Свобода религиозной совести в Америке

(Очерк отношений церкви и государства, в историческом развитии и современном состоянии, в Соединенных Штатах Америки).

«Никакой вероисповедный ценз не должен никогда требоваться в качестве определения правоспособности на занятие какой бы то ни было должности или общественного доверия в правительстве Соединенных Штатов» (Конституция Соединенных Штатов, ст. VI, § 3).

«Конгресс не должен делать никакого закона касательно установления религии или запрещения свободного отправления оной» (Первое дополнение к конституции Соединенных Штатов).

«Свободное отправление религиозного исповедания и богослужения, без различия или предпочтения, должно быть навсегда дозволено в этом штате всему человечеству; но свобода совести, обеспечиваемая сим, не должна быть понимаема так, чтобы извинять действия распущенности или оправдывать дела, несовместимые с миром и безопасностью штата» (Конституция штата Нью-Йорк ст. I, §3).

Вопрос о свободе религиозной совести несомненно составляет один из важнейших общественных вопросов. Он, даже можно сказать, самый важный из этих вопросов, так как обнимает такую область человеческой жизни, которая служит первичным источником нравственной силы народного организма и руководящим началом в достижении народного идеала. В виду этого вполне естественно, что при всяком общественном движении по пути обновления, в роде того, какое совершается у нас в настоящее время, пред общественным сознанием неизбежно возникает и вопрос о свободе религиозной совести. Но при своей важности он в тоже время труден для разрешения, и трудность эта обусловливается не только философскими началами, которые лежат в его основе, но и самой важностью тех практических последствий, какие могут быть результатом того или другого его разрешения.

Общественное сознание у нас по этому вопросу разделяется на две парии, которые по общепринятой, хотя и неточной номенклатуре можно назвать консервативной и либеральной. Последняя настаивает на разрешении этого вопроса, в смысле полного предоставления свободы религиозной совести или провозглашения отделения церкви от государства. В качестве примера фактического осуществления подобного разрешения вопроса нередко указывают на Америку. Но мы сомневаемся, чтобы эта партия когда-либо серьезно исследовала действительное состояние вопроса о свободе религиозной совести в стране, которую она выставляет в качестве достоподражаемого образца, не смотря на первостепенную важность и даже необходимость подобного исследования. В настоящей статье мы предлагаем вниманию обеих сторон некоторый материал, который может служить к уяснению действительного состояния занимающего нас вопроса в Соединенных Штатах Северной Америки, как в его современном состоянии, так и в историческом развитии.

Северная Америка в пределах теперешней территории Соединенных Штатов своим заселением обязана главным образом реформации. Когда ряд смелых религиозных реформаторов провозгласили новые начала в области религии, права религиозной совести и личной ответственности, то их голос громом пронесся по европейским народам, томившимся под деспотическим гнетом папства. Народные массы заволновались, новые начала пришли в столкновение со старыми, и это столкновение произвело ту эпоху политических и религиозных смут, которая последовала за реформацией. Пораженный ужасом католицизм искал спасения от наводнения реформаторских идей в еще большей приверженности к старыми началами; протестантизм с своей стороны неудержимо пошел в противоположном направлении и в своих крайних сектах фанатически отвергали все, что только могло напоминать о католицизме. Различие между старыми и новыми захватывало таки глубоко общественную и религиозную жизнь человечества, что между ними не могло быть никакого среднего примиряющего начала. Если в силу закона о равновесии необходимо должно было образоваться и это среднее начало, то оно явилось не примиряющим крайности, а враждебным им. С особенной силой этот факт заявил о себе в Англии, которой преимущественно и обязана Северная Америка своим заселением.

Реформация в Англии нашла выражение в компромиссе между католицизмом и протестантством, и была скорее государственным, чем религиозным актом. Генрих VIII, отвергнув главенство папы, оставался в тоже время ревностным католиком, и все значение реформации полагал в том, чтобы полнее подчинить церковь государству и сделать ее опорой трона. Этот взгляд получил полное развитие в последующие царствования. Англиканская церковь сделалась вполне государственной религией. Но она не могла найти общего признания в населении, среди которого были и чистые католики, продолжавшие считать папу главой церкви, и чистые протестанты, отвергавшие всякую связь с католицизмом. Обе эти партии одинаково не признавали новой церкви, а последняя на правах государственной религии стала считать их одинаково вредными для государства. Отсюда явились те гонения, которыми характеризуется отношение англиканской епископальной церкви и государства к католикам и пуританами, как к двум крайним выражениям несогласных с государственной религией мнений. Гонения эти и послужили прямым поводом к выселению преследуемых на почву Нового Света. Католики, пуритане и квакеры – три главные религиозные партии имевшие особенно большое значение в исторической судьбу Северной Америки, – переселяясь в Новый Свет, искали для себя прежде всего отечества свободной религии, и затем уже отечества земных благ¹⁶⁰. Католики поселились в Мариланде, квакеры в Пенсильвании и пуритане в Новой Англии. Другие части материка были заселены: теперешний штат Нью-Йорк голландскими протестантами, Виргиния приверженцами англиканской церкви, Северная Каролина различными нонконформистами, и Южная Каролина гугенотами¹⁶¹.

Таким образом первые поселенцы Соединенных Штатов были мучениками за свои религиозные убеждения, и, переселяясь в Америку, искали страны, где бы они могли свободно исповедовать свою веру. Естественно поэтому предполагать, что они перенесли с собою на почву Нового Света принципы свободы религиозной совести, сделали их основой своих взаимных отношений. Действительность показывает совсем другое. Сами избегнув преследований за религиозные убеждения, переселенцы при первой возможности заявили дух той же нетерпимости, от которой они страдали и против которой ратовали на родине. Вся история колониальной эпохи Соединенных Штатов представляет такие факты религиозной нетерпимости, которые едва ли находят себе соответствие даже в истории религиозных гонений в Англии. Особенно замечательным при этом является тот факт, что самыми нетерпимыми по отношению к свободе религиозной совести выступили те, которые более всего терпели и боролись за права совести, именно пуритане, а в качестве гонимых оказались католики. Свобода религиозной совести, как она существует теперь в Соединенных Штатах, явилась не вдруг, а постепенно вырабатывалась посредством медленного процесса исторического развитая, и есть скорее необходимый результат исторических и политических обстоятельств, чем добровольный акт сознания справедливости принципа свободы религиозной совести.

Самая главная роль в образовали нравственно-религиозной, общественной и политической жизни Соединенных Штатов несомненно принадлежат пуританам, поселившимся в той части страны, которая получила название Новой Англии. Они были изгнанниками за права совести. Но сами найдя свободу, они не считали ее одинаковым правом для других. По своей внутренней сущности пуританизм оказался далеким от той широты воззрений, с которой могло совмещаться право свободной мысли. Отвергнув внешние формы, пуританизм заключился в мертвый узкий круг идей, за которыми все осуждено было как ложное и вредное. Мрачный, исключительный фанатизм сделался основой всей политической и общественной системы. Пуританские колонии были не столько политическими общинами, сколько религиозными. Комиссии, назначенной для выработки и начертания законов общежития, один из главных вождей пуритан, Коттон, объявил что «народ Божий должен управляться не другими какими законами, кроме тех, которые даны Богом Моисею», и настаивал на учреждении теократии, «Божьего правления для Божьего народа»¹⁶². Закон этот не были принят в такой исключительной форме, но тем не менее усвоенный кодекс лишь немного уступал своей исключительной строгостью системе Моисеевой теократии, и он исключал все, уклонявшееся от строгой формы пуританизма. «Скалой, на которой зиждилась эта община, говорит историк была религия; общая вера собрала этих людей и сдерживала их вместе. Они были исключительны, потому что они прибыли на окраину света за привилегией жить самим по себе. И зачем им было открывать свое убежище для своих притеснителей? Религиозное единство сделано было оплотом изгнанников против ожидаемых нападений со стороны англиканской иерархии. Обширный материк Америки манил к себе колонизацию; свое собственное владение они удерживали только для братий. Их религия была их жизнью, они принимали только ее последователей; они не могли терпеть богохульника, невера или разновера; и весь народ собирался на свои конгрегации. Такова была система, взлелеенная как оплот их свободы и их счастья. Порядок церквей и общины, писал Коттон своим друзьям, теперь с общего согласия так установлен в Новой Англии, что напоминает новое небо и новую землю»¹⁶³. Вследствие такой органической связи религии с обществом неизбежным было признание религии государственной. Пуританская форма религии сделалась частью гражданского учреждения; уклонение от неё стало наказываться как гражданское преступление. «Государство стало моделью царства Христова на земле; преступление против гражданского правительства было преступлением против Христа; и наоборот, так как Евангелие имело одинаковое право, то богохульство, или то, что суд мог назвать богохульством, было величайшим преступлением в списке проступков. Отрицание того, что какая-нибудь книга Ветхого или Нового Завета была писанным и непогрешимым словом Божиим, наказывалось штрафом или плетьми, а в случае упорства – изгнанием или смертью. Отсутствие от «служения слова» или церковного богослужения наказывалось штрафом»¹⁶⁴. Крайняя нетерпимость сделалась атмосферой общины. «Упаси нас Бог от такого охлаждения нашей любви к истине, чтобы мы стали терпеть заблуждения!» воскликнул старый вождь пуританизма Дудлей. «Лучше терпеть лицемеров и плевелы, чем терны и шиповники», подтвердил Коттон. «Разночестие (разноверие), вторил Вард, есть величайшее нечестие в мире. Говорить, что люди должны иметь свободу совести, есть нечестивое заблуждение»¹⁶⁵. Принципы не замедлили перейти в действие, и одним из первых действий колонистов было изгнание из общины двух лиц за то, что они не могли согласиться с слишком суровой формой пуританизма¹⁶⁶. Но извергая из своей среды несогласных с ее началами, пуританская община еще с большей строгостью стала относиться к другим внешним религиозным общинам, и считала появление какого-нибудь члена из последних хуже зловредной язвы. Для предотвращения занесения еретической язвы в пуританскую среду, в 1657 году было сделано особое узаконение против квакеров. По нему «всякому мужескому квакеру за первое нарушение (закона, воспрещающего им появляться в общине пуритан) должно быть отрезано одно ухо и он должен содержаться на работе в доме исправления, пока его можно будет выслать вон на его собственный счет и за второе нарушение ему должно быть отрезано другое ухо и он должен содержаться в доме исправления, как сказано выше. И всякая женщина квакерка, которая подойдет под этот закон, должна быть жестоко высечена, и содержат ее в доме исправления, пока не может быть выслана вон на ее собственный счет. А всякому квакеру (мужчине или женщине), которые нарушат закон в третий раз, должен быть проткнут язык раскаленным докрасна железом, и держать их в доме исправления, пока не могут быть высланы вон на их собственный счет»¹⁶⁷.

Но если пуритане с такой фанатической нетерпимостью относились к квакерам, которые в Англии вместе с ними терпели гонения за права личной религиозной совести, то еще нетерпимее они были по отношению к римским католикам. Пуританизм более чем всякая другая протестантская секта выродился из радикального отрицания католицизма и жил ненавистью к нему. Степень и власть епископов, знамение креста, соблюдение дней в память святых, употребление музыкальных инструментов в церкви и носимое духовенством церковное одеяние – все это было ненавистно пуританам, потому что все это связано было с католическими богослужением, и главными преступлением англиканской церкви в их глазах было то, что она удерживала некоторые доктрины и обряды римской церкви. Религия и свобода, хотя и своеобразно понимаемые, были господствующими началами пуритан, и так как католическая церковь в их глазах была смертельным врагом как религии, так и свободы, то их фанатизм, не менее чем их любовь к независимости, наполнял их глубочайшей ненавистью к католикам. Они имели добродетели и пороки низших, необразованных классов английского народа, из которого они в большинстве вышли. Если они была умеренны и бережливы, довольствовались малым, готовы были переносить трудности и терпеть недостатки, упорны в борьба с обстоятельствами, то в тоже время они были узкоумны, суеверны, угловаты и суровы; и эти качества еще более очерствели от холодной, мрачной и суровой системы религиозного миросозерцания. Они были суеверны до того, что ловили и вешали женщин за обвинение в волшебстве¹⁶⁸, и это вместе с тем привело их к вере в диаволизм католических священников. Хотя они не отрицали вполне внешних выражений своей религиозности, постились, назначали особенные годичные дни общественных молений и в силу ложно направленного аскетизма переименовали и переменили воскресный день в ветхозаветную субботу, тем не менее посты и праздники католические были в их глазах суеверием идолопоклонников, и хотя они удерживали за собой право объявлять то, что есть истинное христианское учение, и принуждать к принятию его, они в тоже время с негодованием отвергали авторитет церкви¹⁶⁹. Вследствие всего этого пуритане с особенной нетерпимостью, относились к римским католикам и принимали все меры для недопущения их в свою среду. В 1631 году, спустя одиннадцать лет по прибытии пилигримов на берег Америки, они схватили и выслали из своей колонии одного члена по одному подозрению, что он был папистом. В том же самом году был обвинен священник, за выражение мнения, что римская церковь есть истинная церковь. Три года спустя пуританский вождь Роджер Вильям, прославившийся своей борьбой, за свободу совести и впоследствии изгнанный за это из общины¹⁷⁰. Вместе с пуританами объявляли, что крест есть «останок антихриста, папский символ, отзывающийся суеверием, и потому не должен быть признаваем христианскими людьми». В доказательство искренности своих воззрений, пуритане выбросили крест с английского флага¹⁷¹. Эта ненависть к католицизму нашла выражение в прямых узаконениях, имевших в виду ограждение пуританских общин от вторжения католиков. Законодательное собрание в Массачузете постановило в 1647 году, что иезуиты, которые явятся в колонию, должны быть немедленно изгоняемы, а в случае вторичного возвращения – должны быть повышены¹⁷². Поселенцами штата Коннектикут были приняты законы, по которому «ни один священник (католический) не должен жить в этой области; он должен быть изгнан, а по возвращении потерпеть смерть. Священники могут быть арестованы каждым без всякого судебного полномочия»¹⁷³.

Дух религиозной нетерпимости господствовал в продолжение всей колониальной эпохи не только в пуританском населении, исключительном по своему суровому миросозерцанию, но и во всех других колониях, за немногими исключениями. Дух этот юридически выразился в том, что большинство колоний пред началом борьбы за освобождение имели государственную религию. Первенствующее положение в этом отношении занимала англиканская церковь, которая была признана законами во многих колониях. «Духовенство в Америке, говорит английский автор прошлого столетие, не получает десятин, но в большинстве колоний до гражданской войны (исключая провинции Новой Англии, где преобладали индепенденты) было сделано постановление разделить колонию на приходы и установить (establish) религиозное исповедание там согласно с обрядами и церемониями англиканской церкви; а также собирать ежегодное жалованье для содержания каждого приходского священнослужителя»¹⁷⁴. Особенную силу этот закон имел в Виргинии, где англиканская епископальная церковь постановлением 1662 года была признана вполне государственной «Хотя там, говорит историк, не было духовенства более как в пятой части приходов, тем не менее законы требовали строгого единоверия, и каждый обязан был делать приношения для ее содержания. Для взимания приходских налогов были избраны двенадцать человек в каждом приходе, с правом наполнять все вакансии в своем обществе. Контроль в церковных делах перешел от прихода к особой корпорации, которую приход отселе не мог переменить и не имел над ней никакой власти. Ни один нонконформист не мог учить, даже частно под страхом изгнания; ни один чтец не мог излагать катехизиса, или св. писания. Ослабевшая суровость законов королевы Елизаветы была возобновлена против квакеров; за отсутствие от церкви их наказывали штрафом в двадцать фунтов стерлингов»¹⁷⁵. Подобным же образом англиканская церковь была «установлена» в штатах Георгия и Северная и Южная Каролина, как можно судить потому, что в своих конституциях, составленных после провозглашения независимости, они отменяют «установленность» церкви. Конституция Северной Каролины от 1776 года напр., запрещает взимание налога «для покупки земли, или для построения дома молитвы, или для содержания какого-нибудь священника или духовенства»¹⁷⁶. В Георгии англиканская церковь прямо была установлена колониальным статутом 1758 года¹⁷⁷. Эти колонии в большинстве были населены английскими поселенцами епископальной веры, и потому установление в них англиканской церкви не удивительно, так как в них скорее всего мог находить применение закон об установлении этой церкви, действовавшей в самой Англии. Гораздо замечательнее тот факт, что подобное же установление существовало и в других колониях, населенных разными нонконформистами, хотя тут установление не ограничивается англиканской церковью, а распространяется на все религиозные исповедания протестантства. Так грамота колонии Нью-Гамшпир постановляла что «свобода совести должна быть предоставлена всем протестантам, но особенно должна быть одобряема и покровительствуема та религия, которая будет более сообразна с обрядами англиканской церкви», и такое постановление оставалось в силе в этой колонии до самой революции¹⁷⁸. Пуритане в своих колониях спешили установить в качестве государственной церкви свое собственное вероисповедание. «В Коннектикуте все лица были обязаны платить как для содержания церкви, так и общины. Конгрегационалистские церкви были усвоены и установлены законом»¹⁷⁹. В Массачузете колониальный статут 1716 года узаконил обязательное религиозное установление, по которому собрание заботилось о снабжении всякого поселения «священником, правоспособным как признано законом», именно, «способным, учеными, правоверными, доброго поведения», и делало налоги для его содержания. Из всех первоначальных тринадцати колоний, составивших Соединенные Штаты, только в четырех не было более или менее установленной законом церкви¹⁸⁰. Во всех остальных религия была строго государственной; духовенство поставлялось по назначению правительства, как это прямо узаконялось массачузетским статутом; взимались общеобязательный подати для содержания церквей, и вообще закон покровительствовал одному исповеданию и притеснял другие.

В первое время, когда разноверные колонисты жили отдельными поселеньями, гражданское установление церкви ограничивалось одним строго определенным вероисповеданием, с исключением всех других, хотя бы в принципе сродных между собой. Но впоследствии, при усилившейся эмиграции, пришлось по необходимости допустить изменения и послабления в принципе установления. Разноверные поселенцы так перемешивались между собою, что господство одного какого-нибудь исповедания над всеми другими оказывалось неудобным и невозможным. Следствием этого было то, что частное сектарное различие стало сглаживаться, гражданское законодательство расширило свой кругозор и при «установлении» церкви имело в виду не частный сектарный, а общий вероисповедный принцип, так что под него могло подходить несколько сект, который при своем частном различии были сродны по основному началу. Мало-помалу этот принцип расширился до того, что законодательство стало разделять все вероисповедания на две категории – протестантство и католичество, как два противоположные и несовместимые начала. Это был уже значительный шаг по направлению к свободе религиозной совести; но он мог быть благоприятным только для одной какой-нибудь стороны – протестантской или католической. Решение вопроса о том, какая же сторона должна была оказаться в положении господствующей, вполне зависело от сравнительной их численной силы; а так как преобладающее большинство населения было протестантским, то, естественно, протестантизм и сделался установленной религией. Католицизм тем самым оказался вне «установления» и не получил прав религиозной совести. И действительно, грамоты, которыми определялось вероисповедное отношение колонистов, ограничивают законы о свободе совести только протестантами, причем католики или умалчиваются или прямо исключаются. Грамотой Нью-Гампшира «свобода совести предоставляется всем протестантам. В Массачузетской грамоте говорится: «Для большего удобства и поощрения наших живущих подданных, населяющих провинции Массачузетского залива, и тех, которые поселятся там впоследствии, мы постановляем, чтобы навсегда после сего свобода совести была позволена в поклонении Богу всем христианам, исключая папистов, населяющим или имеющим населять сказанную провинцию, или территорию». Грамота Георгии, бывшая в силе до 1752 года, повелевает, «чтобы свобода совести была позволена в почитании Бога всем лицам, обитающим или имеющим обитать сказанную провинцию, и что все таковые лица, исключая папистов, должны иметь свободное исповедание религии»¹⁸¹. Более других замечательна в смысле отношения протестантства к католичеству грамота Род-Айленда. Она дарована была колонии вследствие особой петиции, в которой петиционеры «свободно объявляли, что они сердечно желают, если им будет позволено, сделать живой опыт, что гражданское общество может существовать и быть в самом цветущем состоянии при полной свободе в религиозных отношениях». Грамота действительно постановляет, чтобы «все и каждый свободно и вполне пользовался своим собственным суждением и совестью в делах религиозных отношений, по всей полосе названной земли, ведя себя мирно и спокойно, и не употребляя эту свободу для распущенности и нечестия, ни для гражданского вреда, или беспокойства других». Смысл этого закона предоставляет полную свободу совести – без всякого ограничения вероисповедными разностями, но колониальное правительство, руководясь господствовавшим воззрением, истолковало его в смысле предоставления свободы совести только протестантам, с исключением римских католиков¹⁸². Историк прошлого столетия говорит: «Со времени этой грамоты форма правления потерпела очень мало изменения. В 1663 году было сделано постановление, что все мужчины достаточного состояния и доброго поведения, которые исповедуют христианство, за исключением римских католиков, должны быть признаваемы свободными»¹⁸³.

Таким образом мало-помалу население юридически разделилось на две категории, под которые подходили два противоположные религиозные начала – протестантизм, и католицизм. Как исключающие друг друга, они не могли сойтись на одном пункте, между ними неизбежна была борьба, и она началась теперь тем с большей ожесточенностью, что протестантизм, не ослабляя себя разрозненностью частных сект, сосредоточил, всю свою энергию для подавления и без того слабого численностью католицизма. И вот почти во всех колониях наступает господство строгих законов, подвергающих католиков беспощадному уголовному преследованию. В Нью-Йорке, отличавшемся сравнительной веротерпимостью и имевшем в себе по цензу 1696 года всего только семь папистов или по самому большему расчету семь католических семейств, в 1700 году, было сделано постановление, которое уже самым своим началом характерно выражает дух отношения протестантов к католикам. Оно начинается словами: «Так как разные иезуиты, священники и папские миссионеры в последнее время приходили и имели резиденцию в отдаленных частях этой провинции и других соседних его величества колониях, своими злыми и коварными наветами старались возмущать, соблазнять и отвлекать индейцев от их законного повиновения его священнейшему величеству, возбуждать и приводить их к мятежному восстанию и открытой вражде против правительства», то постановлялось: что каждый пастор, приходящий в эту провинцию после 1 ноября 1700 года, или остающийся в ней после этого числа, должен был «считаться возмутителем и нарушителем общественного мира и безопасности, врагом истинной христианской религии и должен быть приговорен к постоянному тюремному заключению»; если он уйдет из тюрьмы и опять будет схвачен, должен быть наказан смертью; всякий давший приют пастору подвергался штрафу в 200 фунтов стерлингов и трем дням стоянки у позорного столба¹⁸⁴. В 1701 году постановлен закон, по которому католики исключались от занятия общественных должностей и лишались избирательных прав, прав голосования¹⁸⁵. В следующем году королева Анна даровала свободу совести всеми обитателям Нью-Йорка, «исключая папистов»¹⁸⁶. Эти законы не были мертвой буквой, они находили соответствие в отношении к католикам протестантского населения, которое чрезвычайно враждебно было настроено к ним, что и доказало фактами варварских насилий. В 1741 году население Нью-Йорка было охвачено паникой, вследствие частых пожаров. По городу пронесся слух, что будто бы негры составили заговор сжечь город и истребить население. Народ пришел в яростное смятение, несколько негров было схвачено и повешено, но заговора не было открыто с их стороны. Тогда подозрение перешло на католиков. «Сначала, заявлял губернатор провинции, мы думали, что тут замешаны только негры, но теперь ясно, что тут есть рука папизма»¹⁸⁷. И вот поднялся яростный вопль против папистов, народ искали кого-нибудь для удовлетворения своих кровожадных инстинктов, и наконец напали на некоего Джона Ури, как главного виновника всех бедствий и смут. По подозрению, что он католический священник, его схватили, подвергли суду, осудили на смерть и казнили варварскими образом¹⁸⁸. Между тем до сих пор не доказана его виновность и не доказано даже то, что он был католическим священником, или вообще католиком, хотя он обвиняем и судим был главными образом как католический священник¹⁸⁹.

Подобным, же образом протестантизма относился к католицизму и в других колониях. По законодательству Массачузета, как было уже говорено выше, иезуиты изгонялись из колонии, а в случае возвращения подвергались повешению. В Виргинии «паписты» лишались правоспособности быть свидетелями в каких бы то ни было случаях, не могли иметь оружия и не могли держать лошади ценой свыше пяти фунтов стерлингов¹⁹⁰. Но особенно замечательна была их судьба в Мариланде. Эта колония населена была почти исключительно католиками, под покровительством католического лорда Балтимора, которому королевской грамотой предоставлено было владение этой землей. Лорд Балтимор, сам обратившейся в католичество вследствие ужасов гонений на него в Англии, в своей колонии считал первым долгом провозгласить свободу религиозной совести, своей собственной рукой начертал грамоту, которой предоставлялась свобода совести всем христианам и обеспечивалось право голоса в составлении законов всем свободным людям¹⁹¹. «Римские католики, говорит протестантский историк, угнетаемые законами Англии, могли с уверенностью найти мирное убежище в тихой пристани Чисапека, и там также протестанты были укрываемы от протестантской нетерпимости»¹⁹², «Пуританин, изгнанный из англиканской Виргинии, и мирный квакер, которому резали уши в пуританской Новой Англии, находили приют среди либеральных и теплосердечных католиков Мариланда», добавляет католический историк¹⁹³. Но такая веротерпимость католиков при общем господстве духа нетерпимости послужила причиной многих неприятностей для них. Скоро протестантское население получило преобладание в колонии а вместе с тем не замедлила обнаружиться вражда протестантов к католикам. В 1644 году протестантское население, предводимое честолюбивым искателем приключений, подняло возмущение против католиков, так что католические миссионеры и сам владетель колонии должны были бежать, и только чрез два года порядок восстановлен был при помощи военной силы¹⁹⁴. Сознавая невозможность силой выдерживать борьбу с протестантами, католики старались юридически обеспечить себя от протестантских насилий, и по их настояниям, главным образом общее собрание в 1649 году постановило «акт веротерпимости», которым предоставлялась полная свобода совести всем «исповедующим веру в Иисуса Христа»¹⁹⁵. Но акт этот только на короткое время примирил враждующие партии. Казнь короля Карла в Англии повлекла за собой возвышение Кромвеля, и в его лице пуританизм почувствовал власть в своих руках. Событие это мгновенно отдалось в Америке и пуритане Мариланда опять подняли восстание против католиков. В 1654 году они составили собрание, из которого исключили католиков; отменили «акт веротерпимости» и постановили свой акт, которым утверждалась свобода совести под условием, чтобы свобода не распространялась на «папство, прелатство или распущенность мнения», под чем разумелось католичество¹⁹⁶. Благодаря усилиям лорда Балтимора католики на время отстаивали свои права, но затем одно за другим постановления окончательно лишили их свободы совести. В 1692 году собрание провозгласило англиканскую церковь государственной в колонии Мариланд и наложило на граждан всех исповеданий, в том числе и на католиков, подати для содержания протестантского духовенства. В 1704 году новый закон, под названием: «акт для воспрепятствования возрастания папства в провинции, запрещал епископам и пасторам служить мессу, совершать требы или обращать иноверцев; запрещал католикам учить и давал право католическому ребенку, обратившемуся в протестантство, требовать от своих католических родителей принадлежащую ему часть имущества, как будто бы их не было в живых. Мессу им позволено было совершать только в частных семействах. В 1706 году акт дал свободу квакерам совершать свое богослужение, так что «в колонии, основанной католиками, католики были единственной жертвой нетерпимости господствующей партии»¹⁹⁷. «В следующие годы рядом последовательных законов они были лишены избирательных прав, если только они клятвенно не отказывались от своей веры. Исполнительная власть часто самовольно издавала постановления «брать детей от пагубного влияния католических родителей», а собрание вотировало, чтобы паписты платили двойной налог, взимаемый с протестантов. Враждебность к католикам наконец возросла до того, что им запрещено было даже появляться в известных частях городов»¹⁹⁸.

Таким было правовое положение католиков до самой революции во всех колониях, исключая только Пенсильванию, где мирные квакеры легко уживались с католиками. До какой степени протестантизм нетерпим был по отношению к католикам, можно видеть из того факта, что протестанты не могли быть равнодушны к свободе католиков и за пределами своих колоний. После уступки Францией Канады английскому правительству парламентский акт 1774 года после нескольких лет военного положения восстановил населявшим эту провинцию католикам права, которыми они пользовались при французском правительстве: уполномочил заседать в провинциальном совете, восстановил действие французских законов в гражданских делах, обеспечил за католическим духовенством владение его имуществом и полную свободу в деле религии. Среди протестантов поднялось негодование на предоставление таких широких прав католикам, и массачузетская колония представила в конгресс 1774 года протест, в котором говорилось: «что последний акт парламента устанавливающий римско-католическую религию и французские законы в той обширной стране (Канаде), в высшей степени опасен для протестантской религии и для гражданских прав и свобод всей Америки; и посему, мы, как люди и протестантские христиане, необходимо обязаны принять все надлежащие меры для нашей безопасности»¹⁹⁹. Конгресс, рассмотрев «права и жалобы этих колоний», пришел к заключению: «что нижеследующие акты парламента суть посягательства и нарушения правь колонистов, именно: акт установления римско-католической религии в провинции Квебек (Канаде), отмены справедливой системы английских законов, и основания тирании там к великой опасности (от столь всецелого несходства в религии, законе и правительстве) соседних британских колоний, при содействии крови и казны которых названная страна была завоевана у Франции... Таким тяжким актам и мерам американцы не могут подчиниться»²⁰⁰. В обращении к британскому народу конгресс того же года говорит: «Мы не можем подавить нашего удивления, что британский парламент мог когда-либо согласиться установить в той стране (Канаде) религии, которая потопила ваш остров кровью и распространила нечестие, изуверство, преследование и убийства по всем частям света»²⁰¹.

Такие речи религиозной нетерпимости по отношению к католикам раздавались из уст представителей колоний накануне великого события – провозглашения независимости, имевшего своим результатом закон о полной свободе совести в делах религии, всем без различия вероисповеданиям. Уяснение вопроса о том, как мог совершиться такой крутой переворот, получает таким образом первостепенное значение в смысле ясного понимания характера параграфа конституции касательно религии и причин, обусловивших его появление.

Население тринадцати колоний, составивших впоследствии конфедерацию Соединенных Штатов, пред началом войны за независимость было в огромном большинстве протестантским. Католическое население составляло между ним ничтожную каплю, численностью всего в 25,000, и жило по преимуществу в Мариланде. Благодаря своей слабости, оно, как сказано уже выше, постоянно было жертвой гонений и преследований со стороны протестантов, которые в тоже время не переставали враждовать и между собой из-за различия вероисповедных учений. Вражда из-за религиозных разностей была так застарела и интенсивна, что она не могла прекратиться из-за одного сознания неотъемлемости прав человека на свободу религиозной совести, так как напротив сознание господствовавшего большинства отрицало эти права. Она могла прекратиться только благодаря общему конвульсивному движению, которое бы переменило весь общественный и политический строй страны, дававший пищу духу нетерпимости. Такое движение наступило в стране с началом борьбы за независимость. Когда колонии в своих отношениях к митрополии видели неизбежное наступление кризиса, который требовал от них необычайного напряжения всех нравственных и физических сил, то самый порядок вещей насильно призывал их к сплоченности и единству, чтобы успешнее выдержать борьбу с общим противником. Религиозная вражда между протестантством и католичеством была особенно ожесточенна в Мариланде, в главной колонии католиков, и вот в этой именно колонии суждено было правам религиозной совести впервые получить законное признание.

Уже в начале 1774 года отношения колоний к Англии пришли в такое напряжение, что кризис казался неизбежным. Недовольство колонистов развивалось и росло в непримиримую ненависть к митрополии и ждало только повода для открытия враждебных действий. Кризис был опасен и для перенесения его необходимо было дружное содействие всех членов. Народ собирался на конвенции, где общими силами обсуждал свое положение, и на конвенции и Мариланде было составлено следующее воззвание к народу: «Так как наша оппозиция к решенному плану Британского правительства привести Америку в рабское подчинение может быть усилена союзом всех классов людей в этой провинции, то мы серьезнейшим образом рекомендуем, чтобы все прежние разности в религии или политике, и все частные споры и вражды всякого рода прекратились отныне и навеки были погребены в забвении и мы просим, мы заклинаем всякого человека его долгом к Богу, стране и потомству сердечно соединиться для защиты наших общих прав и свободы»²⁰². Это был первые звуки, возвещавшие общую свободу религиозной совести, ставшую впоследствии основным законом страны, но происхождение его тем яснее показывает, где главная причина, произведшая этот закон. Она заключалась в политических обстоятельствах, требовавших общего союза разноверных колонистов для борьбы с Англией. Последующая история представляет поразительные тому доказательства.

Конгресс 1774 года в своем адресе к британскому народу, как мы видели, с страшным негодованием вооружался против акта парламента, давшего католикам Канады свободу религиозной совести. Обстоятельства затем быстро переменились, произошел разрыв с митрополией. Мая 10-го 1775 года собрался другой конгресс. Пролита уже была кровь и ясно было, что меч должен был решить дело. Конгресс искал средств и союзников для борьбы. Все колонии соединились для неё. Канада оставалась в стороне. Конгрессу теперь весьма важно было привлечь и ее на свою сторону в качестве союзника, и вот он круто повернул свой фронт. Он сталь заискивать у Канады и рядом обращений к канадскому народу просил его соединиться с другими колониями, объявляя, что «судьба протестантских и католических колоний должна быть строго соединена между собой» в этом деле, и заверяя в полной неприкосновенности и обеспеченности его религиозных прав. В инструкции, данной от конгресса послам для переговоров с канадцами от 8 ноября 1775 года, между прочим говорилось: «И вы можете и уполномочены сим объявить, что мы считаем священными права совести и никогда не будем стеснять их в свободном исповедании их религии»²⁰³. Такие обращения два раза были делаемы в 1775 году, но без успеха. В следующем году конгресс попытался в третий раз обратиться в Канаде с той же просьбой, и инструкцией своим послами от 20 мая 1776 года опять поручал: «Вы должны объявить, что мы считаем священными права совести, и можете обещать всему народу, торжественно нашими именем, – свободное и неприкосновенное отправление их религии; и духовенству полное, совершенное и мирное владение и пользование всеми их имениями; что управление всем, относящимся к религии и духовенству, должно быть оставлено всецело в руках доброго народа той провинции и такого законодательства, какое только он сам составит; под условием однакоже, чтобы все другие исповедания христиан были одинаково уполномочены на занятие общественных должностей и пользование гражданскими привилегиями и свободным исповеданием своей религии, и были всецело изъяты от платежа десятин или налогов для содержания какой-нибудь религии»²⁰⁴. Считая недостаточно убедительными эти заверения, протестантский в большинстве конгресс пригласил даже в качестве посла иезуита Джона Карроля, надеясь, что он может лучше повлиять на католическое духовенство Канады²⁰⁵. Но это посольство также не удалось. Канада подозрительно смотрела на эти заверения, считая их вынужденными политическими обстоятельствами, и слишком живо еще помнила негодующие протесты того же конгресса против закона, которыми парламент предоставил канадским католикам свободу религиозной совести. В этом недоверии католической Канады к протестантским колониям заключается главная причина, почему она осталась в стороне от общего движения к независимости и такими образом не вошла в состав Соединенных Штатов. Современный борьбе за независимость историк уверяет, что канадские массы были склонны в пользу союза с другими колониями, но «законные привилегии, которыми обладало римско-католическое духовенство, заставило его противиться перемене, так как оно опасалось за них от более близкой связи с своими протестантскими соседями²⁰⁶. Неудачный исход переговоров с Канадой уже с первых шагов дал понять представителям колоний, какую ошибку они сделали, позволив так резко выразиться своему протестантскому предубеждению к католикам в своем протесте против парламентского акта. Это было важным уроком, который показал, что разность в религии может быть самым сильным препятствием к соединению для борьбы с общим врагом. И он оказался небезплодным. Когда в 1776 г. объявлена была «декларация независимости» и колонии собирались на частные конвенции для выработки новых конституций, то представители народа всячески старались закрепить организм вновь народившегося государства устранением из него элементов раздора, каковыми являлись разности в вероисповедании, и вследствие этого ставили религиозные вопросы вне государства, предоставляя религию индивидуальный свободе. Конституции разных колоний различно выражают этот принцип свободы религиозной совести. Конституция Виргинии, от 5 июля 1776 г., объявляет, что «религия, или долги, которыми мы обязаны к нашему Творцу, и способ совершения его, может быть управляем только разумом и убеждением, а не силою или принуждением; и поэтому все люди равно имеют право на свободное отправление религии, согласно указаниям совести, и что взаимная обязанность всех иметь христианское терпение, любовь и милость друг к другу»²⁰⁷. Конституция Нью-Джерси, от 2-го июля 1776 г., определяет не только свободу религиозной совести, но отделение религии от государства. Она объявляет, что «в этой провинции не должно быть установления никакой религиозной секты в предпочтении другой»; «ни одно лицо не должно быть обязано платить десятины, налоги или другие пошлины для целей построения или поправления церкви или церквей, места или мест богослужения, или для поддержания священника или духовенства, вопреки тому, что оно считает правым, или свободно и добровольно само будет исполнять это»²⁰⁸. Конституция Делавары, от 20 сентября 1776 г., постановляет: «Ни один человек не должен быть принуждаем присутствовать при религиозном богослужении, платить на построение или содержание какого бы то ни было места богослужения, или на содержание духовенства, против его свободной воли и согласия... И никакое предпочтение не должно быть даваемо законом каким бы то ни било религиозным обществам, исповеданию или видами богослужения»²⁰⁹. Конституция Северной Каролины, от 18 декабря 1776 г., постановляет: «что не должно быть установления какой-нибудь одной религиозной церкви или исповедания в этом штате предпочтительно пред другими; и никакое лицо не должно быть, под каким бы то ни было предлогом, принуждаемо присутствовать в каком-нибудь месте богослужения против его собственной веры или суждении, или быть обязываемо платить на покупку земли или построение дома молитвы, или на содержание священника или духовенства, против того, что оно считает правым или добровольно и лично само согласилось исполнять»²¹⁰. Конституция Георгии, от 5-го февраля 1777 г., говорит: «Все лица должны иметь свободное отправление их религии, если только оно не будет противно миру и безопасности штата; и не должны, кроме как по согласию, содержать учителя или учителей, кроме как из своего собственного исповедания»²¹¹. Конституция Нью-Йорка, от 20-го апреля 1777 года, отменяет «все такие части общественного и государственного закона и акты собрания, которые устанавливают какое-нибудь исповедание христиан или их священников»²¹². Такие же начала легли и в основание конституций других штатов, хотя некоторые из них не совсем порывают связь религии и государства. Конституция Мариланда, от 14 августа 1776 г., говорит: «Так как долг каждого человека поклоняться Богу такими образом, как он считает наиболее благоприятными для Него, то все лица, исповедующие христианскую религию, одинаково имеют право на защиту их религиозной совести; посему никакое лицо не должно быть оскорбляемо законом в его личности или состоянии из-за его религиозного исповедания или убеждения, или из-за его религиозной деятельности, если только под видом религии какой-либо человек не станет нарушать добрый порядок, мир или безопасность штата, или нарушать законы нравственности, или вредить другим в их естественных, гражданских или религиозных правах. И никакое лицо не должно быть принуждаемо посещать, содержать или платить, кроме как по согласию, на какое-нибудь особенное место богослужения: или какое особенное духовенство; но законодательное собрание может по своему усмотрению, налагать общую и равную подать на поддержание христианской религии, предоставляя каждому лицу право назначения уплаты собранных с него денег на содержание особенного места богослужения или священника, или для бедных его собственного вероисповедания, или для бедных вообще какого-нибудь отдельного округа»²¹³. Конституция Южной Каролины, от 19 марта 1778 г., говорит: «Никакое лицо не должно быть обязываемо законом платить на поддержание и содержание религиозного богослужения, к которому оно не присоединяется свободно или не соглашается добровольно содержать»; но тот же самый член, постановляет, что «христианская протестантская религия должна быть считаема, и сим определяется и объявляется, установленной религией этого штата», распространяя это определение на «все исповедания христианских протестантов штата»²¹⁴. Массачузетская конституция, от 2 марта 1780 г., говорит: «Никакое подчинение одной секты или исповедания другому не должно быть установляемо законом», но позволяется делать налоги на содержание общественных, протестантских учителей благочестия, религии и нравственности во всех случаях, где это не будет сделано добровольно», с таким однакоже условием, чтобы «все деньги, платимые подданным на содержание общественного богослужения и сказанных общественных учителей, должны быть, если они потребуют этого, однообразно обращаемы на содержание общественного учителя или учителей его собственной религиозной секты или исповедания, если есть такой, при назидании которого он присутствует; иначе уплата может производиться на содержание учителя или учителей прихода или округа, в котором сказанные деньги собраны»²¹⁵.

Общий принцип свободы религиозной совести таким образом нашел более или менее полное признание в частных конституциях колоний, бывших дотоле нетерпимыми. Страна переживала такой важный и опасный политический кризис, что для перенесения его требовалось дружное содействие всех нравственных и физических сил, и потому народ единогласно порешил забыть взаимные несогласия из-за религиозных разностей и поставил их вне нарождавшегося государственного организма, разделив таким образом церковь и государство. Но как ни сильна была политическая нужда в полном уравнении прав религиозной совести различных исповеданий, входящих в государство, еще сильнее были исторически-застаревшие предубеждения исповеданий одного к другому²¹⁶. Они не могли сразу уступить новому началу, и если не могли удержаться в общем принципе, то продолжали господствовать в частностях, ограничивая общий принцип полного равенства прав вероисповеданий. Предубеждения дали о себе знать в отношениях крайних исповеданий – протестантства и католичества, а так как за первыми было фактическое преобладание, то оно не преминуло закрепить его и юридическими преобладанием и разными преимуществами. Те же самые конституции, которые, как показано выше, с такою решительностью, по-видимому, склонялись к уравнению прав религиозной совести, к исключению религиозных вопросов из сферы государственного ведения, не могли вполне освободиться от духа религиозной нетерпимости, и во многих из них он заявляет о себе тенденцией удержать некоторые преимущества исключительно за протестантами. Это особенно сказалось в определении правоспособности лиц к занятию общественных и государственных должностей. Многие конституции определяют эту правоспособность религиозным вероисповеданием лиц, причем дается полное преимущество протестантами. Так, приведенная выше конституция штата Нью-Джерси, от 2 июля 1776 г., вместе с объявлением полной свободы в делах религии содержит постановление, сильно окрашенное протестантским духом. Она постановляет: «что ни у какого протестантского обитателя этой колонии не должно быть отрицаемо пользование гражданскими правами просто вследствие его религиозных принципов; но что все лица, исповедующие веру всякой протестантской секты, которые будут вести себя мирно под управлением, сим установленными, должны иметь право на избрание на всякую прибыльную должность или доверительную, или быть членом всякого отдела законодательного собрания, и должны полно и свободно пользоваться всякой привилегией и преимуществом, которыми пользуются их другие соподданные»²¹⁷. О католиках конституция не упоминает, но смысл ее, предоставляющий гражданские права и преимущества «всем, исповедующим протестантскую веру, ясно исключает католиков из области этих прав. Другие конституции еще яснее заявляют об этом. Конституция Северной Каролины, от 18 декабря 1776 г., говорит: «что никакое лицо, которое будет отрицать бытие Бога, или истины протестантской религии, или божественный авторитет как Ветхого, так и Нового Заветов, или будет содержать религиозные принципы, несовместимые с свободой и безопасностью государства, не должно быть правоспособным на занятие какой-нибудь должности или места, доверительного или прибыльного, в гражданском отделе в этом штате»²¹⁸. Конституция штата Георгия, от 5 февраля 1777 г., говорит, что члены законодательного собрания «должны быть протестантской религии»²¹⁹. Конституция Южной Каролины, от 19 марта 1778 г., постановляет, что «губернатор и главнокомандующий, лейтенант губернатор и частный совет – все должны быть протестантской религии»; что «никакое лицо не должно быть избираемо заседать в палате представителей, если оно не будет протестантской религии»; и «что все исповедания христианских протестантов в этом штате, ведущих себя мирно и верно, должны наслаждаться равными религиозными и гражданскими привилегиями». В этом же штате с губернатора бралась клятва «до крайности своей власти поддерживать и защищать законы Божии, протестантскую религию и свободу Америки»²²⁰. Конституция Нью-Гампшира, от 5 января 1776 г., хотя прямо не определяет гражданской правоспособности религиозным вероисповеданием, но подразумевает то же самое постановлением, оставляющим в силе прежний колониальный закон, по которому от всех членов законодательного собрания требовалось быть протестантской религии²²¹. Этот дух протестантской исключительности по отношению к католикам с особенной силой заявил о себе на конвенции, собранной для составления конституции Нью-Йорка от 20 апреля 1777 года. Собрание предложило на обсуждение статью о свободе религиозного исповедания, которая читалась так: «свободная терпимость религиозного исповедания и богослужения отныне должна быть навсегда дозволена всему человечеству»²²². Статья эта встретила протест со стороны значительного числа членов конвенции, и один из них, именно Джон Джей, бывший впоследствии первым верховным судьей верховного суда Соединенных Штатов, предложил такое дополнение к статье: «исключая исповедующих, религию римской церкви, которые не должны держать земель или быть допущены к участию в гражданских правах, предоставленных членами этого штата, до тех, пор пока сказанные исповедники не явятся в верховный суд штата и там не дадут самую торжественную клятву, что они истинно веруют в своей совести, что никакой папа, священник, или иностранная власть на земле не имеет силы отрешить подданных этого штата от их подчиненности ему; и далее, что они отвергают и считают ложным и злым опасное и проклятое учение, что пана или какая другая земная власть имеет силу разрешать людей от грехов, указанных и запрещенных святым Евангелием Иисуса Христа, и особенно, что никакой пана, священник или иностранная власть на земле не имеет силы разрешить их от этой клятвы». Предложение это вызвало продолжительные прения, и когда подвергнуто было голосованию, то в пользу его вотировали 10 членов, и оно отвергнуто было большинством 9 (19 против 10)²²³. Так силен еще был в народе дух протестантской нетерпимости к католикам. Из тринадцати колоний пять сделали протестантизм господствующей религией. Из остальных восьми пять провозгласили полную свободу религиозного исповедания, а три, именно Мариланд, Делавара и Пенсильвания, сделали господствующей вообще христианскую религию и ею обусловили правоспособность лиц на занятие общественных должностей²²⁴.

В 1787 году собралась федеральная конвенция, составившаяся из представителей всех колоний, для начертания общей конституции для государства Соединенных Штатов. На разрешение её также был представлен религиозный вопрос, вопрос об отношении религии и государства. Вопрос этот для членов федеральной конвенции, в которую вошли некоторые из членов, составлявших собиравшиеся дотоле конгрессы, не был новым. Напротив они понимали всю важность его, и горький урок от неправильного разрешения его они видели в потере для общего дела колоний большой провинции Канады. Поэтому федеральная конвенция, по самому своему положению и задаче имевшая и виду более общие цели и более широкий кругозор, естественно должна была взять религиозный вопрос в его более общем значении, чем как он быль взят на частных конвенциях. Местные конвенции составлялись из членов одной колонии, соединенных между собой самым сожительством; между тем федеральная конвенция составилась из представителей колоний, дотоле, живших совершенно отдельной жизнью и не имевших между собою ничего общего, так что связь между ними и теперь была еще очень слаба и могла порваться при малейшем несогласии. Поэтому настоятельной необходимостью было устранить всякий повод к такому несогласно. Между тем повод существовал. В конвенции участвовали католики, а между тем во многих штатах у них отрицались гражданские права. Вследствие этого федеральная конвенция поспешила устранить это неравенство, и вот она выработала и единогласно приняла постановление, которое в окончательной форме читается так: «Никакое религиозное свидетельство не должно никогда требоваться в качестве определения правоспособности на занятие какой-либо должности или общественного доверия в Соединенных, Штатах»²²⁵. Статья эта совершенно ставила гражданские права вне всякой зависимости от религиозного вероисповедания и таким образом стала в противоречие не только с теми частными конституциями, которые правоспособность на занятие общественных должностей обусловливали протестантским вероисповеданием, но и с теми, который ставили ее в зависимость вообще от христианской религии. Частные конституции поэтому должны были подвергнуться изменению сообразно началу федеральной конституции. Происходившая на частных конвенциях прения о принятии этой статьи представляют важный материал для характеристики воззрений американского народа на отношение религии к государству и главными образом протестантства к католичеству.

Когда федеральная конституция предложена была на утверждение частным конвенциям, то статья об отмене ограничения прав на занятие общественных должностей вследствие вероисповедных различий встретила довольно сильное противодействие, особенно в тех штатах, где такое ограничение существовало. Многие возражали, что в силу такой статьи даже папа римский мог сделаться президентом Соединенных Штатов, и появился даже памфлет, поддерживавший это возражение²²⁶. Особенно горячие прения происходили на конвенции в Северной Каролине. Член конвенции Аббот говорил: «Исключение религиозных свидетельств (tests) многими считается опасными и неполитичным. Предполагают, что если не требовать религиозных свидетельств, то язычники, деисты и магометане могут получить должности у нас, и что сенаторы и представители могут быть все язычники»²²⁷. Ему отвечали Иределл, который, указав на плачевные результаты религиозных свидетельств во все века, говорил: «Америка дала человечеству пример думать более скромно и основательно, что человек может быть в религиозных чувствах отличным от нас, не будучи худыми членом общества... Но возражают, что народ Америки может избрать представителей, которые не имеют совсем религии, и что язычники и магометане могут быть допущены к должностям. Но как возможно исключить какой-либо класс людей, не отнимая того принципа религиозной свободы, за который мы сами так горячо боролись... Сегодня утром я случайно встретили памфлет, в котором автор указывает на великую опасность, что папа римский может быть избран президентом. Признаюсь, это никогда прежде не приходило мне на ум; но если бы автор читал все правила, обусловливающие избрание президента, то его страхи быть может успокоились бы. Президентом может быть избран только туземец или тот, кто жил в Америке четырнадцать лет». Я не знаю всех правил для избрания папы, но я думаю, что он должен быть взят из коллегии кардиналов; и вероятно там того предварительных ступеней, необходимых для достижения этого достоинства. Тот уроженец Америки должен иметь слишком необычайное счастье, который, прожив четырнадцать лет в своей стране, отправился бы в Европу, вступил в римский орден, получил возвышение в кардиналы, затем папы, и наконец был бы столь долго в доверии своей страны, что его избрали бы президентом. Еще более необычайно было бы, если бы он отказался от папства для нашего президентства. Сэр, ведь невозможно трактовать о таких опасениях с известной степенью серьезности... Эта страна уже имела честь представить пример гражданской свободы, и я надеюсь, что она равными образом будет иметь честь указать остальному миру путь к религиозной свободе также. Дай Бог, чтобы та и другая продолжались до конца времени»²²⁸. Правитель Джонсон говорил: «когда я услышал высказывавшиеся опасения, что папа римский может быть президентом Соединенных Штатов, я был сильно удивлен. В таком случае можно бы сказать также, что король Англии или Франции, или султан турецкий мог быть избран на эту должность. Это был бы совершенно такой же аргумент... Опасаются также, что евреи, магометане, язычники и пр. могут быть избраны на высшие должности в правительство Соединенных Штатов. Те кто магометане или другие, не исповедующие христианской религии, никогда не могут быть избраны на должность президента или другую высшую должность, кроме одного из двух случаев: во первых, это может случиться, если народ Америки совсем оставит христианскую религию. Если это к несчастью произойдет, то народ будет избирать таких людей, каков он сам. Другой случай, если лица такого рода, не смотря на свою религию, приобретут доверие и почтение американского народа своим добрым поведением и делами добродетели, тогда они могут бить избраны»²²⁹. Член Калдвел сказал: «Тут дано приглашение жидам и язычникам всякого рода приходить и поселяться между нами. В будущем это может угрожать опасностью характеру Соединенных Штатов. Я думаю, что в политических видах господа, составлявшие эту конституцию, не должны бы давать такого приглашения жидам и язычникам». Спенсер говорил: «Религиозные свидетельства всегда были причиной преследований во всех странах. Лица с строгой совестью не будут принимать присяги, требуемой религиозными свидетельствами, и будут поэтому исключены от должностей, хотя бы они были так же способны к отправлению их, как и всякий член общества»²³⁰. Спейт, бывший представителем в федеральной конвенции, сказал: «Никакого свидетельства не требуется. Все люди равной способности и честности одинаково могут быть избираемы на должности. Гражданское насилие может сделать людей злыми, но никогда религиозными. Свидетельство дало бы возможность преобладающей секте преследовать остальных». Но Вильсон выразил желание, чтобы «конституция исключила из должности папских священников»²³¹. Ланкастер говорил: «Что касается религиозного свидетельства, то если бы статья, которая исключает, его, постановляла только то, что уже было дотоле в штатах, то я не возражал бы против неё... С моей стороны, рассматривая правила, обусловливающие избрание президента, я не предполагаю, чтобы папа мог занять президентское кресло. Но мы должны помнить, что мы вырабатываем правление для миллионов, которые еще не существуют. Я не имею дара провидения. Я не знаю, как оно будет действовать в течении четырех или пятисот лет. Но вполне верно то, что паписты могут занимать это кресло, и магометане могут брать его. Я не вижу здесь ничего против этого. В каждом штате союза есть, я думаю, ограничения; так должно бы быть и в этой системе»²³².

Подобные же прения происходили и в других штатах. На массачузетской конвенции член Синглетари заявлял, что конституция ниспровергала все привилегии, «так как в ней не было постановления, чтобы правительственные люди имели какую-нибудь религию»; он надеялся видеть на должностях христиан, «между тем по конституции одинаково подлежит избранию на них папист или невер»²³³. Многие члены конвенции говорили, что такое постановление «было уклонением от начал наших предков, которые пришли сюда для сохранения своей религии; так как оно допускает в общее правительство деистов, атеистов и пр.». На такие возражения отвечали достопочтенный Даниель Шют обширной речью, которая представляется замечательной в устах духовного лица из самой нетерпимой дотоле колонии и показывает большой шаг народного сознания к признанию прав религиозной совести. Он говорил: «Установление религиозного свидетельства как условие правоспособности к должностям в предположенной федеральной конвенции мне кажется, повлекло бы вредные последствия для некоторых лиц, без всяких выгод для всех... В этой великой и обширной стране, есть и будет великое разнообразие чувств в религии среди ее обитателей. На предложение религиозного свидетельства, я думаю, должно спросить: кто должен быть исключен от национального доверия (trusts)? Какой бы ответ ни подсказывало изуверство, внушением откровенности и равенства, я думаю, будет – никто. Далекий от ограничения моей благосклонности и доверия к людям моего собственного исповедания в религии, я предполагаю и думаю, сэр, что достойные люди есть среди приверженцев всяких исповеданий, среди квакеров, баптистов, английской церкви, папистов, и далее среди тех, которые не имеют другого руководителя на пути к добродетели и небу, кроме естественной религии. Я принужден поэтому думать, что предложенный план правления в этом особенно мудро построен; что как все имеют одинаковое право на благословения правительства, под которым они живут и которое они содержат, так никто не должен быть из них исключаем от должности за то, что они особенного исповедания в религии. Вероятно предположение, что глаза народа будут на верных земли; и, в виду своей собственной безопасности, он будет избирать своими правителями людей известных способностей, известной честности и доброго нравственного характера. Апостол Петр говорит нам, что Бог не зрит на лица, но во всяком народе приемлет боящегося Его и делающего правду. И я не знаю основания, почему люди такого характера, к какому бы исповеданию религии они ни принадлежали, eaeteris paribus, при других природных качествах, не должны бы быть приняты народом, и почему бы он не мог употреблять их с безопасностью и выгодой в важных должностях правительства. Исключение религиозного свидетельства в предложенной конституции поэтому ясно кажется мне подлежащим признанию», заключил свою речь оратор²³⁴. В том же духе высказался генерал-майор Линкольн. Но полковник Джонс «думал, что правителям должно бы веровать в Бога или Христа», и что, какому бы злоупотреблению ни подвергалось религиозное свидетельство в Англии, он все-таки думал, что если бы «наши общественные люди были из тех, которые имеют доброе положение в церкви, это было бы благом для Соединенных Штатов»²³⁵. Майор Люкс заключил свое рассуждение об отмене религиозного свидетельства словами, что он «содрогается от одной мысли, что римские католики, паписты и язычники могут занять должность, и что папство и инквизиция могут быть установлены в Америке»²³⁶. Достопочтенный Баккус сказал: «Я теперь прошу позволения предложить нисколько мыслей о некоторых пунктах в предложенной нам конституции, и начну с исключения религиозного свидетельства. Многие по-видимому очень тревожатся на счет его; но нет ничего более очевидного, как в разуме, так и в св. Писании, как то, что религия всегда есть дело между Богом и отдельными лицами; и поэтому никто не может установить религиозного свидетельства, не нарушая существенных прерогатив нашего Господа Иисуса Христа. Священники впервые захватили эту власть под христианским именем, и затем Константин одобрил эту практику, когда он усвоил исповедание христианства как пружину государственной политики. И исследуйте историю всех народов от того дня доселе, и будет ясно, что установление религиозных свидетельств было величайшей пружиной тирании в мире. И я радуюсь при виде того, как столь многие джентльмены теперь поступаются своими правами совести в этом великом и важном деле. Некоторые серьезномыслящие люди видят опасность в том, что, если будут исключены всякие религиозные свидетельства, конгресс может установить после этого папство или какой другой тиранический способ богослужения; но можно быть вполне уверенным, что никакой такой способ богослужения не может быть установлен и без всякого религиозного свидетельства»²³⁷ – Та же статья подвергалась обсуждению, хотя и более краткому, на конвенциях штатов Виргинии и Коннектикута и в законодательном) собрании южной Каролины, и после окончательной ратификации конституции принцип этой статьи по-видимому нашел всеобщее признание²³⁸.

При обсуждении федеральной конституции на частных конвенциях обнаружился тот замечательный факт, что общая конституция в религиозном вопросе заняла другую точку зрения сравнительно с частными конституциями отдельных штатов. Последние, как мы видели выше, решительно провозглашали свободу религиозной совести, отделение религии от государства, но удержали религиозные свидетельства при занятии общественных должностей. Между тем федеральная конституция отменила религиозные свидетельства и обошла молчанием общий вопрос об отношении государства к религии. Мало того, конгресс не просто обошел молчанием этот вопрос, но прямо отверг его положительное решение. При рассуждении об отношении религии к государству, член Пинкней предложил внести в конституцию Соединенных Штатов постановление, по которому «законодательное собрание Соединенных Штатов не должно делать никакого закона по предмету религии». Предложение это вполне отвечало духу постановлений частных конституций касательно религии и имело в виду полное выделение религии из ведения государства Союза. Но конгресс отверг его и приняли предложение того же члена об отмене религиозных свидетельств²³⁹.

Таким образом конгресс в сущности устранил только внешние признаки неравенства различных исповеданий пред государством, но уклонился дать полное отречение от вмешательства в дела религии, т. е. другими словами не решился вполне отделить государство от религии. При данном состоянии конституции у конгресса не отнималась власть делать законодательные постановления в области религии, он мог установить государственную религию, а в виду предполагавшейся возможности для папы римского сделаться президентом, такою государственной религией могла стать даже ненавистная населению римско-католическая церковь. Такой пробел в федеральной конституции были замечен многими частными конвенциями, которые даже смущались признать ее в такими виде, и свою ратификацию сопровождали выражением желания о соответствующем дополнении в конституции. Конвенции Нью-Йорка, Нью-Гамшпира и Виргинии, признав конституцию, настаивали на необходимости дополнения к ней статьи о полном отделении религии от государства. Конвенция Северной Каролины в первую сессию отказалась совсем признать конституцию, а впоследствии свою ратификацию снабдила выражением желания о соответствующем исправлении. Тоже сделала конвенция Род-Айленда²⁴⁰. Конвенция Нью-Йорка рекомендовала такое дополнение: «никакая религиозная секта или община не должна быть предпочитаема или устанавливаема законом преимущественно пред другими²⁴¹. Виргиния, Северная Каролина и Род-Айланд также предлагали, чтобы «никакая отдельная религиозная секта или община не была предпочитаема законом преимущественно пред другими»²⁴². Конвенция Мариланда выразила желательным такое постановление, «чтобы законом не была устанавливаема ни какая национальная религия»²⁴³. Нью-Гамшпир рекомендовал такую поправку: «Конгресс не должен делать никаких законов» касательно религии, или вторгаться в права совести»²⁴⁴. Как эти заявления частных конвенций, так и многие внутренние общественные и политические причины привели к тому, что конгресс решился внести дополнение в конституцию касательно полного отделения религии от государства, и это дополнение, утвержденное в 1791 году явилось в следующей форме: «Конгресс не должен делать никакого закона касательно установления религии или запрещения свободного отправления оной»²⁴⁵.

Так федеральное правительство Соединенных Штатов совершенно выделило религию из круга своего ведения, и отделение церкви и государства сделалось основным законом страны. В силу его все религиозные исповедания как бы перестали существовать для государства и тем самым сделались равными пред ним. Государство отказалось иметь какое-либо дело с ними, и тем отказалось как от предпочтения какого-либо из них, так и от преследования других. Враждовавшие между собой дотоле протестантизм и католицизм, причем протестантизм, как более сильный противник, государственными законами угнетал католиков, теперь были предоставлены своим собственным внутренним силам, и в борьбе между собой могли опираться только на свою внутреннюю мощь и за средствами обращаться только к своим собственным ресурсам. Хотя силы противников оставались по-прежнему неравными и протестантизм неизмеримо превосходил ими католицизм, Тем не менее ясно, на чьей стороне была выгода от такого узаконения. Им протестантизм лишался, возможности опираться на государственную силу в борьбе с католицизмом и тем самым теряли одно из самых сильных средств борьбы; католицизм же напротив освобождался от возможности внешнего угнетения со стороны своего противника и тем самым столько же выигрывал, сколько терял его противник. Выгода, и притом неизмеримая выгода, была на стороне католицизма; это дополнение к конституции вывело его из угнетенного состояния, поставило на один уровень со всеми другими вероисповеданиями, сняло с него цепи рабства и предоставило полную свободу расти и развиваться. Католики высоко ценят и вполне понимают значение для себя этого дополнения, и католические историки усиливаются даже доказать, что это дополнение принято конгрессом главным образом вследствие мемории, поданной католикам в конгресс при содействии Вашингтона, находившегося будто бы в приятельских отношениях с иезуитом Карролем²⁴⁶. «Важность этого узаконения, говорит католический историк, которое обязано своим происхождением главным образом дальновидной мудрости и просвещенному патриотизму некоторых наиболее выдающихся католиков того времени, нельзя даже преувеличить. Оно было сильнейшим барьером, какой только можно было поставить против возрождения духа гонительства, которым опозорили себя почти все колонии и который наверно опять подняли бы свою гидровую голову, если бы Штаты на торжественной конвенции не отвергли его, как несовместимый с существенным характером американского правительства. Только открытое поле и честная борьба с заблуждением – вот все, что требуется католичеству для развития его силы и шествия к победе»²⁴⁷.

Американские историки любят указывать на статьи конституции, которыми религия отделяется от государства, как на пример великодушия протестантизма, который отказался от своего государственного преимущества и тем предоставил католицизму равные с собой права. Католические историки напротив отрицают это великодушие и образование закона приписывают счастливым обстоятельствам²⁴⁸. И они в значительной доле правы. В направлении юридического признания свободы совести, особенно в отношении католиков, действовали различные политические, социальные и умственные причины. Мы уже видели, какое значение, в этом отношении имело положение Канады при начавшейся борьбе за независимость, как из желания привлечь ее на свою сторону колониальный конгресс круто поворотил от своей нетерпимости к католикам к обещанию им полной вероисповедной свободы. Потеря ее для союза была жестоким уроком. Когда по окончании войны Канада все-таки отказалась присоединиться к новой республике и американцы должны были удалить из неё свои войска, то «очищение это они сделали с великой неохотой, говорит современный событию историк. Американцы не только были огорчены неудачей своего любимого плана присоединить ее в качестве четырнадцатого члена в составе их конфедерации и, но и опасались самых серьезных последствий от восстановления британского владычества в этой области»²⁴⁹. Конгресс очень ясно сознавал, что к такой потере привели его неумеренные выражения касательно римско-католической религии в 1774 году, и предоставлением действительной свободы католикам спешил исправить свою тяжкую ошибку. Другой действующей в этом же направлении причиной было желание со стороны государственных деятелей Соединенных Штатов привлечь и обеспечить иностранную эмиграцию. Уже в 1774 году конгресс заметил, что население Канады «ежедневно умножалось католическими эмигрантами из Европы»; а когда по условию мирного договора 1783 года Канада должна была остаться под британским владычеством, было очевидно, что удержать за правительством Соединенных Штатов анти-католический характер значило бы давать рост этой провинции за счет Соединенных Штатов, и что только предоставлением полной как гражданской, так и религиозной свободы всем страна могла надеяться на поворот эмигрантского прилива к своими берегам²⁵⁰. Наконец, существенная помощь, которую оказали колониям в борьбе за независимость католическая держава Франция и Испания, налагала обязательство предоставить свободу исповедуемой ими религии²⁵¹. Упорная борьба за независимость, требовавшая высшего напряжения всех сил, естественно объединяла колонистов, заставляла забывать свои религиозные несогласия и тем вырабатывала дух терпимости. Полное провозглашение и осуществление политической независимости, купленной дорогой ценой и тяжелыми усилиями всех без различия исповеданий, предрасполагало к дарованию всем им полной свободы и равных прав, как награды за эти усилия. Под увлечением благами политической независимости у американцев выработался взгляд на свою страну как убежище для всех угнетаемых под европейским деспотизмом, и это опять содействовало благоприятному разрешению вопроса о религиозной свободе. Быстрое возрастание числа сект также имело важное, значение в смысле причины отделения государства от церкви, так как разнообразие их делало затруднительным всякое религиозное законодательство, и притом многие из них прямо отвергали вмешательство гражданской власти в дела религии. Наконец не осталась без влияния и господствовавшая в XVIII столетия теория гражданского характера государства, самым видными представителем которой в Америке был Джефферсон, знаменитый автор «Декларации независимости», который получил свои политические взгляды от французских философов прошлого века. Государство, по этой теории, есть чисто политический организм, и ни в чем не связано с религией. Теория эта, как увидим ниже, в умеренной форме легла в основу американской конституции²⁵².

Большая часть изложенных причин, приведших в дарование свободы религиозной совести католикам, сознавалась последними еще в прошлом столетии, и один из них, именно иезуит Карроль, бывший впоследствии верным епископом римско-католической церкви в Соединенных Штатах, по своем возвышении на епископию дал в 1790 г. важный в историческом отношении отчёт об этих причинах. Карроль сначала обозревает положение католической церкви в колониях до борьбы за независимость. «Законы в колониях было, говорит он, самые суровые против отправления ее. Священник подвергался смерти за одно вступление в их территории. Католики подвергались самыми жестоким наказаниям за приверженность к религии, которую одобряла их совесть; и были не только исключены от всякой должности в правительстве, но едва ли потерпелось бы самое пребывание их в какой-нибудь из этих провинций, если бы о них знали, что они исповедуют римскую веру. При таком положении вещей, немногие католики поселялись в других штатах; а если поселялись, то скрывали свою религию, и-или присоединялись к какой другой, или входили в брачные отношения с протестантами и принуждены были воспитывать своих детей в заблуждении. Даже в Мариланде и Пенсильвании положение католиков было состоянием угнетения. Немногих иезуитов, которых можно было позаимствовать от английской миссии, было недостаточно даже для удовлетворения потребностей двух провинций, в которых они сначала поселились; а из другого духовенства никто еще не осмеливался предпринять опасную задачу – нести истинную веру в другие провинции. Таково было состояние вещей, когда произошло общее восстание против Англии». Затем он переходит к изложению самых причин: «Отвергнув подчинение Англии, американские штаты нашли необходимым образовать новые конституции для их будущего правительства и, к счастью, свободная терпимость религий была сделана основным пунктом во всех этих новых конституциях; а во многих из них допущена была не только терпимость, но равенство гражданских прав для лиц всякого христианского исповедания. В некоторых однакоже неистребленный дух предубеждения и нетерпимости исключал католиков из этого равенства. Многие причины стеклись для произведения этого счастливого и справедливого члена в новых конституциях. Во-первых. Некоторые из руководящих лиц в направлении американских советов были, по принципу, против всякого религиозного угнетения, и, быв хорошо ознакомлены с обычаями и учением римских католиков, сильно выставляли несправедливость исключения их из какого бы то ни было гражданского права. Во-вторых. Католики одинаково и с равной ревностью соединились в отвержении того притеснения, которое впервые произвело вражду с Великобританией; и было бы неполитичным, равно как несправедливым, лишать их общего участия в выгодах, купленных общей опасностью и соединенными усилиями. В-третьих. Помощь или по крайней мере нейтральность Канады считалась необходимой для успеха Соединенных Штатов, и предоставление равных прав римским католикам могло располагать канадцев благоприятно к американскому делу. Наконец, Франция начала показывать дружественное расположение к Соединенным Штатам, поэтому считалось очень неполитичными оскорблять это могущественное государство несправедливой суровостью против исповедуемой им религии»²⁵³.

Громадное значение статьи федеральной конституции и дополнения к ней, отделяющих государство от церкви и уравнивающих гражданские права всёх исповеданий, таким образом несомненно для судьбы и роста римско-католической церкви в Соединенных Штатах и признается самими католиками. Но правильное понимание этого значения может быть установлено только уяснением тех теоретических начал, которые легли в основу законодательства и постоянно оказывают влияние на практическое его приложение, а также определением отношения федеральной конституции к частным конвенциям отдельных штатов. К рассмотрению этих вопросов мы теперь и переходим.

Отношение церкви и государства в федеральной конституции Соединенных Штатов выразилось юридическим отделением их друг от друга. Государство отказалось от законодательной власти в области религии, предоставив эту власть исключительно ей самой. Но юридическое отделение не обусловливает фактического отделения, так как в действительности основы церкви и государства сходятся так близко, что составляют одно органическое целое, неподлежащее никакому разрыву без вреда для самой цели государства. Поэтому естественно возникает вопрос, какой смысл имеет это юридическое отделение церкви от государства? Другими словами, в какое отношение государство стало к церкви в силу этого юридического отделения? Для ясного ответа на этот вопрос необходимо предварительно определить начала отношений церкви и государства вообще.

Существование церкви и государства обусловливается двумя отдельными сторонами в человеческой жизни, духовной и материальной. В христианском обществе представителем духовной стороны является церковь и представителем материальной государство. Эти два порядка существуют уже на низших ступенях развития человеческого общества, но не понимаются ясно как два отдельных порядка, или как имеющие свое отдельное и своеобразное представительство. Только в христианском обществе эти два порядка получают должное различение и каждый в своем собственном представителе становится в нормальное отношению к другому. Прототип и самое основание этого различения двух порядков в обществе заключается в двойной природе человека или в том факте, что человек существует только как душа и тело и нуждается в попечении об обоих. Церковь, представляющая духовный порядок, заботится о душах, имеет попечение о внутренней жизни человеческого общества и заботится об удовлетворении внутренних духовных нужд и потребностей; государство, представляющее материальный порядок, естественно заботится об удовлетворении материальных нужд и потребностей лиц и общества. Но человек живет не только одной душой, или одним телом, но единством обоих, в их взаимном соотношении. Душа и тело отличны, но не отдельны. Они имеют свои отличительные свойства и отправления, и одна не может заменить другое; но их разделение есть смерть, смерть для тела только, а не для души, которая бессмертна. Тело материально и, отделенное от души, есть прах и пепел, простая земля, из которой оно образовано. То же самое в нравственном отношении приложимо к обществу, которое не есть только государство, или только церковь, но единство обоих во взаимном соотношении. Они отличны, каждое имеет свою отличительную природу, свои законы и отправления, и одна не может исполнять отправления другого, или заменить его. Но хотя отличны, в нормальном состоянии общества они не могут быть отделены друг от друга. Отделение государства от церкви в нравственном порядке было бы тоже, чем отделение тела от души в физическом порядке. Это смерть, смерть государства конечно, а не церкви, которая подобно душе бессмертна. Полное отделение государства от церкви разрушает его нравственную жизнь и предоставляет общество нравственному растленно и порче.

Душа затем есть образующей или жизненный принцип тела. Церковь в нравственном порядке есть образующий, жизненный принцип государства, или гражданского общества, которое не имеет в самом себе нравственной жизни, так как вся нравственная жизнь, по самому её существу, происходит из духовного порядка. В физическом порядке жизнь возможна только от Бога, чрез посредство творческого акта; так и в гражданском обществе; нравственная жизнь может исходить только из духовного порядка, который установлен Верховным Законодателем и представляется церковью, хранительницей и судьей как в естественном, так и в откровенном законе. Душа есть благороднейшая и высшая часть человека, и ей предназначено не устранять тело или захватывать его отправления, но руководить и управлять им согласно с высшим законом; телу же не свойственно получать преобладание над душой, чтобы приводить закон духа в подчинение закону членов. Так и церковь, как представляющая духовный порядок и имеющая попечение о душах, есть благороднейшая и высшая часть общества и ей принадлежит руководящая власть над всем человеческим обществом. В нравственном порядке ей принадлежит направлять и контролировать гражданское общество, посредством объявления и приложения к действию законов Божиих, для которых она служит хранительницей и истолковательницей и которыми она обязана, Верховным Законодателем, подчинять всю свою деятельность и жизнь.

Таков идеал отношения церкви и государства. В силу его одинаково является ненормальным, и осуждается как поглощение государства церковью, так и поглощение церкви государством; каждое должно оставаться отличным от другого, каждое с своей собственной организацией, с своими членами, способностями, правами и сферой деятельности. Им одинаково осуждается как клерикализм папской системы, стремящейся к захвату несвойственных церкви функций государства, так и секуляризм, по которому государство стремится захватить главенство над церковью, как это было во всех государствах языческого мира и выразилось в преследовании христиан языческими императорами. Но церковь, при своем руководящем положении, сама не издает законов; она только провозглашает, объявляет и прилагает их, и сама также связана ими, как и государство. Самый закон предписывается правительству всех людей и народов Богом, как Верховным Законодателем или целью и конечной причиной творения, и обязателен одинаково как для лиц, так и для народов, для государей и подданных, для церкви и государства. Таковым бы должно быть отношение этих двух порядков, духовного и материального, церкви и государства; но в действительности оно никогда не достигало полного и совершенного осуществления, и история напротив представляет факты постоянного уклонения в области этого отношения от идеального состояния. Хроническим, состоянием этих двух порядков в обществе, вместо единства и содействия или взаимного соотношения, было состояние взаимного недоверия или даже нескрываемой враждебности. В течение первых трех веков христианства отношение между ними было отношением открытого антагонизма и государство гнало церковь. Языческий император Римской империи имел притязание на объединение в себе обоих этих порядков и был в одно и тоже время imperator, pontifex maximus u divus или бог. С своей стороны церковь, получив одностороннее развитие на развалинах этой самой цивилизации, усвоила себе в римском католицизме тенденцию вторгаться в несвойственную ей область чисто государственной жизни, всецело подчинять государство своей власти, захватывать исключительно ему принадлежащие функции Римско-католической pontifex maximus, присвоив себе название наместника Христова, стал стремиться к тому, чтобы быть как imperator. Средние века представляют резкое и фактическое осуществление этой тенденции, и признаки ее дают о себе знать в отношении римского католицизма к государствам Европы до настоящего времени. Протестантизм напротив, выродившись из воздействия начал греко-римской языческой цивилизации на умственный склад европейского общества, привнес с собой в отношения церкви и государства языческий взгляд, явился реакцией против усилившегося клерикализма и в свою очередь дал несвойственное преобладание государству над церковью, что особенно резко выразилось в Англии, где церковь сделалась простым орудием государства.

В каком отношении к идеальной теории соотношения церкви и государства стоит американская система? Сущность ее определяется теми историческими данными, на почве которых она выросла, и теми философскими началами, которые юридически выразились как в «декларации независимости», так и в федеральной конституции Первые поселенцы американских колоний были люди по преимуществу глубокорелигиозные, и при организации общества на новой земле имели в виду не просто избегнуть притеснения совести, жертвой которого они были в прежнем отечестве, но основать истинно христианскую, по их понятиям, республику. И они действительно основали такую республику, с таким совершенством, какое только возможно было при их несовершенных христианских воззрениях. Колонии Новой Англии несомненно были склонны к основанию теократии, к видоизмененной, но еще более интенсивной форме клерикализма, представителем которого в Европе был римский католицизм, и таким образом имели тенденцию поглотить государство церковью. В южных колониях напротив, подобно тому как в Англии, была тенденция установить главенство гражданского порядка и сделать таким образом церковь функцией государства. Эти две противоположные тенденции при образовании американского общества встретились между собой и, уравновешивая одна другую, произвели тот результат, по которому установилось единство и различие двух порядков под главенством христианской идеи. В принципе каждый порядок в американском обществе существует и стоит в своем нормальном отношении к другому, и притом и в своей целостности, с своей собственной отличительной природой, своими законами и отправлениями; и тем самым материальный порядок в должном соподчинении духовному.

Развитая теория американской системы отношения церкви и государства не согласна с распространенным взглядом на нее как систему, по которой государство является будто бы совершенно независимым от религии, отделенным от неё в полном смысле слова. Но она составляет строго логические выводы из философских начал, положенных в основу американской государственной жизни. В виду распространенности этого ошибочного взгляда, особенно у нас в России, мы считаем необходимым подробнее остановиться на изложении этих начал²⁵⁴.

Основой американского государства служит то, что называется естественными и неотъемлемыми правами человека. Права эти, между которыми выступают, жизнь, свобода и стремление к счастью²⁵⁵ составляют высший, верховный закон для гражданского общества, который государство обязано признавать и повиноваться ему. Они отрицают абсолютизм государства, определяют его сферу, ограничивают его власть и предписывают ему долг. Но откуда эти права и как они могут обязывать государство и предписывать ему его долг»? По одному воззрению, эти права вытекают из самой сущности человека, как личности, и составляют его существенную часть. Но права одной личности в таком случае должны обязывать права другой личности, и однакоже обе они равны, как все личности равны. Каким же образом одна личность может связывать или нравственно обязывать другую? При равенстве вещей не может быть превосходства одной над другой. По другому воззрению, права эти заключаются в нашей человеческой природе, даны нам природой, и потому они составляют естественные и неотъемлемые права человека. Природа понимается в двояком смысле: как физический порядок или физические законы, входящие в физический мир, и как нравственный закон, которому подчинены Творцом все существа, одаренный разумом и свободной волей, и который познается естественным разумом или здравым смыслом всех людей. В первом смысле, эти права не заключаются в нашей человеческой природе, и не могут заключаться в ней или вытекать из неё, так как они не физические. Физические права – внутреннее противоречие. Они могут заключаться в человеческой природе только во втором смысле, и могут быть только в нашей нравственной природе, и следовательно должны содержаться под тем законом, который основывает и поддерживает нравственную природу, или нравственный порядок как отличный от физического порядка. Но нравственный закон, основывающий и поддерживающий нравственный порядок, порядок права, справедливости, не есть закон, основанный или предписываемый природой, но закон нравственного управления природы, которому Творец природы как Верховный Законодатель подчинил все нравственные существа. Таким образом нравственный закон природы есть закон Божий и всякие права, какие он основывает или какие только вытекают из него, суть права Божии, и наши они только потому, что они Его. Мои права в отношении к вам составляют ваш долг, то, что Бог предписывает как закон или правило нашего поведения или отношения ко мне; а ваши права в отношении ко мне составляют мой долг, или то, что Бог предписывает как правило моего поведения в отношении к вам. А то, что предписывает Бог, Он имеет, право предписывать и потому может одинаково повелеть мне не уважать тех прав в вас, и вам тех прав во мне, которые не Его права; и гражданское общество, будучи его обществом, связано этими правами, и не может отчуждать или отрицать их, не нарушая Его закона и не отнимая у него Его прав. Отсюда тот, кто оскорбляет другого, делает несправедливость не только против него самого, но делает несправедливость против его Творца, его Начальника и его Судии. Из перечисленных выше прав возьмем право жизни. Это право все люди и само гражданское общество обязаны считать священным и неприкосновенным. Но все люди сотворены равными и пред законом природы имеет равные права. Каким же образом равные могут обязывать один другого? Взаимным договором, но теории Руссо. Но откуда вытекает обязательность договора? Почему я обязан держать мое слово? Конечно не в силу самого слова, но потому, что я лишил бы того, кому я дал это слово, принадлежащего ему права. Но я дал слово помочь в совершении убийства. Обязан я держать его? Совсем нет. Почему же? Потому что я дал поруку совершить преступление, сделать несправедливость или несправедливый акт. Очевидно таким образом, что договоры или поручительные слова не созидают, не творят справедливости, они предполагают ее. Самые договоры обязательны только в силу высшего закона справедливости, и никакие договоры, несообразные с этим законом, не могут обязывать никого. Почему же я обязан уважать нашу жизнь? Вы не можете обязать меня к тому, потому что вы и я равны, и никто своим собственным именем не можете обязать другого. Отнять у вас жизнь, значило бы совершить несправедливый акт, т. е. лишить справедливость ее права на вашу жизнь. Право жизни есть в таком случае право справедливости. Но справедливость не просто абстракция; она не умственная только идея, но реальность, и потому – Бог. Отсюда мое или ваше право на жизнь есть право Того, Кто сотворил нас и Кому мы всецело принадлежим. Отсюда далее право жизни неотъемлемо даже для меня самого, я сам даже не могу отнять его у себя, и потому самоубийство есть преступление, и не только преступление против общества, но и грех пред Богом, потому что Богу принадлежит всякое право жизни. Потому Он имеет право повелевать всем людям считать право жизни в каждом человеке священным и неотъемлемым, и оно никогда не может быть отнято другими людьми или даже гражданским обществом, но только по Его повелению. То же самое относится и ко всем другим правам человека²⁵⁶.

Эти начала нашли юридическое и ясное выражение в «Декларации независимости», том документе, которым провозглашена независимость американского народа как отдельного государства и определены как основы этой самой независимости, так и начала последующего развития нового государства. В первом положении «Декларации независимости» конгресс утверждает, что народ Соединенных Штатов «судил необходимым занять между народами земли отдельное и равное положение, на которое уполномочивают его законы природы и Бога природы». Переходя затем к изложению основания самого акта, представители народа говорят: «Мы считаем самоочевидными истины, что все люди сотворены равными; что они одарены своим Творцом известными неотъемлемыми правами; что между ними выступают жизнь, свобода и стремление к счастью; что для обеспечения этих прав между людьми установлены правительства». Документ далее говорит, что те правительства, которые уклоняются от этой цели и преследуют другую цель, вторгаясь и нарушая эти права, тем самым теряют свою власть. Прилагая этот принцип к частному отношению американского народа к Англии, конгресс делает его casus belli и считает достаточным, основанием провозглашения независимости²⁵⁷.

Итак, в самый критический момент, среди так сказать самых мук рождения нового государства народ Соединенных Штатов торжественно объявил, что происхождение всякого права, всякого закона, всякой политической организации, всякого правительства и в особенности того, которое делает Соединенные Штаты отдельным государственным народом, надо искать в вечном законе, в законе Божием. Если же права человека исходят от Бога и суть Его права над человеком, как Его творением, каковы они и есть выше всякого отрицания, то они значит лежат в области духовного порядка, а не материального, они духовны, а не материальны. Американское государство таким образом, признавая независимость, главенство и неприкосновенность прав человека, признает в принципе независимость, главенство и неприкосновенность духовного порядка, свою собственную соподчиненность ему и обязанность сообразоваться с ним. Оно таким образом признает церковь божественным учреждением, снабженным от Бога полномочием представлять закон Божий и прилагать его к правительству народа, как государству, не менее, чем к народу, как отдельным личностям. Это необходимое следствие. Если Бог сделал сверхестественное откровение, то мы естественным законом обязаны веровать в него; и если Он основал церковь для представления духовного порядка, или воплотил духовный порядок в видимый организм, с полномочием возвещать Его слово всем людям и всем народам, объявлять и прилагать этот закон в управлении человеческих дел, то мы обязаны принимать ее и повиноваться ей. Это показывает, что истинная церковь, если существует таковая, священна и неприкосновенна, и то, что она объявляет законом Божиим, есть Его закон, который обязателен для всякой совести. Кто отказывается повиноваться ей, отказывается повиноваться Богу, я кто лишает ее какого-нибудь из её прав, лишает Бога. Неотвратимое и грозное наказание неизбежно следует за уклонением от этого повиновения, и в отношении государства и общества оно является в виде нравственной слабости, порчи, разложения и смерти.

Таким образом государство оказывается в соподчинении церкви и по самому такому отношению к ней обязано в своей жизни и деятельности сообразоваться с ее законом. Но какая же именно та церковь, которая может быть истинной и непреложной истолковательницей начал духовного порядка? Если церковь только одна и в исторической жизни народа она была нравственнозиждущим началом, основой нравственного и умственного развития, и отвечала нравственным потребностям народа, то она и есть истинная, в относительном смысле, истолковательница для народа начал духовного порядка, она и есть душа народного организма, и государство должно сообразоваться с ее законом, как голосом народной совести. В таком случае церковь по необходимости становится государственной и, как душа для тела служит для государства нравственно движущим, жизненным началом. Всякое движение в ней получает соответствующий рефлекс, в государственном организме, как всякое душевное движение отражается в телесном организме. Это душа и тело, и органическое единство их есть естественное и нормальное их отношение. Но государство Соединенных Штатов встречается совершенно с другим фактом. Оно не имеет исторической церкви, с которой бы оно было связано органическим ростом. Оно не имеет единого, властного, целостного религиозного сознания, которое бы, исходя из одного средоточного начала, могло служить для государства целостным и неизменным до последних подробностей голосом совести в истолковании начал духовного порядка. Тут государство встречается с пестрым разнообразием церквей, которые не сходятся между собой не только в частном приложении начал духовного порядка, но и в истолковании самых начал. Народное религиозное сознание раздробилось на частные независимые центры, которые не признают друг друга и стремятся быть самостоятельными истолкователями духовного порядка. Ясно, что государству, как внешнему организму, невозможно слушаться голоса всех этих отдельных сознаний и повиноваться всем им вместе, так как при противоречии и несогласии этих голосов и самое действие государственного организма стало бы парализоваться. Из этого затруднения государство могло выйти двояким способом: или признать в качестве истинной истолковательницы духовного порядка только одну из многих церквей и сообразоваться с её исключительно голосом, или сообразоваться только с тем общим голосом, который неизбежно является при разнообразии как равнодействующая всех их. В первом случае затруднение не устранилось бы и повлекло бы новые неисчислимые затруднения. Каждая из многочисленных церквей и сект считает исключительно только себя истинной, с отвержением всякой другой как заблуждающейся, и потому признание одной из них со стороны государства истинной было бы равносильно признанию руководящим голосом народной совести тот голос, который большинством частных сознаний считается ложным и отвергается как таковой. Притом государство и не имеет права решать, какая из церквей истинная, а какая ложная, подобно тому как тело не имеет права и не может решать, что в душе истинно и что ложно. Таким образом, остается другой исход, и он подсказывается государству самой природой вещей. Принятием его и определяется самая сущность отношения государства к церкви в Соединенных Штатах.

При столкновении нескольких сил, действующих в различных направлениях, по необходимому физическому закону вырабатывается одна равнодействующая сила, которая получает преобладание над всеми другими силами и дает одно общее направление всем их действиям. В умственной жизни наблюдается тот же процесс. Различные представления, сталкиваясь между собою, вырабатывают одно общее понятие, которое и регулирует действием организма. Такая же равнодействующая вырабатывается и при столкновении многих нравственных или религиозных сил, и ею в этом отношении служит тот же общий принцип, который составляет движущее начало и конечную цель всех их. Государство, как организм, на который направлено действие всех этих частных сил, естественно должно было подчиниться только этой равнодействующей, и она только могла получить руководящее значение при направлении его действий. Так действительно и оказывается на самом деле. Равнодействующей различных нравственных и религиозных сил может быть только общее нравственное или религиозное начало, и оно служит руководящим принципом государственной жизни в Соединенных Штатах. Государство признает известный общий нравственный кодекс, которому оно само подчиняется в своей деятельности и для приведения в подчинение ему несоглашающихся с ним членов употребляет принудительную силу. Все церкви, секты или общества, который заключают в себе этот общий нравственный кодекс или эту общую государственную религию, пользуются полным равенством и полной свободой пред гражданским законом. Но если какая-нибудь из них под предлогом своего учения, своего церковного закона, свободы совести, или даже божественного откровения, открытым действием нарушит принятый государством кодекс нравственного обязательства, то она придет в столкновение с государством, и последнее прибегнет к внешней силе для принуждения подчиниться этому кодексу. Равнодействующая всегда принимает более или менее то направление, которое принадлежит преобладающему большинству частных. В Соединенных Штатах если не все, то подавляющее большинство церквей и сект, при своем частном отличии, сходятся на одном общем принципе и имеют одно общее основание в христианской религии; поэтому равнодействующей их мог быть только общий христианский принцип, и он действительно и служит тем нравственным кодексом который принят государством. Насколько дело касается этого общего христианского нравственного начала, принятого государством за основу своей деятельности, все церкви и секты, признающие его, находятся в жизненном единении с государством, суть государственные церкви и секты. Даже евреи, признающие вместе с христианами десятословие, как общий нравственный кодекс, и общества, основанный на чисто естественной религии и признающий естественный закон совести, находятся в этом отношении в том же жизненном единении с государством. Но если бы явилась такая религиозная секта, которая считала бы долгом своей совести принесение человеческих жертв, или поселилась в государстве община индусов, считающих священным долгом всякой жены погребать себя живой вместе с умершим мужем, и начала бы действительно осуществлять на деле свое религиозное учение, то государство не только не признало бы за этими сектами права совести, равного со всеми другими, но и поспешило бы запретить им исполнение в этом отношении велений совести, так как они противоречат принятому государством религиозно-нравственному кодексу. В силу этого же кодекса государство не может терпеть напр. такой секты, которая признает и практикует многоженство, как нарушающее нравственный христианский принцип семейной жизни и оскверняющий чистоту брака. Доказательством этого служит давняя и упорная борьба правительства Соединенных Штатов против многоженства признаваемого и практикуемого сектой мормонов²⁵⁸. Связь государства и церкви в области общего христианского принципа не ограничивается со стороны первого запретительными мерами для подавления действий, противоречащих тому принципу, но выражается и в положительных фактах, по которым государство оказывает положительное содействие церкви для осуществления ее нравственного учения. Признавая религию душой общественной и государственной жизни, источником нравственной силы народного организма, государство, для доставления ей возможно лучших удобств при осуществлении своей линии, дает ей преимущества и привилегии, которые не простираются на другие органы умственной и литературной жизни. С этою целью государство освобождает от всяких налогов все места богослужения и молитвенных собраний, каковая привилегия не дается никаким другим местам собраний²⁵⁹. Религия проповедует любовь и милосердие ко всем страждущим и ведет обширную благотворительную деятельность. Государство не только не запрещает этой деятельности, не только не игнорирует ее, но всячески облегчает ее и содействует ей, делая громадные приношения из государственных сумм на поддержание различных церковных благотворительных учреждений. Религия затем проповедует святость воскресного дня, и государство опять приходит ей для содействия и юридически запрещает все действия, которые так или иначе ведут к оскорблению святости воскресного дня. С этой целью закрываются все торговые, питейные и увеселительные заведения, под страхом ответственности пред судом за нарушение постановления²⁶⁰. Государство признает религию высшим нравственным началом народной жизни, когда оно требует от своих должностных лиц и от свидетелей на суде присяги во имя Всемогущего Бога, как Верховного Судии, чем судебному свидетельству и отправление общественной должности придается религиозная санкция. Наконец государство признает свою внутреннюю связь с религией и торжественными фактами, когда напр. устанавливает законом торжественный всенародные празднества, в роде такт, называемого «Дня благодарения»²⁶¹.

Если бы церковь была одна, то государство свою соподчиненность ей по необходимости должно бы было проводить и до более частных подробностей; но так как церквей и религиозных общин много и притом расходящихся между собою в подробностях учения, то государство ограничивает свою связь с религией и свое содействие ей только тем принципом, который для всех них общий, хотя и в этом общем принципе оно более действует по внушению господствующей религии, чем других; более содействует например христианству, чем иудейству, и юридически охраняет святость воскресного дня, а не субботы. Но каким образом государство относится к частным церквам и общинам, как разнообразным выражениям одного общего религиозно-нравственного начала? Оно именно относится к ним как только к разнообразным выражениям этого общего, признаваемого им начала. Каждая церковь или община считает себя истинной, а государство не имеет духовной компетентности и не может решать ни для себя, ни для своих граждан, какая же действительно церковь или община есть истинная выразительница духовного порядка. Ответственность в этом решении оно поэтому предоставляет и должно предоставить самим гражданам, которые должны решать за самих себя и отвечать пред Богом за правильность своего решения. Их решение есть закон для государства, и оно должно уважать и повиноваться ему, будет ли это решение сделано большинством или меньшинством, так как государство признает равные права за всеми своими гражданами и не может делать различия между ними. Церковь, представляющая для государства духовный порядок, есть та церковь, которая усвоена его гражданами; а, так как они принимают различные церкви, то оно может признавать и давать действие канонам и постановлениям каждой из них только в отношении ее собственных членов, и притом лишь настолько, насколько они не нарушалось равных прав других. В совершенном христианском обществе такого отношения государства к церкви было бы недостаточно; но это все, что оно может делать там, где существуют различные церкви и существуют притом с равными правами пред ним. Так как государство признает их все разнообразными выражениями одного общего, признанного им самим нравственно-христианского принципа, но не имеет компетентности решать, какая же из них действительно полнейшая и истиннейшая выразительница и истолковательница этого начала, то оно признает за всеми ими равные права, одинаково защищает каждую из них и дает силу ее законам и постановлениям, но только в отношении тех граждан, которые признают ее авторитет. Оно напр. охраняет порядок и беспрепятственность отправления богослужения во всех церквах какого бы то ни было исповедания, и всякий нарушитель богослужения подвергается аресту. Это не означает индифферентизм государства к религии; это означает только, что государство не имеет притязания на право решать, какая есть истинная церковь, и считает своей обязанностью уважать и покровительствовать всякой церкви, признанной таковой его гражданами. Учение, что человек совершенно свободен пред Богом избирать какую угодно религию или оставаться при полном неверии, в принципе не находит признания от американского государства и противно его основной конституции. Поэтому атеистическая или ложные секты в сущности сами по себе не имеют прав пред государством, такт, как не служат выразительницами и истолковательницами духовного порядка, и противны истинным интересам общества. Но в обществе, где они существуют наряду с более истинными церквами, государство должно уважать и в них права духовного порядка, не потому конечно, что они считают себя истинными, но потому, что они считаются таковыми известной частью его граждан, а все его граждане имеют равные права в гражданском порядке, и следовательно равное право на покровительство их совести. Одинаково покровительствуя всеми церквам и общинам, одинаково охраняя права всех их на полную свободу действия и полное развитие своих сил, государство оставляет за собой только надежду, что истина восторжествует сама собой, а для заблуждения сама эта свобода послужит только к полнейшему обнаружению его внутренней слабости и несостоятельности.

Таковы общие начала американской системы отношения религии и государства. По смыслу ее римско-католическая церковь получает равные права со всеми другими церквами и исповеданиями, и пользуется таким же покровительством и уважением со стороны государства. Но для неё эти права не сразу нашли практическое значение после провозглашения их в принципе. Благодаря господствовавшему по отношению к ней враждебному предубеждению во время колониальной эпохи, общие права религиозной совести в применении к ней встретили отпор со стороны все еще жившего предубеждения, и они распространялись на нее только медленным процессом, по мере того, как ослабевало предубеждение и получала большее право гражданства идея свободы религиозной совести. Медленное действие для католиков общего принципа свободы религиозной совести объясняется отношением федеральной конституции Союза к частным конституциям отдельных штатов.

Колонии, вошедшие в состав государства Соединенных Штатов, до провозглашения независимости жили совершенно отдельной одна от другой жизнью, не имели между собой ничего общего, кроме внешней подчиненности английскому владычеству. Они населялись эмигрантами разных национальностей, разных исповеданий, обычаев и нравов и разных политических воззрений. Когда настала борьба с Англией, то общий интерес их требовал соединить свои силы для самозащиты, и они образовали соединенный Союз, который нашел, юридическое выражение в федеральной конституции. Но входя в этот Союз, они не желали тем самым терять своей местной самостоятельности, и потому старались ограничить ведение федерального правительства только теми общими предметами и отношениями, которые одинаково касаются всех их, и исключить из него все, что составляет внутреннюю жизнь каждой колонии. Одним словом они вошли в Союз как совершенно отдельные и самостоятельные государства, как показывает и самое название Соединенных Штатов – United States, что означает Соединенные Государства. Каждый штат есть совершенно отдельное и самостоятельное государство, имеющее своего особого правителя, свой сенат, свое законодательное собрание, свою конституцию. Федеральная конституция свое ведение ограничивает только общими интересами соединенных государств, все равно как и федеральное правительство заведует только общими отношениями Союза, без всякого права, вмешательства во внутренние дела отдельных штатов. Штаты были очень ревнивы в сохранении своей собственной самостоятельности и исключали из ведения федеральной конституции все, что выходило за пределы общих интересов Союза. Такое же положение они заняли и в юридическом определении вопроса о свободе религиозной совести.

До провозглашения независимости, колонии, как мы видели выше, проникнуты были такой религиозной нетерпимостью, особенно к католикам, что даже и общий политический интерес их в деле освобождения от английского владычества не мог подавить в них этого духа взаимной нетерпимости, и он при составлении новых конституций ясно выразился во многих из них исключением католиков из некоторых гражданских прав и преимуществ, напр, при избрании на общественные должности. Федеральная конституция поборола эту несправедливость, и 3 пар. VI статьи отменила всякое религиозное определение правоспособности на занятие государственной должности. «Никакое религиозное свидетельство не должно быть требуемо в качестве квалификации на какую-нибудь должность или общественное доверие в правительстве Соединенных Штатов», гласит эта статья. Статья эта по-видимому уравнивает права всех религиозных исповеданий, а следовательно и католиков, но истинное значение ее определяется только отношением федеральной конституции к частными конституциям. В силу изложенной выше системы отношения отдельных штатов к Союзу, федеральная конституция имеет дело только с федеральным правительством и ее юрисдикция поэтому простирается только на круг деятельности последнего. Отсюда и статья об отмене религиозных свидетельств имеет силу только в пределах ведения федерального правительства, и не имеет никакого значения вне этих пределов, т. е. не простирается на отдельные штаты, как самостоятельный единицы. Поэтому, в силу этой статьи католики уравнивались в своих гражданских правах и преимуществах только пред федеральным правительством и могли быть избираемы на должности только в ведении этого правительства. Она таким образом не отменила постановлений частных конституций, исключавших католиков от общественных должностей, а только создала новое постановление, дававшее католикам гражданские права наравне со всеми другими исповеданиями в совершенно другой области, за пределами отдельных штатов. Так штаты и поняли эту статью, что особенно ясно видно из истории происхождения знаменитого дополнения к ней, по которому «конгресс не должен делать закона касательно установления религии или запрещения свободного отправления её». Этот закон, как мы видели выше, предложен был конгрессу для рассмотрения еще раньше самой статьи об отмене религиозных свидетельству но он отверг его и приняли последнюю статью. Когда статья эта предложена была местными конвенциям отдельных штатов на утверждение, то недостаточная точность в определении её ведения для многих конвенций показалась опасной для местной самостоятельности, так как при известном толковании действие ее могло простираться и на штаты, как отдельные, самостоятельная единицы. Они желали оставить право ведения религиозными делами за собой, и потому многие из них обусловили ратификации федеральной конституции своим предложением сделать сказанное дополнение к статье по религиозному вопросу. Предложения эти были так настойчивы, что конгресс принужден был принять раз отвергнутое им, постановление и приняли дополнение, по которому они не должен делать закона касательно установления религии или запрещения свободного отправления её». Дополнение это имеет двоякий смысл. Во-первых, им провозглашается полное отделение федерального государства от религии, а во-вторых, им ограничивается его право по отношению к управлению отдельных штатов, отменяется его право юрисдикции в области религии, ведение которой таким образом вполне предоставляется юрисдикции отдельных штатов. Дополнение явилось только формальными отречением федерального правительства от права вмешиваться в религиозные дела отдельных штатов, а действительное исключение его от этого права подразумевалось штатами уже и прежде. При утверждении федеральной конституции, они утверждали ее как обязательную только в пределах федерального правительства, а не правительств отдельных штатов. Поэтому статья её, отрицающая всякое религиозное свидетельство для избрания на общественные должности, имея полное значение для федерального правительства, совершенно была необязательна в юридическом смысле для правительства отдельных штатов. Так и оказалось на самом деле. Частные конвенции штатов, признавая статью об отмене религиозных свидетельств в федеральной конституции, в тоже время не считали ее обязательной для своих частных конституций, и статьи в них, исключающие католиков из права быть избранными на общественные должности, продолжали существовать по-прежнему.

Таким образом в юридическом смысле федеральная конституция установила свободу религиозной совести только в ограниченном виде, уравнила гражданские права религиозных исповеданий только пред федеральным правительством, что при полной зависимости самого федерального правительства от избирательной воли отдельных штатов делало свободу религиозной совести почти фиктивной. Так, католик, при таком порядке вещей, никогда не мог достигнуть президентского кресла, так как избрание на него обусловливается не федеральным правительством, а избирательной волей отдельных штатов. Но не имея юридического значения, федеральная конституция имела громадное нравственное значение для законодательства отдельных штатов. Она была так сказать высшим выражением коллективного смысла всего народа и в этом отношении невольно оказывала влияние на отдельные законодательства, нравственно побуждая их сообразовать свои постановления с основным духом этого верховного национального закона. И действительно некоторые штаты, вскоре по утверждении федеральной конституции, поспешили сообразовать с ней свои частные конституции и подобно ей отменили религиозные свидетельства при избрании на общественные должности. Так конституция штата Георгия, от 6 мая 1789 г., первая новая местная конституция, принятая после утверждения федеральной конституции, исключила статью, по которой члены генерального собрания должны быть протестантской религии. Конституция Южной Каролины, от 3 июня 1790 г., вторая новая конституция, исключила такое же постановление, равно и все другие постановления, делающие протестантизм государственной религией, и постановила, что «свободное пользование и отправление религиозного исповедания и богослужения, без всякого различения или предпочтения, отселе должно быть навсегда дозволено в этом штаге всему человечеству»²⁶². Но другие конституции долго удерживали в себе статьи, исключающие католиков из права избрания на общественные должности, и только мало-помалу с течением времени, уступали нравственному влиянию федеральной конституции. Так, в Нью-йоркском штате только уже в 1806 г. отменена была статья, по которой католики-эмигранты, при избрании на общественные должности, обязывались торжественно отрекаться от всякого повиновения иноземной церковной власти, т. е. от папы»²⁶³. Такая же статья заключалась в конституции штата, Массачузет, и она отменена была только уже в 1821 г., предоставив таким образом и католикам возможность к занятию общественных должностей²⁶⁴. В штате Виргиния полная свобода совести дарована была только уже в 1830 г., когда отменены были религиозные свидетельства²⁶⁵. По конституции штата Северной Каролины, при избрании на должности требовалась присяга в признании истины протестантской религии. «Всякий человек, отрицающий бытие Бога, или истины протестантской религии, или божественный авторитет Ветхого и Нового Завета, не должен занимать какой-либо должности в штате. В 1835 г. эта статья подверглась видоизменению, и вместо протестантской поставлено было христианской религии²⁶⁶, чем католики были уравнены с протестантами. В конституции штата Нью-Джерси протестантская статья, по которой «никакой протестантский житель не должен быть лишаем его гражданских и политических прав», была отменена только уже в 1844 г.²⁶⁷. Наконец в штате Нью-Гампшир, статья, исключающая католиков из права занятия общественных должностей, пережила даже столетнюю годовщину американской независимости, праздновавшуюся в 1876 г., и этот торжественный праздник национальной свободы видел в конституции этого штата такие, статьи: «каждый член палаты представителей должен быть протестантской религии»; «никакое лицо не должно быть правоспособно на избрание в сенаторы, которое не есть протестантской религии»; «никакое лицо не должно быть избираемо на должность правителя, если оно не протестантской религии»²⁶⁸.

Таким образом только медленным и постепенным процессом идея свободы религиозной совести и религиозной равноправности пред гражданским законом делала свои завоевания в отдельных штатах, несмотря на то, что федеральной конституцией она принята и провозглашена была еще на самой заре государственной независимости американского народа. Только с течением времени и в силу постоянного нравственного давления федеральной конституции сектантская нетерпимость протестантства к католичеству постепенно ослабевала и отступала, и в настоящее время идея свободы религиозной совести фактически получила полное право гражданства. Но эта свобода неравнозначна полной распущенности. Она и до сих пор во многих штатах находит юридическое и притом строгое ограничение, обусловливающее собой даже пользование гражданскими правами. Так по конституции штата Мариланда для избрания на должность требуется объявление о признании христианской религии, а для еврея – объявление о его вере в будущее состояние награды и наказания²⁶⁹. По конституции Вермонта не требуется религиозного свидетельства, но тем не менее «каждая секта или исповедание христиан должны содержать субботу или Господень день и иметь какой-либо образ богослужения, который будет казаться им наиболее согласным с откровенной волей Бога»²⁷⁰. По конституции штата Пенсильвании, «никакой человек, который верует в Бога и будущее состояние награды и наказания, не должен вследствие его религиозных воззрений быть лишаем права на занятие должности или общественного доверия в этой республике»²⁷¹. По конституции штата Теннесси, «никакой человек, который отрицает бытие Бога или будущее состояние награды и наказания, не должен занимать никакой должности в гражданском отделении этого штата»²⁷². Наконец по конституции штата Северной Каролины, «никакое лицо, которое будет отрицать бытие Бога, или истины христианской религии, или божественный авторитет Ветхого или Нового Завета, или будет содержать религиозные начала, несовместимые со свободой или безопасностью государства, не должен быть правоспособен на занятие какой-либо должности или места общественного доверия в гражданском отделе этого штата»²⁷³. Другие штаты не делают никаких юридических определений касательно религии. Но это не значит, что государство в них совершенно игнорирует религии и порывает всякую связь с ней. Если связь эта не выразилась писанным законом, как в названных выше штатах, то все-таки она существует, признается государством и выражается в неписанном обычном праве. Эта связь постоянно заявляет о себе при судебных процессах, касающихся религии. Как суд, так и отдельные юристы всегда руководятся этим обычным правом и своими решениями подтверждают связь государства не только с религией вообще, но даже в частности с христианством. Так, верховный суд штата Пенсильвании, конституция которого лишь косвенно касается религии, положительно признает неразрывную связь государства с христианством, когда он заявлял при одном судебном процессе: «Христианство есть часть общего законодательства (common law) этого штата... Его основания широки, крепки и глубоки; они лежат в основе власти, интересов и чувств народа. По отвлечении от него всех частных вопросов, оно есть чистейшая система нравственности, самая твердая помощница и единственно устойчивая опора всех человеческих законов. Невозможно осуществлять (administer) законы без принятая св. Писания как их основы... Присяга, в обычной форме, пред дискредитированной книгой, была бы самой праздной церемонией»²⁷⁴. Но еще замечательнее в этом отношении заявления верховного суда в штате Нью-Йорк, конституция которого совершенно не определяет юридические связи государства с религией. «Христианство», говорил он в лице своего канцлера Кента, «в своем обширном смысле, как религия, открытая и TOC \o «1–5» \h \z преподаваемая в Библии, не неизвестна нашему законодательству. Статут о предупреждении и запрещении безнравственности освящает первый день недели как святое время, и нарушение его считает безнравственным... Акт, касающийся присяги, признает обычный способ совершения присяги посредством наложения руки и целования Евангелия». «Что подрывает христианство, то явно стремится к разрушению гражданского правительства», уже совсем ясно заявляет он о неразрывности государства с христианством, как общей церковью. И далее он же говорит: «Богохульство, согласно наиболее точному определению, состоит в злостном поношении Бога или религии... в поношении христианства чрез Его Основателя... Такие преступления всегда считались независимыми от религиозного установления или прав церкви. Они рассматриваются как действия, касающиеся существенных интересов гражданского обществам. «Богохульство (blasphemy against God), говорит он в другом месте, и поносительные нарекания и святотатственные (profane) насмешки над Христом или Священным Писанием, которые считаются наравне с богохульством, суть преступления, наказуемые общим законом, будут ли они выражены словами или письменно». «Но мы совсем не обязаны наказывать подобные же нападения на религию Магомета или великого Ламы, и это на том простом основании, что мы христианский народ, и нравственность страны глубоко коренится в христианстве, а не в учениях или богопоклонении этих обманщиков (impostors)»²⁷⁵. Ясно, что государство в штате Нью-Йорк не только признает свою внутреннюю связь с христианством как церковью, но вместе с тем отрицает свою связь со всеми другими религиями. Действие этого общего, неписанного закона дает о себе знать во всех штатах. – Общий смысл этих конституций очевидно тот, что свобода религиозной совести предоставляется только в тех пределах, пока она остается действительно свободой религиозной или даже христианской совести, и прекращается там, где она переходит в отрицание всякой религиозной или христианской совести. Это надо твердо помнить всем поборникам свободы совести, а особенно тем, которые любят ссылаться на Америку.

И так только к концу столетия американской политической независимости римско-католическая церковь юридически и фактически уравнилась в своих правах со всеми другими исповеданиями в Америке. В настоящее время за ней, наравне со всеми другими исповеданиями и общинами, признаны неотъемлемыми те права, которые провозглашены такими сто лет тому назад в историческом свидетельстве свободы американского народа, в «декларации независимости», именно права жизни, свободы и стремления к счастью, и также получило для неё полное значение положение той же декларации, что правительство установлено с целью обеспечения пользования этими правами и ограждения свободного осуществления их. «Право свободы, объясняет католический автор декларацию независимости в ее применении к римско-католической церкви²⁷⁶, включает свободу содержать заповеди Божии, соблюдать закон Его церкви, употреблять все средства, дарованные нам для получения милости, приобретения добродетели и совершения цели нашего бытия. Право счастья включает беспрепятственное пользование всеми преимуществами нашей религии, которая одна только может сделать нас истинно счастливыми в сем мире и дать возможность достигнуть вечного блаженства. Право свободы и счастья дает полную возможность всем желающим посвятить себя священным обязанностям алтаря и монастыря. Оно дает свободу исполнять все обряды и церемонии религиозного богослужения, посвящать наше богатство на служение Богу и нашим ближним, устроять и управлять наши церкви согласно нашему каноническому закону, основывать и держать в своем владении коллегии, семинарии, монастыри и благотворительные учреждения, воспитывать наших детей, исповедовать и отправлять католическую религию вполне и целостно. Цель правительства – обеспечивать эти права, так что, если оно не доставляет действительного покровительства свободному и мирному пользованию ими, оно оказывается небрежными в исполнении своего долга; а если оно вторгается в эти права или нарушает их какими-либо тираническим законодательством, оно совершает положительный акт несправедливости и узурпации. Правительство, верховная власть в государстве, от которого правительство получает свое полномочие, так же ответственно пред вечным законом, как и отдельные граждане, и оно может нарушать его посредством пренебрежения обеспечением и покровительством или посредством прямого оскорбления прав совести, дарованных Творцом. Поэтому необходимо строго оберегать эти права, громко возвещать и защищать их, когда они подвергаются опасности нарушения, и всеми законными средствами препятствовать всякой попытке вмешаться в отправление их посредством несправедливого законодательства или тиранического употребления власти со стороны правительства и его официальных агентов. Верховная власть в государстве имеет общую и постоянную тенденцию захватывать несправедливую власть и нарушать права подданных. Свобода отдельного человека или класса, который находится под управлением, всегда в опасности, и потому вечная бдительность есть цена свободы. Это одинаково верно как там, где верховная власть вверена монарху или аристократии, так и там, где народ удерживает ее за собой. Было бы великой ошибкой предполагать, что народная форма правления и республиканские учреждения составляют совершенную и полную гарантию свободы вообще или свободы совести в особенности. Политическое большинство или правящая партия может тиранически господствовать над меньшинством или слабейшей партией и над частными гражданами. Магистраты, избранные народным голосованием, могут злоупотреблять своей властью и угнетать тех, которым бы они должны были покровительствовать. Законодательным собрания, избранные народом, могут издавать самые несправедливые и деспотические законы. Афинская демократия изгнала Аристида Справедливого и отравила Сократа, мудрейшего человека языческой древности, отца и основателя философии. В наше собственное время мы видели самое вероломное нарушение гарантированных прав, и самое тираническое угнетение религиозной свободы католиков, совершенное Швейцарской республикой. Католики всегда подвергаются притеснению, где они составляют слабейшую партию, и никогда не имеют достаточной гарантии для приобретения и сохранения своей религиозной свободы, кроме как в собственной численности и силе, получающей значение при энергической деятельности в пользу своего дела»²⁷⁷. «Согласно началам и духу наших законов и политических учреждений, продолжает тот же автор, католическая церковь обладает в Соединенных Штатах большей степенью свободы, принадлежащей ей по божественному праву, чем в большинстве других стран. И в практике эта свобода была в значительной степени обеспечена за ней, благодаря справедливости народа вообще и верности тех, кому вверено было отправление закона. Тем не менее, мы не можем и не должны довольствоваться ничем, что будешь ниже или меньше полной и совершенной свободы и равенства, которым по праву принадлежат нам, и которым ни в малейшей степени не нарушают тех же прав в тех, кто исповедуют различную религию. Есть вещи, в отношении которых мы обязаны как по нашему долгу, так и по праву требовать большей степени справедливости, чем насколько она оказывалась нам доселе, и стараться воспрепятствовать еще дальнейшему уменьшению наших прав, как католических граждан»²⁷⁸.

Из приведенной тирады лучшего, по общему и официальному признанию, выразителя римского католицизма в Америке видно, что католики признают свое равенство пред гражданским законом со всеми другими исповеданиями и общинами юридически и фактически установленными, но что в государстве есть все-таки тенденция к урезыванию этих прав, к отстаиванию которых и призываются католики. Тенденция эта находит оправдание в действительных фактах и вытекает из самых условий положения римского католицизма в государстве. Государство Соединенных Штатов по своей истории и составу населения есть в сущности протестантское государство. Католическое население в нем составляет слабое меньшинство, одну седьмую часть всего населения. В республиканских государствах, где состав и характер управления определяется народным голосованием, правительственная власть по необходимости находится в руках большинства. Так как это большинство в Соединенных Штатах на стороне протестантского населения, то естественно и состав правительства является по преимуществу протестантский. «Протестантское правительство» является в сущности логическим и внутренним противоречием в государстве, где правительство и церковь, государство и религия юридически отделены друг от друга. Но такова органическая сущность человека, что он не может выделить и удалить из своего существа душу, когда даже вопрос касается только его тела. Так и протестантские представители народа, которым вверяется правительство страны, невольно и по необходимости привносят с собой в управление свои протестантские воззрения. Это неизбежный факт и он подтверждается действительностью.

Государство Соединенных Штатов несомненно носит на себе по преимуществу протестантский характер и это прежде всего заметно в самом способе отношения его к религии или церкви. Сущность принципа отношения государства и церкви в стране, как мы видели выше, состоит в строгом разграничении сфер их относительной деятельности, так что церкви принадлежит всецело ведение о духовном порядке явлений в человеческой жизни, а государству – ведение о материальном порядке. При определении объема этих порядков католицизм и протестантизм являются как два противоположные и непримиримые начала. По воззрению первого область духовного порядка в сущности простирается на всю духовную жизнь человека – на религиозную, нравственную и умственную, и потому церкви исключительно принадлежит ведать не только религиозную совесть, но и факты брачной и семейной жизни, воспитание детей и даже литературу²⁷⁹. Напротив по воззрению протестантизма ведение церкви простирается только именно на религиозную совесть, а все остальные явления человеческой жизни, как не имеющие существенного значения для главной цели церкви – спасения душ, по принципу оправдания только верой, естественно подлежат ведению государства. По основному принципу, государство Соединенных Штатов юридически не могло стать исключительно на сторону одного из этих противоположных воззрений, и потому в силу необходимости избрало среднее положение между ними, которое однакоже самими католиками признается как наиболее нормальное сравнительно с отношением к католической церкви большинства европейских государств. Это отношение однакоже с католической точки зрения является уже протестантским потому, что оно не осуществляет католического идеала отношения церкви и государства, по которому государство должно быть лишь простым орудием церкви. Но и помимо уклонения государства от крайностей католического взгляда, оно проявляет протестантскую тенденцию и в более существенных отношениях, так что оно не только становится посредине двух противоположных воззрений, но явно склоняется на сторону протестантизма. Это особенно заметно в отношении его к вопросу о браке и народном образовании. По католическому воззрению ведение брачными отношениями и народным образованием принадлежит церкви²⁸⁰, а по протестантскому это – социальные факты и потому относятся к области государства. Какое же положение заняло государство по отношению к этим вопросам? Оно совершенно склонилось на сторону протестантского воззрения и сделало как брачные отношения, так и народное образование чисто государственными отправлениями, независимыми от церкви. Брак оно признало социальным актом, допустив так называемый гражданский брак и широкую свободу для развода, и народное образование сделало одной из своих функций. Так как католицизм считает эти функции существенными функциями церкви, то государство, захватив их в свое ведение, тем самым лишило римско-католическую церковь принадлежащих ей прав и стало таким образом на сторону противоположного воззрения – протестантского. Это естественно привело к столкновению государства с римским католицизмом, и в вопросе о народном образовании столкновение перешло в открытую борьбу, которая упорно ведется и теперь. Католицизм отрицает у государства всякое право на воспитание детей, так как считает его делом родителей и церкви²⁸¹; но ожесточенность борьбе придана еще более тем, что государство, Соединенных Штатов, во избежание возможности узко-конфессионального воспитания в духе учения и верований какой-нибудь одной церкви или общины, секуляризовало народную школу, что опять-таки совпадает с протестантским воззрением и противоречит католическому. Тут государство делает даже положительную несправедливость по отношению к католикам. Приняв народное образование под свое ведение, оно для его содержания взимает налог со всего населения без различия вероисповеданий, а следовательно и с католиков. Между тем католики не могут пользоваться этой государственной школой, так как пользование ею им запрещает их совесть и церковь, и потому они принуждаются государством к уплате на такой предмет, который для них по меньшей мере бесполезен, а с строго-католической точки зрения – прямо вреден, так как секуляризованная школа с этой точки зрения есть отрицание истинной школы, есть произведение протестантизма и потому враждебна католицизму. Не признавая государственной школы, католики принуждены основывать и содержать свои собственные приходские школы, и таким образом несут двойной сравнительно с протестантами налог, что является уже прямой государственной несправедливостью.

Кроме области народного образования государство вольно или невольно становится на протестантскую сторону и во многих других отношениях. Оно имеет под своим ведением множество различных учреждений, существование которых вызвано и обусловлено социальными причинами, но достижение цели которыми немыслимо без религии по сознанию самого государства. Таковы учреждения – тюрьмы, исправительные дома, заведения для малолетних преступников, приюты для бездомных детей и тому подобные заведения. В них содержатся лица различных исповеданий, как протестанты, так и католики. Государство, не только не отрицая у них права на свободное отправление их религиозных обязанностей, но считая даже религию существенным элементом для достижения самой цели этих учреждений, позаботилось о снабжении их религиозными атрибутами и священниками, которых оно содержит на казенном жаловании. Во избежание предпочтения какому-либо одному исповеданию на счета других, государство повсюду держится так называемой несектарной системы, по которой религия признается и отправляется только в своих общих христианских чертах, без вероисповедных отличий. Такой же системы оно держится и при введении религии в свои учреждения, и потому содержит священников, которые в сущности не принадлежат ни к какому вероисповеданию, а являются проповедниками «общего христианства». Католические священники, как представители строгой конкретной вероисповедной системы, требующей полного и неуклонного соблюдения всех ее частей и подробностей, естественно не подходят под государственный взгляд, и потому в эти учреждения поступают протестантские священники, которые проповедают в тюрьмах и преподают в исправительных домах это «общее христианство». Для католицизма в этом отношении уже невыгодно то, что в эти учреждения поступают протестантские священники, а затем и самое «общее христианство», проповедуемое ими, для католицизма есть не что иное, как чистый протестантизм. Католицизм не признает никакого другого христианства, кроме того, которое воплощено в конкретную историческую форму, и всякое уклонение от неё считает протестантством, а тем более такое отвлечение от всякой конкретной церковной формы, каким является «общее христианство», которое католический публицист прямо называет humbug’ом²⁸², т. е, обманом, отводящим глаза от истинной сущности предмета. Принуждать католических обитателей государственных учреждений присутствовать при отправлении этого «общего христианства я, по католическому воззрению, значит насиловать их совесть. Между тем это так и бывает в большинстве учреждений. В Нью-йоркском штате например три государственных тюрьмы и «ни в одной из них нет государственного приспособления для удовлетворения духовных нужд католических заключенников»²⁸³. Штат имеет семь пенитенциарных тюрем, и из них только в трех совершается католическая месса; «гордится также четырьмя исправительными заведениями, и из них только в одной отправляется месса и совершаются таинства²⁸⁴. В остальных все заключенники без исключения обязываются присутствовать при богослужении по системе «общего христианства», что «для католических заключенных есть, по взгляду католического публициста, выше всякого сомнения жесточайшее насилие совести, так как самый худший католик в этом мире на за что бы не захотел добровольно принимать участие в каком бы то ни было богослужении, кроме своего собственного»²⁸⁵. В последнее время католическому священнику позволено было посещать одну из государственных тюрем штата, исповедовать и проповедовать по воскресным дням в послеобеденное время, но католические заключенники обязывались также присутствовать и при протестантском богослужении²⁸⁶. Во всей стране, по заявлению католического публициста, только в одном штате Миннезота «свобода совести и равные права в делах религии для содержащихся в государственных учреждениях» обеспечены вполне и то только самым недавним актом, от 5 марта 1874 года²⁸⁷. Так государство поступает не только в отношении преступников, которые, хотя больше всех других нуждаются в утешении религией, но самым своим образом действий привели себя к лишению и ограничению их свободы, но и в отношении тех несчастных, которые принимаются на государственное попечение в виду того, что никто не заботится о них, каковы бесприютные, заброшенные, бездомные дети. Для них государство является не как каратель за злые деяния, а как попечитель и занимает для них так сказать место родителей. Оно заботится также о снабжении этих заведений религиозными атрибутами, но и здесь опять вводит свое излюбленное «общее христианство», которое, как мы видели, совершенно отрицается католицизмом. Одно из самых древних и известных подобных учреждений» в Нью-йоркском штате есть «Общество исправления юных преступников», имеющее воспитательно-благотворительный характер. По отчету 1875 года в нем состояло за минувшие пятьдесят лет 15,791 человек, из которых по меньшей мере половина были дети католических родителей. Между тем при нем в качестве священника состоял всегда протестантский капеллан, который проповедовал «общее христианство», и никогда не было католического. Средний возраст этих детей, согласно статистике, был тринадцать лет и восемь месяцев. «Следовательно, объясняет католический публицист, дети были как раз в таком возрасте, когда они могли уже различать одно вероисповедание от другого, и шестью годами старше среднего возраста, назначенного католической церковью для принятия таинств исповеди и причащения, для приготовления к конфирмации и слушания мессы по воскресным и праздничным дням, под страхом смертного греха»²⁸⁸. Естественным следствием такого исключения католических детей от обрядов и верований их церкви конечно могло быть только полное ослабление, если не искоренение, в них католического духа, и таким образом эти заведения получают прямо прозелитский характер в пользу протестантизма. В виду этого не представляется преувеличением следующая тирада католического публициста: «В наших общественных учреждениях по отношению к католикам совершается постоянное нарушение конституции штата касательно свободы религиозного исповедания и богослужения²⁸⁹. В этих учреждениях есть стереотипная система религиозного исповедания и богослужения, которую обязываются принимать и соблюдать все содержащиеся в них, какого бы исповедания они ни были. Они не имеют свободы выбора в этом отношении. Они не могут иметь сношений с пасторами их церкви, кроме как в невозможных примерах по тому стереотипному плану. Практически они не могут иметь такого сношения совсем. Раз они становятся членами этих учреждений, свобода религиозного исповедания и богослужения, которой они наслаждались или могли наслаждаться до вступления в них, совершенно уничтожается, и подставляется новая форма религиозного исповедания и отправления, которую они обязываются принимать и соблюдать в качестве своей религии до самого выхода из учреждения, нравится ли она им или нет, веруют ли они в нее или нет. Каково бы название ни было придано этой форме богослужения и назидания, будет ли она названа «несектарной» или нет, она есть чудовищное насилие над человеческой совестью, не говоря уже о букве и духе конституции этого штата. Ея настоящим названием было бы: церковь, установленная в общественных учреждениях. С того дня, как католический ребенок переступает порог такого учреждения до самого оставления его, ему в большинстве случаев не позволяется даже видеть католического священника; ему совершенно не позволяется отправлять свою религию; ему не позволяется слушать мессу или принимать таинства. Его религия совсем отнята и заграждена от него, и его душа оставлена сухой и бесплодной. Несправедливость не оканчивается даже и здесь, потому что все время он подвергается не католическим влияниям, а прямой системе антикатолического воспитания и богослужения. Он принужден преклоняться и веровать в установленную церковь заведения»²⁹⁰.

Таким образом, и при юридическом равенстве католицизма с протестантизмом, последний имеет много преимуществ пред первым, единственно благодаря своему численному превосходству, которое по необходимости влияет на направление и дух правительства и государства, склоняя их на сторону протестантизма. Протестантская тенденция государства так сильна, что католицизму приходится быть постоянно в борьбе за свои юридические права и постоянно защищать их от посягательства протестантских властей. Но такое положение католицизма среди протестантского государства с другой стороны научило его быть мудрым подобно змею, и он с выгодой воспользовался этою мудростью в тех отношениях, где государство в силу социальной необходимости должно было признавать за ним равные права с протестантством. Особенно важных результатов католицизм достиг в области денежных отношений с государством.

Одной из сфер общественной жизни, в которой государство фактически не может отделяться от церкви, не смотря на самое полное юридическое отделение, служит благотворительная деятельность. Обусловливаемая внутренним состоянием общественной жизни, она одинаково касается как церкви, так и государства. Первая призывается к благотворительной деятельности самой сущностью христианства, одним из главнейших начал которого служит облегчение бедствий и страданий обездоленного и несчастного человечества. Государство призывается к тому же самой сущностью государственной идеи, по которой государство основывается как коллективная защита от частных зол, борьба с которыми была бы неподсильна отдельным лицам. Но если для церкви пренебрежение благотворительной деятельностью было бы только нарушением христианского начала, то для государства оно выразилось бы неисчислимыми общественными бедствиями, так как не парализуемое благотворительной деятельностью неизбежное общественное зло, в виде бесприютных детей, падших женщин, обездоленных от природы людей и тому подобных существ, было бы грозными бичом для самого общества и подтачивало бы самые основы государства. Поэтому как церковь, так и государство одинаково заинтересованы в благотворительной деятельности, и притом в такой пропорции, какой вообще определяются отношения церкви и государства, как принципа и факта, души и тела. Церковь в этом отношении действует в качестве движущего начала, и государство в качестве осуществляющего это начало в действительности. В такие отношения стали между собой церковь и государство в области благотворительной деятельности и в Соединенных Штатах. Своим началом благотворительная деятельность обязана церкви или различным частным религиозными обществам, которые по чисто религиозным и христианским побуждениям человеколюбия основывали благотворительные учреждения для помощи бедствующему человечеству. Государство скоро сознало их полезную деятельность для общества и для поддержания и развития их деятельности стало давать им субсидии из общественных сумм, собираемых посредством обычных государственных налогов²⁹¹. В настоящее время эти отношения церкви и государства к благотворительной деятельности достигли такой полноты развития, что бюджет благотворительных учреждений в большинстве принят государством на себя, а церкви или частным религиозным обществам осталась только распорядительная власть по их ведению. Благотворительные заведения разделяются на католические, протестантские и муниципальные. Последние содержатся исключительно на общественные суммы, а первые пользуются только субсидией. Для равномерности распределения между ними общественных сумм принято правило, по которому количество субсидий определяется числом лиц, содержащихся в благотворительных заведениях. Этим правилом как нельзя лучше воспользовалась римско-католическая церковь.

Для римско-католической церкви благотворительная деятельность есть одно из проявлений ее общего церковного принципа, по которому ведение церкви простирается на всю область человеческой жизни. Поэтому и благотворение считается в ней одной из существенных функций церковной жизни, находится под непосредственным ведением церковной организации и отправляется непосредственными служителями церкви – братьями и сестрами различных монашеских орденов. В настоящее время в Соединенных Штатах на поприще благотворительной (и вместе воспитательной) деятельности трудится целая армия католических братьев и сестер, численностью в 18,000 человек²⁹². Такая масса даровых или по большей мере дешевых тружеников дала возможность римско-католической церкви развить свою благотворительную деятельность до необыкновенно широких размеров. Если не численностью, то стройностью организации и обширностью своей деятельности католические благотворительные заведения превосходят подобные же заведения всех других исповеданий, вместе взятых. В Нью-Йорке обширнейшие благотворительные заведения принадлежат католикам. Общественная деятельность их так очевидна и важна, что правительство нью-йоркского штата не могло не признать их общегосударственного значения и им стали давать государственные субсидии ранее, чем всяким другим протестантским благотворительным заведениям. Субсидия состоит частью из государственных и общественных земель, отводимых правительством под благотворительные заведения, частью из прямых денежных сумм. Римско-католическая церковь лучше всех других исповеданий воспользовалась обоими видами субсидий. В настоящее время она держит под своими благотворительными заведениями в Нью-Йорке больше земельных участков, чем все другие протестантские исповедания, взятые вместе²⁹³, и притом в лучших и самых дорогих частях города. Занимаемые ею земли оцениваются по теперешней стоимости их в громадную сумму – в три с половиной миллиона (3.500,000) долларов, и все эти участки отданы ей или в постоянное владение, или на девяносто девять лет с годичной рентой в один доллар²⁹⁴. Но еще больших результатов римско-католическая церковь достигла в денежном отношении. Благодаря даровому или дешевому труду братьев и сестер, она могла поставить свои благотворительные заведения на более широкую ногу, чем все протестантские, которые, не имея даровых тружеников, ни в каком случае не могли соперничать с ней в этом отношении. Отсюда ее благотворительные заведения получили более обширные размеры и могли содержать большее количество благотворимых, чем все протестантские исповедания. Имея же возможность содержать на более экономических началах большее количество благотворимых, она в тоже время получала от правительства большую сравнительно с протестантскими исповеданиями субсидии. О размерах этой пропорции при разделе государственной субсидии между римско-католическими и протестантскими благотворительными заведениями можно судить по тому, что уже в 1866 году, когда римско-католическая церковь еще не имела того политического веса, какой она получила теперь в Нью-Йорке, из ассигнованной правительством на специально-религиозные благотворительные заведения суммы в 129,025 долларов римско-католическая церковь получила 124,174 доллара на свои собственные заведения. В следующем году эта субсидия ей достигла суммы в 200,000 долларов²⁹⁵. В 1869 году правительством Нью-Йорка было ассигновано на «сектарные учреждения» 528,742 долл. 47 центов. Из этой суммы римско-католическая церковь получила на свои учреждения 412,062 долл. 26 центов. Остаток распределился между остальными вероисповеданиями следующим образом: епископальная церковь получила 29,335 долл. 9 ц.; еврейские заведения получили 14,404 д. 49 ц.; реформаты – 12,630 долл. 86 ц.; пресвитериане – 8,863 д. 44 ц.; баптисты – 2,760 д. 34 ц.; методисты – 3,073 д. 63 ц.; евангелические заведения – 2,027 д. 24 ц.; смешанные – 44,085 д. 12 центов²⁹⁶. В таких размерах общественные субсидии римско-католической церкви продолжались и в следующие годы и сумма их для некоторых заведений в общем счете определяется в настоящее время миллионами долларов. Так один римско-католический «дом доброго пастыря» получил за время своего существования (20 лет) правительственных субсидий на сумму 406,552 доллара. Католический приют для найденышей (The Foundling Asylum) за восемь лет своего существования получил громадную сумму в 1252,713 долларов. Католическая протектория (The Catholic Protectory) с 1863 по 1877 год получила общественных субсидий на сумму в 2.030,454 доллара и так далее²⁹⁷. По отчёту за 1880 год католическая протектория получила за минувший год по 110 долларов на человека, что в общем счете составляет сумму в 294,253 доллара; католический приют для найденышей в том же году получили от городского правительства сумму в 236,014 долларов²⁹⁸. Величина этой субсидии еще яснее будет видна из того, что все расходы по ведению этих благотворительных заведений в их отчётах показаны для первого на 6,000 долларов, и для второго на 8,000 долларов более субсидий²⁹⁹, так что в сущности они вполне содержатся на общественно-государственный счёт, составляя в тоже время органическую часть римско-католической церкви и находясь под непосредственным ведением ее иерархии.

Таким образом, римско-католическая церковь, находясь в некотором угнетении от протестантства в области религиозного исповедания, с избытком сумела вознаградить себя на государственный счет в материальном отношении. Тут в сравнении с протестантскими исповеданиями она является как бы вполне «установленной», государственной церковью, содержимой на государственные суммы, собираемые посредством налогов равномерно со всех жителей без различия вероисповеданий³⁰⁰. Главной причиной успеха ее в этом отношении служит система, по которой общественные и государственные должности захватываются в руки католиков. В настоящее время система эта достигла в Нью-Йорке верха развития, так как 2 ноября 1880 года католики захватили в свои руки, не смотря на ожесточенный протест протестантского населения, верховную должность в городском самоуправлении и городским мэром избран преданный католик, чем и не преминет, конечно, воспользоваться римско-католическая церковь для своих целей – ad majorem Dei gloriam³⁰¹.

В таких чертах представляются отношения церкви и государства в стране, на которую обыкновенно указывают как на осуществившую принцип совершенного отделения этих двух порядков и пример безграничной свободы религиозной совести. Предоставляя самим читателям делать соответственные выводы, мы с своей стороны обобщим только представляемые статьей материал, в следующих положениях:

I. Ранний период истории Соединенных Штатов, до провозглашения независимости, есть период крайней вероисповедной нетерпимости как разных протестантских сект между собою, так и особенно всего протестантизма к католичеству.

II. Провозглашенный затем принцип свободы религиозной совести есть скорее результат политической необходимости, чем сознания справедливости самого принципа.

III. Принцип свободы религиозной совести выразился в юридическом отделении церкви и государства; но юридическое отделение не означает фактического, и оно определяет не разрыв, а только известный modus vivendi.

IV. Принцип свободы совести не означает безграничной свободы, и напротив признается только в тех пределах, пока свобода остается действительно только свободной религиозной или даже христианской совести, и карается как преступление, когда она переходит за эти пределы. Наконец,

Пользование дарованными правами совести обусловливается не мертвым законом, а господствующими началами жизни, так что и при абсолютном юридическом равенстве в правах совести всех вероисповеданий более слабые из последних фактически терпят ограничения и нарушения своих прав со стороны более сильных вероисповедных общин, и принужденно отстаивать их своей собственной внутренней энергией и предприимчивостью.