Особенности миссионерского служения просветителя Алтая

И вот пустынники наши – отцы и

братия – начинают входить в знакомство

с удивительными соседями; мирно

ходят по юртам их, ласково принимают

их в своем жилище и говорят с ними,

как и в большом свете водится, прежде

о перемене погоды, о большом снеге,

трескучем морозе, об ужасном буране,

потом о Боге...

...В нашей службе делание без

хранения оказывается тщетным и

суетным.

Прп. Макарий Алтайский

В письме к обер-прокурору Святейшего Синода С. Д. Нечаеву архимандрит Макарий следующим образом высказался об экклесиологических основаниях православной миссии: «Созерцая подобный небесам образ первой Церкви Христовой, начертанный в книге Деяний Апостольских, мы видим, что она вся была Апостольская, что дружина действователей не ограничилась ни числом двенадцати, ни числом семидесяти Апостолов, но возрастала с удивительною быстротою; что все верные или действовали непосредственно, как Апостолы, или содействовали и помогали Апостолам, что все приобретали живейшее участие в деле Иисуса Христа, которое было своим для каждого, и между тем как одни приобретали ему новых учеников, другие принимали на себя обязанность пещись о бедных между новыми братиями, что не только все вещественное было у верных общее, но и сердце одно, единого ищущее и единого любящее, и душа одна, исполненная одних чувствований и помышлений... происходивших от живого сознания во всех и в каждом общего всем назначения. Как чада света... они светили Христовым светом в своей окружности, находились ли среди братий и в церкви... или действовали на внешних, или действователям служили. Но как Господь Иисус Христос во веки один и тот же, и обещался не разлучаться со своими до скончания века: то первая Церковь Его есть образец, которому Христианская Церковь должна подражать во всяком веке; и хотя внешние выражения, в которых открывается дух Евангелия, могут принимать изменения, но самый дух истинной Церкви Христовой всегда один и тот же – любовь к Богу и к человекам во Христе Иисусе. Чем изобильнее и явственнее сей Дух чистой любви Божией в Христианской Церкви, тем более жизни и света Христова в сей Церкви; а чем более жизни и света Христова в Церкви, тем в ней более ревности, усердия и способности к распространению благодатного Царства Божия на земле; тем в ней имя Церкви Апостольской плодоноснее» [233. С. 162–163]. В понимании архимандрита Макария Церковь Апостольская – это Церковь, имеющая дух Евангелия, дух чистой любви Божией и распространяющая этот дух на все новые и новые души (см.: Деян.2:41–47; 4:32–35; 5:14). Желая видеть Российскую Церковь в «сугубом качестве Церкви Апостольской» [233. С. 162], преподобный Макарий в своей работе «Мысли о способах к успешнейшему распространению христианской веры между евреями, магометанами и язычниками в Российской державе» пишет следующее: «Поскольку Христианская Церковь в России есть церковь Апостольская, – то и над нею всегда гремит сие слово Спасителя: Идите, научите все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святаго Духа, уча их соблюдать все, что Я заповедал⁵⁴ вам; и се, Я с вами во все дни до скончания века⁵⁵. Поскольку Христианская Церковь в России есть Церковь Апостольская, то соделаться и явиться таковою для стольких народов, не знающих Иисуса Христа, но покоренных Державе Российской Вседержителем Иисусом Христом, есть священнейший подвиг и венец чести, который ей принадлежит; просветить сии народы, сидящие во тьме и тени смерти, верою во Иисуса Христа есть высокое назначение народа Российского; и племена сии преданы ему Провидением для того, чтобы он предал им тот же дар Божий, который самому ему предан от народа, предварившего нас в Царствии Божием» [147. С. 6].

Преподобный Макарий Алтайский, как и другие выдающиеся благовестники – последователи кирилло-мефодиевской миссионерской традиции⁵⁶, – смотрел на дело миссии как на апостольское служение. Он сам шел к людям, которым хотел проповедовать о Христе, учил их язык, переводил на него Священное Писание и богослужение, помогал новокрещенным наладить новую жизнь, защищал их от обидчиков, то есть служил своей пастве по примеру Христа, изрекшего: Сын человеческий не прииде, да послужат Ему, но послужити и дати душу Свою избавления за многих (Мф.20:28).

В то же время архимандрит Макарий считал, что обращение иноверных совершается по избранию Божию при помощи молитв всей Церкви⁵⁷. Отказываясь в 1834 году от ордена Святой Анны 3-й степени, к которому он был представлен за обращение первых 100 душ иноверцев, архимандрит Макарий писал своему начальнику, архиепископу Тобольскому Афанасию: «Священный долг побуждает свидетельствовать, что все новокрещенные обращены не мною, но Провидением Божиим, по большей части, без предварительного содействия миссии в пунктах успехов, так что на коих наше действие устремлялось, те непреклонными оставались; но труд безуспешный в одних был награждаем приобретениями в других, которых мы прежде и не видали, и которые были всегда известны Всемогущему»⁵⁸ [233. С. 153]. Свое воззрение на миссионерское служение архимандрит Макарий выразил в путевых записках по поводу одного объезда, оказавшегося неудачным: «...справедливость требует признаться, что в путешествие по немалой кривообразной черте, собственно по области черневых татар, от Сайдыпского редута через Телецкое озеро до Верхнего Карагужа, не представилось ни одного случая крещения. По поводу сего не представится ли кому-нибудь мысль о совершенной бесплодности подобных странствований?.. Воспитанники и служители церкви... могут подумать: если и мы таким же образом будем скитаться, то какое и для кого произойдет от нашего миссионерства приобретение? Братия и отцы! Да будет нам позволено изъяснить мысль свою о том, что помощь Божия может обращать во благое для нас и нашей службы даже такие труды, которые не награждаются вскоре новыми приобретениями для Церкви... Не всегда и военные корабли в плавании своем имеют сражения, одерживают победы, разделяют добычу; но часто отправляют их из пристани... или для испытания, в котором открылось бы, что в них есть соответственного назначению их, и что требует дальнейшего усовершенствования; или для того, чтобы служащие на сих кораблях упражнялись в делах, составляющих искусство мореплавания, знакомились с опасностями и скорбями, неразлучными с деланием в водах многих, изучали моря, приобретали умение бороться с бурями и волнами, и укреплялись мужеством и терпением.

Подобным образом, кто приставлен к служению полудиким, пребывающим во тьме суеверия и неведения народам, в обращении их к истинному Богу... тот служитель Церкви, хотя бы во время странствий своих по горам и лесам и не находил в сих слепотствующих племенах человечества новых граждан для небесного Иерусалима, однако, может, при Божием благословении, извлечь из сих трудов своих разнообразную пользу для себя и своей службы. Сии труды могут способствовать к раскрытию, очищению и утверждению в миссионере существенных в его звании расположений; они могут вводить его в опытное познание горестей и приятностей, сему званию свойственных, обогащать его верными сведениями о нравах и обычаях инородцев, открывать ему тайны наречий и суеверий их, показывать мерцающие в сей тьме понятия о Боге, начала здравого смысла, священные законы совести, и служить поводом к таким соображениям, которые, если будет благоугодно Господу, без сомнения соделаются благонадежными способами руководствования сих язычников к спасительному богопознанию. Кроме сего, чем чаще миссионер восприемлет духовный меч слова Божия в своем воинствовании, тем более учится и привыкает владеть им; узнав на самом деле, сколь неприятель его упорен и крепок, он восчувствует необходимость в помощи Всемогущего; а чем сильнее восчувствует, тем сильнее будет взывать к Нему; и Бог услышит глас его, Всевышний благословит сии труды его... Царствие Божие подобно тому, как госпожа раздает служанкам лен разными долями, чтобы пряли, и представляли ей, что напрядут; всякая служанка исполняет урок свой, и вручает госпоже пряжу. Потом ткут полотно из сих нитей, и всякая нить, сама по себе малая, получает участие и значительность в общем произведении.

Но взглянув на состояние здешних татар черневых, посмотрев на их юрты из кольев, покрытых берестою, слабо защищающие их от морозов и буранов зимою, между тем, как они окружены строевым лесом, и могли бы, или сами у русских выучиться строить домики, или просить русских сооружать им покойные избы сосновые и кедровые; положив на весы рассуждения их отвращение от постоянных трудов и леность непобедимую, неопрятность, столь нечувствительную и равнодушную к чистоте; у многих способность размышления как бы в оцепенении, и совершенную безграмотность, – миссионер может с первого взгляда подумать, как думают и другие, что сии племена не созрели для христианства; может сказать сам в себе, как и сказано в одном напечатанном описании самоедов: если и окрестить этих людей, то будут ли они счастливее от того? Но он вспомнит сие повеление Господне: шедше убо научите вся языки (Мф.28:19); и помыслит: кто таков я, что берусь судить о незрелости целых народов для всемирной веры в Иисуса Христа?.. Блаженство наше не на земле, а в вечности; верующий в Господа Иисуса Христа, старающийся поступать по заповедям Божиим и во Имя Господа Иисуса Христа просящий оставления согрешений своих у Небесного Бога Отца, очищается от грехов Кровию Сына Божия, Иисуса Христа, и входит в Царство небесное; там восходит он от света к свету в блаженном богопознании, сколь бы ни была низка та степень разумения, на которой он находился в жизни земной. Посему, если мы должны любить всех человеков, как самих себя, то всем человекам должны желать, чтобы они учились веровать в распятого Иисуса Христа, жить по Его заповедям, принадлежать Ему, и соделываться чадами Божиими. Нет народа, которому бы небеса не поведали славы Божией; и нет народа, которого не должны достигать глаголы служителей свыше откровенного слова... Нет народа, в котором бы Господь не знал Своих; нет той глубины невежества и омрачения, до которой бы Сын Божий не снисходил, не преклонил небес, не преклонялся; и нет народа, который бы не мог в избранных своих получать исцеление от листвий Древа жизни (Откр.22:2). Итак, надлежит научать все народы, крестить их во имя Отца и Сына и Святого Духа, и учить их соблюдать все, что заповедал нам Господь Иисус Христос (Мф.28:19–20). Но способы и степени учения могут и должны быть бесчисленно разнообразны; а ядро учения всегда и везде одно – Иисус Христос, распятый для спасения грешников» [86. С. 163–167].

У алтайских племен была языческая религия дуалистического характера⁵⁹; согласно их верованиям, в основе всего лежат два главных начала: светлое – Ульгэнь и темное – Эрлик. Этим божествам подчинено множество мелких, населяющих всю вселенную (отсюда – обоготворение алтайцами природы). Для связи с богами служат камы (шаманы); всем своим богам язычники приносили кровавые жертвы. В представлении алтайцев их религия – культ злого начала, она бесовская, гибельная. Тем не менее они признавали ее как национальную веру, изначально предназначенную им свыше и потому неотделимую от них.

Блажени кротцыи, яко тии наследят землю – заповедал Спаситель в Нагорной проповеди (Мф.5:5). И история свидетельствует, что кротостью языческий мир был приведен в Церковь Христову. Кротостью и любовью приводил ко Христу сибирских язычников и преподобный Макарий Алтайский.

Для осуществления такой высокой миссии, как спасение язычников-идолопоклонников, преподобный Макарий прибегал в первую очередь к духовным средствам. «Обращение к вере Христовой, – писал Н. И. Ильминский, – есть внутреннее перерождение, которое делается и зарождается в глубине сердца, а не в рассудочной или научной области; для этого требуется духовная сила⁶⁰, которой Алтайская миссия достаточно богата «[238. С. 223–224]. Действительно, основанная преподобным Макарием миссия, в начальный период своего существования крайне ограниченная в материальных средствах, немногочисленная и вообще незначительная по своей внешней организации, была сильна именно своим христианским духом, своей умилительной теплотой и искренней любовью к обращаемым язычникам. Это и сделало ее успешной, хотя, казалось, такого результата меньше всего можно было ожидать с точки зрения простого человеческого расчета.

Апостол Алтая, следуя заповеди Спасителя (см.: Лк.14:23), стремился убедить инородцев войти в Церковь Христову. Поскольку вера есть свойство внутреннего человека и той или иной веры люди держатся по сердечному влечению к ней, то, для того чтобы человек переменил веру, его необходимо переубедить. А переубедить человека можно, лишь таким образом воздействуя на его внутреннюю природу, чтобы в нем самом началась брань с его же собственной злой волей и чтобы она привела его к осознанию своего заблуждения, дабы он принял предлагаемую истину не под давлением внешних обстоятельств, а по внутренней необходимости. И архимандрит Макарий, нелицемерно возлюбив седящых во тьме и сени смертней (Пс.106:10) и скорбя об «окаменении их сердец» [51. С. 7], всего себя отдал служению несчастным, смиренно проповедуя им, увещевая, вразумляя их, неустанно заботясь о их телесных и бытовых нуждах. При этом подвижник подавал другим пример личного благочестия, стремясь всю свою жизнь соделать созвучной вере, которую он проповедовал.

Преподобный Макарий создал свой план, даже целую систему благовестничества на Алтае. Большинство миссионеров того времени главным и почти единственным средством своей работы считали проповедь и усвоение ее, внешним выражением чего было крещение. После совершения таинства крещения работа с обращаемым, как правило, заканчивалась. Архимандрит Макарий, наоборот, считал крещение лишь вступлением на путь христианской жизни. Он хорошо понимал, что проповедь имеет только временное значение, а принятие крещения еще не является гарантией дальнейшей верности обращенного Церкви. Зная, что отпадения происходят из-за недостаточного утверждения в вере, просветитель Алтая первостепенное внимание уделял укреплению новокрещенных в Православии.

Главным в деле, которому преподобный Макарий себя посвятил, было для него не количество окрещенных язычников, а прочность усвоения ими христианских истин. Он ревностно следил за жизнью новообращенных и не позволял пропасть посеянным в их сердцах семенам христианства. Как отмечал святитель Макарий (Невский), «отец Макарий не искал себе славы умножением количества крещаемых, в ущерб нравственным их качествам... Он искал в этом деле, как и везде, прежде всего славы Божией, и ожидая помощи свыше, деннонощно трудился в деле научения крещаемых истинам православной веры и доброй жизни христианской...»; он стремился к тому, чтобы это первое, хотя и малое стадо новопросвещенных соделалось поистине достойным наследия Царствия Божия и чтобы эти новокрещенные твердой верой и праведной жизнью послужили как бы доброй закваской для своих единоплеменников [276. С. 7]. Архимандрит Макарий старался возбудить в инородцах любовь к проповедуемой Евангельской истине, а возбудив – закрепить, воспитывая таким образом в их душах православный религиозно-нравственный настрой. Обращая инородцев, он старался воздействовать не только на их сознание, но и на волю и на весь душевный строй, приучая их к христианскому образу жизни.

Методы, применявшиеся просветителем Алтая для обращения язычников, отличала разумная целесообразность и простота, они как нельзя лучше соответствовали тем условиям, в которых приходилось действовать миссионерам.

Тактика действий по просвещению инородцев определилась уже при первых случаях обращения в христианство, во время пребывания миссионеров в Бийске и Сайдыпском форпосте. Вначале архимандриту Макарию необходимо было познакомиться с теми, кого он собрался просвещать, узнать среду, в которой они жили, и условия, в которых предстояло действовать. Восемь месяцев провел он в разъездах по Бийскому округу, благодаря чему получил представление о характере инородцев, об уровне их умственного и нравственного развития, о их духовных потребностях, религиозных верованиях, быте, языке, а также о расположении их кочевий и стойбищ.

Одним из главных препятствий, вставших перед первым алтайским миссионером, стал языковой барьер. Трудности здесь пришлось преодолевать немалые. Тюркоязычные алтайские племена говорили на множестве различных наречий, которые никто никогда не исследовал. Своей письменности и единого литературного языка алтайские племена не имели, и никаких памятников письменности у них не было. Основателю миссии пришлось самостоятельно изучать все языковое многообразие Алтая, не имея ни учебников грамматики, ни словарей, ни даже постоянного переводчика. И архимандрит Макарий разработал алтайский алфавит, составил лексикон из 3000 слов, создав, таким образом, алтайскую письменность, в основу которой он положил русский алфавит.

Начал он с того, что стал записывать все услышанные слова, выражения и поговорки алтайцев. Однако этот бессистемный словарь не давал ключа к уразумению законов языка; кроме этого, в него попадали слова из разных наречий. Начальник миссии старался как можно больше общаться с местными казаками и теми инородцами, которые понимали русскую речь. Для этого совершались даже специальные поездки: в сентябре 1830 года он, например, ездил в Антониевский форпост, за 120 верст от Бийска, чтобы встретиться с казаком Кудьяровым, знатоком алтайских наречий. Еще при оглашении Элески с помощью димича (старшины)⁶¹ Егора архимандрит Макарий «изложил на татарском наречии важнейшие христианские истины, в виде краткого Символа» [86. С. 94]. С помощью инородца И. Еримиева он перевел затем молитву Господню и десять Заповедей, а также краткое исповедание веры. После этого Символ веры был переведен «на калмыцкий язык» [219.1834 . Ч. 3. С. 338]; в дальнейшем был составлен на телеутском наречии краткий катехизис и повествование о сотворении мира и падении человека.

О том, насколько тщательно работал архимандрит Макарий над переводами и какие затруднения ему приходилось испытывать, дает представление рассказ священника Михаила Чевалкова, крещенного и обученного самим апостолом Алтая: «Однажды пришел я к отцу Макарию. У него сидели Осип Наурчаков и Павел Сурочаков. Отец Макарий, увидевши меня, подошел ко мне и, благословив меня, посадил на стул. Они трое переводили житие Иосифа, а я сидел в стороне. Переводя это житие на алтайский язык, они не могли подобрать для перевода русское слово «ибо». Отец Макарий подошел ко мне и спросил: «Как по вашему сказать 'ибо'?» Я ответил: «Вы мне скажите пример». Он представил пример. Я сказал: «Это по-нашему значит 'тезе'. Отец Макарий, призвавши послушника Стефана Васильевича, сказал: «Наставько 'желтый' (самовар. – С.Н.), – мы будем на радостях чай пить; много лет необретаемое слово теперь нашлось!» После этого отец Макарий сказал мне: «В свободные дни приходи ко мне, мы вдвоем будем переводить житие Иосифа; тебе это будет полезно и будешь изучать Священное Писание"» [337. С. 12].

По прошествии двух лет архимандрит Макарий умел с трудом объясняться с алтайцами, но переводить на местные наречия без толмача не мог. И лишь когда миссия обзавелась постоянным толмачом в лице инородца Федора Иштанакова, которого наняли за 150 рублей ассигнациями в год, появилась возможность всерьез приступить к переводческой работе. С его помощью прежде всего перевели на телеутское наречие Евангелие.

Надо отметить, что переводя Священное Писание и важнейшие веручительные книги на язык местных инородцев, апостол Алтая предвосхитил знаменитую систему Н. И. Ильминского, построенную на обращении иноверцев в Православие с помощью их родного языка. А переводы религиозного характера имели огромное значение. Новообращенные могли читать слово Божие не на чужом, а на своем родном языке, что значительно облегчало духовный контакт с ними и их восприятие и понимание православной веры.

Проповедуя Благую Весть и изучая язык, архимандрит Макарий много разъезжал по алтайским кочевьям и селениям. Он использовал любую возможность, чтобы побеседовать с местными жителями о перемене веры: заводил разговоры со случайными попутчиками, заходил в юрты и общался с их обитателями; особенно же старался не упустить благоприятного случая явиться туда, где намечалось стечение народа (например, во время сдачи ясака).

Местные племена, за исключением черневых татар, живших в северной части Алтая, вели кочевой образ жизни, который из-за присущих им лени и беззаботности давал весьма скудные средства к существованию. Нравственность алтайцев представляла собой пеструю смесь прекрасных качеств с весьма существенными отталкивающими недостатками. С одной стороны, их отличали патриархальная простота, честность, наивное прямодушие, миролюбие, гостеприимство. С другой стороны, сам уклад жизни способствовал развитию у них лени, пьянства, желания прожить кое-как.

Обстановку, в которой миссионерам приходилось беседовать о глаголах живота вечнаго (Ин.6:68) с инородцами, отец Стефан Ландышев описывает так: «...в чрезвычайно нечистой берестяной юрте кочевого алтайца, где развешанное мясо издохшего коня или убитого зверя бывает в полном соответствии с посудою, которую никогда не моют, и с кожаными продымленными мешками, где помещаются на шесть-восемь квадратных аршин и люди и животные (телята, ягнята, собаки и кошки), где при 30–40 мороза нет ни печки, ни камина, и дым от разложенного посредине огня (особенно при ветре) выедает глаза, где мороз и жар, сходясь вместе, производят на голову самое вредное влияние, – это место успокоения после продолжительной верховой езды, где чайник миссионера, стоя рядом на огне с винокуренным котлом хозяина, обыкновенно замазываемым конским пометом с глиной, составляет единственное некое утешение и укрепление изнемогшему, это храм и кафедра, где мы должны проповедовать Евангелие полунагим слушателям, внимание коих до единого на потреб⁶² должно доводить, начиная разговор с трубки или огнива» [132. С. 17]. Как отмечал архимандрит Макарий в своем миссионерском дневнике, «одна неизбежная крайность могла принудить к ночлегу в смрадной татарской юрте, наполненной прыгающими насекомыми, столь же несносными, как и летающие» [337. С. 33].

Труд у кочевников считался постыдным, низким занятием; им была свойственна почти полная апатичность, отсутствие каких-либо духовных интересов и потребностей. Все это отразилось на их умственных качествах: для большинства местных жителей было характерно тугоумие, неспособность к восприятию информации, отсутствие интереса к новому. И без того невысокий уровень культурного и умственного развития алтайцев усугублялся тем, что они издревле находились под тяжким гнетом наследственных родовых старейшин – зайсанов и башлыков. В результате они, по свидетельству современников преподобного Макария, в большинстве своем потеряли и желание, и способность улучшить свою жизнь [147. С. 57].

Может показаться невероятным, но алтайские кочевые инородцы с презрением относились к русским переселенцам из-за... трудового образа их жизни! В представлении кочевников, главное – это свобода, которую они понимали прежде всего как свободу от труда и от каких-либо обязанностей. Архимандрит Макарий поэтому называл алтайских язычников «мучениками суеверия, лености и своеволия ко спасению» [8. С. 27; 219. 1836. Ч. 3. С. 338]. Повествуя об одной из своих проповедей, он писал, что перед ним находились как бы бездушные камни, зрители, а не слушатели [75. С. 34]. «Умственные способности их так мало раскрыты, что кажется, будто они не чувствуют и души в себе; весь круг помыслов и желаний их, надежд и опасений их, радостей и печалей их ограничивается телесными нуждами. Что с ними делать миссионерам? Удовольствоваться ли одною проповедью? Но не многие из них соглашаются слушать ее; а таких еще менее, которые бы сколько-нибудь понимали ее. Начнут ли говорить им о небе? Они думают – только о хлебе, и после проповеди заводят речь о том, что у них в самом деле нет хлеба. Подойти ли к больному? Говорить ли ему о душе, о вечных муках, о рае? В ответ на это он показывает раны на теле своем и, томным взором смотря на проповедника, спрашивает: Эмь-бар-ба? – Нет ли лекарства? Итак, что с ними делать? Чудеса ли творить? Благодарение Господу, и ныне сопровождающему верующих и подкрепляющему слово и проповедь Церкви чудотворениями избранных рабов Своих... Но чудеса совершаются тогда, когда это угодно Богу. А ожидать постоянных чудесных знамений себе в помощь не значит ли искушать Господа?» [147. С. 56–57].

Изучение характера местных жителей позволило архимандриту Макарию понять, как лучше привлечь их внимание и заставить выслушать его, ведь обычной проповедью заинтересовать их было невозможно. Поначалу, не имея еще опыта, он в своих проповедях старался как можно более доходчиво, простыми словами рассказать местным жителям о Боге, о сотворении мира и человека, о падении людей, об обещании послать им Спасителя и о Его приходе на землю; о том, что Он тридцать три года видимо, в человеческом теле, жил на земле, среди людей; что называется Спаситель Иисусом Христом, что Он взял на Себя все грехи наши и после страданий умер за нас, а на третий день по смерти ожил, восстал из гроба и вознесся на небо; о том, что Он второй раз придет на землю и установит на ней Свое Царство, куда возьмет всех верующих в Него – истинного Бога Иисуса Христа, – живущих и живших раньше на земле; о том, как хорошо будет жить в этом Царстве, где не будет ни бедности, ни болезни, ни печали, ни самой смерти...

Несмотря на увлекательную простоту проповедей, никто не слушал его внимательно и почти никто не понимал того, что он говорит. Вопросов и возражений не было совсем. Алтайцы оказались не любознательными эллинами, пытливо ищущими истины, а малыми детьми, живущими почти только естественными потребностями.

Неудачи не ввергли первопроходца в отчаяние – он решил изменить подход к обращаемым. Очевидно, следовало сначала сблизиться с кочевниками, войти в их положение, сжиться с ними. Архимандрит Макарий старался проникнуться жизненными нуждами местных жителей, пытаясь воздействовать на обращаемых через их бытовые, повседневные потребности, по возможности удовлетворяя их. Приходя к инородцам, он заводил с ними разговор о их телесных нуждах, о быте. Постепенно разговор переходил на темы веры. Архимандрит Макарий говорил алтайцам, что их верования позволяют камам изводить на жертвы весь их скот и все благосостояние. Христианская же вера требует не жертв, а только верующего сердца. Он обещал инородцам, что после принятия Святого Крещения каждый сможет воспользоваться трехлетней льготой от податей и повинностей, а также обещал помощь деньгами и вещами. Если у кого-то из слушающих появлялся интерес к проповеди, архимандрит Макарий кратко и просто излагал основы православной веры.

Кропотливую работу с каждым выразившим желание креститься архимандрит Макарий начинал с того, что выяснял, почему инородец принял такое решение. Наводил справки о человеке, о том, как он себя ведет, честный ли он. Преподобный требовал от обращаемого послушания себе и будущим восприемникам и, только удостоверившись в чистосердечности желания креститься, приступал к оглашению, которое проводилось с помощью сотрудников миссии. Наставления в вере отличались разумной целесообразностью: до оглашаемого необходимо было донести сущность христианского учения, научить его молиться и познакомить с основами православного богослужения. Архимандрит Макарий старался добиться того, чтобы обращаемый твердо усвоил элементарные христианские истины и краткие молитвы, что при умственной ограниченности местных жителей стоило немалых трудов. Оглашение длилось от одного-двух дней до двух недель, в зависимости от возраста крещаемого и уровня его развития. Прежде чем крестить инородца, архимандрит Макарий подыскивал ему крестного отца – восприемника из числа благонадежных русских или крещеных инородцев, которому поручалось заботиться о его религиозно-нравственном состоянии и помогать ему наладить новую жизнь.

Научив обращаемого основам веры и подобрав ему восприемника, начальник миссии приступал к самому таинству крещения. «С этого момента, – писал его биограф, – начиналась для архимандрита Макария труднейшая возня с обращающимся неофитом и тяжелая борьба с разными препятствиями» [344. С. 47]. «Не все дело Крещением оканчивается, – говорил по этому поводу он сам, – напротив, только еще начинается» [147. С. 118–119].

Новокрещенные часто на несколько дней, а иногда и недель оставались при миссии. Миссионеры наставляли их в христианском вероучении, упражняли в молитве; они читали вместе с ними и толковали им прочитанное; новокрещенные участвовали в богослужениях. Убедившись, что вероучение твердо усвоено, новообращенного отпускали домой, однако в дальнейшем не теряли его из виду.

Просветитель Алтая стремился создать для новокрещенного такие жизненные условия, которые способствовали бы возрастанию его в вере; для этого он старался по возможности устранить вредное влияние на крестившихся языческой среды и обеспечить им тесное общение с восприемниками.

Для утверждения в вере обращенных было необходимо по возможности совсем изолировать от влияния прежней языческой среды. А иначе новокрещенные, возвращаясь в свои кочевья, подвергались притеснениям со стороны старшин, зайсанов и камов, а также разлагающему влиянию своих сородичей – язычников. Родовые старейшины и шаманы агрессивно относились к крестившимся: глумились над их новой верой, лишали имущества, запугивали и избивали их. Кроме того, сам кочевой образ жизни, то полный тревог и забот, то праздный и располагающий к лени, служил немалым препятствием к утверждению инородцев в христианской жизни.

Важнейшее значение в деле приучения новокрещенных к христианскому образу жизни играла практика восприемничества, предусматривавшая поселение новокрещенного в доме его восприемника. Восприемник становился действительным поручителем за вверенного ему новокрещенного. На него возлагались обязанности содержать подопечного под своим кровом и обучать его земледелию и ведению хозяйства, используя умеренно его как помощника по хозяйству. Опека продолжалась до тех пор, пока обращенный не обретал способность жить самостоятельно. Таким образом, институт восприемничества кроме заботы о духовном и нравственном преуспеянии обращенных выполнял еще и задачу приучения их к оседлому образу жизни.

Устройство новокрещенных у восприемников проходило обычно с большими трудностями. Как отмечали этнографы и сами миссионеры, кочевой образ жизни сделал местных жителей неспособными к большим мускульным напряжениям и продолжительной работе и образовал у них привычку постоянно передвигаться, менять свое местонахождение и быть все время на свежем воздухе. Поэтому переход к земледельческой культуре был для них делом труднопреодолимым; также тяжело им было примириться с избой. Как писал сам архимандрит Макарий, «постоянные труды представляются для алтайцев жестоким оскорблением вожделенной для них свободы, хотя такая для них свобода есть плачевное рабство под игом своеволия, наказуемого разнообразной нищетой и бедностью: кто из числа их, соединившись с Христианской Церковью еще в отроческие лета, находит потом приют в доме трудолюбивого землевладельца, тот, будучи побуждаем иногда угрозою, а чаще ласкою и похвалою, легко изменяется в нравах и, оставляя праздность, мало-помалу знакомится с полезными в домоводстве искусствами. Таким образом составились в здешнем крае цветущие довольством селения из крещеных татар, которые в свою чреду новообращенных братий своих приучают к тому же, чему сами в молодых летах не без скорби учились. Но кто женат, нажил детей и прожил уже половину века своего до крещения, тому трудно бороться с навыками, глубоко вкоренившимися, и еще труднее приучить к порядку хозяйства жену и детей. Но невозможная у человек, возможна суть у Бога (Лк.18:27), при сем только слове Божественной истины находит утешение мысль, устрашаемая разными видами возможностей горестных» [270. С. 69–70].

Тяготясь новым положением, особенно необходимостью хотя и немного, но ежедневно работать, новокрещенные часто ссорились с восприемниками и жаловались на них архимандриту Макарию, который терпеливо разбирал жалобы и улаживал возникающие недоразумения. Бывали и случаи бегства новокрещенных в родные кочевья. Начальник миссии разыскивал беглецов, убеждал их вернуться и поселиться у другого земледельца, обещая различные льготы и материальную помощь.

Утверждению новокрещенных в вере немало способствовало и то, что их опекал сам архимандрит Макарий. Во время своих поездок он использовал любую возможность посетить своих чад, узнать, как они живут, помочь в разнообразных их нуждах.

Хорошо продуманный порядок восприемничества и неустанное личное попечение о новокрещенных можно считать главными и наиболее сильными сторонами миссионерской практики преподобного Макария.

Архимандрит Макарий прилагал немало усилий к тому, чтобы переведенные на оседлое жительство новокрещенные научились земледелию и приобрели нужные навыки к этому. Он сам стал интересоваться земледелием и огородничеством, выписывал необходимые книги и журналы, а также «семена полевые и огородные», которыми миссия каждую весну безвозмездно снабжала неимущих новокрещенных [22. С. 77]. Большую помощь в освоении этой науки оказал и пришедший в миссию в 1831 году Петр Лисицкий, который хорошо знал, как растить хлеб и сажать огород.

Миссия всесторонне заботилась о своих подопечных: строила дома новокрещенным, помогала им деньгами, хлебом, одеждой, скотом, инвентарем, семенами – всем, что было необходимо для оседлой жизни. Конечно, на удовлетворение многочисленных нужд новообращенных не могло хватить ни казны миссии, ни пенсии ее начальника, и архимандрит Макарий просил пособий у своих знакомых и благотворителей в Москве, Петербурге, Екатеринославе и Тобольске. Протоиерей Василий Вербицкий писал, что миссия с начала своего существования постоянно выделяла пособия беднейшим семьям и содержала несколько бесприютных сирот [24. С. 216–217]. Эта традиция сохранилась в миссии и после отъезда с Алтая преподобного Макария.

Попечения архимандрита Макария о новокрещенных охватывали и сферу их домашнего хозяйства. Женщинам он настойчиво рекомендовал учиться прясть, заботиться о чистоплотности, учиться у русских женщин вести домашнее хозяйство.

Важной стороной миссионерской деятельности архимандрит Макарий считал заботу о здоровье крещеных и некрещеных инородцев. Среди алтайцев были сильно распространены моровые поветрия (оспа, горячка), и начальник миссии сам научился делать прививки от оспы, а также запасся «ботаникой хозяйственной и врачебной» [233. С. 376, 384], с помощью которой собирал целебные травы и лечил ими больных. Через несколько лет он имел при себе целую аптечку фитотерапевтических и гомеопатических лекарств. Оказывая медицинскую помощь, он заслужил доверие и уважение алтайцев и во многом подорвал авторитет шаманов в лечении болезней.

В 1836 году при миссии была открыта богадельня для приюта бездомных и устроена больница для лечения тяжелобольных; всех желающих сотрудники Алтайской миссии довольно успешно лечили различными лекарствами. Для того чтобы правильно поставить в миссии медицинское дело, архимандрит Макарий слушал в 1840 году лекции по естественным наукам и по анатомии в Казанском университете. С этой же целью он привез из Москвы новых сотрудников – Артемия Левицкого, бывшего студента ветеринарного отделения медико-хирургической академии, и девицу Софию де Вальмон, которая изучала акушерство в Казани, по пути на Алтай.

Заботы апостола Алтая о новокрещенных не ограничивались только попечением о их религиозно-нравственном состоянии и телесных нуждах. Он полагал, что культура духовная тесно связана с культурой внешней и потому внешнее культивирование инородцев поставлял в ряду самых обязательных миссионерских средств.

Видя в грамотности не только миссионерское средство, но и большую просветительную силу, архимандрит Макарий важное значение придавал обучению местного населения грамоте – не только алтайской, но и русской. Этот шаг был важен для приобщения новокрещенных к русской православной культуре. Начальник миссии писал святителю Филарету: «Одно из важнейших дел, составляющих службу миссии, есть обучение новокрещенных инородцев грамоте не только природных наречий их, но и славянской и русской, потому что они призваны участвовать в общественном богослужении нашей Церкви, совершаемом на славянском языке, и потому что вошедши в общение с народом русским в единой вере, для лучшего познания сей спасительной веры они должны искать общения с ним в самом языке русском, и изучать сей живой язык, на котором, по милости Божией, имеет Церковь наша уже Новый Завет и некоторые из священных книг Ветхого» [233. С. 151]. Другим принципиально новым и важным шагом просветителя Алтая в этой области стала организация обучения новокрещенных в школах на их родном языке. Преподобный Макарий открыл одну за другой три школы: две для мальчиков – в Улале и Майме, и для девочек – в Майме. Через школу сеял он в обращаемых семена духовного просвещения, построив обучение так, что оно теснейшим образом было связано с жизнью. Отец Макарий стремился к тому, чтобы школа стала душой и детей и взрослых. Начальник миссии сам с любовью учил новокрещенных – детей и взрослых – грамоте, молитвам, пению...

Попечение преподобного Макария об обращенных инородцах было действительно отеческим. Он любил своих духовных чад всем сердцем, самоотверженно, воистину по-христиански и трудился не покладая рук. Священник Алексий Лавров рассказывает о таком случае. Навещая своих подопечных в Кузнецком округе, архимандрит Макарий зашел в юрту к крещенному им ясашному (отвечающему за сдачу ясака. – Ред.) татарину и, увидев, что он тяжело болен, исповедал его и причастил Святых Таин. Ясашный тут же на его руках умер. Христианского кладбища поблизости не было, и архимандрит Макарий положил покойника в свою повозку и повез его за 60 верст в село Легостаево. Там он попросил местного священника похоронить его в своем саду. Священник медлил с ответом, думая про себя, что, пожалуй, он эдак всех мертвецов ясашных станет возить туда и класть в сад. Провидя его мысль духовным зрением, архимандрит Макарий не стал дожидаться ответа и сказал: «Вот, дьявол, сидя на плече, запрещает и внушает, что я всех мертвецов стану возить к нему в сад и класть. Нет, отец, недостоин ты принять сего мертвеца в свой сад!» Приехав на деревенское кладбище, верст за шесть от села, он сам выкопал могилу и похоронил ясашного. Деревенские жители рассказывали впоследствии, что над этой могилой они видели горящие свечи и поэтому стали ходить туда и служить панихиды [123. С. 88].

Требы у инородцев совершались безвозмездно, что было одной из характерных черт миссионерской практики архимандрита Макария. «Самое качество миссионерской службы требует, чтобы иноверцы не имели повода к вредному для дела Божия мнению, что служитель Церкви восприемлет труды в их пользу, по видам и чаяниям честолюбия. Мне кажется, что многие здесь таким образом думают обо мне, а я не желаю, чтобы мнение таковое торжествовало, и чтобы от личности моей падала тень подобных мнений и на других, кои будут трудиться на стезе настоящей службы моей », – писал архимандрит Макарий своему руководству [233. С. 153].

Работая в крайне стесненных условиях, архимандрит Макарий стремился, по его собственному выражению, «втянуть в свою систему все, что представляется благопотребным к делу служения» [327. С. 235]. Он признавал возможным, желательным и полезным, чтобы в деле миссионерского служения принимали участие лица всякого звания, пола и состояния. И в миссии его наряду с юношами-семинаристами служили и старец благочестивый – из поселенцев, занимавшийся домохозяйством миссии, и старица, ухаживавшая за больными, и образованная девица, обучавшая детей грамоте и готовившая женщин к крещению; рядом с женатым священником служили священник-вдовец и иночествующий иерей. Всем было место, и все были при своем деле. «Если не можешь быть ловцом человеков, то лови рыбу для питания ловцов человеков», – говорил преподобный Макарий [276. С. 5]. Вот как отвечал он тем, кто сомневался в своей пригодности к миссионерской службе: «Всякому из таких следует сказать: отдай в рост склонность твою, как талант, людям торгующим... Ты и в самом деле не достоин учить других, а только разве когда будет повелено, тогда будешь пересказывать другим человекам глаголы Божии, которые услышишь сам. Если же те, коим ты отдашь себя на рассмотрение, не найдут в тебе способности для сего послушания, то найдут для тебя весьма много других, сообразных с твоими дарованиями. Видишь, как многосложен состав сего служения. Ты не можешь быть проповедником? Будь до времени хлебником, водовозом для проповедников, будь чтецом, писцом, дровосеком, швецом, сапожником; учи азбуке молодых детей, ходи за огородом, составляй лекарства, служи больным. Ты не умеешь уловлять души человеческие в невод Христов? Лови рыбу с Петром и Андреем, починивай сети с Иаковом и Иоанном. Может быть, время настанет, когда и тебе будет сказано от Спасителя: «Иди за Мною, и Я сделаю тебя ловцом человеков». Слышишь ли? «Сделаю», – говорит Христос. И так Петр и Андрей, Иаков и Иоанн не были еще Апостолами, когда призваны были; но Спаситель сделал их тем впоследствии, так и тебя сделает плодоносным по мере, предназначенной для тебя сердцеведением Его» [147. С. 28].

Просветитель Алтая сам был ревностным «ловцом человеков», он неустанно отыскивал возможности для этого и почитал все случаи и обстоятельства благоприятными во исполнение слов апостола, повелевающего проповедовать благовременно и безвременно (см.: 2Тим.4:2). Характерен следующий рассказ священника А. Сулоцкого. Однажды архимандрит Макарий зашел в татарскую юрту для проповеди слова Божия. В юрте находилась одна только хозяйка, которая занималась стряпней. Несмотря на то что она была занята, он начал проповедовать, а татарка слушала. Когда ему стал мешать заплакавший в колыбели ребенок, он, видя, что хозяйка слушает внимательно, сел к колыбели и стал качать и убаюкивать дитя, продолжая в то же время поучать мать [300. С. 246].

Основатель Алтайской миссии, действуя по слову апостола: Для всех я сделался всем, чтобы спасти по крайней мере некоторых (1Кор.9:22), был для новообращенных не только духовным наставником, но и школьным учителем, врачом, учителем земледелия, культуры и гигиены, арбитром в их семейных и родственных спорах, а также защитником от произвола шаманов, родовых старейшин и государственных чиновников.

Радея о том, чтобы и после него созданное им братство продолжало плодотворно трудиться, основатель миссии прилагал все усилия к тому, чтобы основать на Алтае миссионерский монастырь, местом для которого он избрал Бийск. Кроме мужского монастыря он хотел создать и женскую миссионерскую обитель «к содействию миссии Церковной благопотребному» [233. С. 251].

Алтайский миссионер протоиерей Михаил Путинцев писал в 1882 году: «Дух отца Макария, дух апостольский, дух любви и братства, и доныне, благодарение Богу, не оставил нашей миссии: и начальник ее и братия неизменно составляют одну родную семью, идеже несть ни распрей, ни зависти, ни пререканий, – но святая любовь, а где любовь, там и Бог, а где Бог, там и вся благая⁶³ [273. С. 436].