Глава первая

Особое отношение к иконе – почитание иконы, молитвенное благоговение перед ней – важнейшая особенность Православия. Неправославные конфессии не знают иконы в том смысле, как понимают её православные верующие, хотя в католическом, например, храме имеются изображения Христа, Девы Марии, различных святых, картины и росписи на библейские сюжеты, но отношение к этим изображениям отлично от нашего.

Первое, что бросается в глаза при сравнении иконы древнего православного мастера и западного художника, – самый способ изображения. Западная манера «реалистичнее», ближе к жизненному правдоподобию, тогда как на иконе, так же как и на фреске (не будем разделять их, ибо между ними нет принципиальной разницы в осмыслении изображаемого). Мы сразу же замечаем целую систему «условностей» – плоскостность, обратную перспективу, нарушение пропорций человеческого тела и многое другое, что резко отличает православную религиозную живопись от западной. Но суть не в этом внешнем различии – есть множество направлений и в светской живописи, также основанных на тех или иных эстетических условностях. Важно осознавать, что стоит за всем этим.

Каждый церковный человек знает, что ныне в храме мы можем увидеть множество икон, по манере ничем не отличающихся от западных изображений. Как к этому относиться? И как воспринимать многие эксперименты, которые предпринимают ныне некоторые художники, мыслящие себя религиозными живописцами? Вопросов возникает множество. Но начинать надо с главнейшего. Чтобы понять сущностную особенность православной религиозной живописи, необходимо вспомнить один важнейший богословский спор, совершавшийся в Византии на Соборах середины XIV столетия, – спор о природе Фаворского света, явленного Спасителем Своим ученикам, апостолам Петру, Иакову, Иоанну, в момент Преображения.

И преобразился перед ними: и просияло лице Его, как солнце, одежды же его сделались белыми, как свет (Мф.17:2).

Смысл Преображения Господня стал главным предметом спора между исихастами, во главе которых стоял святитель Григорий Палама, и гуманистами, возглавляемыми калабрийским монахом Варлаамом. Собственно, именно в тех спорах и сложилось окончательно то, к чему были предрасположены, что несли в себе, не всегда в проявленном виде, Православие и западное христианство. Гуманисты, поверженные в спорах и затем давшие своими рассуждениями мощный дополнительный толчок развитию возрожденческих идей, утверждали, что Фаворский свет есть свет тварный, физический, новоявленный преобразившимся Христом, доступный земному зрению. Исихасты же учили: Фаворский свет есть свет Божественный, недоступный обычному человеку. Этот свет по самой Божественной природе присущ Спасителю и был невидим в Его земном воплощении, ибо пребывал прикрытый плотью. В момент Преображения Христос отверз очи Своим ученикам, позволив им узреть то, что они земным зрением увидеть прежде не могли. Поистине – не Христос преобразился, но по благодати Господней ученики Его, и преображённым зрением они узрели Истину.

Цель исихазма заключается именно в таком преображении человека, чтобы его духовному взору оказалось открытым вечно существующее, но, по несовершенству человека, его физическому зрению невидимое и неведомое.

Если же Фаворский свет имел природу тварную, то преображения духовного, чтобы узреть его, от человека не требуется. Так полемика вокруг, казалось бы, чисто богословской проблемы оказалась связанной с пониманием смысла человеческой жизни.

Напряжённость идеи соборного сознания – а вовсе не «отсталость» русской культуры – стала важной причиной того, что в Древней Руси не могли быть восприняты и усвоены идеи европейского Возрождения, связанные с выделенностью сугубо индивидуалистического начала, с некоторой «противопоставленностью» Творца и творения, опирающейся на неприятие учения о нетварной природе Фаворского света.

Это взаимодействие художника со Светом является своего рода моделью взаимодействия с Истиною любого человека, носителя того или иного принципа мировосприятия. Искусство отражает систему жизненных ценностей человека и общества – и если вникнуть в их как будто отвлечённые и сугубо религиозные и эстетические проблемы, о которых шла речь, то вдруг становятся отчётливо прояснены и те ситуации, в которых блуждает человек в поисках смысла своего бытия.

Два этих толкования, а точнее, два типа мировидения и мироосмысления, явственно отразились в двух типах религиозной живописи – в православной и западной.

Ясно, что только преображённым зрением иконописец может увидеть и затем выразить в красках светоносную сущность Горнего мира. Живописцы же Возрождения такой задачи перед собой ставить просто не могли даже теоретически, ибо гуманизм ориентировал их только на то, что доступно обычному зрению. Именно гуманистическое учение о тварной природе Фаворского света определило главные особенности искусства, отразившего мировидение человека нового времени – искусства изображения того, доступно непреображённому зрению. Это непреображённое зрение человек ренессансной культуры изощрил до совершенства, но и Горний мир он оценивал по земным критериям, к Божественному прикладывал земную мерку.

Андрей Рублев. Спас. Начало XV века.

Бесстрастные и духовно наполненные лики, преображенная плоть, на русских иконах сильно контрастируют с душевно-эмоциональным началом, преобладающим на картинах Возрождения.

Святитель Игнатий (Брянчанинов) писал об этом:

«Все движения, все позы, все физиономии на итальянских картинах или вообще на картинах, написанных западными еретиками и изображающих священные предметы, – чувственны, страстны, притворны, театральны; ничего в них нет святого, духовного; так и видно, что живописцы были люди вполне плотские, не имевшие ни малейшего понятия о состоянии духовном, никакого сочувствия к нему и потому не имевшие никакой возможности изобразить человека духовного живописью. (...) Изображению святого должны быть чужды изысканная поза, движение, изображающее восторженность, выражение лица романтическое, сентиментальное, с открытым ртом, с закинутою кверху головою или с сильно устремлёнными кверху глазами. Последнее положение, к которому обыкновенно прибегают для изображения молитвенного состояния, именно и воспрещается иметь при молитве Святыми Отцами».

Эль Греко. Голова Христа. Конец XVI века

В православном понимании икона есть окно в Горний мир, через икону надмирная святость являет себя земному миру и человек возводит свой ум от образа к Первообразу. Краски православной религиозной живописи суть отблески Фаворского света, распознаваемые земным зрением. Этот свет доступен каждому в чувственных ощущениях – при восприятии святых икон, средневековых росписей древних русских храмов. В этом-то смысле нужно понимать слова отца Павла Флоренского об иконе Троицы преподобного Андрея Рублёва:

«Из всех философских доказательств бытия Божия наиболее убедительным звучит именно то, о котором даже не поминается в учебниках; примерно оно может быть построено умозаключением:

«Есть Троица Рублёва, следовательно, есть Бог"», то есть доказательство существования Бога – в возможности Его лицезрения. Только смотреть нужно иначе, нежели большинство ныне: не как на «произведение искусства» со всеми его эстетическими особенностями и достоинствами, а именно как на отблески Фаворского света.

Живопись Возрождения нам такого доказательства представить не может, как бы мы на неё ни смотрели. Она есть лишь доказательство человеческого гения, не более, ибо вся – как и нынешняя наша – есть лишь преломление в разных формах и очертаниях света тварного, материального, земного. Эта живопись есть своего рода эстетический след происходившего в эпоху Возрождения процесса секуляризации, «освобождения» культурной и социальной жизни от духовной опеки Церкви.

Андреа Мантенья. Мадонна со спящим младенцем. 1465–1470 гг.

Изображение, композиционно близкое к иконописному, тем не менее, наполнено чисто портретным психологизмом.

Сущность этого процесса глубоко и точно раскрыл И.А. Ильин: «Человечество за последние века пережило великий иррациональный кризис, который захватил подсознательные корни веры, нравственности, науки, искусства и правосознания. Эти корни стали слабеть и отмирать. Люди охладели к духовному опыту и прилеплялись к чувственному восприятию: они переставали ощущать Божественное в себе и в мире и укреплялись в доверии к рассудку, к естествознанию и технике. Человеческий горизонт всё меньше захватывал иррациональную глубину души и духа и всё определённее ограничивался двумя измерениями дневного сознания».

На Руси это совершалось гораздо позднее. Логично, что приверженцы сокровищ земных объявили тяготение к духовному, возвышение небесного над земным – косностью и отсталостью. Мы же будем повторять, и повторять: между искусством Древней Руси и европейским Ренессансом различия сущностные, принципиальные. Первое не может быть ступенькой ко второму ни теоретически, ни практически. Чтобы лучше осознать это, нужно вспомнить ещё раз известные слова из Нагорной проповеди: Не собирайте себе сокровищ на земле... но собирайте себе сокровища на небе (Мф.6:19–20). Начиная с эпохи Возрождения западный мир устремляется всё более определенно к собиранию сокровищ на земле, к тому влекут его неудержимо идеи гуманизма. Соблазн цивилизации и концепция прогресса порождены именно гуманизмом. Ибо истинное, хотя и скрытое, не для всех явное название гуманизма – первородный грех, стремление человека устроиться своим разумением, своими силами, и именно на земле, поскольку ни на что иное собственных сил у него, согласно гуманизму, недостаёт. А для устройства на земле потребны и земные блага, сокровища.

Процесс ренессансной секуляризации культуры обозначил разрыв между духовным и душевным. Искусство Ренессанса проявило это как преимущественное внимание к душевному и телесному. Тем самым оно противостало христианской ориентации человека в его жизненном пространстве. Недаром антихристианин Ницше с одобрением отмечал это: «Понимают ли, в конце концов, хотят ли понять, чем был Ренессанс? Переоценкой христианских ценностей, попыткой, предпринятой со всеми средствами, со всеми инстинктами, со всем гением, доставить победу противоположным ценностям, аристократическим ценностям».

Тяга к земному являет себя на всех уровнях бытия, вплоть до того, к примеру, что главным христианским праздником Запада признаётся Рождество Христово, начало земного пути Спасителя, тогда как Православие превозносит над всеми событиями Священной истории Воскресение, Пасху – то, что увлекает человеческий дух к горним высотам, которые стали доступны человеку именно благодаря Воскресению Христову.

Но признаемся: идеал собирания земных благ, стремление к земному благополучию и счастью ближе, понятнее обыденному человеческому разумению, чем та земная мудрость, которую Апостол назвал безумием пред Богом (1Кор.3:19). Для духовного возвышения необходим подвиг веры. Царство Небесное силою берётся (Мф.11:12). Должно же что-то давать нам эту силу, поддерживать слабеющий дух. Среди многих сокровищ православной духовности – одно из величайших по своей вероучительной энергии – сокровище иконописного наследия. Икона всегда говорит ясно и определённо: Собирайте сокровища на небесах. Художники же Возрождения и к небесному прилагают земные мерки. И сколь соблазнительно всё земное на прославленных ренессансных полотнах. Слишком прозрачно, поэтому, само намерение противопоставить русский «Предренессанс» полноте идеалов Возрождения, само стремление принизить православное искусство и вообще православное бытие, представить его как нечто недоразвитое, «отсталое», не вполне удавшееся.