Комитет секретный цензурный при Св. Синоде

Комитет секретный цензурный при Св. Синоде. 22 февраля 1848 года в Петербурге было получено известие о провозглашении французской республики, а 27-го был уже составлен комитет для рассмотрения «правильности действий цензуры по части журналистики». Этот временный ревизионный Меншиковский комитет чрез месяц уступил место постоянному «Комитету 2 апреля 1848 г.», существовавшему до 1855 г. Цель, характер и полномочия комитета определялись следующими тремя положениями: 1) Цель комитета есть высший, в нравственном и политическом отношении надзор за духом и направлением нашего книгопечатания. 2) Комитет, не касаясь предварительной цензуры, рассматривает единственно то, что уже вошло в печать, и о всех наблюдениях своих доводит до Высочайшего сведения. 3) Комитет, как установление неофициальное и негласное, не имеет сам по себе никакой власти, и все его заключения вступают в силу лишь чрез Высочайшее их утверждение. Надзору верховного секретного комитета, по прямому смыслу положения, была подчинена и область духовного книгопечатания. Так и было в действительности. Но это вмешательство начало все более и более тяготить ревнивого к власти тогдашнего синодального обер-прокурора графа Н. А. Пратасова. Он стал предпринимать попытки к более точному разграничению сфер влияния. И, в результате, спустя три года после возникновения комитета 2 апреля 1848 г., ведомство православного исповедания обзавелось собственным и вполне аналогичным ему комитетом 4 апреля 1851 года. История образования его такова.

В начале 1849 года Пратасов обратился со всеподданнейшим докладом, «не благоугодно ли будет, в ограждение общей пользы, Высочайше повелеть, чтобы из выходящих в здешней столице духовных сочинений те, кои заключают в себе места гражданско-политического содержания, были сверх духовной цензуры предоставляемы рассмотрению опытных и сведущих светских сановников, кого Вашему Величеству благоугодно будет для сего назначить». Государь предоставил отправлять подобные сочинения на рассмотрение существующего по части цензуры комитета под председательством д. т. с. Бутурлина.

Занявшись разбором проповедей, этот «комитет не мог не заметить некоторых суждений о политических собственно обстоятельствах, которые в печати могут подать легкомысленным читателям повод к неблаговидным и превратным толкованиям». Мало сего. Как призванный к надзору за литературой и «в нравственном отношении», комитет 2 апреля 1848 г. начал своего рода наступательные действия на область ведомства православного исповедания. Стали поступать в Синод запросы, вроде того, почему, напр., на книгах «Служба святителю Иннокентию Иркутскому» – и «Молитвы при божественной литургии» не соблюдено изображенного в уставе о цензуре (§ 24, п. б 41) правила, коим постановлено на каждой печатаемой книге означать позволение просматривавшего ее цензора.

Рассмотрев труд архиеп. Игнатия Воронежского «О таинствах единой, святой, соборной и апостольской церкви» комитет сообщил Пратасову: что «при всем уважении к сану и лицу ученого и благонамеренного автора книги, он не мог не ощутить печального впечатления от того резкого и едва ли совершенно приличного тона, в котором он опровергает тут некоторые разномыслия с нами протестантов».

В заключение было добавлено, что «Государь повелел донести Его Императорскому Величеству, зачем духовная цензура пропускает подобные сочинения». На этот вызов Пратасов ответил двумя всеподданнейшими контр-докладами. Первый имея в виду «сомнительную» книгу доказывал что сомнительные выражения комитетом выписаны отрывочно, имеют же настоящий смысл только в связи с речью, откуда взяты. Основные идеи второго доклада Пратасова – более общего характера. Здесь идет защита полемической части Богословия, «столь важной и столь необходимой, что без нее и догматическая теряет силу». От воспрещения и ограничения права сочинять или издавать «православно-полемические книги непременно постраждет Православие, а еще более государство, коего благоденствие зависит от теснейшей связи с Православною Церковью».

Предположения Пратасова были Высочайше одобрены, поставление на вид автору некоторых выражений отменено. Мало того, доклады произвели эффект, несколько неожиданный и для самого обер-прокурора. 10 декабря 1849 г. было «изъявлено Высочайшее соизволение, чтобы в подобных случаях, когда, при рассматривании книг и сочинений духовного содержания, представятся предметы к замечаниям или возникнут недоумения, приглашаем был в комитет обер-прокурор Св. Синода». Тяготясь этой ролью, Пратасов исподволь стал стремиться к сепаратизму, путем организации собственного секретного комитета. К представлениям комитета 2 апреля 1848 г. в духовном ведомстве стали относиться далеко не с прежней предупредительностью. Замечания комитета уже чаше стали встречать антикритику, для составления которой Пратасов старался привлекать специалистов. Наконец, в марте 1851 г. Пратасов вошел со всеподданнейшим докладом, в котором, прежде всего, указал на неудобство своего положения в комитете 2 апреля 1848 г., как лица светского, и высказал заключение что «в видах строгого и вместе правильного, по духу Православной Церкви, наблюдения за произведениями, в пропуске коих участвуют местные духовно-цензурные комитеты, не только полезно, но даже необходимо иметь Св. Синоду достаточные способы, какими пользуется комитет 2 апреля 1848 года, но которых Синод не имеет в своем распоряжении. Тогда не только можно было бы вполне достигать предположенной Правительством цели, но и в особенности усилить полезное направление духовной словесности, имеющей столь важное влияние на читателей».

На основании этого доклада и был учрежден 4 апреля 1851 г. особый «Комитет для высшего надзора за направлением всех произведений книгопечатания, в пропуске коих участвует духовная цензура». Состоял он «из нескольких, по назначению Св. Синода, высших духовных сановников (не причастных к действиям духовной цензуры, но имеющих надлежащую опытность в делах ее и все свойства, нужные для надзора за нею) и из одного или нескольких старших чиновников духовного ведомства, по назначению обер-прокурора».

Вместе с тем, было принято за правило, чтобы «все печатные произведения, пропущенный духовной цензурой, не были уже подвергаемы никакому в Комитете 2 апреля (1848 г.) рассмотрению и, напротив, из числа сочинений, пропущенных цензурой светской, в Комитете при Св. Синоде рассматривались только те, которые, в случае сомнения, будут переданы в оный из Комитета 2 апреля».

Видную в Комитете роль играли сподвижники Пратасова Константин Степанович Сербинович [† 18 февраля 1874 г.] и Алексей Иванович Войцехович [с 17 октября 1836 г. директор канцелярии обер-прокурора Св. Синода, с 1853 г. директор хозяйственного управления, тогда чиновник за обер-прокур. столом в Св. Синода, после член Государственная Совета, †20 мая 1881 г.], которых он сразу же предложил зачислить в члены комитета, наряду с духовными особами: архиеп. Григорием (Постниковым) Казанским, протопресвитером В. Б. Бажановым и Христофором Эммаусским), епископом Ревельским [† 5 октября 1866 г.]

При скудности богословской литературы, Комитет не мог иметь достаточного количества материала для занятий; поэтому и отчеты Комитета и доклады Пратасова, в значительной мере, уступают яркости докладов Комитета 2 апреля 1848 г. Зато тем сильнее на первых порах было стремление Комитета представлять доказательства неусыпной бдительности, импонировать цифрами, блеснуть при случае чистотою своих критериев. Гвоздем первого доклада служила критика народных изданий Майера (Иверсена, со следующим заключением: «Чтение подобных книг, указывающих путь, независимый от Православной Церкви, небезопасно для Русского простого народа тем более, что он, незнакомый ни с так называемыми общими понятиями о христианстве, ни с догматами иноземных вероучений, может охлаждение свое к Иерархии Церкви выразить только прямым участием или в Духоборческой секте, именующей себя Духовными Христианами, или в других толках раскола, где наставники-миряне, или так называемые начетчики, заменяют собою законных Духовных Пастырей».

При цензуре Комитета подвергались замечаниям и снимки с картин европейских художников, как «несогласные с духом и преданием Православной Церкви, и религиозные стихотворения, писанные легким размером». Со всей скрупулезностью очищались догматические определения, так что, напр., не допускалось выражение «Троичность лиц в Боге составляет основной догмат христианства», а ограничивалось: «один из основных догматов христианства».

В то время, как Комитет 2 апреля 1848 г. более последовательно выдерживал свой характер карательной цензуры, его отрасль – Комитет 4 апреля 1851 г. обнаружил сильную тенденцию к тому, чтобы вместе стать и органом предварительного надзора. Это нетрудно объяснить. Первый стоял совершенно вне и над ведомством министерства народного просвещения. Второй же, отчасти за недостатком деятельности, в значительной мере принимая на себя цензурные функции Синода почти без различия стал рассматривать не только уже изданные книги, но и предназначавшиеся к печати рукописи. Синод лишь утверждал его заключения. С постепенным же выбытием из состава Комитета членов «поступавшие» в нее бумаги непосредственно представляемы были в Св. Синод, и, по докладе оному, разрешались тем же порядком, как и прочие бумаги поступавшие на имя Св. Синода, и особых производств по ним в Комитете заводимо не было».

Чрез несколько месяцев (6 декабря 1855 г.) после восшествия на престол имп. Александра II, Комитет 2 апреля 1848 г. прекратил свое существование. Видя наступление новых времен, сам его председатель барон Корф представил доклад на тему, что «Комитет в настоящее время не только перестал быть полезным, но и сделался вредным». Секретный Комитет при Синоде не сразу решился на такое самоубийство, хотя состоял уже лишь из двух членов. Он еще, вероятно, «выжидал» и лишь в 1860 году прекратил свое существование ²² .

Интересен довод, которым Синод мотивировал свое предположение о закрытии Комитета. Он дипломатичнее, чем соображения Корфа. «Св. Синод, – говорится здесь – имея в виду, что в течение слишком семилетнего наблюдения сего Комитета за произведениями печатной духовной литературы не замечено им в действиях духовной цензуры ни одного случая, который бы указывал на необходимость продолжения подобного наблюдения на будущее время, полагает: означенный Секретный Комитет упразднить».

Ал. Котович.