Гностицизм и борьба Церкви с ним во II-м веке^*

"Ἀρχὴ τελειώσεως γνῶσις ἀνθρώπου, Θεοῦ δὲ γνῶσις άπηρτισμένη τελείωσις». Hippolytus.

«Unde malum, et quare? et unde homo, et quomodo? et ...unde Deus?» Tertullianus.

»...Τίνες ἧμεν, τὶ γεγόναμεν ποῦ ἦμεν, (ἢ) ποῦ ἐνεβλήθημεν ποῦ σπεύδομεν, πόθεν λυτρούμεθα».

Clemens Alexandrinus. «…Διὰ γνώσεως καταλύεσθαι πᾶσαν τὴν ἐχ τῆς ἀγνοίας σύστασιν. ὥστε τὴν γνῶσιν ἀπολύτρωσιν τοῦ ἕνδον ἀνθρώπου.» Irenaeus.

«Plerique nec ecclesias habent, sine matre, sine sede, orbi fide, extorres, sine lare vagantur.» Tertullianus.

Призванный занять Ваше просвещенное внимание в этот торжественный для Академии день, я избрал предметом своей речи ересь – гностицизм и борьбу церкви с ним во II-м веке.

Мы будем говорить о том синкретическом течении, когда языческие религии, бывши не в силах поодиночке удовлетворить религиозно-нравственным потребностям человека, соединились вместе и привлекли на помощь к себе еще философию, о том религиозно-философском движении, которое обняло весь античный мир в веке рождества Христова, вторглось в молодое христианство уже в I-м веке, пышно развилось здесь, обогатившись от него, во II-м столетии, угрожало самому бытию еще не вполне тогда соорганизованной церкви и – побежденное – еще долго-долго волновало церковь. В цветущее время гностицизма речь шла ни более ни менее, как о том, быть или не быть самому популярному представителю гностицизма Валентину¹епископом старейшей и влиятельнейшей кафедры древнего Рима, а родственному гностикам Маркиону², этому, по сильному выражению св. Поликарпа, «первенцу сатаны»³ – пресвитером (προεδρίαν, principem) той же церкви. И хотя гностикам не удалось овладеть римской церковью, однако весьма знаменательна и о многом говорит уже самая дерзновенность попытки... Насколько была серьезна опасность от гностицизма для церкви – об этом ясно свидетельствует жаркая и продолжительная полемика против него. От Иуcтина Мученика и Агриппы Кастора, от Егезиппа и автора апокрифического произведения «Киригмы Петра» до пограничных линий, отделяющих древний мир от средних веков, т.е. до того времени, когда о гностицизме оставалось почти одно воспоминание – католическая церковная письменность занималась еще поражением многоголовой Лирнейской гидры. Сила гностицизма была почувствована и эллинистической языческой философией, в образе неоплатонизма завершавшей свой путь. Неоплатоник Плотин пишет полемическое сочинение против гностиков: «Ρρὸς Γνωστικούς». Наиболее энергичная борьба с гностицизмом падает на II-й век (и начало III-го), когда выступили такие знаменитые гностики, как Саторнил и Василид, Кердон и Маркион, Валентин и Птолемей и др. Церковь в лице своих лучших представителей – св. Иринея, епископа Лионского, св. Ипполита, папы Римского – и таких богато одаренных писателей, как Тертуллиан, Климент Алекс. и Ориген отразила натиск и вышла из этой победоносной борьбы единым соорганизованным институтом – с апостольским каноном священных книг, основными нормами апостольской веры (regula fidei, κανών τὴς ἀληθείας) и с апостольским преемством иерархических лиц, как живых носителей апостольского предания.

Один исследователь гностицизма, посвятивший изучению его не один десяток лет, ставит в предисловии к своему сочинению о гносисе⁴ вопрос: к чему тот громадный труд, какой тратится учеными в данной области? не принадлежит ли гносис к явлениям древних веков, отошедших в вечность? не справедливо ли о нем слово евангельское: «предоставь мертвым погребать своих мертвецов»? – и отвечает: если геологи сверлят землю, если палеонтологи роются в пластах ее, чтобы знать историю земли, то тем предпочтительнее знать историю религиозных движений и в особенности историю своей веры. Мало того, – скажем. Несмотря на то, что нас отделяют от того времени целые века, христианский гностицизм не есть для нас предмет лишь исторического ведения. Справедливо говорят, что многими невидимыми, но действительными нитями настоящее связано с прошедшим, а в церковной области это более, чем во всякой другой. В 1903 и 1907 гг. некто Евгений Генрих Шмит⁵ издал в Лейпциге и Вене в двух томах сочинение: «Гносис. Основы мировоззрения высшей культуры», где он определяет гносис, как углубление в самого себя, и только потом и через это, как познание внешних явлений. Он проводит гностическое течение через средние века и доводит его до наших дней. Гностическими явлениями оказываются у него и манихейство, и каббала, и квакерство, и немецкий мистицизм, и русское духоборчество. К гностикам он причисляет Скота Эригену, Сведенборга, Фр. Ницше, самого себя и «выдающегося гностического учителя настоящего времени – Льва Толстого»⁶. Пусть сам автор человек несколько странный, мистически и оппозиционно настроенный к церкви и даже к современной науке; но важно сознание им связи ненормальных явлений в церковной жизни с гностицизмом: ведь подобное познается подобными. А вот и другое свидетельство, принадлежащее человеку, которого заподозрить в ненормальности уже никак нельзя. Современный нам папа Пий X в своей энциклике против модернистов «Pascendi domici gregis», от 8 сент. 1907 г. указывает, что в модернизме возрождается древний гностицизм. Еще одно интересное свидетельство. Вольфганг Шульц⁷, автор недавно вышедшей книги о гносисе, делает сближение между гностиками и новейшими теософами, которыми изобилует и наш древний град. Теософы так же, как и гностики, не удовлетворяются знанием естественным, научным и философским и утверждают, что человек достигает совершенства, ища другого, сверхнатурального знания. Как и у гностиков, мы у них так же замечаем религиозные наклонности, стремление к образованию обществ-кружков, занятие научными вопросами и т. п.⁸ Все эти сближения некоторых современных явлений с гностицизмом отнюдь нельзя считать навязанными или произвольными. В самом деле, что такое гностицизм, как не экзотическое растение, возникшее – выразимся образно, хотя и не поэтично – из разложения, тления древних религий и культур, снесенных в одну груду т. н. эллинистическим течением. Корни гностицизма – в языческих религиях и дохристианской цивилизации. Между тем, в религиозных воззрениях современного христианского мира сохранилось еще много языческих элементов; а наука наша и вся культура далеко еще не проникнуты духом христианства и не согреты лучами его. Что же удивительного, если гностицизм, питаясь все еще от живых источников, пережив уже много-много всяких фаз, дает себя знать и в наши дни, в различных своеобразных явлениях – учениях и движениях, хотя бы и в толстовстве, теософстве, модернизме. Следовательно, изучение гностицизма вскрывает истинную сущность многих современных явлений, обнажает корни многих пышных, но вредных растений нашей религиозно-общественной жизни, которые от такого обнажения постепенно должны утрачивать свою жизнеспособность.

Дохристианский и внехристианский гносис, бывший основанием христианского гностицизма, является могучим потоком общего синкретического течения античного мира, доживавшего свой век. Синкретическое течение началось со времени походов Александра Македонского в Азию, познакомивших западные народы с восточными, и образовалось из смешения религии и культуры греко-римской с азиатскими. С того времени наступил т. н. эллинистический период в истории цивилизации. Эллинизм представлял собой весьма сложное явление меркнущего античного мира. Мы же имеем в виду только главные течения философской, моральной и религиозной жизни. С этой стороны названный период характеризуется упадком чисто теоретических, философских интересов и подъемом моральных и религиозных стремлений. На то существовали свои причины. В Греции, главной носительнице тогдашней культуры, с потерей политической самостоятельности и лишением национальной свободы, творческий гений заметно ослабел и дух народный уже не воодушевлялся высшими стремлениями к общему благу, а обратился к частной личной жизни. Место гениальных философов – Сократа, Платона и Аристотеля заняли в сущности незначительные школы – стоическая, эпикурейская, скептическая и перипатетическая, жившие их мыслями; и при этом, бывши не в силах противиться пониженным настроениям народного духа, они дали предпочтение нравственно-практическим проблемам перед чисто теоретическими, философскими. А когда мифологическая религия Олимпа окончательно потеряла всякое доверие и когда многие начали искать замены ей в философии, то последней и вовсе пришлось обратиться в систему сведений с религиозным и нравственно-практическим характером. Так обстояло дело, при столкновении двух культур, со стороны греческой. Что же касается восточной цивилизации, то отвлеченная теоретическая философия никогда не была сферой востока. Его мысль всегда тяготела к религии и обращалась к области, по-видимому, наиболее связанной с ней – к звездному небу, и выработала теософию и астрологию. По свидетельству историков (напр. Мейера, Винклера, Группэ), к этой восточной цивилизации весьма близко стояла древняя греческая культура (и культы), ибо она была дочь восточной, так что древний греческий мистицизм с пифагорейством и древнегреческие верования считаются более принадлежащими востоку, чем Греция. Вследствие этого, через сближение с востоком, усилились древние верования простого греческого народа, потому что они встретили здесь родственную почву и много общих элементов. С упадком художественной религии Гомера и Гесиода, эти верования начали все более и более распространяется, так как ряды аристократии, высших классов в порабощенной Греции быстро убывали, а между тем низшие классы все более и более пополнялись вольноотпущенниками, рабами и солдатами. Вот какие обстоятельства сообщили синкретическому течению эллинистического периода этико-религиозное направление. В последнем веке перед рождеством Христовым философия через этику так близко подошла к религии, что последняя была объявлена источником высшего знания (и для философии). Это мы видим в философских системах, проникнутых всецело религиозно-мистическим духом – в платонизме и новопифагорействе. Известный неопифагореец, из более позднего времени, Аполлоний Тианский изображается пророком, живущим во храмах и беседующим с богами. Система неопифагорейского платоника Плутарха Херонейского отличается исключительно богословским характером⁹ .

Под влиянием духа того времени началось особое творчество, незначительными следами которого являются сохранившиеся отрывки, напр. миф о творении в Лейденском папирусе¹⁰или космогония в Страсбургском¹¹ мифе о творении человека у наассенов¹², так называемая «герметическая литература»¹³ и мандейские писания¹⁴. Характерной чертой названных памятников является усвоение религиозному знанию исключительного значения. Это знание не было обыкновенным теоретическим, но совершенно особым: это знание – сила, несущая человеку небесное спасение. Часто это знание приближается к внутреннему созерцанию или чувству – и таким образом γνῶσις уравнивается с εὐσεβεία, с религиозным, благочестивым настроением¹⁵ В глубокой древности появилась секта мандеев, существующая еще и доселе. Слово «мандеи» – халдейское, в переводе оно означает «знающие» (γνωστικοί), т. е. полагающие путь спасения в знании¹⁶. Вот какими результатами сопровождалось синкретическое течение в мире языческом.·Что же касается иудейского народа, то и он, при всей своей замкнутости и отвращении к язычеству, был втянут в это течение. Века за два до рождества Хр. к его воззрениям начали примешиваться чужие идеи – и это не только среди иудеев рассеяния, напр. в громадной Александрийской колонии, но и на родине, в Палестине. Так на почве Палестинской явилась секта ессеев, а в Египте – секта терапевтов, происхождение которых отнюдь нельзя выяснить из одного иудейства. Затем в древнейших частях Талмуда, относящихся к рассматриваемому времени, встречаются указания на какие-то особые богословские течения, уклонявшиеся от ортодоксального иудейства и в крайнем своем выражении трактуемые Талмудом как еретические – «minim». Особенно процветало среди раввинов данного времени занятие космологией и теогонией, относившееся к 1-й гл. кн. Бытия и видению пр. Иезекиля¹⁷ Но наиболее иудейство подверглось влиянию со стороны языческих воззрений в Александрии. Известная иудео-александрийская философия, возглавленная Филоном, имела своею целью примирить иудейство с греческой философией эллинистического периода¹⁸. Значение иудейского синкретического движения для гностицизма не подлежит сомнению. Егезипп прямо производит лжеименный гносис из семи иудейских и самарийских народных сект. А связь некоторых гностических систем с философией Филона до того близка, что многие последователи производят хр. гностицизм прямо из Александрии.

Из сказанного следует, что ко времени появления христианства, в тогдашнем мире господствовало смешение религиозных и философских воззрений, восточных и западных идей, греко-римских, ассиро-вавилонских, персидских и иудейских верований. Это синкретическое течение придавало особое значение знанию, основанному на откровении бога или богов. Тогда же явилась склонность к жизни умеренной, воздержанной, даже аскетической, как это видно из платонизма, неопифагорейства и иудейских сект – ессеев и терапевтов. Разумеется, появление христианства не могло пройти не замеченным представителями синкретического движения... Действительно, мы видим уже в I-м веке, когда христианство большинством считалось лишь иудейской сектой, многие «лжеучители», «лжепророки», «ругатели», «этеродидаскалы» языческого и иудейского происхождения прокрадываются в христианские общины и вносят расстройство в их верования. Особенно малоазийские общины кишат такими лжеучителями. С ними борются апостолы – Петр и Иуда; их поражает Павел, особенно в Колоссах и Эфесе. Против них же были направлены писания св. ап. Иоанна Богослова. Опровергая лжеучения, сами апостолы устанавливают истинный γνῶσις или ἐπίγνωσις (2Петр. I, 2, 3, 5, 8, 20; II, 20; III, 3; Кол. I, 10; II, 2; III, 10; ср. 1 посл. Иоанн. II, 3–5, 29; III, 24; IV, 7, и др.); У них встречается техническое наименование христианской ереси гностицизма, как ψεοδόνυμος γνῶσις (1Тим. VI, 20), идет речь о «баснях и родословиях бесконечных» (Тим. I, 4), коими были переполнены системы гностиков и т. п. Словом, не может быть сомнения в характере тех заблуждений, которые угрожали христианским общинам еще в I-м веке. В то же время рядом с христианством стояли самарийские лжехристы – Досифей, Симон Маг и Менандр. Один из них – Симон м., упоминаемый в книге Деян. VIII, считается у отцов церкви ересиархом, «от которого произошли все ереси» и «получило свое начало лжеименное знание (γνῶσις)"¹⁹. Наконец, в самом исходе I в. является первый христианский еретик Керинф, извращавший христианское учение о едином Боге и лице Иисуса Христа²⁰. Против него, по свидетельству св. Ирниея²¹, направлено евангелие св. ап. Иоанна Богослова²².

В течение I в. вторжение иудейского и языческого гносиса в христианство является еще частичным и случайным. Тогда не только язычники, но и иудеи не понимали еще силы христианства, но имели предчувствие об его высоком назначении. Лишь постепенно христианство вырастало в сознании окружавшего общества в своем грозном для языческого и иудейского понимания величии исключительной религии. Этому способствовали особые обстоятельства, преимущественно гонения при Нероне и падение Иерусалима. Христианство тогда отлило на восток – в малоазийские провинции, за Иордан и порвало окончательно и внешнюю связь с иудейством. Здесь начался быстрый рост христианства и необычайный успех его. Об этом красноречиво свидетельствует в начале II в. правитель Вифинии Плиний Мл. в своем известном письме к имп. Траяну, говоря: «множество людей всякого возраста, всякого положения, мужчин и женщин – вовлечены в опасность... Зараза этого суеверия (т. е. христ. учения) распространилась не по городам только, но и по селам и деревням», что языческие храмы опустели и жертвенные животные не находят себе покупателей. С этого времени римская власть, в лице императоров дома Антонинов, начинает гонение на христиан не только per flagitia, но даже per nomen ipsum.

Одновременно с тем, как открыла против христианства свои действия внешняя государственная власть, сделала на него натиск и духовная сила язычества в лице гносиса. Смотреть ли на гносис, как на «вселенский потоп древней смутной мудрости²³, или как на «осадок религиозных представлений восточного и эллинского мира»²⁴ – во всяком случае он «подготовлял переход от древнего мира к новому»²⁵. Действительно, если взглянуть на появление гносиса с высоты, à vol d'oiseau, так представится нам величественное зрелище, и событие окажется важным, трогательным и неизбежным. Древний мир, признав в лице гностиков за христианской религией ее абсолютный характер и видя в ней завершение прежнего мирового развития, принес в дар христианству будто бы лучшие свои сокровища и сложил их на пороге, на паперти церковной, прося их принять. Язычество, видя агонию античного мира и предчувствуя близкий конец его, спасало, что могло, из его сокровищ, и передавало их в наследство христианству, признавая за ним будущее. Разумеется, здесь спасалось не все действительно самое ценное и лучшее, а, как это бывает во время пожара, – наряду с дорогим – и случайно под руку попавшееся, или незначительное по ценности, но важное по воспоминаниям, близкое сердцу. Значит, гносис был последний завет христианству, предсмертное завещание (Testamentum) мира языческого, погружавшегося в вечность. Спускаясь в среду жизненных условий, необходимо иметь в виду, что невозможно было тогдашнему язычеству, справедливо гордившемуся своей цивилизацией, и иудейству, владевшему откровенной религией, отказаться совершенно от своих духовных сокровищ и придти к христианству, так сказать, с tabula rasa в душе. Таких явлений не знает психология, ибо они противоречили бы основным законам человеческой психики. Признавая всю важность, естественность и даже необходимость указанного явления, нужно заметить, что беда здесь заключалась вовсе не в том, что древний мир, принимая христианство, не мог отказаться от своего духовного достояния, Мы знаем, что христианство в ближайшем же времени оценило по достоинству действительные ценности античного мира, назвав, напр. Сократа и Платона христианами до христианства. Все зло состояло в том, что неразумные поборники античного мира, принося христианской церкви наследство его, отнюдь не были равнодушны к тому, какое употребление христианство сделает из полученного дара. Они не хотели выслушать от христианства авторитетного решения и подчиниться ему, а подсказывали ему свое и настаивали на нем. Формально признавая за христианской религией ее завершительный и абсолютный характер, гностики не хотели принять ни христианского учения, ни того пути спасения, какой оно указывало, как единственно возможный. Все здание своих систем и установления, ведущие ко спасению, которого гностики также пламенно желали, они утверждали и строили из материала мнимо откровенных языческих религий, или произвольных, непосредственных откровений отдельным лицам – и на основании различных теогонических и космогонических философских мифов. Христианским же учением они пользовались больше для наружной отделки здания своих систем. Это была какая-то странная попытка припаять к глине золото и на паутинном сооружении утвердить драгоценный камень.

То обстоятельство, что языческий и иудейский гносис врываются в жизнь христианства во II в. и тогда именно, вместо спорадического явления начинается соорганизованное движение гностицизма, имеет свое достаточное объяснение в условиях развития христианства в мире. Христианство, выступившее в мире, как новая абсолютная религия, как самостоятельная духовная сила, рано или поздно должно было установить свои отношения к религиозно-нравственному наследию древнего мира. Отношение к языческим религиям определялось легко: христианство просто исключало их. Но в мире действовали еще иудейская богооткровенная религия и высокая эллинская культура. Необходимо было размежеваться с иудейством и определить свое отношение к эллинизму. Размежевание с иудейством началось еще давно, с первомученика Стефана и св. ап. Павла, но продолжалось оно и во II веке, быть может, до времен Иустина Мученика ²⁶ . Отношение к эллинизму начало устанавливаться только со II в. Стоит сравнить 1 посл. Коринф. Климента Рим. и сочинения Климента Алекс. и в особенности произведение Оригена «Περὶἀρχῶν» чтобы видеть как значительно за эти полтора века воспользовалось христианство, – разумеется, со стороны формально-методологической, при разработке своего учения, – услугами эллинизма. Однако христианство полагало определенные грани в своих отношениях к иудейству и к эллинизму. Но можно было опасаться, что при установлении христианством нормальных отношений к иудейству и язычеству, явятся попытки к излишнему внесению иудейства или языческого эллинизма в церковь и поставлению их не на свое место. Так и случилось в действительности. Нашлись лица, которые нарушили должные границы и извратили меру нормальных отношений: вместо того, чтобы уверовать в христианство, не чуждавшееся жизненных элементов древнего мира, они наоборот, базируясь на началах язычества и иудейства, само христианство стремилось подчинить им и начали брать из него и прилагать к своим фантастическим системам те или иные положения. Таковы и были гностики²⁷. Ближайшим поводом для лжемудровствований гностиков послужило установление христианами отношений к еврейским ветхозаветным книгам. Выясняя свое родство с ветхим заветом, делая христианское употребление из еврейских священных книг – притом так, чтобы устранить претензии иудеев на исключительное право быть христианами и отвергнуть иудейское понимание вз. книг, – христиане прибегали к аллегорическому толкованию вз. писаний. Это аллегорическое толкование ветхого завета ап. Варнава, послание которого относится как раз к данному времени²⁸, называет «совершенным видением (τελείαν τὴν γνῶσιν), которое нужно иметь вместе с верою»²⁹. Но раз введен был интеллектуальный элемент (γνῶσις;), при изъяснении христианских истин учителями церкви, то среди самих христиан многие пожелали воспользоваться рациональным принципом в полной мере для более глубокого понимания членов веры. Однако здесь трудно было указать границы для применения интеллектуального принципа, и открывалось широкое поле для злоупотреблений всякого рода, в особенности при пользовании аллегорической методой³⁰. Подтверждение сказанному мы находим у Оригена³¹: «Когда не только низшие классы, как думает Келес, но и многие из образованных людей Греции (τῶν παρ̕̕» ῾ Ἐλησι φιλολόγων) увидели в христианстве нечто достойное внимания, то необходимо должны были возникнуть секты (αίρέσεις) не по страсти только (οὐ πάντως) к спорам и препирательству, но потому, что многие из образованных старались глубже вникнуть в истины христианства» (διὰ τὸ σπουδάζειν συνιὲναι τά χριστιανισμοῦ καὶ τῶν φιλολόγων πλείονας).

Золотой век гностицизма падает на первую половину II столетия, точнее – относится к царствованию императора Адриана (117–138) и отчасти Антонина Старшего (138–161)³². Но отдельные гностики (напр. Керинф) или группы гностиков (напр. офиты) появились ранее³³ и далеко пережили II-й век. Еще в VI в. в 530 г. известен эдикт имп. Юстиниана против офитов.

При настоящем состоянии источников³⁴ для изучения гностицизма, чрезвычайно трудно решить вопрос о происхождении гностицизма ясно и основательно, невозможно определить количество³⁵ гностических сект, наименование их³⁶, места и пределы распространения³⁷; чрезвычайно трудно определить зависимость одних от других³⁸ и классифицировать их³⁹.

Вследствие сложности вопроса, спорности многих данных и за недостатком времени, имеющегося в нашем распоряжении, мы, вместо подробного выяснения вопроса о происхождении гностицизма, истории его и изложения учения, можем предложить только общий взгляд на происхождение гностицизма, дать схему развития ереси и указать основные проблемы, над решением которых трудился гносис.

Родина гностицизма – восток, точнее месопотамская низменность, Сирия и Самария. Это положение почти общепризнано⁴⁰. В настоящее время все соглашаются и с тем, что древнейший вид гносиса представляет собой офитство ⁴¹ . Основное учение офитов, по Оригену, Иринею и Епифанию, состояло в почитании великой богини «матери», которая называлась «μήτηρ φωτεινή (S. Epiphanius. haeres, XL, 2)», «ή μητήρ τ. ζώντων (haer. XXV, 10), "ή ανω Μήτηρ» (-haer. XXXVII, и ср. XXXIX, 2)⁴². У Оригена мист молится архонту Элоею: «пошли мне, приносящему символ твоей матери (τἡς σἡς μητρὸς φέροντά τoι σύμβολον), благодать»...⁴³. Μήτηρ называется также παρθένος (Κατα Κέλσου -VI, 31, 34), или παρθενικον πνεύμα⁴⁴. У этих гностических сект встречается часто имя Варбело (Βαρβηλώ, Barbelo)⁴⁵. По объяснению Буссе⁴⁶, это слово представляет собой искажение παρθένος, посредствующим звеном к чему могло служить слово Βαρθενώς у св. Епифания (Haer. XXVI, 1; ed Oehler, II, 1. р. 170)⁴⁷ Встречающееся у этих гностиков имя Нория⁴⁸), вероятно, означает также дева евр. נערה. В другой ветви тех же гностиков тоже самое μήτηρ выступает уже не девой, девственницей, а совершенно наоборот – распутной женщиной и называется Προύνκος, т. е. страстная, гетера⁴⁹). У Оригена Παρθένος и Προύνκος уравниваются, как два имени одного и того же существа⁵⁰. Эта великая матерь богиня Μήτηρ, Παρθ, ΙΙρουν. позже иудаизировалась и называлась Sophia, Rucha⁵¹. Рядом с матерью образ отца стоит решительно на заднем плане, в тени⁵². Все происходит от матери-богини; в сакраментальном культе ей предоставляется первое место⁵³. При этом заслуживает также внимания, что у Валентиниан Ахамот, прототипом которой является Μήτηρ офитов, называется более почетным именем κύριος; тогда как спаситель просто σωτήρ⁵⁴. Эта Ахамот стоит у Валентиниан в центре культа. Рядом с матерью и отцом встречается иногда сын – ὑιός – столь же тенеобразное существо, как и отец. Под начальством богини-матери стоят семь архонтов: – Jaldabaoth, Jao, Sabaoth, Adonaios, Astaphaios, Ailoaios и Oraios⁵⁵. По древнейшему представлению, она действительно всем им мать⁵⁶, по более позднему – она является матерею лишь Jaldabaoth’a. Эти архонты представляют собой олицетворение планет. Так у Оригена⁵⁷ читаем относительно Jaldabaoth’ä «φασὶ δὲ τφ λεοντοειδεί ἄρχοντι συμπαθείν ἄσιρον τὸν φαίνοντα» (лат. «Hune autem angelum leonisimilem aiunt habere cum astro saturni necessitudinem»). Если Jaldabaoth был олицетворением Сатурна, то другие архонты несомненно нужно полагать, были олицетворением других планет⁵⁸, по древнему астрономическому воззрению соответственно их удаленности от земли: Jao – Юпитер, Sabaoth – Марс, Adonaios – Солнце, Astaphaios – Венера, Аiloaios – Меркурий, Oraios – Луна⁵⁹. Эту священную седмерицу или – с μήτηρ – осьмерицу Оригена (VI, 31 – ὅγδαος) упоминает также св. Ириней, как Sanctam hebdomadam (1, 30, 9).

Архонты офиан Оригена взяты им из диграммы их (έν διαγράρματι-VI, 30). Эти архонты представляют собой «преграду зла (φραγμόν κακία;), ворота в вечность, врученные ангелам». Эти ворота должна пройти душа умершего. У Оригена о душе умершего не говорится (YΊ, 31); но идет речь в конце предшествующей главы (30 г.) о спасении (αλλοτρΰυν σωτηρίας, a salute alienorum), затем содержатся особые магические обращения к каждому архонту (гл. 31).

Вот древнейшая и простейшая форма гносиса. С небольшими изменениями эта форма встречается во всех многочисленных офитских сектах (ссылка). Следы такой формы заметны даже у самых эллинизованных из гностиков валентиниан. У них содержится упоминание о семи и осьмерице ^а)-Если форму представления о семи архонтах и великой матери справедливо нужно признать древнейшей, то ясно видно, где зародился гностицизм: древняя Вавилония – место рождения его. Именно, в Вавилоне веков за 5 до Р. Хр. почитали семь планетных богов; а мать-богиня – это вавилонская богиня Истар. Под различными именами она чтилась во всей передней Азии: в Сирии под именем Attargatis, в мистическом культе Фригии – под именем Kybele, у персов-Anactis, у арамейского населения-под именем Астарты⁶⁰. Сравнительно приниженное положение семи планетных богов в древнейших гностических системах объясняется злополучной судьбой Вавилона. За четыре с половиной века до Р. Хр. Вавилон был покорен персами, и победители простерли свое влияние и на религию побежденных, низведя вавилонских богов из самостоятельных существ в служебные. Новые изменения в вавилонских религиозных предствлениях произвело знакомство восточных народов с западной культурой, благодаря походам Александра Македонского. Получилось смешение религиозных представлений – синкретизм. С этим синкретическим образованием позднейшей вавилонской религии имеет связь мандейский гносис, культ Митры, древне-иудейские секты, как ессейство и баптизм. Отсюда же начинается и гностицизм⁶¹. Источники (писания Оригена, св. Иринея, св. Епифания) знакомят нас только с иудейской формой гностицизма⁶². Но некоторые исследователи⁶³ утверждают, что это уже секундарная форма гносиса, ей предшествовала чисто языческая; за это говорят такие ассиро-вавилонские фигуры, как богиня-мать и Jaldabaoth, имя которого нельзя объяснить из чисто иудейских корней и которое позже заменяется действительно еврейским именем – Саваоф. За языческое и именно восточное происхождение гносиса говорит следующий частный факт. Ипполит (Refutatio IV, 2. р. 50) ведет речь о Евфрате Ператике и Акембесе Каристии (Εὐφράτης ο Περατικὸς καὶ Ακεμβής о Καρύστιος), как языческих астрологах, которые заимствовали свое «ἀστρολογικὴν μάθησιν» у халдеев (р. 52); а в другом месте (V, 13, р. 182) он называет их основателями ереси Ператиков (οἱ τῆς Περατικῆς αίρέσεως ἀρχηγοί Ευφρ)... Точно также Ориген говорит, что основателем ереси офиан был Евфрат, особенно ими чтимый (Ἐυφράτην τινὰ εἰσηγηιὴν τῶν Ѵ58;ανσίων αὐχοῦντες λόγων – VI, 28), Между тем, Климент Александрийский относит ересь ператиков к таким, которые получили свое имя от места происхождения (Strom. VII, 17). Исследователь мандейской религии Брандт говорит (Mandaische Religion 192), что ΙΙερατικός, как местное имя, указывает на Forat-Maisân, вблизи Басры.

Итак, гносис родился на востоке и есть в сущности религиозное явление. Если бы гностицизм произошел от греческой философии в Египте, как некоторые⁶⁴ утверждают, то он должен был бы совпасть, или во всяком случае, быть близко родственным с неоплатонизмом, этим последним отпрыском греческой философии. А, между тем, Плотин полемизирует с гностиками. По меткому замечанию одного исследователя (Anz'a) – через все его сочинение «Прὸς Γνωστικούς» (II Enn. 9) проходит красной нитью такой приговор: «Вы другого духа, чем мы». (Ср. τὰ δὲ παρὰ τῶν ἄλλων ἐναντιώτατα κατεσκευασθε διὰ πάντων; ουδὲν γὰρ ἄν πλεον. οὕτω γὰρ περί αὐτῶν λέγειν ήμιν άν πρέποι. Через все вы подтвердили противоположные суждения других; ничего больше; таким бы образом нам следовало бы сказать относительно этого).

Зародившись в месопотамской низменности, гностицизм двинулся на северо-запад, иудаизируясь на своем пути. С христианством впервые гностицизм встретился в Самарии, а потом в Сирии⁶⁵. Досифей, Симон маг и Менандр были самаритяне; Саторнил учил в Aнтиохии. Отсюда гностицизм распространился по всей передней Азии. Маркион был родом из Синопа в Понте; Алкивиад принес книгу элкезаитов в Рим из Апамеи в Сирии. Гностицизм Симона м., Досифея и Менандра был офитский. Спутница Симона м. и Досифея, Елена – ἕννοια – была воплощением богини Istar или Астарты⁶⁶. Затем офитский гностицизм постепенно христианизуется, как это мы видим в офит. системах, записанных у св. Иринея и св. Епифания⁶⁷. Происхождение офитского гносиса, первоначальный тип которого составляет остов христианских гностических систем, не связано с именем определенного лица⁶⁸, что говорит за его древность. И Симон м., как наиболее яркий представитель офитского гностицизма, считается христианским ересиархом⁶⁹. Собственно гностическая система Симона м. пришла в соприкосновение и смешение с христианским учением в лице одного из учеников Менандра – Саторнила. Саторнил первый ⁷⁰ дал систему христианского гностицизма ⁷¹ . Он есть отец сирийского гностицизма и от него именно нужно вести начало христианского гностицизма ⁷² . «Саторнил, говорит св. Ириней, подобно Менандру, учит, что один есть никому не ведомый Отец, сотворивший ангелов, архангелов, силы и власти. Семью ангелами сотворен мир и все, что в нем находится. Человек есть также творение ангелов, которые, не могши удержать светлого образа, явившегося от высшей силы, так как он опять вознесся, советовались друг с другом и говорили: «сотворим человека по образу и подобию». Когда он был сотворен, и его тело по слабости ангелов не могло стоять прямо, но как червь ползал, то сжалилась над ним высшая сила, и, так как он сотворен по его подобно, послала искру жизни, которая выпрямила человека, сделала поворотливым и оживила. Эта искра жизни возвращается, говорил он, по смерти к тому, что единородно с нею; прочее же разлагается на свои первоначальные составные части. Спаситель, учил Саторнил, не рожден, бестелесен, без вида, и только мнимо казался человеком, а Бог иудеев есть один из ангелов. И так как все князья хотели уничтожить его отца, Христос пришел для уничтожения бога иудейского и для спасения верующих в него, т. е. имеющих ту искру жизни. Он первый утверждал, что ангелами сотворены два рода людей – добрые и злые. И так как демоны помогли злым людям, то Спаситель пришел для уничтожения злых людей и демонов, и для спасения добрых. Брак и рождение детей, по их словам, от сатаны. Некоторые из его последователей воздерживаются от мяса животных, и обольщают многих такой мнимой воздержанностью. Далее, говорит Саторнил, что некоторые пророчества произошли от ангелов, сотворивших мир, а другие от сатаны, которого он принимает за ангела – противника мироздателей, преимущественно же бога иудейского»⁷³. Соучеником Саторнила у Менандра был Василид, также сириец, (Епифаний – Ерес. XXIII, 1. 7; XXIV, 1). Утверждение Евсевия (Цер. Истр, IV, 7), что Василид был александриец, основано на непонимании св. Иринея, который только говорит, что Василид, будучи соучеником Саторнила, учение свое распространял в Александрии (I, XXIV, 1). Св. Епифаний указывает и другие страны, где проповедовал Василид, (Ер. XXIV, 1). В актах Архелая⁷⁴ говорится: «Fuit praedicator apud Persas Basilides». Отсюда следует, что Василид проповедовал и на востоке и в Египте, причем эволюционировал от дуализма к монизму. Доказательством этого служат две различные системы, приписываемые ему. Первая система, записанная у св. Иринея (I, 24, 3–7; II, 16) и Епифания (Ер. XXIV), подобно Саторниловой, т. е. дуалистического характера. Вторая система, изложенная св. Ипполитом (Refutatio VII, 27; X, 14), который ставит ее в прямую зависимость от Аристотеля (VII, 1–19), составлена Василидом, по переселении в Египет⁷⁵; эта система позднейшая⁷⁶, сильно грецизирована и приближается к системе Валентина-египтянина⁷⁷.

Переселение Василида в Египет составляет эпоху в развитии гностицизма. Василид положил начало александрийскому гностицизму и, по справедливости, считается «первым египетским гностиком»⁷⁸. Успеху и широкому распространению в Египте системы Василида содействовало то обстоятельство, что он имел непосредственного продолжателя своего дела в лице своего сына Исидора⁷⁹. Карпократ также учил в Египте⁸⁰. Здесь же действовали гностики стратоники⁸¹. Но самым ярким представителем александрийского гностицизма, который находится под сильным влиянием эллинской философии, считается Валентин. Оригинальными памятниками египетского гностицизма являются гностические сочинения на коптском языке – книги Jed (κατὰ μυστήριον λόγος), Pistis Sophia и некоторые фрагменты, изданные К. Шмидтом. Он ясно говорит, что Р. S. «представляет сирийский гностицизм на Египетской почве»⁸² и приводит доказательства для этого⁸³.

Из Египта гностицизм двигается в Рим, ибо в тогдашнее время все хорошее и дурное знало пути в Рим и направлялось туда. Валентин⁸⁴ пришел в Рим из Египта, Алкивиад – из Апомеи, Кердон⁸⁵ – из Сирии, Маркион⁸⁶ из Синопа. Карпократиане имели своей представительницей в Риме Марцелину. Рим являлся уже последним этапом в развитии гностицизма. Достигнув Рима, как своей вершины, гностицизм падал.

Как видно из сказанного, гностические системы, происходя из общего источника, подверглись большим изменениям. Первоначальный, восточный по преимуществу, религиозный характер их подвергся сильным влияниям со стороны греческого философского духа; простые формы переходили в более сложные и т п. Однако есть возможность отметить общие признаки гностических учений. Это дуализм ⁸⁷ , димгургизм и докетизм. Также можно указать те главные вопросы, решением которых занимался гностицизм. Таковы вопросы о Боге, материи, Демиурге, Христе-Спасителе, о человеке и его спасении.

Гностицизм исходит из абсолютного первосущества. Бог есть существо, само в себе заключенное, безначальное, далекое, необъятное, – это первооснова, не нуждающаяся в основании для себя (βυθός, αὑτοπάτωρ). Будучи бесконечно возвышенным над всем сущим, Бог, с другой стороны, есть первоэон, совокупность идей и духовных сил. Первооснова раскрывается – Бог вступает в процесс развития. Он изводит из своего недра отдельных эонов, как атрибуты и силы своего существа, идеи вечного духовного мира, напр, νοῦς, λόγος, ἕννοια, ἀλήθεια, ζωή... Они истекают из абсолютного в известном порядке. В наиболее развитой системе Валентина от абсолютного исходит 30 сизигий, или мужеженских пар. Чем дальше они отстоят от абсолютного, тем они слабее. Причина происхождения эонов из абсолютного указывается то в божественной самораскрывающейся любви, то в метафизической необходимости. Все вместе эоны образуют духовный мир, мир идей, мир света, или духовную полноту (πλήρωμα).

От плеромы существенно отличается материальный, видимый мир, в котором господствует злое начало. Этот мир не от Бога, или Бог был бы первовиновником зла, а от противоположного Богу принципа. Это есть материя – ὔλη, которая противостоит Богу и миру идей в вечной противоположности. Сирийские гностики понимали материю, согласно с парсизмом, как злую субстанцию саму по себе, как царство сатаны, которое находится в непримиримой вражде с царством света. Александрийские гностики следовали более Платону в понимании материи и представляли ее себе как пустоту – κένωμα, или μή ὄν, которая противостоит божеств. существу, как тень свету. Она сама по себе безжизненна и оживает лишь через соприкосновение с плеромой. Это соприкосновение двух противоположных миров исходит из высшего мира. По обычному гностическому представлению, последний член в божественной цепи эонов или вследствие слабости удержать свою связь с миром идей, или благодаря греховной любви к материи, ниспадает, как искра света в темный хаос, сообщает материи божественный зародыш жизни, но, будучи поглощен материей, начинает томиться и желает спасения. Прочие эоны сочувствуют ему в этом. Тогда вступает в историю мира третье начало – Демиург. Он есть произведение упавшего в хаос эона из физической материи и ставится между Богом и материей. Он образует из материи видимый чувственный мир и господствует над ним. Он царствует в мире планет, господин над временем, и ему приписываются обычно все астрологические влияния. Он есть бог иудеев Иегова, который воображает себя высшим и единственным богом.

Спасение, т. е. освобождение светлого эона из оков темной материи, совершается через Христа, совершенного эона, который при обратном, течении чувственного мира явлений к сверхчувственному миру идей занимает то же самое посредствующее положение, какое Демиург при течении сверху внизу, из плеромы в кеному. Этот спасающий эoн спускается через ряд небес и принимает эфирическое кажущееся тело. По другому представлению, он соединяется с человеком Иисусом или с иудейским Мессией при крещении и оставляет его снова при его страдании. Во всяком случай Спаситель не должен приходить ни в какое действительное соприкосновение с греховной материей; иначе он не мыслим. Его человеческое рождение, его страдание и его смерть изъясняются гностиками, как призрак, как призрачный фантом, к чему приходится прибегать, чтобы явить себя чувственным людям. Св. Дух обыкновенно понимается как эон ниже стоящий. Главная задача Христа сообщить гносис тесному кружку посещенных людей, через что они будут в состоянии стремиться с ясным сознанием в идеальный мир света. Таким образом, всякий беспорядок в мире эонов устраняется, водворяется гармония и невыразимое блаженство, в котором примут участие все пневматики, или истинные гностики. Материя в конце концов уничтожится вследствие огня, вышедшего из нее.

Если только вкратце изложенное учение гностиков можно назвать теологией, то дальнейшее справедливо наименовать антропологией. Гностики смотрят на человека как на микрокосм, состоящий из духа, тела и души, в котором отражаются три принципа – Бог, материя и Демиург, однако в различной степени. Они делят людей на три класса: пневматиков, в которых имеет перевес божеств. элемент, световая искра из идеального мира, – соматиков, или иликов, у которых преобладает материя (ὔλη), и психиков·, в которых действует посредствующий принцип, демиургический. Иногда гностики проводят параллель между указанными тремя классами людей и исповедниками трех религий – христианской, языческой и иудейской. Сравнивая христиан с пневматиками, гностики однако не удостаивают их всех участия в царстве света, а производят снова разделение и между ними. Только немногих среди христиан они считают пневматиками в собственном смысле, на большинство же христиан они смотрят как на психиков, которые не могут возвыситься от слепой веры к чистому ведению, которые слабы в добре и зле, которые томятся по божественному, но не в силах постигнуть его, и, таким образом, носятся в средине между плеромой идеального мира и кеномой чувственного. На этических воззрениях гностиков лежит печать глубокого пессимизма, который можно объяснять только как смешение персидского дуализма с его живой повседневной борьбой между добром и злом – и греческого воззрения о превосходстве всего духовного идеального над чувственным и материальным миром⁸⁸. Гностики смотрели на материю – и значит на тело человеческое – как источник зла и воевали с ним. Поставивши один и тот же девиз, они применяли противоположное оружие для достижения своей цели: одни – аскетизм, другие – антиномизм. Исходную точку для обоих воззрений гностики могли находить в представлениях великой переднеазиатской матери-богини, так как она и Παρέθνός, дева, девственница, и ΙΙρούνικος гетера, распутная женщина. Такие серьезные гностики, как Саторнил, Маркион и Татьян, презирая чувственный мир и человеческое тело, запрещали наслаждение известными родами пищи и брачное сожительство, как смешение с греховной материей. Другие же, как офиты, николаиты, карпокретиане и др., трактовали в гордом сознании о превосходстве духа над материей и проповедовали, что чувственность должна быть побеждена через наслаждение чувственными удовольствиями. Они впадали в крайний либертинизм. «Нет ничего великого в том, чтобы воздерживаться от страстей; есть нечто большее, когда живешь в страсти и от нее не бываешь побежден». По свидетельству Епифания, в Египте были секты, которые исходя из дикого натуралистического пантеизма и отождествляя Христа с производящими силами природы, культивировали страшную распущенность, как род богослужения. Что же касается культа, то теперь ему исследователи приписывают гораздо большее значение в гностических системах, чем прежде. Культ гностиков отличался сложными мистическими обрядами. О нем будет речь несколько позже. По отношению к устройству или организации общин гностики или составляли тайные союзы в церкви или образовывали свои собственные общества. (Ириней. III, IV, 3; III, XV, 2; I, XIII, 7).

В чем же заключалась сущность гностицизма?

У древних ересиологов мы не находим прямого ответа на этот вопрос. Если смотрели на гностицизм как дело дьявольское⁸⁹, а на представителей или носителей гностического учения, как «первенцев сатаны»⁹⁰, «магов» или «волшебников»⁹¹, то, само собой разумеется, и не могло быть серьезной постановки вопроса. Из исследователей нового времени Массюэт и Мозгейм не касаются его: первый просто выводит гностицизм из платонизма, второй привлекает сюда восточные религии⁹². Собственно вопрос о сущности гностицизма возник у исследователей лишь в XIX в.

До 70-х годов ХIХ в. сущность гностицизма видели в спекулятивном воззрении на христианство и в христианстве. По Неандеру⁹³, гностицизм есть «одностороннее теоретическое направление», как противовес «одностороннему практическому». В нем нашла исход «реакция аристократизма, прежде господствовавшего в жизни, имевшего значение и в религии и в философии, – аристократизма древнего мира против христианского принципа, через который он был низвержен , – (реакция) против признания единой религиозной веры, через что устранялись все разделения между людьми, основывавшиеся на отношении к высшей жизни». Глава тюбингенской школы Ф. Хр. Бayр⁹⁴ развил на гностицизм чрезвычайно оригинальный взгляд, который увлек многих ученых. Гносис, по нему, это ни что иное, как понимание христианства, как космического принципа. Гносис – это «замечательная попытка понять природу и историю, всемировое течение со всем, что оно совмещает в себе, как ряд моментов, в которых абсолютный дух объективируется и сам собой посредствуется (mit sich selbst vermittelt), – тем замечательнее, что гносис в этом смысле во всей истории философии и богословской спекуляции не имеет ничего более родственного и аналогичного, чем новейшая философия религии... Где единство и различие религий идет к сознанию, там гносис должен брать свое происхождение... Кратко выражаясь, «гносис возник из чисто теоретического интереса, из потребности спекулятивно ориентироваться над миром и его явлениями, понять факты христианства и историческое положительное его вообще, как идею, как чистую истину разума». Гильгенфельд⁹⁵ держится подобного же взгляда. По мнению Липсия⁹⁶, сущность гностицизма состоит в том, что он видит в христианстве не просто принцип спасения, а мировой принцип. Но вот в половине XIX в. были открыты или обнародованы открытые раньше важные источники для изучения гностицизма – сочинение S. Hippolyti Refutationis omnium haeresium, первоначально приписываемое Оригену⁹⁷ и коптские гностические манускрипты – Pistis Sophia, две книги Jeû или книга о великом κατά μυστηριον λόγος, неизвестное древне-гностическое произведение и несколько фрагментов. Св. Ипполит в предисловии к своему только что упомянутому сочиненно говорит, что он имеет в виду обнаружить «неизреченные таинства» гностиков (ἀποκρύπτειν τὰ ἄρρητα εάυτῶν μυστήρια), и сокровенные, тайные оргии их» (τὰ κρύφια αὐτῶν καὶ ἄρρητα ὄργια) – и показать, что «учения их получили свое начало из эллинской мудрости, из положений философских систем, из преданий и обрядов мистерий и из гаданий астрологов» (ἀστρολόγων ρἐμβομένων). Свое обещание св. Ипполит в своей книге выполняет. Гностические произведения – Pistis Sophia и книги Jeû наполнены различными гностическими мистериями и заклинаниями. Знакомство с этими источниками вызвало почти радикальную перемену в воззрениях на гностицизм. Насколько нам известно, Гаккеншмидт ⁹⁸ первый в 70-х годах XIX в. выдвинул новую точку зрения на гностицизм. По его мнению, гностицизм «обязан своим возникновением ближайшим образом не стремлению к знанию, но во всяком случае уродливому религиозному интересу и выступает поэтому не как школа, но как товарищество, как тайный союз… через языческую заразу возникло... стремление втянуть новую веру в форму мистерий. Посредством безграничной символики христианство претворяется в систему, раздражающую фантазию»... В 80-х годах мысли Гаккеншмидта развивал Вайнгартен⁹⁹. «Нет ничего ошибочнее, утверждает он, чем видеть в гностицизме первую попытку христианской или религиозной философии, вообще ставить под точку зрения теоретического явления. Ибо, как общее явление, гносис был развитием не философско-спекулятивным, но церковно-религиозным». Кофман ¹⁰⁰ также подчеркивает мистический характер гносиса и вместе с тем его практическое направление. Г. Анрих указал на сильное влияние античных мистерий на гностицизм¹⁰¹. Воббермин ¹⁰² , который находит возможным «обозначить гностицизм, прямо как христианский орфизм», видит характернейшую его особенность в том, что он представляет «редкое химическое соединение теогонически-космогонических фантазий с мыслями об избавлении и спасении». Вообще взгляд на гностицизм, как явление преимущественно религиозно-мистическое, можно считать в настоящее время установившимся¹⁰³. Даже А. Гарнак¹⁰⁴, который продолжает видеть в гностицизме явление теоретич. характера – «острую эллинизацию Христианства», – все-таки вынужден согласиться, что «мировая загадка, какую гносис хочет разрешить, не есть собственно интеллектуальная, но практическая и в конце концов он есть „γνῶσις σωτηρίας"».

Действительно, взгляд на гносис, как теоретическое, философское явление, видевший в христианстве космический принцип, должен быть навсегда оставлен. Он не имеет для себя оснований в источниках. У Ипполита¹⁰⁵ встречаем такие замечательные слова: »ἀρχὴ τελειώσεως γνῶσις ἀνθρώπου, Θεοῦ δὲ γνῶσις ἀπηρτισμένη τελείωσις. Начало совершенства – познание человека; познание же Бога есть безусловное совершенство». Что же это за знание о человеке? В «Excerta ex Theodoto»¹⁰⁶ мы читаем: «кто мы и кем стали, откуда происходим и куда мы попали, куда мы идем и откуда ожидаем спасения»? Очевидно, это знание о человеке или людей о самих себе не есть простое теоретическое ведение, а знание, соединенное с нравственно-практической целью: откуда ожидать спасения. Значит, γνῶσις – это знание – сила, несущая человеку спасение. Подтверждение сказанному мы находим у Св. Иринея¹⁰⁷: «совершенное искупление есть самое познание неизреченного величия... знанием разрушается все, что составилось от неведения, почему знание и есть искупление внутреннего человека (Εἰναι δὲ τελείαν ἀπολύτρωσιν, αὐτὴν τὴν ἐπίγνωσιν τοῦ ἀῤῥήτου μεγέθους… διὰ γνώσεως καταλύεσθαι πᾶσαν τήν ἐκ τῆς ἀγνοίας σύστασιν, ὦ στ ε τ ὴ ν γν ῶ σ ιν ἀ πολ ύ τρωσ ι v το ῦ ἒ ν δ ον αν θ ρ ω πο υ – курсив мой)». В источниках гностицизма мы находим и указание на то, как гностики думали достигнуть такого чудесного знания, где они искали его. Св. Ипполит называет гносис «ὀ άππόρρητος λόγος καὶ μυστικός"¹⁰⁸. В начале книги Ιεȗ (κατά μυστήριον λόγος) мы читаем¹⁰⁹: «это есть книга о познаниях (γνῶσις) невидимого бога посредством скрытых тайн (μυστήρια), которые показывают путь избранному роду... в будущее (царство) Спасителя». Здесь гносис уже близко соприкасается с существом мистерий. И именно мистериям приписывается очистительная от грехов сила. В Pistis Sophia сказано¹¹⁰: «Продолжала Мария и сказала Спасителю: Мой Господь, вот, мы узнали открыто, точно и ясно, что ты принес ключи тайн (μυστήρια) царства света, которые прощают душам грехи и очищают их и делают их чистым светом и вводят в свет». Мистическое в древности было близко к волшебству и чародейству. Ориген¹¹¹, основательный знаток гностицизма, как магии, утверждает, что офиане заимствовали имена своих архонтов – Jaldabaoth, Astaphäus и Horäus из магии. Вот почему В . Шульц ¹¹² не только сближает, но почти отождествляет гностицизм с волшебством или магией, и магов называют гностиками. В учении о человеке гностики, прежде всего, обращали внимание на его бедственное положение в мире, в этом «лабиринте зла»¹¹³. Поэтому первым вопросом в учении о человеке был вопрос – откуда зло? Undе mala?¹¹⁴ Как человек подпал узам материи? И как он снова может быть освобожден от них, т. е. от зла?¹¹⁵ Поэтому нам кажется не только остроумным, но и весьма основательным взгляд Анца ¹¹⁶ , который видит зерно гностицизма в учении об освобождении души от εἰμαρμένη, т. е. власти архонтов, какую они захватили под этим миром. «Люди стоят под архонтами σφαῖρα и εἰμαρμένη, нечистое господство которой (εἰμαρ.) не только определяет их внешнюю судьбу, но также вынуждает их ко греху, чтобы они тем ужаснее были наказаны за то». Видя такое бедственное положение души, гностицизм ищет пути и средства освободить душу от εἰμαρμένη. В древнейшем гимне наассенов¹¹⁷ человек, окруженный «лабиринтом зла»

«ищет избежать мучительного хаоса,

и не знает, как бы он прошел (через него).

Ради этого пошли меня, отец, (говорит Христос)

Имея печати, я сойду,

Пройду целые века,

открою все тайны, (μυστήρια)

покажу образы богов.

И сокровенное св. пути (καὶ τὰ κεκρυμμένα τῆς ἁγίας ὁδοῦ),

призвав познание (γνῶσιν καλέσας), передам».

Следовательно ближайшая практическая цель гностицизма – избавить человека от бедствий этого мира, указав ему для этого αγίαν οδόν и открыть все сокровенности этого пути (τὰ κεκρυμμένα τῆς ἁγίας ὁδοῦ). Из сочинения Оригена против Цельса мы знаем, что трудность этого пути для восхождения (άνοδος) человека или точнее, его души в царство света зависит от власти (εἱμαρμένη) архонтов в этом мире. Они изображаются сидящими при вратах и преграждающими путь. И у Оригена мы читаем, с какими особыми, для нас непонятными словами нужно обращаться к каждому архонту, чтобы получит свободный проход¹¹⁸. Св. Епифаний¹¹⁹ ясно и отчетливо говорит, что у гностиков, офитов-барбелиотов было учение о спасении души путем прохождения через область архонтов и возвышения «в высшую область, где матерь живущих Варвило или Варвиро; и таким образом душа спасается». Нам кажется вполне доказанным, что исходным пунктом и зерном системы гностиков является учение о спасении души¹²⁰. Сюда ближайшим образом примыкает сложный культ с его «μυστήρια» и "τὰ κεκρυμμένα τῆς ἁγίας ὁδοῦ». Большинство мистерий относится к крещению и причащению¹²¹.

К учению о спасении души и связанному с ним сложному мистическому культу, что является краеугольным камнем гностических систем, присоединяется теогония и космогония – учение о происхождении богов и мира, его развитии и завершении¹²². Но эти пункты в гностических системах являются лишь т. ск. необходимым фоном, на котором развивается их основное учение¹²³. Прекрасно говорит Вайнгартен ¹²⁴ : «Спекуляции вполне образовавшихся систем о возникновении и завершении мира, об эонах и плероме не были (у гностиков) ни разнообразны, ни оригинальны... но только отзвуки модификации античных греческих воззрений, или гилозоически-стоической натурфилософии или платонизирующего идеализма». В этом отношении гносис действительно представлял какую-то чудовищно пеструю одежду, которую легко разрывают по клочкам, думая таким образом понять сущность гностицизма¹²⁵. Св. Епифаний¹²⁶ делает остроумное замечание по поводу странно или даже дико звучащих различных наименований гностиков, вроде Кавлавках, Абраксас, Иалдабаоф и др._; что они усиливались «действовать на воображение неопытных ужасными именованиями и варварским составлением сих именований». Это верное соображение нужно расширить на всю внешнюю сторону или выражение гностицизма. Вся пестрота наряда гностицизма, странность и таинственность его культа, его различные заклинания рассчитаны были на психику невежественной толпы, и несомненно достигали своей цели. Доказательством религиозной сути гностицизма служит еще тот факт, что всю свою мудрость гностики основывали не на авторитете разума, или силе человеческого мышления, а на божественном откровении. У них было много свящ. книг, и (самозваные) пророки пользовались большим почетом. (Подробнее об этом речь будет у нас несколько позже). Есть целое исследование Лихтнана ¹²⁷ , посвященное вопросу об отношении гностиков к откровению. «Гносис, говорит автор, исходит из религии и пользуется ее откровением, чтобы разрешить загадку мира»¹²⁸. Для больших масс главная притягательная сила гносиса лежала именно в религиозной стороне его. По свидетельству Анриха¹²⁹, в особенности различные «посвящения» (Weihen) привлекали последователей гностицизма, (а не философская мудрость). Действительно, странно даже и представить себе, чтобы для первоначальной религиозной христианской общины, духовному уровню которой вполне отвечали такие писания, как 1-ое посл, Климента Рим, к Корин. , или послание Варнавы, писание Ерма и т. п., – могла возникнуть серьезная опасность от философских школ и союзов, как себе прежде представляли гностицизм.

Итак, мы считаем доказанным, что гностицизм и по происхождению своему и по своей сущности – есть явление религиозное. Правда, при распространении, гносису приходилось привлекать к себе и восточную теософию и кутаться в эллинскую философию, но все-таки это не меняло сути дела. Да, о гностицизме можно сказать: «Руки Исава, голос Иакова»; но только вопреки Гарнаку, этот «голос» – душа гностицизма – была религиозная, родившаяся на востоке, а одежда была самая причудливая, большей частью из эллинской философии. Во что бы ни кутался гностицизм, религоз. душа его везде просвечивала.

После того как мы сделали посильную попытку к выяснению происхождения гносиса и определению сущности его, естественно перейти к вопросу о том, какое значение имел гносис в развитии христианской церкви. Не подлежит сомнению, что значение в этом случае гностицизм имел чрезвычайно большое, но не положительное, существенное, а отрицательное, формальное. Не могли оказать положительного влияния те, из которых «большинство не имеют церквей; без матери, без апостольства, без вселенской веры, без очага бродят, как изгнанники»¹³⁰.

Гностицизм, как мы пытались установить, есть религия и очень сложный культ с различными обрядами, мистериями и посвящениями. Но всякая религиозная система основывает свое учение и свой культ на откровении. Так было, как мы выше указали, и с христианским гностицизмом – он старался обосноваться на откровении. Со стороны формальной христианский гностицизм не отличался от тогдашней христианской общины. Он также ссылался на предание, будто бы полученное от Христа, которое он тоже заключал в священные книги и старательно научно наследовал. Василид возводил свое учение к Главку толкователю ап. Петра, Валентин – к Севде, спутнику ап. Павла, Маркион, вместе с Василидом и Валентином ссылались на Матфея¹³¹. Офиты утверждали, что их учение заимствовано у Марии, которой передал его Иаков, брат Господень¹³². Относительно карпократиан св. Ириней пишет, что они все «нечестивое, неправедное запрещенное» обосновывали на тайном учении, полученном им будто бы от Христа и записанном в их книгах. То же самое замечает Тертулиан¹³³ и о многих других гностических сектах. По свидетельству св. Епифания¹³⁴, гностики «пользуются ветхим и новым заветом». Св. Ириней¹³⁵ и Епифаний указывают, как они извращали отдельные места писаний. Маркион собрал канон свящ. книг, в который между прочим вошло 10 посланий ап. Павла. Кроме того гностики имели в чрезвычайно большом количестве апокрифические сочинения, надписанные именами апостолов или ветхозаветных великих людей. «Книг у них много, – замечает¹³⁶ Св. Епифаний. – В них излагаются какие-то Мариины вопросы (Ἐρωτήσεις Μαρίας – μεγάλαι καὶ μικραὶ); иные же об упомянутом прежде Иалдаваофе, под именем Сифа, издают много книг; иные книги называют откровениями Адаму (Ἀποκάλυξις τοῦ Ἀδὰμ) и другие евангелия (εὐαγγέλια ἓτερα εἰς ὃνομα τῶν μαθητῶν) осмелились написать над именем учеников». У гностиков были в ходу: евангелие Евы (Епиф. XXVI, 2) и какое-то «подложное увлекательное сочинение – благовествование совершенствования» (Εὐαγγέλιον Τελειώσεως – Епиф XXVI, 2), апокалипсис Авраама и апокриф Моисея (Епифаний, XXXIX, 5), апокриф «Восхождение Исайи и Симфония» (Епиф. XL, 2), Родословие Марии (Γέννα Μαρίας), содержащее фабулу о Захарии в храме (Епиф. XXVI, 12). В Pistis Sophia находится пять гностических од Соломона и играют большое значение Maрия и Соломия. Все содержание Pistis Sophia составляют беседы И. Хр., которые он будто бы вел со своими учениками и мироносицами по воскресении. Затем упомянутые выше еще не изданные манускрипты – евангелие Maрии или апокриф Иоанна, премудрость И. Христа и деяния Петра – также думают опираться будто бы на учение И. Христа и близких к нему лиц. У гностиков были в большом почете (мнимые их) пророки, как напр. упоминаемые у архонтиков – Мартиад и Марсиан (Епиф. XL, 7).

Кроме измышления мнимооткровенных источников для своего учения, гностики занимались научной разработкой его; они выдвигали, обсуждали и решали различные богословские вопросы. Известно, что Василид написал 24 книги толкований на евангелие (Ἐξηγητικά), а сын его Исидор несколько сочинений о нравственности (Ἠθικά). Гераклион написал комментарий на евангелие Иоанна. Но в особенности гностики подробно разобрали ветхий завет большей частью, конечно, во враждебном для него духе, как напр., в антитезах Маркиона. Сохранилось послание Валентинианина Птолемея к Флоре о значении Моисеева закона. К глубокому сожалению, для искренних убежденных, но простых и большей частью мало образованных представителей христианской церкви того времени, сочинения гностиков – конечно, не все и не всех – казались весьма содержательными и глубокомысленными. Ориген признавал Гераклиона выдающимся экзегетом, в своем комментарии на св. Иоанна старательно отмечает, где он расходится с ним. Климент Александр. приводит извлечения из сочинения «о справедливости» Епифания, того феноменального, но несчастного почти мальчика, который умер в 17 лет. При всей превратности основной идеи, лежащей в основе книги (о коммунизме), сочинение свидетельствует о выдающемся уме и уже приобретенном образовании своего юного автора (Строматы к. III, гл. 2). Блаж. Иероним в своем комментарии на пр. Осию (см. II, 10), признавая экзегетические способности гностиков, замечает о них: «никто не может построить ересь, как богато одаренный – таков Валентин , таков Маркион , которых мы считаем ученейшими, таков Вардесан, дарованию которого удивляются даже философы».

Вот какой сильный противник выступил против еще не соорганизованной церкви II в. Гностицизм был не просто ересью, а прямо антихристианством. «Он не отрицал ни одной догмы, а в общем все»¹³⁷. Гностицизм сам, как мы видели, производил свое учение от Христа. Значит, он отвергал учение, на которое ссылались истинные учители церкви, как евангельское и апостольское, (отвергал) как не подлинное, или не полное, или не верно понятое, и выставлял свое, будто бы полученное из более достоверных источников, толковал его и обосновывал. Словом, на место истинного христианства, как, по мнению гностицизма, извращенного, он ставил свое христианство; он устранял церковь Христа, как не Христа, и на ее место ставил свою церковь, как Христа, а на самом деле антихриста.

Немногочисленные ближайшие памятники послеапостольского века – писания мужей апостольских – рисуют пред нами здоровое гармоническое развитие христианства в начале II в. В христианах жили, как говорит ап. Варнава (XVI, 9), Господни «словеса веры (и) заповеди учения» (λόγοι τἠς πίστεως и ἐντολαί διδαχῆς). Повеления и заповеди (Господни) были написаны, по выражению Св. Климента Рим. (1 пос. 2 гл.), на скрижалях сердца. Апостольское Διδαχὴ наполнено нравственно-практическими рассуждениями о «двух путях» из которых один ведет к жизни, другой к смерти. Центр тяжести таким образом полагался в доброй нравственной жизни, но не забывалось и учение, на котором основывалась эта жизнь. Верующие хранили христианское учение от других или «злых учений», блюли свою «веру» или «веру Христову» (Св. Игнатий Ефес. IX, 1). Содержанием этой веры или учения было «евангелие» Христа, которое возвестили апостолы (посл. Варнавы гл. V. Св.Игнатий – V. VIII. IX). Климент Рим.(1 пос. гл. 7) увещевает христиан обратиться «к славному и досточтимому правилу святого предания» ( τ ῆ ς παροδόσεως κανόνα). Св. Поликарп (п. VII) напоминает «о преданном изначала слове» (ἐξ ἀρχῆς παραδοθέντα λογόν), он же говорит о преданной вере (τήν δοθεῖσαν πίατιν-г. III, IV). От веры в евангелие И. Христа, как предания апостольского, у мужей апостольских отличается исповедание веры. Св. Игнатий в послании к Траллийцам (гл. IX) говорит: «не слушайте, когда кто будет говорить вам не об И. Христе, который произошел из рода Давидова от Марии, истинно родился, ел и пил , истинно был осужден при Понтии Пилате, истинно был распят и умер, в виду небесных земных и преисподних, который истинно воскрес из мертвых». (ср. к Смирнянам гл. I). Св Поликарп в своем послании пишет (гл. II): «веруйте в Того, который воскресил из мертвых Господа нашего И. Христа и даровал ему славу и престол одесную себя, которому все покорено небесное и земное, которому все дышащее служит, который придет судьей живых и мертвых». В посланиях мужей апостольских мы видим указание на преемственность иерархических лиц, прежде всего, власти епископа. «Апостолы были посланы проповедовать нам евангелие от Господа Иисуса Христа, Иисус Христос от Бога. Христос был послан от Бога, а апостолы от Христа, то и другое было в порядке, по воле Божьей... Проповедуя по различным странам и городам, они первенцев из верующих, по духовном испытании поставляли в епископы и диаконы для будущих верующих». (1 посл. гл. XLII). Возмутившихся коринфян Св. Климент увещевает покориться «предстоятелям», ибо только под этим условием они пребудут «в стаде Христа» (гл. LTVII). У Св. Игната проводится мысль об епископах, как носителях и хранителях чистого учения. «И чем более кто видит епископа молчащим, тем более должен бояться его. Ибо всякого, кого посылает домовладыка для управления своим домом, нам должно принимать его так же, как самого посланного. Поэтому ясно, что и на епископа должно смотреть, как на самого Господа... Все вы живете сообразно с истиной, среди вас нет никакой ереси, и вы не слушаете никого, кроме И. Христа, проповедующего истину» (гл. VI). «Иисус Христос, общая наша жизнь, есть мысль Отца, как епископы, поставленные по концам земли, находятся в мысли И. Христа», (гл. III). Кроме того, мужам апостольским присуще сознание о вселенском характере церкви Христовой. Церковь представляется распространенной «до концов земли» и собирается «от четырех ветров» (учение 12-ти апост. IX, X). Где Христос, говорит Игнатий, там и церковь католическая (καθολική ἐκκλησία Смир. VIII).

Что же касается дальнейшей стадии в жизни церкви – времени апологетов, то они преследовали, применительно к нуждам своего времени, специальную задачу – защитить христианскую веру от многих нападок, происходивших по незнанию ее, и показать «разумность» и «философию» (φιλοσοφίαν)¹³⁸ своей веры и нелепость языческих верований. Внутренней организации церкви и основ веры они не касаются. Только у св. Иустина мы находим формулу исповедания веры (1-ая апол. ХIII, LXI).

Уже из этих кратких замечаний мы видим, как сильно извращают ход дела представители тюбинг. школы (напр. Баур, Швеглер), когда самое бытие катол. церкви выводят из борьбы с гностицизмом. Вопреки им, все основы католической церкви в принципе даны еще в учении апостолов, особенно ап. Павла¹³⁹. Постепенное же развитие принципов и воплощение их в жизни требовало времени и обусловливалось особыми нуждами церкви. Даже Гарнак¹⁴⁰, ученый отнюдь не чужой (через Ричля) тюбингенской школе, сознается, что «определенные предпосылки для развития католицизма были даже уже перед серединой II в. и перед жаркой борьбой с гностицизмом... Можно поэтому говорить, что борьба с гностицизмом ускорила развитие, но не дала нового направления».

Разумеется, сказанным отнюдь не умаляется значение великих поборников католической церкви II в (и начала III) свв. Иринея и Ипполита, Тертуллиана, Климента Алекс. и Оригена в борьбе с гностицизмом. До появления названных отцов и писателей организация жизни церкви находилась еще в зачаточном состоянии и, притом, она была сильно расшатана гностиками. Гностики, с их точки зрения, весьма основательно разработали вопросы и о переданном от Христа учении, и хранении его через известных лиц, и о каноне этого учения (ср. «тайное учение»). Гностики первые взялись за научное решение церковно-богословских вопросов. Напр., в церкви, конечно, был канон священных книг, но Маркион первый принимается за критическое собрание апостольских писаний. И мы выше уже заметили, что церковные писатели и учителя: Ориген, блаж. Иероним признают серьезность работы гностиков по указанным вопросам. Ириней, Тертуллиан и св. Епифаний свидетельствуют об увлекательности изложения гностиков¹⁴¹. Таким образом, гностицизм как бы подрывал устои церкви, будто бы слабо поставленные, утверждал свои, как непоколебимые. Значит, названным отцам и писателям, в борьбе с гностицизмом, предстояла обратная нелегкая задача – вырыть с основания опоры гностицизма и утвердить основы католической церкви.

Возвысить значение внешнего авторитета в христианском знании, построить метод познания откровенных истин исключительно на существе самого откровения в его решительном отличии от всего человеческого, указать должные границы познаваемости христианского учения и выдвинуть на первый план более практический интерес сравнительно с метафизическим взяли на себя представители т. н. положительного или антигностического направления – св. Ириней и Тертуллиан. Развить христианское учение в противовес гностицизму, обосновать истинный гносис на божеств. откровении, создать в некотором смысле христианскую науку – было задачей александрийских богословов – Климента Алекс. и Оригена¹⁴².

Во-первых, нужно было отделить пшеницу от плевел и собрать в единое учение подлинное апостольское предание. Индивидуальное, личное, «я думаю», «мне кажется» в благовестии и выяснении христианских истин должно было получить конец. Для этого древнехристианское исповедание веры при крещении было расширено до общеобязательных regula fidei или κανών τῆς ἀληθείας, – выражение, единственно встречающееся у Иринея (IV, 35). Это правило веры представляло собой краткое выразительное резюме апостольского учения, извращаемого со стороны гностицизма. У Иринея оно читается так: Вера «во единого Бога Отца, Вседержителя, сотворившего небо и землю, и море, и все что в них, и во единого Христа Иисуса, Сына Божия, воплотившегося для нашего спасения, и в Духа Св., чрез пророков возвестившего все домостроительство Божие и пришествие и рождение от девы, и страдание и воскресение из мертвых и вознесение во плоти на небо возлюбленного Христа Иисуса Господа нашего, а также явление Его с небес во славе отчей·, чтобы «возглавить» и воскресить всякую плоть всего человечества, да пред Христом Иисусом, Господом нашим и Богом, Спасом и Царем, по благоволении Отца невидимого, «преклонится всякое колено небесных и земных и преисподних, и всякий язык исповедает Ему», и да сотворит Он праведный суд о всех: духов злобы и ангелов, согрешивших и отпадших, а также и нечестивых, неправедных, беззаконных и богохульных людей Он пошлет в огонь вечный, напротив, праведным и святым, соблюдавшим заповеди его и пребывшим в любви к Нему от начала или по раскаянии, дарует жизнь, подаст нетление и сотворит вечную славу» (Ι,Χ, 1). Значит, вера во единого Бога, творца мира, во единого Сына Божия, И. Христа, соделавшегося истинным человеком, Спасителя всего человечества, и в Духа Св., – вот основные положения символа, и каждое из этих положений является противоположением (антитезой) гностическим заблуждениям. Во времена св. Иринея не было еще одного твердо установленного правила веры: сам он дает две формулы, (см. стр. III, IV, 2), Тертуллиан три (De praescriptionibus гл. ХIII, Virginibus veland. 1), а Ориген позже присоединяет новую формулу (περί ἀρχῶν, 1 § 4). Однако основные положения повторяются повсюду, при свободных выражениях, с сохранением одного смысла. «Правило веры» пользуется высоким уважением. Тертуллиан выставляет, как обязательный принцип: Adversus regulam nihil – ничего не знать против правила веры и это будет значить – знать все – omnia scire est (De praescriptionibus-XIV).

Во-вторых, если «правило веры» есть признак католика, т. е. христианина, принадлежащего к вселенской церкви, то оно должно быть выражением подлинной апостольской традиции. Между тем гностики только себе приписывали верное хранение апостольского предания и указывали на многочисленные книги, где оно записано, и лиц, через которых оно получено. Вопреки гностикам нужно было из необозримой литературы, ходившей под апостольским именем или посредственно возводимой на апостольский авторитет сделать собрание подлинно апостольских писаний и, в ограждение от всяких добавлений и наслоений, выяснить их исключительное достоинство – боговдохновенность, сравняв их таким образом с ветхо-зав. Писаниями¹⁴³.

Св. Ириней положительно устанавливает, что есть только четыре евангелия (III, I. 1; IX-XI) и ставит на вид Валентину, что он думает владеть большим количеством евангелий, а Марку делает упрек, что он наряду с нашими евангелиями употребляет невыразимое множество апокрифических и неподлинных писаний (III, XI, 8–9 Ср. 1, VIII, 1). Св. Ириней упоминает о посланиях ап. Павла, которые отвергали монтанисты (III, XI, 9), и об учении прочих апостолов (III, XII, ХVI). Вопреки ссылкам гностиков на таинственные учения, св. Ириней ссылается на предание апостолов, известное всей церкви. «Все, желающие знать истину, могут во всей церкви найти предание апостолов, открытое во всем мире... При таких доказательствах, не должно искать у других истины, которую легко получить от церкви, ибо апостолы, как богач в сокровищницу, вполне положили в нее все, что относится к истине (III, III, 1; – IV, 1). Гностики вырывали пропасть между ветхим и новым заветом. Св. Ириней доказывает единство заветов, согласие писаний обоих заветов и боговдохновенность тех и других писаний (IV, V, IX; XXV; III, VI, XVII; IV, XXXII). Гностики часто извращали писания апостолов (I, III, 1, 6; VIII, 2). Св. Ириней опровергает их (1, IX) и устанавливает какими правилами нужно руководиться при толковании, напр., притч и трудных мест (II, XXVII). Но особенно Тертуллиан занят вопросом о предании апостольском в церкви и верном его понимании ею. И. Христос, читаем у Тертуллиана, свое учение «возвещал или явно народу, равно ученикам, из числа которых особенно приблизил к себе двенадцать, назначив их учителями для народов... Они получили обещанную им силу Св. Духа для чудес и проповеди, свидетельствовали веру в И. Христа и основывали церкви – сначала в Иудее, а потом отправились в мир и проповедовали то же учение язычникам»... (De praescr. XX). Далее Тертуллиан доказывает, что апостолы получили учение Христово во всей полноте: «Было ли что-либо сокрыто от Петра, который был назван камнем, на котором была основана церковь, который получил ключи царства небесного и власть связывать и разрешать на небе и на земле? Было ли что-либо сокрыто и от Иоанна, который был возлюбленнейшим учеником Господа, который возлежал на персях Его, которому одному только Господь указал на предателя Иуду, которого вместо себя усыновил Марии?» (De praesсrp. XXII). Преданное им учение апостолы были вполне способны понять (ХХIII). Тертуллиан собирал книги, полученные от апостолов в канон , указывал на согласие священных книг ветхого и нового завета и боговдохновенность тех и других (см. Adver. Marc. IV, с. 4–5). Но особенно Тертуллиан обращал внимание на метод толкования свящ. книг. У церкви, по пониманию Тертуллиана, два критерия к изъяснению св. Писания: один из них он указывал в авторитете церкви, свидетельствующей о своем писанном наследии (Adver. Магc. IV, с. 5), а другой в правиле веры – regula fidei, с содержанием которого должно согласоваться истолкование св. Писания (Ср. De praescr. XIV-Adversus regulam nihil).

В-третьих. кроме «предания апостолов», записанного ими в свящ. книгах, было предание их, передававшееся устно. Подлинное предание апостолов нужно отличать от ложного. На И. Христа и апостолов гностики так же охотно ссылались, как и их противники католики. След. нужно доказать, что апостольское предание сохранилось лишь в церкви. Отвергнув ссылки гностиков на таинственные учения, отметив их разногласия и разделения (Ириней – III, ΧΧΙV, I, XXVIII и др.), Св. Ириней и Тертуллиан указали на верный способ хранения предания апостолов в церкви и как на доказательство и результат этого – согласиe, живущее в церкви, ее постоянство и твердость. «Истинное познание, говорит Ириней, есть учение апостолов, и изначальное устройство церкви во всем мире, и признак тела Христова, состоящий в преемственности епископов, которым те (апостолы) передали сущую повсюду церковь; и она во всей полноте дошла до нас с неподдельным соблюдением писаний, не принимая ни прибавления, ни убавления: здесь чтение (писаний) без искажения и правильное и тщательное, безопасное и чуждое богохульного истолкования писаний» (III, 24, 8). «Мы можем перечислить, читаем у св. Иринея же, епископов, поставленных апостолами в церквях, и преемников их до нас, которые ничего не учили и не знали такого, что эти (еретики) бредят» (III, 3, 1 ср. 4). Св. Ириней особенно выставляет единство и вселенскость церкви. Принявши это учение и эту веру, церковь, хотя и рассеяна по всему миру, тщательно хранит их, как бы обитая в одном доме; одинаково верует этому, как бы имея одну душу и одно сердце; согласно проповедает это, учит и передает, как бы у нее были одни уста» (I, X, 2) ср. «Проповедь церкви повсюду постоянно и неизменно пребывает и имеет свидетельство от пророков и апостолов и всех учеников в начальные времена и в средние и последние» (III, 24, 1). «Всякое учение, говорит Тертуллиан, которое согласно с теми (т. е. основанными самими апостолами – sedes apostolicae) апостольскими церквями, матерями и родоначальницами веры, должно считаться истинным, так как оно, без сомнения, содержит то, что церкви получили от апостолов, апостолы от Христа, Христос – от Бога» (Dе praescr. XXI). «Христом установлено нечто единое и достоверное, то, что непременно должны уверовать народы и что посему должны были искать, с тем, чтобы уверовать, когда найдут» (De praescr. 9). «Если ты желаешь упражнять свое стремление к знанию более благодетельно в деле спасения, то обойди апостольские церкви, у которых стоят и доселе на своих местах седалища апостольские, в которых читаются подлинные писания их, которые представляют их голос и в настоящее время заменяют для нас лицо каждого из них. Если ближе к тебе Ахаия, – имеешь Коринф; если ты находишься недалеко от Македонии – имеешь Филиппы... Они содержат то самое учение, которое предсказало ереси» (De praescr. 36). Указав на апостольское предание в церкви, доказав правильность хранения его и обладания им в церкви, повсюду распространившейся, но единой по духу, Тертуллиан говорит, что такая единая церковь по праву может сказать еретикам: «Кто вы? Когда и откуда пришли? Что делаете вы в моих владениях, не будучи моими? Ты Маркион , по какому праву рубишь лес мой? Кто позволил тебе, Валентин, отводить в сторону мои источники? А тебе, Апеллес, кто дал власть передвигать мои границы? Это мое владение. Вы, прочие, зачем по своему усмотрению здесь сеете и насыщаетесь? Это мое владение... Я имею несомненную доверенность от тех владетелей, которым то принадлежало. Я наследница апостолов. Как они распорядились в своем завещании, какие они учредили обязательства относительно тайн веры, как они обязали меня присягою, так я и владею наследством. Вас же они лишили наследства и отвергли, как чуждых им, как врагов» (XXXVII).

Что касается Климента Алекс., то он в полемике против гностиков выдвинул два очень важных, но частных вопроса – 1) о нравственной свободе человеческой личности и покоющемся на ней этическом отношении человека к Богу – и 2) о высоте брачной жизни. Как известно, у гностиков убивалась нравственная личность и отрицалась брачная жизнь. Но главная заслуга Климента, учителя Александрийского в выяснении должного отношения между πίοτις и γνῶσς в противовес гностическим ложным представлениям. Однако Климент Александрийский не оставил полной обоснованной системы христианского учения. Честь в этом отношении принадлежит его ученику Оригену. Его сочинение «Περὶ ἀρχῶν» представляет первый опыт научно-систематического изложения христианского вероучения. Это сочинение имело большое влияние на последующее догматическое развитие. И это знаменитое сочинение явилось как результат борьбы с гностицизмом. Кто-то где-то верно сказал: если бы не было гностиков, то не было бы и Оригена.

Чтобы понять великое значение· победы церкви II в. над гностицизмом, нужно помнить о силе противника и его страшных угрозах церкви. Если в кровавых гонениях церковь имела дело с внешней силой умиравшего язычества, которая только закаляла нравственное мужество исповедников Христовых и рождала мучеников и христиан, то в гностицизме выступила против христианства духовная мощь язычества – восточная теософия и эллинский дух, который не умирает и доселе (в науке и культуре). Гностицизм вовлекал христианство в процесс разложения дохристианских религий. Христианству грозила опасность разбиться на секты и партии, которые в конце концов погубили и гностицизм... Но церковь победила гностицизм. И не одним ученым своим силам обязана она этой победою. Гностики были в большинстве образованнее и искуснее, чем их христианские противники. Притом, св. Ириней, Тертуллиан и Климент Александрийский только родились (около половины II в.), когда гностические эпигоны – Маркион , Василид, Валентин – уже сходили со сцены и уступали свои места пигмеям – Марку, Птолемею, Апеллесу. Несмотря на свою талантливость, образованность и опытность, гностики были побеждены, – побеждены потому, что они стояли на гнилом основании и защищали ложь; неправильное учение привело их к извращенной жизни – антиномизму или либертинизму. Напротив, поборники католической церкви были сильны своею истиной и высокой нравственной жизнью. Значит, церковь победила в конце концов силой истины и своей нравственной беспорочностью, невинностью «чистой девы», силой Духа Божия. Если где-то здесь, в борьбе с духовной крепостью древнего Mиpa, приложимы великие слова наперсника Христова: «сия есть победа, победившая мир – вера наша»!