетельствуют слова и речи, произнесенные за литургией, пред отпеванием, во время отпевания и на могиле.
На литургии, после причастного, сказал слово помощник инспектора Академии М.Э. Поснов; пред отпеванием сказал речь проф. Д. И. Богдашевский; во время отпевания говорили речи студенты академии И. Фетисов, Д. Горохов, О. Сушицкий, свящ. А. Тюменев, свящ. Н.Чудновцев и пред последним целованием пишущий эти строки.
После отпевания гроб с телом почившего М. Ф. вынесен был из церкви профессорами и студентами. От Братского монастыря печальная процессия, предшествуемая крестом и хоругвями и с значительным числом священнослужащих с преосвященным Ректором Академии во главе, направилась к Флоровскому монастырю, в ограде которого на горе приготовлена была могила для М. Ф. Здесь прежде чем опустить гроб в могилу, профессор Академии, он же и член Киевской городской Управы, А. В. Розов сказал слово благодарности почившему от Киевского городского Управленья, как бывшему некогда членом городской Думы, а студент Академии Н. Балабуха произнес прощальную речь от лица студентов Академии, охарактеризовав в ней почившего М. Ф., главным образом, как бывшего инспектора старой Академии, и выразив желание, чтобы такие инспекторы были и в начинающей свою жизнь «автономной Академии». Пение «вечной памяти» было последним ответом на эту последнюю речь.
После погребенья преосвященный Ректор беседовал в Академии со всеми студентами о личности почившего, как человека и как инспектора.
Почивший Митрофан Филиппович лег почти рядом с скончавшимся недавно (в июне) профессором метафизики в Киевской духовной Академии Петром Ивановичем Линицким. Оба они, догматист-богослов и философ-метафизик, при жизни любили беседовать между собою, оба были убежденными носителями и проповедниками богословской и философской истины и оба же были строгими хранителями древних академических преданий. С того места на горе, где они теперь почивают, родная и дорогая им обоим Академия видна как на ладони, и оба они отсюда, как стражи, следят за всем в ней происходящим. Но и кресты над их могилами видны из Академии. Да будут же эти кресты напоминанием для профессоров и студентов Академии -настоящих и будущих – твердо хранить доброе старое академическое, напоминанием, особенно необходимым при теперешнем обновлении академической жизни.
Протоиерей Ф.Покровский.