Глава 3

1–5. Суламита ночью тревожно ищет своего Возлюбленного и наконец находит его. 6–11. Торжественный выход царя Соломона и торжество его бракосочетания.

Песн.3:1. На ложе моем ночью искала я того, которого любит душа моя, искала его и не нашла его.

Песн.3:2. Встану же я, пойду по городу, по улицам и площадям, и буду искать того, которого любит душа моя; искала я его и не нашла его.

Песн.3:3. Встретили меня стражи, обходящие город: «не видали ли вы того, которого любит душа моя?»

Песн.3:4. Но едва я отошла от них, как нашла того, которого любит душа моя, ухватилась за него, и не отпустила его, доколе не при­вела его в дом матери моей и во внутрен­ние комнаты родительницы моей.

Песн.3:5. Заклинаю вас, дщери Иерусалимские, сернами или по­левыми ланями: не будите и не тревожьте воз­люблен­ной, доколе ей угодно.

Все, что рассказывается здесь, происходит в глубокую ночь (ст. 1) и относится более к грезам и сновидениям Суламиты, чем к действительности, в которой, по библейско-еврейским понятиям, было бы непристойным для невесты искать жениха ночью по улицам города (вероятно, Иерусалима), ср. Притч 7.11. Гораздо более удовлетворительный смысл дает аллегорическое объяснение данной главы. «Возлюбленные (солнце и земля) расстались с взаимным томлением и скорбью. Особенно земля не может успокоиться, ей тошно, ей не лежится на ложе. Стихи 1–2 третьей главы – прекрасное поэтическое изображение той скрытой борьбы, которая чувствуется в палестинской природе ночью, того трепета, который стоит в самом воздухе и делает все окружающее как бы дрожащим. Земля ищет солнца и – скоро найдет (весенняя ночь не длинна.) Отдел оканчивается, как и предшествующий, обращенным к населению Палестины заклинанием – не портить той гармонии и любви, которые царствуют в кипящей медом и молоком палестинской природе» (Олесницкий, с. 370–371). Мидраш истолковывает данный отдел о религиозной и гражданской жизни Израиля во время ночей (т. е. пленений) египетской, вавилонской, мидийской, греческой и римской (s. 82).

Песн.3:6. Кто эта, восходящая от пустыни как бы столбы дыма, окуриваемая миррою и фимиамом, всякими по­рошками мироварника?

Песн.3:7. Вот одр его – Соломона: шестьдесят сильных вокруг него, из сильных Израилевых.

Песн.3:8. Все они держат по мечу, опытны в бою; у каждого меч при бедре его ради страха ночного.

Песн.3:9. Носильный одр сделал себе царь Соломон из дерев Ливанских;

Песн.3:10. столпцы его сделал из серебра, локотники его из золота, седалище его из пурпуровой ткани; внутрен­ность его убрана с любо­вью дщерями Иерусалимскими.

Песн.3:11. Пойдите и по­смотрите, дщери Сионские, на царя Соломона в венце, которым увенчала его мать его в день бракосочетания его, в день, радост­ный для сердца его.

Величественность изображаемой здесь картины побуждает священного писателя вывести новую группу действующих лиц, именно хор подруг Невесты, восклицанием ст. 6-го выражающих свои чувства восторга и удивления пред открывающимся здесь величественным зрелищем. Общий смысл нарисованной здесь картины обыкновенно понимается так, что здесь изображается бракосочетание царя Соломона с избранною Невестою Песни Песней, причем в ст. 6 представлено брачное шествие Невесты, в ст. 7–10 – встречный царский поезд жениха Соломона, а ст. 11 говорит о бракосочетании их, как уже совершившемся факте. Вопрос или восклицание ст. 6 естественно относить именно к Невесте и ее движению, как могут подтверждать это и параллели Песн 6.10 и Песн 8.5. Что касается ст. 6–10, то описание здесь одра евр. митта или носильного одра (аппирион ­­ греч. ψορε τον) и вся вообще изображаемая здесь обстановка парадного выхода и всего придворного великолепия царя Соломона, вполне подтверждаются всем, что известно о Соломоне из 3-й книги Царств и 2-ой Паралипоменон. Но нельзя не упомянуть здесь того объяснения, какое дает рассматриваемому отделу Песн 3.6–11 проф. А. А. Олесницкий, с точки зрения своей, уже известной нам, теории о происхождении, смысле и значении книги Песнь Песней. «Сущность этой строфы, говорит он, есть поэтическое изображение восхода солнца, по котором, как мы видели в предшествующей строфе, земля томилась в течение ночи… Изображение стиха шестого не может иметь никакого отношения к человеческой фигуре; сравнение человека со столбами дыма было бы не изящно и не натурально. Солнце же палестинское, восходящее именно со стороны пустыни (так называлась горная область Иудеи на восток от Иерусалима) среди синего пара вечно стоящего над моавитскими горами, для наблюдающего с иерусалимских гор является именно в столбах дыма, названного у поэта благовонным дымом мирры и фимиама, то есть подобным тому дыму, который дымился на жертвеннике храма (выход солнца встречался сожжением жертвы в иерусалимском храме» (с. 371).

Возражением против этого является женский род местоимения в вопросе: "кто эта…» (евр. мизот) и отмеченная нами параллельность ст. 6 двум другим местам (Песн 6.10, 8.5), в которых, несомненно, имеется в виду невеста. Первое возражение легко устраняется у проф. Олесницкого указанием на то, что евр. шемеш солнце в древнейшем еврейском языке женского рода, что подтверждается нередкою женскою конструкциею при нем глагола, напр., Быт 15:17, 19в Ktib, Наум 3.17 (с. 359). Но некоторая неожиданность появления в речи священного поэта подразумеваемого (будто бы) шемеш остается в силе. Однако посредствующим понятием является мысль о царе Израильском, а затем, как вершина всего, имеется в виду и мысль о Мессии. «Восхождение «обетованного» (Ис 30.26) солнца, – говорит в этом смысле проф. Олесницкий, – может означать только момент появления ожидаемого исполнителя судеб Божиих о Его земле и народе. И вот этот совершитель появляется в лучах вещественного солнца и есть не кто другой, как царь Соломон, политическое солнце страны (Solomon ­­ перс. sol солнце). В Песн 3.7–11 говорится именно о восшествии на престол Соломона и о торжественном появлении его народу. Изображенные здесь необыкновенные носилки, подобно колесницам в Песн 6.12, служат вместе и царским седалищем и атрибутом солнца (4Цар 23.11)… Бракосочетание, о котором здесь говорится, есть завет, заключаемый между царем и народом при вступлении царя на престол, и вместе поэтический завет солнца и земли, который поэты всех времен и народов находили в весеннем отношении солнца к земле. Но это не все. Соединение двух образов восхождения солнца и вступление на престол великого царя должно было приводить в сознание новый высший образ Мессии Царя, которого имя: Восток, и Солнце Праведное. По объяснению Мидраша (Midr. III, 11, s. 99), под царем упоминаемым в 3:11, разумеется царь – Мессия, поскольку только он может привести в гармонию явления тепла и явления холода, действия Ангела зимы Михаила и Ангела весны Гавриила» (с. 372–373).

«Страх ночной» (ст. 8) – боязнь призраков и под. существовал у евреев с древнейших времен (Иов 4.14; Руфь 3.8; Притч 3.23–25; Пс 90.5) до позднейших (Мф 14.26).