Кельтская церковь

Кельтская церковь. Кельты представляют ту ветвь индоевропейской расы на нашем континенте, которой не удалось развить своей собственной цивилизации. Повсюду они смешались, вполне или в весьма значительной степени, с другими более сильными народностями. Минуя подробности из более ранней борьбы, нам приходится заняться теми двумя подразделениями кельтов, которые удержали свой язык и национальные характеристические особенности до введения христианства и которые в значительной степени сохранили свой язык и до сих пор, хотя особенные черты их христианства совершенно изгладились.

Первое из них – гаелическое или гойделическое племя, на языке которого говорят до сих пор на западе Ирландии и на возвышенностях (Highlands) Шотландии ¹⁷, – было первой волной кельтского переселения, дошедшего до Британских берегов. Кельты завоевали все британские острова, но (хотя и ввели здесь свои законы, язык и характеристические особенности) не уничтожили первобытного племени. Не подлежит сомнению, что в чисто кельтских округах даже и в наши дни весьма значительная часть населения, до страстности сочувственно относящаяся к кельтам и гордящаяся своим родством с ними, на самом деле произошла от более древнего рода; впрочем, при определении сего последнего, этнологи затрудняются с решительности утверждать, были ли это испанские баски, или же североафриканские берберы. Некоторые грамматические особенности валлийского (уэльского) языка, которые представляют уклонение от естественного построения индоевропейской речи и походят на берберский состав, приводят к мысли, что на валлийском языке ныне говорят потомки завоеванного племени берберского происхождения, для которого завоевавшее меньшинство сделало обязательным свой язык, но не достигло того, чтобы этот язык был вполне усвоен завоеванным большинством.

Такое заключение, вероятно, однако, составляет лишь догадку; все-таки можно предполагать, что то первобытное племя, которым гаельцы овладели, было именно тем самым, которое существует в Валлисе и ныне, хотя и под гаельским видом. Это завоевание более древнего рода кельтской аристократией представляет наилучшее объяснение загадочной проблемы о пиктах, к которым нам придется вернуться. Эти пикты, столицей главного царства которых был г. Инвернес, несомненно суть предки гаелических нынешних горных обитателей Шотландии; а между тем в прежние времена на них всегда смотрели, как на особое племя, и некоторые из их учреждений, как, напр., ведение родословной со стороны матери, совершенно чужды индоевропейским обычаям.

Таким образом, все британские острова, в период близко предшествовавший римскому завоеванию, были заняты или гаельцами, или же народностями, которые подпадали гаелическому влиянию. Затем последовало второе кельтическое нашествие, а именно, британское, или же (по английской терминологии) валлийское. Эти завоеватели не добрались до Ирландии, но завладели собственно теперешней Англией и частью настоящего Валлиса, хотя наибольшая часть последнего оставалась, до конца римской оккупации, под владычеством гаелических племен. В теперешней же Шотландии британцы захватили богатейшую часть страны целиком, оставив пиктам две отдельно помещавшиеся части. Наименьшая из них состояла из юго-западного угла страны, впоследствии названного Галловэй; а большую образовала масса возвышенностей с более плодородными восточными землями, простиравшимися на юг до реки Тэй. Эта часть страны постепенно консолидировалась в одно царство пиктов, со столицей в г. Инвернесе.

В страну, так раздробленную, вторглись и римляне. Здесь не место рассказывать, как совершилось завоевание, которое, с военной точки зрения, было полным до северной линии между Карляйлем и Ньюкастлем, но до некоторой степени недействительным между означенной на севере чертой и еще более северной линией от устья реки Кляид до залива Форт. Далее на север римляне и не пытались простирать свои завоевания, только по временам делая нападения с целью наказания провинившихся набегами независимых туземцев. Следует помнить, что римляне не делали также попыток колонизировать Великобританию земледельческим населением. Сила их состояла из армии в 3 легиона, т. е. по крайней мере в 18.000 человек, со множеством чиновников. Они основывали города, устрояли дороги; наблюдали за порядком и установили налоги и таким образом приучали туземцев к занятиям и внушили мысль о стоимости денег. Туземцы стали искать удобств цивилизации, а их правители – ее роскоши; это повело к наплыву торговцев и промышленников, которые жили в городах и удовлетворяли нуждам кельтов. Эти переселенцы из низшего класса во множестве случаев оказывались из среды густонаселенной на востоке и притом такой, в которой христианство весьма сильно укрепилось. Значительное число греческих надписей, открытых в основанных римлянами городах, даже в самых отдаленных частях Великобритании, служат доказательством такого нашествия с востока; известно также, что значительная часть римских солдат набиралась также на востоке. Таким-то путем христианство проникло на этот остров. Нет основания предполагать каких-либо нарочитых миссионерских усилий: христиане скромного происхождения появились и распространили здесь свою веру. Такого рода безмолвный рост христианства не был отмечен историей; но из того, что нам известно о распространении Евангелия между галлами, можно с основательностью заключать, что оно достигло до городов Британии в конце ІІ-го века. По всей вероятности, на этой первой ступени христианство оставалось религией римских городов: нет основания предполагать, что оно затронуло туземных кельтов. Первый известный нам факт – мученическая кончина св. Албана, в римском городе Веруламиуме, ныне известном под именем этого мученика. Самая смерть произошла в 286 году или несколькими годами позднее, и факт мученической кончины твердо засвидетельствован, хотя сопровождавшие ее обстоятельства легендарны. На соборе Арльском в 314 году, всего лишь два года после издания эдикта Константина о веротерпимости, уже присутствовали три епископа: Лондонский, Иоркский и Линкольнский (иначе: Caerleon upon risk). Они, несомненно, были римскими иерархами; но когда императоры сделались христианами, то и сама провинция последовала их примеру, – и таким образом появилась Кельтская церковь, ибо романизировались только главы туземных родов. Они усвоили цивилизацию своих победителей; виллы с мозаическим полом, так часто откапываемые в Англии, были жилищами кельтских дворян; но лица низших сословий все еще продолжали держаться своего языка и обычаев. Тогдашнее положение дел было очень похожим на то, что мы видим теперь в Индии, где обангличанившиеся Раджи окружены чисто индусским населением, – тем более, что тогда ни цвет кожи, ни религия не отличали римлянина от кельта.

В этом фазисе британская церковь должна была быть точной копией церкви галльской, так как самая Британия была лишь почти придатком к галльской провинции и не могла иметь каких-либо своих особенностей. Низшие классы в Галлии были обращены в христианство св. Мартином Турским с такою же быстротой и поверхностностью, как позднее азиаты – св. Франциском Ксавье (Ксаверием): в Братании дело обращения совершилось с равной поспешностью. Весьма редкое посвящение одной церкви в Кентербюри св. Мартину – вовсе не случайное явление; замечательно также, что и первым миссионером для тех, которые все еще оставались в язычестве, был ни кто иной, как ученик св. Мартина. Это был Ниниан, апостол южных пиктов, которых церковь Candida Casa или Витерн (белый дом), у северного берега Солвэй, была посвящена, как говорят, в. 397 году св. Мартину. Если крестьяне были обращены в христианство наподобие галлов, то и духовенство их было также галльского типа. Оно присутствовало на соборах, принимало постановления преемственно следовавших соборов и праздновало пасху по римскому исчислению, приноровляя время, в последний раз, согласно расчету Льва В. в 455 г.

До сих пор не было ничего, что бы отличало британскую церковь от остального западного христианства. Но римское правительство, ослабленное набегами варваров, было вынуждено удалить свои войска в 410 году, и епископы провинций, – как римские, так и британские, – должны были поддерживать сами себя. Скоро после этого начались нашествия на остров, первое из них английское, по преданию, относится к 449 г. Это первое нашествие со стороны независимых отрядов искателей приключений по всему восточному и южному берегам от Нортумберланда до Гампшира скоро лишило епископов провинций возможности каких-либо сношений с континентом. Римское исчисление для празднования пасхи было усвоено в последний раз в 455 году; но далее нет никаких следов непосредственных сношений с Римом. В своем изолированном положении, наименьшая – римская – часть населения постепенно утратила свое значение. Более цивилизованная раса, не подкрепленная иммиграцией, смешалась с туземной, менее цивилизованной, и романизированные главы колен снова усвоили кельтский язык и обычаи. Сначала, как есть основание предполагать, сделана была попытка поддерживать римские приемы управления, но, под усиленным давлением английских переселенцев, британцы снова впали в свое первоначальное дробление на колена, и латинский язык, за исключением религиозных потребностей, постепенно вышел из употребления.

Здесь необходимо обратить внимание на выдающуюся слабость кельтской расы, в ее целом, для политических целей. Как греки своей неспособностью к более широкому объединению, чем один город, так и кельты своей привязанностью к колену, а не к нации, лишили себя возможности создать твердую национальную организацию. Эта «коленная» система была аристократической. Даже в такой поздний период времени, как 1745 г., верность главе колена, как хорошо известно, была самым сильным мотивом в среде шотландских нагорников; точно так же дело обстояло в V столетии у британцев и галлов. Правители церкви состояли в родстве с правителями колен; в среде тех, которые уже были обращены в христианство, исчез порядок церковного управления, преобладавший во времена зависимости от римлян; его сменила неправильная администрация аббатов благородного происхождения. В Ирландии, как увидим ниже, обращение колен в христианство следовало непосредственно за обращением глав и беспорядок в управлении проявлялся и длился еще более. Ближайшей причиной такой беспорядочности между кельтами было исчезновение древних епархий и заведенной в них организации общественной жизни. Кельты постепенно отступали перед напором со стороны англов и саксов, так как и самое завоевание шло едва заметным шагом, причем было совершенно достаточно времени для бегства, – и избиения, имевшие место в некоторых пунктах, представляются вполне исключительными эпизодами. В последнее время было демонстрировано, что в Сильчестере, наилучшим образом сохранившемся римском городе, строения не были ни сожжены, ни разорены, но просто заброшены британцами и допущены до распадения и развалин новыми их обладателями. Вследствие бедствий и битв, без сомнения, было весьма значительное уменьшение населения, но раса все-таки пережила и развила, при новых обстоятельствах, новую форму церковного управления. Таким образом сила несчастных обстоятельств, в связи с особенностями национального характера, произвела эту странную кельтскую организацию. Если бы не было английского вторжения, то британская церковь походила бы на галльскую или какую угодно другую латинскую.

Перейдем теперь к разбору ее устройства, всегда памятуя, что существенные особенности сохранились. Степени священства оставались по-прежнему, но положение епископа сделалось совершенно новым. Прежние кафедры, помещавшиеся в римских городах, исчезли, так что епископы посвящались без определения какой-либо для них епархии или юрисдикции, и – притом – в неопределенном количестве. По-видимому, побежденная раса не считала себя обеспеченной и в тех частях, которые оставались за нею, или – скорее – с исчезновением римского владычества утратилась самая идея порядка и дисциплины. Во всяком случае, прошло почти 150 лет, прежде чем появились снова епископы с определенными кафедрами. Годы кончины основателей 4-х валлийских епископских кафедр (Сэнт-Дэвидс, Сэнт-Асаф, Хландаф и Пангор) преданием относятся ко временам с 584 года по 612-й год. О величайшем из них, св. Давиде, утверждают, что он почил в 601 году. Нет основания сомневаться в верности этих дат, равно как. и в том, что в промежуток времени между английским нашествием и учреждением поименованных кафедр возникло среди кельтов характерное коленное монашество, к которому мы и должны теперь обратиться.

Нет надобности упоминать, что монашество скоро проникло из Египта к галлам, а от последних до британцев оставался всего один шаг. По своей цели и многим подробностям жизни, британская система была тожественной с египетской. Описание, напр., устройства в Пангоре ¹⁸ , даваемое Бедой (Церк. Ист. II, 2), хотя оно и относится к более позднему времени, представляет все черты Пахомиевского монастыря в Египте. В 616 (или 613) году организация была разделена на семь отделов, каждый со своею главой и не менее чем 300-ми монахов. К сожалению, в Валлисе, – не так, как в Ирландии, – исчезли все следы древних церковных зданий и до нас дошло лишь очень немногое из подлинной истории, касающейся этого первого, чисто кельтского, периода. Но ясно, что в Валлисе, как и в Ирландии, монастыри были делом колен, причем часть земли, принадлежавшей какому-либо колену, уделялась главой его богоугодному учреждению, над которым председательствовал член семьи этой главы, равно как и над ветвями оного, или подведомыми ему монастырями, рассеянными по всей территории, подчинявшейся управлению сей главы. Сам аббат пользовался авторитетом светского главы, а равно и церковного начальника над монахами, будь то епископы или лица низших степеней, ибо, хотя епископство и было по необходимости удержано в видах посвящения других, мысль о епископе, как правителе, исчезла с исчезновением древних кафедр. Правителями были аристократические коленные аббаты. Но в Валлисе этому уклонению от общепринятой системы не удалось так же долго продержаться, как в Ирландии. Ныне существующие в Валлисе епископские кафедры были все основаны до конца VI столетия, так как назначаемые преданием ( – и, без сомнения, довольно верно – ) годы кончины основателей кафедр следующие: св. Давида 601-й, св. Асафа (кафедра основана собственно св. Кентигерном, с которым мы еще встретимся в Глазгове, но ныне известна под именем второго епископа) – 612-й; Дейпиоля – основателя Пангора – 584-й, и Дифрига (или Дубриция) – основателя Хландафа – 612-й. Пятая кафедра, основанная Падорном (Патерном), уже столетием позже слилась с кафедрою св. Давида.

Эти ранние кафедры представляли каждая целую территорию, подвластную, в более или менее полной форме, одному великому главе; а потому только тогда, когда вся Англия сделалась христианской страной и получила организацию церковной провинции, появилась мысль, что и Валлис также должен сделаться провинцией со своим собственным митрополитом во главе. Но никакой серьезной попытки возвести кафедру св. Давида на эту степень не было сделано до самого почти завоевания Англией, когда уже было поздно осуществить эту мысль. На самом деле, все валлийские кафедры были совершенно независимы одна от другой, как и сами князья, во главе территорий которых кафедры стояли. Только по временам и – притом – далеко не вполне какому-нибудь из князей удавалось распространить свою власть на всю страну; эта-то местная независимость наблюдалась и в церкви. Среди немногих известных фактов касательно епископов бросается в глаза обычай посвящения одним лишь епископом, а не тремя, как это делалось на Западе. Не видно, чтобы за распределением епархий следовало и устройство епархиальной организации. Сами епископы также принадлежали к аристократии, были родственниками князей, но таковыми же были и аббаты, и последние пользовались таким значением и влиянием в церкви и домах молитвы, что епископская администрация оказывалась неуместною. Авторитет епископа, как епископа, на деле проявлялся скорее, как юрисдикция аббата, чем как авторитет собственно епископа. Церкви и духовенство его епархии подчинялись ему в такой же степени, как и подведомые аббату церкви и духовенство подчинялись своему главе. К устройству полного и систематического управления не было сделано никакой попытки. Эта сделка с неправильностью и неспособностью к административному порядку была всегда характеристическою чертой независимых кельтских церквей и содействовала их падению. Но описание этих особенностей лучше отложить до отдела об ирландской церкви, наиболее важной между кельтскими церквами и наиболее известной. На нее, как увидим, всего более влияло валлийское христианство, и она нам достаточно известна; между тем церковь в Валлисе, не настолько известная, должна была иметь с нею самое близкое сходство.

Нам следует теперь перейти к обстоятельствам, при которых совершилось поглощение валлийской церкви кентербюрийской провинцией. Припомним, что валлийские кафедры, как и валлийские княжества, взаимно и ревниво оберегали свою независимость одна от другой, что они, так же как и нация их, не обладали свойством сближения. Таким образом, если бы кто-нибудь стал искать епископского посвящения вне пределов провинции, то не возбудил бы против себя никакого преследования; он мог бы даже думать, что таким актом обеспечит свою независимость, поскольку не связал бы себя никаким обязательством по отношению к соседу из своего же племени. Но одно серьезное обстоятельство мешало на первых порах таковому обращению к английским прелатам. Последние отказывались признавать их иначе, как схизматиков, до тех пор, пока вопрос о пасхе и другие разности оставались неулаженными. После неудавшейся конференции 602 или 603 года у «Августиновского Дуба» между Августином и валлийскими епископами (Беда, Церк. Ист. II, 2) не было почти никаких сношений у английской и валлийских церквей, а если и были таковые, то они были или враждебного характера, или же признавались незаконными. Поэтому посвящение Св. Чада (воспитанника Ирландской Миссии) Винием, епископом вессекским, вместе с двумя другими непоименованными британскими епископами, признавалось архиепископом Феодором кентербюрийским за неправильное и было повторено им самим. Не следует, однако, забывать, что Виния обвиняли в приобретении епископства симонией и что его сотоварищи по посвящению не были, вероятно, епархиальными архиереями, на которых потому и смотрели с подозрением вне кельтских провинций. Но это затруднение было устранено, когда время празднования пасхи было постепенно усвоено валлийскими епархиями между 755 и 809 годами, каковые были самыми последними, согласившимися на эту перемену. Скоро после 809 года, король Эгберт, впервые овладевший всей Англией, распространил свою власть и на валлийские княжества, хотя они и не вошли в состав его непосредственных владений; а с 870 года и далее мы встречаем многочисленные случаи посвящения епископов для Южного Валлиса (св. Давида и Хландафа) архиепископом кентербюрийским, с 854 есть даже прямые указания на непосредственную связь Валлиса с самим Римом в виде случайных путешествий в этот город со стороны валлийских князей.

До сих пор существовала не более как только личная связь между валлийскими епископами и их поставителем в Кентербюри. Но, вместе с тем как Англия более тесно объединялась и ее давление на небольшие и часто враждебные между собою валлийские княжества становилось более чувствительным, церковная связь с кентербюрийскою провинцией делалась более тесною. Однако систематическое воздействие последовало только после норманнского нашествия на самую Англию в 1066 году. Низменные и плодородные провинции у Бристольского канала скоро были заняты норманнскими рыцарями; в 1115 году в Валлисе устроился первый иностранный епископ из норманнов, Бернард. Более ранняя попытка, 1092 года, поместить норманна Хьюли в Бангоре, на гористом и непокоренном севере, не удалась: епископ этот был скоро изгнан оттуда, вознагражден английскою епархией и на его место уже не пожелали насильно навязать какого-либо нетуземного епископа. Начиная приблизительно с 1100 года южно-валлийские епископы были на соборах кентербюрийской провинции, а с другой стороны архиепископ успешно вмешивался в дела бангорской кафедры в 1140 году и посвятил епископа для остальной кафедры св. Асафа в 1143 году.

Можно было бы подумать, что победа была одержана и что валлийская церковь была окончательно присоединена к английской; но две причины мешали этому. Норманнские дворяне Валлиса, как и их калабрийские и сицилийские сородичи, стремились образовать независимые владения для себя самих и скоро начали родниться посредством браков с туземными князьями Южного Валлиса. В то же самое время опасность присоединения заставила этих князей подумать об объединении, которое, хотя и было весьма неполным и не редко разрывалось, пробудило, однако же, мысль о национальности. Таким образом, как у них, так и у норманнских переселенцев оказалась общая цель – отражение английского вмешательства; а особенно важным для вмешательства поводом мог быть церковный авторитет архиепископа кентербюрийского. И вот для отражения таковой претензии выдвинут был взгляд, что валлийская церковь составляет независимую провинцию, а кафедра св. Давида – митрополичья. Исторического в этом не было абсолютно ничего, но в те времена выдумки не только бесцеремонно предлагались, но и принимались на веру с такою же легкостью. Так, напр., никто не сомневался в верности таких басен, как троянское нашествие британцев, равно как никто не относился критически к еще большим преувеличениям таких басен, какие распространялись баснописцами вроде Джоффрея Монмоутского. Легенда группируется около св. Сампсона из Доле в Бретани, который известен только по имени, как один из выходцев из Бретани во время английского нашествия, давших этой французской провинции кельтский характер, который она и до сих пор удерживает.

Что св. Сампсон существовал и был епископом в V или VI столетии, – нет основания в этом сомневаться; но разгоревшаяся в XII столетии как в Валлисе, так и в Бретани борьба по поводу старания кельтов учредить у себя церкви, независимые в их организации от прилежащих провинций, придала этому святому небывалую до тех пор славу. Бретань всегда составляла часть турской церковной провинции, хотя зависимость ее была чисто номинальной, а Валлис стал к этому времени под зависимость кентербюрийского архиепископа. И в том и в другом случае ссылались на св. Сампсона, как на доказательство древней независимости. Бретанская легенда делала из него архиепископа иоркского, а валлийская утверждала, что он был архиепископом св. Давида. По первой он бежал от английского набега: а по второй – он, со множеством своего народа, вынужден был к побегу моровой язвой. И та и другая утверждали, что он перенес с собою в Долу паллиум, – знак своего архиепископского достоинства; но ни одна не сообразила того абсурда, с которым приписывала древнему кельтскому епископу сей, исключительно римский, знак достоинства. Бретань утверждала, что преемники св. Сампсона в Доле унаследовали его митрополичий титул и что древние привилегии Иорка перешли с того времени на дольскую кафедру. Валлийцы же доказывали, что он не должен был уносить паллиума и что кафедра св. Давида удержала за собою права, знак которых удален был оттуда св. Сампсоном. Несмотря на всю неправдоподобность этой версии из национальной истории, южноваллийцы тщательно ухватились за нее. Соседство с Англией научило их думать, что церковь не может быть национальною без организованной иерархии, с архиепископом во главе, и что Рим был источником, из которого нужно было заимствовать такую иерархию, – и они решили устроить свою национальную церковь или, по крайней мере, прервать сношения с английским королем и архиепископом. Как долго существовал такой план, – мы не знаем; но в 1135 г. епископ Бернард, хотя норманнского происхождения и посвящен архиепископом кентербюрийским, обратился к папе с просьбой о паллиуме. Эта претензия поддерживалась и по временам казалась близкой к осуществлению до 1204г., когда Иннокентий III окончательно решил, что Джиральд камбренский, знаменитый писатель и избранник капитула, не будет не только архиепископом, но даже и просто епископом, – не утвердив избрания в угоду королю Джону или Иоанну (Безземельному). В самом деле, удовлетворить подобную претензию было невозможно без уничтожения связи с Англией, между тем как последняя оказывалась главною поддержкой средневекового папства, притом же Джиральду никоим образом не было безопасно предоставить независимое положение. По отцу он был благородного норманнского происхождения, а по матери состоял в родстве с валлийскими князьями. Сам он, притом, был настолько же честолюбив, как и способен, а между тем его собственные сородичи в это время были вожаками вторжения в Ирланию, где старались приобрести для себя владения, свободные от английского вмешательства.

Так неудачно закончилась последняя попытка отстоять церковную независимость для Валлиса, – тем более что эта попытка не была усердно поддержана другими епархиями (Хландаф, находящийся на границе Англии, был всецело под английским влиянием). Северный Валлис – самая гористая часть, – который долее всех сохранил свою свободу, не жаловал норманнских искателей приключений юга, и его князьям скоро пришлось вступить в более серьезную борьбу за независимость, равно как и за господство над всем Валлисом, чем на какую были способны южные князья, а потому и усилия кафедры св. Давида не были ими, как следует. поддержаны. Кроме того, так как бангорская и с.-асафская епархии были у берега и потому открыты английскому давлению, то они находились под английским контролем, который пользовался ими для распространения английского влияния на непобежденные еще внутренние части. Отсюда происходила анормальность церковного положения северных князей: вместе со своим патриотическим духовенством, они находились в постоянном разладе с епископами и нередко в состоянии отлучения. Это представляло их слабую сторону, особенно ввиду того, что папы постоянно поддерживали Англию, в лице архиепископа Кентербюрийского. В 1140 году последний принудил Бангор принять своего избранника – и с этого времени епископы бангорские и с.-асафские, – были ли они валлийцы или англичане, – служили всегда орудием объединения с Англией, которое и на самом деле было неизбежно, хотя Хлюэлин великий (1194–1240 гг.) объединил Валлис и довел связь его с Англией до простых феодальных отношений, причем не допускал никакого вмешательства во внутренние дела страны, – однако поддерживать долее такую обособленность не было возможности, и в 1282 г. внук и соименник Хлюэлина был поражен и убит Эдуардом I, который даровал и ныне еще существующей титул «Принца Валлийского» своему старшему сыну. Отныне Валлис стал управляться прямо из Англии, хотя окончательное присоединение к последней состоялось лишь в 1535 году, когда он впервые получил право принимать участие чрез своих представителей в английском парламенте. На несколько лет (1400–1415 гг.) княжество валлийское было воскрешено, когда Оэн Глондоуэр отстаивал свою независимость от слабого Генриха IV, но с падением английских мятежников, союзником которых он был, правлению его быстро положен был конец. Это было во время великой схизмы, когда, в виде выражения своей вражды к Англии, Валлис, подобно Франции и Шотландии, признавал пап авиньонских, между тем как Англия оставалась верной папам римским.

За исключением, однако, этого краткого эпизода, валлийская церковь шла рука об руку с английской и не имеет особой истории. Ни в какой другой части острова не было такого большого числа монастырей обычного западного типа. Хотя ни один из них не отличался ни особенным богатством или значением, – они имели серьезное влияние на религиозное состояние страны, которое не изгладилось и поныне. Для существования своего они пользовались почти исключительно десятинами, которых было лишено приходское духовенство, отличавшееся прежде и остающееся доселе наибеднейшим классом этого рода по всему королевству. Вместе с тем как стал распространяться этот новый род монашества, древнее кельтское монашество исчезло до того, что сохранились лишь очень незначительные его особенности; самая замечательная из последних (ныне исчезнувшая) состояла в том, что приход принадлежал совместно нескольким священнослужителям, которые исполняли различные обязанности. Хотя это впоследствии делалось белым духовенством, оно тем не менее составляло пережиток первоначальной монашеской системы, которая была предшественницей приходской. Говоря, однако, вообще, ныне не остается в церковной организации страны ничего более древнего, чем английское завоевание. Местные названия, конечно, неизгладимы и будут продолжать говорить об основателях различных церквей. Более 40 церквей названы по имени св. Давида и все они находятся на территории, принадлежавшей семейству этого святого, а большая часть – в теперешней епархии св. Давида. Оказывается, так образом, что наименования валлийских и других кельтских церквей обозначают основателя, а не патрона церкви, как это обычно в других странах, хотя естественно и, – без сомнения, – справедливо основатель этот был почтен причислением к лику святых. Нужно помнить, что таковыми основателями были всегда монахи, а также, во всех случаях, когда их история нам известна, членами княжеской фамилии; но из большей части основателей нам известны одни лишь их имена. Единственным древним посвящением церкви в Валлисе не основателю было имя св. Михаила, весьма распространенное, как и в других кельтских странах. Имя св. Марии не встречается ранее 1150 года, и появилось оно в Валлисе, благодаря английскому влиянию, равно как и немногие другие посвящения западного типа. Касательно жизни в валлийской церкви, в средневековый период, нам мало известно; что же дошло до нас, – не представляет значительной разницы от английских обычаев, за исключением лишь того, что женатое духовенство было всеобщим в Валлисе, несмотря на запрещение со стороны канонических правил, исполнения коих епископы или не могли, или не желали добиваться. Суеверия и невежества было очень много, и они принимали иногда весьма странные формы. Было также много жестокости, и вообще цивилизация находилась на низкой ступени, что подавало англичанам повод смотреть на валлийцев, как на более низкую расу, хотя недостатки в весьма значительной степени зависели от разрушительных завоевательных войн.

Перед реформацией начала управлять Англией Тюдорская династия валлийского происхождения в мужском колене, и валлийцы были самыми преданными верноподданными этих монархов: восстание против Рима ни в какой другой части Британии не было настолько единодушным. При Елисавете Библия была переведена на валлийский язык, и под управлением валлийских епископов, говоривших на этом языке и живших жизнью своего народа, единодушие это продолжалось и далее. Пуританство не могло найти себе последователей в Валлисе. Во время великой междоусобной войны валлийцы твердо стояли за короля и доставили Карлу I значительное число войска для усиления его армии, а валлийские крепости были единственными, которые устояли против нападений Кромвеля. Эта преданность династии Стюартов и церкви продолжалась до времени Ганноверских королей, министрам которых она показалась опасной. В качестве противовеса они ввели в Валлис английских епископов, обязанностью которых было ввести в употребление английский язык и уничтожить национальность народа. В этом успеха было мало, но самая мера весьма успешно удалила народ от церкви. Сначала наступил период религиозной индифферентности, сопровождавшийся упадком нравственности. Затем появилось методистское пробуждение XVIII века, принявшее в Валлисе строго национальную форму; оно сопровождалось усиленным развитием национальной литературы и национального чувства, и древняя церковь, с чужеземцами во главе, оказалась в стране совершенно чуждой. Землевладельцы оставались ей верными, но так как они перестали пользоваться туземным языком, то и их влияние в значительной степени утратилось. Совершенно новое направление получила в Валлисе и политика: на оппозицию церкви и землевладельцам, – представителям консервативного влияния, – стали смотреть, как на дело патриотическое. Когда уже было слишком поздно удержать для церкви массу населения, тогда только положен был конец дурному обычаю назначения в Валлис английских епископов. В течение последних 60 лет епископами были валлийцы, и уже в 1836 году было узаконено, чтобы на приходы с валлийским населением назначались знающие этот язык священнослужители. Но только1/5 (а по некоторым всего 1/8) часть населения Валлиса принадлежит церкви, хотя эта часть пользуется гораздо большим влиянием, чем какое принадлежит ей по численности. Валлийской церковью ныне управляют очень деятельно и благочестно, и она несомненно увеличивается в количестве, особенно в больших городах. Но все же она остается церковью меньшинства, и ее древние подвиги совершенно затмил, в глазах масс, ее упадок в ХVII столетии. Более новые исповедания, самым значительным из которых является кальвинистский методизм, пользуются там необыкновенным влиянием. Нигде религия не переплетается так тесно с общественною и интеллектуальною жизнью нации, как в Валлисе, и нигде не было столь поразительного пробуждения некогда умиравшего языка, – пробуждения, вызванного непосредственно религиозным движением.

Перейдем теперь на юго-западный полуостров Англии. Остальная часть страны была завоевана англичанами, пока они еще оставались язычниками; в эту же – юго-западную – часть они проникли уже тогда, когда сами сделались христианами. Знаменитый Гластонберийский монастырь, в графстве сомерсетском, представлял наиболее восточный пункт, где охристианившиеся англичане продолжали без всякого вмешательства исповедовать веру христианских кельтов ¹⁹ . Графство Сомерсетское было завоевано между 652 и 682 годами и быстро обангликанилось, хотя большая часть населения была кельтского происхождения. Экзетер, столица девонширская, попала в английские руки в 700 г. Вследствие компромисса, – который доказывает большую гуманность между воюющими сторонами, по принятии ими христианства, – англичане и валлийцы проживали там друг подле друга в различных половинах города. До последнего времени церкви в северной части города посвящены валлийским святым, как Патрик и Давид, а в южной – английским. Но графство Дэвон, хотя и с большей медленностью, чем сомерсетское, было также обангликанено. Завоеватели эти составили класс новых землевладельцев, хотя масса подчиненных им крестьян была кельтская, и с незапамятных времен Девоншир, подобно Сомерсеттиру, оказывался вполне английским, несмотря на то, что там можно наблюдать следы местных особенностей, объяснимых лишь кельтским происхождением.

Совершенно иначе было дело в наиболее западной части, в Корнваллисе, все население которой – аристократия и крестьяне – оставалось всецело кельтским. Старинная теория об остатке финикийских купцов, прибывших за корнваллийской жестью, ныне совершенно отвергнута, как не имеющая исторических оснований. Корнваллийцы сумели на долгое время сохранить свою гражданскую и церковную независимость. Между тем как девонширцы и сомерсетцы, по завоевании их англичанами, не удержали более своей кельтской пасхи к 705 году, св. Альдгельм безуспешно адресовал в 731 году королю корнваллийскому Герэнту (Геронтию) длинное послание по сему вопросу, полное доказательств и вразумления. Только в 813 г. Эгберт, первый король всей Англии, сделал набег на Корнваллис, но с тех пор графство всегда находилось уже в большей или меньшей зависимости от Англии, хотя все еще имело своих князей. Во время, в точности неизвестное, но, вероятно, немного ранее 870 года, корнваллийский епископ Кенстби, место кафедры которого также неизвестно, заявил о своей зависимости от архиепископа кентербюрийского, но о настойчивом удержании кельтами своих «заблуждений» (errors) упоминается даже в такую позднюю пору, как 909-й год. С этого времени местная церковь становится в полную зависимость от английской, а через два поколения сошли со сцены также и местные князья. В 950 году в Корнваллисе был английский епископ; но кафедра эта присоединена была к девонширской в царствование Эдуарда-Исповедника. Так дело оставалось до наших дней. Между тем народ продолжал говорить на своем наречии, каковое не вымерло окончательно до ХVIII-го столетия; даже в нашу пору, говорят, употребляется около 400 слов, а числительные до десяти всем понятны. Существует и религиозная литература, особенно в форме чудесных драм, – на языке британском (в противоположность гаэлическому), который ближе к бретанскому наречию, чем к валлийскому.

Религиозная история страны очень похожа на валлийскую, хотя небольшие размеры местности и большая степень английского давления содействовали более полному согласованию с английскими приемами. Религия ее, в средневековой период, была чисто английской и западноевропейской. Корнваллис был одною из тех частей острова, где обнаружилась попытка против нововведений реформации. В 1537 г. и еще в более сильное восстание 1549 г. Корнваллис соединился с Девонширом. Эти восстания были, однако, подавлены, и ныне Корнваллис не фигурирует более в числе таких местностей, в коих оказывается значительное число римско-католиков по древнему происхождению; он примкнул к англиканству и, подобно Валлису, не был затронут пуританизмом. В великой междоусобице он единодушно поддерживал Карла I и очень долго защищался против Кромвеля. В ХVIII-м столетии, однако же, произошло и здесь, как в Валлисе, громадное отпадение от церкви. Хотя здесь и не было тех особенных поводов к недовольству, какие существовали в Валлисе, тем не менее Экзетер, где была резиденция епископская, находился далеко от Корнваллиса. Остававшееся без надзора духовенство относилось к своим обязанностям небрежно, и религия пришла в большой упадок. Весслеянское движение было приветствовано с необычайным энтузиазмом, и до сих пор большая часть населения принадлежит к методистскому общению. В богослужении, сильно действующем на чувство, и в гимнах, по-видимому, оказывается нечто соответствующее темпераменту кельтских рас. Но, с другой стороны, было также сильное движение и в национальной церкви. Епископская кафедра для Корнваллиса была учреждена и обеспечена в 1876 году; ее впервые занимал Эдуард Уайт Вэнсон, бывший потом (1883–1896 г.) архиепископом кентербюрийским. Под его мудрым управлением, полным энтузиазма, сделан был замечательный прогресс, что доказывает сооружение собора в Труфо, на который израсходовано было, по крайней мере, 200.000 ф. ст. (около 2 милл. руб.).

Нам следует далее вести речь об Ирландии, где кельтскому христианству суждено было более всего развиться. Хотя и есть данные для заключения о более раннем населении, но со своей точки зрения мы можем считать ирландцев или скоттов (как их тогда называли), беспримесной кельтской расой, более древней, гаэльской ветви. Политическое состояние их в то время, когда проникло к ним христианство, было, можно сказать, совершенно таким же, как у галлов во времена Юлия Цезаря. Был, впрочем, сделан один шаг вперед: различные племена, хотя они были независимы и находились в постоянных враждебных отношениях одно к другому, все-таки признавали до некоторой степени авторитет «Высокого короля», хотя последний редко был в состоянии дать почувствовать свою власть. В зависимости от него состояли князья провинций, а под их ведением было множество племенных князей, постоянно воевавших как между собою, так и с князьями высшими. Единственно действенной связью была племенная: своему племенному главе ирландцы оставались верными до смерти. Трудно сказать, развились ли бы когда-нибудь эти мелкие княжества до одного национального царства: – преемственные вторжения норманнов и англичан уничтожили всякую возможность дальнейшего внутреннего развития. Но если принять во внимание неисправимую наклонность кельтов к разделению, то можно по справедливости усомниться, чтобы им когда-либо удалось в Ирландии, как и в других местах, основать прочное государство. «Великий Король» имел свою резиденцию в Тара (графство Мит), которая была также центром и национально-религиозным, подобно тому как Шартр был таковым для галлов времен Цезаря. Эта религия, по-видимому, имела тавматургический характер, ибо рассказы об обращении в христианство обыкновенно содержат повествования о спорах между друидами и проповедниками о том, кто совершит наибольшие чудеса. Самое же обращение сопровождалось значительной долей цивилизации и законодательной системой, но, за исключением суеверий, мало действовало на народ, хотя последний и сознавал обеспеченность прогресса для вступающих на более широкую арену римского мира: никогда не быв завоевана империей, Ирландия тем не менее находилась под ее влиянием. Берега острова видны с разных пунктов Шотландии и Англии, и сношения не могли не быть частыми, что доказывается нередкими нахождениями римских монет. Кроме того, римляне держали свой флот в ирландском море и должны были часто высаживаться в местных гаванях. Таким образом христианство, при посредстве христианских торговцев, не могло не найти себе места и в Ирландии. Нам ничего, однако же, неизвестно ни об его организации, ни о размерах, хотя христианство и не могло далеко проникнуть на восточном берегу, сверх берега южного. Монашество проникло в Ирландию, вероятно, довольно рано; ввиду же того, что Делестий, спутник британца Пелагия, был скоттом, необходимо предполагать, что уже в 400 году на острове процветало христианское учение. Пелагий, или Пелагис, как его называли ирландцы, долго пользовался у них глубоким уважением, не за еретическое, конечно, его учение, а за истолкование Писания, и его комментарии на послания Павловы обязаны своим сохранением ирландским переписчикам.

Впрочем, первое отчетливое упоминание об ирландской церкви встречается в 431 году, когда у аквитанского летописца Проспера встречаются следующие слова: «Ad Scotos in Christum credentes ordinatus a Papa Coelestino Palladius primus episcopus mittitur». Тут есть прямое указание на существование ирландской церкви, равно как и на, что (по крайней мере, по римскому взгляду) ей нужен был епископ. С этого времени она признается членом западной группы церквей. Деятельность Палладия, однако, скоро прекратилась, да, вероятно, и не была миссионерской по своему характеру. Сам он состоял в тесной связи с Германом авкзеррским, противником Пелагия, и, очень возможно, был избран на кафедру для подавления этой ереси между ирландскими христианами. Самая деятельность ограничивалась лишь юго-восточным побережьем, и еще до конца года Палладий скончался в Британии, в которую он прибыл для посещения друзей. Услышав о его кончине, св. Герман посвятил в преемники ему св. Патрика, апостола Ирландии.

По происхождению своему, Патрик был римским британцем и родился в Поннавента, – городе, состоявшем в теперешнем графстве Гламорган. Латинский язык был для него природным, и дошедшие до нас сочинения его были написаны на простонародном наречии, на котором говорили в его время. Родился он, вероятно, в 389 году и был сыном декурия, гласного города, который был в то же время диаконом, между тем как дед его был священником. Все они носили латинские имена. Патрик не получил хорошего образования: все, что он изучал и знал, – это была Библия, которою испещрены его сочинения. 16-летним юношей он был взят в плен, в один из ирландских набегов, и продан в рабство в Коннауте или в Антриме, о чем и доселе идут оживленные споры. Исполняя обязанности пастуха между язычниками он ощутил в себе глубокую перемену. Выражения, которые он употребляет в отношении к своей прежней греховной жизни, хотя и весьма сильны, недостаточно определенны, чтобы их можно было принять за изложение фактов, а не за впечатление ощущений. Около 411 года Патрик бежал из плена во Францию, где провел два или три года между леринскими монахами и, после посещения своей родины в Британии, оставался с 415 по 432 год в Авкзерре, исполняя обязанности диакона. Он давно мечтал возвратиться в Ирландию миссионером и готовился присоединиться к Палладию, когда весть о кончине последнего дошла до Авкзерре. Герман тотчас же посвятил его преемником почившему епископу. По какому праву Герман действовал в данном случае, – неизвестно; но необходимо предположить, что Рим предоставил самой ирландской миссии заботиться о своих нуждах. Подобно сему св. Григорий Великий, положив начало английской миссии в лице св. Августина, уполномочил ее самую заботиться о преемстве без систематических сношений с Римом, и сам Августин был посвящен во епископа в Арле. Когда Патрик вступал на ирландскую почву, он должен был придти к какому-нибудь соглашению с «Высоким Королем» – Лойгэром. Подобно многим другим варварским монархам, последний состоял в связи с христианством посредством брачных уз. Сам он и его сын были женаты на британках и, – значит, – христианках, а – подобно другим монархам – он прекрасно понимал все выгоды христианских связей. Оставаясь приверженцем своей прежней религии, он не пошел далее отношений терпимости к новой вере. Он позволил Патрику распространять христианство, а своим подданным принимать его; по-видимому, он воспользовался также помощью Патрика при начертании письменного первого кодекса ирландских законов. В последних заметно распространение римских политических идей, как и у визиготов и франков, у которых тоже явились письменные законы, вследствие сношений с Римом и особенно по принятии римской (христианской) религии. Ирландский кодекс предназначался для всей Ирландии, а потому был изготовлен «Великим Королем» с согласия других князей. Благодаря влиянию первого, Патрику удалось придти к соглашению и с последними. Большая часть из них приняла христианство, от которого сам Лойгэр уклонялся. Насколько обращению их содействовало богатство, которым Патрик располагал, может быть, вследствие полученных им при отправлении из Галлии запасов, – нам неизвестно. Во всяком случае мы часто встречаемся со сведениями о получавшихся от него подарках, и он, по-видимому, был всегда в состоянии занимать выдающееся положение.

Приобретение расположения князей означало между кельтами расположение всего народа, так как племена действовали сообща; зато быстрое обращение в некоторых отношениях было далеко несовершенным. В силу ли намеренного компромисса со стороны Патрика или в качестве пережитков от язычества, которых он не мог уничтожить, – мы встречаемся со многими старыми взглядами и практикой, которыми отличалось христианство в Ирландии. Так, напр., сжигание костров – обычай древнего весеннего праздника – оставался частью празднования пасхи, и древний знак рабства – бритье передней части головы от уха до уха – сделалось отличительным признаком ирландского духовного лица. Этим знаком показывалось, что он сделался рабом или слугой Христа ²⁰ , и он же служил показателем серьезной разницы между римским и ирландским христианством. Древнее богословие (если возможно такое название) кельтского язычества выродилось в демонологию. Боги все еще считались существующими, но уже как враги, которым можно было противодействовать верой, – и воинственный, нередко мстительный, дух прежнего времени оставался, как увидим, таким же и в новых условиях.

Св. Патрик, несомненно, намеревался организовать свою церковь по обычной модели с определенными диоцезами. Он назначал епископов во многие незначительные места на севере и северо-западе, на которые простиралось его личное влияние. Целью его, по-видимому, было дать епископа каждому племени, как бы мало оно ни было, так как между племенами не было почти никакого единства и епископский надзор иначе был бы невозможен. Соседнее племя было почти всегда враждебно и его епископа не допустило бы в свои пределы соперничествующее племя. Кельты никогда не обнаружили способности к сильной организации, так что «монастицизм», заведенный Патриком или – скорее – развитый им, оказался фатальным для диоцезальной системы. Как сказано выше, Патрик проживал некоторое время в Леринском монастыре, который заимствовал свою систему в Египте. Оказывается, что во многих мелочах существовало близкое и любопытное сходство в устройстве монашеской жизни между Египтом и Ирландией. Ирландский монастырь был, однако, по необходимости племенным: частной собственности не было; вся земля принадлежала главе и племени, а потому, когда Патрику или какому-либо другому основателю уделялась какая-либо земля, племя удерживало за собою верховенство как над землей, так и над основанным на ней учреждением. Нередко, как потом было в Иона, преемство по аббатству оставалось в семействе главы. Во всяком случае сам аббат становился своего рода главой, с гораздо большим авторитетом, чем каким мог обладать какой-либо отдельный епископ. Сам же великий основатель, св. Патрик, стоял во главе управления всеми основанными им монастырями и оставил будущее главенство над всем своим преемниками Так, аббат Арма (Armagh) – главного монастыря, основанного св. Патриком – был главой весьма большой группы аббатств; а впоследствии аббат Иона, председательствовавший над последним и величайшим учреждением св. Колумбы, был главою всех прежних его учреждений в Ирландии, равно как и позднейших аббатств, возникших в Шотландии и северной Англии. Таковой аббат был несравненно выше епископа; и для того, чтобы избежать унижения обращаться к услугам епископа, он держал в своем аббатстве по одному или даже по несколько епископов и приказывал последним совершать посвящения ²¹.

Так образом, число епископов увеличилось без меры, и епископы диоцезов утратили свое значение. Скоро они совершенно исчезли, а монастырские епископы, из коих лишь немногие были аббатами и пользовались этими преимуществами, заняли их место, хотя и весьма неправильным путем. Ирландские епископы приобрели весьма плохую репутацию: беспокойные странники, – они, подобно всем ирландским монахам, вторгались в Англию и на континент Европы; так что нередко издавались каноны, запрещавшие им отправлять свои епископские обязанности и не признававшие действительности совершаемых ими действий. Племенной характер монастырской жизни имел еще и другое последствие. Монахи принимали участие в спорах своих племен, прибегая не только к духовному оружию анафематствования против монахов другого племени, но действуя и прямо с оружием в руках. Настоящее участие монахов в войнах прекратилось лишь после собора 804 г., который освободил их от отправления воинской повинности ²² . Эта враждебность ко всему, что было вне племени, вела к разрушению святых мест врага. Ирландские монастыри всего чаще были разрушаемы во время племенной борьбы. Племенные связи в конце концов довели до того, что многие монастыри перешли совершенно в светские руки. Семейство основателя не только поставляло преемственных начальников, но самые монастыри стали, наконец, считаться собственностью семьи, так что аббат мог жениться и передать монастырь в качестве собственности своему потомству. Даже в Арма это проделывалось в течение нескольких поколений до ХІІ-го столетия.

Такова была система (или – вернее – недостаток ее), введенная св. Патриком, хотя дело и объясняется скорее неуспехом его одержать верх над аномалиями кельтского характера, чем намеренным с его стороны уклонением от обычаев западного христианства. Некоторая разница в практике занесена была из Британии еще до появления его в Ирландии и пережила его, несмотря на его усилия об устранении. Такова была ирландская пасха, высчитывавшаяся по циклу, покинутому Римом еще в 343 году. Сам Патрик, без сомнения, не держался этого; тем не менее, вопреки его примеру, практика удержалась до VIII столетия. Что касается его собственной жизни, то можно прибавить лишь немногое. Все, что нам известно, – это подробности, имеющие лишь местный интерес и разукрашенные чудесами, над изобретением коих так восторженно потрудилось кельтское воображение. Можно упомянуть, что годом основания Арма был 444 и что св. Патрик, вместе с двумя своими сомиссионерами из Галлии, Авкзилием и Изернином, издал небольшое количество канонов, в точном согласии с обычным законодательством церкви. Это послужило началом для дальнейшей деятельности ирландских христиан, которые на долгое время потом оставались главными собирателями канонов. До нас дошли некоторые сочинения св. Патрика. Его весьма интересное «Исповедание» (Confession) написано было под конец его жизни. Оно представляет искреннее изложение Божия о нем попечения во всей его жизни, с указанием его успехов, равно как и неуспехов и недостатков. Оно, без сомнения, вполне откровенно и искренне, так как отзывается и на то презрение, с коим образованные британские и галльские епископы относились к «деревенщине» и невежеству Патрика. Стиль сочинения на самом деле обнаруживает в нем необразованного человека, который по временам так плохо и запутанно выражается, что невозможно добраться до смысла. Другое, сохранившееся до нас сочинение его, – послание к Коротику (Coroticus), британскому Страткляйдскому Королю ²³ , провинившемуся общераспространенным тогда грехом набега на ирландское побережье, причем он убил или взял в плен значительное количество только что крещенных неофитов, которые все еще оставались в своих белых крещальных одеждах. Патрик пишет в стиле ветхозаветных пророков, обличая «тирана» и повелевая его подданным отказаться от повиновения ему. Результат послания неизвестен. Возможно, что прекрасный ирландский гимн, известный под именем «Lorica» или же нагрудник (breastplate) св. Патрика, – также его произведение. Опочил он в 461 г. (или, может быть, в 459 г.); традиционный день преставления 17-е марта.

Дело его продолжаемо было не только основанными им аббатствами, но также и новыми, независимыми от него группами учреждений, привнесших еще более замешательства. Различные ордена (если только их можно называть этим именем) не группировались в одном каком-либо соседстве, но разбросаны были по всей стране, где только влиятельному монаху удавалось добиться клочка земли. Так, напр., главными учреждениями св. Колумбы, прежде чем он основался в Иона, были: Дерри (ныне Лондондерри) на крайнем севере, и Дерро, в графстве Квинс, в центральной Ирландии. Эти и другие многочисленные учреждения его подчинялись Иона и были совершенно независимы от Арма, постоянно соперничая с аббатствами, основанными св. Патриком. Если принять во внимание, что, кроме этих двух великих групп учреждений, каждое со своими собственными аббатами, монахами дома и рассеянными за границей в качестве пастырей или же странствующих проповедников, и епископами, не имевшими каких-либо определенных занятий, – было несколько других почти одинаковой важности, то легко понять, до какой степени деятельность их перекрещивалась, путалась и взаимно мешала.

Что до Колумбы, то он родился в 520 или 521 году в графстве Дангол (Donegal) и происходил из княжеского рода, доныне существующего и известного под именем О’Доннелль. С детства он был предан религии в монашеской ее форме и со временем сделался священником, но никогда не был епископом. Он обучался у наилучших наставников в нескольких монастырях, и основал свой собственный в Дерри, когда ему было всего 25 лет, а потом и несколько других, которые все оставались под его контролем. В 561 году, однако, совершился переворот в его жизни. Около Сляйго произошло большое междуплеменное сражение, в котором Колумба сопровождал свое племя. Он молился за успех последнего, между тем как почти столько же знаменитый св. Финниан, бывший учитель Колумбы, молился об его поражении. Племя Колумбы одержало верх и, согласно сказанию, задушевный друг его, или исповедник, повелел ему покинуть Ирландию, в качестве наказания за участие в сражении и за тем, чтобы он мог привести ко Христу столько же душ, сколько было убито в сражении. Во всяком случае, Колумба покинул Ирландию и поселился в Иона среди своих соплеменников-скоттов и сделался евангелистом пиктов. Последняя часть, однако, принадлежит следующему предмету нашего исследования. Колумба не прерывал своих связей ни с ирландскими монастырями, ни вообще с церковной и политической жизнью своего отечества. Говорят, что в 575 г. он появился на национальном собрании с 40 священниками, 20 епископами, 30 диаконами и 50 сыновьями, т. е. молодыми монахами. Все они были членами его ордена, собранными из различных монастырей, а число епископов (из коих ни у одного не было епархии, но все они приняли обет повиновения Колумбе) очень характерно в отношении к хаотическому состоянию ирландского христианства [о Колумбе см. ниже особую статью.]

Колумбу и его монахов можно считать вполне типичными, без какого-либо дальнейшего описания усвоенной ими системы, и не вдаваясь в дальнейшую их историю, в которой развитие было невозможно. Даже формальное объединение с Римом относительно дня празднования пасхи, которое состоялось на юге Ирландии в 636 году, а в Арма, на севере, в 697, не внесло в эту историю практической разницы. Рим отстоял далеко и не претендовал на право вмешательства, будучи лишь готовым высказать авторитетное мнение в невероятном случае обращения за таковым. С другой стороны поражение ирландской партии в Англии, в 664 году, оказало более действительное влияние на привлечете страны к европейской цивилизации. Кое-что все-таки следует сказать о монашеской жизни. Обыкновенный монастырь был окружен крепкой стеной из земли, или камня, внутри которой расположены были небольшие ульеподобные кельи, каждая для одного монаха, и различное число небольших прямоугольных церквей ²⁴ . Не было ни одной большой церкви, которая могла бы вместить всех для общественной молитвы. Часто бывали устрояемы цилиндрические башни, узкие и высокие (до 150 футов), – которые составляют характеристическую особенность этой архитектуры. Но помимо таких больших монастырей, или городов (civitates), как их называли (у ирландцев племенных, с их деревянными жилищами, не было ничего, соответствовавшего городам цивилизованного мира), – было огромное множество меньших, иногда помещавшихся на уединенных островках или же почти на неприступных скалах, равно как значительное число разбросанных келий, к обитателям коих народ прибегал за духовной помощью. Большая часть таковых, равно как и все маленькие монастыри состояли в зависимости от больших монастырей. Что касается до жизни монахов, когда они находились у себя дома, то можно лишь сказать, что определенного какого-нибудь правила у них не было, подобно Бенедиктинскому. Они вели самую простую жизнь, часто суровую и с сильной наклонностью к крайностям самоотречения, преобладавшего на Востоке. Повиновение аббату было безусловно необходимо и строго соблюдаемо; но он непрерывно давал разрешение на отлучки для занятия науками, для распространения Евангелия или же для отыскания уединения и перемены. Желание перемены, дух беспокойства, – по нашему мнению, – составляли самую характеристическую черту ирландских монахов; многие, по-видимому, блуждали без всякой цели; другие, с более определенным намерением, проникали все дальше и дальше в пустыню, или же навстречу опасности, подобно св. Колумбану, который поселился сначала в вогезских горах Лоррэня, затем в швейцарских лесах у Сэн-Галля и, наконец, между арианами Ломбардии, в Боббио на Аппенинах. Но стремление к уединенно с Богом увлекало монахов и еще далее. Когда норманны открыли Исландию, то оказалось, что ирландские монахи и там предупредили их. Для таких путешествий необходимо было запасаться провизией; но упование на Промысл было так живо, что они пускались по морю на ладье без весла или паруса; если таким образом они теряли свою жизнь, то доказывали, по крайней мере, свою преданность Богу. Даже в столь позднее сравнительно время, как 891 год, мы читаем в англосаксонской хронике, что три монаха добрались до Англии после семидневного путешествия. «Им хотелось, – говорили они, – побывать за границей из любви к Богу, а где? – для них все равно». Едва ли можно решиться на догадку, – сколько таких отважных смельчаков погибло.

В области мысли обнаруживалась такая же смелость духа. Средневековые легенды в большей своей части, суть произведения ирландского воображения. Значительная часть их замечательно увлекательна по своей красоте, зато другая выдается своей вычурностью. Они занимаются очень много видениями будущей жизни и более наказаниями, чем наградами. Ферзей (Furseus) – ирландец, поселившийся на небольшом клочке твердой земли в английских болотах для отшельнической жизни, составил ряд видений, завершившийся сочинением Данте. Их живости, без сомнения, много содействовала острая лихорадка, от которой Ферзей страдал в этом чумном воздухе. Видения Dongal’a носили тот же характер, только составлены были более тщательно. И это лишь образчики из весьма обширной литературы. Но самый высший полет ирландской фантазии обнаружился в путешествии св. Брендана. Среди апокалипсических чудесных рассказов об его путешествии по неизвестному западному морю, самым пресловутым оказывается повествование о его встрече с Иудою Предателем, которого он застал плывущим на льдине. Только однажды в год, – в тот день, когда он бросил свою одежду умиравшему от голода нищему, освобождался он от мук для прохлаждения. – Ирландская гимнология, хотя ее нередко портит искусственный стиль, также весьма часто прекрасна. Народный гений проявился также и в художестве. Самая высшая ступень, которой достигли каллиграфия и украшение манускриптов, оказалась доступной для ирландцев-списчиков. В лучших образцах их произведений, как, напр., Book of Kelts хранящейся в Дублине, красота и искусство кажутся решительно превосходящими силы человеческих рук. Были, сверх того, и серьезные успехи в литературе. Ирландцы не только сохранили, в своих копиях, множество древних текстов, со включением весьма чистого типа латинской Библии, но передали потомству также знание не одного греческого языка, но и еврейского, хотя последнего и не в таких широких размерах. Иоанн Скот или Эригена был единственным самостоятельным философом в эти темные времена. Дикиль (Dicuil), со своими точными сведениями о мире от Исландии до Пирамид, был наилучшим географом. Биографу св. Колумбы, Адамнану, мы обязаны значительной частью своих сведений об Иерусалиме в VII веке. Седулий представляет самый интересный литературный тип своего времени, ввиду его громадной начитанности и живости его мысли. Некоторые характеристические черты Ирландской церкви могут быть отнесены также и к более слабой церкви Британской. Её легенды похожи на ирландские; и в более ранние дни ирландского христианства британские наставники, вроде свв. Давида и Гильдаса (около 550 г.), переправлялись через канал для обучения молодой церкви; скоро, однако же, долг перешел на другую сторону: – ирландские наставники стали появляться для обучения британцев.

Не излишне упомянуть еще о монастырской жизни женщин. Она началась, как и следовало ожидать, в самый ранний период христианства в Ирландии; но первой великой покровительницею такой жизни была св. Бриджид или Бриджет, скончавшаяся около 523 года. Она, конечно, происходила из княжеского рода и основала великое аббатство в Кильдэре, – предположительно, – для мужчин и женщин и была главой этого учреждения. Она устроила также большое количество и других отдельных обителей для мужчин и женщин, оставив за собой и своими преемниками в Кильдэре власть над всеми ими. «Домашний епископ» аббессы, хотя и был подчинен ей, пользовался в Ирландии особенно почетным положением. Святая Бриджет, остающаяся доныне в числе самых популярных ирландских святых, была, впрочем, лишь одной из многих подобных ей. Монастыри, основанные ею, разделяли обычную участь ирландских монастырей. У всех них были свои ссоры и раздоры, но в отношении чистоты жизни не было скандалов ни между монахами, ни монашенками. Высокая репутация, отличающая Ирландию в этом отношении и в наши дни, приобретена была ею с самого начала.

Перейдем теперь к упадку этого анархического, хотя и солидного, типа христианства. К постоянной внутренней междоусобице присоединились вторжения норманнов, начиная с 795 г. Подобно грекам с их поселениями на всем побережья от Испании до Черного моря, – норманны укреплялись в гаванях, не проникая внутрь страны, и потому в конце концов не удерживались в своих укреплениях. Но весь восточный и южный берег Ирландии, от Вельфаста до Лимерика, был в их руках. Сначала они были язычниками, прославившимися своими разрушениями, но начальники, осевшие в Ирландии, состояли в непрерывной связи с темп, которые грабили Англию, и, подобно им, вошли в соприкосновение с христианством. Многие из обращений имели чисто политический характер, и долгое время в среде их оставалась могущественная языческая партия ; тем не менее христианство неуклонно распространялось. В 943 г. король дублинский Олаф был крещен в Англии; с этого времени, между норманнами в Ирландии преобладало не ирландское, а английское влияние; к кельтам они не только относились враждебно, но смотрели на них, как на низшую расу. В течение целого столетия ими не было принято мер к организации их церкви; только около 1040 г. король Ситрин, совершивши паломничество в Рим, пожелал, чтобы его дублинская церковь была организована и состояла в общении, на равных правах, с западноевропейской, и добился посвящения для Дублина епископа, которого епархия совпадала бы с размерами всего королевства. Где посвящение состоялось, – неизвестно; но не подлежит сомнению, что оно было совершено не в Ирландии и не ирландскими епископами. Преемник его был посвящен в Лондоне, в 1074 г., Ланфранком, – первым норманнским архиепископом в Кентербюри, – которому и обещал иерархическую зависимость. Скоро норманны Ватерфорда и Лимерика также пожелали иметь епископов и получили их таким же образом и на таких же условиях. Епископами обыкновенно были англо-норманны, проникнутые сознанием необходимости единения и дисциплины. Наконец, один из них, Гильберт лимерикский, бывший, ученик св. Анзельма Кентербюрийского, принял меры дли организации ирландской церкви. Он получил звание папского легата для Ирландии и около 1120 г. собрал ирландских епископов на собор, на котором было постановлено, что страна должна находиться в подчинении архиепископу Арма, так что норманнские епархии поступились своей независимостью, за исключением Дублина, который должен был составлять часть провинции кентербюрийской. Достигнутое на соборе соглашение Гильберту не удалось, однако же, провести в жизнь. Великие монастыри отнюдь не желали пожертвовать тем авторитетом своим, которым они располагали по всей стране.

Только св. Малахп ²⁵ успел ввести епархиальную систему. Это был ирландский монах и вместе аббат, научившийся от Гильберта преклоняться пред симметричностью римской системы и бывший интимным другом великого Бернарда клервосского, биографию которого он написал. Его избрали архиепископом Арма в 1134 г., и он уничтожил независимое положение тамошнего монастыря, сделав себя, как епископа, верховным правителем. В 1137 г. он отказался от архиепископской кафедры и перешел на место суффрагана в г. Доун (около Белфаста). Затем он совершил паломничество в Рим, посетив на пути Клерво, и, возвратившись в качестве папского легата, посвятил и это звание и свое личное влияние на проведение новой системы. До самой своей кончины в 1148 г. он оставался самым могущественным из всех духовных лиц в Ирландии. Пользуясь своими связями с св. Бернардом, он отправлял молодых монахов для тренировки в Клерво, а Бернард, со своей стороны, присылал монахов из Клерво для учреждения аббатств в Ирландии. Цистерийский (Бенедиктинский) порядок, заведенный в виде оппозиции кельтскому монастицизму, содействовал самым сильным образом вводимой перемене. В 1152 г. отправлен был в Ирландию папский первый легат, который и дал этой церкви существующее в ней доныне устройство, с 4-мя архиепископиями Арма (первенствующий), Дублин, Катель и Тюам. Таким образом, церковное подразделение вполне соответствовало гражданскому делению на провинции, и кентербюрийский архиепископ окончательно отказался от своих претензий на Ирландию. Но, хотя в общих чертах дело и было закончено, потребовалось еще много времени, прежде чем стало возможно настаивать на дисциплине. Сама страна была еще так сильно раздираема внутренней борьбой и влияние племенных монастырей было так велико, что никакая центральная власть не была в состоянии действовать успешно.

Наступила, наконец, пора и для Ирландии воспользоваться своим независимым положением. Мы видели, как норманнские рыцари, в своем рвении сформировать для себя княжества в Валлисе, принимали участие во всех племенных раздорах и вступали в родственные связи с валлийскими князьями. Дело доходило до того, что английские короли принуждены были чувствовать опасность для своего собственного авторитета и контролировать действия выходцев. Эти же рыцари взялись за подобный деяния и в Ирландии. Изгнанный из Лэнстера король Дермот поселился в Бристоле и отсюда делал всякие предложения земель, вместе с рукой своей дочери, тому, кто возвратит ему его королевство. Сын графа Пемброка, Ричард, прозванный «сильным луком» (Strongbow) принял предложение, собрал войско из норманно-валлийских искателей приключений и, отправившись с ним в 1169 г., имел полный успех. Сопровождавшие его удальцы вызвали, однако, дальнейшую борьбу в своих собственных интересах и, – при их искусстве в сооружении укреплений, чего ирландцы сами вовсе не знали, – скоро завладели значительной частью страны. Находясь в постоянных сношениях с английскими дворянами, которых король Генрих II всегда опасался, они сделались опасными для самого короля, и последний вынужден был пойти навстречу этой опасности. Правда, Генрих II сам раньше подумывал о присоединении Ирландии и в 1155 г. добился от папы Адриана IV (единственного папы из англичан) буллы, дарившей ему Ирландию, подобно тому как позднее Александр VI подарил Америку Испании и Португалии. Папы в то время были заняты ожесточенной борьбой с Фридрихом I германским, и так как Англия составляла их главный финансовый ресурс, то, конечно, им невозможно было отказывать в просьбах своих клиентов. Подыскали и благовидный предлог, который вопреки Синоду, собиравшемуся в 1152 году, гласил, что «Генрих II мог бы потрудиться для расширения пределов церкви, научая истинам христианства грубый и невежественный народ и содействуя этим истреблению плевел зла на ниве Божией». На самом деле папа или вовсе не заботился или слишком мало думал об отдаленном острове. Но и Генрих II был слишком занять своими континентальными войнами, чтобы воспользоваться этим даром, прежде чем сильная рука не вынудила его к тому.

Серьезного сопротивления он не встретил, был признан за владыку всеми ирландскими вождями и на соборе в Кателе было, между прочим, решено употреблять в Ирландии литургию английской церкви. Это было в 1172 г. Но ни Генрих II сам, ни его преемники даже не пытались превратить номинальную свою власть в действительную. Они держали в своих руках Дублин, с частью восточного побережья, и несколько главных городов в других местах, так что норманнские искатели приключений, которые скоро освоились со страной, могли делать, что хотели. В случае восстания старались лишь поссорить одного предводителя с другим, и английское правительство считало свое дело сделанным, когда Ирландия была парализована и не в силах совершить нападения на Англию. Анархия, таким образом, процветала и распространялась и на церковь. Не было возможности настоять на пользовании новым устройством церковного управления и богослужения. В таком положении дело оставалось до XVI столетия. Зато Тюдоры, первые из английских монархов, которые были в силах завладеть Ирландией, ввели в нее не только порядок, но и реформацию. С этого времени ирландцы впервые ощутили в себе преданность Риму. Отчасти она объясняется нерасположением ко всему английскому, отчасти же испанскими интригами, так как Испания всегда пользовалась Ирландией, как орудием против Англии. Церкви и предоставленные на их содержание имущества принадлежали незначительному меньшинству, которое удержало в своих руках назначение на епископские кафедры. Большинство начало назначать своих епископов, и с того времени до настоящих дней в Ирландии всегда были соперничествовавшие иерархии. Одним из средств, к которому прибегло английское правительство для удержания страны за собою было конфискование земель, принадлежавших вожакам, и пожалование оных дворянам английского происхождения, у которых кельты занимали положение крестьян. Чрез это во всей Ирландии, за исключением северо-восточной части, аристократия с ее ближайшими служилыми людьми принадлежала одной церкви, а народная масса другой. Но в 1608 г. король Иаков I, вследствие великого восстания в Эльстере (Ulster), сослал в ссылку все население северо-восточной части и заменил его английскими и шотландскими переселенцами. Таким образом в этой части, столицей коей состоит Белфаст, только ничтожное меньшинство составляют римские католики. Это самая богатая и самая цивилизованная часть Ирландии. В настоящее время насчитывается около 3.000.000 римских католиков и свыше 1.000.000 принадлежащих другим исповеданиям. Почти 600.000 человек принадлежат ирландской церкви, которая находится в общении с англиканскою церковью, и 400.000 пресвитериан – потомков шотландских переселенцев. Ирландская церковь обратила две архиепископская кафедры в епископии и объединила мелкие епархии. Ныне в ней два архиепископа (Арма и Дублин) с 11 суффраганскими кафедрами. У римских католиков 4 архиепископа с 23 суффраганами. В 1871 г. состоялось прекращение господствующего и государственного положения ирландской церкви; но хотя число священников сократилось, вследствие закрытия многих приходов, где вовсе почти не оказывалось последователей этой церкви, последняя, однако, не пострадала от этой меры. Она чувствует свою мощь и широко поддерживается как собранными капиталами, так и ежегодными приношениями. Естественно, что находясь в среде большинства политически и религиозно враждебного, она склоняется своими симпатиями к той секции англиканской церкви, которая наиболее противодействует Риму.

Перейдем теперь к последнему предмету нашего обзора – кельтской церкви в Шотландии. Следует припомнить, что это не была еще объединенная страна. На крайнем северо-западе проживали южные пикты, христианство которых вело свое начало от св. Ниниана, как уже было сказано. Восточное побережье от Форта на юг, включая и Эдинбург, составляло часть английского Нортумбрианского королевства и имело быть обращено в христианство, как мы сейчас увидим, кельтскими миссионерами. Между этими двумя государствами находилось британское Стратклайдское королевство, большую часть которого составляла долина реки Клайд. Столица помещалась на крепкой скале в Думбартоне, самой северной части королевства, церковным же центром был Глазго. Не мешает сказать несколько слов касательно истории этого королевства. До сражения при Честере в 613 г. христианским британцам принадлежала вся земля от самого Валлиса на север вплоть до Стратклайда. Победа, одержанная нортумбрианскми англичанами, разорвала эту связь и сопровождалась завоеванием северо-западной части Англии. Таким образом, Стратклайд оказался совершенно изолированным, но удержал свое британское христианство, а на несколько поколений и свой британский (или валлийский) язык. Насколько близка была связь с Валлисом, – доказывается деятельностью в обоих государствах св. Кентигсона, основателя валлийской кафедры в Сент-Асафе, равно как и в Глазго ²⁶ . Это британское королевство, равно как и страна южных пиктов около Витерна, были христианскими; англичане же на южном побережье были язычниками, так же как и подданные великого королевства северных пиктов, столицей которого был Инвернес и которому до некоторой степени подчинялись и все остальные жители страны.

Но ни одно из них не содействовало объединению. Последнее должно было прийти из Ирландии. Еще до 500 г. началась иммиграция с севера в территорию пиктов. Христианские скотты последовательными партиями заняли страну, известную ныне под именем Аргайл (Argyll), вопреки противодействию пиктов. Сначала они состояли в тесной связи со своими соплеменниками в Ирландии, иногда подчиняясь им, а иногда ведя борьбу против них; с пиктами же они, конечно, находились всегда во враждебных отношениях. После нескольких неудач, им удалось укрепить свое положение, главным образом благодаря посредничеству св. Колумбы. Мы уже упоминали о его деятельности в Ирландии; упомянули также об его поселении в Иона (Ну). Родственная связи его с князьями эмигрировавших скоттов – ветвью его собственного племени, равно как и его влияние на пиктского короля Бруда, об обращении коего в христианство мы сейчас не будем говорить, – дали Колумбе возможность добиться со стороны Ирландии признания независимости нового королевства, а от Бруда – уступки захваченной ими территории. Таким образом, царство скоттов прочно утвердилось, а Колумба, со своей стороны, содействовал дальнейшему его продолжению коронованием Айдана, как короля, в 574 г. Это было первой религиозной церемонией такого рода во всей истории британских островов. Долгим процессом наследования посредством браков и завоеваний небольшое королевство это поглощало пиктские и британские территории северной Британии и даже часть Нортумбрии, образовав чрез это Шотландию (как она стала называться с тех пор) в одно целое, которое усвоило себе в качестве национального названия имя ирландских эмигрантов V-ro века.

Но возвратимся к св. Колумбе, который поселился в Иона ²⁷ в 563 году и получил в законное владение эти острова в 565 г. после обращения пиктского короля Бруда (Brudeus) в Инвернесе. Это обращение было самым важным событием в жизни св. Колумбы и, несмотря на чудесный элемент в рассказе об этом, факты события ясны. Сначала было обычное в те времена опасение со стороны короля, что его обворожат, а когда опасение прошло, то последовало также обычное по тем временам обращение всего народа, во исполнение повеления государя. Об учении Колумбы нам мало известно; мы знаем только, что ему нужен был переводчик для беседы с пиктами. На обращение всего более повлияли его суровая жизнь и слава о сотворенных им чудесах. У него несомненно была кельтская сила предвидения (second sight), чем бы ни объяснялось это явление ²⁸ . До нас сохранилась пространная биография Колумбы, написанная Адамнаном, преемником его по аббатству в Иона. Она разделена на три книги, в коих перечисляются его пророчества, чудеса и видения, но среди всех поразительных рассказов можно легко заметить черты благочестия, составлявшие основу его характера. Патетическое и несомненно верное описание его кончины напоминает не менее знаменитую кончину Беды Достопочтенного. Но большая часть повествования – обычная народная поэзия (folklore), морские чудовища и корабли, плавающие против ветра, камни, сделавшиеся целительными после того, как Колумба благословил их, и под. Некоторые же эпизоды прямо скопированы со Свящ. Писания, как, напр., укрощение бури, удар в скалу и источение воды из нее, проклятие грешника, который немедленно вслед за тем пал мертвым. Значительная часть также доказывает лишь проницательность или силу его характера, которые представлялись его простым последователям в качестве сверхъестественной силы. Колумба скончался в 597 г. – том самом, когда в Англии высадился св. Августин, миссией которого было закончить христианизацию Британии.

Деятельность его не была лишь одним личным делом. Большая часть его забот состояла в распространении монашества ирландского типа по землям пиктов и скоттов. Основанные им монастыри, как и ирландские, были под контролем его и его преемников, аббатов Иона, который он избрал центром своей «familia». Где бы монахи ни находились, – в монастырях ли, или занимались проповедью в других местах, и в каком бы чине ни состояли – епископы или послушники, – они подчинялись аббату Иона. Власть последнего не определялась какими-нибудь писанными правилами, а зависела скорее от личности аббата. «Правила» Колумбы не более как ряд положений, которые он олицетворял в строжайшем приложении к своей собственной суровой жизни. Для него самого, как и для всех истинных монахов его времени, жизнь должна была быть намеренно окружена трудностями и походить на жизнь походного солдата. Не проходило и часу без молитвы, чтения, письма или какого-либо иного занятия. Даже для ирландских монахов, привыкших к трем постам, – по 40 дней каждый, – непрестанные упражнения Колумбы в постах и бдениях казались превосходящими человеческие силы. Тем не менее, при всем отсутствии у него мирского духа, он был полон национального аристократическая чувства и до такой степени внедрил его в свое общество, что из 8 преемников его только один не принадлежал к его княжескому роду. Определенной какой-нибудь организации для распространения и управления церковью не было: все зависело от преданности делу и способностей предприимчивых монахов, из коих каждый сооружал для себя келлию и обучал своих соседей, продолжая состоять в зависимости от Иона и от времени до времени посещая этот центр, из которого по временам посылались епископы или другие монахи для обозрения. Но во всем этом не было и попытки ввести какую-нибудь систему, и историю церкви можно проследить лишь в основании других аббатств – дочерей Иона и в именах (редко можно найти что-нибудь, кроме имени) основателей различных церквей. Последние отличаются приставкой Kil (cella) перед именем основателей, напр., Kilmarnock. В более позднее время, точно так же, как и в Ирландии, стали смотреть на эти названия, как на имена святых, которым церкви были посвящаемы, согласно всеобщему обычаю. Таким образом, в Шотландии, подобно тому, как и в других кельтских странах, появилось множество «святых», о жизни которых в средние века составлялись целые легенды. Эта церковь удержала свои кельтические особенности до 710 г., когда пиктский король Нектан последовал примеру Северной Англии, которая уже в 664 г., на соборе в Витби, порвала всякие связи с обычаями Иона. Нектан настоял на введении римской системы, которая в 714 г. была усвоена в самом Иона и по всему небольшому королевству скоттов.

Нельзя, однако же, думать, чтобы это присоединение повело к более тесной связи с западным христианством или к усовершенствованно в организации. В те смутные времена, когда между отдельными королевствами шли постоянные войны и особенно в VIII столетии, когда норманны производили свои нередкие нападения и несколько раз сожигали Иона, прогресс был невозможен. Точно также и предположенное разделение Братании на две церковные провинции, причем северная – иоркская – должна была состоять из 12 епархий, не осуществлено было на практике. Даже по установлении их положения, архиепископы иоркские не имели почти никакой силы до времен св. Маргариты. Прогресс проявлялся лишь в основании монастырей по типу Иона или кулдеев (см. о них ниже). Почти до 900 г. аббат Иона продолжал быть главою Кельтской Шотландии. Лотиан (на юго-востоке) оставался еще, как известно, английским. После этого времени приматство присвоено было епископу Сэнт-Андрюсскому, хотя все еще пока не было определенных епархий, и Иона, пострадавший так много от норманнских набегов и потерявший свою власть над колумбанскими монастырями в Ирландии, утратил и свое значение. Но теперь дошла очередь для самой Шотландии принять свою окончательную форму. Малькольм II (1005–1034 г.) увеличил ее до постоянных размеров, и так как отвоеванный им у Англии земли были самые богатые и наиболее цивилизованные, то их влияние распространилось и на кельтские его владения. Эдинбург сделался столицею, а северно-английский диалект стал национальным языком. Решительные меры относительно церкви были приняты Малькольмом III (1057–1093 г.), супругом св. Маргариты. Эта королева, двоюродного внука Эдуарда-Исповедника – последнего из мужской линии древней английской династии, вышла замуж за Малькольма около 1067 г., будучи вынуждена бежать из Англии после норманнского завоевания, и умерла в 1093 г. ²⁹ .

Она обладала замечательной силой характера и употребила все усилия на то, чтобы обангличанить и цивилизовать подданных ее мужа. Считая своим долгом привести шотландскую церковь в полное соответствие с западным христианством, она заменила кулдеев и других кельтских монахов бенедиктинцами или же монахами, следовавшими Августиновским правилам. Собрано было несколько синодов, на которых кельтические обычаи были воспрещены. Древний евхаристический обряд, который ее жизнеописатель называет «варварским», был отменен и с таким успехом, что и никаких следов его не остается. Отменен был также и странный шотландский, обычай – воздерживаться от причащения в день св. пасхи, во внимание к особенной святости этого праздника, особенно ввиду увещания 1Кор.11:29. Происхождение этого обычая совершенно неизвестно. В то же самое время было постановлено начинать великий пост, как это было повсюду на Западе с VII столетия, со среды первой недели (Ash Wednesday), между тем как шотландцы начинали его с понедельника 2-й. Другие перемены не обозначены; но целью королевы и ее советников было уничтожить самую память об обычаях, которые они ненавидели, и цель была вполне достигнута. В 1093 г. не только умерла королева, но скончался также и последний кельтский епископ Сэнт-Андрюсский. Кафедра оставалась незанятою до 1109 г., когда она предоставлена была духовнику покойной королевы, англичанину Тюрготу. Сделано было затем правильное распределение границ епархий, и страна постепенно была ассимилирована обычному типу. До 1188 г. церковь шотландская состояла в зависимости (хотя и протестовала против этого и часто вовсе не подчинялась распоряжениям своего митрополита) – от Иорка. Но в означенном году папа Климент III провозгласил ее национальной церковью; впрочем, он не назначил для нее примата и собрание соборов ограничил лишь редкими случаями посещения страны папскими легатами. Это ограничение было устранено в 1225 г., когда епископам дано было разрешение выбирать из своей среды одного для председательствования на их собраниях с титулом «консерватора». Только в 1472 г. Шотландия сделалась церковной провинцией, причем в Сэнт-Андрюсе была учреждена архиепископия. К этому времени шотландская церковь потерпела полное извращение: нигде не было таких злоупотреблений, как там, зато и возмущение против них нигде не отличалось таким насилием. Кальвинистскую реформацию в Шотландии можно почти назвать новым обращением страны в христианство. Трудно сказать, насколько упадок средневековой церкви в Шотландии зависел от несочувствия к ней со стороны народа, который не мог не видеть, что английские и норманнские пришельцы приглашались туда для уничтожения древних обычаев страны. Что народ чуждался церкви, – не подлежит ни малейшему сомнению; но кровопролития и измены, которыми так особенно изобильно переполнена шотландская история, зависели не столько от извращенного христианства, сколько от игнорирования последнего. Реформация в Шотландии, во всяком случае, не пощадила, как в Англии, ни единого остатка от прежней системы и не умерялась ни уважением, ни сожалением к той церкви, которая уничтожалась ею.