Иосиф Флавий

Иосиф Флавий – иудейский историк и священник, современник Апостолов, родился в 1-й год царствования римского императора Калигулы (37–38 г. по Р. Хр.). Его отец, Матфий, принадлежал к первой священнической чреде из 24-х, причем род его был «знатнейшим» из всех, носивших имя этой чреды, колен. По матери был он, кроме того, и царской крови, так как один из его предков (Матфий) имел женой дочь первосвященника Ионафана, отец коего (Маттафия) был родоначальником владетельного дома «Асмонеев», долгое время соединявшего и царское и первосвященническое достоинство (со времен Симона, брата Ионафанова, до Ирода). В юности Иосиф получил блестящее раввинское воспитание, успехам которого весьма много должна была способствовать несомненная даровитость юноши. 16-ти лет любознательный юноша знакомится с учением и жизнью известнейших тогда религиозных партий – фарисеев, саддукеев и ессеев, и 3 года проводит в уединении у некоего пустынника Ваннуса (или Вануса), довершив под его руководством дело своего развития нравственным усовершенствованием своей личности, в строго-замкнутой жизни аскета. На 19 году жизни мы опять видим его в партии фарисеев, к которой окончательно примкнул он по влечению своей живой, честолюбивой, жаждавшей деятельности, натуры и в виду наибольшего влияния на народ именно этой партии. К этому же времени, – вероятнее всего, – может быть отнесено и весьма широкое ознакомление его с современной греческой образованностью, благодаря которой Иосиф особенно должен был придти к мысли внести свою долю труда в ту область, где он обещал быть столь компетентным и плодотворным.

Около 63 года (то есть почти одновременно с Апостолом Павлом), на 26-м году жизни, Иосиф путешествовал в Рим с ходатайством об освобождении некоторых близких ему священников, арестованных Феликсом и, заручившись – при посредстве некоего иудеянина-актера [Алипура], – сильной протекцией в лице императрицы Поппеи, достигает пред императором своей цели и возвращается опять в отечество. Вскоре после этого загорелось восстание в Иудее, давно уже глухо бродившее в Палестине и имевшее своей целью свержение ненавистного ига Рима (66 г. по Р. X.). Захваченный этим политическим движением, Иосиф по своей деятельной натуре не мог оставаться безучастным зрителем завязавшейся в его отечестве трагедии, хотя укоренившиеся симпатии к Риму и чувство признательности за недавнюю милость некоторое время сдерживали порывы возбужденного патриотического чувства. Однако обстоятельства в союзе с его природными наклонностями, тщеславием и честолюбием скоро вынудили и его принять участие в движении – сколько для того, чтобы управлять им, как и для того, чтобы не оставаться без всякого значения. Положение его вначале было так же трудно, как важно полученное им назначение. На его долю выпало – в достоинстве предводителя – организовать восстание в Галилее, которая и более всего находилась в опасности, пред первыми натисками римской армии, и менее всего была надежна по состоянию умов и по слабости, или неприспособленности и беззащитности укреплений. При всем этом в Галилее удалось порядочно задержать успехи пресловутого римского оружия, и – несмотря на то, что галилейские города один за другим переходили в руки Веспасиана, – горсть храбрецов, засевших в крепости Иотапата, противопоставила воинскому искусству и мужеству непобедимых римских легионов самое отчаянное сопротивление. Наконец, когда пала и эта крепость, Иосиф открыто отдался римлянам и в качестве пленника отведен был в лагерь римский. Из первой встречи его с Веспасианом довольно характерна записанная им маленькая подробность, весьма важная для всей дальнейшей его судьбы, а вместе – и для характеристики этого лица. Среди криков толпы солдат, разъяренно требовавших смерти ведомого пленника, преодолевая смущение и робость, и с удивительно-искусной неподдельностью разыгрывая пред победителем роль пророка, он «вдохновенно» предсказывает Веспасиану в скором времени наследие императорской власти. Было ли слишком властно-убедительно само по себе это пророчественное приветствие, или слишком польщено было им так податливое на похвалы самолюбие будущего кесаря, – только ласкательство это, во всяком случае, удачно рассчитанное именно на самолюбие, возымело свое действие и в связи (как кажется) с другими побуждениями победителей не только спасло Иосифу жизнь, но и подготовило ему редкие почести.

Почетным пленником, он во все остальное течение иудейской войны всюду сопровождает Веспасиана, оказывая ему, а потом сыну его Титу важные услуги, в роли парламентера при осаде Иерусалима. Когда Веспасиан сделался императором, Иосиф получил полную свободу в качестве императорского вольноотпущенника, при чем усвоено было ему и фамильное прозвание Веспасиана «Флавий». При взятии Иерусалима Тит позволил ему «взять, что он хотел», а он взял «некоторые священные книги» и исходатайствовал освобождение многих знакомых ему пленников. Еще щедрее одарен был Иосиф по возвращении вместе с Титом в Рим. Веспасиан дал ему помещение в собственном своем прежнем дворце, право римского гражданства и назначил ему годовое содержание, подарив также участок земли в Иудее. Наконец, в самом Риме в честь Иосифа (и в признательность за литературные заслуги) была воздвигнута даже колонна с его статуей. Об отношениях к Иосифу последующих императоров ничего не известно. Остается невыясненным также вопрос о его смерти; только то несомненно, что в первое десятилетие II века он был еще жив, так как его автобиография написана по смерти Агриппы II, а этот умер в третий год Траяна (100 по Р. X.).

Литературные труды Иосифа стяжали ему по справедливости бессмертие в науке, хотя в них много материала несовершенного и даже прямо невыгодного для его личной и литературной чести. Важнейший из этих трудов носит название «Иудейская Археология» (Иудейские Древности) и обнимает в ХХ-ти книгах историю иудейского народа от начала мира до разгара роковой войны против римлян в 66 году. Первые 10 книг идут параллельно библейской истории, доводя ее до конца вавилонского пленения; 11-я повествует о судьбах иудейства от Кира до Александра в.; 12-я продолжает это повествование от Александра в. (323 г. до Р. Хр.) до смерти Иуды Маккавея (161 г.до Р. Хр.); 13-я – до смерти Александры (69 г.до Р. Хр.); 14-я – до вступления на престол Ирода в. (37 г. до Р. Хр.); 15, 16 и 17-я – обнимают правление Ирода в. (37 до до Р. Хр. – 1 г.); последние три – период от его смерти до 66 г. по Р. X.

В тесной связи с «Археологией» состоит другой капитальнейший его труд «О войне иудейской», в VІІ-ми книгах. 1-я книга выслеживает начальные столкновения Иудеи со своими врагами от времени Антиоха Епифана (175 – 164 до р. Хр.) и до смерти Ирода, 2-я продолжает повествование до начала восстания (66 г.) и обнимает еще первый год войны (66–67). 3-я книга описывает военные действия в Галилее (67 г.); 4-я – перенесение войны в Иудею до совершенного изолирования Иерусалима; 5 и 6-я – осаду и разрушение города и храма; 7-я дает эпилог войны до уничтожения последних следов возмущения. В тесной связи с этим сочинением в свою очередь стоит «Жизнь» Иосифа Флавия (автобиография). Далеко отступая от того, чтобы действительно давать полное жизнеописание Иосифа, эта «Жизнь» останавливается почти исключительно на его деятельности – в качестве организатора и предводителя восстания в Галилее 66–67 г. до враждебного столкновения с римлянами (7–54 §§), и только в виде как бы введения и заключения к этой общей идее содержания присоединяются краткие биографические заметки в начале и конце сочинения (1–6; 55–56 §§).

Несколько особняком от доселе рассмотренных трудов стоит не менее замечательное произведение Иосифа «О древностях иудейского народа против Апиона», в 2-х книгах. Сочинение представляет собою апологию иудейства, направленную не только против александрийского грамматика Апиона и его клевет на иудейский народ, но и вообще против господствовавших тогда грубых предрассудков и ненавистнических представлений касательно иудеев. Сочинение обильно любопытными извлечениями из светских авторов, подтверждающих многие национальные предания евреев и большей частью потерянных для нас в подлинниках, что́ придает этому сочинению Флавия особенный интерес.

Что касается еще нескольких трудов, приписываемых Иосифу (4-я книга Маккавеев и др.), то принадлежность их этому автору отвергается наукой, а это устраняет необходимость и говорить о них. Для надлежаще-правильного и полного представления об Иосифе Флавии, как историке, и значении его писательской деятельности необходимо дать хотя маленькую характеристику его личности и важнейших трудов.

В качестве «знаменитого историка иудейского», в продолжение целого ряда веков Иосиф был, можно сказать, самым популярным автором после Библии и св. отцов церкви. Совершенно избавленный от всякой критики, он имел среди первовековых христиан значение, как единственный писатель, впервые представивший всю библейскую историю в одном ясном, последовательном и целостном рассказе, более или менее чуждом всего отвлеченного и мало-занимательного, дававший незаменимое и существенно-необходимое пополнение недостающего между Ветхим и Новым Заветом, а своим увлекательно-назидающим рассказом о падении иудеев и храма представлявший даже столь сильный довод за истину Евангелия. Неудивительно, что ради уже этой невольной проповеди Иосифа церковные писатели увенчивали его столь щедрыми похвалами, а блаж. Иероним в своем каталоге церковных писателей помещает имя Флавия наряду с философом Сенекой, между Иоанном Богословом и Климентом римским, обеспечив – в силу своего авторитета – это положение Флавию, вплоть до самых средних веков в исторической науке.

Только к концу ХVІІ века, когда наука стала ближе и непосредственнее знакомиться с Иосифом, началось критическое отношение к этому писателю, установившее немало новых важных суждений о нем, от части благоприятных для славы его, как историка, от части неблагоприятных. Изменилось многое и во взглядах на личное достоинство и характер Иосифа, что имеет столь важное значение и для характеристики его трудов. Установлено доподлинно, что, отличаясь фарисейским тщеславием и беззастенчивым самообольщением, Иосиф напечатлел эти личные недуги соответствующими недостатками и в своей «Археологии», замалчивая и искажая в иудейской истории все, что могло производить – по его мнению – невыгодное впечатление на его светских читателей (римлян) и, наоборот, преувеличивая многое, что казалось ему выгодным для произведения наиблагоприятнейшего относительно иудеев впечатления. С другой стороны, щадя чувства римлян, по отношению к которым положение его было крайне щекотливо, после перехода на их сторону, сопровождавшегося изменой отечеству, Иосиф, естественно, старался угодить и римлянам, а это поневоле вынуждало иудейского историка многое говорить об этих врагах и истребителях его народа не так, как бы сказал писатель, менее заинтересованный в римской чести. Есть и другие, важные для историка, достоинства, которыми Иосиф не отличался, хотя в извинение его здесь должно сказать, что и вообще нельзя предъявлять к писателям того времени более идеальных требований, нежели те, каким часто мало удовлетворяют и современные писатели. Все вообще недостатки Иосифа, характеризующие его «Археологию» и могущие делать этот важнейший труд в руках неопытных потребителей даже вредным для исторической истины, – можно подвести к трем главным группам: а) тенденциозность, б) некритичность, в) непрагматичность.

а) Находя объяснение в личном характере и щекотливом положении Иосифа после войны, особенно первый его недостаток резко бросается в глаза и портит громадное значение Иосифова труда. Примеров данного рода такое множество, что можно ограничиться лишь наиболее яркими. Напрасно опасаясь показаться в своем рассказе слишком смешным и невероятным, он старается или прямо устранить все чудесное в Библии, или высказывается о нем с такою нерешительностию, что всякому оставляет право смотреть на библейский рассказ, как на басню; с другой стороны, он настолько при этом умеет быть непоследовательным, что – где кажется ему нужным – увеличивает чудесность, даже выдумывает и утилизирует (взлелеянные крайне расходившеюся народной фантазией в преданиях) небывалые чудеса, безразборчиво сваливая все в одну кучу с материалом библейским, имеющим гораздо более серьезное и неприкосновенно-исключительное значение. Вот примеры. Неустранимый рассказ Моисея о переходе чрез Чермное море он ловко обходит, сопоставляя этому переходу будто бы подобное событие, имевшее место в истории Александра в., пред которым, по свидетельству его историков, также отступило Памфилийское море. Моисей – далее – делает в пустыне воду удобною для питья после того, как заставляет вычерпать большую ее часть, убеждая иудеев, что Бог дал бы им хорошую воду, если бы они сами протянули руку. Агарь, заблудившаяся в пустыне, находит пастухов, которые и заботятся о ней. Ангел-истребитель – 2Цар.19:35 – превращается в язву, свирепствовавшую в лагере Сеннахирима; многие чудеса пророков Илии и Елисея проходятся молчанием, особенно вознесение первого; пребывание Ионы во чреве китовом упоминается почти с выражением сомнения: факт превращения Навуходоносора в звероподобное состояние обходится с ловкостью, поистине тонкой, и т. д... В контраст такому извращению чудесного, находим у него, наоборот, такие бесцеремонные его преувеличения. Все животные обладали даром слова до падения человека; тьма египетская была так густа, что люди погибали, не будучи в состоянии дышать плотным воздухом; волосы Авессалома были столь густы, что остригались каждые 8 дней. В сражениях, не довольствуясь весьма значительными цифрами текста, Флавий допускает убивать везде неисчислимое множество врагов и ни одного еврея...

Угождая вкусам и самолюбию читающей публики и в то же время стараясь выставить иудейский народ в наибольшей почетности, Флавий тщательно изглаживал и ослаблял все, сколько-нибудь могущее компрометировать его славу. Стараясь устранить от израильтян всякую даже тень упрека в религиозном непостоянстве и наклонности к идолопоклонству, Иосиф смело уничтожает следы последнего на всем протяжении иудейской истории. Рахиль захватывает идолов своего отца не как предметы суеверного почтения, а с тем, чтобы иметь средства угасить гнев Лавана на случай настижения беглецов. Медный змий не упоминается вовсе ни в истории Моисея, ни – Езекии, равно как культ Молоха и золотой телец Аарона. В рассказе о переселении жителей Дана случай относительно истукана Михи замолчан; то же и в случае с Гедеоном. Замалчивается и грустный факт кровосмешения Иуды с Фамарью, ввиду его неблагоприятного впечатления для истории дома Давидова; слегка упоминаются кровосмешение Лота и инцидент Вениамитян, с опущением в последнем существенных черт оригинального рассказа... Не сам Самуил налагает руку на Агага, и казнь этого царя – простая месть, ничего общего не имевшая с действиями религиозными; об убийстве Моисеем египтянина умалчивается; блудница Раав выступает честной содержательницей гостиницы; краеобрезания филистимлян, истребованные Саулом за свою дочь у Давида, преувеличиваются в 600 голов врагов, из опасения быть слишком оскорбительным для слуха читателей, но при желании казаться верным оригиналу. Верх бесцеремонности в злоупотреблениях данного рода представляет измышление, будто законодавец запретил иудеям осмеивать или охищать богов других народов ⁶.

Кроме этих, так сказать, отрицательных усилий панегиризировать свою израильскую историю, Иосиф с другой стороны употребил все усилия провести свою мысль и положительными доводами. С этою целью он наделяет всех важнейших героев своей истории выдающимися славными чертами, необыкновенной мудростью, философским умом, риторским талантом, крупными учеными заслугами и открытиями и т. п. Адам является у него не только великим мудрецом, но и пророком и астрономом. Подобным образом наделяются выдающимися философскими или риторскими и астрономическими знаниями и способностями Авраам, Моисей, Давид, Соломон и т. д. – везде с явной целью приравнять ветхозаветных мужей к светским языческим знаменитостям, что неизбежно вызывает массу натяжек и всевозможных несообразностей.

б) Другой важнейшний недостаток – некритичность Иосифа – от части общий у него с другими историками древности – сказался особенно в крайней безразборчивости при пользовании материалами для своей работы. Даже в тех многих случаях, когда ему вполне достаточно было главного и почти исключительного по авторитетности источника – Библии, Иосиф обращается к преданиям и измышлениям собственной и народной фантазии, – не только таким, где можно видеть не столь греховное усилие пополнить или пояснить Библию, но и таким, которые ее прямо извращают и даже исключают, состоя с нею в непримиримом противоречии. И всю эту безобразную массу всевозможных фантастичных измышлений, о каких дают понятие перлы пресловутой раввинистической литературы, Иосиф имел смелость ставить на одну доску с Библией и уверять в согласии с откровенной истиной. Не менее сего он весьма мало умел или старался разбираться и в материалах светской литературы, которой очень много пользовался, и принимал из нее многое совсем не по достоинству и без должной критики и беспристрастия. Все это немало портит его труд и затрудняет пользование им в целях библейско-исторической науки.

в) Наконец, третий важный недостаток Иосифа, как историка, – непрагматичность, выразившаяся в неумении его расположить свое повествование по законам исторической последовательности и естественности, в более или менее строго-логической (прагматической) связи и зависимости фактов и событий, причин и следствий. Этот недостаток Иосифа мог бы вовсе не ставиться ему в вину, если бы он ограничивался только неустрашимой и доселе неспособностью многих историков удовлетворить всем требованиям идеальной истории. Но Иосиф не может быть оправдан за то, что допущено им не по указанной неспособности, а по сознательному намерению представить дело так, как требовали не научные, а его личные интересы и пристрастные взгляды. Так, он, разуверившись в надежде на пришествие Мессии, совершенно изгоняет из своей истории всякую мысль о Нем, игнорирует совершенно пророческую и прообразовательную сторону этой истории, что во многих местах вынуждало его или совершенно замалчивать мессианские идеи и события, или истолковывать их с самыми вопиющими натяжками и несообразностями. И это не только с точки зрения христиански-просвещенного ума, но и с точки зрения обще-иудейских заветнейших надежд и жизненно-несокрушимых убеждений. Вот почему, здесь Иосиф не для христиан только, а и для самих иудеев – был и остается предателем иудейства и отступником – в смысле гораздо более серьезном, нежели только переход на сторону и под покровительство Рима в те моменты, когда другие его братья так трогательно несли на костер отечества свою жизнь, душу и Кровь...

Все эти недостатки и слабости трудов Иосифа, тем не менее, не лишают права, по устранении их, признать эти труды высокоценным вкладом в сокровищницу библейско-исторической науки. Вот почему справедливо, в ряду источников библейской науки, Археология Флавия занимают самое почтенное место после Библии. Это не просто источник, но источник важнейший, без которого названная наука была бы во многих пунктах столь же бессильна и немыслима, как и без Библии. Такое драгоценное значение труды Иосифа имеют особенно во второй своей половине – с того момента, на котором обрывается Библия, оставляя читателя в совершенной неизвестности относительно почти 1 1/2 векового периода до предопределенного окончания «полноты времен». И если бы не эти произведения Иосифа, то, по признанию библеистов, мы были бы совершенно не в состоянии представить историю после маккавейского периода, даже в главных ее моментах. К счастию, столь важные труды уцелели для науки всею полностью, и при надлежащей умелости употребления, более или менее обстоятельно поведают нам и то, что знать так интересно и необходимо за пределами книг библейских!..

Архим. Иосиф (Петровых)