Смысл Гефсиманской молитвы Иисусовой

(Лк. 22:41–42)

«Воскресное чтение», 1823

И поклонь колена (Иисус) молящеся, глаголя: Отче, аще волиши мимо нести чашу сию от Мене: обаче не Моя воля, но Твоя да будет (Лк. 22:41–42). Предвечный Сын Божий, во плоти пришедший, без сомнения, ведал, что чаша страданий, ради нас Ему уготованная, не мимоидет Его – Он затем и воплотился, чтобы бесценною жертвою страданий Своих искупить нас, проданных под грех. И вот, однако, пред самым их началом, при самом приближении с воплем крепким и со слезами (Евр. 5:7) возносит Он молитву к Отцу Своему Небесному, о том, чтобы избавил Его от смерти и освободил от предстоящих мучений… Подвиг Его усиленный; слово молитвы решительно; что же за смысл ее, что за цель, для которой Сыну Божию угодно было обратить в священное дело молитвы этот вопль немощи, благоутробно воспринятой Им ради нас?

Все это было делом любви Его Божественной, спасающей нас, грешных. Господь и Спаситель наш Иисус Христос, един ведый человеческого естества немощь, прошел здесь пред нами одну из тех трудных стезей святого и Богоугодного терпения, на которой мы сами, быв оставлены собственным силам, не быв научены и вместе уполномочены сим высоким образцом своего Спасителя, всегда в самом начале падали бы падением бедственным и невозвратным.

Среди различных искушений и напастей жизни, постигающих нас в наказание за грехи, для возбуждения к покаянию или для нашего испытания в добродетели, или же для того и другого совокупно, бывают иногда случаи, особенно для нас трудные и тяжкие, при которых все существо и самое даже терпение наше, так сказать, распинается крестом страдания, при одной встрече с которыми душа и тело у нас потрясаются содроганием, и между тем видим, что встреча сия бывает неминуема. Это верх жизненных страданий, на котором должен открываться верх нашего терпения по Бозе. Бесспорно, что первое здесь дело, первая забота с нашей стороны – стараться быть послушными распоряжениям воли Божией; первое желание наше тогда должно состоять в том, да будет все с нами так, как угодно Господу, а не нам, легко будет сие или неудобоносимо в величайшей степени, радостно или скорбно до крайности. Но что делать, когда почувствуем, что и сия сыновняя преданность Господу Богу оскудевает у нас в это время, и самое желание духа нашего – бодро поставить себя в подвиг святого терпения – падает, оглушенное воплем немощной плоти, крепко вопиющей против горькой для нее необходимости – стать лицом к лицу с испытанием скорби? В сии-то наипаче минуты может угрожать нам опасность – в одно мгновение явиться лишенными всех тех благих плодов, какие, быть может, приобретены были у нас долговременными трудами веры и терпения. Эта внутренняя мука и туга сердечная, обременяющая душу, скоро может повергнуть ее в тяжкий сон бездейственного уныния или – что хуже – исполнить ее духом роптания, и самый крест, нам посланный, сделать похожим на крест того неразумного разбойника, который хулил распятого с ним Господа, не подражая другому, умолявшему о помиловании.

И вот любвеобильный Спаситель наш, быв искушен ради нас по всяческим, по подобию всяких с нами случающихся искушений, кроме греха (Евр. 4:15), не оставил без призрения Своего и этих встречающихся нам испытаний, когда совершенно начинает изнемогать у нас терпение и немощь наша подавляет собою силу духа прежде, нежели сия последняя успеет ознаменоваться досточестною борьбою. Вот Началосовершитель нашего спасения – Иисус Христос Сам благоизволил довести Свое снисхождение к немощам нашим до этого крайнего предела их на скорбном поприще крестных испытаний, чтобы нам открыть отсюда путь к восхождению по стезе благодатного укрепления. Было и у Него, Спасителя нашего, такое состояние пред крестными страданиями, в котором Он испытал это чувство беспомощности и крайней тяготы сердечной, у нас так скоро обращающееся в чувство совершенной безнадежности. И Он, готовясь в Своем человечестве понести на кресте тяготу грехов, не Своих грехов, а наших неизмеримых грехов и беззаконий, начат скорбети и тужити, и говорит приближенным ученикам Своим: Прискорбна есть душа Моя до смерти (Мф. 26:38); тем самым ученикам, которых прежде удерживал от непомерного желания чести указанием на чашу страданий, уготованную для них вместе с Ним (Мк. 10:37–88) и пред которыми теперь Сам обнаруживает ужас и тугу Своего сердца, имея близко у Себя пред очами горькую сию чашу. И сим уже Он прямо показал нам, как естественно и неизбежно слабой природе нашей страшиться и скорбеть при взгляде на беды и страдания жизненного пути и ужасаться оных трудных подвигов, среди которых проходит наш путь царствия: если испытал сие на Себе Праведный из праведных и Святой из святых, то нам ли избегнуть? А чрез это самое в Своем собственном лице Он дал нам право не смущаться совестью и не считать себя безнадежными в подобных случаях, а лучше искать средства управить сердце свое в силе Божией. И что же, какое научил нас Он давать в сии решительные минуты направление этому внутреннему чувству скорби и изнеможения? Какой указал исход сему тревожному чувству, когда волнует оно сердце и, подавляя все силы и действия духа нашего, стремится чем-либо явить себя вовне? Как указал нам спасать в это время свою изнеможенную душу от ропота, уныния, нетерпеливости, спасать свое терпение, готовое исчезнуть? Здесь то особенную важность имеет для нас все то, что творил Господь и Спаситель наш, исходя на вольное Свое страдание. Обратим свое внимание на это единственное средство, которым Сам Он в то время указал поддерживать бодрость духа против приражений плоти немощной (Мф. 26:41), – молитву, и приимем оную собственную молитву Его в саду Гефсиманском за образец, посредством которого Он положил начало сему делу за нас и для нас, и от которого обращаясь, внушал апостолам Своим простираться в такому же подвигу молитвы – тогда весьма много уяснится для нас смысл и значение молитвы Гефсиманской. Если христианин почувствует когда, что немощная плоть его неотразимо вопиет в изнеможении и скорби, отрекаясь идти путем спасительного терпения, то пусть он в сие время, вместо того чтобы отпасть унынием от воли Божией и пойти против Бога внушаемым оною плотию ропотом, – пусть лучше поспешит сей самый вопль ее принести лицу Божию, как молитву, не опасаясь уже оскорбить сим Его величества, поскольку он уполномочивается на это чрез пример Сына Божия воплощенного. И от того самого, что человек не со врагом Божиим стал совещаться, уклоняясь от трудных подвигов спасения, а Самому Богу смиренно поведал в молитве слабость расстроенной своей природы, ее смущение и нежелание понести возлагаемую на нее тяготу, чудные произойдут перемены в душе его. Молитва сия сама собою умиротворит душу человека тишиною смирения и сладостью любви к Богу, всегда скоро здесь пускающих ростки свои, как на доброй почве; и тогда христианин сам возжелает, да будет с ним во всяком случае не то, чего си собственно просит, но то, что послано будет ему свыше, хотя бы и вовсе противное его желаниям. Тогда, хотя бы он решительно увидел, что не получает просимого им избавления от Скорби и напасти, – во всяком случае воскликнет и сердцем и устами: Обаче не Моя воля, но Твоя да будет, Господи, – воскликнет как сын наказуемый; как Спасителю явился ангел в саду Гефсиманском, не замедлит и душе христианина помощь небесная, укрепляющая ее понести с готовностью все, что будет на нее возложено.

Не сей ли именно путь восхождения от немощи к силе Божией открыл и проложил пред нами Господь и Спаситель наш, когда, готовясь испить чашу страданий Своих, начал просить Отца Своего Небесного – мимо нести от Него чашу сию? Обратим внимание на то, что главный предмет, к которому Сам Он тотчас же сводит молитву Свою, это – да совершится непреложно воля Отца Небесного над Ним, та всесвятая воля Божия, о которой Он еще от сложения мира ведал и в предвечном Троичном совете изрек: Се иду сотворити волю Твою, Боже (Пс. 39:8–9), сотворить чрез крестное жертвоприношение тела, которое совершил Ему Отец в последние лета (ст. 7). И следовательно, что другое, как не полнейшую преданность воле сей, Он являет этим прошением об отменении предстоящих страданий, когда и сие самое прошение заключает в одну общую молитву: Обаче не Моя воля, но Твоя да будет? Не то ли именно хотел Он сказать всею молитвою сею: Отче! немощь естества человеческого, принятого Мною по совету воли Твоей, вопиет к Тебе и просит избавления от предстоящих мучений: повергаю пред Тобою вопль ее и прошу сотворить, да исполнится в ней непреложно воля Твоя с силою Моею? И явление ангела укрепляющего при усиленном повторении одной и той же молитвы не было ли прямым ответом на сию молитву, скоро услышанную, и явным признаком того, к чему она клонилась?

Так, если проникнем оком благоговейным, то должны будем уразуметь сердцем признательным, что молитва Господа Иисуса в саду Гефсиманском пред Его страданиями была молитва глубочайшей преданности и совершеннейшего послушания воле Божией, молитва, посредством которой Сам воплощенный Сын Божий как Богочеловек вознес к престолу Отца Небесного стенания человеческой немощи нашей в час трудного испытания, и там от лица нашего принес их в жертву твердому и безропотному послушанию.