Отдел седьмой. Церковь в Палестине до рассеяния христиан из Иерусалима
XXXI. Избрание Матфея в число апостолов. Пятидесятница и сошествие св. Духа на апостолов. Первые обращенцы и состояние первенствующей Церкви
По возвращении в Иерусалим, ученики сплотились в одну общину, которая нашла себе помещение в особой горнице, быть может той самой, которая служила местом совершения Тайной вечери. Там около них собирались все верующие, между ними Пресв. Дева и другие ученицы Господа, и все они, сознавая себя особым обществом, отличным от окружающего их мира, «единодушно пребывали в молитве и молении» (Деян. 1:14). Это было малое стадо, которое сознавало свое ничтожество пред могуществом мира сего; но сила его была в молитве и надежде на тот великий дар, который они ожидали скоро получить по обетованию своего вознесшегося Учителя.
В течение десяти дней, протекших между Вознесением и Пятидесятницей, одною из первых забот Апостолов было восполнить то место, которое оказалось в их обществе за выходом из него Иуды. Это было сделано в первом же собрании верующих в Иерусалиме, которые, вследствие отсутствия многих из тех пятисот, кому Христос являлся в Галилее, собрались в числе ста двадцати человек. Страшные обстоятельства самоубийства предателя, о которых передавались различные ужасные сказания, оставили в их сердцах глубочайшую веру в непосредственное Божие возмездие виновному. Он за свое злодейство лишился своего высокого достоинствами «удалился в свое собственное место». Что его место нужно было занять кем нибудь, это считалось необходимым уже потому, что сам Христос избрал двенадцать Апостолов – по священному числу колен израилевых. Об этом позаботился ап. Петр, который обратился к собранию с речью, изложив в ней и самые условия апостольства. Существенным условием для нового апостола было то, чтобы он был свидетелем Воскресения и находился в общении с учениками во все время пребывания Спасителя с ними. Способ этого назначения, единственный в Новом Завете, по-видимому вытекал из особого положения Церкви в течение первых дней между Вознесением и сошествием Св. Духа. Как бы чувствуя, что они еще не обладали живою силою истинного различения духов, Апостолы избрали двоих: Иосифа Варсаву, который в языческих кружках обыкновенно прозывался Иустом, и Матфея, и затем, согласно ветхозаветным примерам и иудейским обычаям (Лк. 1:9), помолились Богу, чтобы Он показал того, кого Он избрал. Брошен был жребий, и он выпал на Матфея, который поэтому и принят был в число двенадцати Апостолов, и верующие во главе своих двенадцати вождей начали готовиться к великому празднику Пятидесятницы.
В первых числах месяца сивана (июня) в Палестине уже заканчивается жатва, на полях добираются последние колосья пшеницы. Так же было и в тот год, в который закончилось земное служение Спасителя мира. Окончив собирание пшеницы, иудеи готовились к празднику Пятидесятницы, причем пекли из новой пшеницы хлебы и выбирали лучших животных из своих стад для принесения их в жертву, по установлению закона. Праздник Пятидесятницы, с которым связывалось воспоминание о возведении израильского народа на степень избраннейшего между всеми народами земли и о даровании ему закона на Синае, для иудеев имел почти такое же значение, как и Пасха, и каждый из них считал своим долгом при первой возможности быть в этот праздник в Иерусалиме, чтобы там принести установленную жертву, – и это считали для себя обязательными не только палестинские, но и вне палестинские иудеи, жившие почти во всех странах известного тогда мира. Поэтому в Иерусалиме около этого времени можно было встретить иудеев – строгих ревнителей закона, прибывших из Рима, Египта, Крита, Аравии, Месопотамии, из всех областей Малой и Западной Азии, – из «всякого народа под небесами», а также прозелитов из разных языческих народов. И без того многолюдный и шумный, Иерусалим представлял в это время вид волнующегося моря людей, переполнявших и улицы, и дома, и окрестные возвышенности. Гул разноязычных говоров стоном стоял над городом.
В предпраздничные дни, когда во все ворота города входили непрерывные толпы богомольцев, осиротевшие ученики Иисуса Христа, по обыкновению собравшись в горнице, предавались молитве и невольно размышляли о пережитых событиях. Сколько событий, самых великих, страшных и радостных, совершилось на их глазах в это время. Ведь прошло только три с половиною года с тех пор, как Иисус Назарянин Своим властными словом оторвал их от их убогих занятий и они несознательно пошли за Ним, повинуясь лишь неодолимой силе этого слова, – но эти три года больше и важнее всякой вечности! Уже одного того, что пережили за это время и чему были свидетелями эти простодушные галилеяне, было достаточно, чтобы сделать из них людей сосредоточенных, глубже понимающих цель служения Христова, чем как это было прежде, когда они готовы были спорить между собой, кому быть первым в устрояемом Учителем царстве на земле. Но еще к большей сосредоточенности располагало их ожидание того обетованного им Утешителя, который, возместив им Учителя, облек бы их, по обетованию, силою свыше и научил всему, что еще смутно сознавали они.
Но вот настал день праздника Пятидесятницы. Было около 3-х часов утра. Бесчисленные толпы народа устремились к храму для молитвы и жертвоприношений. Площадь Харам стонала от говора разноязычных масс народа. Продавцы жертвенных животных громко зазывали покупателей. Левиты и священники торопливо перебегали между народом, исполняя разные священнические обязанности. Дым и пламя жертвоприношений высоко поднимались с жертвенников. Книжники и фарисеи глубокомысленно следили за направлением дыма и толковали простодушному народу, что велика милость Иеговы к избранному народу, скоро придет обетованный и провозвещенный пророками Мессия и восстановит Израилю царство великое и славное, – пониженным голосом прибавляли они, боязливо оглядываясь на римскую стражу. Так ослепленные рабы Ветхого Завета торжествовали день установления закона и не ведали, что сила закона миновала, и настала благодать! Представители Нового Завета с грустью смотрели с высоты своей горницы на это волнующееся море непросвещенных масс. Как несмысленны и жалки были в глазах их эти люди! Многие из них прибыли из отдаленнейших стран, перенесли тяжести и громадные издержки путешествия, – и для чего же? лишь для того, чтобы засвидетельствовать свою рабскую преданность уже немеющему силы закону... Вон ревнитель закона выбирает у торговцев «агнца без порока» (Числ.6:14), как предписано в законе, и ведет его на заклание, а за ним другой ведет «козла в жертву за грех»...(Лев. 9:3) Безумные! Они не ведают, что служат тщете Ветхого Завета в то время, когда на место его миру возвещен Новый Завет благодати, служат тени, когда явилась сама действительность, ведут на заклание ягненка и козла, когда тяжесть мирового греха уже принял на себя Божественный Агнец и совершил спасение мира, пострадав, будучи заклан от этой неразумной толпы, не знающей того, что она творит... И тихо молились ученики духом и истиною – вопреки этой суетившейся толпе, исполнявшей отжившую букву закона.
В виду представлявшегося взорам народного торжества в воспоминание дарования закона на горе Синае, и молитва Апостолов естественно должна была иметь своим предметом прошение к вознесшемуся Учителю, чтобы Он скорее послал им обетованного Духа, который утешил бы их в сиротстве и дал тот новый закон благодати, с благовестием которого они с радостью пошли бы по всему миру. Молитва их была услышана. Когда они молились, внезапно «сделался необыкновенный шум с неба, как бы от несущегося бурного ветра» (Деян. 2:2) или как бы от волнения вод многих; дом, где они находились, потрясся до основ как бы от урагана, соединенного с землетрясением. Не успели они еще оправиться от неожиданности этого поразившего их явления, как последовало новое явление: как бы пламя огненное осветило дом и разделяющиеся языки его почили по одному на каждом из них. Что это такое? с изумлением спрашивали Апостолы друг друга. Им известно было, что подобные явления происходили на горе Синае в день законодательства. В тот день при наступлении утра слышались раскаты грома и ослепительные молнии пронизывали гору, которая вся дымилась и трепетала, и Господь сошел к Моисею и дал ему закон. Не дает ли и им теперь вознесшийся Учитель новый закон, из которого они научатся всякой правде? Но скоро их недоумения рассеялись. Уже в первых вопросах удивления, с которыми они обращались друг к другу, они увидели, что говорят на разных, дотоле неведомых им языках, и внутри себя чувствовали клокотание новых могучих сил. Они почувствовали себя как бы вновь рожденными. Мысли возвышенные и глубокие зароились в их умах, и вера, горячая как пламя, запылала в их сердцах. Мгновенно воспомянулось им все учение, которое они некогда слышали от Учителя, и каждое слово этого учения как раскаленное железо жгло им сердце и требовало открытого всенародного исповедания. Они поняли, что «исполнились Духа Святаго и Дух давал им провещавать» (Деян. 2:4). Тесны были для них теперь пределы горницы: неудержимая сила вдохновения влекла их в это народное море, которое волновалось пред храмом, чтобы там в боговдохновенной проповеди исповедать Христа и проповедать Его слово.
Между тем и народ, пораженный происшедшими необычайными явлениями, пришел в смятение и устремился к дому, в котором находились богопросвещенные Апостолы. Апостолы вышли из дома. Взоры их сияли как молния, проникая народные толпы, и радостно озирали они эти необозримые массы, представлявшие богатую жатву для делателей и созидателей Царства Христова. И начали они вдохновенную речь. Неудержимым потоком лилась она из их уст, слагаясь из слов, из которых каждое было их сердцем, воплощенною верою и любовью к их Небесному Учителю. Что значили тогда пред ними знаменитейшие ораторы классического мира, слагавшие свои речи по правилам искусства, – речи, одушевленные лишь их убогим тщеславием? Вдохновенные речи Апостолов гремели как гром, потрясающий горы, и действовали с силою молота, разбивающего скалы. Безмолвно внимали несметные толпы народа дивным речам, и дивились более этим речам, нежели тем грозным явлениям, которые привлекли их сюда. Под первым неотразимым впечатлением этих речей, массы народные не замечали их чудесной внешней особенности. Они чувствовали только, что эти речи – необыкновенные речи, что они проникают до мозга костей, и как огонь жгут сердца слушателей. Но когда прошло первое впечатление и массы разноязычного народа переглянулись между собою, чтобы поделиться вынесенным впечатлением, они с изумлением заметили, что только что выслушанные речи каждый из них слышал на родном языке. От изумления у всех как бы застыли лица. Как! и египтянин, доселе гордившийся тем, что язык его знают лишь рожденные в земле пирамид, и грек и римлянин, считавшие свой язык достоянием лишь образованных людей, – все они теперь слышать каждый свой язык, и от кого же? – от этих невежественных, заброшенных, убогих галилеян, одно имя которых звучало презрением! Сначала немое изумление затем начало высказываться в словах и восклицаниях. Гуд восклицаний и вопросов пробежал по массам: все обращались друг к другу за разъяснением загадочного явления. «Сии говорящие не все ли Галилеяне?» (Деян. 2:7) – удивлено спрашивали в народе друг друга. «Как же мы слышим каждый собственное наречие, в котором родились, слышим их нашими языками говорящих о великих делах Божиих? И опять изумлялись все, и недоумевая говорили друг другу: что это значит?» (Деян. 2:8,11,12) Но необычайное явление не всегда вызывает одно только удивление. Среди многочисленной толпы всегда найдутся люди, для легкомыслия которых нет ничего необычайного и чудесного и которые в оправдание ли своего глубокого невежества, или для достижения низких своекорыстных целей будут стараться и самое необычайное низвести на степень единственно понятной им пошлости. Нашлись такие и среди массы народа, окружавшего боговдохновенных Апостолов. Эти безумцы чужды были святого удивления к необычайному явлению, и они, насмехаясь, говорили, – кивая на Апостолов: «они напились садкого вина» (Деян. 2:13)(любимый утренний напиток в древности). Так кощунственное легкомыслие всегда посмеивается над святым вдохновением!
Не понять было чувственному и жестоковыйному народу происходившего пред ним: это было чудо – великое и таинственное, тот чудесный дар, который небесный Учитель обещал пред вознесением, когда сказал, что верующие в Него «будут говорить новыми языками» (Мк. 16:17). Теперь это обетование исполнилось: Его ученики стали говорить другими новыми языками, и говорили то, чему научил их ниспосланный Утешитель Св. Дух. Всякое чудо, направленное к достижению возвышенных религиозно нравственных целей, прежде всего имеет в виду устранение естественных препятствии к этому. Так было и теперь. Учение Христа должно было проповедаться всем народам земли, а между тем их разделяла преграда в виде разности языков и наречий. Дар языков устранил эту преграду, и слово Христа свободно могло распространяться по всему миру. Как чудесный дар, он был непостижим не только тогдашней невежественной толпе, но останется таким и для высшего научного знания, и все научные попытки объяснить его представляют одно смутное гадание. Между прочим, некоторые из толкователей думали объяснить это чудо отнесением его главным образом на счет слушателей, предполагая, что Апостолы говорили своим обыкновенным языком, но слушателям под впечатлением необычайных явлений и одушевления казалось, что они каждый слышат свой родной язык, или что Апостолам действием Св. Духа возвращен был тот чистый, первобытный, общепонятный язык, который потерян был при вавилонском столпотворении, – и язык этот теперь понятен был всем народностям. Но при таком объяснении явление это остается едва-ли еще не более чудесным и таинственным. Что же касается других вольномыслящих толкователей, которые, не признавая дара языков чудом, усиливаются объяснить его естественным путем, указывая на некоторые случаи сомнамбулизма, когда одержимые им вдруг в экстазе начинали говорить дотоле неизвестные им слова и речи, то это объяснение как приписывающее чудо ненормальному состоянию, очевидно не новое, и есть лишь видоизмененное повторение объяснения современных явлению толкователей, которые, кощунственно насмехаясь, говорили: «они напились сладкого вина»... Нет, не сладкое вино и не сомнамбулизм действовали в Апостолах, в них действовала премудрость Божия, облекшая их сверхчеловеческою силою!
Между тем гул восклицаний все более разливался по народным массам, не умевшим объяснить чудесного явления. Но среди восклицаний удивления все громче стали раздаваться насмешливые голоса кощунников, усиливавшихся дать преобладание своему легкомыслию. Минута была страшная. Делу Божию грозило общее посмеяние. Но оно никогда не посмеевается! В этот момент из среды Апостолов выступил Апостол Петр и громким голосом обратился к волновавшейся толпе: «Мужи иудейские и все обитающие в Иерусалиме!» (Деян. 2:14) – возопил он. Толпа, пораженная мужеством Апостола, смолкла и притаила дыхание. А Апостол Петр продолжал: «сие да будет вам известно, и внимайте словам моим: они не пьяны, как вы думаете, ибо теперь третий час дня; но это есть предреченное пророком Иоилем: и будет в последние дни, говорит Бог, излию от Духа Моего на всякую плоть, и будут пророчествовать» (Деян. 2:14–17). Толпа умилилась сердцем, услышав пророческое слово, и Апостол Петр перешел к открытой проповеди о Христе. «Мужи израильские!» – воскликнул он опять. «Выслушайте слова сии: Иисуса Назорея, Мужа, засвидетельствованного вам от Бога знамениями и чудесами, которые Бог сотворил чрез Него среди вас, как и сами знаете, Сего вы взяли и, пригвоздив руками беззаконных, убили... Но Бог воскресил Его, расторгнув узы смерти... чему все мы свидетели. Итак, Он, быв вознесен десницею Божиею и приняв от Отца обетование Св. Духа, излил то, что вы ныне видите и слышите... Итак твердо знай весь дом Израилев, что Бог соделал Господом и Христом Сего Иисуса, Которого вы распяли» (Деян. 2:22–36). Апостол кончил свою речь, но как страшный гром небесного правосудия слова ее раздавались еще в ушах тех из этой толпы, которые лишь пятьдесят дней тому назад в безумном неистовстве кричали: «распни, распни Его!» (Ин. 19:6). С воплем отчаяния многие бросились к Петру и другим Апостолам, восклицая: «что нам делать, мужи братия? Петр же сказал им: покайтесь, и да крестится каждый из вас во имя Иисуса Христа для прощения грехов и получите дар Святаго Духа» (Деян. 2:37–38). И были эти слова как целительный елей для настрадавшихся душ. В тот день крестилось около трех тысяч человек. Это были первые плоды с назревшей всенародной нивы, но богатство этих первых плодов ясно давало знать о богатстве последующей жатвы. По окончании праздника паломники разнесли молву о виденном и слышанном ими во все концы мира и бросили первые семена учения Христова на невозделанную почву язычества.
После праздника Пятидесятницы началось постепенное возрастание общества Христова, которое совершенно получает характер Церкви Христианской, с ее внешними формами и установлениями. «Все верующие были вместе и имели все общее» (Деян. 2:44). Они еще не сразу могли порвать с ветхозаветными установлениями, так что и самым местом их молитвы продолжал служить храм, где они и «пребывали каждый день единодушно» (Деян. 2:46); но в то же время началось и совершенно христианское богослужение, состоявшее в преломлении хлеба, по заповеди Христовой. Особенным же отличием их от остального мира было внутреннее возрождение, которое делало их совершенно непохожими на своекорыстных сынов мира сего. Одним из существенных недостатков современных иудеев было крайнее своекорыстие, поделившее их на разрозненные единицы, заботившиеся лишь о себе и бессердечно относившиеся к нуждам других. Дух Евангельской любви победил в верующих это своекорыстие, и они «продавали имения и всякую собственность, и разделяли всем, смотря по нужде каждого» (Деян. 2:45). Это был первый опыт того общежития, которое впоследствии нашло место в христианском общежительном монашестве. И таким образом жили первые христиане, «хваля Бога и находясь в любви у всего народа. Господь же ежедневно прилагал спасаемых к Церкви» (Деян. 2:47).
XXXII. Исцеление хромого в храме. Предостережение со стороны синедриона. Общение имений. Ананий и Сапфира. Гонения. Семь диаконов и их ревность в распространении Евангелия
Наделенные необычайными дарами, Апостолы стали проповедывать Евангелие, подкрепляя его необычайными делами. Впереди других в этом отношении был Ап. Петр, действовавший вместе с Иоанном. Отправившись в храм, они встретили у Красных ворот храма беспомощного хромого нищего, который попросил у них милостыни. Ап. Петр сказал ему: «серебра и золота нет у меня; а что имею, то даю тебе: во имя Иисуса Христа Назорея встань и ходи» (Деян. 3:6). Когда Апостол поднял его за правую руку, то хромец, «вскочил, стал и начал ходить, и вошел с ними в храм ходя, и скача, и хваля Бога» (Деян. 3:8). Такая чудесная перемена с известным всем жителям нищим поразила всех: около Апостолов, от которых не отходил благодарный нищий, собралось множество народа, и Ап. Петр обратился к нему с проповедью, в которой на основании Св. Писания и всей ветхозаветной истории доказывал, что иудеи по слепоте своей «убили Начальника жизни» (Деян. 3:15). Но так как все это они сделали по неведению, то им осталась еще возможность для покаяния. «Итак, говорил воодушевленный Апостол, покайтесь и обратитесь, чтобы загладить грехи ваши; да придут времена отрады от лица Господа» (Деян. 3:19–20).
Проповедь эта, собиравшая множество слушателей, обратила на себя внимание членов синедриона, которые, видя в ней продолжение того самого учения, которое проповедывал распятый ими галилейский Учитель, крайне вознегодовали на этих ничтожных, по их мнению, галилейских поселян, осмеливавшихся выступать с проповедью в храме. Апостолы были схвачены и отданы под стражу, но это лишь более содействовало успеху их проповеди. «Многие из слышавших слово их уверовали; и было число таковых людей около пяти тысяч» (Деян. 4:4). На другой день собрался синедрион, в который и приведены были Апостолы. Совет составился из главных виновников смерти Христа, первосвященников Анны и Каиафы, которые теперь с смущением должны были чувствовать, что, распяв Иисуса, они не распяли Его дела. Ап. Петр на вопрос: «какою силою или каким именем они сделали» (Деян. 4:7) поразившее весь Иерусалим чудо, смело отвечал речью, в которой прямо говорил, что они сделали это именем того самого «Иисуса Христа Назорея, Которого иудеи распяли, но Которого Бог воскресил из мертвых» (Деян. 4:10). Тогда исполнилось предсказание Христа, говорившего Своим ученикам, что когда они будут приведены на суд, то им нечего будет заботиться о том, что говорить в ответ, потому что Он вложит в уста мудрость, которой не в состоянии будут противиться их враги. Необычайная смелость и бойкость речи, поражавшая тем более, что речь эта исходила из уст очевидно необразованных людей, не оставляла в совете никакого сомнения, что это были достойные последователи Иисуса, а присутствие исцеленного человека лишало возможности отвергать чудо. Поэтому синедрион решил прибегнуть к полумере, ограничившись лишь строгим запрещением проповедывать во имя Иисуса. Но Апостолы мужественно отвечали на это: «судите, справедливо ли пред Богом слушать вас больше, нежели Бога? Мы не можем не говорить того, что видели и слышали» (Деян. 4:19–20). Подобный ответ заставил старейшин скрежетать зубами от злобного негодования, но так как употребить кокая либо крутые меры они опасались народа, то поневоле ограничились лишь повторением угроз, с которыми и отпустили Апостолов. Верующие встретили их с восторгом и выразили свою благодарность Богу общею молитвою, представляющею собою первый пример общественной молитвы христиан (Деян. 4:24–30). «И, по молитве их, поколебалось место, где они были собраны, и Исполнились все Духа Святаго, и говорили слово Божие с дерзновением» (Деян. 4:31).
Дело свое Апостолы продолжали с еще большим рвением, и собрание верующих еще более выделялось своими добродетелями и своим беспримерным единодушием. «У множества уверовавших было одно сердце и одна душа; и никто ничего из имения своего не называл своим, но все у них было общее» (Деян. 4:32). Это не значит, что первые христиане приняли мечтательную и неосуществимую на деле теорию, известную под названием коммунизма, сущность которого заключается в отвержении всякой личной собственности. Коммунизм предполагает собою обязательную отмену всякой личной собственности, между тем у первых христиан общение имений было лишь выражением внутреннего духа самоотвержения, с которым они относились к делам человеколюбия и продавали все, чтобы образовать, так сказать, фонд для помощи нуждающимся собратьям. Отсюда это общение имений очевидно не было обязательным, и если некоторые лица, как напр. Варнава, левит с о. Кипра, даже продал свою землю, чтобы вырученные деньги принести к ногам Апостолов, то этот случай отмечается как выдающийся, а затем другой случай – с Ананией ясно доказывает необязательность подобного общения имений. Этот Анания с женою своей Сапфирой, увлекшись примером других, также продали свое имение, чтобы вырученные деньги внести в общую кассу христиан. Но при этом у них зашевелилось чувство своекорыстия, и они утаили часть полученной от продажи суммы и, принесши остальную часть Апостолам, уверяли, что это вся вырученная ими сумма. Ложь этого заявления явно отразилась на лице еще не совсем испорченного Анании, и ап. Петр обратился к нему с строгим обличением, говоря, что они солгали не Апостолам, а Духу Святому. «Чем ты владел, говорил Апостол Анании, не твое ли было, и приобретенное продажею не в твоей ли власти находилось?» (Деян. 5:4) давая ему этим знать, что продажа имения для него была отнюдь не обязательна, и для церкви дороже в ее сынах дух внутреннего усердия, а не невольного принуждения. Обличение это так сильно подействовало на Ананию, что он тут же пал бездыханным. Часа через три, когда уже делались приготовления к погребению Анании, пришла жена его Сапфира, ничего не зная о случившемся. На вопрос Ап. Петра, она повторила ложь, высказанную ее мужем Ананией; Апостол, видя такое лукавство, обратился и к ней с подобным же обличением. «Что это, сказал он, согласились вы искусить Духа Господня? вот, входят в двери погребавшие мужа твоего; и тебя вынесут. Вдруг она упала у ног его и испустила дух» (Деян. 5:9–10), и ее похоронили вместе с мужем. Такое страшное событие навело «великий страх на всю церковь и на всех слышавших это» (Деян. 5:11), и естественно воздержало некоторых, не чувствовавших себя достаточно подготовленными, от вступления в церковь. Но вообще дело обращения продолжалось. Апостолы с своими последователями ежедневно собирались в Соломоновом притворе храма. Чудеса их умножались. К ним выносили больных на улицы на постелях, «дабы хотя тень проходящего Петра осенила кого из них. Сходились также в Иерусалим многие из окрестных городов, неся больных и нечистыми духами одержимых, которые и исцелялись все» (Деян. 5:15–16).
Все это естественно не могло оставить в покое первосвященников и старейшин иудейских. Пред совестью их видимо разрасталась тень Распятого ими Галилеянина. Не в силах больше терпеть подобного успеха Апостолов, первосвященники опять велели схватить Апостолов и на этот раз ввергнуть их в тюрьму. Синедрион рано собрался для суда над ними. Но когда послали за ними в тюрьму, то оказалось, что Апостолов уже не было там и что освобожденные Ангелом Господним они спокойно учили в храме. В крайнем смущении члены синедриона еще раз отправили храмового начальника арестовать их, но на этот раз без всякого насилия, которое могло бы повести к опасным последствиям. Апостолы не оказали никакого сопротивления и тотчас же были поставлены там, где некогда стоял их Спаситель – по средине грозного полукруга гневных судей. В ответ на негодующее напоминание со стороны первосвященника о полученном ими предостережении, Ап. Петр прямо высказал свой взгляд на дело, что именно, когда наша обязанность к человеку сталкивается с нашею обязанностью к Богу, то мы должны скорее повиноваться Богу. Первосвященник сказал им: «вы хотите навести на нас кровь Того Человека» (Деян. 5:28). Слова эти обнаружили в них опасение страшного возмездия за наглый вопль: «кровь Его на нас и на детях наших» (Мф. 27:25). Тогда синедрион не боялся Иисуса. Теперь он трепетал при мысли о мщении, которое могло быть низведено на него двумя из презреннейших учеников. Фраза эта замечательна также в том отношении, что в первый раз представляет пример уклонения иудеев называть Христа по имени, что делает также и талмуд, называющий Его большею частью неопределенным «некто». Петр не увеличивал тревоги вождей иудейских; он не сделал намека на предстоящее мщение; он только сказал, что Апостолы и Св. Дух, действовавший в них, были свидетелями Воскресения и прославления Того, Кого они убили. При этих словах члены синедриона от ярости заскрежетали зубами и стали замышлять новое на законных основаниях убийство, совершение которого однако же по их собственным правилам могло сделать их проклятыми в глазах своих соотечественников, как собрание, преданное делам крови. Этот позор был отвращен речью одного мудрого мужа между ними. Это был Гамалиил, славившийся как один из величайших знатоков закона и приобретший в христианской церкви еще большее значение как бывший учитель величайшего из Апостолов. Он даль мудрый совет подождать и посмотреть, что может выйти из нового учения, предоставленного самому себе. Это был век различных мятежных обманщиков, в роде Февды и Иуды Галилеянина, которые заканчивали открытым восстанием и были сокрушены силою Рима. Таков несомненно будет конец и этих проповедников, если только они подобные же обманщики, – и это сразу же избавит синедрион от всяких хлопот и опасностей. Но возможен и иной оборот. Дело это может оказаться от Бога; и если так, то уничтожить его невозможно, а противодействовать ему значит прямо выступать богопротивниками. Совет этот исходил от такого высокочтимого лица и сам по себе был столь разумен, что синедрион невольно склонился к нему; но чтобы хоть сколько-нибудь удовлетворить свою ярость, он предал Апостолов бичеванию, подвергнув каждого из них сорока ударам без одного, как это требовалось законом. Но конечно подобное наказание отнюдь не могло ослабить ревности Апостолов, которые по-прежнему продолжали свою проповедническую деятельность в притворе Соломоновом. Наказание это не только не устрашило Петра и Иоанна, а напротив возбудило в них необычайную радость, что они «за имя Господа Иисуса удостоились принять бесчестие. И всякий день в храме и по домам не переставали учить и благовествовать об Иисусе Христе» (Деян. 5:41–42).
Деятельность Апостолов конечно происходила главным образом среди местных палестинских иудеев, из которых и составилось первое собрание верующих во Христа; но вместе с тем в Иерусалиме бывало по большим праздникам множество и иудеев не палестинских, прибывавших в святой город из всевозможных стран, где только жили иудеи рассеяния, и многие из них также уверовали и крестились. Таким образом в Церкви образовалось два класса верующих – евреи в собственном смысле этого слова, и так называемые эллинисты. Эллинистами назывались вообще все те иудеи, которые, живя вне Палестины, со времени Александра Великого всецело поддались греческому влиянию и даже забыли свой родной язык. Хотя многие из них были также ревностными хранителями Моисеева закона, но самая жизнь их среди язычников и подчинение греческой культуре и греческим обычаям внушало палестинским иудеям некоторое чувство недоверия по отношению к ним, так что между ними постоянно существовало некоторое разъединение, переходившее иногда во взаимную подозрительность и враждебность. Это чувство сказалось отчасти и в Церкви Христовой, и когда число верующих умножилось, то почти неизбежным стало столкновение между этими двумя различными классами. Так именно и случилось: «произошол у Эллинистов ропот на Евреев» (Деян. 6:1). Частною причиною этого ропота было действительное или воображаемое пренебрежение к вдовам эллинистов при ежедневной раздаче пищи и милостыни. Некоторое неудовольствие могло возникнуть из-за того, что все должности в церкви находились в руках у евреев, которые естественно могли более обращать внимания на нужды своих ближних соотечественниц. Вдовы же были таким классом, который более всего нуждался в помощи. Известно, какое внимание ап. Павел обращал на их положение даже в Коринфе, и некоторые из мудрейших постановлений, приписываемых Гамалиилу, направлялись к облегчению страданий, неразлучных с их положением. Благодаря заключенности, в которой по вековому обычаю жили женщины на востоке, доля вдовы при отсутствии людей, которые могли бы заботиться о ней, могла быть действительно безотрадною. Неравенство в отношении к ним естественно могло возбудить ропот, тем более, что до своего обращения в христианство эти вдовы имели право на пособие из корвана т. е. сокровищницы храма.
Но Апостолы отнеслись к этим жалобам с тем беспристрастием и великодушием, которое служит лучшим доказательством того, как мало они были повинны в пристрастии по отношению к вдовам евреев. Созвав учеников на собрание, они сказали им, что настало время, когда Апостолам стало уже неудобно заниматься распределением милостыни, – тем делом, которое могло отвлекать их от более высоких и важных обязанностей. Поэтому они предложили собранию избрать семь человек из лиц безукоризненного характера, высоких духовных дарований и деловой мудрости для того, чтобы из них составить особую степень сужения в церкви, степень диаконов, с целью избавить Апостолов от хозяйственного бремени и дать им возможность посвятить все свои силы на молитву и пастырские труды. Совет был принят и Апостолам было представлено семь наиболее подходящих к этому положению лиц. Они были допущены к обязанностям своего служения молитвой и возложением рук, что с этого времени и сделалось обычным посвящением на должность диакона.
Эти семь избранников были: Стефан, Филипп, Прохор, Никанор, Тимон, Пармен и Николай антиохиец, обращенный из язычников. Греческие имена этих избранников показывают, что все они или большинство их были избраны из эллинистов, и таким образом не только дано было полное удовлетворение ропщущим, но и отнять самый повод к дальнейшим неудовольствиям. Эти-то избранники пред вступлением в должность были торжественно рукоположены Апостолами, и таким образом в Церкви уже в самом начале стали вырабатываться иерархические степени, долженствовавшие постепенно составить христианскую иерархию с ее тремя богоустановленными степенями священства. Доселе все три степени сосредоточивались в лице Апостолов, бывших и епископами, и пресвитерами, и диаконами. Нужды церковно-общественной жизни, усложнившиеся с умножением верующих, потребовали выделения этих степеней, и прежде всего, сообразно с наличною потребностью, выделена была должность диаконская, которая и вверена была семи вызванным избранникам.
Естественным следствием этого церковного учреждения было то, что Апостолы, освободившись от забот о материальном обеспечении бедных собратьев, всецело отдались высшему служению слова, находя вместе с тем деятельных помощников в самих диаконах. И вот «слово Божие росло, и число учеников весьма умножалось в Иерусалиме» (Деян. 6:7); теперь стали принимать христианство не только простые иудеи, но и лица священного сана. Так уже раньше в число верующих вступил левит Иосия, прозванный от Апостолов Варнавою, т. е. сыном утешения, – тот самый, который заявил себя примерною ревностью и самоотвержением в деле общения имений; а теперь «и из священников очень многие покорились вере» (Деян. 6:7), и конечно сделались пресвитерами в новой Церкви, восполняя и завершая ее трехчинную иерархию.
XXXIII. Архидиакон Стефан, его проповедь и мученичество. Гонение на учеников и рассеяние их из Иерусалима. Распространение Евангелия. Проповедь Филиппа в Самарии. Симон волхв. Обращение эфиопского евнуха. Состояние Церкви к концу царствования Тиверия
Избранные диаконы, приняв на себя заведывание делами благотворения, не только предоставляли Апостолам больше свободы в деле проповеди, но вместе с тем явились и достойными им помощниками в этом великом деле. Особенно замечателен был в этом отношении Стефан, представляющий собою одну из замечательных личностей в первенствующей церкви.
Будучи избран в число семи диаконов, св. Стефан, «исполненный веры и силы» (Деян. 6:8), сразу сделался наиболее видным из них. Он «совершал великие чудеса и знамения в народе» (Деян. 6:8), так что в этом отношении как бы стоял на одном уровне с Апостолами. Обладая необычайными дарованиями и вместе высоким образованием, он конечно не мог ограничиться в своем служении раздачей милостыни. Его влекло на более обширное и плодотворное поприще проповеди, и он действительно выступил на нее. Раздавателю милостыни конечно часто приходилось встречаться со всевозможными личностями и часто заводить беседы о христианстве и его отношении к иудейству. Доселе христиане, состоявшие в большинстве из обращенных иудеев и эллинистов, мало отличались от иудеев и продолжали соблюдать внешние формы иудейского богослужения, собираясь в храмах и синагогах. Но эта связь конечно была временная, и она должна была, по мере образования самостоятельных форм в христианской Церкви, совершенно порваться, что теперь уже начали сознавать все более просвещенные духовно люди. Впереди их стоял диакон Стефан, который и начал проповедь в этом именно духе. Местом его проповедничества были синагоги эллинистов. Сам будучи эллинистом, он и с проповедью по преимуществу обращался к своим собратьям по положению. Проповедь его обратила на себя внимание, но вместе с тем встретила и противодействие. Эллинисты из различных стран обыкновенно имели свои отдельные синагоги, которых в Иерусалиме числилось до четырехсот, и в одной из этих синагог, к которой принадлежали либертинцы (т. е. отпущенники из рабов), киринейцы и александрийцы, вступили в горячий спор с Стефаном. В прения эти вмешались и еще кое-кто, именно «некоторые из Киликии и Асии», так что спор принял крайне горячий характер. Следствием этого спора было полное торжество св. Стефана над своими противниками. Эллинисты не в силах были «противостоять мудрости и Духу, Которым он говорил» (Деян. 6:10). Высокомерные книжники с изумлением должны были видеть, что проповедник не был обыкновенным поселянином, каких они привыкли видеть проповедниками христианства, а обладал не только языческим образованием, но иудейскою ученостью. Спор конечно происходил касательно Мессии, и иудейские книжники, при своем извращенном представлении о Мессии, должны были приходить в ярость, слыша, что св. Стефан с непреоборимою силою доказывал им на основании св. Писания и истории, что Этот Мессия уже пришел и что народ иудейский и особенно велеученые законники, не только не узнали и не признали Его, но и распяли на кресте, как злодея. И Этот Мессия был Иисус Назарянин, проповедником Которого выступал Стефан.
Разъяренные такою проповедью и не чувствуя себя в состоянии долее противостоять ей, эллинисты прибегли к насилию. Они возбудили против него народ, и старейшин, распространяя чрез подкупленных лжесвидетелей слух, что он «говорил хульные слова на Моисея и на Бога, на святое место сие (храм) и на закон» (Деян. 6:11,13). Пользуясь этой поддержкой, они неожиданно напали на св. Стефана и предали его суду синедриона. Начался обычный разбор со стороны судилища, которое уже запятнало себя вопиющим неправосудием и кровожадностью. Явились непременные члены этого судилища – лжесвидетели, которые уверяли, будто обвиняемый говорил, «что Иисус Назорей разрушит место сие, и переменит обычаи, которые передал нам Моисей» (Деян. 6:14). Лжесвидетельства эти были тем опаснее, что основывались на извращении истины. Св. Стефан действительно проповедовал о совершенной Христом отмене всего ветхозаветного домостроительства, но эта отмена должна совершиться не чрез насилие, а внутренним действием Духа Божия, как она уже и начала совершаться теперь. И эту истину он хотел торжественно выяснить пред самым синедрионом, который при всей своей предубежденности к проповеднику ненавистного имени, не мог не восторгаться красотою и богопросвещенным лицем этого человека, и «видели лице его как лице Ангела» (Деян. 6:15). Когда лжесвидетели истощились в своих измышленных показаниях, последовал вопрос первосвященника: «так ли это?» (Деян. 7:1) и на этот вопрос св. Стефан отвечал боговдохновенною защитительною речью, в которой выяснено происхождение христианства как новой высшей, сравнительно с иудейством, ступени домостроительства Божия. Припомнив всю ветхозаветную историю от призвания Авраама, он самым изложением ее доказывал, что в общем ходе образования иудейской религии и закона было постепенное развитие завета и лучших обетований, чему однако же постоянно противился избранный народ. Показав таким образом на основании истории, что это они именно, его обвинители, постоянно оказывались нарушителями и противниками Бож. закона, св. Стефан изложил историю противления их отцов самому Моисею, и тут же пророчески указал на возможность их противления и тому высшему пророку, о явлении которого предсказывал Моисей. Затем, обращаясь к обвинению его в хулении храма, он показал опять исторически, как они именно являлись величайшими хулителями храма Божия и со времени Моисея постоянно уклонялись от истинного богослужения к идолослужению. Но самый храм не есть единственное место соприсутствия Бога. Хотя Соломон и построил Ему дом, но в самой своей посвятительной молитве он высказал великую мысль, что «Всевышний не в рукотворенных храмах живет, как говорит пророк: небо – престол Мой, и земля – подножие ног Моих» (Деян. 7:48–49). Общим выводом из этих доказательств была самоочевидная истина, что в основе их мнимой ревности о законе и храме лежало самое гнусное лицемерие, соединенное с грубою чувственностью и человеконенавистничеством. Увлеченный святым негодованием, обвиняемый сделался обвинителем и мужественно воскликнул: «Жестоковыйные! люди с необрезанным сердцем и ушами! вы всегда противитесь Духу Святому, как отцы ваши, так и вы. Кого из пророков не гнали отцы ваши? Они убили предвозвестивших пришествие Праведника, Которого предателями и убийцами сделались ныне вы. Вы, которые приняли закон при служении Ангелов, и не сохранили!» (Деян. 7:51–53). Столь безбоязненное и страшное обличение распалило ярость членов синедриона, которые, как дикие звери, «рвались сердцами своими, и скрежетали на него зубами» (Деян. 7:54). Тогда св. Стефан увидел, что ему предстоит участь последовать за своим Учителем по скорбному пути мученичества, и взоры его обратились к небесам. Там он «увидел славу Божию, и Иисуса стоящего одесную Бога» (Деян. 7:55). Восхищенный этим дивным богоявлением превыше всякой мысли об опасности, он, как бы желая и своих врагов сделать участниками этого видения, воскликнул: «Вот, я вижу небеса отверстые и Сына Человеческого, стоящего одесную Бога!» (Деян. 7:56). Но этих возвышенных слов не могли выдержать чувства его слушателей. Затыкая свои уши, как бы с целью предохранить их от оскверняющего богохульства, они массой поднялись с обеих сторон полукруга, в котором сидели, и с диким ревом ринулись на Стефана. О законном решении дела теперь уже не было и речи. В своей ярости они забыли всякий закон и повлекли св. Стефана за городские ворота, чтобы там побить его камнями. Когда началось исполнение казни, мученик воскликнул: «Господи Иисусе! прими дух мой!» (Деян. 7:59). А когда израненный, истекая кровью, он мог еще стать на колена, он в духе своего Господа молился за своих убийц, и даже вопль его страдания звучал прощением, показывающим, как мало злобы было в его суровых, произнесенных им пред тем словах: «Господи, молился он, не вмени им греха сего!» (Деян. 7:60). С этим возгласом он отошел от гнева людей в мир Божий и «почил». Тело его погребли некоторые благоговейные мужи, которые вместе с тем «сделали великий плач по нем» (Деян. 8:2).
Это был первый мученик за имя Христово, и на нем первом оправдалась великая истина, что «кровь мучеников есть семя христианства». Среди эллинистов Киликии, которые спорили с Стефаном в синагоге, был один «юноша, именем Савл» (Деян. 7:58), из города Тарса, ученик знаменитого Гамалиила. При всей своей учености, он не мог выстоять против св. Стефана и подобно другим пылал на него ненавистью, заставлявшею с злорадством смотреть на его мученическую смерть. Савл не только одобрял это гнусное убийство, но и содействовал убийцам, которые складывали у его ног свои одежды, чтобы бросить первые камни, как предписывал закон. И этот-то яростный враг христианства впервые при этом страшном случае почувствовал в своем сердце мучительную искру самообличения, которая, постепенно разгораясь во всесожигающее пламя, привела его наконец к тому, что сам он сделался «избранным сосудом» (Деян. 9:15) гонимого Христа, величайшим Апостолом и распространителем христианства.
Между тем успех врагов христианства в убиении св. Стефана послужил сигналом к общему гонению на христиан, и они для спасения своей жизни по необходимости должны были рассеяться из Иерусалима. Это невольное рассеяние однако же послужило к еще большему распространению Евангелия, и именно за пределы Иудеи, – так как «рассевшиеся ходили и благовествовали слово» (Деян. 8:4). «Так Филипп пришел в город Самарийский, и проповедывал им Христа» (Деян. 8:5), подтверждая свою проповедь знамениями и чудесами, заставлявшими народ единодушно внимать проповеднику. Там между прочим произошла встреча проповедника христианства с знаменитым волхвователем своего времени Симоном, который, выдавая себя за Мессию, обольщал простодушный народ своими чарами. Но его волхвования, состоявшие из жалких фокусов и мнимых чудес, сразу потеряли обаяние пред лицем действительных знамений и чудес христианского благовестника, по слову которого и стал креститься народ во имя Христово. Симон, видя, что его волхвования долее не в состоянии обольщать прозревший от духовной слепоты народ, решился и сам принять крещение, надеясь чрез это получить новую силу для обольщения народа. Между тем слух об успехе проповеди Евангелия в Самарии дошел до Иерусалима, и Апостолы отправили туда Петра и Иоанна для утверждения новообращенных в вере, которые, прибыв туда, низвели на всех верующих чрез возложение рук обильного дара Духа Святаго. Это последнее возбудило крайнюю зависть в Симоне волхве, и он, по своему языческому воззрению, стал предлагать Апостолам деньги, чтобы они и ему дали власть низводить чрез возложение рук дары Духа Святаго. В ответ на эту преступную симонию (как вследствие этого стали называться все попытки получить благодать священства посредством купли) ап. Петр обратился к Симону с строгим укором, настолько подействовавшим на волхва, что он стал просить Апостолов помолиться за него. Сами Апостолы, «засвидетельствовав и проповедав слово Господне, обратно пошли в Иерусалим, и во многих селениях Самарийских проповедали Евангелие» (Деян. 8:25).
Вскоре затем Филиппу пришлось совершить еще одно важное обращение, долженствовавшее еще более решительно доказать, что настал день, когда правила иудейства должны были потерять свою силу. Руководимый Божественным внушением и голосом Ангела, он направился на юг по пустынной дороге, ведущей из Елевферополя к Газе, и там встретил свиту богатого ефиопскаго евнуха, занимавшего высокое положение казначея Кандакии (царицы) сильной в то время Ефиопской монархии, столицей которого был город Мероэ. Есть основание думать, что эта страна до известной степени была обращена в иудейство иудеями, проникшими в нее из Египта во времена Псамметиха, потомки которого еще существуют под именем фалазиан. Евнух, точно исполняя обязанности пришельца врат, что в его положении было более чем возможно, ездил в Иерусалим на богомолье, чтобы присутствовать на одном из великих праздников, и теперь возвращался на родину, едучи в карете в сопровождении своей свиты, он, согласно с правилами раввинов, проводил время в чтении Св. Писания и в этот самый момент громко читал по греческому переводу 70 пророчество Исаии: «как овца, веден был Он на заклание, и как агнец пред стригущим его безгласен, так Он не отверзал уст своих. В уничижении Его суд Его совершился, но род Его кто разъяснит? ибо вземлется от земли жизнь Его» (Ис. 53:7–8, Деян. 8:32–33). Филипп спросил его, понимает ли он, что читает? Евнух сознался, что все это было темно для него, и, пригласив Филиппа сесть к себе в карету, спросил его, кто же Это Такой, о Ком говорит пророк? Филипп таким образом получил возможность раскрыть христианское толкование этого великого пророчества и настолько подействовал на своего слушателя, что, когда они доехали до источника водного, евнух попросил Филиппа, чтобы он крестил его. Филипп сказал ему: «если веруешь от всего сердца, можно» (Деян. 8:37). И когда евнух торжественно исповедал свою веру, говоря: «верую, что Иисус Христос есть Сын Божий» (Деян. 8:37), то приказал остановить колесницу и Филипп тотчас же крестил его. «Когда же они вышли из воды, Дух Святый сошел на евнуха, а Филиппа восхитил Ангел Господень, и евнух уже не видел его, и продолжал путь, радуяся» (Деян. 8:39). По преданию, крещенный сановник сделался проповедником Христа в своей стране, а Филипп оказался в Азоте, откуда он и начал свою проповедь в различных приморских городах вплоть до Кесарии. В этом последнем городе он по-видимому остался на постоянное жительство и имел впоследствии четырех дочерей, обладавших пророческим даром.
Таким образом к этому времени, совпадающему приблизительно с кончиной императора Тиверия (к 37 г. по Р. Х.) Церковь начала успешно распространяться среди иудеев всех наименований – чистых иудеев и презираемых самарян, среди иудеев рассеяния – эллинистов и прозелитов отдаленнейших стран. И к этому же времени главнейшие виновники смерти Христа, испытали на себе заслуженный гнев Божий. Пилат по жалобе самарян был лишен своей должности и отправлен на суд в Рим, а первосвященник Каиафа в том же году низложен был сирийским префектом Вителлием, который стал строго преследовать злоупотребления иудейских властей.