Св. Лев Великий, его жизнь и творения

Пятый век¹ один из самых смутных и печальных для Римской Империи; этот век для неё был роковым: в конце его, в 476 году, она прекратила свое историческое существование. Римская империя давно уже страдала многими неизлечимыми недугами, которые и привели ее к погибели. Феодосий I, который своим талантом поддержал на время блеск римской империи, разделил ее после своей смерти между своими сыновьями: Аркадием, которому достался восток, и Гонорию, которому достался запад. Запад и восток и прежде этого не были особенно мирно настроены. Теперь малейшая неприязнь могла вызвать разделение Греко-римской империи на два самостоятельных государства. Родственная связь между правителями, которая, в сущности, теперь одна только соединяла половины империи, конечно, была слишком слабым связующим началом. Между тем крепкая связь была необходима в виду множества врагов, которые постоянно стали нападать на Греко-римскую империю.

Самые большие бедствия Греко-Римская империя потерпела от готов, гуннов и вандалов, которые одни за другими не переставали тревожить ее в продолжении всей первой половины V века.

Поселившись в пределах Греко-Римской империи, по реке Дунаю, в качестве мирным подданных, готы в скором времени восстали против правительства. Вымогательства, которые они терпели от византийских чиновников, были причиною сильной ненависти готов к грекам и римлянам. В конце IV века у них явился даровитый вождь в лице Алариха, соединившего все вестготские племена под своей властью, Аларих прошел со своими войсками весь Иллирик, пока в Пелопонесе не попал в засаду, устроенную ему знаменитым римским полководцем Стилихоном. Счастливый случай помог Алариху выйти из засады, и он отправился назад. Византийское правительство было так напугано этим страшным нашествием, что сделало Алариха главнокомандующим всей Иллирии, и фактически отдало ему в руки все то, что он завоевал.

Эта удача побудила Алариха тоже самое, что он сделал с Иллирией, сделать и с Италией. Правительство в Италии было также ничтожно, как и в Византии, между тем как в Италии было еще более богатств, чем в Иллирии. Этот поход не был удачен. Аларих был несколько раз разбит и удалился опять в Иллирию, ждать более удобного случая. Случай этот скоро представился. Знаменитый Стилихон, поддерживавший своим гением увядающее величие Рима, был обвинен своими завистниками пред императором Гонорием в сношениях с врагом империи Аларихом, с целью достигнуть императорской власти в Италии. Император Гонорий поверил этим наветам и Стилихон был предательски убит на пороге церкви, где он надеялся найти себе спасение. Аларих не замедлил поссориться с Римским правительством и двинулся в Италию. Без особенного сопротивления он дошел до Рима. На этот раз, впрочем, Рим не был взят; Аларих удовольствовался огромным выкупом. Начались мирные переговоры с императором Гонорием, которые ни к чему не привели и Аларих, раздраженный упорством Гонория, решил взять Рим. Рим был взят и подвергся всем ужасам хозяйничанья в нем дикарей. Во время этого похода Аларих умер, и готы удалились из Италии. Преемник Алариха Атаульф женился на сестре Гонория, захваченной в плен при взятии Рима, и заключил с Гонорием мир.

Нашествия Алариха на обе половины Греко-Римской империи, которые управлялись отдельно одна от другой, без взаимной помощи, достаточно ясно показывают всю слабость, чтобы не сказать неспособность, Греко-Римской империи к отражению воинственных варваров, обрушившихся на неё в V веке. Дальнейшие события еще более подтвердят это.

В тридцатых годах V века западная половина империи лишилась богатой Африки. Дело было так. Правитель Африки Бонифаций, человек честный, даровитый, друг блаженного Августина, был обвинен своим соперником Аэцием при императорском дворе в том, будто он замышляет отложиться от империи. Императрица Плацидия, управлявшая за малолетством своего сына Валентиниана III, поверила этому и вызвала его в Равенну, где со времени Гонория была императорская резиденция. Хорошо понимая, что этот вызов ко двору должен кончиться очень дурно, Бонифаций счел более выгодным для себя действительно отложиться. Он обратился к Гейзериху, вандальскому вождю и предложил ему треть африканских земель в награду за помощь против Римского правительства. Гейзерих согласился и с огромными полчищами переправился в Африку. Между тем Бонифаций, благодаря своим друзьям, оправдался пред двором и был прощен. Но уже было поздно. Гейзерих, вместо помощи Бонифацию, должен был воевать с ним. После четырнадцатимесячной осады Гайзерихом Иппона, Бонифаций, отчаявшись в спасении Африки, отправился в Равенну. Императрица приняла его милостиво и возвратила ему полное доверие. Аэций, узнавши о таком приеме Бонифация со стороны императрицы, понял, что он очутился в том самом положении, которое приготовил было Бонифацию и, в свою очередь, поднял мятеж. В это время он был в Галлии, около Арелата. Бонифаций должен был его усмирять. Аэций был разбит Бонифацием, но эта победа стоила Бонифацию жизни. Аэций бежал к гуннам.

Внешние бедствия как бы нарочно преследовали разрушающуюся Римскую Империю. В 50 годах Западная империя подверглась страшному нашествию Аттилы. Разбитый возвратившимся опять в отечество Аэцием в знаменитой битве на Каталоунских полях, Аттила явился в верхней Италии и сильно опустошил ее. Только подарки и разные неблагоприятные обстоятельства помешали ему опустошить и остальную Италию.

Не успела несчастная Италия поправиться от этого страшного несчастия, как ее постигло другое. Вдова убитого вельможей Максимом, Валентиниана III, принужденная против своей воли выйти замуж за убийцу своего мужа, обратилась за помощью к Гейзериху. Гейзерих не замедлил исполнить её просьбу, явился в Италию, взял Рим и увел в качестве пленницы саму императрицу с её двумя дочерями.

После смерти Валентиниана III престол в западной половине Римской империи долго представлял из себя игрушку иноземцев, пока Одоакр не свергнул последнего Римского Императора Ромула Августула и объявил себя государем Италии (476 г.), или точнее «германцев в Италии».

Греко-Римская империя страдала не от одного только разделения Феодосием I на две половины и не от одних только варварских нашествии: она и без того уже давно страдала от тяжелых и неизлечимых недугов, которые и без того привели бы ее к погибели.

Разделение Феодосием Великим Греко-Римской империи на две половины между двумя его сыновьями, как мы заметили выше, было вместе и отделением друг от друга двух враждебно настроенных народов: греков и римлян. Это было началом других отделений. Так в первой половине V века отделились Африка, Галлия и Испания. Римская империя, как мы видели, не могла сопротивляться силе варварских нашествий. Правительство было слабо и не могло объединить и крепко сплотить разнородные элементы государства; а завоеванные провинции не чувствовали большой потери от того, что они меняют одну худую администрацию на другую и одно рабство на другое. В лице Рима завоеванные провинции ничего не теряли. Отсутствие национального единства, слабость центральной власти и испорченность администрации делали римскую империю легкой добычей варваров.

Испорченность административного строя Западной римской империи была причиною того, что многие гражданские должности отданы были духовенству. Христианство, возведенное Константином Великим с эшафота на трон, заменило собой для Греко-Римской империи язычество, стало на его место и получило его права. Исповедание религии государства было в древнем мире обязательно для гражданина; религия была обязательным для всех государственным установлением. Древний мир не имел понятия о веротерпимости, о свободе совести. Этими языческими преданиями вполне объясняется то обстоятельство, что вслед за эдиктом 313 года, которым св. Константин объявил веротерпимость как в отношении к христианству, так и в отношении к язычеству, вскоре, при ближайших его преемниках, последовали эдикты, объявляющие язычество государственным преступлением. Христианские императоры стали поступать с язычеством точно так же, как язычество прежде эдикта 313 года поступало с христианством.

Эти языческие предания, способствовавшие влиянию христианства на государственные дела, особенно были сильны в Риме. Римский епископ в значительной степени обязан своему возвышению над всеми епископами Запада именно этим языческим преданиям. Рим был в глазах всего Запада городом, куда все обращались за всякого рода делами, которых нельзя было решить в провинции. Это же, по старой привычке, стали делать и в церковных делах. По всяким недоумениям, сомнениям обращались в Рим, к римскому епископу. Этому возвышению Рима не мало способствовало и то обстоятельство, что Рим на Западе был единственным городом, где проповедали апостолы Петр и Павел, был единственным городом, где хранилось апостольское предание. Рим, кроме того, был богатейшим городом в мире, и римская христианский община принадлежала к одной из самых богатых не только на Западе, но, пожалуй, во всем тогдашнем мире. Все эти обстоятельства естественно возвышали римского епископа из ряда других, давали ему больше значения в решении общецерковных дел. Римские епископы понимали свое положение и всеми мерами старались поддерживать авторитет своей кафедре. Это ясно видно из притязаний папы Виктора во время спора с восточными епископами о времени Пасхи, когда он требовал от других соблюдения римской практики, и из притязаний папы Стефана, когда он, в споре с Киприаном о крещении еретиков, обратился к нему с таким же требованием.

Борьба с ересями, начиная с IV века, много способствовала возвышению римской кафедры. Деятельность папы Юлия, после первого вселенского собора, Целестина, во время третьего, были на глазах у всех; авторитет римской кафедры признавали все. Сардикийский собор 347 года дал римскому епископу Юлию право принимать апелляции на осужденных епископов. Это определение вызвано смутным состоянием дел после первого вселенского собора и, конечно, имело только временное значение. Но последующие римские епископы стали пользоваться им и после того, как прекратились арианские споры и, при том, не как правилами поместного Сардикийского собора, как правилами первого вселенского собора (Gieseler, I, 5, 21–2).

К началу V века римские епископы чувствовали себя настолько авторитетными, что заявляли притязания на господство над всей западной церковью. Эго, как увидим впоследствии, далеко не всегда им удавалось, но во всяком случае римские епископы были убеждены в своих правах и твердо шли к цели. Смутные политические обстоятельства Запада, заставлявшие всех обращать свои взоры к Риму, много помогли римским епископам в достижении их целей. Правительство, не могшее сдержать отделяющиеся народности, и общество, волнуемое постоянными смутами, видели в церковном объединении под юрисдикцией римского епископа залог единения политического и стояли за его притязания.

Вообще во всей Западной империи росло сознание, что римский епископ есть средоточие всей западной церкви. Величайшим светилам западной церкви, св. Киприану Карфагенскому, св. Амвросию Медиоланскому, Оптату Милевийскому и блаженному Августину обща мысль, что римский епископ хранитель апостольского предания, преемник апостолов и римская церковь есть первая церковь (ecclesia primipolis), от которой получило начало единство священства (unde² unitas sacerdotalis exorta est. Cypriani Ep. XV). Это дает римскому епископу право на первое место между епископами (разумеется, главным образом Западной церкви). Но это, впрочем, не значит, что ему должно подчиняться во всех случаях. «Церковь римская такая же, как и другие... Мир больше, чем Рим (orbis major est urbe). Епископы других городов, будь то Рим, Константинополь, Региум или Александрия имеют одно и то же достоинство, одно и то же епископство (ejusdem meriti ejusdem est et sacerdotii) все они преемники апостолов (Hieron. Ep. CXLVI, I)» Из всех этих выражений видно, что приматство римского престола понималось тогда совсем не в таком смысле, как понимают его теперь римские папы.

Но тем не менее римские епископы, в том числе и св. Лев, считали долгом поддерживать авторитет своей кафедры и часто шли далее, чем следует. По крайней мере св. Льву удалось на столько возвысить авторитет римской кафедры, что его считают – «первым папой». Запутанное состояние церковных дел в Западной империи с одной стороны, евтихианские споры в Восточной империи с другой способствовали св. Льву в значительной мере в этом деле. Но обратимся к рассказу!

Относительно детства и юности свят. Льва сохранилось очень мало сведений. Неизвестно даже с достоверностью место рождения его. В Liber pontificalis (у Migne, т. 128) говорится, что он родился в Тусции и отца его звали Квинтилианом. Но не все верят этому сообщению. Кенель (Migne, LV, 183–185) думает, что местом его рождения был Рим. Основания для этого предположения следующие: а) в хронике Проспера Аквитанского под 439 г. сказано: «диакон Лев, приглашенный общественным посольством и представленный радующемуся отечеству (gaudenti patriae), ставится епископом Римской церкви»; b) в Ер. XXXI с. 4, говоря о причинах, почему он не будет присутствовать на Ефесском соборе 449 года, Лев, между прочим, указывает на то, что он не может оставить «отечество» (patriam) и апостольский престол вследствие церковных дел. Под словом «отечество» Кенель в том и другом случаях разумеет Рим. Но под «отечеством» можно разуметь не только Рим, но вообще Италию или точнее «loca suburbicaria» – 10 провинций, находящихся под юрисдикцией римского епископа, между которыми была и Тусция. Правда в двух манускриптах (Regius et Masarinus) liber pontificalis вместо natione Tuscus читается «natione Romanus»; но эти рукописи сравнительно позднего происхождения и можно думать, что поправка сделана намеренно, с целью приурочить место рождения знаменитого папы к городу Риму (Perthel – стр. 10).

О детстве и юности св. Льва известно столь же мало, как и о месте его рождения. Но во всяком случае, на основании его деятельности в качестве церковного администратора, проповедника и обличителя ересей, нужно признать за достоверное, что св. Лев получил хорошее по тому времени образование. «Юность его протекла не бесплодно». Можно думать (и не без основания), что местом его образования был «город» Рим, где он и начал свое служение с низших ступеней клира при кафедральной церкви, которою в это время, вероятно, была Латеранская базилика (Migne, LV, 186). О его служении в низших степенях клира известно не много. Но есть некоторые факты, на основании которых можно думать, что св. Лев по своему образованию, уму был одним из самых выдающихся членов клира и пользовался большим уважением и влиянием у епископов Целестина и Сикста.³ Так в последние годы епископства Целестина (вероятно около 430–432) к нему обратился св. Кирилл Александрийский с письмом, в котором просил его содействия и ходатайства перед папой Целестином. Ходатайство и содействие это должно было заключаться в том, чтобы Целестин воспрепятствовал с своей стороны притязаниям (insolentes ausus) Ювеналия Иерусалимского на главенство над палестинскими епископами. Этот факт, сообщенный самим св. Львом (Ер. 119, 4), показывает, что слава о нем, о его уме и влиянии была распространена далеко за пределами Италии. Это влияние было осуществлено как его выдающимися способностями, так и плодотворною деятельностью в пользу церкви.

Особенно занимали св. Льва ереси, сильно волновавшие тогда церковь. На Востоке были во всей силе несторианские споры, на Западе – пелагианские.

Можно думать, что еще до II Вселенского собора (вероятно около 430–431 г.) св. Лев побудил Иоанна Кассиана писать в защиту православного учения против Нестория. Об этом говорит сам Кассиан в посвящении св. Льву своего труда: De incaranatione Christi contra Nestorium в следующих словах: «это твое дело, твое поручение, плод твоей скромности» (Migne, LV, 115). То обстоятельство, что св. Лев не сам выступил с опровержением ереси, а поручил это Кассиану, объясняется тем, что Кассиан, как ученик Златоуста, знавший хорошо положение дел на Востоке и пользовавшийся здесь известностью ученого и благочестивого человека, был бы более полезен, чем сам св. Лев.⁴

При Сиксте (432–440) св. Лев пользовался не меньшим влиянием и значением, чем при его предшественнике.⁵ Св. Лев продолжал неутомимо бороться с господствовавшими тогда ересями, что видно из следущего факта, рассказанного Проспером в его «хронике». В это время (439 г.), говорит Проспер, пытался прийти в общение с церковью Юлиан Екланский, тщеславнейший приверженец пелагианской ереси, которого мучило нетерпеливое желание получить утерянное некогда епископство. С этою целью он, показывая вид, что исправился, употреблял многие средства к обману. Но Сикст папа, убежденный диаконом Львом, деятельно предупреждал эти козни и не дал возможности осуществиться гибельным попыткам. Он таким образом заставил ликовать всех христиан по поводу отлучения обманчивого зверя (fallacis bestiae), как будто только тогда апостольский меч отсек эту надменнейшую ересь (Migne, LI, pars secunda 598).

То всеобщее уважение, каким пользовался св. Лев при Сиксте всего яснее показывает поручение данное ему императором Валентинианом III примирить между собою полководцев Аэция и Альбина. Вражда Аэция и Альбина, готовая перейти в междоусобную войну, при тогдашнем положении Западной Римской империи, угрожаемой отовсюду со стороны варваров, могла иметь очень опасные последствия. С этим важным поручением св. Лев должен был отправиться «в далекое путешествие» – в Галлию, где в это время находились Аэций и Альбин. Св. Лев вполне оправдал возложенное на него поручение. «Это было его последним делом в сане диакона». Во время путешествия св. Льва в Галлию умер папа Сикст III.⁶

Деятельность св. Льва на пользу церкви была настолько велика и всем известна, что при избрании нового епископа, взоры всех были устремлены на него и он единогласно был избран в преемники Сикста. Было снаряжено почетное посольство (legatio publica Prosp. Chr.) в Галлию известить св. Льва о павшем на него выборе в епископа вечного города. Спустя около 40 дней после смерти Сикста он был посвящен к общей радости своего отечества (gaudenti patriae).

Радость «отечества» была понятна: в лице св. Льва оно приобрело одного из замечательных деятелей на протяжении всего V века. Богатые дарования св. Льва, получив такой обширный круг деятельности, какой принадлежал римскому епископу, имели возможность развернуться вполне.

Для удобства обозрения обширной деятельности святого Льва мы разделим ее на два больших отдела: в первом отделе мы займемся обозрением церковно-правительственной деятельности св. Льва, во втором – обозрением борьбы св. Льва с ересями.

Есть основания думать, что подчинение Иллирии апостольскому престолу относится ко времени папы Дамаса (367–384). Папа Дамас назначил Фессалоникийского епископа Ахолия своим викарием над церквами Иллирии. Ахолий охотно принял это: викариатство избавляло его от необходимости стать в зависимость от константинопольского епископа и давало возможность ему подчинить всю Иллирию. Преемники Ахолия видимо не отказывались быть папскими викариями и папы, в свою очередь, не оставляли своей политики. Папа Сириций назначил преемником Ахолию Анисия. Иннокентий I (402–417) смотрел уже на свои отношения к Иллирии, как на благоприобретенное право. Но папам пришлось встретиться с оппозицией иллирийских епископов, считавших за более удобное подчиниться константинопольскому епископу, как к близкому и более влиятельному при Византийском дворе, чем Фессалоникийскому митрополиту. Они обратились даже с просьбою к Феодосию II о подчинении их епископу нового Рима (в гражданском отношении Иллирия с 379 г. принадлежала Восточной половине Империи). Феодосий уважил их просьбу и в своем эдикте (14 июня 421) объявил, что верховное главенство над Иллирией должно принадлежать Константинопольскому епископу. Но папе Бонифацию удалось при помощи Западного императора Гонория добиться того, что Феодосий хотя уничтожил силу этого эдикта – новым, но не внес этот последний в свой известный «Codex Theodosianus», тогда как первый, дающий главенство над Иллирией Константинопольскому епископу, был внесен (Gieseler. I. 516–17). Папам, поэтому, еще долго приходилось вести борьбу с епископами. не хотевшими подчиняться римскому викарию и тяготевшими более к Константинополю, чем к Риму. Сами викарии не верили в свою силу, тем более, что викариатство не было пожизненным и вновь вступивший папа мог передать его другому (Tillemont, XV, 432). Поэтому викарии на первых порах обращались к вновь вступившему папе с просьбою об утверждении. Так Анастасий, поставленный викарием Сикстом III, обратился по смерти последнего к св. Льву за утверждением в викариатстве. Св. Лев охотно исполнил эту просьбу «следуя примеру блаженной памяти Сириция». При этом св. Лев дает Анастасию ряд наставлений касательно церковной практики и его полномочий, как викария. При избрании в епископы, говорит он, должно обращать главное внимание на достоинства избираемого лица; при этом не должно быть ни каких интриг (nihil ambitioni), ни каких подкупов (nihil redemptis). Должно наблюдать, чтобы избираемы были «мужья одной жены и при том, девицы, как этого требует сам божественный закон». «Ординация епископов должна быть производима митрополитом, но с ведома викария; в противном случае апостольский престол не признает их сана, будет считать его «узурпацией». Митрополитов должен посвящать только викарий. Как епископы, так и священники с диаконами должны быть посвящаемы в день воскресный. По приглашению на собор должны все являться; «никто не должен отказываться, особенно когда известно, что предметом соборного рассуждения будет церковная дисциплина». При возникших недоразумениях должно стараться все уладить мирным путем, «чтобы между братьями произрастала одна любовь». При этом менее важные дела должны быть решаемы самим викарием; о более же важных делах должно доносить в Рим (Ер. VI от 12 января 444 года).

Но св. Льва, очевидно, беспокоило состояние дел в Иллирии. Епископы все продолжали стоять на своем, все еще не вполне признавали над собой власть викария апостольского престола. Поэтому св. Лев вместе с посланием к Анастасию, посылает еще особое послание к «Иллирийским митрополитам». «Всякое увещание ко спасению, говорит здесь св. Лев, приносит пользу как увещающему, так и тому, кого увещевают... Поэтому, и вашей любви, любезнейшие братья, да будет сладко и приятно наставление, истекающее, как вы знаете, из власти апостольского престола и только в соединении с любовью. Верьте, что ваши права нисколько не уменьшатся, если, как в настоящем, так и в будущем, прекратится доступ непозволительным притязаниям. Безопаснее противостать злоупотреблениям, не вошедшим еще в употребление, чем бороться с укоренившимися. Так как наша забота, по повелению Божию, простирается на все церкви, то мы, следуя примеру тех, память которых для нас священна, сделали нашим викарием нашего брата и соепископа Анастасия и поручили ему заботиться о том, чтобы не было ничего непозволительного. Мы напоминаем, чтобы ваша любовь повиновалась ему во всем, что касается церковной дисциплины. Вы будете повиноваться не столько ему, сколько нам, возложившим на него наши заботы относительно ваших провинций. Мы желаем, чтобы вы относились к нему так же, как относятся к вам священники ваших провинций». Впрочем, св. Лев, подчиняя митрополитов своему викарию, старался ограничить его произвол. Ограничение это состояло в том, что митрополиты давали отчет о состоянии своих епархий не викарию, а самому папе. Далее они могли апеллировать к нему на всякую несправедливость викария. Притом важнейшие дела викарий не имел права решать, а должен был посылать папе (Ep. V от 12 янв. 444 года). Св. Лев поступил с большим тактом. Он мог господствовать над митрополитами посредством викария, над викарием посредством митрополитов.

Не смотря на увещания св. Льва, нестроение не прекращалось, что видно из дальнейшей переписки св. Льва с своим викарием и митрополитами. Многие епископы не являлись на соборы и св. Лав осуждал «надменных». Митрополит Ахаии⁷ часто производил незаконные постановления, запрещенные, как постановлениями отцов, так и св. Львом. Так означенный митрополит «осмелился посвятить епископа в Фестю, не смотря на нежелание и сопротивление граждан». Многие клирики переходили на служение из одной епархии в другую, против желания своих» епископов (Ер. XIII). Но всего более доставил хлопот св. Льву сам викарий – Анастасий своим поступком с Аттиком, епископом Никопольским. Последний по болезни не явился на Фессалоникийский собор. Не смотря на болезнь Аттика и зимнее время, Анастасий, при помощи префекта и солдат, заставил его явиться в Фессалонику и подписать соборные постановления. Постановления эти Анастасий послал св. Льву. В письме, посланном вместе с ними, Анастасий говорит между прочим и о позднем прибытии Аттика на Собор, по умолчал при каких обстоятельствах произошло это прибытие. Между тем Аттик обратился к св. Льву с жалобой, в которой изложил поступок с ним Анастасия в надлежащем свете. Истинность того; что было сообщено в жалобе, подтвердил между прочим диакон, с которым Анастасий послал соборные акты.

Св. Лев был поставлен этим поступком Анастасия в довольно затруднительное положение. С одной стороны, ему не хотелось опечалить Анастасия своим выговором из боязни, что тот перейдет на сторону константинопольского епископа; с другой стороны, он не мог оставить это дело без внимания: это оттолкнуло бы от него митрополитов, и без того сильно тяготевших к Константинополю. Поэтому письмо св. Льва к Анастасию, по делу Аттика, отличается очень большой сдержанностью (Ер. XIV). Св. Лев начинает несколько издалека. Он говорит о цели назначения Анастасия викарием, которая состоит в том, чтобы он помогал св. Льву в его заботах о всех церквах, которые он должен иметь согласно божественному постановлению. Анастасий должен «приводить порученные ему Христовы церкви к здравому повиновению посредством любовных увещаний, он должен наблюдать и умеренность во всех поступках». В отношении «к нерадивым и ленивым братьям нужно употреблять исправление, но соединенное с любовью». Вообще при исправлении епископов (in sacerdotalibus personis) должно употреблять более снисхождения, чем суровости, более увещания, чем гнева, более любви, чем власти. В неумеренном отступлении от данных ему, Анастасию, правил, св. Лев считает виновным некоторым образом как бы себя самого. «Если, продолжает св. Лев, ты мало заботишься о своем достоинстве, то ты по крайней мере должен пощадить мою честь, чтобы дело, совершенное тобой, не казалось совершенным по моему определению». После такого введения св. Лев рассказывает уже известный нам поступок Анастасия и далее продолжает: «много изумляюсь, любезнейший брат, и чрезвычайно скорблю, что тебя так скоро и сильно возмутило только то, что он (Аттик) решился не являться на твое приглашение, извиняясь болезнию, по крайней мере ты ничего более не показал; но если он даже заслуживал нечто подобное, то и тогда тебе должно было бы ждать, что я предписал на твои представления... Мы вверили твоей любви викариатство с тем, чтобы ты был призван только к части заботы, а не ко всей полноте власти».

Из приведенных выдержек достаточно видно, что св. Лев дает попять Анастасию всю необходимость выговора, при всем нежелании входить с ним в неприятности. К письму прибавляются несколько различных предписаний, частью новых, частью старых, известных Анастасию из его предыдущих писем. Новые предписания следующие: митрополиты должны сохранять все права, какие они имели издревле (это постановление вероятно вызвано поступком Анастасия с Аттиком); субдиаконы (qui quartus а capite est) должны воздерживаться от брака; каждый год должно дважды собирать собор, для составления которого достаточно двух епископов из каждой провинции; епископы не должны добиваться другой лучшей епархии под опасением потерять ту, которою они управляют: митрополиты могут быть посвящаемы самими епископами провинции, тогда как прежде посвящал их только викарий.⁸

Дальнейший ход дел не известен. События после смерти св. Льва показывают, что ему не удалось прочно утвердит господство над Иллирией; влияние Константинопольского епископа взяло верх. Вскоре после IV Вселенского собора викарий, Фессалоникийский митрополит Андрей, прямо стал на сторону Константинопольского епископа Акакия, когда Феликс II предал последнего отлучению.

Попытки подчинить Галльскую церковь папскому престолу были уже при предшественниках св. Льва, но они не имели большего успеха. Первая попытка была совершена папою Зосимой. Повод был следующий. Епископ Арльский Патрокл, хотел утвердить свою власть над всею Галльскою церковью Опасаясь сильного противодействия со стороны Галльских епископов, он обратился к папе Зосим о содействии ему в задуманном деле. Папа постарался воспользоваться этим удобным случаем подчинить Галльскую церковь, если не господству, то по крайней мере своему влиянию. Он отправил (22 марта 417 г.) послание к Галльским епископам, в котором он усвояет Арльскому епископу: а) право давать общительные грамоты всем духовным Галльской церкви, будет то епископ, пресвитер, диакон или простой низший клирик; b) право посвящать епископов (каковое он всегда имел) в провинциях Виенской, Нарбониской 1-й и 2-й; с) все же важнейшие дела должны быть представлены Римскому епископу (Migne, XX. 642–645). Таким образом попытка сделана. Но она встретила чрезвычайно сильное противодействие во всей Галлии, особенно между епископами Виенским и Нарбонны 1-й и 2-й. По смерти Зосимы (41), его преемник Бонифаций не решился поддержать его притязаний, хотя и был к тому повод в апелляции к нему епископа Валенсии Максима.

Эта неудача заставила Римских первосвященников на некоторое время оставить Галлию в покое, пока не представится более благоприятного случая. Этот благоприятный случай представился св. Льву. К нему обратился с жалобой Целидоний, епископ (по Кенелю, какой-нибудь Виенской епископии, по Баллерини – Везонтии (ныне Безансон). Жалоба состояла в том, что он будто неправильно был низложен Иларием, епископом Арелатским.

В действительности дело было так. Иларий объезжал свою епархию с целью устранения различных беспорядков. Когда он приехал в тот город, где был епископом Целидоний, жители принесли ему жалобу на своего епископа, что Целидоний до своего епископства женат был на вдове и будучи гражданским чиновником произносил смертные приговоры. Выслушав жалобы и убедившись в их справедливости, Иларий составил собор, низложил Целидония, как поставленного вопреки церковным правилам, запрещающим ставить в епископы лиц женатых на вдове и произносивших, будучи на гражданской службе, смертные приговоры (Пр. ап. 18). Целидоний обратился к св. Льву.

Св. Лев принял его в общение, дозволил ему служение и собрал собор (445) в Риме для решения его дела. Лишь только Иларий узнал об этом, он тотчас отправился в Рим пешком, в суровую зиму. Прибывши в Рим, Иларий сначала поклонился гробницам апостолов Петра и Павла и потом уже представился к св. Льву. При личном свидании со св. Львом Иларий вел себя как равный с равным. Он ясно дал ему понять, что пришел в Рим совсем не для защиты себя от обвинения. Он выразил также свое изумление относительно анти-каноничного принятия св. Львом в общение Целидония, низложенного в Галлии (Прав. ап. 12, 13, 16, 32. I Всел. Соб. 5).

Что происходило на Римском соборе – неизвестно; известно только то, что Целидоний был оправдан, Иларий же не дождался соборного решения. «Видя, говорит биограф Илария V века, что он не может заставить восторжествовать истину, Иларий удалился в самую средину зимы и пешком, точно так же, как и пришел». (Patr. curs. compl. L, 1238). Это «бегство» Илария было объяснено в том смысле, что он не мог представить никаких доводов в свою пользу, чувствуя себя виноватым.

Когда стало известно в Галлии об оправдании Целидония, враги Илария поспешили воспользоваться случаем досадить ему. Отовсюду посыпались в Рим доносы на Илария. Доносы эти обвиняли его в том, будто он часто рукополагал в епископы против воли рукополагаемых и, при том, часто ему только известных лиц, а не всей пастве, которой они должны быть епископами; что он чрезмерно строг, часто, например, лишал общения за маловажные вины. Но самое важное обвинение состояло в том, что он во время болезни Проэкта (вероятно епископа Галльской провинции Narbonensis I), поставил ему преемника без согласия клира и народа. Неизвестно, чем руководился в данном случае Иларий. Можно, впрочем, думать, что он имел какую-нибудь уважительную причину. Некоторый повод думать так дает нам послание св. Льва. Он только ограничился признанием не каноничности поступка Илария и возвращением кафедры Проэкту. От самого же Илария он не потребовал никаких объяснений своего поступка и вообще не обнаруживал никакого желания судить Илария за него.

Таким образом и св. Лев встретил в Галлии самое горячее и упорное сопротивление своим притязаниям на подчинение Галлии Римскому престолу. Но уже с первого взгляда видно, что св. Лев находился в более благоприятных условиях, чем его предшественники. Против него был только один Арелатский митрополит, против тех почти вся Галлия. Это давало св. Льву уверенность в своих действиях, которая ясно видна из его письма к Галльским епископам по поводу его спора с Иларием. В этом письме виден человек вполне убежденный в своих правах на Галльскую церковь и искренно негодующий на сопротивление. Письмо это любопытно не только по взгляду на полномочия римского епископа, но и по своей страстности, которую обыкновенно ставят св. Льву в вину. Но предоставим говорить ему самому: «Господь наш Иисус Христос, Спаситель рода человеческого, учредив Божественную религию, поручил проповедь её всем апостолам. Но особенно (principaliter) он возложил ее на блаженнейшего Петра, высшего из апостолов (apostolorum omnium summa). Он восхотел, чтобы из него как бы из главы (quasi quodam capite) истекали на всех членов Божественные дары, так что тот, кто осмелился бы отступить от твердыни Петра, не имел бы участия в божественной тайне. Приняв его в общение нераздельного единства (с самим Собою, Господь) словами: «ты еси Петр, и на сем камени созижду церковь мою (Мф.16:18)», восхотел его назвать тем, чем Он был Сам, так что строение вечного храма по дивному дару благодати Божией заключается в твердости (in soliditate) Петра. Господь так укрепляет свою церковь этой твердынею (firmitate), что её не может коснуться ни человеческая дерзость, (ее не могут) одолеть и врата ада. И всякий, кто попытается потрясти (infringere) священную твердыню этого камня, устроенную, как мы сказали, Богом, тот хочет, потворствуя своим страстям, не следуя заветам древних, не подчиняясь никакому закону, никаким Божественным постановлениям, оскорбить (эту твердыню) слишком нечестивым высокомерием».

«По вдохновению, как мы верим, Бога, мы не стараемся учредить при совместном с вами труде в вашей церкви новые законы; (напротив, мы стараемся) восстановить старые, чтобы, пребывая в том обычном состоянии, которое передано нам отцами, мы угождали Богу чрез служение добру и чрез удаление соблазнительных замешательств (perturbationum scandalis). Мы и ваше братство знаем, что апостольский престол, вследствие оказываемого ему почтения со стороны священников (sacerdotibus) вашей провинции, находился с вами в бесчисленных сношениях; (ему посылались) согласно древнему обычаю (quemadmodum vetus consuetudo poscebat) для рассмотрения или утверждения апелляции по различным делам. Это способствовало (поддержанию) постоянной любви (между нами). Но Иларий выступил с намерением оставить тот путь, которого держались предки и возмутить свято хранимый церковный порядок и согласие священников новыми притязаниями. Он так хочет подчинить вас своей власти, что не терпит подчинения блаженному Петру. Он присвояет себе (право производить) посвящения во всех церквах Галлии и присвоят своему достоинству права, которые должны (принадлежать) митрополитам (metropolitanis sacerdotibus)».

Далее, св. Лев сообщает свои, уже известные нам, решения по делам Целидония и Проэкта. Затем св. Лев требует, чтобы епископы избирали «в мире тех, которые должны быть избраны» на епископство. Избрание должно быть с ведома и согласия клира и народа (св. Лев имеет здесь в виду известные поступки Илария).

Далее, св. Лев запрещает Иларию «назначать соборы и вмешиваться в суды священников Господних, с целью производить там смятение». Он должен знать, что он лишен не только права над чужими провинциями, но и над Виенскою (митрополитом которой считался Арльский епископ с 314 года). Он не должен совершать рукоположения во епископы и ему запрещается даже присутствовать при нем.

Все привилегии, какие усвоял себе Иларий, св. Лев передает Леонтию из уважения к его преклонным летам.

Но св. Лев, по-видимому, не особенно рассчитывал на это послание. Он знал, что Илария очень многие уважают в Галлии за его ревность к вере и строгую подвижническую жизнь. Поэтому св. Лев обратился к помощи светской власти. Он склонил на свою сторону западного императора Валентиниана III, что, вероятно, не стоило большого труда. Валентиниан был человек слабохарактерный и легко поддавался чужому влиянию, особенно такого человека, как св. Лев. В 445 году вышел указ в духе св. Льва, что дало некоторым даже повод думать, что он написан самим св. Львом (Böhring, 26–27). «Так как приматство апостольского престола, говорится в этом указе, утвердили и заслуга св. Петра, первого в епископской митре и достоинство римского государства и даже власть собора,⁹ то помимо власти этого престола надменность не должна ничего делать непозволительного... До сих пор все это сохранялось невредимо. Но Иларий Арелатский, как мы узнали из верного известия почтенного мужа Льва, римского папы, позволил себе в своих надменных и притязательных поступках нечто непозволительное... Без совета с епископом римской церкви, по одному безрассудству, он в одном месте посвящал, в другом низлагал и ставил других, не смотря ни на желание, ни на сопротивление граждан. Он ходил с вооруженным отрядом,¹⁰ причиняя беспокойство в мирных местах... Поэтому утверждаем вполне справедливое решение благочестивого мужа епископа города (Рима), как относительно его самого, так и относительно неправильно посвященных им лиц. Впрочем, это решение должно иметь силу и без императорского утверждения. Ибо что непозволительно делать в церквах власти такого первосвященника? (Quid enim tanti pontificis auctoritati in Ecclesiis non liceret?) Поэтому не должно дозволять противиться решениям римского епископа не только Иларию, по и всем вообще епископам Галлии. Если кто из епископов не явится по требованию римского епископа к нему на суд, того должен принудить к этому правитель (per moderatorem) той провинции. Всякое должностное лицо, допускающее нарушение этого рескрипта, подвергается штрафу в 10 фунтов золота (римский фунт=0,8 нашего фунта). Следить за исполнением этого закона поручено было Аэцию.

При таких обстоятельствах Иларий делал неоднократную попытку к примирению с св. Львом. (Ad placandum animum S. Leonis inclinata humilitate se convertit). Первая попытка была неудачна. Бывший префект Галлии Авксилиарий (Aufiliaris), к которому, как лично знавшему его, Иларий обратился за посредничеством в деле примирения со св. Львом, писал Иларию: «говорил со св. папой Львом... но на этом месте (письма), ты, думаю, возмутишься духом; люди нетерпеливо переносят, когда мы говорим так, как знаем. Кроме того, уши римлян более трогаются некоторым ласкательством (aures praeterea¹¹ Romanorum quadem teneritudine plus trahuntur). Если твоя святость тотчас снизойдет до него (ласкательства), то ты приобретешь очень много, ничего не потеряв». (Migne, L. 1239). Примирение при жизни Илария по-видимому не состоялось. Впрочем, св. Лев впоследствии переменил свое мнение об Иларии и в одном письме к Галльским епископам, написанном после смерти его (Илария), называет его «святой памяти» (Ер. XL).

По смерти Илария был избран ему преемником Равенний. Двенадцать избравших его епископов обратились к св. Льву с просьбой об утверждении Равенния в тех правах, какими пользовался до столкновения со св. Львом Иларий. Св. Лев уважил просьбу (Ер. XL и XLI), не смотря на то, что Равенний вступил в отправление обязанностей митрополита Виенской провинции без его разрешения, о чем своевременно и был уведомлен Виенским епископом. Св. Лев в это время был занят борьбой с монофизитами и потому ему неудобно было входить в неприятности с Галльскими епископами. Впрочем, Виенский епископ не переставал стремиться к освобождению из-под власти Арльского митрополита пока, наконец, не достиг своей цели. Воспользовавшись тем, что Равенний однажды поставил епископа в город, подлежащий ведению Виенского епископа, этот последний отправился с жалобой к св. Льву. Об этом узнали и Равенний с приверженцами. Они, в свою очередь, просили св. Льва утвердить за Арлем прежние права и не обращать внимания «на неблагоразумные и заслуживающие порицания» домогательства приматства, на которое Виенский епископ «не имеет права» (Ер. LXV, 2). Но св. Лев все-таки склонился на сторону Виенского епископа. Для него, конечно, гораздо выгоднее было разделить Арльскую митрополию на две независимых друг от друга митрополии. Св. Лев помнил «чрезмерные притязания» Илария и потому рад был случаю, дававшему ему возможность подчинить себе Южную Галлию, разделив Арльскую митрополию на две независимых друг от друга митрополии. Чтобы Виенская кафедра «не казалась ниже», чем Арльская, св. Лев отнял от последней четыре города (Валенсию, Женеву, Тарептазию и Грацианополь) и присоединил их к Виенской епископии. Так возникли в Галлии две независимых друг от друга, во зависимых от Рима епархии (Ер. LXVI).

Папы давно уже старались подчинить себе Африканскую церковь. Но все их попытки кончались полной неудачей. Африканские епископы составляли настолько прочную организацию, что папы при всем усердии не могли ничего сделать. Вполне благоприятный случай представился только св. Льву. В его правление римскою церковью африканская церковь переживала тяжелое время. Она была завоевана Гензерихом, предводителем вандалов. Ариане-вандалы преследовали православных, как не христиан. Так Гензерих многих духовных лиц посадил на худые корабли и пустил по ветру. Корабли пристали к Неаполю. Впрочем, Африка была еще не вся завоевана. Mauritania Cesarensis, с которой, собственно говоря, имел дело св. Лев, оставалась в руках римлян до 455 года, когда был убит Валентиниан III. Но и в Mauritania Cesarensis было не мало нестроений, не смотря на то, что она не была завоевана. Постоянный страх пред грозным, все разрушающим, ничего не щадящим врагом мешал ровному течению как политической, так и церковной жизни. В африканской церкви накопилось много беспорядков и злоупотреблений. Известия об этих беспорядках нередко доносились и до св. Льва. «Имея по заповеди Божией заботу о всей церкви (universae ecclesiae)», св. Лев, конечно, не мог оставить без внимания того, что происходило в африканской церкви. Действительно он поручает Потенцию, переселившемуся или изгнанному из Африки, исследовать состояние дел на месте и донести ему о результатах. С ним он отправил послание к африканским епископам (Ер. XII, 1), до нас не дошедшее. Потенций исследовал и написал св. Льву (Ер. XII, 1), по его донесение также не дошло до нас.

Сведения о состоянии африканской церкви и о мерах, какие предпринимал св. Лев против беспорядков, накопившихся в ней, мы получаем только из 12 письма от 10 августа 446 года.¹² Положение Африканской церкви было печальное. «Удивляюсь, пишет св. Лев, что у вас по случаю неспокойного времени как наглость честолюбцев, так народная толпа возымела такую силу, что пастырское достоинство и управление церковью вручается всем недостойным и стоящим далеко от священнического достоинства. Это значит не заботиться о народе, а вредить ему, не управлять, а увеличивать опасность. Если нужно стараться, чтобы не было ошибки при выборе клириков, чтобы в дому Божием ничего не было неустроенного, беспорядочного, то тем более нужно стараться избежать ошибки при избрании того, кто должен быть поставлен над всеми степенями клира. Об этом говорит Св. Духом Апостол Павел: руки скоро не возлагай ни на кого же, ниже приобщайся чужим грехом (1Тим.5:22). Согласно с словом Апостола, епископ, пресвитер и диакон должны быть мужьями одной жены (1Тим.3:2). Жены эти должны быть девицами. Это правило было еще в Ветхом Завете; тем более, следовательно, оно должно иметь силу в Новом Завете. Нужно также соблюдать наставление Апостола: и сии убо да искушаются прежде, и потом же да служат (1Тим.3:10). Эти слова, мы думаем, нужно понимать так, что при выборе (на священнические степени) должно принимать во внимание не только чистоту брака, но и заслуги трудов (на пользу церкви), чтобы пастырская обязанность не вверялась только что принявшим крещение или прямо после исправления какой-либо светской должности. Справедливо священные каноны святых отцов, говоря об избрании священников, считали достойными священных должностей тех, которые, проходя долгое время все в отдельности степени должностей, запаслись достаточной опытностью. Кто не следует этим правилам, тот разрушает всякую церковную дисциплину, возмущает всякий церковный порядок.

Между тем африканские епископы избирают на пастырское служение «не только мирян, но и мужей вторых жен или женившихся на вдовах». Должно подвергнуть заслуженному наказанию как тех, кто ставил таких людей, так и самых поставленных. «Но так как на всяком пути Господнем милосердие и истина, то мы принуждены, благодаря снисхождению апостольского престола, смягчить наше решение. Взвесивши тяжесть поступков, которых нельзя мерять одной мерой, думаем, что одно может быть хотя сколько-нибудь терпимо, а другое совершенно должно отсечь. Тем, которые или вступили во второй брак или женились на вдовах, не дозволяет удерживать священство ни авторитет апостольский, ни законный; тем более (священства) нельзя поручать тому, который, как нам донесено, был мужем двух жен в одно время, или тому, который, оставленный женой, взял в супружество другую». Получившие епископство миряне, если даже имеют жен (neque ex hoc, quod uxores habent, possunt esse culpabiles) могут оставаться на своих местах с тем, однако, что впредь этого нельзя будет совершать безнаказанно (quod... inutlum post modum esse non poterit, si quisquam id quod omnino interdicimus usurparit).

«Донат епископ, обратившийся из Новициан вместе со своей паствой, может управлять Господним стадом, если он пришлет исповедание своей веры, в котором он осудит заблуждение Новицианского учения и как можно полнее изложит вселенскую истину. Максима, неправильно поставленного во епископа из мирян, мы не лишаем достоинства, если он не донатист и далек от духа раскольнического нечестия (schismaticae pravitatis). Пусть и Он также шлет нам исповедание, где должен показать себя православным».

«Относительно избрания и веры епископов Аггафа и Тубериана должно произвести новое следствие и о результатах донести апостольскому престолу». «Те рабы Божии, которые потеряли невинность во время варварского погрома, заслужат при своем смирении и стыдливости более похвалы, если не осмелятся равнять себя с не обесчещенными девицами».

Далее следует увещание о повиновении апостольскому престолу и постановлениям, исходящим от него.

«Не должно ставить епископов в селениях и имениях (viculis et possessionibus), а также в захолустных муниципиях. Вследствие многочисленности епископский сан много теряет в своем достоинстве (vilescat)». Таких епископских кафедр особенно было много в диоцезе (diocesi) Реститута, который просил св. Льва, чтобы после смерти епископов, поставленных в селах, муниципиях, в эти последние не ставить новых епископов и присоединить их к его епархии.

Повторяется постановление о изнасилованных девицах с прибавлением, что их не нужно считать наравне с вдовами и лишать таинств.

Дело низложенного епископа Люциния, «обратившегося к суду нашему», должно переисследовать. Несправедливо был поставлен преемник ему, не смотря на апелляцию его в Рим.

«Если возникнут какие-либо другие дела касательно положения церковных дел и согласия священников, то их должно решать самим африканским епископам и эти решения посылать в Рим для окончательного утверждения».

Других известий об отношении св. Льва к африканской церкви не сохранилось.

Св. Лев узнал, что в Сицилии существует обычай совершать таинства св. крещения не в Пасху или Пятидесятницу, как было в Римской Церкви, а в день Богоявления (in die Epiphaniae). Сицилийские епископы думали, что гораздо приличнее совершать это таинство в тот день, когда крестился сам Господь, чем во всякий другой день. Св. Лев восстал против этого «неразумного новшества». Он написал по этому поводу послание к епископам сицилийским (Ер. XVI от 21 октября 447 г.), в котором подробно старается доказать на основании преданий Римской церкви, что крестить нужно или во время Пасхи или Пятидесятницы. Таинство крещения возрождает слабое человеческое естество к новой жизни, делает его новой тварью. Это возрождение совершено смертию Распятого и воскресением Его из мертвых, что воспоминается в день Пасхи. На Пасху указывает также троекратное погружение и выхождение человека из воды. Погружение в воду обозначает трехдневное пребывание Христа во гробе, а выхождение из воды – воскресение. В крещении изливается Дух Святый, подобно тому, как в день Пятидесятницы на апостолов. Это подобие дает основание совершать это таинство в день Пятидесятницы. Но в этот день могут принимать крещение только больные, плавающие, путешествующие, вообще те, которые по каким-либо обстоятельствам не могли принять его во время Пасхи. Если Сицилийские епископы думают, что таинство крещения нужно совершать в день Богоявления потому, что в этот день крестился Сам Господь, то они должны знать, что таинство крещения имеет другой смысл, другое значение, чем крещение Господа. Здесь отпущение грехов, возрождение к новой жизни; Господь же не имел греха и потому не нуждался в очищении и возрождении. Впрочем, по нужде (в опасности смерти, во время войны, преследования) можно совершать таинство св. крещения во всякое время.

Чтобы на будущее время ни какое разномыслие не нарушало мир церкви, Св. Лев назначил на 29 число сентября один из тех соборов, которые, согласно установлению святых апостолов, должны собираться дважды в год. Из Сицилии на эти соборы должны являться каждый раз по 3 епископа.

В некоторых церквах Сицилии были злоупотребления церковным имуществом со стороны епископов. Особенно они были часты в Тавромитанской (Tauromitanae) и Панормитанской (Panormitanae) церквах. Клирики этих церквей вынуждены были жаловаться на своих епископов, как лично св. Льву, так и на одном из тех соборов, которые собирались под его председательством в Риме. Вследствие этих жалоб св. Лев обратился к Сицилийским епископам с особым посланием¹³ (XVII от 21 октября 447 года [?]). В нем он рассказывает и порицает поступок Тавромитанского и Панормитанского епископов. Так как подобное могло случиться (вероятно и случалось) и в других церквах, то св. Лев говорит вообще ко всем церквам: «определяем, чтобы ни один епископ не смел дарить, обменивать или продавать чего-нибудь из вещей, принадлежащих своей церкви. Это можно делать только в том случае, если он предвидит лучшее для церкви и по рассуждении и последовавшем после того соглашении со всем клиром, избирает то, что без сомнения принесет пользу церкви. Что касается пресвитеров, диаконов и клириков всех степеней, попускающих (qui conniventiam miscuerint) это ко вреду церкви, то пусть знают, что они должны быть лишены за это степеней и общения». Очевидно зло было сильно распространено, если св. Лев прибег к такой сильной мере.

Относительно деятельности св. Льва в самой Италии мы имеем письмо его к Дору, епископу Беневитскому (XIX от 8 марта 448 г.), к Неоне Равеннскому (Ер. CLXVI 24 октября 458 г.), к епископам Кампании, Самниума и Пиценума (Ер. CLXVIII от 9 марта 459 года). Дор, епископ Беневентский, быль обвинен пред св. Львом своим пресвитером Павлом в том, что он, благодаря подкупам, часто отдает пресвитерские места лицам того не заслуживающим, оставляя без внимания просьбы лиц вполне достойных. Св. Лев позволил остаться этим пресвитерам на своих местах; но с сильной горечью упрекает самого Дора за такое недостойное злоупотребление епископской властью. Св. Лев обещает очень сурово (severius) поступить с Дором, если он узнает про него, Дора, еще что-нибудь подобное.

Письмо к Неоне Ревеннскому и к епископам Кампании, Самниума и Пиценума написаны по поводу нестроений, возникнувших вследствие нашествия гуннов. Так многие попавшие в плен, в очень малом возрасте, не помнили совершенно над ними таинства св. крещения и другие таинства или нет (utrum... mysterium baptismatis ac sacramenta perceperint infantiae inscientia non posse reminisci Fp. CLXVI, 7). Тот, относительно которого невозможно доказать, за отсутствием свидетелей, крещен он или нет, пусть бестрепетно приступает к этому таинству. Над тем, кто крещен еретиками, не должно повторять крещения; оно должно быть только дополнено возложением рук епископа (Ер. CLXVI, 2).¹⁴

Не мало св. Лев заботился и возмущался (magna indignatione commoveor et multo dolore contristor) тем обстоятельством, что в церквах Кампании, Самниума и Пиценума настолько забыли апостольское предание, что осмеливаются совершать таинство крещения без всякой нужды даже в дни, посвященные памяти мучеников (in natalibus martyrum), при чем не совершают ни каких приготовлений к этому великому таинству: ни оглашений, ни экзорцизма (изгнания бесов), ни поста. Св. Лев увещевает совершать таинства крещения только в Пасху и Пятидесятницу, а в другие дни только в случаях крайней необходимости (Ер. CLXVIII, 1).

К половине V века во многих местах Италии удержался еще древний обычай публичной исповеди. В виду того, что этот, правда, похвальный обычай для многих казался тяжелым, заставлял многих скрывать свои грехи, чтобы не открыть их своим врагам, св. Лев постановил удалить его как непозволительное злоупотребление (illicita usurpatione), противное апостольскому правилу. Исповедь должна быть производима через тайное исповедание грехов пред священником (sacerdoti), как посредником между кающимся и Богом.

В прежде писанном послании (Ер. IV) св. Лев вооружается против господствовавшего злоупотребления ставить во священники рабов, против ростовщичества духовенства. Св. Лев повелевает лишить сана (ad ecclesiasticis officiis et а sacerdotali nomine) тех, которые были женаты на вдовах, или женаты более одного раза.

Много разных правил и предписаний по разным случаям находится в письмах св. Льва: XVIII (к Януарию Аквилейскому), СVIII (Феодору Фороконейскому в Галлии); CLIX (Никите Аквилейскому) и CLXVII (Рустику Нарбонскому), которых мы излагать здесь не будем вследствие их многочисленности и частного характера.

До нас дошли любопытные письма св. Льва к Александрийским епископам Диоскору и Протерию, довольно ярко характеризующие отношения св. Льва к этой церкви.

Диоскор, епископ Александрийский, по вступлении своем на кафедру, послал, как это требовалось обычаем, известительное послание ко всем церквам вселенной и между прочим и св. Льву. В ответ на это послание св. Лев пишет (Ер. IX от 21 июня 445 г.): «и нам нужно одно чувствовать и делать, чтобы у нас также было, как мы читаем (в Писании), одно сердце и оказывалась одна душа (Деян.4:32). Когда блаженнейший Петр получил от Господа апостольское первенство и Римская церковь пребывает в его уставах, не позволительно верить, чтобы его ученик св. Марк, который первый управлял Александрийскою церковью, сообразовал свои определения с другими правилами предания: без сомнения дух благодати как ученика, так и учителя истекал из одного источника и посвященный ничего другого не мог передать, кроме того, что получил от посвятившего. Итак, исповедуя, что имеем одну веру и составляем одно тело, мы не терпим какого-либо несогласия и того, чтобы казалось, что у учителя одни постановления, а у ученика другие». Затем св. Лев дает некоторые наставления касательно посвящения в разные степени иерархии и совершения таинства евхаристии. В Александрийской церкви не было обычая, как это было в Римской, посвящать епископов, пресвитеров и диаконов в день воскресный. Здесь посвящали во всякие дни. Руководствуясь преданием своей церкви, св. Лев выражает желание (volumus), чтобы обычай Римской церкви соблюдался и в Александрийской. Кроме того, здесь, кажется, не было в обычае поститься ни посвящающему, ни посвящаемому. По крайней мере, св. Лев считает нужным сделать замечание о соблюдении поста как тем, так и другим.

В Александрийской церкви не было обычая повторять таинство евхаристии в одном и том же храме несколько раз в день. Между тем в большие праздники желающих молитвы было так много, что церковь часто не могла всех вместить. Многим против их воли приходилось по праздникам совсем не бывать за Богослужением... В виду этого св. Лев просит (studiose dilectionem tuam et familiariter admonemus) Диоскора «не оставить без внимания этого обстоятельства и распорядиться, чтобы и жертва приносилась в базилике столько раз подряд, сколько будет наполнять ее присутствие нового народа». Некоторые исследователи (Perthel 37, Böhringer 28) видят здесь попытку к подчинению Александрийской церкви Римской, попытку, конечно, неудачную, так как «александрийские епископы привыкли сами повелевать и приказывать себе никому не могли дозволить». Лучшим опровержением этого замечания служит письмо св. Льва к Протерию (CCXXIX от 10 марта 454 года). В этом послании св. Лев является защитником прав каждой церкви, какие они имели по древнему преданию.

Св. Лев поднимал вопрос о времени празднования Пасхи два раза, по случаю празднования в 444–445 годах.

Поводом к возникновению этого вопроса послужила разница в способе счисления пасхального времени церквей Римской и Александрийской. В Римской церкви был положен в основании 84 летний круг, при чем високосный год (354 дня) приходился через каждые два года. В Александрийской же церкви был положен 19 летний круг и високосные годы (в 383 дня) были 3, 6, 8, 11, 14 и 19 годы. Вследствие такой разницы в счислении Пасха в 444 году в Римской церкви приходилась 25 марта (VII Cal April), а в александрийской – 24 апреля (IX Cal. Maj.). Св. Лев вступил по этому поводу в переписку с св. Кириллом Александрийским. От этой переписки остался только отрывок от письма Кирилла Александрийского (Migne LIV, 601–6), в котором излагается способ вычисления времени праздника Пасхи по 19 летнему кругу. Св. Лев праздновал Пасху 444 года по Александрийскому счислению, вследствие убеждения Пасхазина, епископа Ликибетанского (Ер: III). Подобная же разница во времени празднования Пасхи вышла и в 455 году. В римской церкви оно приходилось на 17 апреля (XV Cal. Maj.); в Александрийской на 24 апреля (VIII Cal. Maj.). – Св. Лев начал заботиться об устранении этой разницы в 451 году. Отправляя Пасхазина, епископа Ликибеи в качестве своего легата на Халкидонский Собор, св. Лев поручил ему точнее расследовать дело между прочим и относительно праздника Пасхи (Ер. LXXXVIII, 4). Что предпринимал по этому поводу Пасхазин – неизвестно. Сам св. Лев ничего, кажется, не предпринимал до 453 года. Ему мешала вероятно заняться этим делом борьба с евтихианством. По крайней мере до нас дошло письмо св. Льва к императору только от 15 июля 453 года. В этом письме говорится о причине происшедшей разности во времени празднования св. Пасхи, о способе удалить эту разность – поручением александрийскому епископу сообщать каждогодно всем церквам о времени празднования Пасхи. С целью облегчить определение времени празднования Пасхи, еще Феофил Александрийский составил пасхалию на 100 лет впредь от 380 года. Но это не удалило затруднений. Вычисления Феофила часто не совпадали с вычислениями, производимыми в Риме. По Римскому способу счисления Пасха может приходиться между 22 марта и 21 апреля (XI Cal. Apr. – XI Cal. Maj.), по александрийскому – это пространство времени расширяется до 24 апреля.

Это по мнению св. Льва «слишком необычное и открытое преступление (церковных правил)». Поэтому св. Лев просит императора поручить или египтянам, или другим сведущим в этом людям пересмотреть вычисления Феофана для устранения на будущее время всяких недоразумений.

Св. Лев очевидно сильно заботился об удалении разницы во времени одного из величайших христианских праздников. Он несколько раз (Ер. CXXII¹⁵), CXXVII, CXXXI, 2) напоминает об этом Юлиану Косскому, прося его побудить императора сделать надлежащие распоряжения относительно устранения недоразумений во времени празднования Пасхи. Император уважил желание св. Льва и поручил александрийскому патриарху Протерию проверить вычисление Феофила. Протерий по этому случаю написал св. Льву письмо, в котором доказывает правильность Александрийского способа вычисления времени празднования Пасхи. Император также стоял за александрийский способ счисления, о чем он и написал св. Льву. Св. Лев решил последовать александрийскому исчислению, хотя и выражал в своих письмах к императору, что его Преторий не убедил в правильности александрийского способа счисления и он следует ему только из нежелания нарушить мир всей церкви. Вскоре св. Лев разослал в Галлию и Италию послание, в котором предписывал им совершать Пасху по александрийскому исчислению 24 апреля (VIII Cal. Maj.).

Сношения св. Льва по поводу происшествий в Ефесской церкви недостаточно известны, так как до нас ничего не дошло из того, что св. Лев писал по этому поводу. Обстоятельства дела следующие. У Вассиана, пресвитера ефесского, всеми уважаемого и любимого за свое благочестие, вышли какие-то неприятности с ефесским епископом Мемноном. Этот последний, желая избавиться от неприятного ему пресвитера, решил посвятить его в епископа незначительной евацкой епархии (Evaza). Вассиан был посвящен, и Мемнон вскоре после этого посвящения умер. Но Вассиан не хотел быть епископом того города, куда его поставил Мемнон. Преемник Мемнона, Василий, видя нежелание Вассиана занимать предоставленную ему кафедру, позволил ему жить в Ефессе и беспрепятственно совершать здесь богослужение, а в Евацу поставил другого епископа. Василий умер. Ефесские клирики решили избрать митрополитом ефесским Вассиана и просили проживавшего тогда в Ефессе епископа Феодосионопольского Олимпия о постановлении его. Олимпий, конечно, не соглашался на такое противоканоничное дело – одному ему поставить Вассиана митрополитом ефесским. Но около его дома собралась большая толпа, которая, видимо настолько внушительно требовала от Олимпия поставления Вассиана, что он согласился. Вассиан был поставлен и был признан митрополитом ефесским со стороны Прокла константинопольского, к диоцезу которого принадлежал Ефесс, а также со стороны императора Феодосия II. Но около 447 года толпа народа, подстрекаемая, вероятно, недовольными Вассианом клириками, во главе которых особенно выдавался пресвитер Стефан, напала на него расхитила его имущество и его самого бросила в тюрьму. Вместо него поставлен был Стефан. Об этих происшествиях было доведено до сведения императора Феодосия, и он назначил туда силенциария Евстафия. Евстафий не нашел в Вассиане никакой вины; нашел только, что он неправильно был поставлен в митрополиты ефесские, о чем и донес императору. Это донесение заставило императора обратиться к предстоятелям главнейших церквей. Все высказались против Вассиана, в том числе св. Лев и св. Флавиан константинопольский. Св. Лев писал, что Вассиан, как поставленный против правил, не может быть епископом. (Письмо это не дошло; о нем упоминается в деяниях IV вселенского собора при разборе дела Вассиана). Вассиан представил свое дело на рассмотрение Халкидонского собора. Халкидонский собор решил, что кафедру ефесскую Вассиан занимал неправильно; равным образом он не признал вследствие разных злоупотреблений ефесским митрополитом и Стефана, преемника Вассиана. Лишив их обоих кафедры ефесской, собор оставил их в сане епископа и предоставил им право пользоваться пожизненно частью доходов Ефесской церкви.

Великие политические события заставили св. Льва два раза ходатайствовать за спасение своего отечества: а) перед Аттилой, предводителем гуннов и б) Гейзерихом, предводителем вандалов;

а) Знаменитая битва народов на Каталаупских полях кончилась поражением Аттилы, этого «Бича Божия». Но и после поражения, «Бич Божий» не сразу оставил Европу в покое. После поражения Аттила прошел чрез Германию в Паннонию и отсюда, вероятно, двинулся в Италию. Вся верхняя Италия была опустошена. Сильно укрепленная Аквилея была взята, а за ней вскоре пали и другие большие и малые города верхней Италии. Рим не был защищен ничем. Аэций, победитель Аттилы на Каталаунских полях, теперь отчаялся в благополучном исходе борьбы с грозным врагом. Император Валентиниан III бежал из Равенны, где была его резиденция, в Рим. В виду неизбежной гибели Италии решено было испытать последнее средство – послать к Аттиле посольство. Об этом посольстве существуют два разные известия. Кассиодор (Migne LXIX. 510) говорит о посольстве, во главе которого стояли его (Кассиодора) отец и сын Аэция Карпилий. Рядом с этим существует и другое известие Проспера Аквитанского (Migne LI pass. II 603). Поэтому известью во главе посольства стояли св. Лев с Авиеном и Тригиторием, из которых первый был прежде консулом (vir consularis), а второй проефектом (vir praefectorius). Некоторые исследователи (Avendt стр. 324) известие Кассиодора считают сомнительным. Им кажется невероятным, что бы во главе посольства стояли такие молодые (?) люди, как отец Кассиодора и сын Аэция Карпилий. Но другие, напротив, склонны считать это известие вероятным (Perthel, 90). По их мнению, было послано два посольства, следовавшие одно за другим. Это последнее мнение вероятнее первого. Относительно результатов первого посольства ничего неизвестно. Результаты второго превзошли всякие ожидания. Аттила оставил Италию. Современник этих событий Проспер Аквитанский приписывает успех этого посольства личности св. Льва: «св. Лев, говорит Проспер (1. cit.), принял предложение (участвовать в посольстве), надеясь на помощь Божию, которая, как он знал, никогда не оставляла благочестивых в их трудах. Произошло так, как предположила вера. Все посольство было принято милостиво. Царь так обрадовался присутствию великого первосвященника, что решился воздержаться от войны и ушел за Дунай, обещав (сохранить) мир». Впоследствии это событие было украшено разными фантастическими прибавлениями. По этим позднейшим рассказам, Аттила решился оставить Италию потому, что видел во время принятия посольства рядом со св. Львом еще другого мужа, который грозил ему мечем, если он не исполнит требований папы.

Мнения относительно того, что повлияло на счастливый успех посольства различны. Арендт (стр. 327 и дал.) приписывает этот успех тому «впечатлению, которое произвел св. Лев на Аттилу, благодаря своему духовному превосходству над ним». Пертель (стр. 93) считает мнение Арендта и те доказательства, которые он приводит в свою пользу, «пустой декламацией».

Нет сомнения, что посольство могло не мало выиграть от того, что во главе его было поставлено такое опытное лицо, как св. Лев. Но нельзя отрицать и других причин, которые также влияли на благоприятный исход дела.

Идатий (chron. Migne LI, 883), Исидор (Perthel, 93), Иорнанд (Perth. 94) говорят о «небесных ударах», о голоде, о болезнях, открывшихся в войске Аттилы. Кроме всего этого Аттиле угрожало войско Маркиана. Кассиодор передает, что на решение Аттилы имело влияние, распространенное в то время, мнение, будто всякого, кто возьмет Рим, постигнет смерть. В доказательство этого указывали смерть Алариха и Атаульфа. Все это если не могло вполне воспрепятствовать, то всяком случае и не особенно располагало Аттилу воевать с Италией. В это время явилось посольство, оно принесло Аттиле богатые дары, оно объявило согласие Гонории, сестры императора Валентиниана III, на предложение Аттилы вступить с нею в брак, которого Аттила уже давно дожидался. После таких предложений посольства Аттиле не было нужды трудиться над завоеванием Италии (Wietersheim, Geschichte der Völkerwanderung IV стр. 372–4. Leipzig 1864 год). Сам св. Лев ничего не говорит о своем участии в посольстве к Аттиле. Некоторые (Arendt 330, Певницкий, I, 60) полагают, что именно об этом говорит он в своей LXXXIV, 2 речи и сакраментарии (Meusis oct; Migne LV, 133, IV). Но из этих мест нельзя вывести ничего определенного.

b) В 455 году Рим подвергся нашествию вандалов под предводительством Гейзериха. Он был приглашен в Италию Евдоксией, вдовой Валентиниана III, убитого Максимом, у которого он опозорил жену. Максим сделался императором и принудил Евдоксию, после смерти своего супруга, стать его женой. Чтобы освободиться от ненавистного супружества с убийцей своего мужа, Евдоксия решилась на самое отчаянное средство – призвать на помощь Гейзериха. «Царь морей и земли» охотно принял это приглашение. Он пристал с сильным флотом к Италии и стал приближаться к Риму. На пути к нему он не встретил никакого препятствия. Максим не хотел сопротивляться; он вздумал было бежать, но был убит разъяренным народом и тут же брошен в Тибр. Между тем Гейзерих подошел к Риму и был встречен при его ворогах св. Львом. По свидетельству Проспера (Migne LI, 603), св. Лев, «смягчил его при помощи Божией, так что, когда по сдаче города, было все в его власти, он удержался от огня, убийств и мучений». Но удержавшись от огня, убийств и мучений, Гейзерих не удержался от грабежа и разрушения. Рим предан был в руки варваров, свирепствовавших в нем в продолжении целых двух недель. Все сокровища были, взяты. Многие памятники искусства была разбиты, изуродованы. Не один Рим был опустошен, но и все его окрестности на очень далекое расстояние. Капуа и Нола были сожжены. Дачи Сципионов, Плиниев, Лукулла разрушены и разграблены. Евдоксии пришлось горько раскаяться в своем поступке. Она была взята в плен и отведена в Африку вместе с двумя своими дочерями: Плацидией и Евдокией и была освобождена от плена только в 462 году императором Львом, преемником Маркиана. Дочь её Плацидия отпущена с нею, а Евдокия вышла замуж за сына Гейзериха Гуннериха.

Нашествие вандалов было великим несчастием для Рима. Св. Лев употреблял все, что мог, для утешения упавшего духом народа, для облегчения его бедности. Нечего, конечно, и говорить о том, что он всеми силами заботился, о возобновлении полуразрушенных храмов, а о снабжении их утварью (Bowers, II, 268–9).

Ересь пелагианская была еще сильна и при св. Льве, не смотря на деятельность его предшественника Сикста III. Особенно она была распространена в правление св. Льва в верхней Италии и Галии. Распространению здесь пелагианства содействовал известный Юлиан, бывший епископ Екланский, бежавший сюда после своих неудач в Риме и Константинополе. Распространение ереси было настолько сильно, что в Аквилее «некоторые пресвитеры, диаконы и клирики различных степеней принимались в общение, не отказавшись предварительно от ересей» (Ер. I, 1).

Это «бездействие пастырской стражи» обратило на себя внимание Септимия, епископа Алтинского (Altineusis). Он донес об этом св. Льву. Св. Лев тотчас отправил к нему и к Аквилейскому епископу¹⁶ послания (Ер. I и II). В обоих этих посланиях св. Лев с прискорбием замечает, что в Господней овчарне явились под видом овец волки, нарушающие церковные правила. Они любят оставлять те церкви, где они были поставлены и постоянно блуждать (semper errare) по другим церквам, всюду развращая сердца ложным знанием (per falsi nominis scientiam multorum corda corrumpunt). Будучи уличены в ереси, они стараются опять войти в церковное общение, чтобы опять совращать других. Этого не было бы, если бы предстоятели церквей (Ecclesiarum praesules) соблюдали необходимую осторожность (necessariam diligentiam) при их приеме в общение. Для прекращения ереси св. Лев «требует, чтобы был собран собор из местных священников (congregata apud vos synoda provincialium sacerdotum). Все принятые в общение, но не осудившие предварительно ереси, должны публично осудить ее; это им не повредит, а напротив, принесет пользу. Они должны собственноручно (propria manu) подписать все утвержденные апостольским престолом соборные определения (decreta synodalia, quae ad¹⁷ excisionem hujus haereseos apostolicae sedis confirmavit auctoritas), направленные к уничтожению этой ереси. В их словах не должно быть ничего темного и двусмысленного.

Кто не подчинится этим требованиям, будет ли это клирик или мирянин, должен быть лишен церковного общения, чтобы, погубив свою душу, он не мог повредить душе другого.

От клириков, переходящих от церкви к церкви, должно потребовать, чтобы они возвратились к тем церквам где были поставлены: не желающий подчиниться этому требованию должен быть лишен преимуществ чести и церковного общения (ab honoris privilegio, et а communionis vinculo habeatur axtraneus).

Этими мерами пелагианство, конечно, было ослаблено; но далеко еще было до его полного уничтожения. Св. Лев, должен был бороться с ним до конца своей жизни. Доказательствами этого является: 1) письмо XVIII к Януарию Аквилейскому, которое, по всей вероятности, написано против пелагиан, хотя здесь они прямо и не упоминаются. Написано оно 30 декабря (III Cal. Ian., по другим рукописям в июле) 447 года. Что оно написано против пелагиан, это видно из того, что: а) оно составлено из I и II писем, направленных против пелагиан; б) оно было послано к Аквилейскому епископу, в епархии которого пелагианство было особенно распространено (Ер. I. 1). 2) Сообщение константинопольского патриарха Фотия (Bibl. I. 54), что «некоторые свободно рассуждали о ереси в самом Риме, когда еще на Римском престоле был Лев. Но они исчезли, когда некто Проспер, по истине Божий человек, издал против них сочинение».

В конце 443 г. св. Лев получил известие, что в Риме чрезвычайно умножились манихеи. Причиною этого умножения было завоевание Африки Гензерихом в 439 г. Из страха пред грозным завоевателем, не отличавшимся вообще благосклонностью к покоренным, многие из них переселились из Африки в Рим. Здесь они жили скромно, не обнаруживая своего учения вероятно из боязни строгих законов относительно них в Римской империи. (Деоклетиана 290 год; Валентиниана I, 372; Грациана 379; Феодосия I, 381; Феодосия II и Валентиниана II, 425 г. Тексты некоторых из этих законов см. у Gieseler, Lehrb. d. Kirchg. I, 415). Но эта скромность им помогла не надолго.

Получив известие о манихеях, св. Лев тотчас собирает собор, где кроме епископов и пресвитеров, присутствовали многие из знатных римлян.¹⁸ На этом соборе было произведено нечто в роде суда над манихеями. «Были приведены, рассказывает сам св. Лев (S. XVI, 4), избранные и избранные (Electi et Electae). После рассказа о развращенном своем учении и препровождении своих праздников, они между прочим сознались в таком преступлении, о котором стыдно говорить. Это преступление исследовано с такою тщательностью, что даже для мало верующих и порицающих нас не может быть в этом никакого сомнения. Присутствовали все лица, которые совершили невыразимое преступление т.е., девочка, которой не более 10 лет, и две женщины, которые воспитали ее и приготовили для этого преступления. Тут был также и мальчик, растлитель девочки и их епископ (episcopus), который устроил это отвратительное дело. Они все сознались в этом (horum¹⁹ omnium par fuit et una confessio) (cp. E. XV, 16). Таковы результаты следствия, произведенного св. Львом.

Делая всем известными деяния манихеев, св. Лев преследовал ту цель, чтобы поселить в своей пастве отвращение к практической стороне манихейства, как наиболее понятной для простых слушателей и наиболее бросающейся в глаза. Впрочем, св. Лев не оставляет без внимания и теоретической стороны манихейства. Он во многих своих проповедях (IX, XVI, XXIV, XXVI, XXXIV, ХLII, LXXVI) излагает и опровергает манихейское учение, так что из его проповедей можно составить довольно полное представление о манихействе и его отношении к христианству.

Манихейство, по мнению св. Льва, составлено из различных элементов. «Что было дурного у язычников, что было темного у плотских иудеев, что было не позволенного в тайнах волшебного искусства, что наконец было святотатственного и богохульного во всех ересях, все это стеклось к ним в смеси всех нечистот, как бы в какую помойную яму (sentina)» (Serm. XVI, 4).

Ереси Ария, Македония, Аполлинария и другие, которых анафемствовала Православная церковь, все они имеют нечто такое, что можно отделить от достойного осуждения; «в преступнейшем же учении манихеев нет ничего, что, хотя отчасти можно было бы признать терпимым» (S. XXIV, 5).

Основатель этого «гнусного суеверия» Манес. Этот «служитель диавольской лжи стал известен спустя 260 лет после воскресения Господа при консулах Пробе (впоследствии) императоре и Павлине, когда уже свирепствовало 8-е гонение на христиан.²⁰

Манихеи думают, что в Манесе, этом «обольстителе несчастных» явился Дух Святый Параклит, обещанный Богом, который наставил своих учеников на всякую истину и открыл им никогда не познанные тайны прошедших веков (S. LXXVI, 6).

В учении манихеев св. Лев особенно обращал внимание на «диавольское нечестие» – на извращение в нем христианского догмата о воплощении. «Для убийства душ, обманутых ими, они соткали (texuerunt) из нечестивой сказочной лжи смертоносный вымысел нечестивого учения и чрез эти обломки нелепых мыслей они быстро спустились до того, что стали признавать во Христе призрачное тело (ut sibi falsi corporis fingerent Christum), которое для глаз и действий (actionibus) людей не представляло из себя ничего твердого, ничего истинного; но только показывало пустой вид мнимого тела.

Им угодно считать недостойным доверия, чтобы Бог, Сын Божий, вошел в женскую утробу и подверг этому поношению свое величие; чтобы Он, смешавшись с природою тела, родился в истинной сущности человеческого тела. Между тем это дело не поношение для Него, но выражение Его могущества; и считать его нужно не осквернением, но славною честью» (Ser. XXIV, 4). Не признавая во Христе воплотившегося Бога, манихеи «отрицают, что Он был распят за спасение мира; отрицают, что из прободенного копием ребра истекла кровь искупления и вода крещения; отрицают, что Он был погребен и в третий день воскрес; отрицают, что Он был превознесен в виду всех учеников выше всех небес» (Ив. с. 4). «А так как это великое и неизреченное таинство возвещено всеми свидетельствами святых Писаний, то эти противники истины презрели закон, данный чрез Моисея, и указания пророков, вдохновенных свыше, и самые даже евангельские и апостольские писания исказили, иное выбрасывая из них, а другое внося с именами апостолов и с авторитетом слов Самого Спасителя, вымышляя себе и пуская в свет многие ложные книги, которыми они подкрепляли вымыслы своего заблуждения и вливали смертоносный яд в умы уловляемых ими. Манихеи искажают и церковные постановления. Так один из самых великих церковных праздников – праздник в честь Рождества Христа Спасителя они празднуют только потому, что в это время приходится рождение нового солнца – переход его от зимнего стояния к летнему».²¹

Манихеи особенно привлекали к себе православных внешним благочестием и постами. Поэтому св. Лев старается показать своим слушателям, какова эта праведность и благочестие и чем они обусловливаются.

Христиане воздерживаются от известного рода пищи не потому, что считают его нечистым, скверным, а потому, что воздержание это уничтожает телесные страсти и подчиняет плоть духу. Манихеи напротив воздерживаются от известного рода пищи потому, что считают его нечистым, созданным не Богом, но диаволом. Между тем «совершенно нет никакой злой субстанции и даже зло не имеет, никакой природы (nulla sit substantia mala, nec ipsius mali sit ulla natura). Ибо благой Творец все создал добрым и один виновник всех вещей, сотворивший небо и землю, море и вся, яже в них (Пс.145:6). Все, что позволено употреблять в пищу и питие, все свято и чисто в качестве своего рода. Если что употребляется с неумеренною жадностью, то вредит пиющим и идущим излишество, но не оскверняет их природа пищи и пития: вся бо, по слову апостола, чиста чистым (Тит.1:15) (CXLII, 4). Между прочим, манихеи воздерживаются от вина и простирают это до того, «что недостойными устами принимают только тело Христово, и совершенно уклоняются от принятия крови нашего искупления» (S. XLII. 5). Манихеи очевидно имели не мало приверженцев как в Рим, так и в Италии. По крайней мере это можно заключить из деятельности св. Льва против них как в самом Риме, так и в Италии вообще.

Св. Лев увещевает своих пасомых не иметь никакого общения с еретиками, не заводить с ними никаких знакомств. Особенно св. Лев просит об этом женщин (S. XVI, 5), которых особенно, вероятно, привлекали «их посты, простота одежды, бледные лица».

Так как ересь, в виду строгих законов, направленных против них, не могла распространяться иначе, как только тайно, то св. Лев всеми силами старался открыть их тайные убежища. Он увещавает своих слушателей, чтобы они доносили пресвитерам, если кому-нибудь из них удастся узнать, где собираются еретики.

«Ибо великое благочестие (говорит он) открывать убежища нечестивых и в них наносит удары самому диаволу, которому они служат. Против них с оружием веры нужно подняться всей вселенской церкви; но ваше благочестие в этом деле должно проявиться по преимуществу, так как в лице предков своих вы услышали Евангелие о кресте Христовом из уст блаженнейших Петра и Павла» (S. IX, 4)²² «Увещание это приложено к слову о милостыне, говоренному по случаю особого благотворительного учреждения в Римской церкви и прямой связи не имеет с предметом слова. Видно, что открытие в Риме ереси глубоко заняло душу епископа» (Певн.2:238). Но св. Лев был озабочен искоренением ереси не только в пределах Рима, но и всей Италии вообще. Многие манихеи бежали от преследований в Рим в другие места Италии и здесь опять продолжали распространять свое учение. это побудило св. Льва издать (30 января 444 г.) окружное послание к Италианским епископам (Ер. VII). В этом послании св. Лев призывает епископов к содействию в его заботах относительно искоренения диавольской лести.

Рассказывая об открытии в Риме множества последователей и учителей манихейского нечестия и о мерах, принятых против распространения его, св. Лев побуждает своих собратов к вниманию и бдительности, чтобы среди их паствы не было манихейского развращения и его учителей (doctores), особенно бежавших из Рима.

Св. Лев побуждает к деятельности против манихейства и светскую власть. Он ходатайствует пред императором Валептинианом III относительно издания закона против еретиков. Валентиниан издал очень строгий эдикт (Ер. VIII 19 июня 445 г.). Манихейство в этом эдикте признавалось государственным преступлением (publicum crimen). На манихеев имеет право доносить всякий, не подвергаясь опасности за это когда-либо и при каких бы то ни было обстоятельствах быть обвиненным. Никто не имеет права скрывать их, или вступать с ними в какие-либо сношения. Все законы против них прежних императоров остаются в силе. Манихеи не имеют права поступать в военную службу и жить в городах, чтобы они не могли уловить кого-либо из невинных. Они лишаются права получать наследство и делать завещания; они не имеют права искать судебной защиты от несправедливостей и притеснений, не имеют права заключать какие-либо условия, сделки. Начальник, допустивший служить в войске манихея, наказывается штрафом в 10 фунтов золота (римский фунт = 0,8 нашего фунта). Вообще, никакая мера не может быть признана слишком жестокой для тех, чье скверное развращение под видом религии совершает то, чего не знают и стыдятся даже места разврата (lupanaria).

Само собою разумеется, что такие меры должны были иметь действие. Они не уничтожили, конечно, ереси (Ер. XV, 16), но сильно препятствовали её распространению в Италии.

В 447 году св. Лев был извещен Туррибием, епископом Астурийским, что в Испании «опять возникла болезнь заблуждений из остатков старой язвы», опять «стали разогревать смраднейшую помойную яму (sentina) присциллианистов».²³

Причиной распространения этой секты вероятно было вторжение в Испанию в начале IV века разных народов, отвлекшее от них внимание правительства в другую сторону. Секта быстро возросла и обратила на себя внимание Туррибия, деятельно принявшегося за её уничтожение. Кроме св. Льва, он известил еще посланиями епископов Идация (Idacius) и Цепония (Ceponius), побуждая их быть внимательными к «сеющим плевелы и злые учения». Вместе с тем он указывает какие апокрифы особенно уважаются присциллианистами, именно: Acta S. Thomae, S. Andreae, S. Iohannis и особенно «злословнейшие» (blasphemissimo [Испр. – Ред. АВ] illo libro) Memoria Apostolorum, «извращающие закон Господень и разрушающие закон Ветхого Завета» (Migne XLIV, 693–695). К св. Льву кроме упомянутого уже извещения (св. Лев называет его Epistolam familiarem. Ер. XV, 17.), Туррибий послал еще: 1) Commonitorium в XVI главах, содержащей осужденные на соборе мнения Присциллиана и 2) послание, тоже XVI гл., в котором также как в Commonitorium’е излагалось учение Присциллиана. Но ни Commonitorium, ни послание Туррибия к св. Льву не дошли до нас. Сохранилось только ответное послание св. Льва к нему. В этом послании св. Лев подробно излагает заблуждения присциллиан, о которых ему написал Туррибий в своих посланиях. Здесь св. Лев иногда опровергает их, а иногда ограничивается кратким изложением православного учения, или даже только указанием из какой ереси присциллианисты взяли свое заблуждение. Ересь присциллианистов, по мнению св. Льва, есть смесь самых разнообразных заблуждений. «Если – говорит он – внимательнее рассмотреть все ереси, которые существовали до Присциллиана, то не найдется почти ни одного заблуждения, от которого не заражалось бы это нечестие; оно не удовольствовалось принятием лжи тех, которые под именем Христа, далеко ушли от Евангелия, но погрузилось еще в мрак язычества. Согласно нечестивым таинствам магии и пустой лжи математиков, оно (нечестие) поставило веру и нравственность (religionis fidem morumqne rationem) в зависимость от власти демонов и влияния звезд. Справедливо, поэтому, отцы наши, при которых появилась эта мерзкая ересь (haeresis), повсюду настойчиво старались изгнать это нечестивое безумие; даже светская власть (principes mundi) возымела такое отвращение от этого безбожного учения, что самого виновника его со многими учениками ниспровергла мечем общественных законов. Они видели, что если дозволить далее жить людям с такой верой, то это значит отложить всякое попечение о чести, разрушить всякую брачную связь и вместе уничтожить закон божеский и человеческий. Такой прием давно уже принес пользу церковной снисходительности, которая хотя и избегает кровавых наказаний, довольствуясь церковным судом (sacerdotali judicio): однако пользуется услугами строгих постановлений христианских правителей в ожидании, что боящиеся телесного наказания прибегнут к духовному средству. Твое старание изложило осужденные мнения в 16 главах. Мы вкратце рассмотрим все, чтобы не было относительно этих злословий чего-либо сомнительного или терпимого.

I. Итак в первой главе показывается, как нечестиво мыслят о божественной Троице те, которые утверждают, что лицо (persona²⁴) Отца, Сына и св. Духа есть одно и то же; как будто один и тот же Бог называется то Отцем, то Сыном, то Духом Святым; и не отличны друг от друга родивший, рожденный и происшедший от того и другого (de utroque); что совершенное единство (singularis unitas) должно понимать (accipienda) так, что оно заключается в трех словах (tribus vocabulis), а не в трех лицах. Этот род злословия они заимствовали из учения (opinione) Савеллия.

II. Во второй главе показывается нелепый и пустой вымысел об исхождении из (ех) Бога некоторых сил, которые получили от Него начало, которых не было прежде Его существа (quas labere coeperit et quae essentia sui praecesserit). Здесь им оказывает помощь заблуждение Ариан…

III. В третьей главе нечестивые утверждают, что Сын Божий потому называется единородным, что Он один только (solus) рожден от девы. Они не осмеливались бы говорить так, если бы они не почерпнули яду от Павла Самосатского и Фотина...

IV. В четвертой главе говорится, что они не празднуют, как должно день Рождества Христова, постясь в этот день так же, как и в день Господень, который есть день воскресения Христова. Так они делают потому, что не веруют в рождение Христа Господа в истинном человеческом естестве (natura), и думают, что все это было не действительным, а призрачным (per quandam illusionem ostentata). В этом они следуют мнениям Кердона и Маркиона, будучи в то же время во всем согласны с своими родственниками (cognotis) манихеями.

V. В пятой главе говорится о том, что душа человека имеет, по их мнению, божественную сущность (substantiam) и наша природа по своему свойству не отличается от природы своего Творца. Вселенская церковь осуждает это нечестие, истекающее из учения некоторых философов и Манихея.

VI. 6-ое замечание показывает, что диавол, по их словам, никогда не был добрым, и его природа не есть создание Божие, но он произошел из хаоса и мрака. Не будучи никем сотворен, он является началом и сущностью зла. Но истинная вера исповедует, что злой сущности нет и природа всех творений, как духовных, так и телесных имеет добрую сущность. Отсюда и диавол был бы добрым, если бы остался в том виде, в каком был сотворен, но «он в истине не устоял» (Ин.8:44). Это, впрочем, не значит, что он перешел в противоположную сущность; это значит только, что он удалился от добра; зло таким образом не есть сущность диавола, а только «наказание этой сущности» (malum non erit substantia, sed poena substantiae).

VII. «Из седьмой главы следует, что они осуждают брак и питают отвращение от рождения детей, в чем (как почти во всем другом) они согласны с нечестием манихея. Причина отвержения ими брака заключается в том, что при существовании брака, «где сохраняется стыд и потомство, нет свободы для разврата».

VIII. 8-е их заблуждение состоит в том, что (по их мнению) образование человеческих тел есть дело (figmentum) диавола и семя для зачатия образуется в утробе женщин демонами (opera demonum). Поэтому не должно верить воскресению тела, так как соединение с телом не соответствует достоинству души. Эта ложь без сомнения дело диавола, который образует не людей в женской утробе, а такие заблуждения в сердцах еретиков. Этот самый нечистый яд, истекающий в частности из источника манихейского нечестия, вселенская церковь давно уже осудила.

IX. Из девятого замечания видно, что, по их словам, сыны обещания,²⁵ хотя рождены от жен, но зачаты (conceptos ех) от св. Духа. Это противно вселенской вере, исповедующей, что весь человек в существе (substantia) тела и души образуется Творцом вселенной и одушевляется внутри матерней утробы. Притом остается зараза греха и смерти, переходящая на потомство от прародителя. И сыны обетования возрождаются св. Духом при помощи таинства возрождения не в плотском чреве, а в силе крещения.

X. В 10-й главе, они утверждают, что души, находящиеся в человеческих телах, существовали прежде без тел; но они согрешили в небесном жилище и потому ниспали сверху вниз, подпали под власть разных сил (princeps) и были заключены силами (per potestates) воздуха и звезд, одни жестокими, другие кроткими, в тела, имеющие разную судьбу и положение. Таким образом все, что есть в жизни неравного и различного, имеет основание в прошедшем. Эту нечестивую басню они соткали из многих заблуждений... Но вселенская вера всех таких отсекает от единения с собою; она твердо и истинно исповедует, что человеческие души не были прежде, чем они были вдохнуты в тело, и никто их не вселял в тело, кроме Бога Художника, Творца как их самих, так и тел.

XI. 11-е их хуление состоит в том, что человеческие души и тела (по их мнению) зависят от решающих судьбу (fatalibus) звезд. Из этого безумия с необходимостью следует то, что они, будучи запутаны всеми заблуждениями язычества, стараются почитать те звезды, которые (по их мнению) благоприятствуют им, и умилостивлять неблагоприятствующие. Следующим этому, по истине нет никакого места в церкви вселенской; кто поддался этим доводам, тот совершенно удалился от тела Христова.

XII. «12-е заблуждение состоит в том, что они подчиняют одним силам (potestatibus) части души, – другим члены тела. Те силы, которым подчинена душа, называются именами патриархов; те, которым подчинено тело – именами звезд. Те, которые осмеливаются так учить или верить, не должны иметь с ними ничего общего».

XIII. На тринадцатом месте поставлено то, что, по их словам, все канонические книги св. Писания, носящие имена патриархов, должно принимать (omne corpus Scripturarum, canonicarum sub patriarcharum nominibus accipiendum est), так как в их словах говорится о тех 12-ти сынах, которые возрождают внутреннего человека (речь идет очевидно об апокрифах, из которых многие носят имена патриархов, например, Ascensio Isaiae, apocalipsis Iliae). Без этого знания ни одна душа не может достигнуть превращения в ту субстанцию, от которой произошла. Но христианская мудрость презирает эту нечестивую ложь. Она знает, что природа истинного Божества непреложна и неизменна, а душа, как при жизни в теле, так и отдельно от тела, подвержена многим страстям. Если бы она была Божеской природы, то не могла бы впасть ни в какой грех. Они несравнимы: «иное Творец – иное тварь».

XIV. В 14 главе излагаются мысли относительно положения тела, именно, – что оно вследствие своего земного свойства, находится в подчинении звездам и созвездиям; что в священных книгах много такого, что относится к внешнему человеку и противоположность между божественной и земной природой существует и здесь. Чтобы украсить эту святотатственную ложь, они осквернили почти все божественные слова, придавая им нечестивый смысл.

XV. Содержание 15-ой главы справедливо порицается, как диавольское намерение. О том, что говорится здесь, мы также узнали из доноса верных свидетелей и нашли много сильно испорченных кодексов, которые они называют каноническими.

Нужно поэтому стараться и как можно внимательнее смотреть со всем пастырским прилежанием, чтобы все испорченные (falsati) кодексы, несогласные с чистой истиной, не были совсем в употреблении (in nullo usu lectionis habeantur). Апокрифические писания, которые под именем апостолов заключают в себе семена лжи, не только должны быть запрещены, но и совершенно изъяты и сожжены (non solum interdictae, sed etiam penitus auferendae sunt, atque ignibus concremandae). Хотя между ними есть такие, которые кажется имеют вид благочестия, однако они никогда не свободны от яда. Благодаря завлекательным басням, они незаметно достигают того, что запутывают совращенных рассказами про необыкновенное в сети какого-нибудь заблуждения. Поэтому епископ, не препятствующий иметь апокрифы дома, или дозволивший читать в церкви под именем канонических те кодексы, которые осквернены прелюбодейным исправлением Присциллиана – тот епископ пусть знает, что его должно считать еретиком: так как тот, кто не отклоняет других от заблуждения, показывает, что он заблуждается сам.

XVI. В последней главе находится справедливая жалоба, что многие с благоговением читают те сочинения Диктиния, которые он написал в пользу учения Присциллиана, между тем как они должны были бы, если хотят что-либо воздать памяти Диктиния, любить более не падение его, но восстание. Поэтому они читают не Диктиния, но Присциллиана; они одобряют то, чему он учил ошибочно, а не то, что он избрал по своем исправлении. Поэтому никто не должен знать этого безнаказанно; и всякий, кто пользуется сочинениями, осужденными не только церковью, но и автором, не должен считаться православным. Не должно позволять нечестивым скрывать свои мысли и под покровом христианского имени отклонять от себя постановления императорских декретов.

В их нечестивых мистериях, которые чем грязнее, тем тщательнее скрываются, исключительно одно непотребство, одна грязь и одно бесстыдство.

XVII. В конце дружественного письма²⁶ Туррибия, был предложен вопрос, многим показавшийся недоуменным: «было ли тело Иисуса Христа во гробе, когда он сходил в ад?» Св. Лев отвечает на это утвердительно: «тело Иисуса Христа действительно было мертво, погребено и в третий день действительно воскресло.... Не верить этому довольно нечестиво. Это, без сомнения, имеет отношение к ереси манихея и Присциллиана». Далее св. Лев предлагает средства для борьбы с ересью: «Пусть соберется епископский собор (episcopale concilium) и при том в таком месте, в котором было бы удобно собраться священникам (sacerdotes) окрестных провинций». На этом соборе сообразно тому, как отвечал св. Лев Туррибию, должно быть произведено самое тщательное исследование, нет ли кого из епископов, оскверненных сообщением с этой ересью. Те, которые не пожелают осудить эту нечестивейшую секту (sectam), без сомнения, должны быть удалены от общения». Далее св. Лев сообщает Туррибию, что он писал относительно собора к братьям и епископам Тарраконийским, Карфагенским, Лузитанским и Гальским (Gallices. Канель-Галицийским-Galicios – в Испании)²⁷ Св. Лев просит также Туррибия, чтобы он позаботился о сообщении его письма (nostrae ordinationis) всем епископам. Если будут какие-либо препятствия к собранию общего собора (generale concilium), то по крайней мере должны собраться галицийские священники (Galiciae sacerdotes). Действительно в скором времени был собран собор в Испании, так называемый concilium Hispanicum, собранный вероятно в Толедо, в 447 году. Собор этот не был «общим», как того желал св. Лев. Причина этому была та, что Испания в это время находилась под властью разных народов: Галиция и часть Лузитании была под властью свевов; остальной частью Испании владели готы и римляне. Собрались только из Испании Тарраконской, Карфагенской, из Лузитании и Бетики. Составлены были 18 анафематизмов и символ (Hefele, Concilieng. II, 288–89). В анафематизмах осуждаются все те заблуждения присциллианистов, о которых мы знаем из письма св. Льва к Туррибию, с самыми незначительными добавлениями. Так как на этом соборе не могли присутствовать галицийские епископы, то св. Лев распорядился, чтобы акты этого собора были посланы к Бракорскому епископу, как митрополиту Галиции (Migne LIV, 1221–2).

Немного спустя после Испанского собора, был еще собор в Галиции, также относительно Присциллиана. Св. Лев отправил сюда послание, не дошедшее до нас (Migne LIV, 1222). Меры, употребляемые св. Львом к подавлению присциллиан, не могли принести той пользы, какой следовало бы ожидать от них. Они постоянно парализовались тогдашними политическими обстоятельствами. От преследований в одном месте присциллианисты могли перейти в другое, где их не было. Все это дало возможность секте не только существовать, но и распространяться. Доказательством этому служит то обстоятельство, что спустя более ста лет церковь вынуждена была против неё опят собирать собор (в Бракаре (Браге) в 563 году) и издавать законы.²⁸

Мы переходим к одному из самых интересных и драматических событий не только в жизни св. Льва, но во всем V веке. Мы разумеем борьбу св. Льва с ересью Евтихия.

Первые признаки этой ереси, «волновавшей Греко-Римскую империю не менее, чем Аттила и Аларих», обнаружились вскоре после III Вселенского собора. Уже св. Кирилл Александрийский жаловался Иоанну Антиохийскому: «многие проповедуют или тожество, или слияние, или смешение слова Божия с плотию... и распространяют слухи в народе, будто я так думаю и учу... тогда как, наоборот: я даже сумасбродными считаю таких людей». К таким «сумасбродным» принадлежал, между прочим, и Евтихий. До обличения в ереси, Евтихий пользовался всеобщим уважением, как человек святой жизни, ревностный борец за православие против несторианства. С уважением к нему относились такие лица, как св. Кирилл Александрийский, пославший к нему, простому настоятелю монастыря, акты III Вселенского собора. Ко времени обличения в ереси, Евтихий уже был 70-ти летним старцем. Он был уже 30 лет настоятелем монастыря, находившегося близ Константинополя, в котором было до 300 монахов. Он дал себе Обет никогда не выходит из него и жить здесь «как бы в гробе». Но Евтихий был только аскет, но не ученый богослов. Познания его в богословии были не особенно обширны, по крайней мере, он нигде себя не показывает знатоком его, хотя и представлялось много случаев.²⁹ Относясь с уважением к его аскетической жизни, св. Лев склонен был видеть в уклонении его в ересь «скорее неосторожную простоту (incauta simplicitas), неопытность, чем лукавство (error, qui, ut arbitror, de imperitia magis, quam de versutia natus») (Ep. XXXI, 1). В своем знаменитом 28 послании св. Лев называет его «невежественным и безрассудным» (rudis et nimis imperitus, cap. I).

Этот-то «невежественный и безрассудный» Евтихий и взволновал всю Греко-Римскую империю. Считая себя единомышленным с св. Кириллом Александрийским, Евтихий считал своим долгом преследовать все, что касалось несторианства. А несторианством ему казалось все, что было противоположным его собственному учению. Есть основание думать, что Евтихий принимал участие в гонениях против несториан после III Вселенского Собора, во главе которого стал Диоскор, епископ Александрийский.

Гонения эти были довольно сильны. «Делатели неправды, – говорит бл. Феодорит (Ер. 101), не мало пострадавший во время этих гонений, – перенесли брань на всех благолюбезнейших епископов востока и наполнили смятениями церкви», (πὰντων ὀροῦ τῶν της ἀνατολῆς θεοφελεστάτων ἐπισκόπων κατέχτας τὴν λαδορίαν οί τοῦ ψεύδους³⁰ ἐργάται καὶ τὰς ἐκκλησίας ζάλην ἀνέπλησαν). Партия Диоскора, благодаря связям в Константинополе, привлекла на свою сторону императора. Все это заставляло восточных епископов соединиться и выступить в открытую борьбу. Был созван в Малой Азии (вероятно, в Антиохии) собор, в котором учение Евтихия, как одного, очевидно, из главных представителей партии Диоскора, было осуждено.³¹ Послание собора отправлено было императору Феодосию II.

Но вполне еретический образ мыслей Евтихия был обнаружен на поместном Константинопольском соборе 448 года, Евсевием, епископом незначительного Фригийского города Доролеи. Он был в близких отношениях к Евтихию еще со времени III Вселенского собора, на котором они оба ратовали против Нестория. Прибывши по своим делам в Константинополь, он навестил и Евтихия. Во время разговора с ним, Евсевий заметил большую перемену в воззрениях Евтихия. Он заметил, что бывший поборник Нестория уклонился в ересь, но только в противоположную, чем Несторий. Как Несторий не признавал в Иисусе Христе единения двух естеств по существу, так Евтихий на столько тесно соединял эти естества, что человеческое переходило в Божественное, исчезало в нем, являясь только формою, свойством божественного естества. После долгих споров, не имевших никакого результата, Евсевий увидел, что Евтихий не исправим и решил доложить о нем предстоящему обычному собору, который собрался в Константинополе под председательством местного архиепископа св. Флавиана.

Евтихий явился на собор только после троекратного приглашения. На соборе он вполне обнаружил свой еретический образ мыслей и, не смотря на убеждения отцов собора, упорно стоял в своем заблуждении. Собор, видя это, провозгласил: «анафема Евтихию!» В приговоре, подписанном 28 епископами и несколькими архимандритами, говорилось: «из бывших уже исследований и из теперешнего его собственного сознания, открывается, что Евтихий, бывший пресвитер и архимандрит, страждет заблуждением Валентина и Аполипария и неизменно следует их злохулениям. Не устыдившись нашего убеждения и внушения, он не захотел согласиться с истинными догматами. Посему, воздыхая и оплакивая его совершенную погибель, мы о Господе нашем Иисусе Христе, им зловословимом, определили отчуждить его от всякой священнической службы, общения с нами и начальства над монастырем» (Деян. III, 291).

Но Евтихий не считал своего дела проигранным даже после такого решительного осуждения целым собором. Он пользовался большим расположением императорского фаворита евнуха Хризафия. Этот Хризафий, бывший прежде невольником, человек жестокий, лукавый и льстивый, имел большую силу при дворе, и император Феодосий II слушал его во всем. Хризафий охотно принял сторону Евтихия. Кроме сочувствия учению Евтихия, Хризафий руководился и нерасположением к архиепископу св. Флавиану, который имел мужество не льстить его тщеславию и корыстолюбию. Ему не стоило большего труда привлечь на сторону Евтихия и императора, также невзлюбившего Флавиана, когда тот расстроил план, придуманный Хризафием, постричь сестру Феодосия, знаменитую в последствии императрицу святую Пульхерию, в диакониссы с целью удаления её от двора. То обстоятельство, что Феодосий стал на сторону Евтихия, имело большое последствие для всей последующей истории евтихианства. Ставши «придворным богословием», евтихианство получило большую силу, которую оно не замедлило употребить во зло для православия. Если к этому прибавить, что в числе сочувствовавших учению Евтихия было не мало епископов особенно в Палестине и Египте, то вполне будет понятно то глубокое потрясение во всей церкви, которое оно причинило.

Имея таких сильных покровителей, Евтихий мог успешно бороться с архиепископом св. Флавианом.³² Вероятно, не без внушения Хризафия, Евтихий вскоре после собора выставил на публичных местах Константинополя объявления, в которых обвинял собор в несправедливости и оправдывал свое учение (Ер. XXIII, 1, Hefele II, 376). Очевидно, Евтихий с своим единомышленником Хризафием хотели этим привлечь на свою сторону общественное мнение. Светская власть не запрещает Евтихию эти публичные оскорбления собора и архиепископа св. Флавиана. Нам уже известно, что она была на его стороне. Но этого мало, Евтихий жалуется на св. Флавиана св. Льву, как влиятельнейшему из иерархов всей церкви, и вероятно и другим предстоятелям главных церквей. (Так, например, до нас дошло его письмо к Петру Хрисологу, епископу Равеннскому). Евтихий писал св. Льву еще до своего осуждения на Константинопольском соборе, вероятно по поводу «соборного послания» восточных епископов императору Феодосию II (Migne LV,219). До нас не дошло это письмо. Но из ответа св. Льва, дошедшего до нас, (Ер. XX от 1 июня 448 года) видно, что он писал о том, что «ересь несторианская старанием некоторых вновь воскресает». Очевидно, «соборное послание» Домна ему казалось происками несториан против него, как ревностного борца против них. Об этих происках якобы несториан и об особенном распространении их учения и писал, вероятно, Евтихий св. Льву. Он, конечно, не забыл упомянуть о своих заслугах церкви в пользу православия в борьбе с несторианством. Этим предположениям вполне соответствует содержание письма св. Льва к Евтихию. «Заботливость твоя, пишет св. Лев, нам приятна; ибо свидетельством такого твоего расположения духа служит самая речь, которую мы получили. Почему не сомневаемся, что виновник веры кафолической, Господь, поможет тебе во всем (разумеются мнимые происки несториан). А мы, как только узнаем полнее о тех, нечестием которых это сделалось, сочтем за необходимое, при помощи Божией, позаботиться о том, как бы исторгнуть с корнем заразу, давно уже осужденную». Ответ св. Льва, как мы видим, был очень благоприятен для Евтихия. Это давало ему смелость обратиться к нему и после своего осуждения на Константинопольском соборе 448 года. В письме (Ер. XXI), написанном Св. Льву вскоре после окончания собора, Евтихий жалуется на несправедливость Собора, на притеснения Флавиапа, говорит о своей невинности и о своем православном образе мыслей. Любопытно изложение Евтихия хода самого дела. «Лукавый диавол, писал Евтихий, употребляя всю свою силу, восстановил против меня Евсевия, епископа города Доролеи, подавшего на меня прошение (libellum), в котором обвинял меня, как еретика пред Флавианом, святым епископом Константинопольской церкви, и некоторыми другими, бывшими в городе, куда они прибыли по своим делам. При обвинении меня, он руководствовался не истиною, а желанием приготовить мне погибель и возмутить церкви Божии. Их святость призывала меня к ответу на обвинение. Зная о составившемся против меня заговоре, я, одержимый при моей старости (еще) болезнью, прибег (все-таки) к оправданию... Я представил собору письменное изложение моего исповедания святой веры, которое прилагается за моим подписом к (настоящему) письму. Но св. Флавиан, архиепископ, не принял изложения и не приказал прочитать его. Не смотря на это, я стал отвечать на вопросы, стараясь показать, что я содержу именно ту веру, которая изложена св. Никейским собором и утверждена (собором) Ефесским. (Но) от меня потребовали исповедания двух естеств и анафематствования тех, которые это отрицали. Опасаясь прибавить или убавить что-либо от символа св. Никейского Собора, – зная, что святые и блаженные отцы ваши святейшие епископы: Юлий, Феликс, Афанасий, Григорий отвергали выражение «два естества», – не осмеливаясь рассуждать о естестве Бога Слова, который в последок дний пришел в плоть (in carnem), во чрево Девы Марии, и пребывая, как Он желал и знал, неизменным, стал человеком не призрачно, а на самом деле, – (не осмеливаясь наконец) анафематствовать вышеупомянутых наших отцов, – я просил известить об этом вашу святость, заявляя, что я вполне подчинюсь тому, что вам угодно будет постановить и одобрить. Не выслушавши ничего из того, что я говорил, они прервали собор и прочитали приговор о моем низложении, составленный заранее... Моей жизни угрожала опасность, если бы, при помощи Божией, молитвами твоей святости, военный отряд не защитил меня от нападения. Тогда стали принуждать подписать мое низложение настоятелей других монастырей. Запретили распространять и читать исповедание веры, написанное мною для удовлетворения народа. Итак, я прибегаю к вам, защитникам веры и проклинающим подобного рода сборища. Я ничего не ввожу нового, противного вере, преданной нам изначала и анафематствую Аполинария, Валентина, Манеса, Нестория, тех, которые говорят, что плоть Спасителя Господа нашего Иисуса Христа сошла с неба, а не от св. Духа и Девы Марии, и все ереси до Симона волхва. И тем не менее, я подвергаюсь опасности жизни, как еретик. Я молю, чтобы того, кто до 70 лет прожил в воздержании и полном целомудрии, не изгоняли и не исключали из числа православных, чтобы я таким образом не потерпел крушения при исходе моей жизни».³³

Таким образом, Евтихий представил дело так, как будто он невинный страдалец от еретиков несториан, во главе которых стоял константинопольский архиепископ св. Флавиан. Из самого письма и приложений к нему нельзя было заключить ничего о неправом образе мыслей Евтихия. В письме говорилось только о том, что всеми уже было признано. Те пункты учения, за которые он был осужден на Константинопольском соборе, были им старательно скрыты. Св. Лев, конечно, был поставлен в большое недоумение, особенно, если принять во внимание то, что это письмо Евтихия не первое в этом роде. Изумление св. Льва, вероятно, возросло еще более, когда он получил, одновременно с апелляцией Евтихия, или вскоре после неё, еще письмо от императора Феодосия. Из ответного письма св. Льва к нему, (самое письмо Феодосия не сохранилось), видно, что Феодосий ходатайствовал за Евтихия (Ер. XXIV от 19 февраля 449 года).

Св. Лев, конечно, не мог стать на сторону Евтихия, не выслушав прежде другой стороны и не узнав с очевидностью всего дела. Между тем от св. Флавиана он не получал еще ни каких сведений. Крайне огорченный этим молчанием св. Флавиана, св. Лев написал ему письмо (XXXIII, от 18 февр. 449 г.), в котором выражает свое недоумение, беспокойство и огорчение по поводу его молчания о таком важном предмете, как вновь проявившаяся ересь. «Когда христианнейший и милостивейший император, писал он, при своей святой и похвальной вере, заботясь о мире церкви кафолической, прислал нам письма о том, что у вас произвело шум и смятение, то мы удивились твоему братству, как ты мог молчать пред нами о том, в чем состоял этот соблазн и не счел за лучшее постараться, как можно скорее, уведомить нас об этом посланием твоего благочестия, дабы мы не могли сомневаться относительно справедливости совершавшихся событий». Св. Флавиан, вероятно, получил это письмо после того, как им были отосланы акты собора. По крайней мере, в его письме к св. Льву, написанном по этому поводу, нет ни каких намеков на означенное письмо. Св. Флавиан говорит в своем письме об ереси пресвитера и архимандрита Евтихия, в которую он впал благодаря лукавству диавола; излагает в кратких словах сущность этой ереси, в том виде, в каком она обнаружена была на соборе, и просит сообщить епископам, находящимся под властью св. Льва, чтобы никто не относился к Евтихию, лишенному теперь пресвитерского сана, как к православному, или письмом или каким-нибудь другим образом. К письму были приложены акты собора.³⁴

Получив письмо св. Льва, св. Флавиан посылает второе письмо (XXVI, послано марта 449 года). В этом письме св. Флавиан выясняет св. Льву истинное положение дела. Оно представляет здесь ответ на обвинения Евтихия. Св. Флавиан рассказывает, что Евтихий, «удерживая в себе скрытую болезнь развращенного учения и злоупотребляя кротостью его, Флавиана, недобросовестно и бесстыдно начал распространять между многими собственное нечестие. За это он обвинен был достойнейшим уважения Евсевием и осужден после того, как, быв призван на собор, произнес собственными словами свойственное ему учение. Но заслуживши справедливое каноническое осуждение, Евтихий не захотел покаяться и слезами умилостивить Бога; он покусился совсем возмутить константинопольскую церковь, публично распространяя на мнимые несправедливости его, Флавиана, жалобы, исполненные злоречия и сверх того принося моления благочестивейшему и христолюбивейшему императору, также полные высокомерия и дерзости, и таким образом попрал все божественные правила. «Но когда шли таким образом дела, продолжает св. Флавиан, мы получили от вашей святости письмо, из которого узнали, что тот же Евтихий отправил к вам просьбу, исполненную всякой лжи и коварства, утверждая, что он во время суда предложил апелляционные жалобы и на меня и на самый святый собор, призывая быть судьею ваше святейшество, – чего ни как им не было сделано. Он солгал (δἱεψεύσαιο) и в этом случае, надеясь через ложь привлечь к себе благосклонность вашу». В заключение св. Флавиан убеждает св. Льва действовать право, как этого требует священство и правило святых церквей; просит св. Льва через его письма укрепить веру и императора, в надежде, что посредством их низложится ересь и не будет нужды в соборе, который теперь уже объявляется. Еще не получив этого послания, св. Лев написал к св. Флавиану «с первым попавшимся случаем» краткое письмо (XXVII от 21 мая 449 года), в котором извещал о получении первого его письма и соборных актов. Св. Лев не дает здесь никаких определенных решений по делу Евтихия; он только сожалеет, что причиной всех этих смут послужило нечестивое заблуждение. Св. Лев обещает написать полнее об этом деле с теми, которые доставили к нему первое письмо св. Флавиана. Св. Лев говорит здесь о своем XXVIII Письме (о нем речь впереди). Чтобы ободрить св. Флавиана, «восставшего из ревности к вере против нечестивого и глупого заблуждения», св. Лев прямо заявляет, что «он не потерпит ни того, чтобы Евтихий остался при своем нечестивом убеждении», ни того, чтобы св. Флавиана, «восставшего из ревности к вере против нечестивого и глупого заблуждения, беспокоили постоянные нападения противной партии».

Таким образом, письмо св. Флавиана с приложенными к нему актами собора открыли глаза св. Льву. Он ясно увидел положение дела, ясно сознал всю опасность для православия. На стороне ереси была могущественная придворная партия во главе с самим императором, на стороне православия только один архиепископ с небольшим количеством епископов. Из полученных писем с востока св. Лев имел возможность убедиться, что еретическая партия не постоит ни пред чем, не будет стесняться даже дурными средствами. Понятным после этого становится старание св. Льва ободрить св. Флавиана. В опасности, грозящей православию, св. Лев еще более убедился, когда узнал из второго письма св. Флавиана о предстоящем вселенском соборе, на собрании которого в особенности настаивала еретическая партия. Св. Лев видел, что с теми средствами, какие были у этой партии, она могла причинить церкви (и в действительности причинила) очень серьезные опасности. Св. Лев видел, что нужно действовать как можно энергичнее, решительнее, без всякого промедления, чтобы не дать возможности усилиться ереси.

Для борьбы с ересью нужно было прежде всего выяснить православное учение. Эту трудную задачу св. Лев выполнил в своем догматическом послании к св. Флавиану (Ер. XXVIII от 13 июня 449 года). Это послание по справедливости считается одним из знаменитейших памятников христианской письменности V века.³⁵ В нем первый раз полно и обстоятельно решен вопрос об образе соединения двух естеств в Иисусе Христе Божеского и человеческого. «Вся Христианская церковь, говорит св. Лев, исповедуют веру в Бога Отца Вседержителя и в Иисуса Христа, единородного Сына Его, Господа нашего, родившегося от Духа Святого и от Девы Марии. Сими тремя изречениями ниспровергаются наветы всех почти еретиков. Ибо когда мы веруем, что Отец есть Бог и вседержитель и при том вечный, то сим уже показываем, что и Сын Ему совечен и ничем не разнствует от Отца: ибо от Бога рождается только Бог, от всемогущего всемогущий, от вечного совечный, а не позднейший по времени, не меньший по власти, не разнственный по славе, не раздельный по существу. Тот же самый превечного Отца, – превечный, единородный Сын, родился от Духа св. и от Девы Марии... [Так Божество восприняло нашу нищету, Могущество нашу немощь, Бессмертное – смерть, не нарушив свойств ни того, ни другого естества, но совокупив их в одном лице. Для уплаты долга естества нашего, божественное, бесстрастное естество, сочеталось со страстною (могущею страдать) природою, дабы один и тот же Ходатай Бога и человеков, человек Христос Иисус, и мог умереть по одному естеству и не мог умереть по-другому, как того и требовало свойство нашего врачевания. (Взято буквально S. XXI, 2)]. [По сему истинный Бог явился в подлинном и совершенном естестве истинного человека; весь с тем, что свойственно Его божественному естеству и весь в том, что сродно нашему человеческому. Нашим же (естеством) называем то, что Творец положил в нас в начале и что опять Он хотел возвратить нам. Ибо в Спасителе не было и следа того, что привнесено в человека искусителем и что прельщенный человек допустил в себя впоследствии. Посему, соделавшись причастным немощи нашей, он не соделался участником наших грехов. Он воспринял образ раба без скверны греха, возвеличивая человеческое и не уменьшая божественного. Ибо то истощение, по которому Невидимый соделался видимым, по которому Творец и Владыка всех тварей восхотел быть одним из человеков, есть снисхождение Его благоутробия, а не недостаток Его могущества. Посему-то Тот, Который, пребывая в образе Божием, сотворил человека, Тот же Самый и соделался человеком, приняв образ раба. Оба естества сохраняют свои свойства без всякого ущерба. Как образ Божий не уничтожает образа раба, так и образ раба не исключает образа Божия. (Взято буквально S. XXIII, 2)] Каждое из двух естеств в соединении с другим действует сообразно с своими законами: так Слово действует прилично Слову, а тело совершает действия, свойственные телу. Одно сияет чудесами, другое подлежит страданию. И как Слово не отпало от равной славы с Отцем, так и тело не отказалось от естества нашего рода. (Из S. LIV, 2)] Ибо один и тот же есть истинно Сын Божий и истинно Сын человеческий: есть Бог, потому что в начале бе Слово, и Слово бе у Бога и Бог бе Слово; есть человек, потому что Слово плоть бысть и вселися в ны; Бог потому, что вся тем быша, и без Него ничтоже бысть; человек, потому, что рожден от жены, был под законом. Рождение «плоти» есть дело человеческого естества: а что Дева рождает, это есть знамение божественной силы. Младенчество Отрочати доказывается бедными пеленами: величие же Его славы возвещается пением ангелов. Сыну человеческому подобен Тот, Которого Ирод нечестиво ищет умертвить: но Владыка вселенной есть Тот, Коему с радостью раболепно покланяются волхвы. Он пришел к Предтечи Своему Иоанну принять крещение: и – дабы не утаилось Божество Его, скрывшееся под покровом плоти, с неба возгремел голос Отца: сей есть Сын Мой возлюбленный, о немже благоволих (Мф.3:17). Как человек, Он искушается от коварного диавола; но как Богу, ему служат чины ангельские. Алкать, жаждать, утруждаться и спать, – это, явно, свойства природы человеческой; но пять тысяч народа насыщать пятью хлебами; но жене самарянской давать воду живую, от которой пьющий не будет жаждать более; но немокренными ногами ходить по поверхности моря и утишением бури укрощать возмущение волн, – все это, беспрекословно, есть дело божественное. Как не одного и того же естества дело – и плакать из сострадания по умершем друге и воскрешать его из мертвых, не смотря на четырехдневное пребывание его во гробе; или висеть на древе и в то же время превратить день в ночь и поколебать основания земли; или быть пригвожденным ко кресту, и в то же время отверзать разбойнику двери рая: так не на одно и то же естество указывают слова: «Аз и Отец едино есма» и «Отец мой болий Мене есть». Ибо хотя в Господе Иисусе Христе божеское и человеческое естество составляют одно Лице: однако иное дело то, откуда происходит общее того и другого уничижение, а иное то, откуда проистекает общее их прославление. По участию в нашем естестве, Он, как человек, менее Отца; а по причастью в естестве своего Отца, Он, как Бог, равен Отцу. Посему то единству лица, состоящему в единении обоих естеств между собою, говорится, что Сын человеческий сошел с неба и Сын Божий воспринял плоть от Девы, от Коей родился; и опять утверждается, что Сын Божий распят и погребен, тогда как Он претерпел сие не Божеством, по которому единосущен, единороден и совечен Отцу, а немощною человеческою природою. Посему то все мы и в Символе исповедуем, что единородный Сын Божий распят и погребен, исповедуем на основании сих слов апостольских: «аще бо быша разумели, не быша Господа славы распяли» (1Кор.2:8). (Из Августина liber contra Sermonem Arianorum, cap. 8)... Сего то – разумения таинства оказывается чуждым Евтихий, который в единородном Сыне Божием не признает нашего естества ни в уничтожении Его смерти, ни в славе Его воскресения. И не ужаснулся Он даже изречения блаженного апостола и евангелиста Иоанна, который сказал: всяк дух, иже исповедует Иисуса Христа во плоти пришедша, от Бога есть: и всяк дух иже, разделяет, Иисуса Христа, от Бога несть и сей есть антихристов (Ин.4:3). Ибо что значит разделять Иисуса Христа, как не отделять от Него человеческое естество и покушаться бесстыдным вымыслом испразднять таинство веры, которым одним мы спасены? Слепотствуя в отношении к естеству тела Христова, он, по необходимости, будет слепотствовать также и касательно Его страдания. Ибо если он не признает креста Господня за призрак, а, напротив того, не сомневается, что страдание, воспринятое Им за спасение мира, было истинное страдание, то, принимая смерть, он должен принять и плоть. Пусть же говорит, что не нашего естества был тот человек, которого сам признает страждущим: ибо отрицание истинной плоти есть отрицание и страдания плоти. Пусть послушает и блаженного апостола Петра, который проповедует, что освящение Духом бывает через окропление кровию Христовою. Пусть внимательнее прочтет и следующие слова того же апостола: ведяще, яко не истленным сребром или златом избавистеся от суетного вашего жития, отцы преданного, но честною кровию, яко агнца непорочна и пречиста, Христа – (1Пет.1:18–19). Пусть не противоречит и свидетельству блаженного ап. Иоанна, который говорит: и кровь Иисуса Христа Сына Божия очищает нас от всякого греха (1Ин.1:7); и в другом месте: сия есть победа, победившая мир, вера наша. Кто есть побеждали мир, токмо веруяй, яко Иисус есть Сын Божий? Сей есть пришедый водою и духом Иисус Христос: не водою точию, но водою и кровию: и дух есть свидетельствуяй, яко дух есть истина: и трие суть свидетельствующий: дух, и вода, и кровь: и трие во едино суть (1Ин.5:4–6, 8), т.е. дух освящения, кровь искупления и вода крещения. Сии три составляют одно и пребывают нераздельными; ни одно из них не отделяется от своего единства. И кафолическая церковь живет и преуспевает сею верою, так что в Иисусе Христе не исповедует ни одного человечества без истинного божества, ни одного божества без истинного человечества».

Письмо это было послано к св. Флавиану не с теми, которые доставили св. Льву первое его письмо, как он обещал (в Ер. XXVII), но с легатами апостольского престола: епископом Юлием (Путеольским), пресвитером Ренатом (умершим на дороге) и диаконом Иларием. Легаты эти были посланы св. Львом на объявленный эдиктом от 30 марта 449 года Вселенский собор, который должен был собраться в Ефесе к 1 августа 449 года.

Кроме своего догматического послания, св. Лев отправил с своими легатами еще письма: к императору Феодосию (XXIX), сестре императора св. Пульхерии (XXX и XXXI), Юлию Косскому, архимандриту Фавсту и другим (XXXII), и к Ефесскому собору.³⁶ Это обилие писем показывает, что св. Лев был чрезвычайно заинтересован в борьбе с евтихианством в восточной церкви. Он не мог быть равнодушным, бездеятельным. «Подвергалась рассуждению не какая-нибудь незначительная частица веры, которая может оставаться (без вреда для спасения) менее точно выясненной (чем другие более важные); но несмысленное сопротивление дерзает нападать на то, что Господь не хочет оставить неведомым ни для кого в своей церкви» (XXXI ср. XXX, 2). Во всех письмах, посланных с легатами, св. Лев старается внушить мысль о виновности Евтихия, о том, что его повергла «в диавольскую пропасть неосторожная простота» (XXXI, 1), что ему «следовало бы отступить от своего заблуждения, справедливо признанного достойным осуждения» (XXIX). Св. Лев не особенно сочувствует созванию Вселенского собора. В письмах, посланных с легатами, он, правда, не выражает этого прямо. Но, все-таки, дает понять Феодосию, что он подчиняется его желанию только потому, что созвание состоялось, эдикт о нем уже издан. Не был также доволен св. Лев и тем, что «августейший и христианнейший император слишком короткое назначил время, в продолжении которого должны собраться епископы на собор». Эдикт о созыве собора, объявленный 30 марта 449 года, в Риме стал известен только 3 мая. Собраться нужно было к 1 августа. Оставалось, следовательно, только три месяца. Трех же месяцев, при тогдашних путях сообщения, было, конечно, очень мало для приготовления к такому важному делу, как вселенский собор. Для многих предстоятелей западных церквей, в такое короткое время, совершенно невозможно было своевременно явиться на собор. При том св. Лев, вследствие неблагоприятных политических обстоятельств и вследствие того, что «не было прежде» примеров присутствия пап на соборах, «не мог оставит отечества и апостольской кафедры» (XXXI, 4). Ему, следовательно, нужно было назначить легатов. Для этого требовалось много времени, не говоря уже о трудности найти подходящих для этого важного дела людей.

Кроме писем, отправленных с легатами, св. Лев имел случай еще до собора послать письмо к Феодосию (XXXVII, от 20 июня 449 г.) и два письма к Флавиану (XXXVI от 20 июня 449 года и XXXVIII от 23 июня того же года). Как и в предыдущих письмах св. Лев указывает здесь на очевидную виновность Евтихия и, вследствие этого, на возможность «по разумным причинам удержаться от созыва собора» (XXXVII). Св. Лев, очевидно, опасался этого собора. Мы уже указали на причину этих опасений св. Льва. Дальнейший ход дела покажет, что эти опасения не были напрасны.

Председателем на вновь открывающийся Ефесский собор был назначен особым императорским указом (Деян. III, 146) Диоскор, архиепископ Александрийский. Личность самого Диоскора и самый тон указа достаточно ясно показывали, в каком направлении должны были идти соборные заседания.

Диоскор был преемником на Александрийской кафедре св. Кирилла, благодеяниям которого он обязан самым возвышением в архиепископы. Это был человек честолюбивый, настойчивый, жестокий, не останавливающийся ни пред какими средствами для достижения своих целей. История не сохранила относительно его ни одного хорошего дела, ни одной симпатичной черты. В жалобах на него, принесенных на собор диаконами Александрийской церкви: Феодором и Исхарионом, пресвитером той же церкви Афанасием и мирянином Софронием рассказывается множество возмутительных злодеяний (Деян. III, 571–593). Он постоянно преследовал и довел до нищеты родственников своего предшественника св. Кирилла, которых тот оставил на его попечение. Никто не избежал его жестокости и бесчеловечия. У одних опустошены имения вырубкой леса; у других разрушены жилища; иные сосланы в ссылку; иные разорены штрафом, некоторые изгнаны из великого города Александрии, как будто из собственного его владения. Он не удержался даже от оскорбления величества… Он часто произносил ругательства на св. Троицу. Распутство, страсть к игре и роскошь вышеупомянутого почтенного мужа известны всему Египту: весьма часто бесстыдные женщины открыто веселились с пим в епископии и в его бане, особенно пресловутая Пансофия... Но этого мало – бывали и убийства по милости этого удивительного священнослужителя (Деян. III). Таковы были нравственные качества Диоскора. По своим религиозным воззрениям он принадлежал к тем, которых св. Кирилл называл «сумасбродными» и к которым, как нам известно, принадлежал и Евтихий. Диоскор был очень недоволен примирением св. Кирилла с восточными епископами, его подписом антиохийского символа. В этом обстоятельстве некоторые думают найти причину его ненависти к памяти св. Кирилла и ко всем близким к нему лицам. Но это едва ли вполне справедливо; мы видели, что то, что он позволял себе делать с родственниками и близкими св. Кириллу людьми, он делал и с другими. Его монофизитский образ мыслей доказывает также его тесная дружба с Евтихием и особенно с евнухом Хризафием. С последним связывала его не только одинаковость религиозных убеждений; они нуждались друг в друге и для других менее благородных целей... Хризафий нуждался в авторитете александрийского архиепископа для того, чтобы держать в своих руках церковные дела, а Диоскор для того, чтобы быть властителем всего Египта, быть, по выражению свят. Льва, «фараоном» (Еф. СХХ, 2).

Хрисафию, управлявшему волей императора Феодосия II, конечно, было очень выгодно указать этому последнему на Диоскора, как на самого достойного председателя предполагаемого вселенского собора. Он мог быть вполне уверен в торжестве учения Евтихия. В свою очередь и Диоскор, конечно, с великою радостью принял полномочие, данное императором. «Ему приятно было показать всему миру власть и значение александрийской кафедры и заставить всех признать, что только одна египетская церковь обладает знанием христианских догматовъ». (Тьери).

И вот Диоскор получает послание от Феодосия, послание в котором говорилось: «мы почли необходимым послать твоему благочестью грамоту, в которой объявляем твоему благочестью и всему собору, что мы предоставляем твоему благочестью власть и первенство пред всеми прочими, участвующими в соборе». (Деян. III, 158)

Что касается партии православной, то были приняты все меры к её подавлению и угнетению. Все, участвовавшие на Константинопольском соборе, были лишены права голоса. Они «должны были присутствовать и молчать на соборе, не имея названия судей, и ожидать мнения всех прочих св. отцов, потому что ныне осуждается то, что определено было прежде ими самими» (Деян. III, 155). В частности, относительно самого ревностного противника монофизитства блаженного Феодорита, епископa Киррского, приняты были весьма решительные меры. Он мог присутствовать на соборе только по согласию всех членов собора (Деян. III, 148). Константинопольский архиепископ св. Флавиан должен был явиться на собор скорее в качестве обвиняемого, чем полноправного члена его. В послании императора Феодосия к Ефесскому собору относительно него говорилось: «Флавиан хотел возбудить какой-то вопрос о вере против почтеннейшего архимандрита Евтихия... Мы желали воспрепятствовать возбужденному беспорядку... однако он не успокоился... поэтому мы сочли необходимым собраться вашей святости, чтобы вы исторгли весь диавольский корень и извергли из святых церквей, ревнующих о богохульстве нечестивого Нестория» (Деян. III, 157). Само собою понятно, что св. Флавиан не мог ничего хорошего ожидать от собора, когда его дело почти предрешалось указом. Между тем все было сделано, чтобы дать перевес монофизитской партии. По мимо назначения председателем собора монофизита Диоскора, были приняты и другие меры. Так каждый экзарх мог брать с собой не более 10 митрополитов и столько же епископов (Fhgerrij 236). Это было очень выгодно для Египта, где митрополий было мало – и очень невыгодно и стеснительно для обширных восточных экзархатов, где митрополий было много. Это распоряжение имело прямою целью стеснить восточные патриархаты, которых правительство подозревало в «нечестии Нестория» (т.е. другими словами – в православии) и на сколько возможно дать перевес партии монофизитов. В виде исключения, особым указом дано право голоса даже одному архимандриту, ярому монофизиту, по имени Варсуме (Деян. III, 152). Этот Варсума известен своими преследованиями вместе с другими набранными монахами тех епископов, которые ему казались «зараженными нечестием Нестория».

При таких условиях начался собор, снискавший себе печальную известность, и название «разбойничьего собора». Условия эти, как мы видим, вполне благоприятны для монофизитов и вполне не благоприятны для православных. Хризафий, руководивший Феодосием, постарался сделать все, чтобы дать торжество монофизитству. Он не мог, конечно, руководить самим собором; он только подготовил твердую почву, на которой монофизитство могло восторжествовать над православием. На самом соборе достойным преемником его политики был его друг Диоскор. Он вполне воспользовался тем, что приготовил для торжества монофизитов Хризафий.

Прежде всего, Диоскор постарался поставить дело так, чтобы собор представлял из себя ничто иное как суд над архиепископом Флавианом. Диоскор употребил все усилия, чтобы избежать прений о вере. «Если кто, говорил он, вопреки деяниям или учению отцов, собиравшихся в Никее и собравшихся здесь (разумеется III Вселенский собор), будет изыскивать или преследовать и перестраивать (то, что постановлено на их соборах), да будет анафема... Если св. Дух присутствовал с Отцами, как Он действительно присутствовал, и определил то, что определено, то перестраивающий это упраздняет благодать Духа» (Деян. III, 182).

Чтобы не возбудить прений о вере, Диоскор всеми силами старался воспрепятствовать чтению догматического послания (Ер. XXVIII) св. Льва. К этому побуждало его и то, что ему очень хорошо было известно, в каком смысле решался здесь вопрос о воплощении Слова. Легаты св. Льва несколько раз предлагали прочитать послание, по всякий раз, вероятно вследствие соглашений Диоскора с императорскими чиновниками, находился благовидный предлог отклонить чтение. Послание так и не было прочитано. Устранив таким образом прения о вере, Диоскор прямо приступил к делу Евтихия и суду над св. Флавианом. Позван был на соборное заседание Евтихий. Он представил статью, содержавшую в себе исповедание веры и обвинение на Константинопольский собор и его председателя св. Флавиана. Обвинения эти состояли в том, что Евсевий, обвинитель Евтихия на соборе: а) не указал в обвинительном акте, в чем состоит ересь Евтихия. Сделал он это с тою целью, чтобы уличить его в ереси на самом соборе, воспользовавшись каким-нибудь не точным со стороны его выражением; b) жаловался на шум и беспорядок во время соборных заседаний, не давших будто ему возможности сказать что-либо в свое оправдание; с) обвинительный акт составлен был прежде окончания прений; d) акты собора были впоследствии испорчены ко вреду его, Евтихия. После этого были прочитаны акты Константинопольского собора. Во время чтения их вполне обнаружился монофизитский образ мыслей большинства членов собора. Чтение часто прерывалось возгласами, направленными против православного понимания догмата о воплощении. После чтения было приступлено к собранию голосов за или против Евтихия. Высказалось за Евтихия 114 голосов. Евтихий был признан православным, св. Флавиан побежден.

Начался суд над св. Флавианом. По заранее составленному плану, была предъявлена со стороны монахов жалоба, наполненная разными несправедливыми обвинениями на св. Флавиава. В послании их говорилось, что «Флавиан приказал им удаляться от пастыря, даже говорить с ним, а монастырское имущество, под именем бедных, беречь для него самого, ибо он торговал им; а кто не будет этого делать, тех и самих вместе с учителем отлучить от общения св. таинств». Прошение было подано от лица всех монахов Евтихиева монастыря т.е. от лица 300 человек и однако же в подписях значится подпись лишь 35 монахов – (Деян. III, 409–11). Знак, что здесь было не совсем чисто (Душеполезное чтение 1875 г.1:310). Монахи были разрешены от наложенного на них запрещения и приняты в общение. Еще победа над св. Флавианом.

После этого Диоскор с затаенною целью предложил собору прочитать символ веры III Вселенского собора. Большинство высказалось за чтение. По приказанию Диоскора были прочитаны Деяния в заседаниях III Вселенского собора, в которых запрещалось «составлять или писать и слагать иную веру, кроме определенной св. отцами со св. Духом, сошедшимися в Никее». Собор, конечно, согласился с прочитанным. Теперь Диоскору не оставалось ничего другого, как только применить вышеуказанное запрещение к св. Флавиану и Евсевию. Именно эта затаенная цель и была, когда он предлагал чтение символа. «Флавиан, бывший епископ церкви Константинопольской, говорил Диоскор, и Евсевий Даринейский, как ясно видит весь этот святый и вселенский собор, оказываются почти все извращающими и перестраивающими, и подали повод к соблазну и смятению святым церквам и всем православным народам; ясно, что они сами себя подвергли наказаниям, некогда соборно определенным нашими святыми отцами. Поэтому и мы, утверждаясь на их определениях, присуждаем вышеупомянутых Флавиана и Евсевия к лишению всякого священнического и епископского достоинства». (Деян. III, 464).

Св. Флавиану ничего не оставалось, как только заявить протест против приговора Диоскора. Св. Флавиан заявил о своей апелляции к новому вселенскому собору, которую передал римским легатам.³⁷ Римские легаты твердо и вслух всех заявили также протест против низложения св. Флавиана. (Деян. III, 465 ср. Ер. XLIV, 1). Некоторые епископы (Онисифор Иконийский, Мартиниан Синоидский, Нунехий Фригии Лаодикайской, Василий Селевкийский) подошли к Диоскору и стали умолять его подумать о том, что он делает, умоляли его не оскорблять «чувства всей земли». (Thierry, 259). Произошел шум. Комиты позвали солдат, вместе с которыми пришли монахи Варсума и паробаланы Диоскора. Смятение и беспорядок были страшные. Все епископы разбежались по самым отдаленным углам церкви, так как двери, по приказанию Диоскора, были заперты. Некоторые даже скрылись под своими скамейками (Thierry, 260). Стефан Ефесский скрылся в ризницу, где и был заперт. Выпустили его оттуда только тогда, когда он согласился подписать приговор о низложении св. Флавиана и Евсевия.

Когда шум, произведенный солдатами, утих, было приступлепо к собиранию голосов. Диоскор, при этом, прямо заявил, что кто откажется подписаться под приговором о низложении св. Флавиана и Евсевия, тот будет иметь дело с ним (Thierry, 261). Св. Флавиан и Евсевий были осуждены на низложение.

Оставалось только подписаться под актами соборного заседания. Но так как было уже довольно поздно, то нотарии не могли в этот день составить окончательной редакции заседания. Между тем Диоскор опасался, что многие епископы, согласившись подписаться из-за страха пред вооруженными солдатами, впоследствии откажутся от подписи, и заседание, таким образом, не будет иметь законной силы. В это время кто-то подал Диоскору мысль заставить подписаться на белых, не писанных листах, с тем, что пробелы будут заполнены после, в свободное время. Диоскор сам пошел по рядам епископов в сопровождении св. Ювеналия Иерусалимского и двух неизвестных лиц. Тех, которые противились требованиям Диоскора, обзывали еретиками и поступали грубо. Подписалось 134 епископа.

Заседание должно было кончиться. Все ждали, когда, наконец, отворят двери. Но прежде чем их отворили, произошло еще печальное обстоятельство, закончившее это заседание. Диоскор, неизвестно зачем, подошел к Флавиану и стал что-то говорить. Что произошло далее неизвестно, но только Диоскор ударил св. Флавиана кулаком в лицо, а сопровождавшие его диаконы Иппократион и Петр Монг (впоследствии патриарх Александрийский) повалили его на пол. Диоскор, параболаны и монахи Варсумы стали его бить и топтать ногами. Варсума кричал по сирски: «убей его»! (Thierry, 264–5). В ужасе от этой потрясающей сцены епископы бросились к дверям, которые, наконец, отворили. Флавиана полумертвого снесли в тюрьму. Он умер от побоев на 3-й день на дороге в ссылку (Arendt, 246).

В следующих заседаниях 22 и 23 (или 24) августа римские легаты не присутствовали, хотя и были приглашены. Они отказались от присутствия на соборных заседаниях под тем предлогом, что они не уполномочены ни в каких делах, кроме дела Евтихия и св. Флавиана. На заседаниях 22 августа были осуждены Ива Едесский за несторианский образ и злоупотребление церковными имуществами, его родственники: Даниил Харрайский за участие его в злоупотреблениях Ивы церковными имуществами; Софроний Теллский за волшебство. Не трудно догадаться, что все эти обвинения мнимые. На следующем заседании 23 или 24 августа были осуждены: блаженный Феодорит за несторианский образ мыслей (т.е. за православие) и Доман антиохийский за сочувствие Феодориту. Это заседание было последним. Акты «разбойничьего собора» были утверждены императором, о чем был издан указ. В указе этом, между прочим, говорилось: «Несториане (т.е. православные) не должны быть терпимы ни в городах, ни в стране и кто их будет терпеть, тот будет наказан конфискацией имущества и вечным изгнанием»³⁸

Из Ефеса Диоскор отправился в сопровождении нескольких епископов в Константинополь, чтобы поставить здесь нового архиепископа на место св. Флавиана. Выбор его пал на своего диакона св. Анатолия, которого он считал своим единомышленником.

Нисколько не умаляя достоинства этого святого мужа, очень много потрудившегося для православия, мы склонны думать, вопреки сложившемуся мнению о только видимой привязанности в евтихианству, что он действительно держался его на первых порах своего служения в сане константинопольского архиепископа. Очень трудно предполагать, чтобы Диоскор не имел каких-нибудь твердых данных, на основании которых он счел за самое лучшее передать такую важную кафедру, как Константинопольская, не кому другому, а именно св. Анатолию. Не малое значение в данном случае имеет замечание Либерата в своем Breviarium (Migne LXVIII, 1005), что св. Анатолий был апокрисиарием Диоскора в Константинополе. Либерал сделал это замечание, вероятно, не без цели. Впоследствии, при изменившихся в пользу православия обстоятельствах, а также, без сомнения, вследствие все более и более возрастающего убеждения в истине православия и несостоятельности евтихианства, он искренно присоединился к православию, для которого он (как это мы увидим впоследствии) потрудился очень много.

Поставление св. Анатолия в архиепископы Константинополя было венцом победы Диоскора над св. Флавианом. Одно только обстоятельство беспокоило его. Это протест со стороны Рима. Тревожимый этим обстоятельством, Диоскор созвал небольшой собор в Никее, где была произнесена анафема догматам св. Льва и сам он отлучен от церкви.

Диоскор возвратился в Александрию с полным торжеством: он низложил двух архиеписков и отлучил третьего. Будущее покажет на сколько его торжество было своевременно.

Св. Лев узнал о случившемся на соборе от своего легата, диакона Илария, который ушел украдкой (furtim) из Ефеса вскоре после первого заседания (Ер. XLIX). Иларий старался дойти до Рима малоизвестными путями; он даже миновал Константинополь, хотя ему нужно было передать св. Пульхерии Августе послание св. Льва.

Диоскор очевидно был опасен не только на соборе в Ефесе. Сообщение Илария о происшествии на соборе, без сомнения, глубоко опечалило св. Льва. Он тотчас написал письмо (XLIX от 13 октября) к св. Флавиану, о смерти которого он еще не знал. В этом письме св. Лев выражает глубокое сочувствие страданиям св. Флавиана за истину и сожалеет «о падении тех, через кого истина подвергается нападению и потрясается самое основание целой церкви». Вместе с тем св. Лев извещает св. Флавиана, что «он для общего дела ничего не опустил такого, что надлежит сделать, дабы прежде всего достигнуть того, что полезно обществу верующих». Св. Лев не сообщает в письме, что он именно предпринял, в чем состоят его стремления. Это он поручил передать словесно самому подателю письма.

Судя по дальнейшей деятельности св. Льва, не трудно догадаться о каких мерах, о каких стремлениях говорит св. Лев. Он решился во чтобы то ни стало дать торжество истине и справедливости. Он ясно видел непрочность и мимолетность монофизитств; он чувствовал на своей стороне столько силы, что победа ему казалась несомненной. От Илария он, конечно, узнал, что далеко не весь восток сочувствует монофизитству. Сирия, Понт, Азия были явно враждебны ереси; Запад, независимый от Востока в политическом отношении, весь был на стороне православия. На стороне же монофизитства было меньшинство: Египет, Фракия, Палестина (Hefele II, 371). Чувствуя свою силу, св. Лев тотчас же принялся за дело, с полною уверенностью в успехе.

В скором времени в Риме собрался собор. Это был, вероятно, один из тех соборов, которые собирались с 448 года каждое III Cal. Oct. (=29 сентября) (Ер. XVI, 7 LXI, 1). На этом соборе было отвергнуто монофизитство и все, что сделано на Ефесском соборе. От себя и от лица этого собора св. Лев отправил «с особым посольством» (XLV, 3) к императору Феодосию послание (Ер. XLIII и XLIV, от 13 октября 449 года).³⁹ Св. Лев жалуется в нем на злоупотребления, имевшие место на Ефесском соборе, именно:

a) не было прочитано его послание к св. Флавиану, содержащее в себе ясное и точное изложение догмата о воплощении;

b) на соборе не было свободы исследования истины; здесь все было сделано с насилием и многие епископы «простерли невольные руки к нечестивым подписям»;

с) не все епископы допущены были на собор, но только те, которые более или менее соответствовали видам Диоскора;

d) легатов принуждали подписаться под соборными актами силою, так что один из них, диакон Иларий, «едва убежал» из Ефеса, желая таким путем уклониться от вынужденной подписи актов.

В заключении св. Лев, от себя и от лица всех своих священников, умоляет Феодосия «пред неразделимою Троицею единого Божества и пред святыми ангелами Христа оставить все в том положении, в каком было прежде всякого суда, пока не соберется большое число епископов всего мира... и не составится внутри Италии вселенский собор, который бы все возникшие несправедливости так порешил или укротил, чтобы не осталось более какого-нибудь сомнения в вере или разделения в любви». В заключении св. Лев дает понять Феодосию, что заботиться о церковном мире это тоже, что заботиться о политическом благосостоянии государства.

Едва ли св. Лев ожидал особенных последствий от своего послания. Он, без сомнения, очень хорошо знал, что император стоит на стороне монофизитства. Знал также и то, что не столько тут значит сам император, сколько те, которые окружают его. Письмо его имело другую цель. Оно было официальным извещением о результатах римского собора, выражением протеста против Ефесского собора со стороны всей западной церкви. Но св. Лев все-таки не оставляет надежды, что со временем мысли императора примут другое направление. По крайней мере, он старается на сколько возможно повлиять на перемену настроения императора чрез его сестру св. Пульхерию. Он посылает к ней особое послание (XLV от 13 октября 449 года), к которому были приложены не дошедшие до неё его прежние послания, отправленные еще до разбойничьего собора, а также копии с посланий, отправленных к императору Феодосию. «Если бы, пишет св. Лев, дошли до вашего благочестия послания, которые по делу веры отправлены были чрез наших клириков, то, без сомнения, вы, при внушении вам Господа, могли приготовить врачевство тем делам, которые совершены против веры. Ибо когда вы не принимали стороны священников, когда не стояли за благочестие и веру христианскую?» Св. Лев выражает глубокую скорбь по поводу событий на Ефесском соборе и обращается к Пульхерии с просьбою о ходатайстве пред императором, «чтобы он прежде, нежели эта гибельная война усилится внутри церкви, дал способы, при содействии Божием, восстановить единство, зная, что все то будет полезно могуществу его империи, что при благосклонном расположении будет сделано для свободы кафолической». Св. Лев задевал самое чувствительное место. Как Феодосию, так и св. Пульхерии он очень недвусмысленно давал понять, что религиозная рознь между Востоком и Западом неизбежно повлечет за собою и рознь политическую. При тогдашних тяжелых обстоятельствах, когда Римская империя всюду была окружена врагами, эта рознь могла очень гибельно подействовать на благосостояние как Восточной, так и Западной империи. Этого вполне было достаточно, чтобы побудить правительство всеми силами стараться уничтожить эту рознь.

Но окружавшие Феодосия настолько были увлечены искоренением ненавистного им «несторианства» и вместе с тем так мало заглядывали в будущее, что предостережения св. Льва пропали даром. Пульхерия же не имела возможности помочь делу, так как она в это время, благодаря интригам Хризафия, была удалена от двора. Все это вместе и было, вероятно, причиною того, что св. Лев долго не получал ответа на свое послание. Озабоченный этим обстоятельством и вместе с тем предвидя, что его послание не имело успеха, св. Лев написал Феодосию вторичное послание (Ер. LIV от 25 декабря 449 года). Св. Лев заявляет, что он вполне принимает Никейский символ (в противовес монофизитам, которые особенно держались за него); он одинаково осуждает и анафематствует как развращенное учение Нестория, как и нечестие тех, которые отрицают действительность воспринятия нашей плоти Господом. В заключении св. Лев выражает полную уверенность в том, что если император «удостоит принять его прошение и моление и прикажет собраться египетскому собору внутри Италии, то, при помощи Божией, могут прекратиться все соблазны, взволновавшие вселенскую церковь». И это послание осталось без успеха.

В это время прибыли в Рим на праздник в честь кафедры св. Петра (Natale Petri de cathedra – по мнению Баллерини (Migne LIV, 857) происходило VIII Cal. Mart 25 февраля) – западный император Валентиниан III со своею супругою Евдоксией (дочерью Феодосия II) и Галлой Плацидией (теткой Феодосия). Св. Лев воспользовался этим счастливым случаем для того, чтобы склонить их на защиту попранного православия. Когда Валентиниан с Евдоксией и Плацидией прибыли для молитвы в церковь святого Петра, св. Лев в сопровождении многих других епископов обратился к ним с речью. Прерывающимся от слез и волнения голосом он рассказал им о том, что «учение веры возмущено на всем востоке». Он оплакивал св. Флавиана, изгнанного по причине ненависти александрийского епископа и, свидетельствуясь святынею самых достойных благоговения мест и спасением их, требовал того, чтобы они написали к императору Феодосию и упросили его восстановить православие и назначить собор в пределах Италии. Действительно Валептиниан, Евдоксия и Плацидия отправили каждый отдельно письма к Феодосию и просили его восстановить православие и назначить собор в пределах Италии (Ер. LV, LVI, LVII, LVIII – все написаны в конце февраля 450 года). Плацидия, кроме того, написала к св. Пульхерии (Ер. LVIII – написано в конце февраля), прося её содействия в отмене всего того, что было поставлено на «возмутительном и жалком» Ефесском соборе.

Но Феодосий находился в полной зависимости от Хризафия и от монофизитской партии. Письма с Запада не могли поэтому произвести на него впечатления и подействовать на перемену в его мыслях; они только раздражили его. «Мы воздаем, не без иронии писал Феодосий Валентиниану, (Ер. LXII – написано около апреля 450 года), мы воздаем полное благодарение Божественному величию за твое, господин священнейший сын и досточтимый император, невредимое прибытие в город Рим. Что же касается до того, что сказал тебе досточтимейший муж Лев, то об этом, как мы думаем, весьма ясно и обстоятельно написано к нему (до нас ничего не дошло); и он узнал, что мы ни в чем не отступили от отеческой веры и предания наших предков... Что касается собора в Ефесе, то на нем с полною свободою и совершенною истиною отлучены недостойные священства и восприняты те, которые признаны достойными... Что касается Флавиана, то он признан виновником вредной новизны и получил достойное наказание. С удалением его царствует всякий мир и всякое согласие и процветает не иное что, как чистая истина». В этом же смысле ответил Феодосий и Галле Плацидии (Ер. LXIII) и Евдокии (Ер. LXIV).

Неприятные отношения с Константинополем осложнились еще вопросом о признании св. Анатолия епископом Константинопольским. Нам уже известно, что св. Анатолий, прежде бывший апокрисиарием Диоскора, был поставлен им в преемники св. Флавиану. Вступив в управление епархией, св. Анатолий, по обычаю, послал к другим кафедрам общительные послания. Такое послание получил и св. Лев. До нас дошел только отрывок от этого любопытного послания (Ep. LIII написано под конец 449 года). Св. Анатолий рассказывает в нем причину своего избрания на Константинопольскую кафедру. При избрании преемника св. Флавиану, по сообщению св. Анатолия, произошли большие разногласия. Для прекращения их предложено было избрать кого-либо из другой епархии. Выбор пал на него.

Св. Лев поставлен был посланием св. Анатолия в очень большое затруднение. Зная его прежнюю близость к Диоскору, он, конечно, невольно должен был заподозрить чистоту его православия, тем более, что в своем послании св. Анатолий ничего не говорил о своем исповедании. Но, вместе с тем, св. Лев не мог отказать ему в общении, так как его не православие ничем еще не было доказано. Св. Лев решил сперва узнать образ мыслей нового константинопольского епископа. Не желая огорчать требованием исповедания православия от самого св. Анатолия, св. Лев обратился к посредничеству императора Феодосия. Он снарядил особое посольство, состоящее из четырех лиц; епископов: Абундия и Астерия и пресвитеров Василия и Сенатора. С этим посольством св. Лев написал Феодосию послание (LXIX от 16 июля 450 года). В нем он выясняет Феодосию свое затруднение по поводу признания св. Анатолия епископом Константинопольским. Причина, почему он не может принять Анатолия в общение та, что ему ничего не известно об его образе мыслей. «Если, продолжает св. Лев, он покажет себя в отношении к вере кафолической таким, каким желаем мы, то мы полнее и безопаснее возрадуемся за его искренность. А чтобы не мучило его какое-либо подозрение относительно нашего расположения, я удаляю всякий повод к затруднению и ничего такого не требую, что, казалось бы, не удобным или сомнительным; я только прошу (исповедать то), чего не должен отрицать ни один из кафоликов». Св. Лев советует св. Анатолию прочитать послание св. Кирилла Александрийского против Нестория, а также его собственное к св. Флавиану. «Если бы, продолжает св. Лев, он от всего сердца согласился с мыслями кафоликов, так чтобы искреннее исповедание общей веры объявил свободным подписом пред всем клиром и целым городом для извещения апостольской кафедры и всех священников, и церквей Господа: то мы при успокоении всего мира в одной вере, мы все могли бы сказать то, что воспели ангелы о родившемся от Девы Марии Спасителе: слава в вышних Богу и на земли мир, в чаловецех благоволение!»⁴⁰ В заключении св. Лев просит Феодосия, в виду того, что «некоторые остаются в разномыслии с чистотой веры и авторитетом св. отцов», созвать внутри Италии собор. Св. Лев заявляет, что это не его только личное желание, «но и сошедшегося по этому предмету собора в Риме».

Убежденный горьким опытом, св. Лев не рассчитывал на успех и этого послания. Он более рассчитывал на влияние св. Пульхерии. В письме (Ер. LXX), отправленном к ней, св. Лев так же, как и в письме к Феодосию, выяснил свое затруднение относительно признания св. Анатолия Константинопольским епископом. Советует Анатолию прочитать послание св. Кирилла Александрийского к Несторию и свое собственное к св. Флавиану. В заключении просит ходатайства пред императором о созыве собора в Италии.

Но посольство, с которым были посланы эти письма к Феодосию и Пульхерии, уже не застало Феодосия в живых. Он умер 29 июля 450 года от неосторожного падения с лошади во время охоты (Thierry 269). Его смерть положила конец официальному господству евтихианства в Восточной империи. Его преемницей сделалась св. Пульхерия, избравшая супругом бывшего сенатора Маркиана. Они решились дать перевес православию.

Св. Лев заботился о торжестве православия не только, так сказать, официальным путем, путем сношений, переговоров и перепиской с императором Феодосием II и св. Пульхерией. Он деятельно вел сообщения еще с многими константинопольскими пресвитерами и архимандритами, известными ему тио своему благочестью и православному образу мыслей. Таких лиц известно до 15, именно пресвитеры и архимандриты: Фавин, Мартин, Петр, Мануил, Иов, Антиох, Авраамий, Феодор, Пиенций, Евсевий, Елпидий, Павел, Астерий, Карод диакон и архимандрит Иаков (Ер. LXXI). Более чем со всеми другими он вел сношения с Мартином и Фавстом. Очевидно эти два архимандрита пользовались особым почетом и влиянием во всем Константинополе. Св. Лев обращался к ним с письмами еще до разбойничьего собора (Ер. XXXII); обращается и теперь. Он объясняет им также как Феодосию и Пульхерии свои затруднения относительно признания Константинопольским епископом св. Анатолия и просит их «содействия» (collaborate) ему в утверждении православия и искоренении евтихианства (Ер. LXXI от 17 июля 450 года); убеждает их страдать за истину (LXXIV ad Магtinum – от 13 сентября 450 года), старается разъяснить им трудный догмат о соединении двух естеств (Ер. LXXV от 8 или 9 ноября 450 года).

Весьма интересны сношения св. Льва с знаменитым Феодоритом, епископом Киррским. Феодорит писал к нему – спустя некоторое время (под конец 449 года) после разбойничьего собора. Он извещает его о печальных событиях, случившихся на разбойничьем соборе, о «несправедливейшем низложении» Флавиана, о несправедливом низложении его самого, хотя он «на соборе не присутствовал и не был спрошен о том, как он мыслит о воплощении Спасителя нашего и Бога». Между тем он «при содействии благодати Божией, освободил более тысячи душ от болезни Маркиона, многих привел к Христу ариан и евномиан». Он был пастырем восьмисот церквей, входящих в состав Киррской епархии, в которых не осталось никакого куколя, но все его стадо свободно от еретического заблуждения. Всевидящий знает сколько брошено в него камней нечестивыми еретиками; сколько он боролся с еллинами, иудеями и вообще со всяким еретическим заблуждением. Кроме того, он написал много сочинений против ариан, евномиан, иудеев, язычников, персидских шахов, о провидении, о богословии и божественном воплощении. Им написаны, при помощи благодати Божией, толкования на предсказания пророческие и апостольские. Из всех этих сочинений легко можно узнать, остался ли он тверд в вере. Будучи епископом в продолжении очень многих лет, он не приобрел ни дома, ни поля, ни овола, ни усыпальницы; он добровольно остался бедным, раздав доставшееся ему наследство бедным, как это известно всем на Востоке. И вот за все эти труды и лишения он осужден без суда (μη δίκασάμενος κατεκρίθην). Вследствие такой несправедливости бл. Феодорит обращается к правому суду св. Льва и умоляет его не отринуть его молений, не презреть его седины, понесшей столько трудов. Он просит научит его, должно ли остаться (τὲρψαι) при этом несправедливом низложении или нет и обещает последовать решению св. Льва.

Не известно, что именно ответил св. Лев бл. Феодориту на это послание. До нас дошло только одно послание св. Льва, написанное уже после Халкидонского собора 11 июня 453 года (Ер. СХХ). На основании указаний этого письма можно заключать, что св. Лев ответил ему на это письмо и признал его «согласно суду апостольского престола чистым от всякого пятна ереси».

Не признавая Ефесского собора 449 года правильным, считая его, напротив, «разбойничьим» сборищем (latrocinium), св. Лев, конечно, не мог признать правильным и законным низложение бл. Феодорита. Впоследствии на Халкидонском соборе бл. Феодорит был торжественно принят в общение; при чем было здесь заявлено, что он уже был принят в общение св. Львом (Деян. IV, 180–1).

Таковы были частные сношения св. Льва с востоком.

Письмо бл. Феодорита ясно показывает, чем был св. Лев в это смутное время для Восточной церкви. При официальном господстве в Восточной Римской империи евтихианства, взоры всех православных невольно обратились на Запад, где в это время самым лучшим и видным представителем православия был св. Лев.

Но деятельность св. Льва на востоке ограничивалась только поддержкой православия. Он ничего не мог сделать против все более и более распространяющегося евтихианства.

Деятельность его на Западе носила несколько другой характер. Здесь он не только поддерживал православие, это разумеется само собой, здесь он употреблял и все средства к преграждению доступа этой «нечестивой заразы» в Западную церковь. Весьма много, конечно, помогало ему в данном случае его хорошие и близкие отношения к императорскому двору, проживавшему в это время в Равенне. Императорское семейство держалось, как мы знаем, православия. Все это дало возможность св. Льву распространить свое знаменитое догматическое послание по всему Западу. Это письмо, заключающее в себе ясное и точное изложение догмата о воплощении, было прочитано, одобрено и подписано всем Западом, начиная с епископов, к которым оно было послано, и кончая мирянами (Ер. LXVII; LXVIII и ХСИХ). Какое значение имела мера – это лучше всего видно из того, что на Западе евтихианство не пользовалось ни каким успехом. Но и в Восточной церкви евтихианство совсем не было господствующим. Если оно одержало на некоторое время верх над православием, то это только потому, что на его стороне было правительство. Но вот на престол вступили св. Пульхерия⁴¹ и Маркиан, оно потеряло опору в правительстве и тогда число его приверженцев быстро сократилось. Многие, принявшие определения Ефесского собора из боязни низложения и ссылки, теперь принесли свое полное раскаяние. Для евтихианства теперь наступили другие, тяжелые времена. Вышел императорский эдикт, по которому те монахи и клирики, которые следуют учению Аполлинария и Евтихия, подпадают под законы, изданные против еретиков вообще и должны быть изгнаны из пределов Римского государства (Perth. 67).

Торжественно перенесены были в Константинополь мощи св. Флавиана и погребены с великою торжественностью и почетом в базилике св. Апостолов рядом с своими предшественниками (Ер. LXXVII). Тотчас же были завязаны сношения с Римом. Маркиан известил св. Льва о своем восшествии на престол и просил его молитв о твердости и непоколебимости империи. В заключение Маркиац выразил желание созвать вселенский собор, о чем старался св. Лев – (Ер. LXXIII написано в конце августа или в начале сентября 450 года). Несколько позднее (22 ноября 450 года) Маркиан послал св. Льву послание (Ер. LXXVI), где выражает уверенность, что «безопасность его могущества поддерживается правою верою и благоволением нашего Спасителя», извещает, что он охотно и, как следовало, с благосклонностью принял тех достойнейших мужей, которых отправил к нему св. Лев. (Речь о посольстве к Феодосию, которого оно не застало в живых). В заключении Маркиан просит св. Льва прибыть на Восток и составить собор; если это ему покажется затруднительным, то пусть он известит об этом собственным посланием, чтобы он, Маркиан, мог «разослать высочайшие послания по всему востоку и самой Фракии и Иллирику и назначить место, где бы собрались все святейшие епископы и определили, что полезно благочестью христиан и вере кафолической». Около этого времени (с точностью неизвестно) св. Лев получил послание и от св. Пульхерии (Ер. LXXVII) с весьма важными известиями, именно: святейший Анатолий, епископ славного Константинополя, содержит православную веру и благочестие и принимает апостольское исповедание его (св. Льва) посланий, отвергнув то заблуждение, которое измышлено в нынешнее время некоторыми, о чем яснее можно узнать из собственного его Анатолия послания (до нас не дошло). Он (Анатолий) без всякого замедления подписал также послание кафолической веры, которое он, св. Лев, послал к священной памяти епископу Флавиану. Далее св. Пульхерия просит св. Льва исполнить⁴²желание её супруга императора Маркиана относительно созыва вселенского собора; извещает о перенесении мощей св. Флавиана в Константинополь и погребении их. Наконец св. Пульхерия сообщает, что император повелел особым указом возвратить из ссылки всех епископов, единомышленных с св. Флавианом, с тем, чтобы «они по утверждению собора и одобрению всех сошедшихся епископов, снова получили епископство и свои собственные церкви».

Почти одновременно с письмами св. Пульхерии и Маркиана св. Лев получил письмо от св. Анатолия (не дошедшее до нас), посланное с пресвитером Кастерием и диаконами Патрикием и Асплениадом. Судя по упоминаниям о нем Пульхерии (Ер. LXXVII), самого св. Льва (Ер. LXXX, I) и указания 4 заседания Халкидонского собора (Деян, 1, 4, 85), можно с некоторою вероятностью предположить, что в послании св. Анатолия говорится о соборе, бывшем в Константинополе (вероятно в ноябре 450 года. Hefele II 379) и о последовавшей на нем подписи св. Анатолием догматического послания св. Льва, о епископах бывших на разбойничьем соборе и теперь приносящих покаяние. С этим письмом были отправлены и самые акты (LXXX, I).⁴³ Св. Лев прислал свое ответное послание к св. Анатолию с послами от него – (послание это от 13 апреля 451 г. Ер. LXXX). «Мы радуемся о Господе, писал св. Лев, и гордимся даром благодати Того, Который сделал тебя последователем евангельского учения». Св. Лев говорит, что он с радостью принимает его в свое общение и одобряет соборные деяния, присланные с письмом св. Флавиана. Относительно епископов, бывших на разбойничьем соборе и подписавших его акты, по теперь приносящих покаяние, св. Лев одобряет решение, постановленное сообща с его легатами (вероятно на Константинопольском соборе). Означенные епископы должны пока довольствоваться принятием в общение своими церквами (suarum interim ecclesiarum communione contenti)⁴⁴ Впрочем, св. Лев выражает желание, чтобы он вместе с его легатами условился относительно принятия в полное общение наиболее достойных епископов. Само собой разумеется, что эти епископы прежде всего должны проклясть то, что «они прежде содержали противного православной вере». Что касается Диоскора (Александрийского), св. Ювеналия (Иерусалимского) и Евстафия (Бейрутского) (все они, как нам известно, были заправилами разбойничьего собора), то «имена их не должно произносить пред святым алтарем». Наконец св. Лев поручает вниманию св. Анатолия Юлиана епископа Косского, Евсевия Дорилейского (проживавшего тогда в Риме) и клириков, оставшихся верными памяти св. Флавиана и просит св. Анатолия опубликовать настоящее послание.

С послами св. Анатолия св. Лев послал еще письма к императору Маркиану (LXXVIII), св. Пульхерии (LΧΧΙΧ) и Юлиану Косскому (LXXXI). Все эти письма имеют ту же дату что и предыдущее к св. Анатолию (от 13 апреля 451 года).

В письме к Маркиану св. Лев выражает радость по поводу получения его послания и хвалит за усердие его в защите святой вселенской истины от вражеских козней. В письме к Пульхерии св. Лев указывает на заслуги её в деле искоренения ересей. Так, от неё, как служительницы и ученицы истины, не укрылась изукрашенная ложь болтуна (loquacis hominis) – Нестория; он неё не скрылось и то, что диавол замышлял против церкви чрез Евтихия. Затем св. Лев благодарит св. Пульхерию от лица всей римской церкви за благодеяния, оказанные вере: за милостивый прием римских легатов, за возвращение к своим церквам тех епископов, которые несправедливо были осуждены на разбойничьем соборе и за перенесение в Константинополь мощей св. Флавиана. Далее св. Лев говорит о сообщении епископа Анатолия и своих легатов относительно епископов, подписавших акты разбойничьего собора и желающих вступить в общение с православными. Если они осудят свои прежние заблуждения, то их можно принять. Об этом сообща рассудят его легаты и св. Анатолий. В заключении св. Лев поручает вниманию св. Пульхерии Евсевия Дорилейского, Юлиана Косского и Константинопольских клириков, оставшихся верными св. Флавиану.

Наконец в письме к Юлиану Косскому св. Лев выражает сочувствие по поводу тех опасностей, которым подвергался Юлиан на востоке за свое православие. Св. Лев выражает желание видеть его в Риме и поговорить с ним лично о коварстве еретиков. Впрочем, благодарение Богу, дела для церкви устраиваются к лучшему; это дает возможность Юлиану опять действовать с постоянным прилежанием в пользу православия. Далее св. Лев говорит (тоже что св. Пульхерии и св. Анатолию) о епископах бывших на разбойничьем соборе. Подробные инструкции к этому делу св. Лев обещается сообщить с посольством, которое он намерен отправить вскоре после Пасхи. Посольство это не было отправлено согласно предположению св. Льва; оно отправилось только в июне 451 года.

Св. Лев так был обрадован поворотом дел на Востоке в пользу православия, что совершенно переменил свои мысли относительно необходимости созыва вселенского собора. Он по горькому опыту знал, какие потрясения часто производят вселенские соборы; как они волнуют разные партии, как все это не выгодно отражается на благосостоянии и даже (особенно в тогдашнее время) на безопасности государства. Св. Льву казалось наиболее выгодным для общей пользы государства и церкви решить дело об евтихианстве без созыва вселенского собора чисто административными мерами. К этому не мало побуждало то обстоятельство, что многие из участвовавших на разбойничьем соборе принесли полное раскаяние. Св. Льву показалось поэтому, что мерами кротости, благоразумия и снисхождения к обращающимся и справедливой строгости к упорным в своем заблуждении можно уничтожить возникшее волнение и без созыва вселенского собора. В этом смысле св. Лев писал Маркиану (Ер. LXXXII от 23 апреля 451 г.) в ответ на его послание (не дошедшее до нас), отправленное с городским префектом Тицианом. Выразив свою радость по поводу ревности императора к вере, которая была возмущаема разными невежественными и нечестивыми вопросами, св. Лев продолжает: «в высшей степени несправедливо по неразумению некоторых возбуждать войну рассуждений относительно того, не нечестиво ли мыслил Евтихий, не развращено ли судил Диоскор, который решился осудить святой памяти Флавиана и заставил впасть в ту же пропасть некоторых простаков». В доказательство своего мнения св. Лев ссылается на то, что многие из епископов бывших на разбойничьем соборе принесли полное покаяние. При таком обороте дела, по мнению св. Льва, «нужно только принимать моления кающихся, а не спорить о том, какой держаться веры». Св. Лев обещается подробнее сообщить о своем мнении касательно созыва вселенского собора, чрез особое посольство.

Это новое посольство было отправлено по возвращении прежнего, отправленного еще к Феодосию II, но не заставшего его в живых. С этим возвращающимся посольством Маркиан отправил к св. Льву, не дошедшее до нас, послание (Ер. LXXXIII, 1). На основании ответного послания св. Льва (Ер. LXXXIII от 9 июля 451 г.), отправленного с новым посольством, можно предположить, что в нем была речь о созыве вселенского собора. Св. Лев выражает в этом своем письме радость по поводу ревности императора к вере, выразившейся в возвращении из ссылки православных епископов, перенесении мощей Флавиана в Константинополь и преследовании диавольского учения – евтихианства. Не желая допустить заражения этой язвой и пренебрегать средствами к её излечению, он посылает легатов, чтобы они вместе с св. Анатолием рассудили относительно средств к обращению и принятию обращающихся от ереси. «Что касается созыва собора, продолжает св. Лев, то мы требовали этого сами. Но в настоящее время нужда никак не позволяет собраться епископам (sacerdotes) всех провинций, так как епископам тех провинций, из которых главным образом должно отправиться на собор, нельзя оставить своих церквей по причине беспокойства военного времени. Поэтому пусть прикажет ваша милость отложить (созвание собора) до более удобного времени, когда, по милости Божией, наступит долгое, прочное спокойствие. Полнее об этом могут сказать вашему благочестью те, которых я послал».

Кроме послания к императору, св. Лев отправил с этим же посольством еще письма: к св. Пульхерии (LXXXIV), св. Анатолию (LXXXV) и Юлиану Косскому (LXXXVI). Все эти письма, как первое к Маркиану, имеют дату 9 июля 451 года.

В письме к св. Пульхерии св. Лев ничего не говорит о желании Маркиана созвать собор. Он просто только извещает ее о своем посольстве с целью изыскать средство к обращению и принятию в лоно церкви кающихся еретиков. Затем, после краткого изложения двух естеств в Иисусе Христе, Св. Лев обращается к св. Пульхерии с просьбою удалить куда-нибудь из Константинополя Евтихия, этого виновника всякого соблазна и нечестия. Он не должен пользоваться частыми утешениями тех, которых он увлек в свое нечестие. В монастыре Евтихия должно поставить православного настоятеля.

В письме к св. Анатолию св. Лев выставляет ту же причину своего посольства, что в письмах к Маркиану и св. Пульхерии, – изыскание средств к обращению и принятию обращающихся от ереси. Средства эти должны быть проникнуты умеренностью; в них должны соединиться снисхождение и справедливость. Правилами, выработанными вместе с легатами, должно пользоваться в принятии вообще всех обращающихся из евтихианской ереси. Исключение из этого должны составлять только те, которые занимали высшее место на несчастном (Ефесском) соборе. Если они вздумают присоединиться к православию, то об этом должно довести до сведения апостольской кафедры. Она все взвесив и обдумав, постановит об их деяниях приговор. В настоящее же время имена их не нужно поминать при богослужении. В заключение св. Лев побуждает св. Анатолия к борьбе с ересью и просит сообщать ему о всем более или менее важном.

Наконец в письме к Юлиану Косскому св. Лев просит его помогать своими советами легатам: и уничтожить остатки соблазнов, существующих еще (в восточной церкви).

Но прежде чем прибыло это посольство в Константинополь, Маркиан уже обнародовал (17 мая 451 года) эдикт, по которому вселенский собор должен был собраться в Никее к 1 сентября. Император обещал сам присутствовать на соборе, если не помешает война.

Получив приглашение на собор (Ер. CXI), св. Лев тотчас же написал Маркиану почти одновременно два письма (LXXXIX от 24 июня и ХС от 26 июня), в которых весьма ясно проглядывало недовольство по поводу случившегося. «Мы верили, писал св. Лев, что Ваша милость может уважить наше желание в виду настоящей нужды и прикажет отсрочить собор епископов до более благоприятного времени, когда будет возможность созвать епископов (sacerdotes) из всех провинций и составить действительно вселенский собор. Но так как вы, по любви к вселенской вере, пожелали, чтобы собор был в настоящее время, то я, чтобы не показаться противником Вашему благочестивому желанию, назначил вместо себя Пасхазина, епископа наиболее спокойной (от врагов) провинции (Лилибеи в Сицилии), к нему присоединяю еще пресвитера Бонифация, прежде посланных: епископа Люценция, пресвитера Василия и Юлиана, епископа (Косского). Председательствовать на соборе (synodo convenit praesidere) должен епископ Пасхазин». Во втором письме (ХС) св. Лев просит Маркиана не допускать рассуждений о вере, как о чем-то сомнительном, требующем рассуждения. Нужно держаться Никейского Символа, удаляя всякие еретические толкования его.

24 июня (одновременно с LXXXIX письмом к Маркиану) св. Лев написал письмо (LXXXVIII) к Пасхазину. К этому письму приложил свое «догматическое послание» к св. Флавиану (Ер. ХХVIII), подтвержденное свидетельствами святых отцов церкви. После краткого указания в чем состоит заблуждение Евтихия, св. Лев говорит, что его послание к св. Флавиану подписано Константинопольскою и Антиохийскою церквами. Далее св. Лев поручает Пасхазину заняться вопросом о времени празднования Пасхи на 455 год, в виду разногласия в этом Римской и Александрийской церквей.

26 июня помечены, кроме письма ХС к Маркиапу, письма к св. Анатолию (ХСИ), Юлиану Косскому (XCI) и послание собору (ХСIII). В письме к св. Анатолию св. Лев выражает удивление (mirati sumus) по поводу созыва собора в такое тяжелое и при том в столь короткое время. Св. Лев жалуется, что такого короткого времени недостанет даже для своевременной рассылки приглашений к епископам явиться в назначенное место и «составить по истине вселенский собор». Но не желая казаться противником желанию императора, уступая желанию самого Анатолия, он посылает с своей стороны легатов, которые заменят его на соборе.

В письме к Юлиану св. Лев уполномочивает его быть легатом вместе с Пасхазином, Люценцием и другими. Св. Лев просит его помогать легатам своим советом и знанием всего, что происходит на востоке. В послании к собору св. Лев просит собравшихся отцов «отложить дерзость спорить против веры, от Бога нам внушенной. Не следует защищать того, чему не должно веровать. (Что касается того, чему должно веровать), то это ясно и полно изложено в послании, которое было послано к блаженной памяти Флавиану. (Отсюда каждый может узнать), каково должно быть благочестивое и искреннее исповедание, относительно таинства воплощения Господа нашего Иисуса Христа». Далее св. Лев просит «приложить врачевство справедливости» к тем ранам, которые причинил церкви разбойничий собор. В заключении настаивает на том, чтобы «постановления первого Ефесского собора... положенные собственно против Нестория, должны оставаться, дабы осужденное в ту пору нечестие не льстило себя надеждою в чем-либо, потому что Евтихий поражается справедливым отлучением».

Св. Лев имел возможность до собора еще написать императору письмо (XCIV от 20 июля 451 года), в котором извещал его об отплытии своих легатов и еще раз увещевал его не поднимать на соборе споров о вере. «Вселенская вера, писал св. Лев, имеющая краеугольным камнем самого Господа Христа, долженствующая пребыть до скончания века, не должна казаться не твердой или сомнительной по милости пустого и обманчивого лукавства».

Одну и туже дату с письмом к Маркиану имеет и письмо к Пульхерии ХСV от 20 июля 451 года. В этом письме св. Лев уведомляет ее об отбытии своих легатов на предназначенный в Никее собор; просит ее, чтобы на будущем соборе была полная справедливость и беспристрастие, чего не было на соборе Ефесском, где был «не суд, а скорее разбой» (non judicio, sed latrocinio).⁴⁵ Св. Лев убеждает ее не отказывать в снисхождении к обращающимся от ереси, если таковыми будут даже «виновники жесточайших возмущений».

К 1-му сентября 451 г., согласно императорскому указу, все епископы собрались в Никсе. Но император не мог явиться на собор: он был занят приготовлениями к войне с Аттилой, предводителем гуннов. Разбитый Аэцием на равнинах Шалона, Аттила стал угрожать Риму и Константинополю. Некоторые предлагали просить императора открыть собор без его присутствия, но этому воспротивились римские легаты. Они, согласно инструкции св. Льва (до нас не дошедшей), ставили присутствие императора на соборе непременным условием и отказывались, в противном случае, принимать участие в заседаниях собора (Деян. III, 118). Тогда император решил перенести собор в Халкидон, которого отделяет от Константинополя только незначительный пролив Босфор. Теперь императору удобно было следить и за политическими и общественными делами, не оставляя без внимания и соборных заседаний. Собор открыт был 8 октября 451 года.

Деятельность Халкидонского собора состояла: а) в суде над Разбойничьим собором и Диоскором; b) в составлении вероопределепия; с) в составлении нескольких дисциплинарных правил.

Суду над Диоскором и разбойничьим собором было посвящено первое заседание. При чтении актов разбойничьего собора были вполне обнаружены те насилия, какими было вынуждено Диоскором у собравшихся епископов согласие на подпись соборных актов. «Нам угрожала, говорили епископы, бывшие в этом соборе, ссылка; воины стояли с парками и мечами, и мы боялись палок и мечей. Где палки и мечи, какой тут собор? Воины низложили Флавиана и Евсевия более, чем мы; что мы сделали, то сделали из-за страха». (Деян. III, 160).

Разбойничий собор был осужден, но епископы, составлявшие его, не были лишены сана (Деян. III, 492 ср. 659). Все низложенные на нем были восстановлены в сан. Низложению подпал только один Диоскор. Кроме насилия, совершенных над отцами собора, на него поданы были жалобы диаконами Александрийской церкви Феодором и Исхирионом и пресвитером Афанасием (племянником св. Кирилла). В этих жалобах была обрисована личность Диоскора в том виде, как представили мы выше.

Окончательное определение о Диоскоре состоялось на 3-м заседании. Его три раза приглашали для оправдания. Он отказался под разными ничтожными предлогами. Собор признал его «достойным осуждения, положенного канонами против непокорливых». Диоскор был низложен и впоследствии сослан в Пафлогонский город Гангры (Евагр. 2, 5).

Собор был настолько занят личностью Диоскора и деяниями разбойничьего собора, что оставил без внимания Евтихия. О нем почти не упоминается в соборных актах. Забыть его было не трудно. После Константинопольского собора он играл второстепенную роль даже на разбойничьем соборе.

В основу догматического определения было положено «догматическое послание» св. Льва к св. Флавиану. Впрочем, не все сразу согласились с этим. Произошли довольно значительные разногласия. Следствием их было назначение 5-ти дневного срока, в продолжении которого должно произойти убеждение и вразумление сомневающихся. Сомневающиеся были главным образом епископы Иллирийские, Палестинские и Египетские. Результатом 5-ти дневного срока было всеобщее согласие с посланием св. Льва и единодушная подпись епископов. Исключение составили только египетские епископы, которые отказались подписать на том основании, что еще не избран преемник Диоскору. Они говорили, что без согласия архиепископа Александрийского обычай их церкви не дозволяет им нечего предпринимать; сами же они согласны подписать послание. Просьба их была уважена. Таким образом послание св. Льва было признано за норму, образец православного учения о воплощении Сына Божия и соединении в Нем двух естеств: Божеского и человеческого. По этой норме нужно было составить формулу вероучения. Такая формула была составлена особой комиссией. Содержание её не известно. Она не была внесена в соборные акты, вероятно, вследствие возбужденных ею разногласий и споров. Можно, впрочем, догадываться, на основании некоторых соображений, что в формуле говорилось о Христе, что Он состоит из двух естеств, а не в двух естествах. Выражение в двух естествах многим казалось уступкой евтихианству. Выражение в двух естествах было более подходящим для выражения православного учения. Разногласия и споры были довольно значительны. Легаты хотели оставить собор, если епископы не согласятся с посланием св. Льва. Император грозил распустить собор и назначить новый в другом месте. Чтобы примирить разногласия была назначена комиссия для исправления формулы вероопределения. Исправленная формула была следующая: «последуя святым отцам, все согласно поучаем исповедывать одного и того же Сына, Господа Нашего Иисуса Христа, совершенного в божестве и совершенного в человечестве, истинного Бога и истинного человека, Того же из души разумной и тела, единосущного Отцу по божеству и Того же единосущного нам по человечеству, во всем подобного нам, кроме греха, рожденного прежде веков от Отца по Божеству, а в последние дни ради нас и ради нашего спасения от Марии Девы – Богородицы – по человечеству, одного и того же Христа, Сына Божия в двух естествах (ἐν δύο φύσεσι, по другим ἐκ δύο φύσεων во всех латинских en duabus naturis) не слитно, неизменно, нераздельно, неразлучно познаваемого, – так что соединением нисколько не нарушается различие двух естеств, но тем более сохраняется свойство каждого естества и соединяется в одно Лицо и одну Ипостась, – не на два рассекаемого, или разделяемого, но одного и того же Сына, единородного Бога Слова, Господа Иисуса Христа, как в древности пророки учили о Нем и (как) Сам Господь научил нас и (как) предал нам символ отцов». По прочтении этой формулы отцы собора воскликнули: «это вера отцов. Митрополиты пусть подпишут тотчас, пусть немедленно подпишут в присутствии самих сановников; хорошо определенное пусть не подвергается отсрочке. Это вера апостолов, с нею все мы согласны; все так мудрствуем». (Деян. IV, 108–110). О составившемся определении было доложено императору.

На IV Вселенским соборе было составлено несколько канонических правил, между которыми самое замечательное 28 правило, утвержденное на 16 заседании. Оно было направлено против все более и более возвышающегося влияния римского епископа, и отчасти против кафедры александрийской. Правило это следующее: «следуя во всем определениям святых отцов и признавая недавно прочитанный канон от пятидесяти боголюбезнейших епископов, собиравшихся при благочестивой памяти Феодосии Великом, бывшем императоре, в царствующем (городе) Константинополе, Новом Риме, и мы определяем и постановляем то же самое о преимуществах святейшей церкви сего Константинополя, Нового Рима, ибо и престолу древнего Рима отцы прилично дали преимущество, потому что он был царствующий город. Следуя тому же побуждению и сто пятьдесят благочестивейших епископов представили равные преимущества святейшему престолу Нового Рима, справедливо рассудив, чтобы город почтенный царским правительством, синклитом и имеющий равные преимущества с древним царственным Римом, был возвеличен подобно ему, и в церковных делах будучи вторым по нем». (Деян. IV, 358).

Римские легаты сильно протестовали против этого правила. Они говорили, что не уполномочены св. Львом принимать участие в чем-либо, кроме веры; указывали на то, что правило это было составлено в их отсутствии; заподозревали искренность и непринужденность подписей под этим правилом. Но, не смотря на все протесты, правило это единодушно было утверждено всем собором. «Это справедливое решение, говорили епископы, все мы говорили это; это всем угодно; мы все такого мнения». Правило это легатами, все-таки, подписано не было.

Св. Лев, такой строгий блюститель преимуществ своей кафедры, не мог, конечно, равнодушно отнестись к 28-му канону. Практика римской церкви давно уже работала в том направлении, чтобы постепенно стать главой всей вселенской церкви. 28-й канон ставил сильное препятствие этому стремлению римской церкви.

Отцы собора, конечно, очень хорошо знали, как отнесется св. Лев к этому канону; это для них ясно было из сильных протестов римских легатов. Поэтому в своём соборном послании (Ер. XCVIII) к св. Льву, они всеми силами старались смягчить св. Льва, сгладить то впечатление, которое должен был произвести на него 28-й канон. В этом послании отцы собора выражают свою радость по поводу того, что они чрез св. Льва, как «началовождя в добре для (общей) пользы, показали чадам церкви наследие истины». Далее отцы говорят о деяниях Диоскора, «который мыслящих по-пастырски прогнал, а отъявленных волков над овцами поставил, который простер свою ярость еще и на того, кому предоставлено от Спасителя хранение вертограда и замышлял об отлучении того, кто старался объединить тело церкви» (речь о св. Льве). Диоскор отверг три законных, сделанных ему вызова на суд собора. Вследствие этого отцы собора решили снять с этого дикого зверя (Пс.79:14) и волка пастырскую одежду, в которую он был облечен, как оказалось, только по внешнему виду. «Вырвавши один плевел, продолжают отцы собора, мы наполнили всю вселенную чистою пшеницею». После такого вступления отцы собора уведомляют, что они, «для благочиния в делах и упрочения церковных постановлений, определили и нечто другое, будучи уверены, что и св. Лев, узнавши, примет это и утвердит». Это нечто другое состоит в том, что издавна имевший силу обычай, которого держалась святая Божия церковь Константинопольская, рукополагать митрополитов областей: Азийской, Понтийской и Фракийской, отцы собора ныне утвердили соборным определением, «не столько предоставляя что-либо константинопольскому престолу, сколько упрочивая благочиние в митрополиях; так как часто по смерти епископов возникает много волнений, когда клирики этих областей и миряне остаются без правителя и возмущают церковный порядок.... Занимавшие место вашей святости, святейшие епископы Пасхазин и Луценций и с ними боголюбезнейший пресвитер Бонифаций, постарались было сильно противоречить таким определениям, конечно, желая, чтобы и это добро начиналось от вашей попечительности и чтобы исправление как веры, так и благочиния было приписано вам. Но мы, повинуясь благочестивейшим и христолюбивейшим императорам, которым то приятно, знаменитому сенату и всему, так сказать, царствующему (городу), признали благовременным утверждение за ним чести вселенским собором.... А дабы вы знали, мы ничего не сделали по угождению или по вражде, но были направляемы божественным внушением, мы сущность всего сделанного сообщили вам для нашего успокоения и для утверждения и согласия на сделанное». Баллерини делают догадку, что послание это составлено было св. Анатолием (Migne LIV, 975). Если и не сам св. Анатолий составлял его, то, как лицо более всех заинтересованное в этом, он, без сомнения, употребил все средства, чтобы письмо было составлено именно так, как было ему нужно. Его слишком интересовало то, как отнесется св. Лев к этому канону. Были важные причины, заставлявшие св. Анатолия так сильно стараться получить утверждение этого канона со стороны св. Льва. Западная церковь составляла почти целую половину вселенской церкви. Несогласие св. Льва вело за собой несогласие всей Западной церкви. Признание 28-го канона Восточной церковью и отвержение Западной повело бы за собой раздвоение их, которое могло неблагоприятно отразиться и на политических отношениях Восточной и Западной империй. Кроме того, этим обстоятельством могли воспользоваться для своих целей еретики, как это впоследствии и было. Такие, приблизительно, причины заставляли св. Анатолия заискивать у св. Льва признания 28 канона. Св. Анатолий не мог поэтому удовольствоваться одним соборным посланием. Около месяца спустя после соборного послания, он пишет св. Льву и лично от себя (Ep. CI). В своем послании он удивляется ревности св. Льва к благочестью, его заботе об истинной вере. Извещает о низложении нечестивого Диоскора, наполнившего весь мир бедами и несчастием; о всеобщей подписи его догматического послания к св. Флавиану и составлении на основании его соборного вероопределения. Но такой собор, продолжает св. Анатолий, должен был заняться без всякого опущения всем, что требовало исправления. С этою целью, по желанию императора, императрицы, судей, сената, константинопольского клира и народа, с согласия всего собравшегося собора, решено было сделать «некоторое прибавление к чести» кафедры константинопольской. Св. Анатолий ссылается, при этом, на «правило 150 отцов, собравшихся при Феодосии Великом». (3 пр. II Вселенского собора). Под «прибавлением к чести» константинопольской кафедры разумеется 28-й канон, (причем передается и самое содержание его). Св. Анатолий выражает надежду, что св. Лев ничего V не имеет против этого канона; что его легаты протестовали против этого канона по неведению его намерений».

В этом же роде писал св. Льву и император Маркиан (Ep. C от 18 дек. 451 г.). Извещая о результатах соборных заседаний, он говорит о 28-м каноне и просит св. Льва «удостоить его своим согласием».

Но эти письма не имели никакого успеха. В своих письмах: от 22 мая 451 года к императору Маркиану (CIV), св. Пульхерии (СV), св. Анатолию (СVI), Юлиану Косскому (СVII) он решительно восстает против 28-го канона. В письме к Маркиану св. Лев горько жалуется на то, что счастливое окончание собора, водворившее мир во всей церкви, было омрачено «духом честолюбия». Св. Лев прямо заявляет, что стремление св. Анатолия «не позволительно». Поставленный еретиками и признанный епископом со стороны св. Льва более по снисхождению, чем по справедливости, св. Анатолий должен бы был стараться более о скромности, чем о неумеренности своих притязаний. Он должен бы, продолжает св. Лев, довольствоваться тем, что «при помощи Божией и вашего благочестия и моего согласия, получил епископство в таком городе. Итак, пусть он не унижает (своим поведением) царского города, которого нельзя сделать апостольским престолом, пусть не надеется каким-нибудь образом увеличиться (augeri) чрез нарушение привилегий других. Установленные канонами св. отцов, утвержденные определениями почтенного Никейского собора, привилегии церквей не могут быть ниспровергнуты ни каким нечестием, их не может изменить никакая новизна; так как мне вверено наблюдение (за канонами), то я буду виновен, если с моего согласия (чего да не будет) будут нарушаться правила отцов, которые были установлены для управления всей церковью на Никейском соборе, руководимом Духом Божиим и если у меня желания одного брата будут иметь большее значение, чем общая польза всей церкви. Дело (наблюдения за канонами) при помощи Христа мне необходимо стараться непрестанно исполнять со всею справедливостью. Так как мне известно, что ваша славная милость заботится о церковном согласии и изъявляет благочестивейшее согласие на все, что касается мирного единства, то я всеми силами прошу и умоляю отказать в согласии вашего благочестия на нечестивые притязания (ausus improbos), противные христианскому миру и единству и благоразумно воспрепятствовать (comprimatis) страсти (cupiditem) моего брата Анатолия, которая повредит ему, если будет упорствовать... Действуйте соответственно христианской и царской чести так, чтобы означенный епископ повиновался отцам, заботился о мире и не думал, что ему позволительно, вопреки постановлениям канонов, не имея ни какого предшествующего примера, ставить епископа Антиохийской церкви. Мы допустили это из любви к восстановлению веры и желания мира. Итак, если он не желает быть отсеченным от вселенской церкви, вследствие своих враждебных миру стремлений, то пусть воздержится от нарушения церковных правил и избегает непозволительных выходок».

Почти одно и тоже писал св. Лев и св. Пульхерии. Здесь мы находим одни и те же упреки в отношении к св. Анатолию, какие мы уже узнали из письма к Маркиану. Как и в предыдущем письме он жалуется на честолюбие св. Анатолия, на нарушение им постановлений Никейского собора и прав митрополитов тех провинций, которые со времени бывшего собора (VI Вселенского) подчинены его власти. «Чтобы нарушить, продолжает св. Лев, постановления почтенных отцов (Никейского собора), он выставляет согласие (consensus) некоторых епископов, (разумеется II Вселенский собор), которому такой (значительный) ряд лет отказал в действии. Теперь уже почти 60 (70!) лет со времени того согласия (епископов), в котором ищет себе помощи вышеупомянутый епископ. Он желает, чтобы ему принесло пользу то, чего не может никто употребить для достижения своих целей, если бы и осмелился пожелать этого». Св. Лев выражает желание, чтобы св. Анатолий «оставил всякий дух высокомерия и подражал вере, умеренности и смирению своего предшественника Флавиана». «Что касается согласия епископов на 28-й канон, то мы, говорит св. Лев, объявляем его недействительным и уничтожаем властью блаженного апостола Петра».

Но всего любопытнее его письмо к самому св. Анатолию. В этом письме св. Лев выразил все свои мысли и чувства по поводу «притязаний Анатолия». Св. Лев выражает свою радость по поводу того, что св. Анатолий не разделяет заблуждений тех, которые его поставили Константинопольским архиепископом, и обратился к православному учению. Но над православным человеком и, при том, епископом не должно иметь силы ни заблуждение, ни страсть. Особенно такой человек должен избегать высокомерия, в котором начало всякого преступления, корень всякого греха. Тот, кем овладевает страсть властительства, не умеет воздержаться от запрещенного, и не довольствуется дозволенным. Но, к сожалению, св. Анатолий не чужд этой страсти. Не говоря уже о не вполне законном своем посвящении и вполне противозаконном поставлении Антиохийского епископа, достаточно указать на его попытку разрушить постановления Никейских канонов. Св. Анатолий несправедливо думает, будто теперь пришло удобное время для того, чтобы лишить Александрийскую кафедру привилегий второй по достоинству, Антиохийскую третьей, а всех митрополитов константинопольских провинций их прав, преимуществ и подчинить его суду. Это не слыханные и не бывалые притязания. Они довели св. Анатолия до того, что он для своих честолюбивых целей употребил св. собор, единственной целью которого было уничтожение ереси и утверждение вселенской веры. Св. Анатолий, кажется, думает, что для него служит оправданием большое число бывших на соборе епископов, согласившихся подписать 28-й канон. Но собор не должен льстить себя мыслью, что его составляло такое большое число членов, поэтому, не должен сметь сравняться или поставить себя выше собора 318 епископов. Такое чрезмерное превозношение, которое употребляет для своих целей собор, созванный по другим побуждениям и для других целей, грозит возмущением всей церкви. Справедливо, поэтому, протестовали его легаты. Тот упрек, который делает им св. Анатолий в письме к нему, возвышает их в его глазах и уничижает самого Анатолия, не желавшего им повиноваться. С своей стороны он никогда не одобрит постыдной страсти, и всегда станет на сторону тех, которые не знают высокомерия, а любят смирение. Святые и почтенные отцы, собравшиеся в Никее для обсуждения нечестия Ария, постановили правила, которые имеют силу как в Риме, так и во всем мире и пребудут до скончания его, Все противное этим правилам должно немедленно отвергнуть. Не должно изменять ради частной выгоды того, что постановлено для всеобщего блага. Итак, пусть Анатолий не гордится, но боится (Рим. XI, 20), пусть он перестанет беспокоить благочестивейшие умы христианских властителей своими неприличными просьбами. Очень много помогает св. Анатолию его ссылка на определение собора (conscriptio) некоторых епископов, бывшего 60 (70?) лет тому назад. Это определение не было сообщено предшественниками Анатолия апостольскому престолу и с самого начала до сих пор не имело никакого значения, пока он не вздумал воспользоваться им. Итак не должно нарушать прав провинциальных приматств (non convellantur provincialium jura primatum – т. e. экзархаты: Понт и другие, не должны быть подчинены Константинополю). Митрополитов не должно лишать прав, утвержденных за ними древними постановлениями (здесь разумеется постановление, чтобы епископы были посвящаемы не митрополитами, а константинопольским архиепископом). Александрийскую кафедру не следует лишать той чести, который она заслужила, благодаря евангелисту Марку, ученику блаженного Петра. Нечестие Диоскора нисколько не умаляет достоинства занимаемой им кафедры. Пусть сохранит свое прежнее третье место и Антиохийская церковь, в которой проповедовал блаженный апостол Петр, где в первый раз возникло самое имя: христиане».

«Я написал все это, заключает св. Лев свое послание, с целью убедить тебя, чтобы ты оставил честолюбивое желание, и более возгревал дух любви и украшал себя, согласно апостольскому учению, её добродетелями. Она, как известно, долготерпит, милосердствует... не превозносится, не гордится... не ищет своего (1Кор.13:4). Если любовь не ищет своего, то как грешит тот, кто желает чужого! Я желаю, чтобы ты вперед воздерживался от этого и помнил изречение: держи, что имеешь, дабы кто другой не восхитил твоего венца (Откр.3:11). Если все-таки ты будешь добиваться не дозволенного, то ты своим делом произносишь над собой приговор и лишаешь себя мира вселенской церкви».

Не мало опечалило св. Льва письмо (не дошедшее до нас) Юлиана Косского, в котором он стал на сторону св. Анатолия. В ответном своем письме (СVII см. выше) св. Лев, упрекает Юлиана за его сочувствие к св. Анатолию и просит его более не ходатайствовать пред ним в пользу частного лица, и в ущерб вселенской церкви.

Возникшими неприятностями между Константинополем и Римом воспользовались евтихиане. Распространился слух, что римский папа не соглашается с тем, что постановлено на Халкидонском соборе. Этот слух производил между евтихианами волнение. Он давал им надежду возвратить утраченное господство над православием. Это побудило Маркиана написать св. Льву письмо (СХ от 15 февраля 453 года) с просьбою известить о своем согласии с постановлениями Халкидонского собора. Маркиан высказывает чрезвычайное удивление (Θαυμάξομεν τὰ μάλιστα) по поводу молчания св. Льва и говорит, что этим молчанием пользуются еретики, которые думают, что св. Лев думает иначе, чем постановлено собором.

О возникших евтихианских волнениях св. Лев уже имел сведения из сообщения Юлиана Косского (письмо это не дошло до нас). Но он не знал, что одна из причин способствующих волнению еретиков, состоит в его продолжительном молчании относительно только что бывшего Халкидонского собора (Ер. СХIII, 3). Это и было причиной почему св. Лев ничего не предпринял тотчас по получении письма от Юлиана. Между тем неудовольствие между св. Львом и св. Анатолием увеличилось еще более. Св. Анатолий, вероятно вследствие каких-нибудь неприятностей, удалил от должности архидиакона Аэция, назначив его, под предлогом повышения, пресвитером в один из отдаленных от города приходов. На место его назначен был диакон Андрей. Аэций обратился с жалобой к св. Льву. Св. Льва очень опечалило это обстоятельство. Аэций был известен как защитник православия; Андрей, напротив, прежде был лишен сана за приверженность к Евтихию и Диоскору. Поступок св. Анатолия с Аэцием возбудил во св. Льве подозрение в неискренности его православия. Все это побудило св. Льва написать к Маркиану и св. Пульхерии (СХ и СXI от 10 марта 453 года). Изложив ход дела Аэция, он просит их сделать внушение (increpare) неблагодарному Константинопольскому епископу, чтобы «он перестал преследовать православных, перестал затирать (conterere) угодных блаженной памяти Флавиану и предпочитать общество им осужденных». Св. Лев просит при этом «благоволения» царской четы к Юлиану Косскому, которого «он сделал своим викарием против еретиков» того времени.

Вместе с письмами к Маркиану и Пульхерии св. Лев послал письмо и к Юлиану Косскому (Ер. CXII от 11 марта 453 года). Письмо к нему любопытно в том отношении, что в нем св. Лев вполне откровенно выражает свой взгляд на св. Анатолия. Св. Лев выражает полное убеждение в том, что «в константинопольском епископе нет православного духа (catholicus vigor non est), что он более заботится о почтении к себе, чем о таинстве человеческого спасения». В виду этого, св. Лев поручает Юлиану «неустанно смотреть за всем, что происходит в Константинополе, особенно за тем, чтобы на православные догматы не восставала нечестивая толпа несториан или евтихиан». О всем этом он должен сообщать немедленно в Рим. В случае надобности он может обратиться за помощью к императору. В заключение св. Лев поручает Юлиану перевести акты Халкидонского собора и подробнее написать о волнениях, производимых монахами в Палестине и Египте.

В это время св. Лев получил известное нам письмо от императора Маркиана (Ер. С) с просьбой об утверждении актов Халкидонского собора. Тотчас после получения этого письма (21 марта 453 года) св. Лев обнародовал свое «послание к епископам, которые собрались на святом Халкидонском соборе». «Не сомневаюсь, говорилось здесь, что все ваше братство знает, что определения святого собора, который собирался для утверждения веры в Халкидоне, я принял всем сердцем; потому что не было ни какого основания, чтобы я, который скорбел о том, что единство кафолической веры нарушено еретиками, восторженно не обрадовался, что она снова возвращена к не поврежденности... Итак, если кто осмелится держаться зловерия Нестория или защищать нечестивое учение Евтихия или Диоскора, то пусть отсечется от общения православных и не приобщается того тела, истинность которого он отрицает. Я напоминаю также вашей святости и относительно сохранения постановлений святых отцов, которые на Никейском соборе утверждены непреложными определениями, чтобы права церквей пребывали так, как они определены теми богодухновенными 318 отцами. Пусть бесчестное домогательство не желает ни чего чужого и пусть никто не ищет себе прибытка чрез лишение другого.... Ваша святость из чтения моих посланий может узнать, что апостольский престол благоговейно пользуется их правилами и что я, при помощи Господа нашего, пребываю стражем как кафолической веры, так и отеческих преданий».⁴⁶

Вместе с этим окружным посланием св. Лев написал Маркиану (Ep. СХV – от 21 марта 453 г.), св. Пульхерии (Ep. XVI дата та же) и Юлиану Косскому (Ep. СХVII – дата та же).

Св. Лев просит Маркиана и св. Пульхерию обнародовать посылаемое вместе с этими письмами послание об утверждении соборных актов. При этом св. Лев прибавляет, что он давно уже послал по этому поводу письмо к св. Анатолию (СVI), из которого было ясно, что он вполне одобряет то, что было постановлено о вере на Халкидонском соборе. «Но так как, говорит св. Лев, я порицал в том письме худые дела, которые были предприняты при помощи собора, то упомянутый предстоятель предпочтет умолчать о моем приветствии (вероопределения), чтобы не обнаружить своих происков».

Юлиана св. Лев также уведомляет о своем согласии с определениями собора против тех, «которые считали их нетвердыми или сомнительными вследствие того, что он не давал на них никакого согласия». Кроме этого, св. Лев просит пока ничего не предпринимать относительно Аэция, «чтобы не выходить из пределов умеренности»; сообщает об известии Фессалоникийского митрополита, что Анатолий «дошел в своих притязаниях до такого безрассудства, что склонял к подписи (28 канона) Иллирийских епископов».

Св. Лев не ограничился перепиской с одним Константинополем. О «притязаниях св. Анатолия» он писал и другим восточным епископам: Максиму Антиохийскому (CXIX от 11 июня 453 года) и св. Протерию Александрийскому (Ер. CXXIX от 10 марта 454 г.). В своих письмах к ним св. Лев убеждает их заботиться о сохранении привилегий и прав своих кафедр «против бесчестного честолюбия некоторых» (improbi quorumdam ambitioni).

Между тем послание св. Льва «к епископам бывшим на Халкидонском соборе» было прочитано на поместном Константинопольском соборе, но не все, а только первая половина. Вторая половина, в которой отвергается 28-й канон, не была прочитана вовсе». Св. Лев был крайне удивлен этим обстоятельством (Ер. CXXVII, 3). Все это показывало, что св. Анатолий мало обращал внимания на требования св. Льва. Вследствие этого св. Лев решил прекратить с ним переписку и вообще всякие сношения до тех пор, пока он не исполнит его требований. В этом смысле писал св. Лев императору Маркиану (Ер. СХХVIII от 9 марта 454 года), в ответ на его письмо, – в котором тот просил «возвратить (св. Анатолию) с братскою любовию (прежнее) благорасположение своей души». Св. Лев писал, что он тогда только восстановит сношения с св. Анатолием, когда тот подчинится канонам, будет жить в любви и смирении со всеми священниками и оставит постыдное честолюбие.

Прекращение всяких сношений, полный разрыв св. Льва с св. Анатолием не мог не беспокоить как этого последнего, так и императора Маркиана. В это время волнения, производимые монахами, принимали грозные размеры. Единение было необходимо. Все это побудило Анатолия (конечно не без сильного давления со стороны императора) по крайней мере формально, на бумаге, сделать уступку св. Льву. Он написал св. Льву письмо (СХХXII около апреля 454 г.). В нем св. Анатолий жаловался «на происшедший перерыв в переписке, причинивший ему не малую скорбь. Между тем он всегда желал, как можно чаще беседовать со св. Львом и послушно исполнять то, что нравится его совершеннейшим чувствам».

Вслед за тем Анатолий сообщает, что Аэций восстановлен в прежней должности, а Андрей отлучен от церкви. «Что касается до того, продолжает св. Анатолий, что постановлено относительно Константинопольской кафедры на недавно бывшем в Халкидоне вселенском соборе, то да будет известно вашему блаженству, что моей вины тут нет никакой. Я человек – живущий в смирении и от юности возлюбивший мир и покой. В этом виноват почтеннейший клир Константинопольской церкви, взявший на себя заботу об этом, и те из благочестивейших епископов, которые были согласны на это и помогли им в этом деле. Утверждение и приведение в силу соборных постановлений принадлежит власти вашего блаженства (cum et sic gestorum vis omnis et confirmatio auctoritati vestrae beneditudinis fuerit reservata)».

Св. Лев не замедлил ответом на это письмо св. Анатолия (Ер. СХХХV от 29 мая 454 года). Он выражает свое удовольствие по поводу возвращения на прежнее место Аэция и отлучения от церкви Андрея. Впрочем, если Андрей и еще Ефрат, который, как это узнал недавно св. Лев, был нечестивым обвинителем св. Флавиана, покаются и осудят свои заблуждения, то им нужно оказать снисхождение. Их можно поставить пресвитерами, чтобы «они чувствовали пользу от лекарства вселенской веры». Далее св. Лев говорит, что Анатолий поступил бы гораздо лучше, если бы не слагал на один клир того, чего не могло сделаться без его участия. Наконец св. Лев увещает Анатолия быть в мире с его викарием Юлианом Косским и соблюдать каноны Никейского собора.

Одновременно св. Лев написал и Маркиану (Ер. СХХХVI от 29 мая 454 года). Он выражает ему благодарность за его содействие к восстановлению мирных отношений между ним и св. Анатолием; извещает, что он получил от св. Анатолия письмо, в котором этот последний старается оправдать себя от обвинения в честолюбии и слагает вину на других; что он вступил в общение с ним, конечно, под тем условием, если он не будет переступать границ церковных канонов, а постоянно станет заботиться о своей пастве и мире вселенской церкви.

Этим кончаются препирательства Рима с Константинополем по поводу 28 канона.

Не смотря на протесты как св. Льва, так и последующих пап, 28-й канон был утвержден на Трулльском соборе (пр. 36). Рим этому не противоречил (Hefele II, 544).

Халкидонский собор восторжествовал над монофизитством. Его вероопределение показало, в чем заключается отличие православия от этой ереси. Но монофизитство было еще сильно. Свою силу оно вполне показало в волнениях, направленных против православия, особенно сильных в Палестине и Египте.

Еще до окончания IV Вселенского собора многие из монахов, бывших на соборе, ушли в Палестину и начали проповедовать здесь о погибели истины и торжестве нечестивого несторианства. Их проповедь нашла себе вполне благоприятную почву. Палестинские монахи были склонны к монофизитству; они охотно приняли вероопределение разбойничьего собора.⁴⁷ Диоскора они считали поборником православия против несторианства. И вот разносится слух, что эти поборники православия объявлены еретиками. Очевидно, думали монахи, что император и руководители собора заражены нечестием Нестория, почему нет ничего особенного в том, что ересь взяла перевес над православием. Между монахами, распространявшими такие слухи, особенно выдавался Феодосий.

Это был фанатик, человек крайне беспокойный, неуживчивый. Он был выгнан из Палестины за диффамацию своего епископа. Он удалился в Египет и здесь вздумал было напасть на Диоскора. Но тот, по свидетельству Евагрия (11, 5), приказал «его высечь, как мятежника, и возить по городу на верблюде, как злодея». Главными приверженцами Феодосия сделались монахи. С этими монахами Феодосий напал на Иерусалим «производя пожары домов, убийства почтенных мужей, освобождение уличенных в крайних преступлениях». «Вопреки всем канонам он присвоил себе утверждение в епископстве – тогда как святейший Ювеналий оставался и жил в городе – нарушая и возмущая вместе божеские и человеческие права. Идя по пути к худшему... он приказывал в одних церквах умерщвлять епископов, а в других рукополагать кого захотел. Епископы, поставленные по канонам, были лишены священства и сгоняемы с престолов. Св. Ювеналия он старался убить чрез подосланную чернь. Вместо него был нечестиво умерщвлен Севериан еп. Скифопольский... Феодосий осмеливался и на гнуснейшие этих дела». (Д. IV, 411–412). Успеху этих деяний Феодосия не мало способствовало то обстоятельство, что его сторону приняла вдовствующая императрица Евдоксия, которая по смерти своего супруга Феодосия II, поселилась в Иерусалиме. Этому способствовало и то, что в Иерусалиме не было в то время гарнизона. Управитель провинции Дорофей в это время был в походе против варваров. Когда он возвратился, ворота пред ним были заперты. Он был впущен в город под условием сохранения того, что постановлено «собором монахов и народом иерусалимским» (Niceph. 15, 9). Дорофей, не желая кровопролития, согласился. Заняв мятежный город, он тотчас известил обо всем Маркиана. Почти одновременно с Дорофеем послал свое донесение св. Ювеналий. Монахи с своей стороны послали просьбу к св. Пульхерии, в которой жаловались на дурное обращение с ними Дорофея, на превращение монастырей в казармы, святых мест в конюшни и заявляли, что они не могут признать собора, который заставляет верить, что есть два Христа, два сына, два лица в божественном Слове. (Thierry 420–1). В ответ на это монахи получили грамоту от императора. В Ней говорилось: «Наше величество, прочитав прошения, которые вы прислали к благочестивейшей и священнейшей государыне, супруге нашего смирения, самым делом убедилось, что вы не моление о помиловании прислали, а под видом просьбы обнаружили ваше нечестивое намерение, противное и божеским законам, и римскому государству». Далее говорится о том, что изложено нами выше. В заключении император излагает православное учение о соединении двух естеств, заявляет, что Он «негодует» на Дорофея за причиненные монахам беспокойства и приказывает ему оставить их (Д. VI, 417). Слухи о возмущениях монахов дошли и до св. Льва; но они были чрезвычайно неопределенны, не ясны. «Я не знаю, писал он Юлиану Косскому (Ер. СХIII, 3), по какой причине (quo animo) волнуются палестинские монахи. Не знаю, служат ли они развращению Евтихия или скорбят о том, что их епископ мог прежде впасть в нечестие. Я желаю об этом знать полнее, чтобы позаботиться о соответствующем исправлении таких (беспорядков): не одно и то же нечестиво, вооружаться против веры и слишком неумеренно волноваться за нее». Вскоре св. Лев получил известие о том, что императором приняты все меры к подавлению восстания монахов. Св. Лев по этому поводу благодарит Маркиана (Ер. СХV) и св. Пульхерию (Ер. СХVI) за их ревность к вере. В письме к Юлиану Косскому (СХVII), написанном одновременно с письмом к Маркиану и Пульхерии (21 марта 453), св. Лев говорит о своем послании с монахом и между прочим о том, что он исполнил секретное (secretius) повеление императора «относительно увещания всемилостивейшей Августы Евдоксии». До нас не дошло это послание св. Льва. Но содержание его известно из слов самого св. Льва (СХVII, 3), «Я сделал, говорит он, согласно желанию (императора), все, чтобы она (Евдоксия) из моего письма узнала то, как плодотворно будет для неё, если она будет благоволить вселенской вере; я употребил все, чтобы она приняла во внимание письмо об этом нашего сына, милостивейшего императора. Я не сомневаюсь, что она употребит свое благочестивое усердие на то, чтобы виновники восстаний узнали её исповедание и убоялись, но крайней мере, власти наказывающих, если не понимают проповеди учащих». Но это письмо не произвело никакого действия на Евдоксию. По крайней мере, св. Лев принужден был еще написать Евдоксии по этому поводу (Ер. СХXIII от 15 июня 453). Он вторично просил ее отнять у еретического развращения всякую самоуверенность, это принесет пользу и церкви, и человеческому роду. Если монахи пожелают опять возвратиться в лоно церкви, то они должны подчиниться определениям Халкидонского собора, отвергнуть развращенные заблуждения, безрассудно принятые ими, покаяться в нечестивых хулах и кровавых преступлениях. В заключении св. Лев просит Евдоксию известить о результатах, какие произведет её увещание на монахов. Св. Лев писал письмо и мятежным монахам. (Ер. СХXIV в июне 453 г.). В виду того, что между ними ходило испорченное в несторианском духе письмо к св. Флавиану, св. Лев счел нужным снова изложить в письме к монахам православное учение о соединении естеств в Иисусе Христе против Нестория и Евтихия. В заключении письма св. Лев увещевает монахов оставить беспорядки, не забывать апостолов и пророков, не забывать символа спасения и исповедания, данного при крещении в присутствии многих свидетелей и не подпадать диавольским насмешкам и внушениям.

Это послание св. Льва имело то значение, что оно отняло у мятежников право обвинять в несторианстве учение св. Льва и Халкидонский собор, утвердивший его. Но на уменьшение волнения оно произвело влияния очень мало. Потребовались сильные меры светской власти, чтобы утишить его. Император приказал схватить Феодосия, на каком бы месте его ни застали. Феодосий во время узнал об этом и скрылся на Синае, причем старался и не без успеха возмутить здешних монахов (Д. IV, 413). Возмущение в Палестине вскоре утихло. Св. Ювеналий (к концу 453 г.) возвратился на свою кафедру. Св. Лев послал по этому поводу письмо к императору, в котором благодарит его за оказанную церкви услугу (Ер. СХХVI от 9 января 454 г.). При этом св. Лев просит его непрестанно заботиться об исправлении всякого беспорядка, и о водворении мира и согласия. Св. Лев написал также письмо к св. Ювеналию Иерусалимскому (Ер. СХХXIХ от 4 сент. 454 г.), где выражает свою радость по поводу возвращения св. Ювеналия на Иерусалимскую кафедру и упрекает его в том, что он, благодаря прежней своей приверженности к евтихианству, не мог в силу этого содействовать усмирению возмутившихся монахов. Приверженность его к евтихианству для него, Льва, тем более удивительна, что св. Ювеналий живет в том месте, где «христианин научается познанию христианской добродетели не только страницами изречений, но и свидетельством самых мест». В заключение св. Лев излагает на основании Ветхого и Нового завета учение о соединении естеств в Иисусе Христе.

В Египте евтихианские волнения приняли большие размеры, чем в Палестине и результаты их были плачевные. Кончились они основанием особой, монофизитской церкви.

Волнения начались здесь, как и в Палестине, тотчас после Халкидонского собора. Как и в Палестине, здесь распространился слух, будто на Халкидонском соборе введено новое учение. Слух этот быстро разнесся между египетскими монахами и нашел для себя в них благоприятную почву. Но особенно ярых приверженцев нашел он в монахах и черни Александрии. «Чернь эта, по свидетельству Евагрия (II, 5), была многочисленна, состояла из людей грубых и разноплеменных, дерзких и склонных к порывам. Всякий желающий, ухватившись за малейший случай, мог возбудить этот город к народному восстанию, вести его и двигать куда угодно». Этой черни принадлежит выдающееся место в монофизитских волнениях Египта. В вожаках этих волнений, как мы увидим впоследствии, не было недостатка.

В первый раз волнения обнаружились по случаю поставления православного Патриарха св. Протерия на место низложенного Диоскора. Многие не хотели признать св. Протерия законным патриархом, и считали таковым Диоскора. Началось волнение. Для усмирения его был послан отряд солдат. Толпа оказалась сильнее; солдаты принуждены были спасаться от неё в бывшем храме Сераписа. Храм этот был подожжен, и солдаты все сгорели живыми. Для усмирения Александрии был послан императором отряд, состоящий из 2000 человек. Но этот отряд своими насилиями над жителями Александрии еще более увеличил волнение. Только мерами кротости на время удалось утишить восстание. Но не смотря на то, что восстание прекратилось, Протерий не чувствовал себя вполне безопасным. Его жизни постоянно угрожала опасность со стороны евтихиан. «Префект дал ему стражу, и второй патриарх Востока совершал священнодействия под охраною солдат, очень часто среди ариан или язычников» (Ев. II, 5, Liber. XV Thierry 409).

Услыхав о волнениях в Палестине, св. Лев предчувствовал, что подобное будет и в Египте. Еще прежде чем дошло какое-либо известие о волнениях в Египте, он спрашивал Юлиана Косского: «Я желаю знать, насколько спокойны египетские монахи, какой они веры, а также о том, что доносится до вас из верных источников о мире Александрийской церкви» (Ер. СХIII, 3). Узнавши о всех вышеизложенных событиях Александрии, св. Лев побуждает Юлиана (Ер. СХVII) ходатайствовать пред императором о том, чтобы «он их усмирил надлежащим образом, чтобы не остались без наказания ни те, чья рука совершила преступления, ни те, которые пользуются их неистовством». Св. Лев просил об этом и самого Маркиана. Он писал ему (Ер. СХХVI 9 янв. 454 г.): «в Египте еще не рассеялся прежний мрак и еще не возблистал свет истины. И так пусть Египет не отягощается заразой нечестивого Диоскора; пусть Господний овцы не любят неблагоразумной страстью как пастыря того, кто был для них, как это они испытали, жесточайшим опустошителем веры и нравов».

Но между печальными известиями из Египта были и радостные. Св. Лев получил от Александрийского епископа св. Протерия общительное послание, в котором он показал себя вполне православным (Ер. СХХVII). В ответ на послание св. Протерия, св. Лев писал ему (Ер. СХXIХ от 10 марта 454 г.): «Меня обрадовало послание твоей любви». Предстоятелю Александрийской церкви следовало, по нему, послать к апостольской кафедре такое послание для доказательства того, что египтяне под руководством блаженнейшего апостола Петра научены его учеником блаженным Марком тому, чему, как известно, верят римляне. Но так как эта вера не есть вера всеобщая и коварный искуситель старается вселить в неопытные умы заблуждения, противные евангельской истине, то представителям церкви нужно всеми силами стараться об отвращении этой опасности, об отвращении от простых народных душ всякой лжи, прикрашенной некоторым подобием истины.

Для успешного противодействия врагам православной веры нужно держаться того, что нам предано апостолами и святыми мужами. Он, Лев, в своем послании к блаженной памяти Флавиану против Евтихия о воплощении Господа нашего Иисуса Христа нисколько не уклонился от той нормы веры, которую защищали предки. Враги Креста Христова, делающие козни словам и слогам этого послания, обвиняют его в несторианстве, тогда как в нем сделано все, чтобы не дать к этому повода. Чтобы показать, что не введено ничего нового, нужно наперед всенародно читать творения Афанасия, Феофила, Кирилла и тогда, наконец, его послание к Флавиану. В заключении св. Лев просит св. Протерия соблюдать привилегию своей кафедры против «бесчестного домогательства некоторых» (improbae quorundam ambitioni, – разумеется св. Анатолий).

В одно время с письмом к св. Протерию св. Лев послал письмо к Маркиану (Ер. СХХХ) и Юлиану Косскому (СХХXI). В этих письмах св. Лев выражает свою радость по поводу послания к нему Протерия, из которого он узнал, что тот чистосердечно исповедует православную веру. В виду порчи со стороны еретиков его послания к св. Флавиану, св. Лев просит Юлиана – вновь перевести его, а императора – послать перевод Юлиана в Александрию за своей печатью (sub vestri signaculi impressione).

Такова была деятельность св. Льва, направленная к подавлению беспорядков в Александрии. Эти беспорядки, на время затихшие, возобновились опять с большей силой, лишь только в Александрии узнали о смерти императора Маркиана. Предводителем мятежников явился пресвитер александрийской церкви Тимофей Елур. Это был человек «лишенный всякого добра и способнейшее орудие диаволского ума» (Д. IV, 469). Он был после Халкидонского собора сослан в ссылку за приверженность к учению Аполлинария. Лишь только распространилась весть о смерти Маркиана, как он явился в Александрию, «собрал мятежную и подлую чернь и вооружил ее против святых правил церковного благочиния, целого государства и законов; он напал на святую церковь Божию... Он счел себя получившим первосвященнический престол при помощи двух, бывших, как и он в ссылке, епископов» (Д. IV, 470). В это время в Александрии не было военачальника. Он был в верхнем Египте (Perth. III). Возвратившись отсюда, он изгнал Тимофея, но спустя несколько дней начались волнения, жертвою которых сделался св. Протерий. Он был убит в крещальне, где было он хотел скрыться от преследования своих врагов. Его труп «зверски влачили по городу, без милосердия поражали ударами, рассекли на части и не удержались, на подобие собак, кусать внутренности этого мужа. Наконец предали останки тела его огню и рассеяли пепел его по ветру, превосходя в свирепости диких зверей» (Д. IV, 172). Тимофей стал по убиении св. Протерия преследовать православных епископов и пресвитеров и на место их ставить еретиков. Положение изгнанных было очень тяжелое; они должны были «проводить жизнь боязливее зайцев и лягушек». (Д. IV, 475). «Монастыри, издавна прославившиеся православной верой, мужские и женские были разрушены» (Д. IV, 781). Не удовольствовавшись этим, он анафематствовал Халкидонский собор, св. Протерия, св. Кирилла и вообще всех, кто держался Халкидонского собора. Многие из лишенных своих мест епископов и клириков прибыли в Константинополь и подали здесь жалобы императору Льву и архиепископу Анатолию. (Д. IV, 466–490). Они просили удалить Тимофея и позволить православным епископам поставить себе нового архиепископа. Просили сообщить о случившемся архиепископам: римскому, антиохийскому, иерусалимскому, фессалоникийскому, ефесскому и другим, кому император сочтет нужным, чтобы они дали знать, «что определено правилами святых отцов на случай таких злодеяний». Они просили, если будет на то согласие императора созвать вселенский собор, для спасения верующих народов и для благосостояния святых церквей, чтобы положить конец тем беззаконным делам, которые совершены Тимофеем, дабы и другим людям не представился случай делать подобное. Между тем Тимофей и его единомышленники послали от себя посольства с письмами к императору. В этих письмах говорилось о том, что Тимофей избран епископом единогласно клиром и народом, что в Александрии все спокойно, что касается их «упования и веры», то они принимают Никейский символ, «имеют общение с соборами, бывшими в Ефесе: собора же 150 отцов не знают; но знают, что блаженные отцы архиепископы после собора (?) собирались также в константинопольской церкви. Относительно Халкидонского собора прямо заявлено, что «церковь великого города Александрии его не принимает». (Д. IV, 490–2).

Св. Лев узнал об этих событиях в Александрии по слухам. Он обратился к Юлиану Косскому (CXLIV от 1 июня 457 г.) и просил его известить точнее об Александрийских событиях, о которых он ничего не узнал «из верного источника». Верные известия св. Лев впервые получил от св. Анатолия. Извещая его о том, что произошло в Александрии, св. Анатолий, кроме этого, сообщил ему и то, что император намерен для умиротворения церкви созвать вселенский собор. Узнав точно об александрийских событиях и намерении императора, св. Лев написал императору письмо (CXLV 11 июня 457), в котором просил его «не дозволять спорить относительно того, что постановлено о воплощении Господа Христа на святом Халкидонском соборе», поставить в Александрии нового епископа и позаботиться о прекращении возникших здесь волнений еретиков. Одновременно (т.е. 11 июня) св. Лев писал св. Анатолию (CXLVI) и Юлиану Косскому (CXLVII). Он просит их ходатайствовать пред императором о сохранении постановлений Халкидонского собора, о недопущении споров относительно вероопределений. Юлиана он, кроме того, упрекает в слишком продолжительном молчании, тогда как время требует насколько возможно частого сношения, и просит ходатайствовать пред императором о избрании в Александрии православного патриарха.

Св. Лев не без цели так сильно восставал против всяких споров о вероопределении Халкидонского собора, другими словами, против созыва нового вселенского собора. Ему казалось, что созванием нового собора набрасывается тень сомнения на Халкидонский собор, делается уступка еретикам. В требовании еретиков созыва нового собора, св. Лев видел «усилия их ниспровергнуть авторитет Халкидонского собора» (CXLV, 2). Понятна после этого его радость, когда он узнал, что император держится постановлений Халкидонского собора. Он написал ему письмо (CXLIII от 1 сен. 457 г.) с выражением самой живой радости по поводу того, что он является стражем Халкидонского собора для мира всего мира, что еретическое нечестие не может восторжествовать никаким своим замыслом.

Но еретическая партия была сильна. Она имела значительное число последователей в самом Константинополе, из которых многие пользовались влиянием при дворе. Св. Лев боялся, как бы эта партия не склонила императора на свою сторону. Чтобы, при случае, дать отпор еретической партии св. Лев заботится о возможно более тесном общении и единении между собою православных. Он пишет с этою целью послания к Василию Антиохийскому,⁴⁸ к Евксифею Фессалоникийскому, св. Ювеналию Иерусалимскому, Петру Коринфскому и Луке Дирахийскому. (Ер. CXLIX и сл. от 1 сент. 457). Всех их св. Лев убеждал стоять за определения Халкидонского собора. Это необходимо в виду того, что ему, Льву, известно, что всемилостивейший император и великолепный муж Патрикий со всем синклитом славных властей ничего не допустят сделать еретикам для возмущения церкви, если они увидят, что пастырские души ни в чем не сомневаются. Вместе с тем св. Лев старается ободрить и утешить несчастных, египетских епископов, которые «предпочли претерпеть все лишения переселения, чем оскверниться заразой нечестия». Св. Лев написал им утешительное послание (Ер. CLIV от 11 окт. 457 г.), в котором выражает надежду на лучшее будущее – на изгнание из Александрии еретиков. Эта надежда имеет основанием то, что сам император твердо держится определений Халкидонского собора. Правда им пришлось много перенести, много перестрадать; но они должны спать, что они ничего не потеряли из своего, но заслужили очень многое. Их короткое страдание приближает их к венцу исповедников. Что бы убедить императора в бесполезности собрания вселенского собора, св. Лев отправил к нему свое послание с подписями итальянских и галльских епископов (Ер. CLIII к Аэцию, 1 сент. 457).

Император Лев не имел серьезного намерения созвать вселенский собор. Ему ясно представлялись все трудности, сопряженные с таким сложным и хлопотливым делом. Убедившись в чрезвычайной трудности созыва вселенского собора, Лев решился на следующую остроумную меру. Он разослал ко всем провинциальным епископам описание Александрийских событий (scripsit singularum civitatum de utroque negotio) и просил их мнения относительно правильности поставления Тимофея Елура, а также относительно определения Халкидонского собора. Вместе с тем и св. Анатолий послал извещение о тех же событиях ко всем епископам, бывшим на Халкидонском соборе (Liberat, brev. XV. Migne LVIII, 1018).

Присланные на эти послания ответы были против Тимофея, единогласно признанного достойным низложения. Все также единогласно высказались за неизменное следование определениям Халкидонского собора.⁴⁹ Св. Лев также получил послание от императора с просьбой высказать свой взгляд на события в Александрии. Св. Лев написал по этому поводу довольно обширное послание (Ер. CLVI от 1 дек. 457 г.). Он убеждал императора держаться· определений Халкидонского собора, против которого так сильно ратует неудержимая ярость и слепое нечестие еретиков. Эти люди предначертали себе дело, достойное всякого презрения и отвращения. Еретики, притворно принимающие вид будто они содержат веру Никейского собора, говорят, что на Халкидонском соборе постановлено противное Никейскому собору. Но это совершенно ложно; этого никак не могло случиться. И так, нужно всеми силами стараться обуздать незаконные дерзости. Нужно прогнать похитителя чужого права и преобразовать престол Александрийской церкви по древней вере. Все другие еретики не только не могут быть допущены к достоинству священства, но заслуживают быть лишенными самого имени христианского. И так, нисколько не нужно колебаться относительно того, как поступить с еретиками, совершившими столько беззаконных святотатств, проливших кровь примернейшего первосвященника. Для императора великое дело – присоединить к диадеме из десницы Господа венец веры и восторжествовать над врагами церкви. Чтобы не слишком длинно растянуть страницы настоящего послания, св. Лев говорит, что он изложил в другом послании (послание это Ep. CLXV) то, «что согласно с кафолической верой». Это письмо послано было с особым посольством 17 августа 457 года. Оно представляло из себя ни что иное, как письмо к палестинским монахам, дополненное некоторыми вставками. К нему приложены свидетельства отцов церкви о таинстве воплощения, которые, по мнению Баллерини, суть те же, что были приложены к 28 посланию при отправлении его на IV Вселенский собор.

В одно время (10 дек. 457 г.) с посланием к императору св. Лев написал к Юлиану Косскому (Ep. CLVII). Св. Лев просит его ходатайствовать пред императором об освобождении Александрийской церкви от преступников. «Какое, говорит он, может быть место в церкви совершившим такое неслыханное преступление, даже если бы они приняли вселенскую истину?» Но не щадя еретиков, св. Лев утешал и ободрял православных египетских епископов, живущих в Константинополе. Он послал им вторично утешительное послание (Ер. СХVIII от 1 дек. 457 г.), в котором выражает надежду, что император по своему благочестью постарается освободить Египет от всего, что сделано здесь неистовством еретиков, и возвратить церквам их пастырей.

Но еретическая партия также не бездействовала. Она добилась от императора назначения публичного рассуждения между православными и евтпхианами. Св. Льву было послано приглашение послать с своей стороны легатов. Известие о назначении этой комиссии было крайне неприятно для св. Льва. Он был убежден, что это уступка еретикам, что назначать публично рассуждение о разностях между православием и евтихианством значит считать православное учение «сомнительным или нетвердым».

В этом смысле св. Лев ответил императору (Ер. CLXII от 21 марта 457 г.). Он писал, что исполнит требование императора относительно отправления послов в Константинополь. Но эти послы им назначаются совсем не для рассуждений о вере; он, Лев, не осмеливается входить в какие-либо рассуждения относительно определений Никейского и Халкидонского соборов. Послы отправляются только для того, чтобы показать, как верует апостольский престол. Вообще св. Лев советует тщательно «избегать того, чего стремится достигнут еретический обман».

Обещанное св. Львом посольство было отправлено около 17 числа августа 457 г. как это видно из даты писем (CLXIV и CLXV), отправленных к императору. Одно из этих двух писем (CLXIV) содержит в себе развитие (более полное) известных уже взглядов св. Льва на бесполезность споров с еретиками относительно разности православия от евтихианства. Другое (CLXV) послание есть обещанное прежде (в письме CLVI) изложение того, «что согласно с кафолической верой».

Неизвестно, происходил ли спор православных с еретиками или нет; ничего также неизвестно о деятельности в Константинополе папских легатов. Вероятно, император, под влиянием получаемых отовсюду посланий митрополитов, содержащих осуждение действий Тимофея Елура, решил не церемониться с еретиками. Тимофей Елур был удален из Александрии и сослан в Гангры, а впоследствии в Херсонес. Но его друзья выхлопотали ему возможность прежде отправления в ссылку лично явиться к императору. По этому поводу св. Лев написал письма к императору (CLXIX 17 июня 460 г.) и св. Геннадию, (CLXX дата та же) преемнику, умершего св. Анатолия (458).

В письме к императору св. Лев выражает живую радость по поводу того, что из Александрии изгнан (jugo depulsus) бесчестный убийца; и народ Божий, над которым настоятельствовал этот нечестивый разбойник, возвратился к прежней свободе веры. Теперь, видя изгнание рассадника ядов в лице самого виновника всего этого, народ александрийский может быть обращен проповедью, верных священников на путь спасения. Нечестивого Тимофея, виновника всех беспорядков в Александрийской церкви, нужно удалить из Александрии, даже если бы он принес полное раскаяние в своих заблуждениях и преступлениях.

В письме к св. Геннадию (Ер. CLXX) св. Лев жалуется на то, что Тимофею, изгнанному из Александрии, «по ходатайству некоторых противников веры, дозволено прийти в Константинополь». Св. Лев настаивает на том, чтобы не возвращать его на Александрийскую кафедру и не вступать, если бы он даже оказался православным, с таким нечестивцем ни в частные, ни в публичные беседы. Тимофей Елур александрийской кафедры не получил. На место его был поставлен Тимофей Салафалион. Это был кроткий и добрый человек, сумевший снискать себе любовь и уважение даже еретиков. Св. Лев в ответ на его общительное послание (не дошедшее до нас) послал письмо (CLXXI от 18 августа 460 г.), в котором выражает радость по поводу его избрания и посвящения на александрийскую кафедру и обращается с просьбой действовать в том духе, чтобы «в народе Божием не могло остаться никакого следа заблуждения несторианского или евтихианского». Одновременно св. Лев послал письма к некоторым египетским епископам, а также к александрийскому клиру (CLXXII) в ответ на их, не дошедшие до нас, послания. В этих письмах св. Лев радуется о низвержении того, кто был «подражателем диавола» и о возведении на александрийский престол нового пастыря, любящего свое стадо и любимого им. В заключении советует соблюдать мир между собою и заботиться об исправлении удалившихся от пути истины еретиков.

Не мало беспокоило св. Льва распространение евтихианства в самом Константинополе. Нам уже известно, что св. Лев не мало заботиться об удалении из пределов Константинополя Евтихия. Письмо об Евтихии было послано в 454 году (Ер. СХXIV. 2). В этом же году св. Лев просил императора удалить распространившего яд евтихианства и развратившего многие сердца в высшей степени невежественного и развращенного монаха Кароза⁵⁰ (Ер. СХХXIV). Император уважил просьбу св. Льва. Кароз, вместе с другим монахом Дорофеем, были удалены (Ер. CXLII, 2). Св. Лев, все-таки, сильно беспокоился относительно состояния Константинопольской церкви. Он был убежден, что в Константинополе, где получило начало евтихианство, существует не мало приверженцев его. По крайней мере, св. Лев просит Анатолия бодрствовать и заботиться о подавлении и искоренении остатков нечестивых людей. Действительно, в 457 году, под влиянием смерти Маркиана евтихианство не замедлило обнаружиться.

С проповедью в пользу евтихианства выступил некий пресвитер, Аттик. Узнав об этом, св. Лев написал к Анатолию письмо (CLI от 1 сент. 457 г.) с просьбою: если Аттик окажется с сердцем, содержащим еретический яд, то или исправить его или изгнать из церкви с надлежащей строгостью.

В октябре (11 числа) этого же года св. Лев опять написал св. Анатолию (Ер. CLV), прося его пребывать в святой бодрости, пока десница Господня творит силу (Пс.17:16). При этом св. Лев выражал, что ему «чрезвычайно не нравится» (illud sane plurimum mihi displicere significo) то, что в Константинополе некоторые клирики сочувствуют развращению противников веры. Таковых должно наставлять и поощрять к вере с надлежащей строгостью. Для церкви лучше лишиться некоторых святых членов, чем подпасть под вечное наказание. Св. Лев обращается с просьбами не только к самому Анатолию, но и к императору. Он просит его лишать еретиков не только степеней клира, но даже прогонять из города (Ер. CLVI, 6). Но св. Анатолий по каким-то причинам медлил исполнением желания св. Льва. Св. Лев обратился к нему с вторичною просьбою отлучить от общения этого человека, зараженного язвой (евтихианства). Если он пожелает остаться в общении с православием, то пусть он отречется от евтихианского учения с того самого места, с которого он проповедовал против православия Св. Лев убеждает также прекратить общение с Аттиком даже Константинопольский клир (Ер. CLXI от 21 марта 458).

Между тем св. Анатолий известил св. Льва, что Аттик, отвергнул свои заблуждения и представил православное исповедание веры. Это исповедание было приложено к письму св. Анатолия (не дошло до нас). Св. Лев отнесся очень недоверчиво к обращению Аттика к православию и к его исповеданию. Ему казалось это исповедание недостаточным, так как тут говорилось только о том, что «ему ненавистен Евтихий», и ничего относительно того, что он осуждает его заблуждение Св. Лев требовал, чтобы Аттик подписал вероисповедание Халкидонского собора и эту подпись прочитал пред всем народом.

Чем дело это кончилось – неизвестно, так как св. Анатолий в 458 году умер.

Мы кончили свой рассказ о жизни и деятельности св. Льва. Остается сказать несколько слов о времени его кончины. Это определяют различно. Одни днем его кончины считают 11 апреля, другие 28 июня: Кенель 30 октября, Антон и Франциск Паги 4 ноября 461 года. Баллерини считают более вероятным предположение, что кончина св. Льва последовала 10 ноября 461 года. Основанием для них служит Martyrologium Hieronymianum, как самый древний из такого рода памятников. Все (omnia) дошедшие до нас экземпляры этого martyrologium’a свидетельствуют, что кончина св. Льва последовала IV idus Novembris=10 ноября (Migne, LV, 319–320). К этому мнению присоединяются и позднейшие исследователи: Langen (102) и отчасти Arendt (403).

Из творений св. Льва дошли до нас:

В настоящее время признаются несомненно принадлежащими св. Льву 96 проповедей. Первоначально проповеди св. Льва были разбросаны в разных лекционариях, или гомиляриях. Под этим именем разумелись сборники проповедей разных отцов церкви. Назначении этих сборников было практическое. Проповеди, в них находящиеся, предназначены были для произнесения в церкви. Отсюда большая распространенность такого рода сборников. Так называемые collectiones, т.е. сборники проповедей какого-нибудь одного автора, в древнее время были очень редки. Для практических целей, конечно, гораздо было лучше иметь лучшие проповеди нескольких отцов, чем какого-либо одного. Collectiones стали являться только впоследствии, когда, по выражению проф. Певницкого, «начал проявляться историко-литературный интерес и мысль, стремящаяся к более точному представлению прошедшего, старались выделять из груды скученного материала и собирать в одно целое слова, означенные одним именем и отмеченные печатью одного духа и таланта» (I, 73). Первый такой сборник проповедей св. Льва относится к XI веку и принадлежит библиотеке Монтекассинского монастыря, куда он пожертвован аббатом Дезидерием, впоследствии папой Виктором III. Этот сборник, насколько это известно до сих пор, составлял первую попытку соединить проповеди св. Льва, разбросанные в лекционариях, в одно целое. Кроме этой попытки были и другие. Баллерини насчитывает в продолжении XII–XV веков до пяти разных редакций, а если так называемая Оксониенская редакция относится к XII веку, то до шести. Все эти редакции составляют самостоятельные, независимые друг от друга попытки собрать проповеди св. Льва в один сборник. Это доказывается тем обстоятельством, что все они имеют различное количество проповедей и различную группировку их. (Migne LIV, 118–138). Когда составлялись эти сборники, точное число слов св. Льва было неизвестно. «Об этом свидетельствует один анонимный церковно-литературный историк, изданный Фабрицием в его Biblioteca ecclesiactica (De Script eccl. VII p. 143), – первый из литературных историков, упомянувший о проповедях св. Льва. Он говорит, что вообще неизвестно число проповедей св. Льва, но много их есть на пост пред Рождеством Христовым, на Рождество Христово, на Богоявление, на Четыредесятницу, на страсти Господни, на Пятидесятницу и несколько слов на дни святых» (Певн. I, 74). После сравнения всех этих редакций между собою и с дошедшими до нашего времени гомилиариями, ученые издатели, главным образом Кенель, Капциари и др. Баллерини признали несомненно принадлежащими св. Льву 96 проповедей.

Кроме доказательства подлинности проповедей св. Льва на основании манускриптов, можно привести еще другое, внутреннее. Рассматривая проповеди св. Льва, мы не можем не заметить, что внутренний дух этих проповедей как нельзя более гармонирует с личностью св. Льва, а) Проповедник предоставляет себя преемником св. Петра, первого из апостолов (princeps apostolici ordinis) и поэтому считает свою епископскую кафедру выше других кафедр. Как преемник св. апостола Петра, он всегда говорит со властью. Нам известно уже какого мнения был св. Лев о своей епископской кафедре и правах её; мы должны согласиться, что такой тон проповедей вполне гармонирует с личностью св. Льва. b) Проповеди эти произнесены в Риме. Проповеди в день посвящения и в дни ап. Петра и Павла не могли быть сказаны нигде, кроме Рима и никем, кроме Римского епископа. Проповеди de collectis, т.е., на сбор пожертвований для благотворительных целей, также были произнесены в Риме, так как collectae, чисто римское учреждение, с) Проповедник с особенною любовью останавливается на догмате воплощения Сына Божия. Это его любимая тема. Нам известно, что св. Лев большую часть своего епископского служения провел в борьбе с ересями, извращавшими этот догмат и был одним из лучших толкователей этого догмата. Итак, принимая во внимание с одной стороны то, что все эти проповеди в манускриптах приписываются св. Льву, с другой – то, что со стороны своего духа, характера и содержания, они вполне соответствуют личности св. Льва – должно признать его автором этих проповедей.

Но здесь мы встречаемся с мнением аббата Антельми, изложенном им в своем сочинении: De veris operibus ss. Patrum Leonis Magne et Prosperi Aquitani dissertationes criticae.⁵¹ Антельми полагает, что эти проповеди принадлежат не св. Льву, а Просперу Аквитанскому, ноторию св. Льва.

Справедливо, что во время св. Льва на Западе многие епископы не писали сами проповедей, но это обстоятельство не имеет никакого приложения к св. Льву. Странно предполагать, чтобы св. Лев, так серьезно относящийся к делу проповеди, считающий ее непременным и самым священным своим долгом, вместе с тем, судя по оставшимся от него проповедям, так редко говорил проповеди и при том не свои, а чужие. Гораздо вероятнее предположить, что св. Лев очень часто говорил экспромптом, а многие речи писал сам, или как предполагает Du-Pin (IV, 158) диктовал писцу. Но сомнительно, как тоже предполагает Du-Pin (ibidem), чтобы писцы записывали слова св. Льва во время самого произнесения проповеди. О том, насколько достоверно свидетельство Адона, будто Проспер был ноторием св. Льва и должен ли был Проспер при предположении, что он действительно был ноторием – писать проповеди для св. Льва – мы подробно скажем в трактате о письмах св. Льва. Там мы постараемся доказать, что это свидетельство нисколько не доказывает предположения Антельми. Таким образом на стороне Антельми существуют только соображения, мнения, предположения, и двусмысленные свидетельства. На стороне же его противников положительное свидетельство всех манускриптов, полное единство духа и языка во всех проповедях, вполне соответствующее положению и характеру св. Льва. В виду этого все ученые признают 96 проповедей несомненно принадлежащими св. Льву.

Кроме проповедей, от св. Льва осталось значительное количество писем. Подлинными считаются 143 письма. Источники, из которых они заимствованы новейшими издателями, суть разного рода сборники. Сборники эти троякого рода. Во-первых, общие сборники правил и постановлений римских епископов, в числе которых находятся и письма св. Льва, заключающие в себе разные дисциплинарные правила· и предписания.

Во-вторых, частные сборники, принадлежащие разным церквам, содержащие на ряду с правилами общеобязательными свои, местные. Между сборниками частных церквей попадаются сборники писем одного св. Льва, составленные на основании самых древних сборников. В-третьих, частные сборники писем св. Льва, но позднейшего происхождения.

Сборника писем, равно как и проповедей, современного св. Льву нет. Есть правда один, так называемый Халкидонский, греческий сборник, составленный по мнению Баллерини около 453–455 годов,⁵² но он смешанный. Писем св. Льва в нем находится всего 17. Первоначально письма св. Льва хранились в «архиве Римской церкви». Хранились они довольно продолжительное время. По крайней мере в приписываемом Анастасию Библиотекарю сочинении Historiae de vitis romanorum pontificum, где есть краткая биография св. Льва (написанная по предположению Боллерини в VIII веке. Migne LIV, 554), говорится: «Св. Лев написал сочинение о вселенской вере (tomum fidei catholicae), осуждая (в нем) все ереси. Блаженнейший Лев послал также к архиепископам много писем, касающихся веры, которые теперь хранятся в архиве Римской церкви (quae hodie in archivo Romanae ecclessiae reconditas tenentur). Он часто подкреплял своими посланиями Халкидонский собор; он послал к Маркиану Августу 12 писем, к Льву Августу 13, к епископу Флавиану 8, к восточным епископам 18 писем, которыми он утвердил веру собора (Migne СХХVIII, 302). Анастасий таким образом не упоминает только о 51 письме. Но не трудно заметить почему Анастасий упоминает только об этих письмах и умолчал о других, в том числе и о проповедях св. Льва. Он имел в виду только те письма, которые были написаны по поводу волновавшего тогда весь христианский мир догмата о воплощении Сына Божия. Анастасий упоминает только о деятельности св. Льва, как учителя церкви, деятельности наиболее важной. Но он не упоминает о деятельности св. Льва, как администратора церковного, деятельности менее важной, принесшей пользу не всей вселенской церкви, а только одной римской. Умолчав об этой последней деятельности, Анастасий умолчал и о письмах, относящихся к пей. Он умолчал даже о проповедях, из которых большинство касаются этого догмата, так как эти проповеди имели во время св. Льва только местное значение для одной римской церкви.

Свидетельству Анастасия нисколько не противоречит то предположение, что, во время написания биографии св. Льва, в архиве римской церкви хранились, кроме упомянутых Анастасием, другие письма св. Льва, а также проповеди его. Но в виду большой распространенности разного рода сборников, содержащих творения св. Льва, подлинные манускрипты «стали мало по малу забываться» и наконец совсем исчезли. Таким образом задача новейших ученых осложнилась. Нужно было сличать разные сборники, исправить текст, отделить подлинные письма от неподлинных; лучшие работы по этому предмету принадлежат известным уже нам Кенелю, братьям Баллерини. По тщательном сличении, подлинными признаны лишь 143 письма. Как относительно подлинности проповедей св. Льва, так и относительно писем существуют возражения, выразителем которых был уже известный нам Антельми, приписывающий письма св. Льва, как и проповеди его Просперу Аквитанскому.

Одно из главных оснований, которым пользуется Антельми, есть следующее свидетельство Геннадия в его «Liber de scriptoribus eccleliasticis»: «говорят, что также письма св. Льва против Евтихия об истинном воплощении Христа, писанные к различным лицам, даны и диктованы им, т.е. Проспером (Migne LIII, 1008). Место это буквально повторяет Марцелин (Migne LI, 930), из Марцелина его заимствовал Adon Viensis. Но Адон не удовольствовался простым списыванием; он прибавил (от себя или из каких-либо ему одному известных источников) одно важное сообщение, что Проспер Аквитанский был ноторием св. Льва. Вот его слова: «Лев, блаженнейший епископ города Рима, считается славным в учении веры. Но (также славен) и Проспер Аквитанский, ноторий блаженного Льва, который, как думают, диктовал письма против Евтихия о истинном воплощении…» (Migne, СХХIII, 104). На этом свидетельстве Адона, Антельми строит предположение, что Проспер в качестве секретаря должен был писать для св. Льва его письма, а равно и проповеди. Это свое предположение Антельми старался подкрепить сравнением языка посланий св. Льва с сочинениями Проспера. Результатом этого сравнения оказывается, по мнению Антельми, полное сходство языка как тех, так и других.

Но доказательства, приводимые Антельми настолько шатки, что критикам не стоило большего труда опровергнуть их.

а) Прежде всего нужно заметить, что сам Геннадий совсем не такого мнения о ему известных письмах св. Льва. В словах, на которые ссылается Антельми, передается только мнение, слух, (creduntur), которого сам Геннадий не разделяет. Так он в ясных и выразительных словах признает подлинным 28-е письмо св. Льва к св. Флавиану по поводу ереси Евтихия (гл. 70). Геннадий, следовательно, не все письма, написанные св. Львом против Евтихия, считает написанными Проспером; по крайней мере, главное – 28-е письмо он считает подлинным творением св. Льва.

b) Du-Pin (IV, 120–122) заподозревает самую принадлежность этого свидетельства Геннадию. Нам уже известно, что это свидетельство Геннадия буквально повторяется у Марцелина. Du-Pin полагает, что автор этого свидетельства не Геннадий, а Марцелин. В хронику Геннадия оно занесено позднейшею рукою. Это видно из того, что у Геннадия это свидетельство не вяжется с предыдущим, а у Марцелина оно напротив тесно связано с ним. Если предположить, что Проспер действительно был секретарем св. Льва, то из этого нисколько не следует, что бы он сочинял для св. Льва письма и проповеди. Обязанность нотория во время св. Льва состояла в хранении, публикации епископских декретов, они же заведовали канцелярией епископа, а иногда просто исполняли разные поручения его. Так из ХХХIII, 2, письма мы видим, что св. Лев посылает нотория Дулциция для записывания во время соборных деяний того, что будут говорить легаты. Из LIX, 1 письма к клиру и народу Константинопольскому мы видим, что оно было послано с ноторием Дионисием.

Что касается сходства языка посланий св. Льва с языком сочинений Проспера, то это доказательство очень шаткое. Это видно уже из того, что многим ученым, вопреки уверениям Антельми, это сходство вовсе не кажется настолько большим, что бы можно было автором писем признать Проспера. Du-Pin (IV, 122), например, говорит, что, при чтении сочинений Проспера и писем св. Льва, нельзя не заметить значительной разницы (une difference considerable), состоящей в «благородстве» выражения своих мыслей, которого Проспер не «мог достигнуть». Те фразы, изречения и прочее, которые приводит Антельми в свою пользу (какие именно у Du-Pin нет), встречаются одинаково и у других писателей, например, у Августина и, следовательно, они не доказывают сходства языка писем св. Льва с сочинениями Проспера.

Вообще возражения Антельми по своей малой доказательности не имели значительного влияния на мнения ученых. Насколько нам известно, ни один из последующих ученых не последовал его мнению.

Но⁵³ допуская, чтобы автором всех писем, носящих имя св. Льва, был Проспер, позднейшие ученые далеки так же от той мысли, чтобы все письма были написаны самим св. Львом. «Если, говорит Арендт (421–422), должно утверждать принадлежность св. Льву писем, имеющих догматическую, или какую-либо другую важность, то тем более можно сомневаться относительно некоторых неважных писем. Вполне естественно, что многие из них были составлены по поручению, или по приказанию св. Льва. В доказательство этого можно сослаться на то обстоятельство, что это был всеобщий обычай у епископов и патриархов. Кроме того, встречаются письма (иногда в большом количестве), написанные к многим лицам по одному и тому же поводу, в один и тот же день, так что, судя по самому количеству их, невозможно предполагать, чтобы св. Лев мог их написать сам, хотя конечно нельзя отвергать, что в важных случаях это не могло иметь места». Взгляд Арендта кажется очень правдоподобен.

De vocatione omnium gentium приписано св. Льву в первый раз Кенелем (Migne LV, 339–372). Между тем как прежде сочинение это приписывали: Амвросию Медиоланскому, Евхерию Лионскому, Иларию Арелатскому, Иларию Сиракузскому, Иларию спутнику Проспера Аквитанского (если он не одно лице с Иларием Сиракузским), Просперу Аврелианскому (Avrelianensis), Просперу, подписавшемуся под актами Карпенторатенского (Carpentoratensis 527 г.) и Вазенского (Vаsensis 529 г.) соборов и, наконец, Просперу Аквитанскому.

Более вероятно, по мнению Кенеля, что это сочинение принадлежит св. Льву. Вот его доказательство: а) время, описываемое в сочинении, вполне соответствует времени св. Льва. В сочинении говорится о полупелагианских спорах, возникших еще при жизни блаженного Августина. К этому времени св. Лев мог познакомиться с опровержениями со стороны Проспера возражений, представленных учению Августина Иоанном Кассианом. Отсюда и некоторое сходство с Проспером в языке, мыслях и учении;

b) из современников св. Льва в Италии кроме него не было сколько-нибудь выдающегося писателя, которому бы можно было с большею достоверностью, чем ему, приписать это сочинение. Следовательно, доказать, что автор этого сочинения был итальянец – это значит то же, что признать его св. Львом. Что автор был итальянец, это видно из следующих соображений: 1) Если бы он был африканец, то он непременно должен был бы упомянуть об Августине, этом великом светиле Африканской церкви. Между тем в сочинении о нем ни слова, хотя предмет речи (полупелагианство) требовал упоминания об Августине. Далее язык сочинения не имеет ничего общего с тем языком, каким тогда писали в Африке. Вследствие вторжения вандалов в Африку, язык здесь принял много барбаризмов; в сочинении же De vocatione язык чистый, правильный, без всяких следов барбаризмов. 2) Если бы автор был Галл, то о нем упомянул бы Геннадий, «такой аккуратный рецензент (recensitor) писателей Галлии».

Остается признать автора De vocatione итальянцем, за его итальянское происхождение говорит чистый, правильный язык. Кроме этого, в самой книге есть указание на место его родины. Во II книге 33 л. говорится: «варвары, помогая римлянам, научились в наших (nostris) странах тому, чего не могли узнать в своих местах». Вероятность еще более увеличится, если мы прибавим, что это сочинение не цитировалось ни одним африканским писателем; в Галлии оно стало известно только в IX веке (post annum octingentesimum); напротив, в римской церкви оно цитировалось еще папой Геласием, умершим в 496 году, как сочинение «одного учителя церкви», т.е. как сочинение всем известное.

c) Как св. Лев, так и автор De vocatione цитируют св. Писание по-новому тогда переводу блаж. Иеронима. Это обстоятельство важно потому, что до половины V века только очень немногие кроме св. Льва пользовались этим переводом.

d) Св. Лев и автор De vocatione одинаково учат о благодати, при чем они пользуются одинаковыми терминами Кенель приводит целых два столбца цитат (см. Migne LV, 351–352).

e) Тот и другой имеют одинаковые мысли об основании церкви римской и её значении. Они оба считают римскую церковь первой в мире. Оба согласны также, что существование всемирной Римской империи имело только ту цель, чтобы христианство могло беспрепятственно распространиться по всему миру. (Цитаты у Migne LV, 353–354).

f) Самое главное или лучше (по выражению Du-Pin IV 195) «единственное доказательство» принадлежности De vocatione св. Льву составляет сходство языка. «Чрезвычайно удивляюсь, замечает Кенель, что этого до сих пор никто не заметил». Он приводит 4 с лишком столбца (Migne LV, 355–9) разных слов и характерных выражений, одинаковых у св. Льва и автора De vocatione.

Одно только препятствует признать св. Льва автором De vocatione, именно ни в одном манускрипте оно не надписывается именем св. Льва. Но это не смущает Кепеля. Он объясняет это обстоятельство так. Сочинение De vocatione анонимное. Имя автора, может быть, известное при его появлении во 2-й четверти V века, к концу этого века «совсем исчезло из памяти людей».

«Сходство в учении, один и тот же предмет речи, одни и те же ереси», которые преследует Проспер и автор De vocatione – все это было причиною того, что в некоторых кодексах оно приписано Просперу. Таким образом сочинение De vocatione omnium gentium есть произведение св. Льва.

Что касается времени написания его, то Кенель полагает, что оно написано еще когда св. Лев был диаконом. В самом сочинении нет никаких указаний на то, чтобы он был уже епископом вечного города. Напротив, то смирение, каким проникнут автор сочинения, говорит скорее за то, что он во время его написания был диаконом. Если это так, то самым лучшим предположением будет то, что св. Лев написал его во время своей борьбы с пелагианством и полупелагиапством при Сиксте III.

Цель, какую имел св. Лев при написании это сочинения состояла в том, чтобы отвратить от полупелагианства своего друга Иоанна Кассиана, этого ревностного борца с несторианством, написавшего против него, по побуждению св. Льва, свое известное сочинение De Incarnatione.

Написав свое сочинение, св. Лев, вероятно, отослал его Кассиану, по смерти последнего оно было найдено между его бумагами, и как анонимное имеющее большое сходство с сочинениями его знаменитого антагониста, Проспера Аквитанского, оно и было приписано ему. Поэтому в манускриптах оно более всего подписывается именем Проспера.

Вот в кратких чертах все, что сказал Кенель для доказательства принадлежности De vocatione omnium gentium св. Льву.

Но не замедлил явиться и противник Кенеля, аббат Антельми, который в своем известном сочинении De veris operibus ss. patrum Leonis Magni et Prosperi Aquitani dissertationes ctiticae доказывал, что сочинение De vocatione omnium gentium принадлежит не св. Льву, а Просперу Аквитанскому. Вь пользу своего мнения Аптельми приводит положительные доказательства, опровергая, вместе с тем, доказательства Кенеля.

a) Большинство манускриптов приписывают это сочинение Просперу, напротив нет ни одного, который бы приписывал его св. Льву.

b) Весьма важное значение Антельми придает свидетельству Гинкмара, который приписывает это сочинение Просперу.

c) Не малое также значение он придает следующему месту из Библиотеки Фотия (I, 54): «некоторые свободно рассуждали о ереси в самом Риме, когда еще на Римском престоле был св. Лев. Но они исчезли, когда некто Проспер, по истине Божий человек, издал против них сочинение». Антельми полагает, что «некто Проспер» есть именно Проспер Аквитанский и сочинение, написанное Проспером против пелагиан есть именно то, которое известно нам под названием Dе vocatione omnium gentium.

d) Подобно тому, как Кенель старается доказать принадлежность De vocatione св. Льву на основании сходства в учении, это же самое делает Антельми в отношении к Просперу.

e) Кенель старается доказать сходство языка между сочинениями св. Льва и De vocatione; Антельми старается установить такое же сходство между сочинениями Проспера и De vocatione.

f) Кенель говорит, что перевод Библии блаженного Иеронима во время св. Льва, т.е., в первой половине V века был еще мало распространен. Это по мнению Антельми только предположение, которое нисколько не доказывает того, чего хочет Кенель. Как он ни мало был распространен, но им мог пользоваться не только св. Лев, но и Проспер. Для доказательства того, что Проспер действительно пользовался переводами Иеронима, Антельми приводит много сходных текстов из его сочинений и из De vocatione. (Много сходных текстов приведено у Баллерини Migne LV, 377– 378; к сожалению, они не говорят самостоятельно ли они приводят эти тексты, или пользуются Антельми).

g) Кенель утверждает, что св. Лев написал De vocatiene с тою целью, чтобы отвратить от полупелагианства своего друга Кассиана. Антельми считает это предположение Кенеля натянутым. Если Иоанн Кассиан был приверженец полупелагианства, то, по мнению Антельми, св. Лев, человек православного образа мыслей, не мог быть с ним в дружбе. Никак так же не мог св. Лев поручить лицу не православного образа мыслей такое важное дело, как опровержение несторианства. Это поручение св. Льва, по Кенелю, относится к 432–433, т.е., около того же времени, когда он, по его же мнению, написал против Кассиана свое De vocatione. Таким образом выходит, с одной стороны св. Лев поручает Кассиану, как человеку вполне благонадежному, опровержение несторианства, с другой, против этого же благонадежного лица пишет сочинение, в котором уличает его в не православном образе мыслей.

h) Но если, предположим, что Dе vocatione написал Проспер, то какая цель была у него скрывать свое имя? Манускрипты показывают, что это сочинение было анонимное. Антельми на это отвечает следующим предположением. В 22 гл. Liber contra Collatorem (Migne, LI, 274) Проспер писал, что он будет «избегать споров с ложью», т.е., по мнению Антельми не будет более писать против полупелагианства. Это обещание и было причиной того, что Проспер мало того, что скрыл свое имя, но отчасти даже изменил самый язык и манеру изложения.

В 1753–1757 годах вышло издание творений св. Льва под редакцией братьев Баллерини.

В своем издании братья Баллерини отвергли мнения Кепеля и Антельми. В критике этих мнений Баллерини пользуются аргументами Кенеля против Антельми и наоборот. Сопоставив эти два противоположные мнения, Баллерини пришли к тому выводу, что сочинение De vocatione не может принадлежать ни Просперу Аквитанскому, ни св. Льву. Мы не будем излагать самого трактата Баллерини, так как это было бы повторением почти всего, что сказано нами до сих пор. Мы представим только общий вывод, к которому пришли Баллерини; его можно выразить следующими положениями Du-Pin IV, 199:

1) Сочинение De vocatione omnium gentium явилось сначала без имени автора;

2) Время его появления должно отнести к периоду 430–496 годов (т.е. от времени возникновения полупелагионских споров до первого упоминания его Геласием);

3) Во время Геласия сочинение это было известно, но автор его вероятно не был известен;

4) с этих пор в манускриптах оно приписывается то Амвросию Медиолонскому, то Просперу;

5) достоверно, что Амвросию это сочинение не принадлежит;

6) нет достаточных оснований приписывать его Просперу Аквитанскому;

7) нет также достаточных оснований приписывать это сочинение св. Льву;

8) автор этого сочинения никогда не был известен и теперь трудно решить, кто мог написать его.

Баллерини сказали последнее слово относительно автора этого сочинения. После них никто не сказал чего-нибудь нового, оригинального. Ученым оставалось только стать или на их сторону, или на сторону Кенеля или Антельми, что они и делают.

Это разногласие мнений показывает, что вопрос о принадлежности или непринадлежности De vocatione св. Льву при существующих данных не может быть решен окончательно в том или другом смысле.

Epistola ad Demetriadem в первый раз напечатано 1492 году в издании творений св. Амвросия Медиоланского. Здесь оно помещено между подлинными письмами этого отца церкви. Впоследствии в издании 1581 года оно было опущено, как не подлинное. Причиной этого было то, что в нем идет речь о пелагианах, появившихся после смерти св. Амвросия.

Иоанн Сотелл (Sotellis) в своем издании 1665 г. приписал это сочинение Просперу Аквитанскому, хотя у него и не было ни одного манускрипта, который бы усвоял ему это сочинение. Сотелл руководился «главным образом сходством языка». Не было и впоследствии найдено, чтобы лучшие и древнейшие манускрипты приписывали его Просперу (Migne X, 123–5).

Мнение Сотелла было господствующим до Кенеля, который первый восстал против него и приписал Epistola ad Demetriadem св. Льву (LV т. Migne). Кенель проводит следующие основания для своего мнения:

а) Св. Писание цитируется по переводу блаженного Иеронима (примеры у Migne LV, 413). Этот аргумент Кенель считает «сильным». Вследствие своей редкости, этот перевод едва ли был употребляем каким-либо другим автором, кроме св. Льва.

b) Язык письма к Деметриаде очень близок к языку подлинных сочинений св. Льва. Для доказательства Кенель приводит много слов и фраз, общих св. Льву и письму к Деметриаде (примеры у Migne LV, 418).

c) Встречается много мыслей общих св. Льву и письму к Деметриаде, например, о кознях диавола против принявших крещение, о Мелхиседеке, о законах и благодати и прочем (цитаты у Migne LV, 414–418).

d) Автор этого письма итальянец, каким был св. Лев. Африканцем автор быть не мог; он не упоминает об Августине, хотя и есть к этому поводы. Так говоря о хранении девства, он не говорит ни слова об увещаниях Августина, относительно того же предмета. Итак, автором этого письма был «италианец, живший далеко от Африки». На основании же некоторых мест письма можно заключить, что автор его был «питомцем Римской церкви». Так, «соревнуя о славе апостольского престола, он утверждает, что апостольский престол был примером для всех, как для священников, так и народа в отвращении от нечестия пелагианского учения». Между тем это письмо (первенство) должно бы принадлежать африканским епископам, которые первые подняли знамя против Пелагия».

e) Не мало располагает к признанию автором этого письма св. Льва и то обстоятельство, что св. Лев был с Деметриадой с дружественных отношениях. Phatina и Breviarium Romanum свидетельствуют, что Деметриада построила в Риме церковь в честь св. Стефана. В Италию Деметриада переселилась из Африки. Время переселения Кенель относит к 427 году, когда часть Африки была завоевана вандалами. В Риме Деметриада познакомилась с св. Львом, который был тогда еще архидиаконом. А на архидиаконах лежала тогда между прочим обязанность «наблюдать за монахинями и руководить их в достижении совершенства». В числе порученных наблюдению св. Льву была между прочим и Деметриада. «Св. Лев не отказался от возложенного на него бремени, и написал это превосходное письмо», цель которого научить Деметриаду смирению и предупредить ее относительно пелагианства, с которым она могла познакомиться от Юлиана Екланского.

f) Письмо это не принадлежит Просперу, как думали до сих пор т.е. до Кенеля. Заглавие письма: Prosper episcopus sacrae virgini Demetriadi – позднейшая прибавка. Если бы это письмо было написано Проспером, то он упомянул бы об Августине.

В своих сочинениях Проспер постоянно упоминает имя бл. Августина, пред которым он благоговел. Между тем в письме к Деметриаде, как нам уже известно, нет никакого упоминания о нем, хотя и есть к этому повод. Что письмо не принадлежит Просперу – это показывает и отличие языка письма от сочинений, несомненно принадлежащих Просперу.

g) Нам известно, что автор письма приписывает честь поражения пелагианства Римской церкви. Проспер, напротив, приписывает эту честь африканской церкви.

Противник Кенеля Антельми в известном уже нам сочинении De veris operibus SS. patrum Leoni Magni et Prosperi Aquitani приписал это письмо Просперу Аквитанскому и таким образом опять восстановил мнение Сотелла. Судя по изложению его доказательства у Du-Pin, (IV, 202–3),⁵⁴ Антельми ничего не сказал нового в сравнении с Сотеллом. Главный его аргумент, как и у того, состоит в сходстве языка, которого очень многие ученые совсем не находят. Во всяком случае Кенель, нашедший сходство языка этого письма с языком сочинений св. Льва, был не менее прав, чем он. Вообще доказательства, основанные на сходстве языка всегда более или менее шатки, особенно если эти доказательства приводятся по методу Кенеля, чему подражает и Антельми. Метод этот состоит в том, что подмечаются и вписываются сходные слова, фразы, тексты св. Писания, изречения и прочее. Чем больше сходных слов между двумя сочинениями, тем более вероятности, что они написаны одним автором. В этом методе есть, конечно, нечто правдоподобное. Но ему нельзя придавать столько значения, сколько придал Антельми при доказательстве принадлежности письма к Деметриаде Просперу Аквитанскому. Сходные слова и фразы всегда найдутся в двух сочинениях, совершенно различных авторов, а потому и пользоваться этим сходством при доказательствах принадлежности или непринадлежности какого-либо сочинения нужно с крайней осторожностью. В данном же случае самое сходство подвержено большим сомнениям.

Понятно отсюда, на сколько незначителен этот аргумент Антельми. Но Антельми нужно было не только доказать свое мнение; ему нужно было еще опровергнуть своего противника Кенеля. Все опровержения Антельми, направленные им против Кенеля, Du-Pin IV, 202–203 считает настолько маловажными, что на них совсем не стоит останавливаться.⁵⁵

Таким образом Антельми в сущности не опроверг Кенеля и не привел каких-нибудь важных и новых доказательств в свою пользу. Перевес без сомнения оставался на стороне Кенеля. Ученые разделились. Одни (Du-Pin IV, 202–203) более склонялись на сторону Кенеля, другие (Cellier XIII, 465) на сторону Антельми.

В таком положении дело было до появления изданий творений св. Льва братьями Баллерини. Баллерини не стали ни на ту, ни на другую сторону. По их мнению, Epistola ad Demetriadem не может принадлежать ни св. Льву, ни Просперу. Автор его неизвестен.

Что Epistola ad Demetriadem не принадлежит Просперу, – это, по мнению Баллерини, вполне удовлетворительно доказал Кенель.

Поэтому они посылают интересующегося этими вопросами к трактату Кенеля.⁵⁶ Согласившись с Кенелем в том, что это письмо не принадлежит Просперу, Баллерини, как мы уже сказали, не согласны приписать его и св. Льву. Доказательства Кенеля им кажутся мало убедительными.

Вот их соображения:

а) Кенель предполагает, что в первой половине V века из известных писателей только св. Лев употреблял перевод Иеронима. Баллерини указывает, что этим же переводом пользовался и другой современник св. Льва.

b) Встречающиеся у св. Льва и в письме к Деметриаде одинаковые мысли «ничего не доказывают». Одинаковые мысли всегда могут встретиться у двух совершенно разных писателей.

c) Сходство языка письма с подлинными сочинениями св. Льва, Баллерини кажется не настолько близким как это думает Кенель.

d) Кенель доказывает, что писатель был «питомцем Римской церкви», так как он ставит ее выше всех церквей и говорит, что она первая поразила ересь пелагианскую. Но Баллерини замечают, что это мог сказать и Проспер и приводят цитаты (у Migne LV, 426).

e) Кенель полагает, что письмо написано св. Львом еще тогда, когда он был диаконом. Отсюда проистекает то смирение автора, которое мы видим в письме. Баллерини стараются доказать, что это письмо кем-либо написано в то время, когда св. Лев был уже епископом.

Это, по их мнению, видно из того, что в письме говорится о пелагианах, которые стараются между православными скрыть свое заблуждение. Таких пелагиан особенно было много в правление Римскою церковью св. Льва, как это видно из его писем (I. II. XVIII). Этот аргумент, впрочем, нельзя признать особенно важным.

Пелагиан, скрывающих свое заблуждение, было довольно и до правления св. Льва. Стоит только припомнить, что при Сиксте, Юлиан Екланский, тогдашний глава пелагиан, едва не был принят в церковное общение. Если это не случилось, то только благодаря ходатайству св. Льва пред Сикстом.

Баллерини обращают внимание на чрезвычайное смирение автора, на то, что он считает нужным говорить о своем почтении к ней. По их мнению, это могло быть прилично разве в устах какого-нибудь монаха, или простого мирянина, а никак не св. Льва. Что св. Лев не мог говорить так, будучи епископом, в этом всякий убедится по прочтении хотя нескольких его писем, которые все проникнуты сознанием достоинства и власти, данной Богом епископу вечного города. Не мог так писать св. Лев и будучи архидиаконом Римской церкви. Наблюдение над монахинями было его обязанностью (думает Кенель) и потому и смиряться так ему не было особенного повода. «Таким образом, заключает Баллерини, нет ничего, что бы заставило приписать это письмо св. Льву; напротив, есть нечто такое, на основании чего можно думать, что оно ему не принадлежит... Поэтому мы решили отнять его у св. Льва и Проспера, и приписать неизвестному автору».

Последующие ученые мало обращают внимания на письмо к Деметриаде. Обыкновенно они стают на сторону Баллерини. И действительно с заключительными словами Баллерини нельзя не согласиться.

Это сочинение носит не одно только выписанное нами заглавие. Оно цитировалось еще под названием: Regulae apostolicae sedis; compendiosus indiculus, decreta, vel epistolae Coelestini pupae ad Salios, иногда просто Capitula.

Начиная с VI века Capitula (мы будем так называть это сочинение) обыкновенно приписывалось папе Целестину на том основании, что в сборнике Дионисия Малого оно присоединено было к письму папы Целестина к Галльским епископам (Epistola ad Gallos). Дело в том, что в письме Целестина говорится о том же предмете, что и в Capitula, именно о полупелагианах. Письмо Целестина было послано в Галлию с целью убедить сомневающих в согласии римской церкви с учением Августина. Содержание Capitula очень подходило к этому: здесь на основании декретов предыдущих пап доказывалось, что римская Церковь была всегда согласна с блаженным Августином. Capitula были как бы доказательством того, что было написано в письме Целестина. Руководясь этим сходством содержания, Дионисий в своем сборнике поставил их рядом. Впрочем, кроме сходства в содержании, Дионисий мог еще руководиться другим обстоятельством. Capitula хранились в римском архиве. Об этом свидетельствует папа Гармизда.⁵⁷

Может быть даже, как предполагает Баллерини (Migne LV, 410), что Capitula и письмо Целестина к Галльским епископам были в архиве соединены вместе. Но не смотря на это, прежние писатели напрасно думали, будто Дионисий Малый приписывал Capitula Целестину. Это ясно видно из того, что в надписи над этим сочинением он не упоминает имени Целестина, как это делает при всяком другом случае в своем сборнике, указывая имя того или другого писателя. Наконец, нам известно, что в одном древнем римском сборнике, содержащем в себе догматические определения римских епископов, письмо папы Целестина приводится одно, без Capitula, чего не могло быть, если бы они принадлежали Целестину и составляли часть его письма к Галльским епископам.

Гораздо вероятнее, по-видимому, предположение Кенеля, что автором Capitula был св. Лев: «Меня, может быть, упрекнут, говорит он, в излишней смелости, за мое решение (приписать Capitula св. Льву). Я осмелился (приписать ему это сочинение) не имея на своей стороне ни авторитета манускриптов, ни примера прежних изданий, ни предположений писателей древних и новых».

Кенель полагает, что сочинение это было написано при папе Целестине, когда еще, следовательно, св. Лев был диаконом. Поводом к этому послужило прибытие в Рим Проспера Аквитанского. Цель прибытия последнего заключалась в том, чтобы, испросить у папы Целестина помощь против остатков пелагианства в Галлии. Вместе с тем, вероятно (ut par est crederere), Проспер сообщил о заблуждении друга св. Льва, Иоанна Кассиана, о нападениях его на учение блаженного Августина. При этом Проспер сообщил еще о том, что в Галлии распространен полупелагианами слух, будто апостольский престол не сочувственно относился и относится к учению блаженного Августина. Это сообщение побудило папу Целестина тщательно исследовать архив, где хранились декреты прежних римских первосвященников, чтобы на основании этих последних доказать, что апостольский престол всегда был на стороне знаменитого Иппонского епископа. Расследование было поручено св. Льву, на обязанности которого, как архидиакона, лежало наблюдение за архивом. Результатом этого поручения и были Capitula, которые были даны Просперу в руководство при опровержении полупелагианства. Таково, по мнению Кенеля, происхождение Capitula.

Но при своем появлении это мнение встретило мало сочувствия. Оно всем казалось очень смелым, недостаточно обоснованным и искусственным. Всем было ясно, что Кенель, в сущности, приводит только два доказательства. Сходство языка Capitula с языком подлинных сочинений св. Льва и сходство в предмете речи и манере изложения с De vocatione omnium gentium. Первое имело бы еще значение, если бы второе было важным доказательством. Но это последнее таковым признать нельзя, так как оно само покоится на предположении, что De vocatione omnium gentium принадлежит св. Льву – предположение, с которым большинство не согласилось.

Гораздо более сочувствия встретило мнение известного противника Кенеля, аббата Антельми, приписавшего это сочинение Просперу Аквитанскому. Антельми полагает, что Проспер получил поручение от Целестина написать сочинение против пелагианства в защиту бл. Августина. В пользу такого понимания Антельми приводит свидетельство Гинкмара Реймского, который говорить «о декрете папы Целестина, в котором заключалось поручение, чтобы блаженный Проспер победил и подавил возникшую в Галлии ересь при помощи авторитета Священного Писания и учения Августина (Du-Pin, IV, 35). Поручение Просперу со стороны папы Целестина, таким образом, несомненно. Результатом этого поручения должно было быть со стороны Проспера какое-либо сочинение. По мнению Антельми, самое подходящее для этого случая сочинение – Capitula.

Баллерини соглашались с мнением Антельми относительно принадлежности Capitula Просперу, но они приписывают Capitula Просперу главным образом потому, что они имеют очень большое сходство с его сочинением Liber contra Collatorem, где приводятся почти те же свидетельства пап: Иннокентия, Зосимы и африканских епископов, что и в Capitula. Баллерини кажется даже, что Capitula суть ни что иное как сокращение Liber contra Collatorem. Цель этого сочинения, по мнению Баллерини, та, чтобы показать согласие учения, находящегося в позднейших сочинениях Августина, с учением апостольского престола. Написано оно вероятно при Сиксте, или в последние годы Целестина.

У последующих ученых заметно довольно значительное колебание между мнением Кенеля и мнением Антельми и Баллерини, переходящее в недоверие то к тому, то к другому. Du-Pin (IV, 36), из рассмотрения изложенных нами мнений, делает следующий вывод: «Capitula, может быть, действительно не составлены самим Целестином, но и принадлежность их Просперу, который как говорят, был секретарем палы Целестина, или св. Льву, который как архидиакон кажется так же исполнял эту должность, – есть простая догадка, не имеющая в свою пользу ни одного свидетельства., заслуживающего доверия, и потому не имеющая твердой почвы». Не смотря на все эти неудачи, ученые не оставляли все-таки попыток к решению вопроса об авторе Capitula, но эти попытки тоже не увенчались успехом. По мнению Арендта дело было так: «Когда Проспер прибыл из Галлии в Рим с просьбой о помощи со стороны римской кафедры против размножающегося полупелагианства, то папа поручил св. Льву расследование и решение этого дела. Лев тщательно исследовал учение полупелагиан и результаты представил Просперу, который воспользовался ими в своем сочинении tria capitula de gratia et libero arbitrio, которые дошли до вас под названием auctoritates sedis apostolicae episcoporum de gratia et libero arbitrio». Этого же мнения, выраженного почти теми же словами, держится и г. Певницкий в своем известном сочинении о св. Льве. Разница только в том, что г. Певницкий, допускает, что Capitula могли быть написаны св. Львом «вместе с Проспером Аквитанским». (III р. К. Д. Акад. 1871, I. 14).

Сравнивая мнения Арендта и г. Певницкого с предыдущими, мы не можем не заметить, что они в сущности сходны с мнением Кенеля. Новых аргументов, кроме тех, которые представил Кенель, эти ученые никаких не представляют. Ничего нового не говорят и другие критики, например, Пертель. Вопрос, следовательно, остается открытым.

Сочинение это в некоторых манускриптах (Migne LV, 179) приписывается св. Льву под заглавиями: Disputatio sanctissimi Leonis papae in haereticos; Breviarium papae adversus haereticos sive schismaticos. В первый раз оно обнародовано Сирмондом (Migne LV, 187). В манускриптах, по которым Сирмонд издал это сочинение, оно не приписывается св. Льву, но находится между его сочинениями под заглавием: Breviarium adversus Arianos или Breviarium adversus haereticos.

Это последнее обстоятельство дало повод Сирмонду предположить, что найденный и обнародованный им Breviarium adversus Arianos, принадлежит неизвестному автору и есть не иное что, как Breviarium fidei, о котором говорится в (СХIII, 3) письме св. Льва к Юлиану Косскому. В этом письме св. Лев жалуется Юлиану, что им еще не получен посланный ему этим последним Breviarium fidei. Но Кенель противопоставил этому мнению свое, более правдоподобное. Он замечает, что найденный Сирмондом Breviarium, «правда, ревностно защищает православное учение, но, не смотря на это, кажется, не настолько был важен, что бы его нужно было посылать с востока в Рим к ученейшему первосвященнику Льву, тем более, что в нем автор нападает более на ариан, о которых тогда мало говорили, чем на евтихиан, тогда занимавших кафедры православных епископов». «Я почти убежден, – продолжает Кенель, – что этот Breviarium fidei, посланный Юлианом, есть ничто иное как самое определение Халкидонского собора (в 5 деянии) или tractatus fidei как он часто называется11 (Migne LV, 1434–5). Баллерини другого мнения, чем Кенель.

Дело в том, что определение, находящееся в 5 деянии, называется tractatus fidei [Испр. – Ред. АВ], а не breviarium'ом. Поэтому Баллерини считают более вероятным признать, что св. Лев этим именем называет «Compendium 3 и 6 деяния Халкидонского собора». Такие compendium’ы были найдены в некоторых древних манускриптах (Migne LV, 1434). Таким образом Breviarium, обнародованный Сирмондом, представляет из себя совсем другое, чем тот, о котором говорит св. Лев.

На основании данных, находящихся в самом Breviarium'е, можно с некоторой долею вероятности определить время и место происхождения этого сочинения.

Автор Breviarium’а восстает против повторения крещения у ариан. «Если испеченный хлеб, говорит он, размочить и опять испечь, то он превратится в землю; подобным образом поступает и тот, кто позволяет повторять над собой крещение».

Обычай повторять крещение у ариан особенно был распространен в половине V века и главным образом в Африке. Сравнение обычая повторять крещение с дважды испеченным хлебом приписывается Виктором Виттенским (Victor Vitensis) в его сочинении De persecutione Vandalica кн. 1-я (у Migne LVIII) Комиту Себатиану. Это сравнение было высказано Себастианом Гензериху, предводителю вандалов около 449 года. Остроумное сравнение это было известно во всей Африке. Автор Breviarium’а внес сравнение Себастиана в свое сочинение.

На основании всего этого можно предполагать, что Breviarium adversus Arianos, написан около половине V века каким-нибудь африканцем.

Цель сочинения обличение ариан, которые тогда в лице вандалов овладели Африкой (Migne ibid.).

Иезуит Хифлеций (Chiphletius) приписал это сочинение диакону Алкуину, автору сочинения tres libri de Trinitate.

Но 1) повторение крещения у ариан не соответствует времени Алкуина; 2) язык Breviarium’а отличается от языка Алкуина; 3) объяснение некоторых текстов св. писания не соответствует времени Алкуина.

Остается затем необъясненным одно обстоятельство. Именно, почему в одних манускриптах это сочинение находится между сочинениями св. Льва, а в других прямо приписывается ему. Баллерини на это прямо заявляют, что этого решить они не могли за недостатком сведений (Migne LV, 182). Заявление Баллерини имеет силу и в настоящее время. Во всяком случае, на основании одних тех показаний манускриптов, какие имеются в настоящее время, нельзя приписать его св. Льву, особенно если принять во внимание замеченную учеными разницу языка Breviarium’а, и сочинений св. Льва и соображения об африканском происхождении автора.

Это есть богослужебный сборник, который в первый раз издан был в 1735 году Иосифом Бланхини (Rlauchinius), под заглавием: Codex sacramentorum vetus Romanae Ecclesiae a S. Leone papa confectus primum prodite ms. libro ante mille annos conscripto, qui extat in bibliotheca amplissimi Capituli Veronensis. К сожалению, этот Codex Бланхини не был целым; он не имел начала (от января до апреля). Что касается того, что он был приписан св. Льву, то это было личное мнение издателя, встретившее очень мало сочувствия. (Migne LV, 10). Впрочем, впоследствии (1748 г.) Акамий защищал это мнение. Последующие ученые относили его к различным временам, и приписывали его: 1) св. Льву (440– 461); 2) Феликсу III (483–492); 3) Геласию (492–496); 4) ко второй половине V века и 5) к половине VI века.

Это разнообразие предположений относительно времени происхождения сакраментария ясно показывает, как трудно решить этот вопрос более или менее положительным образом.

Св. Льву приписывали этот сакраментарий на следующих основаниях: а) язык многих молитв сходен с языком сочинений св. Льва; b) упоминается о ересях Нестория и Евтихия, с которыми боролся св. Лев; с) говорится об обращении или изгнании манихеев, что имело место во время его правления; d) говорится о заблуждении пелагиан, с которыми он не мало боролся и писал (?); е) говорится о разрушении и опустошении города. Во время правления св. Льва было два неприятельских нашествия: гуннов и вандалов. Все это совершенно справедливо. Только из этого не нужно выводить более, чем следует. Нет ничего невероятного в том, что все молитвы, в которых есть упоминание о несторианах, евтихианах, манихеях, пелагианах, опустошении города и некоторые другие, принадлежат св. Льву. Но отсюда не следует, что весь сборник есть его произведение, не следует даже, чтобы св. Лев собрал все эти службы как его собственные, так и других авторов в один сборник. Напротив, есть основания и довольно веские предполагать, что составителем этого сакраментария не был не только св. Лев, но и вообще никто из римских первосвященников, а какое выбудь частное лицо.

В пользу этого говорит самый характер сборника. В нем нет определенного плана; службы часто перемешаны, в некоторых из них нет довольно важных молитв. Часто две службы соединены вместе без всякой видимой цели; иногда выставлены одни заглавия, а самые службы опущены (примеры у Баллерини Migne LV, 13–16). Все это показывает, что этот сакраментарий не был официальным сборником служб. Такой характер делает его приличным частному человеку, руководившемуся или случаем, или какими-либо своими собственными соображениями; но он совсем неприличен римскому первосвященнику, сборник которого всегда должен иметь более или менее официальное значение.

Не мало говорит против мнения, будто св. Лев был автором этого сакраментария, и то обстоятельство, что в нем есть молитвы позднейшего происхождения, например, молитва за папу Симплиция (468–483).

Нам остается сказать о самых молитвах и службах, приписываемых св. Льву. Рассматривая их, нельзя не сознаться, что некоторые из них действительно могут быть приписаны св. Льву. Некоторые из них имеют значительное сходство с его речами и письмами (напр. LV; 41; 58); некоторые содержат указания на такие события, которые были во время его правления, например, contra inimicos catolicae professionis, contra imperatores и др. (LV, 41–42). Но надобно согласиться и с тем, что многие из приписанных св. Льву молитв, могут быть признаны за его произведения только с очень большой натяжкой. Впрочем, лица приписывающие (Баллерини, Кенель) не особенно настаивают на этом, как показывают самые выражения их, например, haec praefatio Leonis stylum praeferre videtur; a Leonis style non videtur abhorrere и др. (LV, 29–30).

Если даже предположить, что в сакраментарии нет ничего, принадлежащего св. Льву, то это не будет особенно большой потерей. Прочитавши приписываемые ему места, мы не нашли ничего, что бы нам уже не было известно из его речей и писем, ничего, что бы дало новую, неизвестную доселе черту к его характеристике, как общественного и церковного деятеля, так и богослова – писателя.

Правда, от людей, подобных св. Льву, дорога каждая оставшаяся строка; но если рядом с этими строками, подлинность которых не вполне достоверна, есть другие, несомненно принадлежащие ему, то, конечно, лучше воспользоваться только этими последними и оставить в стороне первые. Лучше пользоваться не многим, но достоверно-принадлежащим автору, чем многим, но подверженным сомнению в подлинности.

Прежде чем высказать свое мнение о личности св. Льва, считаем не лишним привести два совершенно противоположных мнения о нем западноевропейских исследователей его жизни и деятельности: Арендта и Пертеля.

Арендт считает св. Льва «в высшей степени достойным названия Великого». Великим, говорит он, должно признать того человека, «который сосредоточивает свои силы и деятельность на развитии и проведении в жизнь великой по истине исторической идеи... А истинно историческая идея, продолжает Аренд, та, которая лежит в основании всего последующего хода исторического развития, составляет зародыш всего последующего времени, становится целью и задачею для истории культуры не только одного какого-либо народа, но всего человечества.

Св. Лев, по мнению Арендта, был великим именно в таком смысле. Это, по его словам, вполне будет ясно, если кратко рассмотреть состояние церковных дел, в каком их нашел св. Лев и сравним с тем состоянием, в каком он их оставил.

Св. Лев сосредоточил свои силы на проведении в жизнь западного мира христианства, которое с самого своего возникновения было носителем новой жизни, новой цивилизации. Ко времени св. Льва христианская церковь еще не решила много самых существенных вопросов касательно учения и иерархии (под этим последним термином Аренд разумеет вообще организацию церковного управления). И св. Лев оказал для церкви важные услуги как в учении, так и в «иерархии».

Св. Лев был одним из выдающихся богословов своего времени. Он выяснил и обосновал (?) один из самых важных догматов христианства – догмат об образе соединения двух естеств в Иисусе Христе. Его 28 послание стало в основание вероопределения IV Вселенского собора. Св. Лев оказал громадную услугу и церковной иерархии. Во время св. Льва форма церковного управления при посредстве митрополитов уступила «более совершенной» форме управления патриархов. Из патриархов в первой половине V века особенно выдвинулся на востоке Александрийский. Когда влияние его в лице Диоскора, осужденного за евтихианскую ересь, было утрачено на церковные дела восточной империи, на место его выдвинулся патриарх Константинопольский. Влияние Александрийского патриарха перешло к нему. Задача св. Льва состояла в том, чтобы заставить как Восточную, так и Западную церковь признать приматство римского епископа. Действительно, «благодаря усилиям св. Льва, Римская кафедра получила (будто бы) влияние на всю церковь и приматство её признано было всеми».

Таковы были, по мнению этого католического писателя, заслуги св. Льва, доставившие ему название «Великого».

Протестант Пертель совершенно противоположного мнения о личности св. Льва.

«К свойствам великого человека, говорит он, по крайней мере в духовной области, должно принадлежать, без сомнения, то, чтобы он был велик и как человек. Рассматривая св. Льва, как человека вообще, мы должны сознаться, что он только в незначительных размерах, быть может даже вовсе, не обладал теми свойствами, которые бы сделали его достойным почетного названия “Великого”. У него нигде нельзя открыть величия в убеждениях (!), невольно вызывающего удивление; нигде (будто бы) благородства души, побуждающего самого врага, если не к любви, то к уважению; нигде той естественной простоты, которая более велика и сильнее привлекает сердца, чем всякая изысканность, искусственность. Вместо этого он почти всюду обнаруживает большую суетность, властолюбие, строгость к иномыслящим, которых он старался преследовать».

Что св. Лев не был великим, как человек, это, по мнению Пертеля, ясно видно из его преследований пресциллиан, манихеев, «несчастного старца» Евтихия (еретика) и из его властолюбивых притязаний к Галльской, Африканской, Иллирийской и другим церквам.

Что св. Лев не заслуживает названия «Великого» и как ученый учитель церкви, это (будто бы) вполне подтверждают его сочинения. Из его писем, конечно, самое выдающееся 28 догматическое послание. Но оно представляет из себя ни что иное, как «напрасную попытку решить тайну воплощения».

На востоке этому посланию «воскурили фимиам» только потому, что оно понравилось врагам Евтихия и давало возможность грекам продолжать борьбу. Что касается речей св. Льва, то они «не представляют блистательного доказательства богатства мысли их составителя». Все они кратки, написаны без всякой претензии на ученость, поверхностны. Язык их искусственный, по местам запутанный, темный.

«Всего этого достаточно для доказательства, что св. Лев и по своей учености не заслуживает названия “Великого”».

Таким образом два ученых исследователя жизни и деятельности св. Льва пришли к совершенно противоположным взглядам на его личность. Причина этого заключается в том, что один из них, именно Арендт, католик, а потому и в св. Льве видит одного из главных столпов симпатичной ему идеи папского приматства. К св. Льву он, конечно, не может относиться иначе, как с полным уважением и сочувствием, но своему уважению он усвояет ультрамонтанский смысл. Пертель напротив, протестант, идее римского приматства не сочувствует и это не сочувствие переносит и на св. Льва, которого он, согласно с Арендтом, считает столпом папства.

Мы не имеем ни малейшего желания вступать в подробную полемику ни с Арендтом, ни с Портелем. Их характеристика св. Льва достаточно ясно и наглядно показывает их пристрастие и односторонность, зависящие от предвзятых точек зрения.

При изложении жизни и деятельности св. Льва мы старались изобразить его именно таким, каким он является в своих творениях, которые представляют почти единственный и самый богатый источник для его характеристики и для истории его времени. Мы не старались оправдывать или защитить св. Льва от несправедливых нареканий, или преувеличивать его достоинства, как это делают многие ученые (Arendt, Saint-Sheron, профессор Певницкий). Мы всегда видели во св. Льве человека, правда великого, но все же человека. Но мы не можем, при этом, не заметить, что указываемые в нем протестантским историком недостатки совершенно ложны. Мы видели, что его упрекают во властолюбии и указывают при этом на его учение о приматстве римской кафедры, на его поступки с Иларием Арелатским, св. Анатолием Константинопольским, с епископами африканской церкви, на его отношения к некоторым другим. Но учение о приматстве не принадлежит только св. Льву. Это было преданием римской церкви и св. Лев считал себя обязанным защищать его. Что касается его поступков с Иларием Арелатским, Анатолием и другими, то здесь, кажется, вводит историков в соблазн та ревность, стремительность, с какой св. Лев ведет борьбу с своими противниками. Эта ревность, действительно, иногда заводила его слишком далеко. Ему иногда приходилось раскаиваться в своих поступках (например, с Иларием Арелатским). Но вникая глубже в мотивы, как рассматриваемых теперь, так и других его поступков, мы увидим, что св. Лев всегда действовал с полным сознанием своей правоты, с полной уверенностью, что делать нужно именно так, а не иначе. При изложении его жизни и деятельности мы, кажется, достаточно рельефно выставили эту искренность и убежденность действий св. Льва. Мы старались так же, на сколько позволяли дошедшие до нас сведения, изложить и самые мотивы, по которым он действовал так или иначе. И мы должны сознаться, что эти мотивы никогда не были плодом суетности, личных самолюбивых и властолюбивых расчетов; все они имели основу, свой корень в желании св. Льва послужить благу церкви и своей кафедры; в желании его в целости и неприкосновенности соблюсти веру св. церкви и её предания. Отсюда борьба его за честь своей кафедры против, как он думал, «притязаний Илария» и Анатолия, «притязаний», которые ему казались несправедливыми и которые он, не обинуясь, с полным убеждением в своей правоте, называет «не позволительными, бесчестными». Отсюда его и страстная борьба с нечестием разных еретиков, при чем она никогда на может достаточно найти слов для выражения к ним своего полного презрения и отвращения. Его «преследования» еретиков не суть плод его жестокости. Преследования в его глазах только мера к исправлению зараженных ересью и к устрашению еще не заразившихся. В своих письмах он часто убеждает восточного императора и константинопольского архиепископа щадить еретиков, смягчать вины их, если есть извиняющие обстоятельства. Вообще во всех своих действиях св. Лев был проникнут мыслью о величии и ответственности своего служения. Интересы веры и церкви были его собственными интересами. Из всех писем его нет ни одного, в котором бы говорилось об его личных интересах; все они написаны по поводу дел церковных.

Св. Лев есть первый римский епископ, от которого до нас дошли проповеди. Проповеди его просты, безыскусственны, он не старался блестеть пред своими слушателями ни красноречием, ни глубиною своего богословия. Он преследовал чисто практические цели: научение и назидание своих слушателей, из которых большинство не обладало достаточным умственным развитием для понимания красноречивой и слишком содержательной проповеди.

Не старался св. Лев быть и оригинальным мыслителем – богословом. Его целью было сохранение в целости того, что содержится церковью и это только одно он ставил себе в заслугу. Свое учение о соединении двух естеств в Иисусе Христе он никогда не выдавал за свое собственное, оригинальное учение; это, по его словам, было учение всей римской церкви, с которой согласны и все другие. И он, без сомнения, сильно бы стал протестовать, если бы кто вздумал считать это учение самостоятельным его учением. И св. Лев действительно не был самостоятельным богословом, тем более в догмате о соединении двух естеств. Его учение об этом догмате носит на себе следы влияния западных отцов, главным образом Августина, у которого он заимствовал и самую терминологию, хотя ему были известны и восточные отцы: Кирилл Александрийский, Иоанн Златоуст, Василий Великий, Григорий Богослов и другие. Заслуга св. Льва состояла главным образом в том, что своею деятельностью он доказал вселенский характер этого учения. Как мы видели, IV Вселенский собор был подготовлен главным образом его деятельностью, направление в решении вопросов о соединении естеств в Иисусе Христе – было дано им же в его «догматическом послании» (Ер. XXVIII).

В глазах католиков и их противников протестантов св. Лев принес громадные услуги папству. Он первый, по их мнению, вполне ясно сознал идеи папства, первый старался обосновать их теоретически. Действительно, учение св. Льва о приматстве римской кафедры может быть выводимо из некоторых его писем. Св. Лев был настолько высокого мнения о кафедре св. апостола Петра, что считал себя призванным руководить всею церковью (Ер. XII, I). Но это, конечно, не было тем папством, о котором мечтают современные римские первосвященники. Строй Восточной церкви, где было много самостоятельных «апостольских» кафедр, на столько не благоприятствовал идеям современного папства, что св. Лев и думать о них не мог. Так, св. Лев признавал, например, права других церквей и настаивал на их охранении от притязаний, считал своею обязанностью подчиняться вселенскому собору и проч.

Православная церковь признает св. Льва папою, которому принадлежало первенство чести во вселенской церкви, но она не признает его вождем церкви в ультрамонтанском смысле. Главным же образом она видит в нем святого и могущественного борца против евтихианства. Его борьба против этой ереси настолько была благотворна для церкви, что поставила его в ряду вселенских учителей церкви и усвоила ему название: «Великого».

И. Дроздов